Neue Seite 1

Ввиду большого объема комментариев их можно посмотреть здесь
(открываются в новом окне)

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ НОВОЙ ИСТОРИИ КАВКАЗА

С 1722 ПО 1803 ГОД

П. Г. БУТКОВА

ГЛАВА 60

Когда еще генерал-маиор де Медем находился у Бештовых гор и Кабардинцами занимался, древние поданные Кабардинцов Абазинцы Алтикизеки или шестиродные прислали к нему прошение о принятии их в российское подданство. Они обитали тогда в вершинах Кубани, и к оной просьбе подвиглись обстоятельством с Кабардинцами произшедшим. Прошение их исполнено; они приняты в подданство и присягу учинили. [298]

Потом Медем следуя к вершинам Кубани встретил подобное прошение от Абазинцов же Башильбаев, и их подобно же обнадежил, не по пользе чаемой от их подданства, а для разномыслия в Кубанцах ⁴⁹².

21 июня Медем достиг реки Кубани, нашел оную в великом наводнении от тающого в горах снега и в чрезвычайно быстром течении.

Здесь узнал он, что и на правой стороне Кубани, но в горах (?), находятся кубанские ахлова и таганова рода мурзы в немалом числе людей, а с ними и Карач-Салтан. Сии Нагайцы суть бежавшие в 1742 году от Кизляра Салтанаульцы, и в сие время, по смерти Мусы-Мурзы, имели главными сына его Ислама Мусина, Касая Крыкова, Мамбета Таганова и прочих.

30 июня Медем выступил против них на легке; но 1 июля Татары переправились за Кубань в тесноты лежащия между Кубани и речки Тиберты. За ними послано 5 т. Калмык, которые переправились чрез Кубань вплавь. Неприятель из за каменьев и сделанных укреплений производил пальбу из ружей. Но Казаки и пушки туда же посланные принудили неприятеля подвинуться на гору и скрыться в лесистые расселины гор; но и оттуда выбиты. Между тем, отыскан каменный чрез Кубань натуральный мост, который называют Ташь-копирь; послано чрез него 400 Казаков и несколько гусар; неприятель препятствовал переправе; не взирая на то, мост занят нашими и неприятель отбит. На другой день деташамент переправясь чрез мост достиг неприятельского жилища называемого Чекнас, по реке сего имени, а [299] неприятель засел в крепкие ущелья, но из оных выбит и принужден был искать спасения по лесам и стремнинам. Потом, когда деташамент чрез мост возвращался, неприятель паки тут явился, но выбит, и войски с прочими на правой стороне Кубани соединились. Урону неприятелей должно быть великому, но в плен ни одного не попало. Возвращено немалое число бывших у них в плену Россиян, Грузин и Армян. Неприятель оставил в добычу войскам все свои пожитки и скот разного рода, которого сочтено больше 30 т. У нас убито Казаков 7, Калмык 5; ранено 33, потонуло в реке 9 ⁴⁹³.

Среди того помянутые Салтанаульцы прибегли с повинною и вступили в российское подданство. Но дабы не иметь напрасного затруднения в сохранении их, как непостоянных и неверных, Коллегия иностранных дел предписала Медему 3 ноября 1769 г. соединить их с Кабардинцами, отдав их в кабардинское ведомство, с тем, чтоб они за поступки их ответствовали. В 1770 году сии Нагаи просили себе особой за подписанием ее императорского величества грамоты, но в том им отказано, по непристойности, что они в малом числе состоят; велено же их обнадежить монаршею милостию.

Дальнейшие поиски на Кубани 1769 г. остановлены разлитием рек; должно было ждать слития вод и спадения с дерев листа, таких двух обстоятельств, в которых горские народы находят свою защиту; но между тем позади Медема восстали Чеченцы, которые заняли его как в сей 1769, так и в 1770 году. (Прил. Ф.) [300]

ГЛАВА 61.

Народ Ингуши, известные также под именем Кистов или Киштинцов, обитающих между рек Терека и Сунжи, будучи трудолюбив и покоен, искал освободиться от притеснения Кумыков (аксайских ⁴⁹⁴)) и Кабардинцов ⁴⁹⁵). Они взошли с просьбою о том к кизлярскому коменданту, и по собственному их желанию приняты 1769 года в российское подданство и дали аманатов ⁴⁹⁶). Как они уже издавна являли склонность к принятию христинской веры, купно с Осетинцами, будучи язычники, то кизлярский комендант определил к ним одного кизлярского служилого дворянина и 10 Казаков, под видом обращения их в христианство, дабы Кабардинцы и Кумыки, видя российских людей, некоторым образом воздержались от причинения Ингушам обид.

Не так поступали прочие кистинского же племени народы, особенно Чеченцы, издавна счисляющеся в российском подданстве.

В 1769 году топлинский Владелец (?) Али-Солтан Казбулатов замысля открыть мятежи, с партиею Чеченцов напал на отставного из армянского эскадрона подполковника Аввакума Шергилова, посыланного в кумыкские селения ⁴⁹⁷, тогда как корпус находился на Кубани, причинил ему несчатие, и сделал себе убежище в крепких местах.

Де Медем решился нанести тому владельцу и участникам его Чеченцам наказанием.

На сей конец взял он 3 эскадрона гусар, несколько Гребенских и Семейных Казаков и несколько пушек и на две недели провианта и фуража, и в феврале 1770 г. отправился в предположенный поиск. [301]

Предварительно сему походу Медем отправил владельцам Бамата Дивлетгиреева, внука князю Эльмурзе Бековичу Черкаскому, к Чеченцам, для примечания их неприятельских сил, разведания предприятий; также и с письмами к Али-Солтану Казбулатову, чтоб он смирился; но он не повиновался.

Медем выступя в поход имел указателем пути чеченского топлинского же владельца Арсланбека Айдемирова, который указал свободную дорогу и лучший к неприятелям проход.

Таким образом последовало сражение, и следствием оного было, что владелец Али-Солтан пожелал переселиться из горских ущельев на реку Сунжу, в то место, из которого он отлучился, как бунтовать замыслил, на что и высочайшее соизволение последовало в рескрипте от 19 августа 1770 г. Али-Солтан, топлинский владелец, был всегда предан России, до кончины своей в 1774 году. Он воздерживал Чеченцов от шалостей ⁴⁹⁸.

Однако сей первый поход против Чеченцов, в коем употребленная умеренность не могла привести их в раскаяние, но поощряла только к вящшим преступлениям, и они от буйства своего не отстали.

По сему обстоятельству Медем должен был повторить на них походы в больших силах. Он два раза в июне производил поиск против бывшого в мятежности чеченского народа, и удачно окончил бывший с сими варварами затруднительства по 8 июля. Они пришли в прежнее подданническое повиновение и утвердили то присягою.

После сего де Медем ходатайствовал, чтоб Чеченцам дана была простительная грамота от императорского [302] имени; но исполнение сего было несовместно по той причине по которой и Кумыкам того не сделано; а больше по той испытанной временем особенности Чеченцов, против прочих народов, что сии буде когда и злодействуют, однако притворствуют, а Чеченцы напротив того всегда злодеями явным образом оказываются. По сему они неспособны и не достойны монаршьего непосредственного с ними изъяснения по своему непостоянству. Но дан особливый рескрипт на имя Медема, в котором сказывается, что они были злодеи, что заслуживали крайнее наказание, что раскаяние их и монаршее великодушие их от такого несчастия защитили в надежде их поправления. Сей рескрипт повелено прочесть в собрании Чеченцов или в их жилищах, чрез нарочного офицера, или Медему призвать к себе лучших Чеченцов ⁴⁹⁹. После сего, до окончания с Турками войны, с Чеченцами происходили маловажные дела.

В 1772 году Бамат Дивлетгиреев сын поступался нравом своим на герменчуковскую и шалинскую чеченскую деревни, (В коих отец его был Владетелем и изгнан) топлинским владельцам Али-Солтану Казбулатову и Арсланбеку Айдемирову; генерал-маиор де Медем писал о том к Герменчуковцам, но они не токмо не согласились, но и слышать о таком праве Бамата не хотели.

Карабулаки, одноплеменцы Чеченцов, но особо от них обитащие в 300 дворах, и независимо от них управляющиеся, обитая при вершинах Сунжи, по рекам Осай и Бал, в Черных горах, еще в 1763 году просили позволения переселиться из крепках горных мест на плоские. Они тогда зависели от эндерийских владельцов, брагунских и некоторых кабардинских, давая им для безопасности своей от тех народов подать. Коллегия иностранных дел то [303] позволила с рассмотрения кизлярского коменданта, с тем, дабы они без позволения коллегии никого других народов в сожительство свое не принимали. Сие переселение тогда не сделано. Но в 1772 году генерал-маиор де Медем позволил тем из Карабулаков, которые вступали тогда в подданство России, переселиться в назначенное им прежде место, урочище Карасу-Яндар, но речке Осай, на самое то место, где Осай соединяется с Сунжею. К ним послан нарочный от Медема, который и привел их к присяге в верности к российскому престолу и присяжный лист отправлен в Коллегию иностранных дел. Карабулаки дали аманатов, которые и 1791 года были в России. Как они имеют промыслы, то их всегда считали мирным народом ⁵⁰⁰.

