ИГНАТИЙ ЛОЙОЛА

АВТОБИОГРАФИЯ

ГЛАВА III

19. Покаянная жизнь Игнатия в Манресе. Ему является в воздухе странное видение. —20-21. Его начинают донимать различные духи. — 22-25. Он переживает настоящую бурю сомнений. — 26-33. К Игнатию возвращается душевный покой; Бог наставляет его; он часто получает Божественные поучения и проявления благосклонности Небес. Сильнейшее озарение. — 34. Игнатий переживает тяжёлую болезнь и смягчает суровость своего покаяния. — 35-37. Он отправляется в Барселону, где готовится к путешествию в Италию.

19. В Манресе он просил милостыню ежедневно. Он не ел мяса, не пил вина, даже если ему их давали. По воскресеньям он не постился, и, если ему давали чуть-чуть вина, он выпивал его.

Поскольку же <прежде> он с крайнем тщанием холил свои волосы, как было в то время принято, и поддерживал их в порядке, <те-перь> он решил махнуть на них рукой, чтобы они росли сами, по своей натуре: не причёсывать их, не стричь, не покрывать ничем — ни днём, ни ночью. По той же самой причине он бросил стричь ногти на ногах и руках, поскольку прежде и об этом тоже заботился.

Когда он находился в этом “госпитале”, ему многократно доводилось среди бела дня видеть в воздухе, рядом с собою, нечто, приносившее ему немалое утешение, поскольку это “нечто” было очень, чрезвычайно красиво. Он не разглядел как следует, что это такое, но ему вроде бы казалось, что оно было в облике змеи, со множеством каких-то <блёсток>, сверкавших, словно глаза, хотя это не были глаза. Видя это, он сильно радовался и утешался; и, чем чаще он это видел, тем более возрастало его утешение. Когда же это видение исчезло, он испытал неудовольствие ¹. [40]

20. Вплоть до этого времени он постоянно находился почти в одном и том же состоянии духа, испытывая весьма стойкую радость, ничего не ведая о вещах “внутренних”, духовных ².

В те дни, пока являлось это видение, или же незадолго до того, как оно начало являться (ведь продолжалось это много дней), ему в голову пришла одна неотвязная мысль, которая донимала его, выставляя перед ним тяжесть его жизни, как будто кто-то говорил ему в душе: “Ну, и как же ты сможешь выносить эту жизнь те семьдесят лет, что тебе предстоит прожить?” Но на это он отвечал, также “внутренне”, с большой силой (ибо чувствовал, что это исходит от Врага): “Эх, ты, ничтожный! Да можешь ли ты пообещать мне хотя бы час жизни?” Так он одолел это искушение и остался спокоен. И это было первое искушение, пришедшее к нему после того, о чём говорилось выше. А случилось оно, когда он входил в церковь ³, в которой каждый день слушал главную Мессу, Вечерни и Повечерия. Все <службы> пелись, и он находил в этом немалое утешение. Обычно он читал на Мессе Страсти, неизменно продолжая оставаться спокойным.

21. Однако вскоре после вышеуказанного искушения в его душе стали происходить резкие перемены, и подчас всё казалось ему настолько пресным, что он не находил вкуса ни в чтении Мессы, ни в её слушании, ни в какой-либо иной совершаемой им молитве. А иногда с ним происходило нечто совершенно противоположное, причём так внезапно, что казалось, будто он скинул <с себя> печаль и отчаяние, как скидывают с плеч плащ. Тогда он стал бояться этих перемен, [42] которых никогда прежде не испытывал, и не раз говорил сам себе: “Что это за новая жизнь, которую мы сейчас начинаем?”

В это время он всё ещё беседовал несколько раз с духовными людьми, которые ему доверяли и желали с ним общаться: хотя он не обладал познанием вещей духовных, тем не менее в разговоре выказывал много пыла и сильную волю продвигаться вперёд во служении Богу.

