ДОКУМЕНТЫ

Из истории происков иностранной агентуры во время кавказских войн

В мае текущего года Комитет по Сталинским премиям в области литературы и искусства в связи с предложениями общественных организаций Азербайджана обсудил вопрос о книге Г. Гусейнова “Из истории общественной и философской мысли в Азербайджане XIX века” и признал ошибочным своё прежнее решение о выдвижении этой книги на Сталинскую премию. Комитет отметил, что книга Гусейнова написана с неправильных политических и теоретических позиций и представляет в извращённом виде характер движения мюридизма н Шамиля, изображая их в качестве прогрессивного национально-освободительного и демократического явления. Такая оценка Шамиля и мюридизма является антимарксистской, противоречит историческим фактам и в корне извращает действительный смысл этого движения, которое было реакционным, националистическим и находилось на службе у английского капитализма и турецкого султана. Мюридизм, являвшийся реакционным, религиозным течением, ставил задачей сохранение полупатриархального-полуфеодального строя горцев. Шамиль и возглавлявшееся им на Кавказе движение мюридизма стремились поставить горцев на службу захватническим целям и действиям Турции и Англии и на Кавказе.

Комитет по Сталинским премиям в области литературы и искусства вошёл с ходатайством в Совет Министров СССР об отмене решения о присуждении Сталинской премии за указанную книгу. Совет Министров СССР удовлетворил ходатайство Комитета.

Вопрос о характере движения мюридизма и Шамиля не раз был предметом внимания советских историков. Однако при изучении этого вопроса ряд советских историков допустил, как это вскрыто М. Д. Багировым (См. М. Багиров. К вопросу о характере движения мюридизма и Шамиля. Журнал “Большевик” № 13 за 1950 год.), буржуазно-объективистские и националистические ошибки, неправильное освещение событий, развёртывавшихся на Кавказе в 30-50-х годах XIX века.

Одной из важнейших причин ошибочной оценки политической роли Шамиля и мюридизма явилось некритическое отношение наших историков к западноевропейской историографии и публицистике. Как известно, в этой литературе — особенно в английской — пропагандируется фальшивая версия, будто бы в XIX в. Россия являлась единственным агрессором на Ближнем Востоке и на Кавказе.

В 30-х годах прошлого века пресловутый Уркарт, один из английских агентов на Востоке, положил начало агрессивной, антирусской публицистике, доказывавшей, что русская политика с Азии направлена против “цивилизации” и “свободы народов” и против безопасности Англии; что политика Англии является будто бы политикой законной самообороны” и “бескорыстной защиты” азиатских народов от “русской опасности”. Уркарт требовал, чтобы английское правительство приняло меры к изгнанию России с Кавказа и даже из Крыма и заставило её вернуться на юге и на западе к государственным границам XVII века. Он требовал, чтобы английское правительство изолировало Россию и окружило её кольцом враждебных сил, руководимых английской дипломатией.

Эта публицистическая концепция служила прикрытием для экспансионистской политики самой Англии па Среднем и Ближнем Востоке. Какой бы захват ни замышляла Англия, этот разбойничий акт неизменно изображался в качестве “оборонительного [102] мероприятия”, призванного якобы противодействовать русской экспансии. Писания Уркарта явились основой для создания политических легенд, сотканных из клеветы против России, весьма выгодных для воинствующего английского капитализма и его захватнических замыслов.

Эти клеветнические концепции, к сожалению, оказали влияние и на некоторых советских историков. Среди них первым ошибочную оценку движения Шамиля высказал М. Н. Покровский ¹. Русскую политику на Кавказе М. Н. Покровский рассматривал в отрыве от борьбы России против захватнической политики Англии и её попыток при помощи Турции утвердиться на Чёрном море и вытеснить отсюда Россию. Из концепции Покровского совершенно выпадает значение Чёрного моря и Кавказа для безопасности России.

Некоторые историки восприняли эту фальшивую, антиисторическую концепцию, не имеющую ничего общего с марксизмом. В книге Р. Магомедова ² можно прочесть такие строки: “Шамиль воскресил образы легендарных героев Кавказа” (стр. 61). Автор не жалеет комплиментов для характеристики Шамиля и доходит до чудовищного утверждения, будто бы движение горцев, союзниками которых были английские капиталисты и турецкие феодалы, “сливалось с международным революционным движением” (стр. 122). Демократический, справедливый характер борьбе горцев Кавказа приписывает С. Бушуев ³. Он не пытается выяснить связи Шамиля с турецкой и английской агентурой.

В учебнике по истории СССР под редакцией М. В. Нечкиной ⁴ борьбе кавказских горцев приписывается национально-освободительный характер. В этой книге превозносятся выдающиеся качества Шамиля, он изображается как защитник народных масс.

В названных трудах игнорируются важные источники, вскрывающие деятельность английской агентуры на Кавказе ⁵, и прежде всего собственные свидетельства английских агентов, действовавших там в 30-х годах XIX века. Двое из этих агентов, Белл и Лонгворт, как известно, издали описание своих похождений ещё в 1840 году Белл опубликовал двумя томами свои дневники под названием “Journal of residence in Russia during the years 1837, 1838 and 1839 by James Stanislas Bell” (London, 1840); Лонгворт издал тоже два тома своих мемуаров под названием “A year among the Circassiens” (London, 1840), содержанием близких к дневникам Белла, представляющим, однако, значительно больший политический интерес.

Белл описывает спою деятельность по время второй экспедиции на Кавказе, предпринятой в 1837 г. и являющейся продолжением его первой кавказской авантюры, имевшей место в 1836 г., когда он на шхуне “Виксен” доставлял оружие и боеприпасы горцам, но был захвачен русскими властями, причём шхуна была конфискована в Новороссийской бухте (тогда называвшейся Суджук-кале) ⁶. Несмотря на неудачу с “Виксеном”, деятельность английской агентуры на Кавказе продолжала развиваться. Белл [103] рассказывает, что заместитель статс-секретаря Форейн-офис Б. Стренгуэй передал Уркарту о желании самого Пальмерстона организовать контрабандный рейс в “Черкессию”. Уркарт, пишет Белл, “сообщил об этом мне и условился со мною о дальнейшем” ⁷.

Английский дипломатический аппарат всячески помогал осуществлению этой авантюры. Английский посол в Константинополе лорд Понсонби вёл переговоры с князем Сефер-беем, который прибыл в Константинополь в качестве уполномоченного старшин двенадцати кавказских племён для переговоров с турецким правительством и английскими представителями в турецкой столице; о ходе этих переговоров Понсонби лично писал Беллу ⁸.

При выполнении уркарговской программы действий на Кавказе не было недостатка ни в опытных людях, ни в средствах. Эта программа, отражённая в публикуемых ниже документах, отчасти ясна уже и из записок Белла о его деятельности на месте назначения. Сообразно этой программе, Белл, Лонгворт и Найт проводили следующие мероприятия с помощью, по словам самого Белла, “нескольких сот человек”, завербованных Уркартом ⁹: контрабандный ввоз огнестрельного оружия на Кавказ, производившийся после плачевного провала английской экспедиции на “Виксене” в больших размерах на турецких судах; подкуп вождей или старший племён натухайцев и шапсугов; распространение от имени английского правительства ложных известий о намерениях Англии защитить независимость черкесов в целях противодействия успеху примирительных действий русских властей и примирительных настроений среди черкесских “низов”; речь заходила даже о поддержке черкесов со стороны “Европы” ¹⁰.

Особенную важность для английских эмиссаров представляла задача распространения среди черкесов принятия тек называемого “национального обета”. “Национальный обет” был “изобретением” Уркарта, пущенным в ход в июле 1834 г., когда “Дауд-бей [т. е. Уркарт] впервые подал местным старшинам мысль объединиться с другими горцами под одной властью и под общим знаменем” ¹¹ . Этот “обет” был клятвой вечной вражды и войны против русских, а также против “изменников”, т. е. горских племён и отдельных горцев, которые либо принимали мир, предлагавшийся русскими властями, либо вступали с русскими в торговые сношения ¹². Против таких “изменников” на основе “национального обета” англичане создали систему жесточайшего террора: нарушители “обета” подлежали смертной казни, имущество их делилось между палачами ¹³, а дети казнённых продавались в рабство во избежание того, чтобы из них не вырастали мстители в родной стране ¹⁴.

В августе 1834 г. церемония принятия “обета” началась в Хабле и, по словам Белла, происходила “не без кровопролития”. Но за промежуток времени между отъездом Уркарта, посетившего Кавказ в 1834 г., и прибытием Белла, Лонгворта и Найта в 1837 г. “национальный обет” был предан забвению. В 1837 г. Найт (Надир-бей), явившийся в Черкессию в форме королевского эдинбургского стрелка и с огромным грузом боеприпасов, собрал тысячу горцев для распределения оружия и заставил их дать придуманную Уркартом клятву за себя и свои округи; при этом было постановлено собрать по подписке фонд для выдачи наград за доносы на виновных в сношениях с русскими ¹⁵.

Таков был “особый метод войны”, который, как писал Белл в предисловии к своему “Дневнику”, английские эмиссары рекомендовали на совещаниях старшин как [104] наиболее для них пригодный и посильный. “И я верю, — говорит Белл, — что отчасти эти советы содействовали героическим успехам, начавшимся перед моим отъездом. Полагаю, что я не обязан оправдываться в своём вмешательстве в военные дела чужой страны, хотя оно а не входит в сферу деятельности английского купца” ¹⁶. Кроме “национального обета”, было изобретено и “национальное черкесское знамя” ¹⁷.

В планы Пальмерстона, как и его нетерпеливых сотрудников, входило использование содействия турок, но в то же время английское правительство намеревалось подготовить провозглашение английского протектората над западным побережьем Кавказа. Белл сообщает, что завербованные им “черкесские” феодалы “желают не только дружбы, и помощи Англии: они хотят, чтобы Англия сделала их страну одним из своих владений”. По инициативе англичан натухайские и шапсугские старшины писали верноподданнические петиции в два адреса: английской королеве и турецкому султану ¹⁸. В январе 1838. г. Белл и Найт предъявили требование об объединении натухайцев и шапсугов с абхазцами и “кубанскими провинциями” для отправки от имени во этих племён послов в Англию с петицией о помощи и покровительстве ¹⁹. Они настаивали на срочности этого дела, так как Найт должен был успеть на первое же турецкое судно доставить “послов” с петицией, чтобы прибыть с ними в Лондон до перерыва парламентской сессии. Понсонби вёл переговоры с Сефер-беем в Константинополе об ускорении избрания “послов” и подписания петиции.

