Из рапорта М. И. Пономарева главноуправляющему на Кавказе о поездке к туркменам восточного побережья Каспийского моря

25 января 1820 г.

Во исполнение повеления и инструкции (См. док. № 137) вашего высокопревосходительства, данной мне прошлого 1819 г. июня 13-го дня за № 62, имею честь представить на благоусмотрение мои замечания относительно туркменской экспедиции, которую угодно было вам возложить на меня.

Изготовясь всем нужным в Баке (Баку) для туркменской экспедиции, отправился я на корвете “Казань” 18-ю числа июля, отпустив прежде себя шкоут “Святой Поликарп” к острову Саре, для снабжения себя дровами и другими припасами, в коих имел он необходимую надобность, куда и я по тем же самым причинам должен был следовать от острова Сары отправился того ж месяца 24-го числа, взяв направление прямо к туркменским берегам, принял за определительный пункт Белый Бугор, для того, что с одной стороны никто не знал того места, где принято было посольство туркменское в прошлом 1813 г., а с другой, потому, что оный мне казался удаленным на довольное расстояние от границ персидских; не менее и потому, что некоторые господа флотские офицеры признавали Белый и Серебряный Бугор за один и тот же. 28-го помянутого месяца стали на якорь, прямо против Белого Бугра 29-го гвардейского генерального штаба господин капитан Муравьев 4-й был под прикрытием вооруженного гребного судна и переводчик Муратов отправлены на берег для узнания, если ли близ оного какое-либо жилище и имеется ли пресная вода. По 31-е число производимо было испытание, но ничего не успели открыть и хотя рыты были им в нарочитом расстоянии от Бугра, во многих местах копани, и, однако, вода показывалась соленая и горькая. Переводчик Иван Муратов, продолжении сего времени послан был от господина Муравьева разведывать о жилищах, но и он ничего не мог открыть, почему и возвратился на корвете без всяких успехов.

Не оставаясь на первом сем безуспешном испытании, 1-го числа августа снялись с якоря, взяв направление к Астрабаду с тем намерением, чтобы, войдя в приязненный порт и сыскав там туркменских людей, мог бы без сомнения получить и первоначальное сведение о народе и правлении их, дабы потом, сообразясь с данной мне инструкцией, мог бы начать свои операции. Противный ветер заставил несколько времени лавировать, как вдруг увидели идущие близ берегов 10 киржимов (Киржим—большая мореходная парусная лодка) противным нашему курсу; им немедленно сделан бы I сигнал холостым выстрелом из коронады, чтобы они остановились, но [213] киржимы продолжали свое плавание. Видя их непокорствующих, дан был другой сигнал уже с ядром, однако и оным не остановлены, почему принужден был сделать третий выстрел, но и сим ничего на них не подействовало. Дабы не упустить столь удобного обстоятельства, приказал я спустить вооруженное гребное судно и перехватить по крайней мере хотя один киржим, не оказывая, впрочем, никаких людям неприязненных знаков и, взяв с него одного человека, привести на корвет. На сем судне был отправлен переводчик Муратов для объяснения наших требований и уверить их, что мы не имеем никакого неприязненного намерения, но только нужно отобрать сведения, что они за люди и где мы сами находимся. Между тем приказал я поворотить корвет и держаться одного направления с киржимами, чтобы иметь их под выстрелами, делать им в ходе некоторое препятствие и дать через то им страх. Гребное судно с трудом могло перехватить один киржим и, успокоив их через переводчика, взяли с оного старшину и доставили на корвет. Привезенный старшина Давлет-Али объявил, что он туркменец, из аула Гасан-Кулийского, что все те киржимы шли из того ж аула к Нефтяному острову за нефтью и солью. Когда он спрошен был, для чего они не остановились по первому сделанному с корвета выстрелу, отвечал, что они не разумели морских прав. По сим причинам была уважена им потеря, трех выстрелов. Сей старшина на дальние вопросы уверил, что мы точно находимся против Белого Бугра, от которого к югу отстоит на три часа езды залив, именуемый Гасан-Кули, при котором находится аул, состоящий около [из] 150 кибиток, откуда и он сам и все те киржимы; чтобы более получить от него сведения на первый раз, то, обласкав его и успокоив, оставил на корвете в виде гостя и аманата; по дальнем расспросе от него узнал, что от Гасан-Кулийского аула до другого, именуемого Кюмиш-Кулийским (Кюмиш Тепинским) или Серебряным, не более как на полдня езды и состоит из такого ж точно количества кибиток, как и первый, что их даже скот там находится и пользуется пресной водой из речки Гургена, протекающей близ него и выпадающей в море. Так как переводчику Муратову был известен более всех из туркмен Кият, но не знал, в каком ауле имеет он свое жилище (один из бывших посланцев в 1813 г. у генерала Ртищева), то на вопрос, не знает ли он его, отвечал, что с ним из одного аула, однако его там нет, а находится около Астрабада по делам своим.

