СПОДВИЖНИКИ ПУГАЧЕВА СВИДЕТЕЛЬСТВУЮТ

СПОДВИЖНИКИ ПУГАЧЕВА СВИДЕТЕЛЬСТВУЮТ...

Явления общественной жизни такого масштаба, как крестьянская война в России в 1773-1775 гг., примечательны тем, что они выдвинули на авансцену политической истории выходцев из трудового народа - людей большого природного ума и беззаветной отваги. Эти люди, прозябавшие дотоле в безвестности обыденной жизни, стали в ходе драматических событий народной борьбы героями исторических хроник. Их имена и боевые дела запечатлены на страницах архивных документов и остались в поэтической памяти народа. К числу таких выдающихся деятелей крестьянской войны XVIII в. принадлежат в числе многих яицкие казаки Афанасий Петрович Перфильев и Балтай Идеркеев, боевые соратники Е. И. Пугачева. Впервые публикуемые здесь документы - протоколы следственных показаний Перфильева и Идеркеева на допросах в застенках екатерининских секретных комиссий - интересны прежде всего тем, что воссоздают ход восстания и обстоятельства личного участия в нем этих людей. Предлагаемые документы можно рассматривать в качестве своеобразных материалов (отчасти близких к мемуарам) о восстании, записанных со слов видных пугачевцев следователями.

Говоря о протоколах как исторических источниках автобиографического звучания, необходимо учитывать специфику их происхождения. Они создавались в ходе следствия, в обстановке неравной психологической борьбы между следователем и подследственным. Первый, используя весь арсенал устрашения, вплоть до истязания и пыток, стремился, часто в ущерб истине, добиться показаний, усугубляющих вину и участь подследственного. А последний, стараясь избегнуть новых истязаний и спасая свою жизнь, пытался умалить собственную роль в событиях восстания. Все это наряду с достоверными показаниями фиксировалось в протоколах дознания и придавало им ту черту, которую В. Г. Короленко применительно к допросам Пугачева назвал "суздальской мазней застеночных протоколов" ¹. Подобного рода пелена недостоверности, свойственная материалам следствия, обычно устраняется путем критического анализа содержания протоколов и сопоставления их показаний со свидетельствами источников иного происхождения. Следует учитывать и то обстоятельство, что протоколам присуща враждебная тенденциозность по отношению к Пугачеву, его соратникам и возглавленному ими восстанию. Пугачев именуется в протоколах не иначе, как "государственный злодей", "вор", "разбойник", его сподвижники - "злодейские сообщники", повстанческая Военная коллегия - "злодейская коллегия", а отряды восставших - "злодейские толпы", "шайки" и т. п. Но сквозь эти наслоения, через пелену вынужденных показаний, сквозь штампы официозной фразеологии и терминологии отчетливо проступает подлинная история в том виде, какой запечатлелась она в памяти пугачевцев; проступает реальный облик этих незаурядных людей, звучит их живая речь, их безыскусный рассказ о прожитой жизни.

Другой примечательной особенностью протоколов показаний Перфильева и Идеркеева является то, что документы эти, помимо автобиографических свидетельств, содержат уникальную информацию о деятельности главного штаба Пугачева, о замыслах предводителя восстания, об операциях Большого повстанческого войска, о социальной и национальной политике самозваного "императора Петра III". Особая ценность такого рода свидетельств Перфильева и Идеркеева заключается в том, что оба они, находясь длительное время непосредственно при Пугачеве и принадлежа к [98] узкому кругу ближайших его сподвижников и советников, обладали почти тем же объемом информации о ходе восстания, что и сам верховный предводитель крестьянской войны. В протоколе допроса Идеркеева значительный интерес представляют страницы, повествующие о подготовке Пугачевым и группой казаков-заговорщиков восстания на хуторах под Яицким городком в первой половине сентября 1773 г., а также о письменных сношениях "императора Петра Федоровича" с правителями Младшего казахского жуза ханом Нурали и султаном Дусали в связи с попытками привлечения их на сторону восставших. Существенное значение имеет свидетельство Идеркеева о круге его обязанностей в качестве секретаря при Пугачеве и в повстанческой Военной коллегии, где он вел всю корреспонденцию на восточных языках. Наиболее ценна та часть показаний Идеркеева, где речь идет о составлении им по поручению Пугачева манифестов, адресованных трудовому населению Башкирии (1 октября 1773 г.) ². Эти документы программного звучания не только привлекли многих башкир в лагерь восставших и сделали их верными союзниками русского крестьянства и трудового казачества в крестьянской войне, но и определяли, как известно, существо политики Пугачева по отношению ко всем другим народностям Урала и Поволжья. Идеркеев подробно освещает обстановку, побудительные причины и обстоятельства создания эти манифестов, по которым Пугачев жаловал башкир за верную их службу "землями, водами и всякою вольностию", приводит данные о числе написанных манифестов (они составлялись в трех идентичных экземплярах) и о башкирских старшинах Кинзе Арсланове, Алибае Мирзагулове, Кутлугильде, к которым они были посланы. Эта часть показаний положительно разрешает возникшие в советской литературе споры относительно происхождения манифестов Пугачева к башкирам ³.