Эти мероприятия не удалось осуществить. Белл указывает, что, по-видимому, черкесы считали, что англичане сделают из “послов” заложников. Даже при принятии “национального обета” от присоединявшихся племён брали заложников; в этом Белл видел гарантию “единодушно-враждебного отношения к русским” ²⁰. “Распространение этого важнейшего мероприятия — введения национального обета, — писал Белл в августе 1838 г., — даёт мне особенное удовлетворение, так как это — наше, английское достижение” ²¹.

Разнообразная деятельность английских эмиссаров, конечно, не исчерпывалась перечисленными мероприятиями. Отметим ещё одно обстоятельство, разъясняющее странный стиль писем горцев, которые они отправляли русским военачальникам в ответ на воззвания к горцам освободиться от лживых и своекорыстных английских подстрекателей. В этих письмах пространно характеризовалась международная политическая ситуация в Европе, излагались переговоры между правительствами и т. д. Дневник Белла разъясняет, что ответы русским генералам составляли расторопные англичане при помощи турецких писцов ²².

Оценивая деятельность своей группы на Кавказе, Белл писал 30 ноября 1838 года: “Дауд-бей в Черкессии самоотверженно защищал Турцию, Персию и Индию”. 10 февраля 1840 г. Белл писал: “Черкесы сражаются за наше дело” ²³.

Таким образом, английская агентура подчёркивала, что “черкесский” “национальный обет” — английский обет, “черкесское” “национальное знамя” — английское знамя, борьба “черкесов” — борьба за британское владычество над Индией и дело “черкесов” — английское дело. И свою главную задачу английская агентура видела в том, чтобы объединить под мошенническим флагом борьбы за “независимость и поставить на службу “английскому делу” подкупленных ими вождей Кавказе племён.

“Поразительная”, на первый взгляд, откровенность Белла объясняется тем, что издание его дневников было предпринято с целью нанести удар Пальмерстону со стороны торийской оппозиции за его “предательское” поведение по отношению к первой экспедиции Белла на судне “Виксен”.

Документы, опубликованные Пальмерстоном, свидетельствуют о том, что он был предупреждён Беллом о цели и времени его первой экспедиции. Пальмерстон отказался [105] лишь гарантировать правительственное вмешательство в случае, если русские власти задержат нарушителей правил морского сообщения с кавказским побережьем

Через год после того, как шхуна “Виксен” была захвачена русскими властями, Пальмерстон (в 1837 г.), к великому негодованию торнйской оппозиции, покончил дело о “Виксене” миром, признав правомерной конфискацию шхуны. Уркарт, являвшийся тогда первым секретарём английского посольства в Константинополе и, как уже говорилось, принимавший активное участие в организации этой экспедиции, был отозван Пальмерстоном. Последний стремился уступчивостью русскому правительству содействовать достижению других целей своей дипломатии: расстроить франко-русское сближение.

Наиболее нетерпеливые русофобы, возглавлявшиеся Уркартом, не могли простить Пальмерстону эту уступчивость. Они организовали поход против Пальмерстона. В разгар полемики и появилась весьма откровенная публикация Белла, показывающая, что в организации борьбы горцев против России огромную роль играла английская и турецкая агентура.

То, что английские историки замалчивали книгу Белла, вполне понятно; но то, что некоторые советские историки, занимавшиеся изучением так называемой “освободительной войны” на Кавказе, не поинтересовались “исповедью” Белла и игнорировали официальную английскую публикацию по этому вопросу, не может не вызывать недоумения.

Следует также заметить, что разработка советских архивов, содержащих документы русских правительственных органов эпохи кавказских войн, велась до сего времени весьма односторонне. Никто из историков, писавших о кавказских войнах, не использовал архивных документов, вскрывающих связи Шамиля и других кавказских феодалов с Англией и Турцией и изобличающих их деятельность в качестве агентов английского и турецкого правительств.

Публикуемые ниже документы из Архива внешней политики России разоблачают деятельность английских и турецких агентов, занимавшихся натравливанием кавказских горцев на Россию и разжигавших на Кавказе вражду против русских.

По своему, содержанию и происхождению эти документы делятся на три группы.

Первая группа документов вскрывает деятельность английской агентуры на Кавказе в конце 30-х годов. Это перехваченные местными русскими властями письма английского шпиона и диверсанта Джемса Станислава Белла, который был близок к Уркарту. Письма относятся к первой половине 1838 г. и были посланы Беллом с Черноморского побережья Кавказа в Лондон, а также английским дипломатическим представителям в Константинополе и Тегеране. Среди писем в Лондон, как об этом свидетельствует пометка на документе, публикуемом под № 1, были такие, которые носили характер официальных докладов и адресовались непосредственно заместителю статс-секретаря Форейн-офис Стренгуэю. Сюда же относится переписка русских властей, которая велась в связи с деятельностью группы английских агентов, членами которой были Белл {конспиративная кличка “Якуб-бей”), Лонгворт (кличка “Алсид-бей”), Нант кличка “Надир-бей”) и, наконец, уже упомянутый выше Давид Уркарт (кличка “Дауд-бей”), руководивший действиями всей этой группы.

Вторая группа документов касается непосредственно Шамиля. Это перехваченное местными русскими властями письма Шамиля и его доверенных лиц, предназначавшиеся турецкому султану и его правительству и датированные 1848-1849 годами, привлекают внимание письма султану наиба Шамиля на Западном Кавказе — Мухаммед-Эмина. Последний был послан Шамилем на западное побережье Кавказа и руководил там борьбой горцев против России до 1859 г., когда был взят в плен русскими войсками. Через Мухаммед-Эмина осуществлялась связь Шамиля с турками и англичанами.

Третью группу составляют документы русского правительства, относящиеся к 1837 г. и вскрывающие работу англо-турецкой агентуры по снабжению оружием кавказских горцев в целях разжигания их борьбы против России после окончания Крымской войны и заключения мира между Россией и державами крымской коалиции, включая Англию и Турцию.

Е. Адамов, Л. Кутаков

 № 1

ПИСЬМО АНГЛИЙСКОГО АГЕНТА С. БЕЛЛА АНГЛИЙСКОМУ ПОСЛАННИКУ В ТЕГЕРАНЕ МАКНЕЙЛУ

 Перевод с французского ²⁵

Перевод письма г-на Станислава Белла г-ну Макненлу, британскому посланнику в Персии.

Близ Джубги, побережье Черкессии, 28 марта 1838 года.

Надеюсь, что Вы не сочтете меня самонадеянным, если я обращусь к Вам со вторым письмом в надежде, что оно представит для Вас некоторый интерес, пока Вы проживаете в этой стране.

Этот интерес, однако, должен иметь очень невеселый характер, если только Вы уже осведомлены о полной коварства и оппортунизма политике, проводимой в нашей стране группой лиц, происки которых ведут лишь к тому, что весь горизонт вплоть до Черкессии все более омрачается; в то же время представляется трудным убедить друзей этой страны в том, что ее воинственный дух и ее сила почти истощились, и час её агонии скоро пробьет, если только не будут приняты меры для их восстановления.

Г-н Уркарт только что препроводил мне, или вернее я только что получил прокламацию, обращенную к черкесам, которая их призывает объединиться, образовав общее правительство, и не полагаться на заграничную помощь, в которой они совершенно не будут нуждаться, если только они будут объединены; она вместе с тем упрекает их в бездействии, возвещая в то же время, что их дело завоевывает все больше и больше сторонников. Что касается нас, находящихся здесь, то мы знаем, с каким трудом и в какой смертельной тревоге они [черкесы] пытаются защитить свои семьи и свое имущество против ежегодных или скорее непрерывных опустошений со стороны русских армий, пользующихся своей непобедимой артиллерией. Этот совет, сам по себе превосходный, все же в отношении этих двух областей [шапсугов и натухайцев] является, не чем иным, как предписанием совершать моцион и купаться в море умирающему, находящемуся в последней стадии истощения. Как бы то ни было, г-н Уркарт безусловно ошибался в оценке состояния этой страны в настоящее время, и черкесы теперь расплачиваются за это. Война так затянулась, русские так часто одерживали успехи, а черкесы, растрачивая свои ресурсы, были так далеки (от мысли) о каком-либо объединенном вооруженном выступлении, что теперь их единственный шанс на спасение заключается в том, чтобы не сдаваться врагу. Заявить им, чтобы они больше не надеялись на добрую волю Англии, было бы то же, что предложить им сложить оружие, так как это — последняя надежда, которая их поддерживает; если бы они не верили в это, то многие из их вождей, от которых в настоящее время все зависит, не стали бы выжидать, а пожертвовали бы собой при какой-нибудь безнадежной попытке или же покинули бы свою страну.

Как в связи с этим последним соображением, так и по той причине, что мы всегда сохраняли некоторые надежды на благосклонность Англии, некий г-н Лонгвоорд, пребывающий здесь, и я сочли необходимым средний путь: предупредить народ о том, чтобы он не рассчитывал на материальную помощь со стороны английского правительства, но объявить ему в то же время, что надо завоевывать себе там [в Англии] новых сторонников и что,возможно, правительство выступит в интересах установления свободы торговли у их [черкесов] побережья, а это позволило бы частным лицам посылать им всякого рода боеприпасы, в которых они так сильно нуждаются Что касается этого последнего пункта, то письма, которые я получаю из Англии, поддерживают во мне полную уверенность и, кроме того, извещают меня, что в случае захвата [судов] выступление правительства равным образом несомненно, и что я могу ожидать прибытия одного или двух судов, груженных порохом. В связи с этим я отправился на побережье, чтобы подготовить все к этому прибытию и, насколько [107] возможно, предать письмо г-на Уркарта широкой огласке, подчеркнув все значение этого письма, которое может оказать лишь благоприятное влияние в стране, поскольку все говорит за правдивость его содержания.

То, что я говорил выше по поводу черкесов, относится лишь к двум областям, населенным натухайцами и шапсугами, которым все еще приходится выносить все бедствия войны, получая порой частичную и случайную помощь от обширной горной области Абазак ²⁶; некоторые из вождей этой области в северной ее части обнаружили за последнее время склонность занять выжидательную позицию ²⁷ в отношении русских, отправившись навстречу императору [Николаю I] при его возвращении из Грузии, и это одна из причин, которая помешала нам отправиться к ним. Я не знаю, входило ли в намерения этих вождей добиться мира или просто получить подарки, до которых они весьма падки... ²⁸.

Области к востоку от Шапсуга, между Абазаком и Кубанью, как то: Задуг, Xатукай и Таккрги [?], хотя и связанные, как и другие, обязательством по отношению к Сефер-бею не подчиняться России и облечь его полномочиями в качестве их общего посла, с тем, чтобы он обеспечил им помощь заграницы, — все же сказались вынужденными вступить в переговоры с русскими о мире, условия которого точно соблюдаются с той и другой стороны. Лицом, которому эти области поручили заключить такое соглашение, был князь Хатукай оглу Джамболет — родственник Сефер-бея; как нам сказали, он пользовался большим влиянием во всей этой стране и являлся к тому же храбрым и лойяльным человеком и ярым сторонником независимости своей родины... ²⁸.

