ДУЭЛЬ В МОСКОВИИ 1637 ГОДА

ДУЭЛЬ В МОСКОВИИ 1637 ГОДА

- За Люксембургским дворцом. Это прекрасное место для такого рода прогулок.
- Хорошо, я там буду.
- Когда?
- В шесть часов.

(А Дюма. Три мушкетера)

 

... слово за слово, дошло было до драки: обнажили шпаги и стали в позитуру, будучи по пояс в снегу...

(Г. Р. Державин. Записки из известных всем произшествиев и подлинных дел, заключающие в себе жизнь Гаврилы Романовича Державина)

Летний день 6 июня 1637 г. клонился к вечеру. На Бронной слободе в Москве (где ныне Большая и Малая Бронные улицы), в тихом переулке с поэтичным названием Старые Палачи (ныне — Палашевский переулок) прохожих было совсем не видать — хозяева за высокими частоколами дворов не бездельничали. Народ здесь жил справный — мастера-оружейники, кузнецы, ювелиры — русские и иноземцы. Жена одного из таких слобожан, Томилы Сенника, как она сама вспоминала, "поранее вечерни" копалась в огороде, когда услыхала на улице громкую немецкую ругань и шум драки. Прильнув к частоколу, она увидела, как из ворот соседа напротив, мастера-серебряника Генриха Арнса, выскочили его постоялец, сержант Петр Фальк, и другой сержант, Григорий — Томас Грельс (русские обычно звали его Григорий Томосов). "А у них де в руках по шпаге наголо, и вышед, начали шурмовать (т.е. фехтовать. — Ю. Э.), и перед вороты... Григорий ударил шпагою по руке Петра Фалька, и Петр де Фальк поколол Григорья до смерти", — рассказывала эта единственная свидетельница.

Когда на шум сбежались окрестные жители, они увидели, что "Григорей Томосов лежит против Индрикова двора серебряника мертв". Убийца не прятался, видимо стоял рядом. Генрих Арнс послал свою служанку Ульянку за друзьями Грельса, жившими на Петровке. Вскоре они подошли — служилые иноземцы Михаиле Цыпр, Юрий Пороцкий, Генрих Дал. Попросив соседей быть свидетелями, они задержали Фалька, положили тело на телегу, и посадив туда же Анну, жену Фалька, поехали в Иноземский приказ, ведавший службой и судом иностранных наемников.

В то время в Москве жило уже довольно много иноземцев, причем пока еще не в отдельной слободе, а по всему городу. Среди них больше всего было военных наемников (это характерная особенность всех европейских армий того времени). Россия только что проиграла войну с Польшей за Смоленск, армия боярина М. Б. Шеина капитулировала. Мужественный воевода обращен был правительством в козла отпущения и казнен "за измену". На самом же деле выявилась слабая подготовка армии — дворянская конница не дисциплинирована, казаки бунтовали, иноземцы не надежны.

После войны началось формирование "полков нового строя", для чего активно нанимались иностранные офицеры и солдаты. Комплектовались даже целые национальные отряды. В документах того времени сохранились сведения об "англицких", "греческих", "немецких", "волошских" и даже "шкотских" и "ирлянских" ротах на русской службе. Среди них встречались и настоящие военные специалисты — например, представители известных шотландских семейств Брюсов и Гордонов. Многие же были просто искателями приключений и [457] хорошего жалованья, а то и с самозванными офицерскими чинами. Знаменитый соратник Петра генерал Патрик Гордон вспоминал в своем "Дневнике", как удивился, когда ему, боевому и высокообразованному офицеру знатного рода, при найме на русскую службу предложили... показать ружейные приемы. Вскоре он выяснил, сколь не излишним был этот экзамен: ему самому приходилось отсеивать некомпетентных авантюристов. Поединки в этой среде были в обычае. Во время осады Смоленска полковник Лесли в ссоре застрелил полковника Сандерсона; через десять лет, в 1643 г., сержант Седлинд заколол в Москве на дуэли золотых дел мастера Томсона и... женился на его вдове. Генерал Патрик Гордон в своем дневнике (а вел он его все 38 лет службы в России) отмечал, что, например, в октябре 1662 г. полковник Штрассбург заколол на дуэли полковника Литскина, а в декабре в Москве решили драться офицеры Мевс и Бурнат, но Гордон их помирил; рассказал он и о своей дуэли: у него же на пирушке поссорился с ним майор Монтгомери; наутро стрелялись на пистолетах, верхами; оба промазали и, спешившись, вынули шпаги, но секунданты заметили, что оружие разного типа и отложили поединок, а назавтра их помирили.

