Иоганн Георг Корб. Дневник путешествия... Часть 6.

ИОГАНН ГЕОРГ КОРБ

ДНЕВНИК ПУТЕШЕСТВИЯ В МОСКОВСКОЕ ГОСУДАРСТВО

Конница

Дворяне составляют московскую конницу, люди же, по большей части рабы, которых должны присылать знатные лица, исправляют должность денщиков вооруженного дворянства. Когда великий князь или, в его лице, царских войск воевода должен отправиться в неприятельскую землю, голос глашатая возвещает всем о времени выступления в поход и объявляет дворянам, чтобы они, с соответственным числом крепостных, явились на военную службу, после этого все вооружаются и спешно, смущенные мыслью о разных злополучных случайностях, отправляются на назначенное место. Ибо ежели, с одной стороны, дворяне боятся царского гнева в случае нерадивого [198] исполнения его приказаний, то, с другой, они трепещут при мысли о предстоящем сражении с неприятелем, в котором может постигнуть их жалкая кончина. Они не считают делом постыдным покупать себе, нередко за большие деньги, позволение жить праздно за стенами своего дома и отделаться от военных опасностей. Но в этом нет ничего удивительного со стороны людей, которые даже сумасшедшими считают тех немцев, которые, побуждаемые своей великодушной храбростью, самым усердным образом стараются о том, чтобы они были определены в армию и наряжаемы в такую должность, где им угрожает явная опасность. По мнению русских, немцы, одушевляемые такой храбростью, либо полоумные, либо имеют какие-то коварные замыслы в отношении государства. Москвитяне говорят: “Зачем они добровольно подвергаются предстоящим опасностям? Есть ли в том какой здравый смысл?”. Русские не знают, что есть что-то божественное в храбром человеке, которого достохвальное честолюбие по стезе, облитой кровью и усеянной смертью, ведет к пальме славы.

Оружие, которым пользуются московские всадники, суть, лук, стрелы, короткий дротик или копье, у некоторых только сабли, и все это по образцу турецкому Пешеконным солдатам царь, в течение двух последних лет, дал ружья и пистолеты, ежели судить об этих людях по их дерзкой отваге на злодеяния, то они более способны к грабежу, чем к правильной войне. Есть у москвитян особый род пехоты, у них оружие так закривлено, что острие его имеет вид луны они его зовут бердышом. Воины эти считаются составляющими силу и ограду войска: они стоят впереди, когда оно в боевом строю находится на позиции, но они до тех пор только храбры, пока не видят, что их товарищи падают от неприятельского оружия, нападают быстро, но так же быстро обращаются и в бегство. Заметив, что их товарищи не очень удачно сражаются, что неприятель их одолевает, убивает, они от одного этого уже теряют всякую бодрость, при том воины эти до такой степени падают духом, что от испуга, как бы безжизненные, бросают оружие и, попрощавшись друг с другом, отринув советы защищаться, подставляют шеи свои под меч неприятельский, чтоб удар был вернее, и своей робостью оставляют за неприятелем победу. Ежели уходящих с поля сражения догонит неприятель, то они делаются неминуемыми жертвами лютости врага, так как не просят даже о пощаде.

По ошибке посланника, который, не рассудив хорошо, что может случиться впредь, заключил только двухгодичное перемирие с султаном, прочным миром Московия не обеспечила себя от Турции, потому царь с большой заботливостью приготовляет войско и все нужное для похода, чтобы иметь достаточные силы прогнать и победить неприятеля. Во всей Московии берут в рекруты одного [199] человека из десяти душ, князья же, бояре и купцы для каждого десятого человека, присланного на службу из своих отчин, должны доставить продовольствие.

Артиллерия

Артиллерия москвитян состоит из таких же орудий, как и у прочих европейских государей; от действия их, по мановению, потрясаются валы, опрокидываются стены и разрушаются ограды укреплений. Но так как москвитяне не имеют удовлетворительных сведений в артиллерийской науке, то за большие деньги вынуждены содержать иностранцев, присылаемых им по дружбе из разных земель.

Полковая музыка

У москвитян военная музыка своей игрой скорее наведет тоску, чем возбудит воинский восторг. Скорее играют погребальную, а не воинскую песнь, так как они не умеют применять музыку к более благородным побуждениям. У москвитян музыкальные инструменты, по большей части, трубы и литавры.

Царские доходы

Кроме податей и ежегодного налога, который соразмерно все области должны правильно платить, разные регалии умножают государственную казну. [1.] Первую статью доходов этого рода составляют пошлины с пристаней Астраханской и Архангельской, с которых, говорят, царь ежегодно получает десять миллионов империалов.

[2.] Другой источник царской казны составляют кабаки, или питейные дома, так как один только царь во всех областях и городах Московии может продавать пиво, водку и мед, ежегодный взнос с них в государеву казну простирается свыше двухсот тысяч империалов. Тот же из частных лиц, будь он хотя вельможа, кто без особого царского дозволения станет продавать мед, пиво или водку, лишается своего товара, сверх того наказывается денежной пеней, размер которой зависит от произвола.

Бывали даже примеры, что те, которые осмелились нарушить право царское, приговаривались к более строгому наказанию: их секли кнутом и ссылали в Сибирь, всю жизнь охотиться за соболями. Немцы имели право варить и продавать пиво друг другу, но и они подверглись бы вышеупомянутым наказаниям, если бы стали продавать пиво москвитянам. Теперь же право относительно варки пива отнято и у немцев. Мнение Тихона Никитича Стрешнева, место которого соответствует должности великого гофмаршала, было благоразумнее: он советовал не отнимать у немцев права варить пиво, так как казна скорее может иметь ту самую прибыль, какую надеется получить запрещением продажи, но нужно, по мнению его, наложить большую таксу на свидетельство, которое желающие иметь пиво [200] своего приготовления должны брать из приказа, потому что немцы, без сомнения, охотнее согласятся платить за такое право по высшей таксе, чем покупать пиво, варенное москвитянами.

3. Соболья ловля приносит большие богатства. Мех сибирских соболей самый лучший.

4. Река Волга изобилует неимоверным множеством осетров, коих больше ловят весной и летом; их соленая икра, вывозимая под названием кавьяра в больших сосудах в заморские земли, составляет богатый предмет торговли, особенно в Италии она считается самым лакомым кушаньем. Какой-то голландский купец за право вывоза икры платит царю ежегодно восемьдесят тысяч империалов.

5. Самый лучший ревень у москвитян. Какой-то немецкий купец, взяв у его царского величества на откуп торговлю этим растением, один только его и продает.

Англичане, заплатив его царскому величеству двенадцать тысяч фунтов стерлингов, когда государь находился в Англии, а после еще восемь тысяч в Голландии, купили у него монополию продажи табаку в Московии, несмотря на то что московское духовенство, по суеверию, всеми возможными проклятиями осуждало до сих пор привычку нюхать и курить табак. Привычка эта, по мнению русского духовенства, есть дело безбожное и диавольское. Даже и в наше время патриарх московский отлучил от церкви того русского купца, который, до отъезда еще государя, купил право продавать табак за ежегодную плату в пятнадцать тысяч рублей; патриарх распространил отлучение от церкви на жену, детей и внуков купца, прокляв весь род его навеки.

О русской монете

У московских царей нет никаких рудников золота или серебра: думают, однако ж, что на границах Сибири, около места, называемого Камени, нашли жилы драгоценных металлов. Недавно генерал фон Карловиц привез в Московию горных инженеров, и скоро можно будет иметь более достоверное известие: действительно ли найдена богатая почва, где бы можно было добывать золото и серебро.

Несмотря на неимение у себя благородных металлов, москвитяне всегда чеканили свою монету из чистого и хорошего серебра; теперь, однако ж, московская монета против прежней менее чиста и гораздо легче весом; империал стоит пятьдесят или пятьдесят пять копеек, с одного же империала чеканят сто, иногда даже сто двадцать копеек, в чем мы сами убедились, поверив вес копеек и империала Копейка, или московский крейцер, не круглая, но продолговатая и овальная видом монета; на одной ее стороне св. Георгий с копьем, на другой царское имя и год, в который она чеканена Москвитяне еще имеют другую меньшую монету, которую зовут деньгой: две деньги составляют одну копейку. Большой монеты у них нет, [201] употребляют, однако ж, разные слова для означения многих копеек, например: две копейки составляют динар, три — алтын, десять — гривну, пятьдесят — полтину, сто — рубль.

