Астроном. Жизнь императора Людовика. Гл. 35-64.

Библиотека сайта  XIII век

АСТРОНОМ

ЖИЗНЬ ИМПЕРАТОРА ЛЮДОВИКА

ANONYMI VITA HLUDOWICI IMPERATORIS

35. В следующем году император велел собрать общий съезд в Аттиньи 39. На него съехались епископы, аббаты и духовенство, а также знатные люди его королевства; прежде всего он постарался помириться с братьями, которых против их воли заставил постричься в монахи, пока не показалось, что он устранил всякую неприязнь. Наконец, он сам прилюдно покаялся в своем заблуждении и, подражая примеру императора Феодосия, сам принял наказание, в том числе и за то, что он совершил против своего племянника Бернарда; исправив все, что он смог припомнить из проступков своих и своего отца щедрой раздачей милостыни и постоянными молитвами слуг Христовых, а также лично давая удовлетворение, он настолько умилостивил Бога, будто его жестокие, хотя и законные дела и не были совершены. В это же время он благополучно переправил войско из Италии в Паннонию, против Лиудевита. Тот, не желая там оставаться, бросил свой город, и, приехав жаловаться к некоему далматинскому государю, был им принят у себя в городе. Но он хитростью захватил своего хозяина и подчинил его город своей власти. И хотя он и не воевал с нами, и не вступал в переговоры, однако отправил послов, передал, что он ошибался и пообещал приехать к императору.

В это же время императору сообщили, что блюстители испанской границы пересекли реку Сегр, проникли во внутреннюю Испанию и благополучно вернулись с большой добычей, разграбив и спалив все, что попалось им на пути. Также и те, кто стерег границы Бретани, вторглись в Бретань и мечом и огнем опустошили округу из-за некоего бретонского мятежника, которого звали Виомарк. По завершении собрания император послал в Италию своего сына Лотаря, а с ним — монаха Валу, своего родича и гостиария Герунка, чтобы он в соответствии с их советами управлял делами итальянского королевства, и общими, и частными, и заботился об их процветании. А своего сына Пипина он решил послать в Аквитанию, но прежде женил его на дочери графа Теотберта, а затем, наконец, отправил управлять упомянутым краем. Устроив все это, он по обычаю франков провел осень, охотясь, а на зиму отправился за Рейн, в место, которое называется Франкфурт; а там велел собрать съезд народов, живущих вокруг, то есть всех, кто обитает за Рейном и подчиняется власти франков. Поговорив с ними обо всех неотложных делах, он обдумал подобающее [64] решение для каждого дела. На этом собрании присутствовало посольство аваров, приехавшее с дарами. Были там и послы норманнов, которые просили возобновить и подтвердить мирный договор. Выслушав их и отпустив, как подобало, он подготовил в том же месте все, что было его достойно и соответствовало времени года и перезимовал в недавно построенном здании.

36. В том же городе, то есть во Франкфурте император собрал по окончании зимы совет южных франков, саксонцев и других народов, сопредельных им; там он успешно положил конец вражде двух братьев, которые упорно соперничали из-за королевства. Они были родом вильцы, сыновья Лиуба, некогда короля, их имена были Милекваст и Це-деадраг; Лиуб, их отец, объявил войну ободритам, погиб на ней и королевство должно было перейти к первородному сыну. Но так как старший принялся управлять королевством с большим рвением, чем позволяло дело, любовь народа обратилась на младшего брата. Когда они явились с этим спором пред лицо императора, разузнали, какова воля народа, и государем был объявлен младший брат, однако император обоих щедро одарил, связал священной клятвой и сделал их друзьями друг другу и себе. Тем временем Лотарь, сын императора, который, как было сказано, отправился по приказу отца в Италию и благополучно управлял там делами по совету отосланных вместе с ним мужей, кое-что совершив, а кое-что затеяв, решил вернуться к отцу и отчитаться за все. По приглашению папы Пасхалия он приехал в Рим перед началом пасхальных торжеств, был принят папой с величайшим блеском и в самый священный день в церкви св. Петра получил императорскую корону вместе с титулом августа. После этого он приехал в Павию и задержался там из-за каких-то неотложных дел, воспрепятствовавших ему, поэтому к отцу он прибыл в июне месяце, известив его о сделанном и расспросив о начатых делах. Для выполнения незавершенных дел был послан граф Адалард, а в товарищи ему дали Мауринга. В то время умер Гундульф, епископ Метцский, а духовенство и народ его церкви, будто одушевленные единым духом, попросили дать им в пастыри Дрогона, брата императора 40, живущего в согласии с канонами, и казалось удивительным, как желание и императора со знатью, и всего народа собралось воедино, словно творог, и вспоминают, что все этого хотели и никто не был против. Поэтому император радостно согласился с просьбой церкви и дал им в первосвященники, кого они [65] просили. На этом же собрании стало известно о смерти тирана Лиудевита, кем-то коварно убитого. Император распустил это собрание и назначил другое собрание на осень в Компьене.

37. В это же время императору сообщили, что Теодора, примицерия святой римской церкви и номенклатора Льва ослепили, а затем обезглавили в Латеранском дворце. Убийцами двигала зависть, ведь поговаривали, что убитые претерпели такое из-за верности Лотарю. Молва об этом событии чернила и папу, так как считалось, что все произошло с его согласия. Чтобы детально расследовать это дело, император отправил в курию Аделунга, аббата монастыря св. Ведаста и графа Хунфрида, однако прежде приехали послы Пасхалия, Иоанн, епископ Сильвы-Кандиды, и Бенедикт, архидиакон святой римской церкви, которые противопоставили обвинениям оправдания и представили императору объяснение дела. Он их выслушал и отпустил с подобающим ответом, а отправленным послам предписал идти в Рим, как и было велено, и расследовать сомнительную истину. Сам он, видимо, находился в разных местах, а в назначенное время, 1 ноября, приехал в Компьен. На это собрание вернулись послы, отправленные в Рим, и сообщили, что папа Пасхалий вместе с многими епископами очистился клятвой от обвинений в соучастии в убийстве, убийц же никак не смог найти, но уверен также, что убитые претерпели по заслугам; равным образом были с ними и послы от папы с подобным же сообщением. Имена послов были Иоанн, епископ Сильвы-Кандиды, библиотекарь Сергий, субдиакон Кварин, и Лев, магистр милитум. Император, по природе своей весьма снисходительный, не смог более мстить убийцам, хотя и желал этого, решил прекратить расследование и с подобающим ответом отпустил римских послов. В то время душу императора взволновали некие объявившиеся вещие знаки, в особенности трясение земли в аахенском дворце и неслыханный шум по ночам, а некая девушка двенадцать месяцев постилась, почти полностью воздерживаясь от еды, были частые и необычные молнии, камни падали вместе с градом, на людей и животных напал мор. Из-за этого благочестивый император часто постился, постоянно молился и раздавал щедрую милостыню, чтобы смягчить Бога через посредничество священников, говоря, что все это несомненно грозит великой бедой человеческому роду. В этом же году, в июне месяце королева Юдифь родила ему сына, которого при крещении он пожелал наречь [66] Карлом 41. В тот же год графам Эблу и Азенарию было приказано идти за высокие Пиренейские горы. Они с большим войском дошли до Памплоны, а когда возвращались оттуда, изведали обычное для тех мест вероломство и свойственное местным жителям коварство. Ведь они были окружены обитателями этого места, потеряли все войско и попали во вражеские руки. Те отослали Эбла к некоему сарацинскому королю Кордовы, а Азенария отпустили, поскольку их тронула общность крови.

38. Между тем Лотарь, отосланный, как было сказано отцом, приехал в Рим и был любезно и с почестями принят папой Евгением 42. И приехавшие спросили его, почему люди, верные императору и Франции, были несправедливо убиты, а те, кто остался жив, все еще подвергаются опасности, почему также столько жалоб было на римских пап и судей, и почему, как они узнали, имущество многих людей было беззаконно отобрано из-за невежества либо праздности некоторых пап и слепой и ненастной алчности судей. Поэтому, вернув все, что было незаконно конфисковано, Лотарь принес большую радость римскому народу. Также было установлено, согласно древнему обычаю, что люди, отправляющие правосудие, будут посылаться императором и в срок, угодный императору, будут вершить суд над всем народом и каждому воздавать равной мерой. Вернувшись оттуда, сын рассказал об этом отцу, и насколько же обрадовался приверженец равенства и почитатель справедливости тому, что подавленная среди них справедливость стала вдруг подниматься.