Я намерен приложить к копии письма г-на Уркарта, которую я собираюсь отправить абазакам, другое письмо с соображениями относительно имевшего место события. Эти соображения могут полностью раскрыть им глаза и побудить их присоединиться к своим соотечественникам для отражения русских, если они не хотят быть окруженными этими последними и вынужденными подчиниться, поскольку все пути снабжения могут оказаться отрезанными. Они уже оказали некоторую помощь на побережье для борьбы, с постройкой фортов, которые воздвигаются для того, чтобы пресечь всякую торговлю с Турцией; тем не менее, торговые отношения поддерживаются в полной мере даже в самом близком соседстве с этими крепостями. Мы имеем все основания надеяться, что они в конечном счете поддадутся в достаточной мере убеждению, чтобы понять свои действительные интересы и направить усилия на их защиту. Однако шансы в борьбе слишком неблагоприятны для недисциплинированных масс кавалерии, состоящей из добровольцев, сражающихся против хорошо организованной пехоты, и страна к тому же находится в слишком бедственном положении для того, чтобы оказалось возможным в настоящий момент ввести в ней какие-либо реформы, и если только Англия иди англичане не вмешаются в скором времени в дела Черкессин, как кого требуют обстоятельства, эта страна явится не чем иным, как новой гекатомбой, принесенной в жертву ненасытным притязаниям России.

Я мог бы поговорить с Вами в этом письме о многих других вопросах и, в частности, о принятии национального обета с целью поддержать их преданность вере, вражду к России, отказ от воровства и борьбу с изменой; эта мера, после того как она была введена в этой стране г-ном Уркарюм, была применена в ней этой зимой нами, англичанами, и будет окончательно приведена в исполнение этой весной во всей северной части страны. Однако мне кажется, что это письмо и так уже является чрезмерно длинным, тем более, что я писал его в самом неудобном месте, среди толпы разговаривающих друг с другом людей (что, кстати сказать, случается со мной всюду, куда я ни отправляюсь). Я лишь добавлю, что русским удалось за последнее время построить три крепости на побережье: две в северной части, а одну в южной, но, по всей вероятности, в настоящее время они приложат еще большие усилия для того, чтобы подавить торговлю, и что новые военные приготовления, как говорят, делаются в Анапе и Сухум-Кале.

О если бы можно было произвести диверсию с Вашей стороны [Кавказских] гор! [108]

№ 2

ПИСЬМО АНГЛИЙСКОГО АГЕНТА В ЧЕРКЕССИИ БЕЛЛА АНГЛИЙСКОМУ АГЕНТУ В ТУРЦИИ ТОМАСУ

Перевод с французского ²⁹

Побережье Черкессин.
Хисса, 12 апреля 1833 г.

Милостивый государь,

Лицо, которое берет с собой это [письмо] в Константинополь, доставило мне оттуда письма от моего брата г-на Джорджа Белла из Лондона, датированные 8 и 9 октября прошлого года, в которых мне сообщалось, что одно или несколько судов, груженных английскими товарами, могут быть направлены ко мне, и мне предлагалась сообщить Вам указания относительно места их назначения.

Я недавно обследовал побережье, собрал на этот счет сведения, и полагаю, что Джубга, Туапсе и Мамай (по-черкесски Психа) являются теми местами, куда Вам следовало бы попытаться направиться; они все хорошо известны тем, кто посещает это побережье. Из числа этих лиц Вы и возьмете человека с головой, лоцмана г-на Росса (как его называют), портового капитана в Галате, [который] будет Вам очень полезен в этом отношении. Если он не сможет помочь Вам, отправляйтесь в Синоп или Самсун, где имеется много черкесов. В этом последнем месте я взял в качестве лоцмана на борт “Виксена” мусульманина, хорошо известного на таможне, и я был чрезвычайно доволен им; я ему заплатил 600 пиастров. Говорят, что в Мамае и Туапсе места для якорной стоянки лучше, чем в другом [месте], в особенности в Мамае, который вообще признается самым безопасным местом на побережье, за исключением, разумеется, бухт Суджука и Геленджика, где, как я полагаю, дело еще не налажено так, чтобы Вам можно было прибыть [туда]. Я оставлю письма в трех упомянутых мною местах, с тем, чтобы они были Вам переданы по Вашем прибытии; они будут содержать дальнейшие директивы, от которых, как я надеюсь, Вы не отступите, за исключением случая настоятельной необходимости, поскольку осмотрительность так необходима в столь новом предприятии в этой стране.

Будьте добры немедленно после Вашего прибытия также послать человека, чтобы сообщить мне об этом. Мое местопребывание будет известно лицу, которому поручено письмо для Вас; предложите этому лицу отправиться в путь со всей возможной поспешностью.

Судя по всему, что я узнал, мне кажется, что если Ваш груз или грузы значительны, то могло бы оказаться трудным распорядиться ими целиком в одном и том же месте. Правила осторожности требуют, чтобы то или иное судно оставалось возможно меньше времени у такого опасного побережья, и было бы много более разумным и выгодным направить это судно в Константинополь, Синоп или Трапезунд, вместе с пассажирами ц товарами, которых будет очень много, пока будет происходить обмен. Если фрахтовый контракт допускает это, то единственный припас, который я считаю необходимым для такого путешествия, состоял бы в дополнительных бочках с водою и в крупных гвоздях для постройки одной или нескольких кабин в глубине трюма, с тем, чтобы иметь возможность забрать возможно больше пассажиров.

Я надеюсь, что Ваши суда придут снабженные большими длинными лодками или крепко построенными плотами, так как хотя и можно найти большие местные лодки почти во всех тех пунктах, где велась какая-нибудь торговля, но эти лодки обычно дают течь.

Я хочу, чтобы Вы также привезли, двуручные пилы для того, чтобы срезать самшитовые деревья в количестве, которое Вам удастся достать по разумной цене для нынешних или будущих операций, но во всяком случае следует привозить лишь лезвия. [109]

В свое время у меня была вполне готовая пила, которая, быть может, была захвачена из России при моем отъезде [оттуда), и такие пилы можно достать у г-д Хейе-Лафонтен и К". Если на Ваших судах окажется место, и обстоятельства позволят это, благоволите заполнить его солью — товаром, в котором больше всего нуждаются; во всяком случае будьте добры запечатать и отправить прилагаемую записку г-дам Хейс-Лафонтен и К^о, с тем, чтобы они позаботились о снабжении меня этим товаром, как они обещались делать это во всех тех случаях, когда торговля будет находиться под зашитой нашего правительства. Некоторое количество турецких золотых или серебряных денег будет Вам здесь полезно для менее важных товаров.

В надежде иметь удовольствие видеть Вас в скором времени остаюсь, милостивый государь. Вашим покорнейшим слугой

Дж. Станислав Белл

№ 3

ПИСЬМО АНГЛИЙСКОГО АГЕНТА БЕЛЛА ЕГО БРАТУ ДЖОРДЖУ БЕЛЛУ

Перевод с английского ³⁸

Копия письма г-на Дж. Станислава Белла г-ну Джорджу Беллу из Хиссы от 23 апреля 1838 г.

Пользуясь дополнительно представившейся мне возможностью, я посылаю Вам несколько выдержек из моего дневника, которые, как я полагаю, могут иметь значение.

14-го [апреля]: От одного Абсекского ³¹ князя, [жительствующего] близ Сухума (?) ³² (не опубликовывайте ничего, что могло бы ему повредить), получено известие, что наступающая армия, из которой 16.000 уже собрались в этой крепости, будет переправлена морем на этот берег сейчас же после русской пасхи, и что его сородичи должны забрать свое имущество и быть в остальном наготове.

Он прнбавил, ччто ему предложено доставить вспомогательный отряд, и что, к сожалению, он вынужден будет это сделать, так как он во власти русских. Последние, снова направляя, таким образом, оружие одних против других, как будто желают напомнить им обо всем том, что означает подчинение императору. Следует надеяться, что это не забудется и придаст решимости населению этой еще свободной части побережья предпочесть смерть такому рабству. Как я слышал от нескольких турок, здешнее население исключительно честно и заслуживает всяческого доверия, на их памяти ни разу не произошло беды с каким-либо купцом или его товарами. Я также узнал, что действительно от вождей в районах, расположенных между этим [местом] и Гаграми, затребованы заложники в обеспечение их дальнейшего сопротивления русским.

17 [апреля] Соча: Вчера и сегодня происходили совещания старшин здешней округи по поводу воззвания Д. Б. ³³, но главное совещание происходило сегодня, так как присутствовал Али Ахмед-бей, а кроме того несколько мулл и других старшин.

Сожалели, что нельзя было собрать больше народу ввиду того, что всем непосредственно угрожает опасность русского нападения, которая заставляет их вывозить свои семьи и имущество дальше от побережья. Собрание происходило на лужайке и посланцы проходили между этой лужайкой и моим домом.