В бытность нашу в Москве говорили о необходимости начеканить медную монету для уплаты солдатам жалованья, за недостатком серебра, и вообще для покрытия военных издержек; но так как получено известие о заключении мира, то всю вычеканенную монету этого рода внесли в казну для сохранения, на случай нужды, в другое время. Никто не может вывозить с собой из Московии наличных денег под страхом, в случае поимки, лишения всего его имения; но каждый может вывозить с собой вексель или товары, представляющие их стоимость. Некто Марселиус, голландский купец, первый нашел рудник железа, его потомки владели некоторое время этим рудником на правах вассальства, пока не пресекся род Марселиуса; тогда рудник поступил во владение царя и отдан Нарышкину на правах ленных. В 1700 году, по приказанию царя, вычеканили монету на наш образец, и первое жалованье солдатам было уплачено такой монетой.

Царская аптека

В Москве существуют две царские аптеки, по совету немцев учрежденные государем, и содержатся на большие деньги: одна из них в Кремле, а другая в городе. Большая часть москвитян, сетуя на это новое у них заведение, говорят: “Пока мы не знали и не покупали лекарств, то, не подвергаясь никаким опасным болезням, жили до глубокой старости; теперь же на наши деньги покупаем себе скорейшую смерть от употребления лекарств”. Но ухудшение здоровья москвитян скорее следует приписать их безмерным кутежам и злоупотреблению лекарствами, нежели зельям и сокам, приготовленным полезнейшей здравию человеческому наукой. Впрочем, самые аптеки весьма неисправно содержатся. Склянки с разными мазями, хрустальные сосуды, аптекарские инструменты внешним блеском прельщают глаза; но часто от всех этих приборов для здоровья или мало, или и вовсе нет никакой пользы, так как большая часть сосудов стоят пустые, и новые лекарства не покупаются с удовлетворительной заботливостью теми, которых царь назначил инспекторами или президентами аптек.

Ежели верить тому, что сами аптекари говорят, то царские аптеки никогда не были так хорошо снабжаемы, как в то время, когда заведовал ими господин Виниус; этот человек, будучи немецкого происхождения, во всех отношениях понимал дело надлежащим образом и усердно пекся о том, чтобы как лекарей, так и аптекарей снабжать всем нужным для врачебных заведений, по их указанию. Но его преемники в этой должности, неприступные по своей гордости [202] и невежеству, не хотят слушать требований лекарей и не заботятся о покупке новых лекарств с должной тщательностью; от нерадения и незнания этих людей аптеки пришли в такой упадок, что когда нужно пользовать больного, то лекарь не может прописать то лекарство, которое считает самым удобнейшим для излечения болезни, и принужден писать рецепт об отпуске такого лекарства, которое заведомо находится в аптеке и которое может сколько-нибудь заменить недостающее.

Нынешний президент Федор Алексеевич Головин принял более толковые меры: он дал поручение какому-то русскому скупить в Голландии недостающие в аптеке лекарства, что тот при своем умении и старании может исправно исполнить, так как он после двухлетнего изучения медицины получил, возбуждая в многих личностях зависть своим успехом, степень доктора в Италии. Кроме этого русского, все почти лекари иностранцы и притом немцы.

Господин Карбонари де Бизенег и доктор Цопот, пользующие знатнейших лиц, лучше прочих знают медицину. Хирурга Дермоида уважают, как самого Эскулапа, но есть также и такие, которые называют его позорным именем шарлатана. Доктор Блументрост и доктор Келлерманн также пользуются славой.

Аптекарей много, но они все немцы; ученики же их, москвитяне, гораздо старше по возрасту своих учителей. Они, не имея много работы, получают по 200 рублей в год жалования. Аптекари занимаются в аптеке по очереди: после восьми или девяти часов перед обедом приходят в аптеку, в два же часа после обеда возвращаются домой, в Немецкую слободу. В это только время открыты аптеки, в остальные часы дня лекарства не продаются и даже аптекарей не легко можно призвать, так как Слобода, или Немецкое предместье, на один час расстояния от города.

Богатства

Богатства московских царей состоят, во-первых, в знаках царского достоинства и в короне, драгоценнейшим жемчугом и камнями украшенной, и, во-вторых, в громадном количестве скопленных наличных денег, впрочем, по уверению многих лиц, царь в настоящее время истощил свою казну на сооружение военного флота, страшного только по имени. Несмотря на то царь никогда не будет нуждаться в деньгах, пока только будет знать, что у его подданных есть еще сколько-нибудь золота или серебра; ибо, кроме тех богатств и мешков частных лиц, нет у московского царя никаких рудников золота или серебра. Частное имение считается его собственным, потому что он как самовластный государь пользуется трудами подданных по усмотрению и той частью их имуществ, какая ему понадобится; так, царь выделяет себе любую часть звериных шкур; он продает или [203] дарит меха так, как ему угодно. Подданные должны доставлять царю рыб, на воздухе сушеных, которые идут на пайки воинов, на рынке никто не может продать своих пожитков, пока царский товар не продан. Так как цену царским вещам определяет скорее воля государя, чем торг, то царь из них на свою долю отделяет то, что получше или поценнее.

Великий князь Иван ограбил почти всю Ливонию: отобрал церковные сосуды, вклады, кресты и серебро, между тем ни одному из подданных не позволяется с другой целью выносить из Московии золото и серебро, как только для выкупа военнопленных и тех, кто уведен в полон татарами в их беспрестанных нашествиях. Москвитяне имеют обыкновение показывать богатство столового прибора при пышных обедах, даваемых посланникам иностранных государей, по моде, принятой у всех наций при дворах князей и королей. До какой степени обогащается казна царская высокоценными мехами, о том лишним считаю распространяться.

Царский двор

Прежние великие князья облачались в одежды весьма пышные и в украшения драгоценные. Они наряжались в одеяния и уборы, служившие знамением первосвященства и царского величия: у них на голове была митра, сияющая жемчугом и драгоценнейшими камнями, в левой руке держали они богатейший жезл, пальцы их были украшены многими золотыми перстнями, при них на престоле были по правую сторону икона Христа, по левую Пресвятейшей Девы, Божией Матери.

В царских палатах и в передних толпилось множество придворных; их одежды, длиной по лодыжку, были покрыты золотом и другими ценными украшениями. Нынешний царь, далекий от всякой пышности и величавости касательно своей особы, не любит также отличаться блеском своего двора и редко окружает себя этой излишней толпой прислужников. Бояре и царедворцы также не щеголяют теперь прежней пышностью в одежде, они научены примером великого князя, что роскошь в одежде есть дело пустое и что ум не пребывает в богато украшенном жилище Царь в своей столице ходит по улицам в сопровождении двух, не более трех или четырех простых служителей; даже в опасное время стрелецких смут одно только почтение к царскому величию служило охраной государю.

Москвитяне прежде повиновались своему государю не как подданные, но как рабы, они считали царя более Богом, чем государем, и потому очень часто можно было слышать, как москвитяне говорили (подобное суждение и теперь еще иногда изъявляют простолюдины): “Это только Бог да великий государь знает. Нашим здравием и всем нашим благополучием мы обязаны великому государю”. [204] Такого рода уважение подданных опять призвало Ивана Васильевича к престолу своих предков, когда этот государь после неслыханных бесчинств, или, быть может, опасаясь справедливого мщения, либо сам каясь в своих преступлениях, удалился было в монастырь. Как бы то ни было, благоговение ли к имени царя, который представляется живущим под его правлением как бы Богом, врожденное ли к государю почтение, доверенность ли, наконец, людей, созданных для рабства, к испытанному уже правлению, только подданные его сохранили верность свою к Ивану Васильевичу. Редко, почти даже никогда не случалось прежде в Московии возмущения, и можно было думать, что в этом царстве покончили уже с мятежами; но вышло совсем иначе: гидра не пускала стольких голов, сколько из праха изменников вспыхивает новых мятежей. Гидру посредством огня одолел Геркулес, беспокойная же дерзость москвитян, как саламандра, питается огнем.

Хотя гений железного века исконные чувства верности, благоговения и почтения к государям изгладил в сердцах даже самого простонародья, однако же в Московии поныне сохранилось еще обыкновение падать ниц на землю и тем заявлять свое чествование царю, который, принимая такого рода почести, притязает на величие, равное могуществу богов. Множество благородных, которых называют “боярскими сынами”, находится на ежедневной службе; но нет никакого приличия в услужении, никакой опрятности в служителях, и по суровости нравов, чуждых всякого образования, и по гадости служителей московский двор резко отличается от всех прочих европейских дворов. Когда нужно накрывать на стол царю, то при дворе нет обычая призывать придворных звуком труб: один из них закричит только стенторским голосом: “Государю кушанье, государю кушанье!” — то есть: великий государь хочет кушать. Блюда, на которых его царскому величеству подносят кушанья, золотые и серебряные, но так грязны, что едва можно узнать, сколь драгоценный металл покрывает нечистота. Блюда уставляют на столе как ни попало, без всякого порядка, а мясо не режут, но разрывают.

