Начинается объяснение к третьей книге ¹ того же труда, того же декана, о котором сказано выше.

Итак, новый князь Бржетислав Младший, возрастов зрелый, а еще более зрелый по уму, по обычаю [чешской] земли, надлежащим богослужением достойно отпраздновал в городе Праге день своего покровителя — св. Вацлава; дал славный пир всем вельможам и комитам, и пир этот длился три дня. Он ознаменовал, насколько это было в его силах, новое княжение тем, что издал некоторые постановления в пользу церкви и принял некоторые меры в выгодах страны. Как и раньше, в годы своей молодости, Бржетислав возлагал все свои надежды на покровительство божье, так и теперь, в самом начале своего княжения, он радел о христианской религии. Он изгнал из своего королевства всех вещунов, волшебников и прорицателей, а также во многих местах выкорчевал и предал огню рощи, почтившиеся священными простым народом. Он объявил войну против суеверных [173] обрядов, которые соблюдались крестьянами, еще полуязычниками, по вторникам или средам на троицыной неделе, когда они, убивая животных у источников, приносили их в жертву злым духам. Он запретил погребения, совершаемые ими в лесу или в поле, и игры, которые, согласно языческому обычаю, они устраивали на перекрестках улиц и распутьях дорог, как бы для заклинания духов, и нечестивые шутки над мертвыми, когда, тщетно стараясь вь звать души [усопших], они надевали на лицо маски и пировали. Добрый князь [Бржетислав] уничтожил все эти гадкие обычаи и святотатственные затеи, дабы впредь им не было места в божьем народе. Так как князь чистосердечно и глубоко почитал единого и истинного бога, то и сам был угоден всем, исповедующим бога. Бржетислав замечательным князем был, как вождя его каждый воин любил; когда »'с оружьем решалось дело, он в бой, как рыцарь, бросался смело. Всякий раз, как он вторгался в Польшу, он возвращался оттуда с большой победой. В лето от рождества Христова 1093, своего же княжения первое, своими частыми вторжениями он настолько опустошил Польшу, что по эту сторону реки Одры, от града Речен до града Глотова, не осталось ни одного жителя, за исключением лишь [населения] града Немец ². Тем не менее [Бржетислав] не прекращал опустошения [Полыни] до тех пор, пока польский князь Владислав 3 не обратился к нему с покорной просьбой [прекратить вторжения] и нс уплатил всю дань до одного обола за прошлый и текущий год. В целом эта дань составляла 1000 гривен серебра и 60 гривен золота 4. Передав своему сыну Болеславу 5 города, относящиеся к Кладской области, князь Владислав поручил его князю Бржетиславу, подкрепив это рукопожатием и присягой в верности. Находясь в послушании у своего дяди, Болеслав мог мирно владеть областью, вверенной ему отцом. И князь Владислав принес присягу в том, что сам он за установленный мир будет ежегодно, в определенный срок, вносить дань, назначенную в свое время князем Бржетиславом: 500 гривен серебром и 30 гривен золотом. [174]

В лето от рождества Христова 1094. В то время, как император Генрих III ⁶ был занят имперскими делами в Лангобардии, епископы и князья Римской империи созвали во время поста общий сейм в городе Майнце. Князь Бржетислав послал на этот сейм епископов Козьму и Андрея, поручая их и вверяя уже часто упоминавшемуся пфальцграфу Рапоту. [Бржетислав] просил [Рапота] представить майнцскому архиепископу, чтобы он их посвятил в сан. Благодаря посредничеству [Рапота], после того, как он перед лицом архиепископа и всего сейма засвидетельствовал, что утвердил в городе Мантуе избрание Козьмы и Андрея со стороны императора, 12 марта они были посвящены, при одобрении всех епископов, майнцским архиепископом Ротардом ^6а.

В этом году была большая человеческая смертность, особенно в немецких областях. Koгда упомянутые епископы возвращались из Майнца и проходили через одну деревню под названием Амберк, они не смогли войти, чтобы послушать обедню, в приходскую церковь, расположенную за деревней, хотя она и была достаточно обширной. Весь пол церкви был устлан трупами, так что не оставалось свободного места, В городе Кагер ⁷ также не нашлось дома, в котором не было бы трех или четырех умерших. Пройдя далеко за город, мы переночевали в поле.

В том же году, в сентябре месяце, князь Бржетислав взял себе в жены некую женщину из Баварии, по имени Лукарда, сестру графа Альберта ⁸. В том же году, 27 сентября, по повелению того же князя, епископ Козьма освятил алтарь святого мученика Вита, так как сама церковь не была еще до конца построена. [175]

В лето от рождества Христова 1096. 14 апреля по приказу преславного князя чешского Бржетислава и достопочтенного епископа Козьмы была освящена церковь святых мучеников Вита, Вацлава и Адальберта. В том же году в народе началось такое возбуждение, такое религиозное рвение по причине похода в Иерусалим, что в немецких областях и особенно в восточной Франции в городах и деревнях осталось лишь очень немного жителей. Так как [участников похода] было много и они не могли идти все вместе по одной дороге, то некоторые из них стали проходить через нашу страну; проходившие нападали на евреев и с божьего соизволения крестили помимо их воли, тех же,. которые противились, убивали ⁹. Епископ Козьма, считавший насильственное крещение противоречащим предписаниям церковных законов и движимый справедливостью, попытался воспротивиться крещению евреев помимо их воли, но тщетно, так как не оказалось никого, кто бы ему помог. Ибо князь Бржетислав со всем своим войском в это время был в Польше и, разрушив польский град Брдо 10 на берегу реки Нисы 11, построил сильно укрепленный град, значительно ниже, по тон же реке, на высокой каменистой скале. Отсюда происходит название — Каменец ¹². Если несколько дней спустя евреи свергли иго Христово, презрели благодать крещения и спасительную силу христианской веры и вновь склонили свои шеи под иго Моисеева закона, то это следует приписать нерадению епископа и прелатов церкви. После того, как град Каменец был уже построен, князь Бржетислав, перед уходом оттуда, отозвал в сторону своего помощника и поверенного — Мутипу, сына Божея и, упрекнув его в оскорблениях, которые тот ему часто наносил, сказал: «Если бы не моя боязнь оскорбить бога, я, наверное, выколол бы тебе глаза, как [176] ты этого заслуживаешь, но я не хочу этого делать, ибо великий грех уничтожать то, что создал бог в человеке». [Бржетислав] отстранил Мутину от своего лица и руки и, приставив к нему только двух воинов, отправил его в Чехию, приказав забрать в казну все его имущество.

«О, израильское племя, о ты, порожденье негодных!
Мне князь повелел допросить вас: что ж вы бежите от чехов?
Зачем вы уменьшить хотите добро, что досталось вам даром?
Ведь это добро — оно наше: из вашего Ерусалима
Сюда ничего вы с собою — богатств никаких — не внесли.
По тридцать голов за монету ведь вас обложил Веспасьян ¹³, [177]
И вы от него разбежались, по белому свету пошли.
Как были вы нищими раньше, такими же впредь вы останьтесь.
А то, что крестили вас, что же? Князь в этом совсем не повинен.
То божье веление было, да будет свидетелем бог.

А если вы опять возвращаетесь к иудейству, так пусть епископ Козьма решает, что делать в таком случае». Так, от имени князя, заявил [коморник], и [воины, прибывшие с ним], тотчас же ворвались в дома [евреев], захватили сокровища и лучшие вещи, которые там нашли. Они ничего не оставили [евреям], кроме зерна, необходимого для жизни. О, сколько денег было отнято в тот день у несчастных евреев! Столько богатства не было вынесено и из горящей Трои на Эвбейский берег 14.

В том же году, 10 декабря, епископ Козьма отошел к Христу. Козьма был епископом смиренным, прямодушным, терпеливым и весьма милосердным; он кротко переносил несправедливости, которые ему кем-либо причинялись; к тем, кто признавал свою вину, он относился милостиво; он был покровителем бедных, всех вдов, сиротам на помощь прийти был готов, он немощных охотно посещал; с готовностью погребальный обряд совершал ¹⁵.

Князь Бржетислав, проявляя после смерти [епископ;) Козьмы] заботу о человеческих душах и считая, что ему дана от бога власть выбирать жениха для своей церкви, начал с тревогой и вниманием в душе своей молча думать о нравах своих священников, размышлять о жизни и поведении [178] отдельных из них, чтобы решить, кого из них лучше всего возвести в высокий сан епископа. И хотя [князь] сам знал, что представляет собой каждый из его священников, тем не менее он вспомнил изречение Соломона: «Делай все, сын мой, посоветовавшись» и, призвав к себе своего шурина Вигберта ¹⁶, человека умного и в подобных делах весьма опытного и осмотрительного, сказал ему: «Во времена моего отца, короля Вратислава, ты был всегда при его дворе первым среди его друзей. Ты изучил обычаи и жизнь чехов, ты знаешь и с внутренней и с внешней стороны не только светских людей, но и духовенство. Я хочу избрать епископа, руководствуясь твоим советом». На столь необычные слова этот герой ответил не менее своеобразно: «В то время, когда еще жил твой отец, совет мой имел значение, а теперь люди имеют [другой] нрав, они полагают, что сами стоят кое-чего, хотя они ничего собой не представляют. Они не любят ничьего совета, считаясь только с тем, что думают сами.

Вы же лучше меня знаете, что тот, кто берется советовать в столь святом деле на благо святой церкви, должен быть свободен от гнева и ненависти, состраданья и дружбы, ибо когда эти чувства руководят человеческой душой, человек может обмануться в своем суждении. Что же касается меня, то меня не связывают ни дружба, ни сострадание к кому-либо, во мне не горит ненависть, не пламенеет гнев. Ничто не мешает мне сказать вам, чего требует справедливость. Есть человек, он когда-то был капелланом твоего отца, а ныне является твоим. Ты его знаешь лучше, имя его Герман. На службе у короля он проявлял непоколебимое постоянство, тайну всегда хранил верно, обязанности посла исполнял точно. Сам он — добродетельный, рассудительный, смиренный и скромный. Он — не насильник, не честолюбив и не горд и очень образован, что является первой добродетелью для священника ¹⁷. Если полагаться на людское мнение, то его можно считать человеком добрым, совершенных качеств, если только не мешает то обстоятельство [179], что он чужеземец» 18. Тогда князь, удивляясь, что его мнение и мнение Вигберта совпадают, сказал: «Мое и твое сердце чувствуют одинаково. А то, что [Герман] чужеземец, так это даже будет полезнее для церкви: ему не будут мешать родственные узы, не будут обременять заботы о детях, толпа родственников не будет его разорять. Все что попадет к нему, откуда бы ни было, все это будет принадлежать его невесте и матери — церкви.

По желанию князя, точас же были созваны в граде Болеславе вельможи страны и настоятели церквей. При одобрении всего духовенства и народа Герман 19, имевший звание дьякона, был повышен в настоятели Болеславской церкви и против его воли возведен в еще более высокий сан — в епископы. Это избрание произошло в лето от рождества Христова 1099, 28 февраля.

Поскольку император Генрих III ²⁰ праздновал в этом году пасху в Регенсбурге, то было приказано, чтобы князь Бржетислав туда прибыл вместе со своим епископом. Отпраздновав пасху в городе Вышеграде, [Бржетислав] прибыл в Регенсбург на третий лень после отдания пасхи. Перед праздником он отправил дорогие подарки императору и вельможам, своим друзьям при дворе. Поэтому все они вышли за три мили навстречу [Бржетиславу] и проводили его в город с большим почетом. И при первой же его просьбе император подтвердил избрание чехов и вручил Герману перстень и епископский жезл. Своими просьбами [Бржетислав] добился также того, что император пожаловал знамя его брату Борживою, а всем чехам пришедшим заявил, что после смерти Бржетислава на чешский престол должен быть возведен его брат Борживой ²¹.[180]

В том же году князь Бржетислав прибыл с войском в Моравию и вновь отстроил там град Подивин, возвратив его во власть епископа Германа, которому град принадлежал раньше. Там же, в деревне Сливница [Бржетислав] отпраздновал троицын день. Затем он вышел в поле, которое называется Лучско ²², навстречу венгерскому королю Коломану ²³. Там оба вели переговоры о многом, стремясь соблюсти выгоды обеих сторон. Обменявшись между собой большими подарками, они возобновили старый союз дружбы и мира и подтвердили его присягой. Бржетислав просил архиепископа Серафима 24 посвятить [в священники] его избранника дьякона Германа. [Серафим], прибыв в свою столицу, в город Остригом, ко времени, когда происходит посвящение в духовные степени, 14 июня посвятил Германа в священники. В эту же степень он возвел также и меня, хотя я и не достоин того. Возвращаясь после состоявшейся встречи, князь разбил лагерь у города Брно, ибо был очень разгневан па сыновей своего дяди Конрада, Ольдржиха и Литольда, которые, бежав от лица его, заперлись в укрепленных городах и отправили к нему послов с извещением, что остальные города братья передают ему. Они сделали это из опасенья, что [князь] опустошит страну. Между тем князь Бржетислав разместил охрану в городах, которые были ему переданы, и, поручив их своему брату Борживою, вернулся в Чехию. Сыновья же Оттона, Святополк и Оттон, с матерью своей Евфимией, были весьма послушны и верны князю 25. В том же году, на рождество, князь Бржетислав пригласил своего родственника по сестре 26 на пир, который был устроен в городе Жатец. Там во время праздника, е согласия всех комитов Чехии, Болеслав был произведен в меченосцы своего дяди. Отправляя Болеслава после праздника домой, князь преподнес ему дары и постановил выплачивать ему за службу, в звании меченосца, ежегодно по 100 гривен серебра и 10 гривен золота из дани, которую вносил его отец Владислав.[181]

