СОБЕСЕДОВАНИЕ ПЕРВЫХ ОТЦОВ 1
1539. В продолжение трех месяцев.
Каким образом было установлено Общество
1. В конце поста, когда приблизился час расставания и мы должны были распрощаться и расстаться, а именно к этому были устремлены все наши помыслы: как можно скорее достичь той цели, какую мы себе поставили и о которой столь долго размышляли — и чего столь пламенно желали, — мы решили собираться в продолжение тех дней, что оставались до нашей разлуки, и обсуждать между собой смысл нашего призвания и правило жизни.
Мы совершили это несколько раз. Среди нас были французы, испанцы, савояры, кантабрийцы: наши мнения расходились относительно нашего устроения, и у всех нас был лишь один помысел и одно желание — “познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная” [Посл. к римлянам, гл. 12, ст. 2], соответственно сути нашего призвания; однако несколько разноречивых мнений было высказано относительно наиболее пригодных и действенных способов делания [124] как для нас, так и для нашего ближнего. Однако не стоит удивляться тому, что эти разноречивые мнения были высказаны среди нас — слабых, нестойких людей, ведь и сами апостолы, князья и “столпы” святой Церкви и прочие достигшие совершенства люди, с которыми мы не достойны сравниваться (даже в наименьшем), расходились во мнениях, а порой даже противоборствовали; они оставили писания, в которых содержатся разноречивые мнения. Итак, и у нас тоже были разноречивые мнения, и мы желали и старались обрести путь, свободный от каких-либо препятствий и, шествуя по нему, принести жертву всесожжения нашему Богу таким образом, чтобы наша самость уступила место его хвале, его чести и его славе. В конечном счете все вместе мы решили и постановили предаться — с большим, чем обычно, рвением — молитве, покаянию и богомыслию и со всей возможной тщательностью — все оставив — “возложить на Господа заботы наши” (Псалом 55, ст. 23); мы уповали на то, что Тот, Кто столь благ и щедр, не отказывает в благодати благоразумия не только всякому человеку, умоляющему Его в смирении и простоте сердца, но даже дает ее “всем просто и без упрека” (Посл. Иакова, гл. 1, ст. 5), не оставит нас и даже по милости Своей споспешествует нам “несравненно больше всего, чего мы просим или о чем помышляем” (Посл. к ефесянам, гл. 3, ст. 20).
2. Итак, мы начали прилагать все наши человеческие усилия и предлагать друг другу некоторые вопросы, которые требовали внимательного, осторожного и трезвого рассмотрения. Обычно на протяжении дня мы вникали в эти вопросы, богоразмышляли над ними и углублялись в них также и через нашу молитву. Вечером же каждый из нас раскрывал другим то, что ему казалось наиболее справедливым и подходящим, дабы все вместе мы пришли к некоему более надежному мнению, которое было рассмотрено и, благодаря наиболее убедительным доводам, одобрено наибольшим числом участвующих.
3. В первый вечер, когда мы собрались вместе, был предложен следующий вопрос; после того, как мы предложили и посвятили свои жизни и свои личности Господу нашему Христу и Его истинному и законному Наместнику на земле, будет ли духовно лучше, дабы он располагал нами и посылал нас туда, где, по Его рассуждению, мы принесем наибольший плод среди турок, индейцев, еретиков, среди любых других людей — неважно — верных или неверных; итак, духовно рассуждая, будет ли лучше сохранять между нами столь тесную и прочную связь, превращающую нас в единое тело, которое никакая физическая разлука, какой бы великой она ни была, не способна разъединить? Или же это принесет меньшую духовную пользу? Приведем [125] следующий пример: в ближайшем будущем Верховный Понтифик пошлет с миссией в Сьенну двух наших братьев; должны ли мы печься о тех, кто туда пойдет, как и они о нас, и оставаться в полном общении друг с другом, или же мы должны заботиться о них не больше, чем о тех, кто находится вне Общества?
В конце концов мы дали утвердительный ответ на это вопрошание: поскольку всемилостивый и всепрощающий Господь благоволил собрать и соединить нас — нас, столь слабых и вышедших из столь разных стран со столь различными культурами, мы не должны разрушать то, что Бог собрал и соединил, но скорее утверждать и укреплять —объединяясь в единое тело: мы будем заботиться друг о друге и общаться между собой ради вящего процветания душ тех, к кому мы направимся; ибо, по сравнению с разобщенными и разбросанными по разным местам силами, объединенные силы обладают большей крепостью и энергией для осуществления всякого трудного благого начинания. И тем не менее относительно всего сказанного и имеющего быть сказанным мы желаем, чтобы люди поняли, что мы ничего не утверждаем от себя и по собственному вдохновению, но только то, и чем бы оно ни было, что Бог положит нам на душу, а Апостольский престол утвердит и одобрит.
