Предисловие.
Кампания 1759 г. бесспорно составляете одну из славных страниц русской военной истории ряд побед молодой русской армии, под начальством "все своих" генералов, над первою армию того времени, под предводительством великого полководца (Фридриха II), останется навсегда важным фактом. Объяснять себе и победы русской армии над прусскою "случайностями", мы полагаем, непростительно. Нет сомнения в том, что на бывшая стратегическая неудачи влияли очень многие причины, и является серьезным вопросом: имели ли русские главнокомандующие средства для устранения причин, вызвавших неудачи Исследователь участия русских войск в Семилетней войны не [4] может оставить без внимания условия Русско-Австрийского союза 1759 г.; он прежде всего обязан познакомиться с этими условиями по документам наших архивов, относясь с должною осторожностью к сказаниям иностранцев и разных "волонтеров". Только полною бедностью документов того времени, обнародованных из русских архивов. можно объяснить то печальное явление, что свидетельства, напр., принца Карла Саксонского, Сибильского, Ржевского и т. п., получили значение достоверных, дорогих документов и предоставили право многим из историков сделать ряд самых крайних и неверных заключений о составе, образовании и образе действий Русских в Семилетнюю войну (Мы касались разбора источников для изучения действий русских войск в Семилетнюю войну в I т.: "Русская армия в Семилетнюю войну" (прил. стр. 1 — 77). Деятельность Сибильского нами уже рассмотрена, и ожесточение его (если не сказать больше) на все русское вполне понятно. Что же касается Принца Карла и Ржевского, то мы коснемся этих деятелей во II Томе). В этом случае история как бы оставила без внимания тот несомненный факт, что как политическая, так и Стратегическая обстановка двух помянутых союзных армий в Семилетнюю войну и, главное, нравственные принципы правительств России и Австрии в то время были не только соверниенно различны, но даже прямо противоположны. Точно также не придавалось значения тому, что русские главнокомандующие с одной стороны были всецело связаны своим правительством, (как то видно из всех реляций Салтыкова), а с другой — старшие генералы нашей армии, как участники последней Турецкой войны, были очевидцами коварного поведения своих старых союзников (Австрийцев ) при заключении Белградского мира (1739 г.), а потому не могли относиться к Австрийцам иначе, как с осторожностью и полным недоверием.
При таких-то, совершенно различных условиях должны были оперировать русская и австрийская армии, для достижения одной цели.
В течение 1756, 1757 и 1758 гг. все усилия Австрийской дипломатии поставить "бездарных" русских главнокомандующих
[5] в полную от себя зависимость оказались тщетными, если агенты Кауница имели успех в Петербургском Придворном Военном Совете (конференции), то стратеги, присланные из Вены, несомненно потерпели полное поражение в русской главной квартире (См. наш труд: "Русская армия в Семилетнюю войну", т. I, стр. 169).В 1757 и 1758 гг. русская армия, несмотря на заграничное изделие разных стратегических планов для ее действия, оперировала по своему, отдельно от Австрийцев, прекрасно сознавая свои стратегическая задачи. Несмотря на частная неудачи, к 1759 г. армия занимала на Нижней Висле "не оплошную позитуру", и если последняя не была вполне образцового, то только благодаря конференции, которая не решилась занять Гданьск, чего настоятельно требовал Фермор в 1758 г. При всем том, к 1759 г. русская армия была вполне способна разрешить те задачи, которая могла ей указать политика, а если эта последняя так смело предписывает, например, главнокомандующему протестовать против отдельного Австро-прусского соглашается (док. № 1 и II), то, конечно, благодаря тому, что стратегическое положение русской армии и фактическое, прочное занятие ею Нижней Вислы вынуждало бы и неприятеля, и союзников сводить с Россиею кой-какие счеты.
В 1759 г. весьма важное стремление Куница (с 1756 г.), поставить большую или меньшую часть русской армии в положение совершенно зависимое от австрийского главнокомандующего, достигается всецело. По смыслу собственноручного рескрипта императрицы Елизаветы (док. № I и II) вся армия Салтыкова была готова к услугам "искусного в военком деле" Дауна. Действительно, русская армия, кровавым путем, после двух блестящих побед, достигает братского соединения с Австрийцами. И что же мы видим ? Вместо того, чтобы дружным натиском поставить Фридриха на край погибели: "какой чувствительный удар ему нанести", "атаковать, разбить и по крайней возможности утеснить или, иначе, не дав ему времени поправиться, сильный удар причинить", [6] вместо всего этого, мы вводим какие-то марши и контр-марши Русско-австрийских сил, ошибочностью которых с гениальным искусством пользуется великий полководец и выходит победителем из самой критической обстановки.
