ИГНАТИЙ ЛОЙОЛА

АВТОБИОГРАФИЯ

ГЛАВА II

13. <Игнатий> покидает Лойолу; посещает святилище Богоматери в Арансасу; направляется в Наваррет; отпускает сопровождавших его слуг. — 14-15. Встречается с неким мавром, с которым спорит о девственности Пресвятой Богородицы. — 16. Покупает платье паломника. — 17-18. В Монтсеррате совершает генеральную исповедь и бодрствует над оружием у престола Богоматери. Направляется в Манресу.

13. И вот он выехал верхом на мулице, а другой его брат ¹ захотел ехать с ним Д’Оньяте, и Игнатий по пути убедил его провести вигилию в церкви Богоматери в Арансасу ² (с того дня как Игнатий покинул родную землю, он каждую ночь подвергал себя бичеванию). Проведя там ночь в молитве, дабы набраться новых сил для своего путешествия, он оставил брата в Оньяте, в доме сестры, которую хотел навестить ³, а сам отправился в [30] Наваррет. И тут, вспомнив о сумме в несколько дукатов, которую ему должны были в доме герцога, он подумал, что неплохо было бы получить их, и потому написал записку казначею. Казначей сказал, что денег у него нет; но герцог, узнав об этом, сказал, что денег может не быть для кого угодно, но для Лойолы их не может не быть, ибо он хотел дать Игнатию хорошую должность поручика ⁴, если бы тот пожелал её принять, благодаря тому доверию, которое он снискал в прошлом. Игнатий получил деньги, поручив разделить их между несколькими людьми, которым он чувствовал себя обязанным, а часть — пожертвовать на образ Богородицы, который был в плохом состоянии, чтобы поправить и украсить его. Затем, отпустив двоих слуг, ехавших с ним ⁵, он в одиночестве отправился на своей мулице из Наваррета в Монтсеррат.

14. По пути туда с ним произошёл один случай, который достойно будет описать, чтобы стало понятно, как Господь наш обращался с этой душой, которая была ещё слепа, хотя и полнилась великими желаниями служить Ему во всём, что она постигала. Итак, он решил совершить великие подвиги покаяния, помышляя уже не столько о том, чтобы искупить свои грехи, сколько о том, чтобы угодить Богу и порадовать Его. (Он испытывал такое отвращение к былым грехам и столь живое желание совершить великие дела ради любви к Богу, что, не считая, будто его грехи были прощены, он всё же не слишком много вспоминал о них во время тех подвигов покаяния, которые стал совершать.) Потому, вспомнив о каком-нибудь [31] подвиге покаяния, совершённом святыми, он задавался целью совершить то же самое, и даже ещё больше. В этих-то мыслях и черпал он всё своё утешение, не помышляя ни о чём внутреннем, не зная, что такое смирение, милосердие, терпение, что такое разборчивость, необходимая для того, чтобы управлять этими добродетелями и соразмерять их. Всё его намерение заключалось лишь в том, чтобы совершить эти великие “внешние” деяния, поскольку их совершали святые во славу Божию. При этом он не вдавался ни в какие дальнейшие подробности.

15. Так вот: когда он двигался своим путём, ему встретился некий мавр, всадник на муле. Они поехали вдвоём, ведя беседу, и наконец заговорили о Богоматери. Мавр сказал, что ему кажется вполне вероятным, что Дева зачала, не зная мужчины; но в то, что она осталась девственницей, родив ребёнка, он поверить не мог. Это мнение он обосновывал естественными причинами, приходившими ему на ум. Несмотря на то, что паломник привёл множество доводов, ему не удалось его разубедить.

Тут мавр удалился столь поспешно, что <сразу> скрылся из виду, оставив паломника в размышлениях о том, что у него произошло с этим мавром. При этом <паломник> испытал некие порывы, заронившие в его душу неудовлетворённость (ибо ему стало казаться, что он не исполнил своего долга) и пробудившие в нём негодование на этого мавра. Ему казалось, что он поступил дурно, позволив какому-то мавру говорить такое о Богоматери, и что он обязан был вступиться за Её честь.

Тут на него нашло желание отправиться на поиски этого мавра и угостить его кинжалом за то, что он говорил. Долго продолжалась в нём борьба этих желаний, и в конце концов он застыл в недоумении, не зная, что ему надлежит сделать. Перед тем как удалиться, мавр сказал ему, что направляется в одно место, находившееся немного дальше по той же самой дороге, совсем близко от столбовой дороги (но столбовая дорога через это место не проходила).

