Библиотека сайта  XIII век

СКАЗКИ ТОРГОВЫХ ЛЮДЕЙ МОСКОВСКОГО ГОСУДАРСТВА 1704 г.

В архивном фонде Монастырского приказа сохранились дела, не имевшие, по существу, отношения к Приказу, — это сказки о торгах и промыслах, подававшиеся верхами торгово-промышленного населения Московского государства в 1704 г. ¹.

Сказки подавались согласно указу от 1 февраля 1704 г. Самый указ не сохранился, и единственное беглое упоминание о нем в литературе - мы имели у С. М; Соловьева ². В настоящее время об указе и его содержании мы узнаем из выписей, сделанных в Монастырском приказе по тому или другому случаю в период подачи сказок “В прошлом 1704 году февраля в 1 день, — читаем в одной из них, — по имянному в. г. указу велено у гостей и у гостиной сотни взять скаски с подкреплением, а московских сотен и слобод к старостам послать памяти — велено написать им списки и в тех списках подписывать именно: в прошлых в 1701, 1702 годех на Москве и в городех и в иных государствах насколько у кого тысячь всяких товаров торгового промыслу в покупке и в продаже было, а писать им истинную правду, а ничего не таить, а подать те скаски и списки в Монастырском приказе в три дни”.

По указу 1704 г. непосредственно самому боярину, в Монастырском приказе давали свои показания московские жители; сюда же присылались сказки из городов — таким-то образом этот материал и оказался в делах Приказа.

Подача сказок в Москве началась в апреле 1704 г. и затянулась почти на целый год. По городам из Монастырского приказа в мае 1704 г. были разосланы грамоты с очень подробным изложением указа и перечнем вопросов, по которым торговые люди должны были дать сведения; сказки же подавались в июне (Калуга, Вязьма, Вологда, Севск, Юрьев-Польский), июле (Кострома, Ростов, Елец), августе (Владимир, Нижний-Новгород), сентябре (Коломна) и позднее. Вообще все иногородние сказки, сохранившиеся в фонде Монастырского приказа, относятся ко второй половине 1704 г. и только две — к началу 1705 г. В случае большого замедления в присылке сказок в города посылались памяти, а в некоторые — специальные подъячие, которые должны были взять с торговых людей сказки, а с воеводы — пеню.

По Москве показания собирались с гостей, гостиной сотни и жителей слобод; по городам — только с гостей и гостиной сотни. В Москве сказки подавались в Монастырский приказ и изредка — на братском дворе в слободе, в городах — воеводе и иногда земскому бурмистру. В Москву сказки посылались с нарочными людьми, из Архангельска и Астрахани — почтой. Задержку в присылке сказок в Москву воеводы чаще всего объясняли отсутствием в данный момент нужных торговых людей в городе в связи либо с государевой службой в других городах, либо с их собственными торговыми поездками. Да это и понятно: опрос совпал с летними месяцами, горячими в торговом деле. По той же причине некоторые подавали сведения не в своем городе, а в Москве или вообще там, где застала их грамота; эти сказки, оторвавшись от своего городского фонда, легко могли затеряться.

Сказку обычно подавал старший в семье, если она жила не в разделе. И этим обстоятельством пользовались, чтобы избежать показаний. Так, серпуховитин Вас. Шилов отказался дать сказку “для того: про торговые промыслы и про пожитки скажут братья ево большие — Григорий да Кузьма”. Ярославцы отец и сын Носовы (отец был на службе в Астрахани) долго ссылались друг на друга, не подавая сказок ни в Ярославле, ни в Астрахани; только после многих усилий показания были взяты с них обоих уже в 1705 г. В силу всех этих обстоятельств по ряду городов сказки были собраны, во всяком случае на месте, неполностью. Так, в Чебоксарах из четырех — 3, в Казани из одиннадцати — 8, в Вологде из четырех — 3, в Вятке из четырех — 1. Вообще же в делах Монастырского приказа сохранилось 600 сказок тяглецов Московских слобод и 152 сказки гостиной сотни разных городов. Из слобод представлены в большом количестве: Садовая — 150 сказок, Мещанская — 134, Огородная — 150, Кадашевская — около 100. По Кадашевской слободе сохранились не подлинные сказки, а копии, без рукоприкладств и с сокращениями повторяющихся в каждой сказке начала и конца, воспроизводящих содержание указа 1 февраля. Сказки гостиной сотни сохранились по следующим 28 городам Московского государства: северные города — Архангельск, Вологда, Вятка; западные — Смоленск, Вязьма, Луки Великие; центральные — Владимир, Ярославль, Кострома, Суздаль, Ростов, Юрьев-Польский, Переяславль-Рязанский, Коломна, Касимов, Кашира, Калуга, Серпухов; Среднее Поволжье — Нижний-Новгород, Свияжск, Чебоксары, Казань, Симбирск; южные города — Рыльск, Брянск, Мценск, Елец, Севск. Все это подлинники с рукоприкладствами. В деле им сопутствует всегда отписка воеводы, излагающая содержание грамоты из центра, перечень людей гостиной сотни по городу и сведения, с кого и когда взяты сказки, с кого и почему не взяты. Отписка и сказки по каждому городу сшиты в тетради большого формата и скреплены рукой дьяка Монастырского приказа Гаврилы Окунькова. На первом листе — обложке — помета и надпись: “Казанские”, “Синбирские” и т. п.

