Ввиду большого объема комментариев их можно посмотреть здесь
(открываются в новом окне)

МУХАММЕД ЮСУФ МУНШИ

МУКИМ-ХАНСКАЯ ИСТОРИЯ

ТАРИХ-И МУКИМ-ХАНИ

ВОСШЕСТВИЕ ИМАМ-КУЛИ-ХАНА НА ПРЕСТОЛ ТУРАНА С ПОМОЩЬЮ БЛАГОДЕТЕЛЬНОГО ЦАРЯ

Когда воля всеведущего царя коснулась того, чтобы привести в порядок расстроенное положение государства и приложить целительный бальзам правосудия на сердечные раны угнетенных, он воздвиг для утешения сердец правоверного народа такого счастливого владыку и правосудного государя, (как Имам-кули-хан). То, что было еретического (в государстве), он уничтожил; нуждающихся освободил от нужды; жалоб просителей никогда не отклонял; в его дни не осталось ни бедного, ни нищего. [83]

Стихи:

Царственное достоинство сшило по его росту платье;*
Государственная власть вселилась в его сан;
Перед его по природе проницательным умом, украшающим царство*,
Разрешились трудности потустороннего мира и тайны небес.

Имам-кули-хан в течение тридцати восьми лет ¹⁶⁵ твердо сидел на престоле власти и на троне величия. Из всякого рода добра, ценных вещей, денег и (дорогих) тканей, что преподносили ему, он наделял подарками каждого, кто уходит от него. Своим уполномоченным он ни на минуту на давал отдыха, (требуя исполнения своих распоряжений). На его специальной конюшне (всегда) стояли две лошади и когда (кому-либо) требовалось для путешествия вьючное животное ¹⁶⁶, то эмиры и сановники государства отдавали в наем этих лошадей и затем опять поручали их уполномоченным государя. Он имел необыкновенное пристрастие к беседам с божьими людьми, с дервишами, учеными и поэтами и был счастлив, общаясь с ними. Он и сам, по природе своей, был настроен поэтически, и стихотворения его, как чистая свежая вода, приятны совершенным людям ¹⁶⁷. Особенно он любил общаться с величайшим, ученейшим из ученых, с уникой эпохи и единственным в свое время Мауланой Юсуф-и Карабаги ¹⁶⁸. Он был очень расположен к поэту Маулана Тураби, который был из числа красивейших людей своей эпохи и наиболее красноречивых людей века ¹⁶⁹.

Точно так же и поэт Нахли ¹⁷⁰ был из числа близких лиц к Имам-кули-хану. За панегирик, который этот поэт составил в честь хана, последний приказал его положить на весы и определить его вес в золоте. В этом панегирике есть (между прочим) такой стих:

Ой ты, чья рука создала гору щедрости*
(И), подобно солнцу, рассыпала на черную землю (блестящее) золото!

Имам-кулн-хан имел необыкновенную любовь и влечение к розовощеким и луноликим юношам. Особенно он отмечал одного, которого звал Абдулваси' курчи ¹⁷¹. В большинство ночей, по обычаю султана Махмуда Газневидского ¹⁷², хан менял свое платье на простое и в сопровождении Надир-диван-беги ¹⁷³ и (упомянутого фаворита) Абдулваси' курчи ходил [84] по базарам и кварталам с целью узнать (действительное) положение простого народа и бедняков. Эти поступки хана получили в народе широкую огласку.

В то время (в Бухаре) появился необыкновенно красивый и изящный юноша, в которого безумно влюбился один из студентов. Видя его плач, волнение и стоны (по предмету своей страсти), соперники этого студента решили сыграть с ним злую шутку. Они научили красавца сказать своему обожателю следующее: “Скоро будет праздник и мне необходимо к нему иметь красивое платье; если ты так любишь меня, то подари мне такой халат, который вполне бы соответствовал празднику, в противном случае все твои проявления любви ко мне ложны”. Под этим предлогом красавец хотел освободиться от своего поклонника, любовь которого должна была исчезнуть в связи с невыполнением поставленного ему условия. Но этот несчастный согласился достать своему кумиру платье и, вернувшись домой, впал в раздумье: “Если я отправлюсь куда-нибудь в другое место доставать халат, то я лишусь возможности видеть красоту своего обожаемого, а у меня нет сил перенести с ним разлуку, и здесь ничего с этим не выйдет”. Этот влюбленный молодой ученый имел у себя двух вполне верных ему учеников, которым он и доверил свою тайну. Он стал с ними советоваться, что ему делать. Они ему сказали: “Пойдем сегодня ночью в квартал индийцев и там залезем к их старшине, потому что слышно, что у него есть сундучок с драгоценными камнями, доставшийся ему по наследству от отца. Мы его заберем согласно стиху: “Если воруешь, то воруй, по крайней мере, жемчуг”.

В вечерний намаз, когда индус планеты Сатурн, спрятав драгоценности Плеяд в изумрудный сундучок неба, ставил (его) на верхнюю полку (небес), а вор предрассветной зари, забрав его, положил себе подмышку, — тот волнующийся влюбленный вместе с двумя своими учениками отправился в квартал индийцев. Дойдя до подножия стены двора своей жертвы, они, став на плечо одного из соучастников, перелезли через стену, а оттуда по крыше проникли в дом и подошли к той комнате, где были драгоценности. Они отодвинули засов и тихо-тихо вошли внутрь и, захватив сундучок и вознеся богу бесконечные хвалы, вышли наружу и опять через крышку и стену спустились на улицу. Вдруг индийцы услышали шум их (быстро удаляющихся) шагов (и бросились на улицу); улица же была узкая и длинная. Индийцы погнались за [85] ворами. Случайно в это время миршаб ¹⁷⁴ с несколькими караульными совершал обход улиц с целью захвата воров и нарушителей общественного порядка. И когда он услышал крики индийцев: “держи, держи!”, — раздававшиеся по улице, то быстро бросился туда наперерез убегавшим трем друзьям и задержал их. Поднесли фонарь, чтобы рассмотреть, кто это такие, но тот горестный ученый, быстро схватив камень, бросил его в фонарь, так что тот разбился и потух.

“Великолепно, Надир-диван-беги! Ты (достойный) ученик ученого!” — воскликнул один из задержанных.

“О повелитель мира, это не я сделал, а Абдулваси' курчи”, — ответил другой.

Миршаб, услышав эти слова, (с ужасом) произнес: “Аллах! Какое преступление я совершил: ведь это хан, диван-беги и курчи!” И, приказав патрулю отпустить задержанных, отошел в сторону. А эти три человека, освободившись, подобру-поздорову ушли с сундучком драгоценностей. На следующий день все индийцы с черными войлоками на шее и с разорванными воротниками явились во дворец Имам-кули-хана. Доложив хану все происшедшее в истекшую ночь, они просили его оказать правосудие. “Мы, рабы, — говорили индийцы, — уже догнали трех воров и готовы были схватить их, как впереди, на улице, показался миршаб. Погасив (свой) фонарь, он способствовал тому, что воры убежали”. Хан, обратившись к (присутствовавшему при этом) миршабу, спросил:

— Почему ты так сделал?

Миршаб ничего не ответил. Имам-кули дважды с укоризной сказал ему:

— Говори же!

Тогда миршаб ответил:

— Я могу ответить только наедине.

Хан, потребовав его к себе в комнату, сказал:

— Ну, теперь говори!

— Владыка мира, — ответил миршаб, — от меня по неведению произошло (для вас) беспокойство и огорчение. Я надеюсь, что вы, государь, по своей милости не поставите мне в вину происшедшее!

Весьма удивленный (таким заявлением) хан спросил:

- Ты расскажи мне все толком! [86]

И миршаб доложил следующее.

— Когда я дошел (с дозором) до индийского квартала и с фонарем побежал (на крики индийцев), брошенный камень попал в фонарь (и погасил его), а вы сказали: “Превосходно сделал ты, диван-беги!” Диван-беги ответил: “Это не я, а Абдулваси' курчи”. Когда я услышал эти слова, (то) понял, что ваше величество вместе с теми двумя вышли (на обычную ночную) разведку. Поэтому я по необходимости вернулся обратно. Я чрезвычайно огорчен допущенной мною грубостью (по отношению к вашему величеству)!”.

Хан сказал: “Это происшествие во всяком случае должно иметь определенное происхождение”. И приказал кликнуть клич: “Кто бы ни поступил так, пусть явится к нам и не думает, что мы накажем его за преступление, (напротив) мы окажем ему милость в исполнении того, чего он хочет!” Джарчи ¹⁷⁵ кликнули этот клич по улицам и базарам. Тот сжигаемый (любовью) горестный ученый, что украл (драгоценности) и предоставил на грабеж и расхищение своему возлюбленному драгоценности своего сердца и души, услышав этот клич, сказал себе: “Эти дорогие камни прошли через глаза горожан и продать их на нашем базаре не удастся. Если же я отправлюсь в другое место для этой цели, то это явится причиной моей разлуки с любимым. Слышал я, что Имам-кули-хан — государь, вкусивший всякого рода любовные утехи и знающий любовь; лучше пойду-ка я к нему, покажу ему этот сундучок и объясню ему свою любовь. И он отправился во дворец. Там, став в положение просителя и вынув сундучок (с драгоценностями) из-за пазухи, он изложил хану от начала до конца всю свою любовь к тому (красивому) юноше и то, чему научили последнего его соперники. Хан сжалился над его положением, подарил ему царский халат, а также полный праздничный костюм для юноши. Потребовав последнего к себе, он поручил его ученому на правах ученика и назначил обоим определенное жалование и рационы.

/40б/ ПОХОД ИМАМ-КУЛИ-ХАНА ПРОТИВ КАЗАХОВ И КАЛМЫКОВ И ПРИХОД ЕГО В АШПАРУ И КАРА-ТАУ

Так как племена казахов и калмыков в минувшее время привыкли к непокорности, то (и теперь), как и прежде, они сразу (всем скопом) напали на окраинные районы охраняемого государства (Мавераннахра, [87] вследствие этого) из недр строгости и расправы последовал приказ владыки мира, (Имам-кули-хана), чтобы все победоносные войска собрались подле высочайшего стремени. В 1021 (1612 — 1613) году (его величество), подняв превыше апогея (свой) могущественный царский штандарт, выступил в поход. И от границ Туркестана до крайних пределов Ашпары ¹⁷⁶ и Кара-Тау, избив врагов, казахов, каракалпаков и калмыков, и изранив, он их жестоко проучил. Он приложил чрезвычайные усилия к тому, чтобы от этих проклятых безбожников не осталось и следов. Уцелевшие от избиения бежали в (такие) горы и леса, куда до того не доходила человеческая нога. (Хан) вернулся с полной победой и одолением (над врагами) и вступил в (свою) резиденцию. После сего он отправил своего сына Искандер-хана управлять Ташкентом, но этот царевич не угодил (ташкентскому) населению. Эти отвратительные безбожники убили царевича. Когда эта ужасная весть дошла до слуха хана, он испустил тяжелый сердечный вздох и жар его ярости воспылал (сильным) огнем. Он написал об этом происшествии своему брату Надир-Мухаммед-хану, .а сам, взяв многочисленное войско, направился в Ташкент. Надир-Мухаммед-хан же, взяв войска Балха и Бадахшана, поспешил на помощь к брату. Они соединились вместе и в течение месяца осаждали Ташкент. Имам-кули-хан произнес такую клятву: “(Клянусь, что) по взятии города я произведу такое избиение населения, что, пока кровь врагов не дойдет до моего стремени, я не прекращу их истребления!” В конце концов (его) герои, покорители врагов, берущие крепости, и испытанные в битвах неустрашимые витязи, получили приказание, как перстнем, припечатать крепость (Ташкента). Они, со всех сторон установив на валах тараны, применили (такую жестокую блокаду), что, даже завидев муравья, который полз внутрь крепости, пригвождали его стрелой, вызывающей кипение и растапливающей врагов, и копьем, несущим смерть. При таком положении население (города) оказалось в крайне тяжелом состоянии. Однажды на утренней заре осаждающие подожгли (одни из городских) ворот и те сгорели. Войска вошли через них в город и приложили (усилия) мечей к истреблению (всех) от старого до малого.

