СТАТУТ ВЕЛИКОГО КНЯЖЕСТВА ЛИТОВСКОГО 1529 ГОДА

К началу XVI в. Великое княжество Литовское сложилось как феодальная магнатская монархия. Паны и князья, располагавшие огромным земельным фондом, представляли собой крупную силу как в экономическом, так и политическом отношении. Они фактически стали руководителями всей внутренней и внешней политики Великого княжества Литовского. Действуя через «Господарскую раду» и «вальные сеймы», которые были вынуждены созывать великие князья для разрешения очередных государственных вопросов, в особенности для сбора денежного налога — «серебщины», превратившейся после опубликования привилея 2 мая 1447 г. из регулярной денежной подати в чрезвычайный сбор (общешляхетский привилей освободил класс землевладельцев от ежегодного сбора серебщины). Благодаря привилею 2 мая 1447 г. великий князь литовский стал полностью зависеть от феодальной знати в финансовом отношении. Привилей Александра и Сигизмунда еще более расширили политические права крупных титулованных и нетитулованных землевладельцев-католиков. Магнаты держали в своих руках суд и управление. Благодаря отсутствию письменного законодательства великокняжеские судьи в центре и в провинциях судили, руководствуясь обычным правом — великокняжескими решениями и действующими законодательными актами, «Правдой Русской». Господствующее положение магнатов долго не вызывало энергичного противодействия со стороны шляхты. Однако во второй половине XV в. происходит процесс консолидации класса землевладельцев в феодальное сословие. Благодаря господарским данинам на вотчинном или условном праве увеличилась прослойка средних и мелких [14] землевладельцев, составлявших основную военную силу Великого княжества Литовского.

Шляхта, до того не имевшая большого веса в общественно-политической жизни Великого княжества, отказывается теперь быть только объектом власти со стороны феодальной знати. Шляхта начинает присутствовать на сеймах сначала в качестве молчаливого наблюдателя, а затем в качестве самостоятельно действующей политической силы, стремящейся ослабить политическое влияние земельной аристократии и придать политике правительства желательное для нее направление. Естественно, что шляхта в первую очередь стремится ослабить преобладание магнатов в суде, освободиться от произвола выносимых ими судебных решений и подчинить их действию общешляхетского права. Поэтому требование кодификации законодательства было одним из основных требований в политической программе шляхты.

Хотя отдельные белорусские и украинские земли сохраняли свои особые права, закрепленные в «Областных привилеях», но общешляхетский привилей, распространявший свое действие на всех землевладельцев Великого княжества Литовского, создавал условия для оформления единого феодально-шляхетского права, в кодификации которого была одинаково заинтересована как литовская, так и белорусско-украинская шляхта, тем более, что общешляхетское право не лишало белорусских и украинских шляхтичей тех местных привилегий, прав и преимуществ, которыми они пользовались согласно «Областным привилеям».

В первой четверти XVI в. изменилась и политическая структура Великого княжества Литовского. С ростом экономических связей между отдельными областями Великого княжества постепенно исчезала феодальная раздробленность и укреплялся авторитет центрального правительства на местах. Укрепление политического единства Великого княжества Литовского тоже настоятельно требовало кодификации феодального права, действию которого был бы подчинен весь класс землевладельцев.

Развитие производительных сил и общее усложнение экономической жизни требовали законодательного регулирования отдельных сторон частноправовой деятельности шляхетского сословия. Общий экономический подъем в Великом княжестве сопровождался значительной мобилизацией земельной собственности. Покупка и продажа имений и отдача их в заставу, право наследования недвижимого имущества и право завещаний, организация суда и судебного процесса, юридическое оформление классовых привилегий шляхетства требовали точного юридического определения. В кодификации феодального права в особенности были заинтересованы среднепоместные и мелкопоместные прослойки шляхетства, стремившиеся обеспечить себя от произвола феодальной аристократии.

Правовые нормы «Правды Русской» и «Областных [15] привилеев» не соответствовали новым экономическим отношениям, новой расстановке классовых сил. Равным образом устарел и Судебник Казимира Ягеллончика.

В период политического засилья феодальной знати собственность и личность шляхтичей не были достаточно защищены законом. В Великом княжестве Литовском господствовал произвол и насилие. Постоянные «гвалты» и «наезды» на шляхетские имения были обычным проявлением феодального произвола. Но прежде всего законодательного оформления требовали феодально-крепостнические отношения. Шляхта была особенно заинтересована в этом, чтобы не допустить ухода крепостных крестьян к крупным землевладельцам, чтобы не лишиться рабочих рук.

Таковы те новые экономические и социально-политические явления в жизни Великого княжества, которые настоятельно требовали кодификации права.

* * *

Кодификация феодального права становится неизбежной и необходимой на известной стадии социально-экономического и политического развития феодального общества. Так, когда была ликвидирована феодальная раздробленность на Руси и образовалось единое Русское государство, оказалось необходимым уничтожение местных особенностей в организации суда и правления. Введение единого судебного кодекса укрепляло положение великокняжеской власти и вместе с тем подрывало на местах политическое значение боярства и княжат, продолжавших жить воспоминаниями и традициями периода феодальной раздробленности. Великокняжеское правительство Ивана III стремилось уничтожить феодальный произвол и подчинить местных феодалов действию единого закона, обязательного для всех.

