Левшин А. И. Описание... Часть 16.

Библиотека сайта XIII век

А. И. ЛЕВШИН

ОПИСАНИЕ

КИРГИЗ-КАЗАЧЬИХ ИЛИ КИРГИЗ-КАЙСАЦКИХ ОРД И СТЕПЕЙ

Глава ОДИННАДЦАТАЯ. НРАВЫ

Если бы Руссо ¹ прожил несколько месяцев в казачьих ордах, если бы он хорошо узнал народ сей, по невежеству, грубости, беспечности и порывам страстей, столь близко подходящий к состоянию его естественного человека, то может быть, мы не читали бы ни его рассуждений о неравенстве людей и о вреде наук, ни тех прекрасных и остроумных софизмов, которыми наполнены многие другие его сочинения, ни того, что враги и почитатели сего славного мизофилантропа написали в его защиту и опровержение.

Примеры убедительнее слов. Никакие рассуждения не заставили бы его сознаться в заблуждении, но шестимесячное пребывание у киргизов и ближайшее рассмотрение [321] нравов их произвели бы более, нежели все возможные доводы.

Народ, о котором мы говорим, конечно, не состоит из антропофагов, или каннибалов ², не приносит в жертву подобных себе, не находит забавы в убийстве или травле их зверями и даже имеет свои добрые качества. Но какой европеец захочет обратиться в его состояние? Какой мечтатель позавидует обществу людей, которые незнакомы ни с наслаждениями нравственной природы, ни с средствами улучшить самое физическое существование свое, которые, закоренев в грубости, боятся всего того, что могло бы их смягчить, которые думают, что величие состоит в одной жестокости, и что храбрый должен вечно проливать кровь, которые, наконец, понимают только выгоды частные, не возносясь до тени понятия о пользе общей, о сем источнике величайших добродетелей, о сем единственном основании счастия всех и каждого?

Монтескье ³, разделив Азию на два пояса — на северный и южный — предположил, что она не имеет пояса умеренного и заключил, что жители первой сильны, воинственны, храбры и деятельны, а жители второй слабы, изнежены, ленивы и робки, что первые любят свободу, а последние склонны к рабству, что первые родятся быть завоевателями, а другие — рабами.

Не говоря о том, что большая часть племен, населяющих великую, или, как обыкновенно говорят, независимую Татарию ⁴, и причисленных сим знаменитым писателем к поясу северному, по свойствам своим принадлежит скорее к южному, скажем только, что характер киргизов исключает их из обеих половин. Они не могут быть помещены в одном разряде с народами северными потому, что не имеют ни деятельности, ни мужества, ни духа завоеваний, принадлежащих сим последним. Равномерно нельзя их отнести и к народам южным, потому что они не изнежены, не слабы и не знают не только рабства, но и подданства. Они составляют класс, средний между двумя предыдущими ⁵

Киргиз подходит к южному азиатцу леностию своею. Чего недостает в климате для произведения сего свойства, то довершает в нем образ жизни: большую часть лета от жары проводит он во сне, а зимою почти не оставляет своей кибитки потому, что снега засыпают все пути. Притом не зная никаких искусств и ничем почти не занимаясь, кроме скотоводства, он ни в какое время не [322] видит нужды много трудиться. Жены и дочери составляют также одну из причин, поощряющих его к лености, освобождая от всех трудов по домашнему хозяйству. Видя хотя немного достаточного киргиза, лежащего в совершенном бездействии близ турсука (кожаного мешка), наполненного кумысом, нельзя не вспомнить гомеровых циклопов ⁶, которые не пахали, не сажали и не сеяли, а жили на счет богов. Таковая праздность рождает в киргизе беспечность, сластолюбие и болтливость. Она же делает его до чрезмерности любопытным и даже жадным ко всяким новым слухам. Никакая почта не может сравниться в скорости с молвою, которая как ветер пустынь разносит новости по ордам киргизским. Коль скоро приезжает в аул гость, особенно издалека, то все тотчас собираются слушать его, и за все угощение никто не требует от него другой платы кроме рассказов. Богатые и знатные сообщают своим приятелям новости с нарочными вестниками.

От вида ли единообразных и утомительных для зрения степей, или от другой какой причины, большая часть киргиз-казаков угрюма и не предается шумным весело-стям. Многие столь задумчивы, что удаляясь от всякого общества, проводят по несколько часов в уединении.

Легкомыслие и доверенность в тех случаях, где не вмешивается корысть, суть черты, наиболее приближающие их к природе. Последнее из сих свойств совершенно противоположно характеру большой части азиатцев, возрастающих под таким правлением, которое приучает всех к подозрению. Следовательно, киргизы доверчивее прочих жителей Азии, потому, что не живут под игом деспотизма. Заключение наше подтверждается тем, что части сего народа, кочующие около Китая и подвластные оному, также зависящие от Коканда, Ташкента и проч., гораздо более имеют скрытности, пронырства и склоннее к подозрениям, нежели обитающие внутри степей единоплеменники их, которые ничего не боятся.

Замечательно, однако же, что все киргиз-казаки умеют соединять доверчивость свою со склонностию обманывать, особенно тех, которые не мусульмане (В Коране сказано, что лихоимство не может иметь места между магометанином и неверным). Обманы их немногосложны, не сопровождаются большими кознями, не хитры, но часты. На обещания их никак нельзя полагаться, [323] особенно, когда они дают оные в нужде или в надежде что-нибудь выиграть. Получив желаемое, они уже не думают об исполнении данного слова. Само собою разумеется, что в народе, имеющем такие правила честности, нет прочных договоров.

Китайский писатель князь Циши ⁷ в описании побегов тургутов из России в Зюнгарию, говорит о киргизах: "Кочевые народы сии тогда только хранят данное слово, когда видят, что за нарушение оного жестоко будут наказаны, впрочем, нет для них ничего столь священного, чего бы они не нарушили из одной корысти" (Описание сие переведено с китайского на русских язык г. Липов-цовым и помещено в "Сибирском вестнике" 1820 года (книж. 10 и 11)).

Казалось бы, что люди, имеющие нужды ограниченные, не знакомые с роскошью и не умеющие употреблять своих богатств, должны быть равнодушны к прибыткам и небольшим потерям, но здесь находим совсем противное. Корыстолюбие киргизов простирается до чрезвычайности. Много раз случалось мне видеть между ними ужасные драки за раздел самых маловажных вещей. Бывшие у них в плену рассказывают, что когда случится им ограбить какой-нибудь караван, то они разрывают на части последние безделицы; например: если попадутся им часы, то один берет себе колесо, другой винтик, третий стрелку и так далее. Потом всякий, возвратившийся с грабежа, должен еще разделить добычу с родными и приятелями своими, после чего ему остается за все труды и за все буйство самое ничтожное возмездие. Когда же он уступает какую-нибудь вещь в долг или в подарок, то непременно требует за оную вдвое против истинной ее цены. Между тем неотступно выпрашивает у родных или приятелей своих все, что ему нравится.

Столь же неутомим он и во всех вообще требованиях. Нигде не нужно более терпения, как в сношениях с киргизом, особенно по делам службы. Как бы ни были нелепы его просьбы и сколько бы раз ни была доказана ему невозможность исполнить их, он возобновляет оные при каждом удобном случае. Если же делают ему удовлетворение только с намерением избавиться от него, то успех свой приписывает он не снисхождению того, кто уступает, но слабости его и становится в требованиях [324] своих еще неумереннее. Черта сия должна быть принимаема в соображение при всех сношениях с сим народом.

Не будем говорить здесь о суеверии киргиз-казаков, ибо выше мы представили много доказательств оного, но упомянем о скупости, о гордости пред слабыми, о низости пред сильными и о вспыльчивости.

Видя киргиза, неравнодушно и иногда со слезами слушающего или рассказывающего какое-нибудь трогательное присшествие, видя его восхищающегося не только изящными предметами и хорошими делами, но даже удачными выражениями, думаешь, что он должен быть добр и сострадателен. Мысль сия исчезает при взгляде на нечувствительность его к бедным соотечественникам своим (Число нищих в киргизском народе очень значительно. Их обыкновенно называют байгушами) и к несчастию.

Признательность к благодеяниям и почтение к старикам, или аксакалам (Аксакал значит белобородый) , суть лучшие черты его характера и почти единственные его добродетели. В них только видишь, что сердце его имеет искру доброты.

Качество сие много бы произвело в нем хорошего, если бы грубость, невежество и необузданное своевольство не подавляли оного.

Под именем храбрости киргизы разумеют хищничество и буйство. Неустрашимость, свойственная самым необразованным умам, им совсем не принадлежит. Войны правильной они не ведут и вести не могут по недостатку подчиненности, распорядка и согласия, но нападения, как на проходящие чрез степи их караваны, так и на границы соседственных с ними народов делают они очень часто. Однако ж толпы таковых хищников редко бывают многочисленны. Набеги свои производят они по большей части ночью, нечаянно и без всякого порядка, но с удивительным стремлением и криком, имея при себе разного рода оружие, как то: сабли, ружьи, стрелы, палки, каменья и, наконец, арканы, или веревки для пленения неприятелей.

