История дома Цзинь. Введение. Часть 2.

ИСТОРИЯ ЗОЛОТОЙ ИМПЕРИИ

АНЬЧУНЬ ГУРУНЬ

"Экзотика" страны сушеней не ограничивалась, однако, стрелами из дерева ку и каменными наконечниками. Их земля, как следует из кратких записей в летописях, славилась на востоке Азии соболями и красной яшмой. Там же произростало дерево лочан, из коры которого, после соответствующей обработки, сушени получали волокнистый материал, пригодный для прядения и последующего приготовления из нитей материала для одежды. Правда, если верить записям в "Цзинь ши", лочан вырастал в землях сушеней лишь тогда, когда в Поднебесной всходил на трон правитель величайших добродетелей.

Несмотря на предельную краткость и конспективность летописных текстов, посвященных описанию сушеней, их образ жизни и быт представлен в ярких и живых картинах. Поселки сушеней располагались в глубоких долинах среди гор. Из-за холодной зимы и жаркого лета им приходилось пользоваться двумя разновидностями жилищ. Когда выпадал снег и наступали морозы, семьи занимали теплые, углубленные в грунт землянки. Чем глубже был вырыт котлован для такой постройки, тем считалось почетнее. Однако подобное могли себе позволить лишь "богатые дома". Члены их сооружали землянки, спускаясь в которые приходилось переступать девять ступеней. Очаг располагался посредине, в него сваливали все отбросы. Обитатели жилища, работая или отходя ко сну, занимали места вокруг очага.

Летом проживание в душных, прокопченных за зиму землянках становилось невозможным, поэтому семьи переселялись в постройки, которые называются в "Цзинь ши" "гнезда на деревьях". Данный перевод, видимо, неверен, как неверен перевод "живут в пещерах", в "ямах" или в "дуплах" (вместо "живут в землянках"). Здесь подразумеваются, по-видимому, или легкие дома на сваях, срубленные из дерева, или просто шалаши. Поселки сушеней не окружали стены крепостного типа, поскольку, как отмечается в летописях, племена "благополучно ладят меж собой и даже не нападают друг на друга".

Зимняя одежда сушеней резко отличалась от летней. Сильные морозы и ветры заставляли их облачаться в платья, изготовленные из холста и волос, а сверху надевать шубы, сшитые из свиных шкур. Неприкрытые части тела, прежде всего лицо, предохранялось от стужи несколькими слоями свиного жира. Когда же наступала летняя жара, то вся лишняя одежда сбрасывалась, и сушени ходили обнаженными, прикрываясь спереди и сзади полоской ткани (ширина - около 64 см). Поэтому, очевидно, владения сушеней порой называли страной обнаженных. Чтобы до конца представить облик сушеней, следует подчеркнуть и такую важную этнографическую деталь: волосы они заплетали в косички.

Исключительный интерес вызывают бытовые подробности жизни сушеней. Обычно они любили сидеть "в позе цзицзюй", то есть на корточках, поджав ноги, отчего вид их напоминал чужеземную веялку. Когда сушени ели мясо, то полученный каждым из них кусок помещался между ступнями ног. В зимнее время года замерзшее мясо оттаивалось несколько неожиданным способом: на него садились и прогревали [49] теплом своего тела. В качестве посуды для варки пищи сушени использовали глиняные сосуды типа ли, иначе говоря, триподы, которые давно вышли из употребления в других районах Дальнего Востока. В них входило несколько больше 4 - 5 л воды. Печи сушени не сооружали, а готовили еду на очагах открытого типа. Воду они брали не из колодцев, как их соседи, а, по-видимому, просто из ручьев или речек. Поскольку в их стране отсутствовали залежи соли, сушеням приходилось восполнять ее недостаток в организме, потребляя болтушку из золы какой-то определенной породы дерева или плавника, который долгое время находился в воде. Точные указания об этом в источниках отсутствуют.

Не меньший интерес вызывают довольно подробно описанные свадебные и погребальные обряды сушеней. Прежде всего, следует заметить, что женщины племени до вступления в брак пользовались относительной свободой, из-за чего автор "Цзинь ши" с неудовольствием упомянул развратные или распущенные нравы сушеней. Однако он не мог не отметить целомудренности замужних женщин и того, как дорожат друг другом муж и жена. Молодой человек, который надумал жениться, брал птичье перо и вставлял его в прическу своей избранницы. Девушка могла выразить свое согласие стать женой, оставив перо в волосах. Затем, "по обычаям вежливости", мужчине следовало жениться на ней. Девушку выдавали замуж "по обычаям". Если же ее не устраивало предложение, то сватовство оканчивалось тем, что перо возвращалось незадачливому жениху. В летописях отмечается суровый, свирепый и даже злой характер сушеней. Такая нелестная характеристика обусловлена не только их неистовством в сражениях с врагами, а, главным образом, отношением к пожилым людям и умершим. В Китае с благоговением относились к предкам, а культ мертвых имел громадное значение в мировоззрении, поэтому неуважительное отношение к старикам и безразличие к умершим не могло не поразить чужестранца. Действительно, сушени особенно ценили в соплеменниках силу и мужество, которые проявлялись в полную меру у людей, находившихся в расцвете сил, то есть у молодых. Старики же, при суровой, полной невзгод жизни племени, представляли обузу, почему ими, как записано в "Цзинь ши", "пренебрегали". Если человек умирал, то сушени "не печалились и не терзались", "не горевали и не рыдали". Однако внимательное изучение текста "Цзинь ши" показывает, что такое странное равнодушие к смерти близких объясняется отнюдь не бесчуствием и бессердечностью сушеней. Оказывается, заплакать над умершими отцом или матерью, женой или мужем, а также ребенком означало показать свою слабость, "потерять мужество". Вот почему сушеням приходилось сдерживать и прятать свои чувства. Что касается мужчин, то никому не хочется, чтобы тебя назвали "несовершеннолетним" или "лишенным мужества". В особенности тяжело приходилось женщине: при смерти ребенка печаль была, конечно, безгранична, но горе терзало ее, учитывая уважение супругов друг к другу, и при смерти мужа. Следует к тому же отметить, что, согласно сведениям сочинения "Тайпин юйлань" (гл. 784, раздел "Восточные иноземцы"), она, "овдовев, никогда более не выходила замуж". Погребальные церемонии сушеней состояли в следующем: умершего в день смерти уносили в глухое место, где выкапывалась могила. Тело помещалось в саркофаг, сколоченный из бревен или досок, и опускалось в яму. Затем на гроб сверху укладывали определенное количество предварительно зарезанных свиней. Они предназначались, как отмечалось в "Цзинь ши", в качестве пищи для умершего. Положенные при захоронении обряды выполнялись "с уважением", хотя оплакивание не производилось. Даже тело убитого за грабежи среди соплеменников не осквернялось, а помещалось в гроб и закапывалось в могильной яме. Некоторые дополнительные и важные подробности погребальных обрядов сушеней содержатся в "Тайпин юйлань". В этом сочинении уточняется количество свиней, которое приносили в жертву умершему. Оказывается, при смерти богатых закапывалось до тысячи (!) животных, а когда умирал бедный, то до девяти. Кроме того, засыпая могилу землей, сушени оставляли снаружи конец веревки, которая привязывалась к гробу. На нее затем лили отвар, полученный, вероятно, при варке свинины. Такой обряд, связанный, очевидно, с кормлением умершего, выполнялся до тех пор, пока конец веревки не начинал гнить. В записи отмечается также, что обряды, связанные с памятью об умершем, выполнялись не через строгие промежутки времени.

В заключение описания сушеней, следует отметить два важных эпизода из почти полностью забытой политической истории их страны. Помимо описанных ранее подробностей взаимоотношений восточных иноземцев с Чжоу и последующих посольств сушеней к императорским дворам в послеханьский период истории Китая и соседних с ним на севере государств, выясняется (в частности, благодаря записям в "Вэйчжи"), что ханьский У-ди напрасно негодовал и выпускал гневные указы по поводу отсутствия посольств сушеней в годы его правления и вообще в эпоху Хань. Самые северные из восточных иноземцев находились тогда в чрезвычайно сложных отношениях с фуюй, своими соседями на юге и юго-западе. Влияние фуюй в стране сушеней зашло настолько далеко, что им пришлось выплачивать непомерную "дань". Притеснения соседей к 220 г. стали настолько унизительными и тяжелыми, что сушени - народ свободолюбивый и гордый - восстали, и до 226 г. влиянию фуюй в их землях пришел конец. По-видимому, именно к этому времени и следует отнести такое важное событие, как образование у сушеней племенного союза, во главе которого стал "Великий предводитель". Следовательно, в первой четверти III в. разложение (не без влияний соседей с юга) первобытнообщинного строя, с одной стороны, и консолидация сушеньских [50] племен, с другой, ограничили власть отдельных вождей. Логически рассуждая, лишь подчиненные единой воле сушеньские племена и их руководители могли противостоять влиянию фуюй, а также успешно отразить последовавшие затем неоднократные попытки фуюйцев покорить их, отмеченные в "Цзинь ши".

Второй эпизод связан с вторжением в южные пределы земли сушеней военачальника Ван Ци, посланного в 245 г. полководцем My Цю-цзянем, который по приказу императора Мин-ди преследовал государя Когурё. Ван Ци удалось пройти "очень далеко", до берегов "Великого моря". Отряды его пересекли территорию, населенную племенами воцзюй, но затем, как уже указывалось, Ван Ци пришлось столкнуться с отрядами сушеней. Возможно, действительно его похвальба о попрании сушеньских очагов отражает успешность действий на севере, о чем сообщалось в записи на каменной стеле, воздвигнутой на горном перевале в уезде Цзиань (бассейн р. Ялу). Однако эпизодическая военная операция не могла, разумеется, привести к каким-либо серьезным последствиям, и можно не сомневаться, что после ухода экспедиционного корпуса сушени по-прежнему продолжали господствовать на севере Дальнего Востока. В этой связи заслуживает внимания сообщение "Хоухань шу" о постоянных грабительских нападениях сушеней на своих северных соседей на юге - воцзюй, или чжигоулоу. Вторжения осуществлялись на судах в теплое время года, из-за чего воцзюй приходилось с наступлением лета скрываться в глубине ущелий неприступных гор. Дерзкие походы храбрых воинов сушеней приводили в трепет поселения соседних племенных союзов, прежде всего, конечно, фуюй и воцзюй. Однако ответные военные акции не приводили к их успокоению: сушени благополучно отсиживались в труднодоступных горных долинах, отражая атаки соседей. Судя по отдельным туманным намекам, в последующее время сушени находились в дружеских отношениях с Когурё, которое достигло в тот период апогея своего могущества. Возможно, совместный приход в Китай посольств Когурё и сушеней отражает зависимое положение последних, но сказать что-либо определенное об их взаимоотношениях трудно.

Начиная с IV в., название "сушень" исчезло (за исключением редчайших случаев) со страниц династийных хроник и из разделов "Восточные иноземцы". Племена, заселявшие большую часть территории Маньчжурии, Приморья и Приамурья, стали описываться в эпоху Поздняя Вэй как уцзи, а во времена Суй и позже - как мохэ 7. Ареал их обитания охватывал бассейн рек Нонни, Сунгари, Уссури, а также долину среднего и нижнего течения р. Амур, начиная от впадения в него Сунгари. В западные пределы уцзи-мохэ включалась часть степной территории Маньчжурии. В "Бэй ши" и "Суй ши" упоминались озера с солоноватой и жесткой водой и солеными испарениями, из-за чего верхушки, ветки и кора произраставших на берегах водных бассейнов кустарников и деревьев покрывались налетом соли. В "Синьтан шу" отмечалось, что там встречались соленые ключи, а воздух был горяч и прозрачен. Ничего подобного в сырых и холодных землях Маньчжурии быть не могло, следовательно, речь идет о степных пространствах, расположенных к востоку от Внутренней Монголии, где, согласно "Бэй ши", узци соседствовали с тюрками, а позже с киданями, с которыми они имели непрерывные столкновения. По мнению японского историка-востоковеда Вада Сэй, эта пограничная с кочевыми племенами зона располагалась где-то около современного озера Чаган-нора. Именно по тем местам, западной киданьской межой, в обход территории соперника уцзи - могущественного Когурё - проходило в 477 г. к вэйскому двору знаменитое посольство Иличжи (рассказ о нем следует далее). На юге уцзи на довольно значительном протяжении соседствовали с Когурё, земли которого располагались на севере в Пределах, ранее занимаемых племенами фуюй, то есть в полосе к югу от современного г. Гирин. Соседями уцзи на юге, в бассейне р. Тумэнь-ула, были северные воцзюй, иначе называемые доумолоу. Их уцзи, согласно записи в "Бэй ши", "всегда презирали". Впрочем, остальные владения на юге тоже пользовались благосклонным вниманием сильнейших из "восточных иноземцев". В сферу южных территорий уцзи по-прежнему входили "большая, шириной свыше трех ли" р. Сумо (Сунгари) и "обоготворяемые горы" Тайбайшань, то есть Чанбошань.

