Библиотека сайта  XIII век

Возможно, невнимание исследователей к корреспонденции Сегье 1660-х годов во многом объяснялось стереотипным представлением о незначительности его политической роли в последние годы жизни. Глава всей королевской юстиции, он отличался сервилизмом по отношению сначала к Ришелье, потом к Мазарини, а в эти годы в особенности показал свое беспрекословное послушание воле Кольбера, получая от него за это все подобающие знаки почтительности. В то время как один из инспирированных Кольбером памфлетов величал престарелого канцлера «Сенекой нашего времени» ¹, негласное мнение о нем людей с чувством собственного достоинства было крайне нелестным — «человеком бесчестным и проституированным» называл его прямодушный маршал Тюренн ². Дважды отставленный от дел во время Фронды, едва не растерзанный народом в день парижских баррикад 27 августа 1648 г., старик теперь просто хотел умереть в почете.

Первое по времени письмо, от 22 февраля 1664 г. (док. 1) сообщает о факте, важном для решения одной конкретной проблемы административной истории. Во французской историографии достаточно распространилось понятие «административной революции 1661 г.», одним из важнейших звеньев которой, по мнению Р. Мунье, было фактическое отстранение канцлера Сегье от руководства вновь созданным (в сентябре 1661 г.) Королевским советом финансов, что означало «освобождение финансовой администрации от судейского контроля канцлера» ³. [192] Значение этого факта подчеркивает и М. Антуан: «Канцлера Франции лишили всякого участия в управлении финансами, за которое он, еще в средние века, разделял ответственность с сюринтендантом» ⁴. Престиж канцлера как пожизненного несменяемого сановника (у него можно было отнять печати, но не сан) подлежал умалению во имя утверждения нового, административно-бюрократического принципа в управлении государством, подобно тому как в том же 1661 г. высоте аристократы и тот же канцлер лишились участия в Узком совете. Употребление термина «революция» в данном случае отражает не только известную, но непривычную для русского читателя «девальвацию» этого слова в западном понятийном аппарате, но и давно уже высказанный Мунье взгляд на Людовика XIV как на «великого революционера Франции» ⁵.

Не подлежит сомнению, что Сегье в 1660-х годов действительно не играл никакой роли в управлении финансами. Но было ли это следствием сознательной воли «короля-революционера» или просто личной слабости канцлера, его неосведомленности в финансовых делах? На наш взгляд, текст регламента Королевского совета финансов от 15 сентября 1661 г. не дает доказательств стремления непременно отстранить от дела канцлера. Правда, там действительно сказано: «Е. в-во будет приглашать в совет г-на канцлера, когда сочтет это нужным» — зато ниже перечисляются весьма важные вопросы, требующие обязательного присутствия канцлера: раскладка тальи, утверждение откупов и т. п. ⁶ Судя по подписям на постановлениях Королевского совета финансов в парижском Национальном архиве, Сегье курировал работу нового совета постоянно. И вот перед нами письмо Кольбера, написанное, очевидно, в ответ на просьбу престарелого канцлера о сокращении его нагрузки в Государственном совете. Какой бы это был удобный случай для короля освободить Сегье вообще от всякой причастности к финансовому управлению, если бы это только входило в монаршие намерения! Тем более, что 76-летний старик и без того выполнял такую ответственную функцию, как председательствование в Палате правосудия, где как раз в 1664 г. предстояло развернуться основной борьбе вокруг процесса Фуке. Но нет — министр передает канцлеру непременное желание монарха, чтобы Сегье хотя бы раз в неделю присутствовал (а значит, и председательствовал) в Королевском совете финансов. В том самом Королевском совете финансов.

А с какой предупредительностью в двух других документах (док. 4, 5) объясняется необходимость для короля утвердить один из финансовых отчетов не дожидаясь приезда ко двору Сегье, занятого на заседаниях Палаты правосудия! Действительно, по строгому смыслу регламента 1661 г. такого рода документы подлежали рассмотрению в Королевском совете финансов в присутствии канцлера. Утвержденный отчет все же посылается на подпись навстречу едущему из Парижа в Фонтенбло Сегье. Нет нужды, что поставленный перед необходимостью срочного подписания канцлер, очевидно, не сможет вникнуть в суть сложных финансовых вопросов — форма будет соблюдена. Как бы ни расценивать объективные последствия правления Людовика XIV, стиль его личного поведения, как видим, был бесконечно далек от методов революционера и ниспровергателя традиций.

Письмо от 17 марта 1664 г. (док. 2) можно назвать даже уникальным историческим свидетельством, ранее неизвестным западным исследователям. Лаферьер, [193] процитировавший из этого документа только одну фразу общего характера, явно не понял его значимости. А она определяется тем, что данное письмо было препроводительным по отношению к широко известной «Записке для интендантов» ⁷, которую Кольбер послал на ознакомление канцлеру, и что в нем мы находим прямые указания на то, каков был смысл составления записки и для кого она предназначалась.