Политическая история имеет дело с конечными результатами стратегических операций. Для нее иногда в высшей степени затруднительно выделить Документы, из коих можно было, хотя бы в основании, решить: имел ли возможность главнокомандующий поступить иначе, чем он поступил? Поэтому, нельзя считать невероятным, что бывают отзывы не только крайне тяжкие для памяти известного полководца (в действительности сослужившего, быть может, великую услугу государству), но и затемняющие научные выводы.
Так и в данном случае. П. С Салтыков, отлично понимавший основы военного дела, одерживает две победы над прусскою армиею, дает себе и другим вполне сознательный отчет о причинах поражения Фридриха II под Куннерсдорфом (между прочим докум. № LХХХIV), и он, Салтыков, охарактеризован русскими летописями, как один из бездарных наших генералов времен Семилетней войны. Причина этому понятна: наши историки знали о русской армии того времени почти исключительно из иностранных источников, а все специальные Документы военных архивов оставались нетронутыми. Да и где было печатать этот сухой материал в его целом, объемистом виде.
В начале нашего специального исследования участия русской армии в Семилетней войне, мы, между прочим, высказали глубокое убеждение, что обнародование важных документов специального характера будет существенно полезно для общеисторических трудов (
"Русская армия в Семилетнюю войну». Прил., стр. 33). В настоящем случае, мы имеем возможность отчасти осуществить это намеренье по отношению к кампании 1759 г., чем обязаны просвещенному содействию высокоуважаемого редактора журнала "Чтенья в Императорском Обществе Истории и Древностей [7] Российских ", Е. В. Басова, которому долгом считаем выразить глубочайшую нашу признательность.Мы печатаем:
Донесения генерала по квартирмейстерской части (ныне Генеральный Штаб ) Шпрингера к императрице Елизавете, доставленная им в С-Петербург из главной квартиры австрийской армии, при которой Шпрингер (с 1757 г. состоял уполномоченным русским военным агентом. В его описании мы встречаем, в сжатом виде, не только Фактическую часть всех Марией и контр-маршей австрийской армии для совместных действий с нами, но и причины того или другого направления операций австрийской армии, часто по объяснению фельдмаршала графа Дауна Шпрингеру. Наконец, во многих случаях, наш талантливый военный агент доносит то, что слышал прямо от самого Дауна, и что он обязывал его передать графу П. О. Салтыкову. Благодаря всему этому, донесется Шпрингера, смеем думать, имеют значение не для одной русской истории.
Рескрипты императрицы Елизаветы к генералу Фермору за собственноручного подписью государыни (что было редко) (
Можно сказать, в самых исключительных случаях. Почти всегда рескрипты главнокомандующим подписывались членами конференции, как в документам XCVIII, XCIX.) и Шпрингеру, где изложена воля императрицы относительно направления операций в 1759 г., то есть главная директивы, которыми обязательно должны были руководствоваться главнокомандующий русскою армиею и наш уполномоченный военный агент при австрийской главной квартире.Ряд донесений (реляций) Салтыкова императрице Елизавете, к коим приложена переписка Салтыкова с Дауном и Лаудоном в современных тому переводах.
Так как мы имели в виду основное правило: не печатать уже обнародованных документов, то те из реляций, которые помещены в "Журнале военных действиях Российско-императорской армии...", изд. 1763 г., т. II, и в Архиве
[8] князя Воронцова, т. IV, а также переписка главнокомандующих с И. Шуваловым в Сборнике Русского Исторического Общества, т. 9, нами пропущены, но сделана приличная ссылка на эти Документы.Некоторые из постановлений военных советов при русской армии; но подобных постановлений вообще было не много, так как Салтыков был против коллегиальных совещаний генералов (См. Архив князя Воронцова, т. IV, стр. 127).
Ряд мнений старших генералов русской армии по вопросу о совместном занятии квартир зимою 1759 и 60 гг.