Согласно "Бэй ши" и "Суй ши", в долинах и на склонах священных "Небесных гор" в изобилии встречались леопарды, тигры, медведи и волки, которые, однако, никогда не нападали на людей. Уцзи тоже их не трогали, а проходя по тем горам, перед которыми трепетали от страха, узцзи не смели даже мочиться, чтобы не осквернить святыни. Поэтому они всегда брали с собой в путешествие специальные сосуды.

К северо-западу от территории, занятой уцзи, в бассейне рек Верхний Амур, Шилка и Аргунь, Зея и Бурея расселялись монголоязычные племена шивэй, а также тунгусы, дидэгуань и улохоу. На востоке земли уцзи ограничивались, как и у сушеней, водами "Великого моря", хотя никаких конкретных сведений о приморских племенах источники не содержат. Что касается северо-востока, то есть бассейна р. Нижний Амур, островов Сахалин и Хоккайдо, Курильских островов, Камчатки и Чукотки, то здесь жила целая группа племен, 0 чем следует сказать особо, рассматривая вопрос о расселении в пределах Дальнего Востока семи отдельных племен эпохи Суй.

Сведения о потомках сушень-илоу и уцзи к V в. расширились настолько, что о мохэ уже можно было говорить не как о едином целом, а как о совершенно конкретной группе родственных племен, которые, [51] однако, оставались независимыми друг от друга. На крайнем юге территории их расселения располагались земли лимо мохэ (они же сумо мохэ) и байшань мохэ. Лимо владели районами, прилегающими к бассейну верхнего течения р. Сунгари севернее Гирина, а также Байшань - горным массивом, расположенным юго-восточнее и прилегающим к Муданцзяну. Они-то как раз и тревожили постоянными набегами северные границы Когурё и потомков северного воцзюй - доумолоу, которые жили в долине р. Хэлань (Муданьцзянь). Севернее лимо, в районе современного г. Бодуне, где сливаются реки Нонни и Сунгари (последняя круто поворачивает на северо-восток), расселялись бодо мохэ, иначе называемые гудо мохэ. Еще далее от них на северо-восток, около современного Харбина, вдоль южных берегов р. Сунгари, где протекает один из ее самых известных правых притоков - р. Альчук, располагались земли племени аньчэгу мохэ. На восток от гудо мохэ, на берегах низовьев и среднего течения Сунгари и Хурхи, то есть к северу от все тех же доумолоу, жили фуне. Племя хаоши мохэ (или гуши мохэ) занимало территорию ближе к низовьям р. Сунгари, в районе современного г. Саньсин (или Цзямусы). Самое могущественное племя хэйшуй мохэ расселялось по берегам р. Амур от устья р. Сунгари и до устья р. Уссури.

Какие племена заселяли бассейн нижнего и среднего течения р. Уссури и большую часть восточной прибрежной территории Приморья, долгое время (по существу, вплоть до эпохи Золотой империи) оставалось неизвестным. В "Бэй ши" отмечалось лишь, что в землях, расположенных восточнее владений фуне мохэ, население употребляет стрелы с каменными наконечниками. Поэтому, очевидно, составители "Бэй ши", а также "Суй ши" пришли к выводу, что там (то есть в Приморье) располагалось древнее владение сушень, "сильнейшее среди восточных иноземцев".

Каждое из семи перечисленных выше племен мохэ занимало строго определенную территорию. Согласно записи в "Тан шу", самые крупные из племен владели землями, протянувшимися на 300 - 400 ли, а самые малые - на 200 ли. О количестве населения в каждом из племен мохэ можно, отчасти, судить по числу воинов, которых они могли выставить. Так, согласно данным "Бэй ши", сумо мохэ и бодо мохэ формировали отряды численностью по 7 тыс. "храбрых ратников", а байшань мохэ - всего 3 тыс. воинов. Однако неизвестным остается, сколько воинов выставляли хэйшуй мохэ, которые, согласно сообщению "Суй ши", намного превосходили остальные мохэские племена по мощи военных формирований. Несмотря на относительно небольшое число воинов каждого племени, вместе они составляли значительную силу, с которой нелегко было справиться. Во всяком случае, мохэ безбоязненно и непрерывно тревожили отчаянными набегами границы такого могущественного государства, как Когурё. Удаль и храбрость конницы мохэ славились на востоке Азии. Во время игр, охоты и празднеств оттачивали они свое мастерство. По записям в "Бэй щи" и "Суй ши", сильное впечатление произвел в 581 г. на императора Вэнь-ди танец послов мохэ на пире, данном при дворе в их честь. Пляска представляла собой настолько живую и правдоподобную имитацию сражения, что пораженный и не сумевший скрыть тревоги Вэнь-ди сказал своим приближенным: "Между Небом и Землею есть же такие существа, которые только и думают о войне! Что может быть выше этого?" Единственная мысль успокоила потрясенного императора при оценке воинственного танца: мохэские племена "очень удалены от Срединного государства", и "лишь племена сумо и байшань близки".

Племена мохэ, если верить сообщениям "Синьтан шу" и "Тунхуэйяо", заселяли не только бассейн р. Сунгари и долину среднего Амура. От устья р. Уссури, своего рода центра хэйшуй мохэ, далее на восток по р. Амур начинались земли сымо мохэ. В десяти днях пути от них по той же реке располагались владения цзюньли мохэ, а еще в десяти днях плавания жили кушо или цзюйшо мохэ. Те же 10 дней на юго-восток - и можно было попасть к моицзе мохэ. Приблизительная разметка пути вниз по Амуру от устья р. Уссури показывает, что сымо мохэ обитали, очевидно, где-то в районе оз. Болень и р. Горин, то есть вблизи современного г. Комсомольск-на-Амуре; цзюньли мохэ - около г. Мариинска; кушо мохэ - в устье р. Амур и на о-ве Сахалин; моицзе мохэ (очевидно, те же айны) - на о-ве Хоккайдо. По-видимому, прав Вада Сэй, который, исходя из современных названий племен, а также картины расселения народов нижнего Амура в сравнительно недалеком прошлом, как она представлялась по результатам исследований Л. Шренка, сопоставил названия сымо с тунгусскими племенами самаиров, цзюньли - с гилеми (или гиляками) эпохи Золотой империи чжурчжэней и Юань монголов, то есть с гиляками, а кушо и моицзе - с куй и, следовательно, с айнами 8. Если сымо и цзюньли можно сравнить с людьми, "одетыми в рыбью кожу" времен сушеней, как они описывались на рубеже начала эры в "Шаньхайцзине", то кушо и моицзе как раз и займут место загадочного "волосатого народа", который, согласно тому же источнику, обитал на крайних северо-восточных границах Приморья.

Таким образом, налицо значительное расширение и уточнение представлений о расселении племен бассейна нижнего Амура, хотя сравнительно подробное описание их жизни, быта и культуры относится к значительно более позднему времени, далеко выходящему за хронологические рамки очерка, почему эти интереснейшие факты приводятся здесь. Что касается земель, расположенных к северу и северо-востоку от устья р. Амур и о-ва Сахалин, то, согласно "Синьтан шу", а также главе 347 "Вэньсянь тункао" и главе [52] 200 "Тундань", за пределами Северного моря (Охотского?), в 15 днях пути на корабле на север от территории расселения моше мохэ и северо-восток от хэйшуй мохэ жил народ люгуй. Судя по описанию их страны (земля окружена с трех сторон морем, живут на островах), речь идет о п-ве Камчатка и прилегающих к ней Курильских островах и, следовательно, о населяющих огромный полуостров камчадалах. Мохэ знали также о еще более далеком народе, который расселялся в стране, "протянувшейся бесконечно" на север: путешествуя в течение месяца в том направлении, можно было достичь земель народа ечаго. Предполагалось, что люди тех мест ходят с кабаньими клыками и пожирают друг друга. По-видимому, такие известия относятся к корякам или чукчам, которые в более поздние времена расселялись на крайнем северо-востоке Азии.

Таким образом, в V - VII вв. сведения о народах Дальнего Востока ограничивались фактами из жизни племен, расселявшихся вдоль главного речного пути района, то есть долины р. Сунгари, а также р. Амур и далее по морскому пути, связывавшему Амур с Сахалином, Хоккайдо, Курильскими островами, Чукоткой и Камчаткой. Труднодоступные горные и болотистые районы, расположенные к востоку от р. Сунгари (в том числе Приморье) оставались белым пятном на географической и этнической карте Дальнего Востока, поскольку никто из путешественников не рисковал проникать туда. Этническая принадлежность племен, проживавших вдоль рек Сунгари и Амура, представлялась весьма туманно для тех, кто собирал и включал в хроники известия о них. В самом деле, учитывая одинаковые окончания мохэ в названиях племен от истоков р. Сунгари и до о-ва Хоккайдо, можно подумать, что все они родственны. Однако ясно, что если еще можно говорить о каких-то родственных взаимоотношениях мохэ Сунгари и хэйшуй мохэ (гольды или нанайцы) среднего Амура с тунгусоязычными сымо мохэ, то палеоазиатов цзюнли мохэ, цюйшо мохэ и моицзе мохэ (т.е. гиляков и айнов) нельзя присоединять к группе семи племен мохэ Маньчжурии и Приамурья. Они отличались друг от друга по языку и антропологическим характеристикам, хотя сведений об этом в источниках нет, а сказанное можно подтвердить лишь ретроспективными аналогиями. В данном случае слово "мохэ" не отражает факт этнического родства, а подчеркивает природно-географические особенности мест обитания племен, то есть расселения их вдоль долин крупных рек, в районах, изобилующих водой. Недаром лингвисты слово "мохэ" связывают с тунгусо-маньчжурским "поречане", "жители рек". Вместе с тем, нет никаких оснований сомневаться в этническом и языковом родстве тунгусо-маньчжурских племен, начиная от лимо мохэ верховьев р. Сунгари и кончая хаоши и хэйшуй мохэ ее низовьев, а также среднего Амура.

Картины быта и жизни уцзи мохэ, как они представлены в источниках, во многом напоминают сведения об илоу-сушень. В частности, особо важно подчеркнуть, что язык уцзи-мохэ характеризуется в "Вэй шу" по-прежнему, как "уникальный" среди языков восточных иноземцев, принадлежащих, главным образом, к группе древнекорейских племен. Ранее сделанный вывод о том, что обитатели бассейна р. Сунгари говорили на языке тунгусо-маньчжурской группы народов, подтверждается именем посла уцзи - Иличжи, посетившего двор императора Северной Вэй Сяо Вэнь-ди. Иличжи, как справедливо отметил Вада Сэй, представляет собой китайскую транскрипцию маньчжурского слова "элцинь" - "посол". Следовательно, уцзи-мохэ, как и ранее сушени илоу, говорили на одном из древних вариантов тунгусо-маньчжурского языка.

Особого внимания, разумеется, заслуживают новые сведения, которые расширяют представления о коренных обитателях внутриконтинентальных областей Дальнего Востока. Согласно "Вэй ши", "Тан шу" и "Цзютан шу", уцзи и мохэ не умели строить наземных домов, а на прибрежных возвышенных местах речек или на склоне горы сооружали жилища полуподземного типа, то есть землянки. Для их постройки вначале рыли котлован, затем наклонно, с упором друг на друга, ставили столбы, поддерживавшие "деревья", которые перекрывали котлован сверху. В конце строительства деревянные конструкции засыпались землей, вследствие чего снаружи землянка выглядела, как куполообразный могильный холм, на что и обращено внимание в записи "Цзютан шу". Вход в землянку располагался не сбоку, а на самом верху купола, откуда вниз вела приставная лестница с несколькими ступеньками. Теперь становится понятной реплика "Цзинь ши" о девяти ступенях в самых удобных, больших и богатых домах сушеней: речь тогда шла о куполообразных землянках с входом наверху. Группа таких жилищ образовывала поселок, который, согласно "Вэй ши", защищала стена, сбитая наподобие плотины, то есть своего рода крепостной вал. Жизнь в таких жилищах, напоминающих могилу, темных, но зато надежных и теплых, не отличалась, разумеется, особыми удобствами. Поэтому не случайно в "Бэй ши" отмечается, что мохэ - самые нечистоплотные из восточных иноземцев. В особенности поражало чужестранца умывание рук и лица мочой. С наступлением тепла мохэ покидали свои пропахшие дымом зимние жилища и, как сообщается в "Цзютан шу", у них начиналась кочевая жизнь: они отправлялись в места, в особенности привольные травой и водой. "Двигаться, смотря по достатку в траве и воде" - словосочетание, которое обычно применялось в летописях при характеристике быта кочевых племен Центральной Азии. Та же несколько неожиданная формула описаний мохэ раскрывает их полукочевой образ жизни летом. Сушени ранее, очевидно, придерживались [53] тех же принципов, поскольку им приходилось покидать землянки и переселяться в постройки, типа "ласточкиных гнезд", что правильнее следует характеризовать как легкий переносной чум, а не строение на сваях, как предполагалось ранее. К зиме мохэ вновь возвращались в свои укрепленные поселки.