Но как сильно было желание избавиться от подачи сказки, так же сильно и обычно у торговых людей стремление при даче сведений укрыть что-нибудь, показать не все, не точно. Правительство предупреждало такие попытки, заканчивая каждую грамоту трафаретным требованием писать обо всем “вправду, без утайки” и обычными угрозами: “а буде кто... в сказках своих и в книгах что утаит, а утайка по чьему извету явна будет, и тех людей дворы их и пожитки и торговые промыслы взяты будут на в. г. бесповоротно”. Но эта угроза не всегда помогала выяснению точных данных. Чаще всего от полных и точных показаний торговые люди отговаривались, ссылаясь на незнание и забвение, на болезни и старческое “беспамятство”, на свою неграмотность, на отсутствие или утрату “домовых записных книг” и таможенных выписей. Многие без объяснений, кратко и сухо, отсылали бравшего сказку к официальным документам: “А о том свидетельствуют таможенные книги”. Эта законная и наиболее досадная отговорка часто встречается в сказках. Сохранившиеся же в фонде Монастырского приказа сыскные дела показывают, что торговые люди не только замалчивали, но и уменьшали и скрывали свои торги и промыслы.

Как же оценивать достоверность их показаний?

Боярин не только держал эти материалы при себе, но и пользовался ими для сверки поступивших в Приказ сведений. На отписке мценского воеводы, сообщавшего, что в городе нет людей гостиной сотни, наложена помета: “Выписать из окладных книг, хто имяны гостиные сотни во Мценску живут”. В отношении каширянина Кондратия Чертова получилось разногласие: сам спрашиваемый отрицал свою принадлежность к гостиной сотне, а в списке Филата Бачилова он значился с окладом десятой деньги в 5 рублей. На сказке помета: “Допросить гостиные сотни старосту, в котором году тот оклад на Кондратье Чертове з детьми положен”. В Тотьму был послан специальный запрос о том, кто владеет заводами и пожитками Осипа Палицына, значившегося в списке Бачилова, но умершего в 1704 г.

В городах воеводы иногда требовали документы, подкреплявшие показания. “И мы, холопи твои, — пишет из Ярославля воевода Ржевский, — велели складную тетрадь для подлинного уверения взять у Ивана Чукова в приказную палату, и он, Иван, тое окладную тетрадь подал нам”.

Учитывая вполне возможное уменьшение торгов и промыслов отдельных лиц, а отсюда и всей картины их по данным сказок, признавая эти данные не абсолютно точными и исчерпывающими, иногда требующими корректива на основании других материалов, мы все же должны сказать, что сказки являются первоклассным и единственным в своем роде материалом для характеристики торговли и промышленности, а также “нарождавшегося класса торговцев” Московского государства на грани XVII и XVIII вв.

Значение материала увеличивается свойствами его содержания — большинство сказок отличается полнотой и большой конкретностью данных.

Прежде всего сказки широко характеризуют торговлю во всех ее видах и формах, и здесь на первом месте стоит торговля “в отпуск” или “в отъезд”. Крупные и средние торговые люди Москвы и городов показывали по годам, где, какие товары, на какую сумму, и в каком количестве — в пудах, на аршины — были куплены; в какие города или на какие ярмаки отправлены, сколько платилось за провоз, сколько заплачено пошлины, на какую сумму проданы или на какие товары выменены. Вновь купленные товары мы видим снова в пути в другие города, видим, какие новые операции были с ними произведены. И так мы можем проследить товарооборот не за один год, представлявший иногда сложную цепь последовательных торговых операций. Мы можем выделить пункты, привлекавшие к себе наибольшее число людей и наибольшее количество товаров; можем наметить, в каком направлении шли потоки различных товаров. Сказки дают возможность установить сеть торговых поездок отдельных лиц, степень их специализации на определенном виде товара и на определенном торговом маршруте или, наоборот, отсутствие таковой, раскиданность и универсальность торга; в сказках говорится об организации отправки товаров: едет ли сам хозяин, посылает ли своих приказчиков и людей, посылает ли свой товар с соседом, с торговой оказией. Для торговли в отпуск интересен вопрос о складных торгах, и для этого сказки дают материал: кто с кем вступал в компанию, для ведения каких торговых операций, из каких паевых частей или долей.

В сказках много данных не только о размерах денежных сумм (начиная от нескольких алтын и кончая десятками тысяч рублей), на которые велся торг, но и о составе этих сумм, т. е. были ли это собственные, “свои” деньги или занятые в долг. В частности, чрезвычайно обильны сведения о роли кредита для всех категорий торговых людей. Если в отношении других показаний опрашиваемый часто бывал скуп, молчалив и иногда недостоверен, то в вопросе своих займов он бывал очень точен. В редкой сказке не встретится перечень собственных долгов: у кого, какая сумма, в каком году была занята, и иногда — в каком году выплачена — и такой же точности поименного списка собственных, должников, если они были. На основании этого можно выяснить размеры займов, кабальных и бескабальных, где чаще они производились, в своем ли городе или во время отъездов, кто из русских людей являлся кредиторами, какую роль играл иностранный кредит и можно ли наметить имена ранних капиталистов-ростовщиков. В сказках крупных торговых людей постоянно мелькают имена известных в Московском государстве иностранных купцов — Любса, Лойде, Ник. Фаруфы и др., ссужавших чаще всего в Архангельске тысячи рублей или дававших в долг большие партии товаров. Эти данные позволяют установить соотношение заемных денег и собственных средств в торговом обороте отдельных лиц и иногда притти к заключению о финансовой слабости, отсутствии сколько-нибудь значительного и прочного капитала, о действительной неизбежности долгов, о чем” между прочим, часты признания в самих сказках, вроде: “И есть ли мне долгов на себе не иметь, и мне такими торгами своими пожитками торговать невозможно”. Встречающиеся же в сказках экскурсы в, прошлое позволяют говорить вообще о неустойчивости торговых предприятий или “фирм” того времени, о быстром разорении и крушении одних и быстром, но иногда кратковременном, подъеме других.