Прежние цари строже наблюдали дворские обычаи: они, никого не допуская к своему столу, одни обедали и только для изъявления особенной милости некоторым боярам обыкновенно посылали им некоторые кушанья со своего стола. Но нынешний царь считает немалой обидой для царей лишать их приятности общества с частными людьми. Он говорит: “С какой стати одних только царей подчинять варварскому, бесчеловечному закону: ни с кем не быть в сношениях!”. Поэтому, часто отступая от правил гордости, царь обедает не один, но кушает и беседует со своими советниками, с немецкими офицерами, с купцами и даже с посланниками иностранных государей. Это весьма не нравится москвитянам, но и они, хотя их лбы [205] частенько-таки невольно морщатся, подражают царю и с умилением в лице беседуют со своими сотоварищами, так как они должны повиноваться царю.

Царское местопребывание

Царское местопребывание, называемое Кремлем, обведено каменной стеной и имеет в окружности две тысячи девятьсот шагов. Внутри Кремля множество прекраснейших домов благородных лиц, разные рынки и множество храмов: здесь храм Михаила Архангела, где находятся царские гробницы; Благовещение, или церковь Благовещения Марии, украшенная девятью башнями, крытыми, равно как и весь храм, вызолоченной медью; на верху самой высокой башни крест огромной цены из чистого, без малейшей примеси, золота. Весьма замечателен также в Кремле храм, называемый Иван Великий: это церковь блаженного Иоанна; башня церковная с вызолоченной крышей; в башне множество колоколов: один из них, наибольший во всем свете, весит две тысячи двести пудов или, по нашей мере, весу в нем шестьдесят шесть тысяч фунтов.

Внутри Кремля находятся разные приказы; важнейший из них приказ Посольский или Посольская канцелярия: в нем решаются все государственные дела царства и производятся совещания с посланниками иностранных государей. Все иностранцы также в его ведении. В залах и комнатах, составляющих жилье государя, великолепная пышность драгоценнейших обоев и занавес нисколько не уступает роскоши и изящности украшений этого рода в лучших дворцах европейских.

В другой части Кремля построена конюшня для лошадей разной породы, как бы в сибаританском войске. У москвитян в цене лошади большие и видные Они охотники до арабских и альтенбургских лошадей; но и Московия производит лошадей особенно замечательных по их быстроте; лошадей этих называют бахматами. В разных областях своих владений прежние цари заводили охоту разного рода, но наиболее их занимало птицеловство.

Нынешний царь увлекается другого рода страстью: он предпочитает всем развлечениям и наслаждениям военное искусство, потешные огни, пушечную пальбу, кораблестроение, опасности мореплавания и тяжелые заботы любителей славы. Государь прошел все военные чины, начиная от самого нижнего и желая не прежде вступить на престол предков и быть облеченным верховной властью, пока, через похвальное усердие к службе, не получит чин воеводы. Так он считает необходимым прежде чем получить сан, заслужить его.

О чем москвитяне особенно заботятся

1. По мнению москвитян, три признака падения Московии, предсказанные одним из их святых, которого Вышний одарил способностью видеть за покровом будущего отдаленные события, суть: 1) перемена [206] веры, 2) перемена платья, 3) перемена монеты. Прежде одевались они так, как татары, после их платье было более изящно, по образцу польскому, теперь же одежда москвитян схожа с угорской. Правил вероисповедания, которыми они наиболее отличаются от верных католической церкви, москвитяне придерживаются поныне с упрямым суеверием. Способ крестного знаменования, в котором почти только вся их религия и состоит, переменен в Соборе греческих патриархов, с большими издержками созванных в Москву; ибо прежде все русские без различия, как духовные, так и миряне, знаменовались одним способом, то есть тремя перстами, в память Пресвятейшей Троицы. После этого Собора одних только священников оставили при старинном обычае креститься, всем же мирянам законом установлено оставить исконное обыкновение и знаменоваться, вознося только два перста. По сю пору не зажили еще в Московии многочисленные раны, плачевный памятник потоков той невинной, благородной и знаменитой крови, которая была пролита по причине этой перемены. Монета, чеканенная по старинному обычаю, сохранялась еще в то время, когда мы были в Московии; ее действительная величина изменялась только иногда во вред общественной торговле. Теперь же не подлежит сомнению, что начеканили медной монеты по причине больших военных издержек и хранят ее в казне; но по известиям, сообщенным нам последними письмами из Московии, монета там теперь изменена.

Уважение к духовенству также не осталось в своей силе: прежде во всех собраниях священникам предоставляли первое место; теперь их звание так понижено, что уже почти не принимают их в обществах, а ежели они там и находятся иногда, то не иначе как в характере мирян, прислуживающих сидящим за столом. Я думаю, что вышеозначенные предсказания какая-нибудь баба, настроенная попами, в бреду говорила. Попы московские не без причины боятся быть низверженными наконец с колеса их счастья; они знают, что они дотоле лишь будут царствовать, пока им будет возможно держать чернь и народ в невежестве и во мраке заблуждения, питая в них суеверное презрение к науке и просвещению, так как развитие, возбуждая в людях благородное честолюбие, обратило бы стремления народа к лучшему и высшему.

2. Другой предмет усердных забот москвитян составляет охрана сильной стражей пограничных мест и крепостей. Цари никогда не оставляют этой предосторожности, имея в виду, что правительство во всякое время, как в мирное, так и в военное, должно быть сильно; и потому приняты эти меры против разных случайностей, соседних неприятелей, засад и заговоров в собственной земле против отсутствующего и не предвидящего опасности государя. [207]

3. В Московии препятствуют возвышению какого-либо вельможи, по излишним богатствам или могуществу опасному для государя. Тот, кто хвастает своей властью либо щеголяет большим достатком, подвергается опасности лишиться имения и жизни. Таким образом тех, которых громадное богатство может беспокоить государя, под предлогом уголовного преступления посылают в темницу, имение их отбирается, а владельцы подвергаются изгнанию или смертной казни.

4. Место правителя области ни в какой части Московии не бывает пожизненно; эта должность исправляется в продолжение немногих лет и не более трехгодичного срока. Непродолжительность управления считается весьма полезной для областей, так как ни правители не употребляют во зло вверенной им власти, зная, что через год обратятся в людей частных, ни обыватели чересчур не привязываются или не страшатся тех правителей, которые скоро увольняются от должности. Федор Матвеевич Апраксин, воевода архангельский, оставлен на своем месте еще на следующее трехлетие только потому, что царь, в бытность свою в Архангельске для плавания по Белому морю, заметил отличную исполнительность Апраксина по службе, а также потому, что Апраксин много издерживался на угощение, соответственное сану августейшего его гостя.

5. Прежде не позволено было москвитянам выезжать из владений своих государей из опасения, чтобы они, присмотревшись к счастливому быту других земель, не дерзнули замыслить перемену порядка вещей в Московии; теперь же москвитяне, обязанные путешествовать для своего просвещения, истощают свои силы и средства. Впрочем, и в настоящее время никто не смеет без царского позволения или приказания переступить за границы московские.

6. Ежели те, которые по делам торговым ездят за границу, не возвращаются в определенный срок, то их ожидают: потеря имения, кнут и ссылка.

7. Весьма важное подкрепление царских военных сил составляют казаки; поэтому москвитяне, боясь, чтобы они не передались полякам и своим отпадением не лишили бы московские войска главной силы, заискивают в них ежегодными награждениями и стараются удержать в верности льстивыми обещаниями. Это потому, что казаки народ могущественный и превосходят москвитян храбростью и знанием военного искусства.

8. По той же самой причине ласками, обещаниями, щедростью и разными искусственными средствами удерживают москвитяне в подданстве соседних татар, черкесов, нагайцев, самоедов и тунгусов. Они едва ли платят какую-либо дань, напротив, сами притязают на ежегодное награждение. Так, в то время, когда мы были в Москве, Аюка, калмыцкий князь, с 20000 подданных перешел к туркам. [208]

9. Московские цари привыкли разъединять даже своих вельмож и питать между ними несогласие. Таким образом разъединенных обоюдной ненавистью и старающихся друг друга погубить можно успешнее угнетать, наблюдая лишь некоторое приличие. Московские цари держатся, таким образом, старинной поговорки. “Разъединяй и повелевай!”.

10. Царь, уезжая из Москвы, никогда не вверяет верховной власти одному лицу, боясь, чтобы тот не употребил ее во зло и не нашел бы в ней средств восстать против самого государя, потому государь назначает своими наместниками многих и притом таких, о которых знает, что они живут между собой недружно, по врожденному отвращению.

О столице

Москва, так называемая по протекающей в ней реке Москве, есть столица Московии. Вид сего города составляет почти круг.