39. После этого император велел собрать съезд своего народа в мае месяце в Аахене. На нем присутствовало болгарское посольство, которое по его приказу долго находилось в Болгарии; его вызвали, чтобы выслушать: речь в основном шла об охране порубежных земель между болгарами и франками после заключения мира. Были там и многие знатные бретонцы, которые много рассуждали о подчинении и послушании между ними и Вимарком, который считался правителем другой части бретонцев и дошел в своем безрассудстве и невероятной дерзости до того, что вынудил императора устроить поход в его владения, чтобы подавить его гордыню. Но когда тот сказал, что готов понести наказание за свои поступки и присягнуть на верность императору, он, как обычно, склонился к милосердию, радушно принял его и богато одарил наряду с другими гражданами и разрешил вернуться на родину. Однако впоследствии он проявил [67] необычайное вероломство, так как пренебрег всеми своими обещаниями и не прекратил нападать на соседние с ним владения верных императору людей и причинять им постоянное зло, и докатился до того, что был захвачен людьми Лантберта в собственном доме и снискал конец, подобающий всем дурным людям. Император, отпустив как болгарское, так и бретонское посольство, тайно отправился поохотиться в Вогезы и охотился до тех пор, пока в августе не вернулся в Аахен на заранее условленный съезд всего народа. В это время он просил подтвердить в октябре мир, которого просили норманны; затем, совершив все, что решено было совершить и завершить на этом собрании, император с сыном Лотарем уехал в Нимвеген, отослав младшего, Людовика, в Баварию, а по окончании осенней охоты, в начале зимы вернулся в аахенский дворец. На собрание вернулись болгарские послы, которые отвозили императорское письмо: их король с недовольством воспринял послание, так как не добился просимого. С досадой отправив посланца, он велел, чтобы либо граница была установлена сообща, либо каждый будет отстаивать свои пределы со всей возможной отвагой. Но так как распространился слух, что король лишился своего королевства из-за этого приказа, император задержал посольство до тех пор, пока через графа Бетрика не узнал, что слухи были ложными. Узнав правду, он отпустил посла с невыполненным поручением.

40. В тот же год, 1 февраля, сын императора Пипин приехал к отцу, который проводил зиму в Аахене. Отец поручил ему быть наготове и если что-нибудь новое произойдет в Испании, встретить это как сможет. А император приехал 1 июня в Ингельхейм и там явился на собрание своего народа, созванное по его предписанию. На этом собрании он, как обычно, вспомнил о многих вещах, полезных церкви, установил их и определил; также он принял посольство и от святого римского престола, и от аббата Доминика с горы Оливеты, выслушал их и отпустил. И двух герцогов, Цеадрага Ободритского и Тунглона Сорабского, хотя их обвиняли и испытание оказалось не слишком блестящим, он отпустил восвояси, сняв обвинения. Туда приехал и Хериольд из норманнских краев, с женой и немалым войском данов и был вместе со всеми своими спутниками погружен в воду святого крещения в Майнце, у св. Альбана, а от императора получил много подарков. Затем благочестивый император, опасаясь, как бы из-за этого поступка не оказалась в небрежении его родная земля, даровал ему некое графство [68] во Фризии, название которому Рустинген, которое он и его люди смогли бы, если возникнет необходимость, защитить. Там присутствовали Балдрик и Геральд, и другие защитники границы с Паннонией, а Балдрик привез к императору священника Георгия, человека добрых правил, который сулил построить орган на греческий лад. Император радушно его принял и, так как Бог наделял королевство франков вещами, прежде неведомыми, горячо поблагодарил его, поручил заботам Танкульфа, священника дворцовой церкви и приказал выплачивать ему содержание и подготовить все, что будет необходимо для этой работы. В тот же год он приказал германскому народу собраться в середине октября на съезд за Рейном, в городе Зальце. Когда они находились там, их известили о вероломной измене Айзона, который сбежал из дворца императора, приехал в город Вик и, принятый там, разрушил Роду, а тем, кто пытался сопротивляться, причинил немало бед, замки же, которые смог захватить, укрепил и разместил там гарнизоны; также, отправив своего брата послом, получил от короля сарацин, именем Абдирамана, большое и сильное войско против нас. Это возмутило душу императора и побудило его к отмщению. Однако он решил ничего не предпринимать наспех и задумал, по совету своих людей, выяснить причину такого поступка. В это же время Хильдуин, аббат монастыря св. Дионисия отправил монахов с прошением в Рим, к Евгению, первосвященнику святого римского престола, настоятельно прося его перенести к нему в монастырь святые кости мученика Себастиана. Папа удовлетворил его благочестивое желание и отослал с упомянутыми послами останки святого воина Христова. Названный муж с благоговением принял их и поместил в переносном ковчеге, как их и привезли, близ тела св. Медарда. Когда они находились там, Бог ради их прибытия даровал смертным столько доброго, что это превзошло всякое множество. Ведь суть веры пребудет в том, что ушам следует верить в то, в чем убеждают, и надо не бороться с велением свыше, но верить, что возможно все.

41. Помимо этого, Айзон нападал на обитателей приграничных земель и особенно разорял районы Цердана и Балле; опираясь на помощь мавров и сарацин, он в своей свирепости дошел до того, что некоторые наши люди были вынуждены покинуть замки и укрепления, которые они ранее держали, а многие из наших изменили и заключили с ними союз. Среди прочих и Виллемунд, сын Беры, присоединился к его измене. Для подавления этого мятежа и [69] помощи нашим император положил отправить туда войско во главе которого поставил аббата Элизахара и графа Хильдебранда, а также Доната. В дороге они соединились с готским и испанским войсками и стали упорно противостоять их дерзости, и Бернард, граф Барселоны, весьма старался сделать их усилия тщетными. Узнав об этом, Айзон уехал просить у сарацин отборного войска. Получив войско во главе с предводителем Абумарваном, он привел его в Сарагосу, а оттуда — к Барселоне. Затем император послал против них своего сына Пипина, короля Аквитании, а от себя отправил графов Хугона и Матфрида. Они выступили позднее и шли медленнее, чем следовало, а мавры благодаря их промедлению опустошили районы Барселоны и Героны, невредимыми вернулись в Сарагосу. Их войско шло спокойно, по ночам учиняя ужасную резню, красное от человеческой крови и в бликах бледного пламени. Затем император, принимавший ежегодные приношения в Компьене, узнал об этом, отправил дополнительные силы для защиты названной марки и решил вплоть до наступления зимы заняться охотой в округе Компьена и соседнего Кьерси. В том же году, в августе, скончался папа Евгений, а его преемником стал диакон Валентин 43. Но он пережил его едва ли на месяц, а на его место был избран Григорий 44, священник церкви св. Марка, но его посвящение отложили, чтобы посоветоваться с императором. После того, как тот выразил согласие и одобрил выбор духовенства и народа, Григория возвели на место предшественника. В сентябре этого же года послы императора Михаила приехали в Компьен, принесли дары, их приняли с почетом, обильно угостили, щедро одарили и благополучно отпустили. В том же году Хейнгард, разумнейший из людей своего времени, побуждаемый благочестивым пылом, отправил в Рим послов и с позволения папы перевез во Францию тела святых Марцелина и Петра и с большими почестями успокоил их в своих владениях за собственный счет. Благодаря их заступничеству Господь до сих пор совершает множество чудес.

42. На следующую зиму, в феврале в Аахене состоялось народное собрание; на нем без отлагательств обсудили позорные и ужасные события, происшедшие недавно в испанской марке. Их тщательно расследовали и уличили зачинщиков, которых император ранее поставил там главами. Император всего лишь лишил их почестей, велев позором искупить вину. Подобным же образом обвинили Балдрика, герцога Фриуля, и доказали, что болгары разоряли наши [70] земли из-за его бездействия и легкомыслия; он был изгнан из герцогства, а его власть разделили между четырьмя графами. Император, с рождения милосердный, всегда оказывал грешникам снисхождение. Но однако те, кто его получал, жестоко злоупотребляли его милостью и спустя короткое время становилось ясно, что в то время как он прославился заботой об их жизненных благах, как о собственных, они приносили ему горе. В то время Халитхарий, епископ Камбре, и Ансфрид, аббат монастыря Нонантула, вернулись из заморских краев и рассказали, что Михаил принял их очень любезно. Следующим летом император устроил в Ингельхейме народное собрание, на котором принял и отпустил послов римского папы, примицерия Квирина и номенклатора Теофилакта, которые приехали с большими дарами. А когда он уехал в Диденхофен, прошел слух, что сарацины собираются напасть на наши земли, и он послал сына Лотаря в эту марку, дав ему большое и сильное франкское войско. Повинуясь отцовским предписаниям, тот приехал в Лион и стал ждать вестника из Испании, а к нему прибыл на совет брат Пипин. Пока они оставались там, вернулся посол, сообщив, что войско сарацин и мавров сильно продвинулось, но оно состоит из пехоты и сейчас не пойдет далее в наши пределы. Услышав это, Пипин уехал в Аквитанию, а Лотарь благополучно вернулся к отцу. Между тем сыновья Годфрида, некогда короля данов, изгнали Хериольда из королевства. Но император хотел и Хериольду помочь, и с сыновьями Годфрида заключить мирный договор, поэтому, послав к Хериольду саксонских графов, велел им действовать сообща, поскольку они еще раньше заключили союз. Хериольд же не стерпел этого промедления и, не известив наших, сжег некоторые их города и увез добычу. А они решили, что это сделано по воле наших, и внезапно, когда наши ничего подобного и не подозревали, выступили в поход, перешли реку Эдер, напали на замки, обратили их защитников в бегство и, захватив в замках все, что можно, вернулись к себе. Но совершив это, они узнали правду об этом деле и, опасаясь заслуженной мести, послали сперва к тем, кому причинили такое зло, а затем и к императору, признавая свою неправоту и предлагая дать подобающее удовлетворение; они бы дали удовлетворение по выбору императора, а мир останется нерушимым. Император согласился с их желанием и просьбой. В то время граф Бонифаций, получивший от императора остров Корсику, вместе с братом Бернардом и другими на заведомо плохом корабле искал и [71] не нашел пиратов, “блуждающих по морю, и причалил к дружественному острову Сардинии, а оттуда, взяв на борт человека, знающего морские пути, переправился в Африку между Утикой и Карфагеном. Против него вышло множество африканцев, пять раз он сражался с ними, столько же раз терпел поражения и потерял много своих; вот среди кого и из-за чего выпало умирать нашим людям, которые по чрезмерной непоседливости или безрассудному легкомыслию дерзнули совершить непосильное. Однако Бонифаций, взяв товарищей, поднялся на корабли и вернулся на родину, оставив по себе африканцам неизведанный ими и неслыханный прежде страх. В тот год дважды произошло лунное затмение, 1 июля и в ночь Рождества Господня. Ежегодный взнос, привозимый императору из Гаскони, был менее обилен, а зерно попорчено, как они говорили, из-за выпадений с неба. Зимой император уехал в Аахен.