Особенности экономики сунгарийских и среднеамурских мохэ действительно позволяют предполагать наличие у них такой отрасли хозяйства, как скотоводство, в частности, разведение лошадей. Однако широкое развитие получило у них свиноводство (как и у сушеней), что давало большую часть мяса, потребляемого мохэ. Главной же отраслью было развитое земледелие, для которого характерно применение плуга, а в качестве тягловой силы использовались пары лошадей. Все это не позволяет даже в малейшей степени представить мохэ кочевниками. Основная масса населения мохэ жила оседло. Они охотились на соболей в окрестной тайге и горах, ловили рыбу в реках, пахали землю, подталкивая плуг вперед, сеяли просо, пшеницу, рис, сою, а из овощей - мальву. Рис, помимо прочего, использовался мохэ для приготовления водки, для чего зерна злака разжевывались, а затем из них "варилось вино". Потребляя его, мохэ - люди крепкого сложения, сильные и мужественные - никогда не пьянели. О прочной оседлости свидетельствует также пристрастие и любовь к разведению свиней. Свиноводство представляло собой главную отрасль животноводства мохэ. Они любили есть свиное мясо, а из кож свиней (как и сушени) шили шубы. Самые богатые из семей, по-видимому, представители родо-племенной знати, владели крупными стадами, в которых количество животных достигало нескольких сотен голов. Мохэ разводили также собак, из шкур которых шились шубы. Ткачество, судя по пристрастию женщин к холщовой одежде, тоже представляло собой важную отрасль хозяйственной деятельности. Вместе с тем, разведению лошадей тоже придавалось большое значение, поскольку мохэ-воины не представляли себе жизни без коня. Достаточно сказать, что, по записям в "Цзютан шу", умершего клали в могилу вместе с намеренно убитой лошадью, на которой он ездил при жизни. Что касается внешнего облика мохэ, то, помимо упомянутой одежды из шкур животных и холста, в особенности эффектно выглядели головные, вероятно, парадные уборы. На севере, согласно записям "Тан шу", амурские мохэ украшали их перьями из хвостов фазанов и клыками дикого кабана, а на юге сунгарийские мохэ приводили в трепет врагов хвостами леопардов и тигров! Волосы мохэ, согласно "Цзютан шу", заплетали в косы, и они у них свисали вниз.

В источниках отмечены также новые и неожиданные подробности свадебного и погребального обрядов. Относительно первого в "Бэй ши" записано так: "При браках женщина надевает холщовую юбку, мужчина надевается в шубу из свиной кожи, а на голову втыкает хвост леопарда... В первый вечер брака жених приходит в дом невесты, берет невесту за груди, и ревность прекращается. Если же женщина блудно спознается с посторонним мужчиною, и скажут мужу об этом, то муж убивает жену, а потом, раскаиваясь, непременно убьет и сказавшего; почему у них прелюбодеяния никогда не открываются" 9.

При захоронениях (в отличие от сушеней) гроб для покойников из досок или бревен не изготовлялся. И вообще могильная яма рылась лишь в том случае, если кто-то умирал весной или летом. Покойника опускали на дно могильной ямы, ставили перед ним погребальную пищу, совершали жертвоприношения, а затем засыпали его землей. Как уже указывалось ранее, вместе с умершим мужчиной хоронили его убитого коня. У мохэ отсутствовали специальные инструменты для сбрасывания земли в могилу. По завершении обряда над местом погребения сооружалась деревянная "хижина" для того, как поясняется в "Вэй шу", чтобы могилу не мочил дождь. На самом деле, судя по этнографическим данным, с постройкой домика над погребенным связывались значительно более сложные религиозные представления мохэ, которые, однако, остались неизвестными.

Иным выглядел погребальный обряд, если смерть наступала осенью или зимой. Мохэ, согласно утверждению "Вэй шу", использовали трупы в качестве приманки для ловли соболей. Соболи подбирались к умершим и часто попадались в ловушки. Отсюда отнюдь не должен следовать вывод, что мохэ специально использовали трупы в качестве приманки. Просто осенний и зимний погребальный обряд, по-видимому, не предусматривал (по каким-то причинам) захоронения в земле и осуществлялся на открытом воздухе. Размещение же силков для соболей вокруг умерших представляет собой побочное действие.

Новые сведения касаются также военного снаряжения мохэ. Воины их, сильные, отважные, умелые и отчаянно храбрце, славились на Дальнем Востоке. Их луки и стрелы, не знавшие промаха, по-прежнему приводили в ужас соседей, которых они непрерывно тревожили набегами. В "Тан шу" специально отмечалось большое мастерство, с которым мохэ сражались в пешем строю. Но еще более прославила себя в битвах конница мохэ с её искусством ведения боя в конном строю. Недаром армию танского Китая при борьбе за Ляодун возглавляли и привели к успеху, главным образом, полководцы из племенных вождей мохэ 10. Длина лука - главного оружия войны и охоты - по сравнению с сушеньскими уменьшилась и не превышала одного метра. Длина стрелы вместе с наконечником составляла около 40 см. Однако уменьшение лука не привело к ослаблению его убойной силы. Дело в том, что, как отмечено в хрониках, луки мохэ украшались роговыми пластинками. Но они, конечно же, не служили украшением, а предназначались для увеличения упругости и, следовательно, мощи оружия. Таким образом, мохэ владели луками усиленного типа, и [54] потому уменьшение их размеров ради удобства использования (в особенности, в седле) представляется самым логичным объяснением конструктивных новшеств. Вместе с тем, мохэ, следуя традициям сушеней, не отказались от использования яда, которым смазывались наконечники стрел. В "Бэй ши" сохранилось описание некоторых подробностей, связанных с приготовлением яда. Оказывается, его-варили в строго олределенное время года - в седьмом и восьмом месяце лунного календаря. Чтобы представить реально исключительную силу яда, достаточно сказать, что при неосторожности тех, кто занимался приготовлением его, пары, поднимающиеся над посудиной, могли умертвить человека. Согласно "Бэй ши", яд использовали для обработки стрел, которые применялись при охоте на птиц и зверей.

В свете отмеченных ранее изменений в жизни потомков сушеней - мохэ, можно предполагать также значительные сдвиги в социальном плане и в общественной структуре, в частности, разрушение первобытнообщинных коллективов, более резкое проявление имущественной дифференциации членов рода, усиление роли "аристократической" верхушки родо-племенных объединений и их вождей. Однако сведения в источниках, касающиеся такой кардинально важной проблемы, предельно скупы или восстанавливаются путем логических заключений. Можно лишь отметить, что у мохэ были как богатые, так и бедные семьи. Отдельные племена продолжали сохранять независимость друг от друга. "Правитель", то есть племенной вождь мохэ, как и у сушеней, назывался Великий Мофо Маньду. Власть вождя по-прежнему передавалась от отца к сыну, что свидетельствует о господстве патриархально-родового строя. Вождь безраздельно господствовал над соплеменниками, и во владении у него находилось довольно значительное количество рабов. Рабство, по-видимому, носило патриархальный характер. Таким образом, налицо замедленность, эволюции общества (по сравнению с соседями. Когурё и даже воцзюй). Бурные события политической истории мохэ IV - VII вв., как она раскрывается во взаимоотношениях с тюрками, киданями, Когурё и Китаем эпох вэй, сун и тан, во всем блеске показывают, насколько стремительными темпами нарастала значимость тунгусо-маньчурских племен в определении судеб народов Дальнего Востока. Их видная роль в решающие моменты важнейших событий в значительной мере отражали социально-экономические сдвиги в родо-племенном обществе мохэ. Процесс консолидации разрозненных и разобщенных ранее племен бассейна рек Сунгари и Амур, начало которого восходит к раннему средневековью, поставил на очередь дня решение сложных проблем крупной политики, прежде всего, отстаивание национальной независимости и самостоятельности перед угрозой соседей, главным образом, суйского, а затем танского Китая. Страницы политической истории мохэ, насколько их удается восстановить в связи с событиями в Когурё, вызывают исключительный интерес и заслуживают самого пристального внимания.

Политической линии мохэ не откажешь в последовательности. В сложной обстановке взаимной борьбы государств и племенных объединений "восточных иноземцев" они в отношениях с Китаем становились то врагами, то снова превращались в союзников, а затем опять во врагов (Когурё, Пякчэ, Силла, кидани, тюрки). Только мохэ большей частью не знали колебаний. Они сохраняли союзническую верность своему соседу на юге - Когурё - в его борьбе с Суй и Тан. По той же причине они затем помогали Пякчэ и Силла.

Победа Гаоцзуна над Когурё не привела, да и не могла привести, к прямой аннексии Тан южных районов Дальнего Востока, поскольку Китай в тот период не обладал, по-видимому, достаточным для решения такой задачи военным и экономическим могуществом. Стоило начаться в Поднебесной очередному взрыву "потрясений" и "смут", в особенности усилившихся в годы правления императоратриц Уши и Вэйши, как результаты похода Гаоцзуна на север оказались сведенными на нет. На территории, занятой племенами сунмо мохэ, куда, спасаясь от войск Гаоцзуна, бежало большое количество когурёсцев, стали подниматься города, окруженные крепостными стенами. На развалинах Когурё вскоре возникло могущественнейшее на Дальнем Востоке государство Бохай - страна высокой культуры и просвещения, известная далеко за ее пределами. Основателем Бохая стал вождь сунмо мохэ Цицик Чжунсян, который после разгрома Когурё сразу же расширил свои владения и занял район хребта Моушань. Новые территориальные приобретения сунмо мохэ последовали в 696 г., когда одновременно с нападением киданей на Северный Китай Цицик Чжунсян форсировал с армией р. Ляошуй и захватил северо-восточную часть хребта Чанбошань. Танскому Китаю не оставалось ничего другого, как признать факт свершившимся. Внук Цицик Чжунсяна - Уачжи Да Туюй - принял титул императора. Китай не признал такое событие законным, но сделать что-либо реальное и вмешаться в ход событий на Дальнем Востоке оказался полностью бессильным. 228 лет процветало государство Бохай - достойный наследник культуры и могущества Когурё, а также племенного союза сунгарийских мохэ.

По-иному сложилась судьба самого северного из мохэских племен - хэйшуй мохэ, которые по-прежнему расселялись по берегам Амура от устья р. Сунгари до устья р. Уссури. По существу, здесь, как и на юге в низовьях Сунгари у сунмо мохэ в момент их союзнических отношений с Когурё при отражении агрессии Тан, сформировался со временем племенной союз. Во всяком случае, все попытки Бохая подчинить себе "процветающие и разделенные на 16 групп" (племен?) хэйшуй мохэ ни к чему не привели. Амурские мохэ создали собственную армию, соорудили на своих северных и южных границах "частоколы" и успешно [55] отражали попытки отрядов Бохая вторгнуться на их территорию. Борьба Бохая с северными племенами затянулась на десятилетия. Много раз императоры Бохая объявляли об "окончательном" умиротворении хэйшуй мохэ. Однако, судя по тому, что вожди их посылали свои посольства к соседям, в том числе в Китай, минуя посредничество Бохая и "не уведомляя его владык", амурские мохэ до конца сохраняли свой суверенитет. Можно представить меру негодования и в то же время опасения бохайского императора У-ди, когда он узнал о походе на юг очередного посольства других соседей Бохая с целью нападения на границы дальневосточной империи.

Период возвышения и особой политической и военной активности хэйшуй мохэ относится к X в. К территории, которую они контролировали в то время, относились не только бассейн среднего Амура, но также верхняя половина р. Сунгари и, вероятно, долина рек Уссури и Суйфуна. Именно тогда, еще до возвышения киданей и нападения их на Бохай, среди хэйшуй мохэ стало выделяться могуществом племя нюйчжэней. Так, впервые в источниках появилось название "чжурчжэнь", по которому всех хэйшуй мохэ вскоре стали называть "нюйсжэнь". В течение последних десятилетий существования государства Бохай неоднократно осуществлялись вторжения чжурчжэней в пределы южных территорий, и армия его, не без значительных усилий, отражала нападения своих северных соседей. В свете таких фактов, ни о каком "подчинении" хэйшуй мохэ или чжурчжэней Бохая не могло быть и речи. Когда кидани в 926 г. разгромили Бохай, то на передовую линию борьбы за независимость народов Дальнего Востока от кочевников центральноазиатских степей вышли чжурчжэни, далекие потомки легендарных сушеней юга Маньчжурии. [56] Первые описания их земель содержатся в исторических сочинениях эпохи Сун, а также в немногих из сохранившихся отчетов тех, кого судьба заносила в далекую сторону. Многое из записанного о природе и климате ее, о чем сжато рассказывалось на первой странице очерка, знакомо из разделов ранних хроник, где сообщались сведения о сушенях, илоу, уцзи и мохэ.