Дислокации нашей и австрийской армии в начале и конце 1759 г., что (помимо специального интереса) предоставляет каждому возможность точнее определить положения обеих сторон перед открытием военных действий и в конце 1759 г.
Печатая все, без исключения, известные нам реляции Шпрингера, мы не могли придержаться того же правила относительно напечатания реляций Салтыкова. Часть этих реляций уже напечатана; другая же часть донесений Салтыкова (хотя очень незначительная) и сохранилась; в некоторых, известных нам основная мысль донесений повторяется в более сжатом виде, и изложена в настоящем сборнике документов.
Мы, конечно, не имеем в виду, в настоящем случае, критически рассматривать важнейшие вопросы кампании 1759 г. Но, чтобы несколько осветить собранные нами документы, мы остановимся на некоторых фактах этой кампании.
1) Вопрос о позднем открыли кампании 1759 г. Русскою армиею всецело разъясняется документами от I до XIV. Из них видно, что до мая месяца между правительствами обеих армий еще не было окончательного соглашения относительно общего плана операций; а потому искать причине бездействия в бездарности главнокомандующих или в неподвижности армий очевидно нельзя. Для действия Русских план кампании был утвержден конференциею лишь 3 июня.
[9] в этих же документах есть указание на соглашение конференции с австрийским генералом Тиллие, который прибыл главную квартиру Дауна в начале мая (Документы №№ XI и XII). Это соглашение с Тиллие, относительно плана кампании 1759 г., значительно отличается от образа действия, указанного в документе № 1. В своем месте мы помечаем, где напечатано предложение Тиллие, где есть ответ на него русского правительства, так как, в данном случае имеем возможности останавливаться ни на сущности бывших соглашений, ни на разнице директив: первого плана, утвержденного в марте, и последнего — в Июле, что составляете совершенно особый вопрос. Вообще, на основании документов №№ XV и LI, вопрос о совместных действиях русских и австрийских войск правильнее рассматривать с половины июня 1759 г.2) Документы от VI — XXVI достаточно свидетельствуют, чем занять был Даун до соединения с русскою армиею и какая была конечная цель его действий в 1759 г., — как то определенно сказано в документе № XV. Эти же документы, выясняя каждый шаг австрийской армии до Куннерсдорфа, определенно свидетельствуют, насколько Даун действительно стремился соединить всю или большую часть своих сил с русскими, что особенно видно из документов XX — XXVI. Указанные Документы необходимо принять в соображение при разборе доводов Салтыкова, высказанных в документе LХХII и других ему подобных. Наконец, из тех же донесений Шпрингера, ясно видна существенная разница в общем характере операций русской и австрийской армий. еслибы Салтыков руководствовался такою же пассивной) стратегиею, как Даун (Документы XX — XXVI), то никогда бы соединение двух армий не было достигнуто.
3) Может ли падать на Салтыкова ответственность за бездействие после Куннерсдорфского боя? Салтыков, на военном совете 11-го августа, в Губине, действительно не настаивал на наступлении к Берлину, но, как видно из документа LXIV, он не из явил своего согласия на отступление для осады Нейссе. Четыре же дня спустя, то есть [10]
15 августа, когда Фридрих ослабил себя перед Берлином. Салтыков прямо указываем, на переход в наступление, от чего отказался Даун, как то видно из документов №№ LХVII и LХVIII. Все это необходимо принять в соображение при оценке объяснений Салтыкова в документах е подобных LV, LXIX, LХХII.
4) При обсуждении вопроса о совместном действии с Австрийцами, о выделении ими разных вспомогательных корпусов, мы не можем забыть о действительном составе армии Салтыкова. В этом случае не сказания иностранцев, а Докумннты LI, LХIII, LХХХVII (а по отношению к Австрийцам VIII и XI) должны быть основными. Мы не имеем ни малейшего права предположить, что Салтыков доносил ложно: конференция всегда проверяла состав армии, что было предметом почти исключительной заботы Военной Коллегии ("Русская армия в Семилетнюю войну", стр. 73).
5) Указывается, что будто бы Ласси тотчас после Куннерсдорфа привез Салтыкову от Дауна план действия, известный своими отрицательными особенностями. Из документов от LХI — LХХVII видим, что с разными предложениями Дауна были присланы не один Ласси, а один за другим, по нескольку раз: Шпрингер, Ласси, Буков, Жакмен, Лобкович, и все с переменами и с новыми планами.
