Библиотека сайта  XIII век

А. И. ЛЕВШИН

ОПИСАНИЕ

КИРГИЗ-КАЗАЧЬИХ ИЛИ КИРГИЗ-КАЙСАЦКИХ ОРД И СТЕПЕЙ

Нурали немедленно отвечал на грамоту, что не только готов исполнить волю русского правительства, но уже выступил с подвластными своими против бегущих. В то [250] же время получены чрез Сибирскую линию известия, что и Аблай с Среднею ордою уже готов к войне. Айчувак и другие султаны писали то же. Даже Каип, бывший ханом в Хиве и по изгнании из оной подданными своими, живший в Меньшей орде, обещал соединиться с войсками русскими. С восточной части степей киргизских ожидали калмыков султан Абульфеис, сын Абульмагмет-хана, султан Большой орды Эрали и, наконец, в заключение, дикие киргизы, или буруты, превосходящие всех соседственных с ними народов жестокостию и отважностию.

Какой ужасный ряд ударов должны были вынести тургуты. Какая непрерывная цепь нападений, убийств и грабежей предстояла им на пути до берегов реки Или, куда стремились они не в виде войска, всегда готового на отражение неприятелей, но шли с женами, детьми, стадами и всем имуществом своим.

В помощь киргиз-казакам немедленно назначены были и несколько отрядов русского войска, но действия их по разным обстоятельствам не соответствовали ожиданиям правительства, а потому основательные надежды на удержание калмыков оказались тщетными, и вооружение всех орд казачьих послужило только к истреблению значительной части бежавших тургутов, но не к возвращению их в пределы России.

Первую преграду им должно было положить яицкое (уральское) казачье войско, чрез земли которого они пришли, и которому потом велено было их преследовать, но оно тогда возмутилось и решительно отказалось выйти из своих жилищ.

Другой отряд состоял из казаков оренбургских. Он выступил в степь киргизскую и соединился с ханом Нурали в первой половине февраля, но лошади сего отряда были так изнурены недостатком корма, что он отстал от хана и, наконец, должен был возвратиться в свои границы.

В замене оного назначено было регулярное войско. Тот же недостаток корма зимою в степях зауральских и потеря времени для переписок и приготовлений были причиною, что сие войско под начальством генерал-майора Траубенберга выступило за границу из Орской крепости не прежде 12 апреля. Ему велено было, соединившись с ханом Нурали, встретить калмыков на Иргизе, но он прибыл к сей реке тогда, как они были уже на Тургае. Потеряв, таким образом, возможность действовать иначе [251] как с тыла, русские вместе с войсками ханов Нурали (Нурали при сем случае весьма много говорил начальнику войск русских о своей преданности России и жаловался, что от него не потребовали пособия для войны с Пруссиею и Турциею (см.журн. Рыч-кова)) и Каипа (Нурали с своими киргизами присоединился к русскому войску недалеко от озер Аксакал-Барби, а Каип на Караганли-Тургае, в 754 верстах от Орской крепости) устремились в погоню за тургутами. Около гор Улу солдаты от голода и дурных вод начали страдать опухолями, а лошади приставать и во множестве падать, между тем калмыки день ото дня более и более удалялись, и невозможность остановить их делалась очевиднее. Наконец, генерал Траубенберг принужден был повторить направление свое с востока на север и возвратиться в Россию чрез Уйскую крепость как ближайшую точку границы русской.

Киргиз-казаки одни не могли удержать калмыков, да и не имели в том нужды, они достигли своей цели беспрерывными нападениями на бегущих, грабежами и увеличением многих пленных. Султан Айчувак разбил одну часть их на реке Сагиз, другая сильно пострадала на Ори от хана Нурали. Он же одержал победы близ гор Мугоджарских и на реке Ужим. Аблай несколько раз сражался и везде с успехом. В некоторых местах действовал он вместе с султаном Абульфеисом, и соединенные силы их нанесли неприятелям чрезвычайный вред, особенно числом пленных.

Эрали, Большой орды султан, также приглашал Аблая к совокупному действию против калмыков. Аблай отказал ему в помощи, но не остановил его тем в исполнении предпринятого намерения. Эрали нашел других союзников и нанес бегущим подданным Убаши чрезвычайный урон как в людях, так в скоте и имуществе разного рода. Подробности сего происшествия мы уже видели в историческом описании Большой орды.

Избавясь от киргиз-казаков, тургуты увидели себя в руках бурутов (1772) и потерпели от них поражение, далеко превосходящее все предшествовавшие оному потери их, особенно пленными. Кровожадные и хищные буруты преследовали их до самой границы китайской, или до так называемой Новой линии, которая учреждена на бывших зюнгарских землях и в которую Убаши вступил не в виде самовластного владельца, каковым мечтал быть, [252] оставляя Волгу, но в виде униженного подданного, спасающего собственную жизнь. Число приведенных им в Китай калмыков составляло менее половины того, которое вышло с ним из России. Прочие погибли на пути ⁶⁵.

В 1773 и 1774 годах юго-восточные области России были приведены в сильное волнение мятежными действиями Пугачева. Земли, к Уралу прилегающие, почти от верховья его и до устья, находились в наибольшей опасности, потому что (уральские) яицкие казаки были первыми соумышленниками ложного Петра, а башкиры первыми его союзниками. Для защиты от мятежников войска, составлявшие пограничную стражу, соединились в главнейших крепостях, и граница осталась без прикрытия. Никто не мог останавливать набегов неприятелей внешних, ибо всякий думал о спасении себя от опаснейшего врага внутреннего, а потому не без основания боялись того, что киргиз-казаки соединятся с бунтовщиками, войдут в пределы империи, разграбят и разорят все пограничные поселения. Сего не случилось, потому что казаки яицкие и башкиры, составлявшие войско Пугачева, были враги киргизов.

Впрочем, вражда их только помешала им идти вместе внутрь России, но не защитила границ наших от обыкновенных грабежей и набегов, которые Меньшая казачья орда весьма часто повторяла во время пугачевского бунта.

Из рапортов полковника Симонова, бывшего тогда комендантом в Яицком городке (нынешнем Уральске), видно, что хан Нурали вооружил довольно большую толпу своих подвластных, но не предпринимал никакого движения, ожидая близ границы решения дел. По уверениям его и даже по содействию, им оказанному в выдаче некоторых беглых бунтовщиков, полагать можно, что он намерен был держать сторону законного правительства России, но пограничное начальство, невзирая на то, опасалось, чтобы при удачном для Пугачева обороте обстоятельств хан не присоединился к ложному Петру.

Основываясь на сем обстоятельстве и в отмщение многих частных набегов, сделанных киргизами на границы русские во время бунта, оренбургское начальство по усмирении мятежников отправило в 1774 году для наказания Меньшей орды отряд войска, который успел возвратить многих пленных россиян, отбил много скота и дал почувствовать свою силу дерзким грабителям. [253]

Во внутренности Меньшей орды произошло около сего времени происшествие, заслуживающее внимания. Некоторые поколения туркменцев, кочующих около Каспийского моря, избрали султана Пиргали ⁶⁶ (второго сына Нурали) своим ханом. Новый владелец, оставив отца, немедленно перешел кочевать к подданным своим близ дороги, ведущей из Хивы в Сарайчик и Гурьев. Тут сделал он себя весьма скоро известным сбором чрезмерных пошлин с купеческих караванов.

В 1775 году киргиз-казаки не тревожили Россию. Меньшая Орда оставалась в покое потому, что живо чувствовала наказание, ею испытанное в минувшем году от войск русских. Средняя несколько времени казалась подозрительною, потому что рассеялся слух, будто Аблай, пользуясь последним возмущением башкиров, присылал нарочных для приглашения их сделаться его подданными, но по розысканиям открылось, что молва сия была ложна. В июне и октябре того же года некоторые старейшины и султаны, независимые от Аблая, прислали к начальнику сибирской линии своих посланцев с предложением подданства России. В числе оных находился сын хана Абульмаг-мета Абульфеис, просивший себе ежегодного денежного жалованья, того же просили сын и племянник Аблая. Императрица Екатерина, получив о том донесение, ответствовала рескриптом (25 мая 1776 года) на имя оренбургского губернатора как главного правителя дел киргизских, что предложения частных присяг на подданство от киргизов Средней орды основаны только на ожидании подарков от двора, что они совершенно излишни, ибо вся орда принята в число подданных русских еще императрицею Анною, что удовлетворение таковых просьб возбудит множество новых требований, и что назначение ежегодных и постоянных денежных выдач для правительства делается обязанностию. Киргизов же приучает почитать снисхождение необходимостию, а потому гораздо лучше и действительнее ласкать их неопределенными подарками. Мысли сии показывают глубокое познание народа киргизского и представляют зрелый плод 46-летней опытности (с 1730 до 1776 года).

Приезжавший в Россию в том же 1775 году бухарский посланник Ирназар Максютов, производя переговоры о средствах обезопасить караванную торговлю русских с бухарцами, возобновил мысль о построении города в киргизской степи при устье Эмбы. Правительство русское [254] изъявило готовность исполнить (Вследствие указа о сем предмете, данного 17 декабря 1775 года, окрестности Эмбы и рек, в нее впадающих, сняты на карту геодезистом Васильевым) оную, однако ж, мысль эта, подобно первым предположениям по сему же предмету, не осуществилась.

Из донесений императрице Екатерине оренбургского губернатора Рейнсдорпа в марте и апреле месяцах 1776 года, видно, что Меньшая орда опять начала тогда неприятельские действия против России, и что, хотя после удара, нанесенного ей войском русским в конце 1774 года, пограничному начальству запрещено было посылать вооруженные отряды за Урал, однако ж, сам хан Нурали просил о том, отзываясь недостатком власти для усмирения буйных киргизов своих.

Напротив того, султан Аблай в то же самое время становился день ото-дня сильнее. Превосходя всех современных владельцев киргизских летами, хитростию и опытно-стию, известный умом, сильный числом подвластного ему народа и славный в ордах сношениями своими с императрицею российскою и китайским (Некоторые киргизы, приезжавшие на границу нашу, уверяли, что говорил по-китайски) богдоханом, Аблай соединял в себе все права на сан повелителя Средней орды. Уверенный в своих достоинствах, он искусно привлекал к себе приверженцев важностию своею и осторожным поведением, грозил врагам (Известнейший из них был сын Барака султан Дайр, который жаловался оренбургскому губернатору, что Аблай несправедливо присваивает себе ханское достоинство) своею силою и признавал себя, смотря по нужде, то подданным русским, то китайским, а на самом деле был властитель совершенно независимый. Это сделалось особенно приметным после 1771 года, когда он стал менее заботиться о сохранении наружной покорности своей России, менее лицемерить и начал явно называться ханом.

