Абд ар-Рахман ал-Джабарти. Удивительная история прошлого... Год 1225

Библиотека сайта XIII век

АБД АР-РАХМАН АЛ-ДЖАБАРТИ

УДИВИТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ ПРОШЛОГО В ЖИЗНЕОПИСАНИЯХ И ХРОНИКЕ СОБЫТИЙ

'АДЖА'ИБ АЛ-АСАР ФИ-Т-ТАРАДЖИМ ВА-Л-АХБАР

(1806-1821)

Год тысяча двести двадцать пятый

(6.II.1810—25.I.1811).

Месяц мухаррам начался в понедельник (6.II.1810). В этот день прибыли вести из Турции о победе русских и захвате ими многих областей 460 и о том, что в Стамбуле создалось затруднительное положение, повысились цены и что город объят страхом. В целях успокоения [населения] в османских владениях распространялись слухи, противоречащие действительности.

5 мухаррама (10.II.1810) прибыл Ибрахим-эфенди — капуджи, направленный некоторое время тому назад Портой, который привез указы с требованием припасов и зерна. По случаю его прибытия устроили празднество и пушечный салют, и он торжественно поднялся в крепость.

В тот же день возвратился из Верхнего Египта Диван-эфенди в сопровождении Шувайкар-аги. Оба они пробыли в [259] Каире несколько дней, а затем возвратились с ответным письмом к эмирам Верхнего Египта.

В ночь на субботу, 13 мухаррама (18.II.1810), произошло очень сильное землетрясение. Толчки повторились трижды, и продолжались они около четырех минут. Это землетрясение потревожило людей во время сна, вызвало панику, шум и крик. Многие оставили свои жилища и бежали в поле, ища спасения на открытом месте, несмотря на большое расстояние. Произошло это в семь часов вечера. Наутро все только и говорили о пережитом или происшедшем с ними. Из-за землетрясения обвалились многие обветшавшие стены и дома, а другие дали трещины; обрушились минарет селения Басус, половина минарета Умм Ихнан в ал-Мануфе и другие, о которых мы не осведомлены.

В субботу вечером вновь произошло землетрясение, но слабее первого. Народ и на этот раз также перепугался из-за этого и взволновался, а затем успокоился. Среди населения ходили слухи о предстоящем возобновлении землетрясения. Одни говорили, что это будет в среду вечером, а другие называли иной день. Утверждали, что предполагаемое землетрясение будет продолжительнее, и ссылались при этом на некоторых астрологов, а другие ссылались на христиан и евреев. Один христианин отправился к паше, сообщил ему об имеющем произойти землетрясении и настаивал на своем утверждении. Он сказал. «Арестуй меня и, если мое предсказание не оправдается, убей маня». Паша действительно арестовал его на время, пока пройдет назначенный им срок и не обнаружится, говорит ли он правду или лжет. Но все это лишь их измышления, выдумки и заведомая ложь. Но Аллах лучше знает!

В воскресенье, 14 мухаррама (19.II.1810), паша приказал окружить дома таких высокопоставленных коптов, как му'аллим Гали, му'аллим Джурджис ат-Тавил, брат его Фалтиюс, Франсико, — всего семь человек. Их довели до ужасного состояния, заколотили их дома, забрав у них их счетные книги. Когда же они предстали перед пашой, он сказал им. «Я требую от вас отчета соответственно этим вашим бухгалтерским книгам». Он приказал арестовать их. Они запросили пощады и разрешения: [260] говорить,— это он им разрешил. С ним поговорил му'аллим 108 /108/ Гали, и от него они отправились в тюрьму. Благодаря посредничеству Хусайна-эфенди — рузнамджи — паша потребовал с них семь тысяч кошельков, а до того он требовал от них тридцать тысяч кошельков.

В четверг, 18 мухаррама (23.II.1810), среди публики разнесся слух о том, что в эту ночь — в ночь на пятницу — будет землетрясение, которое случится в полночь. Большинство людей подготовилось к тому, чтобы выйти за пределы города. Они отправились со своими женами и детьми на берег Нила, в Булак, в район аш-Шайх Камар 461, в сад ал-Азбакийи и в другие места. Точно так же и многие солдаты вышли из города и раскинули свои палатки посредине ар-Румайлы, Карамайдана 462 и на двух кладбищах. Все они неописуемо страдали в эту ночь от холода, так как солнце склонялось к созвездию Водолея и была середина зимы. В эту ночь не произошло ничего такого, что оправдало бы распространившиеся слухи, следовательно губительным оказалось воображение. Бродяги и воры в эту ночь ограбили и обыскали многие дома и жилища. Наутро в пятницу многие пожаловались на это властям, и на рынках объявили, что никто не вправе говорить о землетрясении и что каждый, кто по этой причине оставит свой дом, будет наказан. Так было покончено с этими пустыми разговорами.

В тот же день обнаружилось, что во дворе мечети ал-Азхара скрываются по ночам лица, которые грабят каждого, кто в силу какой-либо необходимости идет в одиночку, и распространилась весть об этом. Шейх ал-Махди так долго старался разыскать и арестовать виновников этих дел, что установил их личности и происхождение. Среди них оказались сыновья почтенных шейхов,— это скрыли, равно как и их поступки, а назвали одного из их соучастников, никому не известного. Его изгнали из города и приписали ему все эти действия. Но скрытое станет явным впоследствии, и преступники будут разоблачены перед народом, а сведения об этом последуют в 1227 (1812) году. Тогда же выселили группу сводников и женщин-проституток, живших в квартале ал-Азхар и общавшихся с [261] лицами, имеющими отношение к мечети, так что должностные лица государства, их солдаты, жители города и простонародье стали чернить азхарийцев и их деяния. Люди то и дело говорили об ал-Азхаре и всех имеющих к нему отношение и приписывали им все пороки и дурные деяния, говоря: «Мы видим, что от ал-Азхара и всех имеющих к нему отношение исходят всевозможные преступления. После того как он был источником шариата и науки, он превратился в свою противоположность: здесь в прошлом году появились фальшивомонетчики, а, в этом году — воры, и происходят другие тайные дела».

В тот же день паша потребовал выровнять дорогу, ведущую из крепости к переезду дороги, сооруженной им, по которой подымаются на Джабал Мукаттам. Об этой дороге уже упоминалось. Он хотел, чтобы каждая улица и квартал' обязались поставлять для работы определенное количество людей. Те же, кто откажется от выхода на работу и помощи, должны выставить кого-либо вместо себя или внести вместо этого деньги. Об этом сообщили во всеуслышание и стали созывать чернь при посредстве барабанов и флейт, как в период правления Мухаммада Хосров-паши. Однако шейх ал-Махди отправился к катхода-бею, встретился с ним и напомнил ему, что Мухаммад Хосров-паша, поступая подобным образом, недолго продержался у власти и был отставлен. «Мы хотим,— сказал он,— чтобы ваше правление было длительным, так оставьте это дело». Оно было оставлено, и больше потом об этом уже не упоминалось.

Месяц сафар благостный 1225 года начался в среду (8.III.1810). В этот день паша назначил Халила-эфенди контролером над рузнамджи и его писцами. Он присвоил ему звание катиб аз-зима или зима ал-мири — доверенного правительства, ответственного за приход и расход. Это совпало с началом сбора налога мири за новый год. Было установлено, что нельзя давать какое бы то ни было указание, разрешение или выписывать чек, не ознакомив с ним Халила-эфенди и без его подписи. Это очень огорчило рузнамджи и остальных писцов. По отношению к рузнаме это явилось первой интригой, началом скандала и разоблачения тайн его. Это произошло в [262] результате подстрекательства некоторых праздных эфенди, сообщивших, что рузнамджи вместе со своими писцами постоянно и в большом количестве присваивает средства из поступлений мири в ущерб /109/ казне. Халил-эфенди этот был писцом казначейства при Мухаммеде Хосров-паше. Он никогда не бывал трезвым.

В тот же день паша потребовал к себе трех лиц из числа писцов-коптов, которые были назначены для обмера земель провинции ал-Мануфийа. Паша избил их и арестовал, так как ему стало известно, что они при обмере земель брали взятки в некоторых селениях и преуменьшили количество орошаемых площадей. Это измерение является новшеством, оно последовало в связи с учреждением налога на орошаемые земли, количество которых было завышено. В предшествующем изложении об этом упоминалось уже не раз. Этот налог распространили в текущем году на все земли вследствие высокого уровня вод Нила и орошения водой всех земель. Все же многие земли ал-Бухайры и других провинций остались неорошенными из-за недостаточной очистки каналов, их засоренности, из-за отсутствия плотин, а также из-за того, что феллахи и мултазимы были обременены законными и незаконными поборами и вследствие этого обнищали.

5 сафара (9.III.1810) паша созвал кашифов провинций и дал разъяснение относительно установления налога на деревни, в соответствии с собственной точкой зрения, мнением кашифов и сведущих писцов-коптов. Они установили высшую ставку налога в восемьдесят кошельков, а низшую — в пятнадцать кошельков. Ни один из писцов, составлявших регистр на этот налог, не мог быть уполномочен для учреждения и распределения [ставок его по провинциям] сообразно с обстоятельствами. Не было дано полномочий на установление размера налога и мултазимам, как это практиковалось до сих пор. Как только мултазиму становилось известным об учреждении налога, он был обязан, подготовив свое дело, немедленно явиться в канцелярию и, установив размер обложения, приходящегося на его имение, поручиться за выполнение своего обязательства, взяв отсрочку на известное время и оставив [263] здесь написанный им лично документ-обязательство об этом. Затем мултазим должен с усердием взыскать положенную сумму с феллахов. Если они не содействуют ему в уплате и препятствуют ему в этом, то он обязан погасить требуемую сумму из своих средств, если он в состоянии. [В противном случае] он должен занять нужные для этого деньги под проценты и постепенно взыскать их после этого с феллахов. Все это было сделано из осторожности, чтобы обеспечить феллахам покой, благосостояние, благополучие и дать им упрочиться на местах с тем, чтобы получать с них налог мири, тогда как некоторые подрывают с корчем [благополучие] их и их семей, отбирая и то, что необходимо для пропитания. Если же мултазиму тем не менее не удается заставить феллахов выплатить причитающееся с них, то дело о взыскании должно быть передано кашифу провинции, который назначит чиновников для скорейшего взыскания того, что с них приходится, и, сверх того, вознаграждения за путевые издержки чиновников и за их труд. В случае же задержки с уплатой чиновники будут посланы снова, и взыскание будет произведено по изложенному методу с добавлением двойной стоимости издержек, часто превышающих взыскиваемую основную сумму даже вдвое. Лица, взимающие недоимки, насчитывают проценты из расчета десять пара на каждый реал. Они именуют этот сбор сбором дивани. Исполнитель, принимающий за каждый реал девяноста пара, засчитывает их за восемьдесят вопреки официальным документам канцелярской службы писцов-коптов. Положение феллаха таково, что он вынужден продать имеющееся у него зерно, скот и бежать за пределы своего селения. Тогда мултазим посылает за ним чиновников кашифа провинции, и феллаху опять-таки приходится возместить путевые издержки, и положение его может стать еще более ужасным. Если же феллах не очень обременен семьей и способен к передвижению, то он совсем оставляет пределы страны. Так это и происходит, поэтому Сирия и Турция переполнены феллахами египетских деревень, бежавшими оттуда и удалившимися из своего отечества из-за ужасного произвола и страшного притеснения.