16. И вот, устав гадать о том, как ему следует поступить, и не зная, на что же ему решиться, он решился на следующее, scilicet ^a: отпустить поводья и позволить мулице идти до того места, где [33] была развилка дорог. Если мулица направится по дороге к посёлку, то ему нужно будет отыскать того мавра и угостить его кинжалом; если же она пойдёт не к посёлку, а по столбовой дороге, то ему придётся оставить его в покое. И вот, когда он сделал так, как задумал, Господу нашему угодно было, чтобы мулица выбрала столбовую дорогу, а не дорогу к посёлку, хотя посёлок этот находился едва ли далее чем в тридцати-сорока шагах, и к нему вела очень широкая и хорошая дорога.

Затем, прибыв в одно большое село перед Монтсерратом ⁶, он пожелал купить себе одежду, которую решил носить и в которой должен был отправиться в Иерусалим (Он купил также плетёные верёвочные туфли (espartenas), но носил лишь одну из них, и не из какого-то чудачества, но потому, что одна нога у него была целиком перевязана бинтом и несколько повреждена. Поэтому, хотя он ехал верхом, каждую ночь она распухала, и тогда он решил, что на этой ноге необходимо носить обувь.). Тогда он купил ткань, из которой обычно шьют мешки — такую, что соткана не слишком тщательно и потому сильно колется, — а потом распорядился сшить из неё длинное одеяние до пят и, купив посох и тыквенную флягу, приторочил всё это к луке седла <своей> мулицы.

17. Затем он отправился в Монтсеррат, помышляя, как обычно, о тех подвигах, которые ему предстояло совершить ради любви к Богу. Поскольку же голова его была забита Амадисом Галльским и тому подобными книгами ⁷, ему и пришло на ум нечто [35] подобное. Потому он решил бодрствовать над своим оружием всю ночь ^б, не присаживаясь и не ложась, но стоя — то на ногах, то на коленях — перед престолом Матери Божией в Монтсеррате. Там он решил оставить свою одежду и облачиться в доспехи Христа.

Затем он покинул это место и поехал дальше, думая, по своему обыкновению, о своих планах. Прибыв в Монтсеррат, он сначала сотворил молитву и уладил дела с духовником ⁸, а затем совершил генеральную исповедь письменно, и длилась эта исповедь три дня. Он договорился с духовником о том, чтобы тот распорядился забрать мулицу, а шпагу и кинжал повесил в церкви перед престолом Богоматери ⁹. Это был первый человек, которому он открыл своё решение, поскольку доселе не открывал его ни одному духовнику.

18. В канун праздника Богородицы в марте двадцать второго [37] года, ночью, он так скрытно, как только было возможно, отправился к одному нищему и, сняв с себя всю свою одежду, отдал её нищему, облачившись в желанное ему платье. После этого он пошёл, чтобы опуститься на колени перед престолом Богоматери, и провёл там всю ночь: то преклонив колени, то стоя на ногах, со своим посохом в руке.

А на рассвете, чтобы никто его не узнал, он удалился и отправился в путь: не прямой дорогой на Барселону, где он повстречал бы многих людей, способных узнать его и оказать ему почёт, но свернув в деревню, которая называется Манреса ¹⁰, где он решил [38] провести несколько дней в “госпитале”, а также занести кое-что в свою книгу, которую он тщательно хранил и в которой черпал немалое утешение ¹¹.

Но, когда он был уже в одной лиге от Монтсеррата, его догнал какой-то человек, спешивший ему вослед, и спросил его, отдал ли он одежду нищему, как говорил этот нищий. Когда <паломник> ответил “да”, слезы брызнули у него из глаз из-за сострадания к нищему, которому он отдал свои одежды: из-за сострадания, поскольку он понял, что нищего обижали, думая, что эту одежду он украл. Однако, как он ни старался уклониться от почестей, ему недолго удалось пробыть в Манресе так, чтобы люди не заговорили о <его> великих делах, начиная с того, что случилось в Монтсеррате. Впоследствии слухи разрослись и превзошли то, что было в действительности: дескать, он оставил такую большую ренту, и т.п.

Комментарии

1 По-видимому, это был Перо Лопес де Лойола, священник, который в 1515 г. подвергся судебному процессу вместе со св. Игнатием, а приблизительно с 1518 г. был ректором церкви св. Себастьяна в Сореасу, в Аспейтии. См. Летурия, Дворянин, р. 238.

2 В рукописях “Автобиографии” читается “Араншус” (Arancuz). Арансасу — это святилище, посвящённое Пресвятой Богородице и расположенное неподалёку от Оньяте. Об этом святилище можно справиться прежде всего в книге Лисарральде. Относительно вигилии Игнатия в этом святилище стоит вспомнить слова самого святого из письма св. Франциску Борджа от 20 августа 1554 г.: “А о себе могу сказать Вам, что у меня есть особая причина желать этого, ибо, когда Бог, Господь наш, даровал мне Свою милость, дабы я совершил некую перемену в своей жизни, то некоторых успехов в душе своей я достиг, как мне помнится, телесно бодрствуя ночью в той церкви” (Посл., VII. 42; FN, I, p. 380, прим. 2.). Возможно, именно тогда св. Игнатий и принёс обет целомудрия, хотя источники говорят лишь о том, что он принёс этот обет “по пути” из Лойолы в Монтсеррат. Так утверждает Лаинес в своём письме о св. Игнатии (FN, I, р. 76; Рибаденейра, Жизнь, 1. 1.3; Ирирарте, pp. 156-164).

