Иван Лепехин. Дневные записки...

ИВАН ЛЕПЕХИН

ДНЕВНЫЕ ЗАПИСКИ

ПУТЕШЕСТВИЯ ДОКТОРА И АКАДЕМИИ НАУК АДЪЮНКТА ИВАНА ЛЕПЕХИНА ПО РАЗНЫМ ПРОВИНЦИЯМ РОССИЙСКОГО ГОСУДАРСТВА В 1768 И 1769 ГОДУ

Лепехин Иван Иванович (1740—1802 гг.), известный путешественник и ботаник. Изучал также медицину в Страсбурге. Лепехин вел переписку с Ломоносовым, который предназначал его к занятию кафедры ботаники в Академии. Получив в 1767 г. степень д-ра медицины, Лепехин вернулся в Петербург и был определен адъюнктом, а с 1771 г. академиком по естественным наукам. В 1768-72 гг. Лепехин предпринял,— частью один, частью с Палласом, — путешествие с научной целью по ЮВ и отчасти северу Европейской России, причем составил замечательные для своего времени ботанические коллекции. В 1773-74 гг. Л. путешествовал по Белоруссии. По возвращении был назначен директором ботанического сада. Лепехин напечатал: “Дневные записки путешествия” (Петербург, 1771, три части; 2-е изд. 1795, “Размышления о нужде испытывать лекарственную силу собственных произрастаний” (Петербург, 1783), “Краткое руководство к разведению шелков в России” (1798); и др. “Дневные записки” переведены на немецкий яз. (1774-83).

Нами взяты отрывки из первого тома „Записок", изданных Академией наук 1771 г., где Лепехин описывает свое пребывание в Нижнем Поволжье.

Оставя село Грязнуху, продолжали наш путь дальше до Борисовых хуторов, в 60 верстах от Грязнухи находящихся. Дорога до сих хуторов по большей части была степная. В редких местах видны были небольшие перелески. Между Грязнухой и Борисовыми хуторами на дороге были разные иностранцев селения.

Первое стояло при речке Елшанке, по которой и прозывалось. От сего в шести верстах лежало селение Каменка, на речке того же имени. За Каменкою следовала Пановка, в десяти верстах отстоящая. От Пановки в семи верстах построено было Илавлинское селение на самой реке Илавле, в котором сооружена изрядная деревянная католическая церковь. За Илавлинским селением в шести верстах лежала Усть-Грязнуха, заведенная при устье речки Грязнухи. Последнее по Илавле селение называлось Верхняя Грязнуха на той же речке построенное, отстоящее от прежнего только в четырех верстах. О порядках новопоселенцев говорил я выше: итак, нет нужды более об них распространять толкование. В сей, впрочем, немалый переезд по Илавле, ничего нам отменного в растениях приметить не случалось, кроме что по Илавлинским поемным местам в великом изобилии росли проскурняк и большой чистотел, так что сими, на врачевание употребляемыми растениями, можно удовольствовать все нужды.

За последним селением иностранцев по берегу реки Илавлы целый лесок, обширностью около версты, состоял из вишенника, в котором мы никакой отмены сыскать не могли от вишенника, везде по степям Оренбургской губернии самопроизвольно растущего: однако илавлинский вишенник как величиною дерева, так и сладимым вкусом ягод много превосходит Оренбургский, что без сумнения от тучности и влаги поемных илавлинских мест [222] происходить должно. Не доезжая до Борисовых хуторов версты с три, в низменных илавлинских горах обыскали мы много железной охры и глиноватой железной, руды, которая почти на самой поверхности гор находится.

Город Дмитриевск отстоял только в 15 верстах от помянутых хуторов, из которого должно было нам пробираться через степь на Яик подле реки Ярослана по возвращении из Царицына; почему для большого уверения о семь пути отправились в помянутый город. Дорога к нему лежала подле заведенного канала еще блаженной и вечнодостойной памяти государем императором Петром Великим, в намерении соединить реку Камышенку, впадающую в Волгу, с Илавлою, которая свои изливает воды в Дон, и тем открыть сообщение внутренних российских мест с Азовским и Черным морями, и так далее. Каналов заведено два, из которых один нарочито вырыт глубоко, и в нем беспрестанная стоит вода, заходящая в половодье из разливающейся Илавлы. Другой прорыт не так глубоко и совсем безводен. Оба конца сих каналов еще не доведены до их предмета, то есть, ниже до Илавлы, ниже до Камышенки. Не мое дело, да и сил недостает говорить о сем, толь важном для нашего отечества предприятии. Оное остается искусным в таких делах мерятелем. Сие только скажу, что прославляемая между нашими простолюдинами река Камышенка так мала, что в межень местами и перескочить можно: но от стремительного ее течения и впадающих в нее небольших речек такого же свойства, может статься, могут воды возвыситься до желаемого предмета.

Не доехав до Дмитриевска верст с шесть, при самой дороге находятся три горы, Уши называемые. Они нарочито отдалены от хребта волжских гор, и вышиною своею ни мало волжским горам не уступают. Первая от них совсем отделена, и ближе к Волге подвинулась. Другие две между собою смежны, и от первой отстоят сажен сот на пять. Весь их кряж составляет белый сухой кварц, который от воздушных действий местами в мелкий песок претворился. Куски сего камня, будучи друг об друга терты, испускают сильный серный запах. При каждой горе находятся глубокие овраги, глубиною своею почти высоте гор соответствующие. В горах много видно пещер; но проходы к ним так узки, что никоим образом в них спуститься было неможно. Мы опускали в сии подземные провалы каменья, от которых отдавался звук обширной пустоты. Как над провалами, так и по бокам гор висели огромные глыбы оторванного каменья: иные были из них четвероугольные и гладкие, и походили на дела рук человеческих, другие не имели никакого правильного очертания. Тут стояли торчмя большие громады; инде лежали взвороченные друг на друга каменные кабаны; да и самые гор подолы устланы были отрывками своими. Все сие гласит, что горы Уши начало свое долженствуют силе сокрытого в челюстях земных горючего вещества. [223]

Город Дмитриевск стоит на самом волжском берегу. В во-точную сторону протекает речка Камышенка, а в полуденную Волга. Он причисляется к Астраханской губернии; уезду никакого на имеет: почему в нем только одна комендантская канцелярия находится. Самое большое достоинство сего города составляет соляная пристань Укрепление в городе, которое состоит в низменном земляном валу с палисадом, уже нарочито обветшало: однако ныне старанием главнокомандующих паки возобновляется. Строение в городе деревянное. Церквей только три, две деревянные и одна каменная. Промыслы купецкие состоят по большей части в рыбе, отпуске хлеба и скотины, которую они получают от кочующих в соседстве калмыков. Других товаров в городе весьма мало, да и то на крестьянскую руку. Большую часть прихожего народа питает соляная пристань.

