МОСКОВСКОЕ ВОССТАНИЕ 1682 г

ГИЛЬДЕБРАНД ФОН ГОРН

ДОНЕСЕНИЯ КОРОЛЮ ДАНИИ

МОСКОВСКОЕ ВОССТАНИЕ 1682 г. ГЛАЗАМИ ДАТСКОГО ПОСЛА

В 1682 г. в столице Российского государства произошло одно из крупнейших городских восстаний «бунташного» XVII столетия. Движение служилых людей по прибору, поддержанных посадом, продолжалось в Москве и ряде других городов более семи месяцев и закончилось своеобразным «перемирием» с правительством. Многие современники посвятили этому восстанию свои записки. Написанные с разных позиций и содержавшие неравноценную информацию, они отразили нюансы основного идейного столкновения между правительством и восставшими. Сложность политической обстановки 1682 г., противоречия в сообщениях официальных документов, исходивших от сменявших друг друга правительств, наличие разночтений в версиях противоборствующих сторон, участие в публицистических столкновениях представителей разных слоев населения осложняют изучение содержания социально-политической борьбы.

Важным дополнением к сообщениям российских авторов о восстании 1682 г. служат записки современников-иностранцев. Московское правительство тщательно изучало отклики европейской прессы на эти события ¹. Интерес к ним за рубежом сохранялся довольно долго в значительной степени благодаря сочинениям иностранцев, приезжавших в 1680-е годы в Россию. Произведения иностранных авторов, писавших уже во второй половине 80-х годов XVII в., в основном введены в научный оборот. К ним следует добавить «Московских времен и земель, гражданских чинов и церковное описание» и другие небольшие сочинения, не привлекшие еще внимания исследователей ². Известны также сочинения польско-католических авторов, созданные непосредственно во время московских событий: два анонимных послания из Москвы (папскому нунцию при Яне III Ф. Мартелли и приложение к сочинению чешского автора Б. Таннера о польском посольстве в Россию 1678 г.); анонимный «Дневник зверского избиения московских бояр в столице в 1682 г.». Наряду с передачей некоторых интересных сообщений эти сочинения изобилуют фантастическими деталями и домыслами. Наибольшую ценность представляют современные событиям дипломатические донесения: два письма датского резидента в Москве Б. Г. фон Розенбуша, написанные 16 и 19 мая 1682 г., в один из наиболее острых моментов восстания ³, и реляции нидерландского резидента И. В. фан Келлера ⁴, которые используются в основном по пересказам ⁵. Но, пожалуй, первое место [79] среди записок иностранцев о восстании 1682 г. занимают обойденные вниманием исследователей донесения датского посла Гильдебранда фон Горна ⁶.

Чиновник немецкой канцелярии датского короля Кристиана V фон Горн (1655—1686 гг.) был неплохо подготовлен к миссии «великого и полномочного поела» в России. Впервые он посетил Москву в 1676—1678 гг. в качестве секретаря посольства Ф. Габеля. Изучив русский язык, Горн в 1681 г. уже выполнял в столице Российского государства самостоятельную миссию. Он приложил немалые усилия к тому, чтобы произвести благоприятное впечатление на царский двор, и даже писал стихи на русском языке. Старания Горна были небезуспешны: на прощальной аудиенции в декабре 1681 г. ему от имени царя Федора Алексеевича были пожалованы 12 прекрасно переплетенных русских книг (необычный в дипломатической практике дар) «в память о царе и для практики в русском языке» ⁷. Знание московского двора позволило датскому послу, вновь выехавшему в Россию весной 1682 г., сориентироваться в обстановке. Он задержался в Гамбурге, дожидаясь от своих осведомителей сведений о Москве ⁸. Уже будучи в Смоленске, Горн узнал о бегстве царского двора из Москвы в Троице-Сергиев монастырь и сборе там дворянского ополчения. Тогда посол поспешил приехать ко двору и предложил царям Ивану и Петру Алексеевичам свою шпагу. Этот поступок поставил его в более выгодное положение по сравнению с его основным конкурентом, нидерландским резидентом Келлером, который в разгар восстания покинул двор.