3 У св. Игнатия не было сестры, жившей в Оньяте. Следует предположить, что речь идёт о Магдалене, проживавшей в доме Эчеандиа, в Ансуоле. К этой своей сестре Игнатий питал особую любовь, как явствует из письма, отправленного им в 1541 г. Ансуолу Игнатий миновал, будучи раненым, по дороге в Лойолу.

4 В оригинале “tenencia”: “Служба и должность поручика (teniente)” (Словарь испанского языка Испанской Королевской Академии). См. Фернандес-Мартин, 1983, pp. 143-159. Учитывая, что слово “лейтенант”, засвидетельствованное в русском языке с 1-й половины XVII в. (Книга о ратном строе, 1647 г.: “лютенанту ... какъ капитана въ лицахъ нетъ, ротою владети”), ещё в прошлом столетии употреблялось преимущественно по отношению к офицерам флота (даль: “Лейтенантъ: второй обер-офицерский чинъ во флоте, отвечающий капитану армии”), переводим здесь староиспанское “tenencia” как “должность поручика”. — К. де Д., А.К.

5 Благодаря свидетельству священника Мигеля де Ипинсы, выступавшего свидетелем на процессах по канонизации св. Игнатия, проходивших в Памплоне в 1607 году, мы знаем, что этими двоими слугами были Андрее де Нарбайс и Хуан де Ландета (MI, Scripta, II, р. 281).

а То есть, а именно (лат). — А.К.

6 Согласно о. Араосу, речь идёт о Лериде. Так он утверждает в некоторых замечаниях относительно Жизни св. Игнатия, написанной о. Рибаденейрой: “В Лёриде он купил мешок и альпаргату (полотняную туфлю на пеньковой подошве)” (MI, Scripta, I, p. 725; FN, IV, p. 936). О. Крейскель, 1922,1, pp. 48-51, которому следует о. Летурия (Дворянин, р. 253), полагает, что этим “большим селом” была скорее Игуалада.

7 Четыре книги об Амадисе Галльском: издание Гарси Ордоньеса де Монтальво, вышедшее между 1492 и 1505 гг. Четвёртая книга была написана самим Монтальво, тогда как первые три он отредактировал, не указав при этом, кто был их автором. Возможно, Игнатий вспомнил о том, как снаряжали первенца Амадиса Галльского и Орианы, как это описано в IV книге Амадиса Галльского, гл. 52; см. издание Паскуаля де Гайангоса в Библиотеке испанских авторов, vol. 40, р. 400. Ср. Летурия, Дворянин, р. 253. — К. де Д., А.К.

б “Бодрствовать над оружием” (velar las armas) полагалось в ночь перед обрядом посвящения в рыцари. Сам этот обряд состоял из омовения, исповеди, причащения и вручения меча. Вспомним, что Дон Кихот также бодрствует над оружием, принимая “посвящение в рыцари” на постоялом дворе (ДК, ч. I, гл. III). — А.К.

8 Им был Жан Шанон, француз, духовник паломников, приходивших в Монтсеррат. См. похвалы в его адрес в: MI, Scripta, II, pp. 439-488. 0 нём можно справиться также в книге: Альбадера, pp. 27, 56-59.

9 Эта мулица долгое время служила в монастыре, что подтверждается свидетельством о. Араоса в его суждении о Жизни св. Игнатия, составленной Рибаденейрой: “Эта мулица много лет провела в Монтсеррате” (MI, Scripta, I, 725). Шпага и кинжал были повешены на решётку престола Пресвятой Богородицы (MI, Scripta, II, р. 385). Через некоторое время их забрали оттуда, так что в начале XVII века, когда шли ремиссориальные процессы по делу о канонизации св. Игнатия, местонахождение его вещей было неизвестно, как явствует из письма о. Педро Хиля, выступавшего в этом деле постулятором. В этом письме, написанном в 1607 г. о. Габриэлю Альваресу, говорится: “Что же до шпаги, кинжала, пояса и портупеи, то неизвестно, где они находятся, и никогда не было об этом известно” (Scripta, II, р. 833, прим. 1). Сам же о. Габриэль Альварес в своей Истории провинции Арагон (неизданной), предисловие к которой датировано 12 марта 1607 г., во 2-й главе, утверждает, что шпага св. Игнатия бесследно исчезла. См. указанное выше примечание в Scripta, II, р. 833. Незадолго до 1674 г. в Коллегию Общества в Барселоне была передана шпага, которая, как говорили, принадлежала св. Игнатию. См. АА. SS. lulii, VII, р. 791, № 90; FN, III, pp. 603-604; Крейксель, 1931; Сола, pp. 96-99.

