СИМЕОН АГАФОННИКОВИЧ (СИЛЬВЕСТР) МЕДВЕДЕВ

СОЗЕРЦАНИЕ КРАТКОЕ ЛЕТ 7190, 91 И 92 В НИХ ЖЕ ЧТО СОДЕЯСЯ ВО ГРАЖДАНСТВЕ

В ТО ЖЕ ВРЕМЯ

В то же время, видяще служивых дерзость во всем и смущение в государстве, врази святые церкве — раскольники, нарицаемыя капитоны — начаша церковь святую ратовати, народ простый возмущати. Присовокупиша лестными глаголании к тому своему злому начинанию многих служилых людей, грамоте не умеющих. К ним же и ис посацких людей нецыи неискуснии, паче же прельщении, присташа. Помогаше же в то время тем раскольником бывый в Стрелецком приказе боярин князь Иван Хованской.

Еже онии раскольники такое дерзновение взяли, яко [105] и невежди, ничтоже знающи и грамоте не учащийся, по улицам и по площадям в царствующем граде Москве яко некакие (некие, какие-то) проповедники ходяще, людей простых учили, чтобы люди в церковь святую не ходили, всякия святыни от церкви и молитв от священника не приимали, бутто вся церковь осквернена и все люди, последующе и слушающий святыя восточныя церкве, погибают, и иконам бы новописанным не кланялися, и креста святаго не почитали бы.

И такия прелести не токмо кои, мало-мало по книгам слова складывая читают, — но и неуки, мужики и бабы, говорили невозбранно, собиралися бо многое время на Красней площади все мужики простыя купами (группами). И всюду то и слышати, что како бы им веру старую утвердити, зане яко ни в коем бы государстве уже православные веры не обретается.

Не мощно убо бе никому тамо между их праведна слова возглаголати, а кто бы когда где праведное слово, их прелестное учение обличающее, и возглаголал — и тех [яко дивии звери гневно ярящеся, не внимающе правде] при всем народе били бес пощады. И оное свое безумное дерзновение и свирепое немилостивое биение вменяша, аки поборники правыя веры и тоя оборонители, в велию себе похвалу раскольники становити.

Начальствующий же бе у них за той же раскол прежде изверженный (отлученный от церкви) и потом паки обещавыйся того не творити бывший поп Никита Пустосвят, суздалец, и с ним пять человек черн(е)цов-бродяг. С ними же мирския неуки мужеска полу и женска, множество начаша собиратися, в домех, а не в церквах молитвы творити, глаголюще: церкви скверны, и все в ней творимое Богу неприятно, и люди, приемлющии и почитающи четвероконечныи крест Господень, осквернилися, и той крест — не крест, но печать Антихристову быти нарицаху. И многия прелести и соблазны в народ яко злый яд испущаху.

И тако они невежди вознеистовившеся, яко ради их лютаго свирепства и забойства никто же им смеяше (не смели) глаголати что, страх бо всех объяше. А Хованского, назвавшагося стрелецким отцем, яко Авесаломля рука им, злодеетворьцем, в том во всем помогаше.

Кто же убо ону нужду, страх и трепет, во оно [106] время бывшу в Москве, повествовати подробну возможет?! Или кий (какой) язык изглаголет?! Яко вси: велицыи и малии, богатии и убозии, — от таковаго страха, что имать быти, недоумевахуся, а возбраняющий им таковое злое и богомерзкое начинание никто же страха ради тогда обреташеся.

И смысливше они злосоветием своим, воздвизающе на святую церковь гонение: составиша челобитную и били челом великим государем царем, чтоб со святейшим патриархом и со всеми властьми им о вере состязание на Красной площади имети у Лобного места, — того ради, дабы тамо, аки для состязания веры и вземше лестно, всех побити.

И июлия (июля) месяца в 3 день в понедельник приходил боярин князь Иван Хованской к святейшему патриарху в Крестовую полату со многими раскольники, мирскими людьми. И пришед ему, святейшему патриарху, сказал, что указали государи ему, патриарху, чтоб смущения о вере в народе не было, на Лобном месте или пред соборною церковию на площади собравшися, со оными церковными отступники о вере розговаривать, а их де, царского величества, тамо не будет.

И потом пришедший с ним отступники, надеющийся на него, князя Ивана, яко на крепкаго им в том заступника и помощника, в Крестовой начаша шумети безстрашно и говорити о святой церкви, и о патриархе, и о всем священном чине словеса нелепая, их же не подобает писати.

Святейший же патриарх князю Ивану Хованскому отвеща, яко тому делу без государского прибытия быти невозможно. И тако з боярином вси с ним пришедший ис Крестовой изыдоша.

И того же 7190-го лета в 5 день июлия месяца святейший патриарх со всеми тогда бывшими в царствующем граде Москве архиереи, со архимандриты, и игумены, и со всем освященным собором, и всех церквей со священники, и со многим правоверным народом, видяще такое на церковь святую обуревание и раскол, от невеждей творимый, и уготовившехся не к состязанию, но к побиению, и того ради уже не надеющеся к тому множае (более) жити, возвергше надежду на могущаго оному возсвирепшему народу запретити господа Бога, — [107] иже запрети морю, и бысть тишина велия, — поидоша в соборную великую церковь Успения пресвятыя Богородицы. И тамо к нему, всемилосердому владыце Христу Богу, и к пресвятей Богородице молитвы слезами и пеша молебен.