Но самое удивительное рассказывалось о коренных обитателях страны - чжурчжэнях 11. Все поражало в них средневековых путешественников в чужие и далекие северные земли - внешний вид, одежда, прическа, пища, образ жизни, обычаи и общественная жизнь. Это был народ большого мужества и благородства, необыкновенной отваги и выносливости, свободолюбия и воинственности. Чжурчжэни, как отмечалось в источниках, простоватые, безыскусные люди, храбрые и свирепые, не знающие в должной мере цену жизни и смерти. Они были отважны и дерзки. Каждый раз, отправляясь на войну, воины надевали многослойный панцирь. Вперед высылался авангард, называемый "крепкой армией". '"Летучая" конница чжурчжэней подобно вихрю проносилась по речным долинам и спускалась, "как бы летая", с гор, наводя ужас на врагов. Воины-чжурчжэни терпеливо сносили невзгоды походной жизни - голод, жажду, тяжелые и длительные переходы. Реки не составляли для них преграды. К удивлению врагов, отряды чжурчжэней, не останавливаясь и не наводя мостов и паромов, вплавь на лошадях форсировали такие широкие реки, как Амур и Хуанхэ.

Особый интерес представляла военная тактика чжурчжэней. Впереди войска двигались обычно двадцать копьеносцев, наиболее храбрых воинов, которых называли "стойкими". Они, как и лошади, прикрывались латами. За ними следовали 50 человек, защищенных легкими панцирями и вооруженных луками и стрелами. Армия чжурчжэней разделялась на отряды в тысячу человек, которые, в свою очередь, составляли сотни, десятки и пятерки. Солдаты вооружались мечами, луками и стрелами, привязанными к поясу. Каждый из командиров подразделений имел свой знак отличия - колотушку, флажок, барабан, знамя или золотой барабан. Солдаты у седла подвешивали пластинку с надписью. За смерть вышестоящего командира расплачивались жизнью все нижестоящие военачальники. Конница чжурчжэней врывалась в боевые порядки врага с тыла или флангов; осыпая их тучами стрел, которые выпускались одновременно. "Они дрались так, как будто сами духи вступали в сражение", - так обычно оценивали их соперники на поле брани. Чжурчжэни, известные в Коре, Ляо и Китае как народ "лживый и жестокий", "воинственный и коварный", считали войну основным занятием. Союзы чжурчжэньских племен с самого раннего периода (насколько можно проследить по письменным источникам) проводили и отстаивали свою собственную национальную политику. Военные мероприятия против соседей или участие, совместно с Коре или Ляо, в войнах против одной из сторон оказались, при сравнении разных источников, не простыми грабительскими походами диких "варваров", а часто лишь вынужденной мерой, пресекающей захватнические устремления "цивилизованных" соседей.

В мирное время чжурчжэни жили в поселках или крепостях, построенных на возвышенностях или в долинах, запирающих горные проходы. Их жилища представляли собой деревянные полуподземные постройки с дверью, обращенной на юго-восток. Холодный климат страны заставлял заботиться о максимальном утеплении жилища. Оно наполовину уходило в землю. Дверь полуземлянки утеплялась травой или паклей, а внутри устраивалась сложная, но удобная отопительная система из центрального очага и лежанок - канов, сквозь которые циркулировал теплый дым и воздух. При входе в жилище меховая одежда сбрасывалась, и обитатели его ели, спали и занимались хозяйственными делами на теплых широких лежанках. Чжурчжэни западных (очевидно, степных) районов часто меняли места своих поселений и вели, по сути дела, полукочевой образ жизни. Вместо постоянного жилища (типа полуземлянки) они сооружали из кож палатку, похожую на юрту. Ее ставили в период ненастья и дождей. Кочевали они на телегах, запряженных коровами, куда помещалось все имущество. Основным занятием этой немногочисленной группы племен чжурчжэней было не земледелие, а скотоводство.

В сильные холода рядовые члены рода одевались в шерстяную одежду и шубы, сшитые из самого доступного и недорогого материала - из шкур лошадей, коров, свиней, баранов и собак. В морозы, если платье или сапоги бывали хоть немного неплотны, то, как отмечалось в описаниях, чжурчжэни [57] отмораживали пальцы, и тело их растрескивалось от холода. Они шили также халаты из рыбьей и змеиной кожи. Теплая нижняя одежда (штаны, рубашки и чулки) изготовлялась из шкур оленя, кабарги и кошки. Старая национальная одежда чжурчжэней прекрасно приспособлена для холодов при жизни и работе в тайге и горах. Вместе с тем, родовая аристократия - племенные и родовые вожди, а также члены их семей - зимой надевали шубы из меха соболей, лисиц и белок или теплые шелковые халаты на подкладке. Кроме меховой одежды, широко использовались изделия из белого холста. Платье из белого материала - самая любимая одежда чжурчжэней. Чжурчжэньские женщины носили длинный халат-кафтан, у которого, в отличие от такого же типа одежды у мужчин, воротник не пришивался. К ушам подвешивались серьги из золота, серебра и полудрагоценных камней. Мужчины-чжурчжэни, в отличие от киданей, не заплетали волосы в косы, а носили их распущенными по плечам, как некогда тюрки. Волосы придерживались специальным футляром или кольцом, который у богатых изготовлялся из золота. Пряди волос переплетались цветными лоскутками материи. Знатные чжурчжэни украшали их золотом и жемчугом.

Рядом с поселком располагались пашни и огороды. Основное занятие большинства племен чжурчжэней - земледелие и огородничество. Они разводили также лошадей, коров, овец, свиней и собак. В зимнее время и ранней весной охотники с собакой уходили в тайгу, где добывали оленей, лосей, медведей и пушного зверя. Особой популярностью среди чжурчжэней пользовалась охота на оленя с помощью берестяного рожка. Зверя выслеживали по следу, а затем приманивали рожком, подражая реву самца. Летом, в особенности в период массового хода рыбы, они занимались рыболовством, а в лесу собирали дикие плоды, ягоды и коренья.

Любимой едой рядовых чжурчжэней была похлебка из гороха и вареное пшено, которое употреблялось в недоваренном виде с приправой из чеснока и сырой собачьей крови. На родовых праздниках и в торжественных случаях они пили вино собственного изготовления. Вино было любимым напитком чжурчжэней. Его употребляли тогда, когда все гости хозяина дома, которые приходили к нему без особого приглашения, более не могли поглощать ни мясо, ни похлебку. Иногда при официальных приемах вино подавали прежде еды. Под звуки музыки гостей девять раз обносили вином, а на закуску подавали "фрукты" - кедровые орехи. После угощения вином на стол ставилась рисовая каша и мясные кушанья. Особенно любили чжурчжэни рисовый отвар, который слуги подносили в больших деревянных тарелках. Его ели деревянными ложками с длинными ручками. Мясо хозяйки слегка недоваривали, почему вкус его лишался, по мнению гостей из далеких стран, многих качеств и представлял нечто среднее между сырым мясом рыбы и сырым мясом сайги. Мясо употреблялось также в сушеном и жареном виде, иногда вместе с овощами.

Одним из любимых и популярных спортивных состязаний чжурчжэней считались скачки на лошадях. Они всегда привлекали большое количество зрителей, в особенности, девушек и женщин, которые прислуживали соревнующимся, подавая им вино. Здесь же после состязаний устраивали танцы. Под звуки барабанов и флейт чжурчжэни пели песни, напоминающие мелодией пение куропатки, угощались вином и обсуждали детали соревнований, высказывая одобрение друг другу. Каждый из взрослых чжурчжэней был не только отважным воином, усердным хлебопашцем и умелым охотником, но также мастером на все руки. Он умел построить для себя деревянный дом-полуземлянку, сшить сбрую и временную палатку-чум, соорудить телегу или повозку на двух колесах.

В новый год чжурчжэни поклонялись солнцу и приносили жертву "великому небу". Однако основная их религия - шаманизм. Шаман являлся второй после вождя фигурой в племени. Он же в случае болезни выступал в роли лекаря, который изгонял из больного злых духов и приносил в жертву свинью или собаку, чтобы ускорить выздоровление. Если надежды на выздоровление полностью исчезали, то больного отвозили на телеге в одну из дальних от селения горных долин и там бросали. Такой больной, которого, как считалось, не покидали, несмотря на заклинания шаманов, злые духи, превращался в опасное для соплеменников существо, поэтому от него старались избавиться всеми мерами. Родичи оплакивали умершего, сопровождая затем погребение "слезными и кровавыми проводами": участники погребальной процессии делали на лбу надрезы ножом, и кровь из ран струилась по лицу, смешиваясь со слезами. Особенно торжественно хоронили родовых вождей и членов богатых и влиятельных семей. При погребении их не ограничивались простым захоронением в могильной яме без гроба. В жертву им [58] приносили любимых слуг и служанок, а также оседланных лошадей. И тех и других сжигали, а останки помещали в могилу. Кроме того, для покойника и его загробного путешествия чжурчжэни приносили в жертву свиней и собак, которых также сжигали. Кроме еды, в могилу помещали сосуды с питьем. Весь этот торжественный церемониал носил название "варить кашу для умершего".

Торжественными и сложными обрядами сопровождалась свадьба чжурчжэней. Состоятельные семьи посылали родственников сватать невесту. Их сопровождал обоз повозок, нагруженных напитками и разнообразными кушаньями, и десятки лошадей, предназначенных для дара родителям невесты. В доме невесты вскоре начинался пир, на котором прислуживали родственники жениха. Они трижды разносили вино, налитое в золотые, глиняные или деревянные сосуды, затем угощали салом, а под конец пили чай или молоко. После пира участники церемонии обменивались подарками. Жених предоставлял возможность отцу невесты выбрать для себя самых лучших из приведенных лошадей, а он взамен за каждую взятую лошадь дарил будущему зятю одежду. Если обе стороны оставались довольными, то жених трудился в доме невесты три года, выполняя разнообразную и тяжелую работу. После трех лет он уводил невесту, в приданое которой отец выделял рабов и скот. В бедных слоях

чжурчжэньского общества описанный обряд, конечно, значительно упрощался. К тому же, в народе не жених искал невесту, а невеста искала жениха. Родители бедной девушки посылали ее ходить по дорогам, распевая песню, в которой она расхваливала прелести женщины и семейного быта. Тем самым она намекала не то, что ищет дружка. Услышавший, если он намерен жениться, вел девушку к себе и по окончании простой брачной церемонии отводил в дом родителей, чтобы они знали о принятом решении.

К моменту столкновения с киданями в X - XI вв. чжурчжэньское общество представляло собой классический образец первобытнообщинного строя. Каждое племя занимало строго определенную территорию и не находилось в зависимости от соседних родственных племен. Только во время опасности или для особо важных военных мероприятий они объединялись в союз для отражения или предупреждения действий врага. Родовых или племенных вождей чжурчжэни выбирали на общих собраниях, но выборы к тому времени уже превратились в формальный акт, пережиток старых времен, так как власть вождей к X - XI вв. стала наследственной. Она переходила от старшего брата к младшему, а после смерти последнего из братьев - к сыновьям старшего брата. Вожди назывались боцзиле ("боцзинь" - от маньчжурского "бэйли") или цзедуши. Они стояли во главе родов, которые насчитывали от тысячи до нескольких тысяч человек. У вождей в ранний период истории чжурчжэней еще отсутствовал налаженный и централизованный аппарат угнетения и грабежа свободных общинников, членов рода. Так, в источниках отмечается, что они не платили в пользу родовой верхушки "определенных податей". Это не значит, однако, что члены рода вообще не предоставляли в ее распоряжение плодов своего труда. Просто размеры податей регламентировались: их собирали столько, сколько понадобится.

Пережитки родо-племенного строя и порядки военной демократии особо ярко проявлялись в ходе военных совещаний, когда чжурчжэни решали важные вопросы войны и мира, союза с соседями, разрабатывали военные операции и походы. Строго соблюдалось правило, по которому любой из членов рода мог без каких-либо опасений высказать мнение по обсуждаемым вопросам. Такие совещания представлялись собой своего рода народные собрания равноправных мужчин-воинов. У них вожди и полководцы союза племен спрашивали совета, а в ответ выслушивали самые разнообразные мнения. Даже некоторое время после образования империи такой порядок оставался незыблемым. Когда чжурчжэни решали вопрос о каком-либо важном деле, то участники совещания выходили в поле, устраивали положенное в таких случаях угощение, очерчивали углем круг и, усевшись, начинали высказывать мнения. Первыми говорили не начальники, а "низшие". Государь выслушивал "проекты" и выбирал тот, который ему нравился больше других. Интересно, что исполнителем избранного проекта [59] назначался обычно тот, кто его выдвинул. Круг после окончания совещания уничтожался, чтобы, как считалось, никто не слышал человеческого голоса, а враг не узнал о принятом решении, и сведения о нем не вышли за пределы круга, гле шли разговоры. При разборе мнений принималось во внимание, кто подавал его, чтобы отцы, дети пли братья, "по частным привязанностям", не прикрывали друг друга. Отношения между племенами и отдельными членами рода регламентировались неписанными, но строгими законами родового строя. Кровная месть - первый закон, регулировавший у чжурчжэнен взаимоотношения обиженного и обидчика. Именно с этих законов и событий, связанных с ним, начиналась, как увидим, история Ваньянь - правящего рода Золотой империи.

