КНИГА VI

(книга II Войны с готами)

1. После этого римляне уже не решались подвергаться опасности сражения всем войском, но, как и прежде, они делали внезапные конные вылазки и по большей части побеждали варваров. Выходили также и пехотинцы с той и другой стороны, но не большими боевыми фалангами, а небольшими отрядами, сопровождая всадников. Как-то раз Бесс при первом натиске ворвался в ряды врагов с копьем в руке и убил трех из славнейших всадников готов, а остальных обратил в бегство. В свою очередь Константин, выведя поздно вечером гуннов на Нероново поле и увидав, что враги подавляют их своей численностью, сделал следующее. С прежних времен здесь находился большой стадион, на котором в древности сражались гладиаторы Рима; старинные жители города построили вокруг этого стадиона много разных зданий и поэтому, что и естественно, повсюду в этом месте образовались узкие проходы. И вот тогда-то Константин, не имея возможности ни одолеть такой большой толпы готов, ни отступить, не подвергаясь большой опасности, приказав всем гуннам сойти с коней, сам пеший вместе с ними стал в одном из здешних узких проходов. И отсюда, поражая безопасно для себя стрелами врагов, они убили многих, поражаемые ими готы некоторое время выдерживали: они надеялись, что как только в колчанах гуннов не окажется больше стрел, они без всякого труда окружат их и, связав, отведут их в свой лагерь. Когда же массагеты, бывшие отличными стрелками, посылая свои стрелы в большую толпу врагов, попадали ими почти каждый раз то в одного, то в другого неприятеля, то готы, заметив, что у них погибло больше половины, на закате солнца, не зная, что им делать, устремились в бегство. Массагеты, преследуя их, так как они прекрасно умели стрелять из лука даже на полном скаку, все так же искусно поражали их во [116] время бегства в спину. Таким образом, в Рим Константин вернулся с гуннами уже ночью.

Когда немного дней спустя Пераний вышел на врагов с несколькими римлянами через Саларийские ворота, готы решительно бежали; но когда около захода солнца они внезапно сами сделали нападение, то один из римских пехотинцев, придя в большое замешательство, упал в какую-то глубокую яму, каких прежние жители наделали здесь много, думаю, для того, чтобы в них сохранять хлеб. Не смея поднять крик, так как недалеко стояли лагерем враги, и не имея возможности никаким образом выйти из этой ямы, так как нигде нельзя было подняться наверх, он принужден был там провести ночь. На следующий день, когда вновь произошло бегство варваров, в ту же яму упал один из готов. Под влиянием необходимости они заключили между собою близкую дружбу и дали друг другу слово, что каждый из них должен будет заботиться о спасении другого. Тогда они оба подняли сильный крик. Идя на их голоса и заглянув в яму, готы спросили, кто это кричит. Тут, как было уговорено между ними обоими, римлянин хранил молчание, а другой на родном языке вкратце рассказал, как во время происшедшего бегства он свалился в эту яму, и просил опустить веревку, чтобы ему подняться наверх. Они тотчас же сбросили туда концы канатов, думая дать возможность подняться готу, но наверх был вытащен римлянин, схватившийся за веревки; он говорил, что если он поднимется первым, то готы никогда не покинут своего товарища, если же они узнают, что там остался один только неприятель, то они не обратят на него никакого внимания. С такими словами он стал подниматься. Когда готы увидали его, они удивились и находились в большом недоумении, но выслушав весь рассказ, они затем вытащили своего товарища, который подтвердил бывший у них уговор и данное друг другу обещание. Сам гот со своими товарищами ушел в лагерь, римлянина же, не сделав ему никакого вреда, отпустили в город. И после этого всадники часто выходили с обеих сторон, но небольшими [117] отрядами, вооруженные, как на битву, но эти столкновения у них всегда оканчивались единоборством, при этом во всех случаях римляне оказывались победителями. Так шли тогда дела.

Немного времени спустя после битвы на Нероновом поле, когда небольшими конными отрядами римляне преследовали врагов в различных направлениях, Хорсамант, один из славнейших телохранителей Велизария, массагет родом, с другими семьюдесятью воинами также преследовал их. Когда они продвинулись далеко по равнине, остальные римляне повернули назад, но Хорсамант один продолжал преследование. Увидав это, готы, повернув коней, бросились на него. Он же, ворвавшись в середину их и убив копьем одного из лучших воинов, кинулся на других; тогда они, повернув тыл, вновь бросились бежать. Стыдясь тех, которые были в лагере (а они могли думать, что оттуда смотрят на них), они вновь решились обратиться против него. Но испытав то же, что и раньше, потеряв одного из лучших своих воинов, они все также обратились в бегство и остановились не раньше, чем Хорсамант, загнав их в укрепление, не повернул, оставшись один, назад. Немного времени спустя в другом сражении он был ранен в икру левой ноги и почувствовал, что стрела затронула у него поверхность кости. Став неспособным к бою в течение нескольких дней, как это естественно при такой ране, будучи варваром, он не мог снести этого спокойно, но грозил, что отомстит при первой возможности готам за такое оскорбление и вред, нанесенный его голени. Немного спустя, поправившись и выпив за обедом по обычаю вина, он замыслил один идти против врагов и отомстить им за обиду, нанесенную его ноге, у Пинцианских (маленьких) ворот он сказал, что послан Велизарием к неприятельскому лагерю. Стоявшие там сторожа-они не имели основания не верить лучшему из телохранителей Велизария- открыли ему ворота и дали возможность отправиться, куда он хотел. Увидав его, враги сначала подумали, что к ним идет какой-либо перебежчик; когда же он был близко от них и пустил в ход свой лук, не зная, кто он такой, они вышли [118] против него в количестве двадцати человек. Легко отразивши их, он медленно поехал дальше, и, когда против него выступило еще большее число готов, он не обратился в бегство. Окруженный со всех сторон огромной толпой, он счел для себя долгом чести с ними сражаться; римляне, смотревшие на него с башен, стали подозревать, что этот человек сошел с ума, но они совсем не думали, что это Хорсамант. Совершив много подвигов, заслуживающих великих похвал, но попав в кольцо неприятельского войска, он понес наказание за свою неразумную смелость. Когда об этом узнали Велизарий и римское войско, их охватила большая печаль; они были огорчены, так как в лице этого человека у всех погибла их надежда на храбрость и помощь со стороны этого героя.

2. Около летнего солнцеповорота некий Евфалий прибыл из Византии в Террацину с деньгами, которые император был должен солдатам. Боясь, как бы встретившиеся ему на дороге неприятели не отняли у него денег и не убили бы его самого, он пишет Велизарию, чтобы он дал ему возможность безопасно прибыть в Рим. Велизарий, выбрав из своей свиты сто самых славных щитоносцев, с двумя своими телохранителями посылает их в Террацину, чтобы они доставили ему деньги. А варваров все это время он держал в ожидании, что будет сражаться с ними всем войском, с тем чтобы враги даже небольшими отрядами не уходили отсюда для добывания продовольствия или за чем-либо другим. Когда он узнал, что на другой день прибудет Евфалий с отрядом, он распределил и устроил войско как будто для битвы, а варвары в свою очередь были на чеку. С самого раннего утра он держал солдат около ворот; он знал, что Евфалий и его спутники прибудут к ночи. В полдень он велел войску пообедать; то же самое сделали и готы, полагая, что битва откладывается на следующий день. Немного позже Велизарий послал Мартина и Валериана с их свитой на Нероново поле, поручив им привести в возможно большее смущение неприятельское войско. А из маленьких Пинцианских ворот он послал против укрепленного лагеря варваров [119] шестьсот всадников. Во главе их он поставил трех своих телохранителей-Артасира, родом перса, Боху, родом массагета, и Кутилу, фракийца. Им навстречу выехал большой отряд неприятелей. Долгое время сражение не переходило в рукопашный бой, но каждая сторона при наступлении других отступала, каждая делала быстрые и неожиданные наступления, и, казалось, они желали такими действиями протянуть время на весь этот день. Но уже при наступлениях они охватывались взаимным гневом. Бой становился более сильным, с обеих сторон пало много самых храбрых воинов и к тем и другим из города и из укрепленных лагерей подошли на помощь отряды. Когда они смешались со сражающимися, то бой разгорелся еще сильнее. Крик, поднявшийся и в городе и в лагерях, еще больше подстрекнул сражавшихся. Наконец, римляне, благодаря своей доблести, потеснили врагов и обратили их в бегство. В этом деле Кутила был поражен дротиком в середину головы, но продолжал преследовать врагов с вонзившимся в эту часть тела дротиком. Когда враги были обращены в бегство, он вместе с оставшимися в живых около захода солнца въехал в город, причем дротик качался в его голове-зрелище, послужившее темой для многих рассказов. В этом же сражении Арзу, одного из щитоносцев Велизария, какой-то готский стрелок из лука поразил между носом и правым глазом. Острие этой стрелы прошло до задней части шеи, но не вышло наружу, остаток же стрелы остался на лице и дрожал там, когда этот человек ехал верхом. Смотря на него и на Кутилу, римляне приходили в удивление, что они могли ехать верхом, не обращая никакого внимания на боль. Так шли дела здесь.

На Нероновом поле дела варваров шли лучше. Сражаясь с большим числом врагов, отряды Валериана и Мартина твердо выдерживали их нападение, но несли очень большой урон, так что дело приняло для них крайне опасный оборот. Тогда Велизарий велел Боху, взяв с собой вернувшихся из боя воинов, оставшихся не ранеными, на свежих конях идти на Нероново поле. Дело было уже к вечеру. Благодаря оказанной помощи [120] римлянам со стороны Боха и его войск, враги тотчас же обратились в бегство. Преследуя очень далеко бегущих, Боха попал в окружение двенадцати врагов, вооруженных копьями. Они все вместе направили на него удары копий. Так как на нем был надет панцирь, то все эти удары причинили ему мало вреда, но один из готов, зайдя ему в тыл, поразил юношу около плеча в обнаженную часть тела над правой подмышкой. Правда, рана была не роковая и не ведущая к немедленной смерти. А спереди другой готский воин ранил его в левое бедро и рассек ему тут мускул не прямым ударом, но поразив его наискось. Увидав, что тут делается. Валериан и Мартин со всей поспешностью бросились на помощь; обратив в бегство врагов и взяв под уздцы с обеих сторон коня Боха, они прибыли в город. Тем временем наступила ночь и прибыл Евфалий с деньгами.