Таким образом, с обычаем этим в России были уже знакомы, хотя в быт он еще не вошел (правда, известен случай, когда присужденные к судебному поединку — "полю" дворяне отказались биться с простолюдинами). Дворяне русские издавна привыкли защищать не индивидуальную, а родовую честь. А род, его место в иерархии других родов на государевой службе защищался особым распорядком — местничеством. Любой член рода должен был стерпеть личные унижения, но не признать назначения "ниже", чем было у его предков... И знатность понималась не абстрактно — как древность рода, а по числу предков в высоких чинах. Поэтому принципиально иной способ защиты чести — чести индивида, был чужд обществу, где роды, кланы и другие корпорации взаимодействовали с более мощной, чем на Западе, государственной машиной.

Итак, к вечеру 6 июня у ворот Иноземского приказа появилась странная процессия — три обвинителя привезли телегу, а на ней — "...того Григорья положа на телеге, а Фалькова Петрова жена Анна тут же сидит на той телеге..." Привели они и самого Фалька. Князь Иван Борисович Черкасский, начальник приказа, велел дьяку Василию Ртищеву снять первые показания — "расспросные речи". Михайло Цыпр с товарищами заявили, что, по их сведениям, "Петр Фальк заложил у того Григорья карабин в дву рублех и тот де Григорей учал у того Петра просить по закладу денег, и тот Петр за то ево, Григорья, пьян проколол шпагою до смерти". Анна, жена Фалька, показывала иное: "пришел к мужу ее на двор сержант Григорей, и учал с тем Петром шуметь и бранитца, и браняся де пошли они за ворота, и учали позыватца на поединок, и она де Анна от того де их поединку унимала на своем дворе, и они де з двора сшед промеж собою пошли на поединок. И муж де ее тово Григорья поколол до смерти, а за што у них была брань и драка, тово она не ведает, и рознимав их, ушла от них у себя на дворе в баню". Приказный дьяк безмятежно зафиксировал, вероятно, сбивчивую взволнованную речь женщины, которая еще недавно металась между двумя разъяренными машущими шпагами мужчинами.

Допросили и виновника. Он через переводчика показал: "пришол де к нему на двор тот немчин Григорей насилством и учал ево бить по щекам и жену ево бранить всякими позорными бранми, и учал тово Петра тот Григорей звать на поединок, пьян же, и он же Петр, вышед из двора на улицу в переулок, что в Старых Полачах за Тверскими вороты, на поединке поколол ево в груди против сердца, и он от тое раны умер, а заколол ево не умышленьем, на поединке со пьяна".

Дело осложнилось. Поединок никогда не признавался русским уголовным правом, даже тогда, когда он уже вошел в дворянский быт. К концу XIX века [458] возникло юридическое противоречие. Тогда в воинский устав впервые ввели пункт об обязательной офицерской дуэли (старая мораль ветшала и нуждалась в поддержке — вспомним "купринских" офицеров); но по уголовному кодексу участники дуэли продолжали считаться соучастниками убийства или покушения. Впрочем, и в XVII, и в XIX столетиях власти часто смотрели на это сквозь пальцы, тем более, что речь шла об иноземцах и их обычаях. Однако в данном случае имело место убийство заимодавца — прямое уголовное преступление.

