СОЧИНЕНИЯ ЦАРЯ

АЛЕКСЕЯ МИХАЙЛОВИЧА

Письма к стольнику А.И.Матюшкину

1

(25 мая 1650 г., Тарасовка)

От царя и великого князя Алексея Михаиловича всеа Русии столнику нашему Афанасью Ивановичю Матюшкину: как к тебе ся наша грамота придет, и тыб записывал, в которой день и которого числа дождь будет, да отписать бы тебе о птицах, как их носят и как они летят, и что на Москве и у вас делаетца, про все подлинно, и хто Карпунькину птицу носит, и встал ли Карпунька; да на нашем стану в селе Танинском новой сокольник Мишка Семенов сидел у огня да, вздремав, упал в огонь, и ево из огня вытощили — немного не згорел, а как в огонь упал, и от того он и не слыхал; да однолишно б вам по нашему указу кречетами и челигами промышлять не оплошно за одно, и выпуск им давать сколько Бог помощи подаст; да прислать бы тебе фунт квассов жженных с стадным конюхом с Мишкою Мартыновым, которой к тебе с сею нашею грамотою приедет. Писано на нашем стану на реке на Клязме в деревне Тарасовке, лета 7158 Майя в 25 день.

(Вскоре после 19 июня 1657 г.)

Брат! буди тебе ведомо: у Матвея Шереметева был бой с Немецкими людми, и дворяне издрогали и побежали все, а Матвей остался в отводе и сорвал Немецких людей; да на встречю иные пришли роты, и Матвей напустил и на тех с неболшими людми, да лошадь повалилась, так его и взяли; а людей наших всяких чинов пятдесят один человек убит, да ранено тридцать пять человек; и то благодарю Бога, что от трех тысеч столко побито, а то все целы, потому что побежали, а сами плачют, что так грех учинился. И мы людей полторы тысячи прибавили к тем трем тысечам, и воеводу послали Хованского тараруя, да из Полоцка князь Осипа, да с ним конных три да солдат две тысечи, да Пронскому князь Ивану со всеми конными и пешими с двемя тысечами велели стать в Друе, для помочи, и велел каждому, прося у Бога милости, промышлять над ратными людми Немецкими. А с кем бой был, и тех Немец всего было две тысячи, наших и болши было, да так грех пришел. А о Матвее не тужи: будет здоров, вперед ему к чести; радуйся, что люди целы, а Матвей будет по прежнему. А потом здравствуй, и не унывай, и нас не забывай! [494]

(12 октября 1658 г., Москва)

От царя и великого князя Алексея Михаиловича, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержца, стольнику нашему и московскому ловчему Афонасью Ивановичю Матюшкину: Октября в 12 день писал к нам, великому государю, столник наш и воевода князь Иван Хованской с товарищи и прислал с сеунчом: милостию Божиею и Пречистые Богородицы помощию и всех святых молитвами, и нашего великого государя и сына нашего благоверного царевича и великого князя Алексея Алексеевича всеа великия и малыя и белыя Росии счастием, и отца нашего и богомольца великого государя святейшаго Никона патриарха московскаго и всеа великия и малыя и белыя Росии молитвами, он, князь Иван с товарищи и с нашими великого государя ратными людми, графа Магнуса и Немецких людей побили и языки и знамяна и барабаны поймали многие, да на том же бою взяли и ево магнусово знамя, а немецких енералов и полковников и подполковников и иных начальных людей на том бою убито двадцать человек, рейтар восемь сот человек, салдатов две тысечи человек. Писан в царствующем граде Москве в наших царских хоромех, лета 7166 Октября в 12 день.

(8 июня 1660 г., Москва)

От царя и великого князя Алексея Михайловича, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержца, стольнику нашему и московскому ловчему Афонасью Ивановичю Матюшкину от нас, великого государя, милостивое слово: милостию Божиею родился тебе сын Федор, и мы, великий государь, жалуючи тебя поздравляем, и указали тебе быть к Москве на время и видеть наши государские пресветлые очи; а быв на Москве и видев наши государские пресветлые очи, быти тебе у нашего великого государя дела в Липетцкой волости по прежнему. Писан в царствующем граде Москве, в наших царских полатах, лета 7168 Июня в 8 день.

(7 июля 1660 г., Москва)

От царя и великого князя Алексея Михайловича, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержца, стольнику нашему и московскому ловчему Афонасью Ивановичю Матюшкину наше государево милостивое слово; да буди тебе ведомо, что Поляки боярина нашего и воеводу князь Ивана Андреевича Хованского за ево беспутную дерзость, что он кинулся з двемя тысечи конными да с тремя приказы московскими противу двадцати тысечь и шел не строем, неуспели и отыкатца, а конные выдали — побежали, а пеших лутчих людей [495] побили з две тысечи человек, а конных малая часть побито, да Михаиле Ознобишина убили ж. И збираетца ныне боярин князь Иван Андреевич (Хованский) в Полоцке; да посылаем мы, великий государь, боярина нашего и воеводу князь Юрья Алексеевича Долгорукова в прибавку, а с ним рейтар и сотни и пеших стрельцов и салдат лутчих людей шестнатцать тысечь человек, да Черкас двадцать пять тысечь человек, да ис Киева Руских людей с Черкасы же четыре тысечи человек и за тем не ходил на поле тешитца Июня з 25 числа, Июля по 5 число, и птичей промысл поизмешался, и тебе б нашими государевыми птицы промышлять, и быть к Москве со птицы Июля к 16 числу; а птицы добыли нарочито: Парфеньевы статьи двенадцать коршаков, Терентьев кречет добыл шесть коршаков. Писан на Москве лета 7168 года Июля в 7 день.

Нарядись в ездовое платье да съезди к сестрам, будто ты от меня приехал, да спрошай о здоровье, да скажи, что я буду в воскресенье, что будет, а то конче что в понеделник часу в четвертом дни. Да извещаю тебе, што тем утешаюся, што столников безпрестани купаю ежеутр в пруде; Иордань хороша сделана, человека по четыре и по пяти и по двенадцати человек, за то: кто не поспеет к моему смотру, так того и купаю; да после купанья жалую, зову их ежеден, у меня купалщики те ядят вдоволь, а иные говорят: мы де нороком не поспеем, так де и нас выкупают да и за стол посадят; многие нороком не поспевают. Да сходи к архимариту Чудовскому, да спроси от меня о спасеньи, да молви ему от меня, штобы молебен у Чюдотворца при тебе за мое здоровье отпел, да молви ему от меня, штобы благословил голубьи на мелнице половить. Да отпиши ко мне обо всем.

Письмо Никону о смерти патриарха Иосифа

Список з государевы грамоты слово в слово. Избранному и крепко стоятельному пастырю и наставнику душ и телес наших, милостивому, кроткому, безлобивому, но и паче же любовнику и наперстнику Христову и рачителю словесных овец.

О крепкий воине и страдальче царя небеснаго, о возлюбленный мой любимиче и содружебниче, святый владыко, моли за мя, грешнаго, да не покроет мя тимения глубины грехов моих твоих ради молитв святых. И надеяся на твое пренепорочное и безлобивое и святое житие.

Пишу сице светло сияющему в архиереях, аки солнцу, светящему по всей вселенней, тако и тебе, сияющу по всему нашему государству благими нравы и делы добрыми, великому господину и богомольцу нашему, преосвященному и пресветлому митрополиту Никону [496] Новгородцкому и Великолутцкому, собинному нашему другу душевному и телесному. Спрашиваем о твоем святительском спасении, как тобя, света душевнаго нашего, бог сохраняет? А про нас изволиш ведать: и мы по милости божий и по вашему святительскому благословению как есть истинный царь християнский наричеся, а по своим злым, мерским делам не достоин и во псы, не токмо в цари. Да еще и грешен. А нарицаюся ево же, светов, раб, от кого создан.

И вашими святыми молитвами мы и с царицею, и с сестрами, и з дочерью, и со всем государством майя по ... (Пропуск в издании 1988 г. — Примеч. ред. изд. 2000 г.) число дал бог здорово.

Да буди тебе, великому святителю, ведомо, за грехи всего православного християнства, но и паче и за мои окаянные грехи, содетель и творец и бог наш изволил взять от здешняго прелестнаго и лицемернаго света отца нашего и пастыря великого, господина кир Иосифа, патриарха московскаго и всеа Русии, изволил его вселити в недра Авраама и Исаака. И тебе б, отцу нашему, было ведомо, а мати наша соборная и апостольская церкви вдовствует зело слесно и вельми сетует по женихе своем. И как в нее войтить и посмотреть, и она, мати наша, как есть пустынная голубице пребывает, не имущи подружия, так же и она, не имый жениха своего, печалует. И все переменилось, не токмо в церьквах, но и во всем государьстве духовным делам зело разсужения нет, и худо без пастыря детем жить.

А как великий отец наш и пастырь, святейший Иосиф патриарх, встречал Иева патриарха, и как на осляти ездил вход Иерусалим, и как ево не стало — и то писано под сею грамотою. А я тебе потом, великому господину, челом бью, и паки возвращайся господа ради поскорее к нам обирать на патриаршество именем Феогнаста. А без тебя отнюдь ни за что не примемся. А потом прошу от тобя благословения и прощения со всем государством. И потом благосердне челом бью. Писан на Москве лета 7160 майя в “...” день.

А в концы в подлинной грамоты пишет: Подписал яз, своею рукою, раб божий царь Алексей всеа Русии.

А у тое ж подлинной грамоты пишет на подписке: Богомольцу нашему и преосвященному Никону, митрополиту новгородцкому и великолутцкому.

А печать у тое грамоты воска чернаго, орел двоеглавый.

Повесть о преставлении патриарха Иосифа

Список с статейнаго списка слово в слово о принесении мощей в царствующий град Москву Иева, патриарха московскаго и всеа Русии чудотворца, и о преставлении Иосифа, патриарха московскаго и всеа Русии, каков статейной список прислан от [497] государя царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии на дорогу, едучи с Соловков, к великому господину преосвященному митрополиту великого Новагорода и Великих Лук с московским сотником.

Нынешняго 160-го (1652) году принесли великого святителя Иева патриарха мощи априлия в 5 день в понедельник шестые недели часы в оддачю денные в монастырь к пречистой богородицы Страстныя. А встречать посыланы ево святые мощи власти: митрополит казанский и свияжский Корнилей, архиепископ муромский и резанский Мисаило, архимандрит андроньевской Селиверст, спаской игумен из заветошнаго ряду, протопоп ис под колоколов да ис собору священник да диакон, да со властьми въстречали бояре наши — князь Алексей Никитичь Трубецкой да князь Федор Семеновичь Куракин, да околничия наши князь Василей Григорьевичь Ромодановской да Прокофей Федоровичь Соковнин, да дьяк Семен Заборовской. А встретили те ево честные мощи в селе Тушине, за двенатцать верст до Москвы, по Иосифовской дороге. И ис Тушина несли на/лавах стрелцы до самой Москвы. А яз, многогрешный царь, встречал с патриархом и со всем освященным собором и со всем государством, от мала и до велика. И многолюдно таково было, что не вместилися от Тверских ворот по Неглинские ворота. И по кровлям, и по переулкам яблоку негде было упасть. А Пожар весь занят людьми пешими, нельзя ни проттить, ни проехать. А Кремль велел запереть. Ин и так на злую силу пронесли в собор, такая теснота была. Старые люди говорят, лет за семьдесят не помнят такой многолюдной встречи. А мощи Иева патриарха плоти есть не везде, понемногу: а глава цела, а плоти нет, не разселася, как богом сотворена, такова и есть. Шапка на главе вся цела, шитая. И жемчуг весь цел, и горностай у шапки цел, толке мало почернел. Руки целы, пальцов нет.

И патриарх, наш отец, со мною жаловал, плачучи говорил: “Вот, де, смотри, государь, каково хорошо за правду стоять — и по смерти слава”. Да много плакал, мало не во всю дорогу до самого до собору.

И, пришедши, поставили в ногах у Иасафа патриарха, на мосту наверху. И окълали кирпичей, а сверху доска положена, а не заделана, для свидетельства. Почели было свидетельствовать, да за грехи наши изволил бог отца нашего патриарха взять в вечное блаженство. И топере все стало, ожидаем тебя к свидетельству. А чудеса от него есть.

И как почели ево ставить на месте том, и отец наш говорит мне: “Кому ж в ногах у нево лежать?” И я молвил: “Ермогена тут положим”. И он, государь, молвил: “Пожалуй, де, государь, меня тут, грешнаго, погресть”. И как отец наш преставися, и я, грешный, воспомянул ево государевы слова: как мне приказывал, где велел себя [498] положить, и место выпросил, только дня не ведал, в которой день бог изволит взять. И мне, грешному, ево святительские слова в великое подивление, как есть он, государь, пророк, пророчествовал себе про смерть ту свою. Да с тех мест и заболел лихараткою, да трясла ево, ходячи по дням. А к Вербному воскресенью и полехчало. Да пришел утин да грыжа. На злую силу ездил на осляти. А кручиновать добре был: всюду нихто не мог угодить, на всех кручинитца. Да и не служил сам, велел казанскому да властей. А за столом весел таков был. Сказывают, что не ведает, где детца.

Да на Страсъной неделе посылал я в понеделник и во вторник о спасении спрашивать, и он, государь, сам выходил да сказывал: “Есть, де, лехче. Прямая, де, лихаратка — и знобит, и в жар великой приводит”.

Да во вторник ездил отпевать Ивана Григорьева сына Плещеева жену. “А отпевал, де, на злую силу, весь, де, черн в лице,— мне, приехавши, сказывали, хто был на погребенье том, — гораздо, де, болен патриарх”.

А в среду ту ни у заутрени, ни у обедни не был. А я тово и не ведал, что он гораздо болен. Да послал я Василья Бутурлина о спасении ево, великово святителя, спросить: “И ево, де, одва вывели. А говорит, де, хорошо”.

И прииде мне в вечеру помышление тое ж среды, что поитить к нему мне навестить ево. А другое помышление мне прииде, что завтро, де, побываеш. И божиим изволением первое то помышление гораздо почало понуждать итить к нему. И, благословяся у отца своего духовнаго, пошел к нему тое ж среды в вечеру.

И пришел к нему за час до вечера, и дождался с час ево, государя, в Крестовой. И вывели ево одва ко мне. И идет мимо меня благословлять Василья Бутурлина. И Василей молвил ему: “Государь, де, стоит”. И он, смотря на меня, спрашивает: “А где, де, государь?” И я ему известил: “Перед тобою, святителем, стою”. И он, посмотря, молвил: “Поди, государь, к благословению”, — да и руку дал мне поцеловать. Да велел себя посадить на лавке, а сел по левую руку у меня, а по правую не сел — и сажал, да не сел. А вышел ко мне, знать, в самом злом знобу: как почело ево знобить, а он и вышел ко мне. Да спросил я ево, святителя, про болезнь, какая болезнь. И он сказал: “Лихаратка, де, знобит и тапере”. А говорит з забытью, а иное замолчит да долго не говорит, а лихаратка та ево как не подымая знобит. И я учал ему говорить: “Такое то, великий святитель, наше житие: вчерась здорово, а ныне мертвы”. И он, государь, молвил: “Ах, де, царь-государь, как человек здоров, так, де, мыслит живое. А как, де, примет инде, ни до чево станет”. И я ему, свету, молвил: “Не гораздо ли, государь, недомогаешь?” И он молвил как есть скрозь [499] зубы: “Знать, де, что врагуша тресет и губы окинула. Чаю, де, что покинет: и летось так же была”.

И ты меня, грешнаго, прости, великий святитель и равно апостолом, и богомолец наш, преосвященная главо, в том, что яз ему не воспомянул о духовной и кому душу свою прикажет, и что про келейную казну прикажет. И не воспомянул для тово в том, прости, великий святитель, объманула меня тем: я чаял, что въпрям трясавица, ан впрям смертная. По языку тому признавалъся, что худо говорит и скрось зубы. И помышлял себе, что гораздо болен, да положилъся на то, что знобит больно, то-то он и бес памяти. А се и то мне на ум пришло великое сумнение: болезнь та на нем трясавишная, а мне молвить про духовную ту, и он помнит: “вот, де, меня избывает”, да станет сердечно гневатца. Да для тово в просто и положил, да то-то себе почаял: еще утре побываю у нево. И ты меня, великий святитель, для Христа прости мое согрешение, что постыдилъся воспомянуть о преждеимянованной духовной и об ыных статьях: чаял, что утре увижусь. И ты меня прости, ей не с хитрости сие дело сотворилося. Сатана запял такое дело совершить. И я у тебя, великого святителя, прошу согрешением своим прощения и благословления и разрешения и сему моему согрешению. Дозде да возвращуся на прежде реченное, да об отце своем повесть докончаю.

И посидя немного, я встал и ево поднял, и так ево почало знобить, не смог и достойно проговорить славу, проговорил с отпуском насилу. Да почел ко мне прощения говорить, что говорят в среду на Страстной. И я ему отвещал по уставу, да сам почел прощение к нему творить, да поклонился в землю ему, а он малой поклон сотворил, да благословил меня, да велел себя весть провожать меня. А ноги те волочит на злую силу. И я стал и учал ево ворочать: “Воротися, государь, ей пуще тебе будет”. И он мне жалует, говорит: “Ино су, я тебя и въдругоредь благословлю”. И я молвил: “Пожалуй жа, государь великий святитель, благослови и третицею”. И он пожаловал, и в третий благословил, да как благословит — и руку даст целовать и в херувим. И я, благословясь, да поклонилъся в землю ему и поцеловал в ногу. И он, смотря на меня, благословляет и прощает. Да и воротился, да и повели ево в задние кельи, а я пошел к себе. Да молвил, огленясь: “Завтро, де, велю служить и действовать казанскому со властьми. А на меня, де, не покручинься, не могу”. И я молвил: “Добро, государь, вели ему, а сам поотъдохни к Светлому воскресению”.

И енто все делалось в среду на Страстной, в вечере. А наутре в четверг допевают у меня завтреню за полчаса до света, только начали перьвой час говорить, а Иван Кокошилов ко мне в церковь бежит к Евдокее, христовы мученицы, и почал меня звать: “Патриарх, де, кончаетца”. [500]

И меня прости, великий святитель, и первой час велел без себя запевать, а сам с небольшими людьми побежал к нему. И прибежал к нему, а за мною резанской. Я в двери, а он в другие. А у нево толке протодьякон да отец духовной да Иван Кокошилов, со мною пришел, да келейник Ферапонт, и тот трех не смыслит перечесть, таков прост и себя не ведает. А опричь тово ни отнюдь никово нет. А ево, света, поновлял отец духовной. И мы со архиепископом кликали и трясли за ручки те, чтоб промолвил,— отнюдь не говорит, толке глядит. А лихаратка та знобит, и дрожит весь, зуб о зуб бьет. И мы с архиепископом не могли роскликать и роспрашивали протодьякона, для чево вести ко мне не поведали и ко властей. И он почал говорить то: “Кабы, де, не я, государь, заставил сильно поновлять отца духовнаго, и он бы, де, так и ушел безо всего. Я, де, пришел к нему, а он, де, лежит без памяти, а отца духовнаго выслал вон. И он, де, стоит у дверей, не смеет и войтить. Я, де, почал говорить: "Для чево нейдешь?" И он, де, мне говорит: "Не смею, де, итьтить, станет, де, кручинитца". И я, де, закричал: "Хотя б, де, бил тебя, и ты б, де, шел к нему; видишь, де, и сам, что топере он в нецевелье, потому болезнь та гораздо приняла ево". И Ивана тово, де, я сыскал да послал по тебя, государя, и по казанскаго, и по резанскаго”. И мы спрашивали отца ево духовнаго, каково говорил в ысповедании. И он сказал: “Горазда, де, тупо понавливался. Чуть, де, намечал”. Да протодьякон сказывал: “Я, де, даве на великую силу розкликал, инде только и молвил: "Пошли, де, по государя", — да и только. Да с тех, де, мест и по ся мест языка нет, как вы и пришли”. И я и резанской почели кликать. И он, государь, только очьми зрит на нас быстро, а не говорит: знатно то, что хочет молвить, да не сможет. Не могли раскликать никоими мерами. Как есть в лихаратке: как в жар кинет, так то он лежит в забытии. Неведома, какая болезнь та у нево, святителя, была. Да мы с резанским да сели думать, как причащать ли ево — топере или нет. А се ждали казанскаго и прочих властей. И мы велели обедню петь раннею, чтоб причастить. Так казанской прибежал, да после вологотцкой, чудовской, спаской, симоновской, богоявленской Мокей протопоп. Да почел кликать ево и не мог роскликать. А лежал на боку на левом. И переворотили ево на спину, и подняли главу ту ево повыше. А во утробе той знать как грыжа та ходит, слово в слово таково во утробе той ворошилось и ворчало, как у батюшка моево перед смертью. Так казанской учал говорить, чтоб причастить запасными дарами. И велел отцу духовному прощения [просить] перед всеми властьми за нево. И причащали ево, святителя, при мне казанской, резанской, отец духовной ево да протодьякон. А причащали ево власти без риз, в манатьях, без клабоков. А как пожаловали части, и ему уста разымал протодьякон, а он, государь, без памяти лежал, и после [501] причастия почал он, государь, гораздо дышать больно. И почал отец ево духовной говорить: “Велел, де, себя маслом соборовать”. И почали облачатца. И к освящению масла приехал вологотцкой, и ростовской, и Крутицкой, да андроньевской, да здвиженъской и иные прочие черные власти были в соборе, приспел как час освящению и помазанию маслу. А отец духовной мой со мною вместе пришел, а причещали без него: он на час вышел. И почели перьвое Евангелие честь. А я у нево стою, а возле меня стоит по правую сторону отец ево духовной, а мой отец духовной по левую сторону у него стоит, под руку ево под левую держит, опадывает рука та добре. И как прочел казанской и приложил ево, так после Евангелия тово почал гораздо быстро смотреть на левую сторону ко властей, где масло то освящают. Да повел очьми теми въверх, да почал с краю тово жатца к стене.