Но сказки подавались не только о “торгах”, а также о “промыслах”. Правда, в последнее понятие в то время входил и торговый промысел, но не он один. Сюда крупные торговые люди Москвы и городов включали связанные с их торговой деятельностью казенные подряды. Ушаков, Микляев, Твердышев, Зубков и многие другие показывают в своих сказках десятки тысяч пудов хлеба, десятки тысяч ведер вина, пуды серебра и ефимков, которые они ставили индивидуально или “вопче” с компаньонами в казну с указанием, когда, куда, иногда на какую сумму были эти поставки, выполнено ли было обязательство.

Но “промыслы” понимались и в еще более широком смысле как. вообще источник существования, было ли это содержание бани, харчевни, сдача торговых или жилых помещений — изб, подклетов, работа ли по найму — в сидельцах, сторожах; все эти виды “промысла” также фигурируют в сказках. Наконец, среди посадских людей и даже внутри гостиной сотни были люди, не имевшие никаких торгов и промыслов, разорившиеся, впавшие в нищету, кормящиеся “христовым именем”. Численное соотношение различных групп в составе московского посадского населения представляет несомненный интерес, а главное сказки, будучи массовым материалом, дают живую картину посада в его необычайной пестроте, разнообразии занятий и состояний, где по соседству в слободе, в одинаковом звании посадского человека, мы встречаем и будущего фабриканта Турчанинова, и бездомного нищего. Но та же пестрота еще любопытнее в отношении высшей категории торгово-промышленного мира Московского государства — гостиной сотни, среди которой, наряду с крупнейшими дельцами своего времени, есть и такие, у которых в “промыслишке” 2 — 4 рубля, и скитающиеся “меж двор”, стоящие на правеже, сидящие за караулом. В этом отношении сказки вносят корректив в обычное представление о гостиной сотне.

Наименее достоверной в сказках представляется оценка домовых пожитков и наличие серебряной посуды, которой особо интересовалось правительство, требуя ее выделения из домашнего скарба. И хотя торговые люди точно указывают вид и вес этой посуды, трудно, однако, было проверить, сколько действительно в доме, в сундуке или коробье чарок и стоп. Рукоприкладство можно использовать для попытки определить процент хотя бы умевших подписать свою фамилию.

Характеризуя состояние гостиной сотни и московского посада в целом или в их значительной части, их участие и место в торгово-промышленной жизни страны, торговую и финансовую силу или слабость отдельных лиц и групп, сказки, распадаясь по городам и районам, являются одновременно материалом для экономической характеристики и отдельных городов, и целых районов, их хозяйственных особенностей и возможностей для развития местных торгов и промыслов. Интересны и торговые связи между городами и районами и роль таких межрайонных пунктов и ярмарок, как Макарьевская, Свинская, Ирбитская, Архангельская и, наконец, Москва как центр всероссийского рынка.

Важно и то, что сказки, характеризуя один очень короткий период, собственно 3 — 4 года, — с 1701 по 1704 — как бы схватывают находу торги и промыслы Московского государства и дают статически их картину. И годы эти интересны — рубеж XVII — XVIII вв. Данные сказок являются, с одной стороны, как бы итогом развития торгов и промыслов за предыдущий XVII в., а с другой — могут служить исходным материалом при характеристике роста и укрепления купечества в XVIII в. В отношении использования сказки представляются очень благодарным материалом: цельным, однородным, вполне обозримым, прекрасно сохранившимся, четко и тщательно записанным.

Для иллюстрации прилагается текст девяти сказок: четырех по двум крупным и богатым слободам Москвы — Кадашевской и Садовой, четырех — гостиной сотни Казани, Симбирска и Свияжска и одной — гостя Афанасия Олисова. Отбор сделан по двум признакам: 1) показать различную полноту самих показаний и 2) показать представителей разных слоев торгово-промышленного класса: крупных (Турчанинов и Иван Андреев), средних (Иван Полуектов и Алексей Крюков), мелких и оскудевших — Алексей Марков, Викула Котов.

В прошлых 701-м и 702-м годах было у него, Андрея, торгового промыслу малое число для того, что отец ево умре, а в 703-м году было у него на Москве и в городех в промыслу и в отпусках и в котельном ряду в лавках на двенатцать тысячь на сто на пятдесят рублев, да лежачих денег триста рублев, да из долгов взять ему на госте Василье Грудцыне тысяча семсот тритцать рублев, гостя на Володимеровой жене Воронина вдове Федосье Васильевой дочери пятьсот девяносто рублев, на кадашевце Антоне Соловецком триста рублев; и ис тех вышеписанных долговых денег на госте Василье Грудцыне он, Андрей, взятку не чает для того, что на нем Василье государева долгу многое число.