Расположение двора к Горну, его давние связи, знание языка и дипломатические способности не оказали влияния на результаты основной миссии посла, хотя в донесениях в Копенгаген он нарочито рисовал себя едва ли не творцом внешнеполитического курса России. Анализ дипломатических документов позволяет утверждать, что тщеславный посол, вознамерившийся, по его словам, «европеизировать московитов» и познакомить их с «европейской конъюнктурой», на деле сыграл роль марионетки в руках опытных российских дипломатов. И в 1681, и в 1682—1684 гг. Посольский приказ стремился стимулировать усилия Дании по заключению русско-франко-датско-бранденбургского военного союза, угроза создания которого должна была подталкивать Швецию к пролонгации Кардисского мира 1661 г. на русских условиях. Поэтому российские дипломаты, несмотря на принадлежность внутри России к противоборствующим группировкам, единодушно выступали перед Горном с неофициальными (и нередко оплаченными послом же) заявлениями, поддерживавшими надежду Дании втянуть Россию в кровопролитную войну со Швецией (в чем и состояла секретная часть миссии Горна). Они сумели выяснить у неосторожного посла планы Дании, о которых тут же (и опять неофициально) позволено было узнать шведским эмиссарам. Однако официальная задача Горна по укреплению дружественных отношений между двумя странами в качестве фактора поддержания мира на Балтике, равно выгодная и Дании, и России, была успешно решена престижным для обоих партнеров договором о посольском церемониале ⁹.

Честолюбивые замыслы Горна не осуществились, и по этой части его обещаниям Кристиану V не суждено было исполниться. Зато его донесения, посвященные событиям в России, стали уникальным источником о восстании 1682 года. Датский [80] посол оперировал современными событиям версиями, быстро менявшимися в ходе политической борьбы и обычно ускользавшими от иностранцев, собиравших эти сведения позже. Работы современных Горну авторов за рубежом были основаны на менее достоверных источниках и больше напоминают политические памфлеты, чем сообщения о событиях в другой стране. Письма очевидцев московского восстания Келлера и Розенбуша, при всей их ценности и точности в деталях, уступают донесениям Горна в аналитичности, способности дипломата выделить наиболее существенное.

В публикуемых ниже донесениях датского посла от 23 октября и 28 ноября 1682 г. ¹⁰ нашли отражение важнейшие эпизоды восстания в Москве. В основу рассказа о его предыстории и начале автор положил версию, распространявшуюся самими восставшими. Сообщение Горна еще раз подтверждает вывод о том, что народные волнения в столице и других городах не были результатом «заговора» Милославского, Софьи, Хованского или других придворных деятелей ¹¹.В донесениях приведено немало сведений о мероприятиях восставших, говорится о крупном народном движении на Дону, характеризуется воздействие, оказанное восстанием на царское правительство и господствующий класс в целом.

Донесения Горна проливают свет на скрытые пружины событий 1682 года. Существовало немало легенд о политической борьбе «в верхах», о придворных заговорщиках, направлявших якобы действия восставших против неугодных им лиц. Историкам потребовалось приложить немало усилий, чтобы доказать недостоверность обвинений в «подстрекательстве» и даже руководстве восстанием, выдвинутых против царевны Софьи, В. В. Голицына, И. М. Милоелавского, И. А. Хованского и Ф. Л. Шакловитого в ходе придворной борьбы. Действительная картина схватки за власть «в верхах» оказалась более драматичной.