Через день, 8 июля, князь Черкасский передал дело в другое ведомство — в Приказ сбора ратных людей, в ведении которого, очевидно, находился сержант Фальк — приказ этот занимался комплектованием полков (Фальк, наверное, еще не был назначен). У начальника приказа, боярина Ивана Петровича Шереметева сержант признался, что "карабин де ево у нево, у Григорья Томосова, в закладе, есть", но утверждал, что "поколол де ево не за карабин", а "на поединке со пьяна", добавив ряд колоритных деталей — приходил к нему Григорий "пьян ко двору трижды, и бил ево шпагою и крыжом (т.е. эфесом. — Ю. Э.), по голове трижды и звал на поединок".

Историей заинтересовался сам царь Михаил Федорович; она была ему "чтена" и он велел 13 июня все перепроверить: "послать обыскать окольными людьми, где у них учинилась драка, на улице или у ково во дворе, по каково время видели их, ввечеру или в ночи?" Опрошено было 24 человека, но безрезультатно. Единственная сторонняя свидетельница, жена Томилы Сенника, с которой мы начали рассказ, не понимала по-немецки, но припомнила, что о долге в два рубля слыхала от своей соседки — тещи Петра Фалька. Последнее дает основание предположить, что Фальк был человеком молодым и женился недавно — он еще не знал русского, нет в деле и названия его полка. Анна, жена его, также была иноземкой (иначе Фальку пришлось бы принять православие), но из обрусевшей семьи, поскольку и она и ее мать говорили по-русски. Два рубля были тогда солидной суммой; ведь годовой оклад такого как Петр рядового иноземного воина в тридцатые годы XVII в. составлял 15-25 рублей (в военное время, правда, платили больше, а иноземный офицер-дворянин мог получить и поместье). Обвинение в убийстве заимодавца позволяло применить к посаженному "за приставы" Фальку пытку. Скорее всего Фалька подымали на дыбу: 3 сентября 1639 года "по государеву цареву... указу... боярин Иван Петрович... немчина Петра Фалька у пытки роспрашивал... и немчин Петр... пытан, и с пытки говорил те же речи, что и в роспросе, у пытки, а иного ничего не говорил".

В застенке несчастный который раз пытался доказать, что "убил он... не умышленьем и ни по чьему наученью без хитрости со пьяна, не ведая государского указу, чая как и в их землях вызываются на поединок". Но обычаи в "их землях", здесь были не в указ, а вот обвинителей — Михаила Цыпра с товарищи по указу государя (которому 18 ноября опять докладывали дело), допросили, нет ли у них какой вражды или тяжбы с Фальком? Они отрицали. Из тюрьмы Фальк слал жалобные челобитные: "Царю государю Михаилу Федоровичу... бьет челом бедной и заключенной иноземец сержант Петрушка Фалк... В прошлом, государь, году пришол ко мне... Томос Грельс пьян, и учал меня лаять матерны и всякою неподобною лаею, и учал меня вызывать на поединок, и ударил меня шпагой по уху, и я тем ухом не слышу. И я, холоп твой, не стерпя тово позору и побои вышел за ворота на улицу, и он погнался за мною, и хотел меня сколоть шпагою. И я... от нево оборонясь, и он набежал на мою шпагу и накололся, от того ему смерть случилась. И в том я, холоп твой, пытан накрепко, и посажен в чепь и в железа, и твоего царского жалованья корму не дают мне седмой месяц. И с тех мест (т.е. пор — Ю. Э.) по ся место сижу в заключенье, со всяческие [459] нужи вконец погиб". Отчаявшись, Фальк взывал: "вели, государь, меня крестить в православную крестьянскую веру, чтоб мне, бедному холопу твоему, сидя в чепи и в железах в неверии голодною смертью не умереть".