Да лавок в котельном ряду четыре лавки с четью, в верхнем железном ряду три лавки, в новом щепетильном ряду на шалашном месте два места квасных да лавка с четью, в масленом ветчинном ряду пять лавок, в ветошном ряду лавка, в овощном книжном ряду лавка, в старом суровском ряду поллавки, в верхнем медовом две лавки, в москотильном ряду в верхнем две лавки, в оконишном ряду две лавки, в подошевном ряду поллавки, в нижнем медовом ряду две лавки, за Москвою рекою на Балчюге изба. А с тех вышеписанных лавок найму он, Андрей, берет по двести по осмидесят рублев на год, а оброку с них платит в государеву казну по дватцети по осми рублев на год, да мостовых против оброку вполы в пять лет.

Да домовного заводу, серебряной посуды в крушках и в стопах, и в стаканах, и в чарках тритцеть фунтов. А опричь вышеписанного за торговым моим промыслом золотых и ефимков, и серебряной иной посуды нет. Десятой дватцеть рублев.

Андрей Турчанинов руку приложил.

Иван Костентинов сказал.

В прошлых 701-м и 702-м годех по нынешней 704-й год с Москвы в городы я в ыные государства в отпуску и в продаже и в явке товаров никаких не было, а есть де у него, Ивана, вопче с братьями ево с Яковом да с Михаилом, в мущном ряду на Балчюге две лавки, отданы в наем, а найму с них в год четырнатцеть рублев, а оброку дватцать два алтына четыре деньги, да мостовых против оброку в пять лет вполы. У него же на дворе отданы внаем изба поземная, да два подклета, с избы наемных денег два рубли, а с подклетов с одного шесть рублев, а з другова два рубли, дватцеть пять алтын, а иных никаких вотчин нет.

А сидит де он, Иван, с прошлого 702-го году октября с 1-го числа в наемной лавке в верхнем москатильном ряду, а в товаре у него своих денег тритцеть рублев. А кабального долгу на нем нет, а бескабальных мелочных долгов врознь дватцеть рублев, а ево, Иванова, кабального и бескабального долгу ни на ком” И денег, и золотых, и ефимков, и золотой и серебряной посуды нет.

Десятой два рубли.

Сказка Садовой слободы Алексея Маркова.

А буде он сю скаску сказал ложно, и за ту б ево ложную скаску указав в. г. взять животы ево на себя великого государя.

К сей скаске Василей Нестеров, дворянин, вместо Алексея Маркова по ево велению руку приложил.

Помета: 1704-го октября в 28 де[нь]. Буде писана по указу высмотря взять к делу.

1704-го ноября в 13 де[нь] на Садовом братиком дворе Садовой слободы Иван Полуектов, слышав в. г. указы о приполнении прописных пожитков к торгу, сказал.

В прошлых де 701-м и в 702-м и в 703-м и в нынешнем 704-м годех на Москве и в городах и в ыных государствах в явке и в отпуску никаких товаров у него не было и в рядех на Москве лавок и амбаров, и шелашей, и наемных изб, и никаких вотчин нет. А на дворовой де своей земле в Садовой слободе отдает горницу да два подклета в наймы, что найма берет, и о том сказано в Семеновский канцелярии стольнику. Да у него же на дворе, на улицу лицом, стоит лавка в пусте, а оброку в казну в. г. платит де он по два алт. в год. А промысел де у него — торгует, походя, в юхотном ряду юхотным товаром, а в том ево торговом промыслу ходит у него своих свободных денег пять рублев шестнатцет алтын четыре деньги. А временно де того вышесписанного товару у рядовичь и в кожевниках в долг берет безписменно на малое время, до спуску и до выручки денежной, на неделю и на две, на месяц, а выручая ис того товару, деньги платит им понедельно и как лучитца. А долгов де ему доведетца на людех взять на кадашевце на Иване Матвееве по товарной записи десять рублев, да по жилой записи доведетца взять, что ныне кадашевец, на Василье Кореле за недожив сидельца пятнадцать рублев, на нем же по росписке за товар тритцеть рублев, в то число платил де он, Василей, ему, Ивану, пять рублев тринатцать алтын две деньги.

И те вышеописанные долги на них должниках, прошлых лет как де он, Иван, сидел в юхотном ряду в лавке, и возмутца ль де те деньги на них или нет, про то он не знает, потому что ныне порутчики померли, а достальных в лицах нет и где живут, также и должников самих в лицах нет же и где живут, про все вышеписанное он не знает, а есть ли кто из иных в живых или нет, про то он сказать не знает же. Да ему же, Ивану, доведетца взять и ведено выдать из Судного дворцового приказу даные ево деньги за двор сто десять рублев. И о том явно о всем в Судном дворцовом приказе, и по се время те деньги ему, Ивану, не приказу не выданы и выдадут ли де те денеги или нет, про то, он, Иван, не ведает. Да в прошлых де годех, как он, Иван, сидел в юхотном ряду в лавке за торговым промыслом юхотного товару, и в то время бежали от него, Ивана, пократчи ево двое сидельцев, и о том записано де у него, Ивана, на них в приказе Большого дворца и в Судном дворцовом приказе явочное челобитье. И за вышеписанною де из Судного дворцового приказу за невыдачею даных за двор денег и для тех денег за многою ево волокитою и от покражи сидельцев в торговом де своем он промыслишку разорился и оскудел.

А буде он, Иван, сказал ложно, и за ложную ево скаску указал бы в. г. двор ево и животы взять на себя великого государя.

К сей скаске садовник Макар Иванов вместо отца своего Ивана Полуектова по ево велению руку приложил.