Расспрашивая о дороге на Яик, от всех единогласно были уверены, что проложенная на Яик дорога с Эльтонского озера уже давно запала потому, что Яицкие казаки более за солью на Эльтонское озеро не ездят, и во всем Дмитриевске неможно отыскать знающего дорогу на Яик.

Эльтонское озеро, находящееся на луговой стороне Волги, как наидостопамятнейшую вещь в сем нашем путешествии не хотели оставить без осмотру; ибо к оному самоближайший был переезд из Дмитриевска: и так мы 29 перебравшись за Волгу приуготовили все нужное к степному походу.

Слобода Никольская, построенная против самого Дмитриевска на луговой стороне, уже показывала нам преддверие к соляным степным местам. Несмотря на соседство Волги и песчаные места, окружающие сию слободу, в неглубоком земных недр разделении везде оказывалась солодковая вода, что доказывали выкопанные в слободе колодцы. Слобода сия нарочито пространна, и поселены в ней малороссияне, приписанные к Эльтонскому озеру, которые наиболее участия имеют в поставке соли. С них никаких оброчных денег нет; но единственно они обязаны сделать до несколько поездок на Эльтонское озеро за солью, и поставить оную до волжского берега.

Соль они возят на волах, в сделанных нарочито для того фурах. За каждый пуд соли получают они из казны по четыре копейки с половиной. На паре волов возят по сто пудов и с лишком. Обеднявшие по какому-нибудь случаю, которые не в состоянии купить волов, получают на то казенные деньги с тем, чтобы на них завозить соль.

Кроме сих поставщиков есть много и других охотников, которые приезжают из Малороссии с тем, чтобы им дозволено было развозить соль во внутренние российские места. Всяк из таких наемщиков обязан, прежде нежели получит дозволение везти соль, куда ему потребно, сделать три поездки в пользу соляной пристани за указанную цену. [224]

Но как волы в ходу своем медлительны, при том “ степь почти безводная; то на каждые две пары волов берется третья пара под воду, которой и подводчики и волы довольствуются. По безлесью в сих местах казна принужденной находится снабдевать проводчиков бочками для воды с малым за оные вычетом.

Выехав из Никольской слободы около трех верст, степь вся покрыта была глубокими песками, где никакой травы не видно было кроме дуркамана или малого дурнишника. Песчаные места служили покойным убежищем освященным жукам. Редкое сие по нашим местам насекомое понуждало нас обстоятельнее рассмотреть его домостроительство, но труд наш был тщетен, ибо ни одного гнезда найти не могли. Как скоро поднялись на степь, то по всем сторонам видны были беспрерывные обозы взад и вперед идущие, и вся почти степь покрыта была пасущимися волами. Дорог к Эльтону столь много, что и перечесть их трудно; и сие единственно сделано для лучшего содержания рабочего скота: но со всем тем степь от чрезмерной засухи так была бестравна, что волы более насыщались соленою землею, нежели растениями. Подвинувшись верст с семь от Никольской слободы, наехали на так называемое Пресное озеро, которое почти все заросло осокой. Вода в нем тиновата и противного вкуса. Округа оного около версты составляет. Озеро сие пускающимся в степь подводчикам первым бывает прибежищем. Тут они запасаются водою к дальнейшему степному походу. От пресного озера в 35 верстах находится другое озеро, Могута называемое. Озеро сие, так как и прежнее, заросло осокой и камышом, весьма вязко и тиновато. В поперечнике его не с большим верста почитается; а в округе будет около двадцати верст. Пресная вода и защита от болотных трав привлекают к нему великое множество различных водяных птиц, как-то: уток, чапур, лебедей и диких гусей. Подле сего озера на пользу проезжающих заведены копани, в которых вода, проседая сквозь песчаное место, нарочито пресна, и может употребляема быть на пищу. Тут же построены умиоты для отдохновения проезжающим и для прохлады усталого скота. Казацкий караул служит защитой возчикам от кочующих по степи калмык и охранением, построенным умиотам. Около сего умиота первый раз попалось нам восточное растение, от Додарта прозванное. Его было тут очень много в цвету и с семенами.

30 числа продолжали наш путь далее через 35 верст. К обеду приехали к Балухтинскому умиоту. Умиот сей назван по двум озерам, Балухта прозываемым. Они отдалены от умиота верстах в четырех.

Обширность их в сравнении с прежним очень мала: ибо большее из них только около версты в округе своей имеет. От Балухты 37 верст почитается до Круглого озера, в котором вода пресная; однако чрезмерно болотиста. Озеро сие также не [225] велико; лежит при самой россоши дорог с Эльтонского озера в Дмитриевск и в Саратов. От Круглого озера только в пяти верстах отстоит самое озеро Эльтон. Подъезжая к Эльтону, представлялось глазам нашим на небе великое зарево, подобное тому, какое в темные ночи бывает при несчастных пожарных случаях. Зарево сие происходило от озера, в котором тузлук или рапа такой же имела цвет. По берегам озера с приезда были построены бедные шалаши и землянки, в которых жили ломщики. Тут находится довольная команда казаков и других военных людей для предохранения рабочих. Рабочие люди все вольные и никакой казенной платы не получают, но единственно питаются продажей соли возчикам, которую они добывают в озере и привозят на озерный берег. Возчикам за воз соли платят разно, смотря по времени, когда соль добывается. Самая дешевая плата за воз бывает по 50 копеек, а в трудное добыванье иногда и по рублю. Соль добывают они на тех местах, где меньше рапы. Солеломное орудие состоит только из искривленной с широким лезвием пешни, где при конце дратовища делается костыль, дабы способнее было налягать грудью. Работу свою всегда отправляют артелями: ибо одному отворачивать глыбы невмочь. Тот, который долее работает на озере, выбирает место, где удобнее запустить пешню: ибо каждый год новый слой соли нарастает. Пробив слой, запускает свою пешню накось и отделяет оной от нижнего; а артельщики с других сторон стараются отделить тот же слой, чтобы вышла глыба. Отделив глыбу, подымают руками и кладут в лодки, потому что иногда верст шесть и более в озеро за солью ездят. Нагрузив лодку, отвозят к берегам столь далеко, сколько лодка подойти может, ибо к берегам рапа мелка; почему принуждены бывают из одной лодки перегружать во многие, при которой перегрузке нередко повреждают себе члены. Но как в открытое отовсюду озеро много ветрами наносит пыли, то соль бывает чрезмерно грязна; почему приставы смотрят строго, чтобы ломщики соль перечищали. Вся перечистка состоит только в промывании. На такой конец всякая ломщиков артель делает покатый ток, который убивают глиною. Около тока прокапывают неглубокие ручейки, чтобы рапа могла сбегать в озеро. На току большие глыбы токмачами разбивают в мелкие куски и поливают озерной рапой, которая, смывая, дрязг с собою уносит, и соль оставляет чистой: ибо рапа, будучи сама насыщена солью, оной мало разводит.