Правительство русское вопросило его, почему принял он сей титул. Аблай смело отвечал, что приобрел оный победами над тургутами и по смерти Абульмагмета, избранием не только от всех орд киргиз-казачьих, но и от туркестанцев и ташкентцев, прибавляя, что подобно независимым предкам своим и предшественникам, в достоинстве казачьего хана, намерен жить в Туркестане при гробе Хаджи-Ахмета (Хаджи-Ахмет, похороненный в Туркестане, почитается киргиз-казаками одним из первых святых) ⁶⁷. Уже поздно было тогда напоминать [255] Аблаю об обязанностях верноподданного. Надобно было искать средств, по крайней мере, поддержать в ордах киргизских мнение, что нельзя сделаться ханом оных без посредства России, а потому императрица приказала отправить к Аблаю чиновника, который бы частным образом склонил его просить утверждения от правительства российского в новом своем достоинстве. На предложение сие он согласился и объявил, что пошлет в Петербург сына своего султана Тугума. 25 ноября 1777 года велено ему официально объявить о соизволении императрицы на принятие его прошения, если он пришлет оное на письме, а не на словах. В противном же случае сына его обратить с границы в орду.

Аблай не обнаружил ни малейшего сопротивления в присылке письменного прошения, а потому султан Тугум, привезший оное в Петербург, был принят весьма милостиво, и 22 октября 1778 года отец его императорскою грамотою утвержен ханом Средней орды. Грамота сия и с нею соболья шуба, сабля, шапка и проч. присланы были в Оренбург. Для получения оных и принятия присяги Аблай приглашаем был в Оренбург, Троицк, или хотя на Сибирскую линию, но когда он отказался приехать, то правительство русское соглашалось даже на то, чтобы он присягнул у себя в орде в присутствии русского чиновника, который бы тогда вручил ему знаки ханского достоинства. Аблай и на сем условии не согласился дать новой присяги в верности. Он полагал, что требования от него наружных знаков покорности имели целию сделать его сомнительным в глазах китайцев, которым он тогда оказывал преимущественную преданность, а потому все сделанные ему со стороны России предложения были безуспешны и предназначенная ему грамота, равно как и прочие знаки ханского достоинства остались в Петропавловской крепости, против которой жил он в построенном ему от правительства русского доме.

Непокорность Аблая сделалась еще очевиднее, когда он, получив отказ в присылке к нему русского войска для войны с дикими киргизами, решительно отказался выдавать из своей орды как пленных россиян, так и туркмен-цев, которые были увлечены из Астраханской губернии калмыками и остались у киргиз-казаков. Справедливо раздраженное дерзостью Аблая правительство русское прекратило ему выдачу жалованья, и потом искало средств унизить его власть поддержанием и усилением кого-нибудь [256] из султанов, находившихся с ним во вражде. Некоторые меры к тому уже были приняты, даже думали взять его в плен и отправить внутрь России, но он в то самое время, собрав войско, отправился на бурутов, нанес им сильное поражение, взял с них аманатов и остался кочевать близ Туркестана.

Живя тут, построил он сыну своему султану Адилю по просьбе повиновавшихся ему киргиз-казаков Большой орды при речке Талаш дом, обнес оный валом, основал около него селение из каракалпаков, привыкших к хлебопашеству. Плененных им во множестве бурутов отослал он в северную часть Средней орды, где они и дети их доныне живут, составляя род, известный под именем джа-ны, или яны-киргиз, то есть новые киргизы.

В 1781 году Аблай возвращался к границам России, но в дороге, на 70 году от рождения умер и похоронен в Туркестане. По получении известия о том в Пекине, китайское правительство прислало в орду почетного чиновника, который, отыскав семейство умершего хана, совершил в присутствии оного торжественное поминовение по усопшему. Таким образом кончились сношения Аблая с Россиею. Хотя непокорность сего владельца в последние годы его жизни была совершенно явная, однако ж, она не имела никаких важных последствий. Меньшая орда, которой хан казался и (как из поступков его заключать можно) действительно был предан в сие время правительству русскому, несравненно более беспокоила пограничных жителей наших, продолжая обычные ей набеги и грабежи. В 1775 году, как сказано выше, императрица Екатерина запретила посылать войска за Урал для наказания киргизов, и хотя не только оренбургское начальство, но и сам хан вновь предложили ту же меру в 1776 году, однако ж оная не была принята, ибо высшее правительство непременно желало заменить строгость снисходительностию. Недолго продолжалась сия система, столь благоприятная для киргиз-казаков: они хищничеством своим скоро заставили переменить ее. Сам Нурали в другой раз сознался в необходимости наказывать виновных, а потому, 4 октября 1779 г. Екатерина рескриптом на имя оренбургского губернатора разрешила не только преследовать воров войсками, но и по-прежнему захватывать в случае нужды их родственников и даже соседей, дабы семейства людей, таким образом взятых, старались о выдаче виновных или, по крайней мере, о возвращении плененных ими россиян. [257]

Южная часть Средней орды по смерти Аблая, как говорит предание, потерпела весьма сильный урон от киргиз-казаков Большой орды, которые напали на нее и отогнали значительное число разного скота. Ограбленные не остались в покое и отомстили своим неприятелям. Северная часть Средней орды не участвовала в сей ба-ранте. По смерти Аблая избрала она себе в ханы сына его, султана Вали ⁶⁸, который, дорожа покровительством России, не хотел с нею ссориться, а потому просил себе утверждения в новом достоинстве своем. Просьба его исполнена, и он в 1782 году генерал-поручиком Якоби ⁶⁹ в крепости Св. Петра торжественно провозглашен ханом Средней орды.

Избрание Вали киргиз-казаками, повиновавшимися Аблаю, и утверждение его в новом достоинстве не помешало, однако ж, появлению в той же Средней орде другого хана, избранного поколением найманским и утвержденного китайским богдоханом.

Потомки древних найманов, вошедших в состав нынешнего казачьего народа, повиновались во времена Аблая султану Абульфеису (сыну хана Абульмагмета и брату туркестанского хана Пулата), который, хотя входил иногда в сношения с сибирским начальством, как сказано выше, и просил даже себе жалованья от России, но состоял в подданстве Китая. В 1783 году он умер, оставив после себя сына Бупу и пасынка Хан-ходжу, рожденного от известного хана Барака. Один из сих султанов должен был наследовать власть Абульфеиса, но каждый из них имел своих приверженцев, кои не могли согласиться в выборе и распрями своими возмутили все поколение най-манское. Беспокойства кончились тем, что большинство голосов оказалось на стороне Хан-ходжи, и он сделался повелителем прежних подданных Абульфеиса. Китайский император, узнав о том, прислал ему чрез одного из высших чиновников своих грамоту на ханское достоинство. Министерство богдохана нашло меру сию нужною, потому что почитало, или по крайней мере, называло всю Среднюю орду владением Китая, а Аблая — князем китайским. Увидя, что сын его Вали предается России, оно, для поддержания достоинства своей империи, спешило заменить его другим, покорным ему владельцем киргиз-казакским.

Исключая Вали, прочие сыновья и ближайшие родственники Аблая мало имели связей с Россиею, некоторые [258] из них явно признали себя подданными Китая. Так поступил султан Чингиз, который в 1784 году приходил с войском из степей своих в Ташкент для усмирения происшедшего там бунта. Другой брат хана Вали, султан Тыз, также преданный китайцам, известен нам по вражде своей с дикими киргизами, или бурутами.

Тыз не один раз нападал на кровожадных соседей своих. Война, начатая с ними Аблаем, была поддерживаема и продолжаема многими отделениями киргиз-казаков, живущих близ границ китайских, но бурутов, привыкших к вечным сражениям, нелегко было победить. Китайцы также испытали действия их храбрости и не раз были ими отражаемы, и потому неудивительно, что султан Тыз, безрассудно напав на них с горстью людей, был совершенно разбит и взят в плен, из которого выкупился на позорных условиях.

Еще более пострадал от бурутов киргиз-казачий старейшина Берды-хожа (Сей самый Берды-хожа в июле месяце 1785 года приезжал в Семипалатинскую крепость и сообщил русским изложенные здесь известия о сыновьях Аблая и о бурутах. Известия сии в первый раз напечатаны в "Сибирском вестнике" 1820 года, книга 3, откуда мы их и заняли). Управляя тою частию Меньшой орды, которая кочует около границ Китая и повинуется богдохану, он много раз сражался с дикими киргизами и большею частию без успеха. В 1785 году одержал он над ними довольно значительную, но последнюю победу. Помогая китайскому войску, шедшему против их с реки Или, он устремился на них от реки Аягуз, и нанес им весьма сильный удар. Ободренный удачею, Берды-хожа в следующем году опять выступил в поход с небольшим числом своих приверженцев и дойдя до реки Жидис, остановился ожидать себе подкрепления. Буруты, пользуясь его малосилием, в первую ночь напали на него, разбили и самого взяли в плен. Отчаянный старейшина киргиз-казачий, зная нравы своих неприятелей, не мог надеяться на счастие в будущем, и потому с намерением ускорить конец свой, заколол бурута, который вез его к своему родоправителю. Раздраженные поступком сим буруты немедленно остановились и умертвили Берды-хожу самым бесчеловечным образом. Сначала отрубили ему голову, руки и ноги, потом распороли живот и сложили в оный все отсеченные члены. [259]

Отмщение за убийство, столь отвратительное, доказало, что киргиз-казаки, уступая бурутам в храбрости, не уступают в жестокости. Брат Берды-хожи Аккаяк и сыновья его Лепес и Чока в удачном нападении на бурутов успели взять в плен сына их старейшины и привесть его в аул свой. Тут бросились на несчастного пленника жены Берды-хожи: каждая из них хотела умертвить его, каждая нанесла ему несколько ран, и он умер под ударами женских рук.

Возвращаясь к Меньшей орде, скажем, что в десятилетие, заключающееся между 1781 и 1791 годами, она была предметом весьма многих попечений правительства российского. Попечения сии имели целию водворить в ней тишину и благоустройство, но остались без всякого успеха и потому, несмотря на все старания, необходимость заставила по-прежнему прибегнуть к оружию для наказания хищников, которые, не внимая никаким убеждениям, продолжали нападать на границу оренбургскую.

Приняв решительное намерение ввести в народе киргизском хотя какой-нибудь распорядок и от оного постепенно приближаться к учреждениям постоянным, Екатерина в 1782 году повелела: во-первых, открыть в Оренбурге особенное пограничное правление под названием пограничной экспедиции, которое всеми возможными средствами должно было стремиться к исполнению благих ее намерений относительно к киргиз-казакам. Во-вторых она отменила существовавшее с основания Оренбургской линии запрещение перепускать скот киргизский на зиму в пределы (Впрочем, надобно заметить, что киргизы, невзирая на сие запрещение, весьма часто украдкою прорывались чрез Урал и уходили с скотом своим зимовать в степи астраханские) России. В-третьих, тогда же строжайше подтвердила начальникам пограничных мест, чтобы они неослабно смотрели за соблюдением правосудия и оказывали киргизам возможное покровительство и справедливую защиту (Таковая воля Екатерины написана ею 27 декабря 1782 года на докладе оренбургского начальника, генерал-поручика Апухтина). В-четвертых, отпущены значительные суммы денег для построения на границах оренбургской и сибирской мечетей и при них школ и караван-сараев.