В протоколе допроса Перфильева много внимания уделено событиям кануна крестьянской войны. Перфильев говорит о своем участии в казачьем восстании на Яике в январе - июне 1772 г., о переговорах с командиром карательного корпуса генералом Ф. Ю. Фрейманом накануне решающих сражений 3-4 июня 1772 г. на реке Ембулатовке, в ходе которых войско казаков-повстанцев было разгромлено, что повлекло за собой общее поражение восстания. Интересны показания Перфильева о его поездке в составе депутации яицких казаков в Петербург и о шедших там осенью 1773 г. переговорах с графом А. Г. Орловым и Военной коллегией относительно амнистии участникам восстания 1772 г. и отмены денежного начета на Яицкое войско за это выступление. Уникальное значение имеет сообщение Перфильева о взятом им на себя вместе с казаком Петром Герасимовым поручении правительства Екатерины II выехать под Оренбург, проникнуть в стан Пугачева, войти в число ближайших его сторонников и организовать среди них заговор против самозваного "Петра III". Цена этой акции была необычайно высока: за измену Пугачеву и за выдачу его властям правительство обещало казакам Яицкого войска полную амнистию и за восстание 1772 г., и за участие в выступлении Пугачева. Живо и психологически тонко передает Перфильев возникшие у него сомнения: следовать ли порученной ему миссии или открыто перейти на сторону Пугачева? Решительная позиция рядовых казаков-повстанцев и таких видных руководителей восстания, как атаман А. А. Овчинников и старшина А. Витошнов, ревниво отстаивавших авторитет "батюшки-царя Петра Федоровича", правоту его дела и высоко ценивших его заботу о казачестве, положили конец колебаниям Перфильева. Старый мятежник перешел на сторону Пугачева, воочию убедившись во всеобщей поддержке его дела различными слоями трудового народа и увидев крупные успехи восстания, когда в начале ноября 1773 г. была разгромлена карательная экспедиция генерала В. А. Кара и захвачены многие районы Оренбургской губернии. Большую роль в "переориентации" Перфильева, в переходе его на сторону восстания сыграл сам Пугачев, его неколебимая уверенность в правоте и успехе своего предприятия.

Читатель по достоинству оценит страницы показаний Перфильева, на которых воссоздано такое событие, как выбор атамана и старшин Яицкого войска в феврале [99] 1774 года. Присутствовавший на этой церемонии Пугачев объявил свой именной указ, согласно которому казаки Яицкого войска были пожалованы "рекою Яиком с вершины до устья и всеми впадающими в оную протоками, всеми выгодами, вольностию, свинцом, порохом, крестом и бородою", казакам было предоставлено право выбора атамана и старшин и восстановлен казачий круг со всеми его былыми прерогативами. Перейдя на сторону Пугачева, Перфильев стал одним из самых верных его сподвижников. Характерен в этом отношении эпизод, рассказанный Перфильевым на допросе. На переговорах с капитаном А. П. Крыловым, одним из старших офицеров гарнизона осажденной крепости в Яицком городке, Перфильев горячо убеждал его сложить оружие и сдаться на милость "истинному государю Петру Федоровичу". А уже после поражения Пугачева под Черным Яром Перфильев, блуждая в заволжских степях с группой казаков и находясь в безвыходной ситуации, отговаривал казаков от сдачи в плен.

События второго и третьего этапов крестьянской войны - от битвы под Татищевой крепостью в марте 1774 г. до разгрома главных сил Пугачева на Нижней Волге в августе того же года - обрисованы в показаниях Перфильева схематично. Однако и в этой части протокола встречаются существенные сообщения: о походе отряда Овчинникова и Перфильева от Яицкого городка к Магнитной крепости в апреле - мае 1774 г. на соединение с Пугачевым, об отношениях Пугачева с башкирами весной и летом 1774 г., о появлении в стане "Петра III" авантюриста, ржевского купца А. Т. Долгополова. Значение протоколов показаний Перфильева и Идеркеева может быть верно оценено в соотношении с фактами биографий этих деятелей и особенно с учетом той роли, которую играли они в лагере Пугачева. Выше уже приводились отдельные биографические данные подобного рода. Остается ввести их в канву жизненного пути обоих героев.