А если мултазим окажется в стесненных обстоятельствах, [264] напишет прошение с жалобой на состояние свое и своего сечения и имения и на его бедственное положение, станет просить облегчения и отважится представить это прошение паше, то от него потребуют акт на владение и скажут: «Получи сумму, равную твоему доходу». Вместо владения ему назначат ренту в соответствии с размером фа'иза, составляющего некоторую часть мири, обеспечиваемую доходами за счет местных сборов и внутренних таможенных пошлин, которые были установлены. Если мултазим, сдающий свой акт на владение, принадлежит к числу тех, с кем приходится считаться, то он получит некоторое обеспечение одним из упомянутых способов. [В других случаях] его делами пренебрегут. Некоторым же мултазимам приходилось продавать акт на владение за то, что снижали причитающуюся с них сумму обложения. Это происходило со многими достойными лицами. В ряде случаев мултазиму уменьшают /110/ размеры его больших владений. Он отказывается от некоторой части их, и стоимость их вычитается из сниженной суммы причитающегося с него обложения, и за ним остается остаток, подлежащий востребованию, в действительности же ему навязывается новый долг до подведения баланса, который приписывается к оставшимся за ним владениям. Возможности же его уменьшаются из-за несостоятельности его феллахов, и мултазим прибегает к займам под проценты у военных. Положение его усложняется, так как претензии предъявляются ему с двух сторон, и он вынужден ради своего спасения отказаться от того, что осталось в его распоряжении, как это было и в первом случае. За ним остается непогашенной сумма и задолженность, а руки его становятся свободными от владения илтизамом. Это стало уделом многих богатых людей, обладавших состоянием и ставших незаметно для себя нуждающимися бедняками. И на все воля Аллаха великого!

В этот же месяц эмиры Верхнего Египта приняли решение явиться в Каир после длительной переписки, поездок туда и обратно Дивана-ефенди, равно как и Мухаммада Манфух-бея. Каждого из явившихся эмиров паша награждал, одаривая почетной шубой, подарками и большим количеством кошельков, и все это с тайной целью поймать их в западню. Паша даже [265] дал на откуп Мухаммаду Манфух-бею таможенное ведомство в Булаке, затем наградил его шестьюстами кошельков и прочим.

Тогда же паша назначил Салиха ибн Мустафу Катхода ар-Раззаза управляющим ведомством материального снабжения. Кузнечную мастерскую, кузнечные меха и приспособления перевели из дома Мухаммада-эфенди Топала ал-Ваднали, который известен как бывший управляющий ведомством материального снабжения, в дом упомянутого Салиха в районе ат-Таббана 463. Сюда же перевели мастерские по производству арб, бомб, снарядов и пушек. У Мухаммада-эфенди отняли также пороховой завод, находившийся в его ведении, равно как и монетный двор, таможню, кирпичное производство и другое.

Тогда же прибыли сообщения из Турции, Сирии и других мест о землетрясении в этих странах, происходившем одновременно с землетрясением в Египте, но оказавшемся более сильным и длительным. На острове Крит землетрясение принесло большой ущерб, разрушив много селений и жилищ и погубив под развалинами большое количество людей. Селения провалились, а у побережья Мальты разбилось много судов. О Латакии 464 же рассказывают, что в расселинах, [образованных землетрясением], видели здания, задолго до того похороненные в земле; затем эти расселины сомкнулись.

Из событий этого месяца, происшедших в Иерусалиме. Как уже упоминалось в прошлом году, сгорел большой купол синагоги. Об этом было сделано представление Порте, и последовал султанский указ о восстановлении храма. Для этого назначили некоего агу капуджи. С высочайшим указом на руках он явился в Иерусалим и усердно занялся подготовкой строительного материала. Постройку начали возводить лучше той, что была. Площадь и размер ее расширили, присоединив места по соседству с ней. Здание значительно усовершенствовали. Стены сделали из тесаного камня, [причем] мрамор для этого сооружения перемасли из Иерусалимской мечети. Группа видных янычар, противясь этому, восстала. Они оскорбили назначенного агу и высокопоставленных лиц города и фанатично выступили в защиту религии, говоря, что если синагога [266] разрушена, то восстановить ее можно только за счет ее собственных руин, что она не должна быть выше и лучше, чем была, и что недопустимо пользоваться мрамором Иерусалимской мечети для синагоги. Они воспрепятствовали этому. Назначенный ага послал к Йусуф-паше, дав знать о противодействующих указам Порты, Йусуф-паша послал большой отряд солдат, который направился в Иерусалим нижней дорогой, то есть кратчайшей по расстоянию, в обход обычной дороги. Солдаты неожиданно нагрянули на янычар, осадили их в монастыре и перебили всех до единого — около тридцати человек. Синагогу же возвели так, как хотели, — больше и величественнее той, что сгорела. А мы молим нашего господа о терпимости в религии!

Месяц раби' ал-аввал 1225 года начался в четверг (6.IV.1810). /111/ В течение этого месяца мамлюкские эмиры Верхнего Египта прибыли в район Бани-Сувайф, а большое Количество солдат — в Каир. Посланцы ездили между Каиром и эмирами, Диван-ефенди прибыл в Каир, а затем вторично возвратился к ним.

В это время паша приказал писцам произвести ревизию у Хусайна-эфенди — Рузнамджи — за два истекших года — 1223 и 1224. Он приказал это по наущению некоторых писцов. Ревизия продолжалась несколько дней и показала, что за Хусайном-эфенди осталось сто восемьдесят кошельков. Это не понравилось паше, который подозревал писцов а нечестности при производстве ревизии. Паша обязал Хусайна-эфенди уплатить четыреста кошельков, сказав: «Я намеревался потребовать с нечто шестьсот кошельков, но простил ему две сотни, имея в виду то, что причитается ему». Наутро Хусайн-эфенди поднялся к паше, который наградил его шубой в знак сохранения за ним занимаемого им поста, и он возвратился к себе домой. После захода солнца к нему явилась группа солдат в возбужденном состоянии и при факелах и потребовала от него регистры, утверждая, что он смещен. Они забрали с собой регистры и ушли, передав ему векселя с требованием уплатить четыреста кошельков. Хусайн-эфенди постарался раздобыть и уплатить их. Затем ему опять вернули регистры. [267]

В этом месяце произошло несчастье с Ахмадом-эфенди, именуемым ал-Йатим, писцом рузнаме. Это случилось потому, что паша, будучи как-то в своем доме в ал-Азбакийе, получил письмо от кашифа ад-Дакахлийи. Тот сообщил, что измерение земельного угодья, находящегося по соседству с поместьем упомянутого Ахмада-эфенди, показало, что размер площади его расходится с тем, что первоначально зафиксировано в землемерном регистре, и разница составляет около пятисот федданов, и что это является мошенничеством упомянутого Ахмада-эфенди в результате его сделок с писцами-христианами и землемерами, оберегавшими его интересы и совершившими обман вместе с ним, так как регистр рузнаме оказался в его руках. Когда паша прочитал это письмо, он тотчас же приказал арестовать Ахмада-эфенди и посадить его в тюрьму. Случилось, что при этом присутствовали сейид Мухаммад ал-Махруки и 'Али Кашиф ал-Кабир ал-Алфи. Они обратились к паше и сказали ему, что упомянутый Ахмад-эфенди болен раком ноги и не в состоянии передвигаться. Сейид ал-Махруки попросил разрешения взять его к себе в дом, находящийся по соседству с его домом, и паша согласился на это. Сейид ал-Махруки тотчас же уехал, чтобы догнать посланных чиновников. Те уже прибыли к Ахмаду-эфенди и взволновали его, но сейид ал-Махруки воспрепятствовал им арестовать его, забрал его к себе в дом и ходатайствовал за него перед пашой. Паша потребовал с него восемьдесят кошельков, после чего сказал сейиду ал-Махруки: «Я хотел было потребовать триста кошельков, но оговорился, сказав сто кошельков, а ради тебя убавил двадцать кошельков. Но он в состоянии уплатить больше, так как сделал то-то и то-то». И паша перечислил факты, свидетельствующие, что Ахмад-эфенди обладает большим состоянием. Он сослался на то обстоятельство, что когда Ахмад-эфенди отправился с регистром обложения к паше в район Асйута, то очень торжественно въехал в город с постелью, сундуками, погребцами с провизией, слугами и приближенными, с дворецким, врачом и цирюльником. Наблюдая его въезд, паша справился о нем и о занимаемой им должности. Ему сообщили, что он является одним из служащих-писцов рузнаме. Паша при этом [268] заметил: «Если так выглядит служащий, по существу являющийся учеником, то каково же положение начальствующих чинов [этого учреждения], не говоря уже о самом рузнамджи? И вообще, что это такое?» Это запало в душу паши, он стал расспрашивать и следить за положением [служащих этого ведомства], так как он по природе своей человек злобный и завистливый, подсматривающий за тем, чем люди владеют. Когда же Халил-эфенди был назначен контролером рузнаме, о чем уже было сказано, к нему присоединились ненавистники упомянутого Ахмада-эфенди. Эти лица, которые раньше не пользовались влиянием при Ахмаде-эфенди, нашли доступ также к паше и катхода-бею и доложили им, что Ахмад-эфенди по собственному усмотрению распоряжается средствами мири и. что Хусайн-эфенди — рузнамджи — находится под его влиянием и следует его указаниям. Дом Ахмада-эфенди открыт для гостей, и ежедневно к нему собирается множество бедняков, для которых готовится похлебка в тарелках. Ему сочувствуют многие люди науки и прочие. Он заботится об исчислении обложения, установленного для владений многих мултазимов, и допускает отсрочки платежей на длительное время и так далее. Все перечисленное должно было /112/ свидетельствовать о его богатстве и влиянии. Что же касается его проступка — захвата им упомянутого количества земли, то это были пустующие земли. Ахмад-эфенди сговорился со своими компаньонами — мултазимами этого района,— и они вскопали, оживили ее, сделали ее пригодной [к обработке], после того как она была бесплодной, мертвой и бесполезной. Они сделали ее пригодной к возделыванию и думали поэтому, что она не входит в общую площадь, и исключили ее из учета. С Ахмадом-эфенди произошло вышесказанное, и имя его было исключено из числа писцов рузнаме. Он был уволен и уединился в своем доме, и болезнь ног его усилилась.