В том же году, по милости божьей, за заслуги святой мученицы Людмилы ²⁷, было явлено удивительное и достопамятное чудо. Мы хотим рассказать о нем вашей милости; как мы сами его видели. Госпожа аббатиса Виндельмут. набожная служительница бога, решила отстроить вновь церковь св. Петра 28, расположенную на земле того монастыря, который она возглавляла, ибо эта церковь была из-за ветхости совершенно разрушена. Когда аббатиса попросила епископа освятить [церковь] и по обычаю стала укладывать останки святых в ящик, то среди прочего госпожа дала епископу лоскут шириной в ладонь, который она взяла из одежды св. Людмилы; она просила положить его также в ящик среди останков святых. Тогда епископ, как бы в негодовании, сказал: «Помолчи, госпожа, о ее святости. Оставь старуху лежать в покое!» На это аббатиса сказала:

18 октября того же года Борживой, брат князя Бржетислава, устроив великолепный пир в граде Зноеме, взял в жены Гельпирку, сестру австрийского маркграфа Леопольда ²⁹. В те же дни Литольд, сын Конрада, с согласия Готфрида впущенный в град Ракоус ³⁰, наносил Борживою большой ущерб тем, что каждую ночь опустошал его деревни, пользуясь этим градом как убежищем. Князь Бржетислав, очень разгневанный, снова собрал войско и двинулся в Моравию, желая отомстить за ущерб, [нанесенный] брату. Но прежде он отправил послов к Готфриду и, ссылаясь на прежний договор дружбы, [потребовал], чтобы тот или немедленно прислал бы ему связанным Литольда, или немедленно бы изгнал его из свой крепости в тот же час. Когда Литольд об этом узнал, он обманом выпроводил стражу из града и завладел им сам со своими воинами. Тогда Готфрид вместе с послами, которые были к нему присланы, встретился с князем Бржетиславом у града Вранова ³¹ и перед всеми объявил Литольда изменником и врагом государства. Он просил князя оказать ему помощь в овладении градом, который был им Литольду по-дружески, полагаясь на слово, доверен. Не отказывая Готфриду в просьбе, князь двинул войско и осадил город; в течение шести недель [183] с величайшим напряжением, днем и ночью шла война. Она длилась до тех пор, пока в граде не усилился голод, который завоевывает сильные города. Благодаря этому Литольд был побежден; сломленный в бою, он выбрался тайне ночью [из града] и бежал один, оставив своих воинов; утром они сдались князю вместе с градом. Во время этого сражения, пронзенный стрелой, погиб Павлик, сын Маркварда 32, воспитатель Владислава 33. Погиб также Добеш, сын Лстимира, в то время, когда в свою очередь нес ночную стражу. Потеряв их обоих и вернув город Готфриду, князь-победитель вернулся со своими людьми в Чехию.

«Сыну моему отдайте мой рог и мое копье. Остальное я дать ему не могу, так как оно находится во власти бога». И на следующую ночь, 11 января, как только пропели петухи, окруженный священниками, [князь] как добрый подвижник господень преодолел одно естество человеческое, перейдя в другое его первоначало. И мы верим, что [князь], без сомнения, или уже обрел, или еще обретает небесный рай. Один из священников, следуя за дрогами до могилы князя, плача, повторял: «Душа Бржетислава, Saboath Adonay ³⁴, пусть живет, не зная смерти ³⁵, Бржетислав yskiros» ³⁶. Удивительно, но своим плачем он побуждал духовенство и народ к плачу, [185] и тот, кто плакал, хотел плакать еще больше. С великой скорбью князя похоронили на кладбище церкви св. Вацлава, снаружи перед воротами, слева, как он сам распорядился. Сестра князя, Людмила, преданная служительница бога, повелела соорудить здесь часовню с арочными сводами в честь святого апостола Фомы и распорядилась, чтобы в ней ежедневно служили обедню за умерших. Так как в народе тотчас же стала распространяться молва, что князь убит по навету Божея и Мутины ³⁷, которых князь в свое время изгнал из своей страны, то некоторые, как это бывает, стали сомневаться, кто более виновен: тот ли, кто подает совет, или тот, кто соглашается это сделать. В действительности виновниками являются оба, но больше виновен тот, кто толкает на убийство, ибо он и сам преступник и другого толкает на преступление. Поэтому Бржетислава убили вы, подавшие совет убить.

Тогда епископ и комиты поспешно отправили посла в Моравию к Борживою, чтобы он как можно скорее принял княжение над всей Чехией, которое в свое время даровал ему император. [Борживой] отправился поспешно и прибыл в самый день рождества. При всеобщем ликовании он был возведен на престол. Тогда исчезли совершенно следы Циллении 38, которые едва заметные оставались в Чехии, так как она, возненавидев страну, устремилась на небо. Ибо у чехов был такой порядок, что престол на княжестве должен всегда занимать тот среди князей, кто старше по возрасту ³⁹.

В том же году Ольдржих прибыл к императору в город Регенсбург и обратился к нему с просьбой вернуть ему чешское княжение, которое незаконно отнял у него младший брат Борживой ⁴⁰; при этом Ольдржих [давал] императору большие обещания. Император, приняв от него деньги, дал ему знаки княжеского достоинства и знамя, оставив, однако, на усмотрение чехов его избрание в князья. Тогда Ольдржих отправил [в Чехию] в качестве посла весьма красноречивого человека Неушу, сына Добржемила. [Ольдржих] обвинял своего брата Борживоя и бранил комитов, угрожая им; он говорил, что является старшим по возрасту, и, следуя действующему обычаю страны, требовал княжеского престола, незаконно отнятого у него младшим братом. Хотя он и был прав, однако напрасно хвататься за хвост, когда упустил рога. Так и Ольдржих слишком поздно начал думать об изгнании своего брата Борживоя, укрепившегося уже на престоле. Когда же Ольдржих из донесения своего посла узнал, что его брат престола не уступает и что комиты нс согласны с его мнением, то просьбами он смог добиться лишь того, что получил от императора разрешение напасть на страну, которая должна была стать его страной; вскоре в союз с ним вступили люди, предприимчивые в военных делах: комит Сигард из града Салы, его брат — фризенский епископ Ольдржих, а также Фридрих, свояк по сестре. [Князь Ольдржих] стал подстрекать их к войне, обещая им горы золота и уверяя, что на его стороне все старшие люди Чехии. Кроме этого, он призвал себе на помощь, откуда мог, много немцев, которые по своей глупости полагали, что в Чехии на улицах разложены и рассыпаны груды золота и серебра. Когда все они собрались вместе, Ольдржих вместе со своим братом Литольдом в августе месяце вступил в Чехию. Но предзнаменования были плохими. Ибо Борживой, собрав войско, вышел им навстречу и, разбив лагерь на двух холмах у града Малина ⁴¹, приготовился вступить с ними в сражение [187] на следующий день. Немцы же разбили лагерь недалеко от другого берега речки Визплише 42. Таким образом, оба поиска могли видеть одно другое. Когда [воины Ольдржиха] увидели, что все чехи заодно с князем Борживоем, они сказали ему: «Где же те, старшие люди Чехии, о которых ты говорил, что они твои единомышленники? Ты, наверно, вообразил это в своей голове, обманул нас и поставил нас перед большой опасностью». Они хотели вернуться, но не могли, так как той же дорогой, вслед за ними, шел Святополк со своим братом Оттоном, ведя с собой на помощь Борживою два отряда воинов. Что им было делать? Оказавшись а затруднительном положении, теснимые со всех сторон, они бросились под покровом ночи в постыдное бегство по весьма узкой тропинке, ведущей через лес в Габр ⁴³. Фризенский епископ оставил свою капеллу, а войско из-за трудностей пути побросало все вещи и вместе с ними всю поклажу. С наступлением утра подошли чехи и растащили добычу, оставленную врагом. В то время Борживой и Святополк находились в согласии и были единодушны; из-за чего возникло между ними несогласие, я скажу немного, возвращаясь к прошлым делам.

В лето от рождества Христова 1102. Польский князь Владислав имел двух сыновей. Один сын, от наложницы, носил имя Збигнев ⁴⁴, другой, от Юдифи, дочери короля Вратислава, — имя Болеслав 45. [Владислав] разделил пополам княжество между сыновьями; но всякое королевство, но словам господа, поделенное внутри, начинает приходить в запустение и дом валится на дом; и как два щенка, посаженные в один мешок, не могут жить вместе, так получилось и в этом случае. В лето от рождества Христова 1103, после того как отец умер, Збигнев тотчас же выступил с оружием против своего брата. Пообещав деньги князю Борживою, он привлек его к себе на помощь. Борживой немедленно выслал послов в Моравию, к Святополку; сойдясь [188] вместе, они разбили лагерь у града Речен. Узнав об этом. Болеслав послал своего воспитателя Скрбимира к Борживою; он просил того вспомнить, что они находятся в родстве. По сестре Юдифи, говорил Болеслав, Борживой приходится ему ближайшим родственником. Кроме того, [Болеслав] дал Борживою десять мешков, наполненных тысячью гривен. О, деньги! Деньги — это царь всякого зла, друг коварства, недруг верности. Они подавляют справедливость, они ниспровергают правый суд. Подкупленные ими советники князя Борживоя — Грабише и Противен — побудили князя нарушить обещанную Збигневу верность. Получив деньги, Борживой тотчас же вернулся домой. Так как Святополку он не дал ни одного обола, то тот в негодовании. как говорят, заявил: «Я потушу свой пожар разрушением».

В лето от рождества Христова 1104. В епископы Моравии был избран Ян ⁴⁶. В том же году Святополк послал в Чехию разведывателен несправедливости, доносчиков на правосудие, сеятелей раздора, людей, которые побуждают ко всяким плохим делам, [чтобы они]

Эти подосланные люди, обходя почти все города Чехии. стали одних подкупать деньгами, других — подарками, третьих — связывать обещаниями. Они хитростью склонили на сторону князя Святополка всех тех, о которых было известно, что они жадны до новостей, лишены чувства достоинства, изворотливы и духом непостоянны. После того. как все это было проделано, в лето от рождества Христова 1105, когда солнце находилось в 10-й части созвездия Весов. Святополк вступил со своим отрядом в Чехию. Навстречу ему вышли вероломные отряды, но некоторые из них остались ждать, чтобы встретить его и провести внутрь стен города Праги через открытые ворота; несколько раньше [189] в тот же день город занял князь Борживой. Он оставил в нем сильную стражу и, поручив его епископу Герману. сам отправился со своими людьми в Вышеград. И вот в это время с шестью прекрасно выстроенными отрядами ⁴⁷ в поле появился Святополк. Но так как навстречу ему никто от города не вышел, то он на короткое время остановился, будучи в неуверенности и сомнении. Перейдя затем у деревни Бубны 48 реку Влтаву, [воины Святополка] приблизились к городу. Они обнаружили ворота запертыми, а на стенах [увидели] противника, готового к сопротивлению. Одна служанка, оказавшаяся в это время на ограде, стала их стыдить. Тогда они вернулись той же дорогой и разбили свои палатки между двумя городами, на том месте, где по субботам происходит торг 49; они надеялись на то, что их единомышленники из обоих городов сбегутся в эту ночь к ним. Поскольку этого не произошло, Святополк собрал утром [своих воинов] и сказал им: «Хотя нет времени для длинных речей, тем не менее я кое-что скажу о своем деле, чтобы никто не подумал, что я боюсь смерти. Ведь только трус и малодушный человек дорожит несчастной жизнью и боится смерти. Для смелого же — смерть и бою приятнее чистого нектара. Ибо я решил так: или я завладею хлебом и высокой честью, или славной смертью паду в сражении. Вам же следует страшиться лишь той смерти, когда человек попадает в плен и ему свяжут за спиной руки и он станет потехой для врагов. Такой человек гибнет под топором, подобно волу, приносимому в жертву. Для тех, кто побежден, единственной отрадой и достойной памятью является такая победа врага, которая куплена им большой кровью». Сказав это, Святополк тотчас же отправился со своим войском в Моравию. При этом он сказал своему комиту Вацеку: «О, несчастная судьба! Она заставляет меня оставаться на земле, подобно сове. А мне казалось, что я, подобно проворному орлу, вознесусь к облакам». На это Вацек ответил: «Не унывай, господин мой, из-за той неудачи: тем скорее наступит счастливый исход. Ведь [190] и солнце начинает светить более ясно после дождевой тучи. Так уж все меняется в мире». Борживой со своими воинами преследовал уходящих, однако он не осмелился завязать сражение, хотя и имел в семь раз больше воинов. Он боялся измены со стороны своих [и того], что воины покинут его лагерь и перейдут во вражеское войско. Поэтому издали он следовал за уходящими, пока они не вступили в лес..