Получилось такое беззаконие, которого (само) время не помнило. (Вот) этот стих характеризует подобное положение: [88]

Стих:

Больше всех изумится смерть,*
Прежде чем изумление коснется кого-либо.

В тот день до полуденной молитвы базар смерти был весьма оживлен и столетний старец шел по одной цене с однолетним младенцем. Число убитых превосходило границы всего воображаемого и представляемого. Начальники войск, сжалившись над бедным и неповинным населением, обратились с просьбой (прекратить кровопролитие). Тогда государь, по ярости подобный Марсу, ответил: “Я поклялся, что пока кровь ташкентцев не дойдет до моего стремени, я не прекращу убийство”. Тогда эмиры обратились к законоведам; последние составили такой ривайат ¹⁷⁷: пусть его величество спустит своего коня в водоем, где бы вода доходила до его стремени; затем пусть смешают с водой кровь убитых и тогда последняя дойдет до победоносного стремени”. Содержание этого ривайата доложили хану и тот так и поступил. И огонь царского гнева успокоили водой милосердия.

Возвращаясь отсюда, хан направился в Бухару ¹⁷⁸. (Оттуда) он послал к Джехангир-падишаху, сыну Акбар-падишаха, владетелю Индии ¹⁷⁹, посла с дорогими подарками и подношениями, с выражением любви (и расположения). (Джехангир-) падишах, с почетом приняв ханского посла, оказал ему полное внимание и ласку и (между прочим) спросил о возлюбленных Имам-кули-хана. Посол ответил: “Наш хан свободен от привязанности к этому миру и никогда его мысль не занята чем-либо мирским”. Джехангир улыбнулся и заметил: “Где же ваш хан видел мир, что уже больше не имеет к нему склонности?” Когда посол вернулся и доложил хану этот разговор, тот государь сохранил в своем сердце эти слова (Джехангира).

О ПРИБЫТИИ ХАКИМА ХАЗИКА, ПОСЛА ДЖЕХАНГИР-ПАДИШАХА, ИЗ ВЕЛИКОЙ ИНДИИ К ОТЦУ ПОБЕД ИМАМ-КУЛИ БАХАДУР-ХАНУ

Спустя некоторое время Джехангир-падишах прислал Имам-кули-хану в качестве посла хакима Хазика; последний был известен, как человек ученый, ума острого и проницательного ¹⁸⁰. (Нижеследующие) четверостишие и двустишие являются продуктами перлов его талантливости. [89]

Четверостишие:

Часов, что жалобно звучат, когда придет их время,*
Познал ли ты (глубокий) плача смысл?
Они рыдают, что уменьшилась жизнь твоя*
И посмотрел чтоб ты на наполненье меры жизни ¹⁸¹.

Двустишие:

Я скрылся в слове словно аромат в лепестках розы.*
Кто хочет иметь удовольствие видеть меня, увидит в слове меня.

(Джехангир) прислал (с послом) разного рода драгоценности: отделанные золотом и украшенные дорогими камнями вещи и всякого (рода) подарки и преподношения, (среди которых выделялся) особенно шатер, покрытый сукурлатом ¹⁸², вышитым золотом и драгоценными камнями, и рыбий зуб, украшенный яхонтами и алмазами, вместе с (богато) тканными золотом платьями. Видевшие (эти подарки) говорили, что, по их суждению и оценке, их стоимость равнялась одногодичному ха-раджу ¹⁸³ со (всех) областей Индии.

В течение шести месяцев посол не был принят ханом; естественно, он стал выражать неудовольствие и обратился к эмирам.

Надир диван-беги тагай ¹⁸⁴ доложил (хану), что вот уже шесть месяцев, как прибыл индийский посол и желает облобызать (царственный) порог. Ответ (Имам-кули-хана) последовал такой: “Если мы его примем, то нам нужно принять и подарки его государя; мы же не стремились к тому, чтобы испытать его милости. Пусть будет (это) вне правил (приличия), но лучше нам его не видеть и быть свободным (даже) от мысли об этом”.

Диван-беги вторично доложил, что подобного прецедента не было в прошлом, что пусть посол (хотя бы) один раз был пожалован высочайшей аудиенцией, чтобы соблюсти ему правила посольства. Хан (тогда) приказал: “когда мы выедем на охоту, он среди пути может удостоиться августейшего лицезрения”. Когда посол услышал про эти слова (хана), он стал дожидаться этого случая, пока в один из дней тот щедрый государь не выступил со всею пышностью на охоту. В этот день хаким Хазик среди дороги, (по которой должен был следовать хан), поставил вышеупомянутый шатер и в нем, на виду, разложил всякого рода вещи и драгоценные камни, что привез с собой; сделал он это так искусно, что [90] видевшие все это изумились. Вдруг показалось ханское сияние и хан, намеренно не смотря в ту сторону, (где был посол с подарками), отвернулся в другую сторону , разговаривая с одним (из своих) эмиров. Тогда посол закричал громким голосом: “О средоточие (взоров) обитателей мира!”. Хан, едва поведя уголком глаз в его сторону, сказал Рахиму парваначи: “Это (все) тебе дарю”. Тот немедленно вступил во владение всеми венцами. Пораженный посол прикусил палец удивления зубами размышления. Захватив одну особенно дорогую шахскую шашку, он спрятал ее. На другой день по просьбе эмиров хан потребовал посла на поклон. Посол, держа эту шашку, отправился во дворец. Когда он удостоился приблизиться к августейшему порогу, то после вручения письма (Джехангира) и соблюдения этикета посольства, сказал: “После в бозе почившего государя Акбар-падишаха остались две особенных шашки. Одну из них взял себе государь (Джехангир-падишах), а другую он посылает на память своему брату (Имам-кули-хану) со словами: “Пусть у нас будет сыновняя связь с покойным государем”. Когда посол таким образом доложил хану, последний, взяв шашку, опоясал ее на себя ¹⁸⁵ и хотел было вынуть клинок из ножен, но он очень туго поддавался этому и был с трудом извлечен оттуда. (Надобно заметить), что перед этим (в Бухаре) было получено известие, что Джехангир-падишах намеревается захватить Бадахшан. Имам-кули-хан, намекая на это, сказал послу: “Что-то ваши мечи не вынимаются из ножен!” Посол на это ответил: “Государь, эта шашка есть (выражение) мира, потому она такова, если бы это была шашка войны, то, (поверьте), она во всяком случае (сразу бы) была вытащена из ножен”. После этого между ханом и послом завязалась беседа. (В результате) ее посол был допущен на многие специальные ханские собрания и за свои приятные речи весьма полюбился хану. Однажды (придворные поэты), Маулана Тураби и Нахли-поэт, продекламировали (перед ханом) свои стихи. Хан спросил хакима (Хазика): “Какой лучше из этих двух красноречивых, остроумных и очаровательных поэтов?” — и тот ответил: “Государь, пальма вырастает из земли” ¹⁶⁸. С того времени первенство осталось за Тураби.

Доверие хана к послу со дня на день все больше увеличивалось. Наконец посол получил разрешение возвратиться (в Индию). На следующий год получилось известие о, смерти Джехангира. Шах-Джехан, его сын, утвердился на престоле государства. Вознамерившись покорить [91] области Балха и Бадахшана, он сам прибыл в Кабул. Надир-Мухаммед-хан, услышав эту весть, послал об этом донесение своему брату. Имам-кули-хан без свиты и войска направился в Балх. Когда он, переправившись через реку (Аму-Дарью), остановился в Ханабаде, ¹⁸⁷ в Балх дошло сведение, что “убежище халифского достоинства” прибыл сюда. (Тогда) Надир-Мухаммед-хан со своими двенадцатью сыновьями и родственниками выступил навстречу (брату).

Догнав среди пути (направлявшегося в Балх) Имам-кули-хана, он (слез с коня) и пошел наравне с царевичами (подле коня своего брата). На протяжении половины фарсанга (по пути шествия хана) настлали разного рода дорогие разноцветные ткани, вроде парчи, кимхаба, таса, диба, бархата и хара ¹⁸⁸, при взгляде на которые помрачался разум ¹⁸⁹. Сколько Имам-кули-хан говорил своему брату: “Вы — сейид и уважаемый человек, грешно мне видеть вас идущего пешком ¹⁹⁰, сядьте поэтому на коня!” — Надир-Мухаммед-хан старался еще больше увеличить свое почтение и уважение (к брату). Из султанов, которые в тот день встречали наравне с другими (хана), были: Надир-Мухаммед-хан, Абдулазиз-султан, Хосров-султан, Бахрам-султан, Субхан-кули-султан, Кутлук-Мухаммед-султан, Абдуррахман-султан, Касим-Мухаммед-султан и Алла-кули-султан, сыновья Надир-Мухаммед-хана. Из родственников его (были) : Мухаммед-Яр-султан, Баки-султан, Суфи-султан и Турсун-Мухаммед-султан. Из эмиров были: Яланггуш-бий аталык ¹⁹¹, Ураз-бий, Абдуррахман диван-беги, Саки парваначи и Мансур Хаджи дадха ¹⁹². (Были также) все великие, благородные, знатные, ученые, высшие военные чины и прочие из узбеков и таджиков разных классов; всего, приблизительно, в тот день принимало участие (во встрече) до ста тысяч человек. Все одинаково шли пешком, кроме Имам-кули-хана (бывшего на коне). Когда (хан достиг Балха) и остановился во дворце, Надир-Мухаммед-хан, соблюдая обычаи предков, заставил пропустить (перед ханом) девятками (предназначенные для него) разного рода (подарки) ¹⁹³: соколов, верблюдов и т. п. В числе всего подведя восемь человек рабов, научил есаулов ¹⁹⁴ сказать хану по-узбекски: “Вот восемь рабов, а с Надир-Мухаммедом — девять”.