А. П. Перфильев родился на Яике в 1731 г., с 1748 г. находился на казачьей службе, в 1772 г. принимал активное участие в восстании яицких казаков, после его разгрома укрывался от наказания в хуторах под Яицким городком. В 1773 г. вошел в состав депутации казаков, прибывших в Петербург для переговоров с правительством относительно амнистии участникам восстания. В первые месяцы начавшейся крестьянской войны взялся выполнить вышеупомянутое поручение правительства Екатерины II, которое имело целью внести разложение в ряды восставших, а в декабре 1773 г. перешел на их сторону. В феврале 1774 г. был избран старшиной Яицкого казачьего войска и вместе с атаманом Н. А. Каргиным и М. П. Толкачевым руководил осадой крепости в Яицком городке, а в апреле 1774 г. совместно с А. А. Овчинниковым пытался организовать отпор карательному корпусу генерала П. Д. Мансурова. Будучи разгромлены в бою 15 апреля 1774 г. у реки Быковки под Яицким городком, Перфильев и Овчинников с двумя сотнями казаков пошли кружным путем, через оренбургские степи и горы Южного Урала, на соединение с Пугачевым, пополняя свой отряд русскими крестьянами, татарами и башкирами, и 7 мая 1774 г. объединились с Пугачевым у Магнитной крепости. Здесь Перфильев был произведен в полковники и на всем последующем пути Большого повстанческого войска от Магнитной крепости до Черного Яра на Нижней Волге командовал Яицким казачьим полком, участвуя в крупнейших сражениях весной и летом 1774 г. (у Троицкой крепости, в Уральских горах, под Кунгуром, Осой, Казанью, Саратовом, Царицыном и Черным Яром). 24 августа 1774 г. был произведен Пугачевым в чин генерал-аншефа. В ставке Пугачева в круг обязанностей Перфильева входило производство следствия и суда над пленными. По отзыву видного пугачевца П. А. Пустобаева, Перфильев при "Пугачеве был первой... и у самозванца в полной власти был" ⁴.

12 сентября 1774 г. после боя с карателями у реки Деркул Перфильев и его спутники были захвачены в плен и доставлены в Яицкий городок. В тот же день Перфильев был допрошен начальником отделенной секретной комиссии гвардии капитан-поручиком С. И. Мавриным. Протокол этого допроса и печатается здесь. Узнав об аресте Перфильева, Екатерина II рескриптами к генералу П. С. Потемкину и московскому генерал-губернатору князю М. Н. Волконскому неоднократно напоминала о том, что пленника необходимо доставить в Москву, где намечалось производство [100] главного следствия над Пугачевым и ближайшими его соратниками ⁵. Екатерина II не могла простить Перфильеву его "измены" осенью 1773 г.; кроме того, он интересовал императрицу в связи с расследованием дела авантюриста А. Т. Долгополова. Доставленный в Москву в начале ноября 1774 г., Перфильев 14 числа того же месяца был допрошен следователями Тайной экспедиции Сената, где подтвердил показания, данные на предшествующем допросе от 12 сентября ⁶.

По приговору Сената от 31 декабря 1774 г., утвержденному позднее Екатериной II, Перфильев был отнесен к первому разряду преступников, и его, "яко главнейшего любимца и содейственника... в намерениях, предприятии и деле" Пугачева, определено было четвертовать в Москве ⁷. Необычайную стойкость показал Перфильев во время казни, происходившей 10 января 1775 г. на Болотной площади. Находясь на эшафоте, он, по словам протоиерея П. Алексеева, "по раскольнической своей закоснелости не восхотел исповедаться и принять божественнаго причастия". Генерал-прокурор Сената князь А. А. Вяземский, присутствовавший при казни в роли представителя верховной власти, писал, что Перфильев "во время эксекуции глубоким молчанием доказывал злость свою, однако, увидя казнь Пугачева, смутился и оторопел" ⁸. Протокол допроса Перфильева в кратком изложении был воспроизведен в 1876 г. в анонимной статье "Главные пособники Пугачева" ⁹ и впоследствии не раз выборочно использовался в дореволюционной и советской литературе. Впервые печатая в полном виде текст допроса, мы исходим из убеждения, что подлинный документ имеет непреходящую ценность.