43. По прошествии зимы, когда справлялся сорокадневный пост и предстояли пасхальные торжества, бурной ночью произошло трясение земли, настолько сильное, что всем строениям грозило обратиться в развалины. Затем подул ветер, и не слабый, а такой, что своей силой сотряс сам аахенский дворец и сорвал большую часть свинцовых пластин, которыми была покрыта церковь святой Матери Божьей Марии. Император задержался в этом дворце из-за множества нахлынувших дел и ради общей пользы, и решил 1 июня уехать оттуда и направиться в Вормс, чтобы в августе собрать съезд своего народа. Таковы были его намерения, когда прошел слух, что норманны хотят нарушить достигнутый мир, пересечь свою границу и ограбить земли за Эльбой. Но, имея в это виду, император в соответствии со своим планом приехал в установленное время в нужное место, тщательно обсудил все, что требовалось, принял ежегодную подать и отослал своего сына Лотаря в Италию. На этом собрании он узнал, что люди, которым он сохранил жизнь, затевают против него тайные козни, действуя исподволь, как скорпионы, и что эти замыслы смущают души многих, и решил устроить как бы оборону против них. Он сделал своим придворным Бернарда, до того графа части Испании, однако это не уничтожило посева раздора, но только позволило ему разрастись. Поскольку разносчики этой чумы тогда не были в состоянии обнажить свои язвы, ибо у них не было под рукой войска для осуществления вожделенного предприятия, они решили отложить это до другого случая. А император, исполнив все неотложные [72] дела, пересек Рейн и направился в город Франкфурт, а там занялся охотой, пока можно было, и пока позволяли приближающиеся зимние холода; затем, около праздника св. Мартина, он вернулся в Аахен, где справил и этот праздник, и день св. Андрея, а также вместе со всеми торжественно, как и подобало, встретил Рождество.

44. После этого, приблизительно в пору сорокадневного поста, когда император объезжал приморские места, знать, не желая долее откладывать враждебные действия, вскрыла долго скрываемый гнойник. Сперва знатные люди сплотились между собой под клятвой, затем привлекли к себе и меньших людей. Часть их, всегда жаждущая перемен, хотела помочь своим по подобию собак и хищных птиц и причинить вред чужим. Итак, гордые своим множеством и одобрением многих людей, они приходят к Пипину, сыну императора, объявляют ему о своем отложении, о безумии Бернарда 45 и о презрении остальных, убеждая его стать преследователем отца, хотя об этом и говорить не подобает, и что над его отцом так насмехаются, что он не может ни осудить за это, ни отвратить от себя насмешки. Они говорили, что хорошему сыну следует не терпеть отцовский позор, но восстановить и рассудок, и достоинство отца, и тому, кто поступит так, будет сопутствовать молва о его добродетели и умножение земного царства; так они прикрывали само имя греховного поступка. Юноша увлекся их наущениями и они, вместе с его силами и своим большим войском пришли в Вербери через город Орлеан, где они сместили Ходона и восстановили Матфрида 46. Когда император узнал об ужасном вооруженном заговоре против него, жены и Бернарда, он разрешил Бернарду спастись бегством, а жене велел находиться в Лане, в монастыре св. Марии, сам же поехал в Компьен. Потом те, кто приехал в Вербери с Пипином, послали Верина и Лантберта, и многих других и перевезли к себе королеву Юдифь, выведя ее из монастырской церкви и из города; ее стращали, что убьют после разных мучений, чтобы она пообещала, если ей дадут свиту для переговоров с императором, убедить его сложить оружие, принять постриг и удалиться в монастырь, а она сделает то же, покроет голову монашеским платом. И чем сильнее они этого желали, тем больше верили в легкость этого дела; и послав с ней кое-кого из своих, они отвезли ее к императору. Когда она получила возможность тайно с ним переговорить, император разрешил ей покрыть голову покрывалом, чтобы избежать смерти, а насчет своего пострижения попросил время [73] подумать. Ведь император, всегда милосердный к другим, столь страдал от беззаконной ненависти, что возненавидел самые жизни тех, кто жил только по его милости, а иначе по закону и справедливо лишился бы жизни. Когда королева вернулась, другие утихомирили самых злых и, прислушавшись к возгласам народа, приказали отправить ее в изгнание и запереть в монастыре св. Радегунды.

45. Приблизительно в мае месяце из Испании приехал сын императора Лотарь и нашел его в Компьене. По его приезде все заговорщики против императора обратились к нему; он однако в то время не отвел от отца навлеченного позора и одобрил все, что было сделано. Наконец Хериберт, брат Бернарда, был наказан ослеплением против воли императора, а Ходон, его двоюродный брат, сложил оружие и отправился в изгнание, поскольку их объявили сообщниками и помощниками Бернарда и королевы. В таком положении Людовик провел лето, будучи императором лишь по имени. А когда наступила прохладная осень, те, кто злоупотреблял против императора, захотели собрать где-нибудь во Франции общий съезд. Император же тайно противодействовал, не надеясь на франков, но более доверяя германцам. Однако он отдал императорский приказ народу собраться в Нимвегене. Затем, опасаясь, что противник превзойдет числом немногих верных ему людей, он велел, чтобы все, прибывшие на этот съезд, обходились малым сопровождением. Он также приказал графу Лантберту отправиться на границу и нести дозор, а аббата Хелизахара послал с ним чинить правосудие. Наконец, он приехал в Ним-веген, а к нему собралась вся Германия, будущая подмога императору. А император, желая сразу ослабить силы противника, обвинил аббата Хильдуина и спросил его, почему тот, хотя ему было велено явиться по простому, прибыл с вооруженной свитой. Тот не смог этого отрицать, и ему приказали надолго удалиться из дворца и с весьма малочисленными спутниками зимовать в Падеборне, в походном шатре. Аббату Валаху было велено вернуться в монастырь Корби и жить там по уставу. Когда люди, приехавшие противостоять императору, осознали это, они впали в крайнее отчаяние и утратили силы; наконец, прособиравшись всю ночь, они пришли к жилищу Лотаря, сына императора, побуждая его либо сразиться в бою, либо удалиться куда-либо против воли императора. Ночь закончилась за переговорами, а наутро император велел сыну не доверять обществу недругов, но прийти к нему, как сын к отцу. Тот, услышав это, пошел [74] к отцу, хотя окружающие и отговаривали его, а тот не стал его сурово наказывать, но умеренно пожурил за легкомыслие. Когда он вступил в королевский дом, простой народ по дьявольскому внушению стал распаляться злобой против него, и ярость дошла бы до взаимного избиения, если бы мудрость императора не предугадала этого. Ведь пока те буянили между собой, приходя в дикую ярость, император с сыном вышли на общее обозрение. Сделав это, он утихомирил неистовое волнение. Услышав речь императора, народное негодование утихло. После этого император приказал содержать под отдельной стражей каждого из знатных людей, замешанных в нечестивом заговоре. А когда их привели на суд и все судьи и сыновья императора по закону приговорили их к отсечению головы, как виновных в оскорблении величества, он не позволил, никого из них убить, но, проявив привычное, хотя по мнению многих, чрезмерное милосердие и мягкость, приказал мирян постричь в монахи в подходящих местах, а духовенство держать под стражей в монастырях.

46. Совершив это, император на зиму уехал в Аахен. В то время при нем постоянно находился его сын Лотарь. Между тем он послал в Аквитанию и призвал свою жену и ее братьев Конрада и Родульфа, уже принявших постриг, однако не принял супругу с честью, пока не очистится от обвинений, как предписывает закон. После того, как это было исполнено, он в праздник очищения св. Марии даровал жизнь всем приговоренным к смерти и позволил Лотарю уехать в Италию, Пипину — в Аквитанию, а Людовику—в Баварию; сам же провел там сорокадневный пост и пасхальные торжества. По окончании пасхальных торжеств император поехал в Ингельхейм. И по своему необычайному милосердию, с которым он с детства рос и с которым, как говорит Иов, от чрева матери, казалось, вышел, призвал тех, кого недавно заслуженно удалил и разослал по разным местам, и вернул им прежнее добро; а тем, кто был пострижен, великодушно позволил по их желанию остаться так, либо вернуться к прежнему положению. Оттуда император через Вогезы поехал в Ремиремонт и там долго наслаждался рыбной ловлей и охотой, а сына Лотаря отправил в Италию. Затем он велел своему народу собраться осенней порой в Диденхофене. Туда приехали три сарацинских посла из заморских краев, из которых двое были сарацинами, а один — христианином; они принесли большие дары со своей родины, а именно разные благовония и [75] cукна, и просили мира, и получили его, и были отосланы. Был там и Бернард, который, как говорилось выше, спасся бегством и долго жил в изгнании в Испании. Он явился к императору и попросил его дать ему оправдаться по обычаю, принятому у франков — с оружием опровергнуть выдвинутые обвинения. После того, как призванный обвинитель не пришел, он опустил оружие и очистился клятвой. Затем император приказал, чтобы на этом собрании присутствовал его сын Пипин, но тот уклонился и приехал уже после. А император, желая исправить в нем и подобное неповиновение, и чрезмерную заносчивость, велел ему остаться при себе и удерживал в Аахене до самого Рождества. Но того тяготило его намерение удерживать его и дальше, и он сбежал, не известив отца, и уехал в Аквитанию. А император остался на зиму в Аахене.