И меня прости, владыко святый, кой час почал пристайно и быстро смотреть, и я узнал, что он видение видит. Не упомню, где я читал: перед разлучением души от тела видит человек вся своя добрыя и злыя дела. И молвил я отцу ево духовному: “Видит отец наш некакое видение”. И он молвил: “Нет, де, полна, де, в нецевелье так смотрит”. И я молвил: “Смотри, что будет. И сам не знаеш, что говориш”. И отцу духовному своему сказал, что видит некакое видение. И он молвил: “Видит, де, нечто”. А смотрел с четверть часа быстро со здом. А смотрит все в потолок, знать на то, что видит. И почал рукама закрыватъца и жатца к стене той и в угол; как стену ту не выломит?! И руки те вырвал у протопопа да почел закрыватца, да закрычал великим гласом, а неведома, што. Да почал хоронитца и жатца добре в угол. Походило добре на то, как хто ково бьет, а ково бьют — так тот закрываетца. Так-то над ним, святителем, было. Да затрясъся весь в ту пору и плакать почал и крычать так же. А смотрит вверх. Да было тово с полчетверти часа. До после крычания почнет и отъходить. Двожды отъходил, и отходную говорили, да опять очнулъся, да почел тихнуть. А очи гораздо мутны стали с кричания. И я перед ним, проговоря прощения, да поцеловал в руку, да в землю поклонился.

Пошел к себе в пятом часу в ысходе, а казну келейную в чуланех и в полатах и домовую везде сам перепечатал после освящения масла. А у него, святителя, осталъся резанской, да отец ево духовной, да ризничей, да спаской келарь Пафнотей Еропъкин. А казанской со властьми пошли готовитъца к службе и начели в соборе в седмом часу вечерня. А у меня ту ж пору начели. И как начели петь в соборе, и как начели у меня вместо херувимской перьвой стих вечере твоей Тайне петь, а он, государь, в тот час преставися, осмаго часа в полы. И пропели первой стих, и прибежал келарь спаской и сказал мне: “Патриарха, де, государя, не стало”. А в ту пору ударили в Царь-колокол три краты. И на нас [502] такой страх и ужас нашел, едва петь стали, и то с слезами. А в соборе певчие и власти все со страху и ужаса ноги подломились, потому что хто преставился да к таким дням великим, ково мы, грешные, отъбыли, яко овцы бес пастуха, не ведают, где детца. Так-та мы ныне, грешные, не ведаем, где главы приклонити, понеж прежнево отца и пастыря отстали, а нового не имеем. И ты, владыко снятый, помолись и с Васильем уродивым, сииречь нашим языком с Вавилом, чтоб господь бог наш дал нам пастыря и отъца, кто ему, свету, годен, имя вышеписанное. А ожидаем тебя, великого святителя, к выбору. А сего мужа три человека ведают: я, да казанской митрополит, да отец мой духовной, тайне в пример. А сказывают, свят муж. А от зде да возвратимся на преждереченное.

И отъпевши обедню, пришел к нему, свету, а он, государь, уже преставися: лежит, как есть жив, и борода розчесана, лежит, как есть у живова. А сам немерна хорош. И простяся с ним, и поцеловав в руку, и пошел к умовение ногам. А ево, государя, приказал готовить погребалная резанскому архиепископу, да архимандриту андроньевскому, да отцу ево духовному. А те все власти были в службе. И после умовения с казанским митрополитом с Корнилием и со всеми властьми приговорили выносить на завтрене в пятницу в Великую к Риз положенью, до чесов. Да вынесъчи, и по мощи поитить к Благовещению богородицы.

И пришли по нево часу в пятом дни, а он, свет, как есть жив лежит, и веры не иметца, что он, государь отец наш, преставился: таков хорош лежит во гробе — только не говорит. А облачали ево, света, все власти: казанской митрополит с товарищы. И вынесли ево, света, к Риз положенью и, вынесъши ево, пошли по мощи к Благовещению.

И в вечеру тово пятка пошол я з женою и с сестрами к Благовещению к святым мощам и в собор к гробу господню знаменатца и с отцом нашим Иосифом патриархом проститися и прощение получити. И из собору пошел сам один, наперед преж их к Риз выслать сидельцов. Да пришел я к дверем полунощным, а у нево отнюдь никакова сидельца нет. Кому велел быть игумном, те все розъехались, и я их велел смирять митрополиту. Да такой грех, владыко святый, — ково жаловал, те ради ево смерти; лутчей новинской игумен, тот первой поехал от нево домой, а детей боярских я смирял сколько бог помочи дал. А над ним один священник говорит Псалтырь, и тот говорит во всю голову, кричит, и двери все отворил.

И я почел ему говорить: “Для чево ты не по подобию говориш?” “Прости, де, государь, страх нашел великой. А во утробе, де, государь, у нево, святителя, безмерно шумело больно грыжа до тебя, государя. То-то, де, меня и страх взял”. А у нево, государя, [503] живот взнесло с поларшина из гроба, знать утробы той ево. А как преставился и вынесли, и у нево, света, отнюдь живота не знать было из гроба, только голова одна наруже была. Да священник же почел мне сказывать: “Часы, де, в отдачу, вдруг взнесло живот у нево, государя, и лицо в ту ж пору почело пухнуть. То-то, де, меня и страх взял. Я, де, чаел — ожил. Для тово, де, я и двери отворил, хотел бежать”. И меня прости, владыко святый, от ево речей страх такой нашел, едва с ног не свалилъся. А се и при мне грыжа та ходит прытко добре в животе, как есть у живово. Да и мне прииде помышление такое от врага: побеги, де, ты вон, тот час, де, тебя, вскоча, удавит. А нас только я да священник тот, которой Псалтырь говорит. И я, перекрестясь, да взял за руку ево, света, и стал целовать, а во уме держу то слово: “От земли создан и в землю идет, чево боятися?” Да руку ево хочу покинуть, а сам смотрю на лицо ево, и он безмерно пухнет. Борода та вся зжалась, а лицо розно пухнет. Да в ту жь пору как есть треснуло, так та у нево во устех нежид-от треснул. Да и уста те стало воротить при мне розно. А нежид-то пошел изо уст, и из ноздрей кровь живая. И я досталь испужалъся, да поостоялъся, так мне полехчело от страху. Да тем себя и оживил, что за руку ту ево с молитвою взял. Да и дух почел великой быть.

А жена и сестры отънюдь не испужались, а блиско блюлись подойтить. Безмерно владыка святый страшен в лице том стал, лицу тому у нево, света, единым часом доспелось. И я оставил сидеть и ночевать чудовского келаря Феодосия. И пришол келарь чудовской в помочь против суботы и почел мне говорить: “Нежиду, де, добре много идет”. И меня прости, владыко святый, велел тайно ему одному да отцу ево духовному знаменскому игумну провертеть в ногах. И шел нежит во всю ночь, течмя шол. Мы чаели, что и не престанет. Стал с казанским митрополитом тужить. И содетель наш и творец свыше нас делает: как часы отдали денные, в суботу в Великую, а у него и престал итить нежит. Так мы поранее обедню ту, положась на волю божию, для тово и велели в пятом часу дни благовестить, блюлись тово: человек сырой, а се не вылежал, ни выболил. Блюлись долго не хоронить и так бес престани и в головах, и в ногах ладоном окуривали. Горшки стояли с ладоном, ин и так дух-от слышет. Не так, что по всей церкви, а саженех в двух слышет — ладон столбом идет, а духу тово не задушит. А погребли в одиннатцатом часу дни, отъслужа с ним обедню, и по заамбонней молитве вынесли и погребение совершили А он стоял покрыт весь, только шапка одна наруже была непокрыта, да рука вынета ис-под покрова для целования. А целовали мы в шапку да в руку, а лица отнюдь никоими мерами нелзя было отъкрыть: ведомо, владыко святый, тело [504] персстно есть, да мы, малодушнии, тот час станем осуждать да переговаривать. Для того и не открыли лица.

Да как ево, государя, переложили во гроб, так стал казанской митрополит грамоту разрешительную говорить <...> (Сокращения в тексте “Повести” произведены по изд. 1988 г. (выпущены “разрешительная грамота”, опись казны патриарха и некоторые другие фрагменты). — Примеч. ред. изд. 2000 г.).

<...> А прочетчи, положил в правую руку, а в левую список рукописание ево лет. И положа, благословил рукою да поцеловал в руку. И мы, владыко святый, надселися, плачучи. Ково хто благословляет? Сын отца разрешает и благословляет. И в ту пору плакали все, как грамоту чел, а то и достал, надселися все, плачучи отца нашего, как так изволил взять.

А мне, перьвому грешному и мерскому, которая мука не ждет, ей все ожидают меня за злые дела. И достоин, окаянный, тем мукам за своя согрешения.

А бояре и власти то ж все говорили промежу себя. Не была такова человека, которой не плакал, на нево смотря, потому — вчера с нами, а ныне безгласен лежит. А се к таким великим дням стало, а отец духовной тое ж разрешительную молитву говорил, тайно подшетчи к нему преж спускания в землю, как начели канон на погребение петь. Да такой грех, владыко святый,— погребли без звону, все позабыли в страсе. Я вспаметовал, как почели поклоны класть за нево, так я велел звонить после погребения, доколе мы все поклоны клали. А в ту пору звонили, а прежних патриархов з звоном погребали.

А как я от него пошел, от живово, в четверг, и после меня, сказывали мне резанской архиепископ со товарыщи: “Двожды, де, недуг имал патриарха бес тебя страшным обычаем да того зжался з двожды прытъко и отшел ко господу богу”. А как, владыко святый, маслом ево, света, соборовали, и как отец ево духовной прощения стал за него говорить ко всем властей большее и рукоположение поминал, и он, свет, гледит на них, а не говорит.

То-то слезно, владыко святый, и проговоря, поклонилъся в землю. А казанской митрополит и все власти едва возмогли ответ сотворити, ей, владыко святый, едва голосами не въскликнули, плачучи: как жив смотрит, а отъвета не творит. Все люди около ево стряпают. Меня прости, владыко святый, надъселися, плачучи, на нево, света, смотря, а свои грехи воспоминаючи, и которые от ближних были, со сною все перервались, плачучи, а всех пущи — Трубецкой, да князь Михаиле Одоевской, да Михаиле Ртищев, да Василей Бутурлин. Плакали по нем, государе, что как бог изволил скорым обычеем взять и свои грехи воспоминаючи <...> [505]

Список с государевы грамоты слово в слово,

какова прислана, его государевою рукою писана,

в Воскресенской монастырь, и по сей грамоте

прозвася Новый Иерусалим

Великому государю и отцу нашему, святейшему Никону, архиепископу царствующаго великаго града Москвы и всея великия и малыя и белыя России патриарху. Сын твой возлюбленный, царь Алексий, челом бьет: изволишь, государь, про нас ведать, и мы милостию божиею и твоими, отца нашего, молитвами пришли в Саввинский монастырь октября в 1 день в четвертом часу дни дал Бог здорово; а потом тебе, отцу своему, челом бью на хлебе; да ты же жалуешь, пишешь, тужишь о нас, и аще Бог даст живы будем за твоими пресвятыми молитвами, и паки не зареклися и не зарекаемся и паки приезжати, а старца твоего государева Новаго Иерусалима препокоив, отпустил к тебе и стрельцов Саввы чудотворца пятьнадесять человек послал: царь Алексий со многою любовию радостною, лобызав честную десницу твою государеву, челом бью.

Письма к боярину князю Н.И.Одоевскому

1

(3 сентября 1653 г., Москва)

От царя и великаго князя Алексиа Михаиловича всеа Росии, в нашу отчину в Казань, верному и радетелному слузе и болярину нашему князю Никите Ивановичу Одоевскому. Милостиво тебя поздравляем и похваляем за твою работу к нам; а мы, великий государь, в царствующем граде Москве, со святыми божиими церквами и с боляры и со всеми православными христианы дал Бог здорово. И подаровал нам Бог, великому государю, великаго солнца: якоже древле царю Феодосию пресветлаго солнца Иоанна Злотоустаго возвратити мощи, тако и нам даровал Бог целителя, новаго Петра, и втораго Павла проповедника, и втораго Златоуста, великаго пресветлаго солнца Филиппа, митрополита московскаго и всея Росии чудотворца, возвратити мощи. И мы, великий государь, с богомолцем нашим с Никоном, митрополитом новгородским и велико-луцким, ныне же милостию божиею патриархом московским и всеа Росии, и со всем освященным собором, и с боляры, и со всеми православными христианы, и с сущими младенцы встретили у Напрудного и приняли на свои главы с великою честию, и кой час приняли, и того часу сотворил исцеление бесной и немой жене, и того часу стала говорить и здрава бысть; а как принесли на пожар к Лобному месту, тут опять девицу исцелил, при посланникех литовских, а они стояли у Лобного места; а как [506] его световы мощи поставили на Лобном месте, все прослезилися: пастырь, гонимый по напрасньству, возвращается вспять и грядет на свой престол; а как принесли на площадь против Грановитыя, тут опять слепа исцелил, и якоже древле при Христе во след вопили: Сыне давидов, помилуй! и тако и ту пору вопили к нему в след. И таково много множество народно было, от самого Напрудного по соборную и апостолскую церковь, не мочно было ни яблоку пасть; а болных тех лежащих и вопиющих к нему, свету, безмерно много, и от великаго плача и вопля безмерной стон был. И стоял десять дней среди церкви для молящих, и во всю десять дней безпрестани с утра до вечера звонят; как есть на святой недели, так и те дни радостны были: то меншое, что человека два или три в сутки, а то пять и шесть и седмь исцеление получат; а как патриарха поставили, и он, свет чудотворец, двух исцелил на тот день, и ныне реки текут чудес. Стефанову жену Вельяминова исцелил: и отходную велела говорить, и забылася во уме своем, и явился ей чудотворец и рек ей: “Вели себя нести к моему гробу” (а она слепа, и ушми восмь лет не слышала, и головою болела те же лета), и кой час принесли, того часу прозрела, и услышала, и встала да и пошла здрава; да не токмо осми лет, двадцати, тридцати лет целит, и кровоточных жен, и бесных, и всякими недуги, исцеляет. А как принесли его, света, в соборную и апостолскую церковь и поставили на престоле его прежебывшем, кто не подивится сему, кто не прославит и кто не прослезится, изгонимаго вспять возвращающася и зело с честию приемлема? Где гонимый и где ложный совет, где обавники, где соблазнители, где мздоослепленныя очи, где хотящий власти восприяти гонимаго ради? Не все ли зле погибоша; не все ли изчезоша во веки; не все ли здесь месть восприяли от прадеда моего царя и великаго князя Ивана Васильевича всеа Росии, и тамо месть вечную приимут, аще не покаялися? О блаженные заповеди христовы! О блаженна истина нелицемерная! О блажен воистину и треблажен, кто исполнил заповеди христовы и за истину от своих пострадал! Ей, не избраша лутче того, что веселитися и радоватися во истине и правде, и за нее пострадати, и люди божия разсуждати в правде! А мы, великий государь, ежедневно просим у Создателя и всещедраго Бога нашего, и у пречистой Его Богоматери, и у всех Святых, чтобы Господь Бог, прошения ради Матери Своея пресвятыя Богородицы и всех Святых ради молитв, даровал нам, великому государю, и вам, боляром, с нами единодушно люди Его световы разсудити в правду, всем равно; писано бо есть: суд Божий николи крив не живет, разве безхитростные прямые статьи, то и Бог не взыщет; и о всех христианских душах поболение мы имеем, и в вере крепким бы и в правде и во истине якоже столпом стояти твердо, и за нее страдати до смерти, во веки и на веки. Писан на Москве, лета 7161 Сентября в 3 день. [507]

(21 ноября 1653 г., Москва)

От царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Росии в нашу отчину в Казань, боярину нашему князю Никите Ивановичу Одоевскому милостиво желаем, поздравляем и з детми твоими, с князем Алексеем и с князь Яковом, а мы, великий государь, со святыми божиими церквами и со всем нашим государством дал Бог здоровы. Да будет тебе ведомо, судбами всесильнаго и всеблагаго Бога нашего и страшным его повелением изволил Он Свет взять сына твоего первенеца, князь Михаила, и великою милостию в небесныя обители, Ноября в 19 в пяток, в пятом часу дни вполы; а лежал огневою три недели безо дву дней; а разболелся при мне Ноября 1 числа, на память Козмы и Домиана, в понедельник, и тот день был я у тебя в Вешнякове, а он здрав был; потчивал меня, да рад таков, а его такова радостна николи невидал; да лошадью он да князь Федор челом ударили, и я молвил им: “По толь я приезжал к вам, что грабить вас?” — и он плачучи да говорит мне: “Мне-де, государь, тебя не видать здесь; возмите, государь, для ради Христа, обрадуй батюшка и нас, нам же и до века такова гостя невидать”. И я, видя их нелестное прошение и радость несуменую, взял жеребца темносера. Не лошадь дорога мне, всего лутчи их нелицемерная служба, и послушанье, и радость их ко мне, что они радовалися мне всем сердцем. Да жалуючи тебя и их, везде был, и в конюшнях, всего смотрел, во всех жилищах был, и кушал у них в хоромех, и после кушания послал я к Покровскому тешиться в рощи в Карачельския; он со мною здоров был и приехал того дни к ночи в Покровское. Да жаловал их обеих вином и романеею, и подачами и комками, и ели у меня, и как отошло вечернее кушанье, а он стал из за стола и почал стонать головою, голова-де безмерно болит, и почал бити челом, чтоб к Москве отпустить для головной болезни, да и пошол домой, да той ночи хотел сесть в сани, да ехать к Москве по утру, а болезнь та ево почала разжигать... (Здесь, как и ниже, на с. 502, пропуск в самом списке: вероятно, неразобранное место. — Примеч. ред. изд. 1856 г.) огневая. А перед пятницею, в которую нестало, и полегчило ему, и сидел и говорил, да почала кровь итти из носа безпрестани, а сказывал мне князь Федор, ведра-де, государь, с три вышло, да как-де унялась, так и отходить начал. А как отшел от сея прелестныя жизни в некончаемую жизнь и неисповедимую и неизреченную радость Христа Бога нашего с покаянием, и как принесли тело Христа Бога нашего, а он в забыти лежал, и как учали ево разкликивать, чтобы причастить, и он взглянул и увидел священника с причастием, и учал говорит: “Никако недостоин, ей в суд себе приимаю”, — и слезы пролил безмерныя, и священник тот учал [508] говорить: “Отец твой духовный велел тебя причастить”. И он с час говорил “недостоин”, со слезами и с великим покаянием; и говоря много, да и причастил священник свой, и принял памятна и в разум, и приемше спутника общего владыку Христа, стал тишеть. Причастили в третьем часу дни, а преставился в пятом, а после причастия отнюдь ничево не молвил; как есть уснул; отнюдь рыдания не было, ни терзания. И тебе, боярину нашему и слуге, и детем твоим черезмеру не скорбить, а нелзя, что не поскорбеть и не прослезиться, и прослезиться надобно, да в меру, чтоб Бога наипаче не прогневать, и уподобитца б тебе Иеву праведному. Тот от врага нашего общаго диавола пострадал, сколко на него напастей приходило, не претерпел ли он, и одолел он диавола; не опять ли ему дал Бог сыны, дщери? А за что? — за то, что ни во устнах не погрешил; не оскорбился, что мертвы быша дети ево. А твоего сына Бог взял, а не враг полатою подавил. Ведаешь ты и сам, Бог все на лутчие нам строит, а взял его в добром покаянии, или ево святово (Так в изд. 1856 г. — Примеч. ред. изд. 2000 г.) слово ложно: в чем застану, в том и сужду. И воспомяни Златоуста, как царица у Феодорита взяла пять сот златниц и для Иоанна опять отдала, и он, свет, учел ему говорить, Феодориту: “Аще бы богатство твое царица не отдала, то откуды бы собрал имение, и неточию бы не могл, но и неправдою вменилося к Богу”. И аще бы твой сын без покаяния умер или с лошади убился и без покаяния отшел, тебе бы как им владеть; а теперя радуйся и веселися, что Бог совсем свершил, изволил взять с милостию своею, и ты приимай с радостию сию печаль, а не в кручину себе и не в оскорбление. Воспомяни Варлаама чудотворца, как Новогородца единого избавил от смерти, а другого не избавил, и он что отвещал к вопрошающим братиам: “Вы-де разумеете внешняя, а я-де разумею внутреняя; единого-де избавил для того, что прямо осужден к смерти, и идет в вечную погибель, а другий осужден напрасно и идет в рай; а се ангел господень над ним венец держит, и я-де ему не помешал в рай иттить; а се-де что тому помогать, тому сам Бог помошник, и уготова ему венец”. Тако и ты не оскорбляйся, Бог сыну твоему помошник; радуйся, что лучее взял, и не оскорбляйся зело, надеяся на Бога и на него рождшую и на него всех святых. Потом, аще Бог изволит, и мы тебя не покинем и с детьми... их жаловали и впред рад жаловать сына его князь Юрья, а отца рад поминать. А князь Федора я пожаловал от печали утешил, а на взнос и на все погребальныя я послал, сколько Бог изволил, потому что впрямь узнал и проведал про вас, что, опричь Бога на небеси, а на земли опричь меня, ни у ково (То же.) у вас нет; и я рад их и вас жаловать, толко ты, князь Никита, помни божию милость, а наше [509] жалование. Как живова его пожаловал, так и поминать рад. А мне мнитца, что Бог изволил взять милуючи, недал ему дожить больших грехов, видя его доброе житие, и житие ему прекратил, да не горше погибнет, и изволил ево в добродетели застать и в покаянии добре, и тот рад, кого застанет смерть в покаянии, а тебя наипаче Бог хочет видети во своих заповедех господних ходяща и хочет от тебя наипаче веры, чтобы ты ево волю безпрестани творил до издыхания своего. Воспомяни преподобных отец жития: какая беда найдет на мир, и они приложат слез к слезам, к воплю вопль, к молитве молитву; так и ты приложи к добродетели добродетель, а не отчаявайся, токмо уповай и веруй всем сердцем; а надобеть поминать смертной час на всяк день и час. Видишь ли, яко тать смерть крадет, за наши злыя и неправедныя грехи; крепко надобеть нам Бога знати и заповеди ево творить. А преже того мы жаловали к тебе писали, как жить мне, государю, и вам, боярам; и тебе, боярину нашему, уповать на Бога и на пречистую Его Матерь и на всех святых, и нам, великого государя, быть надежным, аще Бог изволит, то мы вас не покинем, мы тебе и с детьми и со внучаты по Бозе родителие, аще пребудете в заповедех господних, и всем беспомощным и бедным по Бозе помощники. На то нас Бог уставил, чтобы беспомощным помогать. И тебе бы учинить против сей нашей милостивые грамоты одноконечно послушать с радостию, то и наша милость к вам безотступно будет. А послали сию грамоту с стольником нашим с Михаилом Татищевым, Ноября 21 дня, в воскресенье. А его велел погресть до тебя у Троицы, у его приходу, у старова твоего двора. Писан на Москве лета 7161, Ноября в 21 день.

Внизу документа надпись: Князь Никита Ивановичь! Неоскорбляйся, токмо уповай на Бога и на нас будь надежен.

Письма семье

1

(26 мая 1654 г., Можайск)

Г(о)с(у)д(а)рыне моей матушке благоверной ц(а)ревне и великой княжне Ирине Михаиловне и г(осу)д(а)рыням моим сестрам — ц(а)ревне и великой княжне Анне Михаиловне, царевне и великой княжне Татияне Михаиловне. Радуйтеся и веселитеся и уповайте крепко на Господа! Той да соблюдет, Той да укрепит вас в молитве и в посте, Той да сподобит вас, светов своих, нам видить в радость. Брат ваш ц(а)рь Алексей челом бьет. Изволите про меня ведать, и я пришел со всеми людми в Можяеск майя 26 де(нь) и буду стоять один день, суботу, для кормов лошядиных. А из Можяйска пойдем 28 де(нь) в неделю, а стан будет в петинатцати верстах на реке Ельне; а спешю, г(о)с(у)д(а)р(ы)ни мои, для тово, [510] что сказывают, людей в Смоленске и около Смоленска нет никово, чтобы поскорее захватить. Да пожялуйте, г(о)с(у)д(а)р(ы)ни мои, пишите о своем здоровье, а мне бы слышя про ваше здоровья радоватися. Да не кручинтеся для Христа, уповайте для Бога. Да пожялуйте не покиньте моей жены, а вашей невестки и своих племянника и племянниц, а моих детей. А потом всем всем (Так в изд. 1896 г. — Примеч. ред. изд. 2000 г.) с любовию поклон и челом бью всею душею и со всем сердечным своим хотением и радостию. Многолетствуйте, светы мои, на многие лета.

(3 июня 1654 г., пустошь Жижели)

Г(о)с(у)д(а)р(ы)ням моим сестрам — г(о)с(у)д(а)р(ы)не моей матушке и сестрице ц(а)р(е)вне и великой княжне Ирине Михаиловне, г(о)с(у)д(а)р(ы)не моей сестрице ц(а)р(е)вне и великой княжне Анне Михаиловне, г(о)с(у)д(а)р(ы)не моей сестрице ц(а)р(е)вне и великой княжне Татияне Михаиловне о Бозе радоватися! Вам, светом моим, и з женою нашею ц(а)р(и)цею Мариею и з детми н(а)ш(и)ми брат в(а)ш ц(а)рь Алексей челом бьет. Посылал я за рубеж для языков Максима Грекова и м(и)л(о)стию Б(о)жи(е)ю, и пр(е)ч(и)стые Б(огоро)д(и)цы помощию и заступлением, и московских чюдотворцов Петра и Алексея и Ионы и Филиппа и всех святых молитвами, а н(а)шим г(о)с(у)д(а)рьским и в(а)шим счасьтьем, привели к нам на н(а)ш стан, на пустошь Жижилей, осми ч(е)л(о)в(е)к языков; и те языки в роспросе сказывали, что в Смоленску сидят не болшие люди, всево две тысечи с лишком, а моево походу не чают. А в Орше, сказывают, ратных людей десят тысечь. А у короля де н(ы)не сейм зачался; а о чом сейм и чем кончитца, тово ещо неведомо. А корунное во(й)ско все пошло против гетмана Хмелницкова; а против нас корунное войско не многое хочет быть. Да от меня ж, г(о)с(у)д(а)р(ы)ни мои, из Вязмы побежал за рубеж х королю полскому смол(ь)янин с(ы)н боярской Васка Михаилов с(ы)н Неелов с тем, что я на короля иду с ратными людми; и тово изменника Васку Неелова на рубеже поймали; и он в роспросе повинился, что побежал х королю полскому с весьтьми. А на н(а)ш стан на пусто(шь) Жижилей пришли мы, великий г(о)с(у)д(а)рь, июня в 2 де(нь) дал Б(о)г здарово. А изменника Васку Неелова ве(ле)ли четвертоват. Писан на н(а)шем стану на пустоши Жижилей лета 7162-г(о) июня в 3 де(нь). Да не покручинтеся, г(о)с(у)д(а)рины мои светы, что не своею рукою писал, — голова тот день болела, а после есть лехче. Да не кручиньтеся по мне для Христа; уповайте на Нево, Света: ей, Он сотворит доброе нам и вам! Да послал я вам, светы мои, [511] денег с Петром Матюшкиным, и языки с ним же послал. И вы, г(о)с(у)д(а)р(ы)ни мои, пожялуйте от себя ото всех за вести добрые 20 рублев денег ему. А потом с радостию душевною и сердешною поклон.

(12 июля 1654 г., Девичья гора)

На обороте находится царская надпись: г(о)с(у)д(а)рыням моим сестрам.

(17 июля 1654 г., Девичья гора)

А потом многолетствуйте и со мною, светы мои, и со всеми на многие лета во веки и на веки; а я дал Бог здорово. А потом челом бью вам, светом своим.

На обороте находится царская надпись: г(о)с(у)д(а)рыням моим сестрам.

(28 июля 1654 г., Девичья гора)

Многолетствуйте, светы мои, во веки и на веки и со мною и с женою и со всеми детми нашими и уповайте на Бога! Той сотворит на пользу нам и вам! Без Него же ничто может состоятися. А потом челом бью.

Протопоп благословение подает вам, светом.

На обороте первого столбца находится царская надпись: г(о)с(у)д(а)рыням моим сестрам.

(24 апреля 1655 г., Смоленск)

А потом вам, светом своим, челом бью; многолетствуйте и с нами со всеми и здравствуйте на многие лета. Да для Христа, г(о)с(у)д(а)рыни мои, оберегаитеся от заморнова ото всякой вещи; не презрите прошения нашего. Да челом бью на том вам, светом своим, что не оставляете жену мою и детак; и паки молю, не оставьте их для Христа, а у нас только и племяни, что вы, светы мои. Брат ваш ц(а)рь Алексей челом бьет.

На обороте: 1) царская надпись: г(о)с(у)д(а)рыням моим сестрам и 2) внизу помета: от мору велел опасатца.

(30 апреля 1655 г., Смоленск)

Г(о)с(у)д(а)р(ы)ням моим сестрам и матери ц(а)р(е)вне и великой княжне Ирине Михаиловне, ц(а)р(е)вне и великой княжне Анне Михаиловне, ц(а)р(е)вне и великой княжне Татияне Михаиловне и з женою н(а)шею с ц(а)р(и)цею Мариею и з детми н(а)ш(и)ми, а с своими племянником и племянницами, с ц(а)р(е)в(и)чем и великим кн(я)зем Алексеем Алексеевичем, с ц(а)р(е)вною и великою княжною Евдокеею Алексеевною, с ц(а)р(е)вною и великою княжною Марфою Алексеевною, с ц(а)р(е)вною и великою княжною Анною Алексеевною о Б(о)зе радоватися. Брат в(а)ш ц(а)рь Алексей челом бьет. А об нас бы вам не печаловатца, а мы на Б(о)жией службе, Ево м(и)л(о)стию и отца н(а)ш(е)го великого г(о)с(у)д(а)ря св(я)тейшаго Никона патриарха московского, всея великия и малыя Росии м(о)л(и)твами, апреля в 30 де(нь) во граде Смоленске, дал Б(о)г, здорово. Радивил от Магилева отшол прочь и стал в 5 верстах; а Любавичи апять отворотили и шляхту и мещан поймали да привели к нам, великому г(о)с(у)д(а)рю; а походу н(а)ш(е)во в Смоленеск не чаяли. Да буди вам ведомо: на Днепре был мост 7 сажен вверх над водою; и на Фоминой н(е)д(е)ли прибыло столко, что уже с мосту черпают воду; а чаю и поймет, по н(ы)нешней д(е)нь прибывает и в ширину немерно разлился, чаю, на версту, и табары мои, которые внизу были, все поняло и горы много захватило. А Смоленские сиделцы говорят, что с 30 лет такой болшой воды не запомнят. И вестей иных вскоре ожидаем.

А потом вам, светом своим, челом бью; многолетствуйте, светы мои, и с нами на многие лета во веки. [514]

(26 июня 1655 г., Шклов)

А потом вам, светом своим г(о)с(у)д(а)рыням, всем вкупе брат ваш ц(а)рь Алексей челом бьет; многолетствуйте на многие лета.

Да приказывали мы с столником с княз Юрьем Ромодановским к вам и велели вам сказать, что после ево гонец будет с тем к вам от нас к Москве, что июня в 26 де(нь) пойдем ис Шклова за Днепр к Борисову. И мы не пошли, потому что запасов хлебных стало мало, а днепровою повоскою не изнялися; и мы послали сухим путем 600 подвод по запас в Смоленеск и ожидаем тово запасу к Петрову дни; и наряд болшой и(з) Смоленска поспеет же к Петрову дни. А кой час запас придет, и мы, прося у Б(о)га м(и)л(о)сти и за отца н(а)ш(е)го великого г(о)с(у)д(а)ря св(я)тейшаго Никона патриарха московского, всеа великия и малыя Росии св(я)тыя м(о)л(и)твы, пойдем за Днепр к Борисову, не мешкая ни часу. А бояр и воевод, дав им запасы и надеяся к Б(о)гу на отца н(а)ш(е)го св(я)тыя м(о)л(и)твы, отпустили за Днепр.

Июня в 20 де(нь) в среду отпустили передового полку бояр и воевод княз Никиту Ивановича Одоевского с товарыщи. А июня в 24 де(нь) в воскресенье отпустили болшого полку боярина и воевод княз Якова Куденетовича Черкаского с товарыщи. А июня в 25 де(нь) в понеделник отпустили сторожевого полку боярина и воевод княз Бориса Олександровича Репнина с товарыщи. И велели им итить прямо к Менску; а Золотаренок Иван з братом к Менску пошли же.

Да писал к нам околничей н(а)ш и воевода Богдан Хитрово, что в Борисов пришол и Березу реку занял, и мост через реку Березу зделал, и с н(а)ш(и)ми ратными людми через реку перебрался, и крепости за рекою поделал, и стоит за рекою и ожидает н(а)ш(е)во г(о)с(у)д(а)р(е)ва указу. [515]

Да он же, Богдан, посылал под Менеск для языков, и языков многих поймали. А в роспросе языки сказывают, что в Менску людей нет, а сенатыри все от(ъ)ехали х королю на сейм; а сейм вершился ли или не вершился, и чем вершитца, и про то не ведают; а про короля не ведают же: ест ли у нево в зборе люди или нет.

Да к нам же писал боярин н(а)ш и воеводы Василей Петрович Шереметев с товарыщи, что посылал н(а)ш(и)х ратных людей в два места на полских и литовских людей, а с(ы)н ево Матвей Шереметев стоял под городом Велижем. И м(и)л(о)стию Б(о)жиею и отца н(а)шего великого г(о)с(у)д(а)ря св(я)тейшаго Никона патриарха московского, всеа великия и малыя Росии м(о)л(и)твами, а н(а)шим, великого г(о)с(у)д(а)ря, и с(ы)на н(а)ш(е)го бл(а)говернаго ц(а)р(е)в(и)ча и великого кн(я)зя Алексея Алексеевича счастьем, полских и литовских людей побили и языков многих поймали; а город Велиж нам, великому г(о)с(у)д(а)рю, добил челом, и воевода Матвей Шереметев в город вошол.

На обороте первого столбца сделана рукою государя надпись: г(о)с(у)д(а)рыням моим сестрам.

(8 июля 1655 г., село Крупки)

Да буди вам, г(о)с(у)д(а)рыням, ведомо: июня в 26 де(нь) писал к нам, г(о)с(у)д(а)рю, боярин н(а)ш и воевода Василей Петрович Шереметев, что, м(и)л(о)стию Б(о)жиею и пр(е)ч(и)стыя Б(огоро)д(и)цы заступлением и всех св(я)тых м(о)л(и)твами и отца н(а)ш(е)го великого г(о)с(у)д(а)ря св(я)тейшаго Никона патриарха московского, всеа великия и малыя Росии м(о)л(и)твами, а н(а)шим, великого г(о)с(у)д(а)ря ц(а)ря и великог(о) кн(я)зя Алексея Михаиловича, всеа великия и малыя Росии самодержца, и с(ы)на н(а)ш(е)го бл(а)говернаго ц(а)р(е)в(и)ча и великого кн(я)зя Алексея Алексеевича счастьем, полских и литовских людей побили в дву местех и языков многих [516] поймали. А город Велиж нам, г(о)с(у)д(а)рю, добил челом: столник н(а)ш и воевода Матвей Васил(ь)ев с(ы)н Шереметев в город въехал.

А июля в 6 де(нь) писал к нам околничей н(а)ш и воевода Богдан Матвеевич Хитрово, что встретилис с литовскими людми н(а)ши ратные люди до Менска за 5 верст и, м(и)л(о)стию Б(о)жиею и пр(е)ч(и)стыя Б(огоро)д(и)цы заступлением и всех св(я)тых м(о)л(и)твами и отца н(а)ш(е)го великого г(о)с(у)д(а)ря св(я)тейшаго Никона патриарха московского, всеа великия и малыя Росии м(о)л(и)твами, а н(а)ш(и)м, великого г(о)с(у)д(а)ря ц(а)ря и великого кн(я)зя Алексея Михаиловича, всеа великия и малыя Росии самодержца, и с(ы)на н(а)ш(е)го бл(а)говернаго ц(а)р(е)в(и)ча и великого кн(я)зя Алексея Алексеевича счастьем, литовских людей гнали до Менска и многих побили и языков взяли 15 ч(е)л(о)в(е)к да знамя белое, а на нем клеймо, да 2 барабана. А как н(а)ши ратные люди за ними к Менску догнали, и на их спинах в город и въехали, и город Менеск взяли, и полковников салдатцких с полками по городу поставили. А бояре и Золотаренок в Менеск пришли.

А потом здравствуйте, светы мои, и с нами и многолетвствуйте во веки. А мы за ваши беззлобивыя молитвы идем наскоро в Менеск и под Вильню; и прося у Бога милости, станем промышлять, сколько Он Милосердый помочи подаст. А бояре княз Яков с товарищи и Золоторенок все в Менске; и мы им указали итить, где сведают ляхов. А потом брат ваш ц(а)рь Алексей челом бьет.

На обороте первого столбца находится царская же надпись: г(о)с(у)д(а)рыням моим сестрам.

(12 июля 1655 г., Борисов)

Г(о)с(у)д(а)р(ы)ням моим сестрам и м(а)т(е)ри ц(а)р(е)вне и великой княжне Ирине Михаиловне, ц(а)р(е)вне и великой княжне Анне Михаиловне, ц(а)р(е)вне и великой княжне Татияне Михаиловне и з женою н(а)шею ц(а)р(и)цею Мариею и з детми н(а)ш(и)ми, а с своими племянником и племянницами, с ц(а)р(е)в(и)чем и великим кн(я)зем Алексеем Алексеевичем, с ц(а)р(е)вною и великою княжною Евдокеею Алексеевною, с ц(а)р(е)вною и великою княжною Марфою Алексеевною, с ц(а)р(е)вною и великою княжною Анною Алексеевною о Б(о)зе радоватися. Брат в(а)ш ц(а)рь Алексей челом бьет. А об нас бы вам не печаловатца; а мы, м(и)л(о)стию Б(о)жиею и отца н(а)ш(е)го великого г(о)с(у)д(а)ря св(я)тейшаго Никона патриарха московского, всеа великия и малыя Росии м(о)л(и)твами, июля в 12 де(нь) против н(а)ш(е)го города Борисова, дал Б(о)г, здорово. А потом здравствуйте, светы мои, на многие лета и с нами и со всеми нашими. И о том не кручиньтеся, а нам, чяю, помешкать и до зимнева пути. Да разсудите себе, г(о)с(у)д(а)рыни мои: толи лутче, [517] что по осени на время у вас побывать да по последнему пути апять на службу и с вами апять не видатца; или то лутчи, что ныне помешкать да вовсе за милостию Божиею и за вашими молитвами, светов моих, отделатца и вовсе с вами быть на Москве? А потом брат ваш ц(а)рь Алексей челом бьет.

