ИГНАТИЙ ЛОЙОЛА

АВТОБИОГРАФИЯ

ГЛАВА IV

38-39. Игнатий сходит с корабля в Гаэте и отправляется в Рим. —40-41. Получив благословение Папы Адриана VI, он направляется в Венецию. — 42-43. Его благосклонно принимает некий испанец. Он получает возможность бесплатного проезда до Святой Земли; отплывает на Кипр; пресекает безобразия, творившиеся на корабле. — 44-48. Прибывает в Иерусалим и с великим благоговением посещает Святые Места. Не получив разрешения остаться там, он вынужден вернуться в Европу.

38. Попутный ветер был настолько крепок, что от Барселоны до Гаэты добрались за пять суток, хотя все изрядно натерпелись страху из-за сильной бури.

А по всему тому краю опасались чумы.

Едва сойдя на берег, <паломник> тут же пустился в путь в Рим. Из тех, кто плыл на корабле, к нему присоединились попутчики: мать с дочерью, носившей одежду юноши, и ещё какой-то парень. Они следовали за <паломником>, поскольку тоже просили милостыню.

Подойдя к одному хутору, они обнаружили большой костёр, а возле него — множество солдат, которые накормили их, причём давали им много вина, предлагая его так <навязчиво>, что казалось, будто они намерены подпоить их. Затем солдаты разделили их, поместив мать с дочерью наверху, в комнате, а паломника с парнем — в стойле. Но, когда настала полночь, он услышал, как там, наверху, громко кричат. Поднявшись, чтобы посмотреть, в чём дело, он обнаружил мать с дочерью внизу, во дворе; они были все в слезах и жаловались на то, что их пытались изнасиловать. Тут его охватил такой сильный порыв <негодования>, что он стал кричать, говоря: “И это прикажете терпеть?” — и тому подобные жалобы. Всё это он говорил с таким напором, что все в доме перепугались, и никто не причинил ему никакого вреда. Парень уже убежал, и троица отправилась в путь прямо ночью.

39. Придя в один город, находившийся поблизости, они обнаружили, что он заперт. Не сумев войти в него, они втроём провели эту ночь в какой-то церкви поблизости (крыша у неё протекала). Утром [65] им не захотели открыть городские <ворота>, а снаружи им не удалось найти подаяния, хотя они и пошли в селение, видневшееся неподалёку. Там паломник почувствовал себя измождённым: и от превратностей плавания, и от всего остального. Не будучи в силах идти дальше, он остался там, а мать с дочерью отправились в Рим.

В тот день из города вышло много народу. И вот, узнав о том, что там шла и госпожа этой местности ¹, он предстал перед ней, сказав ей, что не болен, а только измождён и просит у неё позволения войти в город, чтобы поискать какого-нибудь лекарства. Она охотно дала разрешение. И вот, начав просить милостыню в городе, он собрал много куатринов ² и, восстановив там силы за два дня, возобновил свой путь и пришёл в Рим в Вербное воскресенье ³.

40. Там все, кто с ним говорил, узнав, что у него нет с собой денег на <путешествие в> Иерусалим, стали отговаривать его от этой поездки, и утверждали, приводя ему множество доводов, что проезд без денег невозможен. Но в душе его была такая твёрдая уверенность, что усомниться он не мог и думал лишь о том, как бы отыскать способ добраться до Иерусалима.

Получив благословение Папы Адриана VI, он отправился в Венецию спустя восемь или девять дней после Пасхи ⁴. С собой у него ещё было шесть-семь дукатов, которые дали ему на поездку из [66] Венеции в Иерусалим, и он взял их, так как его отчасти одолели внушавшиеся ему опасения: дескать, иначе проехать он не сможет. Но, спустя два дня после того, как он вышел из Рима, он стал понимать, что это было проявлением овладевшего им недоверия. Его сильно удручало, что он взял эти дукаты, и он начал подумывать о том, не лучше ли будет их оставить. Но в конце концов он решил щедро потратить их на тех, кто ему попадётся — а обычно это были нищие. Так он и сделал, из-за чего потом, когда он пришёл в Венецию, у него осталось всего несколько куатринов, необходимых ему той ночью.

41. По пути в Венецию он ночевал в портиках из-за сторожевых постов, расставленных по причине чумы. И вот как-то раз с ним случилось следующее: поднявшись утром, он столкнулся с человеком, который, увидев, что его увидели, в страшном испуге бросился бежать: вероятно, ему показалось, что паломник сильно бледен.