Первый удар их, или первая атака, если так можно назвать нападения разбойников, бывает всегда сильна, и устоять против оной нелегко. В ней совокупляют они всю храбрость свою, но при первой неудаче теряют ее, стремительно переходя из дерзости в робость и обращаясь в бегство. Если же принуждены бывают спешиться, то совсем не могут защищаться. Следовательно, вся смелость [325] их заключается в надежде на лошадей и на получение корысти.

Таков воинственный дух большей части кочевых народов — как древних, так и новейших. Геродот ⁸ в кн. IV, описывая поход Дария Гистаспа ⁹, в Скифию, говорит: "Конница скифская, нападая на персидскую, всегда обращала ее в бегство, но сия последняя удалялась под защиту пехоты, и скифы, устрашенные видом оной, возвращались назад." Тацит ¹⁰ (Histor lib. I.), упоминая о нападении роксолан ¹¹ на Мезию, при Оттоне ¹², замечает: "Mirum dictu ut sit omnis Sarmatorum virtus velut extra ipsos; nihil ad pedestrem pugnam tarn ignavum; ubi per turmas advenere, vix ulla acies obstiterit".

(Удивительно, что вся храбрость сарматов ¹³ находится как будто вне их. Нет народа слабее в пешем бою, но где нападают они (конными) толпами, там лучшее войско едва может им противостоять.)

Подобный сему образ войны, или говоря точнее, образ нападений, видим в истории страшных монголов и ныне находим у бедуинов, курдов, туркоманов ¹⁴ и других подобных им народов.

Сомкнутый фронт или каре регулярной и опытной пехоты должны устоять против десятерного числа киргизов. Одна пушка может истребить их невероятное множество. Дрожа от страха при одном виде оной, они теснятся против нее, стараются один за другим спрятаться и тем подают возможность каждому ядру вырывать целые. ряды людей. Один караван, разграбленный киргизами на пути в Бухарию, долго оборонялся от хищников поставленною на верблюда самоварного трубкою, которую приняли они за пушку, или фальконет, и от которой, когда ее на них наводили, два или три раза обращались они назад. Какое ужасное опустошение может произвести в народе сем одна рота артиллерии, если она будет искусно употреблена.

Главнейшая причина такой трусости заключается в том, что киргизы, как мы уже сказали, не ведут решительной войны, но нападают только случайно, небольшими толпами и не имеют понятия о правильных сражениях, один гром пушек уже поражает их страхом. Прибавим к тому, что они почти никогда не сражаются с другою целию, кроме корысти, а побуждение столь низкое не может сделать целого войска неустрашимым. [326]

Свойства сии не мешают им, однако ж, наносить сильный вред самым храбрым неприятелям отгоном лошадей при малейшей оплошности, грабежом обозов при разделении сил и, если возможно, похищением арканами часовых с передовых цепей. Равным образом набеги их на границы наши всегда оканчиваются не сражениями, а угоном скота, захватом безоружных людей, потравою лугов, истреблением сена, и, наконец, скорым бегством. Все сие служит доказательством, что киргизы — не воины, но только вооруженные воры, или пастухи.

Впрочем, должно заметить, что их корыстолюбие и жадность к добыче, соединенные с суеверием, могут произвести многое.

Киргизы не кровожадны, но и это хорошее качество происходит от того же корыстолюбия, а не от доброты сердца. Они не стараются истреблять неприятелей потому, что всегда ищут не победы, но добычи. Они не убивают пленных потому, что находят более выгоды в продаже их бухарцам, хивинцам или другим соседственным с ними народам.

Гостеприимство, оказываемое киргизами своим соотечественникам и без всякой платы, наблюдаемое как один из священнейших законов вероисповедания, не распространяется на чужеземцев, а тем менее — на иноверцев. Европеец, который бы вздумал странствовать по ордам их без вооруженного прикрытия, неминуемо встретит неволю. Магометанин сунитской секты, без друзей и покровительства, если попадется в руки людей несколько просвещенных исламизмом и не станет обороняться, то будет только ограблен. Персиянина же и всякого подобного ему шиита ожидает одна участь с христианином.

Отважные жители гор Кавказских, конечно, во всех отношениях страшнее киргизов для неприятелей своих, но у них законы гостеприимства священны, и всякий чужестранец, принятый черкесом под покровительство, безопа-сен ¹⁵. В киргизских ордах никто не ручается и не может ручаться за безопасность путешественника.

Непостоянство и ветренность киргизского народа, соединяясь с корыстолюбием, делают у него все связи непрочными и долго будут препятствовать введению посреди оного учреждений полезных. Хан Меньшей орды Ширгазы ¹⁶, с которым я говорил о сем предмете, отвечал мне: "Наш народ есть стадо диких коз. Сколько ни старайся [327] приучать их к чему-нибудь, при первом шорохе все бегут в разные стороны".

Хан Абульхайр в письмах своих Тевкелеву, не раз говорил: "Моя легкомысленная казачья орда".

Склонность киргизов к тщеславию особенно обнаруживается в высшем классе. Доказательством оного может служить строгость, с каковою разбирают они происхождение султанов от чисто ханской крови, или от смешанной с простонародною. Сюда же принадлежит охота их всем рассказывать свои подвиги, а те, которые имеют от правительства нашего медали, сабли и похвальные листы, непременно показывают их всякому русскому. Даже сыновья и внуки киргизов, получивших таковые знаки отличия, присваивают себе права отцов или дедов своих. Медали, за неимением орденской ленты, часто привешиваются на каком-нибудь ремне или шнурке.

При ограниченности желаний, при скупости и неумении наслаждаться выгодами жизни, народ сей не извлекает из богатства другой пользы, кроме тщеславия. Однажды спросил я одного владельца 8 000 лошадей, почему он не продает ежегодно по некоторой части табунов своих. Он отвечал мне: "Для чего стану я продавать мое удовольствие? Деньги мне не нужны; я должен запереть их в сундук, где никто не увидит их. Но теперь, когда табуны мои ходят по степям, всякий смотрит на них, всякий знает что они мои, и всякий говорит, что я богат."

Вот каким образом молва о богачах киргизских разносится по ордам, вот каким способом приобретают они уважение своих соотечественников и титул бай (богач), часто дающий им преимущество пред потомками ханов и пред самыми достойными старейшинами. Итак, не у одних просвещенных народов богатство предпочитается душевным свойствам, полудикий, не умеющий пользоваться оным, также поклоняется сему кумиру, как и европеец.

Нет ничего ужаснее мщения киргиз-казаков и последствий оного. Сие пагубное свойство ввело между ими то опустошительное зло, которое, заняв место законного удовлетворения за обиду, лишило их истинной храбрости и заменило ее всегдашним стремлением к грабежу, которое истребляет, разоряет, развращает их и которому дают они название баранты (repre'sailles).

Зло сие состоит в беспрерывных отгонах друг у друга скота и возникающих из того междоусобных драках. [328]

B прежние годы баранты производились, как говорят, только по приговору судей, или старейшин и тогда только, когда виноватый решительно отказывался удовлетворять истца. Ныне же всякий обиженный, обокраденный, или недовольный собирает шайку наездников, приезжает с нею к своему неприятелю, нападает на его жилища и угоняет табуны или стада его. Само собою разумеется, что сей последний защищает свою собственность, призывает к себе на помощь соседей своих и старается отразить хищников. Если же он в том не успеет, то едет с товарищами в аул неприятеля, взаимно нападает на него и угоняет скот, не различая правых от виновных. Таковое отмщение повторяется, число участвующих в одной ссоре беспрестанно увеличивается, стада и табуны (Баранты чрезвычайно уменьшают в ордах киргизских число скота, потому что при отгоне его не берегут, и значительная часть оного дорогою при быстром перегоне издыхает, пристает, получает потом болезни и нередко заражает здоровые стада и табуны. Притом количество скота, доставшееся барантою в полную добычу, спешат уменьшить, убивая в пищу) истребляются, пламя мщения раздувается, и целые тысячи народа стонут от зла, произвольно введенного и охотно поддерживаемого.