На обороте первого столбца находится не царская надпись: г(о)с(у)д(а)р(ы)ням ц(а)р(е)внам.

Письмо боярину князю Я.К.Черкасскому Косому

(19 апреля 1655 г., Смоленск)

От царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Великия и Малыя Росии самодержца Черкаскому Косому. Писал ты к нам прежь сего, а ныне ты, срадник, худяк, ни к чему не надобен, не пишешь ни одной строки. Отведаешь, как приехать, и увидишь наши очи, мы тебя, страдника, не велим и в город пустить. Писан в нашей отчине во граде Смоленске. Лета 7163 году, апреля в 19 день.

Письмо сокольнику П.Тоболину

(20 апреля 1655 г., Смоленск)

От царя и великаго князя Алексея Михайловича всеа Великия и Малыя Росии самодержца, соколнику Паршутке Тоболину. Приказано тебе словом говорить Ивану Шарапову.

И ты, враг, злодей окоянной (Зачеркнуто: “блядин сын, сукин сын”. — Примеч. ред. изд. 1862 г.), к нам не писывал ничево, говорил ли ему или не говорил и што он тебе сказал. Писан в нашей отчине, во граде Смоленске, лета 7163, апреля в 20 день.

Письма к боярину В.В.Бутурлину

(1655 г., Москва?)

От царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Великия и Малыя Росии самодержца боярину нашему и дворецкому Василью Васильевичу Бутурлину от нас, великаго государя, милостивое слово. Да буди тебе ведомо, что нам, великому государю, Калмыки добили челом и шертованные записи прислали, и мы послали список с тех шертованных записей к тебе, боярину нашему и дворецкому и воеводе Василию Васильевичу Бутурлину, и запись дали прямую шертованную, чем они промежь себя верятца, а не так, как прежь сево собаки разсекали да кровь лизывали, и то все обманывали, а ныне прямую запись дали и в записи написали, куды наш государев указ будет итить, туды им и итить. [518]

И мы, великий государь, по своему государеву разсмотренью, нашево ближнево человека из спалников князь Федора Никитича Одоевского пожаловали в бояре в самый Светлый день, для ево Беликова покаяния Богу и к нам зелнова послушания, что покаялся Богу и нам всем сердцем, не как не старой князь Федор стал, не как летось ходил дуростью, а ныне во всем желает от нас указу и от отца нашего благословения, а естьли бы нраву своево не переменил, и я б ево и не помыслил послать, и о том нам, великому государю, зело бил челом от всея души, чтоб ты ево простил, и тебе б ево во всем простить и ни в чем гневу на него не держать. А он обещает для нас, великого государя, другом быть, и ведаешь ты наш обычай: хто к нам не всем сердцем станет работать, и мы к нему и сами с милостью не вскоре приразимся. А людем указали с ним быть из Астарахани четыре приказа стрелцов конных, а в них людей 2000 человек, да с Терка с полковником с Яковым Урвиным 1000 человек салдат на лошедях, да из понизовых городов дворян и детей боярских и всяких чинов людей конных 2000 человек Да, по нашему указу, поговоря тебе з гетманом Богданом Хмелницким и сказав наш указ, а быть тому полковнику с князем Федором Никитичем Одоевским, а к Донским казаком наш указ послать, велено быть, сколко пригоже, с боярином нашим и воеводами, а гетману б тебе объявить, что из понизовых городов из Дону многие люди будут с боярином нашим и воеводами с князь Федором Никитичем Одоевским, а не 5000, чтоб было неведомо им, кроме тебя, боярина нашево и дворецково Василья Васильевича Бутурлина, также полковника нашево и головы Артемона Сергеевича Матвеева, а мы, великий государь, в великую радость и милость от Бога приемлем, что нам, великому государю, Калмыки шертовали правдою, и просим у Нево, Света, чтоб начав совершил, а указали ему, боярину нашему, и воеводам князь Федору Никитичу Одоевскому с товарыщи, и с нашими ратными людми с конными и с пешими, и с посылошным нашим воеводою, и с полковником, и с Черкасы, и з Донскими казаками, и с Калмыками итить прямо на Крым и, прося у Бога милости, промышлять над Крымом, сколко милосердый Бог помощи подаст, и над городами промышлять всячески. Да промыслить бы тебе спеваков болших 5 человек да малых 10 человек, чтоб всему были гораздо гаразди по партесу и голосы б были хороши и отлики бас и дышканы и прочие, да не позабудь прислать сипошников, будет возможно вять у гетмана, што я тебе приказывал.

(25 апреля 1655 г., Смоленск)

Боярину нашему и дворецкому и воеводам Василью Васильевичу Бутурлину с товарыщи. В нынешнем, во 163 году, с Москвы, ис службы, от нас, великого государя, от многих бояр и ото всяких людей, от многих, побежали люди и збираютца в лесах глухих и, собрався, [519] хотят ехать к Хмелницкому, а к своей братье пишут, что будто сулят им Черкасы маетности, а многих своих бояр поставили пеших и безодежных. И как к вам ся наша грамота придет, и вы проведав и поговоря с гетманом Богданом Хмелницким и переимав их всех, велели из них человек 10 посесить старых городех в наших в Путивле, с товарыщи, а досталных прислали б к Москве, с кем пригоже, и заказ бы крепкой учинить, чтоб впредь их не приимать Черкасом. Писан во граде Смоленске, лета 7163, апреля в 25 день.

Письма к. А.С.Матвееву

(23 января 1655 г., Вязьма)

От царя и великаго князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя Росии самодержца, верному и избранному голове нашему Артемону Сергеевичю Матвееву. Поздорово ли ты, верный наш раб, а мы, великий государь, в славном граде, в Вязме, дал Бог здорово со всеми людми Божиими и нашими, также и в царствующем граде Москве дал Бог подлинно утихло и здраво, лише мы пребываем, по прежнему, в тяжастях великих душевных, но не отчаяваемся своего спасения, к сему же что речет великое солнце, пресветлый Иоанн Златоуст: не люто есть вспотыкатца, люто есть, вспоткнувся, не поднятца, или, угрязнувся, не умытца внутрь, не человеческо есть вспотыкатца, и сами Ангели поколзнулися, а мняй ся стояти, вскоре падетца, ни на аслабу себе, ни во отчаяние, ни твоему правому житию, ни десной стране, ни шуей стране в соблазн, и добиваюся зело тово, чтобы не токмо быть солнцем великим, хотя бы малом светилом, а будет и тово не достать, ино бы хотя малою звездою, та кабы там, а не здеся. И в том не осуди, что пишу не чист от греха, потому что множество имею ево в себе, а о том зело возбраняет ми совесть писати, что чист от греха; ох! люто тако глаголати человеку, наипаче же мне, что чист от греха, и сему конец. Еще же за твою верную службу к нам, великому государю, пишю, что у нас делается.

1-я статья

Посланник приходил от Свейского Карла короля думной человек, а имя ему Удде Удла, а таков смышлен, и купить ево то дорого дать, что полтина, хотя думной человек. Мы, великий государь, в десеть лет впервые видим таково глупца посланника, а прислан нароком такой глупец, для проведыванья, что мы, великий государь, будем ли в любви с королем, и про то нам подлинно ведомо; а братом не смел король писатца к нам, великому государю, и мы тому и добре ради и зело от нас страшны они, Свияне, а как посланник [520] у нас, великого государя, и мы ево пожаловали, велели сесть, и он сесть не смел. И Смоленеск им не таков досаден, что Витепск да Полотеск, потому что отнят ход по Двине в Ригу, а король в листу своем первом пишет, чтобы вечное докончание подкрепить послами, а он посылает посла своего к нам, великому государю, да бутта любя меня, прислал обвестить посланника да думново человека, и мы мним, сколко от любви, а здвое тово от страху. Тако нам, великому государю, то честь, что прислал обвестить посланника, а се думнова человека, хотя и глуп, да што же делать, така нам честь; а в другом листу пишет, чтобы не воевать Курлянского, для ево королевские дружбы, а он де, Курлянской, ему, королю, друг. И мы, великий государь, отказали тем, что подданной Полскому королю, а се обещался нам, великому государю, ничем помогать королю Полскому, а ныне многие Курлянские Немцы в полон взяты, и ныне многих посылает, бутто сами наймуютца.

2-я статья

Подлинно Радивил да Гасевской пришли под Новой Быхов, а с ними пришли всяково чину 12 000 и облегли Новой Быхов, в двух и в трех верстах, а на приступ не смеют итить, а сперва языки говорили 100 000, а другая сказали 50 000, а третие 40 000, а четвертые 24 000, да подлинно доведалися, что всякаго человека 12 000, а з Золотаренком всево с 6000 сидит, а запасу у нево консково до масленицы, а своево до Пасхи, толко им и тесноты, что дороги отняли, а стоят в деревнях. И он выходил на князя Несвитцково и ево побил и обоз весь взял и апять возвратился в Быхов, а гонцы из Быхова с нужею приезжают к нам, а сказывают, что мошно проезжать меж Ляцкова облеженья, а брата ево Василия не пропустили в Быхов к нему, и он стоит в Стародубе, собрався, а с ним 10 000. И мы, великий государь, писали к нему, а велели итить к Могилеву и сходитца с столники нашими и воеводы, с князь Юрьем Ивановичем Ромодановским и с Поклонским и, сшетчис, за милостию Божиею, велели выручать ево, а с князь Юрьем конных 400 человек да салдатцких 3 полка полных, а с Поклонским всево будет с 3000 человек конных и во многих местех чатами являютца. И мы, великий государь, по бояр и по всех ратных людей послали и велели со всеми запасы итить на службу и ставитца по местом безсрочно, потому что время приспело. А мы, великий государь, идем тоже, а не потому что Радивил гордитца пред Богом, а хочет взять Новой Быхов з Золотаренком да Могилев да Шклов и, взяв, итить к Москве. И то свинско есть, что пред Богом хвалитися, а король подлинно хотел посылать послов к нам, великому государю, да Радивил отговорил: я де пойду, еще отведаю счастья своево и Золотаренка собою и городы отворочю и под Москву пойду, и король воротил послов. [521]

3-я статья

Да Лукомской князь хотел отнять дороги у Витепска, чтоб не пропустить с запасы, и хотел ждать, как боярин наш и воевода Василей Петровичь пойдет из Витепска, потому что велено сыну ево Матвею на ево место быть в Витепске. И боярин и воевода Василей Петровичь, сведав то, посылал сына своево Матвея на нево, и, милостью Божиею и Пречистая Богородицы заступлением, и всех Святых молитвами, и отца нашего пресветлейшаго Никона патриарха Московскаго и всеа Великия и Малыя Росии молитвами, и нашим, великого государя, и сына нашего царевича и великаго князя Алексея Алексеевича счастьем, столник наш Матвей Шереметев побил ево на голову, и самово ево ранили, и обоз взяли с 300 возов, и досталной обоз взяли, и племянника ево взяли, и иных немного взяли, а то всех рубили с серца, что много на приставствех нагрубили нашим тот князь с товарыщи, а Любовицкие мужики изменили и воеводу Алексея Рожнова отдали чатным людем Полским, а Аршане и с Оршею сложилися и заставы поставили. А в Озерищех воеводу мужики, связав, отослали к Радивилу, а салдат наших порубили 36 человек, а ушли 4 человека. И из Смоленска и из Витепска многия почали изменять, и с Смоленска молодой Соколинской и два Ляпуновых изменили, и мы, великий государь, шляхту, перевязав, велели весть к Москве, а мужиков сечь велели за их измену. А мы, великий государь, пойдем к Москве на малое время, лехким делом, оставя все в Вязме, поклонитися образу Пречистыя Богородицы и целовати святых Чюдотворцев мощи, и бояр, и околничих, и думных дьяков, и всех людей от печали обвеселить и утешить, и, отвезши сестр своих государынь и царицу свою и детей, назад возвратимся и пойдем, за милостию Божиею, противу Полского короля, не мешкая, а для приезду ратных людей своего государева полку оставили в Вязме ертоулново воеводу столника князь Петра Элмурзина сына Черкасково. И будет мошно, и ты вмещай то, чтобы не сумнялися, что к Москве идем на малое время, лехким делом, и назад тот час пойдем в Вязму и в Смоленеск не замешкаем итить, толко бы люди съехалися, а бояре и воеводы вскоре идут и их полков съезжаютца, а головы стрелецково Якова Ефимьева судом Божиим не стало в Дорогобуже, да послали мы к тебе азбуку для переду тайных дел, и тебе б принять сорадостию и держать скрытным делом. Генваря в 23 день.

(Апрель 1655 г.? Смоленск?)

От царя и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя Росии самодержца, полковнику нашему и голове стрелецкому Артемону Сергеевичю Матвееву от нас, великого государя, милостивое слово. Да писали мы, великий государь, к боярину [522] нашему и дворецкому и воеводе Василью Васильевичю Бутурлину многие лета и вести, а тебе, полковнику нашему и голове стрелецкому, за твою к нам, великому государю, службу велели те дела и вести прочесть, и тебе б, за нашу премногую к тебе милость, наипаче простиратца и служить нам, великому государю, паче прежнего, а садитца б тебе на зеленое дерево в полы, а не наверх.

Письма к, боярину князю Ю.А.Долгорукову

(30 сентября 1658 г., Москва)

От царя и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца, боярину нашему и воеводе, князю Юрью Алексеевичю Долгоруково. Как к тебе сянаша великого государя грамота придет, и ты б, боярин наш и воевода, князь Юрий Алексеевичь, помня Бога и нашу государскую... (Здесь и далее отточиями обозначены пропуски текста в изд. 1862 г. — Примеч. ред. изд. 2000 г.) к себе милость, над Полскими людми промышлял, смотря по тамошнему делу, а что... лутче, чтоб Гансевскои в зборе... блиско наших государевых людей. И как он, Гансевскои, на наших великого государя ратных твоево полку назадни... людей приходил какою правдою, бутто не обманом, и за милостию б Божиею тебе, боярину нашему и воеводе, смотря по тамошнему делу, и собрався со всеми нашими великого государя ратными людми, с конными и с пешими..., такою жь бы правдою и над ним, Гансевским, промысл чинить со всех сторон, безвестным делом, и к миру бы были подвижны. Делать бы тебе, боярину нашему и воеводе, по сей нашей великого государя грамоте, будет у Полских комисаров в мирном совершении правды не чаять, так же их... манов... к нам, великому государю послан... наказу, которой послан к тебе з Денисом Остафевым, истинного подданства не чаять же, и впредь подданство их состоятелно и твердо не... а для всякие нужи, а тебе, боярину нашему и воеводе, пожяловали мы, великий государь, велели взять из наших великого государя остаточных денег 500 рублев. Так же бы тебе, боярину нашему и воеводе, дать наше великого государя жалованье и нашим ратным людем, по своему разсмотренью, и утешать их всякими..., чтобы из них с нашей великого государя службы нихто не бегали и... в том вечную честь и славу и от великого государя милость... прося милости... нашего Бога тебе, боярину нашему и воеводе, велети наших великого государя ратных людей се... со... всех и велети по среди... о победе на враги... пение Господу Богу и Спасу нашему Исусу Христу перед тем образом, которой с Москвы у тебя, [523] боярина нашего и воеводы, в полку и Его Пречистой Богоматери Пресвятей Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии и грозному и силному воеводе Архистратигу Михаилу и всена..., скорому помощнику и великому архиерею Николе Чюдотворцу... воду, а в то время тебе, боярину нашему и воеводе, нашим великого государя ратным людем говорить, чтобы они о победе на враги молили Господа Бога и Пресвятые Богородицы и Архистратига Михаила и Николу Чюдотворца с умилением и со слезами и с сокрушением сердец своих, чтоб Господь Бог на врагов..., и по совершении молебнаго пения и оградя наших великого государя ратных людей Честным и Животворящим крестом и окропя святою водою, над гетманом и над Полскими воинскими людми промысл и поиск чинить по времяни, смотря по тамошнему делу, сколко милосердый Бог помощи подаст. Молебен велети пети перед походом твоим за неделю или за день, чтобы Полским людем поход твой был не знатен; а что Иван Выговской с своими советники с началными не со многими людми и неча... своими... забыв Бога и нам, великому государю, присягу свою, учинили в измене, и тебе бы, боярину нашему и воеводе, о том не сомневатися. Создатель наш Господь Бог, за их лесную присягу, нашим великого государя ратным людем подал на них победу многую: столник наш и воевода Андрей Дашков, идучи с нашими великого государя ратными людми с Украины, к тебе, боярину нашему и воеводе, в полк, и Иван Выговской, сведав то, что он, Андрей, идет к тебе, боярину нашему и воеводе, посылал за ним полковников друзей своих и Черкас побили а велел их всех побить, и те полковники, дошед ево, Андрея, с великого государя ратными людми учинили бой, и, за милостию Божиею, тех полковников и Черкас побили и многих людей и знамена поймали, а обозов у них было... (Кажется, 14. — Примеч. ред. изд. 1862 г.), да и те обозы за милостию Божиею взяли жь совсем. И мы, великий государь, указали ему, Андрею, с нашими великого государя ратными людми поворотитца и быть на нашей великого государя службе с Черкаским полковником с Искрою и с Черкасы, которые отпущены от нас, великого государя, против изменника нашего Ивашка Выговского и его советников, также и в посылке из Смоленска наши великого государя ратные люди изменников же, Мстиславскую шляхту и Черкас, побили многих же, а подлинно о том и об иных наших великого государя делех наказано словесно к тебе, боярину нашему и воеводе, з Денисом Остафьевым. Писан в царствующем граде Москве, в наших царских полатах, лета 7167, сентября в... 30 день.

Рабе Божий Софоний, дерзай о имени Божий и за помощию Пресвятыя Богородицы Честнаго Ея Покрова и за поспешением [524] великого и грознаго воеводы Архангела Михаила и Чюдотворца милостиваго архиерея Николы Мирликийскаго. Се уже есть время приближилося.

Писана сия припись на всеношном у Пресвятыя Богородицы Честнаго Ея Покрова, во время, егда воспели первый припев: величаем Тя, Пресвятая Дево, и чтем Покров Твой Святый, юже Тя Андрей виде на воздусе за мир Христу молящуся, и паки реку: дерзай с людми Божиими безо всякого сумнения и страха, призывая в помощь общую Заступницу всех нас, Пресвятую Богородицу, яко же и сама рекла сей день в молитве к Сыну Своему и Богу нашему, аще хто имя Ее Светово помянет, и тем бы благодать и благословение от него, Чюдотворца, преподалося, и инде Лука вещает, и Сама рекла: и Аз с вами избавити от всякого зла вся люди, вопиющая и подати победу и одоление на сопротивных всем верно приходящим молю к Богу непрестанными молитвами.

Таково письмо подклеено под азбушным писмом.

А под тем азбушным писмом приписал в исподи: дьяк Дементей Башмаков.

Писано в церкви Честнаго и Славного Ея Покрова с переводу верного ея слуги и с ставы закрепя послано з Денисом Остафьевым к боярину ко князю Юрью Алексеевичи) Долгоруково в Вилну, сентября в 30-м числе.

(17 ноября 1658 г., Москва)

Князь Юрья Алексеевич.