Биография Б. Идеркеева не столь богата событиями. Родился он в 1750 г. в семье яицкого казака Аббаса Тодошева, туркмена по происхождению ¹⁰, но с малых лет воспитывался приемным отцом башкиром Идеркеем Баймековым, тоже яицким казаком. В отроческие годы Идеркеев получил домашнее образование (очевидно, у местного муллы) и, по отзывам ориенталистов, изучавших рукописное наследие пугачевского секретаря, сносно овладел тюркоязычным письмом ". В 1770 г. он был записан в казачью службу и принадлежал к числу казаков "мятежной" стороны Яицкого войска ¹², а в сентябре 1773 г. по настоянию И. Баймекова, который вошел в число верных сподвижников Пугачева, присоединился к начавшемуся восстанию. Он стал секретарем при Пугачеве, а с ноября 1773 г. одновременно исполнял ту же должность в повстанческой Военной коллегии. Перу Идеркеева принадлежало большинство документов на восточных языках, вышедших из штаба Пугачева. Им, в частности, составлены все манифесты, именные указы "Петра III", указы Военной коллегии, проезжие грамоты, отпускные билеты и другие тюркоязычные бумаги с середины сентября 1773 г. до конца марта 1774 года.

В дни весенних неудач повстанцев, в битве 1 апреля 1774 г. под Сакмарским городком у Оренбурга, Идеркеев попал в плен. В июле 1774 г. с него сняли допрос следователи Оренбургской секретной комиссии А. М. Лунин и С. И. Маврин, а осенью его перевезли в Казань и заключили в тюремный острог при Казанской секретной комиссии. 17 марта 1775 г. А. А. Вяземский предписал казанскому губернатору князю П. С. Мещерскому допросить Идеркеева и протокол его показаний переслать в Тайную экспедицию ¹³. Так как в Казани первого протокола допроса от июля 1774 г. не оказалось, то 6 апреля 1775 г. Идеркеева допросили вторично ¹⁴. Воспользовавшись [101] неосведомленностью властей, он в показаниях на этом допросе скрыл многие факты. В частности, Идеркеев признался лишь в том, что им написаны всего два письма к хану Нурали и один билет башкирскому старшине Кутлугильде, а больше никаких бумаг от имени Пугачева он будто бы не писал. Скудно освещены в тексте допроса и другие события, связанные с пребыванием Идеркеева в ставке Пугачева. С учетом этого при публикации было отдано предпочтение протоколу первого допроса Идеркеева от июля 1774 г. как более содержательному документу.

В апреле 1775 г. дело Идеркеева было рассмотрено Тайной экспедицией, которая определила сослать его в Архангелогородский гарнизон в солдаты, а если он окажется непригодным к солдатской службе, отправить на поселение в Сибирь или на работу в казенные заводы ¹⁵. П. С. Мещерский рапортом от 26 мая 1775 г. сообщил А. А. Вяземскому, что Идеркеев направлен отбывать солдатскую службу в Архангельск ¹⁶. Публикуемые протоколы показаний Перфильева и Идеркеева снабжены примечаниями, сообщающими необходимые фактические данные об упоминаемых лицах, событиях, учреждениях, географических объектах, а также раскрывающими ошибочные свидетельства документов по конкретным вопросам. Некоторые из примечаний построены на использовании неизвестных ранее в литературе архивных данных.

Комментарии

1. В. Г. Короленко. Пугачевская легенда на Урале, "Голос минувшего", 1922, № 2, стр. 21.

2. "Пугачевщина". Т. I. Из архива Пугачева (манифесты, указы и переписка). М.-Л. 1926, док. №№ 4-6.

3. См. "Крестьянская война в России в 1773-1775 годах. Восстание Пугачева" Т. II. Л. 1966, стр. 135-142.

4. "Пугачевщина". Т. II. М.-Л. 1929, стр. 229.

5. См. "Следствие и суд над Е. И. Пугачевым". "Вопросы истории", 1966, № 7, стр. 93; "Осьмнадцатый век". Т. I. M. 1868.

6. ЦГАДА, ф. 6, д. 512, ч. 1, лл. 200-201.

7. См. "Следствие и суд над Е. И. Пугачевым". "Вопросы истории", 1966, № 9, стр. 144; "I Полное собрание законов Российской империи" (ПСЗ). Т. XX. СПБ. 1830 № 14233.

8. "Следствие и суд над Е. И. Пугачевым". "Вопросы истории", 1966, № 9 стр. 147, 148.

9. "Русская старина", 1876, № 7.

10. ЦГАДА, ф. 6, д. 505, л. 490.

11. В. Забиров. Новые источники об участии националов в Пугачевщине. "Проблемы источниковедения". Т. I. М.-Л. 1933; "Указы Е И. Пугачева и его коллегии". "Красный архив", 1926, №8, стр. 197 (комментарии В. Д. Пятницкого, В. А. Гордлевского и др.).

12. ЦГВИА, ф. 8, д. 1536, л. 533.

13. ЦГАДА, ф. 6, д 505, лл. 479-480.

14. Протокол этого допроса хранится в ЦГАДА (ф. 6, д. 505, лл. 490-493).

15. Там же, л. 498.

16. Там же, л. 499.

Текст воспроизведен по изданию: Сподвижники Пугачева свидетельствуют // Вопросы истории, № 8. 1973