10 Эти слова удостоверяют по крайней мере один факт: на рассвете 25 марта св. Игнатий спустился из Монтсеррата и направился в Манресу. Тем самым исключается предположение о том, что святой находился в пещере в Монтсеррате; впрочем, нам кажется, что в пользу такого предположения нельзя будет отыскать ни одного веского аргумента в самых древних и самых авторитетных рассказах о жизни св. Игнатия, написанных до 1574 г. — все эти рассказы опубликованы в первых двух томах MHSI, FN. Но и это ещё не всё: указанные документы не только полностью умалчивают о предполагаемом пребывании св. Игнатия в Монтсеррате, но, кроме того, утверждают или предполагают, что он покинул Монтсеррат сразу после бдения над оружием, и в таких подробностях описывают дела святого в Манресе — где он, говорят, прожил около года — что, по всей видимости, не оставляют никакого места для его пребывания в Монтсеррате в течение некоторого времени (FN, I, pp. 29, 80,159, 162, 166, 388; II, pp. 525, 530, 533...). Перед лицом этих фактов тут же сбрасываются со счетов отдельные скудные и поздние свидетельства, главное из которых приписывается о. Антонио Арабсу; но уже о. Рибаденейра расценивал это свидетельство как “недостоверный рассказ, восходящий, как говорят, к о. Арабсу”. Он был опубликован в MI, Scripta, I, p. 749, а затем — в FN, III, pp. 198-208. Нет нужды вдаваться здесь в пространное обсуждение этого вопроса: достаточно будет отметить, что более показательным представляется молчание всех свидетелей на процессе св. Игнатия в Монтсеррате, где должна была бы сохраниться самая живая традиция: никто не говорит об отшельнической жизни св. Игнатия в Монтсеррате, в то время как, напротив, двое из них свидетельствуют о том, что он удалился в пещеру в Манресе (MI, Scripta, II, р. 861). Документы процесса в Монтсеррате полностью опубликованы в Analecta Sacra Tarraconensia, 15 (1942), pp. 129-170, по подлинной латинской версии. Вместе с тем не следует, как нам кажется, отрицать, что за время своего длительного пребывания в Манресе св. Игнатий не раз приходил в Монтсеррат. К этому его должно было побуждать сыновнее благоговение перед Пресвятой Девой, и это подтверждают документы процессов: см., напр., MI, Scripta, II, pp. 385, 388.

11 Пребывание в Манресе, которое, по планам св. Игнатия, должно было продлиться лишь “несколько дней”, затянулось более чем на десять месяцев: с 25 марта 1522 г. до февраля 1523 г. Возможно, тому не было какой-либо внешней причины, и, оказавшись в Манресе, он попросту испытал внутреннее желание остаться там. Возможно, на его решение оказали влияние какие-то внешние затруднения, из-за которых он не мог покинуть город на реке Кардонер. Представляется, что к весьма правдоподобным причинам можно отнести запрет на въезд в Барселону из-за чумы. В Реестре оповещений и распоряжений за 1519-1530 гг. (рукопись его хранится в Барселонском Городском Историческом Архиве) зарегистрированы некоторые указы относительно тех лиц, которым воспрещался доступ в город. На листах 53-54 мы обнаруживаем указ от 2 мая 1552 г., в котором говорится: “statuiren у ordinaren los dits Consellers y prohomens que d'aci avant no sia permes a algu о alguns pobres mendicants, romeus у romies, acaptadors о acaptadores de qualsevol lengue о nacio sien у de qualsevol parts о terres vinguen, entrar en la dita ciutat ni en los suburbis d'aquella sots репа о han de ser acotats per la dita ciutat a quiscun e per quiscuna vegada que seran trobats en aquella о en los suburbis seus” (“означенные Советники и старшины постановили и распорядились, чтобы отныне и впредь ни одному нищенствующему, собирающему милостыню — будь то ро-манцы или романки, на каком бы языке они не говорили, какого бы роду-племени они ни были и из каких бы стран или земель они ни пришли — воспрещается входить в означенный город, равно как и в его пригороды, под страхом наказания, либо же означенный город высечет их плетьми — всякого и всякий раз, как их обнаружат в нём либо в его пригородах” — катал). Игнатия могли задержать также болезни, донимавшие его в Манресе, равно как и остановка Папы Адриана VI на пути в Рим.