Милость Божия учинилася к тебе и к нашим государевым ратным людем такая, что от веку нет. И мы, и от сторонних людей слыша вести добрые, радуемся и хвалу приносим от всея души своея ко всемогущему Богу, а тебя и без вести похваляем и жаловать обещаемся; а что ты без нашего государева указу пошел, и то ты учинил себе великое безчестье, потому что и хотим с милостивым словом послать и с иною нашею государевою милостию, да нельзя послать, затем, что отписки от тебя нет, неведомо, против чево писать к тебе, а бесчестье то себе учинил. Столник тебя встретит блиско Москвы, а как бы ты без указу не пошел, и к тебе бы и третей столник был, другое то Поляки опять займут дороги от Вилни и людей Полских взбунтуют. Напрасно ты послушал худых людей: ведаешь ты сам, что разве будет ныне у тебя много друзей стало, а преже сего мало было, кроме Бога и нас, грешных, и людей ратных для тебя жь сам понудился збирать, а естли б под ру... твоих збору, и такой бы славы тебе не было, и если б не жалуючи тебя, я бы с тобою [525] Спасова образа не отпускал, и ты, за мою, просто молыть, милостьи всю любовь, ни единые строки не писывал ни о чем, а х кому и писал, к друзьям своим, и те ей, ей, про тебя жь переговаривают да смеютца, как ты торописся, как и иное делать. А я к тебе николи немилостив не бывал, и впредь от меня к тебе Бог весть какому злу бывать ли, а чаю, что князь Никита Ивановичь тебя подбил, и ево было слушать напрасно. Ведаешь сам, какой он промышленик; послушаешь, как про нево поют на Москве, а ты хотя и пошел, а пехоту б солдацкую оставить в Вильне да полк рейтар, да посулить было рейтаром хотя б по сороку рублев человеку, а тапере, чаю, и сам размышляешь, что зделалось без конца. Князь Миките показалось, что мы вас и позабыли, да и людей не стало и выручить вас нечим и некому, и тебе бы о сей грамоте не печаловатца: любячи тебя пишу, а не кручинясь. А сверх тово, сын твой скажет, какая немилость моя к тебе и к нему, и тебе бы, прочетчи сию грамоту, отписати ко мне наскоро, коим обычаем ты пошол и чего ради и чего чая вперед, будет чая нынешние зимы миру, то по делу, а будет не чая миру, и Сапегу покинул в собранье на Виленской стороне, и то зделалось добре худо. Помысли сам себе, по какому указу пошел, какая тебе честь будет, как возьмут Ковну или Гродню, и тебе салдацким четырем полком, кроме Белицкого салдатцково полку, велети до нашего великого государя указу быти в Шклове, а самому б тебе итти, как у тебя вздумано и где стать, тут и ожидать с досталными людми, по своему писму, от нас, великого государя, указу. И то как и помыслить, что пришетчи в Смоленеск, без нашего государева указу, и писать об указе? Князь Микита не пособит, как Вильню збреют и по дорогам, пуще старово, залоги поставят, и Швед блиско, а Нечая и без князь Микиты Сергей Чюдотворец двожды побил, а на весну с Поляки втрое нынешняго пуще будет зделыватца и боем битца. Жаль конечно тебя, впрямь Бог хотел тобою всякое дело в совершение не во многие дни привесть и в совершенную честь на веки неподвижну учинить, да сам ты от себя потерял. Топере тебе и скорбно, а как пообмыслишься гораздо, и ты и сам по себе потужишь и узнаешь, что неладно зделалось. А мы, великий государь, и ныне за твою усердную веру к Богу, а к нам верную службу всяким милостивым жалованьем жаловать тебя хотим. А как бы ты, без нашего великого государя указу, из Вильни не ходил, а ратным бы людем на прокорм, по своему разсмотренью, роздал шляхетцкие маетности, и после такова Беликова побою изволил бы Господь Бог мир совершить вскоре, и ты б и наипаче нашею великого государя милостию за два такие великие дела — се за побои, се за мир — был пожалован. А прочет сю нашу великого [526] государя грамоту и запечатав, прислать ее к нам, великому государю, с тем же, хто к тебе с нею приедет. Писан в наших царских хоромех лета 7167-го, ноября в 17 день.

(3 октября 1660 г., Москва)

Рабе Божий, княже Софроний! Буди благословен от Бога Ево святым образом, им же и враги побеждай и верою несуменною и сердцем смиренным, и победишь тем враги наши. Да жалуючи тебя по Христе, пишем тебе: не лутче ли таких слов при всех людех не говорить, каким разсмотреньем, ты, рабе Божий, за помощию Ево Святою, хочешь битца с неприятели. Добро строй и урядство людем приказывать и вмещать, чтобы всегда к брани были готовы. А на что твое разсмотренье, по тамошнему делу, будешь делать, то бы не все и ведали, потому что неприятель то сведает, не обнадежился бы тем, что мысль твою будет ведать. Добро сердце иметь смиренно, а словом хотя и не упадчиво, чтобы неприятель не утешался. А у нас те вести носятца по всей Москве, что ты торописся и бой на удачю хочешь ли дать, а говорил ты про то на обеде в Можайску с кем? И то Бог Святый ведает, с кем говорил. Гораздо де опасен и бою опасается, а естли то неприятель сведает, и то х конечной худобе и полчаном твоим к страху, а неприятелю к смелству и к дородству, а и то говорено на том обеде напрасно, что тебе за Днепр итить ли или не итить? и то дело на что было преже времяни объявлять, потому как время будет делу, тогда и время делу будет служить. Господа ради, поостерегися в речах от своих и от неприятелей. Ведаешь сам, что с иным человеком рать содержавается и единым словом бес повороту разстроявается.

Рабе Божий! уповай, дерзай о имени Божий, устроясь ратным делом и смиренным сердцем, а к ратным буди любовен и к бедным милостив и нищелюбив. Во истинну за то тебе от Спаса нашего устроятся вся благая в роды и роды. Аминь.

Рабе Божий и наш верный приятелю и добрый поболителю о людех Божиих, по Его Святому словеси, несть той заповеди болши, что за друга душу свою положити. Ей, ты, друг Христов наричешся! Возлюбленный приятель, раб Христов и тленен царь Алексей всякого добра желаю, а наипаче тебя, боярина и воеводу, похваляю Ево схвал... что дело Божие и наше государево делаешь с великою радостию, а наипаче всево памятно и с крепостию. Возмогай, рабе Божий, о Ево святом и милостивом образе к нам и к тебе, крепися и не ужясайся: стани право и со страхом Божиим; вся благая тебе приложятся и не мысл... прошения и упования к Богу и дерзай о имени Ево Святом с великою [527] крепостию и вымыслом с Богом и обману крепко берегися истин...

Прочетчи сей столбец пришли; аще даст Бог да живи будем, впред отдадим.

Да держи единогласнаго пения, аще и нужда приключится... не поспеть отпеть единогла... и тебе бы, рабу Божию, творити по сему указу. Как застанет дело, и ты от пения поди и вси слушащеи с тобою на дело Божие, за помощию Его Святою; а в уме помышляй Исусову молитву, а пение великое после себя по уставу и по чину единогласно же. Ей причтен будешь во царствии небесном с лики святых, аще сия заповеди Божия управлены (будут), по сему указу, и поспешат сия заповеди Божия и святых Отец тебе, рабу Божию, во всяком деле. А о том не оскорбляйся, что не дослушал и пойдешь на дело воинское с радостию, поди без всякого сомнения, а пение вменится тебе в слушание, что и без тебя то пение кончается по чину и по заповеди святых Отец. А будет и при тебе то пение сотворяемо чрез заповедь Божию и святых Отец, и то пение тебе и всем ратным людем не к поспешению и не ко одолению будет, но ко всякому нестроению и повреждению всякому доброму делу, и о сем да даст тебе Господь Бог благое разсуждение и твердое состояние в сем деле, и да явишся всем врагом страшен.

Да слух носитца, как скочили Поляки на Григорьев полк Тарбеева, и они выпалили не блиско. А что отняли их сотни Московские твоим стройством, и то добро (Зачеркнуто: “И зато мзды жди (себе) свыше небесныя и здешния мимошедшия”. — Примеч. ред. изд. 1862 г.), а впредь накрепко приказывай, рабе Божий, полуполковником и началным людем рейтарским и рейтаром, чтобы отнюдь никоторой началной, ни рейтар, прежде полковничья указу, и ево самово стрелбы карабинной и пистонной, нихто по неприятеле не палил, а полковники бы, за помощию Божиею, стояли смело, и то есть за помощию Его Святою, да им же, начяльным, надобно крепко тое меру, в какову близость до себя и до полку своего неприятеля допустя, запалить, а не так что полковник или началные с своими ротами по неприятелю пропалят, а неприятели в них влипают, и то стояние и знатье худое и неприбылно: Федор Хрущов конечно хвалит, что Григорей хорошо и блиско палил, а, поверняся, неприятели хотели сечь. И мы ему в том не поверили, что блиско полудня, а неприятель, повернувся, хотел сечь, и та стрельба конечно худа и чяять, что добре не блиско пал...; добро бы, за помощию Божиею, после паления рейтарского или пешего строю, неприятельския лошади побежали и поворачивались или сами неприятели без лошадей пешие, поварачиваяся, бегали, и ружья в паленье [528] держали твердо и стреляли они же по людем и по лошадем, а не по аеру, и пропаля бы первую стрельбу ждали с другою стрельбою иных рот неприятельских, а не саблями рейтары, а пешие бердышами отсекался, стояли от первых рот. Тот прямой рейтар, что за помощию Божиею имеет сердце смелое и отымки от покрылян не смотрит. Таковым надобно быть рейтару и гусару и салдату, а отымка покрылная добре добро, и конечно надобно от тебя рейтаром и пешим, а им того помышлять и надеятца николи не надобно, для того, что смелее и усерднее перстьми своими, за помощию Божиею, в воинском деле промышляют и промысл свой всякой оказуют и устаивают против неприятеля крепче. Так же и пешим таковым же быть, за помощию Божиею, в смелстве и во усерд... надежну и из стройства не росходитца, и полковником и головам стрелецким надобно крепко знать тое меру, как велеть запалить, а что палят в двадцати саженях, и то самая худая, боязливая стрелба, по конечной мере пристойно в десять сажень, а прямая мера в пяти и трех саженях, да стрелять надобно ниско, а не по аеру. И тебе бы, рабу Божию, о сем строе великое разсуждение и попечение иметь, и с ними, началными людми, поговоря, учинить строение и ополчение се доброе и крепко надобное против неприятеля. Да берется, рабе Божий, крепко, лестных обманов в зговоре, а в тое пору прутких напусков и в бою всяких обманов. Бога ради, с крепостию и с разсуждением и с разсмотрением промышляй делам Божиим и нашим. Да для помычек твоего полку конных вели рейтаром и пешим промешки строить пространнее, и как лучитца помчать конных, вели им бежать в промешки, а строю не вели ломать и стирать... прикажи, а будет помчать из далека конных на стройных людей пеших или конных, на середние роты, а не в те промешки, которые на то устроены, вели разступатся строем, а буде на конечныя роты, вели потому же разступатся или тем конечным ротам отдаваться и заходить за полк; в драгунских бы полкех были надолобы с пиками, и к бою бы их носили, а не возили.

Да роспросить языков накрепко, всеми ли людьми билися, или половиною, или третью, и в котором месте в то время стоял гетман, и много ли с ними стояло людей, и для чего не помогали из обозу ж своим людем, как Божий люди топтали их до реки Баси, и что на боях побито, и что у них мысль, и про ратных людей всяких чинов Новгородцкого отряду роспросить имянно, хто жив у них, и где они ныне, и много ли их. А впредь лутчих языков роспрашивать против сего же.

А сын твой, за помощию Божиею, и о Ево Святом имени, при наших государских очех здрав путь шествует по земле.

Таково писмо послано с стремяным конюхом с Микифором... Октября в 3-м числе, нынешняго 169 года. [529]

Письмо к думному дворянину А.Л.Ордину-Нащокину

(Письмо написано царем 14 марта 1660 г., во вторник второй недели Великого поста. Именно в этот день читалось Слово Василия Великого “О благодарении”, входившее в состав древнерусских Торжественников. Это Слово, многократно цитируемое, царь и положил в основу своего послания. Мы видим яркий пример того, как виртуозно и естественно вплетается в бытовую реальность текст церковной службы, дающий образное воплощение мыслям и чувствам людей XVII в. В нижепубликуемом послании места, принадлежащие перу Василия Великого, выделены курсивом. — Примеч. ред. изд. 1997 г.)

(14 марта 1660 г., Москва)

От царя, великого князя Алексея Михайловича, всея Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца, верному и избранному и радетелному о Божиих и о наших государских делех и судящему люди Божия и наши государевы в правду (воистинно доброе и спасителное дело, что люди Божия судити в правду!), наипачеж христолюбцу и миролюбцу, еще же нищелюбцу и трудолюбцу и совершенно богоприимцу и странноприимцу и нашему государеву всякому делу доброму ходатаю и желателю, думному нашему дворянину и воеводе Афанасью Лаврентьевичу Ордину Нащокину от нас, Великого Государя, милостивое слово.

Учинилось нам, Великому Государю, ведомо, что сын твой попущением Божиим, а своим безумством об[ъ]явился во Гданске, а тебе, отцу своему, лютую печаль учинил. И тоя ради печали, приключившейся тебе от самого сатаны и, мню, что и от всех сил бесовских, изшедшу сему злому вихру и смятоша воздух аерны[й] и разлучиша и отторгнута напрасно сего добраго агньца яростным и смрадным своим дуновением от тебе, отца и пастыря своего. Да и ты к нам, Великому Государю, в отписк[е] своей о том писал же, что писал к тебе ис Царевичева Дмитреева города дияк Дружина Протопопов и прислал Богуслава Радивила, посланника ево, роспрос, а в том роспросе об[ъ]явлено про приезд сына твоего во Гданеск. И мы, Великий Государь, и сами по тебе, верном своем рабе, поскорбели, приключившейся ради на тя сея горкия болезни и злаго оружия, прошедшаго душу и тело твое. Ей, велика скорбь и туга воистинно! Си узнец жалостно раздробляетца и колесница плачевно сламляетца.

Еще же скорбим и о сожителнице твоей, яко же и о пустыножилице и единопребывателнице в дому твоем, и премшую горкую пелынь тую во утробе своей, и зело оскорбляемся двойнаго и неутешнаго ея плача: перваго ея плача неимуще тебе Богом данного и истинна супруга своего пред очима своима всегда, второго плача ея — о восхощении и разлучении от лютаго и яросного зверя драгаго и единоутробного птенца своего, напрасно отторгнутаго от утробы ее. О злое сие насилие от темнаго зверя попущением Божием, а ваших [530] грех ради! Воистинно зело велик и неутешим плач кроме Божия надеяния обоим вам, супругу с супружницею, лишившася таковаго наследника и единоутробнаго от недр своих, еще же утешителя и водителя старости, и угодителя честной вашей седине, и по отшествии вашем в вечная благая памятотворителя добраго. Что же, по сетовании, творим ти воспрянути от печали, что от сына, и возложити печаль на волю Божию. А нежели в печаль впадати или воскочити яко еленю на источники водныя, такс и тебе, отставя печаль и вборзе управитися умныма отчима на запаведи Божий и со всяким благодарением уповати яко же и Василий Великий, еже благо есть на Господа уповати, нежели на се помышляти. Предложим же и реченное от диякона во Святей литургии: “станем добре, станем добре, станем право и разумно, горе ум свой возводяше, сии речь свято, чисто и благоразумно и безо всякого сомнителства житейска быстро <ясно вспре> (Здесь и далее текст, взятый в угловые скобки, в документе зачеркнут. — Примеч. ред. изд. 1997 г.) очима зрети, и благодати, надежди свыше ожидати”, — поучает. Пригласим ж и Василия Великаго — ясносиятелнаго и огнезрачна столпа — его ж главе досязающи небеси, что ж огнезрачный Василий, како повелевает о всем благодарити Бога, а не в печали до конца пребывати?

“Благодарим ли, привязуем, бием, на колеси протязуем, очию лишаем, благодарим ли, томим <и бием>, бесчестными ранами бием от ненавидящего, померзаем от мраза, гладом удручаем, на древе привязуем, чад напрасно лишаем или и жены самыя лишився, истоплением напрасно погубль гобзование во искусителя в мори, или в разбойники по случаю впад, язвы имея, оболгаем, недоумеем в юзилищи пребывая? Ей, благодарим, а не невоздаянием воздаем! И паче благочестие уповаем и плакати <повелевает> по естеству, а не через естество безмерное повелевает, ни же убо женам, ни же мужем повелевая любоплакателное и многослезное, поелико дряхлу быти печалных, и мало некако прослезити и се безмолвие, а не возмутителне, нерыдателне, ниже растерзавающи ризу или перстию посыповатися”.

Призовем же и Иева праведнаго понесшага нашедшия и лютотерзаемые скорби, что ж тогда Иев рек, чим ползовался, точию непрестанно во устех своих имел: “Буди имя Господне благословенно от ныне и до века!” и, наконец, какая благая восприял! И тому мы, Великий Государь, вельми подивляемся, что вихра бесовска в мале нашедшага на тя, убоялся, а Божиею помощию отставил, и то в забвении положил как в мимошедшее время Дух Святой во святей церкви вас обоих соединил и тело и крови Господни смеете сподоби[л] приняти и уже на земле глас снабдевает и не [531] забывает. Колми паче душу заблудящую и изгибшую может вскоре возвратити на покояние и учинити в первое достояние. Почто в такую великую печаль и во уныние (токмо веруй и уповай!) чрезмерные вдал себя? И бьешь челом нам, Великому Государю, чтоб тебя переменить, чтоб твоим затемнением ума нашему, Великого Государя, делу на посольском съезде порухи какие не учинилось.

И ты от которого обычая такое челобитье предлагаешь? Мню, что от безмерныя печали. Многи бо познахом в бедах нестерпимых испустити слезу не могущих, таж овех убо в неисцелныя страсти впадаша в неистовление или изступление ума, овех же и до конца издохнувша, якоже немощию силы их тяготою печали преклонишася.

Но что убо сотворю? Расторгну одежду и прииму валятися по земли и припадати и обумирати и показывати себе пришедшим яко же отроча от язвы взывающее и издыхающее? И издохнувших телесныя ради жизни и срама тленнаго, которая благая восприяли, разве вечных мук наследие получил? А упова<ние>телных воздая<ние>телных и безсумнителных <облегчает, обещает> на будущая благая <упования на Бога> печалная жития. Обесчестен ли бысть? Но к славе, еже ради терпения на небесех лежащей, взирай. Отщепен ли бысть? Но взирай богатство небесное и сокровище, еже скрыл ecu себе ради благих дел. Отпал ли еси отечества? Но имаши отечество на небесех Иеросалим. Чадо ли отложил eси? Но ангелы имаши, с ними же ликоствуеши у престола Божия, и возвеселишися вечным веселием. И которая благая жизнь <издохнувша телесныя ради жизни и срама тленнаго кроме восприятия вечныя муки> воскликни. Еже <а> великого солнца и златокованную трубу Иоана Златоустаго не воспомянул ли святаго его писания, еже не люто бо есть пасти, люто бо есть, падши, не востати? Так и тебе подобает отпадения своего пред Богом, что до конца впал в печаль востати борзо и стати крепко, надесно, и уповати и дерзати на диявола, и на ево приключившееся действо крепко, и на свою безмерную печаль дерзостно, безо всякого сомнителства. Воистинно Бог с тобою есть и будет во веки и навеки, сию печаль той да обратит вам <вскоре> в радость и утешит вас вскоре. А что будет и впрямь сын твой изменил, и мы, Великий Государь, его измену поставили ни во что, и конечно ведаем, что кроме твоея воли сотворил, и тебе злую печаль, а себе вечное поползновение учинил. И будет тебе, верному рабу Христову и нашему, сына твоего дурость ставить в ведомство и в соглашение <твое> ему.

И он, простец, и у нас, великого государя, тайно был, и по одно время, и о многих делах с ним к тебе приказывали, а такого простоумышленного яда под языком ево не ведали. А тому мы, [532] Великий Государь, не подивляемся, что сын твой сплутал, знатно то, что с молодоумия то учинил. Сам ты Божественное писание чтеши и разумееши, како святый апостол вещает о юности: “Юность есть нетвердо и всезыблемо основание, и ветроколеблема и удобосокрушаема трость, всюдуобносим помысл, неизвестный путешественник, неискусный снузник, пиянствующий всадник, необузданный свирипеющий конь, лютейший неукротимый зверь, любострасный огнь, себя поядающии пламень, неистовещееся моря, дивияющее воднение, удобь потопляемый корабль, безчинно движение, неподобно желание, разтленно рачение, неудобь удержание похотение, ярма благаго расторгновение и бремене лехкаго повержение, неведение Бога, забвение самого себе”.