Самое озеро Эльтон в окружности своей имеет с лишком шестьдесят верст. Берега его местами отлогие, а местами крутоваты, особливо около урочища, Яицкий шлях называемого. Отлогие пади состоят по большей части из глины разных цветов, как по синей, желтоватой, красноватой, из которых последняя более всех изобилует. Крутецы берегов наполнены известным камнем, в котором видны знаки окаменелых черепокожных. [226] С известным камнем перемешан красноватый камень, шист называемый. Дно озера от берегов на несколько сажен состоит из вязкого ила, который имеет вкус обыкновенной поваренной соли; прочее дно озера устилает соль. Десять лет тому назад, как озеро сие покрыто было солью наподобие льда, но ныне год от году рапа прибавляется. В нашу бытность в самых мелких местах рапы было около пяти четвертей, а в дождливые годы иногда во грудь человеку возрастает что много препятствует рабочим людям в ломке: ибо рапа, будучи тяжела, людей подымает наверх, как пузырь. Сосудец, который с отварной волжской водой весил один с половиной унц и один с половиной скрупул, эльтонской рапой наполненный, потянул один унц с половиной две драхмы и два скрупула. Вываренные пятнадцать фунтов рапы дали пять фунтов с половиной соли, которая, кроме обыкновенного вкуса, имела в себе и пряность.

Порядок нас ведет, чтобы по возможности сил наших описать и источники, которые соль на озере рождают. За главные источники соли почитать должно впадающие в озеро соленые речки. Первая из них называется Горький ерик. Она неширока, и не в дальнем расстоянии из степи выходит. Впадает в озеро с северо-западной стороны. За Горьким ериком, верстах в пяти, протекает нарочито большая река шириной сажен на пятнадцать, называемая Хары Хаза Она начинается из степи почти от самой саратовской дороги при переезде через Ярослан реку. Дно у нее весьма вязко, и ил сильно пахнет серной печенкой.

Между Горьким ериком и Хары Хазою впадает еще речка, называемая Улан Хаза, шириной своей много Хары Хазе уступающая. К северо-восточной стороне вдался в озеро мыс, на коем многие пробивают ключики, криницы называемые, с пресной и приятной водой. С восточной стороны втекают еще две большие реки, Хары Хазе не мало не уступающие, из которых первая называется Большая Сморода, а другая Меньшая Сморода; кроме сих рек весьма часто попадаются небольшие и безымянные ключики, вытекающие из возвышенных берегов. Сии суть первые источники соленого вещества; но мне кажется, что их еще недовольно: ибо Хары Хаза, которая из всех других солонее, не столько содержит в себе соли, как озеро. Я выварил ее воду, и из 15 фунтов получил только четыре фунта соли. Сей простой опыт мнится быть довольным к подтверждению сказанного.

Правда, что в озере стоячая вода более может из себя испускать паров, и тем споспешествовать сгущению соляного вещества: однако, мне кажется, что от сего такой знатной разности быть не может. Сверх сего, впадающие пресные в озеро ключи должны разводить озерную рапу. Итак, поищем другой сему причины.

Около урочища, Извощикова гать называемого, находящегося к западной стороне озера, часто попадаются отменные места, [227] которые во время жаров ломщикам служат убежищем, потому что рапа тут холоднее бывает; да и самая соль от обыкновенной озерной соли разнится. Она срастается в глыбы, составленные из больших, весьма чистых и прозрачных, четвероугольных хрусталей, которые плотнее озерной соли бывают. Такие особенные в озере места заставляют думать, что тут находятся соляные гнезда, имеющие свое начало от самого соли материка. Я предлагаю одну догадку: ибо за глубиной рапы точно сего испытать неможно было.

Красной рапы цвет доказать — дело сверх моего понятия. Хотя химики доказывают, что цветы по большей части в белых телах рождаются от примеси к ним в разном количестве возгараемого начала, что разными утверждают опытами. В Эльтонском озере такого не достает начала: доказывает запах гнилых яиц в озерном иле, и слабительная соль, которая попадается между соляными слоями, и состоит, как то всякому известно, из купоросной кислоты, составляющей большую часть серы, и из щелочного начала поваренной соли. Но к чему примесясь возгараемое начало серы производит красноватый цвет, за подлинно сказать не могу. К точному испытанию сего явления требуется довольное время, способы и опыты.

Остается теперь сказать о причинах убыли соли в Эльтонском озере. Мне нет нужды упоминать о мнении простолюдинов, которые некоторое сведение приписывают озеру, о качестве разного народа на нем работающего, которым озеро в возмездие за их худую жизнь причиняет более труда. Я не предвижу также надобности забираться умствованием в отдаленные причины; как, например, в истощенный долготою времени материк, который год от году убывая, не может столько протекающей через него воды сообщить соли, сколько сообщал прежде в полных своих силах. Вероятнее всего, мне кажется, производить сие от чрезмерной вывозки соли, несоответствующей ссадке: ибо по справке в соляной конторе, с половины мая, в которое время обыкновенно ломка начинается, до первого июля в одни Дмитриевские соляные амбары до двух миллионов пудов вывезено. В Саратов и в разные места вольновозчики не менее сего количества развезли. Итак, если вычислить вывоз целого лета во все места, то без дальних замыслов прибывание рапы и уменьшение соли скажется.

Как около Эльтонского озера, так и на самых падях оного, в великом изобилии растут различные соляные травы, как то: соляная лебеда, козлиная солянка, розовая солянка, павилишная солянка, соляная солянка, листовая анабазис, травяная саликорния, каспийская саликорния, желтокорень татарский, желтокорень чепыжный.

Все сии травы изобилуют соляным веществом, которые при пережигании трав в пепел дают ископаемую щелочную соль, называемую сода. Сколько мне известно, соду получаем мы из [228] других мест на наши надобности, несмотря на то, что к деланию ее имеем все способы.

