Библиотека сайта XIII век
ПОМЕЗАНСКАЯ ПРАВДА
“ПОМЕЗАНСКАЯ ПРАВДА” КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК ИЗУЧЕНИЯ ОБЩЕСТВЕННОГО И ПОЛИТИЧЕСКОГО СТРОЯ ПОМЕЗАНИИ XIII—XIV вв.
ВВЕДЕНИЕИзучение средневековой истории народов Прибалтики — важная задача нашей науки. Однако ее решение наталкивается на большие трудности, вызванные отсутствием местных летописей и крайней скудостью других источников. Тем большее значение приобретают немногочисленные сохранившиеся памятники. Среди них особое место занимают своды раннефеодального права — так называемые “правды”. Их ценность определяется прежде всего тем, что они содержат материал, позволяющий разрабатывать первоочередные проблемы исторической науки, — изучать историю трудящихся масс. К числу таких памятников относится Помезанская Правда — ценнейший источник по истории древней Литвы и Польши.
Советская историческая наука, основываясь на марксистско-ленинской методологии, выработала правильные приемы анализа этих весьма сложных источников. Труды покойного Б. Д. Грекова, посвященные изучению русской и польской “правд”, а также хорватских статутов, наметили пути комплексного исторического изучения славянского права.
Когда-нибудь работа над исследованием отдельных “правд” продвинется настолько, что историк сможет на основе серии публикаций по истории раннефеодального права всех народов Европы (и не только Европы) составить сравнительно-историческое исследование развития права и воссоздать историю социально-экономических и общественно-политических отношений этого столь трудного для исследования и столь важного для науки периода. В предвидении этого мы издаем Помезанскую Правду и будем считать свою цель достигнутой, [6] если небольшая “Помезания” с пользой заполнит на карте этого будущего исследователя еще одно белое пятно.
Хотя рассматриваемая в настоящей работе Помезанская Правда и была опубликована еще в 60-х годах прошлого столетия 1, однако до сих пор она не подвергалась научному анализу. Причины такого невнимания к ней понять нетрудно. Немецкая националистическая историография игнорировала этот памятник 2, так как содержание Правды решительно опровергает измышления этой историографии об исконной отсталости коренного населения Прибалтики, об отсутствии у него исторических связей со славянскими странами Восточной Европы и, в частности, с Польшей; опровергает оно и домыслы о культуртрегерской роли немецких рыцарей-крестоносцев 3. Литовская буржуазно-националистическая историография, идя по стопам немецкой историографии, также обошла этот источник.
Не использовали Помезанскую Правду и польские исследователи, много сделавшие для изучения истории древних пруссов 4.
В советской историографии на нее обратил внимание историк права П.И. Пакарклис, отметивший общность норм Правды и древнего литовского обычного права и [7] выделивший некоторые статьи, которые были введены немецкими феодалами, захватившими земли пруссов 5.
Другой исследователь, В. Н. Перцев 6, посвятивший ряд работ специально истории древних пруссов, использовал несколько статей Правды, говорящих об общине. Исследователь этнографии древних пруссов П. И. Кушнер 7 не обращался к этому памятнику.
В задачу настоящей работы не входит подробное рассмотрение истории Помезании, но представляется целесообразным для более полного понимания источника, получившего лишь предварительную оценку в печати 8, привести некоторые сведения, характеризующие общественное развитие пруссов, и, в частности, помезан в период, предшествующий появлению Помезанской Правды.
Помезания — самая западная из одиннадцати прусских земель — издревле была весьма тесно связана с Польшей — с Хелминской землей и завислянским Поморьем 9, чем объясняется давнее наличие здесь польского населения и значительного польского влияния, нашедшего отражение в языке и топонимике края 10.
Помезания — одна из прусских земель междуречья Вислы и Немана. Она расположена к северу от [8] Хелминской земли; западной ее границей являются Нижняя Висла и Ногач, а восточной, отделяющей ее от Любавской земли и Погезании,— верховья Дрвенцы и озёра (из которых наиболее крупное Дружьно), простирающиеся к северу в направлении Эльблонга.
Помезанская Правда не отражает историю древних пруссов. О ней мы можем узнать из других, более ранних источников.
Первые известия о предках пруссов и литовцев — эстиях, населявших побережье Восточной Прибалтики, относятся к началу первого тысячелетия нашей эры. Римский историк Тацит (I в. н.э.) в своем труде “Германия” писал: “Правый берег Свевского моря омывает эстиев... У них редко употребляют мечи, но часто дубины. Они с большим терпением обрабатывают землю для хлеба и других ее произведений, чем сколько сообразно с леностью германцев [в этом]. Но они обшаривают и море и одни из всех собирают в мелководных местах и на самом берегу янтарь... Сами они им совсем не пользуются: собирается он в грубом виде, без всякой отделки приносится [на продажу], и они с удивлением получают за него плату” 11.
Следовательно, в это время прусские и литовские племена по уровню своего экономического развития существенно не отличались от германских племен, были земледельцами и представляли собой еще единый племенной союз, носивший название эстиев.
Восемь веков спустя эстии вновь попали в поле зрения европейских хронистов, на этот раз англо-саксонских
Король Альфред Великий (871—901), занимаясь историей, переводил в 888—893 гг. хронику Орозия (IV— V вв.). В этот перевод Альфред включил три самостоятельных отрывка по географии современной ему Европы: о географии Средней Европы, о прибрежье Балтийского моря и о Крайнем Севере. Последние два отрывка были записаны со слов известных в то время мореплавателей — Вульфстана и Отера 12.