ГЛАВА 62.

Когда генерал-маиора де Медема занимали Чеченцы, в то время наместник ханства калмыцкого Убаша в 1770 г. направляя поход к Кубани с полковником Кишенским и командою его из драгун и Казаков, отправил туда 2 июня [304] партию из 1500 человек при владельце Емегень Убаше, которая ездила по Кубани до Копыла и нигде неприятельских войск, ни их жилищ не нашла.

Город Копыл (новый) стоял на острову Кубани, т. е. на таманской стороне. Он обнесен развалившеюся уже теперь каменною стеною в окружности своей имеющею 380 сажень.

Под сим городом скрывалась оная калмыцкая партия в камыше двое суток для получения языка. Но как в сие время ни в город, ни из города никто не проехал, а притом не было и способа учинить порядочное на тот город нападение, то Емегень Убаша приказал 1 т. человекам переплыть к городу на лошадях, нагим и с одними только саблями и копьями, что они 12 июня на рассвете и сделали. Вышед на берег учинили на город нападение с великим по их обычаю криком, и увидя, что он окружен глубоким рвом и земляным валом с рогатками, обратили они все стремление к воротам; однако и их, не имея с собою никакого орудия, одними каменьями разбить не могли; почему, и что встревоженный неприятель начал стрелять по них с города из пушек, ружей и сайдаков, и убили из них 1 и 6 ранили; возвратились они опять на тот берег, откуда пришли, без всякого при переправе урона; ибо непрятельские пушки будучи навалу утверждены, не могли им вредить в их переправе. Как сей новый город построен на дороге ведущей к другим городам, которая одна только и есть, то и нельзя им было не подвергши себя опасности пробраться к оным; и для того отправились они оттуда обратно и приехали к наместнику ханства 23 июня.

В сие же Время несколько мурз закубанских добровольно пришли в подданство России.

Медем кончив дела с Чеченцами в августе выступил с корпусом в поход.

Между тем наместник ханства находясь в вершинах реки Калауса 7 августа отправился за Кубань на Лабу и Уруп со всеми вооруженными Калмыками и с ними полковник Кишенский с своею командою и пушками; 8, пришли к [305] Кубани и, переправясь чрез оную, продолжали путь далее; 9, приблизились к неприятелю и Калмыки, разделясь на части, сделали вдруг нападение на всех по тем рекам находившихся. Кубанцы сильно противились; наконец, уступили и бросились в горы и леса, потеряв до 100 человек; пленено 23. Калмыки, забрав и истребив бывший на поле хлеб, переправились назад за Кубань, к вершинам Калауса.

Здесь, Медем 20 августа соединился с Калмыками на вершинах Калауса.

Тут получено известие, что до 3 т. Кубанцов собрались сделать нападение на жилища пришедших в подданство российское кубанских мурз. Для защиты их отправлено 300 Казаков и 1 т. Калмык. Сии пробыв там 10 дней и отвратя опасность, назад возвратились.

Между сим временем и еще некоторые кубанские мурзы пришли в подданство.

Получено известие, что темиргойские и бесленейские Черкесы и другие Закубанцы собрались в 6 т. для учинения на корпус Медема и Калмык нападения под предводительством кубанских мурз: Мансыря Келеметева, сыновей Казы-Гирея-Салтана и других. Все они переправились чрез Кубань, дошли до речки Чурак (?) и там согласились послать несколько для осмотрения лагеря нашего и нападения с криком на табуны, а остальным идти за ними и, остановившись за Кумою, чтоб тем перехватить наших, когда они за Татарами погонятся; что хотя Мансырь-Мурза и удерживал их от того и советовал сделать сие отделение не прежде, как они прибудут на Куму, но Темиргойцы и Бесленейцы, не согласясь на то, отделились от них ночью в 2700 человеках и поехали к Бештовым горам пред светом, в намерении произвесть на свету в действие положенное нападение; что прочие, не возмогши найти их, остановились по ту сторону Кумы. Все сие от Медема не было скрыто. Он рассудил предупредить неприятеля и для того, оставя лагерь свой под Бештовыми горами, пошел к Кубани, разделясь на два деташмента, дабы один шел вправо, вверх Кумы, а другой к Кубани. Но, как узнал Медем, что Черкесы, [306] скрывались уже под самыми Бештовыми горами, в лесу, по Куме, то и возвратился с всею часттю в свой лагерь; а другая часть нашла сего самого неприятеля на реке Кагагукце (?) и, получа подкрепление из лагеря, ударила на него и совсем его разбила. В сражении и в погоне побито их очень много; в добычу получено 5 лошадей, великое число ружей, сабель и сайдаков; из наших не убито никого, а ранено только 2 Казака. Разбитые стали собираться к той части своих (Нагай), которая, быв в бездействии, находилась по ту сторону Кумы и сии последние, убегая подобного несчастия, все 5 октября обратно за Кубань поскакали ⁵⁰¹.

После сего действия, Медем 7 октября возвратился к Малке, а 26 в Моздок и расположился по зимовым квартирам, так рано, вероятно по причине случившихся у него с наместником калмыцкого ханства несогласий.

В 1771 году корпус моздокский никаких движений не производил, кроме, что когда Сокур-Аджи-Мурза Расламбеков закубанский (тот, который 1765 года приступал к Кизляру) с Кубанцами проникал до селений Донских Казаков, кои тогда находились в армиях, и разорил Романовскую станицу, то на обратном пути встречен из корпуса моздокского маиором Криднером, преследован за Кубань и там в аулах его разбит.

Бездействие же моздокского корпуса следует наипаче отнести как к побегу знатнейшого числа Калмык из России в алтайские горы, предпринятый 5 генваря 1771 года, о чем мы намерены сказать с некоторою подробностию, и к волнениям Кабардинцов, о коих за тем следовать будет наше повествование. (Прил. Х.)

ГЛАВА 63.

Нам уже известно, что наместник калмыцкого ханства Убаша еще при жизни отца своего хана Дундук-Даши [307] был провозглашен наместником его 1741 года, а вступил в отправление сей должности по кончине отца, 1761 года.

Вступление его сопровождаемо было также движением Калмык, каковое и прежде в подобных случаях происходило. Двор изыскивал причины того и способы к прекращению подобных замешательств.

Известно, что внутреннее в калмыцком народе распоряжение зависело по большей части от собственного благоизобретения хана. Хотя владельцы и народ управляемы были судебным собранием называемым зарго, но как члены сего судилища состояли из зайсангов или дворян ханских, определялись по его воле, и зарго находился под единственным его ведением, то нередко ханы излишне полагались на сих судей, попускали их на разные своевольства и обиды; нередко также и сами делали разные притеснения и заставляли судей в угодность свою подавать голоса по делам против их совести; все сие подавало причину к колебаниям.

Дабы водворить в калмыцком народе правосудие, то при подтверждении Убаши в звание наместника ханства, в августе 1762 года учреждено, чтоб впредь хотя в зарго оставалось по прежнему 8 зайсангов, которые получали жалованья по 100 рублей, но оные были бы не одни ханские зайсанги, а в то число помещались бы зайсанги и от других владельцов по соразмерности их улусов. Однако же дела решались бы с ведома наместника ханства по большинству голосов; а в случае разных голосов, представлять дело наместнику ханства, и сообщать находящемуся при калмыцких делах командиру, в каковом звании обретался тогда бригадир Бехтеев. Они рассмотрев дело вообще, по общему согласию решат, а в несогласии представлять двору и ожидать высочайшого указа. Ежели же дело времени не терпит, в таком случае собирать в зарго близкочующих владельцов с их знатными зайсангами; общим с ними советом решить и о том двору доносить. Но дабы зайсанги к присутствию в зарго определяемые не должны были против совести своей поступать единственно во угождение своим владельцам, постановлено, что хотя выбор зайсангов в зарго и отдан [308] их владельцам, но о перемене и отрешении представлять Коллегии иностранных дел. Владельцам предоставлено право просить Коллегию иностранных дел, ежели они по своим делам будут недовольны решением зарго.

При надзирании российского пристава или командира при калмыцких делах, и по согласию наместника ханства предоставлено зарго заблаговременно назначать места, где которому владельцу чрез лето или зиму кочевать; в чем у Калмык обыкновенно распри происходили.

Таким то образом власть главного начальника калмыцкого народа была ограничена в правление наместника ханства Убаши.