С этой целью великокняжеское правительство приступило к кодификации права. Проект такого законодательного кодекса был составлен дьяком Владимиром Гусевым в 1497 г. Он был утвержден великим князем и Боярской думой в сентябре того же года.

Московский феодальный кодекс касался вопросов организации суда и управления. Он определял нормы судебных штрафов и натуральных поступлений великокняжеским кормленщикам за выполнение ими тех или других служебных функций. В Судебнике нет статей, касающихся частноправовых отношений. В сфере частноправовых отношений продолжало пока действовать обычное феодальное право, развившееся на основе «Правды Русской».

Средние и мелкие землевладельцы были заинтересованы в том, чтобы сохранить за собой рабочие руки и прекратить [16] самовольный уход крестьян в имения крупных духовных и светских землевладельцев. Эти классовые интересы средних и мелких землевладельцев в известной степени были удовлетворены Судебником 1497 г., поскольку последний регулировал право выхода крестьян с соблюдением имущественных интересов земельных собственников.

Равным образом, когда в Польше исчезла феодальная раздробленность и установилось политическое единство государства, то одним из важнейших актов королевского правительства было издание двух законодательных памятников: Вислицкого статута для Малой Польши и Петроковского для Великой Польши. Эти законодательные памятники правительства отражали борьбу с феодальным беспорядком, от которого так много страдали как интересы средних и мелких землевладельцев, так и крестьян; королевское правительство Казимира III создало новое судебное устройство, разработало уголовный кодекс, определив наказания за те или иные преступления против государства, личности и имущества. Статуты Казимира III, вводя письменное право, подрывали действие обычного права, а также и влияние феодальной аристократии, бывшей до того «хранительницей» обычного права.

Статуты Казимира III были кодификацией феодального права. Они были изданы в интересах экономически и политически усиливавшейся шляхты. В ее же интересах в кодекс феодального права вошли статьи, изменившие условия ухода крестьян из имения землевладельцев. Феодальный кодекс определил более точно военные обязательства феодалов. Все они были обязаны нести военную службу, выходя на войну с известным количеством слуг пропорционально размерам земельного владения. Ввиду усложнения экономических и частноправовых отношений в статутах было уделено известное внимание и частноправовым юридическим отношениям.

С аналогичным явлением встречаемся мы и в истории Чехии. Чешский король Карл IV, столь энергично боровшийся с засильем феодальных магнатов и возникавшими вследствие этого феодальными беспорядками, приступил к кодификации чешского обычного права. С этой целью был составлен проект кодекса законов, известный под именем «Majestas Carolina».

Однако паны-магнаты отвергли на сейме 1355 г. предложенный им на рассмотрение кодекс феодального права, поскольку он подрывал их авторитет и значение. Только отдельные статьи кодекса, касавшиеся судебного процесса, вошли в жизнь.

В своих законодательных проектах правительство Карла IV потерпело полную неудачу. Основная причина ее заключалась в том, что правительство не располагало твердой социальной базой, на которую оно могло бы опереться. Города имели свое отдельное право и поэтому не были заинтересованы в том, чтобы был введен в действие кодекс шляхетского права. Средняя [17] и мелкая шляхта была недостаточно сильна, чтобы стать прочной социальной опорой королевской власти в ее борьбе против магнатов. Последние, хотя и должны были несколько смириться, однако продолжали занимать руководящее положение в государстве.

Когда сербский король Стефан Душан благодаря удачным военным действиям создал огромное в территориальном отношении государство, хотя и слабо сплоченное, так как между отдельными областями не было прочных экономических связей, то в целях укрепления этого государства был создан кодекс феодального судебного права — «Законник». «Законник» Стефана Душана был принят в 1349 г., а потом частично был дополнен. Он действовал на территории всего сербского царства и кодифицировал церковное право, обычное право и предшествующую судебную практику сербских кралей.

II

Вопрос о кодификации феодального права Великого княжества Литовского имеет свою историю. Однако отсутствие положительных данных лишает исследователя возможности восстановить полностью историю составления Статута 1529 г. и той борьбы, которая происходила вокруг него. Эта борьба была неизбежной, так как магнатские круги прекрасно понимали, что издание письменного свода законов существенно заденет и ограничит их права. Длительная борьба, завязавшаяся вокруг Статута, служит прекрасным доказательством того, что крупные землевладельцы напрягали все усилия, чтобы не допустить издания письменного свода законов феодального права.

Великокняжескому правительству уже в начале XVI в. была не чужда мысль о необходимости кодификации права. В 1501 г. великий князь Александр, выдавая подтвердительный привилей Волынской земле, считал, что его действие будет иметь временный характер, «пока права Статута у отчизне нашей уставим». В этом случае должны были потерять силу правовые нормы, содержащиеся в привилее, так как «тогды вси земли наши одного права держати мають и одним правом сужены будут подле Статуту» ⁵.