Соединением всех сих заведений в главнейших точках границы императрица желала не только сблизить киргиз-казаков с русскими, но и смягчить нравы их. [260]

Тщетны были все труды и издержки, ибо народ сей нисколько не оказал расположения к образованию. В следующем 1783 году он нападениями своими на границу русскую столько нанес вреда, что нельзя было опять не наказать его вооруженною рукою, почему в феврале месяце 1784 года послан был за Урал отряд войска, состоявший из 3462 человек, но он не нашел виновных и для возвращения плененных россиян взял 43 киргиза, которые не принимали никакого участия в последних грабежах, а потому раздраженные родственники их немедленно устремились на правый берег Урала для отмщения за своих. Независимо от сего нападения пограничные жители России в других местах тогда же были разоряемы такими киргиз-казаками, которые грабили не из мщения, но только по жадности своей к корысти ⁷⁰. Между ними отличался некто Сырым-батыр ⁷¹. Вслед за сим выведем мы его на поприще истории как человека, избранного орудием для важнейших, переворотов в народе киргиз-казачьем. Между тем скажем, что грабежи (В 1784 киргиз-казаками одной Меньшей орды увезено русских 176 человек, а в следующем 1786 году — 175 человек. Сверх того сколько убито?) его с сообщниками понудили выслать в начале 1785 года из России в степи зауральские два отряда войск. Первый состоял из 2760 человек и отправлен был из Оренбурга к вершинам Эмбы, второй составляли 1250 казаков, которые вышли из Уральска к устью той же реки. Снега воспрепятствовали войску сему действовать согласно предположениям, однако ж, поход оного оказался не совсем бесполезным. Оно взяло в плен 213 человек жен и детей, для выкупа которых много было вывезено плененных прежде россиян.

Само собою разумеется, что караванная торговля России с Средней Азиею в таких обстоятельствах не могла процветать. Обещаниям хана и султанов защищать караваны уже перестали верить, убедясь опытом в бессилии их и усмирить скоро хищников не надеялись, и потому искали средств обезопасить торговлю страхом оружия. С сею целию предполагали построить крепости на реках Эмба, Темир и на пути к оным из Илецкой защиты или сделать только одно укрепление в Мангышлаке при море Каспийском и отправлять чрез оное караваны из Гурьева; от Оренбурга же до Гурьева безопасно ходили бы они по Нижне-Уральской линии. Ни одно из сих предположений не было приведено в действие частию по чрезвычайной [261] трудности исполнения, а частию потому, что прежние торговые пути имеют для бухарцев и хивинцев некоторые выгоды. Новые были бы вернее, однако ж, не совсем еще безопасны от нападений.

Пограничная экспедиция оренбургская управляла делами киргиз-казаков, или, лучше сказать, заведывала сношениями правительства с сим народом, но не могла входить в разбирательство частных тяжб между жителями обеих сторон границы, а потому императрица приняла благодетельное намерение учредить такое судебное место, в действиях которого киргиз-казаки принимали бы равное с русскими участие, и которое служило б им училищем правосудия. Так, по крайне мере, думала Екатерина, подписывая 2 мая 1784 года указ об открытии в Оренбурге пограничного суда. Он был составлен под председательством оренбургского обер-коменданта из двух чиновников, двух купцов и двух поселян русских, из одного султана и шести старейшин киргизских, из одного депутата от банкиров и одного от мещеряков. Должность, оному предписанная, заключалась в разборе судебных дел, как уголовных, так и гражданских, возникавших между киргиз-казаками и пограничными жителями России.

Вместе с сим заведением, от которого ожидали великой пользы, подтверждено (Того же 2 мая 1784 года) открыть скорее и мечети с училищами для киргизских детей. Мечети были окончены в Оренбурге и Троицке в 1785 году. Получив о том известие, Екатерина еще раз повелела (4 сентября 1785 года) немедленно построить в тех же местах училища и караван-сараи или меновые дворы. Неусыпные старания сей государыни о благе киргиз-казаков основаны были на внимательности ее к делам и на беспристрастном познании истинного состояния полудиких подданных своих.

Всегдашние грабежи их не отвратили ее от намерения внушить им охоту к благоустройству, потому что, с одной стороны, она справедливо прощала им многие дерзости как людям, не понимающим выгод общественного порядка, с другой стороны, прозорливый ум ее не замедлил открыть, что набеги киргизские были нередко вынуждаемы оскорблениями и даже насилиями пограничных россиян, не говоря уже о башкирах, которые, вопреки всем [262] запрещениям, очень часто прорывались в степи зауральские и разоряли своих врагов.

Действительно, многие набеги были плодом мщения, к числу таковых, однако ж, не принадлежат дерзкие подвиги сильного скопища хищников, собравшегося у границ России в 1784 году. Оно состояло из трех тысяч человек, было предводительствуемо упомянутым уже батыром Сырымом и долго угрожало разным пограничным укреплениям Оренбургской линии; наконец сие отважное и многочисленное скопище успело нанести сильный удар крепости Таналыцкой и отряду войска, против него посланному.

С 1785 года во внутреннем управлении Меньшей ка-зачей орды начинается переворот, весьма замечательный для историка и очень любопытный для политика. Цель, с которою переворот сей был предпринят, заключалась в том же благодетельном желании Екатерины и ее министерства водворить спокойствие в народе киргизском; средства, которыми местное пограничное начальство достигло сей цели, мы опишем далее.

Барон Игельстром ⁷², выступивший тогда в должность генерал-губернатора оренбургского и начальника границы российской от моря Каспийского до Тобольской губернии, нашел Меньшую орду в сильном волнении, а пределы вверенных ему областей в опасности. Толпы вооруженных киргизов, разъезжая за Уралом, беспрерывно грозили нападениями и не позволяли пограничным жителям заниматься полевыми работами, а где могли, там увозили людей, грабили селения и угоняли скот.

Нападение батыра Сырыма на Таналыцкую крепость было одним из первых событий, случившихся по приезде барона Игельстрома в Оренбург. Пользуясь сим случаем, хан Нурали поспешил уведомить нового начальника, что все грабежи и разбои производятся ослушными ему киргиз-казаками, что Сырым не только не признает над собою его власти, но возмущает против него всю орду, и что в предупреждение еще большего вреда как для России, так и для киргизского народа необходимо должно наказать грабителей вооруженною рукою, а зачинщиков удалить из орды. В заключение хан по-прежнему сознавался в своем бессилии и просил помощи для усмирения разбойников.

Все это было справедливо, но не принято в уважение, потому что в Оренбурге не хотели верить чистосердечию Нурали, и новое начальство, против него предубежденное, [263] полагало спокойствие в орде невозможным без перемены прежнего образа управления или, по крайней мере, без нового хана.

Первое лицо, на котором остановился барон Игельст-ром в выборе нового повелителя, был сын султана Батыра Каип, некогда владевший Хивою и изгнанный из неё жителями за корыстолюбие и жестокость. Мы уже не раз говорили об нем, равно как и об отце его. Высшее правительство не могло не знать прежних неприязненных поступков сего султана с подданными русскими и поведения его в Хиве, а потому выбор его в ханы сначала был отлагаем до собрания подробных (Рескрипт императрицы барону Игельстрому от 12 ноября 1785 года) о нем сведений и, наконец, оставлен императрицею без утверждения (Таковой же рескрипт от 12 ноября 1786 года).

Каип два раза был представляем в ханы. Первое представление о нем было сделано потому, что барон Игельстром, твердо решившийся ввести в Меньшей киргизской орде новый образ внутреннего управления, составил для сего два проекта.

В первом предполагалось разделить орду по числу главных ее поколений (семиродского, байулынского и али-мулинского) на три части и назначить в каждую особого хана, ограничив власть новых повелителей народа таким образом, чтобы они были истинными исполнителями приказаний главного начальника Оренбургского края. Другое предположение состояло в том, чтобы совсем уничтожив в Меньшей орде достоинство ханское, мало-помалу распространить на нее действие учреждения, изданного Екатериною для управления губерний.

Сия последняя мысль, почерпнутая в одном из любимых и замечательнейших творений самой императрицы, была преимущественно одобрена и утверждена в Петербурге. Высшее правительство не остановилось на рассуждениях о возможности или невозможности привесть оную в действие, потому что оренбургское начальство само предложило ее и, следовательно, должно было иметь способы к ее исполнению.

Получив одобрение на представления свои, барон Игельстром немедленно начал вводить новый порядок. Первое движение его имело последствия, совершенно согласные с предположенною целию. [264]

Он разослал по всей орде без посредства Нурали торжественные объявления, в которых, умалчивая о хане и султанах, увещевал старейшин и народ составить собрание для всеобщего соглашения жить в покое между собою и в покорности правительству российскому, оставить грабежи, нападения и ожидать милости за раскаяние или строгого наказания за продолжение поступков, противных общему спокойствию. Объявления сии почти совсем погасили остатки слабой власти ханской. Множество киргиз-казаков, прежде повиновавшихся Нурали, отпали от него, соединились с его врагами, и все вместе составили народное собрание, в котором не было ни одного султана, а предводителем оного сделался уже два раза упомянутый нами батыр Сырым.

Доверенность, оказанная в сем случае Сырыму народом, весьма обыкновенна и совершенно сообразна с понятиями киргиз-казаков о величии души. Но кто не удивится отличному уважению, которое умел приобрести в Оренбурге человек, бывший за год перед тем начальником разбойничьей шайки и нападавший с нею на войско и укрепления русские?

Все поступки Сырыма показывают, что он был человек с диким, беспокойным, мстительным, но сильным характером и с редкою предприимчивостию. Прославив себя между наездниками, он не замедлил отличиться и в совете, собранном для водворения общего спокойствия, когда увидел в оном новые и блистательнейшие для себя выгоды. Будучи непримиримым врагом хана, не столько по личным с ним ссорам, сколько по зависти к наследственным преимуществам его рождения, Сырым всячески хотел доказать бесполезность ханской власти и заменить недостаток знаменитых предков собственными подвигами ⁷³. Под влиянием его народное собрание без всякого прекословия присягнуло в верности императрице российской, обещалось прекратить все грабежи, стараться о сохранении во всей орде мира и исполнять все повеления русского правительства, но в залог ожидаемого им от России покровительства требовало, чтобы наследники Абульхайра, включая в число оных и самого Нурали, были навсегда лишены права быть ханами Меньшей орды.

Можно ли не узнать в требовании сем желания Сырыма? Нурали и братья его были дурными правителями народа по слабости своей, а не по жестокости, следовательно, не могли возбудить к себе общей ненависти в [265] такой степени, чтобы отчуждение их от власти вся орда почитала необходимым условием своего спокойствия. Замечание сие тогда же было сделано правительством, но оно не могло переменить хода дел потому, что мысль об уничтожении ханского достоинства была принята гораздо прежде. К тому же мирные расположения народного собрания и хитрое поведение Сырыма казались благоприятными водворению спокойствия в орде.