Вернувшись в город, все занялись лечением ран. Когда врачи хотели извлечь стрелу из лица Арзы, они долгое время в страхе колебались, не столько из-за глаза, о котором они вообще думали, что его нельзя будет спасти, но чтобы глубокими разрезами кожи и нервов, которых тут много, не причинить смерти этому виднейшему человеку среди приближенных Велизария. Наконец один из врачей, по имени Феоктист, проткнувши стрелу глубже в шею, спросил Арзу, очень ли ему больно. Когда он сказал, что, конечно, больно,-«зато,-сказал ему врач,-ты сам останешься жив и твой глаз будет неповрежденным». Он мог так утверждать, исследовав, что острие стрелы находится недалеко от поверхности кожи. Ту часть стрелы, которая торчала наружу, он отрезал и выбросил, а кожу на затылке он надрезал и, раздвинув жилы, а это было самым болезненным, вытащил без всякого труда наконечник, имеющий сзади три выдающихся острия, (Вместо «три... острия», Хаури (Haury) предлагает читать: «имеющий острые зазубрины».) который вытащил за собою и оставшуюся часть стрелы. Таким образом, Арза остался совсем не пострадавшим от этого несчастья, и на лице у [121] него не остатось даже следа от этой раны. Кутила же, когда у него вытащили из головы дротик-он вонзился очень глубоко-от сильной боли впал в обморочное состояние. Когда же у него в этом месте началось воспаление мозговых оболочек, он впал в безумие и немного позднее умер. Что касается Боха, то у него тотчас же открылось сильное кровотечение из бедра, и бьшо ясно, что он вскоре умрет. Причиною этого врачи считали то, что рана рассекла его мускул не прямо, а наискось, И действительно, три дня спустя он умер. Поэтому всю ту ночь римляне провели в глубокой печали. Но они слышали и со стороны готов громкий плач и сильные стенания в их укрепленных лагерях. Римляне этому удивлялись, так как казалось, что накануне у врагов не произошло никакой столь тяжелой потери о которой стоило бы говорить, кроме того, что в этих столкновениях у них погибло много народу. Но и раньше у них это случалось в не меньшей степени, даже иногда и больше, но ввиду их многочисленности эти случаи их не беспокоили. Но на другой день стало известно, что готы оплакивали своих знатнейших воинов из лагеря на Нероновом поле, которых Боха убил при первом столкновении. И впоследствии происходили, но не столь заслуживающие внимания, столкновения, описывать которые я не счел нужным. Во время той осады они сталкивались между собою всего семьдесят семь раз; у них были еще две последние битвы, о которых я расскажу впоследствии. Этим окончилась зима и второй год войны (536/537), которую описал Прокопий.

3. С началом летнего солнцеповорота на жителей города напала вместе с голодом и чума. У воинов хлеб еще был, но из остального продовольствия ничего больше не осталось, у других же римлян не было уже хлеба, и их жестоко мучил наряду с моровой язвой и голод. Когда это узнали готы, они уже не хотели вступать с врагами в открытое сражение, но всячески остерегались, как бы и к ним не была занесена зараза. Между Латинской и Аппиевой дорогами и до сих пор есть еще два очень высоких водопровода, высоко поднимающихся [122] на арках. Оба эти водопровода в местности отстоящей от Рима на пятьдесят стадии, сходятся и некоторое пространство идут в противоположном направлении. Тот, который раньше шел направо, идет теперь налево. Вновь сойдясь и получив прежнее направление, в дальнейшем они уже навсегда расходятся в разные стороны. Поэтому место между этими водопроводами образует некоторого рода укрепление. Нижнюю часть арок этих водопроводов варвары заложили камнями и глиной и сделали здесь род крепости и поместили здесь отряд не меньше как в семь тысяч человек для охраны, чтобы враги ни в коем случае не могли ввезти к себе в город какое-либо продовольствие. Тогда у римлян пропала всякая надежда на хороший исход, и их охватили всяческие мысли о бедствиях. Пока вызревал хлеб, наиболее смелые солдаты, подстрекаемые жаждой денег, верхом на лошадях, ведя с собою других лошадей на привязи, отправлялись за добычей с этих полей ночью недалеко от города. Нарезав колосьев и навьючив их на лошадей, которых они привели с собой, они незаметно от неприятелей ввозили все это в город и за большие деньги продавали богатым римлянам. Другие же скудно питались травой, которой было много в пригородах и внутри укреплений. На почве Рима этой травы было много и в зимнюю пору и во всякое другое время и она пышно росла и зеленела круглый год. Поэтому-то осажденным удалось прокормить и лошадей. Некоторые, наделав колбас из мяса подохших в Риме мулов, тайно их продавали. Когда же на полях не осталось посевов римляне стали терпеть еще большие бедствия, они обратились к Велизарию с настойчивой просьбой решить дело одним сражением с врагами, обещая, что из римлян все, как один, выйдут на это сражение. Велизарий был в затруднительном положении и очень опечален; тут некоторые из римских плебеев сказали следующее: «Не такая судьба в данное время, о славный вождь, постигла нас, на какую мы шли, и все произошло совсем против тех надежд, какие у нас были. Достигнув того, что прежде было нашей мечтой, теперь мы попали в [123] постигшее нас сейчас бедственное положение и принятое нами раньше решение следовать за мудрой прозорливостью императора обратилось против нас, являясь в наших глазах безумием и основой величайших наших несчастий. Мы дошли до такой степени нужды, что в данное время у нас явилась решимость обратиться к насилию и взяться за оружие против врагов. Мы просим прощения, если перед лицом Велизария будем говорить смелее обычного. Желудок, не имеющий пропитания, не умеет стыдиться. Да будет служить нам извинением та судьба, в которую мы попали по нашей неосмотрительности. Ведь жизнь кажется самым несчастным положением из всего, если она протекает среди неблагоприятных обстоятельств, Ты сам, конечно, видишь, что выпало нам на долю. Эти поля и вся эта область попали в руки врагов. Мы не можем сказать, с какого уже времени этот город лишен всего ему нужного. Из римлян одни уже лежат мертвыми и на их долю досталось даже не быть похороненными в земле, мы же, оставшиеся еще в живых, чтобы в одном слове сказать обо всех наших бедах, мечтаем о том, чтобы лечь рядом с лежащими таким образом. Для тех, кто страдает от голода, всякое другое бедствие кажется более легко переносимым; там, где является голод, он заставляет забывать все остальные несчастия и даже самая смерть для людей, кроме смерти от гнетущего их голода, кажется им приятной и радостной. Поэтому пока мы еще не совсем сломлены бедствием, дай нам возможность вступить в бой за нас самих, в результате которого нам удастся или одолеть врагов, или положить конец нашим несчастиям. Для кого промедление приносит надежду на спасение, те поступают безумно, торопясь подвергнуться опасности, которая сразу должна решить судьбу всего; но для кого медлительность делает исход сражения более безнадежным, те заслуживают порицания, если хоть на короткое время откладывают возможность немедленного решительного наступления». Так сказали римляне. В ответ им Велизарий заявил:

«То, что происходит сейчас у вас, я очень хорошо предвидел [124] раньше и для меня нет ничего неожиданного. Я уже давно знаю, что народ, обывательская масса, является самой неразумной толпой; не может он ни переносить настоящее положение, ни предвидеть будущее, но легкомысленно берется за невыполнимое и умеет только по своей неосмотрительности гибнуть. Но из-за вашего скудоумия я вовсе не хочу видеть вашей гибели и вместе с вами погубить все дело императора. Военный успех является результатом не бессмысленной торопливости, но на основе предусмотрительности и благоразумия он всегда точно следует за ходом благоприятных обстоятельств. Вы, как бы играя в кости, хотите одним ударом достигнуть всего, в моем же характере нет привычки выбирать более короткий путь в ущерб полезности. Затем вы заявляете, что вместе с нами вы пойдете на врагов; но когда вы занимались военными упражнениями? И кто же, даже изучивший искусство владеть оружием, не знает, что умение вести бой не дается без опыта? Сейчас я восхищаюсь вашей готовностью и прощаю поднятое вами волнение. Что вами все это сделано несвоевременно и что я руковожусь разумным промедлением, я вам сейчас это докажу. Собрав со всей земли бесчисленное войско, император уже послал его к нам на помощь, и флот, какого никогда не было у римлян, покрывает большую часть берегов Кампании и Ионийского залива. Через несколько дней они придут к нам со всем необходимым для нас продовольствием; они положат конец вашей нужде, а тучей своих стрел они засыплют лагери неприятелей. Поэтому я решил отложить счастливый момент столкновения с врагами до их прибытия и, не подвергаясь опасности, одержать победу на войне, вместо того, чтобы бессмысленной торопливостью безрассудно подвергнуть опасности спасение всех нас. А чтобы они пришли возможно скорее и больше уже не медлили, об этом сам я позабочусь».

4. Такими словами ободрив население Рима, Велизарий отпустил их, а Прокопию, автору этой истории, он велел немедленно отправиться в Неаполь: распространился слух, что [125] император туда направил войско. Он приказал ему наполнить хлебом возможно большее число кораблей и собрать всех воинов, которые придут в данный момент из Византии или которые были оставлены там ради охраны лошадей или по другой какой-либо причине (их, как он слыхал, много собралось в Кампанской области), а некоторых даже взять из тамошних гарнизонов; вместе с ними он поручил ему прибыть самому и доставить хлеб в Остию, где у римлян была пристань. Прокопий с Мундилой, телохранителем Велизария, и немногими всадниками ночью вышел из ворот, которые носили имя апостола Павла, и прошел незамеченным неприятельским лагерем, несшим охрану вблизи Аппиевой дороги. Когда же отряд во главе с Мундилой вернулся назад в Рим и сообщил, что Прокопий прибыл уже в Кампанию, не встретив ни одного из варваров, так как ночью враги не выходили из лагеря, все исполнились лучшими надеждами, а Велизарий решился даже на следующее предприятие. Он стал посылать большие отряды всадников к ближайшим укрепленным лагерям врагов с приказом, если кто-либо из врагов появится здесь с целью доставить продовольствие в лагерь, делать на них нападения и устраивать всюду засады, ни в коем случае не позволяя им провозить продовольствие, но всеми силами препятствуя им в этом, для того, чтобы город меньше, чем прежде, был стеснен недостатком продовольствия, и варвары почувствовали, что скорее их осаждают, чем они осаждают римлян. Мартину и Траяну с тысячей воинов он велел идти в Террацину. С ними он послал и свою жену Антонину, поручив отправить ее с небольшим отрядом в Неаполь; находясь в безопасном месте, они должны были ожидать там предстоящей им судьбы. Магна и Синфуэса, своего телохранителя, поставив их во главе приблизительно пятисот человек, он отправил з крепость Тибур, находившуюся от Рима на расстоянии ста сорока стадий. Еще раньше в маленький городок Албанской области, отстоящий на таком же расстоянии и расположенный на Аппиевой [126] дороге, он же послал Гонфариса с отрядом герулов, которых немного спустя готы насильно оттуда прогнали.

Там есть храм апостола Павла, отстоящий от укреплений Рима на расстоянии четырнадцати стадий; мимо него протекает река Тибр. Там нет никаких укреплений, но из города до самого храма идет галерея и много выстроено разных других зданий вокруг него; все это делает данное место не очень доступным. Кроме того, готы питают какое-то почтение к этим святым местам. Ни один храм обоих апостолов-Петра и Павла-в течение всей этой войны не подвергся с их стороны какому-нибудь оскорблению, так что священники в этих храмах могли совершать, как они привыкли, свое служение. В этом месте Велизарий приказал Валериану, взяв с собою всех гуннов, устроить на берегу Тибра укрепленный лагерь, чтобы у них могли здесь пастись безопасно лошади, да и готы должны были бы в большей степени воздерживаться уходить очень далеко от своего лагеря. Он так и стал делать. Когда же гунны стали там лагерем, как было приказано главнокомандующим, Валериан вернулся в город. Сделав все это, Велизарий сохранял спокойствие, не начиная общего сражения, но приготовившись защищаться со стен всеми силами, если кто-нибудь двинется на них с враждебными намерениями. И некоторым из римских плебеев он доставлял хлеб. Мартин же и Траян, пройдя ночью через неприятельские укрепления и придя в Террацину, отправили Антонину с немногими воинами в Кампанию, сами же, захватив в этих местах укрепления, делали оттуда нападения и, совершая внезапные набеги, теснили тех из готов, которые заходили в эти места. Магн и Синфуэс в короткое время вновь воздвигли укрепление, лежавшее в развалинах, и когда они сами оказались в безопасности, они стали причинять тем больше неприятностей врагам, так как их укрепление было недалеко от лагерей готов: они делали частые набеги, неожиданно нападая на тех варваров, которые провозили мимо них продовольствие; это продолжалось до тех пор, пока Синфуэс в какой-то битве не [127] был ранен копьем в правую руку; оно перервало ему мышцы, и он оказался уже неспособным к войне. Со своей стороны, и гунны, устроив, как сказано, лагерь по соседству с готами, причиняли им не меньше неприятностей, так что сами готы стали уже страдать от голода: они уже не могли с прежней безопасностью подвозить себе продовольствие. Также и моровая язва поразила их и многие из них умерли, особенно в лагере, который они, как мною выше было указано, в последнее время устроили около Аппиевой дороги. Немногие из них, оставшиеся в живых, удалились в другие укрепления. То же самое испытали и гунны, поэтому и они вернулись в Рим.. Вот что происходило здесь. Прокопий же, прибыв в Кампанию, собрал там не меньше пятисот воинов и, заполнив хлебом большое количество судов, стоял в готовности. Немного позже прибыла к нему и Антонина и вместе с ним стала заботиться о флоте.

