Библиотека сайта  XIII век

Ввиду большого объема комментариев их можно посмотреть здесь
(открываются в новом окне)

ИОАНН ДРАСХАНАКЕРТЦИ

ИСТОРИЯ АРМЕНИИ

ГЛАВА LXI

О мятеже Юсуфа, остиканстве Сбука и его делах

Незадолго до этого остикан Юсуф, подняв великий мятеж, взбунтовался против амирапета исмаильтян, которым он пренебрегал из-за тучности его брюха, и амирапет отправил одного из своих вельмож с несметным войском в поход против него. И хотя Юсуф не раз и не два сражался с царскими войсками ¹, нанося им удары, однако не сумел противостоять им, был захвачен [213] в плен и увезен в оковах к амирапету ². Так бог, явив милосердие, избавил царя Гагика от его свирепых, злобных угроз. Но после того, как Юсуф был схвачен амирапетом, некто из весьма почетных его рабов по имени Сбук ³, правитель и начальник его дома, силою овладел всей принадлежавшей Юсуфу страной.

Спустя немного дней амирапет тоже утвердил Сбука остиканом вместо Юсуфа. В связи с этим он заключил с Ашотом еще более дружеский мирный союз, нежели Юсуф, и назвал его Шаханшахом. [В то же время] остикан Сбук, в сердце не предав забвению яд злобной ненависти, который он всегда стремился излить на царя Гагика, по прошествии немногих дней двинул, отправил свои войска в пределы гавара Чуаш. И хотя жители гавара заранее были уведомлены об опасном походе, однако они не смогли сразу же переселиться в крепости, ибо [враги], подобно молнии, настигли их и, рассеявшись ради добычи по всему гавару, /171/ совершили много грабежей и хищений, а тех, кто не успел сразу же укрыться в укрепленных местах, – слабосильных мужчин, женщин и малых детей – угнали в плен. Увидев это, царь Гагик с присущим ему благоразумием понял, что в ратном бою не сможет противостоять Сбуку, и повел речь о подчинении ему. Некоего Георга Хавнуни, принадлежавшего к монашескому чину, с большим количеством даров и подношений он отправил к остикану Сбуку, прося у него мира, и тот, приняв все это, дал письменную клятву не питать больше к царю прежней ненависти. Так прекратились разбойничьи набеги, и вся подвластная царю Гагику страна, оказавшись в безопасности от чужеземных набежников, пребывала в мире и покое ⁴.

ГЛАВА LXII

О мятеже Васака и о покорении его Ашотом

В это время стал несомненным и очевидным мятеж хананита Васака Гндуни, которому была доверена охрана крепости Шамшулде, и бесполезными оказались и задуманная им измена и бегство от Ашота, которого [214] зовут Шаханшахом ⁵. Отдавшись во власть Гургена, ишхана Вирка ⁶, он обещал сдать ему великую крепость, только бы вместо нее тот дал ему в своей стране другую – крепость Круст ⁷. Торопясь исполнить просьбу Васака, тот велел отвезти ему письменную клятву, скрепленную печатью, и он, верный клятве, выехав из крепости, отправился к ишхану Гургену. И, так как еще прежде этого Ашот, брат Васака, был убит конным войском его страны ⁸, поэтому перед отъездом он доверил крепость своим младшим помощникам. Едва он встретился с ишханом Гургеном, как тот немедленно, взяв его с собой, повернул назад, к вратам крепости, требуя, чтобы ее сдали ему. Однако стражи крепости не пожелали сдать ее прежде, чем Васак не окажется средь них. И, когда ишхан [Гурген] начал сражаться с обитателями ⁹ крепости, стражи тотчас же уведомили об этом Шаханшаха, и тот поторопился прибыть, чтобы покончить с этим делом. Когда он прибыл, Гурген был отброшен далеко от врат крепости. Тем не менее стражи и ему не пожелали сдать крепость, пока средь них не окажется Васак, и Шаханшах, начав осаду крепости, стал ожидать подходящего часа, чтобы овладеть ею.

Меж тем Гурген, /172/ клянясь и божась ¹⁰, уверил стражей, что вернет им Васака, и тогда они попросили прислать войско, чтобы сдать ему крепость. Ишхан послал туда триста храбрых мужей, вооруженных стрелами, щитами и мечами, которые, достигнув открытого для них потайного входа ¹¹, ворвались все в крепость. Однако находившиеся в крепости люди, поняв смертельно опасную, вероломную суть уловки, к которой те намеревались прибегнуть, оставили, покинули нижнюю крепость и, всем скопом бросившись в вышгород, вступили в ожесточенный бой с войском Гургена в надежде, что, быть может, им удастся вытеснить тех наружу. Меж тем Ашоту, не знавшему, в чем там дело, показалось, что столкнулись друг с другом и дерутся находившиеся в крепости люди. Тогда и он принялся снаружи вести бой с вышгородом, но те стали кричать сверху вниз, объясняя царю суть загадки так, будто это сражение с воинами Гургена они ведут ради него. А он крикнул им: «Ежели ради меня, – говорит, – стараетесь в этом сражении, так почему, – говорит, – не отпираете мне ворота, чтобы я вошел и с легкостью окончил эту битву, а вас щедро наградил всяческими благами?» Тут пред [215] ним открыли врата крепости, и он, войдя [туда], тотчас же захватил в плен все войско Гургена. А спустя немного дней он всех их превратил в калек, ослепив их, отрезав им носы и уши. После этого те, побежденные им (Ашотом) северные племена покорились и стали ему служить, а он, милостью божьей, чем далее, тем все могущественней делался ¹².

ГЛАВА LXIII

О мятеже ишхана Амрама и поражении, нанесенном им Ашоту Шаханшаху

После того, как все это произошло и совершилось, [Ашот], прозываемый Шаханшахом, вернувшись оттуда, прибыл в страну Ути и там покоренные им суровые [племена] усмирял словом: если кому нравилось раздувать вероломные замыслы, он примечал это, и, пользуясь в качестве узды для укрощения грубого их нрава ласковыми словами, с разумной твердостью подчинил их себе. Набрав затем средь них войско, он, пустившись в путь, отправился, достиг пределов гавара Котайк и тут же послал оттуда предуведомляющую грамоту к другому, тоже царствующему, Ашоту ¹³, сыну своего дяди (по отцу), дабы, движимые первоначальным естественным своим благожелательством, поспешили они, ради пользы и спокойствия, встретить друг друга плодами любви и мира, /173/ дабы из-за их самовластного нрава не остался народ беззащитным и не обратилась их страна в бесплодную пустыню, производящую колючие тернии, а стала она прибежищем для беглецов. Точно так же послал он письмо и мне, дабы, отнюдь не медля, отправился я облегчить подготовку подобающего мирного договора между ними и не допустил, чтобы в их [отношения] замешались тайные козни и опасные междоусобия.