В лето от рождества Христова 1106. В то время как дьявол, этот изобретатель козней, сеял свои козни по миру» нашлись его сообщники среди немецких вельмож; они стали толкать сына императора, короля Генриха IV, на то, чтобы тот поднял оружие против своего отца ⁵⁰; [император], бежав с немногими своими воинами от сына и укрепившись в городе Регенсбурге, отправил послов к князю Борживою с просьбой прийти к нему на помощь с войском. Чехи прибыли без промедления и разбили лагерь недалеко от Регенсбурга, у реки Ржезны; на другом берегу этой реки наводился лагерь сына,[Генриха V]. Тогда те, которые делали вид, что они доброжелатели императора, начали ему изменять. Первым [это сделал] маркграф австрийский Леопольд; бежав ночью со своим отрядом, он вернулся на родину. Затем в лагерь короля Генриха Младшего перешли маркграфы Дюпольд и Беренгар 51. Тогда чехи, убедившись, что все их покидают, также под покровом ночи поспешно обратились в бегство. Увидав это, император оставил Регенсбург и через южную область, по дороге, ведущей в Нетолице 52, вступил в Чехию. Князь Борживой принял его с почетом и, как это пожелал сам император, выделил стражу для сопровождения его по Чехии в направлении Саксонии; стража соответствовала достоинству императора и сопровождала его вплоть до его зятя Вигберта. [Отсюда император} прошел через Саксонию и, перейдя Рейн, прибыл в Лютих 53. Спустя несколько дней, в Лютихе император простился и с жизнью и с империей. Это произошло 8 августа. [191]

Мы же, братья, еще ведь не воевали до крови; мы с вами еще не проложили из своих голов моста, по которому можно пройти к престолу, но мы его проложим, если судьба прикажет. Однако на крутую вершину славы не всегда восходят с помощью оружия, чаще — с помощью хитрости. Давайте же и мы с вами отложим оружие в сторону и обратимся к хитрости. Ведь именно таким способом аргеи ⁵⁴ на десятом году овладели Троей. Ведь и Пруденций говорит в «Психомахии» ⁵⁵:

В Чехию немедленно был послан второй, сказал бы л. обманщик Синон, внук Гапаты: он был изощрен в различного рода коварных делах, был готов к различному исходу дела и не боялся смерти; ему хорошо подходило прозвище мужественный, так как он и вправду действовал мужественно. И подобно тому, как некогда Синон с вооруженными греками, спрятанными в коне, благодаря своей хитрости, вошел в стены Трои, так, благодаря лживым выдумкам этого человека, побежденная Чехия открылась князю Святополку ⁵⁶. Посланный, придя к князю Борживою, преклонил колени и оросил ноги князя своими притворными слезами; когда, наконец, ему было велено встать, он сказал: «О, я несчастный! [192]

Соседние народы удивились этому новому, прежде небывалому событию в Чехии; они предрекали легкомысленным чехам еще худшее в будущем. Венгры, эти предвестники несчастья, и польские оборванцы с необрезанными губами 57 пыли рады [чешским событиям]. Ибо в то время, как чешские князья причиняли друг другу беспокойство, они пользовались миром. Многие из комитов, которых Борживой произвел в комиты из выскочек 58, сопровождали его и отправились с ним в Польшу. Увидев происходящее, последовал за братом в Польшу и Собеслав, третий по рождению после Борживоя, юноша весьма способный. В это время в Саксонии как раз оказался король Генрих IV 59. К нему поспешил Борживой с жалобой на полученную обидy. Он обещал [Генриху] много золота и серебра 60, если тот вернет ему несправедливо отнятое Чешское княжество. Король, не медля, послал одного из своих вельмож и через него передал Святополку такой краткий приказ: «Именем короны, что на голове моей, я приказываю и предписываю тебе без промедления явиться ко мне; если ты замешкаешься, то, уверяю тебя, я не замедлю ради вынесения справедливого приговора навестить тебя и твою Прагу». Святополк, быстро собрав войско, подошел к самому входу в лес, что у града Хлумец. Собрав здесь вельмож и правителей и поставив во главе их своего брата Оттона, он сказал: «С опасностью для жизни я отправляюсь один и выведаю намерения короля. А вы выжидайте здесь сомнительного исхода событий. Пусть всемогущий бог напутствует вас в ваших действиях». Взяв с собой нескольких своих людей, он неосмотрительно пошел, чтобы броситься в расставленную западню. О, сколь неразумен был он в своей мудрости, сколь смел в своей смелости! Он направился [к королю], не подозревая, что может сделать король, подкупленный золотом и алчный, как дьявол. [194]

Как только Святополк пришел, король приказал без всякого суда заключить его под стражу; призвав тех, которые пришли [со Святополком], [король] передал им князя Борживоя, поручив отвести его в город Прагу и возвести там опять на княжеский престол. Когда эти люди возвращались, то на третий день пути они разбили лагерь у крепости Донин 61. Услышав об этом, Оттон сказал своим:

Епископ Герман, человек рассудительный и справедливый, оказавшись среди всех этих событий, связанных с обоими князьями, как между Сциллой и Харибдой ⁶², отправился к своему другу Отгону, епископу Бамбергскои церкви ⁶³, чтобы не показалось, что он следует за той и за другой из этих неверных сторон. Тем временем Борживой, хотя и не получил, чего хотел, однако выплатил королю обещанные деньги. Поскольку все мы бываем или великими, или ничтожными в зависимости от того, как складываются обстоятельства, то и Святополк, хотя он и был князем с большим именем, оказавшись под стражей, вынужден был подчиняться любому ничтожному человеку и терпеть унижение от людей менее достойных.

Сколько раз он через придворных пытался отвратить от себя гнев короля! Но поскольку напрасно стучаться пустой [195] рукой в двери короля и поскольку смазанная рука может сокрушить даже алмаз, то и Святополк пообещал королю 10 тысяч гривен серебра. Ах! Что не даст человек, если меч занесен над его головой? Кто не отдаст всего, что имеет, оказавшись в затруднительном положении? Да, если бы король потребовал от него даже 100 тысяч гривен, то разве не было бы глупостью не пообещать взамен своей жизни даже горы золота? Поэтому, получив от Святополка присягу в верности, король отпустил его, послав с ним одного из своих слуг, чтобы тот получил указанные деньги. Прибыв в Прагу, Святополк тотчас же обобрал святые храмы, отнял украшения у женщин и собрал все, что блестело в Чехии золотом и серебром; тем не менее он с трудом собрал 7 тысяч гривен 64. Взамен же остальных денег он дал королю заложника — своего брата Оттона. Также и прибывший епископ Герман дал князю из доходов [своей] церкви 70 гривен чистого золота; кроме того, за 500 гривен серебра отдано было в залог евреям в Регенсбурге пять принадлежавших этой же церкви облачений с каймой. Поистине, не было ни аббата, ни настоятеля церкви, ни священника, ни светского лица, ни еврея, или торговца, или менялы, ни даже бедняка, играющего на цитре, кто охотно не дал бы князю что-либо из своих запасов. Тем не менее несколько дней спустя Оттон бежал с королевского двора и вернулся к своему брату; это очень не понравилось королю.

Пять месяцев спустя король Генрих ⁶⁵ послал за младенцем [196] и, приняв его из святого источника крещения, назвал его своим именем — Генрихом 66. Отправив младенца обратно к отцу, Генрих простил своему куму Святополку остальные деньги, а именно три тысячи гривен и предупредил его, чтобы тот готовился к походу совместно с ним против жестоких венгров: по просьбе некоторых немцев он решил отправиться [в Венгрию], чтобы отомстить за смерть иерусалимских паломников ⁶⁷, которых народ этот [венгры], по причине своей жестокости, одних мечом уничтожил, других же обратил в рабство. Еще в сентябре месяце, в то время как князь Святополк вместе с королем [Генрихом] находились в Венгрии, близ города Пресбурга, Борживой совместно с поляками вторгся в Чехию. Вацек и Мутина с их сторожевыми отрядами были изгнаны из крепости, расположенной у польской границы. Ибо, уезжая из Чехии, Святополк поручил всю заботу о своей стране этим двум людям, а чтобы они взяли на себя попечение о Чехии, он поставил их над всеми. Вацек, видя, что его соратник Мутина и сражается вяло и не оказывает мужественного сопротивления врагам при обороне крепости, заключил из этого, что Борживой напал на Чехию по уговору с Мутипой. И он тайно отправил одного из своих войной к князю Свягополку известить его обо всем этом. Вместе с тем другого воина, обучив его искусству обманывать, он отправил в лагерь Борживоя. Этот воин, готовый и к тому, чтобы

Прибыв в град Врацлав ⁶⁸, [Святополк] па рассвете следующего дня созвал на совет всех вельмож. Когда все были в сборе, вошел Святополк. Он был подобен выпущенному из клетки льву, который, выйдя с рычанием на арену, с взъерошенной гривой высматривает добычу. Усевшись посреди на скамью, возле печи, весь пылая гневом, подобно этой печи, после того как ее семь раз подряд разжигали, Святополк, окинув взглядом всех и остановив свой мрачный взор на Мутине, сказал с негодованием:

о, негодные Вршовцы, внутренние недруги нашего рода! Разве я забуду когда-нибудь о том, что сделали вы с моим прадедом Яромиром на горе Велиз 69 себе на потеху, нам на вечный позор. Разве я забуду о том, как ты и твой брат Божей, прибегнув к подлому обману, убили моего брата Бржетислава ⁷⁰, подобного яркому светилу среди всех князей? В чем вина брата моего, Борживоя, который княжил под вашей властью и угождал вам во всем подобно вашему рабу? А вы вследствие своей врожденной гордости не подчинились скромному князю и своими обычными уловками понуждали меня до тех пор, пока, вняв вашим коварным советам, греша против своего брата, Борживоя, я не совершил большого преступления ;и не лишил его престола. И это —

Послушайте-ка еще раз, о мои вельможи, что натворил этот сын беспокойства и вождь всякого нечестия — Мутина, этот человек, которого я сам, отправляясь с вами в поход, оставил вместо себя главой страны. Прикидываясь порядочным человеком и делая вид, что идет на охоту, он не побоялся отправиться ночью и град Свин 71, что в Польше, я просить там совета у своего дяди Немоя, как лишить меня престола». Поднялся беспорядочный ропот; выражая свое сочувствие, все начали еще больше воспламенять князя, и без того уже охваченного гневом. Тогда князь незаметно подал знак стоявшему рядом и знавшему его намерения палачу, а сам вышел. Палач тотчас же бросился на Мутину, не ожидавшего ничего подобного. О, сколь удивительна была выносливость этого комита. После двух ударов он и не качнулся и испустил дух лишь после третьего, когда хотел подняться. В тот же час и в том же месте были схвачены Внислав, Домаша и двое сыновей Мутины. Один только Неуша, происходивший из другого рода, но тем не менее очень близкий Мутине, видя, что происходит, попытался бежать; достигнув рощи, он уже почти скрылся за городом, [199] однако его выдала красная одежда. Его тут же схватили, и он был ослеплен и лишен чести.

Как это часто бывает, что кровожадный волк, ворвавшись в овчарню, свирепствует и умерщвляет овец и не успокаивается в своем неистовстве и не перестает убивать, пока не истребит всех, так и Святополк, как только запятнал себя убийством одного человека, в ярости отдал приказ, чтобы род тот с земли весь стереть, дело же тотчас начать и на возраст людей не смотреть. Обращаясь к толпе комитов, он сказал: «Кто приказ мой исполнит, тот груду злата с собой унесет, кто же убьет Божея и его сына, тот получит в сто раз больше и завладеет их наследством». Не вылетают так быстро ветры из горы, в которой они заключены, когда по ней ударяет трезубцем бог их Эол 72, как мгновенно взлетели на коней рыцари Вакула, Герман, Краса и многие другие. Как на крыльях полетели они, неся гибель Божею и его сыну; остальные разбежались по стране в поисках [людей из рода Мутины], стремясь истребить их всех.

Меч, кровью сына покрытый, горло отца поразил.

Совершив набег, как это обычно делают при завоевании городов, они награбили много добра. Как говорит Катон —

Гибнет мгновенно богатство, что так собиралося долго ⁷³.

Ибо из всего большого богатства не осталось даже лоскута, которым можно было бы покрыть тела убитых: без гроба и без погребального обряда Божея и сына его Боржута, как животных, нагими бросили в ров. Все это произошло 27 октября.

Сколько людей из этого рода было предано смерти, мне узнать не удалось, так как их убивали в течение не одного дня и не в одном месте.

Одних привели на торжище и, как глупых животных, убили, другим на горе Петржин головы отрубили, те погибли в домах, пали на улицах эти; что мне рассказывать вам о том, как погибли Мутины [дети]. К этой погибели страшной их злая судьба привела, и смерть их была так ужасна и так печальна была. А ведь это были одаренные мальчики, лицом приятные, видом любезные, ловкий мастер не смог бы сделать их изображения из слоновой кости, как живописец не сумел бы нарисовать их на стене. Несчастных, я видел, мальчишек на торг за власы волокли; родителей звали, кричали — «О мама, о мама!» — они. Палач между тем их под мышкой держал рукою своей и, как поросятам визжащим, отрезал головки детей.

Бросились все наутек, чтобы не зреть палача.

Остальные из этого рода, те, что остались в живых, спаслись бегством: одни бежали в Польшу, другие в Венгрию. Я мог бы много рассказать об их истреблении и о том, как оставшиеся в живых разбрелись [по разным странам].

Чтобы не показалось, что я повествовал трагедию, завершив ее печальные строки, я вернусь теперь к своей хронике, от которой несколько отошел. [201]

25

Случилось так, что вскоре после того, как король Генрих снял осаду с города Пресбурга и стал двигаться домой, венгерский король Коломан вторгся в Моравию. Желая отомстить за обиды, нанесенные ему Святополком, он стал опустошать эту страну. Ибо, когда король Генрих во всеоружии. со всех сторон осаждал город Пресбург, упомянутый князь со своими чехами сжег все, что было по эту сторону реки Ваг ⁷⁴: от Тренчина до того места, где река Bar впадает в Дунай; захватывая нередко лазутчиков, которых засылал венгерский король, [чешский] князь приказывал отрезать им носы и выкалывать глаза. В один день венгерский король отобрал из своих воинов более тысячи человек и приказал им из засады или захватить щитников, идущих за фуражом, или ночью напасть на неосторожных немцев. Князь Святополк, узнав ранее о том, где они скрываются в болоте, сам внезапно напал на них и переловил их всех до одного, как рыб на закинутую приманку. Некоторых из пойманных он приказал убить, других повесил и лишь немногим даровал жизнь, получив за это большой выкуп. Узнав о том, что король Коломан в ответ па такие его поступки по отношению к венграм вторгся в Моравию, князь Святополк немедленно соединил оба войска — из Чехии и из Моравии — и темной ночью поспешно выступил через лес, стремясь тайно подкрасться к неприятелю и сразиться с ним на следующий день. И удивительное дело, именно князя, с которым быстро передвигалось столько тысяч воинов, именно его, в зрачок глаза ударила обломанная ветка; к несчастью, она торчала на пути и так сильно поразила князя, что сучок ее с трудом вынули вместе с глазом; князя подняли полуживым, а само войско печальным вернулось домой. Было это 1 ноября. [202]

26

В лето от рождества Христова 1109. 14 февраля ударил сильный мороз, и все реки замерзли. В этот день князь Святополк, оправившийся от своей раны в глаз, опять собрав войско, непрерывно двигаясь в течение трех дней и трех ночей, неожиданно появился со своим войском перед градом Нитра ⁷⁵ в то время, когда этого никто не предвидел. И он ворвался бы в город, если бы караульные, всегда стоявшие там на страже, не успели закрыть ворота. После того, как подградье было ограблено и сожжено, воины Святополка стали отходить; навстречу им тянулись толпы беглецов, на повозках и лошадях направлявшихся к городу. [Войско Святополка], собрав их всех, как снопы в поле, предало огню их деревни; опустошив всю эту область, захватив громадную добычу в виде скота и другого добра, — войско, ликуя, вернулось домой ⁷⁶.