В этом месяце паша разгневался также на купца Махмуда Хасана, [лишив] его [откупа] таможенных [сборов] и отстранив от обязанностей купеческого старшины, и аннулировал сумму в две тысячи пятьсот кошельков, которые был ему должен.

Месяц раби' ас-сани 1225 года начался в субботу (6.V.1810). [269]

В этот день прибыли вести из Хиджаза о том, что сильный ливень в этой стране причинил много бед, что в Мекке и Джидде разрушено много домов и уничтожено большое количество товаров, принадлежащих купцам. Рассказывали, что в одной лишь Мекке разрушено шестьсот домов. Это произошло в месяце сафар.

В этот же день мамлюкские эмиры прибыли в район ар-Ракака, а часть, опередившая остальных, прибыла в Дахшур. Навстречу им выехали их приближенные, находившиеся в их домах [в Каире], и их друзья. К ним направились Мустафа-ага ал-Вакил, 'Али Кашиф ас-Сабунджи, Диван-эфенди. Затем к ним выехал паша, а вслед за ним его сын Тусун. Ибрахим-бей одарил их подарками и оказывал им гостеприимство в своем лагере на протяжении нескольких дней. Затем все возвратились, и участилась переписка с ними по поводу разногласий в отношении условий [договора].

5-го числа этого месяца (10.V.1810) прибыл Осман-бей Йусуф в сопровождении другого командира санджака. Они поднялись в крепость, где встретились с пашой. Затем они возвратились и опять явились на следующий день. Паша наградил обоих шубами и кошельками и послал подарки Ибрахим-бею, а также Салим-бею ал-Махрамджи ал-Муради.

Во вторник, 11 райи' ас-сани (16.V.1810), все эмиры прибыли в Гизу и расположились лагерем за городом. Их сопровождали многочисленные бедуины и бедуинская кавалерия. Они ожидали, что паша даст пушечный салют в честь их прибытия, но он этого не сделал. Ибрахим-бей по этому поводу заметил: «Как странно! Что это за презрение, разве я не эмир Египта уже свыше сорока лет? Сколько раз я исполнял обязанности правителя Египта, его везира. Наконец, между прочим, Мухаммад 'Али был в числе моей свиты, и я выдавал ему паек из своих кладовых. А когда я и остальные эмиры явились сюда на мирных основаниях, для нас нет пушенного салюта, который здесь дают в честь прибытия некоторых европейцев!» Это взволновало Ибрахим-бея.

В публике распространился слух, что назавтра паша переправится [через Нил], чтобы приветствовать Ибрахим-бея, но [270] это не подтвердилось, и стало ясно, что он этого не сделает. Наутро паша отправился в Шубра и остался в своем дворце. К нему прибыл на барке Шахин-бей ал-Алфи, и между ними произошел длинный разговор, после которого Шахин-бей возвратился в Гизу в возбужденном состоянии, а паша собрал к себе всех своих солдат. Это вызвало пересуды, и возросла тревога. Возвратившись в Гизу, Шахин-бей подготовил своих женщин и отправил их в Файйум, куда в остальные дни перевезли также имущество и меблировку из его дворца в Гизе. Зеркала же и стекла в окнах его собственных покоев перебили. Затем во главе своего отряда, приближенных, свиты и мамлюков он отправился к лагерю своих братьев и соплеменников и здесь разбил свои палатки, присоединившись к ним; он примирился с ними. В свое время к Шахин-бею прибыл 'Абд. ар-Рахман-бей, приближенный 'Осман-бея ал-Муради, по кличке ат-Танбурджи. Он повлиял на решение Шахин-бея и договорился с ним о том, что тот присоединится к ним, выйдет из повиновения паше. Он это и сделал, и его избрали главой эмиров-мурадитов.

В тот же день Хасан-паша и Салих-ага Кудж переправились в Гизу и отправились в лагерь эмиров, приветствовали их, пообедали у Шахин-бея, и между ними и Ибрахим-беем произошел большой разговор. Хасан-паша сказал ему «Вы прибыли сюда, чтобы завершить заключение мира на условиях, о которых вы договорились с пашой, и в соответствии с соглашением, заключенным в Асйуте. Согласно ему, мир должен быть окончательно заключен после вашего прибытия /113/ в Гизу, и вот теперь вы здесь». Ибрахим-бей спросил: «Какие же это условия» Хасан-паша ответил. «Вы войдете в подчинение и будете повиноваться паше, и он предоставят вам какие пожелаете посты при условии, что вы будете вносить установленные им для провинций обложения, будете платить зерном мири и харадж. Он назначит по собственному усмотрению из вашей среды тех, кто должен будет сопровождать войска, направляющиеся в Хиджаз для того, чтобы отвоевать священные города, и вы будете во всем ему покорны. Он же даст вам владения и большие награды, возведет для вас и [271] ваших приближенных за свой счет какие только пожелаете дома и дворцы, ничем не утруждая вас при этом. Вы же видели и слышали, какими милостями и наградами он одарил Шахин-бея и как много он дал ему мамлюков, красивых невольниц. Паша никогда не отказывал в его ходатайствах. Он отдал в распоряжение Шахин-бея земли к западу от Розетты до Файйума, Бани-Сувайфа и Бахнаса. За то, что тот признал его власть, паша очень хорошо с ним обходится». Ибрахим-бей ответил: «Да, то, что он сделал по отношению к Шахин-бею, не делают даже короли, не говоря уже о везирах, и прошлое не знает примера тому. Он сделал это не потому, что Шахин-бей того заслуживает, а со скрытым и дурным умыслом. Это ловушка, рассчитанная на то, чтобы поймать в нее других эмиров. А мы уже испытали на себе хитрость его и вероломство. Мы видели это на примере многих служивших ему искренне и способствовавших тому, чтобы он овладел этой страной». Ха-сан-паша спросил: «Кто же это?» Ибрахим-бей сказал: «Первый из них — его владыка господин Мухаммад Хосров-паша, а затем катхода его и хазандар его — 'Осман-ага Джундж, с которым он пьянствовав Вместе со своим приятелем покойным Тахир-пашой он захватил крепость и сжег дворец Хосров-паши. Затем он поднял турок против Тахир-паши, так что они убили его в его доме. Затем он притворился дружественным по отношению к нам, готовым оказать нам помощь, как будто он стал нашим войском. Он сблизился с 'Осман-беем ал-Бардиси, притворился его искренним другом и побратимом, клятвенно заверяя в этом. Затем он натравил 'Осман-бея против 'Али паши ат-Тарабулуси, и в результате произошло то убийство, которое он приписал нам. Далее он [толкнул ал-Бардиси] на предательство по отношению к его брату и соплеменнику ал-Алфи и его приближенным. Затем он натравил на нас солдат с требованием выплатить содержание, а 'Осман-бею ал-Бардиси посоветовал потребовать нужные для этого деньги с неимущих слоев населения, так что с нами произошло то, о чем уже говорилось, и мы ушли из Каира в плачевном состоянии. Затем он водворил Ахмада Хуршид-пашу, сделал его правителем, а сам отправился в военную экспедицию против нас, [272] а потом ополчился против Ахмад-паши, желая свергнуть его. С этой целью он поторопился возвратиться в Каир и вел интриги против Ахмад-паши среди его солдат, так что они возненавидели Ахмад-пашу и стали его врагами. Он внушал сейиду 'Омару, кади и шейхам, что Ахмад-паша желает погубить их. Те возбудили чернь и знать, и в результате произошли кровопролития и пожары.

Сейид 'Омар усердствовал в искреннем служении Мухаммаду 'Али, и последний проявлял по отношению к нему любовь и дружбу до тех пор, пока тот не завершил свое дело, обеспечив Мухаммаду 'Али могущество. Достигнув желаемого, Мухаммад 'Али совершил с ним то, что известно: изгнал его из Каира, удалил, его из родных мест, нарушив договор, связавший их друг с другом, как он это сделал ранее по отношению к 'Омар-бею 465 и другим. Все это общеизвестно и, очевидно, памятно и вам и другим. Кто же может такому поверить и заключить мир с ним? Знай, сын мой, что нас насчитывалось в Египте около десяти тысяч, больше или меньше того, Представлявших знать, тысячи эмиров, кашифов, командиров корпусов, мамлюков, солдат, слуг, подчиненных, живших в довольстве, имевших прибежище. Каждый эмир жил отдельно, в принадлежавшем ему поместье, и, несмотря на огромные расходы на наших подчиненных и подарки им и тем, кто имел к нам отношение, огромные столы у нас всегда были накрыты в положенное время. Мы не знали ни солдат, ни выплаты жалованья солдатам. Деревни и селения благоденствовали, феллахи и деревенские шейха, жили в родных местах в покое, их приемные были открыты для проезжающих и посетителей. К этому надо добавить уплату следовавшего с нас мири на содержание бедных, причитающегося с нас в казну султана, сумку с деньгами для священных городов и нужд хаджа, возмещения бедуинам, согласно обычаю, деньги на содержание и на расходы везира, управляющего нами, на содержание господ — посланцев Порты, имперских офицеров, их слуг, деньги на подарки султану и прочее. А вот для нашего господина паши недостаточно доходов со всей страны, /114/ доходов, установленных им с таможен, городских пошлин, и того, чем он обложил [273] деревни и селения,— денег, зерна, верблюдов, лошадей, равно как и того, что он получает в результате отторжения от мултазимов доли их фа'иза и содержания. Более того, ему недостаточно сумм, получаемых от конфискаций, которым подвергаются жители, купцы Египта и селения его, доходов от судебных процессов, от повышения пошлин и от того, что он ввел на монетном дворе чеканку медных пиастров. Ему мало того, что он извлекает от населения, хотя теперь доход от каждой статьи налога не уступает доходу, получавшемуся ранее с каждой данной провинции в целом. Ему жалко той доли, за счет которой мы живем,— мы, наши семьи и те из подчиненных, мамлюков, кто остался с нами. Более того, он стремится устроить нам западню, погубить нас всех до одного». Хасан-паша воскликнул: «Упаси боже! Никогда этому не бывать. Паша всегда повторяет: “Отец наш Ибрахим-бей". Вы не можете не знать, что это Аллах вручил ему власть над страной. “Аллах дарует свою власть, кому пожелает" (Коран, П, 248), а паша недоволен теми, кто идет ему наперекор или сотрудничает с ним по принуждению, покоряясь силе. Как только будут установлены мир и спокойствие, он даст вам больше того, что вы можете желать». Ибрахим-бей покачал головой и сказал: «Это верно, все будет хорошо. Воистину, да будет добро!» Собрание на этом закончилось, и Хасан-паша с Салихом Куджем возвратились в Каир.