Эта записка представляет детальный перечень самых разнообразных сведений, которые должны были собирать и сообщать правительству интенданты. Кольбера {Интересовали данные об административной географии по всем четырем ведомствам ««(церковное, военное, юстиция, финансы), характеристики местных деятелей, имущественное положение разных сословий, характер хозяйственной деятельности дворян «{по тому, хозяйничают ли они на своей земле сами или сдают ее в аренду, можно было судить, насколько они склонны к военной службе), размеры и характер раскладки налогов, общее состояние экономики. Он все время требует точных цифр: число монахов сейчас и 30—40 лет назад, численность дворян, размеры тальи за последние 10 лет, число торговых кораблей. Вместе с тем интенданты должны не только собирать «ведения, но и действовать — следить за пропорциональностью обложения, за погашением городских долгов, помогать мануфактурам. Развернув перед ними эту обширную программу, Кольбер неожиданно заключает, что они будут пребывать на одном месте лишь 4—5 месяцев, после чего король переведет их в другую провинцию, и, таким образом, они за 7—8 лет объедут все королевство, после чего станут пригодными к занятию самых высоких должностей.

До сих пор историки слишком расширительно понимали цели этой записки, считая само собой разумеющимся, что мы имеем дело с циркуляром, разосланным всем интендантам. Так, Ж. Мейер полагает, что Кольбер надеялся таким образом «быстро получить полный перечень (inventaire) экономических и социальных возможностей Франции», что и позволяет ему считать знаменитую записку настоящей «программой экономического планирования» ⁸; министр должен был испытать жестокое разочарование, когда оказалось, что большинство интендантов не представило никаких записок с интересующими его сведениями, а другие ограничились поверхностными отписками. Что же касается объявленного в записке намерения постоянно перемещать интендантов из одной провинции в другую, то Р. Мунье видит здесь отражение первоначальных взглядов Кольбера на задачи интендантов: учитывая, очевидно, уроки Фронды, министр хотел, по мнению Мунье, чтобы представители центра впредь не подменяли собою местный судейский и налоговый аппарат, но ограничивались контролем и поставлением информации правительству, откуда и стремление не давать им засиживаться на одном месте. Только переход Франции к активной военной политике во второй половине 1660-х гг. силою вещей привел к тому, что интенданты вновь стали теми хозяевами на местах, какими они были при Ришелье ⁹.

Письмо Кольбера к Сегье дает, наконец, четкий ответ на вопрос, на кого была рассчитана «Записка для интендантов», — совсем не на всех индентантов, а на небольшую группу лиц, близких к Кольберу. «Я составил ее для моего брата и некоторых моих близких друзей», — пишет министр. Следовательно, по ней нельзя судить о том, каким должен был стать, по Кольберу, статус провинциального интенданта вообще. Он имел в виду более практическую цель, чем составление в сжатые сроки полного статистического описания всей Франции, — хотя, конечно, нельзя [194] отрицать, что записка является ярким свидетельством того, как важен был для министра сбор точной статистической информации. Но прежде всего Кольбер хотел подготовить и сплотить вокруг себя «штаб» квалифицированных помощников во главе со своим младшим братом Шарлем, только что занявшим должность докладчика Государственного совета. Это их, своих учеников и клиентов, он стремился в будущем продвинуть на «самые высокие должности».

Письма от 8 и 11 июня 1664 г. (док. 3 и 4) вводят нас в ситуацию обострения политической напряженности в Париже после того, как 4 июня было опубликовано принятое 24 мая постановление Государственного совета о принудительном выкупе всех старых (учрежденных до 1656 г.) рент, гарантированных парижской ратушей, на общую сумму более чем 11 млн. ливров в год. Это постановление имело целью ускорить погашение государственного долга и разгрузку бюджетных фондов от обременявших их постоянных выплат в пользу рантье; противники Кольбера считали его слишком широким и рискованным. Многочисленные парижские рантье, имевшие основания опасаться, что условия выкупа будут для них очень невыгодными, сразу же стали устраивать шумные сходки в зданиях ратуши и парламента. Сочувствие парламентариев, многие из которых сами владели старыми рентами, было на стороне недовольных, и можно было ожидать общего собрания палат для рассмотрения жалоб рантье. Создалась ситуация, внешне напоминавшая времена Фронды. Королевское правительство, от имени которого перед канцлером и парламентом действовал в эти дни прежде всего соперник Кольбера военный министр Летелье, решило пресечь опасность в зародыше: парламенту было запрещено обсуждать вопрос (чему он 9 июня дисциплинированно подчинился) и в то же время были сделаны уступки, зафиксированные в одновременных письмах к Сегье от Кольбера и Летелье 8 июня. Рантье было гарантировано, что при выкупе не будет каких-либо вычетов, до того производившихся правительством при погашении более поздних, «новых рент», если выяснялось, что данные ренты были приобретены рантье по заниженному курсу (для военных лет это было правилом). Отказ от принципа вычета всего, что было получено рантье сверх «законной» нормы процента был большой уступкой Кольбера, с самого начала старавшегося применять именно этот принцип.

Нам остается лишь отослать любознательного читателя к нашей монографии о Кольбере ¹⁰, в которой он найдет более подробные объяснения затронутых здесь вопросов.

Текст воспроизведен по изданию: Письма Кольбера к Сегье из коллекции Дубровского в ГПБ // Средние века № 56.  М. 1993

© текст -Малов В. Н. 1993
© OCR - Прудковских  В.В. 2002
© сетевая версия - Тhietmar. 2003
© дизайн - Войтехович А. 2001