А он человек малодой, хощет создания владычня и творения рук Ево видеть на сем свете, яко же и птица летает семо и овамо, и полетав доволно, паки ко гнезду своему прилетает <...> (Строка утрачена — сохранилось “прикосновением бла...”. — Примеч. ред. изд. 1997 г.) сердцу его Сына слова Божия, воспомянет гнездо свое телесное наипаче же душевное притязание от Святаго Духа во святой купели, он к вам вскоре возвратитца. И тебе б, верному рабу Божию и нашему государеву, видя к себе Божию милость, и нашу государскую отеческую премногую милость, и отложа тою печаль, Божие и наше государево дело совершать, смотря по тамошнему делу. А нашево государсково не токмо гневу на тебя к ведомости плутости сына твоего ни слова нет, а мира сего тленного и вихров, исходящих от злых человек, не перенять, потому что во всем свете разсеяни быша, точию бо человеку душою пред Богом не погрешить, а вихры злые, от человек нашедшие, кроме воли Божий что могут учинити? Упование нам Бог и прибежище наше Христос, а покровитель нам есть Дух Святый. Писано в царствующем граде Москве, в наших царских полатех, лета 7168 марта в 14 день.

Наказы боярину Г.Г.Пушкину

1

(14 января 1655 г., Вязьма)

От царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Великия и Малыя Росии самодержца, в нашу отчину, в Смоленеск, боярину нашему и оружейничему и воеводам, Григорью Гавриловичю Пушкину с товарыщи. Указали мы, великий государь, быть на нашей службе с стольники нашими и воеводы, с князь Юрьем Ивановичем Ромодановским с товарыщи, Смоленской шляхты половине да казаком Смоленским половине ж, у которых жены и дети есть в [533] Смоленске, а другую половину шляхты Смоленской и Козаков, у которых жены и дети есть в Смоленску ж, указали послать в Любавичи и в Микулинскую волость и в Зверовичи на кривоприсяжцов, на изменников, которые нам, великому государю, изменили и наших ратных людей побивают и в полон емлют, велели б их всех посечь и разорить до конца, а жон и детей сечь не велели, и заказ о том учинить крепкой. И как вам ся наша грамота придет, и вы б то учинили, по своему разсмотренью, будет мощно однем конным, шляхте и казаком, без пехоты, управитца с теми ворами, и вы б есте послали их, по прежнему нашему указу. А будет без пехоты нельзя с теми ворами управитца, и вы б есте послали в Витебск, к столнику нашему, к Матвею Васильеву сыну Шереметеву, чтоб он, по нашему прежнему указу, отпустил два полка салдацких, Ефимов полк Франзебекова да Якова Гамантова, и велели б есте салдатом с шляхтою и с казаками сойтитца, а как сойдутца, промышлять над теми ворами сопча, сколко милосердый Бог помощи подаст, а жены и дети тех воров велели б отдать по розным деревням и велели б их кормить..., и как даст Бог, над ними промыслять, и вы б им, шляхте и казаком и салдатом, велели быть, по прежнему, в Смоленске и розыскать про то, подлинно ли отложилися те волости и выдали воеводу Алексея Рожнова нароком и не хотят и впредь быть, и вы б есте, по прежнему нашему указу, послали на них, а будет челобитчики у вас были о том, что оне воеводу не выдавали, а взяли силою и их самих розгоняли, и вам бы о том отписать к нам, великому государю, а на них не посылать до нашево указу. Писан на нашем стану, в Вязме, лета 7163-го, генваря в 14 день.

(20 января 1655 г., Вязьма)

От царя и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя Росии самодержца, в нашу отчину, в Смоленеск, боярину нашему и оружейничему и воеводам, Григорью Гавриловичю Пушкину с товарыщи. Указали мы, великий государь, Смоленским казаком быть к нам, великому государю. И как к вам ся наша грамота придет, и вы б есте Смоленских казаков, семьсот человек или сколко их есть в Смоленске, прислали их всех к нам, великому государю, со всею службою, с головою с Володимером Скрябиным, тотчас, не мешкая. Да и про то нам, великому государю, ведомо учинилось, что во многих шляхтичах шатость и почали изменять, отъезжать в Литву, и вы б есте тех воров, от ково такие измены чаете, велели их в тюрьму сажать, и высылайте их к нам из города ношным временем, чтоб про то вскоре никому было не ведомо, а будет почаете и ото всех шляхты и мещан измены, и вы б их всех к нам, великому государю, прислали, по сколку человек возможно, [534] а в провожатых за ними посылайте стрелцов, а будет посылать их невозможно, и ехать они не похотят, и вам бы, связав их, посылать к Москве, а будет какой наглой измены или дурна болшова от них помаете, и вы б их по самой конечной мере велели сечь, кроме жен и детей, а то б вам все учинить, по своему разсмотренью и по тамошнему делу смотря, чтоб до болшова дурна не допустить. Писан на нашем стану, в Вязме, лета 7163-го, генваря в 20 день.

Наказы боярину И.В.Морозову

1

(15 января 1655 г., Вязьма)

От царя и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя Росии самодержца, боярину нашему Ивану Васильевичю Морозову с товарищи. Ведомо учинилось нам, великому государю, что на Москве в моровое поветрее мужья от жон постригалися, а жены от мужей, а ныне многие живут во своих дворех з женами и многие постриженые в рядех торгуют, и пьянство и воровство умножилось. И как вам ся наша грамота придет, и вы б есте велели проведать про то подлинно и о всем о том к нам отписали на наш стан, в Вязму, тотчас, с нарошным гонцом. Писан на нашем стану, в Вязме, лета 7163-го, генваря в 15 день.

(15 января 1655 г., Вязьма)

От царя и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя Росии самодержца, боярину нашему Ивану Васильевичю Морозову с товарыщи. Как вам ся наша грамота придет, и вы б есте отписали к нам подлинно, на Москве моровое поветрее унялось ли или еще порывает, а буде перестало, и сколь давно перестало и в коем числе. Писан на нашем стану, в Вязме, лета 7163-го, генваря в 15 день.

(17 января 1655 г., Вязьма)

От царя и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя Росии самодержца, боярину нашему Ивану Васильевичю Морозову с товарыщи. По нашему указу велено вам на Москве перемывать денги и, перемыв, прислать к нам, в Вязму, тотчас, и в городы по тому ж бы есте писали, чтоб, перемыв, присылали в нашу казну и в городы, наш указ велено вам о том послать, а что по нашему указу учинили, и о том вы к нам не писывали. И как к вам ся наша грамота придет, и вы б о том отписали к нам на наш стан, в Вязму, денги на Москве и которые приходили из городов к Москве, и те денги перемывали ль, и буде не перемывали, велели [535] перемывать в воде, против прежнево нашево указу, да отписати б вам к нам, унялось ли на Москве моровое поветрее, а буде унялось, и сколь давно унялось и в коем числе. Писан на нашем стану, в Вязме, в наших царских хоромех, лета 7163-го, генваря в 17 день.

(21 января 1655 г., Вязьма)

От царя и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя Росии самодержца, боярину нашему Ивану Васильевичю Морозову с товарыщи. Писано к вам с трубником нашим Павликом о подклюшнике Федоре Ходине с сыном, жив ли он или нет? да к вам же писано о смертоносной язве, престало ли поветрее моровое? и будет престало, и сколь давно и в котором числе и нет ли упадку на люди язвою или без язвы? И вы к нам, великому государю, писали генваря в 21 день, что подклюшник Федор и с сыном Ходины живы, а умер от старых язв дияк наш Петр Стеншин ныняшняго месяца в 19 день, а про смертоносную язву не пишете, престала ли или нет и нет ли старопострелных людей, которые не выздоровели от язв, и будет есть, и сколко и которово числа дияка нашево Петра Стеншина пострелило, и адин ли он умер или со всем двором? И то знатно? не спасая нашево государева здоровья и без ума пишете неподлинно! Пригоже было вам и еженедель про смертоносную язву, также что и в царствующем граде Москве делаетца писать. Да к вам же писано про новопостриженных старцов и стариц и про иное всякое безчинство, и вы к нам ничево подлинно не пишете, и вы то делаете самым нерадетелным делом. И как к вам ся наша грамота придет, и вы б, против сей нашей грамоты, отписали к нам, великому государю, о всем подлинно, не мешкая, с тем же гонцом, аднолишно б вам про смертоносную язву и про дьяка нашево Петра Стеншина отписать тотчас, а про тех старопострелных людей сыскивать накрепко и отписать с иным нарошным гонцом, против сей нашей грамоты, тотчас, не мешкая ни часу. Писан на нашем стану в Вязме в наших царских хоромех, лета 7163-го, генваря в 21 день.

(28 января 1655 г., Вязьма)

От царя и великаго князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя Росии самодержца, боярину нашему Ивану Васильевичю Морозову с товарыщи. Ведомо учинилось нам, великому государю, что на Москве которые выморошные дворы, а в них не осталось никово и стоят пусты, и с тех дворов выметаны на улицы постели и всякое рухледишко и снегом занесло и замерзло, а из иных и из жилых также выметаны. И как к вам ся наша милостивая грамота придет, и вы б есте велели сыскивать накрепко, в Кремле и по которой [536] улице итить нам, великому государю, да не токмо во Кремле и по которой улице итить нам, великому государю, и по всем улицам и переулкам, чтоб нигде из выморошных дворов на улицах ничево не было заморново и адноконечно бы к нашему государеву пришествию во всей Москве по всем улицам и переулкам чисто было и заморново не было, а, подобрав бы, велели в непроходимое место закопать. Писан на нашем стану, в Вязме, лета 7163-го, генваря в 28 день.

(Январь 1655 г.)

От царя и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя Росии самодержца, боярину нашему Ивану Васильевичю Морозову с товарыщи. Как вам ся наша грамота придет, а которые столники и стряпчие и дворяне Московские и жилцы и дворяне и дети боярские живут на Москве, велели собрать к смотру и сказали б есте наш государев указ, чтоб шли к нам, великому государю, со всею службою и з запасы, а которой хлеб солдатцкой, и вы б есте тотчас велели весть в Смоленеск, потому что писали к нам, великому государю, из Могилева воевода Михаила Воейков да полковник Констянтин Поклонской, что Поляки Новой Быхов осадили и гетмана нашево наказнова Ивана Золотаренка осадили жь и хотят приходить под Могилев и под иные наши городы новые, а в городы по тому жь бы есте писали наш государев указ, чтоб тотчас из городов высылали и, сказав сей наш государев указ нашим ратным людем, высылали их на службу и велели ставитца по местам безсрочно, а которые есть на Москве рейтары и гусары и салдаты, и вы б есте высылали их и велели ставитца по местом безсрочно. Писан на нашем стану, в Вязме, лета 7163-го, генваря...

А мы, великий государь, пойдем к Москве, на малое время, поклонитися образу Пресвятыя Богородицы и целовати святых Чюдотворцов мощи и вас, бояр, и околничих, и думных дьяков, и всех людей, от печали обвеселить и утешить и, отвезши сестр своих государынь и царицу свою и детей, назад возвратимся и пойдем, за милостью Божиею, противу Польскова короля, не мешкая, а для приезду ратных людей своево государева полку оставил в Вязме ертоулнова воеводу столника князь Петра Элмурзина Черкасково.

Жалованная грамота постельничему Ф.М.Ртищеву

(6 января 1656 г.)

Постельничей Федор Михайлович!

Великий государь, царь и великий Князь Алексей Михайловичь, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец, велел тебе говорить: в нынешнем, во 164 году, посылай ты от нас, великого государя, к [537] полному гетману Гасевскому и, переехав реку Немонь, приходили на тебя, постелничаго нашего, Полские и Литовские люди и учинили бой, и ты их уговорил и наших государевых людей уберег и им не выдал, и наши государевы люди твоим береженьем дал Бог все здоровы, сохранны; и привели и тебя, постелничего нашего, к полковнику Якубу Кунцеевичу, и он, Якуб, отослал тебя к великому гетману Павле Сапеге с товарыщи, и ты об наших государевых делах им говорил и под наши государевы высокую руку звал, и оне тебя держали три недели за приставством и грамоты у тебя и статей наказных, которая послана к Гасевскому, просили и хотели силою взять, и ты от них отговорился и им не дал; и Павел Сапега хотел тебя отослать х королю, и ты гроз их не убоялся и говорил безстыдным делом о нашей государевой титле, чтобы написали всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца и об иных наших государевых делах.

И милостию Божиею, а нашим государским и сына нашего благоверного царевича и великого князя Алексея Алексеевича счастьем и отца нашего великого государя святейшаго Никона патриарха Московского и всеа Великия и Малыя и Белыя Росии молитвами, а твоим постелничего нашего Федора Михайловича промыслом и раденьем, у гетмана великого нашу государеву короткую титлу с новоприбылою титлою всеа Великия и Малыя и Белыя Росии взял, за их гетманскою и товарыщей ево сенаторскими и канцлеровою руками, и к нам, великому государю, привез. И мы, великий государь, за тое твою великую и прямую службу жалуем тебя, постелничего нашего, велели быть в околничих, да тебя жа, околничего нашего, пожаловали мы, великий государь, за твою службу именную к нам, великому государю, без твоево челобитья, велели учинить 400 четвертей оклад не во образец, сверх окольнического окладу, потому что и служба твоя к нам, великому государю, отменна, потому что у нас, великого государя, с Полским королем мир не учинен, а ты взял нашу государеву титлу с новоприбылыми титлами, по нашему государеву наказу, и в предках тово не бывало, что в ратной брани, меж великими государи и не учиня миру, титл сполна послы и посланники не имывали. И мы, великий государь, тебя, окольничего нашего, присно похваляем. Генваря в 6 день.

Наказ окольничему князю И.И.Лобанову-Ростовскому

(1659г.)

От царя и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца, околничему нашему и воеводе князю Ивану Ивановичу Лобанову Ростовскому. Ведомо нам, [538] великому государю, учинилось, что посылал ты наших великого государя ратных людей на изменников наших на Поляков и на воров Черкас, под местечко Кошаны, и в той посылке тех наших великого государя ратных людей изменники и Черкасы побили многих, а ты, околничей наш и воевода, писал к нам, великому государю, что в той посылке наших великого государя ратных людей розных чинов побито 24 человека, а в полон сколко человек взято, того в отписке не написано. А челобитчики жилцы, которые от тебя, околничего нашего и воеводы, из полков приехали к Москве, в допросе сказали, что в той посылке наших великого государя ратных побито розных чинов людей 47 человек, в полон взято 7 человек. И, по нашему великого государя указу, для подлинного ведома о побое тех наших великого государя ратных людей посылай подо Мстиславль столник наш Иван Иванов сын Колычев, и, приехав, он, Иван, к Москве, нам, великому государю, подал скаски началных всяких чинов людей, за их руками. И, по тем их скаскам, в той посылке наших великого государя ратных людей побито розных чинов людей 40 человек, в полон взято 5 человек. А в отписке твоей против сказок утаил ты побиты[х] наших великого государя ратных людей многих, а о взятых в полон не написал ни об одном человеке. И в том ты пред Богом и зло... солал, а от нас, вел<икого> государя, неутаимая хотел утаить. И так делают недумные и худые люди, а думным нашим великого государя людем ложно писать не довелось. От века того не слыхано, чтобы природные холопи государю своему в ратном деле в находках и в потерках писали неправдою и лгали.

Да ты ж, околничей наш и воевода, вздумал приступать к городу Мстиславлю собою, и на том приступе наши великого государя ратные люди побиты и переранены многие, и то ты учинил своею гордостью (Зачеркнуто: “и дуростью”. — Здесь и далее примеч. ред. изд. 1862 г.) и не разсмотря о том приступе гораздо, и ратных людей потерял многих, и приступал ко Мстиславлю, не отписався об указе к нам, великому государю, до того приступу, а тебе было, околничему нашему и воеводе, наперед того приступу довелось у того города розсмотреть гораздо полых мест и розведать про осадных людей и про их промысл до пряма и к приступу людей росписав и изготовя все, что надобно, об указе отписать было к нам, великому государю, с нарочным гонцем на спех, а от Мстиславля до Москвы разстояние недалнее, и о том приступе об указе отписать было к нам, великому государю, тебе мочно.

Да то не отговорка про приступ, что ты сказал Ивану Колычеву, что за тем не писал к нам, великому государю, что бутто бы у тебя подъячих нет. И так отговариваютца ябедники и обышныя [539] людишка в приказех на суде, кождо с своим братом перед непутным же судьею, которой Бога не боится и нашего государева страху не имеет, а не вас, холопей наших, да государевых и родословных людей такое беспутное и ябедническое оправдание. Хощеши ли своими словами прав быти, что у тебя подьячих нет, а в полкех рейтарском и в салдацких ротные писари есть. За что не взять на время и отписки им написать (Зачеркнуто: “велеть”.) и к нам, великому государю, прислать. Зачем так не учинено, рабе Божий? время прямою виною покрыватися и впред усердство показывать доброе, а не лукавством и неправдою оправдатися. От своих уст и словес осуждаешися и обесчествуешися и сам себе неправдива и бесчесна твориши.

А ныне к тебе, околничему нашему и воеводе, пишем не для того, что к городу не приступать и промыслу не чинить, но для того, что ты к городу приступал без розсмотрения всякого, положа упование на свое человечество и доротство, кроме Бога (В другом списке: “кроме милости Божий и помощи”.), а Божественная писания не воспомянул: не надейтеся на кесари, на сыны человеческия, в них же несть спасения, изыдет дух их и возвратится в землю свою. А, по прилучаю, время то и пришло, что приступать, и в начале тебе, околничему и воеводе, достоит внутрь (Зачеркнуто приписанное царем: “самому”.) себя прийти и сокрушити сердце свое пред Богом и восплакать горце в храмине своей тайно, пред образом Божиим, о победе, и пред образом Пречистыя Матере Его, Пресвятыя Богородицы и всех Святых, тоже достоит призывать молитву их о победе же, чтобы Господь Бог в начале наших великого государя вас, воевод, и всех ратных людей сохранил, а всепетая бы и общая наша заступница Пресвятая Богородица покрыла амфором своим, юже виде Андрей на воздусе молящуся за ны к сыну Своему и Богу нашему, так же бы и все Святыя сотворили молитву к Господу Богу за вас, воевод, и за всех наших великого государя ратных людей, во еже помощи вам и спасти вас от всякаго вреда, а не на свое высокоумие полагатца.