Доволен будучи сим первым сведением, я приказал взять направление к Серебряному Бугру. 3-го числа пришли на вид оного и увидели стоящий там шкоут “Святой Поликарп”. (Шкоут “Святой Поликарп”, как указывает в своем донесении от 30 сентября 1819 г. М. И. Пономарев, в результате сильных ветров “потерпел в разных важных вещах худобу” и за ненадобностью в десантной команде вместе с ней отправлен был обратно в Баку (см. АКАК ,т. VI, ч. II, 1875 г., стр. 682).) По прибытии с оного командира лейтенанта Остолопова, который объявил, что он уже четвертый день, как там стоит на якоре, поджидая нас, и что туркменцы к нему без боязни и дерзости пристают. Вслед за сим приехали некоторые из них, кои были обласканы и угощены. Они не оставили по сродному азиатцам любопытству наведаться о причинах нашего прибытия к их берегам. Но как известно было, кто они таковы, то и не хотел ни с кем войти ни в какие сношения, до тех пор [пока] не увижусь с Кият-агою. Не оставил, однако, расспросить сих людей, из какого они аула, есть ли у них какой владелец, и не подвластны ли они кому. Отвечали, что владельца над ними никакого нет и никому не подвластны, есть между ними почетные, известные старшины, коих уважают. По сему первому сведению разослал я окружные письма к старшинам, [214] коими приглашал для свидания со мной прибыть на корвет, с сим же вместе отправлен был переводчик Муратов за Киятом. А дабы время не проходило без занятия, то 4-го числа отправлен был на берег под прикрытием господин капитан Муравьев для обозрения местоположения и сделания нужных на оном замечаний, оставив одного старшину на корвете из прибрежного аула в виде аманата.

6-го числа явился ко мне Кият, с которым немедленно вступил в откровенное объяснение, по препоручению от вашего высокопревосходительства на меня возложенному, не опасаясь его ни с какой стороны, потому что он уже был отчасти знаком с русскими и употреблялся по части сей бывшим их владельцем Султан-ханом, но более всего утверждаясь на общем, в первый раз хорошем, об нем отзыве всего почти народа. Сей человек по выслушании от меня о причине приезда нашего к берегам их отвечал откровенно, что туркменцы весьма хорошо помнят первую подобную сему связь с русскими, ибо им ещё и до сих пор весьма чувствительно лишение [от] персиян, что хотя, без сомнение, для туркменцев очень полезно толико выгодное предложение, но, однако, если оставлено будет без точного навсегда утверждения оных, тогда туркменский народ потерпит сугубое разорение и всеконечное бедствие от мстительных соседей своих. Почему и принуждены будут впредь принимать русских как за своих, злодеев, завлекающих по видам своим лишь только в горестное для них положение, для того в третий раз не советовал уже появляться у их берегов, потому что они поступать будут как со своими врагами. Видя его толико искреннее объяснение, старался успокоить именем вашего высокопревосходительства; он, положась на данные мной обещания, начал действовать со всем своим прямым усердием. Находился во все время при мне безотлучно и посредством его отправление в Хиву господина Муравьева 4-го учинено.

С 4-го по 25-ое числа августа продолжались с туркменскими старшинами при Серебряном Бугре сношения, в успехе коих много способствовал Кият-ага. В течение всего времени господин капитан Муравьев 4-й продолжал беспрестанно свои наблюдения на берегу под прикрытием воинской команды, не заметив ни малейшего подозрения со стороны жителей, но, напротив того, еще прислуживали и пожелали даже видеть екзерцицию (Экзерциция — военные упражнения, обучение солдат) русских солдат, что в угодность их берегу и производили оную.