В первом выступлении выражался восторг по поводу воззвания и содержался ответ на него [в котором указывалось], что объединение и образование своего рода Правительства несомненно крайне необходимы и что, если бы они сами могли осуществить эти задачи, то не было бы необходимости искать помощи извне; однако, при настоящем положении дел, это им не под силу: есть основание полагать, что всякий вождь, избранный из их среды, не пользовался бы достаточным уважением и авторитетом. Они говорили: “Таковой должен быть послан нам либо из Англии, либо из Турции, и тогда все, что он прикажет, будет с радостью выполнено”. Следующая речь [110] имела целью получить точную информацию о том, что можно в настоящее время ожидать от Англии. На это я ответил, что побережье считается не принадлежащим Россия и, следовательно, открытым для английской торговли, начать которую возможно скорее является в настоящее время целью и намерением их друзей в Англии. Суда, о которых я говорил, теперь, вероятно, уже прибывают, и это лишь начало. То, в чем я могу еще их заверить, это — что если еще одно английское судно будет захвачено русскими в другом месте, кроме как бухте Семез (и даже вопрос об этом месте, как мне думается, все еще остается нерешенным), то английское правительство выступит с требованием возмещения, в результате чего торговля станет совершенно свободной. На это было отвечено, что это все, чего они пока хотят, и что, если бы их могли снабжать солью и прочими предметами первой необходимости, которые им требуются из-за границы, я могу заверить Д. Б. ³⁴ и моих соотечественников, что они никогда не станут подданными России, “ибо, как это верно говорится в его письме, у нас имеется много гор, туда мы на время удалимся и будем там обороняться, если окажемся не в состоянии удержать побережье в своих руках. Однако если русским удастся то, что, как говорят, они решили сделать, т. е. построить форты во всех главных пунктах, куда сейчас пристают турецкие суда, и если в течение этого или будущего года английские суда не прибудут, то наше положение окажется действительно достойным сожаления”. Мне дали также самое определенное заверение в том, что английская торговля на всей той части побережья, за которую они могут отвечать, т. е. от Субест ³⁵ до Ардлера ³⁶, получит такую же защиту и содействие, какие оказываются турецким купцам, никогда не имевшим оснований для жалоб; что касается моих судов, то они обещали, что, по крайней мере, в течение некоторого времени на них но будет налагаться ввозных пошлин, что капитан и матросы будут снабжены всем, что им может потребоваться, и что с ними будут обращаться очень дружественно; что касается грузов, то не только каждый должен будет приложить все свои усилия для того, чтобы разгрузить их и вновь загрузить суда с максимальной скоростью, но мои товары должны быть куплены по более дорогой цене, а свои товары — продаваться по более дешевой цене, чем обычно, в качестве некоторого вознаграждении за мои хлопоты в их пользу; в заключение было сказано: “Будьте уверены, что если эта торговля будет налажена, мы никогда не вступим в соглашение с русскими, но будем продолжать бороться с ними до тех пор, пока кто-нибудь из нас останется в живых”. Когда после окончания совещания Али Ахмед-бей, Али-бей из Ардлера (очень умный, живой человек) и другие руководящие лица пришли попрощаться со мной, я просил их ни в коем случае не падать духом. Хотя и потрачено много времени на урегулирование этих дел за границей, но у меня имеются его основания считать, что они находятся теперь в лучшем состоянии, чем когда-либо ранее, и что они должны теперь прежде всего сохранить настоящее положение пещей, оказывая изо всех сил сопротивление русским, и прежде всего строго наказывая всех шпионов и предателей. Принявши к исполнению эти советы, старшины, как мне сказали, должны отбыть, так как они заняты возможно лучшим укреплением побережья, и кроме того на юге побережья должны судить четырех человек, которые, как было установлено, поддерживали связь с неприятелем. До обсуждения этих общих вопросов собранию было сообщено, что вследствие захвата пороха Надир-бея населением Ваиза, я хотел бы иметь гарантии против подобного грабежа здесь. На это было отвечено, что на этой части побережья есть несколько плохих людей, которых следует наказать, но что на побережье Надир-бея вину следует возложить на его товарища и кунака Али-бея из Джубги, заявившего, что порох был прислан для раздачи султаном, который и дал на покупку деньги Надир-бею ³⁷. В отношении этого заявления, сделанного М. Б. ³⁸, Гассан-бей, который был переводчиком с абзекского языка, торжественно заверил меня (как подтверждают другие), что это заявление было единственной причиной раздачи. Им сказали, что я сделал Гассан-бея моим кунаком и агентом во всех делах. Мне может понадобиться [111] помощник, и все подтвердили, что можно целиком положиться как на его честность, так и на его знания (его семейство вело здесь около 100 лет торговлю), и для того, чтобы вполне успокоить меня, некоторые из главных присутствующих лиц ударили с ним по (рукам в знак общей гарантии того, что они будут оказывать ему необходимую помощь в отношении защиты моего имущества. Затем последовал отчет о нападении небольшого парохода на маленькое турецкое суденышко, которое прибыло в Мамай. Утром 20-го оно у берега получило пробоины от попадания в него 2 выстрелов. Однако русские не пытались более ничего против него предпринимать, поскольку крупные силы немедленно заняли береговые укрепления. Я могу, однако, сообщить Вам сейчас лишь эти скудные сведения. Но что Вам может показаться самым интересным там, дома, так это то, что факт ожидания мною прибытия английских судов стал настолько широко известен на побережье, и народ так горячо этого желал, что как только пароход был обнаружен, с быстротой молнии распространилась новость, будто бы прибыло английское судно, и очень много женщин (мой хозяин здесь говорит, что он видел около сотни) вышли из своих жилищ, танцуя и распевая от радости, для того, чтобы увидеть и приветствовать желанных гостей. Вражеская пальба скоро вызвала разочарование. Я предоставляю вашему воображению представить себе их и мое горе.

21-го [апреля] я присутствовал на большом собрании вождей и народа в Мамае для того, чтобы дать советы и принять решения о дальнейшем укреплении побережья; мне доставило удовлетворение быть свидетелем примирения длительной вражды и подготовки совместных действий против общего врага, а затем — предложения, сделанного... ³⁹ беем (человека с виду очень умного), о том, что если прибудет запас пороха, то каждое хозяйство должно быть обязано внести столько, чтобы можно было немедленно купить порох для общего дела. Он прибавил также, что было бы хорошо сделать заказ на несколько пушек... ⁴⁰. Оба предложения как будто встретили всеобщее одобрение. Позавчера вечером, как раз когда я собирался, отправиться на юг, прибыл гонец с сообщением о том, что в Шапсугию прибыли письма для меня и мои суда с порохом из Турции. Однако ввиду того, что это известие сопровождалось другим известием (для мистера К. ⁴¹), а драгоман Надир-бея в хороших отношениях с двумя Таци-оглу, и именно эти коварные люди принесли известие о моих письмах и судах, то я склонен считать, что новости эти являются уловкой для того, чтобы заставить меня отправиться немедленно на север, чего я пока не сделаю. Я, однако, отложил мою поездку на юг, отправил еще некоторое количество товаров драгоману и человека в Шапсугию с распоряжением относительно моих писем.

Остаюсь, мой дорогой Джордж, Ваш любящий брат.

№ 4

ПИСЬМО ВОЕННОГО МИНИСТРА ЧЕРНЫШЕВА А. И. МИНИСТРУ  ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ НЕССЕЛЬРОДЕ К- В. ⁴²

№ 215

Милостивый Государь Граф Карл Васильевич.

Из полученных мною от командующего войсками на Кавказской линии и в Черноморьи расположенными Генерал-Лейтенанта Граббе сведений о военных происшествиях, видно, что Натухайцы имели собрание, на котором участвовал также и проживающий между Горцами Англичанин Бель. Иностранец этот уговорил их отправить в последний раз Депутацию в Константинополь; вследствие чего избранный Депутатом, живущий в 28-ми верстах от Анапы в ауле Хазе Натухайский старшина Хадземир [112] Айкес, отплыл туда 25-го февраля на Турецком судне, находившемся с 1838-го года в речке; Мнсхак близ Суджукской бухты.

О таковом донесении Генерал-Лейтенанта Граббе долгом считая сообщить Вам, Милостивый Государь, для сведения по Министерству Иностранных Дел и уведомления об этом Посланника нашего в Константинополе, если сочтете сие нужным, — имею честь быть с совершенным почтением и преданностию

Вашего Сиятельства покорнейший слуга
Граф А. Чернышев

№ 5

ПИСЬМО ВОЕННОГО МИНИСТРА ЧЕРНЫШЕВА А. И. МИНИСТРУ ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ НЕССЕЛЬРОДЕ К- В. ⁴³

№ 239

Милостивый Государь,

        Граф Карл Васильевич.

Из полученных мною от командующего войсками на Кавказской линии и в Мерноморин расположенными Генерал-Лейтенанта Граббе сведений, видно, что некто Ережиб Оглу Хлем отправляется из Хнзе в Константинополь с бумагами от находящегося между Горцами Английского Капитана Беля, куда едут также Натухайский уздень Хатовшукин Необате с 27-ю черкешенками, переводчик Беля с разными важными депешами и Хаджи Джалиати, посланный Шапсугами; по другим же более достоверным известиям, Горцы отправили Депутатом в Константинополь Натухайского Старшину Хадземир Айкеса, как я имел честь уведомить Ваше Сиятельство от 4 сего апреля за № 215.

О таковом донесении Генерал-Лейтенанта Граббе, сообщая Вам, Милостивый Государь, на тот конец, не сочтете ли нужным известить о сем Посланника нашего при Порте Оттоманской, имею честь быть с совершенным почтением и преданностию

Вашего Сиятельства покорнейший слуги
Граф А. Чернышев

№ 6

ЗАПИСКА О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ АНГЛИЙСКИХ АГЕНТОВ СРЕДИ ЧЕРКЕСОВ ⁴⁴

К № 1170 (1839),

Сведения о действиях черкесов и английских агентов

В Декабре минувшего года Шапсуги и Горные Натухайцы собрались для наказания тех прибрежных Натухайцев, которых они подозревали в тайных сношениях с нами. Главою собрания был Хауд-Оглу-Мамсыр. Отец Мамсыра Турок, мать Нату-хайка. Яндар-Оглу, живущий в 10-ти верстах от Новотроицка, был до него главой [113] всего племени Схупако; постоянный в преданности к России, он потерял свое влияние, несмотря на богатство и знатность. Между тем Мамсыр темного происхождения, но известный предприимчивостью, хитростию, набегами и особенно ненавистью к Русским, приобрел это влияние. Племя Схупако с присягою признало его своим предводителем. Мамсыр живет в 50 верстах от Анапы, на реке Псебебсть. Он ищет за Кубанью славы н влияния, какие Шамиль приобрел в Дагестане. Мамсыр предводительствовал сборищем Горцев во время прошлогодних движении Отряда между Цемесом и Анапою. Сборище вновь стеклось в урочище Гастаган между Джигою и предполагаемым фортом на вершинах Мескаги. Главными старшинами Шапсугов были Xамырз-Рачоко, Нэзюэ-Шиблагоко и Шюмаф-Бжязюэ, те самые, которые в экспедиции прошлого года предводительствовали ими. Тут явился Англичанин Бель с переводчиком своим Иоанес-Лукко. Из Англичан один Бель остался между Горцами; он у них под присмотром и служит заложником обещаний Сефер-Бея и Английских Агентов; Горцы поручили его Шапсугу Хушга-Тляшемока. Сей последний живет на реке Ажемок, опадающей с правой стороны в Бакан (Атакум).

Собрание взыскало с тех, которых подозревало в связи с нами, пеню, состоящую из 24-х коров, или из вещей одинакой с ними цены. Бель предложил отправить снова посланцев в Константинополь для испрошения помощи от Султана и для переговоров с Сефер-Беем, живущим ныне в Адрианополе. Мнение сие принято; посланцем избран Натухаец Хадземир Айзеж, который и отправился 28 февраля на контрабандном судне, стоявшем в прошлом году на реке Озерек между Анапою и Цемесом. С Натухайским посланцем отправился еще Иоанес-Лукко.

Иоанес-Лукко родом из Тифлисских Армян. Познакомясь с Белем в Константинополе, он поступнл к нему в должность переводчика; последовал за ним к Черкесским берегам и был с ним взят на Шкуне Виксен. Он после сего находился с Белем в Одессе, откуда, они вместе, освобожденные от плена, отправились в Константинополь. Решась снова ехать к Черкесам, они купили лодку, нагрузили ее порохом и товарами, и отправились спорна в Сипоп, а оттуда в горы. Ныне Иоанес-Лукко при отъезде в Константинополь снабжен от Беля разными письмами, Географическими картами, планами и проч.