4. После того как был окончательно решен этот вопрос, возник новый более трудный вопрос, потребовавший не меньшего рассмотрения и не меньшей осторожности: принеся на всю жизнь обеты целомудрия и нестяжания перед лицом преподобнейшего легата его Святейшества, когда мы пребывали в Венеции, будет ли духовно лучше принести третий обет — послушания одному из нас, дабы мы смогли с большей чистотой, большей хвалой и более достойно исполнять во всем волю нашего Господа Бога и вместе с тем державную волю и повеления его Святейшества, которому мы предложили от всего сердца все нам принадлежащее: волю, ум, силы и так далее?
5. Решая этот вопрос, мы провели многие дни в непрестанной молитве и размышлениях, но ни к чему не пришли; поэтому мы начали, уповая на Господа, обсуждать между собой те или иные средства, способные лучше разрешить этот вопрос.
И прежде всего: духовно рассуждая, лучше ли всем удалиться в пустыню и оставаться там тридцать или сорок дней, предаваясь богомыслию, посту и покаянию, дабы Господь удовлетворил наши желания и внедрил в наши умы решение этого вопроса? Или же трое или четверо из нас, во имя всех, должны с той же целью удалиться в пустыню? Или же, если никто не должен уходить в пустынное место, можем ли мы, оставаясь в Риме, отвести половину дня исключительно нашему [126] делу, чтобы с большим удобством и более глубоко предаваться богомыслию, размышлению и молитве, а остаток дня посвятить нашим обычным служениям — проповеданию и исповеданию?
6. В конце концов, изучив и рассмотрев все эти возможности, мы решили оставаться в Риме, прежде всего по двум причинам. Во-первых, мы желали избежать толков и соблазнов в городе, среди людей, которые бы рассудили и подумали (ведь обычно людям свойственно судить легковесно), что мы сбежали, или что мы затеяли нечто новое, или что у нас нет ни твердости, ни постоянства в предпринятом нами деле. Во-вторых, мы не желали подвергать риску, в случае нашего отсутствия, то, что на наших глазах начало приносить преизобильный плод в исповедях, проповедях и прочих духовных служениях, плод столь изобильный, что, будь нас вчетверо больше, и то мы не смогли бы, как, впрочем и теперь, удовлетворить нуждам всех.
Вторая возможность, которую мы начали обсуждать, дабы найти путь к решению, заключалась в обращенном ко всем и каждому предложении внутренне подготовиться трояким образом.
Во-первых; каждый будет готовиться, [то есть] отдаваться молитве, покаянию и богомыслию, и постарается обрести “мир и радость во Святом Духе” во всем, что касается послушания, усиливаясь сделать все от него зависящее, чтобы более устремиться не к начальствованию, а к послушанию, при условии, что при этом будет воздаваться равная слава Богу и равное восхваление Его Величия.
Второй образ внутреннего приуготовления: ни один из членов братства не будет говорить об этом [речь здесь идет о послушании. Прим. ред.] с другими и ни у кого не будет узнавать о причинах выбора; таким образом позиция каждого не будет определяться убеждением другого, понуждающим или склоняющим скорее послушаться или же нет, или наоборот; и каждый будет искать лишь того, что откроется ему в молитве и богомыслии как духовно наиболее подходящее.
Третье: каждый будет смотреть на себя как на внешнего по отношению к нашему братству и не притязающего когда-либо быть принятым в него; таким образом и благодаря этому он, безусловно, не будет — под влиянием своих чувств — мыслить и рассуждать скорее так, а не иначе, но, будучи как бы внешним, он в полной свободе выскажет свое мнение относительно предложенного вопроса: послушаться или не послушаться; и наконец, он подтвердит и утвердит на основе собственного суждения то, что, по его мнению, послужит вящей славе Божьей и более надежно сохранит Братство. [127]
7. При таком внутреннем предрасположении, мы установили следующий порядок. На следующий день все мы соберемся, готовые изложить всевозможные возражения, всевозможные доводы против послушания, которые каждый из нас — в частном порядке — нашел благодаря размышлению, богомыслию и молитве.
По очереди каждый изложил то, что ему открылось. Один, например, сказал: создается впечатление, что слово “подвижничество” или “послушание” получает в народе христиан не тот прием, какой оно заслуживает, — по нашей вине и в силу наших грехов. Другой же сказал: если мы желаем жить в послушании, тогда, возможно, Верховный Понтифик принудит нас жить по иному, уже существующему и утвержденному, уставу; и тогда, из-за того что мы не получим возможности и поприща трудиться ради спасения душ, единственной цели, к какой мы стремимся после заботы о нашем собственном спасении, все наши желания окажутся тщетными, желания, которые, как нам кажется, были благословлены Господом Богом. Третий же сказал: если мы начнем послушаться кому-либо, тогда меньшее число людей войдет в наше братство для истовой работы на ниве Господней; к тому же истинных работников мало, а жатва весьма обильна, и многие (по слабости и нестойкости человеческой) ищут здесь “своего, а не того, что угодно Иисусу Христу” (Посл. к филиппийцам, гл. 2, ст. 21), а не полного самоуничижения. И четвертый, и пятый и так далее высказались по-иному, перечисляя возражения против послушания.