[9] Сообщение Вульфстана весьма интересно для истории пруссов 13. Он прибыл из Шлезвига на корабле в Вислинский залив; в своем сообщении он упомянул близлежащий город Трусо. Как бы ни определять месторасположение этого города, ясно одно, что Вульфстан побывал в районе Помезании, Погезании и, может быть, Вармии. О лежащей к востоку от Вислы земле эстиев Вульфстан говорит, что “она очень велика и там много городов (“manig burh”) и в каждом городе есть король, и там также очень много меду и рыбной ловли, и король (“cyning”) и богатые люди (“pa ricostan men”) пьют кобылье молоко, а бедные (“pa unspedigan”) и рабы (“ра peowan”) пьют мед. И много войн бывает у них; и не употребляется пиво среди эстиев, но меду там достаточно”. Итак, можно отметить у пруссов Привислинья уже в IX в. развитие процесса классообразования. Выделилась господствующая верхушка, упоминаются “короли” и “богатые” люди, противостоящие бедным людям — не рабам и рабам 14.
Вульфстан сохранил также сведения об одном интересном обычае, характеризующем в некоторой мере и степень развития процесса классового расслоения. “И есть у эстиев обычай,— сообщал он,— что если там умрет человек, он остается лежать внутри [дома] несожженным у своих родственников (magum) и друзей (freondum) в течение месяца, а, иногда, и двух; а короли и другие высокопоставленные люди (heah —oungene men) — тем дольше, чем больше богатства (speda) они имеют; и [10] иногда они остаются несожженными в течение полугода и лежат поверх земли в своих домах (husum). И все время, пока тело находится внутри [дома], там происходят пир и игра до того дня, пока они его не сожгут.
Затем в тот самый день, когда они его решают вынести к костру, они делят его имущество, которое остается после пира и игр, на пять или шесть [частей], иногда больше, в зависимости от размера имущества. Из него наибольшую часть они кладут примерно на расстоянии одной мили от города, затем другую, потом третью, пока не будет положено всё в пределах мили; и наименьшая часть должна находиться ближе всего к городу, в котором лежит мертвый человек. Затем собираются все мужчины, имеющие наиболее быстрых лошадей в стране, примерно на расстоянии пяти или шести миль от того имущества
Затем мчатся они все к имуществу; и тот человек, который имеет быстрейшую лошадь, приходит к первой и крупнейшей части, и так один за другим, пока всё не будет взято; и наименьшую долю берет тот, кто достигает ближайшей к селению части имущества. И затем каждый едет своей дорогой с имуществом, и принадлежит оно им полностью; и потому там быстрые лошади чрезвычайно дороги. И когда его сокровища таким образом полностью розданы, тогда его выносят наружу и сжигают вместе с его оружием и одеждой; и они растрачивают все его имущество главным образом во время долгого лежания умершего в доме и потому, что они кладут его на дорогу, куда скачут чужие и забирают [его]. И есть среди эстиев обычай, что там человек любого языка [народа?] должен быть сожжен, и если там находят несожженную кость, то должны они ее задорого выкупать”.
На первый взгляд может показаться, что описанный Вульфстаном обычай 15 свидетельствует о всеобщем равенстве у эстиев. Однако это не так.
Во-первых, речь идет лишь о движимом имуществе; только оно поступает в раздел среди участвующих в конном состязании. Во-вторых, в это распределение поступает меньшая часть имущества, а именно та, которая остается [11] после продолжительных пиров и игр, происходящих в доме покойного, где главная роль принадлежит его близким и друзьям. В-третьих, в состязании рассчитывать на успех мог лишь тот, кто имел быстрого коня. Вульфстан говорит, что быстрые кони были весьма дороги. Значит, участвовать в состязании мог лишь состоятельный человек.
Следовательно, можно предполагать, что Вульфстан говорит лишь о пережитке древнего обычая, когда имущество умершего делили между народом. В его время этот обычай фактически уже содействовал укреплению имущественного положения знати. Частые внутренние войны имели тот же результат. Что происходило на пирах и играх в доме умершего, мы не знаем, но бесспорно, что именно родственники и дружина находились в привилегированном положении, распоряжаясь большей частью имущества покойного. Вульфстан не сообщает, как распределялась земля, составлявшая основное богатство пруссов.
Об этом можно узнать от польского хрониста Галла-Анонима (XI в.), писавшего по прошествии еще двух веков. Наблюдая жизнь более отсталого (чем описанный Вульфстаном) прусского края галиндов и сосов, он сообщал об отсутствии у них городов и крепостей. Вместе с тем, заслуживает полного внимания его замечание о том, что земля там “распределена по наследственным жребиям (per sortes hereditarios) между земледельцами (ruricolis) и жителями (habitatoribus)”. Наследственные жребии — это шаг по пути развития частной собственности на землю 16. A земледелие и здесь составляло основу хозяйства. Тот же хронист сообщает о существовании в этом крае сел и, видимо, укрепленных построек, которые уничтожались польским войском: князь Болеслав,— пишет хронист,— “сжег многие села и постройки”.
Говоря о пруссах, захваченных войском Болеслава в плен, Галл-Аноним уточняет, что в плен попало [12] большое число “свободных мужчин и женщин, мальчиков и девочек, рабов и служанок (viros et mulleres, pueros et puellas, servos et ancillas)” 17. Представляется бесспорным наличие у галиндов и сосов, как и у пруссов Привислинья, имущественного и социального неравенства (в частности и патриархального рабства).
Материальная культура древних пруссов, к сожалению, недостаточно изучается в археологии. Но и полученные уже предварительные данные очень интересны; они подкрепляют предложенную здесь трактовку источников. В течение нескольких лет ведутся археологические раскопки на территории древней Самбии (под руководством Ф. Д. Гуревич), в Калининградской области, на Приморском полуострове. Добытый материал показывает наличие сильных связей у самбийских пруссов со славянами — русскими, поморскими, польскими. В первые века новой эры здесь существовало пашенное земледелие; найдены большие запасы пшеницы, остатки проса, гороха; о животноводстве свидетельствуют сосуды, предназначенные для изготовления сыра 18.