Меж тем царь Ашот, также в мыслях склонившийся и от всего сердца принявший предложение, поторопился пуститься в путь, и оба мы отправились навстречу [Ашоту], именуемому Шаханшахом. И тогда там, следуя моему внушению и советам, которые, будучи обращены [216] к ушам слушателей, упокоились [в них], они, полностью отбросив от себя окружавшие их, словно мрачный туман, безрассудные и злобные мысли, приложили все свои усилия, дабы утвердить истинно мирный союз, скрепленный в качестве залога клятвой. И тотчас же оба они прибыли к вратам стольного города Двина и там, склонив на свою сторону заблудших служителей языческих, покорили их и вдосталь повеселились на празднествах и пиршествах, после чего [Ашот], именуемый Шаханшахом, повернул вспять и направился оттуда в свой любимый гавар Ути. Но еще в пути встретила его печальная весть о мятеже, что начался в тех именно пределах, ибо некто по имени Амрам, которого многие прозывали за его силу Цликом ¹⁴ и которого сам же Шаханшах поставил управлять делами той страны, злонамеренно окунувшись во тьму и показав себя с иной стороны, вышел из повиновения [Ашоту], именуемому Шаханшахом и, покинув, отвергнув, презрев своего настоящего, исконного ¹⁵ государя, склонился, согласился вступить под иго служения чужаку Гургену ¹⁶, который был ишханац ишханом страны Гамирк ¹⁷. Он побудил присоединиться к этому восстанию и все прочие нахарарства того наханга. И вот, поспешно заняв крепость Тавуш, ¹⁸ он поместил туда, под ее охрану, своих домочадцев, чтобы, предоставив себе и своим [сторонникам] свободу, довершить начатое ими дело и без труда осуществить свои тайные, вероломные намерения ¹⁹.

/174/ Меж тем Ашот, продолжая свой путь, достиг страны утийцев и увидел, что все отошли, отступились от него, повернулись к нему спиной, и не нашел он отныне никого, кто бы ему помог, за исключением немногих из незнатных. Когда ему стали очевидны [размеры] бедствия, он пустился в путь, направился к царю егеров ²⁰, будучи в душе уверен и твердо надеясь, что ему удастся пожать благие плоды от их прежнего дружеского союза. Меж тем царь егерский, встретив Ашота многочисленными подарками и приняв его очень дружелюбно, полностью, всем сердцем, душою и мощью своею присоединился к нему. Он оказал ему большую помощь, собрав многочисленное войско на конях, словно по воздуху летящих, в железных доспехах и устрашающих шлемах, в скрепленных железными гвоздями нагрудниках и с прочными щитами, снаряженное и вооруженное острыми копьями, – дал все это [войско] [217] ему, дабы с его помощью он отомстил врагам. Поспешно вернувшись с этой массой конного войска и внушив смелость всему до единого множеству воинов ²¹, он полагал, что сумеет скоро довести дело до конца и с легкостью заставит врага сложить оружие. Но Амрам тот, именуемый Цликом, а с ним и другие взбунтовавшиеся мошенники, собрав себе отовсюду в подмогу много войск, засели, укрепились в густых лесных дебрях на берегу реки Куры. Так как Ашоту не удалось сразиться с врагом, то он погнал все свое войско вперед и по неосторожности попал в узкое, тесное место близ какой-то крепости, и ни у кого не было возможности выбраться оттуда, ибо, кроме этого узкого, тесного прохода, через который они прошли, все вокруг было заросшей кустарником топью. Так, словно бы своею волею заключенные в тюрьму, они не имели возможности доставлять туда извне продукты питания, воду для утоления жажды ²², а также корм для лошадей, и все войско из-за совершенной ошибки мучилось, страдало, волновалось и было в нерешимости. И вот, ослабев духом, [войска] довели до слуха врага тайное слово, дескать, схватив и связав Ашота, передадут его им, а [взамен] каждый из них без какого-либо вреда /175/ соберется в путь, отправится восвояси. Ашота уведомили об этом, и, охваченный великим ужасом, он [призвал] к себе своих приближенных и советников, связал их клятвой, и, сев верхом на быстроногих, словно по ветру летящих коней, средь ночи, в нежданный час они прорвались сквозь толщу войск и помчались в сторону крепости, что зовется Какавакар ²³, а оттуда – куда удастся бежать. При виде этого враги приступом овладели входом в то ущелье и обобрали все войско, так что никто из них не смог ускользнуть, но только, по человеколюбию, как того требует от христиан закон, никого, ни одного из них не убили.

С той поры и до сих пор не сопутствует удача походам Ашота, как то было вчера и третьего дня. И кажется мне, что сменив воздержанность, которой он отличался прежде, на скверную невоздержанность и отказавшись от сладости поклонения богу, он, по примеру фарисеев, возжелал дерзкое желание свое, почему, быть может, пал, осужденный, не достигнув, свершения своего спасения. [218]

ГЛАВА LXIV

О благих преобразованиях царя Гагика, об освобождении остикана Юсуфа и его злодеяниях

Меж тем царь Гагик отныне, чистотой помыслов своих направив светлый ум на путь истинный ²⁴, посвятил предстоящую жизнь свою на пользу людям ²⁵, поэтому он постоянно стремился ²⁶ в душе беречься ²⁷ зла и, соответственно, приблизиться к Творцу, согласно сказанному апостолом: «Если возможно с вашей стороны, будьте в мире со всеми людьми» ²⁸. Так, со свойственной ему мудростью ублажив и склонив к доброжелательности, единодушию и согласию всех своих соседей и родственников, он привел их к дружбе и покорности себе и вместе с любимым братом своим Гургеном, сородичами и теми, кого он удостоил равных почестей, представал пред врагом в сиянии славы и великолепия. Сердца некоторых он склонил к миру, угодив им подношениями и подарками, а других – невежественных и непрозорливых, ненавидевших добро, он, поразив их в ряде сражений и битв, подчинил и обложил податями. Однако страх и опасения, [вызываемые] амирапетом, не исчезли, поэтому он поневоле был вынужден, чтобы угодить насильнику, платить ему подати и из-за забот и опасностей изворачиваться и измышлять средства, чтобы суметь обеспечить /176/ свою жизнь и принести пользу людям. И за эти годы им было создано многое; основы церкви святой оставались стоять непоколебимо, народу было обеспечено благоустройство и мир, обновление и безопасность, милость божья даровала изобилие и плодородие, и жили [люди] в своих спокойных домах, словно бы находясь в безопасной пристани, согласно сказанному мудрецом: «Премудрость возглашает на улице, на площадях возвышает голос свой, в главных местах собраний проповедует, при входах в городские ворота говорит речь свою» ²⁹.

В это самое время на владетеля агарян, именуемого амирапетом, обрушились беспорядки и междоусобия, ибо у него появились противники и враги в арабских пределах – в стране Египетской, и от тех рубежей двинулась на него многолюдная туркестанская конница ³⁰, буйная и стремительная, чтобы отплатить, отомстить ему за те притеснения, которые от него – жестокого – они претерпели. И вот чуть ли не по всей подвластной [219] ему стране и вокруг престольного города Вавилона ³¹ разыгралось много жестоких военных столкновений, и кровь убитых, пролившись, обагрила всю поднебесную; многих, захватив в плен, угнали, а населенные гавары и аваны обратили в пустыню. Начальники и советники царского двора, увидев объявшие, постигшие их бедствия, спешили друг на друга взвалить причину злоключений и напастей, а затем одна сторона набросилась с кулаками на другую, тут и рамики мятежников ввязались в свару, еще более усиливая смуту. После этого каждый мужчина опоясался мечом, и много крови пролили они взаимно. Поистине исступленность нечестивых их злодеяний выжала в давильне Содома из грозди виноградной горькую желчь³². И тогда некий советник при царском дворе, которого на их языке звали Монос ³³, вмешавшись в дело и хитро рассуждая, стал советовать амирапету и домогаться, чтобы тот освободил из тюрьмы и от оков Юсуфа – остикана Персии, Армении, Вирка и Алванка, которого сам же он схватил и доставил к амирапету и утвердил в прежнем сане начальника страны, «ибо это, – говорит, – муж, исполненный ума, муж воинственный, доблестный и внушающий ужас тем, кто слышит и видит его. И еще, – говорит, – испытав силу вашего предостерегающего наставления, /177/ он не совершит больше преступления и не начнет мятежа; с его помощью прекратятся нападения и разбойничьи набеги из подчиненных ему земель». Убедив таким образом амирапета и получив от него приказ, он затем освободил и отправил его (Юсуфа) с большим войском управлять его страной в прежнем сане ³⁴. Так Монос подчинил себе Юсуфа, превратив того в своего единомышленника, сообщника и угодника, который помогал излить яд мстительной ненависти на его врагов.