К тому еще в 1767 году учинена была калмыцкому народу перепись.

Когда двор предпринял употреблять Калмык в настоящую войну, ведал, что они по состоянию своему требуют и ободрения и действительного подкрепления, ежели желать, чтоб они действовать могли с успехом. На сей конец назначен и регулярный корпус, а командиру оного, генерал-маиору де Медему, 15 генваря 1769 года высочайше повелено: что Калмыки хотя при армиях не однажды уже находились, но предводителями им были владельцы, которые в команде всякого генерала состоять могли; он же, Медем, напротив того, будет обращаться с начальником всего народа. Все дело конечно надобно, чтоб от него, Медема, зависело; но надобно же при том сколь можно щадить и нежность его честолюбием, то есть, не отдавать ему приказов, которые не только его, но владельцов и весь народ могут привесть в уныние и нерадение, когда из того приметится, что он в его, Медема, волю предан; а вместо того с ним советовать и приводить его нечувствительно к исполнению приемлемых им, Медемом, намерений, употребляя к тому и находящегося при делах калмыцких подполковника Кишенского, как уже к Калмыкам привычного. Когда Калмыки по наружности будут зависеть от природных их начальников, они больше сделают, нежели при всяком другом распоряжении; со стороны подлых привычка к послушанию владельцам, а со [309] стороны владельцов желание получить от него, Медема, похвалу и засвидетельствование о службе своей будут для них побудительными причинами. При том ласковость, скромность и обхождение пристойное, смотря по лицу каждого, приобретут ему, Медему, немедленно склонность и вообще от степного сего народа.

Не взирая на таковую предосторожность генерал-маиор де Медем не мог на долго удержать в согласии с собою наместника ханства калмыцкого Убашу. Когда Медем в июне 1770 года производил поиски против Чеченцов, произошла у него с Убашею распря от того, что Медем принимал намерение, усмирив Чеченцов, совокупными силами распространить предприятия и до Кубанцов; а Убаша с своей стороны возражал неудобностию в том, и о нужде, и прежде соединения с ним Медема, в воинском Калмыкам действовании, как для того уже из улусов своих отлученным и на известное время пропитанием запасшихся. И подлинно Убаша с одними силами своими обратился к Кубани, но кончил одним набегом к городу Копылу, который сделала одна партия Калмык, как мы уже видели.

При всем однако том Медем считал и двору доносил, что сие сделанное к негодованию Медема движение Калмык воспрепятствовало вступлению в российское подданство пребывающого за Кубанью Казы-Гирея-Салтана ⁵⁰², родственника ханов крымских, который к тому был склонен и на которого Калмыки сделали нашествие. И подлинно, дети сего султана после того, как мы видели, дрались против войска Медема.

Императрица высочайше повелела Медему 19 августа 1770 года как наискорее предварить все препятствия, могущия произойти в дальнейших его против неприятеля предприятиях, в рассуждении случившейся у него с Калмыками [310] распри; и Медем, хотя между тем в августе и действительно с Калмыками соединился, но уже ничего важного не было предприемлемо.

При таких обстоятельствах, наместник калмыцкого ханства Убаша 5 генваря 1771 года с большею частию калмыцкого народа и владельцов из российской протекции бежал чрез Урал в китайскую сторону, в алтайские горы, в древнее свое отечество. Он увлек с собою 28,162 кибитки ⁵⁰³ и на побеге причинил грабежи разного звания людям на 293,947 рублей 89 1/2 копеек.

По мнению некоторых, пока сии беглецы дошли до Китая, пропала их или половина или третья доля. Они претерпели великий урон от голода, стужи и всякого рода бедствий. Китайский Богды-Хан отвел им поля, на которых им надлежало поселиться и сделаться земледельцами, ибо они потеряли стада свои.

За сим побегом осталось в России при владельцах Калмык около 11 т. кибиток ⁵⁰⁴.

До 1786 года, по вновь поданным от владельцов спискам, явилось:

рода Торгоутов, у 7 владельцов................................................................................... 6501 кибитка

- Дербетов большого и малого, у одного владельца с прочими младшими....... 5476 -

- Хошоутов, у 4 владельцов………………………………….……….................. 1082 -

старо-крещеных Калмык кочевавших на косах Каспийского моря........................ 74 -

Всего 13,133 кибит. ⁵⁰⁵

а всех Калмык мужеского пола полагаемо было в кавказском губернском правлении 1786 года до 35 т.

За таковым побегом знатнейшого числа Калмык, рескриптом 19 октября 1771 года, данным астраханскому губернатору Бекетову, уничтожено в оставшихся бывшее у [311] них собственное начальство, в ханстве и наместничестве состоявшее, потому, что у нас осталось такое число Калмык, которое мало к тому, чтоб иметь им оное собственное начальство; а повелено, чтоб каждый калмыцкий владелец собственными своими людьми управлял независимо от других, давал им суд и расправу по их калмыцким правам и обыкновениям. Все же владельцы вообще были под надзиранием и управлением астраханского губернатора, при котором чтоб находились три зайсанга, т. е. по одному от каждого рода; чтоб сии зайсанги каждое дело рассмотрев и подписав представляли губернатору. Во всех злодействах судить их не по калмыцкому уложению, коим от всего откупиться можно, а по российским законам. Велено держать всех Калмык на нагорной стороне Волги во все четыре времена года, а на луговую не перепущать. Но в 1785 году дозволено часть их перепускать на луговую сторону Волги, и повелено стараться возраждать в них наградами охоту селиться домами, от чего и давать на основание двора по 20 рублей; а 1793 г. позволено Калмыкам кочевать на луговой стороне для их выгоды и для обуздания Киргизов.

В 1788 году восстановлено в улусах калмыцких их обычайный суд зарго на основании нижней расправы и ее должности; а в мелких делах могут разбираться между собою, как то и прежде бывало, по аймакам своих зайсангов; но в том же 1788 году 6 марта учреждена Калмыцкая канцелярия, от коей все Калмыки зависели. Она находилась начально в Енотаевске; но в 1790 г. переведена в Астрахань. В ней первый член российский чиновник; второй калмыцкий владелец маиор Тюмень; третий российский чиновник; четвертый калмыцкий, владелец выбранный от всех владельцов. По улусам определены российские чиновники. В октябре 1800 года император паки восстановил звание наместника калмыцкого ханства и зарго, с чем вместе и Калмыцкая канцелярия, упразднилась.

Бывших между калмыцким народом Трухменов, издавна Калмыками покоренных и из отечества увлеченных, 1772 года высочайше повелено причислить к кизлярским [312] Нагаям, а Нагаи кундровские или Кундурасу зависевшие от калмыцких ханов причислены к астраханским аульным Татарам.

ГЛАВА 64.

Когда кабардинские депутаты отправленные к российскому двору 1770 года находились в Петербурге, и министерство российское занималось изобретением средств к успокоению Кабардинцов, в начале 1771 года начал овладевать кабардинскими владельцами баксанской партии разврат и в июне месяце возник до такой степени, что злые их предприятия принудили генерал-маиора де Медема усилить корпус свой войсками и принять бодрственную предосторожность в обеспечение границы; а доброжелательная к нам партия жамбулатова или кашкатавская начинала пред баксанскою слабеть; почему определенному к Кабардинцам приставу Таганову предстояла даже опасность жизни, для чего Медем и приказал ему из Кабарды выехать в Моздок.

Депутат жамбулатовой партии владелец Коргока Татарханов ⁵⁰⁶, поданным в Петербурге тайно от товарища своего министерству представлением предсказывал еще прежде неверность баксанской партии старших владельцов в роде атажуковом Мисоста Баматова и в роде мисостовом Касая Атажукина, и даже из своей жамбулатовой партии владельца Хамурзы Арсланбекова, хотя бы они и во всех прошениях своих удовольствованы были; утверждал, что они от турецкого двора подкуплены, находятся в тесном согласии со всеми кубанскими народами, и от них давно отправлен к Порте владелец Темрюк, родной брат Мисоста Баматова, с обязательством никогда не предаваться в здешнюю сторону; и что пока сии владельцы не будут из Кабарды отлучены, всегда Кабардинцов возмущать не оставят. Он предлагал наконец, чтоб по крайней мере [313] взять в аманаты от владельца Мисоста Баматова, как пред прочими сильнейшого, сына его с двумя знатнейших родов узденями, или задержать в Астрахани присланного от него и прочих с ним единомышленных депутата владельца Джанхота Сидякова.