Уровень развития производительных сил X—XI вв характеризуют железный сошник с широким лезвием 19, слабоизогнутый серп, ножовка и другие орудия труда. Это — предметы местного производства; здесь же найдены и шлаки. Издавна пруссы вели торговлю изделиями из янтаря; найдены весы и гирьки. О возникновении частной собственности говорят находки замков. Следовательно, производительные силы достигли в Самбии того уровня, когда производство продуктов силами семьи, при наличии внешнего обмена, делает возможным развитие частной собственности и эксплуатацию человека человеком.
Характерно также, что в начале нашей эры могильники с коллективными захоронениями у пруссов уступают место погребениям одиночного характера. Анализируя это [14] явление, X.A. Mоopa справедливо полагает, что оно свидетельствует о начале выделения индивидуальных семей; этот вывод подкрепляет и факт появления могил с богатым инвентарем 20.
Процесс накопления богатств в среде свободных неминуемо вел к укреплению власти и привилегий растущего класса землевладельцев, что характерно для раннефеодального периода. В этом не трудно убедиться, если мы вновь обратимся к пруссам Привислинья, но уже XIII в.
Перед нами Кишпоркский договор (1249г.) Помезании, Погезании и Вармии с Орденом 21. Отметим некоторые его черты, важные для нашей темы. Во-первых, примечательно, что прусская наследственная знать (ex nobili prosapia procreati), заключавшая договор, получила право посвящения в рыцари, т. е. здесь формировалось характерное для средневековья сословие привилегированных землевладельцев 22; во-вторых, договор признал (разумеется, номинально) право пруссов на личную свободу и распоряжение движимым и (с существенными ограничениями) недвижимым имуществом, а также право наследовать имущество не только за сыновьями, но и за дочерьми и другими родственниками. Следовательно, к этому времени у пруссов Привислинья имелось уже устойчивое наследственное право, которое было урезано Орденом в интересах немецких рыцарей.
Очень важно, что Кишпоркский (Христбургский) договор позволяет сделать вывод о существовании у пруссов до вторжения Ордена свободной продажи недвижимой собственности. При данном уровне производительных сил 23, при разделении труда, породившем товарное [15] производство, наличие аллода — свободно отчуждаемой земельной собственности — неизбежно вело к разложению сельской общины и становлению феодальных производственных отношений.
Источники по истории пруссов весьма ценны именно потому, что они позволяют в какой-то мере наблюдать процесс становления феодальной собственности и развития политической власти растущих собственников земли. Пока что они действуют в границах бывших племенных территорий, где сохраняются многие черты патриархально-общинного строя. Формирование здесь феодалов и крестьян еще не завершилось отчетливым расколом общества на классы и слиянием разнообразных институтов господства местной знати в органы власти и управления раннефеодального государства.
Наконец, существенно и то, что представители пруссов настояли на введении в их землях суда по образцу своих соседей — поляков, лишь без применения испытания каленым железом. Значит, судебные институты феодальной Польши оказались применимы к прусской действительности. Нужно подчеркнуть, что данная статья договора является ярким свидетельством давних связей этих прусских земель с Польшей 24.
Кишпоркский договор не случайно так богат сведениями об общественной организации пруссов. Этот договор был в руках Ордена одним из средств укрепления его позиций в западнопрусских землях, но их соседство с Польшей заставляло немецких феодалов проводить здесь более осторожную политику, чтобы как-то обеспечить свой тыл в наступательном движении на Восток. Позднее, с началом нового восстания пруссов, договор утратил силу.
Этот договор отражал реальные черты общественного строя пруссов. Нормальное развитие у пруссов, в частности, помезан, феодальной собственности было прервано с вторжением Ордена, разграблением помезанских земель немецкими рыцарями. Немецкий Орден запретил пруссам [16] владеть землей, вести торговлю, заниматься ремеслом. Несмотря на это, в последующем немецком законодательстве все же уцелели некоторые сведения (собранные В. Кентжиньским) о помезанском феодальном землевладении, главным образом — в грамотах, говорящих о перераспределении земельных владений той части помезанской знати, которая пошла на службу к Ордену. В XIII — начале XIV в. наблюдалась передача собственности помезанской шляхты Ордену, получение ею новых пожалований и прав, обмен прежних земельных владений на новые и т. п. 25
Материал, относящийся к идеологии и быту, также позволяет утверждать, что пруссы успели вступить в раннефеодальный период своей истории. В.Н. Перцев, изучавший религию, культуру и быт древней Пруссии, пришел к выводу, что они “находились на той же ступени развития, на которой находились в ней общественные отношения. Но в религии и в быту — в силу присущей им консервативной природы — сохранилось много остатков и пережитков старины. Они отражали на себе не только стадию разложения патриархально-родовых (точнее, патриархально-общинных.— В. П.) отношений, на которой находилась предорденская Пруссия, но и некоторые пережитки более раннего — допатриархального времени” 26.
Из наблюдений В. Н. Перцева следует, что, несмотря на развитие процесса классообразования, значительную силу у пруссов сохраняла патриархальная домашняя община. Налицо остатки права передачи отцом (или братом) жены в наследство сыну (или брату), права покупки и продажи главой семьи ее членов, убийства дочерей и т. п. Но эти черты общественной организации пруссов, столь широко использованные тогдашней католической пропагандой 27, были, видимо, характерны лишь для наиболее отсталых районов Пруссии, почему пруссы Привислинья и согласились на отказ от них. Наряду с патриархальной домашней общиной развивалась индивидуальная семья, что отразилось и в идеологии.