Да достоит и Святым и странным нозе умыти, а кто Святые и странные меншая братия Христова? по Его Евангелскому словеси, бедныя, маломошныя сироты, по своему обещанию которыя за Христа и за святыя Его церкви и за нас, великого государя, страждущия в правду, не жалея живота своего, на боех и на приступех телом своим обагряются до крови и не точию во крови, но и до самыя смерти понуждают себе страдати и страждут, не иное что помышляюще, точию в покаянии за Христа и за нас, великого государя, умрети, и таковых бо есть души сияют, яко солнце. Ей, те меншая Христова братия, ей те святыя и блаженные светы, им же Ангели [540] венцы плетут и на главы их кладут, а у вас таких много бедных и раненых и побитых. И аще бы сие у вас в полку сотворилося крепко, верую Богу и Господу нашему, чтоб Мстиславль вскоре одолен быть от вас, воевод наших. Покаянию, молитве, милостине, страннолюбию не может никакой неприятель сопротив стати: ни Агаряне, ни сам адский князь, все окрест бегают и трепещут, да находка и потерка в воли Божий, а такое время и пришло, что упадок на люди учинился, за что к нам де, государю, скоро не писать и в людех великое тужение чинити, и то ты делал, не спросяся с собою, к нам, великому государю, не писал и мыслил долго, как бы неправдою отписать, а побитых тела и раненых отпустил наперед. И то знатно, что ты, не согласяся с собою, так делал, и учинил ты тем, что скоро к нам, великому государю, не отписал, в людех великую печяль. А как, по указу нас, великого государя, велено тебе, околничему нашему и воеводе, быть на нашей великого государя службе, и мы, великий государь, тебе, околничему и воеводе, приказывали изустно о Божий и о нашем великого государя деле промышлять со всяким раденьем, отложа всякую гордость и спесь, и об указех писати к нам, великому государю. И ты то творити обещался и то свое обещание позабыл и, не помня нашево великого государя словесного приказу, делал своею гордостью и самоволством, отложа упование на Бога. Воспомяни, человече, Спасово слово: на кого призрю? на кроткого и смиренного и трепещющаго словес Моих; от кого отвращуся? от гордого, немилосердаго, братоненавистца, от лживаго и кленущагося во лжу Мною и Моим именем святым. И мы, великий государь, за тое твою гордость и за самоволство и что ты, околничей наш и воевода, писал к нам, великому государю, ложно и к приступу милосердого разсмотрения к людем Божиим и нашим великого государя не показал, — есть время к приступу и есть время такое, что и помыслить нельзя, — указали было тебя, околничего нашего и воеводу, с нашей великого государя службы переменить; и для нынешнего пресветлого торжества Праздника Пресвятые Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии, честнаго и славнаго ея Благовещения и для воспомяновения доброго твоего, во время прихода Нечяева с товарищи на вас, еже воспомянул Света нашего Царя Небеснаго, над цари царствующяго и над сильными грозного и страшнаго и милостиваго, великого Царя и Господа всея твари и Спаса всех и Его Святых образ, и во время начатия брани велел вынесть, и молебная совершали и, испрося у Господа Бога милости и заступления у Всепетыя и Пренепрочныя Матере Божия и у всех Святых помощи и, воскричяв есаком великого Чюдотворца Сергия, наших государевых врагов и изменников победили есте. Ты, о<кольничий> н<аш> и в<оевода>, и все мало смирилися пред Богом и прибегли сокрушенным сердцем. Что же? и Он, Свет, велики и [541] дивный Царь, какую победу дарова? веруеши ли, каков милостив Спас всех нас, веруеши ли, что гордым и не уповающим на Него и двоедушным и лукавым не помогает? веруеши ли, что искони бе до днесь и впредь до века, без Ево воли святыя ничто же доброе не содеваетца и не утвержяетца и злое без Ево же святова попущения не содеваетца же? Веруеши ли, что к просящим от Него, великого Царя и Спаса всех нас, и уповающим на Него и без Его святыя воли ничто же начинающе делати, и тем спасителен и заступителен и подателей, и будет веруеши единодушно и единосердечно, а не двоедушием и двоим серцем, и к тебе будет таково же милостив и в бедах заступителен и в победах одоление везде подаст. И впредь такожде твори, испрося милости и совершя молебная сокрушенным серцем и со слезами и странным нозе умыв, начинай и совершяй всякое дело Божие и наше и земское, и аще так пребудеши, и поможет ти везде до скончания живота твоего (Все это место со слов: “и для воспомяновения” приписано после собственною рукою ц<аря> А<лексея>М<ихайловича>.). И для прощения сына нашего государева благоверного царевича и великого князя Алексея Алексеевича, что про побитых и поло(ня)ников и раненых писал неправду, а о приступе твоем беспутном положили на волю Божию и на судьбы Его святые, Он, великий Царь над цари, вся весть, и с нашей великого государя службы, за опалу, тебя, околничево нашево и воеводу, переменить не велели, а указали мы, великий государь, на нашей великого государя службе быти тебе по прежнему. И как к тебе ся наша великого государя грамота придет и ты б, по прежнему нашему великого государя указу и по сей нашей великого государя грамоте, о Божий и о нашем великого государя деле радел и промышлял со всяким усердством, а гордость и всякую злобу (Зачеркнуто: “всякие непристойные статьи”.) оставил, а о тамошнем деле, об указе и для ведома, писал к нам, великому государю, о всем подлинно с нарочными гонцы, наскоро, по часту, и о приступех промышлял с разсмотрением, где доведетца, разсмотря всяких мест и крепостей у города и утомя осадных людей стрелбою пушечною и гранатами и всякими страхи. И аще в сем деле что на приступе даром людей потерял, покаешися перед Богом и повинна себе учинишь, ведаю, что оставит тебе Бог сей великой грех в сей век и в будущий. Аще же не покаяшися и не сотворишь себе повинна пред Богом, и за то отметит тебе Господь Бог в сей век и в будущий. Рабе Божий, ведаеш ли, како от Бога поставленным, а от нас, великого государя..., и во учененных над людми Божиими, какое попечение имети о них и какое вам послушяние к нам, царем, иметь. Поучение от святого Евангелия в неделю сборную. Князи и власти, милование и заступление и правду покажите на [542] нищих людех, сих заступление восприемлюще, и укрепление о них и промышление приемше от Богадарованнаго царя. И соблюдение имейте о законении, благоразумно устрояюще и от серца подающе любовь Богоданному царю нашему, воздающе ему должное покорение и послушание и благодарение и работающе ему, по всей воли его и по повелению его, еже о людех и общия ползы. И Господеви работающе, а человеком промышляйте о Богохранимом граде сем и о прочих градех. Печалуйтеся и о общем народе Печалуйтеся и о странах и селах, Господняго ради страха, всяким сообщением и миром и любовию и совещанием, понеже бо мнози суть борющеи и съпротивляющеися и обидящеи нас. Молю же ся вам, не разленяйтеся, ниже унывайте, понеже суд велий бывает на великих. Меньший убо прощен будет и достоин милованию есть. Сильнии же крепко истязаны будут, ниже сомнится лица всех Владыка, ниже срамляется величия, понеже малаго и великаго той сотворил есть, и о всех единаче промышляет. Крепких же и силных крепко истязание ждет, и истязает наша дела Господь и советы изыскает и ако, работницы суще царствию его, не сохранихом закона, ниже судихом по правде, ниже по воли Божий ходихом, и скоро и страшно приидет на нас. А писали мы, великий государь, сю нашу великого государя к тебе, околничему нашему и воеводе, кручиняся на тебя и жалуя тебя, что ты человек думной (Зачеркнуто “честной”.) и родословной, а учинил тот приступ своим неразсмотрением с вышеславия своего, и от того нашим великого государя ратным людем учинил изрон многой. Воспомяни, рабе Божий, и блюди, еже имаши на страшном судище Христове нелицеприемнем ответ дати за православных христиан, преданых нами, великим государем, тебе в сохранение и попечение. И тебе, околничему нашему и воеводе, видя к себе нашу великого государя милость, нам, великому государю, служить ныне и впредь, наипаче мимошедшего, и прежняя своя непристойная воля (Зачеркнуто “прослуга”.), и нераденье покрыть нынешнею своею службою и раденьем от всего серца своего и всякую высость (Зачеркнуто “а гордость всякую”.) оставить и смирить себя пред Богом, а к людем Божиим и к нашим великого государя любовь и всякое попечение и розсмотрение имети, также как и душе своей и себе всякого добра желаешь. Писано...

Наказы боярину В.Б.Шереметеву

1

(6 мая 1660 г.)

От царя и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца, в нашу отчину, в Киев, боярину [543] нашему и воеводе Василью Борисовичю Шереметеву. Февраля в 10 числе писал ты к нам, великому государю, как Татарские вести минулись и, по нашему великого государя указу, поехал было ты, боярин наш и воевода, к нам, великому государю, к Москве, генваря в 28-м числе. И, по нашему жь великого государя указу, ис Киева к Москве ехать тебе, боярину нашему и воеводе, не велено, и нам, великому государю, велети б о том наш указ учинить. И мы, великий государь, указали тебе, боярину нашему и воеводе, быть из нашей великого государя службе в Киеве, а к Москве ездить не велели для того: как, по нашему великого государя указу, бояря наши и воеводы, боярин князь Алексей Никитичь Трубецкой с товарыщи, будучи в Переясловле с новообранным гетманом с Юрьем Хмельницким, и с обозным, и с ясаулы войсковыми, и с судьи, и с полковники, и со всею старшиною, и з чернью на раде, которые статьи постановили, и те статьи напечатаны, а в Черкаских городех по полком не розданы, а которые статьи и после того, по нашему великого государя указу, к тебе, боярину нашему и воеводе, посланы, и те статьи потому ж не довершены, и то наше великого государя дело в конец не приведено. И как к тебе ся наша великого государя грамота придет, и тебе б, боярину нашему и воеводе, того, что тебе, по нашему великого государя указу, для докончанья наших великого государя дел, к Москве ехать не велено, во оскорбленье себе не ставить, а поставить бы то себе в милость Божию и в наше великого государя в премногое жалованье и, помня Бога и нашу великого государя к себе премногую и неизреченную милость, о совершенье Божия и нашего великого государя дела радеть со всяким усердием, как начал. А у нас, великого государя, прежнея и нынешнея твоя боярина нашего и воеводы верная служба в забвении николи не будет, и во оскорбленье тебе б, боярину нашему и воеводе, нынешние Московские езды не ставить, а как твоею боярина нашего и воеводы службою и раденьем Божие и нашего великого государя дело в совершенье придет, и мы, великий государь, тебя, боярина нашего и воеводу, Василья Борисовича, пожалуем, государские пресветлые очи видеть велим и милостию своею государскою, как за прежнюю твою к нам, великому государю, службу, так и за совершение нынешняго дела взыщем. Писан мая в 6 день, 168 году.

(6 мая 1660 г., Москва)

От царя и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца, в нашу отчину, в Киев, боярину нашему и воеводе Василью Борисовичю, от нас, великого государя, милостивое слово. Да по изволению Божию посылаем к тебе, боярину нашему и воеводе, супругу твою для того, что вас Бог [544] сочетал, а человек да не разлучает. И когда было время, что жить без жены, и то время миновалось, а ныне прииде время, что тебе, боярину нашему и воеводе, жить с своею женою (Зачеркнуто: “Да и от иных грех спасен будешь”.) вместе, в любви и в радости, а не в печали, а сын твой Иван пребывает в милости Божий и в нашем государском милостивом жалованье. Писан в царствующем граде Москве, в наших царских палатах, лета 7168-го, мая в 6 день.

(6 мая 1660 г., Москва)

От царя и великого князя Алексея Михайловича, веса Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца, в нашу отчину, в Киев, боярину нашему и воеводе Василью Борисовичи) Шереметеву, от нас, великого государя, милостивое слово. Прииде к нам, великому государю, во уши, что, за милостию Божиею, тебе, добронадежному архистратигу; по нашему великого государя указу, к Москве ездить не велено, а для каких наших государевых и земских дел к нам, великому государю, быть не указано, и то писано в другой нашей великого государя грамоте. И тебе б, архистратигу великого Царя царем небеснаго, земнаго Его воинства, о том не оскорблятца. Ведомо тебе самому, как великий Царь и вечный изволил быть у нас, великого государя и тленнаго царя, тебе, Василью Борисовичю, в боярех не туне (Зачеркнуто: “просто”.). И то ведаем мы, великий государь, что, по вашему отечеству, боярская честь вечная, а даетца произволением великого и вечного Царя и небесного Владыки и нашим тленным призыванием (Зачеркнуто: “Государским повелением не всему роду, но токмо званием от великого небеснаго Царя царем даетца ли паки на благословение и на спасение или Ево святым попущением призываем на болшую погибель”.). А и то бывает, что и господа ваши, имеющих родителей своих в боярской же чести, самим же и по смерть свою не приемшим той чести; инии же, изживше многие лета, кроме тоя чести, в иных наших государских чинех и на старость, по изволению великаго и вечнаго Царя царем и нашим тленным призыванием, введени суть в тое боярскую честь. И тем хвалитца не пристойно, что та честь породная и надеятца на нее крепко не пристойно жь, потому что воспоминаетца в Божественном писании: да не хвалитца премудрый премудростию своею, да не хвалитца богатый богатством своим, да не хвалитца силный силою своею; но о сем да хвалитца хваляйся, еже разумети и знати Господа и творити суд и правду по среде земли, а наипаче имети чистоту и милость; таковых бо есть царство небесное! И сам разумеешь Святое Евангелие, еже чтетца в страшный день, которые заповеди о милости: приидите благословении Отца Моего, [545] наследуйте уготованное вам царствие, от сложения мира, взалках бо ся, и даете Ми ясти, возжадахся, и напоисте Мя, странен бех, и введосте Мене, наг, и одеясте Мя, болен, и посетисте Мене, в темнице бех, и приидосте ко Мне; тогда отвещают Ему праведницы, глаголюще: Господи, когда Тя видехом алчюща, и напитахом, или жаждуща, и напоихом, когда же Тя видехом странна, и введохом, или нага, и одеяхом, когда же Тя видехом боляща или в темнице, и приидохом к Тебе. И, отвещав, Царь речет им: аминь, глаголю вам, понеже сотвористе единому сих братии Моих менших, Мне сотвористе. И тебе б, боярину нашему и воеводе, помня святые Евангелские заповеди, наипаче прежнево человеколюбия, имети к нищим милость и, видя к себе нашу великого государя премногую милость, нам, великому государю, служить и свыше прежнего, со всяким усердством. Писан мая в 6 день, 168 году.

Вопрос:

Твоя боярская честь почему не просто?

Ответ:

Ведомо тебе самому, как, по изволению Божию, наш государской чин пребывает и над вами, честными людми, боярская честь совершается. А тебе, верному рабу Божию, а нашему архистратигу, хто нарицал и обещевал честь, за что еже обещеваяся всякое дело Божие исправляти с радостию и рассуждати люди Ево святыя в правду, воспомяни и хто с тобою глаголавый о деле Божий. Не просто Бог изволил нам, великому государю и тленному царю, честь даровати, а тебе приняти; и тебе о том должно ныне и впредь Творца своего и Зиждителя и всех всячески Бога восхваляти и прославляти и нашим великого государя и тленнаго царя жалованьем утешатися и радоватися Творца своего милости, наипаче жь и о том, что наше государское сердце за твою к нам, великому государю, службу обратил к тебе ко всякой милости. Писано бо есть: сердце царево в руце Божий, а как ты послан был в Белгород, и ты, рабе Божий, за Ево святым изволением как устроил, как собрал, хто не позавидовал милости Божий и нашей государской милости к тебе? За что? Для того, что поехал с чистым сердцем и со всяким родостным послушанием и во уповании несуменном на Бога пребывал, никого ж бояся, также и от послушания нашего государского никогда не отлучался, а как бился на Дражи поле и, худых людей послушав, службу свою потерял, а как товарыщь твой Андрей Бутурлин приезжал, кроме всякого доброго дела, и всяких Московских чинов и городовых людей устрашил своими беспутными словами, да как и ты, боярин наш и воевода, приехал в царствующий град Москву, хотел делать, кроме воли Божий и нашего государева жалованья, своею мочью и надеясь на друзей своих тленных, хотел всякую милость получить, и не обуя ли Бог все твое [546] помышление, не рассыпал ли кости человекоугодником, не вотще ли обратил те твои мысли и не все ли в прах претворилося? Се же, как, по изволению Божию и по нашему великого государя и тленнаго царя указу, послан в Киев, что Бог тобою, верным рабом своим, содействовал, первое на тя послал ручную скорбь и дал тебе милостивой знак для того, что не хощет тебя ни в каком гресе видеть, еще же и смерти грешничи тебя николи не хощет предложити, но еже живу быти тебе и обратитися от грех своих и покаятися, и очищает тебя, раба своего, яко же и злато в горниле, что болши во огни пребывает, то чистоты болши в лице своем являет. Да помысли себе сам, како тебя Творец и Владыка и Царь и Бог любит, не мошно ли тебя тогда и главою образити о камень или о землю или рану сотворити смертную, егда лошади тебя в корете помчали? От стрелбы како здрав сотворися весь, кроме руки еще жь левой, а не правой! смотри крепко и удивляйся со слезами Владычнему милосердию к себе, како печетца тобою, потому жь, как крестопреступник и возлюбленник дияволской Ивашко Выговской приходил и присылал под Киев брата своего с Крымскими людми, так же и иных государств люди приходили, с какою похвалою славною и с какою жесточью и како зубами своими, яко дивии звери, скрежетаху на церковь Божию и на тебя, боярина нашего и воеводу, с товарыщи, и на ратных людей и на всех вас, православных християн, что ж великий и пресилный Царь царем сотворил? О владычняго неизглаголанного милосердия! о благоутробнаго снизхождения на верныя рабы своя! о смотрения привлачителного на рамо Свое святое тебя, боярина и воеводу, и православных християн, дабы паки отстали от греха и паче веровали и уповали. Писано бо есть: на кого призрю, на смиреннаго и на кроткаго и трепещущаго словес моих. Внимай, рабе Божий, како о тебе великий Царь царем и небесный Владыка промышление творил, како руководствовал, како всех сокрушил и без вести сотворил твоим к Нему, Свету, раденьем и усердством несуменным и недвоедушным упованием и молитвою крепкою и мужественным сердцем, за помощию Ево святою, а к нам, великому государю и тленному царю, твоим боярина нашего и воеводы промыслом и товарыщев своих и всех ратных людей службою. Что жь? Выслужил, еже в соборной и апостолской церкви и во святем олтаре, пред престолом Божиим и пред святым жертвенником, архиерей Божий и весь освященный собор во святых молитвах в просвиромисании и во время святаго приношения ежедневно имя твое воспоминают, а на враги наша молят тебе и товарищам твоим и всем ратным людем даровати победу и одоление и о совершении мира всем християном. И мню, что ни х кому такой милости и жалованья от веку не бывало и не слыхано, как Божия милость и наша великого государя милостивое [547] жалованье к тебе, боярину нашему и воеводе, учинилось, и незабытно мы, великий государь, службу твою и раденье, при всей нашей царской думе, в своих царских полатах, похваляем, и при всем нашем царском синклите и по всему нашему Московскому государству служба твоя явно прославляетца, и впредь у Бога и у нас, великого государя, служба твоя николи забвенна не будет. И тебе б, боярину нашему и воеводе, того, что тебе, по нашему великого государя указу, к Москве ехать не велено, во оскорбленье себе не ставить, а поставить бы то себе в милость Божию и в наше великого государя в премногое жалованье и сею нашею грамотою утешатися и стряпчего нашего Михаила Головкина, жалуючи тебя, боярина нашего и воеводу, послали ево к тебе, боярину нашему и воеводе, нарочно для твоево утешения.

Вопросы к допросу С.Т.Разина, составленные царем Алексеем Михайловичем

(Между 2 и 6 июня 1671 г.)

1. О княз Иване Прозоровском и о дьяках, за што побил и какая шюба?

2. Как пошел на море, по какому случяю к митрополиту ясырь присылал?

3. По какому умыслу, как рана смертьная отдана, хотел х побить и говорил?

4. Для чего Черкасского вичил? по какой от нево к себе милости?

5. И кто приказывал с лазалком, что Долгорукой переводит?

6. За что Никона хвалил, а нынешнева бесчестил?

7. За что вселенских хотел побить, что они по правде извергли Никона и шьто он к ним приказывал и старец Сергей от Никона по зиме нынешней прешедшей приезжал ли?

8. О Кореле грамота от нево за Никоновою печятью к царскому величеству шлют из за рубежа?

9. О Каспулате, где он?

10. На Синбир. жену видел ли?

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Мало кто из русских государей брался с такой охотой за перо, как царь Алексей Михайлович. Он любил и умел писать. Умел настолько, что исследователи древнерусской литературы упоминают его имя среди писателей XVII столетия. “Он был прекрасно знаком с литературой... и до тонкостей усвоил себе книжный язык. В серьезных письмах и сочинениях царь любил пускать в ход книжные обороты, употреблять цветистые афоризмы... Каждый афоризм продуман, из каждой фразы глядит живая мысль”, — замечал по этому поводу блестящий знаток русской истории XVII в. С.Ф. Платонов (Платонов С.Ф. Лекции по русской истории. М., 1993. С. 420.).

Главное в наследии второго Романова — его письма и послания. Не только потому, что иные жанры плохо подходили для царя. Этот жанр был более всего созвучен внутреннему миру Тишайшего, его стремлению к “самовыявлению”.