В Москве находятся четыре части, из коих каждая обведена особой стеной, или валом Внутренняя часть, составляющая как бы середину города, называется Китай-город; близ этой части города находится замок или дворцовая часть, отделенная от Китай-города стеной и называемая Кремлем. Обе части обведены каменными стенами; часть, окружающая их с востока, севера и запада, называется Царь-город, то есть царский город, он обведен стеной из глыб гранита, связанных цементом Часть Москвы, лежащая кругом вышеупомянутых и обведенная только забором, называется Скородом, южная же часть Москвы зовется Стрелецкой слободой, потому что в ней жили стрельцы, или телохранители великого князя, но после недавнего мятежа все стрелецкие дома совершенно разрушены и опрокинуты, самое имя стрельцов царь желает предать вечному забвению, затем, по моему мнению, и эта часть получит другое название и назначение

Дома частных лиц по большей части деревянные, некоторые только кирпичные; одни лишь знатные особы и богатые купцы живут в каменных домах, оттого в Москве столь часты пожары, уничтожающие тысячи домов.

Столица имеет в окружности три немецкие мили и замечательна множеством церквей более двухсот храмов с разнообразными изящными башнями (каждая церковь имеет пять башен) украшают столицу Московии.

Главный храм — Святой Троицы; в него прежде в Духов день великий князь водил патриарха, сидящего на осле, ныне такого рода обряды выводятся, так как нынешний царь пропускает такие церемонии либо и совсем оставляет принимать в них участие.

Купцам, по роду их торговли, назначены особые места, рынки и местности, в прочих за сим местах торговать им не позволяется. [209]

1. На окраинах площади, против Кремля, находятся лавки вроде шалашей путешествующих торговцев, потому что в этих местах нет настоящих лавок и даже строить их не позволено.

2. Торговля шелком и разными шелковыми тканями.

3. Торговля разного рода сукнами.

4. Золотые изделия

5. Ряды скорняжие.

6. Обувь.

7. Столовое белье.

8. Живопись.

9. Ряд, который зовут вшивый, потому что в нем, по большей части, цирюльники завели свои цирюльни и всякий день стригут москвитянам волоса и выбрасывают на площадь

10. Торговля всякого рода платьем.

11. Продажа плодов.

12. Рыбный ряд.

13. Птичий ряд.

Кроме этих рядов есть базар вблизи Посольского приказа; базар этот обыкновенно зовут Гостиный двор, здесь всегда выставляют на продажу свои товары персы, армяне и некоторые другие народы. Кроме того, по роду товаров есть много других особых рядов; размещение этих рядов таково, что из одного ряда легко можно пройти в другой и из него выйти. В погребах нет недостатка, в них продают вина, привозимые морем в Архангельск, а оттуда доставляемые в Москву.

В части города, называемой Царь-город, некоторые площади называются “Pogganabrut”, здесь продают хлеб, муку, мясо, шкуры, пиво, мед (напиток) и водку. Москва, столь важная по своей богатой торговле и народонаселению, не укреплена, правда, город запирается воротами, но против внешних действий неприятеля столица недостаточно обеспечена Предметы, составляющие почти все статьи внутренней отпускной торговли Москвы, суть следующие.

1. Меха различных животных. Посредством этих мехов жители охраняют себя от холода и громадное количество этого товара продают иностранным купцам. Из мехов наиболее ценные, цобели или соболи. Лучшие из них получаются из Печорской области, по женской роскоши они теперь в огромной цене в Европе, далее, черные и красные лисицы, есть также белые куницы, бобры, весьма красивые горностаевые шкурки, меха волчьи, рысьи и проч.

2. Воск в таком большом количестве, что в некоторые годы, как говорят, вывозили его до двадцати тысяч фунтов Наибольший вывоз из Пскова, хотя также и другие области изобилуют большим количеством воска. [210]

3. Меду столько, что хотя большую его часть употребляют жители в виде напитка, однако немало его ежегодно вывозится и в соседние края.

4. Бычье сало доставляется Ярославлем и Вологдой.

5 Бычьи и буйволовые шкуры доставляются всей страной.

6. Тюлений жир.

7. Кавьяр в большом количестве приготовляется в приволжских краях из рыбьей икры, как то: из белужьей, осетровой, севрюжьей и других рыб. Вывоз его в другие земли, особенно в Италию, составляет довольно важную статью торговли.

8. Лен и пенька. Волжская область с прилежащими странами доставляет лен, самую же лучшую пеньку в большом количестве производят Смоленск, Дорогобуж и Вязьма.

9. Соли весьма много в Старой Руссе; в других местах она получается с соляных источников; около Астрахани большие волны выбрасывают соль на берег.

10. Смола, называемая слюдой, находится в большом количестве в Карелии, также около берегов Двины. При Северном океане смола эта вытекает из скалы. Этот род смолы заменяет стекло и обыкновенно употребляется в фонарях под названием русского стекла, называется также Marienglas (Букв.: стекло Девы Марии — слюда (нем.)).

11. Есть железо; других металлов почти нет в России. Полагают, однако, что в Сибири найдутся рудники металла другого рода.

О русской вере

Я уже прежде сказал об изменении способа креститься. Вероятно ли, чтобы это было важно касательно правил истинной веры, как кто крестится — одним ли, двумя или тремя перстами либо подняв всю руку? Тем не менее сомнение русского патриарха, как должно креститься, показалось столь важным москвитянам, что, по его решению, с огромными издержками пригласили в Москву константинопольского патриарха с двумя другими, жившими в Александрии. Но и то правда, что у москвитян вся вера и все средство к спасению состоит в способе креститься, так как весьма мало между ними таких, которые бы знали самые обыкновенные и самые краткие молитвы. “Отче наш” или “Богородице Дево”.

В Московии нет даже таких училищ, в которых бы русские могли изучить то, что взрослому человеку знать и прилично и необходимо для своего спасения. Я сего никак понять не могу, и москвитяне, когда их о том спросишь, либо не хотят, либо не могут отвечать о том, какими доводами руководствовались вышеупомянутые верховные судьи вероисповедного вопроса, уничтожая, вопреки желанию [211] простого народа, исконный и в продолжение многих столетий употребляемый и позволенный способ креститься тремя перстами, подкрепляя это запрещение жестоким законом. Принятие строгих мер считалось необходимым, так как чернь была того мнения, что это запрещение лишало ее неба и вечного блаженства и что одно лишь духовенство будет наслаждаться небесными радостями, умея одно оно креститься тремя перстами. Многие воспротивились решению патриархов, как бы безбожному и противному благоговению к Богу, и лучше желали пасть от топора палача, чем отступить от исконного обычая слагать крест.

Было бы гораздо полезнее и спасительнее учредить школы, назначить учителей, чтобы обучать молодежь, просвещать невежественных, наводить пропащих людей с дороги заблуждения на путь истинного спасения. Поистине замечательно, сколь слабо у москвитян знание религии и с какой гордостью гнушаются они пользоваться какой бы то ни было наукой иноземцев. Таким образом, стыдясь выйти из мрака невежества, они и потомкам своим застилают свет.

Крещение

Русские не признают истинно крещенными и христианами тех, кто, по римскому обряду, одним только обливанием воды, во имя Пресвятейшей Троицы, возрождается во Христе. Москвитяне, по упрямому суеверию, утверждают, что крещение должно производиться через погружение в воду, так как нужно прежнего человека утопить в воде, а это можно сделать только погружая его в воду, а не обливая оной. Придерживаясь упорно этого заблуждения, русские к возобновлению крещения допускают и христиан, какого бы они ни были вероисповедания, в случаях, когда те добровольно принимают русский раскол, либо (как это водится обыкновенно) по принуждению, таких вторично крестят погружением в воду или (по нынешнему обыкновению) обливая все тело от головы до пят. И так как в Божестве три лица, то считают необходимым крестить через тройное погружение в воду.

Обедня

Обедню отправляют по греческому обряду. При этом употребляют просфору и красное вино Хлеб и священное вино в лжице подносят вместе за один раз. Хотя обыкновенно красное вино хранят для обедни, однако ж держатся и того мнения, что за недостатком его можно употребить и другое.

Иностранцы, не придерживающиеся веры москвитян, почти совсем не допускаются в их храмы либо с трудом могут в них входить. Католикам, впрочем, которых зовут римлянами, москвитяне охотнее позволяют посещать свои церкви, нежели лютеранам или кальвинистам Может быть, это оттого, что первые, по их замечанию, [212] более к ним приближаются касательно веры, и знают, что мы чтим иконы святых и святые мощи, которых лютеране и кальвинисты не признают.