27

В том же году благороднейший король Генрих, все еще не остыв от гнева и негодования против польского князя Болеслава и помня об обещании, данном у города Пресбурга ⁷⁷ своему куму Святополку, как мы выше говорили, отправился в поход через Саксонию; он вел с собой баварцев вместе со швабами, восточными франками и теми, кто живет по Рейну у города Кельна ⁷⁸, вплоть до западной границы его империи; здесь были и саксы, что тверже скалы и владеют длинными копьями. В сентябре месяце, после того как к Генриху присоединились также чехи, он вошел в Польшу; обложив осадой первый же град по пути, Глогов, Генрих опустошил страну по обеим сторонам реки Одры: от названного города до крепости Речен. После этого Генрих с большой добычей опять вернулся в лагерь. Решив, что назавтра он отпустит Святополка и его войско, Генрих провел с ним весь день, до ночи, занимаясь делами [203] королевства. Между тем в лагере был некий смелейший из смелых воин; как потом нам рассказали, он был послам Яном, сыном Честа из рода Вршовцев, готовый

Иль славы достигнуть великой, большие деяния свершая,
Иль при погибели князя с жизнью расстаться своей.

Встав под ветвистым буком у дороги, ведущей к королевскому двору, [этот воин] стал поджидать возвращения князя из королевского дворца. Когда, в первых сумерках ночи он увидел князя, окруженного большим отрядом сопровождавших его воинов, он вскочил на коня и, смешавшись на короткое время с толпой сопровождавших князя, изо всех сил метнул копье в спину князя между лопатками, и

Смертельным ударом пронзил горячее сердце его.

И не успел князь коснуться земли, как испустил дух.

В день девятый октябрьских календ князь погиб от руки злого Вршовца;
С плачем воинство князя его тело к себе принесло;
Раздалися тогда восклицанья, слышны были глухие рыданья,
Ночь напролет беспокойство в лагере сильно росло.

Люди сновали туда и сюда, расходились и сходились вновь; это длилось до тех пор, пока не прибыл Пурхард, посланный королем, и не успокоил с трудом волненье народа. Утром прибыл король, чтобы оплакать своего кума. Он предоставил всем присутствующим чехам избрать себе в князья того из сыновей князя, которого они хотят. Тогда Вацек, весьма опечаленный, со слезами стал умолять [короля] назначить им в князья Оттона ⁷⁹, брата убитого князя. Король это тотчас одобрил, а несмышленый народ прокричал трижды на весь лагерь «Kyrie eleison». Тотчас же Детришек, сын Бузы, с ведома немногих уехал на повозке и на четвертый день, на рассвете, привез Оттона в Прагу. [204]

Именно его Вацек и все, кто был из Моравии, стремились возвести на княжеский престол. Однако поскольку они пытались осуществить это без согласия чехов и епископа, то они обманулись в своих безрассудных ожиданиях: среди собрания была громко прочитана присяга, данная в свое время. Ибо, когда возводили на княжеский престол Святополка, то все чехи дали присягу, что после его смерти на престол будет поставлен Владислав ⁸⁰, если он переживет Святополка.

28

Во время этого волнения народа верх одержали, благодаря своей предусмотрительности, епископ Герман и комит Фабиан, стоявший во главе Вышеграда. Оба они превосходили остальных своим достоинством и мудростью. Все свои усилия они направили на то, чтобы и присяга была не нарушена и чтобы княжеские права получил Владислав, стремившийся к этому с общего согласия, и Владислав был возведен на княжеский престол, когда солнце находилось в девятой части созвездия Весов. О доблестях и славе [Владислава], мне кажется, пока он жив, следует умолчать, из опасения превратиться в низкого льстеца или, если мы мало напишем о заслугах князя, навлечь на себя обвинение в том, что мы умаляем его достоинства. Поэтому некто говорит в назидание:

«Князя тогда лишь воспой, когда он уйдет на покой».

Как только Борживой узнал, что его младший брат Владислав после смерти Святополка завладел княжеским престолом, он немедленно оставил Польшу и прибыл в Сербию, к своему свояку Вигберту. Полагаясь на его совет и помощь и надеясь на поддержку, обещанную некоторыми вероломными людьми из числа наших, Борживой в канун рождества, рано утром, не встретив никакого сопротивления, вошел в город Прагу. Увы, его приход лишил многих людей денег и принес им гибель. [205]

29

От столь неожиданного оборота дел горожане пришли в большое замешательство и беспокойство и не знали, чьей стороны надо держаться, когда судьба столь превратна. Многие, участь которых была более счастливой,

В граде имущество бросив, вместе с родными своими
Бегством спаслись, не зная, в чей надо им следовать стан.

А многие, жаждавшие переворота, были рады происходящему, издевались над теми, кто спасался бегством, и раскрадывали их имущество по дозволению князя Борживоя. Сам епископ Герман был настигнут в своем дворце и взят под стражу, как это делают с захваченным врагом; ведь схватившие его знали, что он охотно бы убежал, если бы мог это сделать. Фабиан, правитель города Вышеграда, также не знал, как себя держать среди возмущенного народа, и,

Предпочитая не видеть несчастья, а издали слышать о бедах,
Город решил он покинуть, что был под защитой его.
Об общих делах размышляя, к которым имел отношенье,
Он жалобу, Прагу бросая, такую печально изрек:
«Мне Чехию жаль; не обширна, правителей многих имеет;
Кто многим подвластен владыкам, доступен становится всем,
Кто вышел из знатного рода иль просто родился мужчиной;
Господчиков двадцать подобных я знаю средь князей ее ⁸¹.
Об этом так метко когда-то поведал Лукан , как известно:

Великая власть господину не так тяжела, как народу, [206]

Который ведь тяжко страдает от княжеских глупых затей» 82.

Сказав все это, Фабиан, как сказано выше, покинул город Вышеград; оставаясь по соседству с городом, в деревнях, он пребывал в нерешительности при такой изменчивости судьбы.

Молний быстрее и ветра, стремительно мчалась молва,
Слухами разными грады наполнила быстро она,
В смятенье пришел весь народ наш, в смятенье пришла вся страна.

Многие, не обладавшие добродетелями, были рады новым событиям; они шныряли по деревням туда и сюда и, опустошая их, выжидали исхода происходящего. Те же, кто духом был сильнее, чья вера была крепче, направились на княжеский двор в город Прагу. Что же должны были они делать? Не сомневаясь, они бросались в открытую яму и волей-неволей связывали себя с неверной судьбой князя Борживоя. А тот милостиво связал их клятвой и многими обещаниями. И, поручив их комиту Грабише, Борживой в тот же день вместе с другими отправился в город Вышеград, стены которого были более надежны. Оттуда он пошел в Прагу, и утром, в самый праздник, в первом часу был встречен там большой процессией духовенства. Прослушав обедню, князь опять вернулся в город [Вышеград].

30

В ту же ночь Оттон, брат Святополка, и комит Вацек с тремя отрядами воинов прибыли из града Градец ⁸³ и разбили лагерь у речки Рокитницы. Утром они приблизились к городу Вышеграду и на всех дорогах поставили дозоры, так что никто не мог ни выйти из города, ни войти в него на помощь Борживою. Еще до этого князь Владислав решил праздновать рождество в упомянутом граде Градце. Но поскольку он должен был, по приглашению короля Генриха, [207] присутствовать в отдание рождества на королевском сейме в Регенсбурге, то он поручил комиту Вацеку как можно старательнее подготовить пир для Оттона, поскольку он был приглашен на праздник. Сам [Владислав], согласно распоряжению короля, поспешил в город Плзень, где вместе с остальными комитами пробыл два дня праздников; на третий же день, когда стало известно о том, что происходило в Праге, он пренебрег распоряжением короля и вместе с теми, кто был с ним при дворе, в день святого апостола и евангелиста Иоанна выехал в Прагу. Прибыв под стены города, он нашел ворота запертыми.

Видя, что там с ним готовы оружием сразиться,
Он к тому, что на страже стоял, решил тогда обратиться:

«Я пришел к вам с миром, — сказал он. — Взгляните на меня, откройте двери своему господину!» Так как на эти слова князя никто не ответил, то он, разгневавшись и пригрозив этим людям, пустился в путь через бурный поток Брусницу. Взойдя на вершину холма, он издали увидел в поле длинный ряд вооруженных людей во главе с Вацлавом, сыном Вигберта, пришедших на помощь Борживою. Владислав послал одного из своих вельмож разведать, пришли ли эти люди с миром или с враждою. Когда же через посла обе стороны узнали друг о друге, то упомянутый юноша испугался и отпрянул, как если бы он наступил на большую змею, спрятавшуюся в кустах. Созвав своих людей в одну толпу, он сказал им: «Бегство для нас невозможно, а известно, что навстречу опасностям битвы мы идем неохотно. Поэтому старайтесь лишь о том, чтобы эта битва не осталась для них безнаказанной». Как только он это сказал, [его воины] развернули знамя и криком стали призывать себе в помощь деву Марию. Князь же, по присущему ему благородству, всегда ненавидел внутренние войны. Поэтому, обращая мало внимания на их крики и на них самих, он хотел избежать их. [208]

31

Сколько ударов там меч этот сейчас нанесет».

Сказав это, [князь] схватил щит и первым выбежал далеко из строя и первым появился во вражеском стане. И подобно тому, как свора собак окружает ощетинившегося кабана, так враги окружили князя. [Тем не менее] он, одних давя, других повергая,

Все человеческой кровью тело свое обагрив

и потеряв при этом только одного комита — Вацека, вернулся победителем в свои лагерь, расположившийся уже под городом Вышеградом. Громкий крик радости раздался в лагере, когда князь невредимым вернулся с поля боя. А сын Вигберта, как змея, которую пастух разбивает своим посохом пополам, а она, подняв голову и теряя хвост, с трудом уползает, так и упомянутый юноша, потеряв некоторых из своих убитыми, других же имея тяжело раненными,

К стенам он Праги высоким с сердцем печальным пришел.

И как бы в предзнаменование, сколько ни было раненых — все они умерли. Но что же нас удивляет, если из-за одного злодеяния сыновей Пелопа солнце скрылось и перестало светить над городом Аргосом ⁸⁴. А ведь между чешскими соседними городами ⁸⁵ совершены были еще худшие [209] злодеяния. Известнo, что во время внутренней войны происходят гораздо более жестокие дела, когда сын идет войнoй на отца, а отец вызывает на поединок сына; один вызывает на бой брата, а другой вяжет брата, как будто он схватил врага, и отнимает у него все; один убивает своего родственника, а другой умерщвляет друга, как врага; повсюду творятся гнусные дела и свершаются бесчеловечные преступления. О, Иисусе, преблагий господи! Сколь терпелив ты по отношению к человеку, как терпеливо выжидаешь ты той поры, когда уже никого не надо будет карать за его поступки.

32

Между тем князь Владислав уже давно послал комитов Германа и Сезему к королю Генриху, который в то время как раз праздновал рождество в городе Бамберге. Пообещав [королю] 500 гривен серебром ⁸⁶, [Владислав] обратился к нему с покорной просьбой: он просил, чтобы король соизволил сам или через своих послов вернуть ему княжество, отнятое у него братом Борживоем по подстрекательству Вигберта. Король, хотя и был в то время очень разгневай на Вигберта, однако воспылал страстью к обещанным деньгам. Он немедленно созвал войско и в начале 1110 года от рождества Христова, 1 января, вторгся в Чехию. Выслав вперед двух своих маркграфов — Дюпольда и Беренгара; король поручил им известить Борживоя, чтобы по заключении мира Борживой, его брат Владислав, епископ Герман и сын Вигберта, а равным образом и другие старейшие Чехии прибыли к нему в подворье епископа, в деревню Рокицаны. Как только они по приказу короля туда прибыли, и Борживой и сын Вигберта без всякого разбирательства были схвачены. Что до епископа, то его дело было признано правым, поскольку рука короля была смазана золотом. После этого, по приказу князя Владислава, одних из сторонников Борживоя лишили зрения и состояния, [210] а других — только имущества. Остальные, кому удалось уйти от этого бедствия, бежали в Польшу к Собеславу ⁸⁷, сыну короля [Вратислава]. Среди [упомянутых ранее] схваченным оказался Ян, о котором говорилось выше, сын Честа из рода Вршовцев ⁸⁸. По приказу Вацека ему выкололи глаза и отрезали нос. Во время того же мятежа схвачен был также Прживитан ⁸⁹, которого считали за старшего в городе Праге; ему на спину привязали большую паршивую собаку, напоенную вчерашним испорченным хмелем, и, схватив за бороду, трижды провели вокруг торга, а собака тем временем заливалась лаем и пачкала своего носильщика ⁹⁰. Глашатай кричал: «Такую честь окажут всякому, кто нарушит верность, обещанную князю Владиславу!» После того, как на глазах всего торга Прживитану на плахе отрезали бороду, его отправили в изгнание в Польшу.