47. Когда зимние холода благополучно миновали и наступила весна, императору сообщили, что в Баварии поднялся какой-то мятеж; он поспешил подавить его, прошел до Аугсбурга и усмирил волнения, а затем вернулся и приказал собрать в Орлеане народное собрание; Пипину же велел приехать, и тот, хотя и против воли, поспешил туда. Но император, полагая, что некие дурные люди торопятся и угрозами, и обещаниями своротить души его сыновей на негодный путь, и в особенности опасаясь Бернарда, который, по слухам, уговорил тогда Пипина остаться в Аквитании, переправился через Луару со своим войском, и приехал во дворец в Жуаке, расположенный в округе Лимузена. Там обсуждали дела обоих, и когда Бернард, обвиненный в измене, отказался прийти на собрание и оправдаться, он лишил его почестей, а Пипина приказал отвезти под особой стражей в Трир, чтобы исправить его дурные привычки. Когда его отвезли туда и радушно приняли, он ночью ускользнул от своих стражей и вплоть до возвращения императора из Аквитании бродил, где только хотел и мог. И тогда император произвел раздел королевства между сыновьями своими Лотарем и Карлом, однако поступил так не по своему желанию из-за вдруг возникших трудностей, о которых следует рассказать. Казалось, время подходило для отъезда императора из Аквитании, однако вскоре, а именно в праздник св. Мартина, он созвал народ и пожелал призвать к себе сбежавшего сына Пипина. Но пока тот был в бегах, наступила суровая зимняя стужа, сперва шли обильные дожди, затем влажную землю сковало льдом, который был так опасен, что лошади ломали себе ноги и мало [76] кто мог ездить верхом. Войско императора страдало от великих тягот и от внезапных, многократных и назойливых нападений аквитанцев, и он решил ехать в город Рет и, переправившись там через Луару, вернуться на зиму во Францию. Что он и сделал, хотя и с меньшей честью, чем подобало.

48. Дьявол, противник рода человеческого и мира, не отступившись от нападок на императора, убеждал его сыновей с помощью козней своих споспешников, что отец хочет их совсем погубить; а то, что он со всеми был очень мягок, и не мог причинить подобного зла своим детям, не принималось в расчет. Но так как добрые нравы портятся от общения с дурными и твердый камень часто точит слабая капля воды, все, наконец, сошлись на том, что сыновья императора соберут войска, сколько смогут, и воззовут к папе Григорию, прикрываясь тем, что только отец и должен помирить сыновей, а затем и правда об этом деле воссияет. Император, напротив, приехал в мае в Вормс с сильным войском и там долго обсуждал, как ему далее поступать. Он направил послов, епископа Бернарда и остальных, убедить сыновей вернуться к нему. И папу римского он увещевал: если к нему явятся его люди, как это делалось раньше, почему бы ему не воспретить обращаться к себе после такого промедления? А когда повсюду распространился правдивый слух о том, что папа римский пожелал сковать как императора, так и епископов оковами отлучения, а если кто не станет повиноваться его и сыновей императора воле и дерзнет признать главенство императора и епископов, ему лучше не желать подпасть под его власть, ведь если придет к отлученному, уйдет отлученным, как и предписано авторитетом древних канонов. Наконец, в праздник св. Предтечи Христа Иоанна все собрались в месте, которое из-за того, что там свершилось, покрыто бесчестьем и называется Лживое поле 47. Так как те, кто клялся императору в верности, обманули его, место, где это произошло, сохранило в своем названии память о дурном деле. Когда обе стороны находились неподалеку, расставив войска, готовые взяться за оружие, пришла весть о приезде папы римского. Когда тот приехал, император, бывший при войске, принял его с меньшим почетом, чем подобало, полагая, что сам приготовил себе такую встречу тот, что приехал к нему необычным образом. После того как папу отвезли в лагерь, он принялся доказывать, что пустился в путь только из-за того, что про императора говорили, будто он враждует со своими [77] сыновьями, и поэтому он хочет помирить обе стороны. Выслушав сторону императора, он остался с ним на несколько дней. А когда император отослал его к сыновьям, чтобы заключить мир, ему не позволили уйти, как было велено, так как почти весь народ был частью отвлечен подарками, частью соблазнен посулами, а частью напуган угрозами, и стекался к ним и их спутникам, подобно потоку. Столько войска отовсюду сходилось и покидало императора, до того возросла измена, что в праздник св. Павла чернь угрожала совершить нападение на императора, чтобы подольститься к его сыновьям. Не в силах противостоять, император предписал сыновьям не подстрекать к грабежу и избиению людей. А они, в свою очередь, велели, чтобы он пришел к ним, оставив лагерь, а они как можно раньше выйдут ему навстречу. Когда они встретились, император стал уговаривать сыновей, которые спешились и подошли к нему, чтобы они в память о своих обещаниях сохранили ему, его сыну и жене без ущерба то, что некогда обещали. Они согласились, облобызали его и отвезли в свой лагерь. Когда он приехал туда, привезли его жену и определили в шатер Людовика. А его самого Лотарь отвез к себе вместе с Карлом, еще ребенком, находившимся в колыбели. После этого народ связали присягой и разделили империю на три части между братьями. Жена отца, принятая королем Людовиком, была отправлена в ссылку в итальянский город Тортону. Папа Григорий, узнав об этом, вернулся в Рим в большой печали, а двое братьев вернулись — Пипин — в Аквитанию, а Людовик — в Баварию. Затем Лотарь, который принял отца и держал его при себе под особой стражей, приставив к нему всадников, приехал в город Марленхейм, задержался там, насколько ему хотелось, и распоряжался, как ему казалось нужным, затем отпустил народ, назначив съезд народа в Компьене, перевалил через Вогезы у монастыря св. Мавра и прибыл в город Медиоматрикум, который иначе называется Метц. Оставив этот город, он миновал Верден и приехал в Суассон, а там велел отца содержать под стражей в монастыре св. Медарда, а Карла доставить в Прюм, но в монахи не постригать; сам же занялся охотой, пока осенью, к 1 октября, как было установлено, не приехал в Компьен, взяв отца с собой.

49. Когда они находились там, прибыл отправленный к отцу посол константинопольского императора, Марк, епископ Эфеса и императорский протоспафарий, передал присланные дары и изложил то, что предназначалось отцу. [78] Лотарь принял посла, отправленного к отцу, но приехавшего к нему, выслушал его и отпустил, скрыв от него случившуюся трагедию. На этом же совете многие люди выказали привязанность к отцу, отложившись от сына, и в простых словах отказались принести требуемую присягу. Все, кроме зачинщиков, сожалели об этом деле и таком перевороте. Заговорщики, уже совершившие неслыханное злодеяние, опасались, как бы содеянное не обернулось против них, поэтому, коварно воспользовавшись советом неких епископов, они решили, что император должен понести прилюдное покаяние за все, достойное наказание и, сложив оружие, раз и навсегда дать удовлетворение церкви, так как и мирские законы не наказывают дважды за один проступок, однажды совершенный, и наш закон гласит, что Бог не судит дважды за одно и то же. Этому решению воспротивились немногие, большее число дало согласие, а большинство, как обычно бывает в таких случаях, согласилось только на словах, чтобы знать не причинила им вреда. Итак, его приговорили, хотя он отсутствовал, не слышал этого, не сознался и не был изобличен, заставили сложить оружие перед телами св. Медарда Исповедника и св. Себастиана мученика и положить его перед алтарем и заперли в некоем помещении, облачив в темную одежду и приставив большую стражу. По выполнении этого предприятия, в праздник св. Мартина народ получил разрешение вернуться к себе и разъехался, сожалея об этом деле. А Лотарь вернулся на зиму в Аахен, увезя отца с собой. Той зимой народ и Франции, и Бургундии, а также Аквитании и Германии, собираясь толпами, жаловался на гибельные последствия несчастья с императором. А во Франции граф Эггенбард и коннетабль Вилельм собирали кого могли в сообщество, желающее восстановить императора. Аббат Гуго из Германии, посланный в Аквитанию и от Людовика, и от тех, кто сбежался туда, а точнее епископом Дрогоном и остальными, подстрекал на это Пипина. Затем Бернард и Верин, находясь в Бургундии, распалили народ уговорами, привлекли посулами, связали присягой и хотели объединиться с остальными.

50. По окончании зимы, когда весна уже показала свой цветущий, подобно розе, лик, Лотарь, взяв отца, отправился через округ Хаспенгау в Париж, где ему навстречу вышли все верные ему люди. Но его встретили и граф Эггенбард, и другая знать с большим войском, чтобы сразиться за освобождение императора, и дело дошло бы до конца, если бы благочестивый император, опасаясь подвергнуть [79] опасности себя и многих других, не удержал их от этого убеждениями и мольбами. Наконец он достиг монастыря св. мученика Дионисия.