Об иконах

Москвитяне воздают честь только писанным иконам, а не изваянным или каким-либо другим способом изображенным, на том основании, как утверждают русские, что в десяти заповедях Господних находится запрещение поклоняться всему тому, что изваяно. Но эта заповедь осуждает предметы поклонения, как писанные, так и изваянные, в том смысле, в каком надо понимать идолопоклонство.

Проповедь

Русские до сих пор всегда осуждали звание проповедников, утверждая, что те, которые должны говорить речь с кафедры, стараются более блеснуть красноречием, чем проповедовать слово Божие. Но теперь, кажется, русским нравится наш способ изъяснять Евангелие, так как и между ними находятся уже священники, которые, опираясь на свое знание, предпочитают говорить всенародно в церкви речь, пленяющую красноречием, приобретенным наукой или развитием врожденного таланта, чтению Евангелия, или Священного Писания, как до сих пор бывало.

Поклонение Богородице

Пресвятую Богородицу чтут с особенной набожностью, также и к святым Господним заявлять благоговение считают справедливым и полезным Св. Николая наиболее уважают и чтят, поэтому дважды в продолжение года торжественно празднуют день этого святого.

Чистилище

Русские веруют в третье место, в котором содержатся до Страшного суда души всех людей. Они веруют, что только по приговору последнего и всеобщего суда можно взойти на небо, и те только удостоятся этого, которые будут признаны заслуживающими небесной награды. Для того, говорят, нужна помощь, и потому молиться за усопших правоверных или творить добрые дела считают полезным и весьма богоугодным.

Патриарх

Патриарх — видимая глава Русской Церкви. В его ведении находятся митрополиты, архиепископы, епископы и архимандриты. При шествовании патриарха несут перед ним пастырский посох с крестом Патриарх должен быть не женатый, так как только монахи избираются в патриархи.

Монастыри

У москвитян есть монахи и монахини. Их жизнь строже, чем наших монахов, более постов, монастырский закон суровее, жизнь беднее, [213] но менее, чем у наших, благочестия. В пост русские монахи и монахини до того умерщвляют свое тело, что даже больные не принимают лекарств, но как скоро кончился пост, они погружаются во всякого рода распутство, причем более на гуляк, чем на монахов, похожи, пьяные шалят на улицах и, лишившись всякого стыда, нередко предаются там же сладострастию. Одежду монахов и монахинь составляет длинная черная ряса с клобуком, концы коего спускаются на шею. На всех одежда бедная, но занимающие в монастырях должности одеваются лучше. Русские монахи дают также три обета: целомудрия, бедности и послушания. Наук не знают, впрочем, иногда поляки, принявшие их раскол, встречаются в их обществах; такого я нашел в шести милях от Москвы, в монастыре, называемом обыкновенно Иерусалимом.

Попы и священники

Жалуют священством, возлагая руки на голову возводимого в это звание и надевая ему на голову, освященную патриархом, шапочку, называемую скуфьей. Священник должен ее весьма заботливо беречь, потому что он считался бы в противном случае не достойным священного звания. Мирянин в драке со священником обязан более всего заботиться о том, чтобы не замарать его шапочки, кто хочет бить попа, тот обязан с должным почтением снять с его головы шапочку, положить в приличном месте, а потом может уже безнаказанно и сколько ему угодно колотить попа. Поколотивший священника не подвергается никакой ответственности перед законом, никакому наказанию или отлучению от церкви, если только после драки с должным почтением вновь наденет на попа снятую с него прежде шапочку Таким образом, если было оказано уважение к шапочке, то уважение к званию пресвитера не было, значит, нарушено, и колотивший по дьявольскому наущению попа бил не священника, а только воздух, и возмездие сделано личности человека.

Каждый поп должен быть женат и не может исправлять обязанностей священнических, не будучи сочетай браком, жениться же священник может только на девице или на вдове какого-нибудь попа. Если же священник женится на вдове кого-либо другого, то есть не священника, то он считается по этой причине в состоянии неправильном и человеком не способным. Овдовев, поп не может другой раз жениться, а вместе с тем ему, как не женатому, уже запрещается служить обедню и пользоваться духовным местом, вдовый священник может только петь вечерню и исправлять другие низшие церковные обязанности, но к службе у престола не допускается. Таким образом, в русской церкви жена составляет существенное условие, чтобы иметь право исправлять обязанности пресвитера; это правило не касается, однако же, монахов, которые, по самому их обету, [214] должны жить в уединении и без супруги. К монашескому званию причисляются: патриарх, митрополиты, архиепископы, епископы, архимандриты и некоторые другие духовные лица, которые назначаются из монахов. Попы, однако же, отказавшись от пресвитерского звания, могут жениться и в другой раз; поэтому очень часто случается, что тех, которых ты в нынешнем году уважал как священников, в следующем видишь портными, сапожниками и палачами.

Простолюдины, встречаясь на улицах с попами, почтительно их просят дать им поцеловать крест и благословить их, что те, гордясь своим священным саном, и допускают их всенародно исполнять этот обряд. Несмотря на то сами священники едва ли степеннее черни; поведение их, от частого шатанья в пьяном виде на перекрестках улиц, является более предосудительным, чем поведение прочих людей, так как по самому уже своему званию попы должны собственным примером наставлять других на путь добродетели и благочестия.

Без креста попы и шага нигде не делают, хотя иногда попадается он им и под ноги. Жаль, что драгоценнейший знак нашего Спасителя находится в руках недостойнейших людишек, которые, ослабев и шатаясь от излишнего употребления водки, часто таскают крест по нечистоте и грязи. Я думаю, что ни один народ в свете не отличается толиким числом внешних знаков, выражающих истинное благочестие, толиким числом благовидных личин честности, как этот, который в то же время, без сомнения, далеко превосходит народы всего света лицемерием, обманом, вероломством и необузданным дерзновением на всякого рода преступления. И это я говорю не из ненависти: это правдивое, естественное свидетельство, в истине которого каждый несомненно уверится, кто только будет иметь случай войти с русскими в более частые сношения.

В столице Московии считают четыре тысячи попов, из которых каждый может прилично содержаться на собственные доходы.

Праздники

В России считают почти столько же праздников, сколько дней в году, что не мешает, впрочем, праздновать эти дни поочередно в разных частях города, так, чтобы в продолжение дня, свободного от работы в одной части, жители других частей могли заниматься своим делом, но большие праздники, как то: Рождество, Воскресение, Вознесение Господне и проч., празднуют все вместе; торжество сих дней сопровождается беспрерывным и неприятным колокольным звоном. Если звук колоколов и богомольство, выражаемое крестным знамением, удовлетворяют требования христианского благочестия, то церковь наша имеет в москвитянах самых лучших христиан.

В праздничные дни русские только по утрам не занимаются работой, причем отправляют свои празднества на рассвете и даже по [215] большей части во мраке перед рассветом; днем же, если не занимаются работой, предаются пьянству, так что когда русские отправляют праздник или (как они говорят) “бражник”, то всегда надо ожидать пожара.

Погребение

Русские хоронят мертвых со многими церемониями: они нанимают женщин равно суеверных, как и нечестивых, которые с купленными воплями проводят тело покойника. В гроб кладут препоручительное письмо к св. Николаю, которого считают привратником рая; патриарх свидетельствует в этом письме, что покойник вел христианскую жизнь и скончался, сохраняя похвальную верность православной русской вере. Когда тело опустят в землю, поп, сказав краткую речь о неизбежности смерти, первый начинает погребение, бросив на гроб горсть земли; кроме молитв за усопших, когда уже труп предан земле, и перед самым совершением погребения нанятые женщины выражают скорбь пронзительными воплями и с громкими причитаниями, по языческому обычаю, обращаются к умершим: “Зачем они умерли? Зачем так скоро покинули милых жен и любезнейшее потомство? В чем нуждались? В пище ли, в напитках ли?” Потом приносят на гроб разные кушанья, которые и разделяют между нищими, обыкновенно в огромном множестве стоящими около гроба; таковую раздачу пищи из любви и нежности к усопшим [родные их] повторяют несколько раз в год.

Масленица

Масленицу итальянцы называют карнавалом, латинцы — вакханалиями, наши же немцы, живущие в Московии, — die Butterwoche, так как в продолжение этой недели мясо запрещено, но с коровьим маслом кушать позволяется; в остальное же время сорокадневного поста употребляют кушанья, приготовленные только с деревянным маслом.