Но министерство подозревая, что в отлучении оных Кабардинцов из Кабарды не имеет ли Коргока Татарханов старания исполнить свои какие виды, рассуждало, что Кабардинцы к свободе приобыкшие ничем так встревожены быть не могут, как насильным отлучением из Кабарды помянутых владельцов, которые там знатнейшие; что первое заключение сделают они из того, будто хотят привесть их в совершенное порабощение, чего уже и довольно, чтоб возбудить их на самые отчаянные предприятия; что непристойно также владельца Джанхота, как приезжавшого в коммиссию, по отпуске от двора в Астрахани задерживать, дабы не острастить тем и впредь Кабардинцов от приездов в здешния места, нужных и для дел с нами и приучения их к людкости; и по всех сих уважениях, приняв за правило, что пока есть надежда на приведение Кабардинцов в спокойное состояние легкими средствами, то и нужно сколь возможно остерегаться и от малейших знаков принуждения. И так, бывшие в Петербурге у двора Кабардинскме аманаты выпровождены в свое отечество, и им вручена высочайшая грамота на имя всего кабардинского народа (основанная на высочайше конфирмованном 15 июля 1771 года докладе Коллегии иностранных дел) от 17 августа 1771 г., которая по важности своей, и что и теперь делаются на нее ссылки, помещается здесь слово в слово:

Божию милостию мы Екатерина Вторая, императрица и самодержица всероссийская, и прочая, и прочая, и прочая.

Подданным нашим кабардинским владельцам, узденям и всему народу наша императорская милость.

Известно быть долженствует всем, общество кабардинское составляющим, коль из древних лет началось покровительство оному от нашей всероссийской империи, и что без [314] того давно рассеяться и погибнуть, или в тесное рабство предаться надлежалоб их народу. Усердие и верность кабардинских владельцов, какие они к высоким нашим предкам при многих случаях оказали, не только приобрели им благоволение всероссийских великих государей до нас царствовавших, но и безопасными навсегда учинили от властолюбивых покушений ханов крымских, на свободное обращение кабардинского народа многократно стремившихся. Самый избыток сего народа в способах удобной жизни есть следствие здешнего же к нему снисхождешя и милости; ибо, единственно невозбранным распространением паствы своей по всему пространству степей, пришел в настоящее изобильное состояние; а при таких обстоятельствах и оставалось ожидать, что Кабардинцы как от нашего, императорского престола многая благодеяния видевшие, продолжением же времени удостоверишиеся и о собственной своей пользе в сохранении непременной преданности, а сверх того и самою благодарности должностию убеждаемые, и впредь всегда к нашей стороне благонамеренными пребудут; но напоследок, а особливо пред начатием между нашею империю с Портою оттоманскою войны, вопреки всякого чаяния, оказались они развращенными, под предлогами самыми маловажными.

Нет здесь нужды входить в точные изъяснения, какие их поступки справедливое наше неудовольствие причиняли. Без сумнения каждый из них, в том участный, собственною своею совестию изобличается, а к тому довольно будет сказать, что все вы кабардинские владельцы, из которых некоторые столько были надежны, как бы самые Россияне, учинились подозрительными: прежде наблюдаемая с вашей стороны пристойность в представлениях прошениях, в переписке по разным делам с пограничными нашими начальниками, обратилась в грубость, наглость и безместные угрозы; многие же из Кабардинцов, не только простых и узденей, но некоторые и из владельцов действительно сообщились с разбойниками, из закубанских народов столпившимися, и принялись с ними за одно ремесло, то есть, начали [315] производить при наших пограничных местах воровство и подбеги.

Мы, великая государыня, наше императорское величество, хотя по тому довольные причины имели всю тягость нашего гнева дать восчувствовать кабардинскому народу, но как и во время мятежности его однако же было видно, что некоторые только из владельцов всем народом колеблют единственно для того, чтоб в оном пред прочими усилиться и получить власть, какая бы была выше пределов, древним обыкновением утвержденных; a другие владельцы ложными внушениями обольстить себя допустили, и остались, без всякого свойственного им действия и сопротивления, в слепом у оных послушании, то мы и в сем еще случае последовали больше природному нашему великодушию и милосердию нежели правилам правосудия, повелев по необходимости учинить на Кабардинцов военное наступление, но не инако, а с тем, чтоб все, которые из них образумятся, тотчас пощаду получали.

И так, коль было сожалительно, когда Кабардинцы находились в смущении и разврате, ибо при том общество их рушилось бы неминуемо, толь напротив того к особливой нашей благоугодности касалось. Когда мы уведомились, что Кабардинцы, в том числе и те самые, которые прочих соблазнили, увидя обращенное на них оружие наше, вышли из заблуждения, принесли повинную, признали себя нашими подданными, и учинили присягу в верности, а тем всем и предупредили конечное свое несчастие.

После исполнения сих мер, без коих Кабардинцы не могли освободиться от омрачения, содержавшого в крайнем неустройстве, мы, великая государыня, наше императорское величество, не имея более теперь препятствующих причин к распространению на кабардинское общество монарших наших милостей и благодеяний, не оставили всемилостивейше рассмотреть в подробности и прошении ваших кабардинских владельцов, представленных чрез присланных от вас в знак вашей покорности и подданства к императорскому нашему двору двух ваших родственников, владельцов кабардинских, [316] Коргоку Татарханова и Джанхота Сидякова, о уничтожении заведенного на реке Тереке, в урочище Моздоке, селения; о возвращении узденей и природных холопей в наши границы выходящих; о заплате за христианских невольников, и чтоб впредь, если кто из кабардинских владельцов выйдет для жития в Кизляр, или в другое пограничное место, то бы такой к остающимся по нем в Кабарде узденям и прочим людям, также и к имению, никакого притязания не чинил и не вступался.

Высочайшее наше императорское повеление по оным ваших кабардинских владельцов прошением объявляется вам и всему вашему обществу следующее:

Заведенное в моздокском урочище селение мы, великая государыня, наше императорское величество, никогда уничтожить не согласимся, для того, что оное положение свое имеет не на вашей кабардинской земле, почему оное народ ваш в хозяйстве его и промыслах отнюдь и не стесняет. Если не одна соседняя держава не имеет права препятствовать в тех распоряжениях, кои по нашим повелениям при границах предприемлются для лучшей оных безопасности и по другим полезным намерениям, могут ли одни Кабардинцы присвоивать в том себе преимущество, для всех прочих народов исключительное? Самое время по заведении в Моздоке селения прошедшее есть доказательством наилучшим, что оное началось и содержится не для наложения оков на свойственную Кабардинцам вольность, как тщетно в сем народе воображалось, но единственно на тот конец, чтоб лежавшая впусте земля в некоторую для пограничных жителей обращена была пользу. Ныне же, когда Кабардинцы признали себя нашими подданными и сами желать долженствуют, дабы в соседстве их укрепленное жилище находилось для защищения в опасных случаях и толь удобнейшого получения и разных с здешней стороны потребных вещей и товаров ⁵⁰⁷. [317]

Что касается до кабардинских уроженцов в наши пограничные места впредь выходить имеющих, с предъявлением желания к принятию христинского закона, и каковые все поныне без разбора принимаемы были и назад не возвращались, потому, что в целом свете и во всех законах обыкновенно не отвергать того требующих; да и в последнем между нашею империею и Портою оттоманскою трактате точное в сем деле условие находилось, из которого и кабардинские выходцы исключены быть не могли, по бывшей кабардинского народа, на основании того же трактата, от обеих сторон независимости: то при настощем оного совсем противном против прежнего состояния, мы, великая государыня, желая благоденствия его, как народа с нашею империею соединенного и нам принадлежащого, во всем возможном споспешествовать, хотя и соизволяем, чтоб и впредь владельцы и уздени свободность имели для принятия христианского закона, или кроме того и для жития, в пограничные наши места выходить, и там оставаться, будучи и в отечестве своем, первые, никому не подчинены, следовательно не долженствуя там никому и отчетом в таких своих поступках, которые собственно до них касаются, кроме нарушающих всего общества покой и вред оному наносящих, а другие, находясь в услугах у владельцов, но собственные однако деревни имеют, по сему такожде люди не подлого состояния, и владельцам больше по собственной своей воле, а не но принуждению присвояются, не платя им никаких нодатей, и получая еще от них награждение за свою придержность ⁵⁰⁸; но чтоб со всем тем отлучением из Кабарды владельцов и узденей, что без сумнения редкож и случиться может но натуральной всякому человеку любви к своему отечеству, и малейшого предосуждения и убытка кабардинскому обществу не причинялось, мы снисходим напротив [318] того на прошение ваше, кабардинских владельцов, в том, чтоб владельцы родственники ваши выходящие в границы наши, равнож и уздени, все что до того в Кабарде ни будут иметь оставляли в пользу вашего общества, и никакого на то притязания не производили, ни же пограничные наши начальники им способствовали, разве по доброму согласию и без всякого посредства сами когда что у старших кабардинских владельцов, обществом управляющих, испросят ⁵⁰⁹.