И вот [Юсуф], раздувшись, подобно растревоженной опухоли, и как бы гонимый стремительным ветром, двинулся через сирийское Междуречье и, пройдя, сделав еще много переходов, поспешил достигнуть страны Кордук.

Однако царь Гагик, много раньше уведомленный о его прибытии, побудил весь народ своего княжества обратиться в бегство и, поведя за собой караван беженцев, поместил их в неприступных ущельях гор Коговита и Цахкотна, сознавая, что тем облегчает их участь ³⁵. «Хотя, – говорит, – нам приходится все время передвигаться, [220] трепеща, с места на место, однако народ Христов, быть может, не попадет в руки поработителей, не станет пищей меча зверонравных исмаильтян и не отвергнет праведных установлений Христовой веры ради неправедной веры агарян».

Расположив у себя в тылу караван беженцев, царь и брат его Гурген вместе с полком азатов и конницей, снаряженные и вооруженные острыми копьями, всегда находились впереди, соблюдая бдительность и величайшие предосторожности.

Точно так же и великий ишхан Андзевацика, Атом ³⁶, движимый благоразумной осторожностью, позаботился побыстрее поднять население своего княжества на вершины неприступной горной области, укрыв его в глубоких ущельях, пещерах теснин и горных долинах, а сам со своим хорошо вооруженным войском спереди охранял беженцев.

Меж тем остикан Юсуф, задержавшись на несколько дней у границ Кордука, пустился оттуда в путь, прибыл и расположился станом в стране Андзевацик, и, не возбуждая пока что беспорядков и смятения, но, подобно змее, скрыв яд, отправил к ишхану Атому послов, чтобы тот уплатил ему положенные царские подати и дал обычные подарки, приняв которые, /178/ он ушел бы, удалился, не причинив стране ущерба и бедствий. А тот, ради всеобщей пользы мудро решив подчиниться предстоящей несправедливости и насилию, не стал жалеть золота, серебра и разного добра ³⁷, а поторопился уплатить ему налоги, вплоть до последней мины и даже вдвое больше. Кроме того, он преподнес ему множество даров и подношений, а [в счет] оставшихся налогов по требованию [Юсуфа] передал ему заложников из семей азатов, приняв которых, тот удалился, отправился мимо горы Акан ³⁸ в гавар Албак ³⁹. И увидел он всю страну пустынной и совершенно лишенною населения. Со всей определенностью уразумев и поняв, что не сумеет добиться осуществления злокозненных намерений, которые в душе замыслил против царя Гагика, он тогда скинул свою черную, словно у индийца, оболочку и, сменив желания сердца своего на дружескую белизну, отправил к царю послов с предложением искреннего и чистосердечного мира. Однако, будучи алчным и корыстолюбивым, он пожелал, чтобы ему уплатили царские налоги за многие годы, а также, напомнив [221] [Гагику], что тот обязан ему короной и властью над всей Арменией, потребовал отдельно для себя даров и подношений. Меж тем царь, будучи осведомлен о распиравших Юсуфа намерениях и зная, что он не в силах отклонить или исправить злоумышленные, низкие цели его и помыслы, тем не менее рассудком, неразлучным с благоразумием, предохранял, предостерегал свою душу от зла и после некоторых колебаний предпочел второе: дать в двойном и тройном размере налоги и весь царский бекар, только бы не сталкиваться им друг с другом в губительной сече из-за ненависти и жажды мести, «ибо, – говорит, – плоды войны – это смерть, а приглашенные смертью глядят в бездну ада». После этого он без сожаления кинул ему свои богатства и, у всех без изъятия – родственников и азатов, рамиков и не рамиков собрав золото, серебро и всяческое добро, коней и мулов, велел отвезти ему щедрые дары, которые тот принял с большой благодарностью, и, поторопившись пуститься в путь, пошел через пределы Гера и гавара Зареванд в наханге Роток ⁴⁰. Но так как он направлялся в великий город Рей, что находился в Персии, то в Армению послал остиканом некоего Насра ⁴¹, /179/ которого многие прозывали Субуком, а сам оставался там до тех пор, пока не назначил остиканов, начальников и должностных лиц в пределы Алванка и Атрпатакана.

В этом же самом году те мятежные племена, о которых мы еще прежде говорили, выбрав удобный день, чтобы воздать отмщением, захватили все узкие пешие пути через пустыню Агарийскую, которая неправильно называется ими домом Авраама, и всех их (сторонников амирапета) загубили мечом. Говорят, что всех убитых было свыше тридцати тысяч душ, а жен амирапета, так же, как и других вельмож, которые в бесплодных усилиях шли стезею тщеты, – всех их угнали в плен; они расхитили, взяли в добычу много добра, золота и серебра и разошлись каждый восвояси ⁴².

Незадолго до того, как произошло то, о чем я сейчас рассказывал, один из видных рабов Юсуфа по имени Сбук, – который после того, как Юсуф был заключен в тюрьму, овладев должностью остикана разбогател, – околел, умер в городе Ардебиле ⁴³, и оказавшийся в то время там Юсуф захватил большое хранилище его сокровищ и добра ⁴⁴. [222]

ГЛАВА LХV

О несчастиях, постигших ишханов Сисакянц, и мучениях католикоса Иованнеса

Меж тем Наср, которого ласкательно прозывали Субуком и которого Юсуф послал остиканом в Армению, прибыв в город Нахчаван и остановившись там на несколько дней, так как его жена находилась там, предался похотливым ⁴⁵ обычаям неверных. Тут поторопился встретить его Бабген, младший брат ишхана [гавара] Сисакан, Смбата, который, в сердце своем лелея неосновательную, пустую мечту, надеялся заключить с ним союз на смерть и захватить отчее наследие, находившееся под единоличной властью брата его Саака, что он считал несправедливым по отношению к себе ⁴⁶. Наср тотчас же распахнул пред ним, из коварных соображений, врата милости и решительно и коротко пообещал дать ему его наследственный удел, ибо, внимательно наблюдая, ожидал, когда по поводу этого дела прибудет к нему и брат [Бабгена] Саак, чтобы, обманув их, обоих ограбить. [Вот почему] после этого доброжелательно и милостиво был приглашен к Насру также тэр Сюника Саак. Тот охотно, как если бы то было царское приглашение, поторопился явиться к Насру с множеством подарков и подношений и, словно оглушенный, ничего не понимая, заключил союз с адом, /180/ не обратившись к мудрости сердца своего, не вняв исполненному совершенства разуму и не подумав о последствиях соделанного.