К чему клонились все эти планы? К общему ли благу" союзников Салтыков определенно показывает, что предложения Дауна и Лаудона были исключительно в австрийских интересах и не могли быть добровольно приняты Салтыковым, так как ими совершенно изменилось (в опасно-невыгодную для нас сторону) положение Русских на Н. Висле. (Например, Документы LVIII, LХV, LХХVII). Что же касается почти ежедневных перемен в планах Дауна (LХХII, то, очевидно, что это вывело наконец из терпения русского главнокомандующего, на что, провидимому, жаловались Австрийцы (LХХХIV). Вообще
[11] Австрийцы готовы были на всевозможный уступки, лишь бы совсем оттянуть русскую армию от Н. Вислы, т.-е. от того положения, где бы Русские могли отстаивать свои требования. Русская армия, отделенная от Вислы, оставляя на ней лишь небольшой охранительный отряд, раздроблялась и делалась не более, как вспомогательным австрийским корпусом, чего именно и хотел Кауниц (XСIХ, С, СI. СII).6) Весь третий период кампании от отступления к Глогау до занятия русских квартир за Вислою (LХХIV — LСVI) еще более подтверждает это последнее наше заключение.
7) Ряд мнений старших наших генералов, независимо от прямого отношения к делу, мы приводим целиком, да бы была возможность судить: действительно ли это была жалкая "бездарность", как мы привыкли их считать, веруя в свидетельство иностранных писателей.
8) Дислокация русской и австрийской армий, где указаны также и меры сохранения квартирного расположения обеих армий в связи с рекогносцировками, (о которых мы уже упомянули) (Русская аримя в Семилетнюю войну: Прил. Стр. 75), наглядно и убедительно показывает, что в русской армии с полною сознательностью относились к сбору тех данных, которые должны лечь фундаментом при составлении стратегического плана кампании. Были, конечно, частые ошибки, но о какой-то дикой отсталости, очевидно, не может быть и речи.
Вообще, при оценке действий русских главнокомандующих после занятия р. Вислы (март 1758 г.), критикою обязательно должны быть приняты в соображение два весьма важные обстоятельства: 1) каковы были бы последствия для России, раз если бы русская армия в Семилетнюю войну потерпела решительное поражение, хотя бы под стенами Берлина и 2) если бы, вследствие частной стратегической неудачи, или в виду настойчивого желания Австрийцев, мы так ослабили себя на Висле, что нашлись бы вынужденными отступить из В. Пруссии?
По сложности военно-административной работы при новом формировании частей, мы с уверенностью можем сказать, [12] что в первом случае гибель армии не только лишила бы России средств занять то высокое положение, которое она заняла в век Екатерины II, но подобное бедствие могло сильно расшатать все творение, весь труд гениального Петра Великого. Что это не далеко от истины, ссылаюсь на неимоверные затруднения русской военной администрации при формировании каких-то 30 тыс. в начале Семилетней войны, и полную невозможность тогда же реорганизовать нашу конницу, на чем мы подробно остановились в специальном исследовании ("Русская армия в Семилетнюю войну". Глава 1-я).
Во втором случае нам нечего долго останавливаться на доводах всего капитального значения для Русских в Семилетнюю войну фактического и прочного владения В. Пруссиею и частью Польши до Нижней Вислы. Достаточно посмотреть на ту неимоверную тревогу, которая была поднята конференцией) при одной мысли, что Фридрих II (в начале 1759 г.) намеревается оттеснить нас за Неман. В этом случае считаем крайне характерным взгляд нашего правительства, с такою полною определенностью высказанный в рескрипте генералу Фролову-Багрееву от 26 февраля и 1-го марта 1759 г. (Документы XСVII и XСVIII). Эти Документы говорить сами за себя.
После ближайшего рассмотрения всех напечатанных нами документов едва ли мы не имеем полного права сказать, что при бывших обстоятельствах капитальная заслуга Салтыкова заключается в замечательном сочетании решительности с осторожности, причем (и совершенно правильно) последняя имеет преобладающее значение. Австрийцы. конечно, были бы рады стать в Берлине на костях русской армии; но мог ли Салтыков допустить совершенное расстройство вверенного ему войска; мог ли он, наконец, добровольно согласиться до низведения русской армии на степень вспомогательного австрийского корпуса?
Д. Масловский.