В эту ночь почти все эмиры, которые оставались в Каире, ушли из города в Гизу вместе со своими войсками, лошадьми, быстроходными верблюдами, имуществом. [В Каире] остались лишь немногие из них. Присоединившись в Гизе к остальным, все эмиры здесь разделились на три части: мурадитов, возглавляемых Шахин-беем, мухаммадитов, во главе которых стал ‘Али-бей Аййуб, и ибрахимитов под началом 'Осман-бея Хасана 466. Они написали письма и разослали их шейхам племен, а содержание этих писем мне неизвестно.

В пятницу, 14 раби' ас-сани (19.V.1810), солдаты встали у городских ворот, чтобы воспрепятствовать выходу из города [274] прохожих и даже слуг. Они заняли также переправу [через Нил], что ведет на западный берег; они собрали у восточного берега барки и паромы. Товары купцов, которыми были нагружены барки, подготовленные к отплытию в Розетту и Дамиетту, солдаты перенесли к себе и реквизировали. В течение пятницы и субботы шла переправа солдат, палаток, пушек, повозок с поклажей. К исходу следующего дня переправился и паша и занял замок в Гизе, в котором до того находился Шахин-бей. Отряды турок, арнаутов, части [корпусов] дулатов, саджаман 467 сосредоточились в Гизе и начали военные действия. Что же касается мамлюкских эмиров, то они укрылись с войсками за валом и стояли лицом к лицу с войсками паши. Так продолжалось до следующего дня. Население ожидало, что произойдет столкновение между обеими группировками, но этого не случилось — эмиры отступили к югу от Гизы в районы Дахшура и Зинайна 468.

В течение понедельника и вторника паша выплачивал жалованье солдатам, которое им не выдавалось на протяжении нескольких месяцев. В ночь с понедельника на вторник паша верхом направился в район Кирдасы с кавалерией и возвратился в следующую ночь. Причиной, вызвавшей эту экспедицию, были дошедшие до него вести о том, что отряд бедуинов направляется на соединение с мамлюкскими эмирами, Паша хотел отрезать им дорогу, но никого не обнаружил. Ему встретился лишь небольшой лагерь бедуинов, остановившихся на стоянке, он ограбил их, забрав скот. Он возвратился утомленный, потеряв несколько солдат, так как некоторые из них умерли от жажды. В пятницу эмиры отступили и поднялись в район Джурз ал-Хава 469, что поблизости от ар-Ракак.

В этот же день к паше явились шейхи племени Авлад 'Али. Он наградил их, облачил в кашемировые шали — общим числом восемь шалей, — одарил их ста пятьюдесятью кошельками. К мамлюкским же эмирам явились шейхи и бедуины племени ал-Ханнади, которые присоединились к ним.

В воскресенье, 23 раби' ас-сани (28.V.1810), паша переправился в Каир, в свой дом в ал-Азбакийе, и провел там две ночи, а во вторник поднялся в крепость. Он был очень [275] разгневан

ван происшедшим в Гизе, когда он было уже достиг цели в отношении эмиров, а особенно раздосадован тем, как поступил Шахин-бей, на которого он истратил уйму денег /115/ совершенно впустую.

В эти дни, то есть в середине коптского месяца башансу, заметно повысились воды Нила — больше чем на полтора локтя — и держались на этом уровне в течение нескольких дней. Затем воды стали снижаться и возвратились к своему обычному уровню. Это, в общем, удивительный факт для этого времени.

Месяц джумада ал-ула 1225 года начался в воскресенье (4.VI.1810). В этот день паша устроил в Гизе состязание, во время которого его конь споткнулся и упал с ним на землю. Его подняли, а гулям из числа его мамлюков, раненный пулей, умер. Говорят, что эта пуля предназначалась паше, но по ошибке угодила в мамлюка и лошадь.

В этот же день был отдан приказ солдатам выступить. Их настойчиво торопили кончать свои дела и подготовить все необходимое для выступления. Они стали отбирать ослов и верблюдов у населения, у всех встречных и прочих, говоря при этом: «Завтра мы отправляемся в поход против мамлюкских эмиров». Эти последние также оставались на своих позициях, никуда не перемещаясь.

5-го числа этого месяца (8.VI.1810) Хасан-паша выступил и раскинул свои палатки в районе ал-Асар. Выступил также со знаменами и Маху-бей со своими солдатами и отрядами. Некоторое количество солдат отправилось на барках [по Нилу], чтобы разместиться в портах, главных городах и провинциальных центрах, так как в них не было ни одного мамлюка. Ежедневно солдаты то уходили из города, то возвращались, продолжая грабить скот, отбирать ослов у торговцев арбузами, верблюдов у водовозов. Паша же каждые два-три дня возвращался в Каир, подымался в крепость, а затем возвращался в свой лагерь в Гизе. Проезжающим, направляющимся в Верхний или Нижний Египет, продолжали чинить препятствия.

Во вторник, 17 джумада ал-ула (20.VI.1810), паше доложили, что эмиры мурадиты и ибрахимиты — большинство [276] мамлюкских эмиров — переписываются и состоят в деловых отношениях с сейидом Саламой ан-Наджари, его братом и племянником. Он посылает им все необходимое оружие, припасы и прочее, тайно переправляя им это через посредство бедуинов. Он закупил определенное количество оружия, лошадей, одежды и прочего и забрал кое-что из вещей в домах некоторых эмиров, для того чтобы все это переправить им, и все это находится теперь у него. Несколько дней тому назад прибыл посланный от эмиров, который находится в домах сейида Саламы и его родственников. Он приехал на лошади Ну'ман-бея, и тот также находится теперь у него.

Паша приказал привести и арестовать его, оцепить его дом, захватить его бумаги и все, что будет обнаружено. Это осуществили и арестовали вместе с сейидом Саламой его племянника, напугав их. Дом его оцепили и нашли в нем пять лошадей и некоторое количество оружия. Напав на дом, разграбили его имущество и расшвыряли книжное собрание его отца. Никакого следа писем от эмиров Верхнего Египта, однако, не оказалось, но был обнаружен ответ от брата сейида Саламы — сейида Ахмада — следующего содержания: «Воистину, прибыв в чтимую Мекку, мы купили четырех недждийских 470 лошадей с приметами, вами указанными. Мы посылаем их вам. Может быть, вы осмелитесь передать их нашему господину». Когда сейида Саламу опросили об оружии и лошадях, найденных у него, то он заявил: «Оружие это у нас с давних пор, и оно устарело, в чем нетрудно убедиться при осмотре его. Что же касается лошадей, то четырех из них я хотел передать в качестве подарка нашему господину, но они были доставлены ослабленными, и я их оставил у себя до тех пор, пака они не окрепнут и я не смогу передать их паше. Пятую же лошадь я купил для себя у человека, с которым у меня деловые отношения, а именно у 'Атуан Ахмада — жителя Кафр Хаким, который мне сообщил, что эту лошадь он купил в районе Сула. Обнаружив в ней признаки хорошей породы, я не стал ее седлать, присоединил к четырем остальным и оставил ее с ними до тех пор, пока не передам все пять нашему господину». Тем временем Мухаммад-эфенди Топал отправился к паше и [277] обратил его внимание на добросовестность сейида Саламы и поставил его в известность обо всем происшедшем, о том, что найдено, и о том, что сказал упомянутый. Он старался отвести от него подозрение, убедив пашу, что тот честный человек и что за время совместной службы он не замечал за ним ничего порочащего. Присутствующие подтвердили это. Когда для паши стала очевидной /116/ ложность обвинения и он убедился в его невиновности и в том, что тот намеревался передать ему подарок, то он приказал освободить его из тюрьмы и возвратить ему все разграбленное в его доме. Свой гнев по этой причине он перенес на своих [посланных]. Паша приказал сейиду Саламе явиться и доставить лошадей, предназначенных ему в дар, и принял их от него. Затем расспросил его, что тот считает признаком породистости лошадей, их достоинствами и недостатками. Тот дал дельный ответ, который понравился паше. Он наградил его и увеличил его оклад и поручил ему наблюдение за закупкой лошадей.

В тот же день были получены известия о том, что Хасан-паша, Салих Кудж и 'Абдин-бей с солдатами-арнаутами прибыли в район Сула и ал-Баранбала. Там они обнаружили, что мамлюкские эмиры возвели укрепления и установили на берегу пушки, чтобы воспрепятствовать проходу барок. Они вступили в бой с войсками эмиров, очистили траншеи и овладели ими. При этом был убит один из военных, назначенный мамлюкскими эмирами для охраны траншей, по имени Ибрахим-ага. Он упал с крутого берега в реку и вместе с еще одним человеком был взят солдатами паши. Их обоих убили, отрубили им головы и отправили их в сопровождении посланцев к паше. Их водрузили на воротах Баб-Зувайла. Как только мамлюкские эмиры узнали о том, что укрепления взяты, они тотчас же подготовились и с наступлением ночи с пятницы на субботу, 14-го числа, отправились тайком, скрывая свои действия. Они неожиданно напали со всех сторон на арнаутов, и между ними произошло большое сражение. Мамлюкские эмиры взяли большое количество пленных и материалов. Тем временем Хасан-паша и брат его 'Абдин-бей подымались [по Нилу] на своих барках к югу от укреплений. Одна из барок 'Абдин-бея [278] загорелась находившиеся на ней бросились в реку, и кое-кто из них спасся, а кое-кто утонул. Что же касается барок Хасан-паши, то, сопутствуемые благоприятным ветром, они прибыли в Банч-Сувайф. Часть войск мамлюкских эмиров переправилась [через Нил] в Шарк Атфих, а остальные возвратились в район Гизы и расположились поблизости от лагеря паши.

В ночь на четверг, 19 джумада ал-ула (22.VI.1810), паша переправился в Каир и поднялся в крепость. В течение этой ночи отряд войск эмиров напал на охрану лагеря паши, окружил и взял ее в плен, уведя с собой. Лагерь взбудоражился, поднялся шум, гам, и Тусун-паша послал сообщить об этом своему отцу. Паша в шестом часу ночи выехал из крепости и переправился на западный берег. Из услышанного мной следует, что когда паша сошел на паром и поплыл по реке, то до его слуха донеслось, как один человек, повторяя, говорил другому. «Ступай, истребим мамлюкских эмиров и распылим, разъединим их». Эти слова повторялись. Паша послал барку с некоторыми своими подчиненными, чтобы разыскать этих двух лиц и установить, для чего они на реке в такое время, но когда направились в сторону, откуда доносился голос, то там никого не оказалось ч розыски ничего не дали. И некоторые поверили, что эти двое — святые и что паше покровительствуют угодники.