Есть ли ободрить только самых соловозчиков к пережиганию помянутых соляных трав, то немалое количество соды можем получить с Эльтонского озера и с окружающей оное степи. Такое учреждение со времен может не только делать великое подспорье в казне, которая ежегодно на покупку соды тратится, но еще много будет служить к сбережению наших лесов, употребляемых на поташное дело: ибо сия щелочная соль почти на все потребы пригодна, на какие и поташ употребляется.

Возвращаясь с Эльтонского озера, заехали мы на так называемое Горькое озеро. Оно верстах в пяти находится от Балухтанского умиота в сторону. Ширины в нем не более полуверсты; но длина его с шириной несравненна: ибо в округе его по сказкам верст около сорока будет.

Оно не глубоко, но чрезмерно вязко. Вода в нем солоновата с пригоречью, и ее не только люди употреблять, но и скот пить не может. Мы выварили в дорожном котле озерной воды 15 фунтов, и получили сухой соли два унца одну драхму и пятнадцать гран, которая была черновата и имела в себе горьковатый вкус.

Дальная перечистка соли показала нам, что в ней, кроме обыкновенной поваренной соли, три драхмы находились слабительной соли, во всем удивительной глауберовой соли подобной, отчего не трудно было нам после узнать и причину горькости в воде.

Вонючий ил, составляющий дно озера, содержал в себе серные признаки: ибо, кроме запаха, показывали сие и опыты. Мышьяк, будучи с ним перегонен, несколько пожелтел и селитра в горшке гремела.

По берегам сего озера много росло калмыцкого ладана, которым деревцом калмыки окуривают своих бурханов или богов. Где были песчаные места, тут занимала место зиманиха, которая еще в то время не цвела. Гладкая Франкения произрастала между ними целыми кустиками.

От Горького озера около осьми верст находится еще небольшое озерко, лиман называемое, которое в длину не более полуверсты, а в ширину около четверти версты занимает. Вода в нем никакого особенного запаха не имеет, но гораздо соленее Горького озера. Вываренные десять фунтов воды дали 4 унца и два скрупула обыкновенной поваренной соли.

С лимана поворотили мы к Могутинскому умиоту, и выезжая на торную дорогу, верстах в осьми пониже Балухтанского умиота, приметили обширные на степи впадины, которые все покрыты были соляною скорлупою, толщиною близ линии. Концы сих впадин сопрягались с Горьким озером; почему их за отрасли сего озера почитать должно. К вечеру приехали мы на Могутинский умиот, где и ночевали. [229]

Из пресмыкающих в степи приметить нам только случилось ехидн, которые перед глазами нашими везде пресмыкались: однако, ни скоту, ни людям никакой пакости от них не слышно.

Тарантулы в степи приуготовили нам новое зрелище. Мы, выкапывая их гнезда, приметили, какое оружие тварь сия противу гонящих себя употребляет. Как она видит, что ей все средства пресечены к побегу, становится неподвижно, и надувшись прыскает из спины белый сок аршина на два, подобно как бы он пущен был из насоса. Я заподлинно уверить не могу, ядовит ли сей сок или нет: ибо никто из нас не хотел сделать такого опасного опыта. Впрочем караульные казаки на Могутинском умиоте уверяли нас, что одна малороссиянка в Никольской слободе, к великому своему несчастью, ядовитость сего сока изведала. Она, вырыв такого паука в своем огороде и ворочая его палочкою, опрыснута была помянутым соком, от которого в скором времени рука разгорелася и опухла с нетерпеливой болью; и, конечно, с нею могли бы худые следствия случиться, ежели бы не употреблено было вскоре врачевание. За самое лучшее средство против тарантул почитаются сами же тарантулы. Их кладут живых в деревянное масло, и с оными настаивают до тех пор, пока нужда потребует. Тогда мажут только рану или опрыснутое место, и получают исцеление, не имея нужды прибегать к музыке: да и взять ее негде, потому что весь хор у простаков составляет чебысга или дудочка, которая в верховых городах сиповкою прозывается, и делается или из камыша, или из дягильных стеблей, или из таловых прутьев.

Другое позорище представили нам посаженные тарантулы в хрустальную банку. Их в тюрьме сидело два десятка. Сперва они покушались вырваться из заключения, и всяк про себя делал паутинную лестницу, по которой взбирались вверх, и, суетясь друг перед другом вытти из банки, пришли в суматоху, от которой произошло кровавое сражение. Побежденные и уязвленные старались от победителей спасаться бегством, но победители, всегда за ними гоняясь, налагали новые раны до тех пор, пока неприятелей своих не положили на месте. Сим они еще не были довольны, но, по примеру некоторых древних американцев, пожирали тела, оставшиеся на сражении. Вражда их еще совсем не миновалась, но они продолжали свой бой, по русской пословице, кто ково смога, тот тово и в рога, до тех пор, пока из всех один остался победоносцем.

Сказывают, что черные овцы бывают великие неприятельницы на сих земляных пауков. Они их выкапывают из земли и с великим удовольствием пожирают, почему такие овцы в отменном почтении бывают у калмыков, которые тарантул весьма боятся, так что никогда на том месте не становятся, где тарантулы водятся, но проходят далее; хотя бы они и их скот от перехода утомлены были. [230]

Последней забавой в степи служили нам земляные зайчики. Сие животное странное имеет телосложение. С наружного вида оно много схоже на зайца, и рылом так же моргает, как и заяц, но только оно тупо и как бы отрублено. Шерсть на спине у него серая, а на брюхе белая. Хвост чрезмерно длинный, белый и на конце лопаточкой, которую составляют длинные волосы, от основания до половины белые, а от половины до концов черные. Задние ноги также очень длинны, а передние чрезмерно коротки. На задних ногах он ходит и прыгает, а передними только поддерживает пищу. Живет он на степных местах в земле, где вырывает нору глубиной в колено с излучинами. Делает также и отнорки, подобные сусликовым, дабы в случае гонения можно было ему скорее укрыться.

Около Могутинского умиота водилось их очень много, и мы нарыли их до десятка, только молодых: ибо старики, выкормив своих детей, прежние норы на их пользу оставляют, а сами переселяются на другое место. Редко попадаются в одной норе по два, но каждый имеет себе особливую нору. Хотя они были еще очень слабы, однако такой имели стремительный бег, что никакая собака догнать их была не в состоянии. Мы пускали их в своем кругу, имея каждый по палке; однако, ни одного не могли убить: ибо они не прямо прыгали, но во все стороны, куда им захотелось, виляли, управляя свой бег хвостом, а иногда оным подпираясь, делали скачки с лишком аршина на два. Мы им отрубали хвосты в разной длине, отчего извилистый их бег соответственно уменьшался, а кургузые совсем не в состоянии были бежать, но, став на задние лапы, и не имея от хвоста подпоры, через спину кувыркались.