Отличающиеся проворством и удальством в сих неистовствах не только не терпят презрения, но почитаются храбрыми и получая название батырей (Тамерлан в своих наставлениях, писанных им для детей и потомков, не раз говорит, что отличившиеся храбростию в сражениях полководцы и воины его получали исключительное название Behader, которое Ланглес / (Institut.polit. et militaires de Tamerlan) / переводит на французский язык словом brave. Тамерланов багадыр, киргизский батыр, монгольский батур, означает одно и то же понятие, напоминают нам русских богатырей. Все сии слова должны быть отрасли одного корня, или даже только изменения одного и того же изречения. Бох, или бог значит по-турецки: мощный, сильный, господин.) или богатырей, прославляются во всех ордах. Многие из них, давно уже оставившие свет, еще живут в памяти потомков, и имена их воспеваются как имена людей, составляющих украшение и славу народа. Вот героизм киргизский! Вот понятия их о величии души!

Киргиз-казак, который не может отмстить нанесенной ему обиды, в минуту гнева похож на беснующегося. Один из ордынцев, кочевавших в 1821 году около Антоновского форпоста, почти на глазах моих дал сам себе несколько ран ножом оттого, что при драке его с одним русским несколько уральских казаков отняли у него противника, прежде, нежели он успел довольно наказать его. Другой, [329] будучи приговорен биями к наказанию, пришел в такое неистовство, что сам себя ранил, убил топором отца, нанес рану дочери и изрубил несколько лошадей.

Если же после разных препятствий и долговременных исканий обиженный находит предмет своей ненависти, то делается совершенным тигром. Несколько лет назад казаки Меньшей орды байулинского поколения берчского рода, мстя за смерть своих родственников, напали на алимулин-цев и взяли часть врагов своих в плен. Воображение едва ли может придумать участь, каковой были подвержены сии несчастные, между которыми находились и невинные. Победители привели их на могилы убитых ими, принудили их к противоестественному преступлению, и потом всех поодиночке тут же умертвили, а старейшине разрезали горло, и собрав кровь его, горстями пили ее. То же бывает, когда убийцу выдадут родственникам убитого. Они сперва перерезывают ему главнейшие жилы, потом разрубают все составы тела: иногда же распарывают живот и кладут во внутренность оного отсеченные руки, ноги и голову. Такова была смерть Берды-ходжи, старейшины той части Меньшей орды, которая подвластна Китаю. Мы о нем говорили в историческом описании.

Из всех трех орд казачьих Меньшая кажется наиболее потерпела от междоусобий. Баранты в ней чрезвычайно усилились в начале нынешнего столетия и дошли до того в 1813, 1814 и 1815 годах, что толпы матерей и отцов, лишенные пропитания, приходили на границы наши и продавали детей своих, не находя другого средства к спасению им жизни. В 1815 году около Гурьева куплено было русскими в течение одного месяца около 100 таковых. За мальчиков платили по 4 и по 3, а за девочек — но 3 и по 2 куля ржаной муки (Г. Броутон, живший между Маратами ¹⁷, пишет, что в народе сем не только матери продают своих детей рупии по две (около 5 рублей), но что беднейшие из женщин с малютками своими ищут пищи в скотском помете и едят зерна, которые в нем находят. См. Les Marattes, trad. l'anglais par Breton, T. 1, page 42)"

В Средней и Большой ордах баранта также существует, но говоря вообще, они как во внутреннем управлении, так и в сношениях с соседами (исключая вражды с дикими киргизами) спокойнее Меньшей орды. Доказательством тому служит история их. Различие сие весьма давно замечено российским правительством. Тевкелев еще в 1753 году писал к хану Нурали: "Средняя орда не так [330] ос

лушна, как Меньшая, ибо пленных наших выдает и виновных сама наказывает." То же можно видеть в журналах и донесениях чиновников русских, бывших в Средней орде как в прошедшем, так и в нынешнем столетиях.

Старые киргизы говорят, что будто бы предки их соблюдали очень строго твердость во всех кровных союзах и целомудрие. Ныне признаются они, что добродетели сии очень много ослабели, а оттого почти все связи основаны на личных выгодах каждого.

В заключение скажем о привязанности киргизов к своему отечеству, или, лучше сказать, к земле своей. Благоразумнейшие из них очень чувствуют, что безначалие и раздоры долго еще не позволят им наслаждаться благоденствием народным, но все хотят лучше терпеть, нежели оставить те места, на которых родились и взросли, тот образ жизни, к которому привыкли. Правда, что несколько тысяч кибиток вынуждены были навсегда перейти из степей своих в пределы России; множество бедных, или так называемых байгушей, и теперь переходят внутрь границ наших, но большая часть их, невзирая на спокойствие, которым теперь пользуются, и на богатства, которые приобрели в России, желают возвратиться на Родину. Поселенные между башкирами, беспрестанно бегают за границу; байгуши, живущие у русских в работниках, нажив что-нибудь порядочное, спешат к своим соотечественникам в орды; из 7 или 8 000 кибиток, водворившихся в Астраханской губернии, почти третья доля в 1820 году возвратилась (В 1824 году киргизы сии вторично перешли в Астраханские степи) в прежние кочевья. Мы не могли без особенного удовольствия смотреть на сих последних, когда они, перешед чрез Урал, и ступив на отечественный берег свой, прыгали от радости и целовали землю. Султан Меньшей орды Ширгазы ¹⁸, сын бывшего некогда хивинским ханом Каипа, очень долго жил в Петербурге, был в русской службе майором, находился несколько лет при одном из первых вельмож Екатерины II и, разумеется, должен был привыкнуть к выгодам, удовольствиям, даже прихотям европейской жизни. Несмотря на все это, он возвратился в орду и умер в ней истинным киргизом во всех нравственных отношениях.

Женский пол казачьего народа по многим причинам должен быть предпочтен мужскому. [331]

Киргизки далеко превосходят киргизов в трудолюбии. Они отправляют все домашнее хозяйство, на них лежит половина попечений о скоте, они сверх того занимаются рукоделиями и приготовлением одежды себе и детям, они же должны заботиться обо всем нужном для мужей своих, даже иногда седлать им лошадей и сажать их верхом. За все сии труды награждены они рабством, имеют в мужьях своих владельцев, или господ (Один французский писатель,говоря о религии и нравах секты несериев, пишет: Les femmes sont regardees comme faisant partie des bestiaux de la maison (Journal Asiatique 1824; 27 Cahier)). Правда, что их не заключают в гаремы и предоставляют им свободу в обращении с мужчинами, но снисхождение сие невольное, ибо: 1) заключение жен введено там, где у всякого их по нескольку, где климат и сложение тела подвергают добродетель их всегдашней опасности и где ревность их может производить беспорядки не только в домашней, но и в гражданской жизни. Киргизы же, как увидим далее, кроме богачей, имеют большею частию только по одной жене, и женский пол у них не может нарушать общественного порядка, потому, что сей порядок не существует; 2) народы, у которых есть серали, ведут жизнь постоянную и запирают женщин внутри домов своих, но киргизская кибитка не может защитить от любопытных и не остановит поползновения к неверности; 3) турки, персияне и почти все прочие поклонники Магомета имеют у себя невольников, которые женам господ своих доставляют возможность жить в вечной праздности, и евнухов, которые охраняют гаремы от всяких покушений. Киргизы же очень редко держат у себя первых, и к счастью соседей своих, совсем не знают последних; сами же ленивы, следовательно, жены их, занимаясь всеми домашними работами, не могут не показываться сторонним мужчинам.

К трудолюбию киргиз-казачки присоединяют свойственные полу их добродушие, чадолюбие и сострадательность. Бывшие у киргизов в плену отзываются о них гораздо лучше, нежели о мужчинах. [332]

Глава ДВЕНАДЦАТАЯ. ОБЫЧАИ

Обычаи и обряды народа составляют часть нравственности его. Познание оных столько же нужно для политика, как и для историка. Из описания обычаев наблюдательный ум может извлекать истины очень важные.

Мы начнем сию статью вычислением главнейших обыкновений киргизов в домашней жизни и потом перейдем к обычаям общественным:

РОЖДЕНИЕ

Рождению киргиза предшествует суеверие. Коль скоро беременная женщина почувствует приближение родов, то призывают к ней гадателей, или баксов, которых присутствие и предсказания почитают средством к облегчению страданий родильницы.

У иных же, особенно в Средней орде, к родам приглашают всех ближних соседей, как мужчин, так и женщин, и потом, когда все соберутся, протягивают чрез кибитку или юрту веревку, по которой заставляют родильницу ходить взад и вперед. Когда настает минута ее разрешения, то одна из присутствующих родственниц или приятельниц обхватывает ее руками и давит ей живот с намерением ускорить рождение младенца. Если силы одной женщины недостаточны для произведения желаемого действия, то место ее заступает мужчина или ей помогают несколько других женщин. Всякий входящий при сем случае в кибитку, должен родильницу ударить три раза полою платья и сказать: "Чык" (выходи).