В то время в Манресе была одна пожилая женщина, которая к тому же очень давно уже была служанкой Божией и которую знали в этом качестве во многих частях Испании, так что даже Король Католик как-то раз позвал её, чтобы кое-что ей поведать. Эта женщина ⁴, беседуя как-то раз с новым Христовым воином, сказала ему: “О, пусть Господь мой Иисус Христос соблаговолит однажды явиться Вам!” Но он испугался, приняв это слишком впрямую: “Как это мне явится Иисус Христос?”

Он всё время продолжал, как обычно, исповедоваться и причащаться каждое воскресенье ⁵.

22. Но тут его стало одолевать множество сомнений. Хотя генеральная исповедь, которую он совершил в Монтсеррате, была весьма тщательной, и притом полностью <изложена> в письменном виде, как уже говорилось — всё же иногда ему казалось, что кое в чём он не исповедался, и это сильно его удручало: ведь, даже исповедавшись в этом, он оставался неудовлетворён. И тогда он стал искать каких-нибудь духовных людей, которые излечили бы его от этих сомнений. Однако ничто ему не помогало.

Наконец один доктор из кафедрального собора (Seo), человек весьма духовный, который там проповедовал, как-то на исповеди сказал ему, чтобы он записал всё, что сумеет вспомнить. Так он и сделал. Но и после исповедей к нему возвращались сомнения, причём всё это с каждым разом лишь сильнее запутывалось, так что он чувствовал себя сильно измученным. Но, хотя он почти [43] <наверняка> знал, что эти сомнения причиняют ему немалый вред, что хорошо было бы от них избавиться, всё же ему не удавалось покончить <с ними> своими силами. Иногда он думал, что исцелился бы, если бы его духовник велел ему во имя Иисуса Христа не исповедоваться ни в чём из прошлого, и потому желал, чтобы духовник повелел ему это, но не отваживался сказать об этом духовнику ⁶.

23. Однако, хоть сам он и не говорил об этом, духовник наконец велел ему не исповедоваться ни в чём из прошлого — если только это не будет чем-нибудь вполне ясным. Но, поскольку для него всё это <и так> было вполне ясно, такое повеление не принесло ему никакой пользы. Поэтому он по-прежнему непрестанно терзался.

В то время он жил в комнатке, которую ему дали доминиканцы в своём монастыре, и продолжал по семь часов молиться на коленях, постоянно поднимаясь с постели в полночь, а также совершать все прочие благочестивые упражнения, о которых уже говорилось. Однако ни в одном из них он не находил исцеления от своих сомнений, одолевавших его уже в течение многих месяцев.

И вот однажды, страшно этим измученный, он принялся молиться с таким пылом, что начал в голос кричать к Богу, говоря:

“Помоги мне, Господи: ведь я не нахожу никакого исцеления ни в людях, ни в какой-либо иной твари! А ведь если бы я думал, что смогу его найти, никакой труд не был бы для меня слишком велик. Ты, Господи, укажи мне, где я смогу его обрести — и, даже если мне придётся пойти вслед за какой-нибудь собачонкой, чтобы она дала мне это исцеление, я сделаю это!”

24. Покуда его обуревали такие мысли, на него многократно, со страшной силой, находило искушение выброситься из широкого отверстия, которое было в этой его комнате, неподалёку от того [45] места, где он молился. Но, зная о том, что убивать себя грешно, он снова стал кричать: “Господи, я не причиню Тебе оскорбления!” — повторяя эти слова много раз, равно как и прежние.

И тут на ум ему пришла история одного святого, который, чтобы получить от Бога то, чего ему очень хотелось, провёл без еды много дней, пока не добился своего ⁷. Тогда, поразмыслив об этом как следует, он в конце концов решился сделать то же самое, сказав сам себе, что не станет ни есть, ни пить до тех пор, пока Бог не позаботится о нём или пока он не увидит смерть совсем рядом <с собой>. Если случится так, что он окажется in extremis, так что, не приняв пищи, он вскоре умрёт,— лишь тогда решил он попросить хлеба и съесть его (quasi vero in extreme он смог бы попросить и съесть что-нибудь!) ^a.