И в самом деле 1786 год отличался от многих предшествовавших годов, а особенно от двух последних, тишиною и умножением связей народа киргиз-казачьего с россиянами. Правда, что и в нем были беспокойства, возникшие от того уничижения, до которого были доведены все вообще султаны, особенно же потомки Абульхайра, однако ж, это не препятствует заметить, что в течение 1786 и 1787 годов выменено у киргиз-казаков на Оренбургской линии скота более, нежели когда-нибудь (См. приложенную нами к Статистическому описанию ведомость о количестве скота, вымененного у киргизов русскими промышленниками с 1754 до 1820 года), что в сии же два года увлечено с границы русской пленных менее, нежели во все прочие годы, составляющие тринадцатилетие, от начала 1782 до 1794 года (Для удостоверения мы помещаем здесь следующие данные сему тринадцатилетию: в 1782 году с линии, простирающейся от Звериноголовской крепости до Гурьева, взято киргизами в плен 34 человек; 1783—21, 1784—176, 1785—175, 1786—12, 1787—2, 1788—43, 1789— 53, 1790—90, 1791—34, 1792—40, 1793—60, в 1794 г.—42 человека), что равным образом в 1786 году, до вызова хана Нурали из орды для ссылки в Уфу и до задержания брата его Айчувака в Уральске, вывезено подвластными их довольно много русских из плена. В том же году 45000 кибиток зимовали внутри пределов России и весною возвратились за Урал, не нарушив тишины.

Таковое начало действий новой системы управления Меньшею ордою не могло не быть приятно как для императрицы, сильно желавшей устроить киргиз-казаков, так и для главного пограничного начальника, который шел к цели ему предназначенной, по стопам своей государыни, и который видел себя в возможности угождать ей и вместе благотворить целому народу. С сими мыслями барон Игельстром не только забыл прежнее поведение батыра Сырыма, но принял его под свое особенное покровительство, избрал его орудием своих действий, завел с ним непосредственную переписку и входил в переговоры как [266] с поверенным или представителем всего собрания народного. Извещенный о том хан писал, что Сырым коварный обманщик, что он нисколько не думает о водворении спокойствия, но печется только о собственных выгодах, что мнения, им приписываемые целому собранию, принадлежат ему одному, что он в душе истинный враг России и проч. Время оправдало обвинения сии, но в устах униженного, бессильного владельца и при обстоятельствах, совершенно противных уверениям хана, они не могли казаться справедливыми, а потому были оставлены без внимания, правда, что к ним присоединял Нурали некоторые несомненные знаки своей преданности России, ибо в то же время прислал несколько вырученных им из орды русских пленников, предлагая детей своих в аманаты и отдавал самого себя в распоряжение правительства, но все это было поздно. Тогда была нужна не личная его покорность, а сила власти или ума, могущая действовать на всю орду. Сырым уже приобрел сию силу своими умственными способностями, своим влиянием на народ и покровительством пограничного начальства русского, следовательно, по наружности он обещал принести более пользы, нежели хан, который в течение 37 лет постоянно обнаруживал свое бессилие.

Участь сего владельца заслуживала сожаления, но барон Игельстром по образу мыслей своих о нем и по принятой системе не находил более возможности терпеть его в орде, а потому просил позволения вызвать его в Россию. Получив разрешение (В рескрипте императрицы от 3 июня 1786 года), он не замедлил привести оное в исполнение при первом встретившемся случае.

Приверженцы Сырыма в угождение ему и в удовлетворение собственного корыстолюбия не только делали хану явные оскорбления, но, наконец, напали на его аулы и разграбили найденное в них имущество. Беззащитный Нурали искал спасения под кровом российского могущества и просил пограничное начальство о военном прикрытии; получив отказ, он решился для сохранения жизни своей на время переехать в Оренбург. Из Оренбурга переехал он в Уфу, где и умер по прошествии четырех лет. Между тем брат его султан Айчувак остался в Уральске.

Излишне было бы описывать впечатления, произведенные сими происшествиями в детях Нурали и других потомках Абульхайра. Старший и известнейший из них как [267] умом своим, как и храбростию был султан Эрали, имевший прежде (как выше видно) частые сношения с Рос-сиею, но лет за шесть пред сим он овладел каракалпаками и жил с ними на реке Сыр (Переводчик оренбургский Бекчурин, переезжая чрез реку Сыр в 1781 году уже нашел там султана Эрали повелителем каракалпаков). Он совершенно знал главного виновника несчастий, постигших его братьев, знал причину, лишившую их того благодетельного покровительства России, которым Абульхайр и потомство его пользовались более полувека, а потому решился напасть на Сырыма, и выступил против него с малым, но надежным войском. Счастие благоприятствовало султану Эрали в сем походе: представитель народного собрания (так называл себя Сырым) сделался его пленником.

В то же самое время некоторые другие роды Меньшей орды, хотя и не были преданы семейству Абульхайра, но равным образом не хотели следовать внушениям Сырыма или главнейших его сообщников, и привыкнуть иметь у себя ханов, избрали в сие звание не раз упомянутого нами Каипа. Третья часть орды не хотела признавать Каипа, но подобно подвластным его повторяла, что казаки должны иметь у себя хана, что предки их находили сие нужным, и что они не желают отступать от обычая, освященного временем, а потому просили возвратить Нурали или заменить его кем-нибудь другим. Сырым между тем оставался в плену у Эрали.

Обстоятельства сии поколебали решимость оренбургского начальства, и барон Игельстром, не желая допустить киргиз-казаков до новых междоусобий, представил об утверждении Каипа ханом всей Меньшей орды. Совсем иначе думала императрица. Приняв однажды намерение ввести в степях зауральских образ управления, сообразный с устройством внутренних областей России, она не желала переменить мыслей своих без особенной нужды, а потому решительно отвечала барону Игельстрому (от 12 ноября 1786 года) отказом.

Оставляя в стороне рассуждения о вреде или пользе ханской власти в киргизском народе, скажем только, что после всех объявлений, сделанных Меньшей орде в течение 1785 и 1786 годов, после вывоза Нурали в Россию и после многих мер, принятых ко введению между киргизами нового образа управления, Екатерина не могла отказаться от плана, едва только составленного, без ущерба [268] собственного величия, и, следовательно, ответ ее был гораздо более сообразен с достоинством империи русской, нежели новое предложение оренбургского местного начальства.

Впрочем, если бы императрица и решилась восстановить ханское достоинство в Меньшей орде, то она и тогда не предпочла бы Каипа прочим султанам, имевшим гораздо более прав на предпочтение, нежели он. Утверждению властолюбивых видов Каипа противились разные обстоятельства, а именно: 1) тогда же было доносимо из Оренбурга, что он по изгнании своем из Хивы, живя около реки Сыр, часто грабил проходившие караваны и показывал неоднократно явную неприязнь России; 2) второе препятствие заключалось в обещании, данном императрицею Анною Абульхайру, назначать ханами в Меньшую орду его потомков; 3) третье состояло в том, что на стороне Нурали были не только его родственники, но сильнейшие владельцы Средней орды, между которыми первое место занимал султан Худайменды, сильный числом покорных ему киргиз-казаков, сильный властию, над ними приобретенною, и умом своим. Принимая участие в судьбе Нурали, он ходатайствовал за него у правительства русского (См. донесение барона Игельстрома от 15 июля 1786 года и приложения к оному). Вали-хан писал то же, сильно защищая потомков Абульхайра, которого называл отцом всех ханов киргизских, повинующихся России, и первым виновником подданства как Меньшей, так и Средней орд (См. донесение барона Игельстрома от 18 декабря 1786 года). Наконец, в следующем, 1787 году, даже часть собрания народного, по уважению к памяти Абульхайра, многими киргизами почитаемого святым, опять пожелала видеть Нурали (Его же донесение от 29 сентября 1787 года) в орде.

Все сии обстоятельства говорили в пользу Нурали, но не ручались за будущее спокойствие киргизского народа, а потому не остановили исполнения решительных намерений русского правительства касательно введения в Меньшей орде распорядка, сообразного с учреждением об управлении губерний.

Между тем батыр Сырым получил свободу и начал опять действовать на народ, соответственно желаниям оренбургского пограничного начальства, пока оные не противоречили собственным его видам. Под личиною преданности России и благодарности местному начальнику, [269] избравшему его своим орудием, Сырым весьма много способствовал барону Игельстрому в преобразованиях, которые в течение 1787 года сделаны в Меньшей орде.

Главнейшее из них есть учреждение посреди орды судебных мест под названием расправ. В алимулинском и байулинском поколениях, по многочисленности оных, открыто две расправы, в Семиродском поколении — одна. Каждая расправа состояла из председателя и двух членов, которые обязаны были ежедневно съезжаться вместе и в общем присутствии своем, рассматривая все поступающие к ним просьбы, делать определения по оным, удовлетворять обиженных или притесненных, а недовольным предоставлять право переносить дела на апелляцию в Оренбургский пограничный суд. Поелику члены таковых судилищ были вообще безграмотные, то вся письменная часть возложена на мулл или письмоводителей, которые находились в каждой расправе с помощниками, и которые были обязаны помечать все вступившие бумаги, вписывать их в журналы, составлять извлечения, протоколы, делать допросы, вести настольные реестры, записывать часы присутствия, сочинять рапорты, сообщения, предписания и проч., и все по формам, данным от оренбургского начальства.

Сверх того, в каждом их трех поколений, составляющих Меньшую орду, избранно было по одному главному и по несколько второстепенных старейшин для наблюдения за поведением народа.

В числе трех главных находился батыр Сырым, принадлежавший к байулинскому поколению. Все избранные для исчисленных нами должностей на первое трехлетие чиновники были приведены к присяге на верность службе, потом утверждены (Предварительное разрешение императрицы Екатерины на открытие расправ дано барону Игельстрому рескриптом от 3 июня 1786 года, а утверждение избранных в должности старейшин 7 декабря 1787 года) в своих новых званиях императрицею, и получили назначение значительного жалованья деньгами и хлебом.

После такового начала барон Игельстром, основываясь на уверениях Сырыма и увлекаясь воображением своим, почитал водворение спокойствия в Меньшей орде несомненным, а потому уже приготовлялся к построению посреди степей городов, мечетей, караван-сараев и училищ; доносил о том государыне и предполагал во всем [270] сообразоваться с учреждением внутренних губерний, и с правилами, для народного просвещения в России изданными.

Недолго продолжались столь лестные надежды и пиитические виды. В следующем, 1788 году, они уже начали ослабевать и потом весьма скоро совершенно исчезли. Издавна привыкший к волнению и грабежам народ, наскучив бездействием, возобновил прежние междоусобия; он был подстрекаем, с одной стороны, родственниками Нурали, с другой — Каипом, и с третьей — Сырымом. Приверженцы сего последнего были многочисленнее и беспокойнее всех прочих. Султаны не могли иметь над ними никакой власти, потому что не были ими уважаемы; старейшины же, избранные для наблюдения за поведением народа, и начальники расправ были бессильны, не смели повелевать и следовали общему стремлению.

К сим внутренним обстоятельствам присоединилось одно внешнее. Турки, бывшие тогда в войне с Россиею, старались восстановить против нее бухарцев; а бухарцы возмущали Меньшую казачью орду, с каковою целию предлагали сначала пособие султану Эрали для возвращения хана Нурали силою, а потом вошли в сношения с Сырымом и прислали к нему, равно как и к другим единомышленникам его, письменное воззвание следующего содержания.