33

Тем не менее не было недостатка в людях неверных и в тех, кто сеет раздоры; именно они посеяли шипы несогласия между братьями ⁹¹ Владиславом и Оттоном, которые до этого были единодушны, а теперь каждый из них стал опасаться козней со стороны другого. Поэтому Оттон, которого брат пригласил к себе, побоялся прибыть к нему на пасху. Лишь после третьего приглашения, 1 мая, Оттон прибыл под защитой своих воинов к своему брату Владиславу в назначенное место, в деревню, которая называется Тынец на холмах ⁹². После того, как они там весь день вели переговоры о разных делах и обменялись присягой, между ними наступило, казалось, примирение. Так как тот же Оттон отнял у нас право торга в деревне Секиржкостел, то я был послан от братии с жалобой на это, ибо это право ради спасения своих душ пожаловали в вечное владение нам, служителям бога и св. Вацлава, отец и мать [князя] ⁹³. Перед лицом князя и его комитов я пожаловался на то, что [211] [Оттон] гасит свечу, зажженную его родителями, — пламя, которое сам должен поддерживать. В ответ он сказал:

«Свечу своих родителей я не гашу, но я не желаю оставлять во власти епископа то, что, как мне известно, было пожаловано только вам. А теперь я возвращаю это право торга не епископу, не кому-либо другому, а именно вам, находящимся в услужении у бога и св. Вацлава». Таким образом перед лицом князя и его комитов Оттон опять дал нам право торга; на следующий день он вернулся в Моравию.

34

В том же году, на 13 июля, был назначен совет всех князей Чешской земли у двора Садски ⁹⁴, расположенного среди лугов. Приглашенный на это собрание, Оттон по неосторожности прибыл лишь с немногими своими людьми: он твердо полагался на недавно взаимно данные и принятые присяги. На третий день, когда со всеми делами было покончено, Оттон, поднявшись утром в лагере, приказал своим слугам ⁹⁵ подготовить все необходимое для обратного пути. Сам же он пошел на княжеский двор попрощаться со своим [двоюродным] братом. Зачем я мешкаю с рассказом, излагая многие подробности? Почему я не излагаю быстрее то, что произошло тотчас же? Оттон был немедленно схвачен [по приказанию] Владислава как необузданный лев, прикинувшийся смиреннейшим ягненком. Но когда советники князя стали настаивать на том, чтобы он лишил [Оттона] зрения, то Владислав заявил: «Я никогда не уподоблюсь польскому князю Болеславу, который пригласил к себе своего брата Збигнева, дал ему присягу [в безопасности], а затем на третий день лишил его зрения. Быть в постоянном раздоре с моим братом я не желаю, но я хочу его наказать: пусть, испытав наказание, он образумится, пусть сам узнает и пусть поймут его потомки, что Моравия и владельцы ее должны всегда находиться под властью [212] чешского князя, как установил наш дед, блаженной памяти Бржетислав: он первый подчинил [Моравию] своему господству». Но разве может быть кто-либо отважнее храброго мужа? И вот. Оттон, этот храбрый муж, остался веселым среди окружающих его вооруженных людей; закованный в цепи, он, тем не менее, идет с радостным лицом и с веселым видом так, как будто он был приглашен на пир. Так продолжалось до тех пор, пока его не заключили в темницу города Вышеграда. А там, как рассказывают, он, обращаясь к воинам, бдительно его охранявшим, сказал:

«О, лживый язык кто имеет, подобен пчеле ядовитой,
Из уст она мед источает, но жалит нас ядом хвоста.
Так ложью подобной, поверьте, враги обманули Оттона,
Но нужно, однако, смиренно сносить все удары судьбы
Не брат ведь мне вред причиняет — то Вацек коварство задумал,
За этим деянием злостным Простея указка видна.
Я их, коли жив только буду..! Однако теперь воздержусь».

Вскоре, поскольку у реки Мжи в лесу был вновь отстроен град Крживоклат, Оттона перевели [туда], и там под стражей воинов он провел три года.

35

В том же году — в то время, как князь Владислав и весь чешский народ радостно праздновали день своего покровителя Вацлава — к князю прибыл человек и заявил следующее: «В то время, как ты спокойно и беспечно пируешь, брат твой Собеслав и польский князь Болеслав опустошают нашу страну, грабят народ, расхищают его добро, — подобно тому, как растаскивают копну сжатого хлеба; лишь один я убежал с трудом, чтобы донести тебе об этом. Оставь пир, запри кладовые и поспеши в путь; Марс призывает тебя на битву. Несметные тысячи вооруженных [213] врагов придут завтра» ⁹⁶. Они тотчас прервали пир, поспешно было собрано войско, которое направилось навстречу [врагу]; следуя вдоль берега реки Цидлины, оно остановилось у деревни Лучица. По другой стороне реки, не допуская грабежа и поджога, приближались отряды поляков. Подойдя к граду Ольдржиш ⁹⁷ и оказавшись у реки Лабы, они отправили к князю Владиславу послов, лукаво заявивших: «Мы не несем с собой вражеских копий. Не хотим мы тебя победить: мы вас с братом хотим помирить.

«Нет, в этом году, полагаю, не будет нам мира без крови:
Никто ведь с оружием ратным мир заключать не приходит
Хоть перейдешь ты чрез реку, аминь ведь на этом не скажешь,
Свое наказанье получишь, хотя через реку пройдешь,
Я сделаю то, что ты просишь, как хочешь, так ты поступай».

Поверив, на несчастье, словам врагов и попавшись на их хитрость, он сразу, в ту же ночь, до восхода солнца, перешел реку ⁹⁸ со своими воинами, и так они расположились друг против друга по берегам этой реки. Поляки же, видя, что их хитрость удалась, напали на страну, стали ее опустошать грабежами и пожарами. Забрав бесчисленную добычу, они разбили лагерь у моста Крживец 99. Наши, слишком устав за эту ночь, уже не могли перейти реку обратно; они стояли ошеломленные. [214]

36

Когда князь Владислав понял, что он коварно обманут, и увидел, что некоторые его люди нерадивы в сражении, его охватил гнев и негодование; в то же время в нем заговорила доблесть. Подобно тому, как громкая труба сзывает на войну воинов, так слова князя разбудили оцепеневшие души его [людей]. «О, чехи, — сказал князь, — вас, прославленных в свое время на суше и море, известных своей доблестью, отличавшихся победами, вас, притом еще при вашей жизни, подвергают издевательствам ваши данники, те, которым вы всегда внушали страх. Оружие ратное висит у воина сбоку; но если оно деревянное, много ли от него проку? Или лишь поляки могут мечи из железа носить? Какой же смысл нам тогда жить? Вечный позор угрожает потомкам нашим. Смотрите, наш хлеб превращен уже в пепел погасший, жилище в огне, а дым облаков достигает, пламя бушует в стране, а ваши сердца не страдают. И коли пламя не жжет ваши души, тогда, значит, сердца ледяные у вас, нет, холоднее льда. Если же сердце ваше устало, то, что же с желудком стало? Почему же [желудок], что голод познал, к справедливости не воспылал? Неужели вас не трогают женские рыданья и вопли, звуки которых достигают высокого неба? Кто может без содроганья слышать крики грудных детей, стоны беременной женщины или плач жены, которую похищают язычники? Кто может воздержаться от слез, если увидит, что его детей, как пискливых ягнят, убивают и отрывают от груди матери. Быть может, это вызывало бы меньшее сожаление, если бы это горе не причиняли столь недостойные. Даже в том случае, если бы я имел всего несколько щитоносцев, то и тогда я не упустил бы сегодня возможности испытать превратное счастье войны!» Вслед за этим князь со своим войском начал переходить реку; не тратя времени на поиски брода, воины в беспорядке — каждый с того места, на котором стоял у берега, — начали бросаться в реку и переплывать ее, [215] готовые умереть за отечество. Горе и причиненная им обида придавали им силы. Они стремились любым способом, как могли, пусть даже ценой своей жизни, лишить врага радости победы. Но польский князь, о котором часто уже говорилось, на следующий день, во время переправы через реку Трутину ¹⁰⁰, приказал, чтобы впереди шли все те, кто нес добычу, и те, кто обессилел, так как река не всюду была проходима. Сам князь остановился с легкой конницей на месте, которое, по его мнению, было наиболее удобно для сражения, готовый к сопротивлению и защите своих людей. Часто уже упоминавшийся Детришек ¹⁰¹, сын Бузы, видя, что происходит, отошел и, собрав в одно место стоявших рядом с ним своих воинов, сказал им: «Братья мои и соратники! Если у кого-либо из вас в теле есть частица трусости или боязни смерти, то пусть он или ее скорее отсечет, или теперь же покинет наш строй. Ибо человек, не ведающий того, как прекрасно умереть с оружием в руках, — ничтожнее морской травы».

Убедившись в том, что воины бодры духом и готовы к бою, а было их около сотни, — как волк, который, притаившись, ждет, чтобы неожиданно напасть на стадо, так и он неожиданно с большой силой обрушился на легковооруженную часть вражеского войска. И когда уже около тысячи врагов было повержено, упомянутый волк, подобно бешеному тигру, устремился :в гущу врагов; как колосья несжатого хлеба, косил он своим острым мечом тех, кто оказывал ему сопротивление, справа и слева; так длилось до тех пор, пока сам он, засыпанный множеством стрел, не упал на громадную кучу убитых. Тем временем чехи, пошедшие в битву напрямик, обратились, увы, в необычное для них бегство. Собеслав и поляки одержали, таким образом, безрадостную победу, ибо эта война была хуже, чем внутренняя. Сражение это произошло 8 октября. В нем погибли братья Ножислав и Држикрай, сыновья Любомира, и очень много других. [216]

37

В лето от рождества Христова 1111. При поддержке королевы Сватавы, стремившейся установить мир между своими сыновьями, при посредничестве епископа Германа и услугах пфальцграфа Вацека князь Владислав вернул из Польши, хотя это и не было ему выгодно, своего брата Собеслава ¹⁰² и дал ему город Жатец со всей областью, к нему относящейся.

38

Следуя указам прежних королей и выполняя приказание короля Генриха IV ¹⁰³, князь Владислав послал своего племянника, сына Бржетислава, носившего то же имя, что и отец, с отрядом в 300 щитоносцев в Рим. Поскольку сам король отбыл туда еще раньше, то указанный юноша, перейдя со своими людьми баварские Альпы, застал короля в городе Вероне и отпраздновал там вместе с ним троицу. В августе же месяце король вступил в Рим с великим множеством людей разных племен и языков, чтобы получить знаки императорского достоинства, как это было в обычае королей. Но поскольку этот король в свое время восстал против своего отца, то папа Пасхалий ¹⁰⁴ объявил его бесчестным и отказался выполнить его желание. Тогда король приказал тотчас же схватить [папу] и, приставив меч к его горлу, стал угрожать ему смертью. Испугавшись смерти, папа согласился исполнить желание [короля], и на третий день, когда они помирились друг с другом, [король] был провозглашен, с одобрения всего римского народа и духовенства, августейшим императором. На следующий день новый император послал апостольскому двору такие дары, что по своему количеству они могли насытить человеческую алчность. После всего этого император вернулся в Баварию, а наши невредимыми — в свое отечество. [217]

39

В лето от рождества Христова 1112.

В лето от рождества Христова 1113. Некоторые люди, весьма расположенные к ложным доносам, известили Собеслава, что его брат, князь Владислав, намерен схватить его и что против него, Собеслава, союзником и советчиком выступает комит Вацек. На это Собеслав ответил: «Или умру я, или прежде, чем меня схватят, умрет тот, кто замышляет подобное». Донос показался ему тем более правдоподобным, что как раз в это время к нему прибыл посланец, пригласивший его ко двору брата. Взяв с собой около 300 воинов, [Собеслав] прибыл с немногими из них ко двору брата, остальным же приказал стоять с оружием на расстоянии не более одной стадии. Встретившись с братом и пообедав с ним, князь [Собеслав] отправился затем дальше, сказав брату, чтобы тот следовал за ним в город Вышеград. Это было недалеко — около десяти стадий от города. Вместе с тем Собеслав послал за комитом Вацеком, велев ему, чтобы он ехал вместе с ним, и они тогда по дороге побеседуют. И вот, едва они успели по дороге немного поговорить, как беспечный и невинный комит Вацек с обеих сторон и сзади [подвергся нападению]:

Смертельных три раны внезапно ему нанесли с трех сторон;
Был месяц июнь — восемнадцать ночей отсчитал уже он.

Вернувшись к своим, Собеслав отправился немедленно в путь, намереваясь через Сербию перейти в Польшу, ибо очень боялся присутствия своего брата. Когда он перешел [пограничный] лес, к нему прибыл Эркемберт, правитель града Донина из коварной Сербии. Преисполненный лукавства, притворяясь доброжелательным, он обещал Собеславу, что тот получит справедливое решение по своему делу от милостивого императора, если король явится пред его лицо, вместе с тем он коварно пригласил Собеслава с немногими его людьми к себе подкрепить силы, ибо город этот [218] находился в то время под властью императора. Когда началась трапеза, [Эркемберт], призвав вооруженный отряд, велел запереть за гостем ворота, а спустя несколько дней отправил закованного Собеслава в Саксонию, в самую неприступную крепость под названием *... (* Далее в подлиннике — пропуск. — Ред) и передал его под стражу своему священнику Ольдржиху. Сопровождавшие Собеслава воины, увидев, что их господин коварно пленен, бежали: одни скрылись в Польше, другие вернулись в Чехию. Собеславу же

Лишь месяц спустя и по воле, притом, Иисуса Христа

удалось благодаря этому священнику освободиться от заключения. По веревке, привязанной к столбу в решетке верхнего здания, [Собеслав] спустился в корзине вдоль стены; при помощи той же веревки бежал и сам священник, захватив с собою некоего воина Конрада, сына Рживина. Этот Конрад, посвященный во все, подвел той ночью к стене лошадей. И вот, подобно птице, покинувшей клетку и улетевшей в лес, трое беглецов быстро устремились в Польшу.

В том же году, в декабре месяце, князь Владислав освободил от оков своего брата Оттона; он вернул ему половину всей Моравии с ее городами, область, которой некогда владел Святополк после смерти своего брата.

40

В лето от рождества Христова 1114. В мае месяце, по приказу господина Оттона, был ослеплен Простей и его зять, по прозвищу «тихий Вацек», о которых мы говорили уже раньше ¹⁰⁵.