Между племенами чжурчжэней существовали оживленные торговые связи, так как в XI в. некоторые из них специализировались на производстве определенных видов товара. Особым спросом пользовалось оружие - мечи, стрелы, панцири и щиты, производить которые могли далеко не все. Среди чжурчжэней славилось племя цзягу - кузнецов, которые все это с готовностью продавали. Торговые связи осуществлялись с помощью прямого обмена одного товара на другой, так как деньги появились у чжурчжэней позже. У них отсутствовали такие учреждения централизованного объединения, как постоялые дворы. Поэтому путешественникам в страну чжурчжэней приходилось каждый раз обращаться в дом "хозяина", который после долгих препирательств пускал их переночевать.

Чжурчжэни делились на несколько племенных групп, известных под разными названиями. Кидане в споем победоносном марше на восток, столкнувшись с чжурчжэнямп, выделяли у них прежде всего три большие группы, безотносительно их племенных названий, но в зависимости от степени подчинения империи Ляо. Киданьскнй император Амбагянь сразу оценил грозную опасность, которую представляли для Ляо новые противники. Разгромив Бохай, он предпринял особые меры предосторожности на границах с чжурчжэнямп. Характерно, что Амбагянь не рискнул сразу включить новые земли в свою империю, а создал в 926 г. особое буферное государство Дуньданго для управления бохайцами и чжурчжэнями. Центр его сначала находился в Ляояне, а затем его перевели в Дунцзпнь. Трудно установить границы нового плацдарма для будущей воины на востоке, но из источников ясно, что, по крайней мере, чжурчжэньские племена, жившие на р. Ялу, сохранили вначале полную независимость от Корё и Ляо. Амбагянь, считая, что чжурчжэни, несмотря на принятые меры, начнут производить "беспорядки" на его границах, завлек и переселил несколько тысяч наиболее знатных и сильных семейств к югу от современного города Ляояна и на северо-восток от округа Сяньчжоу. Тем самым он разделил силы [60] чжурчжэней и лишил их возможности соединиться. Это были те чжурчжэни, которые известны в истории как "покорные (шу) нюйчжи пяти провинций", или хэсукуань. Они находились в зависимости от киданей и включались в округ Шимиюань. В их состав входили 6 племен. Хотя "покорные нюйчжи" не платили дани киданям, для управления ими (по-видимому, чисто формально) назначался цзедуши. Кроме того, "покорные нюйчжи" во время военных действий выставляли для Ляо войска, а ко двору киданьского императора - прислугу. "Княжество" их называлось "Образованные" нюйчжи).

Вторая группа чжурчжэней жила к северо-востоку от Муклена, на землях вплоть до р. Сунгари. Кидане приписали их к округу Сяньчжоу и министерству, ведающему военными лошадьми (биньмасы). Степень зависимости второй группы чжурчжэней от Ляо значительно меньшая, чем у "покорных чжурчжэней". Они не входили прямо в состав Ляосской империи, а только "приписывались" к одному из округов. Но главное заключалось в том, что кидане не смогли полностью прервать политические и экономические связи этой группы чжурчжэней с основной территорией их расселения. Военное управление Ляо официально позволило поддерживать связь с основной частью их страны. Кидани прилагали массу усилий, чтобы на территорию "приписанных чжурчжэней" не проникало железо, в первую очередь, вооружение, так как панически боялись их усиления. В стране "приписанных чжурчжэней" широко употреблялись наконечники, вырезанные из кости. Чжурчжэни второй группы племен не считались ни покорными, ни дикими. Их называли также "желтоголовыми", а также хойба и дилинь. У хойба, как казалось киданям, волосы на висках были желтыми, а глаза - желтые с зелеными зрачками. Вот почему таких чжурчжэней и называли "желтоголовыми нюйчжэнь". [62]

Третья группа племен чжурчжэней наиболее многочисленна. Они жили "в своих коренных землях" к северо-востоку от рек Сунгари и Нонни. Согласно сведениям письменных источников, количество их превышало 2,1 млн человек. По источникам, они известны под названием "дикие нюйчжэнь". Племена их совершенно не подчинялись Ляо, о чем свидетельствовал хотя бы тот факт, что племенных вождей они выбирали сами. "Дикие" чжурчжэни расселились в районе гор Чанбошань, по рекам Ялуцзян, Хунтунцзян, Альчук, Лалиньхэ, Суйфун и Амур. Княжество их называлось "Дикие" нюйчжи. Кроме того, выделялась еще одна группа племен, которая называлась "нюйчжи Восточного моря". Они заселяли прибрежные районы Японского моря от границ Кореи и почти до среднего Амура. "Дикие нюйчжи" и "нюйчжи Восточного моря" как раз и представляют те племенные группы чжурчжэней, которые расселялись на территории российского Приморья, Приамурья и севера Маньчжурии.

Каждая из перечисленных выше групп делилась на племена. Источники сохранили название части из них. Всего у чжурчжэней насчитывалось 72 племени. Северные районы около озера Ханка занимали племена ута и хэшиле. Хэшиле входили в состав племен уго, которые владели землями верхнего течения р. Сунгари и, вероятно, всем пространством между реками Уссури и Сунгари. Основную часть среднего течения р. Суйфун занимали племена вачжунь. По соседству с ними расселилось племя чжидэ. Нижнее течение р. Суйфун и прилегающие к ней области принадлежали племенам улугунь и ханьго. Бассейн р. Уссури заселяли племена удигай (или ужэ), хэшиле и ваньянь (еланского поколения). Нижняя часть р. Уссури, а также среднее течение р. Амур принадлежало племенам тели (чжидяньли). В нижнем течении Амура жили племена цзилими (гиляки). Горные и таежные районы Приморья заселялись "ежэнями"

("варварами"), названия племен которых в источниках не сохранились. Здесь обитатели, по-видимому, негидальцы, ороки, орочи, удэ, ульчи. К северу от р. Амур, по основным его протокам и в северных областях Приморья, обитало мощное племенное объединение мангу (поречан). Как и гиляки, они, очевидно, не имели отношения к чжурчжэньским племенам. Ближайшие соседи суйфунских племен на юге Приморья - племена "Пятиречья" (Ушуй) или Хэлани. В районе слияния рек Тумэнь и Хуньтун (Хуньчуньхэ), а также по течению рек Хуньчунь, Саньчунь, Чаньчунь (Гаяхэ) и вдоль побережья до р. Суйфун расселялись племена угулань. Их северными соседями и считались племена уянь и пуча, которые занимали верховье р. Чиньчунь и район хребтов Мацзилинь (Лаобелин), Пенниолин и, частично, Чанбайшань. По р. Синьсянь (Буэртахэ) обитало племя хэшиле. К югу от племен хэшиле и угулунь по течению рек Хэлань (Хайланьхэ), Тумэнь и Айекэ находилась территория племени вэньдихэнь. Далее к югу область, пограничную с Кореей, заселяли два племени - пусань и илигулин. Как увидим, перечисленные выше племена Хэлани и Южного Приморья тесно связаны между собой общими историческими событиями и судьбами.

К северу и северо-западу от хребтов Пенниолин и Чанбайшань расселялись чжурчжэньские племена Центральной Маньчжурии. Севернее хребта Цинлин (Чангуанцайлин), у истоков и по течению р. Хулигайцзянь (Хуэрхахэ) жили племена улиньда. К северу от гор Хулунышн (Лалиньшань), по течению р. Холунь находились племена цзягу и чжуху. К северу от них по р. Лайлю (Лайлиньхэ) расселялось племя усачжа. По р. Альчук (Аньчуху) и к востоку от нее жили племена ваньянь. В междуречье Мулэнь (Мулуньхэ) и Пулумай (Буямихэ) обитало племя полуму. В бассейне р. Нонни находились земли племен уцзи и диле. Нижнюю часть р. Сунгари, а также, по-видимому, все пространство между Хуньтунцзян и Элимэньшуй, занятое хребтом Ваньдулушань (Ваньдашань), заселяли племена уго.

В 926 - 934 гг. в источниках впервые появилось название племен чжурчжэнь в связи с конкретными политическими событиями. Сведения эти (к сожалению, чрезвычайно краткие) связаны с нападением чжурчжэньских племен на округ Дэнчжоу. Но они интересны тем, что помогают раскрыть взаимоотношения чжурчжэней с государством Бохай. Оказывается, нападение на Дэнчжоу было ликвидировано бохайцами, которые неоднократно отражали удары чжурчжэней, с трудом их прогоняя. Отсюда можно сделать вывод, что северо-восточные земли Дальнего Востока (в частности, Приморье) не входили в состав Бохайского государства, а если в какой-то мере и подчинялись ему, то только номинально.

Конец X в. - период коренного переворота в судьбах чжурчжэньских племен. Агрессия киданей на востоке поставила их на передовой фронт борьбы за независимость, лицом к лицу к сильному и коварному врагу. Речь теперь шла не о том, чтобы помогать соседям в отражении нападения неприятельских войск, а самим, собственными силами отстаивать независимость своей страны. Никогда еще враг не стоял так близко к границам земель, издавна населенных чжурчжэнями и их предшественниками - мохэскими племенами. Политическая обстановка и соотношение сил оставались критическими и крайне неблагоприятными для чжурчжэней. Государство Коре - наследник династий, которые всегда им поддерживались при отражении непрекращающихся попыток вмешательства и агрессии со стороны соседей (в особенности Китая), - вместо того, чтобы поддержать чжурчжэней в их борьбе с Ляо, решило ударить с тыла и захватить своих старых союзников, воспользовавшись нажимом киданей на племена, проживающие по р. Ялу. Недальновидные правители Коре, ослепленные величием, переоценили свои силы, не поняли, какую страшную угрозу для их страны представляли полчища киданей. [63]

Враждующие стороны - кидани, корейцы и чжурчжэни - упорно обвиняли друг друга в нарушениях договоров и границ. Послы чжурчжэней в Сун говорили о том, что корейцы постоянно провоцируют киданей для нападения на чжурчжэньские границы. А послы Корё, в свою очередь, говорили, что чжурчжэни - жадные и подлые люди, и верить им не стоит. Чжурчжэни, заселявшие долину р. Ялуцзян, оказались между двух огней. На западе у них участились стычки с киданями, в то же время на востоке за р. Ялу корейцы вели подготовку к войне, имевшей целью отторжение чжурчжэньских земель. Так называемая "выжидательная позиция" и "соблюдение осторожности" в отношении киданей корейского вана Сончжона оказалась на самом деле близорукой политикой недальновидного стратега, так как совмещалась с тактикой "вытеснения и подчинения" его соседей чжурчжэней - потенциальных союзников в надвигающейся войне с Ляо. В начале 80-х гг. X в. Сончжон, вытесняя чжурчжэней, расширил свои границы на северо-западе до бассейна р. Ялу. Воспользовавшись нападением киданей на чжурчжэней в 983 г., он приказывает построить ряд крепостей уже на берегу р. Ялуцзян, в землях чжурчжэней. Однако они, покинутые всеми союзниками, нашли в себе силы отразить нападение киданей, а корейцев заставить прекратить строительство крепостей на р. Ялу!

В 985 г. вновь повторилось нападение киданей на чжурчжэней. На этот раз им удалось захватить на время часть территории по среднему течению р. Ялу и в бассейне р. Тунцзян. Устье р. Ялу также перешло в руки киданей, и чжурчжэни оказались в особенно тяжелом положении. В 989 и 991 гг. кидани снова напали на чжурчжэней, и им удалось, наконец, укрепиться на берегу Ялу. Они построили здесь крепости Вэйкоу, Чжэньхуа и Лайюань и начали готовиться к вторжению на территорию Корё. Оно началось через два года (в 993 г.), когда огромная 800-тысячная армия под руководством генерала Сяо Сюн-нина форсировала р. Ялу и, захватывая крепость за крепостью, построенные корейцами в землях чжурчжэней, стремительно двинулась на юг страны. После разгрома корейской армии в Понсане начались мирные переговоры. Достаточно ознакомиться с речью военачальника Сохи, чтобы понять, какой ценой корейцы хотели установить мирные отношения с киданями. Посол говорил о том, что земли вдоль р. Ялу входят во владения Корё, что чжурчжэни бесчинствуют и закрывают дорогу корёсцам, которым пройти здесь труднее, чем переправляться через море. И если у Корё нет до сих пор связей с киданьским государством, то виноваты в том чжурчжэни (!). Сохи предлагал изгнать чжурчжэней и возвратить владения, будто бы потерянные Корё. Он намеревался возвести здесь крепость для обеспечения путей сообщения. Установив дружеские отношения с киданьским государством, Сохи предлагал киданям сначала отнять у чжурчжэней земли, которые они захватили, а затем соглашался признать Ляо сюзереном Корё.