Весьма было бы важно известить об этом обстоятельстве нашего Посланника в Константинополе и вытребовать Иоанес, как подданного России. Я сего не сделал потому, что не имею разрешения вступать в непосредственные сношения с нашею Миссиею.

Агент наш Андрей Хай (тот, который перехватил переписку Беля) уверяет, что посланец Натухайский повез в Константинополь важные бумаги от Беля к английскому посланнику лорду Понсонби. Между тем Сефер-Бей все еще пользуется полной доверенностью Черкес, обнадеживает их в скорой помощи со стороны Султана и Англичан, ободряет, волнует умы и вооружает их противу тех, которые входят в сношение с Русскими. Хотя он и получает от Турецкого Правительства содержание, впрочем довольно скудное, но въезд в Константинополь ему запрещен. Только в окрестностях сей столицы происходят частые его свидания с Агентами Пропаганды и с приезжающими туда горцами.

Приговор собрания был приведен в исполнение частию без сопротивления, частию силою: около сорока домов заплатили назначенную пеню; кто же от нея уклонился, тому угрожали расхищением всего имущества. Многие Натухайцы, втайне нам преданные, избегли и пени и подозрения; многие же, не имеющие с нами никакого сношения, были наказаны, как предатели. Это породило негодование во многих Натухайцах и увеличило между ними число желающих покориться.

В ночь с 29-го на 30-е Декабря, сборище под предводительством Мамсыра попыталось сделать нападение на Николаевскую станицу, в 8-ми верстах от Анапы, но было отражено с потерею.

Верно: Начальник Отделения

Гвардии Ротмистр, Барон... (подпись неразборчива). [114]

№ 7

ЗАПИСКА РОССИЙСКОГО ПОСЛА В КОНСТАНТИНОПОЛЕ БУТЕНЕВА А. П. О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЧЕРКЕССКИХ ЭМИССАРОВ В КОНСТАНТИНОПОЛЕ ⁴⁵

Перевод с французского

Копия
Изложение сведений, собранных по вопросу
о происках черкесских эмиссаров в Константинополе

Российская Императорская Миссия в Константинополе неуклонно и самым тщательным образом следила за действиями и жестами черкесских эмиссаров в этой столице с целью парализовать преступные махинаций, которые они замышляют совместно с иностранными интриганами.

С этой целью она пользовалась услугами секретного агента, объезжавшего Черкессию в 1836 г. и завязавшего там сношения, которые дают ему возможность получать сведения о происках горских вождей, равно как и о тайных интригах английских и польских авантюристов, которые разжигают ненависть черкесов по отношению к русским и поошряют их сопротивление законной власти.

Российская миссия неуклонно и последовательно доводила до сведения императорского министерства наиболее важные сообщения, которые поступали к ней по этому вопросу из того секретного источника, который ей удалось обеспечить себе.

Вот в общих, чертах те сообщения, которые она имела возможность получить за последний триместр.

Несколько черкесов, в том числе некий Магомет Чауш, признались во время доверительной беседы, состоявшейся в минувшем марте месяце, что английская шхуна с грузом боеприпасов должна была направиться к черкесскому побережью и что из ее борту будут находиться три эмиссара, из которых один должен направиться к кавказским горцам, второй в Грузию, а третий в Крым. Первый из них должен был подтолкнуть горцев на сопротивление и обещать им эффективную помощь. По словам Магомета Чауша, ему было поручено Сефер-беем (вождь горцев, высланный в Адрианополь в результате представлений со стороны императорской миссии) вручить первому из этих эмиссаров, — равно как и капитану шхуны, — рекомендательное письмо и снабдить его проводниками; два других эмиссара должны были заняться подготовкой восстания в Грузии и в Крыму. Тот же Магомет Чауш дал также понять о существовании тайной переписки между некоторыми жителями польского королевства и их соотечественниками, находящимися на Кавказе; эта переписка указывает на враждебные России планы.

Несколькими днями позднее два черкеса, находившиеся на службе С. Белла в качестве переводчиков и посланные этим авантюристом к г-ну Лонгворту, его сообщнику в Константинополе, сообщили, что этот последний оставляет их у себя с тем, чтобы позднее переотправить в их страну вместе с Якуб-беем ⁴⁶, неким Брифом и ещё некоторыми другими лицами. Они доходили в слепоте до того, что искренне верили, будто оттоманское правительство стремится тайно оказать поддержку их делу.

Незначительные фортификационные работы, которые должны были быть предприняты в некоторых пунктах черноморского побережья, несколько артиллерийских орудий, выгруженных турецким фрегатом в Синопе, снаряжение корвета, который также должен был направиться туда, — вот, что видимо и послужило темой для разглагольствований иностранных агитаторов, которые, пользуясь доверчивостью черкесов, внушили им, что эти данные, верные или лживые, определенно указывают на враждебные планы Оттоманской Порты по отношению к России. [115]

Эмиссары С. Белла утверждали, что англичане не прекратили поставок боеприпасов черкесам и что это дает основание последним полагаться на обещания эффективной помощи, которые им продолжают непрерывно давать английские интриганы. Присоединяясь к польским дезертирам, они нагло утверждают, что в течение этого года русскому могуществу будет нанесен сокрушительный удар. Черкесы, ослепленные этими коварными обещаниями, с нетерпением ждут момента, когда Англия открыто встанет на их сторону и объявит войну России, так как они уже сейчас признают, что без этого последнего шанса на спасение они обречены на гибель, будучи, как это имеет место, окруженными со всех сторон вооруженными силами русских, тем более, что активное наблюдение, осуществляемое нашими судами, крейсирующими вдоль побережья, делает день ото дня все более трудной и ненадежной всякую связь мятежников с иностранными государствами.

В апреле месяце императорская миссия получила сообщение о приезде Зазы-Оглу-Ахмет-бея, вождя района Жинбга в Черкессии. Приехав сюда под предлогом продажи невольников, это лицо было, видимо, делегировано мятежниками к Сефер-бею, чтобы удостовериться в том, что обещанная англичанами помощь будет действительно оказана в течение этого года. Те сведения, которые удалось получить от этого эмиссара, дают основание полагать:

1. что гибель русских судов у побережья Черкессии, имевшая место в прошлом году, принесла мало пользы горцам. Им удалось спасти лишь небольшое количество пороха для пушек; этот порох к тому же подмок и оказался непригодным для какого-либо использования; несмотря на все свои усилия им не удалось переправить на сушу артиллерийские орудия, находившиеся на борту судов, разбитых бурей; им пришлось ограничиться уводом в качестве невольников небольшого числа лиц, потерпевших кораблекрушение и не ставших жертвой катастрофы;

2. что черкесские эмиссары были снабжены письмами к Султану, к его британскому величеству, и к лорду Понсонби;

3. что эмиссары повстречались с английским судном, груженным боеприпасами для Черкессии, и что они даже беседовали со своими соотечественниками, находившимися на борту этого судна. Эти заявления подтверждают таким образом те сведения, которые поступили до этого от Магомета Чауша относительно английской шхуны, которая должна была отплыть к берегам Черкессии и о которой упоминалось выше;

4. что в Черкессии ожидали прибытия Якуб-бея, а также других лиц;

5. что один из переводчиков г-на Белла, о которых уже упоминалось, отправился в Синоп с последним пароходом; по более поздним сведениям, этот субъект задержан турецкими властями, и ему не удалось добраться до своего господина, чтобы отчитаться в том поручении, которое ему было дано г-ном Лонгвортом.

Этот эмиссар также говорил о тех ободрениях, которые его соотечественники получают от англичан и поляков, он все же не скрывал критического положения, в котором оказались бы горцы, если бы Англия стала и далее откладывать оказание им помощи.

Примерно в то же время один из горцев из племени Безин, проживающего в ущельях Кавказа, из которых вытекает Лаба, сообщил некоторые данные, видимо, не лишенные правдоподобия. Он заявил сначала, что его племя живет в мире с Россией, но что этот мир носит временный характер и что его соотечественники ожидают лишь прибытия английской помощи, для того, чтобы поднять знамя восстания и выступить вместе с другими против русских. Это лицо говорило также о тех трудностях, которые в настоящее время препятствуют сношениям черкесов с иностранцами; он даже заявил, что за исключением пунктов Хиза и Жинбга теперь уже нет другнх подступов к Черкессии.

Несколько слов, вырвавшихся у другого черкеса в начале мая месяца, заставляют думать, что его соотечественники, которые находились здесь, ожидали прибытия судна, груженного боеприпасами, предназначенными для Кавказа, и что они намеревались погрузиться на него, чтобы защищать судно в случае нападения русских крейсеров и хотели даже попытаться атаковать некоторые из постов, которые были [116] недавно заняты императорскими войсками. Тем временем они закупали оружие и ремонтировали то, которое было в неисправном состоянии. По их заявлениям, англичане ожидали лишь известия об успехе этой экспедиции для того, чтобы ввести свой флот в Черное море и открыто поддержать дело горцев.

Однако, не получая так много раз обещанной им помощи, черкесы начинают сомневаться в добросовестности иностранных агитаторов, которые пользуются их ослеплением, чтобы насытить ненависть, которую они сами питают к России. Один из агентов, направленных сюда Сефер-беем, должен был явиться к лорду Понсонби, чтобы узнать у него, когда же наконец прибудут деньги, обещанные его господину в качестве жалованья; он также должен был просить у этого дипломата объяснений по поводу суровых мер, принятых Портой в отношении торговли черкесов. Утверждали, что этот эмиссар везет с собою письма для некоторых турецких сановников.

Черкесские эмиссары препроводили даже ходатайство Султану с жалобой на те препятствия, которые чинят турецкие власти их торговле; (черкесские суда, направляющиеся) от берегов Абхазии и Черкессии, не только не пропускаются больше в Синоп, Самсун и др. пункты побережья Анатолии, но более того, некоторые из таких судов, готовившиеся направиться в эти места, были задержаны местными властями и приговорены к штрафам или даже к конфискации.

Рассматривая первоначально эти меры как притеснения и произвол со стороны турецких чиновников, черкесы некоторое время тому назад пытались подать Султану жалобу на трапезундского Осман Пашу, который, видимо, наиболее рьяно и активно принимал против них суровые меры. Депешей от минувшего 21 февраля (5 марта) № 22 императорское министерство было уведомлено о том, каким образом эта попытка была сорвана. В результате энергичных представлений, с которыми российский посланник обратился по этому поводу к министрам Порты, были даны новые распоряжения, в которых местным властям анатолийского побережья предлагается препятствовать всеми доступными им мерами незаконной торговле с побережьем Абхазии и Черкессии, равно как и посылке эмиссаров, оружия и боеприпасов, которое иностранные авантюристы направляют мятежникам этих областей. Та готовность, с которой оттоманское правительство пошло в этом отношении на удовлетворение дружеских настояний, обращенных к нему российской миссией, в достаточной мере доказала нелепость тех слухов, которые пытались распространить в Черкессии злонамеренные люди по поводу якобы имеющихся у Порты враждебных намерений в отношении России ⁴⁷. Утверждают, что среди черкесских эмиссаров в Константинополе царит полный разлад и что кавказские мятежники в отличие от того, что было ранее, не верят слепо коварным инсинуациям авантюристов, которые толкают их на войну и на мятеж и расточают им обещания, опровергаемые фактами.