В течение целого месяца, шли празднества (в честь хана); всем войскам и махрамам дворца были розданы халаты и разные подарки. После того послали к Шах-Джехану в качестве посла Мансур-хаджи [92] дадху. Смысл этого посольства был тот, (чтобы передать Шах-Джехану следующее): “Издревле между нашими и вашими отцами и дедами установились, добрососедские и мирные отношения и ни с той, ни с другой стороны (до сих пор) не было проявлено никакого вреда и беспокойства. Если же вы, считая прежние обязательства как бы несуществующими, заменили бы добрые отношения враждебными, то мы, два брата, выступим (вам) навстречу и посмотрим, чье желание исполнит Удовлетворяющий желания. Послу же сказали: “Если Шах-Джехан вернется (из Кабула) обратно, то ты, сопроводив его на три остановки, возвращайся назад, в противном же случае немедленно посылай (к нам) нарочного”.

Совершив путь, посол (прибыл в Кабул и) был принят шахом, которому вручил письмо и сообщил о цели своего посольства. Шах-Джехан, раскаявшись в своем намерении, объяснил (свое выступление из Индостана) предлогом посетить Кабул. Он сказал: “Мы пришли посмотреть свои владения и если это обстоятельство нарушало спокойствие братьев, то мы ведь отправимся (обратно) в свою столицу”. И приказал, чтобы в тот же день все его силы со всем снаряжением выступили обратно в Индостан. Посол сопровождал (Шах-Джехана) на три станции и затем, получив разрешение вернуться, прибыл к ханам, которым доложил об извинениях (шаха).

Когда Имам-кули-хан успокоился в этом отношении, то вернулся в Бухару. И пока его ноги были в стременах государства, ни в какой стороне охраняемых им владений, ни в Балхе, ни в Бухаре, не было ни бунтов, ни беспорядков. Известно, что за последнее время мир дважды украсил себя, как новобрачный: один раз за время покойного, прощенного государя Султан Хосейн-мирзы, в Хорасане, а второй раз в эпоху Имам-кули-хана и Надир-Мухаммед-хана в областях Бухары и Балха. За время правления этих высокославных государей (здесь), кроме удовольствий, веселья, музыки и разных ласк, (ничего) другого не было ¹⁹⁵.

Впоследствии у Имам-кули-хана приключилась болезнь глаз. Обратились за помощью к врачам, но сколько они ни лечили, болезнь прогрессировала и в конце концов хан ослеп. В государстве возникли волнения и нестроения. Тот государь потребовал своего брата (из Балха) и передал ему престол и корону. В пятничный день оба они отправились в [93] (соборную) мечеть, где собрались все сановники и знатные лица государства. Когда хатиб после восхваления Аллаха, прославления и возвеличения пророка и праведных халифов ¹⁹⁶ дошел до похвалы царствующему государю и (только что) хотел упомянуть Имам-кули-хана, как последний приказал: “На имя брата моего, хана”. И (едва) хатиб провозгласил: “Абу-л-гази сейид Надир-Мухаммед бахадур-хана”, — как сpaзy (среди присутствующих) поднялось сильное смятение и крики; все (как один) зарыдали. В конце концов стараниями Имам-кули-хана престол царского достоинства украсился счастливым бытием Надир-Мухаммед-хана.

ОТЪЕЗД ИМАМ-КУЛИ-ХАНА (НА ПОКЛОНЕНИЕ) ВЕЛИКОЙ КА'БЕ И ВОСШЕСТВИЕ НА ПРЕСТОЛ МАВЕРАННАХРА СЕЙИДА НАДИР-МУХАММЕД-ХАНА

Что касается Имам-кули-хана, то он, отказавшись от власти и богатства, решил отправиться совершить хождение вокруг великой Ка'бы ¹⁹⁷, а равно в светоносную Медину пророческого святейшества, — да почиют над ним благословения и приветствия! Сподобившись счастья совершить хаджж ¹⁹⁸, (Имам-кули-хан) остаток своей жизни проводил у того (священного), охраняемого ангелами порога, пока его ухо послушания не услышало голос: вернись к господу твоему, будучи удовлетворенной, угодной ¹⁹⁹ и он отправился в пиршествующий чертог (по слову Корана): Аллах призывает в жилище мира ²⁰⁰.

Одним из памятников (его пребывания) в священной Медине является большой сад, подобный райскому цветнику, восхитительный и, как сад Эдема, успокаивающий дух. В один из дней, когда массы паломников удостоились счастья совершить хаджж к (горе) Арафат ²⁰¹, тогда прочли над гробом Имам-кули-хана молитву и похоронили его на кладбище Баки (в Медине). Стих:

Да будет его могила полна света от лампады роз вечности!*
Время его жизни было шестьдесят два года.

Когда с божественной помощью Надир-Мухаммед-хан утвердился на подушке государства, он раскрыл руку щедрости и подарками и [94] ласковым обхождением сделал довольными как низшие классы, так и благородных. Все, что было собрано им наличными деньгами и натурой за время (своего) правления Балхом, с добавлением тех средств, что были приобретены (потом) в Мавераннахре, все он истратил на подарки и (проявления) щедрости. Говорят, что из всех государей дома Шейбанидов и Аштарханидов не было равного ему по богатству и имущественному положению. У него было под вьюками шестьсот катаров верблюдов ²⁰²; на его конюшне стояло восемь тысяч прекрасных лошадей, не считая тех, что ходили в табунах; число его одних лишь серых каракульских овец достигало восьмидесяти тысяч голов ²⁰³, помимо разного другого скота. Известно также, что в (кладовых) его дворца имелось четыреста сундуков, наполненных франкским оранжевым бархатом. По этому имуществу можно судить и о другом его богатстве. Из его построек воздвигнутое им в Балхе медресе таково, что с его изразцовым куполом столь совершенной красоты не может соперничать (даже) небесный свод.

Надир Мухаммед-хан пожелал сделать народ довольным собой путем задаривания его, и так как население привыкло к свободе и материальной обеспеченности при Имам-кули-хане, то, оно в течение двух с половиной лет терпело его. А затем (был составлен заговор и) [под предлогом, что племя казаков покорило население районов Ходжента, (заговорщики) выдвинули старшего сына Надир-Мухаммед-хана, Абдулазиз-султана, (в качестве начальника над войсками, имеющими действовать против казаков). Предназначив на роль бунтовщика Баки-бий юза, заговорщики нашли одного из казахских принцев и послали его с Баки-бием в Ходжент, туда же тайно отправилась и большая их часть. Баки-бий юз, войдя в Ходжент, громко забил в большой барабан противодействия (правительству). Подошедшего Абдулазиз-султана впустили в город, убили того несчастного казахского принца и провозгласили ханом Абдулазиза] ²⁰⁴. Этот же царевич, принимая во внимание права отца по отношению к сыну, не соглашался (стать ханом). (Когда же) стало (ему) известно, что если он не послушается слов этого народа (т. е. заговорщиков), то ему угрожает гибель, тогда он по необходимости предоставил в их руки поводья своей воли.

В это время Надир-Мухаммед-хан был на территории Карши, которая является одной из приятнейших областей Мавераннахра, и, там [95] однажды в полночь получил известие о происшедшем. Поняв, что дело его проиграно и он ничего не может сделать, Надир-Мухаммед-хан тотчас же, ни мало не медля, направился в Балх. Быстро переправившись чepeз реку (Аму-Дарью), он (вскоре) вступил в Купол ислама (т. е. Балх). Население Балха больше прежнего вложило шеи покорности в ярмо повиновения ему, хан послал своих сыновей (в разные) области для управления и охранения их: Хосров-султана в область Гури, Бахрам-султана — в Куляб ²⁰⁵, Субхан-кули-султана — в Сал-у чехар-ек ²⁰⁶, Кутлук-султана — в Кундуз, Касим-султана, сына Хосров-султана — в Мейменэ и Андхуд ²⁰⁷, управление же другими областями поручил эмирам.

ВОСШЕСТВИЕ НА ПРЕСТОЛ МАВЕРАННАХРА ОТМЕЧЕННОГО ДОБРОДЕТЕЛЯМИ СЕЙИДА АБДУЛАЗИЗ БАХАДУР-ХАНА

Достойные доверия рассказчики известий так говорят, что когда Надир-Мухаммед-хан отправился в Балх, то Абдулазиз-хан, подняв превыше купола неба и вершин солнца и луны (свое) стирающее небеса знамя, направился (из Ходжента) в Бухару и (там) в 1057 (1647 — 1648) году воссел на победоносный царский трон. Он послал своему отцу доклад (о происшедшем) с просьбой простить его преступления. “То, что случилось” — (писал он), — “произошло помимо моей воли. И в этой, и в будущей жизни мне одинаково стыдно его величества, моего великого отца. Я надеюсь, что пыль моих проступков будет смыта чистой водой прощения”. Написав в этом роде (еще) несколько извинений, (Абдулазиз-хан) просил (послать к нему) его брата, Кутлук-султана. “Выслушав (лично) мои заявления о покорности, пусть он отправится (к вам) и доложит (об этом)”. (Надир-Мухаммед-хан), приняв извинения своего сына, послал (к нему) Кутлук-султана. Так как колючка оскорбления от Надир-Мухаммед-хана (глубоко) вонзилась в ногу сердца бухарцев, то они заявили (Абдулазиз-хану), что будет более соответствующим, если он назначит управлять всем Бадахшаном (Кутлук-) султана и пошлет его туда. (И поскольку этим самым) Кутлук-султан нарушает повиновение (своему) отцу, то Абдулазиз-хан пусть ему поклянется, что после этого он своей августейшей личностью гарантирует ему братское расположение и благополучие. В конце концов так и было поступлено, и [96] Кутлук-султан, также уклонившись от дороги повиновения (своему) отцу, сделал (своим) столичным городом Кундуз ²⁰⁸.

Надир-Мухаммед-хан, (узнав об этом), пришел в ярость. Утвердив за Субхан-кули-султаном титул хана ²⁰⁹, он послал его против Кутлук-султана. Когда победоносное войско подошло к Кундузу, то поскольку у Кутлук-султана еще не были готовы средства (поддерживающие его) величие и могущество, то он оказался осажденным в крепости. Сделав вылазку, он храбро вступил в бой. А так как вечное предопределение начертало свой приговор о его небытии, то войско Субхан-кули-хана, овладев крепостью, мечом жестокости отделило голову этого царевича от его тела.

Когда Надир-Мухаммед-хан узнал об этом, он испустил вздох сердечного раскаяния и сказал: “Я послал его (Субхан-кули-султана) с целью наказания Кутлук-Мухаммеда, а не для того, чтобы он проявил к собственному брату такую безжалостность”. Субхан-кули-хан стал озабочен этим обстоятельством и написал своему племяннику, Касим-султану: “Завеса этого поступка препятствует мне увидеться с отцом и потому я решил отправиться служить к Абдулазиз-хану; сопутствуй и ты мне в этой поездке к нему, так как (я надеюсь, что) дела будут сообразны (с моими) целями, ибо отец уже стар и государство от него отвернулось”. Касим-султан (по получении этого письма) приготовился (к поездке) и оба они, вместе переправившись через реку (Аму-Дарью), прибыли к Абдулазиз-хану.

Этот высокодостойный государь сделал племянника (своим) зятем и оказал ему всяческие милости и ласки, а Субхан-кули-хана обрадовал обещанием сделать его своим наследником. Так как это намерение замедлилось, то Субхан-кули, не уведомив брата, направился в Балх. Перейдя через Джайхун, он остановился в Сар-и пуле, одном из поселений (касаба) Балх (ской области). Когда Абдулазиз-хан узнал об этом, то послал к Субхан-кули-хану восемнадцать известных эмиров с несколькими тысячами вооруженных людей, чтобы они задержали его.