Говенье и пост

По средам и пятницам русские вообще не едят мяса; кроме этих дней они постятся еще четыре раза в год: 1. От воскресения сорокадневного поста до Пасхи. 2. От воскресения после Пятидесятницы до праздника святых апостолов Петра и Павла. 3. От 1 августа до праздника Успения Пресвятой Богородицы, и 4. От 10 ноября до Рождества Христова. Первый из сих постов самый строгий; его зовут Великим постом, так как он долее прочих продолжается. В пост не позволяется употреблять в пищу ни яиц, ни коровьего масла, ни сыра; от этого не делается отступления ни ради возраста, ни ради слабости здоровья. Русские считают делом более богоугодным умереть, сохраняя пост, нежели, подкрепив свои силы употреблением в пищу яиц или мяса, спасти свою жизнь. По этой причине даже врачи, [216] прежде чем получать позволение заниматься практикой, под присягой должны дать обязательство, что в пост не будут давать больным москвитянам такого лекарства, для составления которого надо употребить яйца, мясо, молоко или коровье масло, даже и в тех случаях, когда они ясно увидят, что больной без употребления и прописания такого лекарства должен умереть в самом скорейшем времени. Ввиду столь строгого и неразборчивого наблюдения предписания касательно поста делают тот справедливый вывод, что Русская Церковь не истинная и природная мать, но мачеха и прелюбодеица.

Государственное правление

В городах не бургомистры или значительнейшие граждане исправляют судейские обязанности, но дьяки, назначаемые царем. Дьяк с приданными ему в помощь писарями составляют приказ, то есть канцелярию, которая ведает всеми судебными делами. Кроме краткой описи хронологических чисел, формул судебных решений и некоторых до сих пор употреблявшихся обычаев, у москвитян нет никакого писанного права; воля государя и указ Думы считаются у них верховным законом. Уверяют, что какой-то дьяк собрал в одну книгу все права, постановления, указы, решения, законы и обыкновения, с древнейших времен наблюдаемые в Московии по делу судопроизводства, но этот свод законов до сих пор не имеет силы и законного употребления, и судьи не обязаны решать дела по этим законам. В 1647 году по воле великого князя Алексея Михайловича советники его, собрав законы и приведя их в порядок, составили книгу, известную под названием “Соборное Уложение”. Но новый царь составляет новые законы, так как в государстве Московском одна только царская воля, по праву самодержавия, имеет законную силу.

Тяжбы свои москвитяне начинают почти следующим образом: истец подает прошение, в котором изъясняет, кем и до какой степени он обижен, а получив на это разрешение по впису, то есть согласие судьи, он старается через посредство судебного служителя призвать ответчика в суд. Обвиняемый должен добросовестно в назначенный день явиться в суд; впрочем, судебный служитель вправе задержать ответчика таким способом, каким только найдет возможным. Как истец, так и ответчик изъясняют свое дело перед судом сами, без всякой помощи поверенных или адвокатов. Ежели дело не может разъясниться посредством свидетелей, то прибегают к присяге. Таким образом, если судья не может прийти к ясному заключению о том, какая именно сторона права, то обыкновенно каждую из них он спрашивает: “Согласна ли она целованием креста подтвердить истину своих слов?” На что если одна из них соглашается, то ее сейчас ведут в церковь, и там кто поцелует крест, тот и выигрывает тяжбу. Сие [217] целование креста называется крестное целование и так же уважается, как присяга. Поэтому изменников, клятвопреступников и нарушающих договоры называют крестопреступниками. Если же обе стороны готовы целовать крест, тяжба решается жребием: того, кто, таким способом проиграв дело, не удовлетворит тотчас же своего верителя, ведут на торговое место, где осужденных таким образом каждый день больно наказывают, от восьми часов утра до одиннадцати. Если же по истечении года, в продолжение которого осужденных бьют палками, они окажутся несостоятельными, тогда их принуждают продавать свое семейство, от жены до последнего ребенка, пока не заплатят своему верителю весь долг до копейки. Кто первый обращается в суд, тот большей частью и выигрывает дело, даже и в том случае, если жалоба его несправедлива. Положение ответчика всегда портит дело обвиняемого, так что обвинение почти то же самое, что и осуждение. Всему тому, что бы ни говорил обвиняемый в свою защиту, либо не верят, либо и вовсе его не слушают.

Москвитяне обыкновенно справедливость своего иска доказывают посредством свидетелей, которых закупают за небольшие деньги; дело той стороны считается более правым, которая представит в свою пользу более свидетелей. Взятки и подарки весьма также способствуют решению дела в ту или другую пользу. В приказах нельзя начинать дела, пока не приобретешь себе золотом и серебром благоволение дьяков и писарей. Эти люди гораздо жаднее гарпий, и до того нравы их испорчены, что обыкновенно никто не может вырвать из их рук следуемого себе годового жалования до тех пор, пока не вызовет расположения со стороны всех служащих в приказе, от дьяка до последнего писаря, пожертвовав в их пользу известное количество денег из своего жалования. Кто начинает иск, не закупив в пользу свою свидетелей и не снискав золотом расположения дьяков и писарей, тот начинает дело, которое не предвещает ничего доброго: он станет жертвой неправосудия, и несправедливость продажного суда легко сделает белое черным и черное белым.

Долг по деньгам, взятым взаймы, доказывается не посредством свидетелей, но распиской, подписью и приложением печати. Если несостоятельный должник не оказывается готовым заплатить долг, сделанный таким способом, то веритель, обратившись в приказ, в ведомстве которого находясь должен признавать его своим законным судом, подает прошение председателю приказа о позыве к суду должника, как только позванный явится, то употреблением законных, действительных мер он принуждается немедленно заплатить долг, доказанный верителем предъявлением законного документа. Если позванный не явится, то его берут там, где найдут, и насильно приводят в судебное место. Тот сильнее в суде, кто являет большую Щедрость в даче подарков; правосудие и неправосудие продажны, но [218] стоимость их не определена, и обыкновенно весы правосудия склоняются в пользу больше давших. Несчастная судьба должника, ежели множеством денег не позолотит он своих ответов; доказательством тому служит поговорка: “Хочешь на суде добра, подсыпай серебра!” (argentum probat, non argumentum (Серебро доказывает, а не аргумент (лат.))); если того нет у ответчика, то приговор доводит его почти до крайности бедствий: он претерпевает чувствительнейшую боль, получая в темнице, служащей местом заточения несостоятельных должников, удары палками по икрам, и это сечение, ежедневно и часто повторяющееся, продолжается до тех пор, пока должник не заплатит своего долга или не сыщет залога в его обеспечение. Если же он не в состоянии сделать ни того, ни другого, то присуждается, соответственно величине долга, ко множеству ударов и часто отдается с женой и детьми заимодавцу, так как в Московии права касательно рабства до сих пор не уничтожены.

Гражданские исправительные меры и наказания суть: денежные пени, батоги и кнуты. Денежные пени бывают различны: большие или малые, и если не определены указом, то зависят от произвола судьи. Батоги состоят из двух палок, которыми приговоренного часто засекают до смерти; при исполнении этого наказания с осужденного снимают кафтан и бросают его [осужденного] в одной только исподней одежде на землю; затем один человек садится ему на голову, а другой на ноги, чтобы он не мог пошевелиться; потом таким образом растянутого на земле человека бьют до тех пор, пока присутствующий приказной словом или мановением не даст знак прекратить удары. Кнут — это столь жестокая плеть, что за первым ударом по голому телу показывается кровь и делается рана глубиной, равной широте одного пальца. Это наказание, в случае, если ему подвергается обвиненный формой гражданских законов, называется царской милостью, и получивший таковую должен еще поблагодарить за нее, сказав: “Спасибо!”. Наказание это не делает наказанному никакого бесчестия, и даже тот подвергается такому же наказанию, кто осмелится по какому-либо поводу упрекнуть наказанного в том, что он был бит кнутом. Ссылка в Сибирь после наказания кнутом считается казнью и наказанием за уголовное преступление. Сечение кнутом употребляется также и в виде пытки, с целью принудить допрашиваемого к верному показанию.

Обвиненный в нанесении обиды должен заплатить за бесчестие, то есть денежной пеней поплатиться за вину по делу нарушения чести. Для каждого сословия назначен расклад- это значит определенный взнос денег за нанесение обиды особе каждого сословия. Тот, кто нанесет лично оскорбление боярину, тысячнику или врачу, подвергается либо пени в две тысячи червонцев, либо их честь [219] совершенно равно обеспечена одним окладом, несмотря на то что врачи и военные тысячники не пользуются постоянно званием должностных чинов. Оскорбивший жену боярина приговаривается к платежу вдвое большему против обыкновенного, за обиду же детей боярина вносится половина денежного наказания. Таковым учреждением законы охранили должное уважение к отцу.