Первый акт драмы разыгрался 27 апреля, когда вместо умершего царя Федора на престол был возведен его младший брат Петр Алексеевич. Горн подтверждает, что воцарение Петра имело характер дворцового переворота, осуществленного коалицией бояр, московского дворянства, видных приказных деятелей и церковных иерархов во главе с патриархом Иоакимом ¹². В правительственных документах объявлялось, что Петр был «всенародно и единогласно» избран на престол Земским собором, после того как его участники простились с почившим царем Федором ¹³. Однако наиболее осведомленные придворные отметили, что смерть Федора наступила на несколько часов позже воцарения Петра ¹⁴. Далеко не все современники поверили и в то, что тогда созывался Земский собор. Горн прямо указал, что больной царь «стоял на пороге смерти», когда «бояре немедля выбрали царем младшего принца, Петра Алексеевича». Участники восстания обвиняли конкретных лиц в отравлении царя Федора с целью утвердиться у власти при незаконно выдвинутом малолетнем царе. Подкрепленная сыском над «отравителями», версия восставших вызвала наибольшее внимание современников ¹⁵.

Отрицая отравление Федора, Горн косвенно подтверждает существование заговора, о котором еще до переворота сообщал своему правительству Келлер ¹⁶. В [81] отличие от многих иностранных авторов датский посол не сводит придворную борьбу к столкновению И. М. Милославского и А. С. Матвеева. Действительно, правительство Милославского, взявшее власть после победы над Матвеевым и его сторонниками в 1676 г., уже в 1681 г. было низложено придворной группировкой Языковых, Лихачевых и родственников новой жены Федора — Апраксиных ¹⁷. Горн отмечает, что Матвеев вернулся в Москву из ссылки уже после воцарения Петра (и, следовательно, не мог быть руководителем переворота). Но если Милославский и его сторонники были в опале, а Матвеев и его клевреты еще не вернулись из ссылки, то кто же боролся за власть в Кремле? Датский посол указывает, где следует найти ответ.

Вместо того, чтобы искать отдельных «заговорщиков», Горн призывает обратить внимание на позицию Боярской думы в целом. Очевидно, что без ее серьезной поддержки немыслима была победа Языковых — Лихачевых — Апраксиных над Милославскими. О недовольстве «бояр, всей царской Думы» властолюбием И. М. Милославского писали иностранные наблюдатели, а А. А. Матвеев прямо называл группировку Языковых — Лихачевых — Апраксиных «сильным орудием» еще более влиятельных лиц ¹⁸. Воцарение- 16-летнего Ивана Алексеевича означало возвращение к власти его дяди Милославского, воцарение (пусть незаконное) 10-летнего Петра подразумевало возможность разделения власти между наиболее влиятельными боярами. Опираясь на указание Горна об относительном единодушии Думы в принятии основных решений, мы можем объяснить и падение правительства Милославского, и события 27 апреля, и, наконец, тот факт, что уже 1 мая 1682 г., задолго до возвращения из ссылки А. С. Матвеева, Языковым, Лихачевым, Апраксиным и их сторонникам из числа московского дворянства была объявлена опала ¹⁹.

Донесение Горна объясняет и дальнейшую борьбу при дворе. Единодушие, с которым бояре, по словам восставших, стремились «всем царством завладеть», существовало недолго. Вернувшиеся из ссылки А. С. Матвеев и Нарышкины (худородные в прошлом родственники Петра по матери), по свидетельству датского посла, не только оказались «возведенными в прежнее достоинство», но начали «брать реванш у своих противников». Они попытались сосредоточить в своих руках всю полноту власти, учредив для А. С. Матвеева должность «великого опекуна». Это важное сообщение подтверждается фактами стремительного роста, могущества группировки Матвеева — Нарышкиных при дворе, вызвавшего возмущение других членов Думы ²⁰.

Горн пишет о недовольстве бояр, подчеркивая роль В. Ф. Одоевского. Рассуждения посла тем более интересны, что до сих пор историки редко обращали внимание на реальное соотношение сил в правительстве в период наивысшего подъема восстания, ограничиваясь пересказом легенд об И. А. Хованском, Милославском и царевне Софье, созданных их политическими противниками после поражения каждого из этих лиц. Между тем именно история клана Одоевских позволяет понять ход борьбы при дворе, приведший к власти правительство регентства (1683—1689 гг.). В 1676 г. Одоевские в числе других знатнейших бояр способствовали поражению заговора А. С. Матвеева и его ссылке; тогда власть захватили Милославские. Неудивительно, что в, 1682 г. Одоевские оказались среди участников дворцового переворота в пользу Петра ²¹. На этот раз плодами победы пытались воспользоваться Матвеев и Нарышкины.