В том же году Собеслав, захватив с собой нескольких поляков, отправился к городу Кладск. Давая жителям города [219]различные обещания, он подговаривал их открыть ему ворота города. Когда те не согласились это сделать и оказали мужественное сопротивление, упомянутый юноша, полный гнева, приказал поджечь дом, стоявший близ стены. Ветер подул в противоположную сторону, и пламя охватило оборонительные сооружения на верхушке башни, которая находилась на выступе стены, недалеко от нее. Горожане очень испугались этого. Отчаявшись в спасении, они молили Собеслава протянуть им десницу мира при условии сохранения каждому из них жизни. Мир им был дарован, и они избежали смертельной опасности, но сам город был весь разорен и до основания разрушен.

41

В лето от рождества Христова 1115. В январе месяце польский князь Болеслав отправил своему дяде Владиславу ¹⁰⁶ прошение, изложенное в таких словах: «Если мои просьбы окажут на тебя действие и твоему родному брату Собеславу будет оказано снисхождение, то я уверен, что узы дружбы и мира между нами будут прочными и постоянными. Ведь даже в том случае, если бы я просил у тебя за врагов, то и то ты должен был бы исполнить мою просьбу; так разве не следует мне тем более вступиться теперь за согласие тех, которых мать носила обоих во чреве под своим сердцем? Ведь даже св. Петру, спросившему, следует ли ему простить брата, согрешившего семь раз за один день, господь ответил: «Даже, если не семь, а семьдесят семь раз» ¹⁰⁷. На этом примере мы видим, что мы должны прощать нашим братьям столько раз, сколько они могут согрешить против нас». Убежденный этими примерами и просьбами, князь Владислав, движимый к тому же врожденным расположением к брату, в марте месяце опять вернул ему свою прежнюю милость; он даровал ему город Градец и всю относящуюся к нему область вместе с четырьмя крепостями. В июле месяце того же года князь Владислав [216] и братья его, Оттон и Собеслав, согласно высказанному желанию, встретились с польским князем Болеславом у реки Нисы; после того, как [стороны] принесли друг другу присягу и приняли ее, они подтвердили мирный договор. На следующий день, обменявшись богатыми дарами, радостные, они вернулись к себе домой. Между тем неотвратимым роком был унесен Ольдржих, сын князя Конрада. И поскольку младший брат его Литольд ушел с этого света еще раньше, а братья их были еще маленькими, то князь Владислав отдал своему брату Собеславу всю ту область с ее городами, которой некогда владел Конрад, отец упомянутых братьев.

42

В лето от рождества Христова 1116. Вельможи венгерского народа, который обладал громадными силами, располагал великими богатствами и имел такое превосходство в военном снаряжении, что в состоянии был воевать с любым королем мира, после смерти своего короля Коломана отправили послов к князю Владиславу. Они предлагали ему возобновить и укрепить данпий мир и дружбу с новым королем Стефаном. Князь [Владислав] согласился с пожеланием [венгров] и дал обещание, что сделает все для обеспечения мира. [Чехи] подошли к реке Ольшаве ¹⁰⁸, отделяющей королевство Венгрию от Моравии.

Венгерский народ, столь же бесчисленный, как морской песок или дождевые капли, заполнил всю поверхность земли на поле Лучско, подобно саранче. [Чешский] же князь раскинул свой лагерь с другой стороны реки. Но, как сказано в писании: «Горе той стране, царем которой является ребенок». Вельможи [чешские], по присущей им надменности. оказались в плену заблуждения и к мирным словам своего князя добавили [свой] ответ, который мог скорее вызвать ссору, чем привести к мирному лобзанию. Поэтому князь решил не пойти в этот день на переговоры. [Венгры], полагая, что им непристойно сносить подобные вещи и подозревая, [221] что происходит нечто другое, приказали всем своим вооруженным отрядам, так называемым наемникам, выйти из лагеря и расположиться для охраны на противоположной стороне реки. [Чешский] князь, считая, что [венгры] выступили на битву, приказал своим воинам взяться за оружие. И едва он это сказал, как [чешские] воины быстро перешли реку, отделяющую [их от венгров]. Началась ужасная кровавая битва, битва неожиданная, несчастная и наперед необдуманная. Храбро сражаясь, в этой битве погиб сын Стана по имени Юрий, правитель города Жатца, о котором говорилось ранее ¹⁰⁹, весьма храбрый воин. Он погиб вместе с другими знатными людьми своего города. Это произошло 13 мая. Поскольку остальные обратились в бегство, то и сам князь вынужден был бежать. Тем временем Оттон и Собеслав, располагая четырьмя сильными отрядами и взяв, кроме этого, с собой еще столько же храбрых отрядов из Чехии, обошли гору, отделяющую их [от венгров], и внезапно произвели сильный приступ на венгерский лагерь, в котором находились сам король, его знать и епископы. Ничего не зная о происшедшем сражении, они пили и пышно пировали. Следует ли об этом говорить? Ясно, что если бы архиепископ Лаврентий ¹¹⁰ вместе с королем не бежали столь быстро, то они не избежали бы смертельной опасности. Как рассказывают, там погибло столько благородных и неблагородных венгров, сколько, очевидно, не было убито даже во времена св. Ольдржиха ¹¹¹ у реки Лех ¹¹². Эти же отряды [венгерских] наемников, о которых говорилось раньше и которые получили перевес в битве против нашего князя, стали уже возвращаться с поля боя, но, увидев, что часть [венгерского войска] бежит, а часть повергнута и что враги хозяйничают в их лагере, сами обратились в постыдное бегство. Когда находившиеся в королевском лагере, который был расположен в поле, за мостом Билин, издали увидели [эти бегущие отряды], то, думая, что враги все еще их преследуют, от страха сами обратились в бегство, причем очень многие из них потонули в реке Ваг. Таким образом, [222] наше войско одержало победу. В ту ночь были разбиты палатки в лагере [врага]; и воины разграбили венгерские сокровища, а именно множество драгоценностей, хранившихся в золотых и серебряных сосудах.

Народ на потребу свою остальное расхитил добро.

43

В лето от рождества Христова 1117. 3 января, в четверг, уже вечером, произошло большое землетрясение; наиболее сильным оно было в Лангобардии. Как нам стало известна из рассказов, там обрушилось много строений, многие крепости были разрушены, многие монастыри и храмы обвалились и придавили множество народа. В тот же год

Мой друг постоянный в заботах, подруга во всех начинаньях,
Десятых календ в день февральских ушла Божетеха моя.

В тот же год, во промена вечного царствия господа нашего Иисуса Христа, во власти которого сердца всех королей,. князь Владислав вспомнил, по божьему внушению, о своем брате Борживое. Ибо господь с высоты престола своего небесного града увидел унижение Борживоя и почувствовал сожаление к нему из-за его мучений и несчастья. Поскольку человек не может не сжалиться над тем, кого пожалел сам бог, то и князь, тотчас же следуя воле господней ч поступая во всем по совету епископа Германа, в том же декабре месяце отправил послов к Борживою и вернул его из изгнания; попросив у него прощения и поставив самого себя под его власть, [Владислав] снова возвел [Борживоя] на княжеский престол. Сколь удивительна благосклонность князя, а еще более достойна удивления его уступчивость:

Был рад он власть получить, и рад, когда отдал ее.
Скажи мне, слыхал ли кто-либо, чтоб так кто-нибудь поступил? [223]

О, если бы был в живых и если бы это услышал венгерский король Коломан, который, опасаясь, что брат его Алмус будет править после него, устранив приближенных от Алмуса и его сына, оскопил и ослепил [их обоих]. Борживой же не забыл о благодеянии брата и дал ему половину своего княжества — ту, которая расположена за рекой Лабой и простирается на север. Борживой был во всем послушен своему брату, хотя тот был моложе его и, всегда опережая его в воздаянии почестей, ничего не делал без его совета.

44

В лето от рождества Христова 1118. В сентябре месяце было такое наводнение, которого, как полагаю, не было на земле со времени потопа. Ибо наша река [Влтава] внезапно и стремительно вышла из своего русла. Ах, сколько деревень, сколько домов в подградье, сколько хижин и церквей увлекла она своим течением! Если раньше, хотя это и редко бывало, вода едва достигала настила моста, то в это наводнение она поднялась выше моста более, чем на 10 локтей.

45

В лето от рождества Христова 1119. 30 июля, в среду, когда день уже клонился к концу, налетел ураган, сильный вихрь, или, скорее, сам сатана в образе вихря. Он налетел, обрушившись на старый, но до тех пор еще очень крепкий княжеский дворец в городе Вышеграде и совершенно разрушил его, и что еще более заслуживает удивления, — в то время как передняя и задняя части [дворца] обе остались целыми и невредимыми, средняя его часть была разрушена до основания; порыв ветра скорее, чем ты ломаешь соломинку, сломал передние и задние бревна и вместе с домом все это разбил на куски и разбросал. Буря была столь сильной, что повсюду, куда она устремлялась своим натиском, она повергала в нашей стране леса, деревья и все, что ей попадалось на пути. [224]

В лето от рождества Христова 1120.

О, Муза, приставь же ты палец к своим молчаливым устам,
И если ты все понимаешь, берегись тогда правду сказать.
А если, как я, рассуждаешь, попробуй ты всем рассказать,

Как был опять Борживой свергнут с высокого трона.

47

В лето от рождества Христова 1121. Из-за большой засухи, которая длилась в течение трех месяцев, а именно марта, апреля и мая, урожай был весьма скуден.

В том же году князь Владислав отстроил град Донин, а также град Подивин ¹¹³, расположенный в Моравии у реки Свратки ¹¹⁴.

48

В том же году некоторые немцы построили град на крутой скале, в лесу, расположенном в границах Чехии, в том лесу, к которому ходят через деревню Белу ¹¹⁵. Когда об этом узнал князь Владислав, он взял три отряда отборных воинов и, внезапно напав на этот град, овладел им. Еще во время первого приступа, стрелами, пущенными со стены, были ранены, хотя и не смертельно, два воина князя: Ольдржих, сын Вацемила, и Олен, сын Борша. Князь [Владислав] наверняка повесил бы в лесу всех немцев, которые были взяты в этом граде, если бы подошедший граф Альберт не спас их своими настойчивыми просьбами и присущей ему ловкостью.

В этом году зима выдалась очень теплая, обильная ветрами, и было большое наводнение.[225]

49

В лето от рождества Христова 1122. 24 марта, в еврейскую пасху, в полночь, произошло затмение луны. В том же году в праздник святого мученика епископа Ламберта, в воскресенье,

Епископ наш, Герман, святой, всем ясностью знаний известный,
В бозе почил поутру в семнадцатый день сентября.

В течение своей жизни Герман весьма ревностно чтил день св. Ламберта, так как был уроженцем деревни Маастрихт ¹¹⁶, находящейся в той же Лотарингии, откуда был и он. Он был девятым по счету епископом и возглавлял церковь в течение 22 лет, 6 месяцев и 17 дней. Это был человек, достойный внимания, страшный для не знавших его, обходительный по отношению к своим людям, человек несравненной нравственности. Подобно светочу, горящему не под спудом, а водруженному на светильник, он озарял сердца верующих словом веры и воодушевлял примером. Мы умолчим о других благородных поступках Германа, хотя многие из них достойны повествования; мы не коснемся их, имея в виду тех людей нашего времени, которые сами, ничего не делая хорошего, отказываются верить в благодеяние других, о которых мы услышим. Пусть не покажется странным, если мы не в должном порядке сейчас сообщим о том, о чем должны были сказать еще раньше. Ибо упомянутый епископ, почувствовав, что здоровье его ухудшается, и увидев некоторых своих близких, стоящих у его постели, сказал со стоном: «Моя тайна, моя тайна!» и умолк. Они же стояли пораженные и молча смотрели друг на друга. Некоторое время спустя епископ опять открыл уста и сказал: «То, в чем я должен был признаться с амвона, когда я был еще здоров, я вынужден поведать теперь, когда дух мой близок к смерти. Я признаюсь в том, что я грешен, ибо я не осуждал согрешивших за их грех; ибо я не только относился с уважением [226] к сильным мира сего, но даже любил их, а они творили несправедливые дела и совершали ошибки, за что я должен был бы порицать их, а если бы они не повиновались, то отлучать их от церкви. Ведь после того, как умер Бржетислав Младший, князь, лучше которого не было и не будет, в стране нашей начало процветать бесправие, произрастать высокомерие, получили распространение обман, хитрость, коварство, несправедливость. Я всегда печалился, что мне не дано было умереть вместе с добрым князем. Горе мне! Ибо я безмолвствовал, ибо я не пытался вновь призывать народ, отпавший от веры, ибо мечом анафемы я не ратовал за Христа. Но я терпеливо снес то, что допустил запятнать и себя самого и весь христианский народ общением с безбожным людом. Произошло так, как написано: «кто коснется нечистого, сам станет нечистым», и «кто притронется к смоле, замарается от нее», или «в чем сходство Христа с Белиалом?» Людьми, отпавшими от веры, я называю евреев, которые благодаря нашей нерадивости впали опять после крещения в иудейство. Я очень опасаюсь, чтобы Христос не укорил меня в этом и не бросил меня в преисподнюю. Ночью я слышал голос, изрекший: «Ты нe восстал против, ты не воздвиг стену перед домом Израиля, чтобы выстоять в борьбе в день господень; ты отнесся терпимо к тому, что паству господню, выкупленную не золотом, не серебром, а бесценной кровью Христа, замарала одна паршивая овца и паства была изгнана из небесного царства». О, я несчастный! Насколько я далек от того, каким я хотел быть, каким я некогда был. Теперь я противен сам себе, ибо я вижу, что сделал слишком мало хорошего». Он это изрек и, как мы выше сказали,

Дух удалился его и растворился в пространстве небесном,
Мейнард ¹¹⁷ был избран затем — десятым епископом стал.

50

В этом же году, в марте месяце, из Иерусалима и Галации вернулся комит Взната; в том же году, 16 октября, он умер. В этом году было много меда и винограда, урожай был [227] достаточно хорошим, но зерно в колосьях не изобиловало. Затем последовала теплая зима, и поэтому на следующее лето мы были лишены запасов льда.