Однако не видно, чтобы великокняжеское правительство принимало тогда какие-либо меры для осуществления своего намерения. Вопрос о кодификации права оставался без движения до Виленского сейма 1514 г., когда, по словам епископа перемышльского Петра Томицкого, находившегося тогда в Вильно, станы сейма подняли вопрос о том, чтобы господарь издал письменные законы ⁶. Но и на этот раз великокняжеское правительство не приняло никаких мер для выполнения [18] просьбы «станов сейма». Точнее, оно саботировало дело составления Статута. В этом были заинтересованы магнаты, которые держали в своих руках все управление Великим княжеством.

На сейме в Гродно в 1522 г. «станы» вновь обратились к господарю с просьбой об издании письменных законов. Только тогда великий князь с панами радой «право им прирекли дати и тыи вси члонки, как ся подданный наши мають справовати и радити, казали есмо ... выписати» ⁷.

Нам не известны подробности обсуждения представленного проекта. Неизвестен и самый текст Статута 1522 г. Мы знаем, что великокняжеское правительство решило ввести его в жизнь в декабре 1522 г. Великий князь Сигизмунд издал специальный указ о введении в действие письменного кодекса законов.

Великокняжеский эдикт признавал, что до сих пор в Великом княжестве Литовском не было законника (nullis legum statutis), что суд производился или по особым указаниям (literis deformatis), или по обычаю, или согласно мудрости и совести судьи (alias institia sola consuetudine et iuxta vnius-cuiusque capitis prudentiam atque concientiam ministrabatur).

Вследствие неправильных судебных решений возникало много жалоб со стороны тех, кто подвергся несправедливому суду (propter quod multae oriebantur quaerelae ab his, a quibus nоn rectum accipiebatur iudicium). Эдикт отмечал, что к великому князю поступали жалобы на пристрастность судей, руководившихся при разборе дел собственными чувствами и настроениями. Поэтому великий князь желал, чтобы для улучшения порядка была бы для каждого «одинаковая справедливость», чтобы был установлен «мир» под защитой письменного права ⁸. Великий князь вводил в жизнь письменный закон.

Однако Сигизмунд несколько поспешил с опубликованием своего эдикта, так как на сейме 1522 г. был принят не весь проект представленного Статута. В 1524 г. великий князь через своего секретаря Михаила Вежкгайла передал на обсуждение сейма, собравшегося в Берестьи, исправленный Статут, а воевода виленский и канцлер Великого княжества пан Гаштольд по поручению господаря должен был «тое право выдать всем подданным Великого княжества Литовского, рассказати нашим господарским словом, абы вже тым правом справовалися и радили водлуг того рассказания нашего» ⁹.

Однако исправленный текст Статута не вошел в жизнь и в 1524 г. Только на Виленском сейме 1528 — 1529 гг. был окончательно принят текст Статута. Статут стал действующим правом.

Основными участниками сейма времени Сигизмунда были [19] крупные землевладельцы, паны и князья, а также епископы. Поэтому оппозиция проекту Статута исходила из рядов шляхты, представленной на сеймах.

Проект Статута не удовлетворял «станов» сейма, конечно, не потому, что он был составлен бюрократическим способом, поспешно, в течение двух месяцев, как полагает украинский исследователь С. Борисенок ¹⁰. Вполне возможно, что он был действительно плохо отредактирован и что юристы-практики выполнили бы эту задачу лучше, чем канцелярия Великого княжества Литовского.

Однако была важна не редакция, плохая или хорошая, Статута, а его классовое содержание. Статут 1529 г. был феодальным кодексом класса землевладельцев в целом. Вместе с тем он закреплял за магнатами их правовое положение, их руководящую политическую роль. За магнатами и панами оставалась по-прежнему особая юрисдикция. Они не были подсудны провинциальным судьям. Магнаты оставались такими же недосягаемыми для шляхты, как и раньше. В этом и заключалась основная причина того, что отдельные артикулы Статута долгое время не были утверждены сеймом. Статут 1529 г. отражал реальное соотношение сил в лагере литовских феодалов. Экономическое господство и политическое руководство принадлежали крупным землевладельцам. Шляхта политически и экономически еще недостаточно окрепла. Естественно поэтому, что именно магнаты вышли победителями из внутренней борьбы между двумя прослойками феодального класса. Литовский Статут 1529 г. санкционировал то положение в отношении организации власти и управления, которое существовало до введения его в действие.

Статут 1529 г. не был напечатан. Все предположения, высказанные И. Новицким о том, что Статут 1529 г. был напечатан, по всей вероятности, не имеют никаких оснований ¹¹. Статут получил распространение в многочисленных списках, вследствие чего нет единой редакции Статута, а имеется несколько редакций, характер которых был всесторонне и тщательно исследован С. Борисенком.