Сказка подана 20 августа 1704 г. в Симбирске в приказной палате

В 1701 г. в Симбирске в таможне бурмистру Кузьме Каменеву “по трем выписям с товару с привозу прошлого 700 году с осталого товару с цены со ста з дватцети рублев дватцети девяти алтын четырех денег по десяти денег с рубли платил шесть рублев один алтын две деньги. Того же числа ему ж Кузьме Каменеву с товарищи плачено с астраханского привозу 700-го году домового харчю с тысячи тешек межукольных, дву тысячь сазанов вялых с цены з дватцети пяти рублев по десять денег с рубля — один рубль восемь алтын две денги; с остра-ханской остаточной соли 700-го году з дву тысечь семисот с пятдесят пуд с цены со ста дватцети трех рублев з дватцети пяти алтын по гривне с рубля двенат-цеть рублев двенатцеть алтын две денги.

В апреле и в августе месецах с явленных денег с тысечи со ста дватцети семи рублев з дватцети семи алтын четырех денег по пяти денег с рубля — дватцеть семь рублев дватцеть три алтына з денгою.

А на те же явленные денги “покупаны хлебные запасы, и те хлебные запасы отпущены были в Астрахань. В Синбирску-ж Кузьме Каменеву плачено с покупного хлеба за уездных людей, которой хлеб покупан на винное сиденье по подряду ратушскому на Самару четыре тысячи ведер, да с припасу с хмелю и з дров пошлин сорок рублев полшесты денги. А хлебные запасы по синбирским выписям в Астрахани в продаже, и с тех хлебных запасов астраханской бурмистр гос. сотни Герасим Шелехов пошлин по своему окладу провежом с прикащика моево с Семена Молодова взял с тысячи с четырехсот сорока с трех рублев по десяти денег с рубля платил семдесят два рубля пять алтын две денги, а синбирских явленых выписей не зачел”.

“В Астрахани ему ж Герасиму Шелехову з городового товару со ста девяносто аршин агленских сукон с цены со ста семидесят семи рублев по десети денег с рубля восемь рублев дватцеть восемь алтын две денги”.

На деньги за проданный хлеб “куплено рыбы коренных сазанов, и поднят гребной струг на Макарьевскую ярманку, и бурмистр Герасим Шелехов с того гребного струга и с рыбы и с ряды работных людей по своей оценке з девятисот с пятидесят з дву рублев з гривною по пять денег с рубля взял дватцеть три рубли дватцеть шесть алтын полпяты денги”.

На Царицыне, “за осенним временем зазимовало шестьсот белуг коренных астраханского отпуску 700-го году” (рыба продана на Макарьевской ярмарке на 276 руб.).

“На Макарьевской же ярманке по астраханской выписи с пятисот ансырей шелку да по казанской выписи с яловочных кож беля, безлисины, с цены с шти сот рублев пошлин плачено тритцать рублев”.

“А в Казане того яловочного беля по цене плачено с осмидесят рублев по пяти денег с рубля — два рубли”.

“По Синбирской выписи з дехтя и золы, и с явленых денег с тритцети семи Рублев с полтиною по пяти денег с рубля — тритцеть один алтын полторы денги. И тот деготь и зола проданы на Костроме”.

“В Нижнем-Новегороде по астраханской выписи с пятисот шездесят девети рыб белуг пошлин плачено бурмистру Якову Пушникову с товарищи десять руб-лев дватцеть два алтына две денги”.

“Того же 701-го году на Ирбицкой ярманке с персицкого и с юфотного товару пошлин плачено с штисот рублев по гривне с рубля - шездесят рублев; а на те вышеписанные товарные деньги куплено в Синбирску с торгу кож сырья яловочного и зделано красного юфотного товару и отпущено из Синбирска к городу Архангельскому двести девяносто шесть тюков кож, а в тюке по шти кож да десять тюков конин по шти кож в тюке, сто восемдесят четыре юфти мостовья да десеть конин. И тот юфатной товар у города Архангельского сменен на сукна, а весом того юфатного товару по городскому весу явилось пятсот дватцеть три пуда дватцеть один фунт. А у города по торгу взято на те юфти три кипы галан-ских сукон, мерою семьсот восемдесят шесть аршин и сменены те сукна в Астра-хане на заморской персицкой товар в 1702 году”.

В 1702 году в Симбирске бурмистру г. с. Ивану Лихонину “по городским и макарьевской, и костромской, и верхотурской, и астраханской по девети выписям с проданого всякого товару с цены со штисот з девяти рублев з дватцети с трех алтын з дву денег-пошлин по десяти денег с рубля — тритцеть рублев шестнат-пять алтын две денги; да декабря в 31 день с проданые соли астраханского привозу прошлого 208-го году с трех тысячь пуд с цены со ста тритцети пяти рублев по 3 алтына по две денги с рубля тринатцеть рублев шестнатцеть алтын четыре денги”.

Далее приводятся такие же подробные сведения о торговых операциях 1702 г. в разных городах.

“...В Синбирском уезде построены мельницы по Свияге реке под деревнею Новоприписною Сингилеевскою, да Свияжского уезду под деревнею Сюлдяковою, да в Сенгилявской слободе, да выше города Синбирска на Свияге ж реке да на Сызране... А строены те мельницы на порозжих землях своими харчами, а ныне те оброчные мельницы по указу в. г. из Семеновской канцелярии в городех и в уездах списаны на в. г. и оценены. А строены те мои оброчные мельницы на порозжих местех своими харчами, а из казны в. г. за то мелнишное мое строение по оценке ничего не дано. И ныне с торгу разных чинов с оборотчики отданы мне по указу в. г. в оброк на два года из большого оброку” — с трех мельниц на Свияге оброку 130 руб. 3 алт. ¹/₂ д. в год.