25. Произошло это в воскресенье, после того как он причастился; и всю неделю он провёл, не положивши в рот ни крошки, не прекращая совершать привычные <благочестивые> упражнения и etiam ^б ходить на богослужения, равно как и молиться коленопреклонённым, etiam в полночь, и т. п.

Однако по наступлении следующего воскресенья, когда надлежало идти исповедоваться, он, привыкши весьма подробно говорить своему духовнику обо всём, что делал, сказал ему и о том, что всю эту неделю ничего не ел. Духовник велел ему нарушить это воздержание; и, хотя силы всё ещё не покинули его, он повиновался духовнику. В тот день, равно как и в следующий, он чувствовал себя свободным от сомнений. Но на третий день, то есть во вторник, во время молитвы он стал припоминать грехи. И тут словно что-то стало нанизываться на нить, одно за другим: он мысленно переходил от одного прошлого греха к другому, и ему [46] казалось, что он должен исповедоваться в них ещё раз. Но, когда эти мысли закончились, он испытал отвращение к той жизни, которую вёл, а также побуждение оставить её: так Господь пожелал, чтобы он пробудился, словно ото сна.

И тогда, поскольку у него уже был известный опыт разнообразия духов благодаря тем урокам, которые преподал ему Бог, он начал размышлять о том, с помощью каких средств пришёл этот дух, и тут принял весьма ясное решение: не исповедоваться более ни в чём из прошедшего. И впредь, начиная с того дня, он стал свободен от этих сомнений, считая вполне очевидным, что это Господь наш пожелал освободить его по милосердию Своему.

26. Сверх своих семи часов молитвы, он был занят также помощью в делах духовных неким душам, приходившим, чтобы отыскать его, а всю прочую часть дня, когда он был свободен, отдавал мыслям о Божественном, смотря по тому, о чём он в тот день размышлял или читал. Но, когда он отправлялся прилечь, его часто посещали великие “известия” (“noticias”), великие духовные утешения, заставлявшие его терять немалую часть времени, отведённого им на сон (а такового было немного). Тогда, призадумавшись над этим несколько раз, он пришёл к следующей мысли: ведь у него и так уже столько времени было отведено для бесед с Богом, а кроме того — ещё и остаток дня; потому он начал сомневаться, что “известия” эти исходят от благого духа, и в конце концов решил для себя, что лучше будет забыть о них и спать в отведённый <для этого> срок.Так он и поступил.

27. Он по-прежнему воздерживался от вкушения мяса и был настолько твёрд в этом решении, что никоим образом не думал его менять. Но однажды утром, когда он поднялся с постели, прямо перед ним появилось мясное блюдо, как будто он видел его телесными очами, хотя ни малейшего желания этому не предшествовало. Тут же к нему пришла твёрдая готовность впредь есть мясо. И, хотя он помнил о своём прежнем намерении, усомниться в происшедшем он не мог, и лишь решил, что ему нужно есть мясо. Когда затем он рассказал об этом своему духовнику, духовник велел ему задуматься над тем, не было ли это, случайно, [49] искушением. Однако он, обдумав всё хорошенько, не испытал ни малейшего сомнения ⁸.

В это время Бог обращался с ним точно так же, как школьный учитель обращается с ребёнком, его наставляя. То ли так было из-за его неотёсанности и умственной неповоротливости, то ли потому, что некому было его наставить, то ли из-за данной ему Самим Богом твёрдой воли служить Ему — только он и в то время, и впоследствии всегда уверенно считал, что Бог обращался с ним именно так. Более того: если бы он усомнился в этом, то подумал бы, что оскорбляет Его Божественное Величество.