В это же время в горе Везувии послышались подземные удары, но извержения не было, хотя можно было вполне ожидать, что оно произойдет. Поэтому все местные жители находились в величайшем страхе. Эта гора отстоит от Неаполя на расстоянии семидесяти стадий к северу (Ошибка Прокопия.) , поднимаясь круто вверх, внизу же она окружена густыми рощами; ее вершина поднимается отвесно и трудно доступна. На самом перевале Везувия по середине находится очень глубокий провал, так что кажется, что он уходит до самого основания горы. Там можно видеть и огонь, если кто решится перегнуться за край отверстия, а иной раз оттуда появляются языки пламени, не причиняющего никаких бед живущим тут людям; когда же в горе раздаются подземные удары, по звуку похожие на мычание, то немного спустя обыкновенно выкидывается большое количество пепла. И если эта беда застигнет кого-нибудь на дороге, то никоим образом этот человек не может остаться живым; если же этот пепел падает на какие-либо дома, то и они разваливаются, подавленные тяжестью этого пепла. Если [128] же случится, что поднимется сильный ветер, то бывает, что этот пепел поднимается высоко в воздух, так что для людей становится невидимым и несется туда, куда дует ветер, и падает на землю, которая иной раз бывает очень отдаленной. И говорят, как-то он упал в Византии и до такой степени напугал тамошних жителей, что вследствие этого они решили с того времени умилостивлять бога ежегодными всенародными молебствиями; в другой раз он упал в Триполи, городе Ливии. Говорят, что такое «мычание» с землетрясением бывало и раньше, лет сто тому назад или даже и более, а в прежние времена оно происходило гораздо чаще. И вот что настойчиво утверждают: та земля, на которую упадет этот пепел Везувия, должна обязательно сделаться плодородной для всяких злаков. Воздух на Везувии очень легкий и более чем где-либо является здоровым. Поэтому еще с древних времен врачи посылают сюда страдающих чахоткой. Вот что говорится о Везувии.

5. За это время приплыло из Византии и другое войско; в неаполитанский залив прибыло три тысячи исавров под начальством Павла и Канона, в Дриунт (Гидрунт) восемьсот фракийских всадников, которыми командовал Иоанн, племянник бывшего недавно узурпатором Виталиана, а с ними еще тысяча воинов из кадровой конницы; ими в числе других командовали Александр и Марценций. В то же время прибыл в Рим и Зенон с тремястами всадниками, пройдя через Самний по Латинской дороге. Когда же и Иоанн со всеми остальными войсками прибыл в Кампанию с большим количеством повозок, собранных им в Калабрии, то с ним соединились пятьсот всадников, набранных, как мной уже было сказано, в Кампании. Они шли вдоль берега моря с повозками, имея в виду, что если с ними встретится какой-либо неприятельский отряд, они могли бы, составив из этих повозок круг и придав ему вид укрепления, отразить нападение врагов, а войску под начальством Павла и Конона они велели плыть возможно скорее и соединиться с ними в Остии, бывшей пристанью римлян. Нагрузив хлеб в достаточном количестве на телеги, они наполнили [129] корабли не только хлебом, но и вином и всем необходимым продовольствием. Они думали, что найдут около Террацины отряды Мартина и Траяна и отсюда пойдут вместе с ними. Но когда они подошли близко, они узнали, что незадолго перед тем за ними прислали из Рима, и они туда ушли. Ве-лизарий, узнав, что приближается войско под начальством Иоанна и боясь, как бы враги, встретив их в большом числе, их не истребили, стал действовать так. Еще в начале войны, как я сказал в самом начале (V [I], гл. 19, § 16), он сам завалил громадными кучами камней Фламиниевы ворота, около которых враги устроили свой лагерь; сделано было это с тем, чтобы в этом месте враги не могли легко или идти на штурм, или совершить какое-либо покушение на город. Поэтому здесь не происходило никаких столкновений, да и варвары не думали, что с этой стороны на них может быть произведено какое-либо враждебное нападение. Ночью он велел разобрать каменную стену у этих ворот и, не предупредив об этом никого из римлян, собрал сюда большую часть войска. С наступлением дня он отправил Траяна и Диогена с тысячей всадников через Пинцианские ворота и велел им напасть на тех, которые находятся в укрепленных лагерях, и, когда враги пойдут против них, забывши всякий стыд, бежать и стремительно отступать к самым стенам Рима. Некоторые отряды он поставил и внутри за этими маленькими воротами. И вот воины Траяна, как им приказал Велизарий, стали вызывать варваров; готы, собравшись из всех укрепленных лагерей, стали их теснить. И те и другие устремились с возможной быстротой к стенам Рима, одни из них, делая вид, что бегут, другие же, думая, что они преследуют врагов. Как только Велизарий увидал, что враги устремились в преследование, он открывает Фламиниевы ворота и выводит войско против варваров, не ожидавших этого. Один из лагерей готов находился возле проходившей тут дороги. Перед ним был узкий и крутой проход, трудно доступный. Кто-то из варваров, одетый в панцирь, огромного роста и огромной силы, увидав подходящих врагов, [130] бросившись вперед, стоял здесь, звал к себе товарищей и требовал, чтобы они вместе с ним защищали узкий проход. Но Мундила предупредил его, убив его, и из других варваров никому не позволили войти в эти теснины. Когда войска римлян прошли их, не встретив никакого сопротивления, они подошли к ближайшему укрепленному лагерю; некоторые тут тотчас же старались взять его, но напрасно, так как он был сильно укреплен, хотя тут было оставлено очень мало варваров. Вокруг него шел ров, вырытый на большую глубину, а земля, которая была вынута из этого рва, была навалена на внутреннюю часть лагеря, высоко поднималась кверху и служила как бы стеной, а по ней сверху шли крепко вбитые колья, очень острые и частые. Полагаясь на эти укрепления, варвары сильно отбивались от неприятелей. Тогда один из щитоносцев Велизария, по имени Аквилин, человек очень энергичный, взяв коня под уздцы, вскочил в середину укрепления и убил там некоторых из врагов. Когда неприятели окружили его и стали засыпать его градом копий и стрел, его конь, пораженный насмерть, пал, сам же он, сверх всякого ожидания, ускользнул от врагов. Пешим вместе со своими товарищами он двинулся к Пинцианским воротам. Захватив варваров еще преследовавшими всадников Траяна и ударив им в тыл, они произвели разгром. Траян со своими воинами, заметив это, когда и те всадники, которые стояли тут наготове, двинулись им на помощь, сам быстро двинулся против преследователей. Тут-то готы, попавшие в такую военную ловушку и неожиданно угрожаемые врагами со всех сторон, подверглись позорному уничтожению. Убитых было огромное количество, и лишь немногие с трудом бежали в свой лагерь, остальные же со всем своим укреплением, дрожа от страха и приготовившись к защите, все время оставались там, они думали что римляне немедленно двинутся на них. В этом сражении кто-то из варваров ранил стрелою Траяна в лицо над правым глазом, недалеко от носа. Железный наконечник весь вошел в середину лица и был совершенно невидим, хотя имел [131] большое и длинное острие, остальная же часть стрелы, деревянная, тотчас упала на землю без усилия с чьей бы то ни было стороны, думаю, потому, что это железное острие не крепко сидело на древке. Однако Траян не почувствовал этой раны и так же, как прежде, продолжал убивать и преследовать врагов. Пять лет спустя сам собой, на лице высунулся кончик железного острия. В течение трех лет после этого понемногу он выходил все больше и больше наружу. И вполне возможно, что много времени спустя весь наконечник выйдет сам собою. Он не доставлял человеку никакого беспокойства. Вот что случилось тогда.