Агент, которым миссия пользовалась для наблюдения за происками черкесов, представил также отчет о своем путешествии на Кавказ в 1836 г. Он перечисляет места, которые он посетил; к сожалению, топографические и статистические замечания слишком поверхностны для того, чтобы докладывать о них.

Что касается военных операций того времени, он отмечает лишь, что, по общему мнению, русские власти, продвигавшиеся по ущельям Кавказа, обеспечили бы себе значительно большие преимущества, если бы они оставляли на своем пути укрепления, пригодные для оказания сопротивления горцам и создали бы таким образом коммуникационную линию между своими аванпостами, Кубанью и Геленджиком.

Поскольку положение вещей, существовавшее в то время, полностью видоизменилось в результате последующих кампаний, это замечание может в настоящее время представлять лишь чисто исторический интерес. [117]

№ 8

ПИСЬМО ШАМИЛЯ ОЛХАЧИ ИБРАГИМ ПАШЕ ⁴⁸

к № 3763 (1849)

Копия
Перевод с арабского

Имя бога самое лучшее... ⁴⁹ хвалим бога того, который дал большую честь тому который для бога жертвует собой. Бог нам приказал вынуть меч из ножен для того, чтобы драться с неверными и сказал: рай есть под тенью шашки, убитый против неверных есть живой и будет он жить в раю, а кто будет бежать, тот есть ничтожный человек и будущая его жизнь есть ад. Прошу бога чтобы он поддерживал всегда тех людей, которые против неприятеля дерутся молодцами и чтобы между ними всегда было согласие, чтобы бог им всегда помогал, чтобы они всегда были в возможности неверным рубить головы, желаю что бы бог Вас всегда сделал хранителями веры так крепко, как сделана крепость, куда и по какой дороге пойдут чтобы владели ею, а неприятеля своего уничтожили, куда не пришли бы, чтобы везде была им помощь и чтобы неприятельское сердце так боялось их как грома и чтобы неприятель вкусил смерть от их оружия. Эти люди против неприятеля всегда могут исполнить свое желание и против неверных очень сильны. Всякая война их польза и при всяком случае им готова от бога помощь и они будут всегда рады когда современем увидят свою пользу за их жертвование собой. Так как бог сказал мне что я верным всегда должен помогать.

Честь имею писать от меня Шамиля, Олхачи Ибрагим Паше, который известен живущим между востоком и западом, прошу бога чтобы он держал Вас в своей силе, таи чтобы всегда могли неприятелю побить лицо; аминь.

Я у Вас прошу с богом и с пророком его поддерживать свою истинную веру и жертвовать собою и имуществом против неприятеля, так как записано в алкоране: “люди верующие мне, приказываю Вам драться с такими которые не веруют мне, чтобы они узнали Вашу строгость”, по этому вторично прошу Вас всегда иметь войну с неверными; за это от Вас будет доволен бог и Вы увидите после много хорошего и постоянности, так как сказал алкоран: “верующие в бога, если они будут стараться для него жертвовать собою, всегда получат от меня помощь”, по этому нужно всегда быть верными богу.

№ 9

ПИСЬМО ШАМИЛЯ ТУРЕЦКОМУ СУЛТАНУ АБДУЛ МЕДЖИДУ

к № 3763 (1849)

Копия
Перевод с арабского

Я получил письмо и когда развернул его, то почувствовал хороший дух, каждое его слово было написано так как я желал.

От бедного Шамиля, такому лицу, которому бог дал честь в этом и будущем свете, т. е. Султану Абдул Маджид, который управляет всеми мусульманскими народами, котораго всякий должен уважать и почитать, исполнять все его желания, известному щедростию, которому желаю чтобы бог дал постоянную силу и достоинство. [118]

Желаю Вам всякого мира и благополучия, так чтобы это благополучие хороший ветер поднял для доставления к Вам, хотя расстояние между нами большое, но дружба наша очень тесно связана, я истинное получил письмо, которое немогу оценить, которое приятно всякому читать и слушать и которое сделало нам счастие. — Как не быть счастливым с этим письмом, когда Вы есть потомок пророка подобный солнцу, которое на небе, котораго обязаны все почитать и уважать и всякому есть обязанность Вас любить, так как сказано в алкоране: “за труды мои я ничего не требую кроме любви и уважения оставшимся после меня”, объяснение мое Вашему Величеству есть то, что сказано в алкоране: “верный мне народ, с неверными приказываю Вам всегда иметь драку и притеснять их; ихнее будущее место есть ад, т. е. скверное”.

№ 10

ПИСЬМО НАИБА ШАМИЛЯ МУХАММЕДА ЭМИНА ДАГЕСТАНСКОГО В АДРЕС ЧЕРКЕССКОГО АГЕНТА В КОНСТАНТИНОПОЛЕ АХМЕД АГИ ⁵⁰

адрес - № 1

Могущественный, милостивый, благосклонный, благодетель мой, высокопочитаемый Господин и Государь мой!

Моля бога о том, чтобы он предохранил Вас от всяких напастей и доставил Вам успех в делах Ваших, имею честь нижайше изложить следующее: после отправлении к Вам писем касательно происходящего между Русскими и Черкесами, Граф Воронцов и Сын Русского Царя взяв с собою несколько отрядов войска, вознамерились напасть на Черкесов и разрушить изготовленные в сей стране укрепления. По этому мы — день и ночь находимся в заботе касательно сих известий и уведомляя Вас о них мы поставляем в то же время на вид, что дело, о котором мы с Вами старались столько лет казалось в нынешнем году должно было быть окончено, но что если вышеозначенные укрепления, не дай того бог, попадутся во власть неприятелей, то племя Черкесов погибнет. В надежде, что известясь о бедственном нашем положении Вы доведете дела наши до сведения Его Величества Падишаха, я осмелился написать Вам сие письмо.

Мухаммед Эмин [Дагестанский]

1266 года 12 Зилькаде ⁵¹
Перевел Надворный Советник Н. Черняев

№ 11

ПИСЬМО МУХАММЕДА ЧЕРКЕССКОМУ АГЕНТУ В КОНСТАНТИНОПОЛЕ АХМЕД АГЕ

Перевод с турецкого

к .№ 2

Адрес тот же самый, как и в № 1 ⁵²

Изъяснив Вам искренние мои чувства и приветствуя Вас распросами о здравии, уведомляю Вас при том, что все здешния Черкесский племена свидетельствуют Вам [119] нижайшее свое почтение. Что касается до дел народов сего края, то я доношу Вам следующее:

Шейх Шамиль прислал сюда Наиба Шейха Мухаммеда Дагестанского; Наиб этот собрав племена Сени, Беф-браки, Медази-Мухощ, Темер-кёй, Хамши-бездух, Дбазаки, Убых-ордане, — Шабсог и Нетукачь, и в их присутствии положа руку на Коран принес клятву и присягу на верную службу, по пути божиему, Истинному Падишаху: тогда прочие присутствующие от десятилетнего до семидесятилетнего возраста также принесли присягу на службу Падишаху и на исполнение его приказаний. После того Наиб этот заложил в Абазаке-гукут укрепление с мечетию, темницею и училищем; он назначил туда трех Кадиев, одного Муфтия и определил им все что следует для их содержания; потом он заложил по одному укреплению в Бигуге, Бишуте, Бишкапысе, Шапсуге, Нетухоге, Куркгоде и назначил туда по три Кадия и по одному Муфтию, а между последними и меня. Извещая Вас о всем этом я осмеливаюсь просить Вас сим письмом уведомить Порту о упомянутых укреплениях и объяснить, что как я, так и все здешние жители и Наиб были бы чрезвычайно рады, если бы прислано было им сюда все что нужно для сих укреплений.

15 Шаабана 1206 года ⁵³

Мухаммед

На полях письма написано следующее:

Милостивый Сефер-Бей!

Некто Мухаммед Эмин посланный от Шейха, требовал от племен Черкесских, чтобы они принесли присягу и они ему отвечали: “Падишах есть наш Государь и мы назначили нашим при нем уполномоченным и посланником Зан-Оглу Сефер-Бея”! — Тогда он сказав, “так как Падишах есть служитель священного закона и Имам правоверных то и вы должны служить ему верно”, положил руку на Коран и принес присягу, а за ним поклялись и все Черкесы служить Падишаху и исполнять все его приказания. Это письмо написано мною для уведомления Вас о случившемся. (Подписи не находится).

Перевел Надворный Советник Н. Черняев

№ 12

ПИСЬМО НАИБА ШАМИЛЯ МУХАММЕДА ЭМИНА ДАГЕСТАНСКОГО ЧЕРКЕССКОМУ АГЕНТУ В КОНСТАНТИНОПОЛЕ АХМЕД АГЕ

Перевод с турецкого

к № 3

Да хранит Вас всевышний от всяких напастей и да постигнет дела Ваши бо-жия милость! Мы Вас любим теперь так же как и в то время как Вы нас видели и дай-то бог нам свидеться безопасно! Аминь! Я знаю, что Вы, брат мой, за 18 лет тому назад спаслись из плена русских и живя теперь спокойно, Вы в Порте и в других местах рассказываете о делах наших — дай-то нам бог безопасно свидеться!

Если Вы желаете знать о делах наших, то я имею честь уведомить Вас, что Шейх Шамиль назначил меня Наибом и отправил из Дагестана в Черкессию с поручением, которое я с божиего помощию привел в исполнение. Поручение же мое состояло в том, чтобы племя Черкесов пригнав Священный закон, принесло присягу, положа руку на Коран, действовать по Корану, повиноваться Падишаху и исполнять все его приказания. После принесения сей присяги они совершенно, как бы мечом отрезав, прекратили дружество с неверными и положили действовать отныне единодушно.