Рабы же кабардинские как принадлежат господам своим без всякого изъятия, составляя их доход своею работою и податью, по состоянию же своему и способов не имеют к познанию християнского закона; для того мы, великая государыня, входя в хозяйство кабардинского народа состоящее в скотоводстве и хлебопашестве, тем благоуспешнее отправляемое, чем больше кто из них работииков имеет, узаконяем, чтоб все природные кабардинские холопья, впредь выбегать могущие, назад возвращаемы были, в предупреждении умаления нужных для работы людей, в таком обществе, коего благополучие теперь нам приятно ⁵¹⁰.

Наконец приемлем мы, великая государыня, во [319] всемилостивейшее уважение и употребляемое с кабардинской стороны иждивение на покупку грузинских невольников, и что оное побегом их в наши границы тщетно пропадает. Но поколику они природные христиане, не может быть по пристойности и справедливости отказано им и впредь в убежище при границах нашей империи, как христаанской. А чтоб не оставить в сей и Кабардиниов существенной же для них нужде без монаршого нашего призрения, мы к ним столь милостивы быть хотим, что по данному ныне же в надлежащия места нашему императорскому повелению, имеет быть за Грузинцов и других не подданных нам христиан, из кабардинских жилищ выбегающих, хозяевам их Кабардинцам за каждую душу без разбора пола и возраста, дабы все споры при разных положениях быть могуще предупреждены были, из казны нашей по пятидесяти рублей произвождено, число такое денег, которое потерю наилучшого невольника совершенно заменить может ⁵¹¹. [320]

Излияние толь совокупно многих наших милостей и щедрот на кабардинское общество, коль скоро оное некоторым только образом видиться стало быть того достойным, не имев еще в самом деле и случаю никаких нам, великой государыне, услуг оказать после принесения своей покорности, больше нежели достаточно без сумнения быть имеет вас, кабардинских владельцов, и всех тамошних жителей, какого бы они состояния ни были, возбудить к должной благодарности; заставить все лицемерство, какое к сожалению при случаях поныне со стороны многих из вас примечено было, оставить и утвердиться навсегда в непременной верности, и не вдаваясь более ни в какие искушения, которые всегда к собственному же вашему вреду оканчиваться могут. Почему мы совершенно надеемся, что все Кабардинцы, как вы, владельцы, так и прочие, поступками своими впредь ни малейншх причин к неудовольствию подавать не будете, но спокойно обращаться имеете; соглашение не только с противомышленными разбойниками и злодеями, но и с порядочным неприятелем будет казаться для вас делом непристойным и не совместным с должностию подданства и преступлением бесчестным и изменническим. А в следствие того, все противные на наши границы предприятия по крайней вашей возможности отвращать потщитесь, не допуская никому чрез ваши места проходить, а между тем, о всяких сборищах заблаговременно сообщая и пограничным нашим начальникам; сверх того не только беглецов из наших подданных к себе принимать и укрывать, как и тому многиеж досадные примеры были, не будете, но ежелиж когда от [321] наших пограничных жителей, с кем бы то ни случилось, произойдут на кого из Кабардинцов жалобы, оные не пустыми увертками затруднять и неоконченными оставлять, но прямым и беспристрастным разбирательством решить имеете. Впрочем, и аманаты содержаны будут, по древнему обыкновению, в нашей стороне от таких из вас, владельцов, которых дети действительными аманатами почтены быть моглиб ⁵¹²; а по делам вашим с нашими пограничными начальниками переписываться будете с пристойностию, единожды на всегда приняв за неоспоримую правду, что по состоянию кабардинского общества ничего для него запальчивостию и нескладными угрозами сделано быть не может. А чтоб все наши начальники, до которых кабардинские дела касаться будут, принимали ваши представления с уважением и во всем том, в чем будет справедливость, оказывали удовольствие, о том ныне и вновь императорскими нашими указами подтверждено.

Между тем мы, великая государыня, наше императорское величество, в ожидании видеть с сего времени кабардинский народ, по толиких оказанных благодеяниях, верным и усердным к нам и к нашей империи, препоручаем вам, кабардинским владельцам, в надзирание и, как призрение возможное, так и действительное защищение, и кубанских мурз Ислама Мусина и прочих, кои в 1769 году, во время производимых чрез генерал-маиора Медема на Кубани поисков, пришли в наше подданство, повелевая их почитать за совокупленных навсегда к вашему обществу, для чего и могут они поселены быть на кабардинских местах, когда удобные к тому находятся ⁵¹³. [322]

По объявлении же таким образом обществу вашему кабардинскому высочайшей нашей воли по представленным от оного к нашему императорскому престолу прошениям, а равным образом и о том, на каком основании мы сей народ в нашем подданстве содержать соизволяем, мы здесь же заблаговременно всем Кабардинцам и каждому из иих знать даем, что если не будут они тронуты и всеми, так сказать, истощенными на них нашими милостями, кои прямое их благополучие составить могут, окаменелость их всякое удивлевление превзойдет; а тогда уже мы без принуждения природному нашему человеколюбию решиться можем не только действительно в предерзостях оказывающихся строго наказывать, но и всех Кабардинов без изьятия, за попущение в том беспокойным, каких для того отнюдь и терпеть не должно в их обществе, единственно по нашему милосердию, а не по собственным своим способам в нерушимости оставшемся и которое монаршого нашего призрения удостоилось не по нужде времени или обстоятельств, но по свойственной нам к благодеяниям склонности и в рассуждении бывших напредь сего к нашей империи от кабардинского народа услуг, кои однако же впредь его не защитят, ни же напрасно многоуважаемое Кабардинцами содействие подобных им горских народов, если когда мера нашего гнева исполнится и воспоследует повеление действовать против их со всею строгостию; но к чему мы никогда подвигнуты быть не желаем, а паче причины иметь к умножению высочайшого нашего благоволения.

Сия наша императорская грамота, имеющая служить основанием и залогом всего будущого благоденствия кабардинского народа, отправлена с владельцами кабардинскими, ко двору нашему присыланными, которые представлены были пред наше императорское величество и отпущены с награждением. Дана в С.-Петербурге 17 августа 1771 года ⁵¹⁴. [323]

Генерал-маиор де Медем в то же время получил высочайшее повеление от 17 августа 1771 года, чтоб он между прочим следующее исполнил:

1-ое. Произвесть прямо требование вообще ко всем владельцам, чтобь Мисост в знак совершенного раскаяния своего и удостоверения в будущей верности дал сына своего в аманаты; в случае упорства его, подвигнуть прочих, чтоб они его к тому и принудили, а когда не предуспеют, то как противника монаршей воли и возмутителя своего отечества отдали в наши руки, или хотя от себя выгнали приговором общого собрания. Но в сем обстоятельстве наблюсти предосторожность, чтоб начав, а не совершив, не навлечь большого предосуждения безвременным раздражением Мисоста и прочих с ним зломышленных владельцов. Ежелиж бы они злонамеренными оказались и по получении теперешнего удовольствия, и злоумышление большей части Кабардинцов не могло быть предудержано упорством доброжелательных владельцов, а развратность их дошла до степени нестерпимости, то и строгие меры приняты имеют не только к наказанию главных мятежников, но и к приведению их в совершенное несостояние быть больше границам нашим вредными и самим собою и чрез соблазны прочим тамошним околичным народам.

2-ое. Нужно необходимо, дабы в Кабарде всегда две равносильные партии находились, и чтоб Кабардинцы привыкли иметь у себя пристава российского, К чему все способы изыскивать должно, употребляя в необходимости и деньги для отвлечения от противных поступков и их обезсиления, по крайней мере на время войны с Портою, дабы при настоящем недосуге быть от них в беспечности.

3-ье. Хотя после грубого от владельцов кабардинских поступка оказанного непринятием в 1764 году 3 т. рублей и не должны ожидать, чтоб при настоящем случае награждены были, но ежели им ныне монаршая щедрота послужит способом к подтверждению их в благонамерении и верности, в таком случае можно будет, прощая им, как диким людям и невеждам, пренебрежение однажды при смутном [324] их обстоятельстве случившееся, отдать всем владельцам вообще оные 3 т. рублей в знак возвращенного уже им высочайшого благоволения, с таким объявлением, чтоб они сами по себе их разделили и прислали ко двору пристойное благодарение.

Казалось, что как Кабардинцы получили разрешение в таких своих нуждах, который по состоянию их и положению пребывания действительную причиняли заботу, то конечно и не оставят успокоиться. Но в самом деле так не случилось. Де Медем не мог исполнить ни одного из повеленных ему предметов в удержании покорности к нам владельца Мисоста и в содержании в Кабарде двух равносильных партий. И хотя в течение 1772 и 1773 г. являлись в Кабардах некоторые виды смятений, а малой Кабарды владельцы препятствовали проезду в Моздок Осетинцов к восприятию христианского закона и водворением однако, поступки сии не выводили еще из меры терпимости правительства российского; правда, оные и не могли еще тогда далее простираться, по сильному влиянию приобретенному Россиею в делах крымских.