Меж тем Наср, хитростью вводя их в заблуждение и с каждым из них приходя на словах, но не сердцем, к соглашению, пригласил их отправиться с ним в столицу Двин, «ибо, – говорит, – оказавшись там в безопасности от кого бы то ни было, мы сможем позаботиться о пользе каждого». Таким образом, отправились они в путь дорогой коварного обмана. Когда они приблизились к кахакагюху Карундж, им навстречу пришли главные гахерецы и великолепные нахапеты родов ⁴⁷ города Двина. А тот, увидев, что удача легко далась ему, полностью обнажил тогда свою тайную коварную личину, схватил их – более сорока человек, всех, без изъятия, заключил в железные оковы и посадил в темницу, а [223] сам в тот день, когда совершил это, остался там переночевать. Когда наступил рассвет, он, всех закованных погрузив на верблюдов и мулов, вступил в город Двин, везя с собою тэра Сюника Саака вместе с братом его Бабгеном. Вступив в город и поместив всех связанных неверных под стражу, он затем схватил вместе Саака и Бабгена и, связав их веревками и заковав в железные цепи, поместил в тюрьму. Вот таким образом внушающее ужас коварство южного ветра ввергло их в тюрьму, в ковы и смертельные мучения. Узнав о том, что наши тэры, а также неверные испили [чашу] мутных злоключений с горьким осадком от беспричинно обрушившейся на них бешеной злобы агарянина, я едва не задохнулся от гнева, что естественно для моей человеческой природы. А после этого довели до моего слуха некоторые верные люди тревожную весть о том, что надобно скрыться, избегнуть стены осады, которая угрожала нам. Находившиеся при мне служители церкви, объятые ужасом, не удалялись от двери моего дома, умоляя меня уйти, бежать и отступить пред гневом, памятуя повеление Господа быть гонимым из города в город и не противиться злому ⁴⁸. И я спасался отсюда не потому, что боялся тленной смерти, но потому, что, зная беспредельное безумие языческого заблуждения, опасался, как бы отроки церковные не обманулись злоухищрениями их тайных козней /181/ или как бы не принесло это нам стычек и раздоров вместе с поношением язычников, что вовсе противно христианскому учению и добродетели, и, так как у нас словно бы ум за разум зашел от дум, мы почли за лучшее обратиться к милости бога, дабы он явил нам знамение. И когда кончилась темная ночь и наступило светлое утро, неожиданно, в мгновение ока нас снова объяла ночная тьма, причем мы были удивлены тем, что солнце затмилось в утреннюю пору. А затем, подробно обсудив событие, – что не время быть солнечному затмению, мы поняли это как несомненное, ясное знамение ⁴⁹, явленное нам господом богом, и тогда вся братия в величайшей поспешности, вынужденно бежала оттуда, каждый подальше от угрожающего испытания.

В этой спешке я не успел ни отпустить грехи, ни предать их вослед анафеме, но по размышлении поторопился бежать оттуда прежде, чем [меня] настигнет опасность. Первым примером для меня послужили пророк [224] Илия и глава апостолов Петр. Таким образом, выйдя из пещерного монастыря ⁵⁰, из обители святого Исаака, что находится в юдоли ущелья горы Гел, мы поднялись напрямик и вышли к верхнему монастырю, где располагались [стада] скота. Оттуда мы направились к обители монахов-отшельников, что на острове Севан, которые, отказавшись от всяких тварей, словесных и бессловесных, заботились только о спасении [душ] своих, и в ней вся братия со мной вместе подняла голос, чтобы благословить бога ⁵¹; там с непоколебимой надеждой служили мы Господу четыре дня. Тогда все наши невысказанные мысли, которые, словно в челноке, всплыли, будучи направляемы, как кормчим, побуждениями сердца, мы извлекли как бы из кладовой своей, чтобы словом истолковать то, что таилось в глубине. И вот так случилось, что мы снова пошли вспять, к тем местам, которые расположены близ патриаршей святой церкви, то, что мы поневоле покинули, бросили из вещей, имущества и домашнего скота, то решили добровольно принести в дар агарянину Насру, [надеясь], что, быть может, волею божьей склонятся его мысли к согласию и мать Сиона не лишится окончательно детей брачного чертога, а мы обретем покой в святом нашем храме, благословляя имя бога нашего. Это решение всеми /182/ видевшими и слышавшими было сочтено наиболее подходящим. И снова пустившись в путь, мы доехали до построенной мною крепостцы Бюракан ⁵², которую я приобрел за деньги и в которой соорудил даже монастырь из крепко спаянных тесаных камней, великолепно отделанный и красочно расписанный, определив его как обитель монахов-отшельников. По прибытии нашем туда мы тотчас же отправили Насру письмо, в котором, напоминая ему о совершенных им по отношению к другим ужасающих поступках – тюрьме, ковах и страшных смертельных пытках, – писали, что именно испугавшись этих грозных событий мы и бежали. «Итак, если дашь мне письменную клятву о том, что со спокойной душой могу я остаться у врат церкви дома моего и благословлять бога в Его святости, то в оплату я всегда буду незамедлительно отправлять для благоденствия твоего в меру своих возможностей достаточно даров.» Прочитав написанное мною, он поторопился написать клятву, согласно законам их Корана, и, дескать, что можно вполне ввериться словам, [основанным] на их [225] вере. Так освободил он мою душу от всех пугающих сомнений, от внешних боев и внутреннего страха – тех, что опасны внутри тела и вне тела. И вот после этого я решил, что будет полезно, воспользовавшись этой клятвой, сделать передышку, остаться волей божьей у врат нашего святого храма.

ГЛАВА LXVI

О взятии крепости Бюракан и бедствиях, свершившихся в ней

Некий человек, который постарел во днях зла и был судьей неправедной веры Махметовой, будучи исполнен ненависти, постоянно стремился уничтожить христианство и усилить ересь неверных. И он стремился привить Насру отвратительно жестокие мысли и лютость сердца. «Не нужно и не подобает тебе, – говорил, – заключать мирный союз с худшими из христиан, в особенности, с законоположителем их совращающего, ложного учения, который всегда учит ругать исповедуемую нами веру и называет арабов – учеников Махмета – собаками и волками. Так для чего подобным мирным союзом твоим с ним еще более распалять и еще шире распространять их ересь? А если ты желаешь той выгоды ⁵³, что принесут тебе его дары, то в десятикратном размере воздастся тебе, если только меня послушаешь: отправь теперь же большое войско, чтобы сперва захватить укрепленный пещерный монастырь, ибо в нем много сокровищ и добра, а также красивые церковные облачения /183/ лжеучителя еретиков католикоса. После этого немедля, поскорее пошли те же многолюдные воинские полчища на поиски главы христианского лжеучения, дабы поймали его и связанным привезли к тебе, а с ним вместе захватили и доставили тебе [все] имущество и добро его. А если толпа простолюдинов вздумает сопротивляться, то воздай им беспощадным кровопролитием и избиением». Так говорили и те, что были согласны с его мнением. И после того, как пробудили в нем лютого зверя терзающего и распалили бесчестный нрав неверного, он поспешно отправил [226] многочисленную конницу и вооруженные полки в обитель монахов, что в пещере к северо-востоку от гюхакахака Гарни. В нежданный час появившись и ворвавшись в пещеру, те схватили отшельников, которые находились в ней, и подвергли их длительным побоям и истязаниям, требуя у них спрятанного имущества, так что некоторые истязуемые, хотя и не сразу же, но потом из-за многократных пыток отдали души свои Христу и достигли блаженного упования, которое прибережено для возлюбивших бога. И после этого, разграбив все убранство церкви Христовой, Священные Писания евангелистов, пророков и апостолов, а также все имущество, многочисленные стада скота и даже пчелиные ульи, они подожгли, предали огню прекрасное, великолепное здание монастыря и убрались прочь.

Когда они предстали пред Насром и все соделанное ими было ему рассказано, безумная необузданность нрава привела его к чудовищному замыслу: он спешно, как если бы поставил себе целью борьбу не на жизнь, а на смерть, двинул вперед многочисленную массу войск, чтобы те как-нибудь незаметно, тайно достигли крепостцы Бюракан и, связав, увезли меня и тех священнослужителей, что были со мной, а прочих жителей крепостцы, предав мечу, загубили, полонили и ограбили. Но, будучи вскорости уведомлен об их темных, мрачных, преступных намерениях ⁵⁴, я бежал, согласно первоначальному решению, во исполнение повеления Господа ⁵⁵.