[17] Наконец, к вопросу об общественной организации пруссов можно подойти еще с одной стороны. Известно, что начало формирования народности падает на раннефеодальный период. Характерно, что именно на рубеже II тысячелетия н. э. древние эстии, населявшие междуречье Немана и Вислы, выступают под своим новым именем— “пруссы” — в разнообразных источниках: Bruzi известны Географу Баварскому (IX в.), знает их Ибрагим ибн-Якуб (60—70 годы X в.), польские жития и древняя русская летопись.
В сообщении ибн-Якуба подчеркивается языковая общность пруссов. Он пишет: “Жилища Брус-ов у окружающего моря. И они имеют особый язык, не знают языков соседних им народов; и славятся они храбростью” 28. Прусский язык был понятен жителям разных земель Пруссии — и помезанам, и вармийцам, и ятвягам. Налицо, кроме того, известная общность территории междуречья Немана и Вислы, с глубокой древности населенной прусскими племенами. Уровень развития общественного разделения труда позволяет предполагать появление некоторых экономических и культурных связей между отдельными прусскими землями. Следует отметить и хорошо известную из источников относительную общность обычаев и религиозных представлений пруссов. Обычное право приморских пруссов рисовалось их современникам X в. как сходное для всех прусских земель. Адальберту было заявлено, что народ пруссов “communis lex imperat et unus ordo vivendi” 29. Следовательно, начался процесс формирования прусской народности. Этот процесс был, однако, прерван варварским вторжением немецких феодалов, которое пруссы не смогли отразить прежде всего потому, что их земли еще не успели объединиться в относительно единое раннефеодальное государство.
Но в отдельных прусских землях развивались элементы, способные поддержать объединение Пруссии. Польский исследователь А. Каминьский недавно написал специальную работу 30, посвященную истории одной из [18] прусских земель, а именно, ятвяжской, и получил весьма интересные результаты. Ятвягия — отнюдь не самая передовая из прусских земель, но и здесь наблюдались аналогичные процессы. Работа А. Каминьского позволяет говорить о достаточно определенных границах Ятвягии (Судовии) как территориально-политической единицы.
Здесь наличествовало земледелие, а также скотоводство, бортничество, охота, зарождались поселения городского типа, известна торговля; в качестве средств обмена употреблялись серебро и меха. Местная знать владела землей, возглавляла вооруженные силы, имела политическую власть. Разумеется, ятвяжская знать, как и помезанская, была и экономически и политически много слабее, чем, скажем, литовская или жмудьская, но как бы то ни было, перед нами общество, идущее к образованию раннефеодального государства 31. Подобные же процессы наблюдались и в истории Вармии 32.
Все вышеизложенное имеет то значение, что позволяет нам подходить к Помезанской Правде более уверенно, позволяет ожидать от нее ответа на скупо освещенные другими источниками вопросы, связанные с определенным историческим периодом, периодом становления и развития феодальных отношений.
Далее следует выяснить и политические условия, в которых возникла Помезанская Правда. Для этого необходимо напомнить о событиях, которые сыграли роковую роль в истории не только Помезании, но и всего польского Поморья.
В XIII в. земли восточной Прибалтики стали объектом агрессии немецких феодалов, пользовавшихся поддержкой папской курии, Германской империи, а также ряда других европейских государств. Целью захватчиков было овладение этими территориями и наступление на Русь, имевшую давние исторические связи с народами Прибалтики — литовским, латвийским, эстонским. Однако планы захватчиков осуществились лишь отчасти, главного они не достигли: от русских границ их отбили войска [19] Александра Невского, которые нанесли решающий удар немецким и поддерживающим их феодалам других стран, положили предел немецкому продвижению на Восток. Получили крестоносцы отпор и в коренной Литве, где в условиях мира с Галицко-Волынской Русью (договор 1219 г.) и борьбы с внешними вторжениями сложилось относительно единое раннефеодальное государство.
В Эстонии и Латвии отдельные земли или их малоустойчивые союзы не успели развиться в раннефеодальные объединения всех территорий этих стран, что затруднило освободительную борьбу эстонского и латвийского народов. Они стали жертвами агрессии, попав под ярмо Ливонского ордена. Однако, поскольку в период вхождения этих земель в состав Древней Руси (сперва Киевской, а потом Новгородско-Псковской и Полоцко-Минской) успело сложиться ядро эстонской и латвийской народностей, эстонцы и латыши, несмотря на последующий долголетний феодально-колониальный гнет, смогли, при решающей помощи Руси, отстоять свое национальное существование.
Земли пруссов, лежащие к западу от Немана, также попали под удар немецких захватчиков и после кровопролитной борьбы, продолжавшейся пятьдесят лет (1233— 1283 гг.), утратили независимость.
Вторжение немецких феодалов Тевтонского ордена в землю пруссов началось в 1233 г. с Помезании. Помезане упорно в течение, трех лет сопротивлялись врагу, но оказались вынужденными признать по договору (1236 г.) власть крестоносцев. На помезанской земле возникли немецкие замки Квидзынь (Мариенвердер), Кишпорк (Христбург) и др. К 1240 г. немецким рыцарям удалось завоевать также Погезанию и Вармию, таким образом под их властью оказалась северо-западная часть земель пруссов.
Но власть их, основанная на кровавых насилиях, массовом истреблении населения, не была прочной. Разгром немецких захватчиков русскими войсками на Чудском озере, выступление против Ордена поморского князя Святополка — оживили освободительную борьбу пруссов и привели к взрыву антинемецкого восстания (1242— 1249 гг.), в котором широко участвовало население всех трех завоеванных прусских земель. С помощью [20] Германской империи, папской курии, используя отсутствие единства среди прусских земель и между государствами Восточной Европы, привлекая на свою сторону прусскую знать, немецкие рыцари смогли подавить восстание и добиться подписания представителями трех прусских земель Кишпоркского договора (1249 г.). Этот договор подчинял Ордену Помезанию, Погезанию и Вармию, взваливая на местное население бремя поборов и повинностей.