"Храбрым воинам, биям и старейшинам Сарытай-бию, Сырым-батыру, Шукурали-бию, Садырбеку, Барак-батыру, Даждан-батыру мир и благословение, а потом слово наше. Слава Вышнему Богу. По милости Его Святой все наши дела текут благополучно. Одна только у нас скорбь: недавно от православного турецкого государя, наместника божия, прибыл к нам посол с грамотою, извещающею, что неверные россияне со всех сторон собирались и, соединясь с семью европейскими державами против турецкого государя, выступили в поход. А как вы живете к россиянам ближе, нежели мы, и, следовательно, сражаться с ними умеете лучше нас, то мы предлагаем всем рабам Божиим и последователям Мухаммеда, уповающим на ходатайство Пророка нашего, соединиться с войском турецким делами и духом и отправиться на поражение неверных, за что великую мзду получить можно. Если же кто в том походе упустит нанести неверным возможный удар, тот имеет опасаться от Бога жестокого гнева и на ходатайство Пророка нашего да не уповает. Впрочем, просим словесному объявлению посланного дать веру". [271]

"Слышим мы, что у вас, казаков, собственных мудрецов или ученых людей нет; почему никак не можете исполнить узаконений Пророка нашего. Поелику же господь Бог всем народом повелел знать учение его и, сообразуясь с оным молиться, содержать пост и давать милостыню из имения своего, то познание грамоты для чтения книг принадлежит к богослужению. У нас ныне находится источник мудрости: ибо из всяких народов, а именно из узбеков, тадзиков, арабов и туркменцев много есть учащихся в школах наших, а от вас, народа столь многочисленного, не находится ни одного ученика. В Коране Пророк наш предписал, чтобы всякий правоверный, не только муж и жена, но и малые дети учились закону, боялись Бога, и когда в состоянии найдутся, то друг друга увещевали бы, а потому советуем вам прислать сюда из всякого рода по два, или по три человека для научения. Ежели увещаний ваших не послушают, то силою возьмите от всякого рода по два или по три человека. Пропитание им будет от нас. Когда же они окончат учение и сделаются сведущими в законе, то возвратятся в дома свои с правилами благочестия, с привычкою к молитве и посту. Если же вы, народ казачий, имея возможность исполнить наше предложение, оставите оное без исполнения, то сделаетесь на сем свете изменниками Богу, а в день Воскресения будете гореть в адском огне. Ежели бы мы сей истины вам не предложили, то сами заслуживали бы в сем свете название неверных, а в будущем подвергли бы себя вечному адскому огню.

Впрочем, с нашим почтением пребываем. Лета 1202 от Эгиры, (или 1788 от Рожд. Христова)".

К письму сему приложена была чернильная печать бухарского аталыка (первого министра) Шаг-Мурата.

Сырым, невзирая на сношения свои с оренбургским начальством, отвечал бухарскому аталыку, что сам он и все приверженные ему готовы повиноваться заповеди бо-жией, но начать войны с Россиею не смеют иначе, как когда вступят в нее бухарцы и прочие азиатские народы. Поступок сей дошел до сведения правительства русского; Сырыма начали подозревать, стали открывать его коварство и потеряли к нему доверенность. Он же с своей стороны не хотел сносить унижения, и хотя еще несколько времени продолжал притворяться преданным, но не оказывал прежней готовности к содействию видам оренбургского начальства; между тем соумышленники его уже [272] грабили русских по-прежнему. Нападения на границу ежедневно умножались, внутренние междоусобия в орде усиливались, султаны и часть народа требовали себе хана, старейшины же, избранные для присмотра за поведением народным, равно как и члены расправ, ничего не исполняли, никогда вместе не собирались, к разбирательствам дел не приступали и ездили в Оренбург только для получения жалованья, а на орду не имели никакого влияния. Все это можно было предвидеть, если бы барон Игельст-ром более руководствовался опытом, нежели воображением.

В таком положении ничего более не оставалось как обратиться к прежнему управлению и восстановить ханское достоинство. Восстановлению сему представился весьма благовидный предлог в 1790 году, когда Нурали умер в Уфе, завещав детям своим быть всегда покорными России.

Одна склонность правительства русского к назначению в Меньшую орду нового хана была уже громовым ударом для Сырыма и сорвала с него личину. Увидев, что лучшие надежды его исчезают, и, потеряв всю прежнюю значительность, он более не мог и не имел нужды притворяться, а потому возвратился к прежним занятиям своим и начал злодействовать открыто.

Замечательнейшие подвиги злобы его начинаются с 1790 года, но прежде, нежели приступим к описанию оных, мы почитаем обязанностию упомянуть о некоторых узаконениях, изданных императрицею Екатериною, для пользы орд казачьих, в то время, когда водворение в них тишины казалось возможным и близким.

13 августа 1786 года по просьбе султана Средней орды, Худай-Менды об отводе ему земли, предписано было пограничному начальству не только удовлетворить его, равно как и подвластных ему киргизов, но и выдать каждому семейству, желающему селиться, денежные пособия без возврата. 15 июля 1788 года дозволено всем киргиз-казакам, переходящим в Россию, давать земли, не требуя на то никаких разрешений.

28 февраля 1789 года утвержден штат для киргизских училищ на Оренбургской линии и определен отпуск из государственной казны ежегодного жалованья учителям, а ученикам — ежедневных кормовых денег; отцам же их, для поощрения, положено давать похвальные листы, подарки и проч. 30 апреля 1789 года повелено барону [273] Игельстрому составить для киргиз-казаков проект Уложения, основанный на народных обычаях, нравах и изустных законоположениях.

Хотя необходимость ханского достоинства в Меньшей орде уже была признана Россиею, но хана еще не избирали, когда Сырым прервал прежние дружелюбные сношения с оренбургским начальством и объявил себя первым врагом россиян. Не довольствуясь возмущением своих соотечественников и нападениями на жителей правого берега Урала, он искал себе помощи в Бухарин, и в 1790 году посылал к бухарскому хану, с просьбою о том доверенных людей. Аталык ханский отвечал ему, что вспоможение будет прислано чрез несколько времени, а между тем советовал продолжать набеги на российскую границу. Один из посланцев, получивших в Бухаре ответ сей, был после взят в плен уральскими казаками и сам сообщил о своем посольстве достовернейшие известия.

В 1791 году в марте месяце Сырым, надеясь возбудить всю Меньшую орду к впадению в Россию, созвал при устье Эмбы многочисленное народное собрание и разослал повсюду возмутительные письма. Предприятие его не имело полного успеха, потому что султаны, особенно потомки Абульхайра, уже извещенные в сие время о желании императрицы Екатерины восстановить между ними ханское достоинство, старались угождать российскому правительству. Что касается до частных набегов, то единомышленники Сырыма повторяли оные почти беспрерывно в течение 7 или 8 лет.

Главнейшие из сих набегов были произведены после избрания султана Эрали ханом по назначению императрицы, что случилось в том же 1791 году. Узнав о смерти Нурали, государыня 29 января повелела наименовать Эрали его преемником и, не ожидая никаких представлений, послать ему грамоту на достоинство хана Меньшей орды. Исполняя Высочайшую волю, главный начальник Оренбургского края немедленно известил сына Абульхайрова о чести, которою он был удостоен и для принятия оной торжественным образом пригласил его на границу в конце лета. Эрали с подвластными своими приблизился в назначенное время к Уралу и 4 сентября в 15 верстах от Орской крепости был провозглашен ханом.

Избрание его происходило следующим образом. В назначенный день и час главный начальник пограничного Оренбургского края генерал-поручик Пеутлинг ⁷⁴, [274] сопровождаемый войском, выехал к собравшимся киргиз-казакам и прежде всего велел прочитать им грамоту императорскую, в которой было сказано, что Эрали назначается ханом как по личным достоинством своим, так и по праву старшинства в роде Абульхайра, потом предложено народу приступить к обряду избрания по древним обычаям своим.

В то самое время явились к Пеутлингу посланцы батыра Сырыма, султана Абулгази Каипова и некоторых старейшин с объявлением, что они не согласны на выбор Эрали. Им ответствовано, что он назначен волею императрицы. На другой день по провозглашении нового хана, т. е. 5 сентября, избраны шесть депутатов для отправления в Петербург с просьбою об утверждении Эрали.

6 числа получено в Оренбурге письмо от туркменского хана Пирали, сына Нурали, в котором владелец сей, еще в 1784 году просивший принять его с народом в число подданных России, повторял прошение свое. Письмо его отправлено в Петербург, и 31 октября того же года дан был указ о принятии его в подданство.

Между тем Сырым день ото дня более и более обнаруживал мести за уничтожение власти и влияния, которым он пользовался в орде, в то время, когда достоинство ханское почиталось излишним. Уважение к нему соотечественников, основанное на прежней его значительности и на личной храбрости, еще не совсем исчезло. Он еще имел довольно много средств вредить России и преданным ей султанам киргиз-казачьим, особенно, когда соединились остатки приверженного ему народа с подвластными Каипа, незадолго пред сим умершего и завещавшего в наследство детям своим ту же ненависть к потомству Абульхайра, которая была передана ему отцом его и дедом. По смерти Каипа киргиз-казаки, ему повиновавшиеся, остались под властию сыновей его, султанов Абулгази и Буркана (Третий их брат, Ширгазы, был тогда в русской службе, жил долго в Петербурге, привык к блестящему двору Екатерины и, казалось, сделался европейцем, но, возвратившись потом в орду в начале нынешнего столетия, показал себя достойнейшим потомком кровожадных своих предков; о прочих сыновьях Каипа не известно ничего достопамятного). Сырым вступил с ними в союз и умел, превосходством ума, обратить их в орудия своих желаний.

Имея необходимую нужду в их помощи, Сырым перестал внушать народу презрение к ханскому достоинству вообще, как делал прежде, но везде объявлял избрание Эрали незаконным, потому что будто бы барон Игельстром [275] заключил с собранием Меньшей орды договор, в котором обещал именем правительства удалить навсегда потомков Абульхайра от звания ханского. Употребляя против России все возможные средства, он не забыл призвать в помощь и Коран Магометов, объясняя, что в нем запрещено мусульманам покоряться властям христианским. С тою же целию уговаривал он киргиз-казаков прекратить (1791) мену с русскими и, если можно, откочевать в глубину степей; разглашал, что ожидает обещанного ему бухарским ханом вспомогательного войска; посылал (в 1793) сына своего просить такой же помощи в Хиве, и хотя получил явный отказ, но хвалился успехом сего нового посольства. В 1792 году прислал он к правителю уфимского наместничества Пеутлингу предерзкое письмо, в коем осмелился не только поносить его самыми грубыми выражениями, но даже укорять императрицу; наконец, в бешенстве своем, он торжественно объявил России войну. Последствиями сего объявления были несколько новых разбойничьих набегов, сделанных Срымом на Илецкий городок, Калмыкову крепость и некоторые другие места Илецкой линии.