Пустившись в путь, спасаясь, мы отправились в царский дворец в Багаране, к царствующему Ашоту ⁵⁶, дабы чада матери Сиона не были раскиданы, /184/ развеяны южным ветром обмана неверных.

Однако там (в Бюракане) остались наш придворный епископ Саак с двумя священниками, а также некоторыми дьяконами и монахами-отшельниками из-за болезненной немощи телесной епископа и кое-кого другого, а может быть, им не достало времени ⁵⁷, чтобы отправиться следом за нами, либо, возможно, это был призыв принести [себя] в дар богу, и предвидение этого привело их к победе в бою и венцу блаженства, о чем мы расскажем особо немного ниже.

Меж тем, когда исмаильтянские войска узнали, что тайно нацеленная их стрела не осталась для меня неведомой, что утаиваемую ими хитрость не смогли [227] сокрыть, и проведали они о моем бегстве, – тогда, остановившись, отказались [от преследований], собрали большое множество войск, дабы наилучшим образом снарядиться и, вооружившись так, излить яд змеиного вероломства на верующих во Христа. Зная о неотвратимых ⁵⁸ намерениях неверных, о лютости мутного потока, который должен обрушиться [на них], и что нет возможности спастись бегством из-за большого числа женщин и малых детей, а также немощных старцев, которые не в силах, не способны были [бежать] и все равно погибли бы в том месте, куда бежали, жители Бюракана, согласно написанному: «Он укрыл бы меня в скинии Своей в день бедствия, скрыл бы меня в потаенном месте селения Своего» ⁵⁹, ища спасения бежали, спрятались за укрепленными стенами своими от метели беззакония, уповая на помощь всемогущего бога.

Кое-кто из поднявшихся в крепость были ратниками, находившимися на военной службе у святых ишханов, которые, услышав о возмутительном, злонамеренном предприятии исмаильтян, устремились отовсюду в крепость, чтобы оказать помощь верующим вплоть до смерти в бою. И каждый из них так говорил своему товарищу: «До сих пор, – говорили они, – мы угождали нашим военачальникам, сражаясь ради человеческой жизни, ныне же как хорошие воины станем сопереживателями скорби Христа и верующего его народа». Так, сплетя жизнь со смертью, они желали благополучного исхода войны.

/185/ Но вот войско исмаильтян, словно забушевавшая, бурная вьюга, с безбожным, ужасным грохотом и не знающей предела нечестивой яростью подошло к воротам крепостцы. Затем защищенные со всех сторон щитами полки пешего войска и охраняющая их с тыла конница с полком [воинов] в доспехах выступили вперед, бросились, словно дикие звери, в нападение. При виде этого смертоносного злодейства находившиеся в крепости люди поневоле были принуждены все как один ⁶⁰ собраться и броситься, подняться на стены ⁶¹, и в тот день в разных местах между ними происходили небольшие стычки, пока не кончился день и наступила ночь. А на следующее утро, еще в предрассветной мгле все находившиеся в крепости люди пришли к дверям святой церкви, прося святого епископа дать им очищающих [228] от грехов тела и крови Господней. Он же движением ангельских уст и ласковым голосом наставлял их лучше, нежели наши речи, кои его учили истине, и вместе с церковнослужителями и духовными чинами, полком воинов и всеми находившимися там людьми отслужил божественную службу, дабы очистить их души от всяких греховных помыслов и укрепить их в вере Христовой. «Да не поколеблется в сердцах ваших верность Христу из-за войны, причиняющей нам страдания! Да не остановятся, – говорит, – стопы ваши в здании греха, как если бы оно было вечным! И тогда сам Господь посетит вас своим телом и кровью, по принятии коих он осудит греховные сомнения ради тела своего, то есть церкви, в которой вы пребываете, и дарует вам силы, чтобы победить тьму властителя зла, что сгустилась вокруг нас.

Да не будет осквернено одеяние из света, коим благодаря Христу прикрыта была нагота прародителя, и да не отнимется у вас ознаменованная Иисусом Христом печать святой купели».

Так, словно пламенем, зажег он их души и подвигнул все уста благословлять вседержителя бога, взяв его себе опорой в неустанных молитвах. А затем, принеся страшную жертву Христу и [совершив] спасительное для людей таинство, он раздал причастие всем мужчинам и женщинам, старым и малым и всем, достигшим соответствующего возраста, сколько позволяли последние запасы.

Меж тем грохот сражения и вопли полчища исмаильтянского войска все более /186/ усиливались, от лязга и звона мелькавшего оружия и щитов гудела земля, подобно тому, как она гудела во время уловки жителей страны Наковос ⁶².

Тут и люди из крепости расположились кругом по верху стен, устремив взоры на бога, дабы помог он им в войне с притеснителями и не поколебало их дьявольское заблуждение неверных. И стали они сверху разить неприятеля, проливая потоки вражеской крови и многих повергнув наземь.

Тем временем святой епископ вместе с другими духовными чинами в неустанных молитвах просили, дабы не случилось тем кровожадным и неукротимым зверям внести раскол и смутить мужество паствы господней, которую сам же господь избрал себе в наследие как [229] собственный народ, называя его телом и членами своими. Он также всячески ободрял и утешал людей, дабы не связывали они себя веревкой грехов телесных и не поддавались страху близкой смерти, но душой чистой и добродетельной глядели на конец своего пути и стали сомучениками Христа, верой в бога уподобляясь ему. Таким же образом и дьякон Тэодорос, что был надзирателем всех церковных строений и наставником людей, немало внушений делал, говоря: «Хотя больных людей тревожит смерть, но их [состояние] облегчает надежда на выздоровление. Итак, да не ускорит понапрасну эта объявшая нас опасная болезнь смерть вашу телесную, но да укрепитесь вы духом и поспешите в бой, согласно закону Христа, дабы принять в награду надежду на вечную жизнь». Так, давая всем такие добрые советы, они после этого даровали людям облегчение не только тем, что было полезно телу, но дивным подвижничеством вели благой бой за паству Христову и за своих чад, вооружившись могуществом Духа Господа своего.

Меж тем враги, чьи души были погружены во мрак и тьму отмщения, хотя на протяжении семи дней раз за разом бросались на приступ, однако не могли завладеть крепостью до тех пор, пока один из воинских полков крепости, поправ ⁶³ надежду на [вечную] жизнь ⁶⁴ и отрекшись от милосердия [божьего] и веры, не поторопился передать крепость в руки наглых и неправедных агарян. А те, весьма обрадовавшись и возликовав в душе, /187/ поспешили пойти на приступ и, забравшись по нескольким лестницам наверх, ворвались в крепость. После того, как тайные козни и вероломные их деяния стали явными, они, подобно зверям, накинулись на людей и, будучи душою дикими и злонравными, принялись всех беспощадно предавать мечу, и полились потоки невинной крови, обильно напоявшей всю землю ⁶⁵, а тела павших они грудами сваливали друг на друга.

Меж тем святой епископ вместе с другими священнослужителями церкви, во всенощном бдении проливая обильные слезы, обращали к богу плачевные молитвы, чтобы не лишил он их своего милосердия. Превзойдя всех своими прекрасными деяниями, они уподобились святым. Неправедные палачи, придя и найдя их в святой церкви, во время молитвы, силились устрашить их сверканием мечей и грохотом щитов, скрежетом зубов и налившимися кровью лицами, однако те ничуть не [230] испугались и не дрогнули сердцем от угроз этих обуянных яростью [неверных], ибо окружала и защищала их милость Господа. И вот выведя их из церкви, они содрали с них облачения, чтобы предать смерти, затмили взор сердец своих сумрачной, туманной мглой и ринулись на них. Сперва они мечами изрезали на части святого епископа, подобно дереву, расколотому топором на куски, и потом саблею отсекли ему голову. А затем зарезали церковнослужителей святых, монахов-отшельников и псалмопевцев, также отсекши каждому из них голову, словно овец, пригнанных на жертвенное заклание, как благовонный дар Иисусу Христу.