Названные эмиры с отрядом подошли к Сар-и пулу; (в это время) один из благожелателей Субхан-кули-хана, находившийся в числе высланных против него, тайно послал к нему извещение: “Эти люди пришли схватить вас. Берегитесь и не будьте беспечны!”. Субхан-кули понял, что он не имеет возможности вступить в бой со столь сильным противником, немыслимо (для него) также и отсидеться в крепости, (так [97] как) в то время у Субхан-кули-хана не было при себе и двухсот человек. В тот же день он устроил совещание (со своими людьми) и на нем было решено пригласить (эмиров) в гости. Получилось распоряжение, чтобы эмиры пожаловали на угощение и показали имевшееся у них (ханское) письмо и свои полномочия. Те восемнадцать уважаемых эмиров, из коих каждый был начальником племени, повелевавшим многочисленным храбрым войском, спокойно отправились (на приглашение). После официального представления письма и своих полномочий Суюнч-бий диван-беги утарчи ²¹⁰, бывший старшим из эмиров, встал и сказал (Субхан-кули-хану): “Его величество по чувству симпатии (к вам) сказал несколько слов по секрету, чтобы сообщить их вам на ухо”. Произнося это, он направился к хану; (в это время) один из молодых людей столь сильно ударил его в бок ножом, что последний вышел наружу из другого бока. И тогда каждый (из окружавших Субхан-кули-хана лиц) бросился на намеченную им жертву и скоро ударами ножей и шашек все эмиры отправились по пути небытия. Когда (их) войско узнало, что предводители перебиты, то согласно стиху: “Тело без головы ничтожнее дорожной пыли”, оно все рассеялось. И столько денег и имущества попало в руки тех людей, что все они стали богатыми.

ОТПРАВЛЕНИЕ ПИСЬМА НАДИР-МУХАММЕД-ХАНОМ К ШАХ-ДЖЕХАНУ, ГОСУДАРЮ ИНДИИ, С ПРОСЬБОЙ О ПОМОЩИ.

ОБМАН (НАДИР-МУХАММЕДА) ШАХ-ДЖЕХАНОМ И ПОКОРЕНИЕ ИМ ОБЛАСТИ БАЛХА

Когда Надир-Мухаммед-хан увидел неповиновение детей и (то, что) узбекский народ (проявил в отношении его) вероломство и неблагодарность, что, лишившись престола в Бухаре, он явился (как бы изгнанником) в Балхскую область, он отправил письмо к Шах-Джехану. Излагая в нем жалобы на своих детей и на свою армию, он просил (у Шах-Джехана) помощи. Тот, считая этот случай весьма благоприятным и тая в своем сердце старую злобу к Надир-Мухаммед-хану за его набег на Кабул и увод пленных, внешне (однако) выказал к нему расположение и дружбу. Он отправил своих сыновей: Ауренгзеба и Султан Мурад-бахша ²¹¹ с многочисленным войском (будто бы для помощи Надир-Мухаммед-хану). [98]

Царевичи, перевалив через горные перевалы, достигли до Гури. Хосров-султан ²¹² выехал к ним навстречу. Они его задержали и от правили в Индию. Отсюда царевичи пошли в район Балха. Один из бывших с ними монгольских эмиров тайно уведомил хана, что этот народ имеет намерение покорить (Балхскую) область и захватить самого хана и что их помощь — ложная. (Надир-Мухаммед-) хан, получив эти сведения, отправил все необходимое для приема гостей в сад “Баг-и Мурад”, который находится за воротами Ходжи Султан-Ахмеда, а сам, под предлогом встречи (индийских царевичей), расположился в том саду. Ночью же, разрушив стены сада, он с отрядом самоотверженных людей и знаменитых войнолюбивых мужей вышел оттуда и направился на Шибирган и Андхуд. Войско чагатайское последовало за ханом. На полпути произошло ожесточенное сражение. В это время Касим-султан, внук хана, был (правителем) в Мейменэ; он поспешил на помощь своему великому деду и своим приходом оказал ему поддержку. Одержав победу над врагами, Надир-Мухаммед-хан направился по дороге на Ирак ²¹³.

Когда шах Аббас ²¹⁴, правитель Ирака, услышал о прибытии хана, то во внимание к тому, что Надир-Мухаммед-хан был связан родством со святейшим имамом Али Муса Риза, — да будет им доволен Аллах! — выехал к нему навстречу за два фарсанга. Он распорядился, что бы никто не смел его узнавать и, переменив свои одежды, следовал в числе простого народа подле хана. Один из кызылбашских эмиров, не вытерпев, сказал хану: “Ты еще не знаешь шаха. Какое сегодня счастье, что шах Ирана, как раб идет наравне с другими (около тебя)!” Хан, услышав эти слова, слез с лошади и оба (шах и хан) заключили друг друга в объятия и выказали разного рода (взаимные) любезности.

/49б/ О СЕЙИДСКОМ ДОСТОИНСТВЕ ВЫСОКОСЛАВНОГО НАДИР-МУХАММЕД-ХАНА И О ПОДТВЕРЖДЕНИИ (РОДСТВА) ЕГО С ДОМОМ СВЯТЕЙШЕГО ИМАМА АЛИ МУСА РИЗЫ, — ДА БУДЕТ ИМ ДОВОЛЕН АЛЛАХ

В то время, когда счастливый государь-мученик, Абдул-му'мин-хан, отправившись (в поход) с целью вырвать (из обладания кызылбашей) области Хорасана, овладел путем военных действий Мешхедом и [99] соизволил произвести (в нем) общее избиение населения, тогда убежище сейидского достоинства и благородства, потомок семейства пророка и пастырь дома (имама) Ризы, Мирза Абу Талиб, (среди ужасов всеобщей резни) схватил поводья коня Дин-Мухаммед-хана и сказал: “Молодой царевич, я имею дочь-девственницу и отдаю ее тебе. Охрани честь моего дома и сбереги жизнь моих детей!” Дин-Мухаммед-хан заехал в его дом и спас его от притеснения людей, грабежа и убийства, а ту честную девушку сейидовской семьи взял за себя по правилам святого закона. Ее звали Шахр-бану-бегим. От нее и родился Надир-Мухаммед-хан. По этой причине благородство сейидского происхождения утвердилось за детьми упомянутого (Дин-Мухаммед-)хана. Вследствие этого и был оказан шахом Аббасом высокославному хану такой почет, который никогда, во все времена (существования) персидских шахов, не был оказан ни одному из государей Турана. Прочие знаки внимания были аналогичны этому.

Шах Аббас хотел послать войско кызылбашей с Надир-Мухаммед-ханом против его врагов, (но) хан не согласился на это: он опасался тех результатов, что сопровождали поход Вели-Мухаммед-хана (с кызылбашами на Мавераннахр) — оскорбление мусульман (Заречья) и (печальный) конец этого хана. В течение двух с половиной лет он переносил пребывание на чужбине.

Когда чагатайские войска ²¹⁵ убедились, что им ничего не грозит со стороны Надир-Мухаммед-хана, то (по овладении Балхом) захватили его казну и все имущество и (очень) удивились множеству денег и всяческих вещей и запасов: каким образом он собрал все эти суммы и запасы со столь небольшой области? ²¹⁶ Овладев всеми районами и провинциями, (дети Шах-Джехана) поставили (в них своих) правителей, а Бахрам-султана из Куляба отправили в Индию. На покорение этим народом (Балхской области) один из тогдашних ученых составив такую хронограмму: “захватили вороны (заган) Балх и слово “коршун” (зэгэн) стало датой (сего события) ²¹⁷. С самого начала (водворения индийцев) узбекский народ, чрезвычайно страшась их власти и могущества, со всеми семьями переправился через реку (Аму-Дарью) и ушел в Мавераннахр. [100]

/50б/ ПРИБЫТИЕ СЕЙИДА АБДУЛАЗИЗ-ХАНА С ВОЙСКАМИ ТУРАНА ДЛЯ ВОЙНЫ С ЦАРЕВИЧАМИ ИНДОСТАНА

Когда владычество индийцев (над областями Балха) достигло двух лет, высокостепенный государь Абдулазиз-хан, собрав войска Турана, перешел через (Аму-)Дарью и под вращающимся куполом (вселенной) громко забил в барабан войны, заиграл на флейтах битвы и повел в бой против того коварного народа (своих) героев, злобных львов, сокрушающих вражеские ряды, и храбрецов, (по лютости) подобных Марсу.

В течение четырех месяцев каждый день происходили битвы, разведки, убийства и стычки. Со всех сторон (узбеки) гнали перед собой, как овец, подобных волкам (индийских) гуламов ²¹⁸ и захватывали их, как добычу. Большинство из них продавали (на рынках) в Самарканде, Туркестане и Ташкенте. Чагатайские военачальники все были истреблены. В Балхе сделался такой голод и такая дороговизна, что стоимость одного ослиного вьюка пшеницы дошла до тысячи рупий. (К тому же) в ту зиму холода и стужа были таковы, что индийские гуламы, чтобы хоть немного согреться, сжигали тела в печах. Ни у кого не было силы высунуть голову за ворота. (При таком положении) та шайка вошла с докладом к Шах-Джехану о (своем) бедственном состоянии. Ответ получился такой: потребовать из Ирака Надир-Мухаммед-хана, передать ему власть, а (самим) вернуться (обратно). Индийцы послали к хану гонца. Хан вернулся и, остановившись в Андхуде, послал (оттуда) Касим-султана (в Балх), чтобы его предоставили ему. Индийцы, вручив область названному принцу, направились обратно в Индостан. Среди пути узбекские герои, нападая на них, рассеивали их, как соколы стаю ворон; отбивая их имущество, большинство убивали, меньшую часть захватывали в плен и влекли на продажу (в качестве рабов); так продолжалось до перевала Ходжа Зайд. Когда индийцы поднялись на вершину (этого) перевала, то (там их) застиг такой холод, что горы и снега казались как расщипанная шерсть. ²¹⁹

И весь тот народ, не находя (спасения от стужи), стал жечь, (чтобы согреться), палатки, древки копий, стрелы, луки, паланкины и (вообще) все то, что могло гореть. А так как божественная воля предопределила уничтожение этих людей, то холод еще больше увеличился и факел [101] жизни их всех погас от урагана божественного гнева. Пишущий эту историю, проезжая в Индостан в качестве дипломатического чиновника, собственными глазами видел всюду груды костей (погибших индийцев).

Короче говоря, Надир-Мухаммед-хан после ухода чагатайских войск прибыл в Балхскую область. Абдулазиз-хан направился в Мавераннахр. Вызвав к себе Касим-султана, он взял его с собой, а Субхан-кули-хана послал из Бухары в Балх. Тот, придя (к городу), так обложил его укрепления со всех сторон, точно запечатал перстнем. Он осаждал (Балх) в течение двух месяцев. (В результате всего) получилась крайняя степень разрушения (благо)состояния области.