6. После этого варвары решили отказаться от войны и держали в мыслях, как бы им уйти отсюда; помимо моровой язвы, они гибли и от оружия неприятелей и теперь, вместо многих десятков тысяч, у них осталось уже очень малое число; больше же всего их мучил голод: на словах они осаждали Рим, а на деле они сами были осаждены противниками и лишены всякого подвоза продовольствия. Когда же они узнали, что к врагам на помощь пришло из Византии и сушей и морем другое войско, при этом не такое, каким оно было в действительности, а такое, каким обычно делает его свободная фантазия молвы, они, испугавшись этой новой опасности стали совещаться о быстрейшем уходе. И вот они отправили в Рим послов, римлянина, пользовавшегося среди готов большим уважением, и с ним двух других. Явившись к Велизарию, он сказал: «Что ни нам, ни вам военные действия не принесли пользы, это понимает каждый из нас, испытавший на себе все эти бедствия. Кто из того или другого войска мог бы это отрицать, из которых никому не суждено было остаться не испытавшими таких бедствий? Я думаю, что никто из людей, не совсем лишенных разума, не будет мне возражать, что хотеть до бесконечности терпеть бедствия из-за самолюбия в данный мамонт и не искать никакого выхода из угнетающих их обстоятельств есть свойство людей совершенно безрассудных. В таком случае надо, чтобы начальствующие и с той и с другой [132] стороны ради лично своей славы не рисковали спасением своих подчиненных, но приняли справедливое решение и полезное не только для них самих, но и для своих противников и таким образом нашли выход из настоящих бедствии. Стремление к умеренности дает выход из всех трудностей, человеку же, исполненному честолюбием, не суждено добиться результата ни в чем, что он считает нужным. Итак, мы приходим к вам, приняв решение о прекращении этой войны, и делаем предложение, полезное для обеих сторон, причем, думается, мы сами умаляем наши законные права. И вы подумайте, чтобы, увлекаясь жаждой борьбы с нами, вы не предпочли скорее вместе с нами погибнуть, чем принять то, что и вам самим принесет пользу. Необходимо, чтобы и мы и вы вели переговоры, состоящие не из одних только слов и поучений, (По другому чтению (xun egkeihsei): «лишь пытаясь приступить к делу», «ходя возле да около») но тотчас, взяв слово, указать, если что-либо сказанное покажется неподходящим. Таким образом, каждому удастся в коротких словах сказать, что он думает, и выполнить свой долг». Велизарий на это ответил: «Я вовсе не против, чтобы наша беседа шла так, как вы говорите, но смотрите, чтобы речи ваши вели к миру и справедливости». Тогда послы готов вновь сказали: «Вы, римляне, незаконно поступили с нами, подняв несправедливо оружие против нас, бывших вам друзьями и союзниками. Мы скажем то, что думаем, каждый из вас знает так же хорошо, как и мы. Готы приобрели для себя Италию, не отняв силой у римлян эту землю; но было время, когда Одоакр, низложив императора и превратив государственный строй в этой стране в тиранию, владел ею. Императором на востоке был тогда Зенон; он хотел отомстить за своего соправителя и освободить эту страну от захватчика власти; но не имея сил разрушить военную мощь Одоакра, он убеждает нашего вождя Теодориха, тем более что Теодорих собирался осаждать его самого и Византию, прекратить вражду с ним в память того высокого звания, которое было ему даровано (он [133] получил звание патриция и сделан консулом римского народа), и отомстить Одоакру за обиду, нанесенную Августулу, и дал право ему и готам на будущее время по праву и справедливости владеть этой страной. Таким образом, получив на этих основаниях власть над Италией, мы сохранили и законы и политический строй ничуть не хуже, чем кто-либо из прежних императоров, и нет в сущности ни одного закона, занесенного ли в кодексы, или существующего без записей, который был бы издан Теодорихом или кем-либо другим, принявшим власть над готами. Что же касается церковного служения и веры, то мы с такой осторожностью охраняли их в интересах римлян, что из италийцев никто, ни добровольно, ни под насилием, до сего дня не переменил ее, а если из готов кто-либо переменял свою веру, за это на него не налагалось никакого наказания. В самом деле, римские святыни пользовались от нас высшим почитанием. Ни один из прибегавших к ним никогда не подвергался никакому насилию ни от одного человека с нашей стороны. Все высшие должности по государственному управлению всегда несли сами римляне, и никто из готов не имел участия в них; пусть любой выступит и уличит нас, если по мнению мы сказали неправду. Прибавьте к этому, что готы предоставили римлянам право получать ежегодно утверждение в консульском звании от восточного императора. При таком положении дел вы не претендовали на Италию, когда ее мучили варвары Одоакра, притом не какой-нибудь короткий срок, но они совершали свои бесчинства целых десять лет; теперь же вы действуете насилием, не имея на то никаких оснований, против тех, которые законно овладели ею. Поэтому уйдите отсюда, оставив нас, вместе со всем вашим добром и всей добычей, которую вы награбили». На это Велизарий: «Обещание ваше было говорить кратко и делать умеренные предложения, выступление же ваше было длинное и не далеко от наглого самохвальства. Император Зенон послал Теодориха сражаться с Одоакром не с той целью, чтобы сам Теодорих захватил власть над Италией (чего ради императору [134] было желать заменить одного захватчика власти другим?), но с тем, чтобы эта страна была свободной и подчиненной императору. Но Теодорих, хорошо расправившись с тираном, в остальном проявил безграничную неблагодарность и безумие: он решил ни в коем случае не возвращать этой земли ее владыке. Мне кажется, что тот, кто отнял силой, и тот, кто добровольно не хочет отдать имущество соседа, совершают равное преступление. Я лично эту страну, принадлежащую императору, никогда не отдам никому другому. Коли у вас есть какое-либо другое предложение, я разрешаю вам его высказать». На это варвары: «Что мы сказали правду, это, конечно, ясно для каждого из вас. Но чтобы было ясно, что мы меньше всего желаем заводить споры, мы готовы отдать вам Сицилию, столь огромный и столь богатый остров, не обладая которым вам невозможно спокойно владеть Ливией». На это Велизарий ответил: «А мы разрешаем готам владеть всей Британией, которая гораздо больше Сицилии и которая некогда была под властью римлян. Тем, которые начали нам оказывать милость и благодеяние, мы считаем правильным ответить тем же». Варвары: «Что же, неужели вы не ответите согласием, если мы вам предложим еще Кампанию и самый Неаполь?» Велизарий: «Мы не полномочны договариваться о делах, касающихся императора, не так, как угодно было ему высказать свою волю». Варвары: «Даже если мы постановим ежегодно вносить императору установленную сумму?» Велизарий: «Конечно нет; ведь мы полномочны только в том, чтобы охранять приобретенную для императора страну». Варвары:

«Значит необходимо нам отправиться к императору и с ним договориться обо всем. Нужно поэтому назначить определенное время, в течение которого следует установить перемирие между нашими войсками». Велизарий: «Хорошо, да будет так: я никогда не буду вам помехой, когда вы начинаете думать о мире». На этом прекратились их переговоры, и послы готов удалились в свой лагерь. В последующие дни они часто обменивались друг с другом посольствами, устанавливая условия [135] перемирия и договариваясь, чтобы дать друг другу в качестве заложников некоторых из славнейших лиц.

7. В то время как здесь все это происходило, флот исавров прибыл в римскую гавань, а войско, шедшее с Иоанном, вошло в Остию. Никто из врагов не мешал им, ни тогда, когда они высаживались, ни тогда, когда разбивали свой лагерь. Чтобы быть в безопасности в течение ночи от нападения со стороны неприятелей, исавры вырыли глубокий ров вблизи гавани и попеременно все время несли стражу; войско же, шедшее с Иоанном, огородившись повозками, могло держаться спокойно. Когда наступила ночь, в Остию прибыл Велизарий с сотней всадников; он рассказал о бывшей перед тем битве и о его договоре с готами. Вдохнув в них уверенность, он велел послать привезенный с собою груз и со всей стремительностью идти в Рим. «А чтобы путь для вас был безопасен,-сказал он,-об этом я позабочусь». Он сам ранним утром уехал в город; с наступлением дня Антонина стала совещаться с начальниками относительно доставки грузов. Это дело казалось трудным и почти невыполнимым. Быки уже больше не держались на ногах, но все лежали полумертвыми, да и ехать с повозками по узкой дороге было не безопасно, а тащить вверх по реке баржи, как это было обычно с древних времен, было для них невозможно, так как та дорога, которая шла налево от реки, как это мною рассказано выше, была занята неприятельскими войсками и вследствие этого недоступна для римлян, другая же дорога, шедшая по другой стороне, по высокому берегу была совершенно непроезжей. Поэтому, отобрав легкие лодки с более крупных судов, они укрепили их по бокам кругом высокими досками с тем, чтобы плывущие совершенно не могли быть поражаемы неприятельскими стрелами, посадили на каждую стрелков моряков в соответственном числе, нагрузили на них грузов, сколько они могли поднять и, дождавшись попутного ветра, поплыли в Рим по Тибру; часть же войска шла по правому берегу, чтобы с этой стороны оказать им помощь. Для охраны судов они оставили [136] большое количество исавров. Там, где течение реки было прямое, они плыли без больших затруднений, подняв паруса. Там же, где течение реки, делая повороты, образовывало изгибы, паруса, не надуваемые ветром, уже были бесполезны, и матросы, работая веслами и преодолевая течение реки, несли немалый труд. Со своей стороны, варвары, сидя в своих лагерях, совершенно не хотели мешать неприятелям или в страхе перед опасностью, или потому, что они не думали, чтобы римляне могли этой дорогой провезти какое-либо значительное количество продовольствия, или же полагая для себя невыгодным такой не стоящей внимания причиной лишить себя надежды на перемирие, которую Велизарий подкрепил своим обещанием. Поэтому готы, которые были в Порте, видя проплывающих мимо них неприятелей, совсем их не трогали и сидели смирно, удивляясь их выдумке. Когда таким образом, не раз поднимаясь вверх по реке, римляне перевезли по возможности весь свой груз, матросы быстро удалились со своими судами (ведь уже время приближалось к зимнему солнце-повороту), а остальное войско вошло в Рим. Только Павел с отрядом исавров остался в Остии.

После этого они дали друг другу заложников во исполнение перемирия: римляне дали Зенона, готы-Улию, человека очень известного. Они условились, что в течение трех месяцев они не будут производить друг на друга нападений, пока послы, вернувшись из Византии, не сообщат мнения императора. Если же кто-либо из них, нарушив перемирие, совершит несправедливость по отношению к своим противникам, то тем не менее послам будет предоставлена возможность вернуться к своему народу. Послы варваров в сопровождении римлян отправились в Византию; в это время из Ливии прибыл с многочисленной конницей зять Антонины, Ильдигер. Те готы, которые в Порте стояли гарнизоном ввиду недостатка у них съестных припасов, оставили это укрепление по согласию с Витигисом и вернулись в лагерь, вызванные им. Это место занял Павел с исаврами из Остии. Господствуя на море, римляне [137] в большой степени были виновниками недостатка продовольствия у этих варваров, не позволяя провозить к ним ничего из съестных припасов. Из-за того же самого недостатка продовольствия готы в это же время оставили очень важный приморский город, по имени Центумцеллы. Этот город, большой и населенный, расположен в Этрурии, на запад от Рима, на расстоянии двухсот восьмидесяти стадий. Римляне заняли и этот город и тем еще более увеличили свои силы, кроме того, захватив и маленький городок Албанской области, прилегающий к восточной части Рима, так как и из него тогда ушли варвары по той же причине. Таким образом, варвары оказались в середине римских войск, окруженные ими со всех сторон. Поэтому готы очень хотели нарушить договор и нанести римлянам какой-либо вред. Послав к Велизарию послов, они жаловались, что во время перемирия терпят несправедливости. Когда Витигис послал за готами, бывшими в Порте, по какой-то причине нуждаясь в них, Павел и исавры без всякого основания захватили это укрепление и им владеют. На то же самое они для виду жаловались в своей речи относительно городка на Албанской горе и Центумцёлл и грозили, что если он их не вернет им, они так этого не оставят. Велизарий со смехом отослал их назад, сказав, что их жалоба-одна только видимость, так как нет никого, кто бы не знал, из-за чего готы оставили эти местности. И в дальнейшем они стали относиться друг к другу с подозрением. После этого, видя, что в Риме собралось огромное войско, Велизарий отослал другие конные отряды далеко в сторону от Рима, Виталиану же, племяннику Иоанна, велел в сопровождении восьмисот всадников провести зиму в окрестностях города Альбы, расположенного в Пиценской области; вместе с ним он послал из войск Валериана четыреста человек, во главе которых был поставлен Дамиан, племянник Валериана. Он выделил восемьсот человек из своих щитоносцев, людей, исключительно хорошо знающих военное дело. Над ними он поставил двух из своих телохранителей, Сунта и Адегина, и велел им следовать за Иоанном, куда [138] бы он их ни повел. Самому Иоанну приказал, пока он будет видеть, что враги сохраняют договор, держаться спокойно; когда же случится, что перемирие будет ими нарушено, сделать вот что. Со своим войском внезапно и стремительно сделать набег на Пиценскую область, быстро проходя подряд по всем местечкам этой области, которые должны их увидать раньше, чем до них дойдет молва об их движении. Так как во всей этой области мужчин совсем не осталось (по-видимому, они все двинулись походом против Рима), то повсюду они найдут детей и жен врагов и много денег. Пусть они забирают в рабство и грабят все попадающееся им навстречу, но пусть они остерегутся нанести какую-либо обиду кому бы то ни было из римлян, живущих в этой стране. Если же где-нибудь он встретится с местечком, где будет и укрепление и вооруженные люди, как обыкновенно бывает, пусть он всеми силами попытается взять его. Если он сможет его взять, пусть идет дальше, если же случится, что он встретит сильный отпор, пусть отступит назад, и останется там. Если же он пойдет вперед и оставит у себя за спиной это укрепление, то обычно это создаст большую опасность, так как им будет трудно защищаться, если они в дальнейшем подвергнутся нападению со стороны врагов; трудно будет и сохранить всю добычу, чтобы потом по всей справедливости разделить между войском. Затем, смеясь, он прибавил следующее: «Ведь несправедливо, чтобы одни с великим трудом уничтожали трутней, а другие без всякой неприятности наслаждались медом, как своей добычей». Дав такие наставления, Велизарий отправил с войском Иоанна.