Так все они, облекшись, как броней доспехов, истинной верою, оказались достойны прекрасного облачения из света славы и сияния неувядающего венца. Однако в момент их гибели дьякона Тэодороса не было с ними, ибо еще до этого он упал, раненный вражеской стрелой. Но жестокие палачи нашли его, чтобы и ему отсечь голову, а он, нисколько не беспокоясь и не испытывая в сердце гнева, как то свойственно было бы молодому летами, весьма охотно подставил шею, и ему, таким образом, отсекли голову. Смертью своей он ознаменовал верность истинной вере и был причислен /188/ к чадам божьим. Точно так же и остальных [находившихся] в крепости людей они, подвергнув тут же пыткам, предали, как овец, пригнанных на заклание, в пищу исмаильтянскому мечу, никогда не знающему насыщения, и всем отсекли головы, чтобы отвезти их остикану и стяжать себе ими похвалы за храбрость. И все они в час погибели тоже говорили так: «Господи боже вседержитель, всеблагий, всемилосердный, благодарим Тебя за то, что даровал нам терпение переносить страдания войны, что не забыли мы тебя, не изменили нашему обету и не отвратились [от него] сердцами, что удостоил нас приобщиться участи святых и света. Ныне прими наше братство с миром и приобрети убиенных детей своих». Так снискали они благотворную милость благодетеля.

Некоторые из местных жителей были неверные ⁶⁶, они занимались земледелием и платили нам налоги. Когда все это произошло, они, собравшись в одном месте, стали кричать на своем языке врагам, дескать «мы, подобно вам, принадлежим к народу пророка Махмета», и, услышав это, палачи полностью отвели от них от всех [231] свои мечи, чтобы никому из них не впасть в ошибку. Эти самые неверные дружески уговаривали каждого по отдельности присоединиться к ним и избавиться от ужаса жестокой смерти. Но те, отдалившись от них, говорили: «Христос – наша жизнь, и смерть – приобретение». Таким образом, жаждущий меч не сумел [поколебать] их единодушия и никто из них не усумнился в своей любви к Христу.

Так в один и тот же день, в один и тот же час, все они – закланные жертвы – были, как благовония, принесены в дар Христу. То были: святой епископ Саак, который оставил свое имя в миру, словно сладостный плод, и был увенчан венцом Христовым, и святые священники, что преставились вместе с ним, [а именно] Мовсес, из монашеского чина, и другой Мовсес, из вступивших в брак, и братья женатого Мовсеса – священники Давид, из монашеского чина, и Саргис, мирянин. Что касается Саака, который, будучи с отроческого возраста слеп, отличался совершенством знаний и всяческими делами добродетели, то и он, как агнец, был приведен на заклание и воссиял недоступным светом бессмертия. Точно так же и блаженный муж божий Соломон, что, прибыв из страны Сагастан ⁶⁷, поселился у нас и строгим житием и дивнодобродетельными правилами жил /189/ во плоти, как бесплотный, – и он был в тот же час обезглавлен и увенчан венцом, который сиял божественным, неизреченным светом. Вместе с ними со всеми к числу святых был причислен, благодаря великому своему терпению, и дьякон Тэодорос, о котором было рассказано выше. Всех вместе их было восемь. А все остальное множество мужей военного чина и мирян, убитых в тот день, превышало двести душ, имена коих вписаны в книгу жизни. Из мужчин, находившихся в [крепости], по-видимому, никто не остался в живых, за исключением немногих, которые еще до того, как началась жатва мечом, ушли, чтобы заработать трудами рук своих. Из отроков церковных спасся от нестерпимо ужасной смерти один лишь дьякон по имени Георг, ибо, будучи известен своей красотой среди служителей церкви, не был поэтому ввергнут в горнило кипящего зла агарянами, которые, [кроме того], надеялись, что смогут получить от него что-нибудь, как пиявки, намеревающиеся высосать из него кровь. Он не стал противиться злу, оставил им столько добра, сколько имел, а [232] сам пустился в путь к нам. Именно он и описал подробно все, рассказанное нами в ходе повествования. Все это произошло в триста семьдесят втором году Торгомова летосчисления (=923 г.) в месяце ахекан, десятого дня ⁶⁸.

Меж тем разъяренное войско исмаильтян, собрав в одном месте всю массу награбленного с убитых, добычу и многочисленные стада скота, взяв в плен детей и жен убитых, погрузив на вьючных животных благородные головы загубленных [мужей] – все вообще, что захватило, пустилось в путь, отправилось, мрачными криками выражая свою радость, бесстыдно распевая и пляша. И тут же были слышны громкие вопли и невыносимые стоны, жалостные рыдания и слезные мольбы многочисленных женщин и детей, а зрелище содрогающихся от боли, избиваемых [людей] жгло душу и вызывало горькие слезы. В великой скорби их сердец ничто не приносило им утешения, кроме [сознания], что безвинно пролитая кровь их отцов и братьев, мужей и сыновей – это жертвенный дар Христу. Укрепляясь такой надеждой и воздевая с мольбой руки, они молили Господа спасти их от порочащего осквернения неправедными поработителями, говоря: «Да не наступит на меня нога гордыни, и рука грешника да не /190/ изгонит меня» ⁶⁹. В войсках исмаильтян, впереди их, вместе с пленными, шли двое мужчин-носильщиков, один воинского чина, а другой – мирянин, которые, будучи тезками, оба были известны под одним и тем же именем Кюракос.

Когда явились они (войска исмаильтян) пред нечестивым остиканом и преподнесли ему честные головы избранников божьих и захваченную добычу, возрадовался он весьма и возликовал и тотчас же повелел отпустить всех пленных, кто куда хочет, ибо просьбы убитых святых были упомянуты пред богом и милосердие его, побудив к состраданию [остикана], освободило пленных пред всеми поработителями их.

Меж тем немногие, летами юные, числом до десяти душ спрятались там от врагов и избавились таким образом от их неправедной веры, а мы спустя немного времени приобрели их, уплатив серебром. На следующий день [остикан] повелел предстать пред осуждающими судьями тем двум мужчинам – тезкам, которых они (войско) вели вслед за пленными в качестве своих носильщиков, дабы те либо приняли неправедный их закон, [233] либо были преданы мечу. Будучи приведены туда и допрошены судьями, они с засиявшими от радости глазами, предрешив в душе отшествие ввысь, сказали: «Не в обычае у христиан отрекаться от поклонения Христу и обращаться в безбожное богопознание Махмета. Во имя Христа мы готовы умереть, лишь бы не жить в позоре» ⁷⁰. Поняв непреклонность их решения, они вывели их на площадь и предали безжалостному мечу. Так, словно серебро высокой пробы, пройдя испытание, очищение и опробование в раскаленном горниле добровольной смерти, они вознеслись в недосягаемую высь ⁷¹ небесную и, причисленные к сонму ангелов, обрели венец света и жизни. Кончина святых свершилась в семнадцатый день месяца ахекан ⁷².

Меж тем воинов, предавших крепость в руки неверных и вслед за пленными также уведенных ими с собою, привели к остикану, чтобы он возместил оказанные ими услуги и уплатил им дахеканами жалование за год. Но когда они, рассчитывая получить вознаграждение, предстали пред ним, он тут же приказал зарубить их мечом. Так, будучи загублены, как того заслужили, лишились они упования жизни своей. /191/ И исполнилось на них заветное слово ученого мудреца: «Уповающие на живое умирают без упования» ⁷³.