Хан Эрали не мог обуздать врага своего, и потому в 1792 году просил правительство русское о высылке в орду войска для наказания виновных. Императрица не исполнила его просьбы, ибо справедливо презирая злобу Сырыма, не желала проливать крови киргиз-казаков, тем более, что жестокий удар, им нанесенный в 1790 году среди степей их уральскими казаками, совсем не соответствовал ее человеколюбивым видам.

Среди волнений, колебавших в сие время Меньшую орду, достойны замечания просьбы хана Эрали о построении ему дома близ Орской крепости, и султана Ишима о заведении посреди степи города. Исполнение последнего требования по тогдашним обстоятельствам было невозможно, просьба же Эрали была бы, конечно, удовлетворена, если б он в июне 1794 года не умер после трехлетнего управления Меньшею ордою.

В столь короткое время и в обстоятельствах смутных хан сей не имел возможности отличить себя, но ум его, соединенный с готовностию содействовать видам российского правительства, могли сделать его истинно полезным для народа своего.

По получении в Петербурге известия о смерти его императрица повелела узнать, кого желают киргиз-казаки [276] иметь у себя ханом и преимущественно удостовериться в расположении их к султану Ишиму ⁷⁵, старшему сыну Нурали, который давно был известен преданностию своею России, и которому, как по личным достоинствам, так и по уважению народа, следовало быть преемником титула, принадлежавшего отцу, деду и отдаленнейшим предкам его.

Права сии подкрепляемы были обстоятельствами. Меньшая орда разделилась тогда на две части. Первая в лице султана Абулгази, сына Каипова, повиновалась союзнику и наперснику его батыру Сырыму. Второю управлял Ишим. На первую Россия не могла полагаться, ибо потерпела уже от нее много вреда и ожидала вперед действий неприятельских. Вторая вмещала в себе султанов и старейшин наиболее благоприятствовавших России, следовательно, нельзя было не предпочесть ее, и не оказать преимущества ее главе.

Заметим, однако ж, что и сия часть орды небезусловно желала избрать Ишима в ханы: она требовала, чтоб он сделался повелителем самовластным, не признавал над собою владычества России и для того откочевал бы в глубину степей, к Сырдарье. Ишим, привыкший возлагать все надежды на покровительство государей российских, сам известил оренбургское начальство о требованиях своего народа, прибавляя, что подвластные Сырыма не только препятствуют ему отыскивать и преследовать грабителей, но даже требуют с него кун, или заплаты 2000 баранов за высылку им пред тем в Оренбург двух известных хищничеством своим киргиз-казаков. Такая откровенность Ишима и обещание не удаляться от пределов России заставили правительство русское всячески стараться о возведении его в ханское достоинство. В половине сентября 1795 года приверженцы его собрались по приглашению оренбургского начальства близ Оренбурга, а 17 числа он был ими избран и провозглашен ханом. Тогда же дали они пред Кораном клятву жить в мире между собою и не беспокоить границ русских.

Возвышение Ишима не уменьшило его преданности к власти, даровавшей ему новый титул. Будучи ханом, он не переставал по возможности исполнять требования России вопреки желаниям большей части своего народа, в котором чрез то приобрел множество врагов. В отвращение опасности, навлеченной благонамеренною его взыскатель-ностию за преступления и козни Сырыма с сообщниками, [277] императрица Екатерина решилась послать ему военный отряд, который бы охранял его и вместе служил для исполнения приговоров над виновными.

Сверх того положено было учредить при Ишиме для удобнейшего управления Меньшею ордою диван, или совет ханский. Члены оного, избранные народом из отличнейших султанов и старейшин, должны были исполнять волю хана, помогать ему, делать представления и вместе с ним жить в домах, которые велено было построить им в степи на урочище Тайсугане.

Предположения сии не исполнились, потому что в ноябре 1797 года Сырым-батыр напал на Ишима под форпостом Красноярским и, злодейски умертвив его, разграбил потом все имущество, ему принадлежавшее.

Такой поступок Сырыма, казалось, положил последний предел терпению правительства российского, но где и как возможно было наказать его? Кто мог доставить его в Россию? Конечно, можно было послать за ним отряд войска, но поиски подобного отряда, иждивение на содержание его за границею, потеря солдат от голода и жажды, самое истребление соумышленников Сырыма не обещали верного успеха в преследовании, и потому не будем удивляться, что сей отважный злодей избежал всякого наказания за поступки свои против России.

Впрочем, киргиз-казаки, последовавшие его примеру и грабившие в то время границы русские, не все остались безнаказанными. Зимою с 1797 на 1798 год сильный отряд уральских казаков выходил за Урал, и не только нанес тяжкий удар многим грабителям, но взамен угнанных ими из России табунов взял у них несколько тысяч лошадей для раздачи обкраденным пограничным жителям. Вслед за тем напали на них башкиры и отогнали еще до 5000 лошадей.

Разумеется, что киргиз-казаки ни той, ни другой потери не могли оставить без отмщения. Из сего возродились новые набеги, новые баранты и новые с обеих сторон обиды. Для прекращения оных были учреждены на границе комиссии из депутатов башкирского, киргизского и калмыкского народов, равно как уральских и оренбургских казаков. Сии комиссии должны были разбирать предъявляемые им со всех сторон жалобы и доставлять возможные удовлетворения, а несправедливые или невозможные требования стараться потушить навсегда. [278]

Комиссии не достигли предназначенной им цели и даже почти не приступали к возложенным на них занятиям, ибо никто не являлся на суд.

В то же время многие киргиз-казаки разных орд просили позволения навсегда водвориться в пределах России. Просьбы их разрешены указом от 30 сентября 1797 года, вследствие которого из одной Средней орды перешло в разные места до нынешнего времени более 12000 кибиток.

Управление Меньшею ордою по смерти Ишима возложено на Совет, составленный из султана Айчувака (сына Абульхайрова) как председателя, и из шести советников — от каждого из трех поколений по два. Все они были избраны бароном Игельстромом, который в сие время вторично начальствовал в Оренбургском пограничном крае и вторично подал высшему правительству мысль о возможности управлять киргизами без хана. Получив утверждение своих представлений от императора Павла, он назначил Совету иметь всегда пребывание на реке Хобде, и открыл оный там чрез посланного из Оренбурга магометанского муфтия, Мугаммед-Джана Гусейна ⁷⁶ в августе месяце 1797 года. Советники присягнули в верности и поклялись исполнять свои обязанности с усердием, а для наблюдения за начальным поведением их сам муфтий оренбургский остался между ими на несколько времени. Надзор его оказался весьма скоро излишним, потому, что ордынцы не хотели иметь Совета, не относились к нему с делами своими и требовали хана.

Сообразуясь с желанием их, велено было в том же году приступить к избранию преемника Ишиму. Значительнейшая часть орды хотела возложить сие звание на султана Каратая ⁷⁷, сына Нуралиева. Но преданность его России была сомнительна. Гораздо более внушал доверия российскому правительству и гораздо более имел на своей стороне прав к получению ханского достоинства председательствовавший в Совете сын Абульхайра и дядя Каратая султан Айчувак. В октябре месяце 1797 года собравшиеся близ границы русской киргизы провозгласили его ханом своим, а в следующем 1798 году император Павел утвердил его начальником всей Меньшей орды. Совет, составленный для управления ордою, после смерти Ишима получил повеление постоянно оставаться при Айчуваке, и назван Советом ханским.

Из дел Оренбургского архива видно, что Айчувак много раз отличал себя не только преданностию России, но [279] и влиянием на киргизский народ во время управления оным хана Нурали, а потому возведение его в ханское достоинство обещало полезные следствия. Ожидание сие, однако ж, не оправдалось опытом. Согбенный летами хан не мог действовать по-прежнему и был начальником весьма слабым. Внутренние междоусобия, баранты, разграбления караванов и нападения на границу русскую, особенно же на башкиров, равно как последовавшие за тем отмщения, поиски и наказания привели Меньшую орду при Айчуваке в чрезвычайное расстройство. Комиссии, учрежденные, как выше сказано, из депутатов разных народов для разбора и удовлетворения взаимных жалоб, не могли действовать и потому закрылись. Хан же не имел довольно силы ни для наказания виновных, ни для защиты утесненных. Беспорядок и безначалие, всегда более или менее владевшие народом киргиз-казачьим, день ото дня возрастали и становились сильнее; наконец смятение сделалось всеобщим.

Обстоятельства сии произвели весьма важные последствия. Множество киргиз-казаков, всегда кочевавших близ Урала, удалились от оного в глубину степей и отказались от повиновения потомкам Абульхайра. Одни из них соединились с некоторыми поколениями Средней орды и избрали себе новые жилища, другие перешли к устью Сыра и, разорив каракалпаков, наименовали своим ханом султана Абулгази Каипова. Третьи напали на туркменцев и, принудив их уступить некоторые земли свои, заняли большую часть перешейка, отделяющего Каспийское море от Аральского. Сам Айчувак и с ним некоторые султаны принуждены были для спасения жизни перейти чрез Урал и остановиться в пределах России до того времени, пока утихнет общее смятение.

Султан Букей ⁷⁸ (сын Нурали), занимавший место председателя в ханском совете, поступил еще иначе. Живя близ пределов Астраханской губернии, и зная, что после бегства калмыков осталось в ней множество земель, совершенно пустых и весьма выгодных для кочевого народа, он в 1799 году решился оставить навсегда степи зауральские и перейти на урочище, называемое Рынпески. В сей решимости и в надежде скоро сделаться отдельным ханом Букей отнесся к главному начальнику Грузии и Астраханской губернии, генералу Кноррингу с просьбою об исхо-датайствовании ему позволения занять места, им избранные между Волгою и Уралом, о доставлении ему [280] возможности завести там из киргиз-казаков своих селения и о назначении к нему для сохранения порядка 100 казаков с офицерами ⁷⁹.

Предложение, столь выгодное и полезное, не могло оставаться без внимания. Генерал Кнорринг довел оное до сведения императора Павла, и государь 11 марта 1801 года дал указ о приведении оного в исполнение.

Не теряя времени, Букей осенью того же года (1801) начал готовиться к переходу в пределы России. Киргиз-казаки, за ним последовавшие, большею частию принадлежали к байулинскому поколению, из алимулинского было мало, из семиродского почти никого, все же вместе составляли они около 10000 кибиток. Заняв Рын-пески, они весьма скоро сделались самым очевидным и разительным доказательством выгод, проистекающих от мирной жизни. В то самое время, когда разоренные и истощенные междоусобиями соплеменники их приводили из-за Урала детей своих в поселения русские для продажи, подвластные Букея не только оставались покойными, но день ото дня богатели, и чрез 7 или 8 лет стада и табуны их удесятирились. Казалось, что пример, столь приманчивый для всякого кочевого народа, должен был возбудить охоту к подражанию во всех киргиз-казаках, но привязанность к дикой свободе и к родине действуют сильнее всех примеров.