ИМЕНА

Имена младенцам даются иногда тотчас по рождении, а иногда по прошествии года, или когда они начнут ходить. В выборе имен отец и мать не руководствуются ничем, кроме произвола своего. Иные заимствуют их от урочищ, от очертания лица и обстоятельств, предшествовавших рождению, другие от имени первого вошедшего в кибитку при родах, многие стараются подбирать всем сыновьям своим имена сходные, сообразуясь с именем старшего. Например, я знал четырех братьев: Аргимбая, Алчибая, Алтымбая, и Миндибая.[333]

Для любопытных приведем здесь еще несколько имен мужских и женских:

МУЖСКИЕ

Арслан,

Булька,

Абульгазы,

Идига,

Ишгазы,

Маненбай,

Яманча,

Мендиарг

Азимджан,

Каратай,

Иссянгильди,

Чуман,

Якаш и проч.

ОБРЕЗАНИЕ

Постановление Магомета об обрезании соблюдается киргизами с несравненно большею против прочих законов Корана точностию. Они совершают оное над детьми своими от 3 до 10 лет их возраста, большею частию посредством мулл, нарочно обучающихся сему искусству и исполняющих оное при чтении молитв как священный обряд религии. Родители в то время дают праздники.

ВОСПИТАНИЕ

По рождении младенцев пекутся только о прокормлении их. Рубашек им не делают, но завертывают их в какое-нибудь полотно или от холода — в овечьи шкуры. Малютки, выползая из таковой одежды нагие, иногда в горячую золу, а иногда на снег, с первых дней своей жизни приучаются ко всем переменам воздуха.

Некоторые матери сыновей своих пеленают и кладут их между коленами и ступнями подушки для того, чтобы ноги их сделались несколько вогнутыми, и от того более способными к верховой езде. Само собою разумеется, что [334] в кочевом народе отцы не могут употреблять трудов на воспитание сыновей своих, и что уменье смотреть за стадами и ездить верхом на требуют больших попечений. О женщинах, родящихся для работ и услуг своим мужьям, нельзя сказать того же: они непременно должны заниматься обучением дочерей своих разным искусствам, необходимым в домашней жизни, как то: прясть, ткать, шить одежды, готовить пищу, делать разные узорчатые занавески, вышивать шелком, золотом и проч.

СВАДЕБНЫЕ ОБРЯДЫ

Выше говорили мы, что, следуя Ал-корану, киргизы соблюдают многоженство. Число жен, однако же, редко соответствует у них желаниям мужей, потому что они приобретают их покупкою, которая называется калым и возрастает с количеством жен (Количество калыма не определено. У бедных он состоит из 5, 6 и менее овец, а у богачей доходит до 200 лошадей или 500 и 1000 овец, с прибавлением разного рода имущества и иногда невольников или невольниц), так что вторая стоит дороже первой, третья — дороже второй и так далее. По сему правилу, несколько жен может иметь токмо богач, а недостаточные простолюдины вообще имеют по одной. Нурали, хан Меньшей орды, имел 16 или 17 жен и сверх того около 15 наложниц (которых также можно держать и которых дети мало отличаются от законных), а потому он был отцом 32 сыновей и 33 или 34 дочерей.

Молодые мужчины большею частию не по выбору своему берут первых жен, но по назначению родителей, девицы же всегда подчинены воле их. Оттого истинная привязанность между супругами встречается редко. Многие отцы, особенно знатные и богатые, сговаривают детей своих еще в пеленах.

Первое основание брака составляют условия о числе калыма и сроке уплаты оного. Когда условие сделано, то мулла освящает его, трижды вопрошая отцов или родных жениха и невесты: согласны ли они соединить своих детей?— и читая молитвы о благоденствии будущих супругов при свидетелях или посредниках, избираемых для решения споров, которые впоследствии времени могут возникнуть между договаривающимися сторонами. Сговор сей заключается каким-нибудь пиршеством, приглашением гостей и разными забавами. [335]

По том жених или отец его начинают выплачивать калым, а отец невесты приготовляет ей приданое, какое желает или какое обещался дать (В числе приданого непременно должна быть кибитка, в которой будет жить невеста, сделавшись женою). Пока калым не выплачен, свадьба не совершается, но жених имеет право посещать невесту наедине и даже спать с нею вместе, не нарушая, однако же, целомудрия.

В некоторых поколениях и родах свидания сии сопровождаются следующими обрядами. Перед отъездом жениха к невесте отец его делает домашнее торжество: призывает муллу, читают за здоровье отправляющегося в путь молитвы и поют в честь его песни, наряжают его в богатое платье, дают ему лучшее седло с красивою сбруею, хорошую лошадь и отправляют. Прибыв в аул своей будущей подруги, он является к отцу ее или старейшему в семействе, объявляет цель своего прибытия, испрашивает позволения разбить свой белый шатер или палатку и ищет подарками и угождениями приобрести дружбу жены невестиного брата или другой подобной ей родственницы, с тем, чтобы она могла быть посредницею сношений его с нареченною женою, которую между тем от него скрывают. Таковыми средствами и подарками всем женщинам, принадлежащим к семейству, достигает он наконец предмета своих желаний: ему приводят в шатер невесту, и оставляют с нею наедине.

Хотя свидание сие иногда бывает первым в жизни для обоих будущих супругов, но поелику предшествовавшие оному обряды исполнены, и калым ежели не весь, то частию выплачен, следовательно, отступиться в сие время от заключенного до половины супружества нельзя, без гонения родителей или мщения и взысканий обиженной стороны. Впрочем, к такой решительной мере не приступают почти никогда и потому, что девицы не смеют открыто желать, а мужчина имеет средство утешить себя в одном неприятном для него супружестве другим, по собственному выбору. И опять от сего обычая страдают только одни женщины.

После первого посещения невесты жених в некоторых местах получает право всегда видеть ее наедине и потому оставляет в ее ауле белый шатер свой (Обряды сии возможны только людям достаточным; бедные сокращают их поневоле) до свадьбы; в других он должен возвратиться к отцу и не возобновлять [336] свиданий своих с невестою до совершенной уплаты калыма.

Если прежде свадьбы один из сговоренных умрет, то разбирается, имел ли жених тайные свидания с невестою или нет. В первом случае ему или родственникам его возвращается 1/2 отданного им калыма, во-втором —4/5, остальное предоставляется родным невесты. Разбор сей делается потому, что нареченные супруги весьма часто поспешают в тайных свиданиях наперед воспользоваться будущими правами своими, а корыстолюбивые родственники невесты представляют возможность преступления, как право на удержание не принадлежащего им имущества.

Если от преждевременных наслаждений невеста сделается беременною, то, совершив скорее свадьбу, отдают ее жениху, хотя бы калым не был выплачен.

Когда же все идет должным порядком, и жених, выплатив калым, желает окончить свадебный обряд, то он дает знать о том будущему тестю и, наконец, сам является к нему с ближними своими. Тут родственники невесты приступают к нему с требованиями подарков: один снимает с него халат, другой шапку, третий берет пояс, узду, седло и проч., и всякий приговаривает: это за воспитание невесты. Равным образом (как увидим ниже) поступают и родственники мужа, когда привезут к ним приданое молодой жены.

Пока готовят приданое, подруги и приятельницы невесты собираются к ней по вечерам работать, одевать ее и петь песни (Это русские девичники).

По окончании всех свадебных приготовлений, жениха и невесту, наряженных в лучшее платье, приводят в кибитку, назначенную для совершения брака. Мулла ста-новит их посредине, ставит пред ними чашу с водою и, накрыв оную полотном, читает молитвы; потом спрашивает соединяемых, охотно ли они приступают к браку, и трижды поит их водою, наконец, дает оную пить всем предстоящим. Если же сих последних много, то он только окропляет их. Некоторые муллы в чашу с водою кладут при сем случае стрелу с привязанным к ней клочком от гривы жениховой лошади и с лентою невесты, другие вместо того погружают в воду написанные на бумаге молитвы. [337]

После сего главного обряда, который соответствует венчанию христиан, новобрачной надевают на голову вместо девичьего женский убор и сажают ее посреди кибитки, в которой собравшиеся около нее женщины поют песни. . Молодой муж подъезжает к дверям оной и просит позволения войти, но его долго не пускают. Наконец, он врывается, силою отнимает жену, выносит ее, сажает с собою на лошадь, и увозит или к себе (Рубруквис пишет в 9-й главе своего "Путешествия", что обычай сей существовал в его время (1254 году) у монголов. Они доныне соблюдают оный, как видим из "Путешествия в Китай чрез Монголию" г. Тимковского (т.Ш., с.316)), или в приготовленную для них в том же ауле кибитку, и тут уже никто не нарушает их уединения.

В некоторых частях Меньшей и Средней орд невесту в день свадьбы носят по всему аулу на ковре, прощаться. В Большой орде, она сама ходит и прощается со всеми.