20 джумада ал-ула (23.VI.1810) обнаружились раздоры между мамлюкскими эмирами. Выяснилось, что те из них, которые переправились на восточный берег [Нила], были трое эмиров — сторонники ал-Алфи, а именно: Ну'ман-бей, Амин-бей и Йахйа-бей. Когда алфиты заключили мир с пашой, их эмир Шахин-бей стал управлять и полностью распоряжаться большей частью земель на западном берегу [Нила] и землями Файйума. Он стал полновластным правителем над эмирами, над бедуинскими племенами, жителями селений и над феллахами. Точно так же он стал взимать деньги за переправу на паромах в районе Ахсас, Инбабы, Хабири 471 и прочих. Это составляло значительную сумму, которую он еще увеличил, удвоив плату за переправу. Он присваивал все это, не считая [279] даров паши, исчислявшихся сотнями кошельков. Он покупал мамлюков, красивых невольниц и не платил продавцам их стоимости. Те жаловались паше, и он выплачивал это работорговцам за счет своей казны. Шахин-бей жил в довольстве, а собратьев его это раздражало, их охватывала ревность и зависть по отношению к нему. Он же ущемлял их в правах, давал им только самую малость, и то после того, как проявилось раздражение с их стороны, и лишь тому, кто отваживался отругать его. Были среди них эмиры, которые задолго до него были эмирами и видели, что имеют больше прав на руководство, чем Шахин-бей. Когда смерть приблизилась к их господину (Алфи-бею), он позвал Шахин-бея и передал ему /117/ свою казну, завещав выдать из нее каждому эмиру из его хушдашей по семи тысяч. Но Шахин-бей ничего не дал им, а каждый раз, когда ему случалось что-либо выдавать им, то он записывал это в счет завещанной суммы. Доходило до того, что если, к примеру, он давал Ну'ман-бею праздничную одежду, то он срезал материю и давал ему короче на половину локтя, чем Амин-бею, ссылаясь на то, что Ну'ман-бей невысокого роста, и тому подобное Это вызывало злобу против него, его ненавидели за это. Эмиры жаловались на его скупость и на ущемление их прав, и паша это знал. Когда же Шахин-бей расторг договор с ним, то упомянутые эмиры его свиты были с ним, затаив ненависть в своих сердцах. Паша стал тайно переписываться с ними, обещая всяческие благодеяния, если они возвратятся к нему и уйдут от Шахин-бея, предателя, умалявшего их права. Если они оставят Шахин-бея, то он обещал предоставить в их ведение больше того, чем располагал Шахин-бей. Эти слова запали им в душу, и в затмении рассудка они поверили в их правдивость. Они полагали, что если на этот раз они возвратятся к паше и покинут его противников, то он поверит в их дружбу и преданность, и значение их и могущество возрастут в его глазах. При этом они вспоминали время их пребывания в Каире, роскошь и удобство дворцов, которые были воздвигнуты в Гизе, и домов, которые они занимали в самом городе, иве удобную обстановку. Их охватывала похоть при воспоминании о женщинах и невольницах, [280] которыми их одарил паша Они стали спрашивать: «К чему нам эта жизнь на чужбине, зачем жить жизнью, полной переутомления, опасности, волнений, сражений ? К чему подвергать себя опасностям, лишаться покоя днем и ночью, быть все время начеку?» И они ответили согласием, выдвинув со своей стороны условия: они требовали, чтобы была дана полная амнистия и чтобы они были гарантированы от всяких неожиданностей человеком, на надежность которого они могли бы положиться. Паша согласился на все, что с него спрашивали, и указал в качестве посредника Мустафу Кашифа ал-Мурали, который в прошлом был для них своим, а затем отошел от них и присоединился к числу приближенных катхода-бея.

С этого времени они начали искать повода, чтобы поссориться со своим собратом Шахин-беем и оставить его. Собравшись вместе, они оказали ему «Подели между нами четвертую часть владений, находящихся в твоем ведении, чтобы мы могли разделить [между собой] по частям, которые будут обусловлены. Мы же, воистину, твои соратники, ведь Ибрахим-бей поделился со своей группой, и так же сделали 'Осман-бей и 'Али Аййуб-бей». Шахин-бей сказал: «А вы укажите, где мое владение, которым я владею и которое я мог бы поделить с вами?» В ответ ему сказали «Ты несправедлив к нам и все забираешь себе одному. Когда мы вместе с тобой были в мире с пашой и он отдал в твое полновластное распоряжение земли на западном берег [Нила], то доход с них, такой-то и такой-то, ты присвоил себе, не поделившись с нами ни в чем, и так далее. Если бы не паша, который покровительствовал нам и высказывал свое сочувствие, то мы поумирали бы с голоду, а он сжалился над нами. Мы не можем ни сопровождать тебя, ни быть твоими сотоварищами, ни воевать вместе с тобой, пока не станет ясным для нас, почему мы вместе с тобой должны сражаться против него». Спор и попреки между ними усилились, и они ушли от него и перенесли свои палатки на берег реки. Все подчиненные Шахин-бея оставили его и отделились от него.

Когда об этом узнал Ибрахим-бей старший, он отнесся к этому с чувством большой досады и сказал: «Нет силы и [281] могущества кроме как у Аллаха! К чему эта неудача, это затмение рассудка и этот раздор после достигнутого согласия и объединения?» Он отправился к ним, чтобы помирить их и чтобы гарантировать им удовлетворение всех их требований и стремлений после того, как они станут у власти. Он сказал им: «Если в настоящее время вы нуждаетесь, я дам из своих средств на расходы двадцать тысяч реалов. Разделите их между собой и вернитесь вместе с нами в свой лагерь!» Но они отказались помириться с Шахин-беем, и Ибрахим-бей возвратился, чтобы привести к ним Шахин-бея. Но тот отказался отправиться к ним, заявив: «Я не нуждаюсь в них. Если они уйдут, я назначу других эмиров вместо них. У меня есть подходящие для этого люди, которые не будут выходить из повиновения мне. Те ведь считают, что имеют больше прав на руководство, чем я». Группа сторонников ал-Алфи начала переправу и перешла на восточный берег, и теперь воды Нила разделили их на две части.

Здесь к ним прибыл Мустафа Кашиф ал-Мурали с указом паши. Эмиры собрались к нему у 'Абдаллах-аги, живущего в районе Бани-Сувайфа. По случаю их прибытия был дан торжественный салют и устроено празднество. Затем они решили отправиться в Каир, куда очи прибыли в четверг, двадцать пятого. Их принял паша, наградил их и преподнес им подарки, и они возвратились /118/ в свой лагерь в районе ал-Асара в сопровождении шестнадцати кашифов Общее количество перешедших на сторону паши составляло свыше двухсот человек. Паша наградил их двумястами кошельков: по двадцать кошельков на каждого из четырех (На полях булакского издания приписка «Он говорит в этой копии о четверых, а из предыдущего следует, что их трое Н'уман-бей Амин-бей и Йахйа-бей» (следует подпись исправляющих)) руководителей и сто двадцать кошельков для остальных. Эмиры купили себе обширные дома и начали ремонтировать и обставлять их за счет паши. Амин-бей купил заброшенный дом 'Османа Катходы ал-Манфуха, что у ад-Дарб ас-Са'ада 472, и паша уплатил стоимость его. Каждому из эмиров он ассигновал по семь тысяч реалов на [282] расходы, необходимые для ремонта и меблировки домов, выдав чек на них му'аллиму Гали.

Шахин-бей, убедившись в отходе от него эмиров, назначил вместо них четырех эмиров из числа своих подчиненных, дал им знамя, лошадей, мамлюков и отряды. Хитроумные козни, организованные пашой, завершились. Тут же по провинциям Верхнего и Нижнего Египта дали знать о расколе между мамлюкскими эмирами и их неудачах. Это подействовало на бедуинские племена, решившиеся было присоединиться к эмирам. Они отказались от этого и запросили покровительства паши, явившись к нему, вошли в подчинение к нему, и он наградил их, облачив в шубы.

А население городов, когда произошло это событие (Имеется в виду возобновление военных действий) и особенно после победы мамлюков над арнаутами, отказалось платить налоги и подати и изгнало сборщиков. Положение было осложнилось, но теперь присоединившиеся к эмирам бедуины отошли от них, восставшие и сопротивлявшиеся покорились. И все это лишь путь к осуществлению предопределений всевышнего!

В конце этого месяца из Сирии явилось много солдат-дулатов и много турецких солдат прибыло оттуда же морем.

Месяц джумада ас-санийа 1225 года начался во вторник (4.VII.1810). 3-го числа этого месяца, в четверг, паша назначил Дивана-эфенди управляющим всеми делами, относящимися к священным городам, и велел ему готовиться к объезду в Хиджаз для ведения военных действий против ваххабитов (На стр. 118 булакского издания приписка: «Назначение Дивана-эфенди управляющим делами священных городов и отъезд его на войну с ваххабитами»). Диван-эфенди переехал на жительство в дом на [улице] Касаба Ридван 473.

Вместе с тем внимание было направлено на подготовку к войне с мамлюкскими эмирами, которые находились в районе Кантарат ал-Лахун 474. Что касается Хасан-паши, Салиха Куджа, 'Абдин-бея и тех, кто был с ними, то они поднялись к югу и овладели провинциальными центрами вплоть до [283] границы Джирджи; Дабус Оглу обосновался в Минийат Ибн Хасиб.

В субботу, 5 джумада ас-санийа (8.VII.1810), паша вместе со своими солдатами покинул Гизу и направился в Джазират аз-Захаб 475. В городе был брошен призыв ко всем солдатам, проживающим в Каире, чтобы они выступали, и ни один из них не отстал. В большом количестве они стали переправляться [через Нил]. Они отбирали ослов, верблюдов и заставляли людей — феллахов и других — служить им при переправе вместо матросов, которые сбежали, бросив свои барки. Солдаты арестовывали всех, кого встречали, и сажали в амбары в Бу-лаке. Случилось, что они посадили около шестидесяти человек в темную камеру, заперли ее и оставили заключенных i6e3 пищи и воды в течение нескольких дней, пока они не умерли вое до одного. Комендант Булака и его помощники, нуждаясь в нильских барках, стали захватывать те из них, что следовали в Каир с грузом зерна, товарами и пассажирами. Груз, который не был им нужен, они выбрасывали на прибрежные пустыри, а с этими барками отправлялись в Булак и Гизу. Однако за взятки они оставляли зерно в барках до прибытия на пристань в Булак, где его разгружали, а барки забирали. Так они поступали на протяжении всего этого времени.

10 джумада ас-санийа (13.VII.1810) паша покинул Джазират аз-Захаб, намереваясь дать сражение мамлюкам.

В середине этого месяца дошла весть о том, что Хусайн-бей, подчиненный Хусайн-бея ал-Алфи, известного под кличкой ал-Вашшаш (Букв «доносчик»), вознамерился бежать и перейти на сторону спаши, но был схвачен Шахин-беем, который оскорбил его, разграбил его имущество, связал ему руки и, завязав голову, посадил его на верблюда и направил в оазис. Но Хусайн-бей ухитрился бежать и добрался до лагеря паши. Последний принял его милостиво, наградил его, дал ему пятьдесят кошельков и оставил у себя.