Московский корреспондент Ф. Мартелли сообщал, что «Одоевский, именитейший [82] муж из всей знати», возмущенный, как и многие другие, самоуправством не по чину пожалованного в бояре И. К. Нарышкина ²², в описываемое Горном время (накануне событий 15 мая) назвал того «собакой» и дал ему пощечину ²³. Вслед за этим источники отмечают, что Одоевские находились в лагере сторонников Ивана ²⁴. 30 августа В. Ф. Одоевский выехал вместе с царями и царевной Софьей в Коломенское и вошел в новое правительство. Н. И. Одоевский оставался в Москве, сотрудничая с В. В. Голицыным, и прибыл. ко двору в середине сентября, а его скрывавшийся в деревне сын Яков — еще позже ²⁵. Видимо, поэтому Горн придавал «старому» В. Ф. Одоевскому наибольшее значение. После воцарения Ивана все трое заняли в правительстве ведущие места. Это отмечено не только Горном. Так, некий самозванец, пытавшийся 13 июня возмутить московский люд, кричал, что именно Одоевские собираются «стрельцов вешать, и казнить, и рубить». В «Извете на князей Хованских», подброшенном в начале сентября, Одоевские названы первыми намеченными жертвами заговорщиков. Наконец, бежавший из правительственного лагеря в Москву во второй половине сентября Г. П. Языков говорил восставшим, что «их, надворную пехоту, бояря Одоевские и Голицыны хотят со многим собранием рубить» ²⁶.

Союз с Одоевскими и, возможно, с другими боярскими родами усиливал позиции сторонников Ивана Алексеевича — его сестры Сефьи и В. В. Голицына. Вместе с тем Горн подчеркивает, что хотя Голицын и являлся главнокомандующим правительственной армии в лагере под Троице-Сергиевым монастырем, но его положение было недостаточно устойчиво. Софья, осуществлявшая уже в октябре 1682 г. функции правительницы, делала это втайне, что невозможно объяснить, доверяя легенде об официальном «избрании» царевны регентшей в мае ²⁷. Между тем сообщение Горна подтверждается анализом современных русских сочинений, свидетельствующих, что положение Софьи при дворе стало достаточно прочным лишь к лету 1683 года ²⁸. Причина этой неустойчивости раскрыта в шифрованной части донесения Горна из Москвы от 28 ноября. Он констатировал разногласия между Софьей и матерью Петра царицей Натальей Кирилловной и отметал преобладание при дворе сторонников Петра, которое компенсировалось молчаливой, но «основательной» поддержкой Ивана московским посадом.

Выступление восставших в защиту прав совершеннолетнего царевича Ивана вытекало из их стремления не допустить боярского правления при малолетнем Петре. Это выступление не было внезапной вспышкой народного гнева; оно основательно готовилось, начиная с первых чисел мая. Избранные из рядов восставших «вестники» разъясняли народу политические требования, сформулированные на тайных «кругах». В день решительного выступления, поразившего буквально всех современников своей организованностью, «вестники» ударили в набат и скакали по московским улицам, объявляя об «убийстве» во дворце царевича Ивана, обеспечив всеобщую поддержку штурмовавшим Кремль стрелецким и солдатским полкам ²⁹. Донесение Горна свидетельствует, что день решительного выступления был избран восставшими не случайно—именно 15 мая все их противники должны были собраться в Думе для решения вопроса о регентстве при малолетнем царе.