Население Балха, перед тем испытавшее в продолжение двух с половиной лет тиранию чагатаев, теперь оказалось в еще более бедственном положении. В большую часть ночей военные выходили из крепости, виделись с Субхан-кули-ханом и радовались известию о (скором наступлении его) власти.

/51б/ О НАМЕРЕНИИ СЕЙИДА НАДИР-МУХАММЕД-ХАНА ОТПРАВИТЬСЯ К ВЕЛИКОЙ КА'БЕ, ВОСШЕСТВИИ НА ПРЕСТОЛ БАЛХА СЕЙИДА СУБХАН-КУЛИ-ХАНА И МУЧЕНИЧЕСКОЙ СМЕРТИ ВЫСОКОИМЕНИТОГО ЦАРЕВИЧА КАСИМ-МУХАММЕД-ХАНА

В год 1061 (1650 — 1651) все сейиды, судьи (казни), благородные люди и победоносное войско, открыв (городские) ворота, впустили (в Балх) высокоименитого (Субхан-кули-) хана. Надир-Мухаммед-хан, узнав об этом, укрепил ворота внутреннего города (и засел там). Но через три дня, приняв определенное решение, он сказал: “Я уже стар и немощен телом, поэтому до каких пор из-за меня рабы божьи будут мучиться? У меня (теперь) одно желание: повидать свое дитя и отправиться к месту своего стремления”.

Когда эти слова передали (Субхан-кули-) хану, он не пожелал увидеться с отцом. Отчаявшись и в этом, Надир-Мухаммед-хан умыл руки от власти и государства и направился по направлению великого средоточия вселенной и высокочтимого сада (т. е. в Мекку и Медину). Среди пути (туда) его настигла смерть, и в Семнане ²²⁰ он приложился [102] к дому божьего милосердия. В осуществлении благой цели (в совершении) великого хаджжа, этот государь, убежище веры, (во всяком случае) сподобился получить (известную) долю. Его благословенный труп отвезли в Медину пророка, — да будет ему мир! — и похоронили на кладбище Баки, рядом с Имам-кули-ханом. Стихи:

Горе и несчастье, что погибли те государи!*
Мечом смерти стала рассеченной кровоточащая печень (их) груди.

Когда горестная весть (о смерти Надир-Мухаммед-хана) дошла до высокодостойных ханов, то они объявили траур в Балхе и Бухаре, и в память своего в бозе почивающего великого отца роздали милостыню простому народу и беднякам. В это время, вследствие (происков) зловредных интриганов, появилась пыль досады на зеркалах мыслей обоих ханов и (между ними) произошла распря. На этом основании Абдулазиз-хан, утвердив в ханском звании Мухаммед-султана, послал его в Балхскую область. Тот, явившись туда с многочисленным войском, в течение сорока дней осаждал (Балх) и так разграбил и опустошил его окрестности и районы, что не осталось и следов населенных мест. Однако сколько ни старался (этот царевич) овладеть городом, это ему не удалось. В силу необходимости он снял осаду и ушел в Гисар ²²¹.

На следующий год он, предприняв тот же образ действий, прибыл в округ Хульм ²²². Эмиры, выступив с мирными предложениями, [сказали (Субхан-кули-хану): “Бухарское население всегда посылало петиции и извещения, что оно утвердит власть над Мавераннахром за Субхан-кули-ханом, и высокославный хан (Абдулазиз-хан) жалует вам престольный город Балх с тем условием, чтобы пыль недоразумения, поднявшаяся между нами обоими, улеглась и вражда сменилась бы дружбой ²²³”]. От обеих стран последовали посольства, которые выработали условия и договор мира. Когда вполне определился образ мирных отношений и спокойствия, балхцы, под видом извинения (перед Касим-султаном), послали к нему некоторое количество людей. Те, явившись к царевичу, усыпили его подозрения обманными речами и под предлогом того, что хотят передать нечто секретное, остались с ним наедине и убили его ²²⁴. У неба от горести наполнился кровью подол и звездная сфера проявила на щеке (своей) слезу сожаления. [103]

Стих:

Да, да, за каждой весной следует осень!

Известно, что в ряду аштарханидских принцев не было другого, подобного Касим-султану по уму, по способностям, по поэтическому дарованию, по умению письменно излагать мысли, по храбрости и мужеству, так что когда во дни (своего) правления областью Мейменэ и Андхуда он отправился в набег на Хорасан, то в течение двадцати дней овладел тридцатью одной тамошней крепостью и произвел всеобщее избиение еретиков. Диван его стихотворений состоит из десяти тысяч стихов, большинство их является подражанием Саибу Исфаханскому ²²⁵; каждое двустишие его имеет свой особый смысл. Это четверостишие есть следствие таланта раноугасшего покойного царевича.

Стихи:

Не будь товарищем Соловья и тем паче супругом Розы.*
Всюду, где загорелась свеча ее красоты, ты сделайся мотыльком, (порхающим вокруг нее) ²²⁶
В наше время не годится быть правдивым,*
(Потому) будь, как прекрасная роза, двух цветов и, как гребень, с сотней языков (т. е. зубцов).

О НАБЕГЕ НА МАВЕРАННАХР УРГЕНЧСКОГО АБУ-Л-ГАЗИ-ХАНА И ЕГО ВОЗВРАЩЕНИИ (ОБРАТНО)

В год 1076 (1665 — 1666) Абу-л-Гази-хан б. Асфендиар-хан б. Араб-хан, правитель Ургенча ²²⁷, придя с многочисленным войском произвел грабеж и разорение районов Мавераннахра, распылив и рассеяв все население.

Абдулазиз-хан поспешил уведомить об этом своего брата и тот высокостепенный хан послал к нему на помощь войска Балха и Бадахшана. И те свирепые львы из чащи храбрости, сойдясь с войском Турана, обратили его в бегство и Плеяды его разбросали наподобие звезд Большой Медведицы.

(Но) то дьявольское войско, опять собравшись, второй раз совершило набег, нанесло поражение (войску Мавераннахра) и вернулось обратно. И так до восемнадцати раз, совершив набеги (на Бухару, [104] хивинцы) довели бухарцев до крайней степени нужды и горя. Неожиданно (однако) стрела молитв несчастных попала в цель их принятия и предопределенная смерть, вцепившись в воротник жизни Абу-л-Газн-хана, переменила ему трон на гроб.

После него его сын Ануша ²²⁸, (еще) больше, чем отец, совершая путь жестокости, несколько раз производил набеги на бухарские области и до такой степени (смелые), что, захватив (даже) Джуйбар, местожительство ходжей, предал его грабежу и разорению. В то время Субхан-кули-хан, вследствие неприязни к своему брату, побуждал Ануша-хана (к таким, набегам). Абдулазиз-хан же в это время ушел в Кермине ²²⁹. Когда его известили об этом (т. е. о захвате предместий г. Бухары хивинцами), то он, как неустрашимый лев, направился к Бухаре и в полночь, подойдя к столичному городу, увидел, что ургенчцы (уже) вошли в город и заперли ворота. Абдулазиз-хан с сорока своими людьми, разбив ворота, вошел в город. Неприятель, бывший подле ворот, выхватив шашки, напал (на хана и бывших с ним людей); эти отважные в битвах (воины) тоже обнажили свои мечи и устремились в бой (с ургенчцами). Самоотверженные молодые люди, (бывшие при хане), проявили такое мужество, что от страха перед их мечами и копьями (сам) кровожадный Марс спрятался (где-то) в углу небесной сферы. Словом, убивая и раня, (Абдулазиз-хан) добрался до арка ²³⁰, куда его (сейчас же и) впустили. Хан отдал приказ, чтобы всякий, кто в силах метнуть камень, не упустил бы случая убить (хотя бы) одного ургенчца, И в ту ночь узбеки, таджики, земледельцы и базарные торговцы — все ополчились на уничтожение врагов и, заперев ворота, обрушились на тот народ. И с того момента, как пронизанная стрелой блестящей звезды лазурная крепость неба порозовела от крови вечерней зари, до времени, когда солнце вынуло из ножен горизонта (свой) позолоченный меч, продолжалось избиение (ургенчцев). Были нагромождены целые горы трупов. Избежавшие смерти с тысячью разных уловок спустились с крепостных стен и присоединились к своему хану, и, не имея сил сопротивляться, подобно тому, как бегут от льва пугливые ослы ²³¹, обратились в бегство по направлению Ургенча.

Когда это случилось и (стало ясно), что вражда к брату послужила причиной поражения государства и, кроме того, поскольку старость и телесная слабость подчинили его благословенную личность, [105] Абдулазиз-хан подумал: “Да не будет того, чтобы этот заблудшийся народ опять пришел с войной и чтобы мое государство перешло к чужому!” Решив отказаться от власти, он потребовал из Балха Субхан-кули-хана, чтобы передать ему корону и трон, а самому отправиться для совершения священного обхода Ка'бы высокочтимого (меккского) храма и (на поклонение) священной гробнице (пророка). Упомянутый хан, (выехав из Балха по вызову брата), остановился в Карши и (отсюда) сделал представление такого рода: “Пока его величество, убежище халифского достоинства, пребывает в столичном городе Бухаре, я не осмеливаюсь двинуться дальше. Лишь в том случае, когда высочайшая особа (его величества) направится к (поставленной ею) цели, я тогда пойду (в Бухару)”. Для доставления этого извещения Субхан-кули-хан отправил Имам-кули аталыка келечи и Тенгри-Берды парваначи аралата ²³².

Явившись к Абдулазиз-хану, послы передали ему письмо (брата) и то, что им было поручено сказать на словах. Знатные люди Бухары, принадлежавшие к военному сословию, и прочие, узнав об этом обстоятельстве, заявили (хану): “Хвала Аллаху, лучезарной особе (вашего величества) не приключилось никакой болезни и не постигли (вас) никакие бедствия. Имам-кули-хан, отправляясь на поклонение Ка'бе, был поражен слепотой, ехать же туда вашему величеству нет никаких оснований. Мы, рабы, пока живы, не выпустим из своих рук повод высочайшей власти. Если последует августейшее повеление выступить в военный поход против Субхан-кули-хана к Карши, то мы готовы с ним воевать”.