Около того же времени пришли в Рим миланский епископ Датис и знатнейшие из граждан: они просили у Велизария послать им небольшой гарнизон. Они утверждали, что сами они достаточно сильны, чтобы без труда добиться отложения от готов не только Милана, но и всей Лигурии и перехода их на сторону императора. Этот город расположен в области [139] лигуров, как раз посередине (Его латинское название «Mediolanus» обозначает «Серединный город».) , между городом Равенной и Альпами, составляющими границу Галлии. И с той и с другой стороны до него для человека налегке пути восемь дней; из всех западных городов после Рима это первый по величине, населенности и по всякому другому благосостоянию. Велизарий пообещал им выполнить их просьбу. Так он провел все зимнее время.

8. В таком положении были тогда дела. Но зависть судьбы, видевшей, что до сих пор дела римлян шли блестяще, навлекла на римлян беды, пожелав к их успехам примешать и несколько неприятностей; она вызвала вражду между Велизарием и Константином из-за ничтожного повода; как она началась и чем закончилась, я сейчас расскажу. Был некий римлянин Президий, живший в Равенне, человек очень знатный; он стал во враждебные отношения с готами, когда Витигис собирался идти походом на Рим; и вот тогда, отправившись с несколькими из своих слуг как бы на охоту, он бежал от готов, никому не сообщив своего плана и не взяв с собой ничего, кроме двух кинжалов, которые он носил при себе и ножны, которые были украшены большим количеством золота и очень дорогими драгоценными камнями. Когда он был в Сполеции, он остановился в каком-то храме, находящемся вне укреплений. Услышав об этом, Константин, он еще был там, послал одного из своих щитоносцев, по имени Максенциола, который отнял у него без всякого основания оба кинжала. Очень огорченный случившимся, этот человек со всей поспешностью отправляется в Рим к Велизарию, куда немного спустя прибыл и Константин. Сообщалось, что войско готов находится недалеко. Пока дела римлян были в опасном и смутном положении, Президий молчал; когда же он увидал, что римляне одолевают и послы готов отправились к императору, как об этом мной сказано выше, то он, неоднократно приходя к Велизарию, жаловался на причиненную ему обиду и требовал от него справедливой помощи. Велизарий, сильно [140] упрекая Константина и лично и через других, убеждал его ликвидировать свою несправедливость и возникающее отсюда дурное общественное мнение. Но, по-видимому, Константину суждена была гибель. Он, издеваясь, отвергал все эти речи и глумился над потерпевшим. Как-то встретившись с Велизарием, ехавшим верхом по форуму, Президии схватил его коня за узду и, громко крича, стал его спрашивать, таковы ли законы у императора, чтобы у человека, который бежал от варваров и пришел к ним в качестве просителя, они насильно отнимали то, что случайно оставалось у него в руках? Когда большая толпа окружила их и с угрозами требовала, чтобы он отпустил узду, он не прежде отпустил ее, пока Велизарий не дал ему обещания, что возвратит ему эти кинжалы. На другой день, собрав многих из начальников и призвав Константина в одну из комнат Палация, он рассказал, что произошло вчера и убеждал Константина, хоть и поздно, но все же отдать эти кинжалы. Константин сказал, что он их не отдаст, что с большим удовольствием он бросит их в воды Тибра, чем вернет Президию. Тогда Велизарий в гневе спросил его, знает ли Константин, что он является ему подчиненным? Константин ответил, что во всем остальном он готов его слушаться, так как такова воля императора; но того, что он приказывает ему сделать в настоящее время, он никогда не исполнит. Тогда Велизарий приказал позвать своих телохранителей. Константин спросил: «Конечно, для того, чтобы меня убить?» «Ничуть,-ответил Велизарий,-но для того, чтобы они заставили твоего щитоносца Максенциола, который, применив насилие, принес тебе эти кинжалы, отдать этому человеку то, что он у. него взял насильно». Но Константин, полагая, что ему предстоит тотчас умереть, решил сделать что-либо значительное, прежде чем самому пострадать. Поэтому он извлек из ножен кинжал, который у него висел на боку, и внезапно бросился, чтобы поразить им Велизария в живот. Велизарий в страхе отступил назад и, подхваченный близко от него стоящим Бессом, смог уклониться. Еще пылая гневом, Константин [141] продолжал наступать. Видя, что делается, Ильдигер и Валериан схватили Константина один за правую, другой за левую руку и оттащили назад. В это время вошли телохранители, которых немного раньше велел позвать Велизарий, с усилием отняли из рук Константина кинжал и, с большим шумом схватив его, увели; в данный момент они не причинили ему ничего плохого, думаю из уважения к присутствующим начальникам, но уведя его в другое помещение, немного спустя, по приказу Велизария убили его. Это был единственный недостойный поступок Велизария и совершенно не соответствующий его характеру. Ко всем другим он относился с большой выдержанностью и снисходительностью. Но, как мной сказано выше, Константину суждена была смерть.

9. Немного позднее готы задумали коварным образом ворваться в укрепления. И прежде всего они ночью впустили отряд своих воинов в один из водопроводов, откуда они сами в начале войны отвели воду. Со светильниками и факелами в руках они пытались этим путем найти возможность проникнуть в город. Случайно недалеко от Пиценских ворот в своде этого водопровода оказалось небольшое отверстие. Один из римских сторожей, увидав там свет, сказал своим сотоварищам по страже; они же сказали, что, вероятно, он видал пробегавшего здесь волка. В этом месте как раз сооружение водопровода не выдавалось высоко над землей, а глаза волка, по их мнению, похожи на огонь. Те из варваров, которые сделали попытку найти дорогу через водопровод, оказавшись в середине города, где еще к древности был подъем, ведший на самый Палатин, встретились с каким-то сооружением, которое не давало им возможности ни идти дальше, ни вообще воспользоваться этим подъемом. Сооружение это Велизарий предусмотрительно устроил в начале осады, как мною это рассказано в предшествующей книге (V [I], гл. 19, § 18). Вынув оттуда небольшой камень, варвары решили тотчас вернуться и, явившись к Витигису, показали ему камень и доложили обо всем. Об этом замысле Витигис стал совещаться с [142] главнейшими из готов; тем временем у римлян, которые несли стражу у Пиценских ворот, на другой день возникло подозрение при воспоминании о волке. И когда эти разговоры, распространяясь, дошли до Велизария, то главнокомандующий не оставил этого дела без внимания, но тотчас отправил в водопровод людей из войска наиболее рассудительных вместе со своим телохранителем Диогеном и велел возможно скорее во всем этом разобраться. В этом водопроводе они нашли светильники врагов и брошенные ими остатки факелов и, обследовав сооружение, откуда готами был вынут камень, они донесли об этом Велизарию. Поэтому и Велизарий велел особенно тщательно сторожить этот водопровод и готы, заметив это, отказались от своей попытки. После этого варвары задумали прямое нападение на Римские стены. Выждав время обеда, когда враги могли меньше всего ожидать этого, неся с собой лестницы и зажигательные средства, они двинулись против Пиценских ворот, возбужденные надеждой, что возьмут город с одного натиска, так как тут было оставлено немного воинов. Случилось, что тогда охрану нес Ильдигер со своим отрядом: все по очереди назначались для несения стражи. Увидя врагов, движущихся в беспорядке, он встретил их, когда они не были выстроены в боевой порядок, но шли без всякого строя, и без большого труда своими силами обратил в бегство и многих убил. Когда в городе, что и естественно, поднялся крик и смятение, римляне быстро отовсюду сбежались на укрепления, а вскоре затем и варвары, не сделав ничего, вернулись в свой лагерь. Витигис вновь придумал коварный план нападения на укрепления. Наиболее легкой для завоевания была для него та часть укреплений, которая шла по берегу Тибра, так как здесь еще древние римляне, полагаясь на сильную защиту реки, соорудили стену небрежно, сделав ее низкой и совершенно без башен. Витигис надеялся, что здесь он легче, чем где-либо в другом месте, сможет взять город. Да и сторожевой отряд был тут далеко не достаточный. И вот он подкупает двух римлян, живших около храма апостола Петра, [143] чтобы они, захватив с собой мех вина, с наступлением вечера пошли к воинам, стоящим в карауле, преподнесли им этого вина, выражая некоторым образом свое дружеское расположение и уважение, а затем они должны были провести там ночь, распивая со стражей это вино, потом всыпать каждому в кружку сонного снадобья, которое он сам им и дал. На другом берегу он тайно держал наготове челноки; как только сторожей охватит сон, часть варваров по знаку одного из заговорщиков с лестницами должна была переправиться через реку и сделать нападение на укрепления. Все войско готов было к этому времени в готовности, чтобы штурмовать весь город. Когда они так договорились, то один из тех, которых Витигис подговорил на такое предательство (но римлянам не было суждено быть захваченными этим войском готов), придя добровольно, осведомил обо всем Велизария и выдал другого. Подвергнутый пытке огнем, тот сообщил все, что он должен был делать, и показал снадобье, которое дал ему Витигис. Отрезав ему нос и уши, Велизарий отправил его в неприятельский лагерь верхом на осле. Увидя его, варвары поняли, что нет божьей воли на то, чтобы их планы шли намеченным путем и что поэтому Рим никогда ими взят не будет.

10. В то время как это происходило, Велизарий написал Иоанну, приказывая ему приступить к условленному делу. Тогда Иоанн с двумя тысячами всадников сделал набег на Пиценскую область, грабя все, что попадалось навстречу и, как было условлено, обращая в рабство детей и жен врагов. Улифея, дядю Витигиса, вышедшего против него с войском, он победил в открытом бою, самого его убил и перебил почти все неприятельское войско. Поэтому уже никто не осмеливался вступать с ним в открытое сражение. Когда он подошел к городу Ауксиму, он узнал, что там стоит незначительный гарнизон готов, но что это местечко сильно укреплено и неприступно. Он вовсе не захотел засесть здесь, осаждая его, но, отойдя отсюда, возможно скорее двинулся дальше. То же самое он сделал и около города Урбинума, быстро двигался к [144] городу Ариминуму, причем местные римляне служили ему проводниками, приходя ему на помощь. Ариминум отстоит от Равенны на расстоянии одного дня пути. Варвары, которые стояли там гарнизоном, относились с большим недоверием к жившим вокруг римлянам и, когда они узнали, что войско врагов приближается к ним, они ушли из города и, устремившись в поспешном бегстве, спаслись в Равенну. Таким образом, Иоанн занял Ариминум, оставив позади себя неприятельские гарнизоны в Ауксиме и Урбине, не потому, что он забыл о наставлениях Велизария и не под влиянием безрассудной храбрости, так как с энергией у него сочеталась и рассудительность, но подумав, как это и оказалось на самом деле, что в случае, если готы узнают, что римское войско находится так близко от Равенны, то они тотчас снимут осаду Рима, боясь за этот свой город. И предположение его оказалось справедливым. Когда Витигис и войско готов услыхали, что Ариминум занят Иоанном, они были охвачены величайшим страхом за Равенну, они уже не думали ни о чем другом и без всяких задержек приступили к отходу, о чем я буду рассказывать дальше. Великую славу за это дело заслужил Иоанн, и раньше будучи весьма прославленным. В решительные моменты он был смелым и предприимчивым на собственный страх, во время опасности не терялся; что же касается суровой пищи или бесконечной выносливости, то он не уступал в этом ни одному варвару или своему воину. Таков был Иоанн. Жена Витигиса, Матазунта, сильно настроенная против своего мужа, потому что с самого начала она насилием была принуждена к сожительству с ним, услыхав, что Иоанн прибыл в Ариминум, пришла в великую радость и тайно отправила к нему послов вести переговоры о браке и предательстве.