Во многих поколениях обычай врываться новобрачному в кибитку молодой супруги и силою увозить ее, не существует. Вместо того, после совершения брака женщины отводят молодую на ночь в белый шатер, где она видалась с женихом, еще будучи невестою, и оставляют ее там, по удалении провожатых туда же приходит и жених. Между тем к шатру привязывают лошадь с нарядным убором и халат. Поутру, если молодой муж нашел жену свою добродетельною или, по крайней мере, невинною против него, надевает приготовленный ему халат, садится на лошадь и приезжает с радостным лицом к тестю, где между тем ожидают его приветствия и поздравления созванных гостей. Если же муж находит жену свою виновною и если не сам он участник преступления ее, то имеет право приготовленную для него лошадь заколоть, одежду изорвать, кибитку изрубить и, покрыв таким образом преступницу позором, требовать от отца ее возвращения калыма или другую дочь без всякой новой платы.

Заметим здесь мимоходом, что строгие требования сии, введенные древними обычаями, ныне очень ослабели, как говорят старики, потому что целомудрие вообще не так сохраняется, как прежде.

Счастливо оконченная свадьба заключается празднествами, пирами, скачками и разными играми.

К отъезду новобрачных от отца молодой жены собирается весь аул, в котором она жила. Тут отец торжественно вручает зятю навьюченное на верблюдах и лошадях [338] приданое, а потом делает дочери своей наставления, увещевает ее быть верною и добродетельною, прощается с нею и, наконец, посадив ее на лошадь, подводит за повод к мужу (Иногда вместо отца совершает обряд сей один из почетнейших родственников). Молодые супруги отправляются обыкновенно при слезах и воплях собравшихся на прощанье женщин.

По приезде в аул мужа отец его дает праздник и созывает гостей. Между тем возле кибитки его ставят кибитку новобрачной и выкладывают приданое ее, из которого жадные родственники поспешают выбрать себе то, что им нравится, и дарить ей в замену другие, по большей части худшие вещи. К приданому жены немедленно присоединяется и та часть имения, которую отец отделяет всякому женатому сыну.

Для доказательства расторопности и рачения молодая жена обязана несколько дней по прибытии в аул мужа, вставая как можно ранее, ходить открывать верхи кибиток у родственников его.

Сколько бы жен киргиз не имел, всякая из них при малейшем его достатке, живет в особой кибитке, или юрте, потому-то и полагается правилом, что невеста должна в приданом своем непременно иметь кибитку.

Старшая, или первая, жена называется байбича (богатая жена) ¹⁹, она одна — настоящая хозяйка дома. Если бы муж и не любил ее, он обязан иметь к ней уважение и внушать оное прочим женам своим, которые между тем, будучи все равны, не имеют никаких друг пред другом преимуществ и находятся в некоторой зависимости от байбичи. Впрочем, приданое их не мешается и всегда остается принадлежащим той, за которою получено. Осторожные мужья даже и скота жен своих никогда не смешивают в одном стаде. Обыкновение сиё введено для того, чтобы имущество матери доставалось только ее собственным, а не другим детям ее мужа.

Байбича может оставить мужа, если имеет к тому важные причины, и возвратиться к родным своим, младшие жены не могут сделать того же ²⁰.

По смерти мужа старший брат его или старший сын вступает в управление домом. Дядя, заступивший место отца, обязан выдать племянниц замуж с приданым, которого количество хотя не определено, но должно быть [339] соответственно состоянию семьи, а остальное имущество разделяется между племянниками.

Многие киргизы женятся на калмычках, не принуждая их переменять религии, но в выборе жен из своего народа соблюдают самые отдаленные линии родства. Многие даже почитают непозволительным брать жену из одного с собою родового отделения. Например, джаголбайулинец не женится на женщине, принадлежащей к роду джаголбайлы, но будет искать себе жену в другом поколении или, по крайней мере, в другом роде семиродского поколения. Впрочем, правило сие не общее. В противоположность оному некоторые киргиз-казаки признают, что по смерти одного брата, другой, делающийся главою его семейства, имеет право жениться на одной из младших жен покойНика (Обыкновение сие весьма ясными словами запрещено в Коране (гл.4)) ²¹.

ПОГРЕБЕНИЯ И ПОМИНКИ

Смерть киргиза, по обычаям народным, должна быть сопровождаема не только печалию его родственников, но всеми знаки вольного или невольного отчаяния жен. Коль скоро покойник испустил дух, они обязаны немедленно поднять вопль и крик, плакать, биться, царапать себе лицо и рвать волосы, вычисляя добродетели умершего, храбрость его и важнейшие подвиги.

Трагические представления сии продолжаются весьма долго, иные, до истечения года, ежедневно возобновляют их по утрам и вечерам пред куклою, или болваном, который, будучи одет в платье покойника, служит плачущим вместо его изображения. Последний обычай более существует в некоторых частях Средней орды.

Мертвое тело поспешно обмывается, наряжается в лучшее платье или пеленается в холст и кладется на ковер. Потом становятся около него все ближние, а мулла между ими читает молитвы и прославляет отличные качества покойника. Наконец, несут или везут его на верблюде к могиле в сопровождении родственников и плачущих женщин, с навязанным на длинном шесте черным платком вместо знамени. По прибытии на место погребения опять читают молитвы и потом уже опускают тело в могилу. Иногда зарывают вместе с телом оружие, конскую сбрую и уборы умершего, иногда же сверх того убивают лошадь [340] его, и мясо оной, сварив, едят, а кости на той же могиле сожигают.

С могилы все возвращаются в аул покойника есть и пить, причем, у набожных магометан опять читают молитвы за упокой души. Между тем посреди или возле той кибитки, где жил усопший, выставляется на шесте черный платок или кусок какой-нибудь черной ткани, для означения траура, и знак сей остается на целый год (По смерти Абулхайра жена его ханша Папай писала к Тевкелеву, чтобы он прислал ей черное знамя, "которое обняв, слезно плакала бы она и с которым бы кочевала"). Иные на празднествах, делаемых при похоронах, раздают почетнейшим гостям подарки из имущества умершего, которое тогда выкладывается для зрителей наружу. У других гости получают при сем случае только кусочки одежды покойника на память.

Богатых людей, умирающих зимою, в некоторых поколениях Средней и Большой орд, вместо погребения вешают на деревьях, обвернув в войлок или в полотно, весною же отвозят их в Туркестан и хоронят там близ гроба киргизского пророка Ходжи-Ахмета.

Могилы копаются так, чтобы из главной ямы была в боку другая маленькая, и в сию-то последнюю кладется мертвое тело для того, чтобы земля, которая насыпается на главную яму, не давила покойника. Иногда с той же [341] целью делают в могиле сруб или плетень, и накрывают оный досками, а потом уже сыплют землю. Возвышенные места и холмы предпочтительно избираются киргизами для погребения умерших. Иные сверх того еще делают над ними насыпи или ставят разного рода памятники.

Вид кладбища киргизского есть одно из любопытнейших зрелищ для путешественника. Тут утомленные однообразием и пустотою степей глаза останавливаются или под тенью дерева (Выше заметили мы, что если дерево, посаженное над могилою, примется, то погребенный в ней признается святым (авлия).), или на складенных из камней и глины пирамидах, башнях и высоких оградах. В одном месте видит он копья с развевающимися на них конскими гривами, лентами и платками; в другом — решетки, служившие стенами кибитки, или каменные и деревянные чалмы, а иногда просто груды камней. На могиле славного наездника находит он седло с копьем, лук, стрелы, над птицеловом — какое-нибудь грубое изображение беркута или ястреба (Некоторые зарывают вместе с мертвыми посуду, им принадлежавшую), над младенцем — колыбель и проч.

Над гробом хана Абульхайра на речке Улкиаке в 470 верстах от Орской крепости было построено квадратное здание со сводом, под которым положено тело с саблею, копьем и стрелами. Посаженное над ним дерево принялось, и хан признан святым.

Могила одного известного бия Джаны (около урочища Тюгушкана) со всех сторон обнесена каменною стеною выше сажени с глиняными по углам башнями.

Верстах в 50-ти от Усть-Уйской крепости на берегу Тобола стоят также развалины каменного строения на могиле одного киргиза. Такого же рода памятники находят во многих других местах.

Кроме кладбищ, принадлежащих киргиз-казакам, в степях их находятся многие древние могилы, которые приписывают они ногайцам, некогда в сей стране обитавшим. Ногайские могилы отличаются высотою, обширно-стию и часто состоят их огромных насыпей таких камней, кои привезены издалека; иногда находят в них золотые и серебряные украшения для конской сбруи, монеты и проч.