К вечеру приехали мы в Никольскую слободу, где принуждены были ночевать, за сильною на Волге погодою, и не прежде могли переправиться в Дмитриевск, как на другой день после обеда.

7-го числа оставили город Дмитриевск, и перебрались паки на Илавлу. В проезд наш при самом начатии каналов нашли мы много в цвету сплюснутого гороха, и серратулы многоцветной. В берегах канала проседали местами солонцы, которые все заняты были древесной солянкой, которая тогда еще цвести начинала. Вода во многих местах покрыта была павуном, которого листы собирают жители и употребляют на припарки, когда у какой скотины от удара член опухнет. Наступающую грозу свистом своим предвещали чекалки, которые при самом малом движении людей уходили в свои подземные норы. Луни плавали на воздухе, ища себе определенной пищи.

8-го числа продолжали наш путь далее по Илавле до хуторов Княжниных, отстоящих от канала в 18 верстах. Тут, пока собирали подводы, ходя по илавлинскому берегу, приметили ехидну, которая упражнялась в рыбаченье. Мы не могли приметить, какую она приману пускала в воду, в которой рыба толпами [231] собиралась; и она засунув голову в воду выбирала себе любой кусок. Хотя пасть ее не велика, однако она хватала рыбу вдвое себя толще, и, держа в челюстях своих, мало-помалу проглатывала.

Из Княжниных хуторов отправились в Саламатовы хутора, заведенное в осьми верстах от Княжниных, а из Саламатовых хуторов приехали в Большие хутора, принадлежащие дубовским казакам.

Дубовские казаки составляют особливый казацкий полк и прозываются волжским войском. Начало их происходит от донских казаков. Наименование дубовских казаков дано от речки Дубовки, на которой построен их главный городок, Дубовка прозываемый, во 127 верстах от Дмитриевска. Они имеют собственного атамана, и от донских казаков нимало не зависят, но только от царицынской комендантской канцелярии.

При Больших хуторах на правом берегу, по течению реки Илавлы, нашли мы грудной каменный болван на калмыцкую образину. Он представлял нагую женщину, у которой руки прижаты были к поясу, в ушах вырезаны были огромные серьги, а шея унизана перлами. Подписи на нем никакой не видно было, и никто не знает, кем он тут поставлен: но всяк говорил, что и деды наши не запомнят того, кем сей болван тут поставлен. При сем случае рассказывали мне одну басенку о Дмитриевском купце, который из любопытства перевез сей болван на свои хутора; и как скоро он перевезен был, любопытный купец впал в тяжкую болезнь и был ею одержим до тех пор, пока не вспомнил о болване, и не приказал его отвезти на прежнее место. Сие случайное с купцом приключение возбудило в жителях страх, так что ныне никто до него прикоснуться не смеет.

Около сих хуторов на Илавле начинаются большие черни или перелески, в которых много растет диких яблоней и груш, боярыни и терновика, отчего жители на хуторах немалую себе получают пользу, и развозят по окольным местам плоды своего леса. В оном лесу в первый раз приметили мы сивограков или сивоворонок, которые могут почесться за одних из прекраснейших наших птиц. По берегам и топям илавлинским везде перепархивали зимородки, красотою перьев сивогракам ни мало неуступающие.

Из Больших хуторов ехали мы до Рогожских хуторов, отстоящих в 12 верстах.

При сих хуторах начинаются так называемые Илавлинские горы. Они окружают правый берег реки Илавлы даже до донского ее устья. Горы сии состоят по большей части из мелу, а местами из белой опоки.

При подошвах сих гор глубокими слоями лежит белая и весьма вязкая глина, которая без сумнения будет пригодна на всякие домостроительные потребы, на какие тонкая и вязкая глина употребляется. Тут же по горам в великом изобилии рос тейкер [232] головастый. По подгорью стояла в цвету атаманфа цервария. Иволистая серпуха почти целые составляла кустарники. Шеферов жук не редок был около самых хуторов. Морщеватому гробокопателю столь же приятны были казачьи избы, как лапонские хижины. Многоугольный хрущ так же на Илавле прибывал весело, как и в Египте. Суринамский кожеед не менее портил казацкое снадобье, как и в сродной ему стране.

Сей день селитьба, прозываемая хутора Дмитрия Савельевича, в двадцати верстах отстоящая, положила предел нашему походу, в которой мы, переночевав, со светом вдруг поднялись в наш путь, и через 8 верст приехали в Ситниковы хутора. Против сих хуторов, в горах много находится известного камня, который ломают и развозят в окольные места. Осматривая известные ямы, приметили другой каменный болван, который представлял мужское изображение, и желая получить какое-нибудь изъяснение об оном, спрашивали рабочих людей. Этот болван, отвечали они, взят с меловой горы, на которой находится разрытый курган, в котором, как сказывают, много найдено было сокровища.

Любопытство нас побуждало посетить сию могилу. Она от Илавлы не более версты отстояла, и была чрезмерно обширна, так что в округе вырыто сажен около 40. В сторонах кургана видны были остатки небольших печек, подобных тем, которые употребляют в химических лабораториях. Подпечек усыпан был разными металлов огарками. Тут валялись обломки плавильных горшков, инде лежали разбитые стекла, а в углу в кучку собран был человеческий скелет. Вожатый наш сказывал, что при разрытии сей могилы много найдено было всякого железного снаряду, как-то: клещей, крюков и проч. Я не знаю, что сделать из сего кургана: сделать ли из него химическую лабораторию или какого-нибудь татарского металлурга могилу? Последнее вероятнее кажется: ибо печки имели только один вид литейных печек. При том в химической лаборатории не нужно сохранять огарки и всякий дрязг, а человеческие кости совсем с металлургическими трудами сообщения не имеют.

Сверх сего из гражданской истории известно, что древние татары имели обычай отменных своих людей предавать земле со всем тем прибором, который в жизни их был главным упражнением. Впрочем, пусть будет сей курган татарская лаборатория или могила славного между ними металлурга; мне в сем нужды мало, но она тем примечания достойна, что показывает искусство древних волжских обитателей во всем к выгоде человеческой жизни нужном. Что касается до болвана, ничего о нем точного сказать не могу. Представлял ли он вид погребенного на сем месте покойника или изображен в нем был вид какого-нибудь божества, ибо никаких надписей на нем приметить не могли, но только слинялые и отершиеся черты довольно показывали его древность. [233]

Оставя в покое кости мнимого нашего металлурга, продолжали наш поход чрез осьмнадцать верст до Красных хуторов, принадлежащих донским казакам Илавлинской станицы.