ГЛАВА 65.

Не принадлежат к нашему повествованию громкие победы, которые венчали славою оружие российское предводимое Румянцовым на Дунае, графом Паниным на Днестре и графом Орловым, в Архипелаге, распространившим полет орла российского - к Египту, Сирии, малой Азии, Греции и Румелии; но дейсвия против Крыма некоторым образом сюда принадлежат, тем паче, что еще в начале войны с Турками российский двор предположил достигать всех средств, дабы Крым на веки из рук турецких исторгнуть.

Генерал-аншеф князь Василий Михайлович Долгорукий, проименованный Крымским, с apмиею в числе 38 т. человек [325] 14 июня 1771 года овладел перекопскою линиею, которую хан Селим-Гирей с 50 т. Татар и 7 т. Турков защищал; 16 июня покорил перекопскую крепость; 21, взял Козлов; 26, Кафу, по одержании славной победы над Татарами и Турками; между тем, отдельный корпус сей армии под командою генерала князя Щербатова переправясь чрез Генический пролив овладел Арабатом; 2 июля покорена Керчь, а 3 Еникале; в след за тем взят остров Таман, Темрюк, Акай (Ачуев?) и Алтона (все на таманском острове); прочие места без упорства покорялись.

Покорение Керчи и Еникале более прочих завоеваний обрадовало императрицу Екатерину, что открывали вход в Черное море.

Азовская флотилия российская в продолжение сих завоеваний плавала по Азовскому морю под начальством адмирала Сенявина, и потом входила чрез босфорский пролив в Черное море.

Еще в 1770 году при счастливых успехах в кампании того года оружия российского, когда граф Румянцов поразил Турков при Кагуле, а граф Панин ⁵¹⁵ осаждал Бендеры, Нагаи Буджаки и Едисаны явясь к графу Панину 6 августа, отложась от подданства и власти Порты оттоманской, письменным клятвенным обязательством обещались быть в ненарушимой дружбе и союзе с империею российскою; подвергли себя в протекцию, защищение и ручательство Россиийской императрицы; отправили ко двору посольство из знаменитых мурз 4 человек и из старшин 5 человек; в рассуждении чего и пресечены с ними все военные действия и им позволено перейти на левую сторону Днепра из Бессарабии, расположиться на Крымской степи вне границ российских, на прежних нагайских кочевищах, от урочища Камянки к Азову. Они дали графу Панину обязательство, чтоб едичкульскую и джамбойлукскую орды преклонить к своим мыслям, и обещали стараться преклонить к тому же и Крымцов, [326] т. е. к отторжению от зависимости Порты; а в 1771 году но воспоследовавшему покорению Крыма, вступили они в состав вольной области, составленной из крымских и нагайских Татар ⁵¹⁶. (Прил. Ц.)

Известно, что Нагаи Буджаками называемые получили сие имя от того, что занимали землю в Бессараби, между Днестра, Дуная и Черного моря, составляющую угол, по турецки Буджак, коим именем и главное их жилище называлось. Буджаки при всей бедности своей в войну 1769 года давали по требованиям Турков множество телег с быками, верблюдами и погонщиками, для возки тягостей при армии турецкой.

Едисаны Нагаи суть те, которые обитая за Уралом и быв покорены Калмыками бежали от них от Волги в Бессарабию еще до 1695 года.

Буджаки и Едисаны общим именем называемы были аккерманскими, или, по переводу сего турецкого слова, белогородскими Татарами, по городу турецкому Аккерману, находящемуся в Бессарабии.

По завоевании Крыма оружием российским многие татарские начальники покорялись; да и сам хан Селим-Гирей хотел на некоторых услових то же учинить и обещал прислать в С.-Петербург двух сыновей в заложники, но не исполнив того бежал тайно в Константинополь с семейством своим и наперстниками. Он был внутренно привязан к Туркам ради того, что имел в Ромелии собственно ему принадлежащия владения. Сами мурзы убедили его туда отправиться и для того снабдили его несколькими небольшими судами. Во время его отсутствия недовольные избрали на его место Сагиб-Гирея, сына Ахмет-Гирея, внука хану Девлет-Гирею, 1771 г. Брат Саиб-Гирея Шагин-Гирей-Салтан наименован калгою. (Он тогда же отправлен в Петербург и находился там сего 1771 и 1772 г. [327] он имел 25 лет.) Третий брат их Батырь-Гирей-Салтан; четвертый Арслан-Гирей-Салтан.

Хотя силы и победы оружия российского давали нам полное право оставить в пользу нашу Крым, в руках наших бывший, но императрица довольствовалась преобразив народы татарские в область вольную и независимую, чтоб удалить навсегда случаи и способы к распрям и остуде происходивших часто между Россиею и Портою в прежнем Татар состоянии.

При таких обстоятельствах российский двор, дабы отторгнуть из подданства Порты Крым со всеми принадлежащими к нему ордами, восстановил из завоеванного полуострова Крыма и нагайских племен к оному сопричислявшихся татарскую область свободную, и ни от какой другой державы не зависимую; но под собственным своим начальством в лице избранного тогда, в декабре 1771 года, вольными голосами хана крымского Сагиб-Гирея, сынаАхмет-Гирея, внука Девлет-Гирею хану, и под покровительством, защищением и ручательством российской императрицы правимую. То есть, Крым приведен был в то положение, как был до покорения Кафы Магометом II.

Российский двор заключил потом с сим ханом, с соучастием поверенных от крымского и нагайского обществ, трактат вечного союза и дружбы, в Крыму, в городе Карасу, 7 ноября 1772 года, чрез российского полномочного генерал-порутчика Евдокима Алексеевича Щербинина. Сего договора 3-ий артикул гласит: “До войны настоящей бывшая под властию крымского хана все Татарские и черкеские народы, Таманцы и Некрасовцы, по прежнему имеют быть во власти хана крымского; большая же и малая Кабарды состоят в подданстве российской империи.

В прочем города Керчь, Еникале и Кинбурн на Днепре оставлены за Россиею, а все прочие в Крыму завоевания оставлены хану.

Когда Крым сделан независимою областию оные Нагаи Буджаки и Едисаны перешли с крымской на кубанскую сторону и здесь были охраняемы от впадения оставшихся в [328] сей стороне противных Татар. Они присоединились к старинным подданным крымским Нагаям Едишкулам и к оставшимся здесь же Нагаям Джамбойлукам ⁵¹⁷, которые быв некогда под властию Калмыков, частию отторжены от Калмыков Крымцами 1715 года, а частию сами от Кал-мык к соплеменникам своим бежали 1725 года.

Тогда были расположены кочевья 1774 и 1776 г.:

Буджаки у ейского залива, где ейская коса.

Едисаны на левом берегу Качальника, по Чубуру и на правом берегу Еи; а 1774 г. по Калале.

Джамбойлуки, между Чалбаш и вершин Еи.

Едичкулы по прежнему пребывали:

а) мийского поколения, между левого берега Кирпели и правого Аганлы;

б) китаинского поколения, между Аганлы и Кара-Кубани;

в) бурлацкое, между Ачуева и Копыла.

И так, все сии орды Нагай буджакских, едисанских, джамбойлуксках и едичкульских, соединясь на Кубани, составили до 80 т. казанов, в коих считалось столько же возрастных мужеского пола, и заняли степи между рек Кубани и Еи.

В 1774 году Россияне устроили при впадении реки ее в Азовское море укрепление, которое названо по реке ейским. Здесь с того же года находилась пограничная Татарская коммиссия под ведением бригадира Лешкевича, и здесь же пребывал потом и калга салтан Шагин-Гирей начальствуя едичкульскою ордою, почему крепость ее называема была и шагингирейским городком.

В Крыму резидент 1774 года статский советник Петр Петрович Веселицкий.

ГЛАВА 66.

Когда российское правительство образовывало из Крыма независимую державу, Порта продолжала покушения к [329] возвращению в свое владение Крыма и нагайских Татар, искала в сем намерении удачи способом всеваемого между самих Татар разврата и разномыслия. Содержание в близости от Татар некоторых из салтанов крымских, кои остались в ее власти по случаю бытности их в турецких местах во время произшедшей в отечестве их перемены, и из коих Порта нарекла ханом Девлет-Гирея, калгою Шабаз-Гирея и нурадином Муборек-Гирея, не смотря, что в Крыму действительно такие чиновники, свойственно крымскому правлению, уже находились, имело открытую дорогу к действиям приводяшим Татар в междоусобия, и принуждающим наконец одних другими поступить на все противные неприятельские предприятия. Дивлет-Гирей похитил власть ханскую насильством убедя на свое избрание только некоторых Крымцов, а все проще Татары, особливо нагайские, ни мало о том не знали, приглашены не были и не участвовали.