Киргизы несколько раз поминают своих родственников, и обряд сей наблюдается ими весьма точно. Поминки совершаются после смерти чрез 40 дней, чрез 100 дней, и чрез год; а у иных и чрез 9 лет. [342]

Важнейшими почитаются те, которые делаются по прошествии года. Случай сей требует необходимого и богатого праздника, а потому при разделе имения покойника старший в семействе непременно отделяет часть на поминки, родственники со своей стороны также жертвуют для сего празднества, кто чем может. Если оно несоответственно богатству или званию умершего, то наследники подвергают себя укоризнам встревоженной тени его и покрываются стыдом в глазах своих знакомых. У богатых людей годовые поминки чрезвычайно дорого стоят. Пригласив множество гостей, выслушав молитву за упокой души усопшего, призвав тень его и вычислив знатнейшие его подвиги в жизни, закалывают белую лошадь, варят ее и присоединяя к прочим, заранее приготовленным кушаньям, начинают ее есть и пить кумыс. Потом приступают, так же, как на свадебных пирах, к играм, скачкам, песням и разным другим забавам, в которых отличающиеся проворством и искусством получают от хозяев награды и иногда весьма значительные. Бывшие на поминках известного в Меньшей орде батыра Сырыма ²², уверяли меня, что оные стоили наследникам и родным более 2 500 овец, до 200 лошадей, до 5 000 ведер кумысу, несколько кибиток, панцирей и множество разных других вещей, розданных отличнейшим наездникам, стрелкам и борцам. При таком же празднике в память Средней орды батыра Хангильды употреблено, как говорят до 5 000 овец, до 250 лошадей и проч.

Свадьбы, похороны, поминки суть обряды, относящиеся к семейственной жизни, но празднества и увеселения, которые их сопровождают, суть уже обряды общественные. По сей неразрывной связи одних с другими мы перейдем теперь от первых к последним.

ПРАЗДНИКИ И ЗАБАВЫ

Празднества киргизские состоят в следующем: Коль скоро приглашенные гости соберутся, хозяева просят двух или трех из почетнейших посетителей угощать прочих и смотреть за порядком, самых же знатнейших избирают для раздачи наград в играх. Потом разносят по всем очищенным для праздника кибиткам кушанья и огромные чаши с кумысом (Богатые родственники и приятели в пособие хозяину привозят с собою на празднества свой кумыс и даже пригоняют скот для угощения) . Подкрепив силы, [343] приступают к разным играм и забавам, как то: к борьбе, скачке, стрельбе из лука, песням и музыке.

Если скачка по качеству или количеству лошадей заслуживает внимания, то ею начинают праздник. В сем случае все зрители собираются около цели, к которой положено прискакать и возле которой расставляют награды, предназначенные отличнейшим из лошадей; тут же и судьи, избранные для раздачи оных. Между тем другая часть судей или посредников отправляется к тому месту, с которого должна начаться скачка и наблюдает, чтобы все желающие участвовать в ней пустились с одной линии и в одно мгновение по данному знаку. Место отъезда избирается от цели в 20, 25 и 30 верстах, иногда в 50 и 60; некоторые уверяют; что случается и далее. На первой половине сего пути порядочные ездоки (избираемые почти всегда из мальчиков) сдерживают своих лошадей и берегут их силы, а на второй уже пускают во весь дух. Если лошадь утомится, приближаясь к цели, то хозяин и родственники или приятели его, выезжающие обыкновенно навстречу скачущим, не останавливая ее, накидывают ей на шею один или два аркана, начинают четырьмя или пятью плетями погонять ее, тянут за узду, кричат, шумят, и тащат ее таким образом к мете. Беда тому, кто в сие время неумышленно или, как иногда бывает, с намерением замедлить бег лошади попадается на пути скачущим. Горячность, в которую они тогда приходят, дикие крики их, шум, топот и облака пыли не позволяют им ни видеть, ни слышать. Нередко лошади до того утомляются, что достигнув меты, мгновенно падают мертвыми.

Само собою разумеется, что первый всадник, прискакавший к цели, получает драгоценнейшую из наград, второй — следующую за нею и так далее. У знаменитых богачей для первого приза иногда назначается до 100 лошадей, или несколько невольников, верблюдов, панцирей, халатов и сотни овец, а на последний часто достается одна коза.

Есть другого рода скачки у киргизов, в которых мужчины спорят о ловкости и искусстве в верховой езде с женщинами или девушками. Тут забавляющиеся обоего пола ездоки разделяются попарно, и каждый мужчина обязан, догнав ту, которая с ним в паре, остановить ее, или, по крайней мере, рукою коснуться до ее грудей. Как ни грубы киргизские красавицы, однако, они до сей [344] свободы допускают только тех, которые им нравятся, от прикосновения же неприятной руки освобождаются они ловкостию, увертками и, наконец, в нужде, плетью, которой удары большею частию соразмеряют со степенью привязанности или ненависти к преследователям своим. Таким действительным средством не мудрено женщине поставить мужчину в почтительное от себя расстояние, тем более, что ей не запрещено оставлять следы своего гнева и на лице нерасторопного человека.

Второе место в забавах киргизского народа занимает стрельба из лука. Умеющие владеть оружием сим пускают стрелы в цель не только стоя неподвижно на земле, но на скаку с лошади и даже стоя на седле. Некоторые стреляют в бросаемые пред ними вверх шапки и кольца. Это напоминает карусели европейских рыцарей!

Борьбу киргизы также довольно любят и борются с искусством, схватывая друг друга за пояса, но кулачного боя не знают.

На праздниках или пирах (Киргизы борются и бегают взапуски большею частию полунагие, а иногда и совсем голые) по нескольку десятков человек пускаются бегать и, хотя все киргиз-казаки вообще имеют очень мало проворства в ногах, однако, отличающиеся в беганье пред прочими, равно как искуснейшие стрелки из лука и победители в борьбе, получают награды, но награды очень маловажные в сравнении с теми, которые даются на скачках.

Люди, искусные в гимнастических упражнениях, или имеющие отличных скакунов, могут являться на праздники и показывать способности свои или лошадей своих, не быв приглашены.

Показать гибкость своего тела, поднять что-нибудь с земли наскаку, подвернуться под лошадь, усидеть на седле, когда один или двое тянут всадника с лошади арканами — вот опыты удальства, которыми киргиз-казаки наиболее привлекают внимание зрителей на празднествах. Между играми вместе отдыха молодые гости обоих полов поют.

Ниже будет сказано, что песни киргизские почти всегда импровизируются, это обстоятельство делает их чрезвычайно занимательными и разнообразит увеселения поющих. Они или разделяются на два хора, из которых [345] в одном женщины, а в другом мужчины, или составляют пары для дуэтов.

Женщины в песнях выражают преимущества своего пола и жалобы на мужчин, мужчины, в свою очередь, оправдываются, выхваляют себя и описывают прелести любви. Как с той, так и с другой стороны говорят иногда колкости и довольно остроумные ответы, которые тотчас замечаются и выхваляются слушателями.

В зимнее время молодые киргизы и киргизки еще иначе забавляются. В декабре месяце 1820 года на празднике у одного из султанов, кочевавших тогда около озер Каракуль, мне случилось видеть следующую игру: сначала играющие мужчины и девицы сели все в один круг, потом хозяин принес небольшую баранью косточку, и, положив ее на колени одной из девушек, предложил развязнейшему из мужчин открыть игру. Гость тотчас встал, сложил руки назад, подошел к той девице, на коленях которой лежала косточка, и стоя, начал нагибаться с тем, чтобы взять ее зубами, не разводя рук и не трогаясь с места. После него все мужчины начали делать то же, и похвалы с веселыми криками сыпались на тех, которые достигали своей цели с точностию; неловкие же получали от девицы, державшей косточку, по нескольку легких ударов плетью.

Когда все мужчины, в круге сидевшие, испытали по очереди свою гибкость, началась другая игра. Один из них взял ту же косточку в зубы, и все женщины должны были подходить к нему с тем, чтобы зубами же выдернуть ее у него прежде, нежели он закроет оную губами своими. Проворные исполняли сию обязанность довольно удачно; неповоротливая должна быть целовать того, который держал косточку.

На иных праздниках бывают видимы еще другого рода забавы, например: силачи вырывают у живого барана ноги, или бросают в большую чашу с кумысом монеты, и желающие должны отыскивать их на дне ртом и проч. Многие киргизы находят особенное удовольствие смотреть на прожорство знаменитых едоков, которые на праздниках являются для распространения своей славы и истребляют невероятное множество мяса и кумысу.

Наконец, на пиршества приглашаются для увеселений отличнейшие музыканты с кобызами, чибызгами и балалайками ²³. [346]

ОБЩЕПРИНЯТЫЕ ЗНАКИ ВЕЖЛИВОСТИ

Встречи и приветствия, которые киргизы при свиданиях делают друг другу, определяются степенью их знатности, богатства и сердечного расположения.