Кое-что из этого можно увидеть по следующим пяти пунктам.

28. Первое. Он с крайним благоговением почитал Пресвятую Троицу и потому каждый день молился трём Лицам по отдельности ⁹. И вот, когда он молился Пресвятой Троице также <как единому целому>, ему пришло на ум, что он, похоже, обращает к Троице четыре молитвы. Но эта мысль не доставила ему никаких (или почти никаких) затруднений, словно нечто маловажное.

А однажды, когда он читал Часы Богородицы на ступенях того же монастыря, ум его стал возноситься ввысь, и он словно бы узрел Пресвятую Троицу в виде фигуры из трёх клавиш, и при этом так плакал и рыдал, что не мог с собою совладать. Шествуя тем же утром в процессии, вышедшей оттуда, он не сумел сдержать слез вплоть до обеденного часа, а после обеда не мог остановиться, говоря только о Пресвятой Троице, причём со множеством весьма разнообразных сравнений, с великим удовольствием и утешением, так что на всю жизнь у него сохранилось это впечатление от чувства великого благоговения при молитве Пресвятой Троице.

29. Второе. Однажды ему с великой духовной радостью мысленно представилось, как Бог сотворил мир, и казалось ему, что [52] он видит нечто белое, откуда выходили несколько лучей, и что из этого Бог творил свет. Но объяснить этого он не мог и не вполне хорошо помнил те духовные “известия”, которые в те времена Бог запечатлел в его душе.

Третье. В той же Манресе, где он провёл почти год ¹⁰, после того, как Бог стал утешать его и ему стали видны плоды, производимые им в душах, с которыми он общался, он отказался от тех крайностей, которых придерживался прежде: <теперь> он уже стриг себе ногти и волосы. И вот, находясь в этой деревне в церкви указанного монастыря, слушая однажды Мессу, при вознесении Тела Господня [т. е. освящённой гостии], он увидел внутренними очами словно бы белые лучи, ниспадавшие сверху. И, хотя спустя столько времени он не может этого толком объяснить, тем не менее то, что он видел мысленно, было, несомненно, тем, как пребывает в этом Пресвятом Таинстве Господь наш Иисус Христос.

Четвёртое. Много раз и подолгу во время молитвы он видел внутренними очами человеческую природу Христа: фигуру, которая представлялась ему белым телом, не слишком большим и не слишком маленьким, но отдельных частей её он не различал. Это он видел в Манресе много раз: если бы сказать “двадцать” или “сорок”, он не осмелился бы счесть это ложью. Ещё раз он видел это, находясь в Иерусалиме, и ещё раз — в пути, возле Падуи ¹¹. Богородицу Деву он тоже видел в подобном облике, не различая отдельных частей.

То, что он видел, тогда укрепило его и всегда давало ему такую твёрдость в вере, что много раз он думал про себя: если бы не было Писания, которое наставляет нас в этих вопросах веры, то он решился бы умереть за них — уже за одно то, что увидел.

30. Пятое. Как-то раз он шёл на поклонение в одну церковь, отстоявшую от Манресы чуть более чем на милю (называлась она, [54] как мне кажется, церковью святого Павла) ¹². Дорога <туда> идёт вдоль реки. Так шёл он, погружённый в свои благочестивые думы, и присел ненадолго лицом к реке, протекавшей в глубине ¹³. И вот, когда он там сидел, у него стали открываться очи разумения. Не то чтобы ему было какое-то видение, однако он понял и узнал множество вещей — как духовных, так и относящихся к вере и к наукам, — и притом с таким великим озарением, что всё это показалось ему новым. (И понимание его осталось тогда столь просветлённым, что ему показалось, будто он стал другим человеком, с другим разумом, нежели прежде.) Невозможно разъяснить все подробности, которые он тогда уразумел, хотя их было множество. Но тогда он получил столь великую ясность понимания, что ему кажется: если собрать всю помощь, полученную им от Бога на всём протяжении его жизни, за прошедшие шестьдесят два года ¹⁴, а также всё то, что он познал, и даже если соединить всё это вместе, то он не обрёл бы столько, сколько в тот единственный раз. [56]