ГЛАВА LXVII

О мучениях ишханов Бабгена и Саака

В это время Наср получил приказ от великого остикана Юсуфа отправиться в страну Атрпатакан ⁷⁴ и либо убедить восставших гаваонитян тех пределов покориться ему, либо в ратном бою зарубить мечом. Назначив одного из наиболее почетных слуг своих по имени Бшир ⁷⁵ остиканом города Двина и поручив ему держать владетелей Сисакана – Саака и Бабгена закованными в темнице до своего возвращения, он, согласно приказу остикана Юсуфа, двинулся в путь.

Меж тем Бшир, которого он оставил за себя, набрав многочисленные отряды воинов, пошел через пределы Геламашена гавара Мазаз, чтобы отомстить [Ашоту], именуемому Шаханшахом, за то, что не покорился он им. ⁷⁶ Но, поскольку тот укрепился в неприступной крепости [234] острова Севан и Бшир не добился того, чего домогался, то решил он тогда овладеть гаваром, а оставшихся там немногочисленных людей полонить, ограбить и предать мечу. Однако, хотя вся страна из-за вражеских грабежей была разорена и совершенно обезлюдела, тем не менее злодейские, вероломные намерения его не увенчались успехом, ибо один из находившихся при [Ашоте], именуемом Шаханшахом, сановных людей по имени Георг ⁷⁷ вышел из крепости, чтобы обойти гавары и укрепить сохранившиеся немногочисленные жилища против вражеских набегов. Когда Бшир неожиданно напал на них, Георга в первое мгновение охватил страх, ибо у него было не более двадцати мужей, а у Бшира – до тысячи человек, однако, уповая на бога, он обратил против них свое искусство побеждать. Укрепив свое сердце мужеством, он доблестно напал на них и, врезавшись на коне в середину [вражеского войска], многих из них поверг наземь и обратил в бегство. И хотя кое-кто из его (Георга) людей бросились бежать от врагов, однако ветр обманчивого заблуждения, объявший души исмаильтян, заставил их (исмаильтян) повернуть вспять и обратиться в бегство пред ним. В безудержной ярости, ввергнув души свои в непроглядную тьму ⁷⁸, они (исмаильтяне) предавали мечу всех, кто попадался им в пути, – кротких и безгрешных священников, тружеников-земледельцев, пастухов, путников и даже нищих. /192/ Так, невинных превратив в повинных смерти, Бшир отсек им головы и повез их с собою в город Двин, кичась даже в бегстве так, как если бы добыл их, явив личную храбрость в многочисленных сражениях. А было их более двадцати, которым ни за что отсекли головы. После этого, проведя достаточно дней на отдыхе, он собрал многочисленное войско, вдвое больше, чем первое, снарядил оружием и доспехами воинов и коней и двинулся вдоль берега озера к крепости острова Севан, рассчитывая, что, захватив врасплох [Ашота], именуемого Шаханшахом, сможет ввергнуть его в смертельную западню либо ковы. А тот, узрев приблизившуюся, подступившую к нему грозную силу, спешно снарядил одиннадцать кораблей и поместил на них семьдесят человек азатов и слуг своих с широкими луками – мужей храбрых и столь искусных в бою стрелобойном, что и на волос они не промахивались. После того как и он поднялся к ним на [один из] кораблей, поплыли они, чтобы [235] дать морское сражение врагам. Принявшись ловко стрелять из лука, они кое-кого из врагов превратили в одноглазых и многих, смертельно ранив, убили. Таким образом, в сражении были разбиты, повергнуты в смятение многочисленные враги, обратившиеся пред ним в бегство. Охваченный стыдом, Бшир, стремясь отплатить за это [поражение], двинулся прямо к крепости Кела ⁷⁹ в надежде, что, быть может, напав на нее неожиданно, сумеет ею овладеть. Однако и оттуда пошел он, «положивши руки на голову» ⁸⁰, ибо тот Георг, о доблестном сражении которого мы рассказали прежде, случайно оказался там, в крепости. И когда он увидел это подошедшее к вратам крепости сборище, тут же облачился в доспехи, вооружился, [взял] копье и, поведя с собой небольшое число воинов, вышел из крепости против врага. В единоборстве с конным войском Георг сперва зарубил коня Бшира, так что тот, едва сумев вскочить на другого коня, обратился в бегство, а затем, придя на помощь другим своим соратникам, поверг наземь многих средь врагов и обратил их в бегство. Так в нем было явлено превосходство одного над многими, согласно сказанному: «Одолел Давид гетиянина» ⁸¹. А толпы врагов, подвергнутых, таким образом, осмеянию, вступили в город Двин, где пытались выместить свою злость на жителях крепости, постоянно угрожая им.

/193/ Меж тем я еще прежде отправился к отпрыску царского рода Ашоту ⁸², у которого пробыл до тех пор, пока лето не сменилось осенней порой, и со стороны которого встретил словоизъявления, полные любви, ласки и доброты, а также щедрое попечение обо всех моих нуждах. Затем он проводил меня, и я отправился к царю Армении – Гагику, приглашавшему меня навсегда, ибо патриарший дом вместе со всеми гюхами и гердастанами был захвачен Насром, а мы лишились пристанища, уподобившись дикарям, тогда как не нашлось никого, кто бы от всего сердца постарался восстановить столицу церкви и с духовным тщанием сражался, дабы отвратить пленение нового Сиона, ибо весьма уменьшились [в числе] и ослабели руки сражающихся. Когда я прибыл к великому царю Гагику, он вместе с братом своим Гургеном принял меня и оказал попечение, исполненное чистосердечного духовного благоволения, твердой веры и неколебимой надежды, и, поддерживая [меня] безбоязненной дружбой, полностью обеспечил [236] меня всем, в чем нуждался я телесно, а кроме того, придавая еще большую приятность свойственной ему мудрости, он твердо обнадеживал нас, что приложит все силы своей души, дабы позаботиться о возвращении нам нашей обители и наипаче об умиротворении всей страны и утверждении святой церкви, ибо долг христианина требует сохранить нерушимым могущество святой веры. Но это уже когда Господь пожелает.

В это время остикан Наср, выступив из персидского Атрпатакана, прибыл с конным войском в пределы Сюника. И, так как ишхан Сюника укрывался в Вайоцдзоре, находящемся в принадлежащем ему гаваре, то остикан, по свойственному ему криводушию, счел удобным либо тайком подойти, чтобы схватить ишхана, либо, вступив в сражение, оружием выгнать его, чтобы полонить и ограбить. Однако когда он увидел собранные повсеместно и всегда держащиеся настороже конные полки и крепости, тогда заговорил с ним о мире и, получив от ишхана Смбата много подарков и обещав ему освободить из тюрьмы, отпустить брата его, отправился в город Двин. Немедленно взыскав с младшего брата, звавшегося Бабгеном, неположенную дань дахеканами, он отпустил его и отправил к ишхану Смбату, а /194/ брата его Саака оставил в заключении до тех пор, пока получит с него обещанный долг в дахеканах и передаст ему тогда его наследственное владение.

Меж тем жители крепости Кела, когда услышали о приходе остикана [Насра] и вспомнили, как грозно ревел он на них, устрашенные, объятые ужасом, без оснований заподозрили, что крепость может быть сдана в руки остикана и тогда они будут преданы немыслимым мучениям и смерти. Так, по недомыслию предавшись страху, все без исключения жители удалились, покинули крепость. А затем и ратники войска своевольно ушли кто куда хотел, а остикан, узнав однажды «после двухгодичного промежутка» ⁸³, что крепость обезлюдела, без всякого труда сам завладел ею, подчинил себе и от своего имени стал господствовать над окрестными гюхами, аванами и агараками.