Не видя более надобности быть при Серебряном Бугре, 25 августа снялись с якоря, взяв направление к северу и, по положенному с Кият-агой условию, надлежало мне остановиться против его аула, Гасан-Кули, где должны быть собраны старшины, обитающие по реке Атрек и их первенствующий ефенди (В данном случае в документе употреблено турецкое слово “эфенди”, означающее “господин”) Мамет-Таган-кази. 27-го остановясь верстах в 20 против оного и вместе с господином капитаном Муравьевым 4-ым съехали на берег, взяв с собою переводчика Муратова. Нас приняли в нем учтиво, но казы их ещё не было. 28-го прибыл он и вместе с собравшимися старшинами посетил мою кибитку. После первых взаимных приветствий объявил им намерение нашего к их берегам посещения, они с охотой выслушали и приняли беспрекословно. 29-го провели в совещаниях между собой, а 30 августа, в вожделенный для России день, они торжественно объявили, что на все согласны и в видах, предпринимаемых со стороны нашей, препятствия чинить не будут, для лучшего ж во всем соглашения представили мне избранного от себя поверенным Кият-агу с тем, что они будут на все то согласны, что он ни [215] учинит и снабдили его в том от себя доверенностью, от имени всего народа возложив на него обязанность прибыть к вашему высокопревосходительству. (О приезде Кият-бека на Кавказ см. док. № 127, 128, 129) В продолжении сего времени были производимы разные туркменские увеселения, за что были одаряемы и угощаемы. Окончив в Гасан-Кули с благополучным успехом дела по туркменской экспедиции, поспешил возвратиться в тот же день на корвет с поверенным Кият-агою, а 31 августа снялись, взяв направление прямо к Нефтяному острову, к коему прибыли 2-го числа сентября пополудни в третьем часу и остановились на якоре против видимой обы (Оба — аул, селение), куда немедленно с господином Муравьевым 4-ым и Киятом съехали, там нашли малую часть воды пресной, которую если лучше бы обработать, то может быть гораздо оной будет больше, ниже как ныне её имеется. Узнал также, что на оном есть и лес, но не в большом количестве. 3-го числа снялись с якоря и хотели пройти в пролив между Огурчинским и Нефтяным, но сего учинить было невозможно, потому что глубина стала быть переменна, для чего, опасаясь какого-либо несчастного случая, принуждены были возвратиться и обойти с южной стороны Огурчинский остров, а потом плыть в Балханский залив к Красноводску, имея руководством карту и описания графа Войновича, которая довольно обстоятельно и верно сделана. 10 сентября прибыли в Красноводск и стали на якоре против колодца, называемого Шах-Гадам, в котором воду нашли довольно хорошую и которой весьма достаточно было не только для корвета, но из оного также пользовались из всех близ лежащих аулов и из полуострова Дарджи.

По положении якоря Кият немедленно был свезен на берег для приглашения старшин на корвет из лежащих в Балханском заливе аулов. 13-го числа того месяца собрались старшины и духовные ко мне, кои приняты были и угощаемы; 15-го числа в столь знаменательный день для россиян, они все подтвердили гургенских и атрекских старшин желание безпрекословно, после чего отпущены с корвета.

Приведя с божьей помощью дела по туркменской экспедиции к желаемому предмету, я немедленно занялся отправлением в Хиву господина капитана Муравьева 4-го. На предмет сей употреблен был Кият. Он старанием своим сыскал людей и ускорил поездку в Хиву так, что я уже мог совершенно отправление учинить того месяца 18-го числа. Об успехе дел в пределах хивинских я уже имел счастье представить на благоусмотрение вашего высокопревосходительства при рапорте (Документ не обнаружен) моем минувшего 1819 г. декабря 24-го дня за № 36 подлинный рапорт (См. док. № 142) господина капитана Муравьева того ж декабря 17-го числа за № 50.

Представив на благоусмотрение вашего высокопревосходительства весь ход операций моих со всей подробностью, за сим приступаю к тем замечаниям, на кои обращал я внимание согласно данной мне инструкции.

1. Для видов правительства самыми выгоднейшими местами по восточному берегу Каспийского моря к занятию для складки товаров и других заведений преимущественно нахожу одно при Серебряном Бугре, близ коего впадает в море небольшая речка Гурген, а другое в Балханском заливе у Красноводска... (Опущены сведения, не относящиеся к теме сборника).