От Красных хуторов к вечеру приехали мы в Илавлинскую станицу, отстоящую в 25 верстах. Тут нам ничего отменного приметить не случилось, кроме что по песчаным местам изобильно росла дикая ярица.

В Илавлинской станице живут донские казаки, которая прозывается от устья Илавлы реки, которым она впадает при оной станице в Дон.

Происшествие донских казаков, образ их жития, узаконения и обряды довольно из других книг известны; и чего об них недостает, довольно дополнено будет от тех, которые имели случай осмотреть весь Дон и все казацкие жительства. Я в двух словах скажу о Илавлинской станице. Станицей у донских казаков называется усадьба, где они, известная часть казаков, жительствуют. Они имеют тут станичного атамана и помогателя ему или рассыльщика, которого они есаулом называют.

Станичный атаман выбирается у них из числа сожительствующих по большинству голосов в кругу. Он имеет заседание в станичной избе, разбирает всякие между казаками мелочи. Одним словом: станичный атаман у донских казаков то же значит, что и в наших селах выборный или староста; однако его власть более ограничена, ибо он ничего без согласия мирян предпринять не может, но все делает с общего совета. Когда какая нужда потребует, посылает своего есаула, чтобы собрал круг, который должен пройти все улицы и кричать: атаманы-молодцы, сбирайтесь в круг! Когда круг соберется, атаман выходит из станичной избы и предлагает казакам дело, которые, выслушав, решат по своему хотению. В станице у них господствует совершенная вольность и равенство. Атаман только тогда почтителен, когда выходит в круг; а в другое время никто перед ним и шапочки не ломает. Мне случилося у них видеть один обряд, который у них зимовая называется.

Донским казакам, так как и другим, выдается ежегодно военный припас, как-то: порох и пули, который получают они от военной коллегии. Припас сей хранится в главном их городке, Черкасск называемом. К сему военному припасу оказывают они особливое почтение. Как скоро он окажется на Дону, то жители каждой станицы обязаны сделать ему встречу. Они собираются во всем своем военном доспехе и на конях, палят из ружей, и приклоняют свои прапоры: потом всячески споспешествуют его провозу по Дону; ибо Дон в межень местами такие имеет отмели, что и малому судну пройти трудно.

Строение в Илавлинской станице все деревянное. Избы их построены без всякого порядка, а дворов или другой пристройки совсем не видно, но только одна изба с крыльцом на улицу все составляет строение. Несчастные пожарные случаи научили [234] их особливому средству сберегать свою пажить. Они делают особливые хижины вне их станицы, которые огораживают плетнем, и в оных держут свой скот, отчего и улицы у них весьма чисты, и во время пожарного несчастья скот их всегда остается цел. Желать надобно, чтоб и наши крестьяне казацкому примеру последовали. Они не лишились бы, по крайней мере, своего скота при частых пожарных случаях, о которых говорено выше. Описывать казацкое платье, нужды не предвижу: всякому оно известно. Но женский их убор, особливо головной, заслуживает внимания. Они носят на головах высокие шапки, которые кончаются двумя рогами. Лоб и затылок шапок укладывают или позументом или другой какой прикрасой: рога увивают или полотенцем белым, или шелковыми платками, смотря по достатку. Прочее у них платье длинное и на казацкой покрой много схоже.

В Илавлинской станице мало я находил таких, которые бы с татарами, как многие пишут, были сходы, но облик их совсем русский. О нравах их также говорить много не могу, быв только в одной станице, и то на короткое время. В Илавлинской Станице, по крайней мере, показались они мне весьма грубы и надменны.

О Илавле много говорить также нужды не имею. Что мне приметить на ней случалось, сказано выше. Сие только прибавить остается, что окольные илавлинские места при истоке сей реки тучны и хлебородны, но чем они, ближе к устью ее подвигаются, тем песчанее становятся. Из замеченного пространства нашего переезда заключать не трудно, что по ней почти все место необитаемо, начиная от последнего селения иностранцев: ибо хутора и за жило почитать не должно. Крупного и годного на строение лесу очень мало. В ней всякая мелкая рыба изобильна, кроме коренной. Из Дону заходит, но только редко, одному Дону и Нилу сродная рыба, вырезуб называемая.

Я говорю о сей рыбе только по сказкам и по описанию, ибо самой рыбы видеть мне не удалось. К водяным илавлинским жителям должно причислять и черепах, которых я в других реках не видывал, но в Илавле такое их множество, что в красный день песчаные пади все были ими устланы.

Из Илавлинской станицы ехали мы через 14 верст до Донской крепости, которая близ самого Дону построена. Ее содержут донские казаки и Царицынского баталиона служивые. От сей крепости начинается так называемая царицынская линия,которая продолжается через шестьдесят верст даже до самой Волги. Линия сия состоит из земляного вала с палисадом, имеет еще четыре крепости: Мечетную, Грачи, Калдыбанскую и Осокорь. Между сими земляными крепостцами расставлено 25 форпостов. Царицынская линия ныне служит пределом кочевью некрещенных калмыков на загорной стороне, а прежде была защитой от набегов кубанских. По ту сторону и по другую линии [235] совершенная степь, и лесу нигде не видно, кроме как в буераках, которые наполнены терновником, боярыней и дикими яблонями, привлекающими к себе прекрасную породу птиц, наплюкие дрозды называемую. Дрозды сии имеют голову сизую, крылья и хвост черные, а прочее тело розоватого цвета; но красоте их перьев ни мало пение не соответствует. Степь вся покрыта была диким льном, который ни мало сеяному не уступал, но сие полезное для нас растение исчезало втуне; ибо вся степь была необитаема.

Сего дня под вечер приехали мы в Царицын. Город Царицын стоит при конце линии на самом волжском берегу, обведен земляным валом с раскатами с трех сторон, а четвертую сторону защищает его река Волга. Строение в нем все деревянное, выключая три каменные церкви. Уезда никакого не имеет, почему в нем, как и в Дмитриевске, только одна комендантская канцелярия. Купечество в нем зажиточно, и больший их доход состоит в рыбных промыслах. Бедные жители питаются от посева дынь и арбузов, которые вкусом и астраханских превосходят. Они занимают все поля, ибо ни в каком другом посеве жители не упражняются. Вкусное, сладимое и сочное сие растение, которым мы много против других земель хвалиться можем, требует особливого внимания.