Тогда я заложил у них укрепления в виде крепостей именно в Такуте одно укрепление с мечетию, с темницею и с училищем, где учатся духовные студенты; в Бигуге, Бишуте, Бншекапысе, Обонуне, Антахрие, Натухуге по одному укреплению. Исмаил Эфендия я назначил Кадием, а Хаджи Заде Мухаммед Эфендия — муфтием, определив им содержанке и приказав студентам заниматься учением, уведомляя Вас о всем этом как о совершенном мною для веры божией и для Падишаха; построенные же мною укрепления сооружены деньгами Падишаха и молитвами [120] Шейха Шамиля. Так как Вы находитесь при Падишахе нашим поверенным, то я и осмелился написать Вам сие письмо для объяснения того, что для вышеозначенных укреплений необходимы пушки, и военные снаряды, а для студентов — книги. При том прошу уведомить нас как все сии известия будут у Вас приняты.

15 Шаабана 1266 года ⁵⁴

Мухаммед Эмин Дагестанский

Перевел Надворный Советник Н. Черняев

№ 13

ПИСЬМО РОССИЙСКОГО ПОСЛАННИКА В КОНСТАНТИНОПОЛЕ БУТЕНЕВА А. П. МИНИСТРУ ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ ГОРЧАКОВУ А. М. ⁵⁵

Перевод с французского

Копия весьма секретной депеши г-на Бутенева
Пера, 11/23 февраля 1857 г. № 13.

Почитая долгом подтвердить Вашему Превосходительству своевременное получение весьма секретной депеши от 12 января по вопросу о доверительных сообщениях Фехрад-Паши (Штейн) ⁵⁶, я пользуюсь торговым пароходом, направляющимся в Одессу, для того, чтобы сообщить некоторые более подробные сведения обо всем том, что связано с тайными турецкими и английскими происками, которые имеют целью создать нам затруднения в Черкессни и очагом которых в настоящее время является Константинополь.

Прошло всего лишь два дня с того времени, как наш военный агент получил в свое распоряжение специальные инструкции военного министерства, касающиеся Фехрад-Пашн, о которых Ваше Превосходительство уведомило меня за двенадцать дней до этого своей, упомянутой выше, депешей. В связи с этим я незамедлительно примусь совместно с капитаном Франкини за приведение в исполнение с должно” осмотрительностью воли императора в этом вопросе.

Однако мне уже и так приходилось не только получать новые доказательства более или менее бескорыстного, но активного и неуклонного усердия Фехрада в деле сообщения нам дальнейших сведений по тому же вопросу, но и, насколько возможно, использовать их со своей стороны, не компрометируя источника; эти сведения, дополненные и проверенные при помощи других путей, имеющихся в моем непосредственном распоряжении, изложены в общих чертах в прилагаемой к сему записке ⁵⁷ и они показались мне в такой мере важными и срочными, что побудили меня пойти на некоторые прямые и доверительные объяснения с оттоманским министерством. Не считая возможным довериться Эдхем-паше в связи с его неопытностью в делах и малым весом, я предпочел объясниться с самим великим визирам. у которого я потребовал специального приема, для того, чтобы сообщить ему собранные мною данные и лучше разобраться в тех разъяснениях, которые я мог бы получить от него. Упомянутая выше записка послужила мне темой для этих объяснений. Развив их довольно пространно, я в заключение указал Решиду, что отнюдь не желая приписывать эти происки черкесской партии и эти враждебные посягательства, замышляемые против наших заведений на восточном побережье, каким-либо поощрениям или даже какой-либо терпимости со стороны оттоманского правительства, я все же не могу скрыть своего удивления перед лицом того, что такого рода происки почти открыто ведутся в самой столице, в то самое время, когда я непрерывно получаю заверения в искреннем стремлении Порты укрепить дружеские и добрососедские [121] отношения, которые только что восстановлены между двумя правительства по инициативе императора, проявившего столько лойяльности и искренности.

Эти заявления и точность тех сведений, которые я представил в их подтверждение, видимо, произвели на Решид-Пашу сильное впечатление. Он категорически заявил, что не имеет ни малейшего представления о тех фактах, которые я ему изложил, открыто осудил дерзкие происки этого рода и затем стал пространно заверять меня в тех усилиях, которые прилагает Порта с целью не пренебрегать ничем для того, чтобы поддерживать наилучшие отношения с Россией. Под конец он заверил меня в том, что немедленно прикажет произвести самое строгое расследование сообщенных фактов, а также тщательный досмотр судов, заподозренных в том, что они погрузили оружие и боеприпасы, предназначенные для побережья Черкессии, и что он не замедлит известить меня о результатах этих мероприятий; при этом он настоятельно просил меня довести до сведения императорского двора о той предупредительности, с которой был встречен мой демарш. Я охотно обещал ему это, приняв сначала к сведению его заверения в отношении мероприятий, о которых он заявил мне и к выполнению которых он как будто действительно приступил, диктуя и подписывая в моем присутствии аналогичные приказания военному министру и капитан-паше. Не скрою, что эта излишняя предупредительность показалась мне слишком показной, для того чтобы значительно укрепить мою веру в искренность опровержений Решида и действенность его обещаний.

Я счел необходимым, до того как мы расстались, заметить ему, что если такого рода враждебные происки и операции осуществляются в Константинополе, так сказать, на глазах правительства, то легко представить себе, что может безнаказанно происходить на побережье или в оттоманских портах, поблизости от Черкессии; так например, арест турецких барок из Трапезунда в Суджук-Кале генералом Филипсоном в минувшем ноябре, вызвавший такое количество жалоб и денежных претензий со стороны Порты, мог вполне обосновываться противозаконными и более чем подозрительными мотивами, которые, быть может, явились причиной появления этих турецких барок в Суджук-Кале, где в это время еще не имелось каких-либо русских властей.

Я добавил, что если я и счел необходимым привлечь внимание Порты на эти злоупотребления и настаивать на их пресечении, то это было вызвано конечно не страхом перед теми опасностями, которые они могли бы создать для поддержания нашей власти и безопасности наших владений на восточном побережье: наши военные силы всегда могли бы гарантировать нас против презренных и бессильных покушений этого рода; это было сделано лишь для того, чтобы послужить полезным предостережением для оттоманского правительства и устранить обоснованные жалобы и причины печальных объяснений между двумя правительствами тотчас же после восстановления мира. Решид не задумываясь согласился со мной и по собственной инициативе обязался, помимо проведения строгого расследования в столице, незамедлительно передать с той же целью категорические приказания турецким властям в Трапезунде и в других пунктах черноморского побережья.

Таковы сущность и результаты моей доверительной беседы с великим визирем по делам относящимся к Черкессии.

Если я и не думаю, чтобы эта беседа оказалась полностью бесплодной, хотя бы как своевременное и полезное предостережение, все же я уже более восьми дней ожидаю ответа Решнд-Паши по вопросу о результатах расследования и досмотра подозрительных судов, ответа, который он обещал мне столь определенно. Пока что из нового доверительного сообщения Фехрад-Паши я узнал об отбытии к берегам Черкессии английского парохода “Кенгуру” с боеприпасами, как я и уведомил об этом Ваше превосходительство в моей телеграмме от 7 февраля, доведя одновременно это сообщение до сведения великого визиря путем устного и конфиденциально заявления нашего первого драгомана с целью дополнить те сведения, которые я сообщил визирю во время нашей беседы.

Если до отбытия парохода мне удастся собрать более определенные данные по этому вопросу, то я не замедлю добавить их к настоящей депеше.

Примите и проч. [122]

Приложение к № 13

Перевод с французского

ДОВЕРИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА

переданная г-ну Аргиропуло для сообщения великому визирю 2 февраля 1857 г.

По полученным российской миссией сведениям, в Константинопольском порту находится судно под турецким флагом, именуемое “Аслан”, капитан Костанди Кабадини, готовое отплыть к берегам Черкессии с грузом всякого рода боеприпасов, погруженных в Арсенале. Утверждают, что количество этих боеприпасов достигает примерно 1600 квинталов пороху для пушек, тысячи квинталов пуль для ружей, около 40 ящиков ружей и другого оружия, а по некоторым данным даже включал 5-6 пушек легкого калибра. Кроме этих боеприпасов, с целью скрыть характер груза, было еще погружено примерно 2000 килограммов соли. Также утверждают, что на этом судне должны отплыть по тому же назначению два иностранных офицера, принятые ранее на турецкую службу: один из них Мехмед-бей (венгерский ренегат Баниа), а другой майор Лапинский по происхождению поляк, из полка турецких казаков.

Утверждают, что помимо этого судна еще два корабля будут подготовлены к отплытию по тому же назначению и на них будет погружено в Арсенале некоторое количество боеприпасов. Следует полагать, что эти суда сначала остановятся в Униа, Платане, Трапезунде или в каком-либо другом анатолийском порту, а затем направятся к побережью Черкессин для разгрузки.

№ 14

ПИСЬМО РОССИЙСКОГО ПОСЛАННИКА В КОНСТАНТИНОПОЛЕ БУТЕНЕВА А. П. МИНИСТРУ ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ ГОРЧАКОВУ А. М. ⁵⁸

Перевод с французского

Копия весьма секретной депеши г-на Бутенева,
Пера, 11/23 февраля 1847 г.

Ответы и разъяснения великого визиря по вопросу о Черкессии, только что доложенные мне нашим первым драгоманом, в такой мере расплывчаты и пространны, что я считаю нужным изложить их особо в настоящей депеше, приложив к ним обосновывающие её документы, а именно: копню доклада г-на Аргиропуло ⁵⁹ и перевод доверительной записки, представленной военным министром Ризой-Пашой ⁶⁰. привлеченным великим визирем вместе с капитан-пашой Мехметом-Али к обыскам и расследованию, которые, как он сообщил мне в результате моей беседы с ним, изложенной в моей предыдущей депеше от сего числа за №... ⁶¹ он намеревался произвести немедленно.

Как я и предвидел, мои хорошо мотивированные запросы и мои настоятельные демарши перед Портой пока что привели лишь к тому, что показали ей меру нашей бдительности и послужили серьезным предостережением, над которым ей пришлось задуматься; ничто, однако, не поколебало и не ослабило обоснованности моих представлений к точности разоблаченных мною перед ней преступных и дерзких махинаций, которые открыто осуществляются в этой столице и направляются против безопасности и спокойствия наших владений на восточном побережье; они также отнюдь не побудили турецкое правительство принять какие-либо реальные и эффективные меры для раскрытия и пресечения этих махинаций.

Крайняя расплывчатость и противоречивость якобы оправдательных пояснений, данных по этому вопросу нашему переводчику Решид-Пашой и двумя другими турецкими министрами, его сотоварищами, чтобы не сказать соучастниками этих темных и вероломных махинаций, неизбежно отражается на содержании доклада, [123] в котором г-ну Аргиропуло надлежало дать отчет об этих объяснениях. Ваше превосходительство сможет судить об этом, если захочет взять на себя труд просмотреть этот доклад и приложения к нему.