31. Длилось это довольно долго, а затем он отправился преклонить колени перед крестом, находившимся неподалёку, чтобы возблагодарить Бога. И там ему явилось то видение, которое много раз являлось ему прежде и которое он так и не распознал — то есть та самая вещь, о которой выше говорилось, что она показалась ему очень красивой, со множеством глаз ¹⁵. Однако, находясь перед крестом, он ясно увидел, что это “нечто” было не такой красивой расцветки, как обычно. И тогда он весьма отчётливо, с полным согласием воли, осознал, что это был бес. Впоследствии это видение являлось ему много раз, в течение долгого времени, но он с презрением отгонял его посохом, который, по своему обыкновению, носил в руке.

32. Как-то в Манресе, будучи больным, из-за очень сильной лихорадки он оказался на пороге смерти, так что ясно осознал: душа вот-вот покинет его. И тут ему в голову пришла мысль, внушавшая ему, что он — праведник. <Эта мысль> так донимала его, что он был занят лишь одним: отгонял её и выявлял свои грехи. Она терзала его пуще <самой> лихорадки, но одолеть её он не мог, как сильно ни старался. Однако, несколько оправившись от лихорадки и уже не будучи при последнем издыхании, он, обращаясь к неким сеньорам, пришедшим навестить его, стал громко кричать, чтобы ради любви к Богу в следующий раз, когда они увидят его на пороге смерти, они закричали во весь голос, называя его грешником, дабы вспомнились оскорбления, нанесённые им Богу.

33. В другой раз, когда он плыл морем из Валенсии в Италию, разразилась сильная буря, у корабля сломался руль, и дело дошло до того, что, на его взгляд и по мнению многих людей, плывших на этом корабле, никак нельзя было избежать смерти ¹⁶. В это время, испытав как следует свою совесть и готовясь умереть, он не почувствовал никакого страха: ни за свои грехи, ни перед осуждением. Однако он переживал великое смятение и скорбь, считая, что не использовал как следует те дары и ту благодать, которую сообщил ему наш Господь Бог.

В другой раз, в пятидесятом году, ему было очень плохо от чрезвычайно тяжкого недуга, который, на его взгляд и также по мнению [59] многих, должен был стать <для него> последним ¹⁷. В это время, думая о смерти, он испытал такую радость и такое духовное утешение от того, что ему предстояло умереть, что весь залился слезами. И это начало происходить настолько часто, что много раз он отбрасывал мысль о смерти, чтобы не испытывать столь сильного утешения.

34. Когда пришла зима, он захворал очень тяжёлой болезнью. Чтобы вылечить его, город поместил его в дом отца некоего Феррера ¹⁸, который впоследствии был слугой Бальтасара де Фариа ¹⁹. Там его лечили с великим тщанием; и в силу того благоговения, которое уже <тогда> испытывали перед ним многие самые знатные сеньоры, к нему приходили, чтобы дежурить возле него по ночам ²⁰.

Исцелившись от этого недуга, он, тем не менее, оставался очень слабым и часто испытывал боли в желудке. Вот по этим причинам, а также потому, что зима была очень холодной, его заставили одеться, обуться и покрыть голову. Итак, его заставили надеть две ропильи ^в из очень толстого сукна и шапочку из него же, в виде небольшого берета (como media gorra).

В это время было много дней, когда ему сильно хотелось беседовать о вещах духовных и найти людей, которые были бы к этому способны. Между тем приближалось время, когда он предполагал отправиться в Иерусалим ²¹. [60]

35. И вот в начале двадцать третьего года он отправился в Барселону, чтобы сесть там на корабль ²². И, хотя кое-кто набивался ему в спутники, он хотел идти только один, поскольку для него всё дело было в том, чтобы иметь своей опорой одного лишь Бога.