Сии татарские искусители странствуя чрез некоторое время в 1773 году за Кубанью, где в исходе 1773 года явились и Турки, т. е. они заняли Таман, очищенный от Россиян по трактате с ханом Сагиб-Гиреем, предуспели собрать великую толпу из тамошних варваров, восколебали притом некоторую часть и из Нагайцов едичкульской орды, по близости пребывания ее от таманской крепости, кочевавшей около Азовского моря у Копыла и в самом Тамане; а крепость таманская служила развратникам убежищем. Едичкулами начальствовал в то время калга салтан Шагин-Гирей, родной брать хана Саиб-Гирея, и пребывал в Копыле, а при нем находился тогда приставом порутчик Павлов. Хотя к Шагин-Гирею калге явились на помощь братья его Батырь-Гиреи и Арслан-Гирей с 3 т. войск абазинских, однако Тахтамыш-Гирей, салтан противной партии, вытеснил из Копыла Шагин-Гирея, и он удалился на Ею, где часть войск Российских находилась.

При таких обстоятельствах оные искусители решились принудить и силою в свои виды все орды нагайские, которые [330] перешед из Бессарабии находились на кубанской стороне, около реки Калалы. Первое устремление было на главного нагайского начальника Джан-Мамбет Бея, в орде едисанской живущого, который и сам не подвергся искушению и прочих отвратил.

Нарицающийся калгою Шабаз-Гирей-Салтан сделал на едисанскую орду в начале марта 1774 г. военное наступление, имея до 10 т. войск из горских Черкес и разных Татар; но храбрый подполковник Бухвостов на то время из корпуса кубанского при Джан-Мамбете бывший с небольшою командою уничтожил неприятельское распространение мужеством своим. Не смотря на многочисленность неприятелей пошел к ним на встречу не более как в 400 человеках и взяв с собою 4 единорога. Неприятель учинил на него сильное нападение, но неоднократно отбит и бежал потеряв убитыми до 180 человек; с нашей же стороны не потеряно ничего. Между тем и едисанские Татары следовавши толпами за Бухвостовым с удивлением и робостию, приметя поражение неприятелей, на них ударили к вящему рассеянию.

После сего Едисанцы и прочие благонамеренные орды подвигнулись ближе к здешним границам, к стороне Еи и Азова, для лучшей безопасности и чтоб ближе пользоваться защищнием от войск кубанского корпуса на границе расположенных, где для содержания всех сил Нагаев в надзоре учреждена была особая пограничная Татарская коммиссия под ведением Молдавского гусарского полка подполковника Лешкевича в ейском укреплении, которое тогда при впадении Еи в Азовское море, на правой стороне, сделано Россиянами и которое называлось шагингирейским городком, потому, что калга Шагин-Гирей-Салтан имел в нем по некоторое время пребывание.

2 апреля сделали тому начало перенесши стан свой с речки Калалы на речку Ею, верст на 25 ниже. Но при сем оставлен был по необходимости на прежнем месте, до времени, как завезенный для здешней команды провиант с другими излишними тягостями, так и больные, под прикрытием двух [331] донских казачьих полков Платова и Ларионова. Неприятель проведав о сем, на другой потом день, 3 апреля, учинил сильное нападение на ретраншамент, который они для своей защиты сделали. Неприятель был больше нежели в 20 т. и предводителями его были все мнимые чиновники Крыма: Дивлет-Гирей хан, Шабаз-Гирей калга, Муборек-Гирей нурдин, со многими другими салтанами, беями и мурзами. Неприятель столько устрашил Едисан, что они готовы были врознь рассыпаться и искать спасения в бегстве; но подполковник Бухвостов пошел к речке Калале на выручение атакованных Казаков, в 500 человеках конницы, в том числе один гусарский эскадрон Ахтырского полка и рота драгун из легкой полевой команды, прочие Донские Казаки, и взяв с собою 2 орудия. Он в конец разбил и рассыпал неприятеля. Между убитыми считаются 2 салтана и 1 горский бей, а из простых более 500 тел на месте осталось. С нашей стороны убито 8, без вести пропало 14, ранено 54. Лошадей убито 288, да раненых коло 300; вместо того Донские Казаки больше в добычу от неприятеля получили. Татары ободренные также за разбитым неприятелем гнались и поражали.

Бухвостов имея в своем начальстве одну легкую полевую команду и 2 полка Донских Казаков должен был после сего сражения, в следование свое к Кубани в начале июля, трижды сражаться с неприятелем простиравшимся до 10 т. и по большей части из горских Черкес, но везде остался победителем. Первое дело было за 40 Верст от реки Кубани, где удержать его неприятель силился, но разбит два раза, а потом и еще разбит когда хотел не допустить до воды, и рассыпавшись спасался на сопротивный берег Кубани, потеряв множество убитых. Подполковник же Бухвостов приметя, что оробевший неприятель миновал город Копыл и устремился прямо в горы, не замедлил перейти за реку и занять сей город, нашед на стенах оного 34 пушки заряженные и немалое число артиллерийских припасов; но жителей никого не застал, кои почитая Горских Черкес непобедимыми, когда увидели их разбитых и рассеянных, [332] то уже и за стенами остаться не хотели, но за ними же в горы уйти торопились. (Прил. Ч.)

Кабардинцы оставаясь все еще в том недоброжелательном к России расположении, в каком мы их оставили, при сих усилиях Порты к возвращению Крыма получили от нее деньги, и в 1774 году вознесли свое раздражение, все за Моздок, до крайности. Питаясь ласкательными ожиданиями успехов от военных операций Порты Кабардинцы заключили теснейший союз с Дивлет-Гиреем, закубанскими Черкесами и Турками, чрез посыланных туда владельцов: баксанской партии Мисоста Баматова и кашкатавской Хамурзу Арсланбекова; да и Чеченцы и Кумыки в предприятиях кабардинских принимали участие и угрожали окрестностям кизлярским. Опасение до того доходило, что генерал-маиор де Медем воспретил жителям кизлярским и моздокским всякое сообщение с обитающими за Тереком народами и решался вручить Кабардинцам показанные выше 3 т. рублей, думая, но напрасно, тем их несколько успокоить. Кабардинцы в ноябре 1774 г., по возвращении Мисоста и Хамурзы, готовились сделать нападение на Моздок и Наур, но один Армянин открыл сие Медему и Кабардинцы отвращены от сего покушения.

После сего Дивлет-Гирей и Шабаз-Гирей будучи призываемы Кабардинцами, с войсками своими составленными из Турков, Крымцов и Черкес приближались к Моздоку. (С ханом былой 500 Некрасовцов, кои возмущали Гребенцов.) Генерал-маиор де Медем встретил их в 35 верстах выше Моздока, в урочище Бештамаке, где ныне Екатериноград и 3 июня 1774 года дал им сражение и рассеял их. Потом неприятель собравшись паки разделился на 2 части. Одна предводимая ханом отступила в Кабарду, другая, в 18 т. (по другим известиям, у Медема, в 7 т.), под начальством калги отправилась на новые селения моздокского казачьего полка, разорила до основания 4 станицы и истребила все жизненный заготовления сих людей, которые по переселении с Волги только было стали заводиться домами и хозяйством; но когда калга напал на главную их станицу Наур, [333] укрепленную земляным валом и содержавшую весь полк Моздокский с семействами своими сюда стекшйся, и 11 июня произвел приступ и в продолжение 12 часов кидался на вал, то жестоким образом отраженный возвратился к Кубани ⁵¹⁸. Ободренные моздокские Казаки чрез неделю потом истребили за Тереком у гор 900 горцов следовавших на подкрепление хана и взяли 3 знамя.

Генерал же маиор де Медем по сражению у Бештамака вступал внутрь Кабарды преследуя хана, и 27 августа дал вторичный бой в глубине ущельев гор, на речке Гунделене, где обитают Чегемы и принудил непрятеля совершенно оставить сию сторону, тем паче, что война у России с Портою в Европе тогда уже прекратилась, а притом тогда же деташамент из кубанского корпуса под командою бригадира Брынка от реки Еи сделал движение за реки Кубань и Лабу, и здесь полковиик Бухвостов вновь поражал тогда Черкес между речек Булансу и Амане у впадающих слева в Лабу.

ГЛАВА 67.

