Библиотека сайта XIII век
ЭРАЗМ РОТТЕРДАМСКИЙ
ПИСЬМО ЭРАЗМА РОТТЕРДАМСКОГО АРХИЕПИСКОПУ КЕНТЕРБЕРИЙСКОМУ УИЛЬЯМУ УОРХЭМУ ОТ 24 ЯНВАРЯ 1506 г.
Данное письмо Эразма Роттердамского Уильяму Уорхэму представляет собой типичный пример гуманистического письма, обращенного не только к своему непосредственному адресату, но и к читающей публике в целом.
Уильям Уорхэм (1450?-1532), прежде чем стать архиепископом Кентерберийским, изучал в Оксфорде юриспруденцию и был адвокатом Королевского суда. Великолепное знание права способствовало тому, что в 1494 г. он возглавил Судебный архив в Лондоне. В 1501 г. Генрих VII назначил его епископом Лондона, а в 1503 г. — лордом-канцлером Англии. В том же, 1503 г. Уорхэм стал архиепископом Кентерберийским. Он был дружен с Томасом Мором и известен своей образованностью и гуманистическими взглядами. В годы правления Генриха VIII Уорхэм был вынужден проводить политику короля в области реформации. Несогласие с этой политикой и интриги побудили его отказаться от поста лорда-канцлера и посвятить остаток жизни исключительно церкви. Кроме того, с 1506 г. и до самой кончины Уорхэм занимал должность канцлера Оксфордского университета.
В сочинениях Эразма неоднократно встречаются восхваления Уорхэма (например, в "Ecclesiastes", в предисловии к "Adagia" изд. 1533 г. и т.д.). Таким образом, высокая оценка Уорхэма в данном письме подкрепляется и другими высказываниями Эразма.
В рассматриваемом письме Эразм повествует о своей работе над переводом трагедий Еврипида "Гекуба" и "Ифигения в Авлиде" на латынь. В том, как он живописует многочисленные трудности, возникавшие в процессе работы, несложно усмотреть настоящую апологию его переводческого труда. Не случайно именно это письмо постоянно использовалось автором в качестве предисловия ко всем изданиям "Гекубы" и "Ифигении". Письмо интересно также тем, что помимо иронической критики в адрес своих предшественников по переводу греческих авторов на латынь Эразм, характеризуя собственный метод работы с текстом Еврипида, высказывает свои соображения по поводу того, каким должен быть подход гуманиста к источнику.
Перевод сделан по изданию: Des. Erasmi Roterodami Opus epistolarum / Eds. P.S. Allen, H.M. Allen. Oxonii, 1906. Vol. 1. P. 417-420.
ЭРАЗМ РОТТЕРДАМСКИЙ, КАНОНИК ОРДЕНА БЛАЖЕННОГО АВГУСТИНА, СЕРДЕЧНО ПРИВЕТСТВУЕТ ПОЧТЕННОГО ВО ХРИСТЕ ОТЦА ГВИЛЕЛЬМА. АРХИЕПИСКОПА КЕНТЕРБЕРИЙСКОГО, ПРИМАСА АНГЛИИ
После того как я решил, о славнейший епископ, перевести греческих авторов (видит Бог, сколь недостойным образом искаженных вздором софистов), дабы тем самым в меру моих сил поспособствовать восстановлению теологии и принести ей пользу, то, чтобы не казалось, будто я рискнул, по греческой пословице, браться за большое, не освоив малого 1, и, как говорят, вторгаться в столь роскошное здание с немытыми ногами, я счел нужным, прежде чем возлагать на себя такую задачу, испытать свои силы в занятиях обоими языками 2, выбрав для этого труднейшее, но все-таки светское дело. Тогда сама его трудность оказалась бы полезной для упражнения, а если бы и случилась какая-то ошибка, то лишь по моей вине, и к тому же она не коснулась бы Священного Писания.
Поэтому, словно вдохновленный неким милостивым божеством на столь дерзкое начинание, я взялся переводить на латынь две трагедии Еврипида — "Гекубу" и "Ифигениюв Авлиде". Затем, когда мне показалось, что таковой пример не будет неприятен мужам, столь сведущим в обоих языках (каких, конечно, в Англии еще немного, но следует без зависти признать, что в науках они достойны восхищения всей Италии), я на несколько месяцев прибег к покровительству благосклонных Муз. И я убедился, сколь упорно они испытывают всякого, кто обращается к их искусству.
Ведь для того, чтобы переводить это (Еврипида. — О.Н.) с хорошего греческого на хорошую латынь, нужен единственный в своем роде мастер, не только великолепно владеющий обоими языками, но также в высшей степени проницательный и неутомимый, каких мало появляется и за столетия, способный снискать в этом деле признание всех просвещенных.
Без сомнения, нетрудно представить, насколько тяжело переводить стихи стихами, но в особенности это относится к стихам столь разнообразным и непривычным, принадлежащим такому древнему и притом трагическому автору, удивительно немногословному и тонкому, все продумавшему, у которого нет ничего случайного, ничего, что можно было бы отнять или изменить, не причинив ущерба. Кроме того, необходим мастер, столь часто имеющий с этим дело и столь искушенный в риторических вопросах, что даже в повседневной жизни он должен всем казаться декламирующим.
К этому следует добавить еще и хоры 3, чьи речи настолько темны, что нужен не обычный переводчик, а скорее какой-нибудь Эдип или даже сам Делий 4, чтобы разобраться в них. К тому же в эти книги проникли искажения по причине отсутствия подлинников; не существует и комментаторов, к которым мы могли бы обратиться.