И вот однажды его весьма настойчиво убеждали взять себе в спутники <одного человека>, поскольку <паломник> не знал ни итальянского языка, ни латинского, и говорили, как сильно поможет ему этот <спутник>, при этом вовсю его расхваливая. Но <па-ломник> сказал, что, будь это даже сын или брат герцога Кардона ²³, он всё равно не пойдёт вместе с ним, поскольку он желал обладать тремя добродетелями: любовью, верой и надеждой. Если же он возьмёт кого-нибудь себе в спутники, то, испытывая голод, будет ждать помощи от него; если упадёт, тот поможет ему подняться. Поэтому он будет уповать на него и в силу этих причин чувствовать привязанность к нему, тогда как это упование, привязанность и надежду он хотел бы испытывать только по отношению к Богу. Что он говорил — то и чувствовал в сердце.

С такими-то мыслями он и хотел сесть на корабль: не только в одиночестве, но и без всяких припасов. Когда он начал договариваться о посадке на корабль, ему попался один хозяин судна, взявший его бесплатно, поскольку денег у него не было, но с тем условием, что он должен был принести на корабль сухари ^г чтобы кормиться самому, а иначе его не возьмут ни за что на свете.

36. Когда он хотел раздобыть эти сухари, его одолели страшные сомнения: “Такова-то твоя надежда и вера в Бога, которая не [62] постыжает?” — и т. п. Эти сомнения были настолько сильны, что причиняли ему немало мучений. Наконец, не зная, что делать, поскольку находились основательные резоны и “за”, и “против”, он решил довериться своему духовнику, которому объяснил, как сильно желал он следовать по пути совершенства и того, что служило бы к вящей славе Божией ^д, равно как и причины, заставлявшие его усомниться в том, должен ли он взять с собой пропитание. Духовник решил, что ему следует попросить необходимое и взять с собой.

Тогда он обратился с просьбой к одной сеньоре, а та спросила его, куда он хочет плыть на корабле. Несколько мгновений он колебался, не сказать ли ей <правду>; но в конце концов не отважился сказать ей ничего, кроме того, что направляется в Италию, в Рим. А она, будто изумившись, сказала: “Ты в Рим хочешь ехать? Да ведь те, кто туда едет, уж не знаю какими возвращаются!” (желая сказать, что в Риме они получали мало пользы в делах духа). А причиной, по которой он не осмелился сказать, что едет в Иерусалим, была боязнь тщеславия. Эта боязнь настолько его одолевала, что он никогда не осмеливался сказать, откуда он родом и из какой семьи ²⁴.

Наконец, раздобыв сухари, он сел на корабль. Но, находясь <ещё> на берегу с пятью или шестью “беленькими” ^е которые ему дали, когда он просил милостыню у дверей <домов> (поскольку обычно он так и жил), он оставил деньги на лавке, которую обнаружил там, неподалёку от берега.

37. Затем он сел на корабль, проведя в Барселоне чуть больше двадцати дней. Ещё находясь в Барселоне, прежде чем сесть на корабль, он, по своему обыкновению, разыскивал всех духовных людей — даже если они находились в пустынях <вдали от> города, — чтобы побеседовать с ними. Но ни в Барселоне, ни в Манресе за всё время, что он там провёл, ему не удалось найти никого, [63] кто помог бы ему так, как ему хотелось. Только в Манресе та женщина, о которой говорилось выше ²⁵, сказавшая ему, что просила Бога о том, чтобы ему явился Иисус Христос — лишь эта женщина, как ему казалось, глубже проникла в предметы духовные. Поэтому после отплытия из Барселоны он полностью потерял эту жажду разыскивать духовных людей.