51

В лето от рождества Христова 1123. В марте месяце комиты Длугомил, Гумпрехт, Гилберт и Генрих, он же Здик ¹¹⁸, а с ними и другие отправились в Иерусалим; из них некоторые вернулись в ноябре месяце, а некоторые там погибли. Комит Длугомил умер уже на обратном пути, 8 июля. Умер также, 6 августа, и Бертольд, слуга моего сына Генриха.

Слезы мешают писать, и как изложить я сумею,
Сильные ярость и гнев, что братьев столкнули родных,
Словно быков, раздразненных в непримиримом раздоре.

Ибо движимый ужасным гневом против своего брата Собеслава, князь Владислав в марте месяце выступил с оружием против него. Он изгнал брата со всеми его людьми из Моравии и возвратил Конраду, сыну Литольда, его наследство ¹¹⁹. Четвертую часть этого владения, ту часть, которую имел удельный князь ¹²⁰ Ольдржих, брат упомянутого Литольда, Владислав отдал Оттону, брату князя Святополка. Спасаясь бегством от своего брата, Собеслав прибыл к императору в город Майнц; но это мало помогло его делу, так как просьбы, обращаемые ко всем королям, если они не подкреплены деньгами, остаются тщетными и справедливость закона умолкает. Подобно волку, который с разинутой пастью, ворвавшись в стадо, напрасно пытается захватить [добычу] и, не схватив ничего, поджимая хвост, убегает в лес, Собеслав, ничего не добившись у императора, отправился к Вигберту и пробыл у него семь месяцев. Затем, в ноябре месяце, Собеслав переправился в Польшу; князь Болеслав ¹²¹ встретил его в своих владениях с почетом. Жену [Собеслава], [228] дочь князя Алмуса, с радостью принял у себя венгерский король Стефан, считая ее своей родственницей ¹²².

Во время поста почти по всему миру было видно, как небесные силы, подобно многочисленным звездам, опускались на землю, не падая, однако, на нее. О подобном говорит в евангелии господь: «Я видел сатану, падающим с неба наподобие сияния» ¹²³.

52

В этом же году был очень большой урожай как озимых, так и яровых; [он был бы еще больше], если бы ему во многих местах не повредил град. Меду было много в равнинных местностях, в лесистых же меньше. Зима была очень суровая и снежная. Так как в конце того же года, по воле рока, со смертью последнего своего представителя прекратился род маркграфа Дедия ¹²⁴, то император Генрих IV ¹²⁵ счел маркграфство упомянутого Дедия выморочным наследством и отдал его во власть Вигберта. Но в Саксонии оказался некий человек по имени Конрад, происходивший из рода того же Дедия ¹²⁶. По праву маркграфство должно было принадлежать ему. Поэтому герцог Лотарь ¹²⁷ и другие саксонцы очень разгневались на императора и начали вoйнy против Вигберта.

53

В те же дни князья Владислав и Оттон, по предписанию императора собрав войско в Чехии и в Моравии, перешли [пограничный] лес и раскинули лагерь за градом Гвоздец, против упомянутого герцога [Лотаря]. Епископ майнцский ¹²⁸ и граф Вигберт с тяжеловооруженным войском расположились по эту сторону реки Мульды ¹²⁹; саксонцы, разбившие лагерь посреди, разъединяли своих противников и не давали им сойтись. Тогда чешский князь и Оттон отправили к саксам послов и через них заявили: «Мы подняли против вас оружие не из гордости; мы пришли на помощь майнцскому архиепископу и графу Вигберту по приказу императора. Но так как отсутствуют те, которые должны [229] были прийти и первыми начать битву, то вы отступите со своего места и дайте нам только вернуться назад. [Пусть будет известно], что вы отступили, а мы стояли и ожидали их в условленном месте». На это герцог Лотарь ответил: «Я удивлен тем, что вы, люди сведущие, не видите тех явных козней, которыми вас побудили поднять оружие против нас — невинных. Неужели вы думаете, что из того, что задумал майнцский архиепископ Адальберт, что-либо может быть лишено коварства? Или вы еще не отведали его аттической хитрости? Плохо же вы знаете и Вигберта, этого второго Улисса ¹³⁰: он стоит епископа! Почему же они сами не явились приветствовать нас, которые приветствовали бы их в ответ? Но ведь безопаснее выжидать издали, чем своими руками вести бой, и строить свое благополучие на несчастье другого. Полагаю, что даже подслеповатый может помять, чего добиваются они своими кознями. Они ведь хорошо знают и понимают, что саксы допустят эту победу, только нанеся вам большой урон. А если мы сможем получить перевес [над вами], то тем легче они смогут вторгнуться в Чехию, лишенную своих защитников. Вот чего хочет император и чем руководствуется в своих советах майнцский епископ. А ваш свояк Вигберт всегда прикидывается другом чехов. И если твой брат Собеслав, которого Вигберт недавно хитро спровадил, по твоему желанию, в Польшу, не вернется вскоре опять к тому же Вигберту, то пусть мне больше никто не верит. А вы знайте, что мы скорее предпочтем с вами сразиться, чем вас пропустить». (Выслушав эту речь и легко поверив хитрым словам, чехи, опустошив область, расположенную у города Мишни, вернулись к себе домой, когда солнце находилось в пятой части созвездия Стрельца.

54

В лето от рождества Христова 1124. 12 февраля Герман, брат Вильгельма, и Лютобор, сын Мартина, отправились в Иерусалим. В том же году [230]

Второе пришло февраля и князь Борживой наш, изгнанник,
У венгров спасавшийся долго, окончил земные дела.  
Ушел ко Христу он навеки, которого чтил беспредельно, —  
Тот радостно принят на небе, чья жизнь так печальна была, 
И после всех тягот ужасных, что князь перенес здесь при жизни —  
В изгнанье так долго он пробыл и шесть лет в темнице провел, 
С престола он дважды был свергнут и вновь возведен на престол. —  
Нет сил у меня, чтоб рассказ я об этих несчастьях повел, 
Лишь бог, что творит все, всем правит, решает судьбу всех живущих,
А мы же, читатель, с тобою, мы скажем: «Прощай, Борживой князь, 
Теперь отдыхай ты на небе, где души святые живут».

Борживой был похоронен 14 марта, в високосный год, в главном городе, Праге, в епископской церкви святых мучеников Вита, Вацлава и Войтеха, в приделе епископа и проповедника св. Мартина.

55

В том же году, во время поста, 24 марта, епископ Мейнард случайно обнаружил в сакристии останки Подивена и предал их земле в часовне, под башней, между алтарем епископа, святого проповедника Николая и могилой епископа Гебхарда. Подивен был слугой и неразлучным спутником в труде и страданиях святого мученика Вацлава, о деяниях которого для тех, кто желает об этом знать, рассказано достаточно в житии этого святого. B свое время Север, шестой епископ этой кафедры, расширяя часовню, выкопал останки названного слуги возле могилы святого покровителя, так [231] как иначе нельзя было построить стену. Он положил их в саркофаг, а его поместил в коморе, где хранились принесенные в храм дары 6 апреля, в день пасхи, император Генрих IV ¹³¹ отправил послание ко всем князьям и епископам своего государства и предписал им, отложив все свои дела, собраться 4 мая при дворе императора в городе Бамберге.

56

Между тем брат нашего князя, Собеслав, покинув Польшу, направился со всеми своими людьми к саксонскому герцогу Лотарю, надеясь получить совет и помощь от столь выдающегося человека. Собеслав был принят с почетом и гостеприимно. Как он и надеялся, просьба его была удовлетворена; герцог Лотарь, узнав, что чешский князь находится при императорском дворе, отправил к императору посла вместе со своим гостем и передал через него: «Носителю королевской власти и имперского достоинства положено милостиво приходить на помощь тем, кто терпит обиды, а также сурово и справедливо, как полагается королю, выступать против тех, кто эти обиды причиняет. Если ты поступишь справедливо по отношению к Собеславу, этому невинному человеку, претерпевшему обиду, и примиришь его с братом, то мы и все народы получим в этом пример твоей такой милости и доказательство королевской строгости». Император сильно разгневался; окинув взором все собрание, он сказал:

«Достаточно наставлений преподал нам этот маркграф; сам наносит нам обиды и сам же требует, чтобы мы за обиды мстили. Ибо если мне положено, как он заявил, отплатить за чужую обиду, то почему же я не вправе прежде всего отомстить за обиду, причиненную мне? Разве может существовать для меня большее оскорбление, чем то, что он не явился на наше собрание, хотя был на него приглашен? Так пусть же каждый, кто ревностно стоит за справедливость и кого гложет это оскорбление, принесет мне на святых останках присягу в верности и в том, что поднимет свое оружие [232] и после праздника святого апостола Якова последует за мной в Саксонию». Все князья согласились [со словами императора], одобрили их и присягнули в том, что по его повелению пойдут войной против саксов. В эти дни умер зять короля Вратислава, Вигберт, о котором мы достаточно уже выше говорили. Собеслав, видя, что судьба в большей степени покровительствует его брату, что последнему помогают и королевские деньги, отправился к сыну Вигберта, чтобы утешить своего племянника по случаю смерти его отца. Оттуда он отправил к польскому князю комита Стефана, через которого осуществлял все свои намерения. Когда Стефан проходил лес между Саксонией и Польшей, он попал в руки вооруженных разбойников. Стоя поодаль, те сказали: «Мы пощадим вас, сжалимся над вами и даруем вам жизнь, ступайте с миром по своему пути. Лошадей же и все, что несете с собой, оставьте нам; ведь вас немного и вы не можете ни сказать сопротивления многим, ни убежать». Не испугавшись, Стефан ответил: «Дайте нам немного времени подумать». Когда они уступили [его просьбе], он сказал, обращаясь [к воинам]: «О, братья, о, друзья по последнему уже несчастью! Не бойтесь внезапной смерти! Кто преломит с нами свой хлеб, если мы обратимся в позорное бегство? Или кто нам доставит необходимое для жизни, если жизнь эта будет продлена постыдным образом? И мы ведь не знаем, предоставят ли нам то, что необходимо, эти варвары. Увы, бесполезно и поздно будет тогда сожалеть, что мы не пали как мужи, когда нас подвергнут различным истязаниям, одним отрежут носы, другим выколют глаза, а затем отдадут нас на суд и пересуды всех народов». [На что люди] ответили единодушно: «Умрем, умрем, но позаботимся о том, чтобы умереть отомщенными».

Разбойники, увидев, что те готовятся скорее к битве, чем к бегству, внезапно напали на них. И завязалась необыкновенная битва между обладателями пяти малых щитов и пятьюдесятью сильными щитоносцами. Среди людей Стефана был один священник, которому они вверили свои души; [232] имея лишь. лук и колчан со стрелами, этот священник бежал. Когда один из разбойников увидел, что убегает невооруженный человек, он стал его преследовать. Тот, не будучи в силах уйти от него, пустил назад стрелу, которая попала в лоб лошади; лошадь упала, а с ней и всадник. Итак, бежал лишь один священник и рассказал в граде Глогове о том, что произошло. Правитель этого города, по имени Войслав, с большим количеством вооруженных людей поспешил туда и нашел там Стефана полуживым, зацепившимся за кустарник среди реки Бобр ¹³², ибо разбойники, увидев, что многие из них убиты, другие ранены, в сильном гневе бросили Стефана в эту реку. Правитель города распорядился поднять Стефана и его еще полуживых друзей и всех их доставить в город. Там. в воскресенье, 1 июня, Стефан умер. Собеслав тем временем остался у сына Вигберта, так как юноша испытывал после смерти своего отца жестокое притеснение со стороны врагов. В том же году, в июле месяце князь Владислав выдал свою старшую дочь Сватаву замуж за Фридриха, человека очень известного среди баварских вельмож. Владислав дал за дочерью большое приданое и весьма богатое состояние.

57

В тот же год благость Христа и мудрость божья, правящие по своей воле всем, снизошли и вырвали эту бедную землицу [Чехию] из сетей сатаны и его сына Якова Апеллы ¹³³.

Правая рука [Якова] оскверняет каждого, кого бы она ни коснулась; его дыхание, подобно смрадному василиску, умерщвляет того, на кого обращено. Многие люди, достойные веры, свидетельствуют, что часто видели рядом с ним сатану, который, приняв человеческий облик, оказывал ему свои услуги. Благодаря своей хитрости сатана вселил в него самого такую дерзость, такое безумие, что этот преступный человек, превысив всякую меру, стал выполнять обязанности наместника князя. Для христианского народа это явилось [234] адом. Став после крещения отступником, этот человек ночью разрушил алтарь, воздвигнутый и освященный в синагоге ¹³⁴, и, взяв святые останки, не побоялся бросить их в отхожее место. Князь Владислав, будучи преисполнен бога и ревностно предан Христу, 22 июля приказал задержать этого безбожника, нечестивого человека и взять его под крепкую стражу. Ах, какие богатства были извлечены из дома этого злодея и переданы в казну князя! А помимо этого, его друзья по преступлениям, евреи, дали князю три тысячи гривен серебром и сто гривен золотом, чтобы преступник не был казнен. Князь с божьей милостью выкупил у всех евреев рабов-христиан и запретил впредь христианам поступать в услужение к евреям.

Аминь, аминь! — говорю я, ибо какие бы грехи ни имел князь, — все он искупил этим похвальным поступком и тем самым снискал себе вечное имя.

О Магдалина Мария, что служишь спасителю верой,  
Тебе благодарность большую приносит всегда ведь народ,

ибо в твой день он был избавлен от нечестивого врага.

В том же году, 11 августа, в 11 часов, произошло затмение солнца, а за ним последовал мор, поразивший коров, овец и свиней, много погибло пчел, и недостаток в меде был очень велик. Не было урожая как озимых, так и яровых; уродились лишь просо и горох.