/119/ 25 джумада ас-санийа (28.VII.1810) прибыли известия о том, что паша овладел Канатир ал-Лахван и что мамлюкские [284] эмиры отступили в район Бахнаса. Между ними не произошло большого сражения Паша захватил также Файйум. Он прислал всем находящимся в его дворце и катхода-бею подарки из достопримечательностей Файйума, как, например, розовую воду, виноград, фрукты и прочее. Паша захватил заготовленное здесь для мамлюкских эмиров зерно.

В конце этого месяца дошли вести из Сирии о том, что группа ваххабитов снарядила экспедицию для нападения на эту страну и что Йусуф-паша направился в Мзариб 476, укрепил здесь цитадель, призвал на помощь войска и разбил и изгнал ваххабитов. Затем стали поступать неясные и противоречивые вести.

Месяц раджаб 1225 года начался в четверг (2.VIII.1810). В этот день пришло сообщение о прибытии в порт Александрию кызлар-аги (Кызлар-ага по-турецки «евнух, страж гарема». На полях булакского издания приписка «Прибытие кызлар-аги, именуемого 'Иса-ага, [с миссией] от Порты для ведения войны с ваххабитами»), именуемого 'Иса-ага, с указами [Порты], собольей шубой, мечом и кинжалом для Мухаммада 'Али-шаши. Он привез с собой военное снаряжение, материалы и оборудование для строительства судов, намереваясь отправиться в Хиджаз. для ведения войны с ваххабитами.

В субботу, 10 раджаба (11.VIII.1810), что соответствует 6-му дню коптского месяца мисра, поднялись воды Нила. Собрался народ, прибыли катхода-бей, кади и остальная знать. В их присутствии в воскресенье утром открыли плотину, и воды Нила потекли в канал. В этот же день ага прибыл в Шубра. В его честь там устроили празднество, вывесили флаги, устроили фейерверк перед дворцом, воздвигнутым пашой на побережье Шубра, дали салют Спустя три дня, во вторник, 13-го числа вышли встречать его и устроили ему торжественный въезд в крепость, и во время следования его был дан пушечный салют Этот ага — смуглый евнух-абиссинец, красивый, надменный, немногоречивый. На пути его следования два человека, находящиеся при нем по бокам его, бросали глазевшему народу золотые и серебряные монеты — исламбули 477. Он и его [285] подчиненные привезли с собой новые монеты, отчеканенные в Стамбуле из золота и серебра. Это полноценные монеты, каждая весом в дирхем, равная шестнадцати киратам 478, обменивается на двадцать пять пиастров обычных денег, находящихся в обращении в настоящее время; монеты достоинством в два дирхема обмениваются на пятьдесят пиастров; монеты достоинством в четыре дирхема обмениваются на сто пиастров; монеты в восемь дирхемов обмениваются на двести пиастров; золотые монеты, именуемые фундукли ал-ислами 479, обмениваемые на четыреста пиастров, и золотые монеты в половину и четверть достоинства [фундукли].

В пятницу, 16 раджаба (17.VIII.1810), упомянутый ага посетил мечеть ал-Хусайни и помолился здесь. Уходя, он раздавал нищим и служителям мечети по четверти фундукли. Служителям мавзолея и мечети он дал кошельки со стамбульскими пиастрами, в каждом из которых насчитывалось «е менее десяти пиастров.

В субботу, 17-го числа, в крепости устроили собрание, и туда же сопровождающие упомянутого аги доставили жалованную шубу, которую ага прислал со своим хазандаром. В нее облачили сына паши, и паша возвел его в ранг мирмиран 480, а упомянутый сын паши — мальчик, почти юноша, по имени Исма'ил. Это было ознаменовано пушечным салютом и празднеством. Разнесся слух о прибытии гонцов из Верхнего Египта с известием о победе паши над мамлюками. Об этом письменно сообщили знати, указав, что сражение между обеими группировками произошло в пятницу ночью или в субботу, 10 раджаба (11.VIII.1810).

В ночь на вторник, 20 раджаба (21.VIII.1810), шейхам разослали указание собраться назавтра всем до одного в мечети ал-Хусайни. Народ провел эту ночь в сомнениях, разного рода догадках. Утром следующего дня шейх ас-Садат, /120/ ведающий вакфами мечети, прибыл в мавзолей, куда явился и шейх ал-Бакри. Они заперли ворота мавзолея и закрыли проход в мечеть людям, стремившимся посмотреть на это собрание. Каждого из прибывших известных шейхов вводили в мавзолей. Прибыли шейх ал-Амир, шейх ал-Махди, но запоздал [286] явиться шейх аш-Шаркави, так как он был этой ночью в своем доме в Булаке. Затем прибыл упомянутый ага, он вошел в мавзолей с деревянной шкатулкой. Открыв ее, он извлек из нее кусок ткани длиной свыше двух локтей 481, а шириной — в полтора, на котором золотом почерком суле 482 была начертана басмала 483, раскрашенная золотом и написанная рукой султана Махмуда, а внизу красовалась тугра 484 султана. Ткань повесили на выбеленную стену этого помещения и прочитали ал-Фатиху, а сейид Мухаммад ал-Манзалави — проповедник мечети — прочитал молитву за султана. По окончании другой молитвы, произнесенной сейидом Бадр ад-Дином ал-Мукаддаси, ага даровал шубы шейхам и оделил их золотом. Затем все они разошлись по домам. И это собрание имело весьма малое значение.

В пятницу упомянутый ага отправился верхом на кладбище в мавзолей ас-Садата ал-Вафа'ийа. Его сопровождали шейх ал-Мутаввали и последователи этой секты; он посетил эти могилы, повесил также и в этом мавзолее ткань с тугрой, роздал деньги и наградил упомянутого шейха шубой.

И из выдающихся событий этого рода: 'Осман-аге — начальнику полиции — пришла в голову мысль ремонтировать главную мечеть, известную под названием «мечеть головы». Это та мечеть, в которой похоронены головы Зайда ибн 'Али, Зайн ал-'Абидина ибн ал-Хусайна ибн 'Али ибн Абу Талиба 485,— да будет Аллах милостив к ним! Эта мечеть в народе известна под названием мечети Зайн ал-'Абидина, и сюда для посещения ее устремляются по воскресеньям утром. Когда развернулись события и пришли французы, то этот проект был заброшен, и мечеть разрушилась, обвалилась, превратившись в руины. Упомянутый 'Осман-ага постарался восстановить ее и, восстановив ее, побелил и украсил ее, заготовил покрывало и венец для того, чтобы возложить их на гробницу. Он послал созывать последователей секты аш-Шайтачийа 486, именуемых знаменосцами, — а это простонародье, главы презираемых профессий, которые считаются почитателями гробниц больших святых, таких, как ал-Ахмадийа 487, ар-Рифа'ийа 488, ал-Кадирийа 489, ал-Барахима [287] (ал-Бурхамийа) 490, и тому подобных, — и потребовал, чтобы они явились за несколько дней до сборища. Затем в воскресенье, 25-го числа, они собрались с барабанами и флейтами, знаменами, флагами, дырявыми тряпками, раскрашенными и разрисованными. Со страшными криками, воплями и гамом они заполнили улицы и рынки, образовали процессию и отправились, вопя, перекликаясь и повторяя молитвы и стихи Корана, которые они искажали. Они произносили мольбы, называли по именам своих шейхов, а также святых, выкрикивали громким голосам их высказывания, сопровождая это боем барабанов и произнося: «О Джазави! О Бадави! О Дасуки! О Байуми! (Имена основателей суфийских орденов)». Их сопровождали многие богословы — носители чалмы, и упомянутый ага ехал среди них.

Сделанное покрывало несли на шестах, а чалма лежала сверху, возвышаясь на древке из-за покрывала. Все это окружали люди, которые криками и ударами препятствовали мужчинам, женщинам и детям, простиравшим руки, чтобы прикоснуться [к этим святыням], освятиться и получить благословение. Следящие за святыней отшвыривали и отбрасывали их тряпки и лохмотья, так что те лишь при помощи веревок, протянутых из окон, могли прикоснуться к покрывалу, чтобы удостоиться частицы благодати. Шествие это двигалось в таком порядке, — а люди все продолжали прибывать в большом количестве, — пока не достигло этой мечети, находящейся за городом, поблизости от Кум ал-Джарх и водопровода. В этот день и ночь для всех собравшихся были накрыты столы с едой. Так провели время до следующего дня. В этот день прибывший 'Иса-ага послал Наджиба-эфенди к паше, чтобы известить его о своем прибытии и о целях своего приезда и просить пашу прибыть [в Каир].

В пятницу, в последний день месяца раджаба (31.VIII.1810), прибыло сообщение /121/ о сражении между пашой и мамлюками, о большой битве между обеими группировками, происшедшей у Далджа 491 и ал-адрамана 492, в которой паша одержал победу над эмирами. Он взял пленных, причем [289] группа эмиров — сторонников ал-Алфи — перешла к нему, прося его покровительства, остальные же бежали к югу. По этому случаю устроили празднество и в течение трех дней по три раза в день давали пушечный салют.

Месяц ша'бан 1225 года начался в субботу (1.IX.1810). В этот день перед заходом солнца спешно прибыл по Нилу паша в сопровождении небольшой свиты. Он высадился у Тура и ал-Ма'сара, здесь сел на арабскую лошадь и поднялся в крепость, появившись неожиданно. В это время дали залп из пушек, возвещая о его прибытии. В ночь на 2 ша'бана к нему поднялся упоминавшийся 'Иса-ага, и паша принял и приветствовал его.

В понедельник, 3-го числа (3.IX.1810), паша созвал диван, и этот ага торжественно выехал из дома 'Осман-аги ал-Вакила, находящегося у Дарб ал-Джамамиз, поднялся в крепость я зачитал привезенный им с собой указ уже изложенного содержания — указ о выступлении в Хиджаз. Ага облачил пашу в шубу и опоясал его мечом в присутствии всех, и по этому поводу был дан пушечный салют.