Последующие события также хорошо известны. Опустошение и завоевание Самбии, Натангии и Бартии, вторжения в земли Жемайтии и Литвы закончились разгромом крестоносцев литовскими войсками в битве при Дурбе (1260 г.) и новыми антинемецкими восстаниями пруссов (1260—1274 гг.). Героическая борьба пруссов (в которой деятельно участвовали и ятвяги), нанесших тяжелый урон захватчикам, поставила Орден на грань катастрофы, когда в его руках, кроме нескольких замков (Кролевец, Балг, Эльблонг), оставались только Хелминская земля и Помезания, да и те подвергались неоднократным опустошительным набегам со стороны восставших.
Ища спасения от немецких захватчиков, часть пруссов бежала в Литву, а также в русские земли. Это, конечно, не случайно. Исконные связи этнически близких литовцев и пруссов разумеются сами собой; русско-прусские отношения также имели значительную давность.
Эти отношения возникли еще в пору Древнерусского государства. Составитель Повести временных лет знал пруссов: “Ляхове же и прусы чюдь (т. е. прусы-эстии) приседять к морю Варяжьскому” — писал он 33. Летопись, как источник определенного содержания и назначения, отразила, главным образом, одну сторону взаимоотношений Руси с пруссами — походы войск русских князей. Но за этими скупыми сообщениями о походах угадываются давние политические и экономические связи и интересы. Известны походы киевских великих князей в Ятвягию (Судовию) в 983, 1038 и 1112 гг. 34 и в Галиндию — в 1058 г. 35 О морских походах руссов, живших к востоку от Польши [21] и прусских земель, на пруссов сообщал и Ибрагим ибн-Якуб (IX в.) 36
В дальнейшем стремились укрепить свое влияние в прусских землях и галицко-волынские, и смоленские князья, и новгородские бояре. Известно, что галицко-волынские князья достигли определенных политических результатов в наступлении на Ятвягию в конце XII и в XIII вв. 37 Новгородская земля поддерживала торговые связи с прусским Поморьем, чем объясняется появление в Новгороде Прусской улицы (впервые упомянутой под 1215 г.) 38; эти торговые связи не заглохли и после вторжения Ордена.
Феодальная раздробленность Руси и Польши, отсутствие у правителей этих государств последовательной политики в Прибалтике и их конфликты с пруссами Поморья ослабляли сопротивление указанных земель наступлению германской империи на Восток.
Тому пример крестовый поход 1147 г., окончившийся, правда, полным провалом 39. Примечательно, что во время этого похода какие-то русские войска вторглись в Пруссию, о чем ясно сообщают Магдебургские анналы 40. Видимо, попытку империи продвинуться на Восток некоторые русские князья сочли нужным использовать в целях распространения своего влияния в прусских землях. Действия русских войск могли охватить прежде всего восточно-прусские земли (Ятвягию, Галиндию, Надровию, Скаловию). И, быть может, упомянутые под 1147 г. летописью “люди Голядь”, сидевшие на реке Поротве 41,— пленные галинды, поселенные здесь смоленскими князьями. Во всяком случае, в XIII в. смоленские князья обнаружили интерес к событиям в Пруссии, чем, вероятно, и был [22] вызван поход Давида, видимо, сына торопецкого князя Мстислава Удалого, в 1221 г. в Скаловию, лежавшую на Нижнем Немане; его войска осаждали прусское укрепление, на месте которого позднее был заложен Рагнит 42.
В критические годы наступления крестоносцев не только ятвяги, но и жители более западных прусских земель бежали на Русь. Они шли в Черную Русь, бывшую тогда под властью литовского князя Тройдена. В волынской летописи читаем под 1276 г.: “Придоша Проуси ко Тройденеви и[з] своей земли неволею перед Немци. Он же прия e к собе и посади часть их в Городне, а часть их посади во Въслониме” 43. Откуда пришли эти пруссы, можно узнать у орденского хрониста Петра Дусбурга, который пишет, что осенью 1276/77 гг. крестоносцы подчинили себе вновь землю Погезанию, “всех убивая или забирая в плен” за исключением немногих, которые со своими семействами переселились в Гродненскую область в Литву 44. Следовательно, в Черной Руси укрывались жители Погезании, соседи помезан.
Здесь нашли прибежище и жители Бартии. В волынской летописи сообщается о том, как находившиеся в Городно жители Бартии вместе с другими бывшими здесь пруссами защищали этот город от наступления войск галицкого князя Юрия Львовича: “Проуси же и Бортеве выехаша из города удариша на не ночь, и избиша e все, а другие изоимаша и в город ведоша” 45. Жители двух соседних прусских земель — погезане и барты могли добраться до Руси, скорее всего, через Ятвягию или Галиндию. Они были поселены, видимо, таким же образом, как некогда здесь селили поляков, галиндов и др. На Руси они нашли вторую родину. Не случайно следы языка этой сравнительно небольшой группы прусского населения в Гродненской земле встречаются еще и в XX в. 46 [23]
Широкая поддержка, оказанная Ордену правителями ряда европейских государств, позволила ему подавить освободительную борьбу пруссов, а затем захватить и восточнопрусские земли, включая Надровию, Скаловию и Судовию (ятвягов).