Бросается в глаза простодушие этой просьбы, основанной на известном обычае заметного смягчения наказания иноверцу, принявшему православие — неясно, чего больше страшится узник — умереть "в неверии" или "голодной смертью". Решения почему-то не последовало, хотя, судя по пометам на челобитных, государь дважды, 25 и 28 ноября, приказывал докладывать себе дело. Прошло еще полтора года: о злосчастном дуэлянте, похоже, забыли. Точку в его печальной судьбе ставит челобитная тюремного пристава Уварки Бурсукова, поступившая в приказ в марте 1642 г.: "...дан был мне... за приставы немчин Петр Фальк в убивственном деле. И в нынешнем во сто пятидесятом году на масленой недели в четверг в ночь тот немчин Петр Фальк умер..."

Так завершилось одно из первых в отечественной истории столкновений "невольника чести" с набиравшей мощь бюрократической машиной. Впереди еще очень многое — и укрепление самосознания русского дворянства в ходе борьбы за политические права (а также за окончательное закрепощение крестьян), и отмена местничества, изжившего себя даже для аристократов, и перенимание западных манер, не во всем одобрявшееся даже Петром: обнаружив, что его гардемарины в Голландии и Венеции не только штудируют навигацию, но и лихо рубятся на дуэлях, царь вставил кары за дуэли уже в свой "Морской устав".

Расцвет же русского поединка пришелся на XIX в. — период заката холодного оружия как боевого. Да и скакать со шпагой в нашем климате, "по пояс в снегу", как молодые Державин и Хвостов, было смешно и несподручно. И потому царем российской дуэли станет безжалостный неромантичный убийца — пистолет. Такой бой был ближе к живучим народным представлениям о "божьем суде". За шпагой стояли крепость руки, мастерство, просто "кураж", а за пулей — судьба. Недаром на Западе выдумали легенду о "русской рулетке". Пистолет еще успеет лишить Россию у барьера двух величайших поэтов; от этих трагедий до фарсов "серебряного века", типа дуэлей Волошина с Гумилевым и Гучкова с Милюковым, не пройдет и ста лет. В последние предреволюционные годы войдут в моду дуэли между депутатами Государственной Думы, а благороднейший В. Д. Набоков будет взывать к их разуму в попытке объяснить им разницу между всеобщим равенством и всеобщей претензией на "благородство".

Первая мировая война вырубила дворянско-офицерский корпус Европы и смела саму традицию "смывания кровью" оскорбления: слишком много ее пролилось. А наша гражданская окончательно погребла останки "благородства" и в политическом поединке. Последние "невольники чести" — Гумилев и Набоков — пали также от пули, но не у барьера, а от рук подлецов-убийц, хотя и противоположных политических убеждений.

Таковы "начало" и "конец" еще не написанной истории российской дуэли1.

Дело находится в составе фрагментов фонда Пушкарского приказа, включенных в Архив Оружейной палаты (РГАДА. Ф. 396. On. 1. Ч. 36. Д. 53 310. Л. 1-15). Столбец из 15 листов, расклеен, реставрирован, скреп нет. На л. 1 об. — помета приказного дьяка, на лл. 14 об. и 15 об. — подписи свидетелей и рукоприкладство за пристава. Публикуется по современным "Правилам издания исторических документов"; царский титул в формулярах челобитных и др. документов опускается. [460]


ДЕЛО О ДУЭЛИ В МОСКВЕ СЕРЖАНТОВ ПЕТРА ФАЛЬКА И ТОМАСА ГРЕЛЬСА

Царю государю и великому князю Михаилу Федоровичю Всея Русии бьет челом холоп твой бедной и заключенной иноземец нового выезду саржант Петрушка Фальк. В прошлом государь во 147 году июня в б де[нь] пришол ко мне холопу твоему на подворьишко иноземец Томос Грельс пьян, и учал меня холопа твоего лаять матерны, и всякою неподобною лаею, и учал меня вызывать на поединок, и ударил меня шпагою по уху, и я тем ухом не слышу. И я, холоп твой, не стерпя ево позору и побои, вышел за ворота на улицу, и он погнался за мною, и хотел меня сколоть шпагою. И я, холоп твой от него оборонясь, и он набежал на мою шпагу, и накололся, и от того ему смерть случилась. И в том я холоп твой пытан накрепко и посажен в чепь и в железа и твоего царского жалованья корму мне не дают седмой месяц. И с тех мест и по ся место в заключенье, со всяческие нужи вконец погиб. Милосердый государь [титул], пожалуй меня бедного, вели государь меня крестить в православную крестьянскую веру, чтоб мне бедному холопу твоему, сидя в чепи и в железах, в неверии голодною смертью не умереть, и в том свой царский указ учини. Царь государь, смилуйся пожалуй! /Л. 1/