В 1701 г. отведено в Казанском у. под мельницу порозжее место, и в 1702 г. “на том порозжем месте построил тое мельницу своими харчами наемными работными людьми, а в строении та мельница мне стала слишком в пятьсот рублев. А ныне по указу в. г., которые мельницы на государевых ясачных землях построены из оброку, и те мельницы велено переоброчивать, и хто с торгу больши даст, тому и отдавать. И тое мою мельницу торговал москвитин Василей Тимофеев и на торгу мой работник поставил сверх старого оброку вновь платить по полутору рубли”. И стольник Никита Кудрявцев “тое мою мельницу отписал на в. г. без оценки и прислал на тое мою мельницу к помольному збору дву человек целовальников и ту мою мельницу со всяким мельнишным и дворовым строением и с мельнишными припасы взяли” и за строение “ничего не выдано”. На мельнице “засыпки и кузнец наемные и рядные деньги по договору даны наперед все и ныне те мои засыпки и кузнец на той же мельнице в работе”.

В Пензенском уезде построена мельница “на помесной земле своими харчами... а ныне, по указу в. г. с тех мельниц, которые на помесных землях, ведено на в. г. иметь четвертая доля по збору”.

“В Синбирску в казну в. г. плачю с сеяних покосов по четыре рубли, что преж сего владели синбирские пушкари безоброчно, да с оброчной земли, что [261] преж сего бывала земля Свияжского уезду дер. Малой Карланги по их татарской даче з бортных угожьев и с рыбных ловель, с пустовых мельничных мест по три-натцеть рублев четыре алтына три денги на год, а бортным угожьем не владею, потому что татарские знамена бортных угожьев все вырублены и построилась на том лесу деревни Свияжского уезду ясашные русские крестьяне, что словеть Фролов ясак”.

“...В Симбирску на горе и под горою с оброчных мест с семидесят с трех сажен плачю по десети рублев и по тритцети одному алтыну по пяти денег на год. На горе лавка на дву саженях, в мясному ряду на четырех саженях под горою в соляном ряду в анбаре сидят за своею солью, анбар на пять сажен, а шесть ан-баров стоят впусте, и в наем нихто не берет, а на горе место впусте ж, никакова строения нет”.

“По указу в. г. ... ведено мне отдать в Сергееве городе, что на Соку, пять ты-сечь ведер простого вина и за то уговорное вино в Москве ис приказу Казанского дворца деньги две тысячи пятьдесят рублев выданы наперед сполна”.

“По ратушскому подряду на Самарской кружечной двор ведено мне отдать по уговору тысяча пятьсот ведр, в Надеино Усолье пятьсот ведр... деньги наперед сполна по девети алтын за ведро”.

...“А пожитков у меня в торговом промыслу соли астраханского привозу на двести рублев, в посылке к городу Архангельскому красного юфатного товару восемсот тритцеть три тюка кож яловочных и с конинами, а в тюке по шти кож, и есть естли божиею помощью тот мой посыльной товар до г. Архангельского в целосте милостью своею управит и продастся буде тот товар, и с продажи того товару по указу, в. г. пошлина заплатить, а есть ли тот товар на мену сменяетца, и с того меновного товару провозу и с продажи пошлина ис того ж вышеписанного товару платить”.

“В Синбирску в ряду в дву лавках московинного и городского и персицкого товару на двести рублев... А на оброчной мельнице винокурня для винного подряду”. На винокурне котел и 30 казанов с трубами, лошадей, коров и мелкого скота “для прокорму домовного и для работных людей” и дров на поварне на 150 р. Серебряной посуды 3 фун., медной и оловянной 4 пуда. Свободных денег за торговым промыслом 100 р. Долгу отдать саратовцу Алексею Шахматову 100 р.

1704 году октября в 17 день по указу в. г. [т.] и по грамоте из Монастырского приказу в Нижнем Новегороде в приказе монастырских дел перед стольником перед Гаврилом Андреевичем Суворовым гость Афанасий Олисов сказал:

А за торговым промыслом денег и золотых, и ефимков, и золотые посуды, и закладного ничего у меня нет. А в дому моем серебреные посуды три чарки серебреные, весу в них тритцеть пять золотников.

А в прошлых годех, как на Москве у гостей был оклад, и прежние оклатчики-гости, не применясь к окладам моей братьи к гостям, заочно без меня положили меня в большой оклад — во всякой побор по сту по тритцети рублев, а тех поборов бывает в году по два побора и больше и по тому их большому окладу платил я на Москве и в Нижнем многие десятые деньги и в корабельное строение и в ыные расходы и в струговое строение и до Шлюсенбурха под воинские припасы по два года нанимал я на Москве подводы и с того прежнего большого окладу от многова правежю те деньги платил я через мочь свою.

А в прошлом 701-м году в Нижнем Новегороде был великий пожар, двор мой и з деревянными хоромами, и с анбары, и мыльняя поварня; и в. тех анбарах и в поварне был у меня всякой товар и хлеб, и соль, и хмель, и иные товары, и домовая всякая рухлеть, и платье, и струговые всякие заводы и припасы, и всякое домовое строение все згорело, и от того пожару и от прежнего большого окладу, от податей и ото всяких ыных многих убытков я ныне в недостатке.