Эта речь, которая выдавалась феодальной корейской историографией за образец дипломатического искусства, на самом деле представляет собой яркий пример, раскрывающий существо политики двора Сончжона - выходить из затруднительного положения за чужой счет. Какая же это победа, если земли, [64] которые Сохи почему-то неожиданно считал своими, все же отдавались киданям и, в дополнение, Корё признавало свои вассальные отношения с Ляо? Однако задачу свою Сяо Сюн-нин посчитал выполненной и удалился за р. Ялу. Платой за суверенитет и независимость Корё оказались чжурчжэньские земли северо-востока, которые Сохи захватил в 994 - 995 гг. Здесь корейцы построили 6 крепостей для защиты от возможных нападений чжурчжэней, так как отношения с ними оставались по-прежнему крайне напряженными.

Все эти события привели к изменению тактики чжурчжэней. Вести войну на два фронта им явно не хватало сил. Тогда они решили использовать войска могущественной Ляосской империи против государства Корё, которое превратилось в основного врага. В то время, как Ляо довольствовались, в основном, формальным признанием подданства, корейцы проводили ярко выраженную агрессивную политику тотального вытеснения чжурчжэней из районов, которые не принадлежали Корё. Постоянные стычки на новой границе, победоносные для чжурчжэней, заставили корейский двор дать строгие инструкции военным воздерживаться от провокаций.

Насколько Корё стремились теперь к установлению мирных отношений с чжурчжэнями, свидетельствуют последующие события, которые разыгрались в 1010 г. Воспользовавшись неразберихой при королевском дворе, где делами вершил генерал Канчо, военачальники Хо Ко-чин и Ючжиди, находившиеся в составе войск на севере, по собственной инициативе, не спросив разрешения столицы, атаковали одно из чжурчжэньских племен. Успехи их были чересчур скромными, тем не менее, чжурчжэни, не желая накалять обстановку, прислали мирное посольство с дарами

племени. Расхрабрившиеся военные, поистине потерявшие разум от своего возвышения , напали и перебили членов посольства. Король Мокчжон немедленно разжаловал генералов и казнил их. Чжурчжэни же сообщили о происшествии киданьскому императору, и его 400-тысячная армия вновь вторглась в Корё. Формальной причиной войны, кроме жалобы чжурчжэней, стало убийство короля Мокчжона генералом Канчо. Но любопытно, что кидане требовали теперь возвращения чжурчжэньских земель с шестью городами, расположенными к северу от р. Чхончхонган! Напоминание корейцев о том, что именно кидани позволили захватить чжурчжэньские земли и вытеснить отсюда их племена, двор императора Ляо пренебрежительно оставил без ответа.

Требование о возвращении чжурчжэньских земель кидани повторяли в 1012, 1013, 1015, 1018, 1019 гг. Они даже захватывали их на короткое время. В нападении 1012 г. вместе с киданями участвовали чжурчжэни. Они вторглись за р. Ялу и произвели подлинное опустошение пограничных районов. То же повторилось в 1013 г., но корейский генерал Ким Сан И оттеснил союзников. Очевидно, убедившись в нерешительности киданей, чжурчжэни в последующих нападениях более не участвовали. После 1019 г. кидане также отказывались от нападений на Корё, и между воюющими сторонами установились дипломатические отношения, начались регулярные обмены посольствами. Войны избегали все враждующие стороны, несмотря на то, что дружественные отношения порой нарушались. Для закрепления успехов и отражения возможных нападений в будущем корейцы соорудили в 1033 -1044 гг. "Длинные стены", которые, соединяя 14 крепостей, тянулись более, чем на 500 км: от устья р. Ялу на западе и до побережья моря у крепости Торепхо на востоке. Чжурчжэни, кажется, убедились, что раздробленными силами вернуть потерянные позиции не удастся, поэтому на время прекратили нападения. В 1036 г. в Корею прибыло посольство чжурчжэней с богатыми подарками. Они обещали больше не нападать на пограничные районы. Между обеими сторонами установились оживленные торговые связи. Чжурчжэни начали отправлять в Корею меха, лошадей, наконечники стрел и копий, а взамен получали крупный рогатый скот, ткани, серебряную и железную посуду.

Однако о том, что основные территориальные проблемы остались нерешенными и болезненными, свидетельствуют события, которые произошли через 10 лет. В 1047 г. чжурчжэни снова напали на "Великую стену" и пограничные крепости. Но силы соперников оказались неравными, и чжурчжэни [65] потерпели поражение. Корейцы, преследуя их, вторглись в пограничные районы и до основания разрушили поселения врагов. После этого какие-либо отношения между Коре и чжурчжэнями прервались более, чем на полстолетия. Но затишье было обманчивым: в среде чжурчжэньских племен происходили тем временем коренные изменения и сдвиги, которые через сравнительно короткий период поставили их в ряды главных политических сил, определивших на целое столетие ход исторических событий в Восточной и Центральной Азии.

Описанные выше события принципиально важны потому, что с ними связано переселение ряда чжурчжэньских племен из района постоянных столкновений и борьбы в бассейне р. Ялу в более спокойные центральные районы Маньчжурии и северо-восточные приморские области. Особо выдающуюся роль в последующей истории чжурчжэней сыграло племя братьев Ханьпу и Баохоли, которые считались предками будущего правящего дома Золотой империи. Переселение их произошло, по-видимому, или где-то между 983 - 993 гг., во время особенно ожесточенной борьбы чжурчжэней с корейцами, или, что более вероятно, в 20-е гг. X в., в период первых столкновений чжурчжэньских племен с Ляо и образования буферного государства Дуньданьго. Прародители Золотой империи входили в ту самую группу "сильных семей" чжурчжэней, которых "заманил" Амбагань и, поселив на юге от г. Лаояна, назвал "покорными". Но, как выяснилось, не все оказались "покорными" и подчинились приказу Амбаганя.

Ханьпу и Баохоли, принадлежавшие к семейству Ши, увели свои племена на северо-запад и северо-восток. В среде "покорных" шести племен остался только их старший брат Агунай со своим племенем. Не случайно в известном округе "покорных" Хэсугуань Агуда - основатель Золотой империи чжурчжэней - нашел через 100 лет потомка Агуная - Хушимыня, который присоединился к нему в борьбе с Ляо и напомнил о далеких временах, когда три брата разошлись в разные стороны! В связи с этим решается исключительно важный вопрос о национальной принадлежности трех братьев. "Чужестранцы" ли их племена, оказавшиеся в центре Маньчжурии и Приморья? Нет, поскольку Ханьпу и Баохоли - представители не корейских, а чжурчжэньских племен. Невероятно к тому же, чтобы в период напряженных отношений чжурчжэней с корейцами какое-то из племен последних осмелилось "переселиться" в центральные районы, занятые их врагами. Его бы сразу же уничтожили. Ханьпу и Баохоли, несомненно, чжурчжэни - беженцы с территории, которая на многие годы стала яблоком раздора между киданями, чжурчжэнями и корейцами. Они лучше, чем кто-либо в среде племен "диких нюйчжи", представляли страшную опасность, которая угрожала в ближайшем будущем чжурчжэням со стороны Ляо и Коре. Единство и сплоченность - вот, что их могло спасти. Поэтому не случаен факт, что трудный и мучительный процесс объединения чжурчжэньских племен возглавили изгнанники с Ялу и их потомки из рода ваньянь. [66]

Таким образом, где-то около 926 г. - время создания Дуньданьго и захвата киданями шести чжурчжэньских племен - Ханьпу и Баохоли переселились в новые места. Первый их них дошел до рек Пухань и Бухори и расположился в землях, соседних с племенем ваньянь. Географически это место наиболее выгодно для защиты от корейцев и киданей: оно защищено труднопроходимыми горами от Корё и Ляодуна. В еще более отдаленные и безопасные места ушел Баохоли. Он поселился в бассейне истока Уссури, в 500 км от Суйфуна, в долине р. Елань (Уссури), то есть на территории Приморья. Стратегически месторасположение племени Баохоли в центральных районах Приморья оказалось выгодным и стало со временем решающим фактором в предстоящей борьбе за объединение восточных приморских племен и отражении агрессии Корё.

Новых переселенцев встретили неприветливо. Во время переговоров Ханьпу с вождями племени ваньянь, когда регулировались отношения пришельцев и аборигенов р. Пуганьшуй, его люди убили одного из ваньяньцев. Мирные переговоры прервались, и между племенами начались ожесточенные столкновения. Новые убийства еще более накалили и запутали обстановку. Через некоторое время, однако, племя ваньянь, ради прекращения вражды, призвало Ханьпу породниться и объединить оба племени. Ханьпу согласился и, во избежание кровной мести при убийствах, предложил на переговорах вождю ваньянь дать обиженным возмещение имуществом и уничтожить непосредственного убийцу - виновника раздоров. Это условие вождь племени ваньянь принял, и Ханьпу, по обычаю обменявшись с ним быками, женился на их шестидесятилетней женщине, получив в приданое ее пахотные земли и имущество. Новое объединение приняло название "ваньянь", поскольку счет родства потомков Ханьпу велся по материнской линии. С этих пор члены дома ваньянь разделялись на две группы: более близкие правящему дому (потомки прародителей Ханьпу) и более дальние (потомки Баохоли и Агуная).

Таким образом, Приморье стало районом, который заселился племенами, родственными правящему роду ваньянь. Их прародителем, по аналогии с Ханьпу, можно считать Баохоли, родного брата Ханьпу. Племя их стало называться "ваньянь", но, в отличие от племени Ханьпу, его относили к "Еланскому поколению" (по названию места их расселения) 12. Из ранней истории еланцев ничего не известно. Последующее упоминание связано с борьбой руководителей ваньяньского племени за объединение чжурчжэней. В этой борьбе Елань в решающие моменты играла роль верного и могучего союзника ваньяньцев. Не исключено, что поддержка Елани и выгодное в борьбе за объединение племен положение племени - один из главных факторов, определяющих ведущую роль ваньянь, а не какого-то другого племени, в процессе консолидации чжурчжэней.

Сын Бахая Суйкэ покинул старые места племени ваньянь и переселился "ближе к морю", на земли по р. Альчук (приток р. Сунгари). Очевидно, перемещение чжурчжэней, обычное при "кочевой жизни и неопределенности в местах", когда они летом искали земли, "изобилующие травой и водой", вызвали давление Ляо и войну корейцев с чжурчжэнями к Ляо в 983 - 993 гг. Долина р. Альчук превратилась в постоянное место обитания Суйкэ и его племени. Здесь со временем появились не временные полуземлянки, а капитальные наземные дома. Низины стали разрабатываться под пашни.

С приходом к власти Шилу, сына Суйкэ, начался новый этап в истории чжурчжэньских племен. С его именем обычно связывается начало борьбы за создание нового "варварского" государства северных народов. Необходимость сложения единого племенного союза чжурчжэней диктовалась сложной политической обстановкой того времени: только что произошло примирение Ляо и Корё за счет интересов чжурчжэней. Неотвратимость союза была вызвана также бурным распадом и разложением у чжурчжэней родо-племенного строя, явившихся следствием непрекращающихся войн и нажима соседей, усилением роли и власти родоплеменных вождей. В условиях непрерывных попыток Ляо и Корё оказывать давление на чжурчжэньские племена, осуществляя прямой захват их территории в Маньчжурии и Приморье, сохранить политическую независимость можно было только при объединении до сих пор разрозненных племенных сил и создании мощного племенного союза, подчиненного единому руководству не формально, а фактически. В такие ответственные для судеб народов моменты истории на арену политической борьбы выдвигаются выдающиеся личности, способные не только правильно оценить обстановку и наметить главную цель, но .и найти в себе достаточно мужества и смелости, чтобы сломать освещенные вековыми традициями старые порядки и методы управления.

Начало неотвратимому историческому процессу консолидации чжурчжэней положил Шилу - человек прямого и решительного характера. Ему удалось прежде всего урегулировать отношения с Ляо. Характерно, что именно в 1010 - 1019 гг. Ляо требовали у Коре возвращения старых чжурчжэньских земель в бассейне р. Ялу, а конница чжурчжэней произвела опустошительные набеги на захваченные корейцами новые пограничные районы. Шилу, однако, понимал, что при сепаратизме многочисленных племенных вождей выиграть войну не удастся. Последующие затем мирные отношения с Коре и отсутствие среди киданьских войск чжурчжэней в 1015, 1018 - 1019 гг. связаны, по-видимому, со сложными внутренними проблемами в среде чжурчжэньских племен, которые возникли с новыми мероприятиями [67] Шилу. Он начал с того, что первым из родо-племенных вождей ваньянь попытался "постепенно" ввести "законы и распоряжения", сначала среди родственников, а затем и среди остальных нюйчжи. Источники не раскрывают, что конкретно подразумевалось под "законами и распоряжениями". Ясно, однако, что Шилу для управления племенами прежде всего, очевидно, ограничил власть, свободу и самостоятельность вождей остальных чжурчжэньских племен, заставив их блюсти интересы племенного союза в целом.