Утвержденный великим князем Сигизмундом кодекс феодального права становился законом, который распространял свое действие на всю территорию Великого княжества Литовского. Великий князь Сигизмунд гарантировал в нем «тубылцом земли Великого князерства нашего Литовского, которого бы колвек стадла и стану были, вси их права и привилея костельные так, латинского закону, яко Кгреческого, теже и [20] светские, которые от памети королей и великих князей от неколи отца нашего Казимера и брата нашего Александра, предков наших за живота их на которые бы колвек добра и волности мели...»

Статут уравнивал в правах православных землевладельцев с католическими. Значит, до него продолжала действовать статья Городельского привилея, ограничивающая политические права православных землевладельцев, хотя фактически на практике не всегда осуществлялись правовые ограничения по отношению к православным.

Статут 1529 г. был разделен составителями на 13 разделов — глав. Он определял прерогативы великокняжеской власти (разд. I), содержал подробные законоположения «Об обороне земской» (разд. II), кодифицировал личные и сословные права шляхты (разд. III), подробно разрабатывал вопрос о женском землевладении (разд. IV) и об опекунском праве (разд. V). Отдельный раздел (VI) посвящен организации суда и судебного процесса. Остальные разделы посвящены уголовным преступлениям против личности и собственности шляхты, а также другим видам нарушения права на недвижимую и движимую собственность — «О кгвалтех земских, о боех, о головщинах шляхетских» (разд. VII); «О права земские, о границах и о межах, о копах» (разд. VIII); «О ловы о поущу и бортное дерево и озера, о бобровые гоны, о соколие гнезда и о хмелища» (разд. IX). Специальный раздел посвящен так называемому «заставному» праву — «О имениях, которые в долзех, и о заставы» (разд. X). В последующих главах Статут определяет «головщины людей поутных и мужицкие и паробоцкие» — денежные вознаграждения за преступления, совершенные землевладельцами против личности «простых людей» (разд. XI), касается вопроса «о грабежи и навезки», вознаграждения за разного рода преступления имущественного характера (разд. XII). Последний раздел — «О злодействе» — посвящен уголовным преступлениям, совершенным «людьми простого стану». Таким образом, Статут содержит в себе права: государственное, военно-феодальное, сословно-шляхетское, земельное, наследственное и опекунское, судебное, процессуальное и уголовное. Не всегда принятая в Статуте система строго выдержана; видимо, систематизирование права не всегда удавалось его кодификаторам. Однако они сумели отчетливо показать привилегированное положение класса феодалов-землевладельцев.

Статут 1529 г. - кодекс прав феодалов. Если же в нем все же иногда упоминаются мещане, то эти статьи относятся не к мещанам вообще, правовое положение которых определялось особыми законами, а к мещанам-землевладельцам, владевшим имениями на общешляхетском праве и обязанным со своих [21] земель отправлять военную службу. Впрочем, подобного рода мещанское землевладение было строго ограничено. Оно сохранилось главным образом в Полоцком и Витебском воеводствах.

III

Изучение Статута первой редакции ставит перед исследователем вопрос об его источниках. Эта важнейшая проблема была уже в центре внимания специалистов. Тем не менее до сих пор она остается полностью неразрешенной. В то же время изучение источников права Литовского статута позволяет дать ответ на вопрос, также поставленный в историографии, но несколько односторонне ею разрешенный, а именно, представляет ли собою Статут 1529 г. кодекс польского или русского права?

Нужно сказать, что такая прямолинейная постановка вопроса неправильна. Литовский статут 1529 г. не был кодексом ни польского, ни русского права. Он был кодексом феодального права, действовавшего на территории Великого княжества Литовского.

Литовский статут не является феодальным кодексом права, вводившим в жизнь новые юридические нормы. Статут лишь юридически оформил те правовые отношения, которые вырабатывались в процессе социально-экономического развития Великого княжества Литовского.

В территориальном отношении Великое княжество Литовское состояло из областей Руси и Литвы (Литва и Жмудь). В землях Руси феодальные отношения уже вполне сложились а то время, когда они подпали под суверенитет литовской княжеской власти. Между тем в Литве в этот период феодальные отношения находились еще в стадии становления.

В землях Руси действовал кодекс феодального права, известный под именем «Правды Русской». «Областные привилеи» оставляли неприкосновенным действие местных юридических обычаев. Развивавшиеся феодальные отношения в Литве принимали тот же характер, что и в землях Руси.

Естественно, что Литва и Русь, объединенные политически, не были обособлены друг от друга. Параллелизм социально-экономического развития Литвы и Руси позволял Литве принять юридическую терминологию, принятую на феодальной Руси, и те юридические нормы, которые были характерны для нее.

Феодальное право последней не было навязано Литве как какое-то чужеродное право. Русское право становилось правом общелитовским, правом, действовавшим на территории всего Великого княжества.

Чтобы выяснить истоки общелитовского права, следует обратиться к изучению источников феодального права Великого княжества Литовского. Следует иметь в виду, что Великое княжество Литовское не было изолированным государством. Оно находилось в тесном экономическом общении с соседними [22] государствами, оно состояло в династических унитарных отношениях с Польским королевством.