И вот они, посылая друг к другу послов, все время тайно от других вели между собой переговоры. Готы же, стоявшие под Римом, узнав, что делается под Ариминумом, и так как все запасы у них пришли к концу и трехмесячный срок перемирия уже истек, хотя они еще не узнали результатов своего [145] посольства, решили уйти от Рима. Время года подходило же к весеннему солнцеповороту, на осаду было потрачено год и девять дней. И вот готы подожгли все свои укрепленные лагери и с наступлением дня двинулись в путь. Видя бегство врагов, римляне были в нерешительности, что им делать в данный момент. Случилось, что в это время большей части конницы не было, так как она была разослана в разные стороны, как я говорил выше, а при том количестве неприятелей они не считали себя достаточно сильными для битвы. Однако Велизарий велел всем пешим и конным вооружиться. И когда он увидал, что большая половина врагов перешла мост, он вывел свое войско через Пинцианские ворота. Произошел рукопашный бой, ничуть не меньший, чем прежние. Вначале варвары решительно отбивались от врагов и при первом столкновении' много пало людей и с той и с другой стороны. Но затем, обращенные в бегство готы по своей собственной вине стали терпеть огромные потери и подверглись окончательной гибели. Каждый стремился первым перейти через мост; поэтому, устроив в этом узком месте страшную давку, они подверглись тягчайшим несчастьям. Они избивались и своими и неприятелями. Многие из них с той и с другой стороны моста падали в Тибр и, отягченные своим оружием, тонули и погибали. Таким образом, потеряв очень многих, оставшиеся соединились с теми, которые перешли реку раньше. В этой битве проявили исключительное геройство телохранители Велизария-Лонгин из исавров и Мундила. Мундила, вступив в бой с четырьмя врагами, поочередно всех их убил, а сам остался невредимым. А Лонгин, главный виновник бегства неприятелей, пал в этой битве, оставив по себе во всем римском войске самую глубокую печаль.

11. Витигис, направившись с остатками войска к Равенне, занимал укрепления бывших по пути местечек крепкими гарнизонами; он оставил в Клузиуме, городе Этрурии, тысячу человек под начальством Гибимера, в «Старом Городе» (urbe vetere) столько же, начальником над которыми поставил Албилу [146], родом гота. В Тудере он оставил Улигисала с четырьмястами воинов. В Пиценской области он оставил гарнизон в четыреста человек в Петре из числа тех, которые и прежде тут жили, но в Ауксиме, который является крупнейшим из здешних городов, он оставил четыре тысячи готов, выбранных за свою доблесть, поставив им начальником крайне энергичного человека по имени Висандра, а в городе Урбине- две тысячи под начальством Моры. Есть еще два укрепленных пункта-Цезена и Монтеферетра; в каждом из них он поставил гарнизон не меньше чем по пятьсот человек. Сам же с остальным войском двинулся прямо к Ариминуму с тем, чтобы его осадить. Но Велизарий со своей стороны, как только готы сняли осаду, послал Ильдигера и Мартина с тысячей всадников с тем, чтобы они, быстро двигаясь другой дорогой, успели раньше неприятелей прийти в Ариминум, и велел им возможно скорее отозвать оттуда Иоанна и всех бывших с ним и вместо них поместить большой отряд, вполне достаточный для охраны этого города, взяв его из гарнизона города по имени Анионы, который находится у Ионического залива, отстоящего от Ариминума на расстоянии двух дней пути. Дело в том, что не так давно он захватил этот город, отправив туда Копона с немалым войском из исавров и фракийцев. Он надеялся, что если только они и пехотинцы, находясь под начальством не очень известных командиров, будут находиться в Ариминуме, то весь цвет готского войска не останется здесь для осады, но, не обратив на них внимания, тотчас отправится к Равенне; если же они захотят осаждать Ариминум, то для пехотинцев там хватит продовольствия на более продолжительное время; вместе с тем он полагал, что две тысячи конницы, не находясь внутри стен крепости, а передвигаясь с остальным войском, причинят врагу, конечно, много бед и скорее заставят их снять осаду. Имея это в виду, Велизарий дал свой приказ Мартину и Ильдигеру с их войском. Двигаясь по Фламиниевой дороге, они немного обогнали варваров, так как готы при большой своей численности двигались много [147] медленнее и принуждены были делать большие обходы как вследствие недостатка в предметах первой необходимости, так и потому, что они меньше всего хотели идти поблизости от укреплений по Фламиниевой дороге, так как там, как я раньше указывал, римляне держали в своих руках Нарнию, Сполеций и Перузию.

Римское войско, подойдя к Петре, считая дальнейшее продвижение делом неважным, сделало попытку захватать ее гарнизон. Это укрепление было создано не человеческими руками, но таким его сделала природа места. Подход к нему крайне крут. На этой дороге справа течет река, благодаря быстроте течения недоступная для перехода, а слева, немного в сторону от дороги, поднимается отвесная скала такой высоты, что для людей, стоящих внизу, те, которые случайно заберутся на вершину, кажутся величиной с самых маленьких птиц. И еще с древних времен тут не было никакого прохода, если кто хотел идти прямо. Подошва горы подходит вплотную к самому руслу реки, не давая возможности прохода тем, кто вздумал бы избрать этот путь. Поэтому еще древние пробили здесь проход и сделали тут маленькие ворота для входа в город. Так как они разломали большую часть второго подъема и оставили только столько, сколько нужно для ворот, то получилось природное укрепление, и они назвали его вполне подходящим именем-именем Петра («Скала»). Войска Мартина и Ильдигера начали бой у одних из этих двух ворот и, хотя они посылали много стрел, сделать ничего не могли, несмотря на то, что находящиеся здесь варвары отбивались от них очень плохо. Тогда, поднявшись по крутой дороге с задней стороны входа, они стали на готов сбрасывать камни с самой вершины. Готы устремились тогда бегом с великим шумом и смятением под крыши домов и там успокоились. Тогда римляне, не имея возможности поразить никого из варваров сбрасываемыми камнями, придумали следующее. Отламывая большие куски скалы и толкая их руками целого отряда, они в конце концов сваливали их на дома этого местечка. Эти обломки [148] при падении, задевая даже малую часть строения, в достаточной степени все расшатывали и повергали варваров в великий страх. Поэтому готы стали простирать руки к тем, которые еще стояли около ворот, и сдались вместе с крепостью, договорившись, чтобы им самим не подвергнуться никаким бедам, став рабами императора и подданными Велизария. Из них привлекши на свою сторону очень многих, Ильдигер и Мартин увели их с собой на одинаковых и равных правах со всеми своими; немногим с детьми и женщинами разрешили продолжать жить тут, оставив здесь небольшой отряд римлян в качестве гарнизона. Отсюда они направились в Анкону и, выведя оттуда большое число пехотинцев, бывших в этом городе, на третий день прибыли в Ариминум и сообщили план Велизария. Но Иоанн не пожелал сам следовать за ними, даже более: он удержал при себе Дамиана с четырьмястами воинов. Тогда они, оставив ему всю пехоту, спешно удалились с телохранителями и щитоносцами Велизария.

12. Немного времени спустя прибыл к Ариминуму Витигис со всем войском и, став вокруг него лагерем, стал его осаждать. Тотчас сделав деревянную башню выше стен города и поставив ее на четыре колеса, готы стали ее двигать к той части укреплений, которая казалась им наиболее легкой для завоевания. Чтобы им не испытать такой неудачи, какая постигла их под стенами Рима, они двигали эту башню не быками, но тащили ее собственными руками, скрывшись под прикрытие башни. Внутри ее была очень легкая лестница, по которой варвары собирались в большом количестве быстро подняться наверх, надеясь, что как только они пододвинут башню вплотную к укреплениям, то благодаря ей они без всякого труда взойдут на верх стены с ее зубцами; это позволяла им сделать высота башни, превышающая стены. И вот, когда они с этим сооружением были уже очень близко от укреплений, они остановились, так как уже наступал вечер, и, поставив сторожей вокруг башни, они заночевали, не ожидая, что они встретят откуда-либо какое-нибудь противодействие. Перед [149] ними не было никакого препятствия, не было между ними и стеной никакого рва, если не считать очень маленького. Римляне проводили ночь в большом страхе, считая, что на следующий день им предстоит погибнуть. Но Иоанн, не скрывая от себя опасности, но и не охваченный страхом, придумал следующий план. Оставив остальных на страже, сам он с исаврами, взяв с собой двузубые мотыги и другие подобного рода орудия, глубокою ночью, никому не сообщив своего плана, вышел из укреплений и велел копать ров. Они приступили к этой работе и землю, которую они вынимали, они все время валили на другую сторону рва, к стене; этот вал послужил им тут вместо укрепления. Делали они это незаметно, так как большинство врагов было охвачено глубоким сном; в короткое время они сделали ров достаточной ширины в том месте, где укрепления города были наиболее уязвимы и где варвары собирались сделать нападение при помощи сооруженной ими башни. К концу ночи варвары заметили, что тут делается, и устремились на тех, которые рыли ров, но Иоанн с исаврами успел уйти в укрепления, так как все, что касалось рва, было им выполнено отлично. С наступлением дня, узнав о случившемся, Витигис был этим страшно огорчен и некоторых из сторожей велел наказать, но тем не менее, желая продолжать двигать это сооружение к стенам, он приказал готам возможно скорее завалить ров связками прутьев и таким образом продолжать тащить башню. Согласно приказанию Витигиса, они приступили к делу с величайшим рвением, хотя враги очень сильно отбивались от них со стены. Но связки прутьев, когда башня надавила на них всей своей тяжестью, что и естественно, осели к низу. Поэтому варвары никак не могли дальше двигаться со своим сооружением, так как наклонная плоскость у них еще больше увеличилась там, где, как я сказал, римляне навалили к стене земли. Боясь, как бы с наступлением ночи враги, выйдя из города, не сожгли этого сооружения, они стали тащить его опять назад. Иоанн, решив спешно помешать этому всеми имеющимися у него силами, [150] велел воинам вооружиться и, созвав их всех, обратился к ним с такою речью: «Воины, вы, которые вместе со мною принимаете участие в этой опасности! Если кто-либо из вас хочет еще жить и увидать тех, кого он оставил дома, пусть знает, что исполнения этих надежд он добьется не чем-либо другим, как только силой и храбростью своих собственных рук. Когда Велизарий послал нас сюда, нас побуждали к бодрости и смелому выполнению дела великие надежды и страсть к подвигам. Мы не подозревали, что на побережье моря, где римляне являются владыками, мы будем осаждены; никто не мог бы себе представить, что до такой степени забудет о нас войско императора. Помимо всего этого, тогда побуждало нас к благородной отваге сознание наших услуг, которые мы окажем государству, и будущая слава от этих подвигов среди всех людей. Теперь мы можем, не говоря о другом, уцелеть только благодаря нашему мужеству, и нам необходимо подвергнуться этой опасности не ради чего-либо другого, а только для того, чтобы остаться живыми. Поэтому, если некоторым из вас хочется добиться славы доблести, им это предоставляется: пусть они, как и всякий другой, проявят себя доблестными воинами и тем станут славными. Приобретают славу не те, которые одолели более слабых, но те, которые, пусть слабее' по вооружению, одерживают победу величием своего духа. Для тех, у кого больше, чем у других, жажда жизни, особенно будет полезно быть как можно более смелыми. Ведь те, для кого, как теперь для нас, все дело на острие ножа, по большей части все они могут спастись только тем, что будут презирать опасности». С такими словами Иоанн повел свое войско против врагов, оставив на стенах очень немногих для охраны. Произошел до крайности ожесточенный бой, так как враги храбро отражали нападение. И только с большим трудом и поздно вечером варвары смогли увезти башню в свой лагерь. Однако они потеряли значительное число своих лучших бойцов, так что в дальнейшем они уже не решались на штурм стен, но, отказавшись от этой мысли, сидели смирно, лаская себя желанной [151] надеждой, что враги, томимые голодом, сами сдадутся им. Ведь недостаток всяких съестных припасов достиг у них исключительной силы, так как они не знали, откуда бы их можно было вывезти в достаточном количестве.