Такое нарушение старых традиций родо-племенного строя вызывает обычно яростную борьбу. Дело здесь не только в обычных центробежных силах, когда каждое из племен стремится сохранить самостоятельность, но, может быть, в большой степени в том, что в период бурного разложения родо-племенного строя всегда появляется ряд претендентов на главную роль объединителя племен. "Законы и распоряжения" Шилу вызвали возмущение в его ближайшем окружении. Его не поддержало даже племя отца, а братья Суйкэ пытались убить. Ярость их достигла предела и, "коварно схватив" Шилу, они намеревались похоронить его в землю живым. Его спас младший брат отца - Селиху, который обратился с увещеванием к заговорщикам, а затем выстрелами из лука разогнал врагов Шилу. Борьба, по-видимому, закончилась тем, что ваньянь признали Шилу руководителем племенного союза.

Кидане, которые раньше равнодушно наблюдали за событиями на севере, "встревожились". Больше всего военачальников киданей "тревожило", очевидно, то, что Шилу не хотел остановиться на этапе формального провозглашения себя главой чжурчжэньских племен. Он захотел войной подчинить тех, кто не подчинялся его распоряжениям. Как и следовало ожидать, первое (больше декларативное, чем настоящее) племенное объединение не отличалось прочностью. Через некоторое время после провозглашения Шилу тайши, против него вспыхнул ряд восстаний, среди которых наиболее мощным стало выступление "восточных племен". Несмотря на краткость сведений о Шилу, в "Цзинь ши" занесен рассказ о том, как племена Приморья и соседних с ним территорий (Байшань, Цинлинь), по древнему обычаю, не захотели признавать законов и распоряжений. Старая родо-племенная верхушка "восточных племен" явно не желала терять свои права. Летопись не сохранила подробностей борьбы Шилу с "восставшими иньгуанскими племенами". Известно только, что для их усмирения он совершил длительный и тяжелый поход на восток, в ходе которого заходил также на территорию Приморья ("посетил Субинь и Елань").

Шилу удалось разгромить непокорных. Основной причиной поражения "восточных племен" стала их разобщенность. После прихода Шилу на восток часть племен осталась верной ему. Он "поощрял" их, а "сопротивляющихся" безжалостно громил. Однако поход на восток вряд ли дал ожидаемые результаты, несмотря на якобы блестящие военные действия Шилу и его победы. Возвращение Шилу из военного похода не представляло собой триумфального шествия победителя. Напротив, оно напоминало паническое бегство потерпевшего разгром полководца. Воинам Шилу пришлось пробиваться в родные места, отражая нападения "разбойников", то есть "неподчинившихся", будто бы "покоренных" племен. Когда утомленное войско Шилу достигло степи Гули, он тяжело заболел. Ночью "разбойники" вновь атаковали "деревенскую хижину", в которой остановился Шилу, и вынудили его, несмотря на темноту и болезнь, оставить пристанище и убежать. Около Билацзинунь Шилу скончался, но враги не желали оставить в покое и мертвого. Они напали на племя и сумели даже захватить гроб с Шилу, который возвратили только в результате последующей погони за ними и боя. Затем преследование остатков войск Шилу начал Пуху - вождь племени цзягу, "чуть-чуть не догнавший" тех, кто сопровождал гроб вождя. Только обман свидетелей отступления, сказавших Пуху, что "если будете догонять, то не сможете догнать", спасло воинов Шилу от позора. Пуху прекратил преследование. Лишь тогда соплеменникам удалось предать земле тело Шилу.

Все эти факты свидетельствуют о том, что политика быстрого административного введения "законов и распоряжений" Шилу явно потерпела провал, несмотря на утверждение "Цзинь ши" о "подчинении всего населения". Ведь "законы и распоряжения", по тому же источнику, "стали применяться постепенно"! Таким образом, открытая атака на племенных вождей не удалась. Замечательно, что основную оппозицию линии Шилу составили руководители восточных племен (в том числе, приморских), живших в Елани и по р. Суйфун. Они стали базой в борьбе против руководителей рода ваньянь, которых, не без основания, считали узурпаторами своих прав. Такая позиция вождей приморских племен объясняется, по-видимому, еще тем, что им в меньшей степени угрожали Ляо, а корейцы, отгородившись стеною, занялись в то время внутренними делами, связанными с укреплением положения династии и защитой границ от киданей. Главная причина заключалась, однако, в том, что восточные приморские и горные области Дальнего Востока находились слишком далеко в стороне от районов наиболее интенсивной военной, политической и экономической жизни чжурчжэней. Новые, "разлагающие" родо-племенной строй веяния - катализатор темпов естественного исторического развития племен севера - доходили в отдаленные места северо-востока в последнюю очередь. Приморье и соседние с ним районы Маньчжурии и Кореи превратилась в главный "консервативный" угол старых традиций родо-племенной знати чжурчжэней. После смерти Шилу началась длительная и терпеливая его осада. [68]

Иную, значительно более гибкую политику по отношению к свободолюбивым восточным племенам занял сын Шилу - Угунай (1021 - 1074). К этому его вынудили тяжелые обстоятельства. Молодой, еще не окрепший союз чжурчжэньских племен продолжали раздирать внутренние противоречия. Восстание одного племени следовало за восстанием другого. Однако постепенно Угунай подчинил все племена, потерянные Шилу. Прежде всего, он обратил внимание на перевооружение армии. Слабость ее - главная причина поражения Шилу. "Всеми средствами и высокой ценой" Угунай и его братья приобретали у купцов "соседних княжеств" в обмен на домашние изделия железо, латы, шлемы, а после началась заготовка стрел и луков. Перевооруженная, одетая в доспехи армия Угуная "стала сильной", отмечается в "Цзинь ши".

Угунай для достижения своих целей действовал не только с помощью войска, но также пустил в ход хитрую дипломатическую игру. Упорно не подчинявшееся ему племя улиньда (р. Хайлань), во главе с талантливым вождем Шисянем, укрепилось в неприступном горном районе. Прямые военные нападения ни к чему не привели. Тогда Угунай пожаловался на непокорного Шисяня ляосскому императору. Тот во время весенней охоты задержал у себя Шисяня, а во главе племени поставил угодного Угунаю Шисяня Почжуканя.

Усиление племени ваньянь привело к тому, что на сторону "диких нюйчжи" стали перебегать чжурчжэньские племена, захваченные киданями. Они искали защиты от притеснений Ляо. Кидане стремились силой вернуть их обратно, но те не желали вновь возвращаться. Так, племена телэ и ужэ, которых кидане намеревались "переселить", пришли подчиниться Угунаю. Ляосские полководцы Линья и Хэлу подошли к границам, намереваясь вторгнуться на территорию Угуная, чтобы вернуть беглецов. Угунай на переговорах с Линья и Хэлу напугал их волнениями, которые могли возникнуть среди племен, если киданьские войска вторгнуться вглубь территории племенного союза. На самом деле его больше волновала возможность выяснить у киданей дороги "через горы и реки" и напасть на племя, которым он руководил. Поэтому Угунай вызвался сам передавать перебежчиков киданям, на что последние немедленно согласились.

Второй раз Угунай оказал услугу Ляо, когда Баймынь - вождь одного из племен уго-пуне - поднял восстание и загородил "Соколиную дорогу". Послу киданей Тунгаю, который прибыл с указом, Угунай посоветовал действовать хитростью, так как в противном случае Баймынь мог занять войсками горные проходы. Имея дружеские отношения с Баймынем, Угунай добился получения от него в заложники детей и жены, а затем передал их киданьскому императору. Даоцзун по этому случаю устроил пир, на который пригласил Угуная. Ему вручили подарки, пожаловали титул и провозгласили вождем над всеми племенами и родами "диких нюйчжи". Даоцзун, присваивая Угунаю новый титул, конечно, просто фиксировал истинное положение дел, уже сложившееся к тому времени в чжурчжэньском племенном союзе. В противном случае титул цзедуши оставался пустым звуком. Но политика императора в том и заключалась, чтобы сделать вид, будто не усилия Угуная привели его к возвышению, а высшая милость Даоцзуна. С этой точки зрения следует рассматривать попытку императора здесь же вручить Угунаю печать. Но Угунай прекрасно понимал значение такой "милости": принять печать означало признать вассальную зависимость! Поэтому он дипломатично отказался от нее. Император, однако, проявил настойчивость и через некоторое время прислал специального посла с заданием вручить печать. Угунаю снова пришлось прибегнуть к хитрости: на племенном совете вожди решили передать послу, что если его миссия завершится таким актом, то Угуная обязательно убьют. Посол с печатью вернулся назад и передал угрозы императору. Наивная дипломатическая игра, ясная, кажется, с самого начала каждой из сторон, окончилась, однако, победой Угуная.

Составитель официальной истории чжурчжэней, подводя итоги правления вождей до образования империи, недаром в особую заслугу Угунаю ставил то, что он не принял печать от Ляо, вследствие чего не попал в подданство Ляо. В документах не был зафиксирован даже формальный вассалитет, позволявший в будущем ляосскому императору вмешиваться во внутренние дела чжурчжэньских племен. Не принять коварный "дар" мог позволить себе только человек достаточно сильный и независимый. Итак, отношения Даоцзуна и Угуная - это, в сущности, отношения двух суверенных государей, хотя первый пытался разыгрывать из себя покровителя, а второй, в выгодных для него случаях, извлекал пользу из "покровительства", усиливая еще более свое племенное объединение. Каждая из "услуг" Угуная Ляо приносила пользу прежде всего ему, так как включала в орбиту племенного объединения новых союзников. Неподчинение племен Ляо - признак выхода из подчинения Угунаю. Кидане, сами того не подозревая, наращивали мощь своего будущего противника, прилагая слишком много усилий для формальных актов признания своего господства в Маньчжурии. Следует иметь в виду, что Угунай, конечно, достаточно хорошо представлял себе ту опасность, которую несло с собой "покровительство" киданей. Поэтому, принимая милости, он все же построил в сорока километрах от р. Сунгари крепость, как раз напротив Биньчжоу - опорного пункта киданей, нацеленного на чжурчжэней. Угунай, если он не желал погубить дело, начатое отцом, поневоле ограничивал борьбу одним фронтом. Поэтому основные усилия он направил [69] на то, чтобы, не возбуждая подозрений Ляо и тонко используя их в своих интересах, усмирять не подчиняющиеся ему племена уго. Последнее из таких столкновений произошло за два года до смерти Угуная, в 1072 г., когда племя монянь подняло восстание и снова прервало сообщение по "Соколиной дороге". Угунай, надев двойные латы, выступил с войском против вождя Сеепуцзиня и наголову разбил его. Возвращаясь, он неожиданно попал в засаду. Ему пришлось днем и ночью отражать атаки, пока, наконец, не удалось прорваться сквозь отряды Сее и возвратиться в родные земли.

Что касается политики в отношении восточных племен, то Угунай, по-видимому, ограничивался формальными выражениями их покорности. В "Цзинь ши" сообщается, что из Хэлани к нему приходили предводители племен. Угунай записывал дату, их фамилию и имя и немедленно отсылал, чтобы возвращались на родину. Вероятно, процедура изъявления покорности восточных племен и последствия ее у Шилу были иные, потому что летописец, одобряя политику Угуная, записал, что люди вследствие этого верили ему и легко подчинялись. Благодаря тонкой и гибкой политике, Угунаю удалось без кровопролития "постепенно подчинить" восточные племена (ехуэй, угулунь, туньмынь). "Все подчинялись его приказаниям", - отмечено в "Цзинь ши". Но особенно важные события для судеб восточных племен, а также в целом племенного объединения чжурчжэней произошли в результате контакта ваньяньских племен Центральной Маньчжурии и племени ваньянь Елани, то есть Приморья.

В Елани в период правления Угуная родами ваньянь еланского поколения управлял Чжилихай -четвертый внук Баохоли. Со времени Ханьпу в течение длительного времени эти "дальние родственники" ваньяньских вождей не поддерживали связей с основным родом ваньянь, жившим на р. Альчук. Контакт впервые восстановился, вероятно, после похода в Приморье Шилу. Но особенно тесными взаимоотношения стали при Угунае. Интересно, что именно в период его правления Чжилихай направил своего посла Мяосуня на р. Альчук с пожеланием установить сношения с родственным государством. Угунай встретил Мяосуня с большим почтением. Он оставался при его дворе в течение одного года, и Угунай все это время кормил и поил его. По истечении года Мяосунь возвратился в Елань. Установленные связи с тех пор не прерывались. Угунай проявлял большую заботу о Приморье. Когда в Елани случился голод, то он направил в помощь Чжилихаю партию лошадей и быков. Восстановив почти забытые родственные связи с ваньяньскими племенами Приморья, Угунай приобрел на востоке надежного союзника в борьбе за объединение чжурчжэней.