Трактатом вечного мира и дружбы заключенным между империею всероссийскою и оттоманскою Портою при деревне Кучук-Кайнарже 10 июля 1774 года постановлено относительно кавказской стороны в артикулах:

3-ьем. Все татарcкие народы, крымские, буджакские, кубанские, Едисанцы, Жамбуйлуки и Едичкулы ⁵¹⁹, без изъятия [334] от обеих империй имеют быть признаны вольными и совершенно независимыми от всякой посторонней власти, но пребывающими под самодержавною властию собственного их хана чингизского поколения, всем татарским обществом избранного и возведенного, который да управляет ими по древним их законам и обычаям, не отдавая отчета ни в чем никакой посторонней державе; и для того ни российский двор, ни оттоманская Порта не имеют вступаться как в избрание и возведение помянутого хана, так и в домашния, политические, гражданские и внутренния их дела, ни под каким видом; но признавать и почитать оную татарскую нацию в политическом и гражданском состоянии по примеру других держав под собственным правлением своим состоящую, ни от кого, кроме единого Бога, не зависящую; в духовных же обрядах, как единоверная с мусульманами, в рассуждении его султанского величества, яко верховного халифа магометанского закона, имеет сообразоваться правилам законом их предписанным без и малейшого предосуждения однакож утверждаемой для них политической и гражданской вольности. Российская империя оставит сей татарской нации кроме крепостей Керчи и Еникале с их уездами и пристаньми, которые всероссийская империя за собою удерживает ⁵²⁰, все города, крепости, селения, земли и пристани в Крыму и на Кубани оружие и ее приобретенные: землю лежащую между реками Бердою и Ханскими водами и Днепром, также всю землю по подольской границе лежащую между реками Бугом и [335] Днестром исключая крепость Очаков с ее старым уездом, которая по прежнему за блистательною Портою остается, и обещается по постановлении мирного трактата и по размене оного все свои войски вывесть из их владений; а блистательная Порта взаимно обязуется равномерно отрещись от всякого права, какое бы оное быть ни могло, на крепости, города, жилища и на все прочее в Крыму, на Кубани и на острове Тамане лежащее ⁵²¹, в них гарнизонов и военных людей своих никаких не иметь, уступая оные области таким образом, как российский двор уступает Татарам в полное самодержавное и независимое их владение и правление; також наиторжественнейшим образом блистательная Порта обязывается и обещает и впредь в помянутые города, крепости, земли и жилища гарнизонов своих и всяких какого бы звания ни были своих людей военных в оные не вводить и там не содержать, ни же во внутри области сей секменов или других военных людей какого бы звания ни были иметь, а оставить всех Татар в той же полной вольности и независимости, в каковых российская империя их оставляет.

В 19-ом. Крепости Еникале и Керчь, лежащия в полуострове крымском, с их пристаньми и со всем в них находящимся, тожь и с уездами, начиная от Черного моря и следуя к древней керченской границе до урочища Бугак, а от Бугака по прямой линии к верху даже до Азовского моря, остаются в полное, вечное и непрекословное владение российской империи.

В 20-ом. Город Азов с уездом его и с рубежами показанными в инструментах учиненных в 1700 (не 1704 ли ?) году, то есть в 1113 г. егиры, между губернатором Толстым и ачугским губернатором Гассаном-Пашею ⁵²², вечно российской империи принадлежать имеет.

В 21-ом. Обе Кабарды, т. е. большая и малая, по соседству с Татарами большую связь имеют с ханами крымскими, для чего принадлежность их императорскому российскому [336] двору должна предоставлена быть на волю хана крымского с советом его и с старшинами татарскими ⁵²³.

Таким образом Азов с его уездом два раза приобретаемый Россиею и два раза теряемый паки достался в вечную принадлежность России с землями по реку Ею лежащими, где уже пред тем, в 1774 году, устроено ейское укрепление ⁵²⁴ и другие полевые форпосты в предотвращение набегов кубанских ⁵²⁵. По сему в 1775 году город Азов паки учрежден губернским; но в 1784 году, по открытии екатеринославского наместничества причислен к оному без уезда, кажется по причине трудности сообщения чрез реку Дон.

ГЛАВА 68.

Императрица Екатерина высочайшими Грамотами от 5 сентября 1774 года известила грузинских царей Ираклия и Соломона, как имевших участиее в минувшей войне, о воспоследовавшем с Портою мире и об условиях положенных в рассуждение их владения.

Хотя Турки после кайнаржского мира и делали было притязания на Имеретию, хотели ввесть войски и отобрать упоминаемые в трактате города, но царь Соломон не допустил к тому Турков, и держал себя на ноге независимого до самой своей кончины, последовавшей 1784 года. [337]

Царь Ираклий получил немалые способы к безопасности своих владений, умножа свои доходы открытыми в 1778 г., в недрах земли его, в Ахтале и в других местах, сокровищами в серебре с знатным содержанием золота, меди и железе состоящими, чрез Греков, из Натолии приглашенных, из Кумышхана, где турецкие рудокопные заводы; а сии Греки, поселясь здесь, основали селение Мисхани ⁵²⁶. Рудники эти в те годы приносили ему серебра на 60 т. и золота на 3200 руб. Имев деньги, царь почти всех Лезгин сделал готовыми на свою службу, платя им жалованье от 60 до 100 т. руб., за которым приезжало до 500 чел. в ТиФлис и производили здесь всякие наглости ненаказанно.

Аварский Омар-Хан с 1778 года начал содержать с царем Ираклием неприязнь, получив от него нарочитые подарки; сестра омарханова Султан-Зада помолвлена была за сына Ираклиева царевича Вахтанга, но не отдана в замужество по препятствиям магометанского духовенства.

Ираклий содержал постоянную дружбу с карабагским владельцом Ибраим-Ханом, который, еще с правления владения по своем отце, с 1760 года, сделался с Ираклием дружен и сохранил сии чувства 23 года. Ираклий делил с ним влияние свое на большую часть Адербиджана, даже до Тавриза; брал дань с Эривана и Ганжи, особливо, что тамошние Армяне усердствовали к Ираклию, яко к христианскому государю; ханы: нахичеванский и хоиский, тавризский, урумийский и другие малые владельцы, присылали иногда к царю подарки из уважения к его личным подвигам и чтоб в случае нужды иметь от него помощь.

Около 1780 года царь Ираклий построил на правой стороне Алазани, верстах в 18 от берегов ея, на источниках, крепость Сигнах ⁵²⁷ (значит по турецки убежище), от Тифлиса в 114, а от Телава в 70 верстах. Крепость [338] обширная, имеет в длину версты полторы, лежит на горе, фигура неправильная; обнесена стеною из дикого камня со многими башнями; высота стены 3 сажени, а толщина 2 аршина; поместить может до 20 т. семей. Отсель до Белекан верст 40, и видны белеканские жилища в хорошую погоду.

По восстановлении мира с Портою, Кабардинцам, по рескрипту де Медему от 5 сентября 1774 года, сообщены от правительства списки с тех артикулов трактата, кои до них касаются, на российском и турецком языках, дабы кабардинские владельцы могли их читать точными словами, в трактатах употребленными ⁵²⁸, дабы не были предупреждены развратными внушениями и, наконец, дабы удостовериться могли во уничтожении иадеяния своего на Крымцов, что при настоящих обстоятельствах всякое их противное при наших границах покушение не может касаться в пользу и услугу Крыму, того меньше Порте, но что, вместо того, сами по себе будут уже они нам ответствовать за свое поведение, оставаясь в российском подданстве.

Впрочем, дабы кабардинские владельцы, по безрассудности своей, не воспряли ложных и опасных о нашей стороне мыслей. Кабардинцы удостоверены императорским именем и повелением, что хотя они, увидев себя отданных в здешнюю власть образом толь торжественным, могут не без основания сумневаться, чтоб ныне не учинено им было справедливое возмездие за прежние поступки и время от времени в вольности своей больше бы стеснены не были; однако, все то оставляется, в том надеянии, что они будущим своим поведением удовлетворят за прошедше поступки, сохраняя к российскому престолу верность по силе присяги учиненной 1769 года. Что впрочем, и намерение монархини российской единственно в том состоит чтоб их, как издревле еще [339] к империи российской присвоившихся, и теперь в числе подданных своих иметь без предосуждения однако же их образу жизни и свободы внутреннего их обращения, разве сами они поступками своими принудят употребить против себя строгость.

Тогда же даны повеления генерал-порутчику Медему, что пока Кабардинцы находиться будут в таком расположении мыслей, в каком они как варвары и последователи магометанского закона могут быть в нашей стороне терпимы, поступать с ними во всех случаях со всею возможною умеренностию, снисхождением и справедливостию, и стараться чрез то приобресть их надеяние, дабы наконец они не только по нужде и необходимости были в обязанности признавать нашу власть над собою; но собственным подвигом и охотою к тому влекомы и сущую для себя пользу находить могли в таком своем состоянии. Впрочем содержать против сих нужную воинскую предосторожность, не допускать при границах наших производить злодейства и стараться на самых оных местах делать им отмщение; а течению домашнего их коловратства отнюдь не препятствовать, и приметною о том заботою не подкреплять их высокомерия.

Текст воспроизведен по изданию: Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 год П. Г. Буткова. СПб. 1869.