№ 9

Протокол показаний Е. И. Пугачева на очной ставке с О.И. Коровкой в Московском отделении Тайной экспедиции Сената

/л. 344/ 1774-го года ноября 18-го числа злодей Пугачев спрошен был: “Самая ль истинная в допросе его на малороссиянина Коровку ¹ от него показана?” На что оной злодей сказал, что он показал самую сущую правду. Причем сказано ему, злодею, узнает ли он Коровку? Оной сказал: “Как не узнать!”

И потом, после допроса, взведен к нему Коровка, и злодей, взглянув на Коровку, сказал: “А, здравствуй, Коровка!” — где и Коровка его узнал ².

Злодею сказано, что “Коровка против показания твоего ни в чем не признаетца”. Злодей сказал: “Я уже показал”. При чем Коровка его уличал, что он на нево лжот ³.

Как же Коровка выведен, то злодей был увещеван, чтоб показал истинную, ибо инаково повосщик Алексей ⁴ и сын Коровки ⁵ сысканы тотчас будут.

И оной злодей Пугачев, став на колени, сказал: “Виноват богу и всемилостивой государыне. Я на Коровку, на Кожевникова ⁵, Долотина ⁶ и криворотова купца ⁷ и на [223] Филарета ⁸, /л. 344об./ раскольнического старца, о том, что первыя давали ему деньги ⁹, також и что хотели ему помогать деньгами, и что бутто б он, по признанию салдата Алексея Семенова ¹⁰, называл он себя государем Петром Третьим, показывал ложно” ¹¹. А по побеге ево з Дону ¹² и по приезде в раскольническую слободу, называемую Черниговку ¹³, и по найме той деревни крестьянина Алексея, от той деревни отъехав несколько верст, того ж дня говорил: “Я-де, Алексеюшка, еду не для догнания Краснощокова ¹⁴, а я-де ищу такого места, где б послужить богу”. И на то Алексей сказал: “Вот-де, недалеко здесь живет Коровка, он-де — человек набожной, и таких людей принимает”. Почему х Коровке и приехали ¹⁵.

А по приезде х Коровке говорил он, Емелька: “Я-де еду за обозом Краснощокова, да хочетца-де мне хотя б пожить где бога ради”. И Коровка сказал: “Я-де рад тебе, да немож-но, што уж я  /л. 345/ держал таких людей, да они меня раззорили, так уже боюся”. И потом он, Пугачев, говорил: “Так я таперь поеду за Кременчуг, тамо у меня осталось в слободе, как я шол ис-под Бендер ¹⁶, много пажити, как то, серебра и платья, затем что тогда за язвою ничего не пропускали. А взяв оное, поеду к Бендерам, слышно-де, што там генерал Каменской ¹⁷ поселяет всякого, и там-де будет жить свободно”. И оной Коровка сказал: “Здесь-де нашей братье, староверам, жить нельзя. Вот-де я за крест и бороду страдал в Белегороде и с сыном лет с семь. Дай бог здаровье милостивой государыне, што указ дала ¹⁸, так свободился. И как-де ты поедишь, так наведайся, бога ради, и кали принимают, так, как поедишь назад, то заезжай и скажи мне. Я б-де со всем домом туда поехал”. И он, Пугачев, сказал: “Туда-та-де ехать мне бес пашпорта неможно”. И оной Коровка сказал: “Я-де велю сыну тебе написать пашпорт”. И, позвав  /л. 345об./ сына Антона, пашпорт написать велел. Которой написал его настоящим имянем ¹⁹, только не казаком, а хорунжим, и подписался под руку полковника Денисьева ²⁰.

От Коровки поехал он с помянутым повощиком Алексеем в село Протопоповку ²¹, которая от Изюму в тритцати верстах. По приезде в село, Алексея отпустил, а сам поехал было в помянутое село, а как называют, — не помнит. Но тогда, как были карантины, то и возвратился опять х Коровке.

А как приехал ²², то Коровка спросил ево: “Што ж, Емельян Иванович, селятца ли под Бендерами?” На что [224] Пугачев, обманывая Коровку, сказал: “Ездил, и селятца, но только-де надобно самому туда ехать и выправить указ”. И Коровка сказал: “Самому мне ехать нельзя, а возьми сына Антона”. Почему оной Антон, написав пашпорт ²³ на имя ево, Пугачева, и вписав в оной донскаго ж казака  /л. 346/ Набокова (оной Небоков значил Антона Коровку). И Коровка, дав ему, Пугачеву, денег пятдесят рублев и пару лошадей, оного сына своего с ним отправил и просил, чтоб выправить указ о поселении под Бендерами. Емелька обещал указ привесть, а притом Коровке ж говорил: “Ты уже ни хлеба не сей, ни сена не коси, конча поедишь”.

И потом он, Пугачев, поехал с сыном Коровкиным на Кременчуг. И не доезжая Кременчуга, в селе Царевом показанной пашпорт, писанной Антоном, прописали, не узнав, что он воровской, а с Царева на Водолаг, а с Водолаг под Кременчугом на заставе еще тот пашпорт прописали, потом еще, по проезде Кременчуга, при перевозе афицер тот пашпорт прописали ²⁴.