На другой день собеседование развивалось в противоположном направлении: были представлены все преимущества и блага послушания, которые каждый обрел в молитве и богомыслии; и каждый по очереди изложил то, о чем он размышлял, или приводя посылку к абсурду, или же прямо — через утверждение.
Например, один из нас привел нечто к абсурду и невозможности следующим образом: если нашему братству будет поручена некая задача для исполнения, без сладчайшего ига послушания, никто по-настоящему не возложит на себя тяжесть исполнения, сбросит свой груз на другого, что мы не раз испытали на опыте. И еще: если наше братство окажется без послушания, оно не сможет долго ни продержаться, ни сохраниться, что противоречит нашему изначальному намерению навечно сохранить наше Братство. Любое братство надежнее всего сохраняется послушанием; следовательно, оно представляется нам необходимым — прежде всего нам, принесшим обет постоянного нестяжания и неизменно и постоянно пребывающим в трудах земных и духовных, малоблагоприятствующих сохранению нашего Братства.
Другой, следуя путем утверждения, сказал: послушание лежит в основе героических поступков и добродетелей, даже в обычных обстоятельствах. Действительно, тот, кто поистине живет в послушании, в [128] полной мере готов исполнить то, что ему прикажут, идет ли речь о чем-то весьма трудном или же о том, что сопряжено со стыдом и насмешкой и делает нас “позорищем для мира” (1 Посл. к коринфянам, гл. 4, ст. 9); например, если меня заставят ходить по улицам и общественным местам обнаженным или в непривычных одеяниях; и даже если этого никогда не прикажут сделать, тот, кто вполне готов исполнить это, отвергнув собственное суждение и всю свою волю, неизменно будет причастен к геройству, а это еще более увеличит его заслугу. И еще: ничто так не сокрушает гордыню и высокомерие, как послушание; ибо гордыня превыше всего ставит свое собственное суждение и свою собственную волю и никому не уступает, “входя в великое и недосягаемое” (см. Псалом 131/130/, ст. 1); наоборот, послушание ведет сражение в противоположном смысле, ибо оно всегда следует суждению и воле другого, оно всему уступает и теснейшими узами связано со смирением — врагом гордыни. И еще: хотя мы предались в полное послушание Понтифику и Высшему пастырю, каждый из нас и все наше Братство, тем не менее он не сможет заниматься нашими личными обыденными делами; а если бы и смог, это ему не подобает.
8. Итак, на протяжении многих дней мы рассмотрели под разными углами зрения великое множество вопросов, касающихся решения проблемы, взвешивая и изучая наиболее весомые и действенные доводы, не оставляя наших обычных дел — молитву, богомыслие и размышление. В конце, по благопоспешествующей благодати Господа, мы вынесли решение — не большинством голосов, но и без того, чтобы хотя бы у одного из нас было противоположное мнение: для нас духовно более прилично и необходимо оказывать послушание одному из нас, дабы мы смогли лучше и точнее осуществить наши изначальные желания: во всем исполнять Божью волю; далее, обеспечить более надежное сохранение Братства; и наконец, смочь достойным образом позаботиться об исполнении всех тех частных дел, которые нам представятся, — как духовных, так и земных.
9. И сохраняя то же правило и тот же способ рассмотрения для изучения всего прочего, всякий раз подвергая исследованию противоположные точки зрения, мы углублялись в эти и другие вопросы на протяжении примерно трех месяцев — от начала поста и до праздника Иоанна Крестителя включительно. В этот день все было мирно закончено и завершено и согласие проникло в душу каждого из нас, хотя и не без множества бдений, молений и страданий душевных и телесных — прежде чем мы пришли к этому заключению и решению.
Комментарии
1. “Собеседование первых отцов” представляет собой один из ранних документов (1539), в которых содержатся сведения о создании будущего Общества Иисуса. В этом документе раскрывается исток жизни в послушании. Составленный Пьером Фавром, или Пьером Кодюром, документ не упоминает ни об Игнатии Лойоле, ни о его первых сотоварищах. Однако постоянное обращение к молитве, исполнение правил (“Духовных упражнений”), относящихся к выбору жизненной цели, личные и общественные побуждения, определившие принятие послушания как основу существования Общества Иисуса, настойчивость, породившая многообразные способы познания истинной воли Божьей, — все это свидетельствует о влиянии и духе Игнатия. После многих бдений, молений и колебаний у первых отцов возникла уверенность в том, что их встреча носит провиденциальный характер. Следуя основным линиям только что открытого ими Божьего замысла, они прониклись убежденностью в том, что необходимо оказывать послушание одному из братьев. Все это, как подчеркивает составитель текста, было “внушено нам Господом и одобрено и подтверждено Святым Престолом”. Для Игнатия верность Духу неразрывно сопряжена с верностью Церкви.
Текст воспроизведен по изданию: Собеседования первых отцов // Символ, № 26. 1991 © сетевая версия - Тhietmar. 2004