О нравах москвитян

Весь московский народ более подвержен рабству, чем пользуется свободой, все москвитяне, какого бы они ни были звания, без малейшего уважения к их личности находятся под гнетом жесточайшего рабства. Те из них, которые занимают почетное место в Тайном совете и, имея величавое название вельможи, справедливо присваивают себе первое в государстве достоинство, самой знатностью своей являют еще в более ярком свете свое рабское состояние они носят золотые цепи, тем тягостнейшие, чем большей пышностью ослепляют глаза, самый даже блеск этих холопов упрекает их в низости судьбы. Если бы кто в прошении или в письме к царю подписал свое имя в положительной степени, тот непременно получил бы возмездие за нарушение закона касательно оскорбления [царского] величества Необходимо присваивать себе уменьшительные имена, например Яков должен подписываться Якушкой, а не Яковом, ибо москвитяне полагают, что было бы неуважением со стороны просителей к высочайшему сану особы, облеченной царским достоинством, не засвидетельствовать прилично государю своего почтения, именуясь покорно уменьшительным именем Царские министры утверждали, что военный инженер Лаваль, погрешив означенным преступлением, навлек на себя царскую немилость. Нужно себя называть холопом или подлейшим, презреннейшим рабом великого князя и все свое имущество, движимое и недвижимое, считать не своим, но государевым. Царь московский превосходный выразитель такого понятия он своим отечеством и его гражданами так пользуется, что его самодержавие, никакими пределами, никакими законами не ограниченное, ясно сказывается, например, в полном распоряжении имениями частных лиц, как будто бы природа все это для него одного только и создала. При таких понятиях москвитян пусть царь угнетает людей, созданных для рабства, да покоряются они своей судьбе, что кому до того!

Так как москвитяне чужды всякого научного образования, то они не могут иметь тех достоинств, которые облагораживают человека; у немногих из них более мягкие нравы или даже только подражание смягченным обычаям Иоанн Барклай в своей картине умственных качеств русского народа о нравах москвитян пишет весьма пространно: “Этот народ, — говорит он, — созданный для рабства, ненавидит даже тень вольности, народ этот кроток, когда находится [220] под гнетом, и самое рабское состояние вовсе ему не противно; напротив, все охотно сознаются в том, что они государевы холопы”. Государь имеет полную власть над их имением, личностью и жизнью. Сами турки не изъявляют с более отвратительной покорностью принижения своего перед скипетром своих Оттоманов. Русские по себе судят также и о других народах, а потому иностранцев, прибывших в Московию случайно или нарочно, подвергают тому же игу и принуждают их быть рабами своего государя. А ежели кто из них уйдет и его поймают, то его наказывают, как беглого. Вельможи, хотя они сами рабы, с невыносимой гордостью обращаются с низшими и простолюдинами, которых обыкновенно, из презрения к ним, зовут черным народом и христианами. Знатность же этих бояр внушает простонародью чрезвычайную боязнь.

Так как москвитяне лишены всяких хороших правил, то, по их мнению, обман служит доказательством большого ума. Лжи, обнаруженного плутовства они вовсе не стыдятся. До такой степени чужды этой стране семена истинной добродетели, что сам даже порок славится у них, как достоинство. Но не думайте, однако, что я желаю внушить вам то убеждение, что все жители этого царства, по их невежеству и гордости, имеют такое понятие о добродетели. Между толиким количеством негодной травы растут также и полезные растения, и между этим излишеством вонючего луку алеют розы с прекрасным запахом: в этих людях процветают тем большие добродетели, чем труд их развития был тяжелее. Но мало таких, которых или праведный полюбил Зевс, или вознесла блестящая добродетель в эфирные области, где эти редкие светила кроются перед взглядом прочих, коснеющих в невежестве и пороках. Прочие необразованны, слабы и тупы умом; они иногда, разинув рот и вытаращив глаза, с таким любопытством глядят на иностранцев, что даже себя не помнят от удивления. Однако к числу этих невежд не принадлежат люди, образовавшиеся государственными или деловыми занятиями, равно как и те, которым недавнее путешествие показало, что не в одной только Московии светит солнце.

В школах учителя обучают учащихся только чтению и письму. Заучивание наизусть некоторых правил их веры составляет у москвитян самую высшую степень образования.

Упражнение в свободных науках, как излишнее утруждение молодежи, москвитяне отвергают, философию запрещают, астрономы, опозоренные названием чародеев, нередко подвергались наказанию по приговору суда. Астроном Фогт в своем “Месяцеслове” следующим общим предложением: “Moskau wird seinem Ungltick auch nicht entgehen” (“Москва тоже не избежит своего несчастия” (нем.)), предсказал мятеж в Московии, почему ввоз в [221] Россию этого календаря воспрещен. Москвитяне считают астрономию безбожной наукой, основанной на сношении с нечистыми духами, и то, что астрономы предсказывают будущее, знание которого непостижимо умом смертных, считают предсказанием и объявлением демонов. Царь введением в Московию разных искусств и знаний старается сообщить лучший вид своему государству, и если успех увенчает его умные расположения, то скоро эти кучи бедных хижин, приняв вид прекрасной страны, сделаются предметом удивления. Прекрасная будущность, если только несправедливость судьбы или отложение покоренных народов не уничтожат великих намерений монарха; но может и то случиться, что, по варварству нравов москвитян, толикое счастие окажется не по их силам, и они либо отринут его от себя из одной только зависти, либо же, имея в виду, что разве только их потомки возмогут воспользоваться всеми благами образования, не захотят переносить труды, клонящиеся к пользе единственно следующих поколений. Недавно какой-то предприимчивый поляк завел у них типографию, но в ней печатаются книги, писанные только русскими буквами. Русская азбука немного отличается от греческой: греки научили русских читать и писать. Грамматика и словосочинение языков греческого и русского между собой сходны. В доме, где находится типография, царь на своем иждивении содержит нескольких греческих священников, которые обучают желающих брать у них уроки также и итальянскому языку.

У москвитян иной способ, против прочих народов, считать и изображать числа: для этого служит им доска, содержащая несколько рядов зерен, посредством которых москвитяне с удивительной скоростью сосчитывают верно самые большие числа. Впрочем, этот способ счисления известен и другим народам, с той только разницей, что в других землях для этого употребляется мелкая монета, распределением которой по разным местам изображаются разные числа.

Хотя москвитяне в музыке и не имеют сведений, но, тем не менее, музыкальное согласие их пленяет. Находящиеся у них иностранные артисты нравятся москвитянам только до тех пор, пока играют; но лишь только удовлетворят их своей игрой, то тотчас в покровителях этих артистов пробуждается скупость, и москвитяне ни за что не соглашаются покупать удовольствие, продолжающееся только несколько часов, на годичные расходы. В Московии не в употреблении обычные занятия лиц дворянского сословия, служащих при дворах европейских государей. Дворяне царского двора вовсе не занимаются объездкой лошадей, фехтованием, танцами или какими-либо другими искусствами, в которых по нынешнему обыкновению стараются, из похвального честолюбия, отличаться иноземцы. Москвитяне ничем подобным не дорожат. [222]

В Московии некрещеные евреи жить не могут, потому, как говорят москвитяне, что было бы странно, если бы от них, москвитян, религией отличались те, в нравах и поведении которых оказываются не менее замечательная хитрость и способность к обману.

Москвитяне, подобно туркам, после совокупления с женщинами имеют обыкновение очищать свое тело купаньем, и потому зимой очень часто ходят в баню или моются в ванне. В летние же месяцы, не имея стыда, который возбуждается различием пола, старость обще с невинным возрастом плавает в реках, нагие мужчины вместе с женщинами. С неменьшим бесстыдством, не обращая ни малейшего внимания на прохожих, москвитяне без всякого покрова выскакивают из воды на траву, причем даже сами девушки соблазняют их, показывая им нескромно все свое нагое тело. Ввиду всего вышеизложенного, является весьма естественное с нашей стороны недоумение: что именно составляет главную черту характера этого народа — жестокость ли, невоздержность ли или распутство? — так как блуд, прелюбодеяние и подобный тому разврат существуют в Московии вне всевозможных размеров, и едва ли даже законы определяют какое-либо наказание за преступление этого рода. Вот почему однажды сказал один воевода какому-то капитану, осужденному на смерть за недозволенную связь со своей восьмилетней дочерью: “Зачем ты не искал удовлетворения твоих прихотей на стороне? Ведь ты бы имел столько непотребниц и развратниц, сколько бы заплатил копеек и алтын”.

По праву, существующему в Московии о невольничьем сословии, рабами суть или люди полоненные, или происходящие из невольничьего рода; многие причисляются к этому сословию вследствие продажи их отцами, есть также и такие, которые сами себя продают и идут в холопы; к числу последних принадлежат рабы, отпущенные на волю своими господами при смерти сих последних; такие вольноотпущенники поступают в холопы к другому господину либо потому, что приобыкли к рабству, либо же за деньги. Даже люди вольные, которые нанимаются за плату определенного жалования, не могут по собственному желанию отойти от своих господ, а если кто без согласия своего господина оставит его, то другим не будет принят до тех пор, пока его прежний господин или его друзья не поручатся за его верность.