Таковы были тут дела. С теми, кто пришел к нему из Милана, Велизарий послал тысячу исавров и фракийцев. Во главе исавров стоял Энна, а во главе фракийцев-Павел; главным начальником над всеми был Мундила; он вел с собой небольшой отряд щитоносцев Велизария. К ним присоединился и Фиделий, который был префектом дворца. Будучи родом из Милана, он, казалось, был очень подходящим спутником для войска, так как имел известное значение у лигуров. Отплыв из гавани Рима, они пристали к Генуе, являющейся крайним городом Этрурии, очень удобно расположенным на перепутье для тех, кто отправляется к галлам и к испанцам. Оставив там большие корабли, они дальше двинулись сухим путем, положив челноки с кораблей на телеги, чтобы при переходе через По не встретить никаких затруднений. И действительно, они так и перешли через эту реку. Когда же они после перехода через По прибыли к городу Тичино, то вышедшие к ним навстречу готы вступили с ними в бой. Готов было много, это был отборный отряд, так как все варвары, жившие в этой области, спрятали в Тичино самые ценные из своих вещей, как в местечке, обладающем наиболее сильными укреплениями; и потому готы оставили здесь достаточный гарнизон. Произошел сильный бой, и победа осталась за римлянами. Обратив в бегство врагов, римляне многих из них убили и при преследовании чуть было не взяли самого города. С трудом варвары смогли запереть ворота перед лицом наседавших на них врагов. Когда римляне стали удаляться, Фиделий остался позади, зайдя в какой-то из находящихся там храмов, чтобы помолиться. По какой-то случайности его конь упал на передние ноги, так что он сам свалился. Видя его в таком положении, так как он лежал очень близко от укреплений, готы незаметно для неприятелей вышли и убили его. Когда [152] впоследствии Мундила и римляне это заметили, они были охвачены гневом. Затем они прибыли в Милан и без боя заняли его с помощью жителей всей остальной Лигурии. Когда об этом узнал Витигис, он немедленно послал большое войско под начальством Урайи, своего племянника. А Теодеберт, король франков, по его просьбе послал ему во исполнение союзного договора десять тысяч человек, но не франков, а бургундов, чтобы не показалось, что он нарушает свои отношения с императором. Эти бургунды делали вид, будто бы они отправились туда как добровольцы, самостоятельно, а не по приказанию Теодеберта. Соединившись с ними, готы подошли к Милану, чего римляне меньше всего ожидали, и, став лагерем около него, стали его осаждать. Таким образом, римляне не имели времени ввезти сюда продовольствие и тотчас же стали страдать от недостатков предметов первой необходимости. Да и охрана стен состояла не из воинов, так как Мундиле удалось захватить города, которые были очень близки от Милана и имели укрепления,- Бергомон, Ком, Новарию и некоторые другие городки; в них он повсюду поставил достаточные гарнизоны, а сам, имея всего при себе триста человек, остался в Милане, а с ними вместе Энн и Павел. Таким образом, по необходимости сами горожане по очереди несли сторожевую службу на стенах. Таково было положение дел в Лигурии. Окончилась зима, а с ней пришел к концу и третий год войны (537/8), которую описал Прокопий.

13. Около летнего солнцеповорота Велизарий двинулся против Витигиса и войска готов. Оставив немногих в Риме для охраны, всех остальных он повел с собой. Послав небольшие отряды к Тудеру и Клузиуму, он велел им устроить укрепленный лагерь; он собирался следовать за ними и осадить вместе с ними бывших там варваров. Они же, узнав о приближении войска и не желая подвергаться опасности, отправили послов к Велизарию и обещали добровольно сдаться и сдать оба города с условием, что они не подвергнутся никаким насилиям. С его прибытием они в точности выполнили [153] обещание. Выведя оттуда всех готов, Велизарий направил их в Сицилию и в Неаполь, а в Клузиуме и в Тудере поставил гарнизон. Сам он повел войско дальше. В это время Витигис послал другое войско в Ауксим под начальством Вакима, велел им соединиться с бывшими там готами и вместе с ними двинуться против врагов, находящихся в Анконе, и попытаться захватить ее укрепление. Эта Анкона представляет собой скалу, изогнутую под прямым углом, откуда она и получила свое название «Анконы»-«угла»: она больше всего похожа на изогнутый под прямым углом локоть. Она стоит приблизительно на восемьдесят стадий от города Ауксима, для которого она служит гаванью. Самое укрепление и его стены, расположенные в изгибе скалы, находятся в безопасности, а все внекрепостные сооружения (а их очень много) с древних времен не были окружены стенами. Стоявший во главе гарнизона в этом местечке Конон, как только он услыхал, что приближается войско во главе с Вакимом и что оно уже близко, дал пример неразумного решения. Считая делом незначительным, если он сохранит от всяких бедствий укрепление и тех его жителей, которые находились там с воинами, он оставил укрепление почти без войска, выведя его стадий на пять перед городом и выстроив как бы в боевой строй, устроив неглубокую фалангу, но так, чтобы охватить ею всю подошву горы, как будто он делал облаву для охоты. Но когда римляне увидали, что враги намного превосходят их численностью, повернув тыл, они тотчас же бежали в крепость. Бросившиеся их преследовать варвары многих из них, которые не успели скрыться за стенами, на месте убили и, приставив к стенам лестницы, пытались туда проникнуть, а некоторые стали поджигать дома, которые находились вне укреплений. Римляне, жившие и раньше в этой крепости, пораженные создавшимся положением, перед тем открыли ворота с тем, чтобы принять этим путем бегущих без всякого порядка воинов. Когда же они увидали, что варвары очень близко наседают на бегущих, боясь, как бы они вместе с ними не ворвались в укрепление, [154] быстро закрыли ворота, а сверху стен спустили канаты и, на них поднимая кверху бегущих, спасли между прочим и самого Конона. Поднявшиеся по лестнице варвары были готовы в кратчайшее время силою захватить крепость, если бы не нашлось двух людей, совершивших удивительный подвиг: когда враги уже стояли на вершине стен, они с поразительным мужеством столкнули их оттуда. Один из них был телохранителем Велизария, фракиец родом, по имени Улимут, другой же-телохранителем Валериана, массагет родом, Губульгунд. Оба эти человека случайно незадолго перед этим попали на корабле в Аниону. В такой критический момент, отразив мечами тех, которые поднялись на стену, они, сверх всякого ожидания, спасли укрепление; сами же, полумертвые, с истерзанным телом, они тем не менее уехали отсюда.

В это время было дано знать Велизарию, что из Византии прибыл с большим войском Нарзес и находится в Пиценуме. Этот Нарзес был евнухом и хранителем императорских сокровищ; вообще человек острого ума и энергичный более, чем это свойственно евнухам. За ним следовало пять тысяч воинов, распределенных по отдельным отрядам, под командой других; Юстина -начальника иллирийских войск, и другого Нарзеса, который был перебежчиком из Армении, бывшей подвластной персам; он уже давно стал настоящим римлянином со своим братом Аратием, который незадолго перед тем с другим войском прибыл к Велизарию. Следовало за ним две тысячи из племени эрулов, которыми командовал Визанд, Алуит и Фанифей.

14. Я хочу сейчас рассказать, что это за племя эрулы и откуда пришли они в качестве союзников к римлянам. Они жили по ту сторону реки Истра, к северу, и почитали большое количество богов; они считали делом благочестия ублажать их даже человеческими жертвами. Многие их законы и обычаи были совершенно не похожи на законы и обычаи других людей. У них не полагалось стараться продлить жизнь стариков или болящих; но всякий раз, как кого-нибудь из них [155] поражала болезнь или старость, он обязательно должен был просить своих родственников возможно скорее устранить его из числа живых людей. Тогда его родные, навалив большую и высотную кучу дров и положив этого человека на самый ее верх, посылают к нему кого-либо из эрулов, но только не родственника, вооруженного ножом. Полагается, чтобы убийца этого человека не был ему родственником. Когда убийца их родича возвращается к ним, они тотчас же поджигают всю кучу дров, начиная с самого низу. Когда костер потухнет, они, собрав кости, тотчас же предают их земле. После смерти какого-либо эрула, если его жена хочет проявить свое высокое нравственное достоинство и приобрести себе вечную славу, она обязательно должна спустя короткое время удавиться у могилы своего мужа. Если она этого не сделает, то в дальнейшем ей предстоит позор, и со стороны родственников мужа она является отверженной. Таковы-то были обычаи эрулов в древности.

С течением времени превзойдя окружающих их варваров и силою и многочисленностью населения, они, нападая на соседей, что и естественно, побеждали их поочередно каждого в отдельности, насиловали и грабили их. В конце концов они подчинили себе лангобардов, ставших уже христианами, и некоторые другие племена и заставили их платить себе дань,-дело необычное для варваров, живших в тех местах; сделать это их заставили жадность и бахвальство. Когда же Анастасий вступил на престол римских императоров, эрулы, не имея уже, на кого бы они могли дальше идти войной, сложили оружие и оставались спокойными; в такой мирной жизни у них прошло три года. И вот они, исполненные сильного гнева, без всякого стеснения бранили своего короля Родульфа и, постоянно приходя к нему, называли его впавшим в изнеженность и ставшим слабым, как женщина, и, насмехаясь и обзывая его другими неподходящими словами, всячески понося, бранили его. Болезненно перенося их оскорбления, Родульф двинулся походом против лангобардов, хотя они ни в чем не провинились против них; он не мог возвести на них никакой [156] вины и не видел с их стороны какого-либо нарушения договора, но начал с ними войну без всякой причины. Когда слух об этом дошел до лангобардов, они отправили к Родульфу послов разузнать об этом и просили сказать, ради чего эрулы идут против них с оружием в руках, соглашаясь, что в случае если они ему чего-либо полностью не выплатили из дани, то заплатят это тотчас с большими процентами. Если они недовольны тем, что дань наложена на них слишком умеренная, то лангобарды не будут отказываться вносить ее в большем размере. Когда послы привели ему все эти доводы, Родульф с угрозами отослал их назад и продолжал двигаться. Они же, вторично отправив к нему послов, продолжали настойчиво умолять его о том же самом. Когда и второе их посольство было отослано назад таким же образом, к нему пришли в третий раз послы, убеждая, чтобы эрулы не начинали с ним войны совершенно без всякого основания. Если же, говорили они, эрулы решили, несмотря ни на что, идти против них, то и они не по доброй воле, но под давлением крайней необходимости выступят против нападающих, призывая в свидетели себе бога, самое легкое дуновение воли которого будет сильнее всякого человеческого могущества; само собой разумеется, что он, исходя из причин войны, присудит и тем и другим соответствующий ее конец. Так сказали послы, полагая, что этим они внушат страх нападающим, но эрулы, не испугавшись и не отказавшись от своих намерений, решили вступить с лангобардами в рукопашный бой. Когда они оказались близко уже друг против друга, то часть неба над лангобардами покрылась по воле рока черной и густой тучей, а над эрулами небо было абсолютно чистое. На основании этого всякий мог бы себе ясно представить, что эрулы идут на это столкновение себе на гибель. Считается, что не может быть для варваров, идущих в бой, знамения более зловещего, чем это. Тем не менее даже на это эрулы не обратили внимания, но, как бы совершенно потеряв разум, с величайшим презрением двинулись против врагов, о конце войны делая заключение по численности [157] войска. Когда же начался рукопашный бой, то много эрулов погибло, погиб и сам Родульф, все же остальные изо всех сил кинулись бежать, уже не вспоминая ни о каком мужестве. Лангобарды преследовали их и очень многие из эрулов тут были убиты; лишь немногие из них спаслись.