Продолжая путь таким образом, он пришёл в Чосу ⁵ и вместе с несколькими попутчиками, которые к нему присоединились, узнал о том, что в Венецию их не пустят. Тогда его попутчики решили идти в Падую, чтобы получить там справку (cedula) о здоровье. Он отправился вместе с ними, но пройти такой путь не смог, поскольку шли они очень быстро. Его оставили на просторном поле, <уже> почти ночью.

Когда он был там, ему явился Христос — так, как Он обычно ему являлся, о чём мы говорили выше ⁶ — и весьма его утешил. С этим-то утешением на следующее утро, не подделав справки (как, вероятно, поступили его попутчики), он подходит к воротам Падуи и вступает <в город>, причём стража ни о чём его не спросила. То же самое произошло с ним и на выходе <из города>, чему сильно изумились его попутчики, пришедшие за справкой, чтобы пойти в Венецию — а он об этой <справке> даже и не думал.

42. Когда они прибыли в Венецию, на лодку пришли стражники, чтобы осмотреть всех, кто на ней был, одного за другим, и лишь одного <паломника> миновали.

В Венеции он кормился, собирая подаяние, и ночевал на [68] площади святого Марка ⁷. Но ему никогда не хотелось пойти в дом посланника императора ⁸, и не слишком он старался найти кого-нибудь, с кем мог бы путешествовать. В душе у него была твёрдая уверенность в том, что Бог даст ему возможность добраться до Иерусалима, и эта уверенность настолько укрепляла его, что никакие доводы, никакие запугивания не могли его поколебать.

Однажды ему встретился некий богатый испанец ⁹, спросивший его, что он делает и куда хочет отправиться. Узнав о его намерении, он взял его к себе домой обедать, а затем оставил у себя на несколько дней, покуда не было всё готово к отправлению.

Уже с Манресы у паломника установился такой обычай: обедая с кем-нибудь, он никогда не говорил за столом — разве что односложно отвечал. Однако <при этом> он прислушивался к разговору, отмечая то, что давало ему повод поговорить о Боге, а по окончании трапезы так и делал.

43. Это и было причиной тому, что и этот порядочный человек, и вся его семья настолько к нему привязались, что хотели задержать его у себя и принуждали остаться там. Тот же самый гостеприимец доставил его к венецианскому дожу ¹⁰, чтобы он поговорил с ним — id est ^a выхлопотал ему доступ и аудиенцию. [70] Выслушав паломника, дож распорядился, чтобы ему позволили сесть на губернаторский корабль, шедший на Кипр ¹¹.

Хотя в том году в Иерусалим отправилось много паломников, большинство из них вернулись домой в силу новых обстоятельств, возникших после захвата Родоса ¹². Тем не менее их было тринадцать человек на паломническом корабле, который отправился первым ¹³. Восемь или девять человек остались на губернаторском корабле ¹⁴. Когда он уже собирался отплыть, нашего паломника одолела тяжёлая болезнь с сильной горячкой. Несколько дней его кое-как лечили, потом перестали. А корабль отправлялся в тот самый день, когда он принял слабительное. Домочадцы <испанца> спросили врача, можно ли <паломнику> садиться на корабль в Иерусалим, и тот отвечал, что, если он хочет, чтобы там его [71] похоронили — тогда, конечно, можно. Однако <паломник> сел на корабль и отплыл в то же день. Мутило его так, что он <даже> почувствовал сильное облегчение и начал совершенно поправляться.

На этом корабле в открытую творились гнусности и безобразия, которые он сурово пресекал.

44. Испанцы, плывшие там же, предупреждали его, чтобы он этого не делал, поскольку команда корабля сговаривалась высадить его на каком-нибудь острове. Но Господу нашему было угодно, чтобы они быстро добрались до Кипра, где, оставив этот корабль, отправились по суше в другой порт, именуемый Лас Салинас ¹⁵, находившийся в десяти лигах оттуда, и перешли на паломнический корабль, на котором <паломник>, если говорить о его пропитании, столь же мало рассчитывал на что-либо, кроме надежды, возлагаемой им на Бога, как и на прежнем корабле. Всё это время ему многократно являлся наш Господь, подававший ему немалое утешение и силу. Кроме того, ему казалось, что он видел нечто округлое и большое, будто бы из золота, и это ему представлялось после того, как они, отплыв с Кипра, прибыли в Яффу ¹⁶. До Иерусалима добирались на осликах, как это принято; и вот, не доезжая до Иерусалима двух миль, один знатный испанец, которого звали, кажется, Диего Манес, с крайним благоговением сказал всем паломникам, [73] что, поскольку вскоре им предстоит подъехать к тому месту, откуда можно будет увидеть святой город, хорошо было бы, если бы все они настроили свои мысли на нужный лад и хранили молчание.