Прусские земли были совершенно опустошены, большое количество жителей истреблено, а уцелевшее население попало под ярмо немецкого Ордена и было обречено на вымирание или ассимиляцию. Пруссы так и не сложились в особую народность и в дальнейшем (примерно к XVII в.) утратили свои этнические черты. Бремя чудовищной эксплуатации, национального и религиозного угнетения пало на пруссов 47 — многочисленные поборы в пользу Ордена и церкви, участие в войнах, строительство крепостей, замков, костелов и т. п.
Жители Помезании также познали жестокое иноземное иго. Здесь землю захватил немецкий епископ и его капитул (столицей епископии стал Квидзынь) и Орден, проводником власти которого была комтурия в Кишпорке. В состав комтурии входили коморнитства (Kammeramter) и лесные округа (Waldamter). Очагами немецкой колонизации являлись замки — Мальборк, Немецкая Илава, Залево и др.
Однако, в силу исторических условий, а также географического и политического положения Помезании, немецкие феодалы оказались вынужденными проводить здесь несколько более гибкую политику не только во время открытой борьбы пруссов с немецкой агрессией, но и позднее, в XIV—XV вв., когда Литва упорно отстаивала независимость Жемайтии, а Польша все настойчивее требовала восстановления своих исторических прав в Поморье.
Время кодификации прусского права — 30—40-е годы XIV в.— не было легким для Ордена. В эти годы войну с ним вела Польша, которая встречала поддержку со стороны пруссов 48. Продолжалась острая борьба с Литвой: набеги рыцарей на литовско-жемайтские земли вызывали ответные удары литовско-русских войск по опорным пунктам Ордена и в Пруссии, и в Ливонии. Напряженным [24] было и положение в Эстонии, где в 1343 г. вспыхнуло восстание Юрьевой ночи.
Не случайно епископы кульмский, помезанский и самландский в своем письме 1340 г. коллегии кардиналов объясняли неявку великого магистра Дитриха фон Альденбург к папе тем, что Ордену грозила опасность со стороны “татарского царя” (Руси?) и его союзников в Пруссии, Курляндии и Лифляндии, а также — со стороны Польши 49, война с которой закончилась лишь в 1343 г. подписанием Калишского мира 50. Все эти обстоятельства несомненно влияли на политику Ордена в прусских землях и, в частности, в Помезании.
Освободительное движение, развернувшееся в Восточном Поморье и прусских землях около середины XV в., переросло в открытую войну против Ордена; эта война, при поддержке Польши, завершилась Торуньским миром 1466г. По Торуньскому миру Польша воссоединила Восточное Поморье с Хелминской землей и присоединила некоторые прусские земли (часть Помезании и Вармию). Указанными обстоятельствами и объясняется то, что местное право пруссов — помезан сохранилось полнее, чем право других прусских земель.
Следовательно, исторические условия, сложившиеся в Помезании после подавления кровопролитной освободительной борьбы пруссов, были таковы, что немецким феодалам пришлось сохранить в своем законодательстве многие нормы обычного права пруссов.
Для анализа Помезанской Правды недостаточно знакомства с социально-экономическими и политическими условиями, ее породившими. Необходимо учитывать особенности самой Правды, как исторического источника сложного состава.
Придерживаясь метода исследования подобного рода памятников, принятого в нашей науке, следовало бы, во-первых, проанализировать состав и политический смысл сборников, включавших Правду; во-вторых, сопоставить сохранившиеся списки с целью выделения общих редакций источника в их историческом развитии и, наконец, [25] выявить в рамках самих редакций разновременные части, статьи с посильным определением того, что они отменяют, а что вводят и почему. Все это желательно дать в сопоставлении с нормами соседнего — польского, прибалтийского и русского права.
К сожалению, пройти полностью этот путь анализа источника в настоящее время невозможно. Сборники, включавшие Помезанскую Правду и хранившиеся в архивах Кенигсберга (ныне Калининграда) и других городов, ныне утрачены. Попытки разыскать эти сборники, предпринятые в хранилищах Литовской ССР, а также Польской Народной Республики, пока не увенчались успехом. Со списками Помезанской Правды дело обстоит следующим образом. Помезанская Правда, представляющая собой обширный (в 127 статей) правовой свод, принятый, как видно из его вводной статьи 51 на вече помезан, сохранилась до настоящего времени в двух списках. Первый список известен по публикации (ставшей ныне библиографической редкостью), осуществленной в 1866 г. П. Лабандом. Рассмотрим этот список подробнее.
Всего П. Лабанд использовал для своего издания шесть списков Прусской Правды.
Во-первых, древнейший список сборника Валленродтской библиотеки в Кенигсберге (№ 83), датируемого 1433 годом. Сборник содержал девять книг Марбургских разделений, так называемых Пельмановских, и присоединенную к ним Прусскую Правду. (Этот список обозначен в издании буквой W.)
Во-вторых, список сборника Сенатской кенигсбергской библиотеки (№ 10), датируемого XVI в. Этот сборник среди различных книг, относящихся к прусскому праву, содержал также Правду с ясным указанием, что она была переписана в 1539 г. (Этот список обозначен в издании буквой S.)
В-третьих, список сборника Королевской кенигсбергской библиотеки (№ 1980), которая прежде была библиотекой Рейдница. Среди четырнадцати книг, относящихся к прусскому праву, здесь находилась и Правда. Этот сборник “написан” (видимо, переписан) Георгием Моллером в 1561 г. (Он обозначен в издании буквой R.) [26]
В-четвертых, список сборника Королевской кенигсбергской библиотеки, прежде хранившегося в библиотеке суда в Остероде; он был “написан” Иоганом Шпиллером в Кенигсберге около 1593 г. Этот список Правды был весьма близок списку сборника Рейдница, однако между ними имелись и некоторые различия, не позволившие П. Лабанду заключить, что один список — копия другого. (Список обозначен в издании буквой О.)