Человек, ничтожный к хану или сильному султану, не смеет подходить иначе, как сложив руки на груди и низко кланяясь, а если тот, к кому он подходит с таким подобострастием, пожелает в знак особой милости протянуть ему руку, то он сжимает ее обеими своими руками, становясь на одно колено. Человек среднего состояния подходит к своему начальнику с поклоном, но не складывая рук. Хан же, или сильный повелитель, в ответ на приветствия своих подчиненных кладет руку на плечо простолюдина, жмет руку того, к кому имеет уважение, и обнимается с приятелями своими. Если киргиз встречает на пути человека знатного или богатого, то сходит с лошади и обеими руками своими сжимает одну его руку, если же встретит хана, должен остановиться на дороге и дождаться, пока он проедет, между тем наклоняет голову, прижимает руку к груди и громко приветствует его.

Люди равного звания, но некоротко знакомые, только жмут друг другу одну руку; приятели подают один другому обе руки, и потом сперва протягивают оные в одну сторону, а потом в другую, или наоборот, прижимая между тем грудь к груди. Движения сии занимают место обнимания.

Женщины также должны соблюдать при встречах общепринятые обряды. Женщины равного состояния просто кланяются одна другой, не протягивая рук и никогда не целуясь; но пред ханшею или знатною султаншею должны они потупить взоры и, кланяясь, гладить себя по щеке рукою. Пред старшими родственниками молодая женщина становится на одно колено.

Правителям слабым и султанам без власти чернь отказывает даже и в наружных знаках почтения, пред сильными соблюдают их очень строго.

Когда родоначальник любим, или почтен, все приходят к нему просить советов. Отправляясь на баранту или в какой-нибудь поход, требуют от него наставлений. При последнем случает читают иногда молитвы, клянутся быть согласными и приносят в жертву лошадь или другое какое-нибудь животное белое. Если же белого нет, то выбирают такое, на котором по крайней мере пятно белое, особенно на лбу, и потом его съедают. [347]

ИЗБРАНИЕ ХАНА

Любопытный и важнейший обряд киргиз-казачий есть избрание хана. Опишем оный подробно.

Как скоро в назначенное для сего время и место начнет собираться народ, тотчас открываются частные совещания, тотчас составляются маленькие круги для решения, кого избрать себе главою и кому поручить быть представителем каждой толпы в верховном Совете знатнейших правителей народных? Когда число прибывших на выбор сделается довольно велико, назначают решительное общее собрание и расстилают рядами ковры и войлоки, на которых султаны, старейшины, бии и родоначальники садятся по старшинству в знатности или власти, а простой народ становится за ними сзади. Начало сего заседания, как и везде, тихо, а окончание всегда шумно. Почетнейшие по летам и опытности открывают оное, смелейшие оживляют, сильнейшие дают направление и, наконец, все вместе производят споры, которые продолжают иногда дня два, три и более. Когда же хан избран, несколько знатных султанов и старшин идут объявлять ему о том, сажают его на тонкий белый войлок и, подняв на головы свои, опять опускают на землю. Тут на смену их с стремлением бросается народ также поднимать нового повелителя своего и качать его несколько времени при громких восклицаниях и криках. В заключение войлок, служивший вместо трона, а иногда самую одежду ханскую разрывают на мелкие части, и всякий старается унести с собою какой-нибудь из них лоскуток, как памятник того, что он был участником выбора.

Обычай сей есть остаток времен чингисовых. План-Карпин ²⁴ говорит, что в его присутствии (Voyage de Plan-Carpin en Tartarie, en 1246 et 1247 vid. Chap. IX.

В Издании сего путешествия Бержероном вместе Каюк (Сауис) напечатано Сuуnё. Ошибка сия, без всякого сомнения, принадлежит не сочинителю, но переписчику или типографщику. Человеку, не знающему истории чингисовых потомков, немудрено по сходству литер читать Сuуne там, где неявственно написано Сауuс, или Сuуuс, но План-Карпину невозможно было изуродовать таким образом имя сего хана), Каюк ²⁵, восходя на престол деда своего Чингиса, был также посажен на войлок и поднимаем вверх знатнейшими чиновниками монгольскими. Гайтон пишет (Histoire des pays Orientaux, Ch. 16), ²⁶, что и сам [348] Чингис был таким же образом качаем при избрании его в ханы. Пети-де-ла-Круа повторяет то же (В Histoure du Grand Genghizcan, печат. в Париже 1710 года на стр. 78 сказано: Sa harangue finie, en le fit metre, sur un feutre noir (?) qu'on avoit etendu sur la terre, et la personne qui etoit chargee de porter la parole, lui annonca hautement la volonte des peuples Mogols. // Lui remontra, que quelque pouvolr, qu'il eut, il le tiendroit du Ciel; que Dieu ne manqueroit pas de benir ses desseins s'il gouvernoit ses sujets aves justice; et qu'au contraire il le rendroit miserable, s'il abusoit de sa puissance: ce que lui marquoit le feutre sur lequel il ^etoit assis. Apres cette remontrajice, sept Cans,Ie releverent d'un air de ceremonie, et le porterent sur le trone, qui avoit ete prepare au milieu le l'assemblee) ²⁷.

Благодарность нового хана за полученное достоинство изъявляется немедленно праздником, который он дает всему присутствующему народу и на котором не щадит он ни баранов, ни лошадей, ни кумысу.

Желая придать в глазах непросвещенных азиатцев более важности званию ханов, правительство русское положило всегда сопровождать утверждение их великолепием и разными церемониями. Обыкновение сие постоянно соблюдается со времени избрания в ханы Меньшей орды Нурали. Для любопытных читателей, мы представим в пример описание торжества, с которым в 1812 году был возведен близ Оренбурга в ханы бывший султан Меньшей орды Ширгазы, сын Айчуваков.

По получении известия об утверждении избрания Государем императором военный губернатор оренбургский, князь Волконский ²⁸, назначил день для торжественного возведения и дал знать как самому хану, так и знатнейшим султанам, родоправителям и старейшинам киргизским, чтобы они к 23 числу августа прикочевали с народом к левому берегу Урала.

22 августа один штаб-офицер с несколькими обер-офицерами и переводчиками послан был в степь объявить приблизившемуся к границе хану, что на другой день будет торжество.

23 числа начало церемонии возвещено в 7 часов утра тремя пушечными выстрелами с крепости. В 8 часов один штаб-офицер с двумя обер-офицерами и конвоем приехал сказать Ширгазы, что приготовления кончены и что его просят отправиться на место торжества.

Между тем посланы были к нему карета и две коляски. В карету сел он сам с одним султаном, с присланным к нему штаб-офицером и переводчиком, коляски наполнялись почтеннейшими султанами и приближенными. [349] Впереди ханской кареты ехали два офицера с четырьмя урядниками, сзади оной — 50 казаков. За прочими экипажами следовали толпы конных киргизов.

В то же самое время, когда отправился хан от своей кибитки, выехал под данному знаку и военный губернатор из крепости. По прибытии обоих на место торжества стоявшие в ружье войска отдали честь, забили в барабаны и заиграла музыка. Войска при сем были следующие: 200 казаков оренбургских, один полк тептярский, 300 башкирцев, гарнизонный полк пехоты и артиллерийская рота.

Тотчас по приезде военный губернатор, взойдя вместе с ханом на приготовленное возвышение, объявил всему собравшемуся народу Высочайшую волю Государя на утверждение Ширгазы и велел читать императорскую о том грамоту на русском и татарском языках.

Потом хан стал на ковре на колени и произнес торжественно пред Ал-Кораном присягу в верности России, повторяя слова оной вслед за читавшим ее по утвержденной форме первенствующим из магометанского духовенства. В заключение поцеловал он Коран, поднял его на голову и, встав, приложил к присяжному листу вместо подписи печать свою.

После того произведены были 21 выстрел из орудий артиллерии, бывшей в строю, и 11 выстрелов из шести орудий с крепости; из ружей пущен беглый огонь, барабаны зазвучали, и музыка опять заиграла. Между тем надели на хана присланные для него от двора соболью, богатою парчою покрытую шубу, шапку и золотую саблю с надписью его имени. Шапку надевал на него генерал-майор, шубу-полковник, а саблю — подполковник. Наконец, военный губернатор вручил ему императорскую грамоту на ханское достоинство и он, поцеловав ее, поднял на голову.

Тут все разъехались, но в 4 часа пополудни военный губернатор опять прислал к хану карету и коляски, для приглашения его со свитою к обеду. При входе его в комнаты заиграла музыка, за обедом, после императорской фамилии, пили за его здоровье с пушечного пальбою; после обеда дан был бал.

На другой день киргизы были угощаемы в степи без церемоний. На третий день в степи же сделан им прощальный обед и роздано множество подарков.