Последнее выступило на историческую сцену раньше, чем образовалось Великое княжество Литовское. Экономическое развитие Польши поэтому шло впереди экономического развития Великого княжества Литовского. Экономическое развитие последнего создавало юридические отношения, которые не нашли отражения в «Правде Русской», поскольку последняя сложилась в другой, менее сложной социально-экономической обстановке. Естественно, что для определения новых юридических отношений могли заимствоваться отдельные юридические нормы со стороны, поскольку они отвечали новым складывающимся юридическим институтам, которые в силу параллелизма социально-экономического развития уже получили в Польше свое юридическое оформление. Это нисколько не препятствует, однако, общему выводу, что феодальное право Великого княжества Литовского не было ни польским, ни русским правом. Это было право Великого княжества, действующее на протяжении всей его территории.

Систему и догму права Великого княжества оформляли создавшиеся в процессе длительного, самостоятельного социально-экономического развития производственные отношения, и поэтому они по существу были самостоятельным явлением, лишь закреплявшим наличные юридические отношения.

Однако вместе с тем возникает вопрос, на основе какой юридической базы оформлялись обычно правовые юридические феодальные институты Великого княжества. Ответ на этот вопрос может дать только всестороннее изучение источников первого Литовского статута.

Необходимость всестороннего изучения источников права первого Литовского статута была подчеркнута еще Н. А. Максимейко, посвятившим свое исследование изучению источников уголовных законов Литовского статута. В сущности это исследование было первым источниковедческим трудом о Литовском статуте. Н. А. Максимейко справедливо замечает, что исследователи Литовского статута довольствовались обыкновенно указанием на сходство между нормами «Правды Русской» и Литовского статута, мало обращая внимания на отличительные особенности последнего. В то же время, говорит Н. А. Максимейко, «в польской литературе высказывается (впрочем, совершенно голословно) мнение противоположное, будто Литовский статут был местным кодексом польского права» ¹². По правильному заключению Н. А. Максимейко, «наиболее положительные и прочные заключения по данному вопросу могут быть получены только путем исследования источников Литовского [23] статута; из такого исследования... видно будет, насколько этот памятник русский и какая действительная примесь иностранного права вторгалась в него» ¹³.

Анализируя источники уголовных законов Литовского статута, Н. А. Максимейко приходит к выводу, что основным источником уголовных законов является «русское обычное право» и «законодательные источники». Н. А. Максимейко не отрицает влияния польского и немецкого права на уголовное право Великого княжества, но считает, что оно было второстепенным. В другом своем исследовании Н. А. Максимейко, сравнив нормы «Правды Русской» с судебной практикой, отраженной в книгах судных Литовской метрики, приходит к выводу, что приведенные им документальные свидетельства достаточны, «чтобы убедиться в замечательном сходстве между «Русской Правдой» и литовско-русским правом» ¹⁴.

Соображения, приведенные Н. А. Максимейко в обеих работах, несомненно, следует признать обоснованными. Однако недостатком исследований Н. А. Максимейко является то, что он не ограничивается изучением только первого Литовского статута, а попутно касается второго и третьего Статута, которые хотя и были основаны на первом Статуте, но являются продуктом иной социально-экономической обстановки по сравнению с условиями, при которых создавался Статут 1529 г. Поэтому было бы, несомненно, правильным, если бы исследователь сосредоточил свое внимание на изучении источников только первого Литовского статута, не затрагивая отдельных вопросов, связанных со Статутами второй и третьей редакций, источники которых должны стать предметом самостоятельного исследования.

При исследовании вопроса об источниках Статута первой редакции необходимо не только показать совокупность всех его источников, но и раскрыть, как та или иная обычная норма видоизменялась и дополнялась в процессе судебных решений. Изменение юридических норм обычного права, конечно, было неизбежным актом судебного творчества, поскольку развивавшиеся социально-экономические отношения настоятельно требовали дальнейшего изменения и приспособления к ним юридических форм.

Феодальное право Великого княжества Литовского не могло остаться в стадии обычного права, частично отраженного в «Правде Русской». Оно эволюционировало и становилось более сложным и нуждалось в новой законодательной кодификации.

Изучение вопроса об источниках Статута первой редакции [24] ставит перед исследователями два вопроса: 1) какие источники вообще легли в основу феодального права Литовского статута; 2) как создавалось в процессе судебных решений по возникавшим делам новое феодальное право, как судебные решения становились юридическими прецедентами, которые были использованы кодификаторами права.

С. Борисенок, спустя 400 лет после издания Статута 1529 г., упрекнул господарскую канцелярию в известной неподготовленности и поспешности при составлении первой редакции Литовского статута. Однако нет основания высказывать предположение о том, что Литовский статут был бы лучше отредактирован, если бы редакция была составлена не великокняжеской канцелярией, а более опытными и подготовленными людьми.