45. Это показалось всем достойным, и каждый стал собираться с мыслями. Незадолго до того, как прибыть на то место, откуда был виден <город>, они спешились, поскольку увидели монахов<-францисканцев> с крестом, их поджидавших. И тут, увидев город, паломник испытал великое утешение. Судя по тому, что говорили другие, это чувство было общим для всех, равно как и радость, казавшаяся сверхъестественной. То же самое благоговение он чувствовал всегда, посещая святые места.

Твёрдым его намерением было остаться в Иерусалиме, чтобы постоянно посещать эти святые места. Кроме этого благоговейного преклонения, у него было также намерение оказывать помощь душам, и ради этого он вёз с собой рекомендательные письма для гвардиана ¹⁷. Отдав ему эти письма, <паломник> сказал ему о своём намерении остаться там для благоговейного поклонения, но не <сказал> о другом — что он хочет приносить пользу душам, — поскольку об этом не говорил никому, тогда как о первом открыто заявлял многократно.

Гвардиан ответил ему, что не знает, каким образом <паломник> мог бы остаться, поскольку обитель пребывала в такой нужде, что не могла содержать <даже> монахов, из-за чего он вынужден был отправить некоторых <из них> вместе с паломниками на родину. Но паломник отвечал, что от обители он не хочет ничего, кроме одного: чтобы иногда, если он придёт исповедаться, у него приняли исповедь. На это гвардиан сказал ему, что так дело, пожалуй, пойдёт. Однако ему нужно подождать, пока не прибудет [74] провинциал (кажется, это был главный настоятель Ордена в этой стране), который находился <тогда> в Вифлееме ¹⁸.

46. Заручившись этими обещаниями, паломник стал писать письма в Барселону, духовным людям. Когда он уже написал одно ¹⁹ и писал второе, накануне отъезда паломников, за ним пришли, чтобы вызвать его к провинциалу и гвардиану, поскольку <первый из них> приехал. Провинциал учтиво и мягко сказал ему, что он знает о его благом намерении остаться в этих святых местах, что он как следует подумал об этом и что, исходя из опыта с другими <людьми>, он считает это невозможным. У многих ведь было это желание, и вот одних взяли <в плен>, другие умерли; а потом, <францисканский> Орден обязан был выкупать пленных. Поэтому пусть он готовится отправиться завтра вместе с паломниками.

На это <паломник> отвечал, что намерение его весьма твердо и что он ни в коем, случае не предполагает отказаться от его воплощения на деле. Тем самым он честно дал понять, что, даже если это не будет угодно провинциалу, он не откажется от своего намерения, сколько бы его ни запугивали, если только не будет ничего, что заставляло бы его согрешить. На это провинциал сказал, что у них есть полномочие, данное Апостольским Престолом, в силу которого они могут заставить уйти отсюда или остаться здесь того, кого сочтут нужным, а также отлучить от Церкви тех, кто не захочет им повиноваться, и что в данном случае они сочли, что ему не следует оставаться, и т. д.

47. Они хотели показать ему те буллы, в силу которых могли отлучить его от Церкви, но он сказал, что видеть их нет нужды, что он верит их преподобиям, и, раз уж они так решили той властью, которой располагают, то он им повинуется.

По завершении этого он вернулся туда, где находился прежде, и тут его одолело сильное желание ещё раз посетить Елеонскую [75] гору до своего отъезда, раз уж не было воли Господней на то, чтобы он остался в этих святых местах.

На Елеонской горе есть один камень, с которого наш Господь вознёсся на небеса, и даже теперь <на нём> видны отпечатанные следы. Именно это он и хотел увидеть ещё раз. И вот, ничего не сказав и не взяв проводника (а ведь те, кто идёт туда без проводника-турка, подвергаются страшной опасности), он ускользнул от других и в одиночестве отправился на Елеонскую гору. Стражники не хотели пропускать его. Он отдал им перочинный нож, который носил с собой. После этого, сотворив молитву и испытав немалое утешение, он ощутил желание пойти в Виффагию. Находясь там, он снова вспомнил, что на Елеонской горе не разглядел толком, где был след правой ноги, а где — левой. Тогда, вернувшись туда, он отдал стражникам, кажется, ножницы, чтобы они его пропустили.