Воспитанник “ревнителей благочестия”, царь Алексей Михайлович всем существом воспринял высокое предназначение самодержца, защитника и охранителя истинного христианства — государя, ответственного перед Богом за судьбу православного царства и его подданных. Для него эта предначертанность — предмет глубоких размышлений и сильных чувств. Царь не сомневался, что, ответствуя перед Богом, он одновременно творит Его волю. Сентенции типа “Повелением всесильного, и великого, и бессмертного, и милостивого царя царем и государя государем и всех всяких сил повелителя господа нашего Иисуса писал сие письмо многогрешный царь Алексей рукою своею” были в его представлении не декларациями и не данью этикету, но выражением его истинного положения (Труды Российского императорского археологического общества Т. 2. М., 1869. С. 770—771 (далее Труды...)). Библейское изречение “Сердце царево в руце Божией” для него означало, что воля Господа выражается его устами и воплощается в его делах.

Отсюда — неистребимое стремление царя в своих письмах поучать и наставлять. Его как будто не особенно заботит то, что является причиной очередного нравоучения. Даже похвала для него — хороший повод разразиться поучительной речью относительно “радетельной” государевой службы и обязанностей образцового слуги. А уж провинившийся подданный рождал в Алексее Михайловиче такие порывы и чувства, что невольно появляется мысль — а не было ли учительство истинным предназначением этого человека?

Знакомясь с помещенными в томе письмами, читатель легко заметит, что второго Романова особенно волновала тема службы. В его писаниях служба является частью своеобразной этической модели мироустройства. Служба, как и всякий “чин”, всякая вещь, должна быть “...по чину честна, мерна, стройна, благочинна”. Царь разъясняет в “Уряднике сокольничьего пути”, что за этим стоит: “Честь укрепляет и возвышает ум, чин управляет и укрепляет крепость, урядство же уставляет и объявляет красоту и удивление, стройство же предлагает дело. Без чести... не славитца ум, без чину же всякая вещь не утвердитца... безстройство же теряет дело и воставляет безделье...” (ПЛДР. XVII век. Книга вторая. М., 1988 С. 286.).

Круг замыкается. Ничто без “чина” не может “утвердитца”, “объявить” свою красоту (“уряжение”) и “честь”. Но сами “чин” и “честь” должны быть “положены” по соответствующему “образцу” и по “естеству” — “мере”; без [562] “меры” и “чина” не может быть “чести”; в “мерности” “чина” и “чести” и заключается красота. Но “мера”, “чин”, “честь” и “образец” могут проявиться только через “стройство” — действие. Все эти понятия автор наделял сильным эмоциональным зарядом; они несли, по сути, нагрузку онтологическую, в истоках своих восходящую к Священному Писанию.

Важно, что при этом царь допускал интерпретацию этих понятий, вмешательство в их смысл даже в тех случаях, когда, казалось, это было недопустимо. Ведь человеку по силам лишь выявление меры, а не ее изменение. Но в том-то и проявляется переходный характер эпохи, что в практическом смысле происходит изменение “мер” — ценностных ориентации. Эти перемены, отражавшие важные изменения в духовной жизни общества, и находили свое выражение в письмах царя — причем самым типичным для эпохи образом, когда новое лучше всего воспринималось в обличии хорошо знакомого и совсем не пугающего старого.

Вот, к примеру, гневное послание царя провинившемуся князю Г.А.Куракину, который в 1668 г. не поспешил со своим полком на выручку гарнизонов Нежина и Чернигова. Царь упрекает князя в недомыслии, в том, что “притчею не промыслит, что будет” из-за его промедления, и далее сам домысливает за Куракина, что может призойти, выстраивая следствия в иерархичном порядке: “То будет первое — Бога прогневает... второе — людей потеряет и страх на людей наведет и торопость; третье — от великого государя гнев примет; четвертое — от людей стыд и срам... пятое — славу и честь, на свете Богом дарованную, непристойным делом... отгонит от себя и вместо славы укоризны всякие и неудобные переговоры воспримет...” В этой причинно-следственной цепочке чрезвычайно интересно и показательно именно переплетение старого и нового. К традиционному — божественному и царскому гневу — прибавлена и утрата славы, причем не в привычной средневековой трактовке, а славы личной, обретенной собственными трудами и мужеством. Однако все это вместе взятое еще не ошеломляет новизной, еще соответствует старым ценностям.

Эмоциональная натура царя тяготела к оценкам этическим. Тишайший, конечно, не сомневался в том, что ему должны служить — более того, он требовал, чтобы ему служили чрезмерно. Положительные определения, которые обыкновенно применяли к образцовой службе — “прямая”, “явная”, “прилежная”, “храбрая”, “отменная”, “безо всякия хитрости” (Часть этих определений обычно присутствовала в клятвоцеловальных записях, уделявших теме службы огромное внимание. См.: ПСЗ, I, № 69, 86.), — уже не устраивали его. Он жаждал большего. Ему нужна была служба “всем сердцем”, “радостная”, “нелицемерная”. Царь без устали призывал “нераденье покрывать нынешнею своею службою и радением от всего сердца своего и всякую высость оставить” (Труды... С. 749.).

Служебное рвение, служба “со всяким усердством” были для Алексея Михайловича критерием, по которому он судил о преданности служилого человека и в соответствии с которым выстраивал свое к нему отношение. Не случайно в письме к боярину и дворецкому В.В. Бутурлину царь признавался: “...Ведаешь наш обычай: хто к нам не всем сердцем станет работать, и мы к нему и сами с милостью не вскоре приразимся” (Труды... С. 732.).

Такой подход находил свое выражение не только в содержании и стилистике писем, но и в таких “мелочах”, как правка, а иногда даже и приписки на полях. Когда царский любимец Ф.М. Ртищев добился в 1655 г. от гетмана [563] Сапеги признания новых царских титулов — “царь и великий князь Малой и Белой Руси”, — его служба была признана “великою” и “прямою”. За свое старание Ртищев без челобитья о награждении был пожалован в окольничьи и получил оклад не в “образец” другим, “потому что и служба твоя к нам, великому государю, отменна... Такого и не бывало, чтобы титл с новоприбылыми титлами без ратной брани, неучиня мир, получать” (РГАДА, ф.27, д. 111, оп.1, л. 12.). В похвальной грамоте легко угадывается стиль Алексея Михайловича, выражавшийся и в первой восторженной реакции Тишайшего на неожиданный успех, когда он приписал на полях грамотки: “Вот гороздо”.

Особенно часто Алексей Михайлович касался темы службы в переписке с А.Л. Ординым-Нащокиным. Для последнего служба была первейшей потребностью — он жил и дышал ею. “То мне в радость, чтобы больше службы”, — писал он царю, и, зная биографию Афанасия Лаврентьевича, едва ли можно подозревать его в лукавстве. Царь хвалит Ордина за радетельную службу, или, если прибегнуть к языку “Урядника”, за “стройство” — действие. По мнению царя, через “стройство” Ордин являл всем красоту, честь и “меру” и вел себя по “образцу”. Напротив, нарушение “образца”, действие не по “мере” вызывали резкую отповедь. В книге помещены примеры таких гневливых строк Алексея Михайловича. Можно привести определения плохой службы и из других писем раздраженного царя. Здесь и “беспутная дурость”, и настоящий “заговор” (РГАДА, ф. 27, д. 549.).

Примечательно, что службомания Ордина-Нащокина вовсе не означала, что службу он понимал так же, как и Алексей Михайлович. Они расходились во взглядах на степень самостоятельности служилого человека, причем именно царь был непоследователен в этом отношении. В то время как традиция самодержавной власти требовала от служилого человека полного послушания, новые масштабы и характер государственной деятельности предполагали в нем ббльшую самостоятельность. К последнему стремился Ордин-Нащокин. Но граница послушания и независимости была слишком неопределенной, и ее нарушение вызывало неудовольствие царя и вело к обвинению ослушника, чаще всего того же Афанасия Лаврентьевича, в “высокоумии” — грехе непростительном. Столь двойственная ситуация — одно из проявлений переходного времени, для которого характерно сосуществование старого и нового, в нашем случае — послушания и инициативы. Здесь уже нельзя было ограничиться простым указанием “меры”, как это обыкновенно делалось в традиционном наказе. Реальная жизнь каждый раз оказывалась богаче и непредсказуемее любого, самого изощренного наказа. Требовалось уже иное, решительное перетолкование прав служилого человека. Но Алексей Михайлович — не Петр. Он не был способен на радикальные перемены и предпочитал хвалить за привычное повиновение, без инициатив.

Как соотнести службу с породой, с “отеческой честью”? В посланиях царя старая проблема выходила за рамки привычного толкования. Это еще не произошедший при Петре взрыв, в результате которого все дворянство хотя бы формально было уравнено в его восхождении по лестнице чинов. Это скорее подготовка к взрыву, первые шаги, ведущие к постепенному разрушению местнических и чиновных принципов приобретения государственных должностей. Царь еще не отрицает значения высоты “отеческой чести”. Но он более, чем кто-либо из предшественников, требует подкреплять ее безупречной службой. Он вновь обращается к понятию “меры”, которая в его интерпретации во [564] многом подрывает основы понятия “отеческой чести”. По Алексею Михайловичу, боярская честь “совершается на деле в меру служебной заслуги”. При этом бывает и так, что иные, у кого родители в боярской чести, “сами и по смерть свою не приметши той чести”. Другие же примерные слуги, много лет прожив без боярства, под старость возводятся в боярскую честь. Отсюда вывод — непристойно боярам хвалиться, что “та их честь породная, и крепко на нее надеяться, а благодарить надо Бога, если он за их службу обратил к ним сердце государево ко всякой милости” (Труды... С. 351—352.). Честь в такой интерпретации — не столько семейно-родовое, сколько личное достояние, приобретенное через службу и закрепленное чином, без чего ничто и никто “не утвердитца и не укрепитца”.

Конечно, от подобного рассуждения до знаменитой петровской фразы “Знатное дворянство по годности считать” — дистанция огромная. Но зато оно проясняет, почему второй Романов с таким гневом обрушивался на знатных, “разрядных людей”, запятнавших себя плохой службой. Проступок “породного человека” много позорнее аналогичного проступка “худого, обышного человека”. Тут уж Алексей Михайлович не скупится на слова. Виновный у него и клятвопреступник, и “бездушник”, и “вор”.

Одновременно становится понятным пристрастие Тишайшего к людям типа А.Л.Ордина-Нащокина и А.С. Матвеева. Такие за свою службу и радение достойны выдвижения. Они и выдвигаются, но все же не столь стремительно, как потом будут возвышаться люди “случая” — главные герои “осемнадцатого столетия”. Второй Романов чтит “меру”, а она вела таких “непородных людей” к вершинам славы и успеха еще слишком длинными и окольными путями.

Алексей Михайлович, впрочем, нашел, чем хотя бы отчасти вознаградить честолюбие своих малопородных фаворитов. Он был безмерно привязан к ним и уделял им столько внимания, сколько не доставалось ни одному “разрядному человеку”. Это особенно хорошо видно из опубликованного письма Тишайшего Ордину-Нащокину, когда того постиг неожиданный и жестокий удар — бегство сына Воина за границу. История эта достаточно темная и запутанная (Об этом писали С.М.Соловьев, В.Эйнгорн и др. Из новейших исследований следует упомянуть обстоятельный очерк О.Е.Кошелевой. См.: Кошелева О.Е. Побег Воина//Казус. 1996. Индивидуальное и уникальное в истории. М., 1997. С. 55—86.). В известной мере Ордин-Нащокин пал жертвой собственной суровости и “западничества”. Его сын Воин получил по русским меркам нетрадиционное воспитание и образование — его учителями в Москве были “польские полонянники” (Галактионов И.В. Ранняя переписка А.Л.Ордина-Нащокина. Саратов, 1968. С. 43.). Позднее, находясь при отце в Прибалтике или в дипломатических “посылках”, он столкнулся с европейской культурой. В результате с молодым Ординым произошло отчасти то же, что и с Котошихиным, — он не выдержал искушения: под напором новых впечатлений отеческие ценности померкли и утратили былую привлекательность и непогрешимость. Захотелось нового. Это, между прочим, тонко уловил Алексей Михайлович, когда писал старшему Ордину-Нащокину про сына: “Он человек молодой, хощет создания Владычня и творения руки Его видеть на сем свете, якоже и птица летает семо и овамо”. Заметим, что раньше подобный побег расценивался не просто как предательство, но и как забвение веры, как смена праведной, благочестивой земли на землю “нечистую”. Теперь же сам царь, человек глубоко верующий и преданный православию, ищет оправдания поступку, которого совсем недавно нельзя было оправдать. И он их находит. В молодости. В любознательности. В неискушенности. [565]

“Одиссея” Воина, в отличие от побега Котошихина, окончилась вполне благополучно. Использовать его в крупной политической игре не удалось: если первоначально и были какие-то планы надавить на Афанасия Лаврентьевича с помощью пригретого польским королем сына, то они быстро рассеялись. Ордин-Нащокин остался прежним верным государевым слугой. Постепенно интерес к Воину был утрачен. Юноша заскучал, затосковал и стал каяться, должно быть, не без подсказки, что его покаяние будет принято и прощение даровано. Но вернулся он только в 1665 г., успев перед тем побывать в Дании и Голландии, где продемонстрировал, по отзыву Якова Рейтенфельса, превосходное знание латинского, французского и немецкого языков (См.: Рейтенфельс Я. Сказание светлейшему герцогу Тосканскому о Московии//Утверждение династии/История России и дома Романовых в мемуарах современников. XVII—XX вв. М., 1997. С. 361.). Однако на родине обширные знания и опыт младшего Ордина-Нащокина остались невостребованными.

Для нас, однако, представляет интерес позиция Алексея Михайловича. Сначала, по получении известия о побеге “беспутного сына” Ордина-Нащокина, в нем вспыхнул гнев и даже возникло намерение отозвать в Москву Афанасия Лаврентьевича, который в это время был занят переговорами со шведами. Затем, по некотором раздумье, возобладали участие и желание успокоить впавшего в отчаяние отца. Тогда-то и появляется из-под его пера опубликованная выше грамотка, посланная с подьячим Тайного приказа Ю.Никифоровым. Сочувствие царя было столь искренним и глубоким, что он, не полагаясь на силу своего послания, наказал подьячему всячески успокаивать Ордина “словестно”.

Письмо А.Л.Ордину-Нащокину дает нам редкую возможность столь явственно увидеть человека позднего средневековья. И уж стократ редка эта возможность, когда речь заходит о государе. Мы так привыкли считать, что в нашей истории орудуют бездушные и кровавые правители, что проявление простого сочувствия (именно сочувствия, а не “помилования”) со стороны царской особы воспринимается как нечто из ряда вон выходящее. Между тем какие простые и доходчивые слова нашел Тишайший! Как убедительно выглядит житейская мудрость государя с его твердой уверенностью: “полетав довольно”, Воин одумается и вернется. Именно из подобных случаев и складывалась известная оценка Алексея Михайловича как личности чрезвычайно “привлекательной”, наделенной “симпатичною душою” (Соловьев С.М. Указ. соч. С. 609; Платонов С.М. Указ, соч. С. 412.).

Историки довольно дружно упрекают царя за отсутствие твердой воли и широты взгляда. Всем хорош этот “лучший человек древней Руси... но только не на престоле” (В.О.Ключевский). Здесь нет необходимости отвергать столь суровый приговор или соглашаться с ним. Существеннее попытаться понять, что скрывалось в “святая святых” этого государя, в его “сумручной”, по определению самого Тишайшего, человеческой душе? Есть ли возможность сделать это? В случае со вторым Романовым исследователям повезло. Он сам оставил сочинения, которые если и не высвечивают все потаенные закоулки его души, то по крайней мере дают возможность заглянуть в нее. Это прежде всего “Письмо Никону о смерти патриарха Иосифа” и тесно примыкающая к нему “Повесть о преставлении патриарха Иосифа”.

Появилось это послание в 1652 г., в связи со смертью 15 апреля патриарха Иосифа. Никон, который благодаря близости к царю вступил в пору своего наивысшего могущества, в этот момент отсутствовал в Москве. Он был послан в далекий Соловецкий монастырь за мощами митрополита Филиппа II (Колычева). Царь испытывал большую потребность в общении со своим [566] “собинным другом”. Смерть патриарха послужила поводом для того, чтобы взяться за перо и обратиться к будущему преемнику Иосифа с пространным письмом-повестью. Формально — это рассказ о последних днях жизни и кончине Иосифа, но на самом деле оно выходит далеко за рамки этой скорбной темы. Это скорее исповедь. Исповедь о жизни и смерти.

Письмо-повесть поражает живым человеческим чувством, выразительностью и искренностью. Именно оно дает самые веские основания говорить об Алексее Михайловиче как о человеке несомненно литературно одаренном, а о самом произведении — как о заметном явлении в истории древнерусской литературы. Удивительно и даже парадоксально, что в “Повести” Алексей Михайлович, консерватор по натуре и традиционалист по складу характера, оказался новатором.

По жанру “Повесть” близка к житийной литературе. При этом нельзя не видеть контраста между высокой — таковы требования жанра — формой повествования и постоянным стилистическим снижением образа патриарха. Царь высоко ставит и чтит патриарший сан. Однако от него не ускользают слабости Иосифа, человека корыстолюбивого, непостоянного, лишенного той искры Божьей, которой были отмечены истинные подвижники церкви. Патриарх то “выпрашивает место” для своего погребения в Успенском соборе, то, отвергая всякую мысль о смерти, уже успевшей охолодить его члены, отказывается от исповеди и причастия. Наконец, согласившись, он вместо просветления, которое нисходит на истинных праведников при причащении, лишь “тупо поновляет” (повторяет. — И.А.) за духовником. В агонии на умирающего обрушиваются “видения”, от которых он “почал руками закрыватца и жатца к стенке”. Царь, бывший при этой сцене рядом с постелью умирающего, осмыслил ее традиционно: для него эти видения должны были выступать как явления духа, доступные чувственному удостоверению. Тишайший находится в круге тогдашних представлений: добрые дела суть образы ангелов, злые — бесов. В “час исхода души от тела” ангелы “в радости и в веселии” подхватывают душу умершего на небо; но и порождения злых дел — бесы — не дремлют: “люте свезавше убогую ту душу грешнаго поведаю, рыдающу и плачущуся горце в место темно и смрадно” (См.: Клибанов А.И. Духовная культура средневековой Руси. М., 1996 С. 29.). Эта сентенция из любимого им сборника назидательной литературы “Измарагд” явно припомнилась Тишайшему. Для него агония Иосифа — спор между добрыми и злыми делами, между ангелами и бесами за душу умирающего. “Походило добре на то, как хто ково бьет, а ково бьют (т.е. Иосиф. — И.А.) — так тот закрывается”, — с печалью отметил Алексей Михайлович, ибо для него тот, кто “бьет” и одолевает, — несомненный “враг человеческий”, явившийся за душой патриарха.

Подтекст письма неутешителен. Кончина Иосифа неблаголепна. Жития в каноническом смысле слова из такой жизни и кончины не получилось: слишком бренными и низменными оказались дела и помыслы патриарха. Потому царь печалится и скорбит. Скорбит не столько о смерти, сколько о слабости Иосифа, который не устоял перед житейскими соблазнами. Это несоответствие сана и человеческой сущности более всего заставляет задуматься Алексея Михайловича. За строками послания постепенно вырисовывается главный вопрос, который терзает автора. Вопрос, обращенный к самому себе, — а соответствует ли он сам, грешный и тленный человек, высоте царского сана, Божьему предначертанию? Уже одно это делает личность Алексея Михайловича привлекательной в глазах потомков. В самом деле, многие ли из [567] российских государей склонны были к таким размышлениям? Ведь само предположение о своем несоответствии для многих было просто неприемлемо. Между тем Алексей Михайлович не просто задается этим вопросом, а и примеряет свои поступки к образу идеального православного государя. Говоря языком “Урядника”, он страстно желает соответствовать своей “мере”. Отсюда и проистекают нравственные сомнения и искания Алексея Михайловича.

Эпистолярное наследие второго Романова — источник редкостный по своему значению. Причем ценность его возрастает по мере того, как историки предлагают в своих работах новые подходы и принципы исследования. Как это ни странно, политическая история по письмам царя прослеживается достаточно слабо. Но зато какое богатство обнаруживается при попытке использовать этот источник для антропологических и культорологических исследований!

И. Андреев,

кандидат исторических, наук