Вывод, который можно сделать из этого, заключается в том, что имеющие место в Константинополе происки черкесских эмиссаров и черкесской партии, с одной стороны, тайно поощряются и поддерживаются, быть может, и без ведома самого султана, человека слабого, первыми сановниками государства, а с другой, что им естественно благоприятствует присутствие английского флота в Босфоре и Черном море и кроме того значительно содействуют преобладающее влияние и тайные агенты британского посольства, факт посылки в Черкессию английского парохода “Кенгуру”, погрузившего оружие и боеприпасы, отряд польских легионеров и офицеров-ренегатов, находящихся на службе Порты, — что признали сами турецкие министры, — является явным доказательством этого двойного сговора. Более того, этот сговор виден также из признания в той же мере любопытного как и удивительного в устах Решид-Паши, вырвавшегося у него, конечно, по неосмотрительности во время разговора с г-ном Аргиропуло. В связи с отплытием “Кенгуру” к берегам Черкессии он добавил, что ему сообщили о прибытии еще одного судна из Лондона с людьми и боеприпасами.

Еще один момент, который в этой сети лживых и софистических заявлений, в изобилии делавшихся нашему переводчику, должен был особенно привлечь мое внимание; это упоминание о Фехрад-Паше в числе офицеров-ренегатов или авантюристов, привлеченных к этим тайным операциям, направленным в сторону наших восточных берегов Черного моря. Тем не менее, как мне кажется, степень участия, которая в этом отношении приписывается Фехрад-Паше, лишь соответствует тому официальному положению, которое он занимает в настоящее время, находясь на турецкой службе и не указывает на что-либо в той или иной мере несовместимое с теми добровольными разоблачениями, которые он нам сделал до настоящего времени, и не дает нам оснований заподозревать в этом отношении искренность его доброй воли и его усердия в предоставлении нам своих услуг.

Заканчивая этими деталями обзор тех сведений, которые я имею честь представить Вашему превосходительству касательно результатов моих демаршей перед Портой по этому вопросу, я считаю излишним заверять его в отношении неуклонной бдительности и упорных усилий, с которыми я буду следить за отдельными фазами этого лела и связанными с ним фактами, с тем, чтобы незамедлительно и без обиняков ставить о них в известность оттоманское правительство, настаивая на суровых мерах для пресечения этих враждебных махинаций и неукоснительно осведомляя императорское министерство о моих дальнейших демаршах и их последующих результатах.

Во всяком случае я считал соответствующим как серьезности наших справедливых требований, так и достоинству нашей позиции, не скрывать перед великим визирем того тяжелого впечатления, которое я вынес от общего смысла его заявлений н объяснений.

Ввиду этого я и счел необходимым снабдить нашего первого драгомана Аргиропуло доверительной инструкцией, в копии при сем прилагаемой, уполномочив его устно и полностью сообщить Решид-Паше ее точное содержание.

Примите и проч.

Приложение к № 14

Перевод с французского

КОПИЯ ДОВЕРИТЕЛЬНОГО ДОКЛАДА ПЕРВОГО ДРАГОМАНА АРГИРОПУЛО,

Пера, 9/21 февраля 1857 г.

На другой день после свидания Вашего превосходительства с великим визирем я посетил адмирала Мехмед-Али-Пашу; я говорил с ним о полученных Вами сведениях и о Вашем демарше перед великим визирем; я сказал ему, что не скрою от него, что ему, Мехмед-Али, вменяется в вину причастность к этой экспедиции и жаловался ему на такое отсутствие добросовестности после заключения мира.

Сначала он хотел отрицать передо мной присутствие судна против дома [124] Измаил-Паши ⁶²; далее он заявил мне, что на трех или четырех судах в порту обнаружен порох, но что одно из этих судов направляется в Бейрут, а другие в Албанию. Не входя в дальнейшие детали, он стал говорить мне о составе одного польского казацкого полка и эскадрона, которые должны быть направлены к границам Греции. Далее он сказал мне, что в Лондоне имеется два тайных общества, одно для Италии, другое для Черкессии, но что это второе общество не добралось до здешних мест. Его лицо и его слова явно выдавали его соучастие.

В тот же день я видел Решид Пашу. Он сказал мне, что не получил ответа от адмирала. Оппозиции было угодно, заявил он, разоблачить меня перед г-ном Бутеневым, как человека, покровительствующего полякам; мне это известно, но вот факты: большое число их явилось ко мне, предлагая колонизировать их на моих землях в Эпире; сначала я колебался, но когда большая часть этих эмигрантов зарегистрировалась в одном из полков, я согласился взять восемьдесят человек, которых я посылаю на мои земли. Я ответил ему, что такого рода разоблачения, насколько мне известно, г-ну посланнику не делались и даже если бы это и произошло, то он не счел бы Вас способным на такие нелойяльные шаги.

На следующий день, когда я принес ему ответ от имени Вашего превосходительства, он заявил мне, что не получил еще ответа адмирала, но что он доложил е. в. Султану о том разговоре, который он имел с Вами и получил разрешение е. в. отправить распоряжения в те или иные порты Черного моря с целью воспрепятствовать каким-либо попыткам этого рода.

Вечером на балу я сообщил Решид Паше о том, что нам стало известно относительно отбытия этих людей на борту английского парохода “Кенгуру”. Я также говорил об этом с Риза-Пашей, который предложил мне сообщить ему частным образом имеющиеся у нас сведения, чтобы помочь ему в его расследованиях. Махмед-Паша смутился, когда я хотел еще раз затронуть этот вопрос, и попытался отвести его.

Сегодня утром я явился к Риза-Паше и вручил ему перевод на турецкий язык записки, переданной Решиду, добавив к ней последующие сведения о числе и калибре пушек и снарядов, о чем у нас имелись точные сведения. Внимательно прочитав написанное, он заявил: к сожалению, это верно, но правительство совершенно непричастно к этому; это исходит из других мест; я сообщу Вам имеющиеся и у меня сведения. Каким образом, возразил я, офицеры армии могли отлучиться без разрешения Сераскериата? Это не офицеры армии, заявил он, и, в подтверждение, зачитал официальный доклад своего начальника штаба, в котором тот заверяет, что Мехмед-бий, равно как и Али-бей и Осман Ага никогда не числились в кадрах турецкой армян, что они иностранцы, получавшие звания, но не установленные правилами чины, хотя они и служили во время войны.

Вот, заявил он, мои доверительные сведения, и он зачитал мне записку, перевод которой при сем прилагается ⁶³.

Во время чтения он давал мне пояснения. Мехмед-бей пользовался покровительством Мехмед-Алн-Паши; именно этот последний и направил его в Сухум; это он получил для него после войны нишан, а Мехмед-Рушди утвердил его в чине.

Эбергард также был вхож к Мехмеду-Али.

Я попросил у него копию его записки; он дал мне ее после долгого колебания и весьма доверительно, так как он еще не показывал се великому визирю.

Когда я сказал ему, что у меня имеются подозрения в соучастии адмирала он весьма доверительно сообщил мне, что он их разделяет, но что ни Султан, ни Великий визирь, ни он сам не имели об этом ни малейшего представления. Он повторил это несколько раз, прося меня убедить Вас в этом.

Я сказал ему, что верю этому, но что у нас имеются основания жаловаться на то, что Великий визирь не принял необходимых мер немедленно после сообщения г-на посланника и что эти люди отбыли лишь через 6-7 дней после этого. Он пытался заверить меня, что единственным органом расследования в порту является [125] генерал-адмирал, так что вина падает на него; после чего он возобновил свои уверения.

Я отправился затем к великому визирю. На те же жалобы он отвечал, примерно, теми же извинениями. Он еще не получил письменного ответа Ризы, который, однако, разговаривал с ним об этом; он получил ответ от Мехмед-Али, но этот ответ находится у отсутствующего Мустешара.

Пока что распоряжения, предназначенные для побережья, еще не посланы; ожидали Ираде Султана, которое, наконец, получено, и эти распоряжения будут отправлены, быть может, завтра или послезавтра, в понедельник. Он сказал мне, что ему сообщили о прибывшем из Лондона судне с людьми и боеприпасами, предназначенными для тех же мест. Он неоднократно обращался ко мне, настаивая на том, чтобы я просил Вас сообщить ему все те сведения, которые Вы имеете или получите в дальнейшем, для проведения расследования.

То, что Ваше превосходительство предусматривали, произошло; как я вижу, эти господа используют этот предлог для того, чтобы сбросить Мехмеда-Али, который и в этом случае проявил свое обычное легкомыслие и недобросовестность.

№ 15

ПИСЬМО РОССИЙСКОГО ПОСЛА В ЛОНДОНЕ ХРЕПТОВИЧА М. И. РОССИЙСКОМУ ПОСЛАННИКУ В КОНСТАНТИНОПОЛЕ БУТЕНЕВУ А. П. ⁶⁴

Копия секретной депеши на имя г-на Бутенева,
Лондон, 13/25 марта 1857 г. № 210

Следите за торговыми агентами Тюрр ⁶⁵ и Шуман и К^о в Константинополе; на них указывают как на экспортеров оружия для Черкессии. Я дам указания навести справки в Ливерпуле.

Тюрр и сообщил сюда по телеграфу об отбытии “Кенгуру”. Л. Винклер, австриец, является компаньоном Тюрра. Утверждают, что Коллис, турецкий консул в Бирмингеме, причастен к этому делу; это крупный фабрикант чеканных изделий и ножевых товаров.

Тюрр находится в очень близких отношениях с Ахмет-Агой; в феврале этого года он приехал в Париж с большим количеством турецкого золота; после этого он прибыл в Бирмингем с целью заказать машины для турецкого правительства и закупить инструменты для ремонта огнестрельного оружия и сабель, машину для чеканки монеты и большое количество нового серебра, возможно, для ввоза в Черкессию и чеканки там фальшивой монеты.

Указывают также на некоего Ромера, бывшего австрийского фейерверкера, как на соучастника Тюрра, используемого Сефер-Пашей и Ахмет-Агой для изготовления запальных трубок. Он работал в арсенале Топхане.

Тюрр привез в Париж рекомендательные письма от Измаил-Паши к банкирам, которые в связи с этим снабдили его деньгами. Вопрос идет об отправке новой партии с саблями-штыками, которую Шуман должен выслать из Ливерпуля Тюрру. Я не могу поручиться за эти детали. Письмо с разоблачениями я отправлю в Петербург. Я дам Вам знать, когда оружие, станок и новое серебро будут отправлены. Вчера я написал князю Горчакову, что нам в Константинополе нужен хороший пароход, стационер, чтобы положить конец скандальной посылке оружия в Черкессию.

(пер. Е. Адамова и Л. Кутакова)
Текст воспроизведен по изданию: Из истории происков иностранной агентуры во время кавказских войн // Вопросы истории, № 11. 1950

© текст - Адамов Л., Кутаков Е. 1950
© сетевая версия - Тhietmar. 2005
© OCR - Ксаверов С. 2005
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© Вопросы истории. 1950