[Помета — Ю.Э.]: 148 го[да] ноября в 28 де[нь] государь пожаловал, велел о том доложить собя государя /Л. 1 об./

[На аналогичной челобитной Фалька, видимо чуть более ранней — Ю.Э.]: 148 ноября в 25 де[нь] государь пожаловал, велел о том выписать боярину Ивану Петровичу Шереметеву да дьяку Василью Прокофьеву да Михаиле Неверову доложа собя государя /Л. 2-2 об./

/Л. 3/ Написано в доклад.

В нынешнем во 145-м году июня в 8 де[нь] в Приказ сбору ратных людей к боярину Ивану Петровичу Шереметеву да к дьяком Василью Прокофьеву да и Михаилу Неверову из Ыноземского приказу присланы приводные и с роспросные речи за приписью дьяка Василья Ртищова. А в приводных и роспросных речах написано: в Ыноземской приказ нового выезду немцы Михаиле Цыпр с товарищи 3 человека привели иноземку Петра Фалька жену Анну Петрову. А сказали, поколол де шпагою муж ея саржант Петр Фальк саржанта же Григорья Томосова до смерти за Тверскими вороты в переулке к Старым Полочам против Индрикова двора серебрянника. И того мертвого иноземца с нею привезли к приказу. А в роспросе сказали, что муж ее Петр Фальк убил того Григорья за то, что Петр Фальк заложил у того Григорья карабин в дву рублех, и тот де Григорей учал /Л. 4/ у того Петра просить по закладу денег, и тот Петр за то его Григорья пьян поколол шпагою до смерти.

А иноземцова жена Фалькова Анна Петрова в роспросе сказала:

пришел к мужу ее Петру на двор саржант Григорей, и учал де с тем Петром тот Григорей шуметь и бранитца, и браняся де пошли они за ворота, и учали позыватца на поединок, и она де Анна от того их поединку унимала на своем дворе, и оне де з двора сшед, промеж собою пошли на поединок. И муж ее тово Григорья поколол до смерти, а за што у них была брань и драка, тово не ведает, и рознимав их ушла от них у собя на дворе в баню.

И тот немчин Петр Фальк в Иноземском приказе распрашиван, за что он Григорья Томосова поколол до смерти шпагою, по какой [461] недружбе и каким умыслом? И немчин Петр Фальк в роспросе сказал через толмача, а толмачил переводчик Яков Ниэнборх: пришол де к нему на двор тот немчин Григорей насилством, и учал ево бить по щекам, и жену ево бранить всякими позорными бранми /Л. 5/ и учал тово Петра тот Григорей звать на поединок, пьян же, и он де Петр вышед из двора на улицу в переулок, что в Старых Полочах, за Тверскими вороты, на поединке поколол ево в груди против сердца, и он от тое раны умер, а заколол ево не умышленьем, на поединке со пьяна.

А в Приказе сбору ратных людей тот Петр Фальк распрашиван же, а в роспросе сказал, через толмача, а толмачил поручик Карп Детлов: стоит де он Петр за Тверскими вороты у серебреника у Андрея Аренса, и приходил де к нему саржант Григорей Томосов пьян ко двору трожды, и бил ево шпагою и крыжом по голове и звал на поединок, и он де Петр Фальк, вышед перед вороты и ево на поединке со пьяна поколол, и он де Григорей от тое раны умер.