48. Когда в монастыре узнали о том, что он отправился вот так, без проводника, монахи приложили усилия к тому, чтобы разыскать его. И вот, спускаясь с Елеонской горы, он столкнулся с “подпоясанным христианином” ²⁰, служившим в монастыре. Тот, увидев паломника, <держа в руке> большую палку, со страшным раздражением стал знаками показывать ему, что сейчас, мол, ему задаст. Подойдя к паломнику, он крепко схватил его за руку, и тот позволил, чтобы его беспрепятственно вели. Но добряк так ни разу и не отпустил его. Идя по этой дороге, <чувствуя> цепкую хватку “подпоясанного христианина”, он получил от нашего Господа великое утешение, ибо ему казалось, что всё время он видел над собою Христа. И до тех пор, пока он не подошёл к монастырю, это <видение> продолжалось всё время, непрерывно и чрезвычайно ярко.

Комментарии

1 О. Такки Вентури (II, 1, р. 40) обоснованно полагает, что речь идёт о графине Беатрис Аппиани, супруге Веспасиано Колонна, синьоре Фонди. Если это так, то городом, куда пришёл св. Игнатий, был Фонди.

2 Старинная мелкая медная монета, в пословицах соответствущая русскому грошу: “не стоит и куатрина” (ДК, ч. II, гл. LXII). В Италии это слово (quattrino) до сих пор используется, в просторечии обозначая “деньги”. В этом же значении см. в §§ 80, 89. — К. де Д., А.К.

3 В 1523 г. Вербное воскресенье пришлось на 29 марта.

4 В тот год Пасха пришлась на 5 апреля, из чего явствует, что Игнатий выступил из Рима в Венецию 13 или 14 числа этого месяца. Разрешение на поездку в Иерусалим, пожалованное Папой Адрианом VI св. Игнатию, хранится в Ватиканском Архиве. Оно датировано 31 марта 1523 г., то есть выдано через два дня после прибытия святого в Рим. В нём Игнатий назван так: “Enecus de Loyola, clericus pampilonensis dioecesis” (“Энеко де Лойола, клирик из Памплонского диоцеза”). Текст его был опубликован отцами Летурией и Батльори в AHSI 25 (1956), р. 26, а также в MI, FD, док. № 64.

5 Чоса — по-итальянски Кьоджа, город в 30 км от Венеции, на южной оконечности лагуны.

6 См. § 29, четвёртое.

7 Св. Игнатий ночевал на площади св. Марка под колоннадами, получившими название “Прокурацье веккье”. Неподалёку оттуда находилось палаццо сенатора Марка Антония Тревизана, ныне палаццо “Бьянко Каппелло”. Согласно одному очень старому преданию, этот сенатор не мог успокоиться до тех пор, пока, выйдя на площадь, не встретил св. Игнатия и не пригласил его переночевать к себе домой. См. FN, II, pp. 433 и 536; III, p. 374; Рибаденейра, Жизнь, 1, 1, 10: FN, IV, p. 152.

8 Им был Алонсо Санчес.

9 Вплоть до сего дня не удалось установить имя этого испанца, который человеколюбиво помог св. Игнатию в Венеции. Ниже (см. § 50) св. Игнатий говорит, что по возвращении из Иерусалима его встретил один из двоих людей, взявших его к себе домой перед его отъездом в Иерусалим. Мы уже знаем (см. прим. 7), что одним из этих двоих был сенатор Марк Антоний Тревизан.

10 Это был дож Венеции (лат. dux de Venetia) Андреа Гритти. Он был избран на эту почётную должность 10 мая 1523 г., т. е. примерно за четыре дня до прибытия св. Игнатия в Венецию. См. FN, I, р. 29*, прим. 43.

а То есть, иначе говоря (лат.) — А.К.

11 Относительно путешествия св. Игнатия из Венеции в Палестину мы располагаем богатыми данными дневников, написанных многими другими спутниками св. Игнатия в этом паломничестве. Одним из них был Петер Фюссли, гражданин Цюриха, по профессии — отливщик колоколов. Благодаря ему мы знаем имена ещё троих попутчиков: капитан Хюнегг из Меллингена; согражданин Фюссли, Хайнрих Циглер, и тиролец Конрад Бернхард. Рассказ Фюссли, написанный по-старонемецки, был опубликован (наряду с другими изданиями) Бёмером. В двух последующих изданиях труда Бёмера, подготовленных Хансом Лойбе и вышедших в 1941 и 1951 гг., интересный текст Фюссли был опущен. Тот же Бёмер (р. 4 его Текстов в упомянутом труде) сообщает ещё об одном дневнике, составленном страсбуржцем Филиппом Хагеном и опубликованном Конради. С важнейшими данными, содержащимися в дневнике Фюссли, можно ознакомиться в кратком изложении по: FN, I, pp. 420-422, 428-429. Сам св. Игнатий написал из Иерусалима своим друзьям в Барселоне рассказ о своём путешествии в Палестину, который видел о. Рибаденейра, о чём он сам свидетельствует (см. FN, I, pp. 1-4.). К несчастью, этот драгоценный документ был утрачен.