Теперь следует нам возвратиться к Средней орде, которой историческое описание мы прервали почти на самом вступлении сына Аблаева, Вали, в ханское звание. Долговременное молчание наше о сей части народа казачьего произошло, во-первых, от непрерывной связи происшествий, случившихся в Меньшей орде в последние двадцать лет минувшего столетия, во-вторых, от единообразного спокойствия Средней орды в то же время, и в-третих, от того, что сие самое спокойствие делало как внешние её сношения с Россиею, так и внутренние происшествия малозамечательными.

Изложение таковых причин, без сомнения, во всяком читателе произведет желание знать, отчего Средняя орда наслаждалась и доныне наслаждается спокойствием более, нежели Меньшая, тогда как обе составляют один и тот же народ?

По нашему мнению, два обстоятельства производят сие различие: географическое положение земель, обеими ордами занимаемых, и разность во нравах, происшедшая [281] частию от того же географического положения, частию от других причин. Объяснимся подробнее.

Меньшая орда только с одной восточной стороны имеет соседами единоплеменников своих, но с юга часто нападают на нее хивинцы, с севера живут башкиры, жадные враги ее, с запада она прежде весьма много терпела от уральских казаков. Получая, таким образом, сильные удары с разных сторон, она не могла долго оставаться в покое и привыкла к волнению внутри и к набегам на чужие земли. Ханы ее между тем всегда отличались бессилием. Средняя орда, напротив того, живет в местах, к которым с запада прилегают киргиз-казаки Меньшей орды, с востока — такие же соплеменники их Большой орды и китайские пограничные поселения, с севера — большею частию Сибирская линия, коей жители очень смирны, с юга — или опять киргиз-казаки Большой орды, или подданные нынешнего Кокандского ханства (разумея в оном Ташкент, Туркестан и проч.), мало привыкшие к войне и несклонные к набегам на племена киргиз-казачьи. При таком соседстве Средняя орда подвержена только нападениям башкиров, смежных с нею около Троицкой крепости, и иногда бурутов, на юг от нее живущих, но пространства, на которых оба сии народа могут вредить Средней орде, столь малы в сравнении со всеми землями ее, что нельзя не согласиться в преимуществе ее географического положения против Меньшей орды и не заключить, что она менее сей последней тревожима извне.

Объявив первую мысль нашу, мы полагаем весьма нетрудным вывести из нее вторую, ибо нет сомнения, что народ, реже защищающийся от внешних нападений и реже побуждаемый к отмщению, становится смирнее того, который вечно борется с врагами своими. Заметим в дополнение, что ханы и султаны Средней орды всегда имели более силы и влияния на подвластных своих, нежели повелители Меньшей орды. Особенно полезно было в сем отношении долговременное управление Среднею ордою Аб-лаем в качестве султана, а потом хана.

Киргиз-казаки, повиновавшиеся Аблаю, привыкнув при нем к возможной в полудиком народе тишине и покорности, оставались спокойными и при сыне его Вали, хотя, впрочем, хан сей, с одной стороны, не имел достоинств отца своего для внушения к себе всеобщего почтения, а с другой — долго не хотел искать опоры в покровительстве России, не внимал требованиям [282] сибирского пограничного начальства, отказывался выдать туркмен-цев, бежавших с калмыками из Астраханской губернии и задержанных Аблаем и, наконец, притеснял старейшин, преданных российскому правительству. В 1789 году многие из почитавшихся его подвластными перешли с султаном Большой орды Тугумом на вечное пребывание в Россию и получили для поселения своего земли около Усть-Каменогорской крепости.

В 1793 генерал-поручик Штрандман ⁸⁰, начальствуя Сибирскою линиею, выслал в степи казачьи отряд войска, с помощию которого туркменцы освободились из плена киргизского, но Вали столь был огорчен потерею их, что жаловался императрице. В удовлетворение свое получил он позволение приехать в Петербург для личного объяснения всех своих нужд и требований, но не воспользовался сим позволением потому, что боялся оставить орду. Наконец, по смерти брата своего Чингиса он объявил, что все жалобы его происходили от советов сего последнего и примирился с местным начальством сибирским, дав обещание содействовать оному во всем.

Таковой поступок не был, однако же, доказательством совершенной его преданности России. Подражая отцу, он хотел поддерживать сношения свои с Китаем, и потому зимою с 1794 на 1795 год посылал сына своего к богдо-хану для засвидетельствования покорности, а родоначальников, исключительно преданных России, продолжал притеснять. Следствием того было, что в январе 1795 года два султана, 19 старейшин и 43360 человек им подвластных, с 79000 разных других киргиз-казаков Средней орды подали на имя императрицы прошение об избавлении их от власти хана Вали и принятии в непосредственное за-ведывание российского правительства. Исполнение сего прошения было слишком затруднительно и не обещало России никаких выгод. Между тем Вали изъявил раскаяние и подал надежду к примирению с недовольными, а потому все осталось в прежнем положении.

Что касается до той части Средней орды, которая прилегает к Уральской линии и имела, как выше сказано, соседами своими башкиров, то она в 1795 году служила самым убедительным доказательством изложенного нами рассуждения о причинах, делающих Среднюю орду вообще покойнее Меньшей. В то самое время, когда смежные с нею роды и отделения киргиз-казаков спокойно производили на Сибирской линии меновую торговлю с русскими, [283] она сделала несколько набегов на Челябинский и Верхне-Уральский округи, разорила там несколько селений, взяла много пленных и угнала довольное число табунов из мщения за воровство и обиды, нанесенные башкирами. Наконец, она решилась удалиться в глубину степей своих и возвратилась к пределам России только по приглашениям бывшего главным начальником Оренбургского края генерала Вязмитинова ⁸¹.

В 1798 году, по примеру Меньшей орды и по просьбе хана Вали положено было открыть в Петропавловской крепости суд для разбора тяжб и несогласий киргиз-казаков Средней орды с сибирскими пограничными жителями. В 1800 году суд сей, составленный из депутатов обоих народов, получил свое образование, но киргизские члены оного не являлись несколько лет, а потому он и не был открыт до 1806 года.

Здесь положим мы предел подробному историческому описанию киргиз-казачьих орд. Изложив все известные нам в сем народе события до конца XVIII столетия, мы не будем вычислять происшествий XIX века. Время, протекшее от начала оного, еще слишком близко к нам, и суждения наши о сем периоде могли бы показаться или пристрастными или неуместными и сомнительными. Почитаем, однако ж, нужным для перехода от прошедшего к настоящему быстро означить хронологический порядок, в котором ханы Средней и Меньшей киргиз-казачьих орд следовали один за другим.

Вали, получивший ханское достоинство после отца своего в 1781 году, оставался в оном до смерти, постигшей его в 1821 году. В последние годы он, однако же, не был единственным ханом Средней орды, ибо по несогласиям его с некоторыми родоначальниками и по просьбам многих киргиз-казаков в 1816 году назначен в Среднюю орду императором Александром ⁸² другой хан — Букей, сын Барака, умерший в 1819 году ⁸³. Вместе с ним исчезло и звание ханское в Средней орде. Ныне разделена она на округи, и управляется особым учреждением, которое мы помещаем в конце сей книги ⁸⁴.

Меньшею ордою управлял Айчувак до 1805 года, в котором сам отказался от ханского достоинства по болезням и старости. Преемником Айчувака был сын его Джан-тюра ⁸⁵, убитый в 1809 году двоюродными братьями своими, детьми хана Нурали, с их сообщниками. По смерти Джантюри Меньшая орда оставалась более двух [284] лет без хана, а в 1812 году возведен в сие достоинство брат его Ширгазы ⁸⁶, который еще жив, но Меньшею ордою не управляет, ибо она также разделена на три округа, начальники коих независимы от хана.

Вместе с Ширгазы, т. е. в 1812 году, султан Букей (сын Нурали) наименован был ханом киргиз-казаков, перешедших с ним из-за Урала в Астраханскую губернию и получивших от того название Букеевской Орды. Букей умер в 1815 году, оставив после себя несколько сыновей, из которых старший Джангир ⁸⁷ возведен в ханское достоинство в 1824 году. Он и теперь управляет киргиз-казаками, живущими в Астраханской губернии.

Сим заключается список ханов киргиз-казачьих, признанных и утвержденных российским правительством. К ним не принадлежат ни Барак, ни Батыр, ни Каип, ни сын его Абулгази, которые, как сказали мы выше, были избраны в ханы только немногими приверженцами своими. Последний из них, невзирая на титул свой, по уверению очевидцев (См. записки доктора Большого, взятого в плен киргизами в 1803 году), был едва не нищий. Власть его и влияние на народ были столь слабы после батыра Сырыма, что мы здесь и не упомянули бы о нем, если бы сам он, братья его и, наконец,его дети, между которыми замечателен султан Арунгази ⁸⁸, не продолжали постоянно отличать себя наследственною враждую к потомству Абульхайра. Мы следовали за постепенным ходом сей взаимной в обоих семействах вражды в течение целого столетия. Читатели знают, что в начале прошедшего века сия вражда уже существовала между Абульхайром и Каипом. От них перешла она к детям, внукам и правнукам, у которых не угасает доныне, и которые постоянно сохраняют ее для потомства своего, может быть, еще на целое столетие, или более.

Комментарии

70 Представления А. И. Левшина о "хищнических нравах казахов и якобы присущем им большом корыстолюбии и "страсти" к грабежам базировались на европоцентристских концепциях общественного развития кочевников, игнорировавших специфические особенности социальной организации кочевого общества и соответствующие им традиции родового быта и культуры. Констатируемые автором взаимные набеги казахских дружин и нападения казахов на русские пограничные укрепления являлись в значительной степени порождением экономического кризиса в казахском обществе, вызванного совокупностью внутренних (социально-экономических и политических) и внешних факторов. Среди последних важное место занимала земельная политика царизма, а также экспансионистские притязания сопредельных среднеазиатских государств (в основном Хивы и Коканда). Межплеменная рознь, карательные операции царских войск в казахских аулах, насильственное изъятие пастбищных земель под казачьи и переселенческие участки, вмешательство Хивы в политическую жизнь казахов, разжигание среднеазиатскими правителями междоусобных распрей казахских султанов — все эти факторы являлись действительной причиной обострения взаимоотношений в казахском обществе и препятствием нормальному развитию русско-казахских и русско-среднеазиатских торговых отношений, а не мифические "грабительские тенденции", якобы присущие казахскому народу.

71 Срым Датов (? — 1802 г.). Казахский батыр Младшего жуза из рода байбакты. В 80-х гг. возглавил восстание казахов, направленное против произвола царской пограничной администрации и сотрудничавшей с ней местной знати (1783 — 1797). Возглавляемое им народное движение казахов носило освободительный характер. В 1797 г. Срым бежал в Хиву, где, по некоторым данным, был отравлен в 1802 г. (см. Вяткин М. П. Батыр Срым. М.-Л., 1947).