Поэтому я не удивляюсь, что, когда в наш благодатный век кое-кто из итальянцев отважился приступить к подобной работе и перевел какую-нибудь трагедию или комедию и многие принимались за Гомера, даже сам Полициано 5 остался недоволен своим переводом 6; что кто-то брался за Гесиода, но не вполне удачно, а иной приступал к Феокриту, добиваясь уж вовсе плачевного результата; и наконец, когда Франциск Филельфо 7 превратил первую сцену "Гекубы" в какую-то погребальную речь (о чем я узнал уже после того, как [219] начал свой перевод), этот достойный муж пробудил в нас немалый дух противоречия.
Я же, не устрашенный ни таковыми примерами, ни столькими трудностями, но привлеченный в высшей степени сладостной речью этого поэта, которую признают за ним даже недруги, не побоялся приступить к доселе неведомому делу в надежде, что, даже если эта работа будет иметь мало успеха, благосклонные читатели все же сочтут мои усилия достойными одобрения, а недоброжелательные, в свою очередь, извинят мой труд, столь тяжелый для неопытного переводчика — в особенности же потому, что, отдавая себе отчет во всех сложностях, я добавил к ним свое усердие при переводе: когда я пытаюсь, насколько это возможно, воспроизводить фигуры греческих поэм и почти что самую их ткань, когда стараюсь передать то стих стихом, то слово словом, когда с величайшей тщательностью силюсь приспособить смысл и силу фразы к латинской речи, — или потому, что не особенно одобряю ту свободу при переводе, которую воспринял сам и рекомендовал другим Марк Туллий 8 (совершенно, на мой взгляд, непомерную), или же потому, что я, неопытный переводчик, предпочел бы ошибаться таким образом, чтобы казалось, что я обнаруживаю скорее чрезмерное благоговение, чем своеволие. Пусть лучше выглядит так, будто я сел на мель, нежели несусь в бурю на разбитом корабле. Я предпочел, чтобы образованные люди упрекали меня скорее в недостаточном изяществе и стройности стихов, чем в недостаточной точности. И наконец, принимая решение о способе перевода, я не пожелал уподобляться парафрастам 9 и тем создавать себе уловку, с помощью которой многие скрывают свое незнание и, наподобие каракатицы, проскальзывают в свои убежища, дабы не быть пойманными.
Однако так как теперь уже не одобрят велеречивость латинской трагедии, высокопарные слова и, как выразился Флакк 10, полуторафутовые длинноты, то не стоит вменять мне в заслугу, если, исполняя долг переводчика, я предпочел передать выразительное немногословие и тонкость переводимого автора, а не создавать неуместную напыщенность, которая в высшей степени неприятна как мне, так и другим.
Впрочем, я питаю определенную надежду, что этот мой труд избежит превратных толкований и получит признание за свою ясность и точность, если он будет одобрен также и тобою, высочайший отец, — тобою, которого я без тени сомнения предпочел стольким блестящим князьям и которому готов посвятить плоды этих моих ночных бдений, - ибо я увидел не только величайший блеск фортуны, но и столько учености, красноречия, рассудительности, благочестия, скромности и чистоты, и к тому же человека, настолько благоволящего почитателям прекрасных наук, что звание Примаса никому так не подходит, как тебе, который не только по положению, но в гораздо большей степени благодаря всевозможным добродетелям носит имя первого из первых и является равным образом лучшим украшением королевского двора и высочайшей вершиной церковного достоинства.
Если же случится так, что мое усердие будет одобрено мужем, снискавшим всеобщее одобрение, то мне не придется ни сожалеть об уже проделанной работе, ни откладывать в дальнейшем более серьезного труда на благо теологии.
Прощай и причисли Эразма к тем, кто всей душой предан твоему святейшеству. Лондон, IX календы февраля.
Комментарии
1 В оригинале приводится греческая пословица en tw piqw thn kerameian [marbanein] — "изучать гончарное дело с пифоса (т.е. с самого большого сосуда)" (= браться за дело не с того конца).
2 Подразумеваются латинский и греческий языки.
3 Имеются в виду хоры как действующие лица древнегреческой трагедии.
4 Эдип — в древнегреческой мифологии легендарный царь Фив, благодаря своей мудрости разгадавший загадку Сфинкса. Делий (Делосский) — эпитет Аполлона, оракул которого находился в Дельфах и отличался туманностью и двусмысленностью предсказаний.
5 Анджело Полициано (1454-1494) — выдающийся итальянский поэт и филолог эпохи Возрождения.
6 Известно, что Полициано перевел II-V части "Илиады" на латинский гекзаметр. Причина, по которой он не довел начатого до конца, не ясна. Возможно, Эразм ссылается на рассказ о том, что в 1468 г. Полициано бросил перевод, чтобы написать "Стансы" для Джулиано Медичи.
7 Франческо Филельфо (1398-1481) — итальянский поэт эпохи Возрождения.
8 Марк Туллий Цицерон (106-43 гг. до н.э.) — крупнейший политический деятель поздней Римской республики, выдающийся оратор и писатель.
9 Парафраст — автор описательного перевода.
10 Квинт Гораций Флакк (65-8 гг. до н.э.) — выдающийся поэт эпохи ранней Римской империи.
(пер. О. Э. Новикова)
© текст - Новиков О. Э. 1997