Власть отца в Московии немала и весьма тягостна для сына, которого закон позволяет отцу четыре раза продавать: это значит, что если отец раз продаст сына, и тот, каким-либо способом, освободится или получит вольность от своего господина, то отец может его вновь продать по праву родителя и затем даже еще раз может совершить таковую же продажу; но после четвертой продажи отец теряет уже все права над своим сыном. Так как, однако, в нынешнее [223] время Московия имеет государем такого человека, ум которого богато одарен от природы и который увлечен жаждой славы и стремится постоянно к тому, что велико и необыкновенно, то полагают, что более человечный закон отменит право, дающее отцам столь суровую власть над детьми своими. Впрочем, москвитяне терпеть не могут вольности, и, кажется, они даже сами готовы противиться своему собственному счастью, так как этот народ не создан для помянутого счастья и едва ли допустит, чтобы умная и благочестивая заботливость государя о своих царствах и своих подданных увенчалась полным успехом.

Почти невероятно то, что говорят о терпении этого народа в перенесении самых изысканнейших мучений. До путешествия царя какой-то соучастник в мятеже в 1696 году, четыре раза подвергаемый пытке в застенке, с твердостью перенес мучительнейшие истязания и не повинился в преступлении. Царь, заметив, что мучения ничего не действуют, пытался ласками склонить допрашиваемого принести повинную и, поцеловав его, сказал: “Мне известно, что ты участвовал в измене против меня; но ты достаточно уже поплатился за свое преступление; теперь сознайся в нем добровольно, из любви, которую ты обязан иметь к своему государю, а я клянусь тебе Богом, по особенной милости которого я твой царь и государь, что не только прощу тебе твою вину, но еще, в знак моего особенного благоволения, сделаю тебя полковником”. Смягчили ласковые слова царя жестокосердие этого сурового человека, не привыкшего к приветливости столь великого государя. Осмелившись, со своей стороны, поцеловать царя, он при всех сказал: “Вот это жесточайшее для меня мучение. Ты бы не мог придумать никакого другого застенка, в котором истязания превозмогли бы мое терпение”. Затем, в обстоятельном рассказе, он подробно и последовательно изложил царю весь ход заговора. Государь, удивленный тем, что одной только лаской мог смягчить сердце человека, который, претерпевая жесточайшую пытку, не издал ни одного стона, спросил его: как он мог перенести столько ударов кнутами и столь нечеловеческое мучение, которому его подвергали при обжигании его изувеченной ранами спины? Преступник в ответ на вопрос царя начал еще более удивительный рассказ: “Я и мои соучастники учредили товарищество; никто не мог быть принят в него прежде нежели не перенесет пытку, и тому, кто являл более сил при перенесении истязаний, оказываемы были и большие, перед прочими, почести. Кто только раз был подвергнут пытке, тот становился только членом общества и участником в имуществе своих сотоварищей, так как оно у всех нас было общее; кто же хотел получать различные бывшие у нас степени почестей, тот не прежде их удостаивался, пока не выносил новых мук, соразмерных со степенями почестей, ставших [224] предметом его честолюбия, и, таким образом, доказывал свое умение терпеть. Я был шесть раз мучим своими товарищами, почему и был наконец избран их начальником, битье кнутом дело пустое, пустяки также для меня и обжигание огнем после кнутов, мне приходилось переносить у моих товарищей несравненно жесточайшую боль; так, например, — продолжал рассказчик, — самая чувствительная боль, когда горящий уголь вкладывают в уши, не меньшая мука, когда на выбритую голову с места, на два локтя над ней возвышенного, опускается тихо, каплями, весьма холодная вода. При всем том я оказался превыше всех означенных истязаний и явил силы превосходные против сил моих товарищей. Что касается до тех, которые по заявлении желания присоединиться к нашему обществу оказывались несостоятельными в перенесении первоначальных истязаний, то мы их изводили ядом или каким-либо другим способом из опасения, чтобы они не сделали на нас доноса. Сколько могу припомнить, я с товарищами извели таким образом по крайней мере четыреста подобных неспособных искателей нашего общества”. Итак, этот человек, десять раз с неслыханной жестокостью мученный — шесть раз своими товарищами и четыре раза на допросе перед царским судьей, — жив до сих пор и, как я выше заметил, служит, по царской милости, в Сибири полковником.

Неменьшим примером упорства москвитян может быть случай, происшедший на обратном пути его царского величества из Вены в Москву. Когда его царское величество проехал уже Смоленск и подвигался к своей столице, один из его приближенных, учинив какое-то преступление, бежал, искавшие его люди не могли получить никакого известия ни о бегстве, ни о пути, по которому устремился виновный. Наконец поселянин ближайшей деревни показал, что он хотя поистине ничего положительного о бежавшем сказать не может, но видел, однако ж, лошадь беглеца на соседнем дворе. Царь задержал доносчика и приказал господину Адаму Вейду отправиться в указанный дом, исследовать дело и сообщить ему по этому предмету более положительные сведения. Тот, возвратившись к царю, заявил, что показание поселянина оказалось справедливым, так как он, Вейд, сам видел лошадь беглеца. Поэтому царь, призвав хозяина означенного сельского двора, кротко объявил ему свое желание получить от него объяснения касательно человека и лошади. Мужик отвечал, что, сколько ему известно, лошади у него дома не было. Царь повторяет вопрос грозно; мужик все не сознается, царь настаивает в допросе и замечает поселянину, что он должен помнить, что перед ним его царь, его государь, господин его членов, что в его власти жизнь и смерть предстоявшего, — но угроза вовсе не подействовала на упрямца, посему царь приказал положить поселянина на землю и сечь его жестоко с пяток до головы ужасной суковатой [225] ветвью; а так как допрашиваемый ни в чем не сознался, то крепчайшие удары с головы до пяток были повторены. Когда же и это не помогло, то вновь стали изувечивать спину этого человека ударами, несмотря, однако, на все столь ужасные допросные удары суковатой ветвью по лежавшему человеку, изувеченный поселянин упорно продолжал запирательство относительно дела, по которому производился розыск. До такой степени велико в москвитянах упорство, что никакие истязания, никакое уважение к власти присутствующего царя не могут принудить их сознаться в том, что составляет очевидную истину.

Вышеописанный случай служит тому лучшим подтверждением, так как скоро после него открылось, по истинным и несомненным уликам, что этот самый мужик со своим братом, взятым в проводники, потаенными тропинками провел беглеца за Смоленск.

О пышности женщин

Женщины в Московии имеют рост стройный и лицо красивое, но врожденную красоту свою искажают излишними румянами; стан у них также не всегда так соразмерен и хорош, как у прочих европеянок, потому что женщины в Московии носят широкое платье, и их тело, нигде не стесняясь убором, разрастается как попало. Исподнее платье русских женщин по обеим сторонам вышивается золотом, при этом рукава, по странному обыкновению, сложены в складки, часто более чем в восемь и нередко даже более десяти локтей длины; изящные и драгоценные запястья украшают сборки, продолжающиеся сцепленными складками до конца руки. Верхнее платье похоже на одежду восточных женщин; на него надевается плащ, нередко украшенный шелковой материей и мехом. К частым и обыкновенным предметам пышности принадлежат серьги и кольца. Замужние женщины и вдовы покрывают голову драгоценными мехами, девицы же имеют только на лбу богатую повязку; впрочем, непокрытые головы девиц русских украшаются волосами, опускающимися до, самых плеч, причем волосы завиты с великолепным изяществом в искусственные кудри. Женщины, пользующиеся некоторой знатностью или принадлежащие к почетному званию, не являются за званым столом и даже не садятся вместе с мужем за стол обыкновенный. Но их можно видеть, когда они в своих экипажах едут в церковь или к друзьям, впрочем, последнее обстоятельство составляет уже значительное отступление от строго наблюдавшегося прежде обыкновения, по которому экипажи, в которых запирались женщины, так бывали закрыты, что у заключенных в оные отнималась также сама свобода зрения. Это тоже исключение в пользу гостя, которому муж желает оказать особенное уважение, ежели хозяин показывает ему свою жену или дочерей; в таком случае они подносят [226] гостю рюмку водки и ожидают затем со стороны удостоенного такого почета поцелуя, получив его и вполне таким образом удовлетворенные, по народному обыкновению, [жена или дочери хозяина] удаляются с тем же безмолвием, как и явились.

(пер. Б. Женева и М. Семеновского)
Текст воспроизведен по изданию: Рождение империи. М. Фонд Сергея Дубова. 1997