72 Осип Андреевич Игельстром (1737 — 1817). Барон, позднее граф. С 1784 по 1790 гг. был генерал-губернатором Симбирского и Уфимского наместничеств, затем — наместником Пскова (1792), наместником киевским и черниговским (1793), главнокомандующим русскими войсками в Варшаве (1794). В 1796 — 1799 гг. — военный губернатор в Оренбурге, после чего оставил службу, (см.: о нем: Юдин П. Барон О. А. Игельстром в Оренбургском крае (1784 — 1792; 1796 — 1798). // РА, 1897, кн. 1 — 6, с. 513 — 555).

73 Данное утверждение поверхностно и тенденциозно. Многочисленные источники по истории народно-освободительного движения под предводительством батыра Срыма свидетельствуют о наличии глубоких объективных причин борьбы народных масс против ханской группы, объединившей султанов-чингизидов клана Абулхаира. Причины этого движения с достаточной ясностью изложил барон О. А. Игельстром в донесении Екатерине II, подчеркнув, что Нуралы-хан "тому уже 30 лет, отделяя от себя всех лучших старшин, с которыми напредь имел согласие и советы, нимало не попечается о благе народном, но еще к удовольствию своего корыстолюбия разные оному притеснения чинит" (см.: МИКССР Т. IV. Док. № 11. С. 66). В то же время Срым и примыкавшая к нему старшинская группа, стремясь к пресечению злоупотреблений со стороны ханской власти, преследовала и свои, более узкие цели, отражавшие определенные социальные интересы патриархальной знати "черной кости". Его программа не ставила задачи борьбы с симбиотической системой государственого протектората империи, она лишь стремилась устранить те формы зависимости от пограничных властей и местной кочевой аристократии, которые мешали сохранению традиционного положения в кочевом обществе привилегированных групп "черной кости" (старшин, биев, батыров и т. д.). (см.: Вяткин М. П. Политический кризис и хозяйственный упадок в Малой орде в конце XVIII - нач. XIX в. // МИКССР. Т. IV. С. 3 — 38).

74 Александр Александрович Пеутлинг. Генерал-губернатор Симбирского и Уфимского наместничеств в 1790 — 1794 гг.

75 Ишим-султан. См. коммент. 60 этой гл.

76 Мухамеджан Хусаинов (Мугаммед-Джан Гу-сейн). Оренбургский муфтий, происходил из татарской торговой семьи деревни Султанай в Башкирии. В 1785 г. был назначен ахуном при Оренбургской пограничной комиссии, в том же году — первым ахуном, и в 1789 г. — муфтием. Неоднократно посылался пограничной администрацией в казахские степи с различными дипломатическими поручениями, много раз награждался царским правительством за заслуги в деле сближения казахов Младшего жуза с Россией. Умер в 1824 г. в Уфе. В своих журналах и донесениях оставил богатый фактический материал о политической жизни Младшего жуза, причинах внутренней борьбы в казахском обществе и движении батыра Срыма (см. о нем: Вяткин М. П. Журнал Оренбургского муфтия // Исторический архив. Т. 2. М.-Л., 1939. С. 124 — 220).

77 Каратай. Султан Младшего жуза, второй сын хана Нуралы (см. коммент. 23, гл. 5) от калмычки Рысс. После убийства в 1797 г. хана Есима (см. коммент. 60 этой гл.) вокруг него объединилась султанская партия клана Абулхаира. Она требовала от Оренбурской администрации в ряде петиций утверждения Каратая ханом Младшего жуза. Однако в Оренбурге сделали ставку на Айчувака (см. коммент. 43 этой гл.) Каратай не примирился с назначением Айчувака в 1797 г. ханом и с этого времени начал вести активную борьбу за ханскую власть (1797 — 1814). В 1824 г. после упразднения ханской власти в Младшем жузе Каратай был назначен султаном-правителем западной части Орды. В 20-х гг. участвовал в подавлении народно-освободительного движения во главе с Жоламаном Тленши (1819 — 1825). Умер в 1826 г. (см. о нем: МИКССР. Т. IV. С. 491 — 492).

78 Букей. Хан Внутренней Букеевской орды (1812 — 1815), сын Нуралы-хана (см. коммент. 23 этой гл), племянник хана Есима (см. коммент. 60 этой гл.). До 1801 г. занимал должность председателя ханского совета. В 1797 г. выхлопотал разрешение у царской администрации кочевать казахам в Нарын-песках. В 1799 г. обратился с просьбой о разрешении ему перейти с подвластными казахами в Нарын-пески на вечную кочевку. Это разрешение было дано указом 11 марта 1801 г. Букей перешел за Урал на "внутреннюю сторону" с 5000 кибитками. 7 июля 1812 г. Букей был возведен вблизи г. Уральска в ханы Букеевской орды. Умер 21 мая 1815 г.

79 В объяснении причин образования Внутренней орды у современных историков нет единого мнения. Некоторые исследователи рассматривали это событие как продукт колониальной политики царизма (Шахматов В. Ф. Букеевская орда и восстание Исатая Тайманова. Алма-Ата, 1946. С. 8). В свою очередь, М. П. Вяткин считал, что образование особого ханства было связано с жестоким хозяйственным кризисом, выразившемся, в частности, в росте земельной тесноты в результате углубления процесса феодализации (Вяткин М. П. Очерки по истории Казахской ССР. Л., 1941. С. 242). Иная точка зрения высказана в работах Е. Б. Бекмаханова и С. 3. Зиманова, считавших, что решающим фактором образования Букеевского ханства явилась острая социально-политическая ситуация, которая сложилась в Младшем жузе после подавления народного восстания под руководством Срыма (см. коммент. 71 этой гл.), и была обусловлена глубокими социальными причинами, тесно связанными с напряженной внутренней и внешнеполитической обстановкой в Западном Казахстане в тот период (Бекмаханов Е. Б. Присоединение Казахстана к России. С. 68; Зиманов С. 3. Россия и Букеевское ханство. Алма-Ата, 1982. С. 19). По своей сути точка зрения А. И. Левшина близка последней позиции, которая в настоящее время является наиболее авторитетной в исторической науке.

80 Густав Эрнстович Штрандман. Генерал-майор, в 1789 — 1800 гг. командовал войсками в Западной Сибири. Автор записки "Сибирь и ее нужды в 1801 г." // PC, 1879. Т. 1. С. 150 — 156.

81 Сергей Кузьмич Визмитинов (1749 — 1819). Граф, генерал-губернатор Симбирского и Уфимского наместничеств (1794 — 1796), в 1796 г. в связи с восстановлением Оренбургской губернии был назначен военным губернатором. В 1796 г. отозван из Оренбурга. Впоследствии был военным министром (1802 г.), главнокомандующим в Петербурге (1805 г.), министром полиции, петербургским генерал-губернатором (1816 г.).

82 Александр I (1777 — 1825). Российский император с 12 марта 1801 г.

83 Букей (ок. 1737 — 1819). Хан Среднего жуза (1817 — 1819), сын султана Барака (см. коммент. 36 этой гл.). Его власть в основном распространялась на владения крупного родового объединения найман. (О нем см. Букейханов А. Из переписки хана Средней киргизской орды Букея и его потомков // ПКСО на 1901 г. Вып. V. Семипалатинск, 1901. С. 1 — 17).

84 В 1822 г. известным государственным деятелем М. М. Сперанским при активном участии будущего декабриста Г. С. Батенькова был разработан "Устав о сибирских киргизах", представлявший собой юридический документ, на основе которого должна была функционировать новая система административно-политического управления казахов Среднего жуза. Согласно Уставу, территория казахских земель, занятая кочевьями Среднего и частью Старшего жузов, получила название Область сибирских киргизов. Она разделялась на внешние и внутренние округа, во главе которых находились коллегиальные административные органы — приказы. Правами членов окружных приказов пользовались старший султан (выборное лицо от казахов султанского сословия — председатель), и два почетных казаха по выбору. Окружной приказ подчинялся областному правлению. С 1822 г. по 1834 г. было образовано в Среднем жузе восемь округов. Устав о Сибирских киргизах положил начало политическому подчинению Казахстана царскому правительству и явился важным шагом на пути утверждения верховной собственности российской короны на казахские земли (см.: Материалы по истории политического строя Казахстана. Алма-Ата, 1960. Т. I; Зиманов С. 3. Политический строй казахов конца XVIII в. — первой половины XIX в. Алма-Ата, 1958).

85 Джанторе. Хан Младшего жуза (1805 — 1809), старший сын Айчувак-хана (см. коммент. 43 этой гл.). В начале 90-х гг. XVIII в. принимал участие в движении Срыма (см. коммент. 71 гл. 5), но потом перешел на сторону царского правительства. В 1805 г. Оренбургская администрация выдвинула его кандидатуру в ханы Младшего жуза в связи с полным бессилием хана Айчувака. Это назначение вызвало большое недовольство другого претендента на ханский престол — султана Каратая (см. коммент. 77 этой гл.), которого поддерживали многие влиятельные члены ханского Совета. После избрания Джанторе ханом борьба между соперниками еще более обострилась и завершилась убийством хана султаном Ка-ратаем в 1809 г.

86 Ширгазы. См. коммент. 3, предисловие.

87 Джангир (1804 — 1845 гг.). Казахский хан Внутренней орды (1824 — 1845), сын Букей-хана (см. коммент. 78 этой гл.). Имел звание генерал-майора русской армии. Получил начальное образование у домашнего учителя-муллы, затем по воле отца был отдан для дальнейшего обучения и воспитания астраханскому губернатору Андриевскому, в семье которого он жил с небольшими перерывами около десяти лет. 24 июня 1824 г. Джангир был официально провозглашен ханом Внутренней орды в г. Уральске, умер 11 августа 1845 г. на 22 году правления. При нем произошло сращение ханской власти с властью пограничной администрации. Джангир являлся сторонником русского самодержавия, помещичьей системы хозяйства, дворянского образования и культуры (см. о нем: Зиманов С. 3. Россия и Букеевское ханство. С. 93 — 107).

88 Арынгазы (Арунгазы). Хан Младшего жуза (1816 — 1821), сын султана Абулгазы, внук хивинского хана Каипа (см. коммент. 3 этой гл.), правнук султана Батыра (см. коммент. 41 этой гл.). В апреле 1816 г. был избран казахской знатью ханом Младшего жуза. Арынгазы пытался создать сильное казахское ханство путем объединения знати Младшего и Среднего жузов. Он добивался признания его ханом со стороны бухарского эмира, а также некоторое время пользовался поддержкой оренбургского губернатора П. К. Эссена. В 1821 г. был вызван царским правительством в Петербург, но был по дороге задержан и сослан в Калугу. Там он и умер в 1833 г. Такое решение было продиктовано стремлением царизма избавиться от влиятельного хана, а затем отменить ханскую власть, (см. Вяткин М. П. Политический кризис и хозяйственный упадок в Малой орде. С. 31 — 39; История Казахской ССР с древнейших времен до наших дней: в 5 т. Т. 3. Алма-Ата, 1979. С. 166 — 168).

Текст воспроизведен по изданию: Левшин А. И. Описание киргиз-казачьих или киргиз-кайсацких гор и степей. Алматы. Санат. 1996

© текст - Левшин А. И. 1832
© сетевая версия - Тhietmar. 2004
© OCR - Назаров И. 2004
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Санат. 1996