И все, будучи единодушны на таком решении, удержали хана от (исполнения) его намерения. На следующий день (Абдулазиз-хан), потребовав балхских эмиров, сказал им: “Если бы Субхан-кули-хан не имел в (своем) сердце вражды (ко мне), то почему бы ему не явиться ко мне? Он хочет насильственным образом взять у меня власть. Я не поеду (сначала), как он хочет, ко святым местам, а он потом вступит (в Бухару), посмотрю, что он может сделать?!” Все, наложив печать молчания на свои уста, не смели ничего возразить (на эти слова). Тогда Тенгри-берды парваначи сказал: “Помню я, раб, один рассказ про великих людей, но я опасаюсь утомить царственное внимание (вашего величества). Если мне будет позволено, то я его доложу”. “Говори!” — сказал хан. [106]

И (Тенгри-берды) доложил следующее: “Слышал я, что когда влечение к божеству вырвало поводья терпения из рук Султана Ибрагим-Эдхема ²³³, который был государем Балха, то он, бросив корону и престол, решил совершить паломничество к святейшей Ка'бе. Когда он (в пути) достиг одной из остановок, где обитал шейх Фаридуддин Аттар ²³⁴, то этот великий человек с почетом встретил султана и пригласил его в гости к себе в обитель. Обратившись к небу, которое есть средоточие (всех) молитв, Аттар сказал: “Боже. Ибрагим сегодня стал (моим) гостем, обращаюсь с надеждой к тебе, что ты ниспошлешь от трапезы потустороннего мира накрытый стол (для его угощения)!” И вдруг появился стол, полный разного рода кушаний, и опустился перед теми двумя возлюбленными (рабами истины). Они вместе покушали и вознесли хвалу господу; а затем, после прочтения первой суры Корана и величания Аллаха, стол исчез. На другой день шейх отправился посетить султана (Ибрагима), тому также пришла мысль угостить шейха. Устремив лицо надежды к чертогу господа миров, султан молил о ниспослании (угощения) от потусторонней трапезы. И по божественной милости столько появилось различных кушаний, разного рода фруктов, что при виде всего этого изумлялось око разума. Шейх Аттар (и султан) покушали от этого стола. И у Аттара закрались в сердце зависть и ревность, (он подумал): “Я и Ибрагим, оба мы совершаем тот же самый путь в поисках его (т. е. божества), но почему же по моей молитве появился лишь один стол с блюдами сокровенного мира, а по его просьбе — столько (всевозможных кушаний), что терялось всякое представление об их количестве?” И божественное откровение ответило эму: “Фаридуддин, ты пришел искать меня, оставив лишь одну парфюмерную лавку, а Ибрагим ради меня покинул корону и престол Балха. Сообразно достоинству каждого я его и одаряю”.

Стихи:

Помышления (твои) влекут тебя на купол величия,*
Ты ж эту кровлю не считай лучше лестницы (что ведет на кровлю).

О государь мира, султан Ибрагим обрел эту степень величия (как динение с высшей истиной), оставив государство (лишь) Балха, ваше же величество, покинув венец и престол областей (всего) Мавераннахра, направитесь по пути истины и той степени вдвойне достигнете!” Когда [107] хан выслушал этот рассказ, то растрогался, заплакал и сказал: “Так. это и есть, как ты говоришь!” Стихи:

Слышал я, что ты божественный муж,*
Ибо я видел в тысячу раз больше тебя.

И приказал, чтобы приготовили все необходимое для путешествия. В 1091 (1680 — 1681) году хан, продекламировав нижеследующие стихи, залился слезами.

Стихи:

Когда же будет, о боже, что я отправлюсь в Ясриб и Бэтха ²³⁵,*
Чтобы в Мекке остановиться и пожить в Медине,
Чтобы в глубине колодца Земземы ²³⁶ исторгнуть из сердца тихий стон*
И, проливая из очей кровавые слезы, превратить тот источник в море?!

И, подобрав рукой упования на Аллаха поводья намерения (совершить хаджж), он отправился в путь как душа и тело и как капля в море ²³⁷. Число людей, сопровождавших хана в караване, было более тридцати тысяч человек, все они удостоились счастья совершить хаджж; об их нуждах и потребностях в пути хан (всегда) был осведомлен ²³⁸. Как счастливы те, которые большую часть жизни проводят у власти, оказывая справедливость обиженным, а под конец жизни удостаиваются достижения таких степеней.

Похвальные качества того государя (т. е. Абдулазиз-хана) столь многочисленны, что не могут уместиться на поверхности листов (книги). Говоря кратко, он в меру возможности преуспевал в науках религиозного характера, лично изучал законоведение у величайшего ученого, вместилища (всех) превосходств и (высоких) качеств, ученейшего из ученых мира, у учителя (всех) последующих (законоведов), у Маулана Насируддин-и Бухари, — да будет над ним милость (Аллаха)! — и получил (от него) разрешение (давать) фетву ²³⁹. В суфизме он был учеником его святейшества, божественного полюса, чистоты потомков князя святых (т. е. Мухаммеда), Ходжи Абдулгаффар б. Ходжа Салих б. Ходжа-йи Калан-ходжа б. хазрат-и Махдум-и а'зам, — да освятит Аллах их гробницы! Раскаявшись в совершении всех запрещенных действий, он [108] соблюл (все) условия (нравственной) чистоты; в отношении преступников и конфузящихся (своих поступков) он выказывал такое милосердие, что был совершенно далек от мысли, что они совершали что-либо дурное. Говорят, что Абдулазиз-хан был настолько тучен, что в то время никого из людей, подобных ему (по толщине), не было: в одном его сапоге мог поместиться четырехлетний ребенок.

Один из бесстрашных поэтов (того времени) составил на толщину хана дерзкое двустишие следующего содержания ²⁴⁰.

Господь дал Абдулазиз-хану тучное тело,*
Голову вроде гудунга и задницу, подобную табангу. ²⁴¹

Доносчики не замедлили передать хану его смысл. Поэта потребовали во дворец, и тот несчастный, прощаясь с жизнью, знал наверняка, что стихи из оды его жизни будут приведены к молчанию полустишием меча расправы. Трепеща и дрожа (за свою жизнь,) он явился (во дворец).

Хан сказал: “Мулла, слышали мы, что ты про нас составил невежливое стихотворение. Наш совет тебе таков: то, что ты сказал про нас, ты после этого не будешь говорить ни про кого другого”. И приказал выдать ему десять тысяч динаров, почетный халат и (отвести) тысячу джерибов земли ²⁴², годной для земледелия. Когда поэт увидел такую к себе милость и эти пожалования, он сказал: “Если бы сегодня хан разорвал меня на тысячу частей и с корнем бы истребил все мое потомство, (мне это было бы легче перенести), чем испытать тот стыд, который пробудили во мне его милости. Он сконфузил меня на всю мою жизнь, и поистине та расправа была бы для меня более легкой!” После этого он покинул родную Бухару и уехал в Индостан, больше его никто не видел. За всякое остроумное выражение, которое кто-либо произносил, хан щедро оделял того человека разными подарками. Однажды он подарил цирюльнику рыбий зуб, чтобы тот им полюбовался. Цирюльник воспользовавшись этим случаем, доложил, что уполномоченные по дворцовым расходам не платят ему жалованья; один из приближенных хана заметил: “Не горюй, мастер,

Стих:

Тот кто дает зуб, даст и хлеб”. [109]

И в тот же день хан три раза наполнил рот произнесшего жемчугом. Письма и грамоты, которые (Абдулазиз-хан) посылал правителям (разных) стран, не нравились ему в той редакции, в которой их составляли (его) секретари, и (потому) он сам стремился их составить и написать. Всех ученых и достойных людей он принимал у себя запросто. Следующее четверостишие, которое он написал и послал своему брату с дороги в Хиджаз, является результатом его приятного характера. Стихи:

Блестящий меч рвения (к Аллаху) вырвал из меня раздражение.*
Волна этого спокойного моря (т. е. предвечной истины) уничтожила во мне расстройство,
В моем опустошенном сердце (отныне) спокойны все уголки.*
Да будет проклятым время того человека, который взял у меня это опустошенное царство!

Из сооружений (Абдулазиз-хана примечательно) медресе в г. Бухаpе ²⁴³ пртив медресе в бозе почивающего благочестивого государя-мученика, Мирзы Улуг-бек гургана; внутренность его украшена цветными изразцами, а купол его в (своем) высоком совершенстве поднимается подобно хризолитовому куполу неба; надписи на нем и внутри него написал почерком сулс ²⁴⁴ Маулана Мухаммед-Амин, единственный в своем роде (художник), который, несмотря на слабость зрения, был опорой учителей каллиграфии и даже художников-каллиграфов века. Что касается писцов блестящего почерка, то в эпоху (оказываемого им) покровительства и доверия они шли по пути совершенствования.

Светилом писавших почерком насх-и та'лик (насталик) является Маулана Хаджи Ядгар, ученик Мир-Хусейна, “Золотого кашмирского пера”; он занимался в высочайшей библиотеке перепиской рукописей и исполнением кыт'а ²⁴⁵. Его прозвали “вторым Мир-Али” ²⁴⁶. Этой унике вселенной (хан) приказал (переписать) Диван ²⁴⁷ красноречивейшего из красноречивых и наиприятнейшего из поэтов, святейшего Шемсуддина Хафиза Ширази ²⁴⁸, и спросил (при этом): “Хаджи, сколько можно в День переписать из этого писания?”.

И тот единственный в свое время ответил: “Если я постараюсь, то за день напишу десять двойных стихов” ²⁴⁹. Хан (на это) продекламировал следующий стихотворный отрывок: “Слышал я, что в стране (Дальнего) [110] Востока делают в течение сорока лет одну китайскую чашку и сотню за один день делают в Багдаде. Какова их цена, ты, несомненно, представляешь!” — Мы, называя тебя каллиграфом, приказали тебе (переписать) эту книгу. Если будет за день переписано десять двойных стихов,

то какое может быть изящество в этом почерке?!
Если хватит терпения, пиши (только) два двойных стиха, а если нет — один!”.

Подчиняясь этому указанию, (Хаджи Ядгар) закончил (перепиской) ту книгу в семь лет. И когда (Абдулазиз-хан) свиделся в Иране с шахом Сулейманом ²⁵⁰ и послал ему подарки ²⁵¹, состоящие из драгоценностей, различных тканей, быстрых, как ветер, коней, царственных соколов, кречетов и катаров верблюдов, и к этому присоединил эту самую книгу, то шах Ирана, не обратив никакого внимания (на все прочие подарки), взял книгу и сказал: “Сегодня хан подарил мне в сокровищнице этого переплета все дары земного шара!” Шах Сулейман оказал (Абдулазиз-хану) полный почет и уважение, какой (когда-то) соблюл шах Аббас (II) по отношению Надир-Мухаммед-хана.

Так как уже приближался сезон хаджжа, то (Абдулазиз-хан, приняв твердое намерение) попасть к этому времени в Мекку, с (наивозможной) быстротой направился (туда). Когда (паломники) достигли земли арабов, то последние, задержав караван, потребовали пошлину. Хан согласился уплатить 20 тысяч динаров червонного золота, арабы притесняли, пока хан не согласился на уплату 40 тысяч динаров, но арабы и на эту сумму все же не согласились. (Тогда) все военные из ханского каравана, которые были в бездействии после продолжительной привычки к войне, к убийствам и стычкам, заявили хану: “Честь и слава (сопровождают нас), так как в течение сорока лет (наша) жизнь прошла на службе государству, а теперь мы становимся побежденными этой бандой. Ведь большую часть этого народа и за суннитов нельзя считать, (поэтому) на сегодня — война за веру! Если мы будем убиты, то счастье принять венец мученичества будет соединена с воздаянием (за такое благочестивое дело, как) паломничество к святым местам”. И в тот же день согрев огнем войны площадь сражения, они, вместо червонного золота, разлили (по ней) кровь врагов. И отправившись (дальше) подобру-поздорову, (все) удостоились облобызать охраняемый ангелами порог (меккского храма). Подчиняясь обещанному смертному часу, птица души того счастливого (монарха) разбила клетку тела и [111] взлетела, направляясь в сад рая. Время правления (Абдулазиз-хана) было сорок один год, а всей его жизни было семьдесят четыре года ²⁵². Он был похоронен рядом со своим отцом и дядей на кладбище Баки. Да озарит Аллах его гробницу и да соделает прохладным место его (вечного успокоения).