51. Пипин же вышел из Аквитании с большим войском и дошел до Сены, но остался на этом месте, поскольку разрушенные мосты и потопленные лодки препятствовали переправе. И графы Верин и Бернард, собрав множество товарищей из Бургундии, дошли до реки Марны, а там пробыли несколько дней в городе Боннейле и его окрестностях, задержавшись отчасти из-за неблагоприятной и переменчивой погоды, отчасти из-за ожидания союзников. Наступило время священного сорокадневного поста; на первой его неделе, в пятый день они отправили к сыну императора Лотарю послов, аббата Адребальда и графа Гаутсельма, требуя вернуть императора, освободив его от оков и стражи. Если он повинуется их требованию, они со своей стороны будут отстаивать перед его отцом его интересы и некогда полученные им почести, а в ином случае, если возникнет необходимость, станут искать беды для него и будут отстаивать это дело с оружием в руках, Бог им судья. Лотарь спокойно ответил на этот приказ, что он больше не сострадает несчастьям отца и не радуется его процветанию; не подобает ставить ему в вину уклонение от обязанностей сеньора, так как они сами от него отступились и предали его; а они даже не были заключены под стражу за нарушение закона, хотя по суду епископов следовало применить к ним подобную меру. С таким ответом послов отпустили к тем, кто их посылал. Графам Верину и Одону, а также аббатам Фолькону и Хугону он посоветовал прийти к нему и переговорить с ним о том, каким образом может быть исполнена их просьба. Этот же императорский сын Лотарь заранее распорядился, чтобы наутро к нему отправили послов, которые бы знали время прибытия названных мужей, а в условленный день они поспешили бы к нему поговорить о названном выше деле. Однако, изменив план, он, оставив отца в монастыре св. Дионисия, уехал в Бургундию вместе с теми, кто, говорили, отстаивал его пользу, приехал во Вьенн и велел разбить там лагерь. А те, кто остался с императором, уговаривали его вновь принять императорскую корону. Но император, отлученный описанным выше образом от церковного сообщества, не захотел найти утешение в поспешном решении, но назавтра, в воскресенье пожелал в церкви св. Дионисия примириться с епископальными служащими и договорился, что из рук епископа примет оружие и опояшется им. Во время [80] этой церемонии возбуждение народа настолько возросло, что, казалось, сами стихии сострадали претерпевшему беззаконие и поздравляли возвысившегося. И в самом деле, в ту пору бушевали сильные бури и шли такие сильные дожди, что преизобилие воды возросло против обычного, а порывы ветра делали русла рек недоступными. Но во время его освобождения, казалось, стихии сговорились так, что и бушующие ветры сразу успокоились, и лик неба вернулся к исконной, но давно не виданной ясности.

52. Итак, император отправился в путь из того места, а уехавшего сына не пожелал никоим образом преследовать, хотя многие его уговаривали. Оттуда он приехал в На-нтейль, а затем — в королевский город Кьерси; находясь там, он ожидал сына Пипина и тех, кто оставался за Марной, а также тех, кто сбежал за Рейн, к Людовику, его сыну, и самого сына Людовика, который шел к нему. Пока он оставался там, наступил радостный день середины сорокадневного поста, и была отправлена служба с пением кантилены, и как сказано: “Радуйся, Иерусалим, и все справляйте праздничный день, который изберете”; туда собралось огромное множество верных ему людей, поздравляя его среди общего ликования. Император, милостиво приняв их и поблагодарив за нерушимую верность, с радостью отпустил сына Пипина в Аквитанию, а остальных разослал, довольных, по удобным для них местам. А сам приехал в Аахен и там принял епископа Ратальда и Бонифация, которые привезли из Италии августу Юдифь, а Карл уже был с ним; там он с обычным благочестием провел пасхальные торжества. После этих празднеств он поохотился в Арденнах, а после праздника святой Пятидесятницы занимался охотой и рыбной ловлей близ Ремиремонта. Сын императора Лотарь благополучно уехал от отца и прибыл в упомянутую страну, а в Нейстрии оставались графы Лантберт и Матфрид, и другие, весьма многие, пытавшиеся силой удержать за собой эти края. Одон и многие другие сторонники императора, с трудом снося это, подняли против них оружие и попытались вытеснить их из тех мест, либо сразиться с ними в открытом бою. Однако это предприятие осуществлялось медленнее, чем следовало, и обсуждалось не слишком осторожно, и это вызвало немалую опасность. Ведь когда враги неожиданно напали на них, они проявили недостаточную осмотрительность и обнажили тыл перед наседающим противником; там погиб Одон с братом Вилельмом и многими другими, а остальные нашли спасение в бегстве. [81] Когда произошло это событие, те, кто одержал победу, стали опасаться, как бы император не напал на них, если они останутся там, или же не настиг их во время отступления, ведь было очевидно, что они не в силах остаться на месте, и не в состоянии присоединиться к Лотарю, поэтому они кого-то послали к Лотарю, чтобы он поддержал их, окруженных такими ужасами. Тот, узнав об их опасном положении и о свершившихся делах, решил выступить к ним навстречу. В это время граф Верин со многими соратниками укрепил замок Шалон, чтобы если кто с противной стороны замыслит нечто новое, ему и его людям было бы и убежище, и оплот. Когда это стало известно Лотарю, он решил внезапно подступить к замку, однако не смог этого осуществить. Но он подошел к городу и окружил его, а окрестности города пожег. Пять дней продолжалось жестокое сражение и наконец город сперва капитулировал, а затем по свирепому обычаю победителей церкви были ограблены и опустошены, сокровища растащены и общее достояние расхищено, после этого прожорливый огонь пожрал весь город, кроме одной маленькой церкви, каковому чуду следует изумляться, так как она была со всех сторон окружена буйным пламенем, который лизал ее, но не смог опалить. Она была посвящена Богу в честь Георгия мученика. Однако не было на то воли Лотаря, чтобы сжигать город. С одобрения войска после взятия города были обезглавлены граф Готселин, а также граф Санила и Мадалельм, вассал императора. И Герберга, дочь покойного графа Вилельма, была утоплена, как чародейка.

53. Пока это происходило, император с сыном Людовиком приехал в город Лангр, где принял посланника, который поверг его в большую печаль. А Лотарь, его сын, из Шалона взял путь на Отен, а оттуда приехал к городу Орлеану и наконец прибыл в округ Мэна, в город, который называется Монтейль. А император преследовал его со своим большим войском, а также сыном Людовиком. Услыхав об этом, его сын Лотарь, уже принявший своих людей, разбил лагерь неподалеку от отца и остался там на четыре дня, пока они вели переговоры через послов. На четвертую ночь Лотарь со всеми своими силами начал продвигаться вперед, отец-император кратчайшим путем пошел ему навстречу, пока не достиг реки Луары близ замка Блуа, где река Цисса впадает в Луару. Они разбили лагеря тут и там, а к отцу подошел сын Пипин с войском, какое только смог собрать. Силы Лотаря были сломлены и он смиренно [82] пришел к отцу, тот связал его словом, взял и с него, и с его знати какие пожелал клятвы и отослал их в Италию, перекрыв узкие проходы, ведущие в Италию, чтобы никто не смог их пересечь без разрешения стражей. Совершив это, он приехал с сыном Людовиком в Орлеан, а оттуда уехал в Париж, позволив как сыну, так и остальным вернуться к себе. Затем около праздника св. Мартина он устроил во дворце в Аттиньи общее собрание, на котором предстояло исправить много неправильного как в церковных, так и в мирских делах, а из них в особенности нижеследующие. Через аббата Хермольда он поручил сыну Пипину без промедления вернуть церкви ее владения, находящиеся в его королевстве, которые либо он сам передал своим людям, либо его люди присвоили сами. Затем он разослал послов по городам и монастырям и приказал поднять до прежнего совершенно пошатнувшееся положение церкви; далее он предписал, чтобы в каждое графство приехали послы, которые, если обнаружатся еще не известные жестокие дела разбойников и грабителей, подавили бы их, а если где соберутся большие их силы, пусть для победы над такими людьми и их истребления присоединят к себе людей соседних графов и епископов и о каждом подобном случае доложат на ближайшем общем съезде в Вормсе, который он назначил на пору, когда пройдет зима и наступит ласковая весна.