Поскольку Литовский статут первой редакции только кодифицировал феодальное право Великого княжества Литовского, развивавшееся обычным путем и находившее отражение в судебных решениях суда великокняжеского маршалка, то господарская канцелярия, располагая огромным материалом судебных постановлений по отдельным вопросам феодального права, имела полную возможность быстро выполнить данное ей поручение — составить кодекс письменного права, в который она от себя не вносила ничего нового, а лишь по известной системе расположила судебный и актовый материал, находившийся в ее распоряжении. Поэтому постановления великокняжеского суда по тем или иным возникавшим юридическим вопросам были основным источником Литовского статута первой редакции.

Изучение судебных решений, принятых великокняжеским судом, опять ставит перед исследователем два вопроса: 1) какая юридическая норма лежала в основе судебных решений и 2) каким юридическим изменениям она подверглась в судебной практике. Литовский статут первой редакции был не только кодексом феодального права. Его содержание значительно шире. Он являлся одновременно и «основными законами Великого княжества Литовского», определяющими его государственный строй и социальное устройство. При наличии польско-литовских унитарных отношений опубликование Литовского статута было показателем политической независимости Великого княжества, хотя великий князь литовский и титуловался польским королем.

После детальных исследований Н. А. Максимейко о значении «Правды Русской» для права Великого княжества Литовского ни один из исследователей не может сомневаться в том, что «Правда Русская» лежала в основе феодального права Великого княжества Литовского и что на ее базе развивалось как гражданское, так и уголовное право. Однако Н. А. Максимейко односторонне подошел к разрешению поставленной им задачи. Он имел в виду указать на юридические особенности [25] «Правды Русской», сближающие ее с правом литовско-русским ¹⁵.

Между тем вопрос о значении «Правды Русской» для феодального права Великого княжества Литовского заключается не только в том, что оно заключает в себе «общерусские начала права». Н. Л. Максимейко совершенно упускает из виду, что феодальное право, которое отражено в «Правде Русской», отнюдь не застыло в своем развитии на почве Великого княжества Литовского. Оно продолжает развиваться в новых, более сложных социально-экономических условиях. Естественно, что возникшее на основе «Правды Русской» феодальное право Великого княжества Литовского должно было существенно отличаться от права «Правды Русской». Это и является основным, что требует всестороннего анализа.

С другой стороны, учитывая, что Статут 1529 г. является «основными законами» Великого княжества первой четверти XVI в., составители его должны были обратиться и к иным источникам государственного права.

Такими источниками были шляхетские привилеи, главным образом привилеи 2 мая 1447 г. — своего рода «Великая Хартия вольностей» класса литовско-русских землевладельцев.

Привилеи 2 мая 1447 г. был общешляхетским привилеем, впоследствии неоднократно подтверждавшимся великими князьями и вошедшим в сводный привилеи 1529 г., выданный Сигиз-мундом I. Однако и в привилее 1492 г. великого князя Александра и в привилее 1506 г. великого князя Сигизмунда содержались статьи государственно-правового характера, которые определяли правовое положение Господарской Рады и ее роль в управлении государством. Статут, закрепляя существующие государственные правовые и социальные отношения, конечно, положил в основу их юридического оформления шляхетские привилеи. Если до опубликования Статута 1529 г. шляхетские привилеи были только иммунитетными грамотами, к тому же нуждавшимися в подтверждении со стороны нового господаря при его вступлении на престол, то шляхетские привилеи, введенные в состав Статута, становились уже правом господствующего класса в полном смысле слова.

С другой стороны, шляхетские привилеи не разрешали целого ряда вопросов, связанных с сословной принадлежностью, в частности такого сложного вопроса, как доказательство шляхетских прав. Подобные судебные дела возникали либо по инициативе отдельных лиц, желавших доказать свое «благородное» происхождение, либо в результате обвинений в нешляхетском происхождении того или иного лица.

Оформление шляхетского сословия было неизбежным [26] этапом в развитии феодального общества. Естественно, что при оформлении шляхетского сословия происходил известный отбор. Отдельные социальные группы остались за пределами формирующегося шляхетского сословия. Отсюда — не попавшие в шляхетское сословие и оказавшиеся людьми «простого стану» часто стремились стать «людьми шляхетными».

Однако сложившееся ранее феодальное право, отраженное в «Правде Русской», не могло помочь в разрешении вопросов о восстановлении шляхетского звания, ибо оно не знало такого рода явлений. Вполне понятно поэтому, что, разрешая спорные юридические вопросы «о выводе шляхетства», великокняжеские судьи должны были обращаться к польской судебной практике и к польскому законодательству, где процесс оформления шляхетского сословия произошел раньше; эти нормы польского шляхетского права для Великого княжества Литовского отнюдь не были нормами, случайно заимствованными извне, поскольку оформление литовского шляхетского сословия было тесно связано с польско-литовскими униями. Вместе с тем, будучи применены в судебной практике Великого княжества, они становились нормами общелитовского феодального права.