И, наконец, списки сборников библиотеки в Данциге (Гданьске) (XVIII в. № 54 и 112), содержащих, кроме старого права города Кульма (Хелмно), собрание источников прусского права, в том числе и текст Правды. Они текстуально совпадают так точно, что, по мнению П. Лабанда, один из них был копией другого. (Эти списки обозначены в издании буквой Н.) 52
Все эти списки П. Лабанд разделил на две группы, исходя из различия в их тексте. К первой группе он отнес список S, ко второй — все остальные. Список S состоял из 127 статей, но так как после статьи 111 поставлена дата (1539 г.), а последующие статьи написаны иным почерком, то издатель высказал предположение, что статьи 112—127 были добавлены позднее. Свою мысль он доказывал и тем, что указатель под заглавием: “Hie begynnet sich das Register der Preusschen rechte”, который предшествует тексту, обнимает данные только первых 111 статей, причем сделана пометка: “Volgeri noch XVI capittel”. Статьи в этом списке расположены без системы.
Списки второй группы заключают в себе только статьи 1—98 и 102—105. В списках этой группы некоторые статьи были дополнительно разделены, почему в списке W насчитывается 105 статей. Хотя в числе списков второй группы находится и наиболее древний список W, однако они, как полагал П. Лабанд (и, видимо, правильно), отражают более позднюю редакцию Правды. Дело в том, что во второй группе списков отдельные статьи Правды расположены уже в известном порядке и могут быть разбиты на десять разделов, из которых каждый трактует об определенном вопросе; сравнение их содержания со списком S показывает, что они представляют собою [27] систематическую выборку из текста, сохраненного этим списком 53.
Список S, передающий более раннюю редакцию источника, и был положен П. Лабандом в основу издания, а списки WROH использованы для разночтений. С этой стороны издание П. Лабанда соответствует целям современной науки.
Признав, что более поздний список S хранит более раннюю редакцию Правды, мы можем получить следующие выводы о ее датировке. Из заголовка Правды мы знаем; что она была принята на вече помезан в 1340 г. и затем исправлялась на последующих вечах. Таким образом, перед нами запись, возникшая не ранее 1340 г.
Древнейший список (W), отразивший Правду, датируется 1433 г. Но, поскольку этот список, как и все другие (кроме списка S), хранит Правду, в которой статьи уже подвергнуты относительно систематическому группированию (с пропуском двадцати пяти статей) и некоторыми исправлениями (о которых речь идет ниже), можно полагать, что редакция, отраженная в списке S, относится к еще более раннему времени, чем редакция, дошедшая в списке W, т. е. ко времени до 1433 г. Следовательно, ранняя редакция Правды датируется временем 1340 — ранее 1433 г.
Хотя П. Лабанд располагал шестью списками Правды, но пять из них (списки WROH), отражающие более [28] позднюю редакцию текста, он использовал лишь для суммарных разночтений, и по его изданию восстановить полностью какой-либо из этих списков невозможно.
Сохранился, однако, еще один список Помезанской Правды, не использованный П. Лабандом. Он дошел до нас в копии. Это — машинописная копия, принадлежавшая старшему научному сотруднику Института истории и права АН Литовской ССР, недавно скончавшемуся профессору П.И. Пакарклису. Копия была снята со списка Правды, находившегося на листах 214—225 (об.) неизвестного сборника XVI в.
С разрешения П. И. Пакарклиса, этот список публикуется в настоящем издании.
По группировке и составу статей список, отраженный в копии, принадлежащей П.И. Пакарклису (обозначаемой ниже буквой Р), относится к более поздней редакции, представленной списками WROH. Он насчитывает 103 статьи и особенно близок спискам RO своим заглавием, пропуском статьи 86, наличием в конце “Приложения к прусскому праву” и рядом других особенностей текста. Но в то же время он отличается от списков RO размещением статей (в нем отсутствует статья 41, а статья 64 помещена в ином месте) и не совпадает с ними во многих чтениях (не имеющих, впрочем, интереса для историка).
Исходя из сказанного выше о хронологии ранней редакции Правды, можно утверждать, что поздняя редакция датируется временем после 1340—1433 гг.
Весьма существенно, что принятое П. Лабандом на основании формальных признаков деление списков Правды можно подкрепить их содержанием. Анализ содержания списков WROH и списка P и их сравнение со списком S дает новые доказательства того, что эти списки действительно хранят более позднюю редакцию текста, чем список S. В этой редакции налицо дополнения, свидетельствующие о дальнейшем расширении прав феодалов.
Например, в статье 39 по списку S штраф за побои поступает общине, по спискам WROH и P вместо слов — “er gibt der gemeyne” — стоят слова: “er gibt der heer schafft”, т. е. штраф идет уже господе; в статье 85 по списку S не сказано, кому идет штраф при нарушении прав заклада, а в списках WRO и P читаем: “vorbusset dem herren”; в статье 82 по списку S деньги на [29] примирение поступали “von bederwen leuten”, а в списках WRO и P — от тех, кто заключал перемирие: “von beyder wegen”.
Есть и другие различия. В статье 16 по спискам WRO и P находим позднейшее дополнение: “durch die banсk”; в статье 83 по списку S запрещается уплачивать за купленное наследство закладом, а в списках WRO и P — разрешается: “geide adder an pfande”; в статье 21 по списку S обвиняемый в содействии грабежу оправдывается личной присягой, по другим спискам: “selb zwelfte”. Это наиболее существенные разночтения, из которых видно позднейшее происхождение редакции, представленной списками WROH и списком Р.
Кроме того, в списках WROH кое-где изменена разбивка на статьи (статьи 2, 7, 14, 22, 54), уточнено или изменено название статей (34, 55, 64, 75, 89, 90, 92, 103), улучшены формулировки (статья 8 — опущено слово “pfennige”, статья 25 — опущены лишние слова “аnе dienst” и др.) и т. п. Не беремся объяснить причин, по которым более поздние редакции опустили статьи 99 — 101 и 106—127.