Комментарии

1 То же самое видение явилось ему при иных обстоятельствах, после чрезвычайного по своей силе озарения, когда он направлялся к Тортскому кресту (см. ниже, §31). О. Поланко (Краткое изложение: FN, I, р. 160) сообщает об этом подробнее и отмечает, что в конце концов Игнатий отдал себе отчёт в том, что всё это исходило от беса: “В это самое время ему стала являться змея, ярко блиставшая семью или восемью глазами, и случалось это каждый день, не исключая ни единого, по два, по три, по пять, по шесть раз <на дню>. Её присутствие утешало его, а исчезновение — оставляло безутешным. Это видение продолжалось вплоть до того времени, когда он был в Париже и даже в Риме, хотя он и не объясняет его тайны”. Затем, изложив рассказ о достопамятном озарении, о. Поланко добавляет: “Над ним [т. е. над Тортским крестом] он увидел змею, которая обычно ему являлась, и тогда подтвердилось, что это был бес” (там же, р. 161).

2 Десять долгих месяцев пребывания св. Игнатия в Манресе можно разделить на три периода: первый — период покоя, когда он “постоянно находился почти в одном и том же состоянии духа, испытывая весьма стойкую радость”; второй — время сомнений и борьбы; третий — пора великих озарений и внутренних даров.

3 Видимо, речь идёт о церкви доминиканцев или о кафедральном соборе (Seo).

4 Личность этой благочестивой женщины, упоминаемой ещё раз в § 37, установить не удалось.

5 Здесь впервые упоминается обыкновение часто исповедоваться и причащаться, горячим сторонником которого св. Игнатий станет впоследствии.

6 “Доктор из кафедрального собора” (doctor de la Seo), которому исповедовался св. Игнатий, был, вероятно, случайным духовником, к чьей помощи святой прибегал в этот период помрачения и внутренних борений. Тогда он нашёл приют в монастыре доминиканцев, один из которых, о. Гальсеран Перельо, был духовником святого. См. Коль, pp. 313-343; FN, III, p. 198.

7 Возможно, имеется в виду пример, почерпнутый из Цвета святых, читанного св. Игнатием в Лойоле: св. Апостол Андрей постился пять дней, чтобы получить у Бога прощение для одного старика по имени Николай, прожившего во грехе шестьдесят лет. См. FN, I, р. 397, прим. 12 и II, pp. 115, 238; III, p. 359.

а In extremis/extreme: “перед самой смертью”, “при последнем издыхании”; quasi vero: “как будто, однако же...” (лат.). — А.К.

б Здесь и ниже — etiam: “даже” (лат.). — А.К.

8 Вероятно, именно здесь имел место первый перерыв в автобиографическом рассказе.

9 О. Лаинес говорит: “будучи человеком простым и умея читать и писать лишь на народном языке (en romance), он взялся писать о Ней [т. е. о Пресвятой Троице] книгу” (MI, FN, I, p. 82). Лучшее свидетельство преклонения св. Игнатия перед Пресвятой Троицей — это его Духовный дневник.

10 Как уже говорилось выше, Игнатий оставался в Манресе с 25 марта 1522 г. примерно до середины (т. е. до 17 или 18) февраля 1523 г. См. FN, I, p. 81 ¹⁶.

11 В “Автобиографии” сообщается и о других частых явлениях Иисуса Христа св. Игнатию в различные периоды его жизни: см. §§ 41, 44, 48, 96, 99.

12 Очень древний монастырь Сан-Пабло-и-Вальдаура, расположенный на другом склоне холма св. Клары над рекой Кардонер, примерно в 400 метрах от “Старого моста”. В 1472 г. он перешёл в подчинение цистерцианского аббата из Поблета. Сохранившиеся документы не заходят далее 1520 г., поэтому мы не можем достоверно узнать имя приора в 1522 г., когда св. Игнатий посещал этот монастырь. Историки обычно говорят, что им был Альфонсо де Агуррета. В 1700 г. аббат из Поблета продал монастырь отцам из Общества Иисуса, отстроившим обитель и восстановившим домовую церковь. В 1767 г. они утратили это владение в силу декрета об изгнании, изданного Карлом III. Монастырь перешёл в руки частных лиц и находится в том же положении по сей день. См. Саррет-и-Арбос, pp. 208-217; Пуиг, илл. 69.