Да он же немчин Фальк роспрашиван: сказали на нево в роспросе в Иноземском приказе нового выезду немцы Михаиле Цыпр с товарищи, что он убил саржанта Григорья до смерти за то, заложил де он у него Григорья карабин в дву рублех, и тот де Григорей учал у него просить по закладу денги, и он Петр за то ево Григорья пьян поколол шпагою до смерти? /Л. 6/ И немчин Петр Фальк сказал, карабин де ево у нево Григорья Томосова в закладе есть, а поколол де ево не за карабин, на поединке со пьяна.

И государь царь Михаил Федорович о том как укажет.

145 г[ода] июня в 13 де[нь] государь указал послать обыскать окольными людми, где у них учинилась драка, на улице ли их, у ково на дворе, по каково время видели их, ввечеру или в ночи.

И про то послано обыскивать. /Л. 7/ А в обыску обыскных людей сказали поп да дьякон да Бронные да Никицкие новые слободы тяглецов 15 человек да 3 человека немец, две немки, всего 24 человека [...] как немчин Петр Фальк убил немчина Григорья Томосова до смерти, и как у них учинилась драка, и о какову пору, в день или в ночи, или ввечеру, и за што у них драка стала, тово они не ведают. /Л. 8/ В обыску один человек переводчик сказал, слышал он от сторонних людей, и от Ындрика серебрянника, у ково та драка на дворе учинилась, что де пришел тот саржант Григорей Томосов к Петру Фальку просить долгу, и промеж де ими у того Индрика учинилась драка, и как де Григорей Томосов пошел от него Петра с двора, и Петр де Фальк, вышед за ним Григорьем с шпагою, и поколол ево у ворот до смерти. 1 человек ротмистр сказал, слышел де он от людей, что саржант Петр Фальк з Григорьем вызывался на поединок, а как хто ково поколол и о какову пору, тово не ведает. В обыску боярина князя Ивана Борисовича Черкасского человека Якова Юрюкозина жена сказала: видела она, что Григорей Томосов лежит против Индрикова двора серебреника мертв, а хто ево колол, тово не ведает. А приведена де тут Петрова жена Фалькова и поставлена в ногах. /Л. 9/ Бронные слободы тяглеца То милкова жена Сенника сказала: июня де в 8 де[нь] видела она с своево огорода сквозь частокол, поранее вечерни, сошли с Индрикова двора серебряника два немчина, и у них де в руках по шпаге наголо, и вышед, учали шурмовать. И перед вороты де Индриковыми Григорей ударил шпагою по руке Петра Фалька, и Петр де Фальк поколол Григорья до смерти, и слышала де она от людей и от Петровы тещи Фалька, что приходил тот Григорей к Петру Фальку просить долгу, а [462] долгу де было 2 рубли, и за то де у них стала брань, Григорья убил до смерти. /Л. 10/

И 148 г[оду] сентября в 3 де[нь] по государеву [титул] указу боярин Иван Петрович Шереметев да дьяки Василей Прокофьев да Михайло Неверов немчина Петра Фалька, по какому он умышленью или по чьему наученью немчина Григорья Томосова убил до смерти, у пытки роспрашивали. И немчин Петр Фальк у пытки через толмача в роспросе сказал, а толмачил Посолского приказу толмач Елисей Елисеев: в прошлом де во 145 году пришел к нему Петру на двор товарищ ево немчин же Григорей Томосов пьян и учал ево Петра бранить и ударил ево по руке шпагою, и он де Петр вызвал его с того двора на поединок, и его поколол шпагою, и он от того умер. А убил он Петр того Григорья не умышленьем и не по чьему наученью, без хитрости со пьяна, не ведая государского указу, чая то как и в их землях в немцах вызываютца на поединок. /Л. 11/ И немчин Петр Фальк пытан, и с пытки говорил те ж речи, что и в роспросе у пытки, а иного ничего с пытки на себя не говорил. И боярин Иван Петрович Шереметев да дьяки Василей Прокофьев да Михаиле Неверов велели роспросные и пыточные речи ево записать, а его Петра до государева указу велели приставу Офонасью Степанову держать у себя за приставом. /Л. 12/ И 148 году ноября в 18 де[нь] по сей выписке государя [титул] боярин Иван Петрович Шереметев да дьяки Василей Прокофьев да Михайло Неверов докладывали.