А будет я сказал неправду или что утаил, и за тое мою утайку указал бы в. г. взять двор мой и животы на себя в. г.

К сей скаске Афанасей Олисов руку приложил.

1704-го июня в 25 день в приказной палате гостиные сотни Алексей Петров — сын Крюков сказал... [далее следует общее место для всех казанских сказок — изложение указа 1 февраля 1704 г.]. И у меня, Алексея, в 701-м и 702-м годех на Москве и в ыных городах в покупке и в явке, и в продаже, и в отпусках торговых промыслов не было. У меня, Алексея, в торгу в Казани было з дворовыми своими людьми персицких товаров в 701-м году в лавке у меня, Алексея, на сто на десять рублев, а в другой лавке у человека моево в завязошном ряду на тритцеть рублев, в третей лавке в пушном ряду на семьдесят рублев; всего на двести на десять рублев. А в 701-м году в торгу у меня, Алексея, в Казани з дворовыми своими людми персицких товаров в лавке у меня, Алексея, было на полтораста рублев, в другой лавке у человека моево в завязошном ряду на пятде-сят рублев, в третьей лавке в пушном ряду на сто рублев, — всего на триста рублев. А товар покупаю в Казани, а сижу, я, Алексей, и с людьми своими в государевых оброчных лавках, а плачю в его, в. г. казну оброку с тех лавок по семи рублев по десети алтын на год.

А буде, я, Алексей, в сей скаске что сказал ложно или в торговых промыслах я во всяких пожитках что утаил, и за то-б указал бы в. г. взять у меня, Алексея, двор и животы и всякие торговые промыслы на себя, в. г., бесповоротно.

К сей скаске Алексей Крюков руку приложил.

1704 году июня в 28 день по указу в. г. [т.] и по грамоте, какова прислана из Монастырского приказу, в Свияжском приказе перед стольником и воеводою Иваном Андреевичем Щепотевым гостиной сотни Сергей Антипин по святой евангельской заповеди господни сказал:

В прошлом 702-м году и в нынешнем 704-м году торгов у меня, Сергея, и промыслов никаких в отъезде и в лавках за товарами в Свияжску и в ыных городех за скудостию моею и за разорением нет. В прошлом 701-м году воры кубанцы под Царицынскою заставою в моровое астраханское поветрие разорили меня без остатку, пограбя товару и денег на стругу взяли на четыреста на девяносто рублев, и от того оскудал и одолжал, свободного моево торгового пожитку нет.

А в прошлом 701-м году займывал я у свияженина Александра Михайлова сына Матюнина шездесят пять рублев, и на те деньги купили мне в Астрахани его пять кумачей, и те кумачи продал я в Свияжску в том же году, взял за них восемдесят четыре рубли. И с той продажи платил в твою государеву казну пошлин четыре рубли пять алтын четыре деньги. А заемные деньги в том же году ему, Александру, платил. Да в том же 701-м году ис тех прибылных денег платил в твою государеву казну в корабельное строение с своею братьею двенатцеть рублев. Да в том же 701-м году послано было ко мне из Астрахани, не для продажи ради домовые нужи, Иван Михайлов сын Воронин шездесят один собол, и по таможенным книгам с Москвы из ратуши ведено у меня те соболи взять в твою государеву казну, и у меня те соболи взяты и посланы к Москве в ратушу.

Да в прошлом же 703-м году займывал я свиженина у Ивановской жены Болтина у вдовы Овдотьи Родионовы сто рублев, и на те деньги купил я в Казани вялые сухие низовые рыбы судаков и посылал я тое рыбу на Вятку и с той продажи на Вятку и с явленных в Казани пошлину твою государву платил в том же 703-м году. И те заемные деньги, приехав с Вятки, ей, Овдотье Родионове, платил.

А для прокормления себя я, Сергей, держу мельницу из оброку в Свияжском уезде на реке Анише на два постава, а оброку с нее в государеву казну плачю по шти рублев по четыре алтына на год. А с той мельницы приходитца мне в год по сороку по пяти рублев, да хлеба, лопатошной муки пятнадцать четвертей. Да ис тех помолных денег даю в год мельнику и засыпке шесть рублев на год; да на сало и на деготь по шестнатцать алтын четыре денги; да в поделку вешнюю исходит по сороку алтын. Да ис тех же денег плачю в государеву казну с пустых четырех лавок дедовских оброчных денег по рублю по тринатцети алтын по две денги на год. А в тех лавках моих сидельцев нет, и в наем с товары нихто не наймывают и не сидят, плачю с пуста.

А ныне у меня, Сергея, за скудостью моею и за разорением и за скорбею моею торгов и промыслов у меня, Сергея, нет, а золотых и ефимков у меня, Сергея, нет же.

А буде я, Сергей, в сей скаске...

К сей скаске Сергей Антипин руку приложил.