13 Смысл этих слов, ясных каждому, кто знаком с топографией этого места, заключается в том, что св. Игнатий сел на возвышенном месте, повернувшись лицом к реке, протекавшей внизу.

14 О возрасте, который св. Игнатий сам приписывает себе в этом пассаже, см. то, что сообщается в прим. 1 к § 1 “Автобиографии”. На этот пассаж опирается одно из тех мнений, которые по порядку рассмотрел о. Поланко, а именно: будто бы св. Игнатию было шестьдесят три года, когда он умер (см. MI, FN, II, р. 512 ⁵). Как уже говорилось, Поланко отказался от этого мнения и в конце концов предпочёл другое, согласно которому св. Игнатий родился в 1495 г. Прежнее мнение Поланко (рождение в 1493 г. и смерть в возрасте шестидесяти трёх лет) поддержал Дюдон (р. 614). Как уже отмечалось выше, это мнение маловероятно.

15 См. § 19. Здесь имеется в виду так называемый Тортский крест.

16 Это было в 1535 г. См. § 91.

17 Речь идёт о болезни, которая одолела св. Игнатия в конце 1550 г. и продолжала терзать его до начала 1551 г.

18 О. Нонель (р. 76, прим. 1) пишет, что св. Игнатий, возможно, имеет в виду сына Антонио Бенито Феррера и его супруги Хуаны. Впоследствии он был слугой Бальтасара де Фариа, ведавшего делами короля Португалии в Риме в 1543-1551 гг. Хуана Феррер, или Феррера, как тогда было принято говорить, упоминается в процессах по делу св. Игнатия в числе покровительниц святого. См. MI, Scripta, II. 367, 370, 379, 738, 748.

19 См, предыдущее примечание.

20 Благочестивыми сеньорами, наиболее благосклонно относившимися к св. Игнатию в Манресе, были Инес Паскуаль, Анхела Амигант, Микаэла Каньельес, Инес Клавера и Брианда Пагера.

в Ропилья (ropilla): старинная приталенная одежда с двойными рукавами. — А.К.

21 Любопытно, что в этом рассказе о своей жизни в Манресе св. Игнатий ничего не говорит о составлении Упражнений. Это упущение он восполнил в конце своего автобиографического повествования (см. § 99), кратко ответив на вопрос о. Камары.

22 Как уже отмечалось выше (см. прим. 12 к этой главе), он вышел из Манресы, вероятно, 17 или 18 февраля 1523 г. Ср. FN, I, p. 81 ¹⁶.

23 Во всех испанских текстах эта фамилия читается явно ошибочно: Кармона. Между тем семья Кардона принадлежала к самой прославленной знати Каталонии. Одна из сестёр герцога Кардона была замужем за Антонио Манрике де Ларой, которому в своё время служил св. Игнатий. См. Саласар-и-Кастро, II, р. 176.

г В оригинале bizcocho — слово, восходящее к лат. bis coctum (букв. “дважды испечённое”). Последнее дало в русском слово “бисквит”, известное с начала XVIII в. В значении “сухарь” исп. bizcoho можно считать архаизмом (в современном языке сухари называются galletas). Сухари, как известно, использовались моряками вместо хлеба. — А. К.

д В оригинале “lo que mas fuese gloria de Dios”. Ср. девиз Общества Иисуса: “К вящей славе Божией” (лат. Ad maiorem Dei gloriam, ucn. A la mayor gloria de Dios). — A.K.

24 См. предисловие о. да Камары, § 1*.

е В оригинале “blancas”: название монет той эпохи. — A.K.

25 См. § 21.