В этот же день сообщили о прибытии в Дамиетту Йусуф-паши — правителя Сирии, а уже было известно, чем вызвано его прибытие [на положении смещенного с поста]. Как только его дело пошло на лад и ему вручили управление Сирией, он стал внедрять справедливость и искоренять произвол. Его положение упрочилось, слава о присущей ему справедливости широко распространилась, и это осложнило его отношения с другими правителями и должностными лицами Порты, людьми иного, противоположного поведения. Они стали добиваться его отставки, стремиться убить его. Они послали ему и правителю Египта указы о том, чтобы те выступили в Хиджаз, но произошла задержка. В это время [в Сирию] вторглась группа бедуинов-ваххабитов, и упомянутый Йусуф-паша выступил против них. Он укрепил Мзариб, как об этом уже было сказано, и по возвращении в Сирию разгромил сборища бедуинов. Затем прибыл этот 'Иса-ага с указами о назначении Сулайман-паши правителем Сирии и об отставке Йусуф-паши, и это было обнародовано Сулайман-паша, приближенный [289] ал-Джаззара 493, выступил из 'Акки 494 со своим войском, а Йусуф-паша также выступил со своим, и между ними произошло сражение, в котором Йусуф-паша потерпел поражение и остановился у ал-Маза. Затем он поспешил вернуться в Дамаск. Здесь против него восстали его солдаты, разграбили его имущество, а Сулайман-паша, приближенный ал-Джаззара, выступил из 'Акки и изгнал его Йусуф-паше осталось только бежать, и он, оставив свою казну и имущество, погрузился на судно вместе с оставшимися при нем приблизительно тридцатью лицами. Они прибыли в Египет, ища убежища у правителя его Мухаммада 'Али-паши, с которым у Йусуф-паши была дружба и переписка. Когда стало известно о его прибытии, паша послал Тахир-пашу встретить его и препроводить в Каир. Здесь ему отвели дом у Биркат ал-Азбакийа, и паша назначил ему все [необходимое] для удовлетворения его потребностей, послал ему подарки и лошадей.

В эти дни пришла в негодность плотина канала ал-Фир'аунийа, в ней открылась брешь, из которой хлынули воды, — это взволновало людей. Паша назначил на плотину Дивана-эфенди, и тот захватил с собой барки с камнями и лесом. Он отсутствовал два дня, затем возвратился, а отверстие [в плотине] расширилось, и 'Омар-бей, подчиненный ал-Ашкара, оставался там, чтобы охранять ее, препятствуя прохождению барок, и сделать насыпь, которая помешала бы воде расширить брешь.

В эти дни приостановился подъем вод Нила, и повышение уровня вод было незначительным; воды то убывали, то прибывали. Некоторые стали указывать, что необходимо устроить в ал-Азхаре моление о ниспослании дождя, и люди в небольшом количестве здесь собрались, а затем разошлись. Это было во вторник, 4 ша'бана. Христиане и копты также вышли, чтобы молить об этом же, они собрались в большом количестве на [острове] ар-Рауда в сопровождении священников и монахов, восседавших на лошадях, мулах и ослах. /122/ Их сопровождала также группа подчиненных паши с посеребренными жезлами. В этот день устроили развлечения, [массовые] чаепития и трапезы и пили вино под смоковницей, называемой ал-'Абд. Припоминали, что когда два года тому назад приостановился [290] подъем вод на Ниле и народ направился к мечети 'Амра, чтобы свершить моление, а христиане вышли [с молебном] на следующий день, то в ту ночь поднялись воды Hiлa. Но это безосновательное утверждение, ведь нет ничего удивительного в том, что подъем вод начался в обычное для этого время, — ведь тогда были последние дни месяца мисра и дни ан-наси (Добавочные дни в конце года по коптскому календарю), дни науруза, на которые как раз приходится наибольший подъем воды.

В субботу шейхи и народ во множестве направились к мечети 'Амра в Старом Каире. Сюда же этой ночью собрали детей из Каира и Булака и читали молитвы и проповеди. Присутствовавшие вынуждены были голодать в этот день, так как нечего было есть. На следующий день уровень вод Нила снизился и продолжал падать с каждым днем.

В четверг, 13 ша'бана (13.IX.1810), солдаты и военная экспедиция [из Верхнего Египта] прибыли в район ал-Асара и Басатина, а в пятницу утром, 14-го числа, они вступили со своим багажом в город, в котором стало от этого тесно. Вместе с ними прибыло много пленных и тех мамлюков, кто перешел на сторону паши, запросив у него пощады.

В тот же день прибыл отставленный от управления Сирией Йусуф-паша. Он остановился во дворце Шубра, и в честь era прибытия был дан пушечный салют. Затем он переехал в ал-Азбакийу и поселился там, как об этом уже упоминалось.

25 ша'бана (25.IX.1810) воды Нила поднялись до своего обычного уровня, а затем превысили его почти на два кирата, удержавшись на этом уровне до конца месяца тут 495, и народ успокоился.

К концу месяца уехал 'Иса-ага, после того как получил поднесенные ему пашой для него и его господина подарки: кошельки с деньгами, ценные вещи, сахар, напитки, индийские ткани и тому подобное. Провожать его поехал 'Осман-ага ал-Вакил, а Наджиб-эфенди отправился сопровождать его в путешествии.

К концу месяца Сулайман-бей ал-Бавваб отправился [291] заключать мир с эмирами, потерпевшими поражение от Хасан-паши.

Месяц рамадан 1225 года начался в воскресенье (30.IX.1810). 17-го числа паша арестовал му'аллима Гали, главу писцов-коптов, му'аллима Фалтиюса, му'аллима Джурджиса ат-Тавила, му'аллима Франсиса — брата му'аллима Гали — и других видных чиновников высокого положения. Что касается му'аллима Гали и Фалтиюса, то их в эту же ночь переправили в Булак и посадили на барку для отправки в Дамиетту, а остальных заключили в крепости. Их дома опечатали. У му'аллима Гали обнаружили свыше шестидесяти невольниц — белых, черных и абиссинок. Ведение дел поручили му'аллиму Мансуру Даримуну, который ранее был начальником канцелярии таможни в Булаке, и имеете с ним му'аллиму Бишара и Ризкаллаху ас-Сабаг. Арестованных христиан переправили затем из крепости в дом Ибрахим-бея дафтардара в ал-Азбакийе. Это были Джурджис ат-Тавил, брат его Хан Ваджрис, Франсис — брат Гали, Йа'куб — его секретарь — и другие. Здесь начали производить расчет, затем делу был дан ход, а в интересах Гали и его товарищей стали действовать ходатаи до тех пор, пока дело не закончилось на двадцати четырех тысячах кошельков [которые они должны были внести в казну]. Последовал фирман с выражением благосклонности к му'аллиму Гали, награда и радостные вести. Все это произошло в конце рамадана.

Месяц шаввал 1225 года начался во вторник (30.X.1810). В этот день оркестр паши отправился в дом му'аллима Гали и на протяжении трех дней праздника играл турецкие мелодии в его доме, подобно тому как это делали сирийские и другие музыканты. Им дарили подарки и давали бакшиш.

7 шаввала (5.XI.1810) му'аллим Гали явился к паше в крепость, и тот в знак благосклонности наградил его, облачив в соболью шубу. Паша уменьшил на четыре тысячи кошельков основную сумму в двадцать четыре тысячи кошельков, взыскиваемую с него в пользу паши. Му'аллим Гали спустился к себе /123/ в дом, предшествуемый чаушами 496 и должностными лицами с посеребренными жезлами в руках. Он сидел на скамье у своего дома, принимая поздравления мусульманской и [292] христианской знати в связи со счастливым возвращением. Что же касается му'аллима Мансура Даримуна, то его удовлетворили тем, что назначили на службу в дом дафтардара Ибрахим-бея — сына паши, а его помощника назначили на другую службу.

В четверг, 10 шаввала (8.XI.1810), в Каир прибыли Шахин-бей ал-Алфи и сопровождающие его. Он расположился со своими людьми в районе ал-Басатин после заключения мира с Хасан-пашой при посредничестве Сулайман-бея ал-Бавваба. Когда Шахин-бей обосновался и расположился лагерем у Каира, он со своими соратниками явился к паше и был им принят, на первый взгляд, приветливо в его доме в ал-Азбакийе. Паша улыбался ему, а Шахин-бей сказал паше: «Прошу прощения, господин наш, и извинения за допущенные ошибки». Паша ответил: «Да ладно, я простил все давным-давно за ваш своевременный приход». Сам же он замышлял против них ужасное дело. Шахин-бею освободили дом Мухаммада Катходы ал-Ашкара, по соседству с домом Тахир-паши в ал-Азбакийе. Его привели в порядок и меблировали. Паша обещал Шахин-бею восстановить его на посту в Гизе, который он занимал раньше, сразу же после перемещения Мухаррам-бея — зятя паши. После ухода Шахин-бея из Гизы Мухаррам-бей переправился туда вместе со своей женой — дочерью паши и занял дворец со своими солдатами, а его приближенные высокого ранга заняли дворцы и дома, в которых жили сторонники ал-Алфи. Паша обещал Шахин-бею восстановить его на его прежнем месте, и тот по своей глупости поверил этому. Прибывшая свита Шахин-бея, отряды солдат, части дулатов и другие на протяжении нескольких дней продолжали вступать в город со своим багажом и имуществом,-

В пятницу паша устроил заседание дивана в ал-Азбакийе, в доме своего сына Ибрахим-бея — дафтардара. Сюда собрались шейхи, начальники корпусов и другие. Паша выступил и сказал: «О друзья, не секрет для вас, что я очень нуждаюсь в деньгах, необходимых на содержание солдат, на припасы, на административные расходы, а дохода недостаточно для этого. Положение вынудило меня ввести такое обложение деревень [293] и поместий, которое разорило население, опустошило деревни и подорвало земледелие. Земли остаются заброшенными, снять же с них полностью это обложение мне невозможно. Вам надлежит придумать, изыскать и обсудить способ для получения денег, который был бы безвредным для населения деревень, не вел бы к его разорению и был бы на пользу ему и нам!» Все заявили: «Решающее слово за вами». Он сказал: «В прошлом я перепоручал эти дела группе писцов, а эти чиновники — копты, и я убедился, что все они предатели. Поэтому я сам наметил мероприятие, которое вне подозрений. Вот оно. Известно, что на каждое владение имеется документ — акт на владение с обозначенными в нем суммами мири и фа'иза. Так давайте постановим взыскать за один или за два года приходящуюся на каждого долю мири и фа'иза. Это не причинит вреда ни мултазимам, ни феллахам». Против этого возразил Аййуб Кат-хода ал-Фаллах 497 — старейшина избранных. Он сказал: «Но, господин наш, надо же уравнять людей — владения многих шейхов не облагаются, нужно завершить обложение владений шейхов». От слов его шейх аш-Шаркави пришел в ярость и сказал ему: «Ты скверный человек!» На него набросились и остальные присутствовавшие шейхи, крик усилился, а паша поднялся и оставил их собрание, удалившись на большое расстояние. Шейхи продолжали препираться и пререкаться, и паша послал к ним своего переводчика, который сказал им: «Шум ваш расстраивает пашу, и крик ваш досаждает ему». Они замолчали, оставили собрание и разошлись по домам в возбужденном состоянии.