1704-го июня в 24 день в приказной палате гостиные сотни Викула Сергеев сын Котов сказал... [далее излагается содержание указа 1 февраля 1704 г.]. И у меня Викулы Котова в прошлом 701 — 702-м и в 703-м и в нынешнем 704-м годех в привозе и в явке, и в отпусках в Казани и в иных городех никаких товаров не было, потому: в прошлых годех разорения от воровских людей да в прошлом 205-м году в пожарное время дворишко мое и всякие пожитки згорели, и от того я оскудал. А в Казани за мною лавок в рядах две лавки в щепетильном ряду да в сырейном ряду четыре лавки, в том числе адна перегорожена надвое, да лавка в сапожном ряду, да три лавки в мясном ряду на одном брусу. И с тех своих лавок в казну в. г. оброку плачю по пяти рублев по двенадцеть алтын по четыре денги на год. Да в лавочных же оброчных книгах переписных написано на мое имя порозжее анбарное место, и тем местом я не владею, и впредь мне то место не надобно, а найму с тех вышеописанных лавок сходитца мне, Викуле, по двадцати рублев по десяти алтын по четыре денги на год; в коих годех те лавки бывают не все в отдаче в наймы, и в тех годех с тех лавок найму приходит меньши того. А ис тех лавочных наймов денег исходит на строение тех лавок, на полки в мясном ряду и на всякие лавочные починки по три рубля с полтиною в год, да ис тех же лавочных денег плачю я по окладу на Москве десятые деньги в приказ военных дел по три рубля на год, да в корабельную палату по три ж рубля да в Казани по рублю по шти алтына по четыре деньги, да в Казани-же з двора своего плачю сошных денег по рублю по тринадцати алтын по две денги на год. И всего ис тех лавочных наймов денег исходит в год на те вышеописанные дачи по двенадцети рублев по три алтына по две денги.

Да теми же лавочных наймов денгами ныне я промышляю скудным соляным промыслишком, покупаю привозную соль в Казани и продаю врознь в Казани ж, а в том моем соляном промыслишке тех лавочных наймов денег четыре рубли. И что у той соляной продажи и у лавочных наймов за теми вышеописанными расходы придет, тем и кормлюсь. И за тем промыслом денег золотых и ефимков: серебреной и золотой посуды и закладного и бескабальных долгов ни на ком нет, только у меня серебреные две чарки, весу двадцать четыре золотника; да медные и оловяные домовые посуды и всякого домашнего пожитку и с тою посудою по цене на тритцать на два рубли. Да мне-ж доведетца взять старого кабального долгу недоплатных денег казанского митрополита на домовых ево села Ягодного крестьянех на Якове да на Дорофее Григорьевых детях да на Афанасье Васильевне сыне Горшковых сорок восемь рублев двадцеть пять алтын.

А буде, я, Викула, что сказал ложно...

К сей скаске Викула Котов руку приложил.

1 ЦГАДА, фонд Монастырского приказа, в. 219, 220, 221, 222.

2 С. Соловьев. История России с древнейших времен, изд. “Общественная польза”, кн. 3, стб. 1342.

3 ЦГАДА, указ, фонд, в. 221, д. 66, л. 45 — 45 об.

4 В 1699 — 1702 гг. подавались сказки землевладельцами, ставившими даточных людей, о том, сколько у кого и где крестьянских, бобыльских и задворных людей (ЦГАДА, Сказки Генерального двора); указ 1 октября 1703 г. о подаче сказок служилыми и торговыми людьми о количестве у каждого дворовых и деловых людей (ПСЗ, т. IV, № 1944); указ 22 января 1704 г., т. е. за 9 — 10 дней до интересующего нас указа, о подаче сказок, касающихся недорослей (там же, № 1960); указ 1 февраля 1705 г. о подаче сказок дьяками, сколько у кого детей (там же, № 2023).

5 С. Соловьев. Указ, соч., кн. 3, стб. 1359.

6 ЦГАДА, указ, фонд, в. 227, д. 104, л. 1.

7 Там же.

8 ПСЗ, т. III. № 1674.

9 Ф. Туманский. Собрание разных записок и сочинений, служащих к доставлению полного сведения о жизни и деяниях гос. имп. Петра Великого, ч. 2, СПб., 1787, стр. 191.

10 ПСЗ, т. IV, № 2084.

11 ЦГАДА, указ. фонд. в. 221, л. 66, л. 46.

12 ЦГАДА, указ, фонд, в. 222, д. 110, л. 2. К сожалению, в настоящее время мы не можем произвести сверку показаний торговых людей с записями таможенных книг в силу отсутствия последних за нужные нам 1701 — 1704 гг. по фигурирующим в сказках городам.

13 С. Соловьев. Указ, соч., кн. 33, стб. 1342.

14 ЦГАДА, Указ, фонд, в. 222, д. 110, 121.

15 ЦГАДА, Дела следственных комиссий, № 218, л. 202 об., 222.

16 ЦГАДА, фонд Монастырского приказа, в. 221, д. 66, л. 48.

17 К. Базилевич. Торговля Великого Устюга в середине XVII в., Ученые записки Института истории при РАНИОН, 1929, т. V; Н. Бакланова. Торги и промыслы Нижнего Новгорода в 60-х годах XVII в. (там же); С. Огородников. Очерк истории города Архангельска в торгово-промышленном отношении, СПб., 1890.

18 Н. Бакланова. Торги нижегородцев Калмыковых. Доклад, прочитанный в 1927 г. в Обществе ист. и древн. росс.; С. Бахрушин. Торги новгородцев - Кошкиных, Ученые записки МГУ, “История”, вып. 41, 1940; его же, Промысловые предприятия русских торговых людей в XVII в., Исторические записки, т. VIII; его же. Торги гостя Никитина в Сибири и в Китае, Труды Института истории РАНИОН, т. I; его же. Торговые крестьяне в XVII в. (там же, т. V); Е. 3аозерская. Вологодский гость Гаврила Фетиев, зап. историко-бытового отдела Гос. русск. музея, 1928, т. I.