Комментарии

1 Жан Жак Руссо (1712 — 1778). Французский мыслитель, писатель, композитор, выдающийся представитель философии европейского Просвещения.. Философско-соц-иологические идеи и этика Ж. Ж. Руссо оказали большое влияние на развитие гуманитарных идей в европейских странах в конце XVIII — первой четверти XIX в. С его именем связано становление новых подходов в этнологии. Широкую известность в Европе и России приобрела работа Ж. Ж. Руссо "Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми" (Трактаты. М., 1969. С. 31 — 108), а также другие его философско-этические трактаты, в которых содержится ряд важных теоретических положений по истории. Созданная им утопическая модель "естественного состояния" общества, базировавшаяся на идеалистических представлениях об истории первобытной эпохи человечества, сыграла большую роль в повышении интереса европейской науки к изучению малоизвестных народов Азиатского Востока, Африки и Америки, а также послужила во многих случаях теоретико-методологической основой для разработки ряда конкретных историко-этно-логических концепций (см.: Токарев С. А. Истоки этнографической науки. М., 1978. С. 114 — 118. Ерофеева И. В. Европейское Просвещение XVIII в. и становление научной историографии Казахстана // Вопросы историографии и источниковедения дореволюционного Казахстана. Алма-Ата, 1988. С. 50 — 86). Именно эту сторону вопроса имел в виду А. И. Левшин, избрав объектом своей научной полемики Руссо — признанного авторитета в теоретических вопросах социологии (см.: Леви-Строс К. Структурная антропология: Сб. переводов. М., 1980. С. 54 и др.)

2 Антропофаги. Людоеды, то же, что и каннибалы.

3 Шарль Луи Монтескье (1689 — 1755). Французский просветитель, писатель, социолог и историк, ранний представитель французской просветительской философии. Наиболее полное выражение его политическая теория и исторические взгляды нашли в произведении "Дух законов" (Избранные произведения. М., 1955), опубликованном в Женеве в 1748 г. Учение Ш. Л. Монтескье получило большой, хотя и противоречивый, отклик среди разных слоев российского общества. Его влияние испытали на себе многие русские авторы, писавшие о казахском народе в конце XVIII — первой пол. XIX в.

4 Татария. Так называлась в европейской литературе XVII — XVIII вв. часть территории Евразийского материка, включавшая в себя обширные пространства Южного Урала, Юго-Восточной Сибири, казахских степей, Средней Азии, издавна являвшихся средой обитания тюркоязычных народов.

5 В своих представлениях о национальном характере казахского народа А. И. Левшин опирался на изложенную Ш. Л. Монтескье в "Духе законов" историко-географическую схему, согласно которой климат той или иной страны является главным фактором, определяющим психический склад населяющих ее народов, а последний, в свою очередь, формирует в совокупности с природой, образом жизни, внешним окружением и прочими "естественными" условиями жизни народов их социальную организацию. По мысли Монтескье, в Татарии отсутствуют зоны умеренного климатического пояса, и "ее страны, расположенные в очень холодном климате, непосредственно соприкасаются с теми, которые находятся в климате очень жарком". Отсюда он делал вывод о том, что в Центральной Азии имеет место противостояние "сильных", "воинственных" и "храбрых" народов (к которым, видимо, относил казахов), проживавших в холодных северных широтах, и народов "изнеженных", ленивых и робких, которые издревле обитали в южных местностях региона. Первых Ш. Л. Монтескье характеризовал как прирожденных завоевателей, а вторых — как побежденных (см.: Монтескье Ш. Л. Избранные произведения. С. 387 — 391). Легко заметить, что А. И. Левшин в ряде разделов своего труда выступает последовательным сторонником этой априорной и метафизической схемы. В современных условиях его точка зрения на проблемы социальной психологии и общественного развития казахов не выдерживает научной критики, так как базируется в значительной мере на идеалистических и внутренне противоречивых методологических посылках. В то же время она имеет определенный научный интерес, позволяя проследить пути развития европейской мысли в области истории и этнологии восточных народов.

6 Циклопы. Мифические одноглазые великаны в повествовании Гомера о странствиях Одиссея.

7 Циши. См. коммент. 34, гл. 1. Ч. II.

8 Геродот. См. коммент. 5, разд. II. Ч. I.

9 Дарий I Гистасп. Персидский царь из династии Ахеменидов (522 — 486 гг. до н. э.). Около 514 г. до н. э. совершил военный поход против скифов Северного Причерноморья, который закончился отступлением персидской армии.

10 Корнелий Тацит (ок. 56 — ок. 117 гг. н. э.). Римский историк, широко известен своими историческими трудами "История" (в 14 кн., из которых дошли до нас 1 — 4-я кн. и начало 5-й) и "Анналы", посвященными жизни Рима и всей империи.

11 Роксоланы. Название племени, создавшего крупный военно-политический союз кочевых племен с центром в Северном Приазовье. Роксоланы — выходцы из среды сарматов Поволжья и Приуралья. Во И — I вв. н. э. отвоевали у скифов степи между Доном и Днепром. В I в. н. э. они занимали степи к западу от Днепра. Около 70 г. совершили набег на Мезию.

12 Отон (Оттон). Римский император (15 января — 17 апреля 69 г. н. э.), сменивший Гальбу.

13 Сарматы. Общее название ираноязычных племен, расселившихся со II в. до н. э. по IV в. н. э. в степях от Тобола до Дуная (см.: СИЭ, т. 12, с. 559).

14 Туркоманы. Прав, туркмены.

15 На северном Кавказе гость находился под защитой хозяина до тех пор, пока пребывал в его жилище, за его пределами он мог быть ограблен соседями или даже самим хозяином (см.: Гарданов В. К. Общественный строй адыгских народов. М., 1967. С. 305 — 307).

16 Ширгазы (каз. Сергазы). См. коммент. 3, предисловие.

17 Мараты (Прав. — маратхи). Народность, проживающая в Индии в штате Махараштра.

18 Сергазы (Ширгазы) Каипов. Казахский султан Младшего жуза, сын хивинского хана Каипа (см. коммент. 3, гл. 5. Ч. II). По распоряжению барона О. А. Игельстрома (см. коммент. 72, гл. 5. Ч. II) в 1789 г. был отправлен в Петербург в качестве депутата от казахов. Принимал участие в шведской войне, был произведен в майоры. В 1790 г. сопровождал русское посольство в Бухару, в 1791 г. снова вернулся в Петербург, там же был в 1793 г. в должности адыотанта графа П. А. Зубова. В 1795 г. Сергазы приехал в казахские степи во время выборов в ханы Есима (см. коммент. 60, гл. 5. Ч. II), затем вместе с С. К. Визмитиновым (см. коммент. 81, гл. 5. Ч. II) поехал в Симбирск, а оттуда был отправлен в Петербург, где находился до 1798 г. В 1798 г. вернулся в Казахстан. Умер Сергазы в 1820 г.

Глава Двенадцатая. ОБЫЧАИ

19 Перевод неточен, байбише (бэйбiше) — так называют первую жену в том случае, если у мужчины имеется несколько жен.

20 Не только старшая жена, но и другие жены могут оставить мужа по причине его импотенции, жестокого обращения с ними и проч. Однако разводы у казахов были редки.

21 Это право именуется в научной литературе правом левирата. Вдова, за которую в свое время был уплачен калым, считалась собственностью не только мужа, но и всех близких его родственников. Особенно строго это право соблюдалось, если у вдовы были малолетние дети. Их нельзя было отпускать в род матери или в другой род, если вдова пожелает выйти замуж за представителя другого рода. Вдова, имевшая взрослых детей, могла отказаться выйти замуж за брата или близкого родственника покойного мужа, ее к браку в таком случае не принуждали, но она должна была остаться при родственниках мужа (Аргынбаев X. А. Семья и брак у казахов: Автореф. дис. докт. ист. наук. Алма-Ата, 1975).

22 Батыр Срым. См. коммент. 71, гл. 5. Ч. II.

23 А. И. Левшин под балалайкой, по-видимому, имеет в виду домбру.

24 План Карпин, Плано Карпини. См. коммент. 39, разд. II. Ч. I.

25 Гуюк (Каюк). Внук Чингисхана, ставший после смерти отца Угедея (см. коммент. 15, гл. 1. Ч. II) верховным ханом монголов. Умер в 1248 г.

26 Гайтон. Представитель царского дома в Малой Армении. В XIV в. принял католичество и составил для европейцев на латинском языке сочинение о Монгольской империи под заглавием "Восточная история", (см.: Армянские источники о монголах. Извлечения из рукописей XIII — XIV вв. / Пер. с древнеармянского и перевод А. Г. Галстяна. М., 1962).

27 Пети де-ла-Круа Франсуа (1653 — 1713). Французский переводчик и историк-ориенталист.

28 Григорий Семенович Волконский (1742 — 1824). Князь, оренбургский военный губернатор (1803 — 1817 гг.). С 1817 г. член Государственного Совета.

Текст воспроизведен по изданию: Левшин А. И. Описание киргиз-казачьих или киргиз-кайсацких гор и степей. Алматы. Санат. 1996