Вероятно, сказанное Аййубом Катходой соответствовало целям паши, и, может быть, паша побудил его [выступить так]. Затем началось составление регистра обложения и изменение способов взимания. Сперва собирались обложить налогами все земли, неорошаемые и затопляемые, земли висийа — вотчины мултазимов, земли ризк и не облагавшиеся до этого земли деревенских шейхов. Об этом упоминалось при обсуждении на собрании, и по этому поводу паше заметили, что земли висийа — источник существования мултазимов, а земли ризк делятся на две части, но и в той части, в какой они входят в [294] общинную землю деревни и присчитываются к площади /124/ земель феллахов, и в той части, какая остается за пределами общины, являются землями, доход с которых предназначен на благотворительные цели и благочестивые дела, на мечети, общественные водоемы, школы, бассейны с водопоями для скота и прочее, [и если эти земли будут облагаться], то нарушится и станет невозможным свершение этих благочестивых дел. На это паша возразил, что большинство мечетей разрушено, а ему заметили, что на его обязанности следить за этим и обязывать ведающих мечетями восстанавливать их в тех случаях, когда доход с земель ризк достаточен для этого, и было сказано многое другое.

В понедельник, 21 шаввала (19.XI1810), казнили человека из войск сторонников ал-Алфи за то, что он убил свою жену, хотя на ней не было вины, за которую следовало бы убить. Голову казненного повесили у ворот Баб ал-Харк.

Месяц зу-л-ка'да 1225 года начался в среду (27.XI.1810). 2-го числа паша отправился в порт Александрию для того, чтобы проинспектировать восстановление фортов и [крепостных] стен, а также для того, чтобы продать зерно, собранное с деревень в порядке реквизиции, равно как и зерно, доставленное из Верхнего Египта. Собрали барки, нагрузили их зерном и послали в Александрию для продажи европейцам Им было продано свыше двухсот тысяч ардаббав по сто пиастров за каждый ардабб, а стоимость его в Каире — восемнадцать пиастров. Но паша это зерно не покупал, не тратил на него денег, а забрал его путем незаконных поборов с полей феллахов, которых при этом обмеривали и обязывали доставлять в определенные пункты, погашая стоимость переноски и перевозки. Паша получил цену с европейцев золотыми деньгами — венецианскими, венгерскими цехинами, франками — и многими товарами, различными сукнами, красной краской, именуемой червец, кошенилью и различными другими европейскими товарами.

Во время своего пребывания в Александрии паша ввел новые налоги.

Месяц зу-л-хиджжа священный 1225 года начался в [295] воскресенье (28.XII.1810). 22 зу-л-хиджжа (18.I.1811), в пятницу, к исходу дня паша возвратился из Александрии в Каир. Он прибыл в ал-Азбакийу к ужину и провел ночь в своем гареме, а в субботу утром поднялся в крепость, и здесь был дан многократный пушечный салют в честь его прибытия. Таким образом народ узнал о его приезде.

И завершился год с происшедшими в течение его событиями; некоторые из них мы изложили, полностью же осветить их невозможно, так как мы оторваны от хода дел и не имеем подтверждений их истинности, а при передаче возможны искажения, преувеличения или преуменьшения. Я не описываю события до тех пор, пока не имею подтверждения его истинности, я излагаю последовательно события значительные, большинство которых имеет общее значение, а они не терпят крупных искажений. Случается, что я откладываю запись события, чтобы удостовериться в нем, и из-за других событий забываю о нем, но, записанное на листке, оно с соизволения всевышнего будет внесено мной на свое место при отшлифовке этой книги, если Аллах всевышний пожелает этого. И все это из-за озабоченности тральным положением вещей, семейных забот, перегруженности работой, немощности тела и недостатка терпения.

Среди событий этого года было введение большого количества налогов сверх тех, которыми были обложены рис, лен, шелк, топливо, соль, и другие [события], сведения о которых не доходят к нам. Это вызвало ужасную дороговизну. Стоимость дирхема шелка, которая равнялась раньше двум пиастрам, теперь поднялась до пятнадцати пиастров. За кантар 498 топлива, прибывавшего из Турции, мы платили временами по тридцать пиастров, а временами по сорок пиастров, теперь же он стоит триста пиастров. Соль, собранная на месте добычи, шла только за цену корзинки, в которую ее собирали, не больше; тем же, кто доставлял ее на пристань Булака, платили по двадцать пиастров за три ардабба; торговцы в Каире покупали ее по этой цене за два ардабба и продавали за эту же сумму один ардабб. Они наживались на обвешивании, а не на цене. Введение же монополии на соль сделало источником наживы и обвешивание, и повышение цены, которая теперь [296] равняется четыремстам пятидесяти пара. /125/ Откупщики соляной монополии расставили своих людей у источника добычи соли у реки, для того чтобы препятствовать собирать соль, а проходящим баркам закупать ее по дешевой цене от добывающих ее и перевозить в Верхний Египет и так далее.

К числу удивительных событий надо отнести появление скрытого подземного огня в холме за Ра'с ас-Савва 499, известном теперь под названием Топливного и расположенном напротив ворот, именуемых Баб ал-Вазир. Между холмами из-под земли прорвался огонь, о чем стало широко известно. В конце года огонь усилился. Из образовавшегося отверстая в земле стал появляться дымок, имевший различный запах, в том числе запах [горелого] тряпья, и прочее. Народ во все большем количестве и все чаще стал приходить сюда, чтобы посмотреть на это. Женщины, мужчины, дети проходили по этому месту и вокруг него, ощущая жар под ногами. Когда немного покопали, появился огонь, подобный тлеющему пеплу, а при приближении тряпки, камыша и тому подобного огонь то вспыхнет, то исчезнет, и подымается дымок. Погруженные куски дерева или тростника сгорали. Об этом сообщили катхода-бею, и тот в сопровождении крупных чиновников, подчиненных и прочих увидел это и приказал полиции залить водой отверстие и засыпать землей, взятой с вершины высокого холма. Так и сделали. Доставили водовозов и залили огонь и место около него большим количеством воды и засыпали землей. По истечении двух дней собравшийся здесь народ, дети стали разрывать слегка место, которое было залито водой. Тогда [снова] появился огонь и дымок от него, при приближении к которому тряпок и камыша он го вспыхивал, то угасал и дымился. В течение двух месяцев народ продолжал посещать это зрелище, и я сам наблюдал его, а затем это прекратилось.

Другие события. В конце года объявили о повышении курса обмена золотой монеты махбуб на тридцать пиастров. До того она обменивалась на двести пятьдесят пиастров вследствие надбавок, практиковавшихся людьми при сделках. Тогда объявили о снижении курса и восстановлении уровня, [297] существовавшего до повышения, и о наказании за повышение курса. Теперь же объявили о повышении курса размена, что продиктовано скрытыми целями, стремлением соблюсти интересы правителей, а не интересы простонародья. При этом размер и вес монеты уменьшился по сравнению с тем, что было до этого объявления. Точно так же был снижен и вес пиастров, его довели до половины веса прежних пиастров: теперь пиастр весит два дирхема, а его прежний вес равнялся четырем дирхемам, причем в этих двух дирхемах содержится всего лишь четверть серебра. Вместе с тем не хватает мелкой монеты — она на руках у людей и менял. Если человек хочет разменять один пиастр, он должен потерять одну сороковую его и получить мелкой монетой европейской чеканки достоинством в двенадцать, десять или пять пара. Она отличного стандарта, но теперь тоже изменяется — ее собирают и перечеканивают так, что эта монета содержит много меди — на три четверти состоит из нее. Мелкая монета, обмениваемая на пять пара, в которой содержится всего лишь один дирхем серебра, превращается в четыре пиастра (Так в тексте). Таким образом, выгода увеличивается в соотношении пять к восьмидесяти. Все это есть злоупотребление и обкрадывание имущества людей незаметным для них образом.

А что касается тех, кто умер в этом году и чьи имена заслуживают упоминания, то среди них шейх 'Али ал-Хасави, выдающийся законовед, полезный ученый. Я не знаю его биографии, но видел его ведущим занятия, и студенты извлекали для себя большую пользу из его знаний и мудрости. Достойные лица свидетельствовали о заслугах его и основательности его знаний. Он следовал примеру древних, посвятив себя науке, не стремился к благополучию, довольствовался тем, что пришлось на его долю. Жил он уединенно, не прерывая своих занятий и тогда, когда заболел простудой. Он умер в средине месяца джумада ас-санийа этого года. Молитву над ним совершили в ал-Азхаре, и похоронили его на кладбище ал-Муджавирин, поблизости от пустыни. [298]

Умер му'аллим Джурджис ал-Джаухари, копт, глава писцов при дворах египетских эмиров. /126/ Он брат му'аллима Ибрахима Джурджиса ал-Джаухари. После смерти брата в период правления мамлюкских эмиров он был назначен на его место управляющим ведомством писцов с правом распоряжаться всеми делами во всех провинциях Египта. Он был очень влиятельным, уважаемым, а во времена французов он еще больше выдвинулся и был ра'ис ар-руаса 500. Точно так же и после прихода турок его выдвигали, так как он раздавал им подарки, удовлетворял их желания. Они называли его Джурджисом-эфенди, и я видел его сидящим рядом с Мухаммадом Хосров-пашой и рядом с Шарифом-эфенди — дафтардаром и курящим в их присутствии табак, и прочее. С ним считались, советовались в делах. Он был человеком великодушным, щедрым, раздавал подарки, и с наступлением месяца рамадан он всей знати дарил восковые свечи, сахар, рис, одежду и кофе.

Му'аллим Джурджис построил много домов в квартале ал-Ванадик и в ал-Азбакийе и воздвиг большой дом в Кантарат ад-Дикка, который в настоящее время занимает дафтардар и в котором паша и сын его устраивают заседания дивана. У ворот этого его дома, бывало, стояли стража и слуги. Он продолжал занимать такое положение до тех пор, пока не появился му'аллим Гали и не вошел в доверие к нынешнему паше, указав ему пути изыскания средств, а покойный оказывал ему противодействие в этом. Когда паша требовал от му’аллима Джурджиса слишком большую сумму, тот говорил ему, что получить ее очень трудно, приход же му’аллима Гали облегчал положение паши: он открыл ему пути получения средств. Покойного [му'аллима Джурджиса] это выводило из себя, он стал опасаться за свою участь и бежал в Верхний Египет, а затем возвратился, получив гарантию безопасности, как это изложено выше. С упадком его авторитета его стали преследовать болезни, и он умер в конце ша'бана и очистил место для му’аллима Гали. Тот получил повышение, так как он очень соответствовал намерениям паши в целом и в частностях. Но все имеет свое начало и свой конец, а Аллах лучше знает!

(пер.  Х. И. Кильберг)
Текст воспроизведен по изданию: Абд ар-Рахман ал-Джабарти. Египет под властью Мухаммада 'Али. М. Глав. ред. вост. лит. 1963

© текст - Кильберг Х. И. 1963
© сетевая версия - Тhietmar. 2005
© OCR - Николаева Е. В. 2005
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© Глав. ред. вост. лит. 1963