Судебная практика великокняжеского суда подробно разработала, используя польский опыт, все нормы шляхетского права, не предусмотренные шляхетскими привилеями. Шляхетское право Великого княжества сложилось в процессе разбора дела о восстановлении в шляхетском звании. Поэтому оставалось только юридические нормы, примененные судебной практикой, внести в Литовский статут и таким образом установить процессуальный порядок разрешения спорных дел о восстановлении шляхетства. Следовательно, в задачи исследователя входит: а) выяснить процесс образования шляхетского права; б) показать, какие нормы польского шляхетского права оказались приемлемыми для Великого княжества Литовского; в) отметить различия между польским шляхетским правом и шляхетским правом Великого княжества Литовского.

Еще М. К. Любавский отмечал, что в землях Руси термин «боярин», «бояре», свидетельствовавший о принадлежности к феодальному классу, в процессе образования шляхетского сословия уступал место термину «земяне», а последний был вытеснен термином «шляхта» польского происхождения. Эти изменения в терминологии были связаны отчасти с тем, что далеко не все мелкие землевладельцы-бояре вошли в состав шляхетского сословия. С этого времени термин «боярин» означал принадлежность к особой социальной прослойке, которая находилась вне рядов шляхетского сословия, образуя высший разряд сельского населения, отличный по своим феодальным повинностям от прочих прослоек сельского населения. Естественно, что не все бояре примирились со своим исключением из состава [27] шляхетского сословия. Многие из них стремились к восстановлению своих шляхетских прав.

В этом случае положение белорусской и украинской мелкой шляхты было более затруднительным, чем литовской, приписанной к польским или литовским гербовым братствам. Она не могла позвать их членов на суд, чтобы они своими показаниями подтвердили принадлежность ее к шляхетскому сословию. Белорусская и украинская шляхта в этом случае могла сослаться только на земянское происхождение родителей и на показания соседей — «околичной шляхты».

Таким образом, нормы польского права «о выводе шляхетства» встретились с нормами русского права, а из синтеза польского и русского права образовалось шляхетское право Великого княжества Литовского. Принадлежность белорусских и украинских феодалов к шляхетству определялась в основном обычаем — «стариной», тогда как принадлежность литовских средних и мелких феодалов — припиской к польским или литовским гербовым братствам.

IV

Третий раздел Литовского статута представляет собой совокупность норм шляхетского права, с одной стороны, и обязательства великого князя литовского в отношении шляхты — с другой.

Основными источниками шляхетского права Великого княжества Литовского являются шляхетские привилеи, в основе которых лежит привилеи 2 мая 1447 г. как первый привилеи, всесторонне определяющий права и преимущества шляхетского, сословия. Другим источником общешляхетского права были судебные решения великокняжеского суда, использовавшего нормы польского шляхетского права и нормы обычного феодального права, действовавшего в землях Руси.

Шляхетское право Великого княжества Литовского распространяло свое действие на весь класс землевладельцев независимо от принадлежности его к той или другой феодальной прослойке. Великий князь обещал «всю шляхту княжата и паны хоруговные и вси бояре посполитые и мещане и их люди заховати при свободах и вольностях, от продков наших даных им и теж от нас» ¹⁶.

Эта статья Статута 1529 г. полностью заимствована из привилея, выданного Сигизмундом I в 1529 г., который объединял все привилегии шляхетского сословия, закрепленные привилеями его предшественников.

В этом привилее Сигизмунд I гарантировал прелатам, князьям, баронам, шляхте и боярам и населению земли Великого [28] княжества Литовского неприкосновенность всех прав, предоставленных Владиславом, Александром-Витовтом, Сигизмундом, Казимиром и Александром или данных им самим, скрепив эту гарантию личной присягой перед евангелием ¹⁷.

Статут предоставлял право княжатам, панам хоруговным, шляхте и боярам «волную моц выйти с тых земль наших Великого князства Литовского и их, для набытя лепшого щастья своего и навченя учинков рыцерских, до всяких земль чужих окром неприятелей наших» ¹⁸, однако под условием, чтобы с их имений отправлялась военная служба. Впервые право свободного отъезда за границу «для набытя лепшого щастья» было предоставлено привилеем 2 мая 1447 г. ¹⁹ и в латинском изложении вошло в объединительный привилей Сигизмунда I 1529 г.

Статут гарантировал, что «по смерти отцов дети сынове и девки добра отчизного и дедизного не мают быти отдалены», но сохраняют право наследования, «яко княжата и панове хоруговные, шляхта и мещане Великого князства Литовского посядают и на пожитки свои оберегают» ²⁰. Это право наследования сыновей и дочерей после смерти отцов было впервые сформулировано в привилее 2 мая 1447 г. со ссылкой на польское право. В привилее 1529 г. тоже есть такая статья, но без ссылки на польское право, сформулированная как действующее право Великого княжества Литовского ²¹.

Статут гарантировал шляхте, что великий князь «теж нешляхту над шляхту» не будет возвышать, но будет сохранять всю шляхту «у их почстивости» ²².