12 Родос был взят турками за год до этого, 12 декабря 1522 г.

13 Это был меньший корабль, на который сели 13 паломников, в числе которых был Филипп Хаген. Он вышел из Венеции 29 июня.

14 Этот корабль был больше по размерам и назывался Негрона. Принадлежал он Бенедетто Рагаццони. На нём и совершал своё путешествие св. Игнатий вместе с другими паломниками, среди которых был Петер Фюссли, автор дневника, упомянутого в прим. 12. Испанцев было четверо: св. Игнатий, один священник, имя которого осталось неизвестным, командор Ордена св. Иоанна; Диего Манес, и один его слуга. На нём плыл также новый губернатор Кипра, Никколо Дольфин. На Кипре, как сообщает чуть ниже св. Игнатий, паломники покинули Негрону и присоединились к своим товарищам на “паломническом” корабле.

15 Ныне Ларнака.

16 Интерпретация этого пассажа несколько затруднительна вследствие того, что в разных кодексах его пунктуация различна. Здесь мы следуем тексту N, который в целом следует считать лучшим из всех рукописей, почему он и был взят за основу в критическом издании “Автобиографии” в FN, I. Этот текст (как и большая часть других) даёт понять, что эти явления Христа св. Игнатию имели место после отплытия последнего с Кипра. Однако в тексте Ve (Рим, Библиотека Витгорио Эммануэле, mss. gesuit. 1372) стоит точка после слов “и это ему представлялось” (“y esto se Ie representaba”), из-за чего время, в которое происходили эти явления, становится неопределённым. В своём издании “Автобиографии” о. Ларраньяга (I, р. 218) остановился именно на таком чтении и на такой пунктуации. Однако, на наш взгляд, чтение кодекса Ve ставит нас перед значительными трудностями, поскольку при такой пунктуации слова “и это ему представлялось” (“у esto se Ie representaba”) оказываются попросту излишними. Тем не менее некоторые переводчики предпочитают именно этот вариант. Так, в переложении на современный испанский (Ларраин, р. 39) этот пассаж изложен следующим образом: “...будто бы из золота: так мне это представлялось. После отплытия с Кипра мы прибыли в Яффу”. Разделяющее значение точки в этом издании даже подчёркивается тем, что словами “После отплытия с Кипра” открывается новый абзац — К. де Д., А.К.

17 Гвардиан — настоятель францисканской обители или монастыря. Неизвестно, кто был тогда гвардианом монастыря на горе Сион. Эта должность, которую исполняли в течение трёх лет, давала тому, кто её занимал, юрисдикцию над всеми остальными францисканскими монастырями Святой Земли. 23 мая 1523 г., на Генеральном капитуле, проходившем в Бургосе, на эту должность был назначен Анджел Тасси из Феррары; однако достоверно известно, что в путь он отправился не ранее мая 1524 г. Дзенобио Мази из Флоренции, избранный на эту должность в 1517 г. и утверждённый в ней в 1518г., оставался в ней до 1520 г. С 1520 по 1523 г. её должен был занимать другой человек, имени которого мы не знаем; избран он был, несомненно, на Генеральном капитуле в 1521 г. Эти данные почерпнуты из труда Арсе, pp. 197-209.

18 Провинциалом, который как раз объезжал тогда территорию своей юрисдикции, был о. Маркое де Салодио. См. труд Арсе, упомянутый в предыдущем примечании. О путешествии св. Игнатия в Святую Землю см. также Бартина, pp. 55-74.

19 Возможно, это был тот самый рассказ о путешествии из Венеции в Иерусалим, ныне утраченный, о котором упоминалось в прим. 12.

20 “Подпоясанный христианин” (cristiano de la cintura): так назывались христиане-сирийцы, служившие в монастыре на горе Сион — несомненно, из-за особого кушака, которым они опоясывали свою рясу. Как известно, и при арабском владычестве, и позднее, в Османской империи, все христиане, жившие в мусульманских государствах, обязаны были носить пояс как знак принадлежности к иному вероисповеданию. — К. де Д., А.К.