Исследователями отмечено, что накануне событий 15 мая А. С. Матвеев и Нарышкины, казалось, были поражены политической близорукостью. Чем можно объяснить тот факт, что в условиях восстания, когда Кремль был окружен [83] приведенными в боевую готовность стрелецкими слободами, такой искушенный политический деятель, как Матвеев, пошел на раскол приведшей его к власти думской коалиции? Почему он, опытный военный, вместе с известными полководцами князьями Долгоруковыми, не располагая реальной силой, требовал прекратить «потворство» стрельцам и солдатам, обещая пресечь «бунт» суровой рукой, а бунтовщиков «перевешать»? Эти намерения, разумеется, не устрашили восставших, но укрепили их решимость покончить с «изменниками-боярами» ³⁰. Донесение Горна свидетельствует, что не только для Матвеева и его ближайших сторонников, казненных или сосланных восставшими 15—17 мая, но и для других придворных, с которыми посол вел беседы в октябре под Троице-Сергиевым монастырем, штурм Кремля 15 мая был полнейшей неожиданностью.

Таким образом, восставшие еще раз продемонстрировали организованность, обеспечив полную секретность своих замыслов (чему немало способствовало предварительное истребление в стрелецких и солдатских полках командиров и «ушников») ³¹. В сентябре 1682 г. это «затишье» перед решительным выступлением было истолковано Софьей как свидетельство «измены» И. А. Хованского, который будто бы поднял на восстание стрельцов, совсем успокоившихся после волнений февраля — начала мая. В сочинениях начала XVIII в. аналогичное обвинение было предъявлено самой Софье (по другой версии — Милославскому). Относительно «измены» Хованского Горн придерживался двойственной позиции. С одной стороны, он констатировал, что «доскональных сведений о первоначальных зачинщиках нынешнего мятежа... не имеется», что Хованский выполнял своеобразную посредническую роль между двором и восставшими. В то же время в донесении передается официальная версия «измены» старого воеводы, распространенная правительством после его казни 17 сентября и имевшая целью скрыть размах народного движения, исказить его цели ³².

Вслед за своим подчиненным Розенбушем, Горн утверждал, что восставшие уже 15 мая действовали от имени Ивана Алексеевича, более того, требовали «царя Петра Алексеевича низложить». Но, донося о желании восставших передать царство Ивану и называя Петра «царевичем», Розенбуш писал о лояльности восставших к Петру ³³. Русские источники свидетельствуют, что 23 и 26 мая участники восстания добивались наречения Ивана «старшим», «первым» царем ³⁴. Несмотря на упорное сопротивление, Дума вынуждена была принять такое решение, оставив Ивану общее управление, а Петру — только военные дела. Распределение государственных прерогатив царей отразилось в последующих донесениях Горна ³⁵. Однако в официальном документе о соправительстве пункт о первенстве Ивана был опущен ³⁶. Все это говорит о том, что во второй половине мая и позже (как отметил Горн) в Думе все еще преобладали сторонники Петра. Действительно, после ухода с политической сцены Матвеева и Нарышкиных коалиция бояр, осуществивших переворот 27 апреля, должна была возродиться. Но восставшие, как свидетельствуют приведенные Горном факты, не собирались сдавать свои позиции. Приписывая действия участников восстания влиянию Хованского, посол отметил растерянность большинства придворных деятелей.

И только организованный Софьей отъезд царей из Москвы, по верной оценке Горна, позволил «знатным господам» «подняться из праха»; в то же время восставшие лишились возможности действовать от имени государей. Донесение датского посла свидетельствует о колебаниях «их величеств», что находит косвенное подтверждение [84] в разрядных записях ³⁷. Но кормило правления находилось уже в руках Софьи. Для оправдания отъезда царей из столицы и начала правительством общей мобилизации дворянства ³⁸ было извещено о новом возмущении в Москве. Объявление виновниками восстания Хованского и его сыновей должно было скрыть позорный для правительства факт, что оно более двух месяцев вынуждено было выполнять указания «невегласов-мужиков».