54. Итак, большую часть зимы император провел в Аахене. Перед Рождеством Господним он отправился оттуда в Диденхофен; а сам праздник справил в Метце, со своим братом Дрогоном. В Диденхофене он решил провести торжество очищения св. Марии, и туда, как было велено, собрался народ. Находясь там, он жаловался на некоторых епископов, которые отложились от него. Но из них некоторые сбежали в Италию, иные, будучи приглашенными, отказались повиноваться, и из тех, кого искали, присутствовал только Эбон. Когда на него насели, чтобы он объяснил причину такого поступка, он стал оправдывать себя одного, предоставив им преследовать остальных, в присутствии которых этот проступок был совершен. Но когда другие епископы поняли необходимость присутствия и объяснили свое нежелание приехать невиновностью, а Эбона стали винить в негодном поведении, он, спросив совета кого-то из епископов, назначил себе исповедь и подтвердил, что не достоин священнического сана и положил неизменно воздерживаться от его отправления, что и передали епископам, а через них — императору. После того, как это было сделано, [83] церковного поста лишили Агобарда, архиепископа Орлеанского, который отказывался приехать, когда его призывали, а его уже трижды приглашали дать ответ; остальные же, как мы уже сказали, сбежали в Италию. В следующее воскресенье, которое знаменовало начало сорокадневного поста, император с епископами и всем народом прибыл в город Метц, и посреди торжественной мессы семь архиепископов произнесли над ним семь молитв о примирении, а весь народ, увидев это, горячо возблагодарил Бога за полное восстановление императора. После этого как император, так и весь его народ триумфально вернулся в Диденхофен, а когда начался сорокадневный пост, он велел всем вернуться к себе. Сам он провел там сорокадневный пост, а пасхальные торжества справил в Метце. После Пасхи и достославного дня Пятидесятницы он приехал в город Вангионен, который теперь называется Вормс, для того, чтобы устроить общее собрание согласно условию; туда прибыл его сын Пипин, присутствовал и Людовик, другой сын. По своему обычаю император не позволил на этом собрании пренебречь общей пользой. Он позаботился о том, чтобы на нем тщательно выяснили, кто из послов, направленных в разные края, что сделал. И так как обнаружилось, что некоторые из них проявили небрежение в сдерживании и искоренении разбоя, он разными словами разбранил их за медлительность, от которой следовало избавляться, а сыновей и весь народ наставлял, чтобы ценили покой, подавляя грабителей, а добрых людей и их владения освобождая от гнета; также грозил им более суровым приговором, если они не повинуются этому наставлению. Затем он отпустил народ с этого собрания, назначив следующее после Пасхи в Диденхофене, и направился на зиму в Аахен, а своему сыну Лотарю предписал направить своих знатных людей, поскольку им следует искать обоюдного примирения. Но августа Юдифь пришла на совещание императорских советников и сказала, что император, кажется, ослабел телом, и если его постигнет смерть, и ей, и Карлу угрожает опасность, если их не поддержит кто-то из его братьев, и ни один из сыновей императора не подходит для этого дела так, как Лотарь; они стали уговаривать императора отправить к нему послов мира и пригласить его самого на совет. А тот, поскольку всегда пекся о мире и всегда любил мир и ценил единство, хотел, чтобы не только сыновья, но и его враги объединились в благодати.

55. В названном городе в назначенное время объявились послы, избранные им, было их много, а первым среди них [84] был Вала. Упомянутое дело досконально обсудили и император с супругой, желая примирения, отослали сперва Валу, дав ему некое поручение, поскольку они полюбили его за дружелюбие и сердечную доброту: через него и других послов они просили сына поскорее приехать, а если он это сделает, то узнает точно свое будущее. Те уехали и доложили обо всем сыну. Но поручение императора не было выполнено до конца, поскольку вмешался недуг, сопровождаемый лихорадкой и Вала оставил этот мир, а Лотарь надолго занедужил, прикованный к кровати. Так как император, от природы очень милосердный, услышал о болезни сына от достойных доверия послов, а именно своего брата Хугона и графа Адалгара, он посетил его и расспросил обо всех его тяготах, уподобившись святому Давиду, который претерпел много преследований от сына, но с великой печалью воспринял его смерть. А после того, как болезнь усилилась, императора известили, что тот нарушает условия присяги, ранее принесенной, а в особенности жестоко его люди преследуют церковь св. Петра, которую и дед его, Пипин, и отец, Карл, и сам он приняли под охрану. Это известие настолько удручило его мягкую душу, что он (невероятный случай) отправил послов, не снабдив их средствами, необходимыми для покрытия такого расстояния. Он послал к Лотарю, настойчиво прося его не допускать подобного и напоминая, что люди еще помнят, что он, даруя ему королевство Италию, вверил ему и попечение о святой римской церкви и он не должен позволять своим людям расхищать то, что принял для защиты от врагов. Напомнил и о клятвах, которые тот недавно давал и о том, что Бог может покарать его, забывшего или плохо выполняющего их, чтобы он знал, что в будущем будет наказан; также приказал ему подготовить ежегодный взнос и удобные стоянки по всему пути, ведущему в Рим, так как говорил, что хочет посетить порог святого апостола. Но этого не произошло, поскольку он противостоял нападению норманнов на Фризию. Отправившись усмирять их гордыню, он отправил к Лотарю послов, а именно аббата Фулькона и графа Рихарда, а также аббата Адребальда; из них Фулькон и Рихард должны были доставить ему ответ от Лотаря, а Адребальд — отправиться в Рим посоветоваться с папой Григорием о неотложных делах и объявить ему, что император желает, чтобы остальные присоединились к нему. Но Лотарь уклонился от участия в этом совете, и от заботы о церковных делах в Италии и ответил, что он не в состоянии исполнить то, с чем [85] согласился. Когда император вернулся из Фризии после бегства норманнов, Фулькон и Ричард сообщили ему об этом во дворце во Франкфурте, где он занимался осенней охотой, а на зиму отправился в Аахен.

56. А Адребальд, как ему было приказано, приехал в Рим и нашел папу Григория, будучи больным из-за сильного прилива крови, которая понемногу, но постоянно истекала из его носа. Но он исцелился благодаря его сочувствию и вниманию к словам императора, так что признавался, что совсем позабыл о собственных недугах. Итак, папа заботливо принял посла у себя и богато одарил при отъезде, отправив с ним двух епископов, Петра, епископа Чивиттавеккиа, и Григория, регионария города Рима и одновременно епископа. Услышав об отъезде достопочтенных епископов к императору, Лотарь послал в Болонью Льва, который занимал при нем важное место, и тот воспрепятствовал дальнейшему продвижению епископов, нагнав на них страху. Однако Адребальд тайно принял от них письмо, адресованное императору, и поручил доставить его одному из своих людей, который укрывался под лохмотьями нищего, пока пересекал Альпы, а после вручил письмо императору. В это время некая смертоносная болезнь напала на народ, который держал сторону Лотаря, что вызывает удивление. Короче говоря, с 1 сентября и до праздника св. Мартина из его наиболее знатных сторонников расстались с жизнью: Ессе, бывший епископ Амьена, Хелиас, епископ Тройи, Вала, аббат монастыря Корби, Матфрид, Хугон, Лантберт, Годефрид, а также сын его Годефрид, Агимберт, граф Пертуа, Бургарит, некогда старший королевский егерь; Ричард же едва выжил, но немного спустя он тоже умер. Это были люди, с уходом которых, как говорили, знать Франции осиротела и обессилела, будто ей подрезали жилы, и оскудела разумом. Но погубив их, Бог показал насколько спасительно и мудро было бы соблюдать то, что изошло из его уст и ныне подтвердилось: “Да не хвалится мудрый мудростью своею, да не хвалится сильный силою своею, да не хвалится богатый богатством своим” 48. Но и кто сумеет достаточно выразить удивление той святой умеренностью и милосердием, что правили душой императора? И в самом деле, приняв вестника этого события, он не возрадовался про себя и не ликовал из-за смерти недругов, но, бия себя в грудь, с глазами, полными слез, со стонами молил Бога быть к ним благосклонным. В это же время произошло нападение бретонцев, но император тем легче их утихомирил, что возложил [86] надежду на Того, о ком истинно сказано: “Могущество твое, Господи, всегда в твоей воле” 49. В те дни, когда празднуется очищение святой девы Марии, в Аахене состоялся большой совет епископов, на котором обсуждали как прочие неотложные дела церкви, так, прежде всего, и ущерб, причиненный церкви Пипином и его людьми. По этому поводу император своей властью и весь совет решил, что следует объяснить Пипину и его людям, какую опасность они навлекают на себя, посягая на церковное имущество. И это увенчалось успехом. Ведь Пипин охотно прислушался к увещеваниям благочестивого отца и святых мужей, повиновался и распорядился вернуть все, что было отобрано, приложив к распоряжению свой перстень.

57. Следующее собрание император провел осенью в округе Лиона в месте, которое называется Трамос, и с сыновьями Пипином и Людовиком, а Лотарь отсутствовал, так как ему помешала вышеназванная болезнь. На собрании император велел поговорить о пустующих церквях Лиона и Вьенна, так как из их прежних епископов Агобард не явился по приказу дать объяснения, а Бернард, некогда епископ Вьенский, обратился в бегство. Но это дело осталось незаконченным из-за упомянутого отсутствия епископов. Обсуждалось и дело о готах, из которых одни держали сторону Бернхарда, других же влекла любовь к Беренгарию, сыну X. 50, покойного графа Тура. Но Беренгария постигла преждевременная смерть, и император оставил всю власть над Септиманией Бернхарду, отправив туда послов, которые бы улучшили то, что нуждается в исправлении. Совершив это и отпустив сыновей и народ, император провел осень, охотясь, а в праздник св. Мартина вернулся в Аахен, провел там зиму и отпраздновал Рождество Господне, а затем, как обычно, должным образом справил пасхальные торжества.