Ис Кременчюга поехали в местечко Крюково и, ехавши ис Крюкова прямою дорогою к Елисаветинской крепости, приехали однем днем в показанное местечко, где была  /л. 346об./ его пажить, к жителю Усачову, где оной Усачов дал ему за всю ево пажить только дватцать рублев, да два толковых кушака.

Антон Коровка разведал в том местечке, что в Бендерах никакого поселения нет, то наняли того ж местечка жителей трех человек за шесть рублев, чтоб проводить за границу мимо заставы, кои их в Польшу в один день и проводили ²⁵.

В Польше Антон написал другой пашпорт для руских объездов, что бутто оне отпущены от Краснощокова на Дон. Но, однакож, попались оне рускому афицеру, которой, обобрав у них лошадей и деньги, кои от Коровки даны и, подержав двои сутки, отпустил ²⁶.

И потом пришли в Ветку. Побыв в Ветке неделю, Коровку оставил тут ²⁷. А сам пошел на Добрянку и, явясь на фарпосте, отослан в карантин, познакомился с беглым, которой, как в первом  /л. 347/ ево допросе ²⁸ значит, сказался гвардии гранодером Алексеем Семеновым ²⁹. И как есть им обоим было нечего, то работали тут, в Добрянке, у жителя Косоротова, которой в первом допросе показан Крыловым ³⁰, баню. А о имяни Кожевникова ³¹ сведал он только потому, што оной нашивал в карантин милостыню, а [225] больше ево никак не знал, и ни одного слова с ним не говорил. А только как с фарпоста дали им обоим, то есть, ему и Семенову, пашпорты ³², то они зашли на двор х Кожевникову попросить милостыню, которой и дал им целой хлеб, а по отдаче спросил их: “Куда вы идете?” То они сказали, что “идем на Иргис”. И Кожевников обоим им сказал: “Кланяйтесь отцу Филарету, меня де на Иргисе все знают” ³³. Почему он к Филарету по приезде на Иргис и подошол с поклоном.

Из Добрянки пошли он и Семенов в показанную деревню Черниговку к помянутому  /л. 347об./ повощику Алексею. По приходе к Алексею, показали они данные им из Добрянки пашпорты о поселении их на Иргизе. Алексею пашпорты показались, и приказал он бывшему у него, Алексея, в доме незнаемому человеку написать с своим имянем такой же пашпорт ³⁴. А потом он просил того человека, чтоб написал Коровке с женою и з детьми, да жена тому его ж сыну з женою два пашпорта, которой и написал ³⁵. А по написании, с помянутым Алексеем поехал он к Коровке, а гранодер Семенов остался у Алексея в доме с тем, чтоб дождаться ему Емельки возвратно.

По приезде ³⁶, Коровка пенял ему, што долго заехал, а притом спросил и о сыне своем Антоне, где он. На что Емелька, утая, што он оставил его в Ветке, сказал: “Вот он зараз будет, он-де боится ехать прямою дорогою, что тут ловят в гусары”. И потом, отдав означенные два пашпорта, писанные в алексеевом  /л. 348/ доме, начевав одну ночь, взял свою лошадь, и он, Коровка, дал ему, Емельке, денег пять рублев ³⁷, поехал к Алексею в дом, где, взяв с собою Алексея Семенова, пошли показанным в допросе ево путем.

В бытность ево у Коровки и у Алексея говорил он, Пугачов: “Естли иногда на Иргизе жить худо будет, то можно оттуда уехать на Кубань, куда ушли некрасовцы” ³⁸.

По приходе ж описанною в допросе ево дорогою в Глазуновскую станицу х казаку Андрею Кузнецову ³⁹ вместе с Семеновым, то он тому Кузнецову только что показал данной пашпорт ему из Добрянки, також сказал ему и о том, что естли ему будет на Иргисе жить худо, то он пойдет на Кубань, куда пошол Некрасов ⁴⁰. Он же, обманывая того Кузнецова, говорил: “Пожалуй, не оставь меня, я поеду оттуда назад мимо тебя, у меня-де есть оставлены на границе мои товары” ⁴¹. И оной Кузнецов сказал: “Коли-де ты поедешь на границу,  /л. 348об./ так я тебя провожу”. Оной же [226] Кузнецов денег не дал ему ничего, а только обменял ему свою лошадь ⁴².

Сперва в Яике, а потом и в Синбирске на помянутых людей ложно показывал ⁴³, будучи в страхе, а в Синбирске — боясь наказания, ибо, как стали ево стегать ⁴⁴, то и не знал, кого б ему оговаривать. А как показанных людей имя-нами он знал, то на них и показывал. А потом и здесь он, в Москве, то свое показание, знав, что оно ложное, не отменил ⁴⁵, боясь уже показать разноречие.

Показанному ж Филарету более ничего не говорил, как только то, что он поедит на Кубань и будет яицких казаков уговаривать. На что оной Филарет сказал: “Поезжай в Яик и скажи им, что их проводить туда можешь. Они-де с тобою с радостию пойдут. Да и мы-де все пойдем”. Також поклон правил и от Кожевникова, и он сказал, что “я ево знаю”. Денег же  /л. 349/ Филарету ни копейки не давал, да и у самово у нево оных не было. Филарет же говорил: “Яицким-де казакам великое разорение, и они-де помышляют бежать к Золотой Мечете”. И к сим словам он, Емелька, сказал: “Лутче-де бежать туда, куда бежал Некрасов”.