ВОСШЕСТВИЕ НА СВЫКШИЙСЯ СО СЧАСТЬЕМ ПРЕСТОЛ ГОСУДАРСТВА МАВЕРАННАХРА ВЫСОКОСЛАВНОГО ГОСУДАРЯ СЕИИДА СУБХАН-КУЛИ-БАХАДУР-ХАНА

Святейший владыка царств, — да будет превознесено его достоинство и да увеличится его доказательство! — лугу государства не даровал зелени без источников счастья веры, а источники веры он не даровал текущими без холодной воды меча расправы в ножнах правителей государства.

Четверостишие:

“Ветвью древа счастья в саду государства*
Не стремись алчно обладать без капель источников божественного закона,
Но холодная вода веры может ли когда течь*
Без помощи покровительства славных монархов?”

Достойного царского престола и славы и заслуживающего короны величия и счастья он (Аллах) сделал счастливым, ибо примером высшей энергии в положении (Субхан-кули-хана) было его покровительство истинной вере. Укрепление же сущности просвещенного сердца (хана) последованием (его) приказаниям князя пророков (т. е. Мухаммеда) доставило ему такое счастье, которое, подобно дереву, высилось среди цветника (его) царственного достоинства. И лучшим из плодов сего было хождение (Субхан-кули-хана) в путях, сообразных с действиями, одобряемыми (божественным законом), и отвержение им всего запрещенного. И когда ветвь (ханского) величия зазеленела от протока правосудия, то самым ранним плодом ее было доставление добра и пользы и искоренение зла и нечестия. Он обрел свое могущество в том, чтобы оказывать подданным покровительство. Он желал себе величия, чтобы помогать упавшим подняться на ноги. Деревце могущества он [112] посадил в саду мощи для того, чтобы весною справедливости на нем распустились цветы великодушия. Розовый куст государства в саду справедливости он культивировал тем, что рукой милосердия вытаскивал шипы из ног угнетенных.

Стихи:

Он всему предпочитает*
Заботу о подданных и набожность.
(Своими) милостями он радует мысль народа.*
Благодаря его справедливости мир весь целиком стал благоустроенным.
В тот день, когда другом бывает рожденный под счастливой звездой,*
Удача проявляется во всем.
Наиболее предпочтительной датой века*,
Подобно царственному празднику в сезон весны,
Был тысяча девяносто первый год хиджры.*
(Тогда) судьба ему ²⁵³ сказала; “Вот тебе царство!”
Он опоясался царским великолепием*
(И) мир весь стал его рабом.
Когда воссел на престол государства тот государь,*
Взошло солнце с востока величия.
И после сего (этот) монарх, Джучид по происхождению, ²⁵⁴*
Омолодил мир справедливостью и правосудием.
Добродетельным он прокладывал путь к добру,*
А злым противодействовал совершать злое.
Небо (так) возжгло факел его величия,*
(Что) Меркурий сжег (им) пояс созвездия Близнецов.
Когда мир стал ему престолом, Юпитер*
Научился у Венеры музыке ²⁵⁵.
Когда его дыханье стало жить под одной кровлей с Иисусом, ²⁵⁶*
То перед ним свеча солнца стала мотыльком.
Враг, который был кровожадным и злосмеющимся над ним,*
Стал у него ступенью счастливого престола
В этом саду всякой ветви, что поднимала кверху (свою) верхушку,*
Он мечом отсекал ее и срезал до основания ²⁵⁷.

В первый день мухаррема года курицы, 1091 (2 февраля 1680г.), убежище сейидского достоинства, слава благородства, (высшая) степень потомства семьи Та и Я-Син, непорочность детей князя пророков, особо выделенный из них милостью владыки-творца, Мухаммед Бакир-ходжа-йи Джуйбари, выступил из Бухары со всеми эмирами, благородными потомками пророка, с знатнейшими людьми (города) и с самыми [113] учеными; они украсили верха кафедр мечетей (произнесением с них) хутбы с именем этого высокославного государя, а поверхности монет — чеканом на его имя, и с большой помпой прибыли в Несеф на высочайший поклон. Принеся поздравления (Субхан-кули-хану со вступлением на престол Мавераннахра), они пропели перед ним следующие стихи:

Хвала господу, что личность его величества, (эта) благодать пробуждения,*
Стала у нас в Мавераннахре государем!
Во всех частях вселенной признательные за эту радостную весть*
Обитатели мира не нуждаются ни в каких (других) добрых вестях.
Победа снимает (для него) платье с небес,*
А яхонт похищает для него с головы солнца шапку ²⁵⁸.

Его величество по-царски заботливо расспрашивал каждого о здоровье и положении, огромными подарками выразил свою признательность (депутации). И в понедельник седьмого числа упомянутого месяца, в то время, когда фарраши ²⁵⁹ божественного могущества высоко подняли шатры облаков холодными столбами на открытом пространстве луга и ради государя роза бирюзовоцветного престола украсила (свой) куст триумфом, — высокая особа его величества, подобно солнцу на небесном своде, воссела на престол и под лазоревым куполом неба весело и громко зазвучал большой царский барабан.

Стихи:

Теперь гордится престол царства,*
Потому что на его вершину бросил тень победоносный государь.

Значительнейшая часть человеческих племен положила головы покорности на черту повиновения (ему) и препоясала чресла и развязала языки (себе) для его восхваления.

Стихи:

О достойный могущества, счастья и высокого положения*,
Тебя украшает закон, престол и венец!
Наши сердца, каждое в отдельности, в подчинении у тебя.*
Все души наши в союзе с тобой! [114]

Редкость эпохи, уника времени, Баки-ходжа-йи Ахрари, который был единственным в мире, и по совокупности талантов являлся единичным в своем периоде времени, составил оду и поднес ее государю. В ней каждый стих (букв. — полустишие. — Л. С.) заключал дату восшествия на престол того правосудного государя. Неизвестно предвосхитил ли до этого (кто-либо) из наших талантов столь прекрасное намерение (написать подобную оду). Если же я не ошибаюсь, она (во всяком случае) выходит из пределов возможного. Эта ода такова:

О сердце, пришла радостная весть о щедрой милости владыки величия*
Следом за государем, любимцем моря щедрот.
Он — Соломон по высокому положению, Александр (Македонский) по царственному основанию для (своих) приближенных*
Диадема, распространяющая царственные суждения высоких примеров
Владетель справедливый, “спокойствие аллахово в мире” пришел*
Его красота, блистающая от света (его) чела — чудеса величия.
Защитник вечной веры, Субхан-кули-хан пришел:*
Население мира под покровом его державы обрело спокойствие
Полнотой великого сана и блеска украшен (его) перстень государства*
(Он) — распространяющий красоту применения божественного закона, да будет вечен!
Для Мавераннахра он пришел, как вода в оросительном канале*
По скромности (лишь) он не разливается, как океан
Далеко идущие, его величие и слава есть тень (его покровительства)*.
Существа, исчезновения которого никто нигде не видит.
Об увеличении блеска (его) государства расспрашивают*.
Перед чертогом его могущества и достоинства (все) вопрошающие
Блеск могущества неумирающего величия, подкрепляя (его своим) благосклонным принятием,*
Одевает (его) государство великолепием правосудия его (Субхан-кули-хана), красивого по виду.
Мир — в колыбели спокойствия (раз правосудие) во дворе его справедливости.*
Вселенная безопасна и спокойна, благодаря (его) высоким деяниям,
О опора века, султан престола высокого достоинства и вера!*
О ты, лицо которого есть восход божественного неисчезающего света,*
(О) тень (предвечной) истины, высокомогущественный государь безопасность верующих!*
Да будет славно твое достоинство! Ах, что за достоинство что за величие совершенства! [115]
У (меня) постоянное желание быть подковой копыта твоего скакуна,*
Она кажется золотой, как подкова на небе — вид молодого месяца
Творящий правосудие (государь), величием подобный Джемшиду, по достоинству Сатурн высокого местопребывания,*
Тот, чье высокое положение изливает пригоршнями благодеяния на обитателей этого мира,
Наместник милосердия (т. е. Аллаха), владыка вселенной, великолепие справедливости которого*
Уничтожает темную ночь бедствия, как утро свиданья.
Облако весны, высоко радующее (своею) милостью;*
От тяжести (своего) величия к добрых нравов подобное горе
Это восшествие (его) на престол миродержавия вовлекло*
Мир из страха горя в объятия справедливости.
Пришел виновник безопасности и мира. Как прекрасна благость (его) благосклонного принятия!*
Пришел защитник веры пророка. Как великолепна красота (его) похвальных качеств!
Его правосудие, (осуществляемое) могуществом государства, подобно талисману безопасности;*
Его царство, сильное справедливостью, безопасно от гибели.
О блистающий успехом (во всех) смыслах на каждом месте,*
Твое августейшее величие (есть) великолепие (многих) родов совершенства!
Когда исполнитель его правосудия приносит (его) славное повеление,*
То будет ли возможность у насилия и несправедливости судьбы не подчиниться ему?
О образцовое правосудие, твоим преуспеванием как гордится (само) великодушие!*
О справедливый (монарх)! Твоим блеском и достоинством сколь увеличивается (самое твое) благодеяние!
Блеск страха пред его правосудием исторг корень насилия.*
Затруднения разума разрешаются его мнением.
Запутанный узел судьбы, благодаря ему, становится ясным.*
Трудности (в осуществлении) надежд его разум сотни раз разрешит.
Всюду, куда бы он ни пошел войною с (своим) знаменем,*
Все враги (его) уничтожаются его могуществом.
Его труба изнутри молитвенно звучит: “как прекрасны твои дела!”*
Когда ты услышишь бой его большого царского барабана, все время (он тебе будет говорить о его) величии."
Источник его гнева бьет превыше кипариса и источает кровь*.
В отношении врагов его государства он — апогей средств (для (их) уничтожения.
Высокое государство, солнце, звезды связаны определенным законом* [116]
С тех пор, как пришел (государь) правосудных, украшенный могуществом, равный Соломону
Удивляясь этому и восклицая “хвала господу!”, все*
Небесные силы выстроились рядами в этой эмалеподобной высоте (т. е. в небе),
Великолепие государя — новогодний церемониал, а дни (его) восшествия на престол*
(Это) блеск весеннего освещения и прелесть освежающего ветерка.
Небо установило церемониал восшествия на престол (сего) набожного государя*
И от сего происшествия по гладкому шелку розы бежит чистая, здоровая вода.
(А) свет его величия на острие полумесяца (его) знамен (блестит) победой.*
Да будут у него в совершенном состоянии жизнь, судьба и семейство!
О миродержец небесного достоинства! Да будет счастливо (твое) государство!*
О всегдашний помощник религиозной общине, да будет блаженна твоя судьба!
Достигнет ли когда до места его восхваления (известное) количество печальных мыслей?*
Хвалиться разумом, описывая его совершенства, — есть грех!
Очарование способами постижения его природы порождает у меня (творческие) идеи.*
(И) чудесные выражения живописуют базар (его) милостей.
Кибла души есть (его) сердце. Когда зло найдет в нем убежище?*
Исходит ли из святилища храмины сердца злое очарование величия?
Сердце от потери привязанности (к хану) под этим высоким местом*
Остается подобным тюрьме (с) заключенными в ней тщетными предположениями и призраками.
До каких пор блеском этого материального тела*
Я буду связан по рукам и ногам в кельях надежд?!
О дверь его справедливости, посмотри на сложение каждого моего полустишия:*
От восшествия на престол его близости возникли: согласованный (с этим событием стих) и (выраженное им) количество лет.
Пока пребудет мир, основы государства с законами справедливости*
Да будет соединены у его величия с другом вечности! ²⁶⁰