Отныне, вероятно, мы не будем истолковывать продолжающуюся жатву коварных работников, которые косят нас в объятиях непроглядной тьмы. Если бы, согласно предначертанному нам Создателем, мы готовы были обращать наши взоры к небесам и шли, уподобляясь [237] Творцу, тогда, поистине, животворной силой Господа были бы спасены, а не преданы в руки врагов наших; мы повергли бы противников к ногам нашим и, изнемогшие, пали они на землю, и многие на земле ласкательствовали бы пред нами. «О, если бы народ Мой слушал Меня, – говорит Он, – и Израиль ходил Моими путями, я скоро смирил бы врагов их и обратил бы руку Мою на притеснителей их» ⁸⁴. Но, так как уподобились они стаду скота неразумного, уставившегося в землю, и исказили в себе образ и подобие Господа, поэтому ненавидящие Господа обманули нас, вепри лесные и люди дорожные попрали нас, как уличную грязь ⁸⁵, и над головами нашими нависли камни долины Ахор ⁸⁶.

/195/ ОСОБОЕ СЛОВО В ПАМЯТЬ ИМЕНИ МОЕГО

Цари боголюбивые и благочестивые, ишханы, начальники и повелители Армении, братья наши, апостолы церкви – славы Христовой, к вам обращаюсь я с мольбой о том, чтобы не осталось без пользы это мое повествование. Избегнув страшной бури и ужасных волн, что, пенясь и набегая друг на друга, вздыбились и обрушились на народ Асканазов, я, изгнав вон неумеренное, кичливое витийствование, душою, чуждою хулы, приглашаю вас к нему, как к зерцалу показующему. Трепещет, содрогается сердце мое от ужаса, ибо острит на нас глаза свои ⁸⁷ Господь из-за прегрешений наших, и так как и поныне продолжается, не успокаиваясь, буйная заверть стремительных волн над бездной, то это привело меня к тому, что я заставил себя поторопиться с Историей. Меня побуждали спешить, во-первых, объявшие нас со всех сторон бедствия, а затем полученное от царей повеление, которое подвигнуло к работе вместилище моей мысли и склонило меня к тому, чтобы я не медлил более. Однако я не пишу немыми знаками письмен нечто надуманное, что выше моего разумения, а громко, во весь голос хочу поведать вам и передать из века в век достоверно известное мне, дабы недоступность пониманию некоторых древних сказаний этого повествования, познаваемых внутренним [238] чувствованием, ⁸⁸ не оставила вас неудовлетворенными, но чтобы, устремив взор на то, о чем чистосердечно и откровенно говорим мы подробно здесь – в нашем сочинении, каждый из тех, что придут вослед [за нами], увидел при чтении нашего труда особую точность написанной нами Истории. Но довольно об этом.

А теперь я обращаюсь к вам – читателям – с мольбой, чтобы не довели себя вновь до тех страданий, в которых /196/ мы все пребываем ныне, одурманенные дымом грехов, чтобы охотно прислушались к просительным моим речам и совету быть единодушными. Да станете вы наилучшими чадами принесенного в жертву Сифа ⁸⁹ и да будете вы вписаны [в число] сынов божьих. Не смешивайтесь с поколением проклятого братоубийцы Каина и не связывайтесь с презренными, лукавыми и суетными дочерьми человечьими. Да не истребитесь вы, будучи погружены в лютые водные потоки преисподней, как то случилось с людьми Ноевых времен, которые утонули, когда «разверзлись все источники бездны» и «окна небесные отворились» ⁹⁰, но, будучи закинуты евангельскими сетями в море жизни умеренной и смиренной, были собраны удой в обитель царя [небесного]. Да не взойдете вы из-за веры неправедной на «кровли города шумного, волнующегося, города ликующего» ⁹¹ и да не испепелит вас в поедающем пламени дьявольский вихрь огненнораскаленной серы, но да выйдете вы из Содома и Сигора и также вознесетесь дивно на духовные вершины вечности, где, сияя, пылает лампада святости тех, что, будучи предварены, трезвятся и бодрствуют ⁹². Не уклоняйтесь, поддавшись соблазнам дьявола, с праведного пути божьего ни вправо, ни влево, ибо с обеих сторон уловляют в западню толпы разбойников, и смерть – удел тех, кто попадает в руки их. Да не ослабят вас дьявольские обольщения дневного лжесолнца или луны ночной, ибо противоречивость нашего естества обольщала нас и обольщает, избегайте могущих поколебать вас приятных и возбуждающих помышлений, дабы любовью божьей взошло в вашем сердце солнце праведности. Да не придется вам каяться из-за того, что скверною жизни неправедной вы сокрушили жизнь вашу истинную и праведную и, «как соль, потерявшая силу ⁹³, как грязь уличная, попираетесь людьми» ⁹⁴, но, оставшись целы и невредимы от умышляющих на вас хулу, да прибудете вы с радостью в пристань [239] жизни. Не полагайте славу отцов ваших достаточной добродетелью для вас, и, уповая на нас, да не погрузитесь вы из-за лени своей в глубины бездны, ибо что пользы детям, если со знанием, искусно руководимые отцом, они погибнут в кораблекрушении. Полагаю, что от искусности отца детям при кораблекрушении нет пользы. Не отдаляйтесь от матери, что новожалованным словом животворным возродила вас к упованию живому ⁹⁵. Да не отступитесь вы, заблуждаясь, от утробы матери ⁹⁶ и да не совлечете с себя те светлые и спасительные одежды, в кои велелепно были облачены от утробы купели. Да не /197/ будете вы говорить ложь, лукаво почитая содеянное за несодеянное, и да не отвергнете горних заповедей любимого сына божьего, но с горячим усердием удаляйтесь от всего, что причиняет вред и противно духу, и душою чистой совлекайте с себя скорбь суетных вещественных начал мира ⁹⁷. Так, быть может, и вы подвигнуты будете к постижению сокровенной тайны трех чинов серафимов, и шестью быстрыми крылами вас – славословящих – по мере удела разделят: одних поторопятся удержать как не достойных [славословить] и возводить очи горе, а других подвигнут к неустанному вознесению хвалы как доверенных неуклонно нести службу во славу божию ⁹⁸. Тогда после краткого срока жизни вы удостоены окажетесь вступить в духовное облако на горе Синай ⁹⁹. Да не будете низведены вы в день избрания, чтобы, подобно соломе, [огонь сожег вас] ¹⁰⁰, но на крыльях воздушных да вознесетесь на горний Сион просить лицезрения Господа, но не сжатыми в расселине скалы, видя его лишь сзади ¹⁰¹, а лицом к лицу во всей полноте славы [бога]-Отца. Теперь вы, отчасти уразумев, будете знакомы с предуготовленным блаженством и тогда познаете, подобно как вы познаны ¹⁰².

Однако стольких назидательных речей вам будет достаточно от меня. Я, недостойный и смиренно кающийся в грехах покорный католикос Армении Иованнес, с мольбами обращаюсь к вам, о читающие и слушающие мое историческое повествование, дабы вы удостоили упомянуть мое имя в ваших богоугодных святых молитвах, ибо, быть может, каждому из нас – мне и вам воздаст в день второго пришествия своего Господь, который благословен всегда и прославляем всеми тварями во веки вечные. Аминь!

(пер. М. О. Дарбинян-Меликян)
Текст воспроизведен по изданию: Иованнес Драсханакертци. История Армении.  Ереван. 1986

© текст- Дарбинян-Меликян М. О. 1986
© сетевая версия - Тhietmar. 2002
© дизайн- Войтехович А. 2001