По урожаю в сих местах арбузов продаются они весьма дешевой ценой, так что иногда за деньгу большой арбуз купить можно. Нежный сей плод не может быть сохранен через долгое время без повреждения: и так насадитель арбузов принужденным находится, иногда плоды своего труда отдавать за бесценок. Хотя арбузы для дальнего времени стараются сохранять солением; однако тут уже совсем другой и ни мало на прежний не похожий бывает вкус. В благоустроенных обществах, как-то всякому известно, никакие плоды не пропадают втуне, примером французов, которые при великом изобилии в их странах винограда не бросают и излишне яблоки, но делают из них приятное питие, сидр называемое. Наши арбузы без сумнения дадут приятное и хмельное питие, которое может быть и многим иностранным винам ни мало не уступит. Мне нет нужды доказывать, что из арбузного сока может родиться вино. Всяк, кто знает, каким образом рождается вино из соков, и кто едал арбузы, без моего толкования ясно понимает. И так царицынские жители, вместо малого награждения, могли бы иметь и сугубую прибыль от своих трудов; да и многие отдаленные жители от сих мест пользовались бы сим напитком не хуже другого иностранного. Другую отрасль промысла бедным царицынским жителям предлагают дикие яблоки, а особливо терновник. Его можно также употреблять на сижение водки, мочить и делать приятные наливки.

Виноградные сады в Царицыне не с худым успехом разводятся. Редкий год случается, в который бы виноград не дошел [236] до своей зрелости, но тот в нем недостаток, что он не может дать долговременного вина; ибо оно, как у нас всякому известно, скоро окисает и портится. Причины сему другой я сыскать не могу, кроме солончаков, которые в здешних местах изобильны, ибо виноград, будучи питаем соляным веществом, сверх меры оное в себя вбирает; отчего в нем изобильнее бывают соляные частицы перед масличными. Но как химики доказывают, что доброта вина зависит от соединения масличных частиц с водою через союз сродной соли растениям, к которым малая часть и земли присовокупляется; то кажется мне, что недостаток в наших винах усмотреть не трудно. По недостатку масличных частиц в нашем винограде много остается соли необузданной, которая по сродному ей свойству всегда от воды разрушается; отчего в вине беспрестанное бывает движение, которое, мало-помалу увеличиваясь, паки расторгает союз масла с солью, более соляные частицы обнажает и рождает кислость. Если моя мысль не ложна, то и виноградные наши сады поправить не трудно, когда теперь знаем, в чем они недостаточны. Другая неудобность в наших виноградах перед иностранными та, что должно наш виноград поливать почти ежедневно; иначе труды и иждивение будут тщетны: ибо сухая и иловатая земля от жаров, какие обыкновенно в сих местах бывают, глубоко иссыхает и лишает гроздья надлежащей пищи; почему те, коим не привел случай завести свой сад в близости горы, родниками изобилующей, принужденными находятся строить мельницы для поднятия воды в сад.

Сохранение в зиму виноградных лоз состоит только в том, что перед каждой лозой вырывают яму и в оную ее на зиму погребают.

В числе первейших полезных заведений в соседстве с Царицыным должно почитать шелковую казенную фабрику. Она заведена верстах в семи от ахтубинского верхнего устья и имеет все желаемые выгоды. К ней приписаны две слободы, которые поблизу и поселены. Тутовые деревья почти целыми рощицами, перемесясь с другими деревьями, произрастают на поемных ахтубинских местах, и дают приятный корм шелковичным червям. Одна неудобность в сих заводях, что шелковичные черви вылупляются в то самое время, когда бывает разлитие реки Волги и с нею Ахтубы; отчего рабочим людям должно в лес ездить на лодках и по оному собирать тутовое листье. Но как здесь бывают поденщики, то не успевают они довольно навозить листа, чтобы прокормить своих питомцев; почему не редко черви, не имея довольного содержания, исчезают. По моему мнению, сему недостатку пособить бы не трудно, если бы только при тех местах, где тутовые растут перелески, завести небольшие амбары на сваях; то бы меньшим числом людей можно было содержать большее количество червей и тем размножить прибыль от сей фабрики. Начального заведения сих [237] тутовых дерев никто не запомнит; да и никаких письменных свидетельств об них не находится. Развалины каменных строений, которыми, так сказать, вся степь унизана, несомненную дают догадку, что насадители сих дерев были татары, которые жительствовали в сей степи и под именем Золотой Орды были известны. Завод сей доказывает ясно, что мы имеем ко всему удобные климаты, и чем другие роскошествуют, самим тем же и мы хвалиться можем. О развалинах ничего сказать не могу, ибо ни одна из них никакого не имела подобия прежнего своего вида; но вес были рассеяны по степи и составляли небольшие груды кирпича.

В тридцати верстах от завода, как я после спроведал, находятся остатки древнего татарского города, называемого Царевы Поды, и сказывают, что он был столичным городом Золотой Орды.

Конец волжских гор при Царицыне (ибо от Царицына уже Волга только крутой имеет берег) изобилует железной рудой. Доказывают то пробивающие из гор ручейки, выносящие с собой охру, которая садится на лежащие в ручейках камешки.

24 июля выехали мы из Царицына, где под самым городом переехали речку Царицынку, которая выходит из степи и течет возле самых стен царицынских. Она весьма узка и более на ручей, нежели на речку, походит. Левый ее берег или городовой по большей части состоит из известного камня и весьма крут, и служит не малым укреплением городу.

Верстах в четырех от города протекала другая небольшая речка, впадающая в Волгу, Верхняя Елшанка называемая. От оной в трех верстах была Средняя Елшанка. При переезде через сию речку чувствовали мы тяжелый запах, который понуждал нас остановиться. Запах завел нас от нашего обозу с полверсты вниз по помянутой речке, где обрывистый берег содержал в себе черную рыхлую селитренную землю. Она составляла слой толщиною аршина в четыре; а сколь далеко простиралась, видеть было неможно: ибо не во всех местах берег осыпался. Близ берегового уступа на горе раскопали мы глубокую лощину, и видели, что слой пошел в гору. От Средней Елшанки верстах в четырех течет, так называемая, Нижняя Елшанка, которая не менее изобиловала селитрою, как и Верхняя. К вечеру приехали мы в Сарпинское селение, отстоящее от Царицына в осьмнадцати верстах.