И государь [титул] слушав выписки, указал иноземцов, которые привели саржанта Петрову жену Фалькову в Иноземской приказ. Михайлу Цыпра с товарищи, трех человек, допросить, до саржанта Петра Фалька какое дело есть ли. И в Иноземской приказ по Михайло Цыпра с товарищи память посылана, и генваря в 10 де[нь] в Приказе сбору ратных людей боярину Ивану Петровичу Шереметеву да дьяком [...] Иноземского приказу пристав Иван Патреке[ев] подал память, а в памяти пишет: /Л. 13/

Лета 7148 генваря в 3 де[нь] по государеву [титул] указу боярину Ивану Петровичу Шереметеву да дьяком [...] в Ыноземской приказ к боярину князю Ивану Борисовичу Черкасскому да дьяку Василью Ртищеву в памяти за твоею Михайловою приписью написано: велети прислати в Приказ сбора ратных людей к тебе, боярину Ивану Петровичу Шереметеву и к дьяком, немец Михаилу Цыпра с товарищи трех человек к допросу [...] и тое немцы [...] Михайло Цыпр да Юрьи Пороцкой да Индрик Дал, из Иноземского приказа посланы в Приказ сбора ратных людей к тебе, боярину Ивану Петровичу Шереметеву. /Л. 14/

И иноземцы Михайло Цыпр да Юрья Пороцкой по допросу сказали, как де саржант Петр Фальк саржанта Григорья Томосова убил до смерти, и их в те поры тут не было, а прислал де к ним на двор, где они стояли, на Петровку, серебреник Индрик Арнс служащую свою русскую жонку Ульянку, и та де жонка сказала, пришол де к Григорью на двор товарищ его саржант Григорей Томосов к саржанту ж Петру Фальку за коробин долгу дву рублев просить, и у них у Григорья с Петром учинилась брань, и дрались на дворе ручным боем, и после де того оба они сошли за ворота и за вороты де на улице, и Петр Фальк Григорья поколол шпагою до смерти. И они де было пошли того Григорья смотреть, ажно де того Григорья положа на телеге, а Фалькова Петрова жена Анна тут же сидит на той же телеге, везут [463] его в город, а им де попались у Тверских ворот и они тут же за телегою пошли в город и Петрову жену отвели в Иноземской приказ, а до Петра де Фалька им никакова дела нет, а в вине ево волен Бог да государь. /Л. 14 об./ [на обороте — подписи по-немецки — Ю. Э.]

/Л. 15/ Царю государю [титул] бьет челом холоп твой Уварка Бурсуков. Дан был мне холопу твоему за пристава немчин Петр Фальк в убивственном деле. И в нынешнем во сто пятидесятом году на Масленой недели в четверг в ночь тот немчин Петр Фальк умер, и хоронили государь, немцы, Иван Юрьев да Левонтей Лендрус. Милосердый государь [титул], пожалуй меня, холопа твоего, вели государь челобитье мое записать. Царь государь, смилуйся пожалуй! /Л. 15 об./

К сей челобитной рязанец Василей Зарецкой в Уварове место Барсукове по ево веленью руку приложил.

РГАДА. Ф. 396 (Архив Оружейной палаты). On. 1. Ч. 36. Д. 53 310. Л. 1-15 об.

Текст воспроизведен по изданию: Дуэль в Московии 1637 года // Археографический ежегодник за 1997 год. М. 1997

© текст - Эскин Ю. М. 1997
© сетевая версия - Тhietmar. 2004
© OCR - Шуляк А. 2004
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Археорграфический ежегодник. 1997