Поэтому жить так, как жили их отцы, они уже не могли, но, снявшись оттуда возможно скорее, они все время двигались вперед и вперед, блуждая с детьми и женами по всей той стране, которая лежит за рекою Истром. Прибыв наконец в страну, где в древности жили руги, которые, соединившись с войском готов, вместе с ними ушли в Италию, эрулы обосновались тут. Но под давлением голода, так как страна была пустынной, немного времени спустя они поднялись оттуда и подошли близко к пределам гепидов. И сначала гепиды на их просьбу позволить им поселиться и быть их соседями дали им разрешение, но затем без всякого повода они начали проявлять против них всякие незаконные действия: они насиловали их женщин, угоняли их быков и грабили их достояние. Они не останавливались ни перед какой несправедливостью и, наконец, беззаконно начали с ними войну. Не имея возможности дольше терпеть это, эрулы, перейдя реку Петр, решили поселиться там вместе с римлянами; императорский престол занимал тогда Анастасий, он принял их с большой охотой и дал им разрешение устроиться здесь.³ Но немного времени спустя эти варвары стали к нему во враждебные отношения, совершая безбожные поступки против живших здесь римлян. Поэтому император послал против них свое войско. Победив их в сражении, римляне многих из них убили, имея полную возможность уничтожить всех их. Тогда оставшиеся в живых эрулы стали умолять военачальников и просили сохранить им жизнь и на будущее время принять их как подданных императора и верных его слуг. Уведомленный об этом Анастасий дал свое согласие и, таким образом, остаткам эрулов удалось сохранить свою жизнь; однако они не стали союзниками римлян и по отношению к ним не проявили никакой доброй воли. [158]

Когда на престол вступил Юстиниан, он одарил их прекрасной землей и всякими другими богатствами; он всячески старался привлечь их к себе и сделать дружественными и убедил всех принять христианскую веру. Поэтому, перейдя к более культурному образу жизни, они, насколько могли, приняли христианское учение и часто вместе с римлянами в качестве союзников ходили против неприятелей. Однако и в этом случае они не всегда были верными союзниками римлян, а побуждаемые жадностью, всегда старались насиловать своих соседей, и подобный образ действия не вызывал у них стыда. Они вступали в безбожные половые сношения, между прочим, с мужчинами и с ослами; из всех людей они были самыми негодными и преступными и потому им суждено было позорно погибнуть. Впоследствии лишь немногие из них, заключив договор с римлянами, остались здесь жить, как я буду об этом писать в дальнейших книгах (VII [III], гл.34, §48) (Другое чтение: «как я раньше об этом писал») ; все же остальные отказались от этого союза по следующей причине. Проявляя по отношению к своему королю (имя ему было Ох) чисто зверское и достойное безумных отношение, эрулы внезапно без всякой вины убили этого человека, не выставляя никакой другой причины, кроме той, что в дальнейшем они хотят жить без царей. Но и прежде их король носил это звание только на словах, не имея почти никаких преимуществ сравнительно с любым частным человеком. Все могли сидеть вместе с ним и требовали права быть его сотрапезниками, и беспрепятственно всякий, кто хотел, мог нанести ему оскорбление. Нет людей более недобросовестных и непостоянных, чем эрулы. Совершив это преступление, они тотчас же в нем раскаялись. Они стали говорить, что жить в анархии, без вождей они не могут. После многих общих совещаний всем им показалось лучшим послать просить себе в короли кого-нибудь из людей царского рода с острова Фулы. А что это такое, я сейчас объясню. [159]

15. Когда эрулы были побеждены в бою лангобардами и должны были уйти, покинув места жительства отцов, то один из них, как я выше рассказывал (гл. 14, § 28), поселился в странах Иллирии, остальные же не пожелали нигде переходить через реку Истр, но обосновались на самом краю обитаемой земли. Предводительствуемые многими вождями царской крови, они прежде всего последовательно прошли через все славянские племена, а затем, пройдя через огромную пустынную область, достигли страны так называемых варнов. После них они прошли через племена данов, причем живущие здесь варвары не оказывали им никакого противодействия. Отсюда они прибыли к океану, сели на корабли, пристали к острову Фуле и там остались. Этот остров Фула очень большой. Полагают, что он в десять раз больше Британии (Ирландии). Он лежит от нее далеко на север. На этом острове земля по большей части пустынна, в обитаемой же части живет тринадцать племен, очень многолюдных, и у каждого племени свой царь. Здесь каждый год происходит чудесное явление. Около летнего солнцеповорота в течение приблизительно сорока дней солнце здесь никуда не заходит, в течение этого времени непрерывно сияет над землей. Но месяцев через шесть после этого, около зимнего солнцеповорота, дней сорок солнце совсем не показывается над этим островом и он погружен в непрерывную ночь. Это время живущие здесь люди проводят в полном унынии, так как они не имеют никакой возможности тогда сноситься друг с другом. Лично мне отправиться на этот остров, чтобы своими глазами увидать то, что мне рассказывали, хоть я и очень старался, никак не удалось. Тех, которые оттуда приходят к нам, я спрашивал, как они могут вести счет и деление дня, если солнце не всходит и не заходит там в установленное время? Они дали мне ответ правильный и убедительный. Они сказали, что в те сорок дней, когда солнце, как сказано выше, не заходит, оно сияет людям то с востока, то с запада. И всякий раз, как оно, совершая свой путь, вновь окажется у края неба на том же месте, откуда [160] в прежние дни его видали поднимающимся, они считают, что прошли одни сутки. А когда наступает время непрерывной ночи, то, наблюдая за ходом луны и движением звезд, сообразуясь с ними, они рассчитывают деление дня. По прошествии тридцати пяти дней этой великой ночи, определенные люди, которым это привычно, посылаются на вершины гор и, увидав оттуда определенным образом солнце, они объявляют стоящим внизу людям, что через пять дней солнце засияет им. Получив эту добрую весть, они, хотя еще в темноте, отмечают ее всенародным веселым праздником. У жителей Фулы это самый большой из праздников. Мне кажется, что жители этого острова находятся всегда в страхе, как бы солнце не покинуло их навсегда, хотя это явление у них происходит всегда одинаковым образом каждый год.

Из всех варваров, живущих на Фуле, одно племя, которое называется скритифинами ⁴ ведет особенно звериный образ жизни. Скритифины не носят одежды, не ходят в обуви, не пьют вина, не добывают себе никакого пропитания посредством возделывания земли. Они сами не пашут земли, и женщины у них не знают никаких домашних работ, но мужчины вместе с женщинами заняты одной только охотой. Находящиеся там леса огромны, изобилуют дикими и другими животными, а равно и горы, которые поднимаются там. Скритифины питаются всегда мясом пойманных животных, а в шкуры одеваются, так как у них нет ни льна, ни приспособления, чтобы сучить нитки, но, связав звериными жилами кожи друг с другом, они таким образом закрывают все тело. И их младенцы вынянчиваются у них не так, как у остальных людей. Дети скритифинов выкармливаются не женским молоком, и сосут они не материнскую грудь, но выкармливаются только мозгом пойманных животных. Как только женщина родит, она заворачивает новорожденного в шкуру животного, тотчас же привешивает ее к какому-нибудь дереву, кладет ему в рот мозг, а сама тотчас же отправляется с мужем на обычную охоту. Они все делают вместе и на это занятие охотой ходят [161] вместе. Таков образ жизни этих варваров. Но другие жители Фулы, можно сказать, все, не очень отличаются от остальных людей: они поклоняются многим богам и демонам (гениям), живущим на небе и в воздухе, на земле и в море, и некоторым другим мелким божествам, считающимся, что они находятся в водах источников и рек. Они непрерывно приносят всякие жертвы, приносят жертвы мертвым и героям. Из жертв они считают самой прекраснейшей принесение в жертву человека, который бьл их первым военнопленным. Они приносят его в жepтвy в честь Ареса, так как этого бога они почитают выше всех. Они посвящают этого пленника богу, не просто убивая его, как приносят жертву, но вешают его на столбе или бросают на спицы или умерщвляют какими-либо другими особыми способами, вызывающими жалость к его мучениям. Так живут обитатели Фулы. Из них самым многочисленным племенем являются гавты, у которых и поселились пришедшие сюда эрулы.

И вот эрулы, которые жили в римских пределах, совершив убийство своего короля, послали некоторых из знатнейших своих людей на остров Фулу, чтобы они разыскали и привели с собой, если они будут в состоянии найти там кого-нибудь царской крови. Когда эти люди прибыли на остров, они нашли там многих лиц царского рода; выбрав одного, который им особенно понравился, они вместе с ним поехали обратно. Когда они были в пределах данов, он умирает от болезни. Поэтому эти послы вновь вернулись на остров и взяли с собой оттуда другого, по имени Датия.(Другие рукописи: «Тодасия») За ним последовал брат его Аорд и двести юношей из бывшей в Фуле эрульской молодежи. Так как на все эти поездки было потрачено много времени, то эрулам, бывшим около Сингидона, пришла в голову мысль, что они могут повредить себе, вызывая вождя из Фулы без согласия императора Юстиниана. Поэтому, послав в Византию, они просили императора дать им короля, который был бы ему угоден. Император тотчас же послал им [162] в качестве короля одного из эрулов, давно уже жившего в Константинополе, по имени Сваруаза. Вначале эрулы приняли его и подчинились ему охотно и слушались его, когда он приказывал, что полагалось. Но несколько дней спустя прибыл человек с известием, что посольство с острова Фулы находится уже близко. Сваруаз велел выступить против них, чтобы их истребить, и эрулы, одобрив его план, тотчас последовали за ним. Когда они отстояли друг от друга на расстоянии одного дня пути, ночью все, покинув его, перебежали на сторону пришедших, и он, оставшись один, сумел бежать и вернулся в Византию. Император всеми силами старался вернуть ему прежнее положение. Тогда эрулы, боясь могущества римлян, решили удалиться в пределы гепидов. Такова была причина отпадения эрулов.

4 Иордан, Гетика, 21; Павел, История лангобардов, 1, 5.

(пер. С. П. Кондратьева)
Текст  воспроизведен по изданию: Прокопий Кесарийский. Война с готами. О постройках. М. Арктос. 1996.

© текст- Кондратьев С. П. 1996
© сетевая версия - Thietmar. 2002
© дизайн- Войтехович А. 2001 
© Арктос. 1996