58. В середине пасхальных торжеств зловещий и предвещающий горе знак — комета — появился в созвездии Девы, там, где подол ее платья, а хвост кометы был подобен то змее, то ворону. Она, не слишком отклоняясь, направилась к семи звездам на востоке, и в течение двадцати пяти дней, что удивительно, это светило пересекло созвездия Льва, и Рака, и Близнецов и поместилось над головой Тельца и под ногами Возничего, отбрасывая во все стороны сферообразное огненное сияние. Когда император, очень внимательный к подобным вещам, узнал об этом явлении, он сперва понаблюдал за ним, после чего спокойно поднялся и [87] распорядился позвать некоего человека, то есть меня, написавшего это, поскольку считалось, что я понимал в подобных вещах, и спросить, что я думаю об этом. Я попросил у него время обдумать вид кометы и с помощью этого события узнать истину и обещал известить об узнанном назавтра. Император счел правильным, что я хочу получить время на раздумья, чтобы не быть вынужденным дать печальный ответ. Он сказал: “Расскажи, что несет этот знак мне и этому дому, пребывающему в постоянной печали. Я знаю, что не увидел этой звезды прошедшим вечером, и ты ее мне не показал, но я знаю и что этот знак — комета, о которой мы говорили на днях. Что, как кажется тебе, сулит предзнаменование?” Я сказал что-то и замолчал. Он и говорит: “Ты до сих пор молчишь об одной вещи. Говорят, что это — предвестие смуты в королевстве и смерти государя”. Тогда я указал ему на слова пророка, гласящие: “Не страшитесь знамений небесных, которых язычники страшатся” 51. А он ответил, разумно и великодушно: “Следует бояться только того, кто есть Создатель и нам, и этим светилам. Но мы не в силах в должной мере подивиться и восхвалить его милость, ведь он удостоил таких увещеваний нас, ленивых и слабых грешников. Поскольку это знамение затрагивает и меня, и всех вокруг, устремимся же к лучшему, как только можем и понимаем, чтобы он не нашел нас недостойными, когда мы станем взвывать к его милосердию, запутавшись в своей безнаказанности”. Сказав это, он понемногу смягчился, велел всем сделать так и приказал собраться к нему. Как нам рассказали, он явил нисходящему свыше свету ту бессонную ночь, посвященную хвалам Богу и священнодействиям. В сумерках он позвал дворцовых служителей и приказал раздать чрезвычайно щедрую милостыню беднякам, а также служителей Божьих, как монахов, так и каноников заставил везде, где мог, служить мессу, не столько опасаясь за себя, сколько заботясь о вверенной ему церкви. Распорядившись насчет этих обрядов и велев их исполнять, он отправился охотиться в Арденны. Как говорят, охота прошла у него успешнее, чем обычно, и все, что в то время было ему угодно, по счастливой случайности сбывалось.

59. Кроме того, в Аахене император по настоянию августы и придворных передал часть своей империи своему любимому сыну Карлу, но это решение не было обнародовано, а от нас потребовали молчания. Когда его братья узнали об этом, они огорчились и стали совещаться друг с другом. Но увидев, что они никак не могут воспротивиться, они скрыли [88] свои переговоры, легко представив себе действия отца, если он узнает о них. Оставшись там на все лето, император назначил общий съезд на осень, на середину сентября, в Кьерси. В это время и в это место к нему приехал из Аквитании его сын Пипин и принял участие в совещании. Там император опоясал своего сына Карла мужским оружием — мечом, увенчал его голову королевской короной 52 и назначил ему ту часть королевства, которую держал его тезка Карл, то есть Нейстрию. Итак, император упрочил, насколько мог, благосклонность между сыновьями и отослал их: Пипина — в Аквитанию, а Карла — в часть королевства, ему предназначенную. И знатные люди нейстрийской провинции, которые оказались на месте, протянули Карлу руки и присягнули на верность, а отсутствовавшие сделали то же позднее. В этом месте тогда присутствовали почти все знатные люди Септимании, которые жаловались на Бернхарда, герцога этой страны, ведь его люди злоупотребляли как церковным, так и частным добром по своему желанию, без какого-либо уважения к Богу и людям. Поэтому они просили императора принять их под свое покровительство и защиту, а затем послать в эту страну таких посланцев, которые возместили бы утраченное, равно уважая и могущество, и разум, и сохранили бы их старый закон. Для осуществления этого плана были посланы, согласно их просьбе и по выбору императора, граф Бонифаций и граф Донат, но и Адребальд, аббат монастыря Флавиньи. Совершив все это по порядку, император уехал из этого места и, по привычке, занялся охотой, а на зиму отправился в Аахен. Этой зимой, 1 января в созвездии Скорпиона появилась ужасная огненная комета, это случилось вскоре после захода солнца. За этим грозным предзнаменованием последовала кончина Пипина 53. Между тем августа Юдифь пришла на совет, который император проводил с придворными и другими знатными людьми франкского королевства и о котором я еще не рассказал; все вместе убедили императора отправить послов к своему сыну Лотарю, чтобы пригласить его к отцу, на условии, чтобы тот любил своего брата Карла, помогал ему и защищал его; пусть приедет к отцу и узнает, что он получил от него прощение за все дурные поступки и что ему следует средняя часть империи, за исключением Баварии. Это предложение показалось полезным и Лотарю, и его людям.

60. Итак, он, как и условились, приехал в Вормс после пасхальных торжеств. Отец принял его с большой [89] радостью, велел хорошо его угостить и исполнил все, что обещал, и даже дал ему трехдневный срок, чтобы тот сам со своими людьми разделил всю империю, как пожелает, но выбор части останется за императором и Карлом, а если он не согласен, пусть позволит произвести раздел империи императору и Карлу. Итак, Лотарь и его люди предоставили разделение империи императору и Карлу, сказав, что они не могут осуществить этот раздел, ибо не знают мест. И император разделил на равные, как показалось ему и его людям, доли всю свою империю, кроме Баварии, которую он оставил Людовику и потому никому ничего не уступил из его части. Когда раздел закончили, собрались сыновья и весь народ; Лотарю предоставили выбор, и он выбрал себе в держание земли к югу от реки Маас, а западные оставил брату Карлу, и подтвердил перед всем народом, что он так хочет. Император этому порадовался и весь народ рукоплескал такому поступку и одобрял его. Однако эти события немало обидели Людовика. Затем император возблагодарил Бога за этот успех и увещевал сыновей быть единодушными и защищать друг друга; чтобы Лотарь заботился о младшем брате и помнил, что должен быть его духовным отцом, а Карл оказывал ему должный почет как духовному отцу и старшему брату. Когда он, приверженец истинного мира, сделал так и установил, насколько мог, взаимную любовь между братьями и между народами обоих братьев, он, счастливый, отпустил счастливого Лотаря в Италию, одарив многими подарками, дав отеческое благословение и предупредив, чтобы не забывал недавних обещаний. И он провел в Аахене Рождество Господне и пасхальные торжества.

61. Людовик же, узнав о подобном решении отца относительно его братьев и разделении королевства между ними, не стерпел этого. Поскольку часть королевства находилась за Рейном, он решил отомстить за себя. Когда известие об этом дошло до императора, он рассудил отложить решение до Пасхи. Когда она миновала, он решил, что подобное дело не следует долее откладывать на завтра, пересек с большими силами Рейн у Майнца, приехал в Трибур и там ненадолго задержался для сбора войска. Собрав его, он прошел до Бодмана, а туда смиренно явился незваным его сын, выслушал его упреки, признался, что поступал дурно и заявил, что исправит последствия всех неверных поступков. А император, с привычным ему дружелюбием простил сына; сперва достаточно сурово отругал, затем смягчился, обласкал его и оставил в королевстве. На обратном пути он [90] пересек Рейн в месте, которое называется Кобленц, и отправился, как обычно, охотиться в Арденны. Когда он охотился, к нему приехали доверенные послы и подтвердили, что часть аквитанцев действительно ждет его приговора относительно Аквитанского королевства, другие же, будто бы услышав, что отец передал это королевство Карлу, не могли этого стерпеть. Император был встревожен такими известиями, а тем временем во Флаттен приехал Эброин, благородный епископ Пуатье, известив его, что и он, и другие знатные люди этого королевства ждут воли императора и исполняют его веления. С ним были заодно и чрезвычайно знатные мужи, которые превосходили даже достопочтенного епископа Эброина, граф Регинард, граф Герард, зять покойного Пипина, и граф Ратхарий, тоже зять Пипина, и многие другие, покорные их воле, и никто не отступился от договора. А другая часть народа, величайшим из которой был некто Эленис, приняла сына покойного короля Пипина, также Пипина по имени 54, и бродила повсюду, предаваясь грабежу и тирании, как это в обычае у подобных людей. И епископ Эброин просил императора не пренебрегать долее этим заразным недугом, но вовремя прийти и излечить болезнь до того, как зараза поразит многих. Затем император отослал упомянутого епископа в Аквитанию, поблагодарив его, дал своим верным людям поручения, которые показались нужными и приказал осенью съехаться к нему в Шалон. Там он назначил общий съезд. И пусть никто не осудит императора за то, что он захотел лишить королевства своего внука по своей жестокости, ведь он знал обычаи своих родных, приходясь им кровным родичем, знал, что они предавались легкомыслию и другим порокам и совершенно отреклись от строгости и постоянства; и Пипина его отец мог сделать таким, поскольку почти все, кто был послан для его охраны, как и его отец Карл некогда дал ему защитников, удалились из пределов Аквитании. А сколько чудовищ зла и порока, как в общественной жизни, так и в частной, появилось после их ухода в этом королевстве, показывает изучение нынешней поры. Благочестивый император пожелал воспитать мальчика в благочестии и рассудительности, чтобы он не предался порокам, и не оказалось, что он ни собой, ни другими не способен руководить и приносить пользу; задумав не передавать ему королевство, как некогда сыновьям, пока он в нежном возрасте, он так оправдывался: “Я не завидую рожденному от меня, но отказываю с почетом, поскольку узнал, что в юношах из-за [91] этого пробуждается дикость”. Итак, император, как и решил, направился осенью в город Шалон, а там по своему обычаю распорядился как церковными, так и мирскими делами; затем обратился к обустройству Аквитанского королевства. Он выступил из этого места вместе с королевой, сыном Карлом и сильным войском и, переправившись через реку Луару, прибыл в город Клермон, там он с обычным радушием принял верных ему людей, поспешивших к нему, и заставил их присягнуть своему сыну Карлу. А некоторых, отказавшихся возложить на себя обязанности хранить верность и, сверх того, блуждающих ради разбоя и грабящих, что могли, он приказал по закону схватить и подвергнуть судебному разбирательству.