Своевременность мер Угуная проявилась в Корё после того, как его сменил девятнадцатилетний Хэлибо (1074 - 1092). При молодом вожде чжурчжэньских племен союз переживал особенно большие трудности. Период правления Хэлибо представлял собой сплошную цепь сражений с вождями племен, стремившихся к самостоятельности или гегемонии в союзе, в то же время это пора объединения родственных и соседних с ваньянь племен и значительного укрепления единства союза. Судьба единства племенного союза чжурчжэней не раз висела на волоске, В самом начале правления Хэлибо сводный брат Угуная -Бахэй, став во главе большого количества племен (в том числе, правящего рода), первый начал борьбу за господство в племенном союзе "диких нюйчжи". Примирительная позиция Хэлибо не достигла цели, и ему пришлось вступить в открытую войну с грозной оппозицией.

На стороне Бахэя выступили Учунь, Хуаньнань, Саньда, Бухэй, Сагу, Бэйнай и другие вожди. Силы явно не были равны, что не остановило, однако, решимости Хэлибо выступить с войсками. Он разделил свои отряды на две части. Одна из них под руководством Полашу двинулась против Хуаньнаня, Саньда и Учуня, а сам Хэлибо отправился в места поселений племен Хуаньнаня и Саньда. Первое столкновение Полашу с восставшими оказалось неудачным - его войска потерпели поражение. Непрерывные дожди и гололед заставили Учуня покинуть места сражений. Однако Полашу при очередном столкновении с Хуаньнань и Саньда снова проиграл сражение. Но, к счастью, Хэлибо удался план нападения на беззащитные поселения Хуаньнаня и Саньда: он сжег их жилища, убил около ста человек (в том числе, старого вождя Чжубао) и, возвратившись, соединился с остатками отрядов Полашу. Талантливая, хорошо разработанная операция Хэлибо не достигла цели. Ему пришлось, "изъявив скорбь" перед Полашу о поражении войск, просить мира у Хуаньнаня и Саньда.

Однако Хэлибо их условия не принял, и противники снова, собрав многие племена, начали теснить его армию. Хэлибо предпринял решительные меры. Во имя спасения руководства племенным объединением он рискнул послать Полашу к Ляо просить помощи. Ни один из его предшественников, ревниво оберегавших самостоятельность, не прибегал к таким крайним мерам, но никогда ранее прямые потомки правящего рода и не находились в таком отчаянном положении, как Хэлибо. Более того, перед решительным сражением около р. Педоту он, опасаясь поражения, приказал брату Ингэ не участвовать в битве, а в случае его гибели скакать в Ляо к Полашу и передать разрешение принять печать и грамоту императора, то есть официально вступить в подданство. Отсюда следует, что положение Хэлибо оставалось действительно тяжелым.

В сражении у вод р. Подоту Хэлибо применил свой излюбленный тактический прием - удар с тыла. Его нанес дядя Хэлибо - Цибуши. Среди противников оказались сторонники Хэлибо из племени [70] пуча, которые, по его совету, только "для вида" поссорились с ним. К моменту сражения стало также известно, что глава оппозиции Бахэй умер, а новый племенной союз оказался без руководителя. Все это вместе взятое, а также отчаянная храбрость в сражении Хэлибо и его воинов принесли ему победу. Разгромленные наголову войска Хуаньнаня и Саньда ваньяньцы преследовали от Абувань до равнины Бэйлай. Они захватили богатые трофеи - стада лошадей и коров, военные доспехи, оружие и снаряжение. Разгром оказался настолько значительным, что, как отмечено в "Цзннь ши", стало ясно - "сил разбитого войска не восстановить и в продолжение века"! Хуаньнань и Саньда "покорились" Хэлибо.

Однако борьба на этом не закончилась. Вскоре против Хэлибо выступили племена Бэйная, Учуня и Вомоуханя. Он послал против них войска во главе с Сэлэ, Цибуши и Полашу, которые разгромили новую коалицию. Учунь к тому времени умер, Бэйная же захватили в плен и отослали в Ляо, а крепость Вомоуханя взяли штурмом и разгромили. Самому Вомоуханю удалось бежать. Такими же безуспешными оказались выступления племен во главе с вождями Лапэем и Мачанем. Лапэя Хэлибо захватил в плен и отослал в Ляо.

Период правления Хэлибо характеризовался новыми оттенками взаимоотношений с киданями. Правда, успешная борьба с противниками позволила Хэлибо не подпадать под прямое подданство к Ляо, так как источники не сохранили сообщений о принятии им или его преемниками печати или грамоты императора киданей. Тем не менее, ради сохранения мира с полной сил империей, Хэлибо каждый раз представлял захваченных "разбойников" в Ляо, как бы подчеркивая, что его действия санкционированы императором. После каждой из побед сам Хэлибо или его личные послы отчитывались перед главнокомандующим пограничных округов киданей. Процедура отчетов, докладов и просьб была унизительна, но ее приходилось терпеть ради великой цели объединения племен, которую преследовали вожди ваньянь.

Характерно, что Хэлибо - первый, у кого возникла мысль об императорском сане. В этой связи, 9 убитых им в битве у Подоту врагов приближенные Хэлибо сочли добрым предзнаменованием. А пока, как отмечается в "Цзинь ши", "остроумному и сообразительному" Полашу, "в совершенстве понимавшему Дайляо и его мысли", приходилось, стоя на коленях, вести переговоры с чиновниками киданей. Он занимал пост "посла", и лучше его, великолепно знавшего язык и способного без переводчиков объясняться с чиновниками Ляо, никому не удавалось так ловко и с большой выгодой для ваньянь решать вопросы взаимоотношений с могущественным соседом.

В благополучном исходе борьбы Хэлибо со сторонниками Бахэя не последнюю роль сыграло то обстоятельство, что его поддерживали племена Приморья. Хэлибо лично посетил еланьские племена и побывал в гостях у Шитумыня, сына Чжилихая, по-видимому, еще до вступления его в должность главы племенного союза. В Приморье Хэлибо заболел, и Шитумынь проявлял трогательную заботу о родственнике. Он день и ночь не отходил от него, и Хэлибо после выздоровления осыпал его милостями. Между ними установилась прочная дружба. Когда Хэлибо стал во главе чжурчжэньских племен, в лице Шитумыня он приобрел преданного союзника. В "Цзинь ши" недаром отмечено: "Соседние племена не возрадовались". Вряд ли Хэлибо удалось бы отстоять единство союза, если бы одновременно с борьбой со сторонниками Бахэя ему пришлось усмирять недовольные восточные племена. Сложную миссию взял на себя Шитумынь. Недовольные вожди приморских племен, объединившись, напали на Шитумыня, в лице которого они видели прямого проводника ненавистной им политики централизации и уничтожения самостоятельности племен. На территории Приморья разгорелась ожесточенная борьба 13.

С обеих сторон в войне участвовали большие (по тем временам) силы. Враждебные Шитумыню племена возглавил Валибэнь. Шитумынь разделил свою армию на две части. Его младший брат Асымэнь во главе двухсот солдат отправился на юг, а Шитумынь с основными силами из 5 тыс. человек напал на армию Валибэня и разгромил ее, несмотря на отчаянную храбрость и самоотверженность "бунтовщиков". Валибэнь сбежал с поля битвы. Однако Шитумынь догнал своего врага и выстрелом из лука подстрелил лошадь Валибэня. Ответным выстрелом Валибэнь тяжело ранил Шитумыня в живот. Шитумынь, вынув из живота стрелу, продолжал сражаться с большим ожесточением. Исход борьбы решил отряд Асымэня. Брат Шитумыня (без лошади) с семью храбрецами ворвался в гущу сражавшихся и убил Валибэня. После сражения все восставшие племена "успокоились и покорились". Хэлибо высоко оценил помощь Шитумыня и Асымэня. Их поддержка облегчила его победу в самой тяжелой и критической борьбе во всей истории сражения племенного союза чжурчжэней со сторонниками Бахэя.

Разгром Шитумынем войск мятежников оказался настолько сокрушительным, что в течение трехлетнего правления Полашу (1092 - 1094) племена Приморья почти не упоминались. Однако спокойствие было обманчивым и тревожным. При Полашу произошли две короткие и ожесточенные стычки. Уясу и Агуда, по приказу императора, атаковали Шаньваньнипу - резиденцию Мачаня, который не соглашался предстать перед Полашу и отказался вернуть перебежчиков. Старого врага дома ваньянь Мачаня казнили, а его голову отослали в Ляо. [71]

Вторая военная экспедиция, которую также возглавил Агуда, состоялась в бассейне р. Шуайхэ против вождя Бахэя, возглавлявшего племя ниманьгу, и Боликая. Отряд Агуды захватил деревню Молихайцунь и убил Бахэя. Казни непокорных сделали свое дело, ибо в "Цзинь ши" написано: "С этого времени разбойники все успокоились". Киданьский император, отмечая военные успехи руководителей "диких нюйчжи", присвоил звание тысячника (цзяньвэнь) Ингэ, Агуде, Цибуши и Хуаньду.

В первые годы после вступления на престол Ингэ (1094 - 1103) восточные приморские племена вновь выступили на арену межплеменной борьбы чжурчжэней. Центр борьбы против возвышающихся наньянь переместился в Приморье. Спокойствие и мир продолжались, по-видимому, до тех пор, пока восточные племена пользовались свободой, а власть вождей ущемлялась. Ингэ сначала даже выступил защитником прав племен, живших по Суйфуну. В первый год его правления на Суйфуне произошли "беспорядки", вызванные племенем вачжунь. Вождь его Хайгэань, по слухам, жестоко обращался со своими родственниками. Он атаковал вождя Вадаханя, а также племена по р. Тумэнь, в том числе, вождя Эхоли. Через некоторое время Хайгэань вторгся на территорию племен, принадлежавших вождю Нагэньне. Цели, которые ставил Хайгэань, начиная борьбу с родственными племенами Хэлани и племенами хэшиле, заключались, конечно, не в простом "грабеже семей", как представлено дело в "Цзинь ши". Хайгэань надеялся, вероятно, подчинить себе и объединить в одно целое "родственные племена" Суйфуна и Хэлани. Пока он ограничивал свои действия южными племенами, Ингэ не придавал событиям особого значения. Однако после вторжения Хайгэаня на территорию племени хэшиле, Ингэ послал воинов вождя "основного племени хэшиле" Нагэньне (р. Элимэньтэши) "направиться туда и навести порядок". Возможно, он сделал так по просьбе части суйфунских племен. Но Нагэньне сразу же после прибытия на Суйфун превысил свои полномочия. Он самоуправно стал вербовать людей в солдаты, что вызвало сопротивление и новый взрыв возмущения.


Комментарии

7. Сведения об уцзи и мохэ включены в "Вэй шу" (гл. 100), "Бэй ши" (гл. 94), "Суй шу" (гл. 81), "Танхуэйяо" (гл. 98), "Синьтан шу" (гл. 219), "Цзютан шу" (гл. 199). Переводы разделов об уцзи-мохэ из двух первых источников см.: Бичурин Н.Я. Собрание сведений... '

8. Гольды называли айнов "куш". Отсюда, очевидно, и происходит название айнов - кушо мохэ. 9. Бичурин Н.Я. Собрание сведений... - С. 70.

10. Wada S. Op. cit.

11. Общие сведения о чжурчжэнях см.: Бичурин Н.Я. История первых четырех ханов...; Васильев В.П. История и древности...; Малявкин А.Г. Цзинь ши...; История Кореи. - М., 1980; Окладников А.П. Далекое прошлое Приморья...; Кычанов Е.И. Чжурчжэни...; Ларичев В.Е. История чжурчжэней (XI - XII вв.)...; Воробьев М.В. Чжурчжэни и государство Цзинь: Автореф. дис.... д-ра. ист. наук. - Л., 1972; Hulbert H.B. History of Korea. - New York, 1962. - Vol. I.

12. "Долина Елань" занимала район к северо-востоку от р. Суйфун. Южное Приморье входило, по-видимому, в состав Хэлани.

13. Сведения о событиях в Приморье взяты, главным образом, из "Цзинь ши" (раздел "Биографии"). См. биографии Валу, Вадая, Васая, Шитумыня, Дигуная, Асымэня, Асу, Соухайли, Люкэ, Ута, Маньдухэ.

Текст воспроизведен по изданию: История золотой империи. Новосибирск. Российская Академия Наук. Сибирское отделение. 1998.

© текст - Ларичев В. Е. 1998
© сетевая версия - Тhietmar. 2004
© OCR - Медведь М. Е. 2004
© дизайн - Войтехович А. 2001
© РАН. Сибирское отделение. 1998