Эта статья Статута первой редакции была полностью перенесена на привилей 1529 г. ²³ Статут закреплял за шляхтой Великого княжества Литовского монопольное право владения землей и право занятия должностей. Он гарантировал шляхте, что должности и уряды будут раздаваться «только прирожоным а тубылцом тых земль наших Великого князства» ²⁴. Это привилегированное положение шляхты было юридически закреплено в привилее 2 мая 1447 г. ²⁵, откуда почти в дословной передаче было перенесено в Статут 1529 г. В привилее 1529 г. Сигизмунд [29] также гарантировал шляхте, что духовные и светские должности будут раздаваться только туземцам Великого княжества Литовского ²⁶.

Великий князь литовский давал обещание в Статуте, что если «пан бог усхочет зычити и допустити нам панства иного также и королевства», то в этом случае «панства нашего Великого князства Литовского и рад наших ни в чом не вменшим але ото всякое легкости и понижения, яко славное памети отец наш чинил в щастного панованья своего, того панства стеречь будем» ²⁷.

Эта статья — новая в Статуте. Ее нет в шляхетских привилеях. Ею паны рада стремились обеспечить свое правовое положение и независимость Великого княжества Литовского. Не упоминая о польско-литовских унитарных отношениях, статья фактически говорит о них. Несмотря на унию, Великое княжество Литовское должно сохранить свою независимость, а паны рада — сохранить то правовое положение, которым они до сих пор пользовались.

Великий князь литовский давал гарантию классу землевладельцев в том, что он будет «розмножати Великое князство Литовское» и стремиться к возвращению того, что «будет несправедливе отдано и неслушне розобрано и упрохано» ²⁸. Еще в привилее 2 мая 1447 г. была дана эта гарантия классу феодалов: «Обецуем и слюбуем, ижь панства нашего земль, великого князства предреченого, не вменшим, але у границах, как же предкы были наши, на имя князь Александр, нареченый Витовт, дядя наш, и иные дръжали и володели, такожь и мы ты-ежь земли здорови, целы, держати будем, и володети и щитити, а с божьей помочью и всими силами нашими розмножати будем» ²⁹.

Великое княжество Литовское с конца XV в. стало нести значительные территориальные потери. Великокняжеское правительство обычно заключало только перемирие с великим князем московским, поскольку оно юридически не могло уступить хотя бы часть территории Великого княжества Литовского. Заключение перемирия давало известную надежду, что «после исхода перемирных лет» потерянная территория будет возвращена. Естественно, что в подтвердительном привилее 1529 г. эта статья привилея 1447 г. должна была иметь место. В Статут первой редакции только механически было перенесено то, что содержалось в привилеях.

Создавая кодекс письменного права, великий князь обещал, [30] что «врады старые мают захованы быти подле давнего обычаю». Статья касалась «врадов воеводства Виленского и воеводства Троцкого и иншых воевод кашталянов и канцлерства, маршалства земского и маршалства дворного и староств и вси врады наши» ³⁰. Эта статья имела для феодальной знати принципиальное значение, так как Городельский привилей 1413 г. предоставлял право занимать должности по центральному и провинциальному управлению, а также участвовать в господарской раде только католикам.

Привилей 2 мая 1447 г. об этих ограничениях ничего не говорит. М. К. Любавский показал, что на практике не всегда соблюдалась эта статья Городельского привилея. Феодальная знать была недовольна предоставлением князю К. Острожскому первого места в раде, и в 1522 г. великий князь Сигизмунд вынужден был выдать специальный привилей, в котором обещал, что после смерти князя Острожского воевода виленский будет занимать первое место ³¹.

В привилее 1529 г. Сигизмунд подтверждал, что должности воевод, каштелянов будут раздаваться только католикам и притом туземцам, но отнюдь не иностранцам ³².

Мало того, в том же году Сигизмунд выдал специальный привилей, которым возобновлялся и восстанавливался Городельский привилей.

Статут гарантировал феодальному классу, что «державны дворов наших и тивунове на причины заочные через нас не мают быти никому отниманы». Они могут быть отняты только после судебного разбора в присутствии обеих сторон. Согласно виновности, «винный подле заслуги мает каран быти, але без вины держане отнимати не будем» ³³.

Уже привилей 2 мая 1447 г. гарантировал феодальному классу, что без очного разбирательства дела никто не будет лишаться своего имения и не будет подвергаться какому бы то ни было разорению ³⁴. Привилей не упоминает об отнятии должностей, но их неприкосновенность логически вытекала из статьи 3 привилея 1447 г. В привилее 1492 г. уже содержится статья, гарантирующая неприкосновенность должностей — староств и тивунств, которые могут быть отняты только после очного разбирательства ³⁵. Привилей 1529 г. подтвердил эту статью ³⁶, а Статут превратил ее из привилея великого князя в норму феодального права.

Текст воспроизведен по изданию: Статут Великого княжества Литовского 1529 года. Минск. АН БССР. 1960

© текст - Пичета В. И. 1960
© сетевая версия - Тhietmar. 2004
© OCR - Петров С. 2004
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© АН БССР. 1960