2. Народ иомудский безначальный в полном смысле сего значения. Никто ими не управляет и нет ни государя и никакой власти, которая [216] бы означала какое-либо правление, следовательно, и сношений политических со стороны их ни с кем не имеется. Известно однако, что существовало у них некоторого рода политическое бытие, во время бытности у них слабым владельцем Султан-хана, который присылал к генералу Ртищеву своих посланцев, тогда туркменский народ состоявший из трех главных колен, именно: йомутов, гоклен, теке, составлял ханство, но когда посланцы их возвратились без успеха, то первые отложились от власти ханской гоклены и стали зависимы быть более от власти персидской. Хан, видя власть свою поколебленной, оставил место свое и удалился в Хиву, где и ныне находится, теке покорил хивинский хан; йомуты ж, обитающие по восточному берегу Каспийского моря, остались сами по себе, на которых персияне желают производить свои требования, но без дальних успехов. Во всех их главных поколениях, как утверждают жители, значилось: в 1-м от 40 до 50 тыс. семей, во 2-м столько же, а в 3-м несколько больше. Иомутские кочевья начинаются от реки Гурген и простираются вверх до Балханского залива и занимают оный по произволу своему, никого не обселяя и не утверждаясь на одном месте. Гоклены граничат с первыми и тоже кочевья свои имеют вверх по речке Гурген и с соседами своими, йомутами, живут несогласно, а теке, распространясь близ границ хивинских, подпали под власть оного владения. Иомутское поколение имеет свои еще четыре главные разделения, именно: чуни, шереб, куджук и байрамша, они были дети родоначальника поколения иомутского, живут согласно между собой и перемешаны взаимно в аулах. Есть и ещё другие подразделения частные и мелкие, но оные как не составляют никакого особенного влияния, то и внимания особой важности не заслуживают. Главный сих туркменцев недостаток заключается в продовольствии жизненном всякого рода: следовательно, посредством оного можно привязать с большей выгодой народ иомутский к видам правительства. Все вообще изделия отечественные наши могут иметь выгодный изворот, как то: сукно, холст, юфть, простая посуда в быту домашнем, именно: котлы чугунные, деревянные чашки дорожные, железо, сталь, ножики, ножницы и тому подобное, а собственное туркменцев богатство состоит в овцеводстве, в разведении верблюдов и конских заводах. Нефть, соль и отчасти рыбные ловли, впрочем, какие потребности с лучшей пользой в обращении быть могут, то уже от рассмотрения коммерческих взаимных сношений должны быть приспособлены.

3. Связь хивинцев с туркменцами, по-видимому не есть искренняя. Последние имеют крайнюю необходимость в жизненном продовольствии и даже во всем необходимом в домашнем быту, а потому невозможно [им] не быть зависимыми со стороны сих первых. Туркменцы, будучи обижены природой, почему и не могут иначе себя пропитать, как только хищничеством, а как они, сверх того, еще раздроблены на столько частей, сколько есть аулов, и не образуя из себя никакого вида правления, то и не могут над соседями своими взять перевеса или заставить себя уважать. Одни сильные способы со стороны российского правительства могут важное влияние возыметь как на сей народ, так и на самую Хиву и на всех соседей, прилегающих к иомутцам, если только утвердится на прочном основании заведение в местах, к тому благоприятствующих видам правительства, о коих я уже объяснил в 1-м пункте, и буде приведены будут под единую власть непременно.

4. Самая кратчайшая дорога до Хивы, полагаю, быть может, от Красноводска, по ней езды, на опыте дознанной, нужно употребить не менее как от 15 до 16 дней, из прочих же мест, как не испытанных нельзя положиться на одни сведения жителей, которые не всегда основательно свидетельствуют о расстоянии мест своих. [217]

5. Так как хивинский хан не согласился принять те выгодные предложения, какие ваше высокопревосходительство через господина капитана Муравьева предложить ему изволили, то и невозможно было мне никаких мер принять к устранению взаимных неприязненных сношений. А народ туркменский, под именем иомудского, на все сделанные оному предложения с охотой согласен беспрекословно, но сверх того просит принять его под защиту и покровительство всеавгустейшего монарха Александра 1, для чего и прислал от себя поверенных к вашему высокопревосходительству для положения мер.

6. Иомудский народ хотя находится в слабом состоянии, однако на них никто из соседей не нападает, кроме обыкновенно хищническими партиями занимаются взаимно. Сколько можно было заметить, то к соседним персиянам питают непримиримую вражду и готовы по первому зову восстать всеми силами своими на них, а особливо, когда будут еще подкреплены такими способами, в которых они имеют крайнюю нужду и недостаток, именно: в оружии, порохе, но более всего в свинце, и если они будут приведены под одну власть, до чего легко достигнуть можно, когда на обстоятельство сие обращено будет особенное внимание, к чему случай представляется. Так как народ сей окружен соседями ему неблагорасположенными, то и в войне с хорасанцами никакого участия не принимал, равно и принять их за отдаленностью мест своих никак не мог. На случай разрыва с Персией от их можно ожидать сугубого успеха. Как я не встретил никаких дальних сопротивлений со стороны туркменцев во всех сделанных им предложениях, то и не мог равно видеть, как нужно особые меры употребить, чтобы ограничить как их самих, так и видам правительства затрудненье представить. Но, судя по покорности их, смело заключить можно, что они, приняв высокое покровительство императора Александра I, почтут себя довольно счастливыми, когда будут носить имя подданного всероссийского государя... (Копию документа см также в АВПР, ф. Гл. архив 11—18, 1819—1869 гг., оп. 8, д. 1, лл. 21—32 об.)