В том же году знаменитый и достопочтенный князь Владислав праздновал рождество и праздник богоявления ¹³⁵ в деревне Збечно. Почувствовав, однако, себя плохо, князь переехал в город Вышеград и оставался здесь до самой своей смерти. После зимы, с наступлением весны, повеяли очень сильные ветры; они не прекращались в течение всего марта месяца. [235]

58

В лето от рождества Христова 1125. Собеслав, узнав, что брат его сильно болен, и поспешно обсудив положение дел со своими друзьями, с божьей помощью вернулся со своей дружиной из Саксонии. 4 февраля, ночью, он подошел к городу Праге, к тому лесу, который расположен у монастыря Бржевнов ¹³⁶. Почему он решил так сделать, остается неизвестным. Человек столь больших природных дарований не вошел бы в эту страну необдуманно, если бы не нашлись некоторые люди в его дружине, подавшие ему такой совет. В ту же ночь Собеслав повернул обратно; выбирая то ту, то другую дорогу, идя то лесом, то деревнями, он обошел тайно всю страну; он никому не причинил насилия, добиваясь лишь расположения своего брата. Все чехи первого и второго разряда любили Собеслава и держали его сторону. лишь княгиня и с ней немногие поддерживали Оттона. Поскольку Оттон был соединен брачными узами с сестрой княгини, то последняя всеми силами стремилась к тому, чтобы Оттон занял чешский престол после ее мужа. Болезнь князя все усиливалась и сильно истощила его тело. Вельможи страны пришли в замешательство, и подобно рыбам в мутной воде, полные страха, колебались, не зная, что им делать; мать князя, королева Сватава, следуя предостережениям и наставлениям друзей Собеслава, пришла посетить своего сына и сказала ему так: «Хотя я твоя мать и королева, однако я смиренно и со страхом припадаю к твоим стопам. Ради твоего брата я преклоняю перед тобою дрожащие колени, на которых когда-то держала тебя ребенком. Ведь я не прошу того, что по праву может быть отвергнуто, а только то, что угодно богу и принято у людей. Господь говорит: «Почитай своего отца и свою мать» ¹³⁷. Поэтому ему угодно, чтобы ты спокойно выслушал мои старческие просьбы. Прошу, не печаль это морщинистое, залитое слезами, лицо. Да будет позволено мне, престарелой матери, просить у своего сына то, чего просит и чего требует, повергнувшись наземь, весь народ чешский. Пусть мне, престарелой, дано будет видеть вас примиренными [236]. Ведь обоих вас одинаково родила я из своего лона и обоих с милостью божьей хорошо воспитала. Пусть мне, старухе, которой скоро пора умирать, не будет суждено умереть раньше, чем бог пошлет мне утешение в этом ни с чем не сравнимом горе. Бесспорно, я справедливо заслужила [это], так как злая фурия правит этой страной и толкает вас, братьев, живших ранее в согласии, на войну. Кто не знает, что рубашка ближе к телу, чем верхняя одежда? Природа ведь заботится, чтобы тот, кого она сделала более близким по рождению, был к своим более благосклонным и опекал их. Поверь мне, своей матери, что тот, которого ты признаешь своим братом, под защиту которого ты отдаешь и попечению которого ты вверяешь своих детей и дорогую жену, первый приведет их к петле, и к яме, и к несчастью. Тот же, которого ты сейчас отдаляешь от себя и считаешь как бы чужим, несмотря на то, что он твой брат, ведь именно он будет более благосклонным к твоим [родным], чем сын твоего-дяди, которому ты хочешь оставить престол в отцовском княжестве». Сказав это, она заплакала и плачем своим встревожила сына. Когда мать увидела, что он плачет вместе с ней, она добавила: «Сын мой, я оплакиваю не твою смерть, неизбежную для каждого человека, но жизнь твоего брата, которая хуже смерти. Твой брат, этот изгнанник и скиталец,. предпочел бы теперь счастливо умереть, чем жить в несчастье».

Тогда сын, с лицом, залитым слезами, сказал ей: «Мать моя, я сделаю то, к чему ты меня побуждаешь. Ведь не из стали я сделан и не из железа, чтобы не вспомнить о родном брате».

Между тем, низвергнув и разрушив идолы поморян, вернулся славный воин Христов, епископ Бамбергской церкви Оттон, и навестил князя, совсем обессиленного болезнью.

После того, как князь вверил себя и свою душу [епископу Оттону] и исповедался ему, он торжественно заявил, что-не может дать князю отпущение грехов прежде, чем тот не вернет брату прочный мир и истинную милость. Затем, поручив [237] епископу Мейнарду заботу о душе князя и о примирении [братьев], упомянутый епископ, отягченный богатыми дарами от щедрот князя, отправился в путь. Он спешил прибыть к себе домой до страстного четверга. Тотчас же послали за Собеславом. В народе уже стали открыто говорить о том, о чем раньше думали тайно.

Когда моравский князь Оттон, постоянно находившийся при князе [Владиславе], понял, что происходит, то из опасения, что его могут схватить, печальным вернулся в Моравию. В среду пасхальной недели Владислав помирился со своим братом. После отдания пасхи, 12 апреля, в воскресенье, когда читается «Милосердие господне», благочестивый и милосердный князь Владислав при всеобщем плаче своих [людей] ушел ко Христу. Так как он во имя Христа всегда был милосердным по отношению к бедным, то и сам он, конечно, нашел милосердие у милосердного бога. Владислав похоронен в церкви святой девы Марии; эту церковь он построил сам, посвятив се Христу и его матери, и пожаловал ей все церковные привилегии и основал там знаменитый монастырь. Место это называется Кладрубы ¹³⁸.

Каков был сей князь, когда с телом живая душа была вместе,   
Судите сейчас по деяньям, описанным в хронике сей.   
Решите тогда, сколь достоин был князь и хвалы и почета.   
Я же и повесть закончу, коль нашему князю конец.

59

Помню, что в предисловии к первой книге я сказал, что эта хроника пишется во времена князя Владислава и епископа Германа. Судьба перенесла уже этих людей из долины слез в счастливые, может быть, места, а еще много остается для повествования. Не пора ли мне бросить у берега якорь, или мне следует, пока бушуют ветры, натянуть паруса и устремиться в открытое море теперь?

О, советчик мой, Муза, о друг мой, теперь что же ты посоветуешь мне? [238]

Ты, никогда не стареющая Муза, не перестаешь беспокоить меня, старика, юношескими делами, как будто не знаешь, что у меня, как и у каждого старика, ум работает по-детски, а дух одряхлел. О, если бы бог вернул мне, 80-летнему, прошедшие годы, — то время, когда ты, Муза, достаточно позабавилась со мной у магистра Франка в Лютихе, на ниве грамматики и диалектики! ¹³⁹ О, Муза! Благословенная и любезная к юношам, всегда стыдливая и никогда не стареющая, зачем же ты опять призываешь меня, старика? Зачем ты возбуждаешь мою отупевшую мысль? И долгие годы согнули уже мою спину, и морщинистая кожа уже обезобразила мое лицо, и грудь моя дышит уже тяжело, как у усталого коня, и голос осипший хрипит, как у гуся, и болезненная старость ослабила мою память. Поверь, что мне теперь куда приятнее мягкий хлеб и теплые булки, чем твои софизмы, которые мы с наслаждением вкушали из твоих нежных персей, нежась под твоей мягкой периной. О, Софистика, тьы наука бодливая и желанная для тех, кто любит силлогизмы! Мы уже тебя изведали достаточно, и нас, стариков, ты оставь уж в покое, а найди для себя юношей, подобных себе, — умом острых, в искусствах изощренных, таких, которые, недавно лишь отведав тонкие яства у большого стола госпожи Философии и воспользовавшись сполна сокровищами всех франков, возвращаются как новые философы.

Прославленная добродетель князя Собеслава требует именно таких писателей, которые бы смогли своим золотым стилем достойно удивления позолотить необыкновенные его деяния. Таким людям я, старик, смиренно вверяю все, что сам описал необдуманно, чтобы они это тщательно исправили. Но пусть мне будет позволено и этими людьми и теми, кто прочитает это,

Из многих деяний князей не всех лишь коснуться в письме.

А если кто-либо порицает меня, старика, и если сам он обладает умом, то пусть извлечет на свет сокровищницу своего знания и пусть этот неискусный мой текст возьмет себе за источник. [239]

60

В царствие господа нашего, Иисуса Христа, всемогущего триединого бога, после того, как князь Владислав, как мы сказали выше, покинул этот мир 16 мая, на древний престол в княжестве был возведен, по праву наследия и с согласия всех чехов, брат его Собеслав; он был молод, но по уму наиболее зрелым из всех зрелых, был щедр, жителям любезен и любим народом обоего пола и всякого возраста.

О, ты, что над миром рассудком правишь во веки веков,   
Скажи, кто надеяться мог бы и верить посмел бы тому,  
Что мир, наконец, водворится без крови большой в этот год,

особенно потому, что господин Оттон, побуждаемый советами некоторых, поклялся не уходить из города Вышеграда раньше, чем он или потерпит поражение и лишится головы, или победит и достигнет высоты княжеского престола. Однако господь наш Иисус Христос, разрушающий и отвергающий советы князей, во имя заслуг святого мученика Вацлава по милосердию своему устроил так, как ваша милость хорошо уже знает из сказанного мною выше. Так пусть добрый князь уж не гневается и перестанет негодовать на своего брата Оттона, пусть он поверит, что всем управляет божий промысел и что ничего не может произойти без него. Ведь гнев, по свидетельству Соломона, удел глупых. Так пусть же у почтеннейшего князя не будет гнева, пусть гнев и негодование не запятнают добродетелей князя, пусть нетерпимость не осквернит хорошие его деяния. Да если кто и попытался бы, во имя прославления [князя], описать его добродетели одну за другой, то дневной свет померк бы и пишущему не хватило бы на чем писать прежде, чем он завершил бы свой труд. Мы, однако, поведаем вашей милости одну замечательную и достойную упоминания особенность [князя], благодаря которой его следует предпочесть почти всем остальным: столь могущественный князь никогда [240]

Во вредном рассудку вине не омочил своих уст.

Поистине необычной добродетелью для столь могущественного человека является обуздание своих уст и пренебрежение не только видом пенящегося естественного напитка, но и самой его прелестью.

61

В том же году, 20 мая, в среду на святой троицыной неделе в некоторых лесистых местностях выпал большой снег; в последующие дни наступили большие морозы, причинившие большой вред всякого рода хлебам, особенно озимым, а также виноградникам и деревьям, и до такой степени, что во многих местах совершенно погибли сады и малые реки сковал лед. В субботу на той же неделе, 23 мая, умер император Генрих IV, и тем самым прекратился его императорский род; произошло это отчасти по причине бесплодия женщин [его рода], а отчасти потому, что всех мужчин королевского рода смерть постигла уже в раннем возрасте.

62

Тем временем во всем княжестве знаменитого князя Собеслава, по милости божьей, наступил мир. Кончая эту героическую хронику ¹⁴⁰, мы хотим поведать о том, что некий священник с помощью жестокого средства погасил в своей груди бушующее пламя страсти. Он рассказал мне это сам, тайно, по-дружески, но просил, ради Христа, не выдавать никому его имя. Я же ему верю, как себе, ибо его славная жизнь придает веру его словам. Он рассказал мне, что после того, как господь отнял у него жену, он, в набожном сердце своем, дал обет богу, что не будет больше знать ни одной женщины. Но так как очень трудно выбросить до конца из мыслей обычное чувство, то, спустя не знаю сколько лет, на этого [241] человека нашло такое телесное искушение, что, чуть не забыв об обете, данном богу, одолеваемый страстным желанием, он едва не оказался в сетях дьявола. Что же ему следовало делать? Однажды он прочитал в диалоге, что св. Бенедикт огненной крапивой усмирил враждебный жар тела. И вот священник, когда милость свыше снизошла на него, придя в себя, обратился к подобному же средству. Тайком набрав пучок крапивы и не найдя никакого скрытого места, он украдкой пробрался к себе в комнату и, заперев дверь, сбросил всю свою одежду, до последней нитки. Если бы кто-нибудь видел в ту пору священника, находившегося в здравом уме и занятого подобным сумасбродством, то волей-неволей он наверняка бы рассмеялся, если бы даже ему пришлось в тот день похоронить своего дорогого отца. Даже суровый учитель, наверно, не относится так жестоко к своему ученику, даже рассерженный господин не обращается так со своим рабом, как свирепствовал этот распаленный против себя священник, потерявший от гнева чувствительность. Он сек себя по половым органам и спине, затем дошел до сердца и стал еще более неистово бить себя по груди, приговаривая:

«Дурное сердце, ты всегда меня мучаешь! Теперь вот так я буду мучить тебя. Ибо из тебя исходят дурные помыслы, прелюбодейство, сводничество, страсти». Усмирив таким способом свою ярость, этот неистовый священник лежал затем в течение трех дней умирающим, страдая от боли. Полагая. что не все еще сделал для спасения своей души, он повесил в своей комнате пучок крапивы, чтобы всегда его иметь перед глазами. И всякий раз, когда он видел крапиву, будь то в виде висящего пучка, будь то в срезанном виде или растущую у дороги, сердце его всегда содрогалось. И дурные мысли. напоминающие о дурном, постепенно исчезали. А мы эту. достойную подражания, жестокость священника обратим на защиту добродетели и, как священник поступал по отношению к своему телу, так мы будем поступать по отношению к своему рассудку. Ведь истинно речение господне: «Так постоянно поступал мой отец, так поступаю и я». Вот так [242] священник, от истязания весь пылавший снаружи, по милости бога, погасил то, что непозволительно горело у него внутри. Он одолел грех, так как одно пламя заменил другим ¹⁴¹.

Пусть все верующие во Христа знают, что составитель этой хроники Козьма, почтеннейший декан Пражской церкви, умер 21 октября 142 того года, в который, как известно, князь Собеслав был возведен на престол.

(пер. Г. Э. Санчука)
Текст воспроизведен по изданию: Козьма Пражский. Чешская хроника. М. 1962

© текст -Санчук Г. Э. 1962
© сетевая версия - Тhietmar. 2001
© дизайн - Войтехович А. 2001