Рассказывая об этих мероприятиях властей под Троице-Сергиевым монастырем, Горн приводит и ряд уникальных фактов. «Собравшаяся здесь армия,— писал он,— состоит из более чем 150 000 человек». Среди русских современников только один упоминает, что из Новгорода под Троицу прибыло 40 тыс. «мужей храбрых»; в XVIII в. Н. П. Крекшин называл цифру «до ста тысячь», считая, видимо, одних дворян ³⁹. Ко времени написания первого донесения Горна сбор даточных людей в Троицу был прекращен, а 26 октября приостановлен был и сбор московского дворянства; огромные расходы по содержанию армии потребовали роспуска отдельных полков на границах ⁴⁰. Но сообщение посла о том, что «из-за трудностей с провиантом» правительству пришлось пойти на сокращение карательной армии под Троицей, имеет особую ценность и указывает на то, что правительство не могло добиться военного превосходства над восставшими.

Сообщения датского дипломата о настроениях в лагере царских войск полностью опровергают позднейшие обвинения Софьи в «потворстве» стрельцам. Осенью 1682 г. ходили слухи о возможности зимовки под Троице-Сергиевым монастырем. Распространявшаяся правительством в сентябре версия, будто дворянская армия намерена идти на Москву «и на все слободы», чтобы «рубить надворную пехоту всех» ⁴¹, имела, по-видимому, чисто пропагандистский характер. В действительности трудно предположить, что царские воеводы могли рассчитывать на успешный штурм хорошо укрепленного города, обороняемого лучшими полками российской армии при поддержке огромного посада. Настоящее «страхование содеялось» при дворе после казни Хованских, когда возмущенные стрельцы изъяли из арсеналов тяжелое оружие и боеприпасы, укрепили Москву и выразили намерение истребить «изменников-бояр», отдавших приказ о казни. Горн утверждает, что в тот момент восставшие вновь могли одержать победу, поскольку двор был готов принять их самые тяжелые требования.

Сведения, полученные Горном «из первых рук», выявляют логику поведения правительства. Трудность состояла в том, что решительно подавить восстание можно было, лишь разъединив и разослав по разным городам 19 стрелецких и два солдатских полка московского гарнизона. В то же время восставшие считали приказ о выводе полков из столицы достаточным основанием для новой расправы с боярами ⁴². «Устрашая» восставших увеличением дворянской армии, царский двор направлял в Москву указы о выводе все большего числа стрелецких и солдатских полков, одновременно «прельщая» их денежными раздачами и обещаниями особых наград полкам, которые послушались бы указов о выходе в другие города ⁴³. Тем не менее Горн справедливо считал реализацию этого плана маловероятной.

Более успешными были попытки правительства постепенно разрядить накаленную атмосферу путем переговоров с участниками восстания. Своими предложениями о мирном решении конфликта оно дало сильный козырь «умеренной» части восставших и в конечном счете добилось заключения перемирия с прибывшей в Троице-Сергиев монастырь делегацией «лутчих людей». Лишь 28—29 октября, уже после отправления первого донесения Горна, восставшие согласились на частичное признание своих «вин», а полностью правительственная версия событий восторжествовала только в ноябре и сопровождалась повышением стрельцам жалованья ⁴⁴. Об [85] окончании волнении посол смог донести только 19 декабря 1682 года ⁴⁵. Лишь к концу 1683 г. путем постепенного вывода из Москвы отдельных полков правительству удалось реализовать свой замысел «умиротворения» столицы ⁴⁶.

Публикуемые донесения Горна написаны на неправильном (как грамматически, так и орфографически) верхненемецком языке, со значительными вкраплениями датских и французских слов и выражений. В переводе, осуществленном В. Е. Возгриным, по возможности сохранен стиль Горна. Необходимые для пояснения смысла отдельных выражений вставки помещены в квадратных скобках. Вводная статья и комментарии написаны А. П. Богдановым.

Текст воспроизведен по изданию: Московское восстание 1682 г. глазами датского посла // Вопросы истории, № 3. 1986