Итак, сопоставление списков позволяет заключить, что Помезанская Правда сохранилась в двух редакциях. Ранняя редакция представлена списком S, дошедшим в публикации П. Лабанда, ее следует датировать временем: 1340 — ранее 1433 г. Поздняя редакция представлена списком P и списками WROH, отраженными в разночтениях публикации П. Лабанда. Эту редакцию следует датировать временем: после 1340— до 1433 г. включительно.
Время составления Помезанской Правды — XIV век — важный этап в истории не только Пруссии, но и некоторых славянских стран, где также происходит кодификация местного права: польского (“Вислицкие статуты” Казимира III), чешского (законник Карла I — Maiestas Carolina), сербского (Законник Стефана Душана).
На следующем этапе анализа Помезанской Правды желательно расчленить ее текст на разновременные части с выяснением того, что восходит к местному прусскому праву, а что — к немецкому феодально-колониальному. Было бы произвольно на данной стадии изучения нашего памятника пытаться определить, к какому точно [30] времени в рамках 1340—1433 гг. восходит та или иная статья Правды. Определить можно лишь основную тенденцию развития законодательства, отраженного в Правде. Это выходит за рамки введения и отражено в самой книге. Здесь мы пытаемся сформулировать исходные позиции такой работы.
Считаем нужным подчеркнуть, что критерий внутреннего анализа нашего источника, в частности, его ранней редакции,— смысловой, прежде всего. Смысловые отличия поздней редакции Правды от ее ранней редакции были оговорены выше; они также учитываются при конкретном анализе статей. Конечно, следуя формальному принципу, мы можем выделить в Правде те или иные статьи, содержащие прямые упоминания о решениях помезанского веча (статьи 25, 47, 67 и т. п.), нетрудно отметить и статьи, либо содержащие прямые ссылки на действия орденских властей (статья 25, “Приложение к прусскому праву”), либо упоминающие о правах немцев, кульмцев (статьи 18, 24, 27, 117 и т. п.). Но идя таким путем, мы не поймем смысла источника в целом, как памятника феодально-колониального законодательства, включающего большое количество норм местного прусского права.
Поэтому в основу анализа мы кладем прежде всего определение классовой, политической направленности той или иной статьи источника, при постоянном учете социально-экономических и политических условий его возникновения.
Исходя из указанного критерия, можно выделить, во-первых, статьи, восходящие к помезанскому обычному дофеодальному праву; во-вторых, статьи, восходящие к помезанскому обычному праву, но уже отражающие возникновение и развитие имущественного и социального неравенства, феодальных отношений в местном обществе; наконец, за вычетом всех упомянутых статей, останутся нормы и прецеденты немецкого феодально-колониального права, которому подчинено, поставлено на службу право помезанское, дофеодальное и раннефеодальное.
К первой группе можно было бы отнести следующие статьи: 6, 10, 12, 23, 30, 32, 33-а, 35, 39, 40, 43, 44, 47, 50, 52, 54, 55, 59, 62, 63, 65, 66, 70, 75, 76, 80, 81, 87, 88, 90, 91, 93, 94, 110, 111, 113, 115, 119, 123, 124, 125; ко второй группе: 1, 2, 3, 4, 5, 7, 8, 9, 13, 14, 15, 16, 17, 19, 20, 21, [31] 22, 26, 28, 33-б 34, 37, 41, 42, 46, 48, 49, 51, 53, 56, 58, 60, 61, 64, 67, 68, 69, 71, 72, 74, 77, 79, 82, 83, 84, 85, 92, 95, 98, 99, 102, 103, 104, 105, 106, 107, 109, 112, 114, 116, 118, 120, 122, 126, 127; и, наконец, к третьей группе: 11, 18, 24 25, 27, 29, 31, 36, 38, 45, 57, 73, 78, 86, 89, 96, 97, 100, 101, 108, 117 и 212 и “Приложение к прусскому праву”.
Понятно, что и такое распределение статей (в особенности это относится ко второй группе) носит условный, приблизительный характер, ввиду того, что местное право было деформировано под властью Ордена; дальнейшее обоснование этого распределения будет дано уже в связи с конкретным анализом самих статей.
Опираясь на указания классиков марксизма-ленинизма, мы попытаемся выявить в Правде материал, характеризующий эволюцию патриархально-общинных отношений в феодальные у пруссов-помезан, которые ничем не отличались от пруссов других земель и этнически им близких жителей коренной Литвы. Следовательно, решение намеченной задачи позволит в дальнейшем полнее осветить социально-экономические условия образования государства в Литве.
Будут рассмотрены сведения, относящиеся к хозяйству Помезании, к ее общественному строю и праву (вещному, наследственному, прежде всего, а также касающемуся обязательств и договоров), классовой борьбе и политическому строю.
Разумеется, данная работа не исчерпывает всего содержания Правды. Хорошо известно, что изучение подобного рода источников, уже давно вошедших в научный оборот, продолжается многие десятилетия и все-таки до сих пор вокруг них идут споры и возникают все новые, более совершенные толкования текста.
* * *
Считаю своим непременным и приятным долгом поблагодарить коллектив сектора феодализма Института истории АН СССР за товарищескую помощь, оказанную мне при обсуждении этой работы. Приношу также сердечную благодарность профессорам Т. Мантейффелю, А. Гейштору и сотрудникам Краковского библиографического отдела ПАН за ценные указания, относящиеся к литературе и источникам по истории польского Поморья.
Текст воспроизведен по изданию: Помезания. М. 1955© текст - Пашуто В. Т. 1955