ОТПРАВЛЕНИЕ ВЫСОКОСТЕПЕННОГО ЦАРЕВИЧА ИСКАНДЕР-БАХАДУР-ХАНА, КАК НАСЛЕДНИКА ПРЕСТОЛА, (ПРАВИТЕЛЕМ) В ОБЛАСТЬ КУПОЛА ИСЛАМА, БАЛХ

Когда спокойствие и устойчивость в государстве (окончательно) выяснились и у лучезарной мысли (его величества) во всех отношениях [117] получилось полное равновесие, то в разуме (его величества), подобном божественному престолу, блеснула (мысль) защитить жителей области Балха, послав туда одного из достойных (своих) сыновей, отмеченного знаками старшинства (по рождению) и справедливостью. И вот в средине месяца раби' ас-сани (Субхан-кули-хан) почтил отличием среди братьев благородного царевича, чудо божьего милосердия, честь чела веры и государства, отраду зрения государя и нации, жемчужину в венце великого халифского достоинства, причину связи великого правления, самое лучшее древо в саду (царского) величия, избранника счастья, плод древа пышности и великолепия, государя, отмеченного правосудием, Искандер-Мухаммед-хана, послав его, как наследника престола, (правителем) в область Купола ислама, Балх. Тот великий царевич, считая священной сущностью жемчужину послушания и повиновения своему великому отцу, представлял совершенство сыновней преданности и покорности. (Отец) дал этому царевичу в жены честную женщину под длинным покрывалом целомудрия, солнце сферы султана и государства, Марию эпохи, Балкис круговорота времени ²⁶¹, Рахима-бану-ханум, дочь Касим-Мухаммед-хана.

Стихи:

С тех пор как любовь Адама коснулась Евы,*
Такой госпожи от их отрасли (еще) не родилось,
Жемчужины из избранного ханского моря,*
Ангела по природе, пери — по красоте (не рождалось)!

В благородном доме времени произошло соединение двух созвездий; всевышний Аллах оплодотворил желаемым плодом ложе их надежд и небосводу их упований даровал лучезарную звезду, подарив им в 1090 (1679 — 1680) году дорогого сына. Так что с тех пор как высокие отцы имеют в (своих), равных жемчужным раковинам, чреслах, капли, подобные дождям, такая жемчужина не была выброшена на берег. И с того времени, когда низкорослые матери качают в колыбели сада детей душистых трав и пестун-зефир и кормилица роса (их) воспитывают, такого рода желанный бутон (еще) не распускался на лугу времени. Стихи:

Когда он отделился от любезной матери,*
Быстро побежали из-за этого к государю. [118]
У миродержца уста полны стали смеха,*
Так что он стал солнцем, светящимся счастьем.
Ту бабку, что его принимала,*
С головы до ног осыпал драгоценностями.
На голову ему была надета повязка из шелковой ткани диба, ²⁶²*
(А) под нею был (подложен) чистый мускус.

В то время трон иршада был украшен благословенной личностью, аргументом святых и благочестивых, убежищем руководительства в правой вере, осведомлением о (высших) истинах, ишаном Ходжой Насрулла б. Ходжа Абдулгаффар б. Ходжа Салих б. Ходжа-йи Калан б. Махдуми-а'зам ²⁶³, да будет священна их память!

Упомянутый хан отправил то дорогое дитя к этому великому (человеку). Ишан призвал божие благословение на царевича мира (с пожеланием ему) благополучия в жизни и счастья и прочел (над) ним благоуханную фатиху. Плюнув (на него) с божественными словами, он раскрыл (Коран) и, (сказав) “прибегаю к Аллаху за помощью против проклятого диавола!”, прочитал следующий коранский стих: Господи, сделай меня постоянно совершающим молитву, а также и некоторых из моего потомства! ²⁶⁴ И посему дал ему имя Мухаммед Муким-султан ²⁶⁵.

Когда прошли три года правления (в Балхе) Искандер-хана, Маззун Сураи, бывший наперсником его брага, Абу-л-Мансур-хана, подмешал в пищу яд и дал ему. (Тем самым) этот неблагодарный злонравный (человек) довел его до степени мученичества. Подлинно мы (все — ) от Аллаха и все к нему возвратимся ²⁶⁶!. Величие похвальных качеств этого в бозе почившего (царевича, Искандер-Мухаммед-хана) состояло в том, что он всегда совершал (положенные) омовения, проявлял чрезвычайное рвение к совершению молитв, к бодрствованию по ночам (в целях богомыслия), к чтению нараспев Корана и к подражанию чистейшим (суфиям) и благочестивым людям. Почерком насх писал чрезвычайно хорошо. Особенного пристрастия к царственному блеску и украшению не имел, а если что и проявлял (в этом роде), то это бывало по необходимости. Время его жизни было двадцать восемь лет. [119]

О ВОСШЕСТВИИ НА ПРЕСТОЛ ВЫСОКО ДОСТОЙНОГО ЦАРЕВИЧА СЕЙИДА АБУЛ-МАНСУР-ХАНА В ОБЛАСТИ БАЛХА И УБИЕНИИ ЕГО ЧЕРЕЗ ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА

Когда по предопределению вечности и по воле непрекращающегося существования Искандер-Мухаммед-хан услышал слухом согласия голос, (взывающий): “Все, что на ней (на земле), исчезнет” ²⁶⁷, в то время царевичи, дети Субхан-кули-хана были в арке Балха. Известие об этом (происшествии) балхские эмиры сообщили, (с выражением покорности в Бухару) ²⁶⁸ его величеству, убежищу халифского достоинства (т. е. Субхан-кули-хану). Так как его величество знал грубость нрава и силу раздражительности Абу-л-Мансур-хана, то он захотел сделать наследником престола Ибадуллу-султана и назначить его правителем Балха.

Бесстыдные же и наглые люди, слыша (об энергии и смелости) ²⁶⁹ Абу-л-Мансур-хана, подобно терзаемым мучительной жаждой, страстно стремились получить свежую воду соединения (с ним). Услышав про Ибадуллу-султана, они стали действовать единодушно. Восстав за (назначение) Абу-л-Мансур-хана, они бросились к эмирам. (И простерли свою дерзость) до такой степени, что Имам-кули аталыка келечи и Абид диван-беги кунграта ²⁷⁰, как палачи, схватили перед лицом базара, обнажили острые шашки и, (потрясая) кровь проливающими копьями, [поставили их в затруднительное положение] ²⁷¹ и сказали (им): “Кроме Абу-л-Мансур-хана мы (никого) другого не желаем (видеть правителем Балха) и если (вы) его сегодня, выведя, не посадите на престол, — ибо он желанный, то мы немедленно прольем вашу кровь мечом жестокости”. И сколько упомянутые эмиры не желали отложить (этот вопрос до получения) согласия местопребывания халифского достоинства, (зачинщики) на это ни в каком случае не соглашались и дошли до того, что схватили сыновей их (эмиров) и в оковах и цепях потащили в тюрьму. Тогда в силу необходимости эти два эмира отправились во дворец (правителя, за ними) устремилась (толпа). И в четверг девятого числа месяца джумади-ал-авваля 1094 года (6 мая 1683 г.) Абу-л-Мансур-хана вывели из арка и посадили на престол власти.

(Вскоре) установились такие порядки. Число личного конвоя и дворцового караула достигло до десяти тысяч человек, конница сопровождающая августейший экскорт, была доведена больше, чем до [120] тридцати тысяч человек. Пышность и необузданная вспыльчивость Абу-л-Мансур-хана в короткое время стали известны в Индостане, в Хорасане и в большинстве других стран, так что (по границам их) из страха перед его бешенством и (неожиданностью его) политики на всех (пограничных) путях и горных проходах назначили стоять великих эмиров с военными частями. Он приказал установить в городе (Балхе такое) правило, (чтобы) люди богатые и имущие из состоятельных купцов, ремесленников, базарных торговцев и искусных мастеров разного рода выставили бы напоказ разноцветные ткани, разного рода нарядные покрывала и (всякие) вещи разнообразного характера, вроде изделий Китая и Ференгистана, чтобы приятноголосые певцы и музыканты, играющие на кануне и чанге ²⁷², принесли бы соловья музыкального вибратора из ветвистого сада пальцев в место гармонических стенаний ²⁷³; (и чтобы) хафизы с отличными голосами показали в местах веселия в привлекательном пении и в возбуждающих мелодиях подобную Давидовой музыку, в апогее совершенства достигающую ушей мистически восторженных и совершенных людей ²⁷⁴, (чтобы) пьяницы совместно с согбенными старцами и молодыми, держа в руках чаши (вина), сделали бы (свои) лица из желтых красными; (чтобы) белотелые танцоры кокетливо выбивали дробь основных па с бросками в стороны, как пугливые газели.

И до десяти суток так и было. Древние старцы, многое видевшие, говорили: “Мы никогда не видели и не слышали, чтобы матерь городов Балх во времена прежних царей был бы украшен таким свадебным торжеством!” Близкие к хану лица доложили (ему): “Не дай бог, если Убадулла-султан со своими приспешниками поднимет восстание (против нас)!” Отозвавшись на слова этих безумцев, (Абу-л-Мансур), [обманом вызвав вниз из арка] ²⁷⁵ того невинного царевича, приказал его убить. И вот, когда кровь этого погибшего схватила его за горло, картина (последующего) события была такова. Злонравный, неблагодарный и проклятый Ходжа Кеш-Надир, мираб ²⁷⁶ туркмен, подружившись с братом (Абу-л-Мансур-хана), Сиддик-Мухаммед-султаном, объединили вокруг себя группу лиц и составили заговор об устранении того молодого (правителя). И однажды ночью, когда хан прибыл в (квартал) Чакыр-Ходжа Парса, в дом своей тетки Шамсия-бану-ханум, те проклятые собаки с сорока сбившимися с пути людьми, воспользовались этим случаем, [121] (напали на него и) убили. Доброжелательные рабы, узнав об этом происшествии, постарались оказать сопротивление злоумышленникам. До наступления дня ввысь вращающегося неба неслись крики: “Держи! хватай!”. Страшились, что все население города бросится на грабеж. Время жизни Абу-л- Мансур-хана было двадцать два года.

(пер. А. А. Семенова)
Текст воспроизведен по изданию: Мухаммед Юсуф Мунши. Муким-ханская история. Ташкент. АН УзССР. 1956.