Сарпинское селение прозывается от реки Сарпы, при устье которой заведена сия селитьба. В нем обитают вышедшие из разных мест называемые герен-гитер, которые не иное что суть, как исповедующие особливую секту реформатского закона, как то всякому известно. Предмет их поселения на пустоплесье и вне линии не до меня касается: но сие можно сказать им в похвалу, что между ними совершенная братская любовь господствует, и виден пример истинного и порядочного [238] домостроительства. Они сограждан своих разделяют на три статьи. Первая составляет женатых мужей, другая холостых, а третья девиц. Всякий женатый имеет себе особливую небольшую связь с нужной по его художеству пристройкой. Холостые живут в особливой связи и имеют особенное содержание; один из них определен расходчиком, который печется о всех их нуждах. К связи их приделана особенная церковь, куда холостые ежедневно по три раза сбираются для отправления своей молитвы. Девицы на таком же содержатся учреждении. Они все вообще люди рукодельные, и в сем малом селении можно почти все то найти, чем наши большие города хвалятся. Главу сего сообщества составляет называемый предстатель, который печется как о порядках, так и о нуждах всего сообщества. Ему совместен их священник, а третью особу представляет собственный их доктор. Но что в незнаемой им стране со всеми иметь сообщество, то из отборного юношества разосланы в разные места для изучения нужных в сей стране языков, как-то: российского, калмыцкого, армянского, персидского и татарского. Кроме разного звания рукомесленных людей есть у них и такие, которые упражняются в хлебопашестве. Они примером своим доказывают, что и кубанская степь, бесплодною почитаемая, может с лихвою награждать труд своих хлебопашцев.

Сколь их внутреннее учреждение порядочно, столь и наружное. Селение их обнесено земляным валом с принадлежащими ему раскатами. Нынешнее военное время побудило их для большей безопасности и защиты от кубанских набегов уставить сие укрепление пушками. Река Сарпа служила им к заведению изрядных мельниц как пильных, так и мучных, которые правильно построены и со всеми теми выгодами, каких лучше и от самого искусного механика ожидать неможно. Низменные горы, слишком в версте от их усадьбы находящиеся, снабдевают их прозрачной и приятной водой. Они с сих гор провели деревянные трубы и посреди своего жилища сооружили обширное вод вместилище с насосами, из которого довольствуются и все проезжающие.

Из сего ж вместилища во все жила проведены трубы на голландский образец, где каждая хозяйка в своей поварне завсегда столько имеет воды, сколько ей потребно. У них можно видеть изрядные сады, не так для увеселения глазам, как для их всеобщей пользы. У доктора заведен также особенный аптекарский сад, где посеяны многие лечебные травы. К проезжим они весьма ласковы и угостительны, и у всех снискивают себе любовь и почтение даже до калмыков.

В сем приятном обиталище ничего мы не нашли собственного до нашего предмета, кроме небольшого серного ключика, который из берегу реки Сарпы вытекает и во всем серным ключам при Сергиевске подобен; из чего о серном материке, в сем месте сокрытом, некоторым образом заключать можно. [239]

26 числа оставили мы Сарпинское селение и продолжали наш путь до крепости Черный Яр называемой, отстоящей от Царицына во 127 верстах Дорога была совершенно степная, и в редких местах видеть можно было в оврагах не так лес, как кустарники; кроме поемных волжских падей, на которых много находилось мягкого леса. Степь была необитаема, кроме кочующих калмыков, которых стада почти всю степь занимали, и так были истощены, что без жалости смотреть на них было неможно. Сие происходило от недостатка корма как от засухи нынешнего года, так и от долговременного калмыков на сем месте кочевания; ибо их за Волгу для малолюдства и опасности от киргизцев не перепускали.

Между небольшими речками, изливающими свои воды в Волгу, особливого примечания достойна называемая Вязовка. Она выходит из степи и при Ступишном Яру впадает в Волгу. Свойство ее совсем схоже с речкой Хары-Хазой, впадающей в Эльтонское озеро. Дно у ней весьма вязко, отчего и называется Вязовкою. Тина имеет крепкий запах серной печонки, и вода чрезмерно солона с пригоречью.

Черный Яр стоит на самом волжском берегу, обнесен высоким и крепким валом, и не последнее представляет укрепленное место. Строение все деревянное, и по малости сего места одна деревянная в нем церковь. Купечества хотя мало, однако оно не беззажиточное. Промысел их состоит в рыбных ватагах и отпуске рогатого скота, который они выменивают у калмыков, и отпускают в верховые города. Впрочем, пашни жители совсем не имеют, кроме небольшого посева арбузов.

Из Черного Яра было наше намерение перебраться через степь на Яик, но, не к малому нашему сожалению, никого не могли найти, кто бы пожелал быть нашим через сие пространное пустоплесье вожатым. Всяк отговаривался незнанием и представлял нам очевидную гибель в необитаемой и безводной степи. Итак, нам в сей крайности только два оставалися средства: или воротиться той же дорогой до Сисрана, откуда лежит проезжая дорога на Яик, или продолжать наш путь до Астрахани, до которой не с большим 200 верст оставалось, и перебраться на Яик по Каспийскому морю. Последнее показалось нам способнейшим: почему, не упуская времени, 29 числа оставили Черный Яр, и 3 августа приехали в Астрахань. От Черного Яра до Астрахани только один городок находится, называемый Енотаевская крепость. Она также стоит при самой Волге и гораздо более укреплена, нежели Черный Яр. Прочее пустоплесье старанием г. астраханского губернатора Никиты Афанасьевича Бекетова заселено ныне козачьими станицами из астраханских казаков. Таких станиц между Черным Яром и Енотаевской крепостью находится три: Грачевская, Вертлянская и Копанская; а между Енотаевской крепостью и Астраханью четыре: Касилина, Митина, Замьян и Лебяжья. Все сии станицы укреплены земляным валом с принадлежащими [240] им рвами. Строение в сих станицах по безлесью все турлучное, то есть, состоящее из плетня, умазанного снаружи и снутри глиной, и покрыто дерном. Дорога от Черного Яра до Енотаевской крепости песчана, а от Енотаевской крепости почти до самой Астрахани состоит из песчаных бугров, так что и проезд не без трудности.

(Этим мы заканчиваем записки, так как далее Лепехин переходит к описанию своего путешествия на Яик, куда он направился через Гурьев, уже не имеющего отношения к нашему краю).

Текст воспроизведен по изданию: Исторические путешествия. Извлечения из мемуаров и записок иностранных и русских путешественников по Волге в XV-XVIII вв. Сталинград. Краевое книгоиздательство. 1936