62. Пока он этим занимался, наступил праздник Рождества Господня и он, как обычно, должным образом справил его в Пуатье. Когда он находился там, отдавая необходимые распоряжения, к нему приехал посланник, сообщивший, что Людовик, его сын, объединился с некими саксонцами и тюрингами и вторгся в Аламанию. Это событие причинило ему большое беспокойство. Ведь его и без того тяготил и старческий возраст, и избыток флегмы, которая прибывала зимой, поэтому его легкие отекли и грудь заболела, когда пришло это печальное известие. Из-за этого донесения он, почти нечеловечески мягкий от природы, великодушный и неизменно справедливый, был охвачен такой горечью, что мокрота, прилившая в его грудную клетку, затвердела и образовался нарыв, опасный для жизни. Однако когда он узнал, что церковь Божья встревожена из-за его болезни, и народ волнуется, его непобежденный дух не впал ни в гордыню, ни в отчаяние. Но после того, как он вместе с женой и сыром Карлом приступил к сорокадневному посту, этот срок был избран им для успокоения. Это время он, как привык, посвятил пению псалмов, постоянным молитвам, служению месс, щедрой милостыне и торжественному отправлению всех обрядов, так что на смотр войска он потратил едва ли день или два, и ни одного дня он не захотел провести праздно, дабы избежать раздора и призвать вновь мир. Пастыри, следуя его доброму примеру, не избегали даже ущерба для собственного тела ради блага вверенной им паствы. Поэтому не подлежало сомнению, что ему воздастся за все, поскольку он так усердствовал, что обещал стать величайшим из государей — пастырей. Не имея сил для войны из-за сильного изнеможения, он приехал в Аахен к наступлению пасхальных торжеств и соблюдал их там с [92] обычным рвением. По их завершении он поспешил исполнить начатое предприятие. Переправившись через Рейн, он далее направился в Тюрингию, где, как он узнал, в то время находился Людовик. Узнав об этом, тот не смог долее там задерживаться, так как отец был уже близко, отчаялся и решил искать спасения в бегстве; пустившись в путь, он через земли славян вернулся в свои владения. Когда он вернулся, император велел созвать общий съезд в городе Вангионе, который теперь называется Вормс. И поскольку дела с Людовиком обстояли таким образом, а его сын Карл разъезжал с матерью по Аквитании, император послал в Италию, к своему сыну Лотарю, велев ему присутствовать на этом съезде, поскольку он собирается обсудить с ним и это дело, и другие. В это время, в третий день литании произошло необычное солнечное затмение, тень настолько заволокла свет, что, казалось, ничем не отличалась от настоящей ночи. Обычное расположение звезд было отчетливо видно, и никакое светило не претерпело изменений из-за помрачения солнечного света; затем луна, которая находилась напротив него, понемногу двигаясь на восток, вновь отразила его свет, исходящий с западной стороны, в виде рожек, так что в первой узнавалось второе, и так свет все прирастал и весь диск вернулся. Это знамение приписали действию сил природы, однако за ним последовали печальные события. Ведь таким образом открылось, что этому свету, помещенному в доме Божьем под светильником, дабы светил всем, этому блаженной памяти императору, говорю я, вскоре предстояло удалиться от мирских дел и покинуть этот мир погруженным во тьму. Он стал чахнуть от тошноты, его желудок не принимал пищу и питье, он часто вздыхал, его сотрясали хрипы, и решимость его покинула. Когда Природа покинута своими спутниками, жизнь неизбежно угасает. Узнав об этом, он приказал приготовить себе жилье на лето и лагерь на острове близ Майнца; там он совсем ослабел и слег в кровать.

63. Кто опишет его ежедневные заботы о положении церкви, и печаль из-за его непрочности? Кто опишет реки слез, которые он проливал, прося о приближении божественной милости? Ведь он горевал не из-за своего ухода, но вздыхал из-за того, что знал о будущем, говоря, что он несчастен, ибо конец его окружен такими невзгодами. Утешать его пришли достопочтенные епископы и многие другие служители Божьи, среди них Хети, почтенный архиепископ Трира, Отгарий, архиепископ Майнца, Дрогон, брат [93] императора, епископ Метца и дворцовый архикапеллан; когда тот узнал о его приезде, он только ему поверил дела своего семейства и собственные. Ежедневно он исповедовался ему, отдавая должное святому духу, и смирялся сердцем, а Бог все это видел. В течение сорока дней его обычной едой было тело Господне, причем он восхвалял правосудие Божье и говорил: “Ты справедлив, Господи, поскольку я провел сорокадневный пост, не постясь, а теперь исполняю, по крайней мере, вынужденный пост”. Он приказал своему брату, достопочтенному Дрогону, собрать у него дворцовых служителей и принести фамильное имущество, которое входило в число королевского убранства, а именно короны, оружие, сосуды, книги, священнические одеяния, и приказал описать каждую из вещей. Объяснил, какие из них по его мнению следует передать церкви, какие — бедным, а какие — сыновьям, Лотарю и Карлу. Лотарю он послал некую корону и золотой меч, украшенный драгоценными камнями, чтобы тот после его смерти сохранил верность Карлу и Юдифи и управлял своей частью королевства, которую, свидетель Бог и придворная знать, он ранее щедро ему передал, и защищал ее. Совершив это в должном порядке, он возблагодарил Бога, поскольку знал, что у него не осталось ничего своего. Между тем достопочтенный архиепископ Дрогон и другие епископы благодарили Бога за все происходящее, ибо видели, что ему всегда сопутствовали все добродетели, и ныне он оставался тверд, и воздавали ему должное за всю его жертвенную жизнь, всегда угодную Богу, но оставалось нечто, омрачающее их радость. Ведь они боялись, как бы он не пожелал остаться непримиримым к сыну Людовику, ведь они знали, что постоянно тревожимая либо плохо залеченная рана сильнее болит; однако видя непобежденным его терпение, которое всегда было ему свойственно, они смягчили его душу с помощью Дрогона, его брат, словами которого тот не пренебрегал. Сперва он не скрывал своей душевной боли, но, немного подумав и собрав оставшиеся силы, попытался подсчитать, сколько и каких он претерпел от него неприятностей, и что тот учинил против природы и Божьих предписаний. И он сказал: “Поскольку он сам не захотел прийти ко мне на суд, я поступлю так, как мне подобает, свидетели вы и Бог, и отпущу ему все, в чем он против меня погрешил. Вам остается убедить его, что хотя я простил ему столько дурных поступков, ему не следует забывать свои дела и то, как он довел до [94] печальной смерти седого отца и настолько пренебрег велением и угрозами нашего общего отца — Бога”.

64. Совершив и сказав все это — а был субботний вечер — он велел, чтобы перед ним отправили ночное бдение и укрепили его грудь древом святого креста, и пока мог, собственной рукой осенял этим знаком лоб и грудь. А если устанет, просил, чтобы это делалось рукой его брата Дрогона. Он провел всю эту ночь, оставленный всеми телесными силами, владея только трезвой душой. Назавтра, в воскресенье, он повелел служителям подготовить алтарь и попросил Дрогона отслужить мессу; а также принял, по обычаю, святое причастие из его рук, и после этого просил поднести черпачок какого-нибудь горячего питья. Отведав его, он попросил брата и присутствующих позаботиться о своих телах, столь долго ожидающих, когда им дадут освежиться. Перед их уходом он пальцем (согнув большой палец в суставе, как он привык делать, если звал брата) подозвал Дрогона. Когда тот подошел, а священники остались позади, он словами, какими мог, и наклоном головы вверил себя ему, попросил благословения и велел поступать так, как они привыкли, присутствуя при исходе души. Когда они это исполняли, он, как многие мне рассказывали, повернув лицо в левую сторону, явно возмущаясь, дважды произнес: “Hutz, hutz”, что означает “вон!” Так он показал, что увидел злого духа, общество которого не захотел терпеть ни живой, ни умирая. И подняв глаза к небу, будто оттуда за ним наблюдали с угрозой, он столь радостно устремился туда, что ничем, казалось, не отличался от смеющегося. Так он встретил свой конец и счастливо, как мы верим, ушел на покой, как истинно сказал правдивый ученый муж: “Не может плохо умереть тот, кто жил хорошо”. Умер он 12 июля, на шестьдесят четвертом году своей жизни. И Аквитанией он правил 37 лет, а императором был 27. Когда он испустил дух, Дрогон, брат императора и епископ Метца, с другими епископами, аббатами, графами, вассалами императора и народом поднял останки императора и велел с большими почестями перевезти их в Метц и достойно похоронил в церкви св. Арнульфа, где лежала и его мать.

(пер. А. В. Тарасовой)
Текст приводится по изданию: Историки эпохи Каролингов. М. РОССПЭН. 1999

© текст - Тарасова А. В. 1999
© сетевая версия - Тhietmar. 2004
© OCR - Мурдасов А. 2004
© дизайн - Войтехович А. 2001
© РОССПЭН. 1999