Во время же молебного пения они раскольники, Никита Пустосвят и черн(е)цы, со множеством собравшеся за Яузою в стрелецком Титове приказе, со иконами своими и с книгами, со свещами возженными и с аналогиами (аналоями — церковными столиками под Евангелие, иконы и крест), — без всякого опасения и не докладывался царского величества идоша путем на содеяние своего злаго намерения.

И приидоша во град Кремль, и на площади за Архангельскою церковию поставивше аналогии, и иконы на них положивше, ставше же и сами, Никита с товарыщи, на подмостах выше людей. Весь народ проклятому своему упорству и от церкве отступлению начаша учити, и церкви называли хлевинами, и анбарами, и иными непотребными словесы. И каковый тогда бе трепет и ужаз, кийждо может от дела уразумети!

И во оно время из соборныя церкви во время молебного пения посылал святейший патриарх спасского протопопа, иже на дворце (протопопа дворцовой церкви), с печатным увещательным поучением к тамо сущему народу [кое в той день издано печатным тиснением], чтоб народ их, льстецов и мятежников Никиты с товарыщи, не слушали.

И они, раскольники, то поучение у него отняв изодрали и его хотели предати смерти, обаче рука Господня от того его защити и даде ему путь в соборную церковь между оным свирепым народом пройти.

По отпущении же молебного пения и божественныя литоргии (литургии — обедни), святейший патриарх со всеми властьми и со всеми священники изыде в свою Крестовую полату. Раскольники же с прельщенными от них людьми стояще тамо на своем месте, ждаху улучити злую свою волю, егда изыдет святейший патриарх со всем собором на Лобное место или на площедь, яже пред собором, с ними стязатися. Град же Кремль весь бе тогда исполнен множеством народа, иже ожидаше, что имать быти. [108]

И боярин князь Иван Хованской, помогая раскольником, бутто государевым указом многажды к святейшему патриарху присылал, чтобы он с властьми шел, с теми раскольники, проклятыми и от церкве отлученными, на площади о вере имел состязание, а в Верх государи ему, патриарху, быти не указали.

А по сем и сам князь Иван Хованской к святейшему патриарху прииде и государской указ ему сказал, что великие государи указали ему, патриарху, быти к ним, государем, не мешкав, а шол бы он на Красное крыльцо мимо стоящее множество тамо народа, идеже роскольники стояще дожидают на убиение святейшаго патриарха и властей.

Сие же он, князь Иван, еже на Красное крыльцо патриарху итти, поведал от себе, хотя с раскольники желание свое о убийстве исполнити. Сие же, еже святейшему (патриарху) итти к государем в Верх, содеяся советом благоверныя в. г. ц. и в. кн. Софии Алексеевны.

Того ради князь Иван Хованской, согласяся с выборными стрельцами, помышляя суетная яко в мирских вещех, тако и в церковных разнообразная злая вымышляя, — и пришед к ней, благоверной в. г. царевне, и ко всем, якобы охраняя их государское здравие, и имый стрелецкий совет тайный поведал. А то он делал, хотя их, государей, свирепством стрелецким устрашити и свое злое намерение во всем совершити.

Благоверная же в. г. ц. София Алексеевна, благодатию Духа святаго упремудренная, уразумевше князь-Иваново лукавство и ложная его им страхования, повеле к себе тайно призвати выборных стрелецких тех, к ним же князь Иван малу любовь имеет. И государскою их милостию обпадежа, князь-Ивановы страхи предложила.

Они же, слышавше, ей, великой государыне, все по ряду: князь-Иванов совет и его умышление, — рекоша быти. А от стрельцов николи (никогда) же таковая злая советования ниже в помышлении быша (даже в мыслях не были). Глаголаше бо князь Иван между иных своих о тайне стрелецкой доношений, яко аще государи с патриархом и со властьми купно будут, то и им, государем, с патриархом от народа живым не быти. И иная многая ложная он, князь Иван, нелепая и писати, глаголаше.

И оттоле — Богу ей, великой государыне, своей [109] избранней и на то усмирение предуготовленней, вспомогающу — восприя она, великая государыня, дерзновение велие. И всегда весь князь-Иванов с выборными его единомышленники совет тайный ведящи, и ему, князь Ивану, нача противная не яростию, но мудренною кротостию вещати и совет его отрицати. А наипаче же в сем церковном деле она, великая государыня, подья велие дерзновение.

Пред всеми бояры князь Иван ей, великой государыне, глагола, чтоб великие государи и они (царевны) в Грановитую полату с патриархом и со властьми не ходили, а аще пойдут, то им от народа не быти живым. Великая же государыня царевна рече: “Аще и тако, то буди воля Божия. Обаче не оставлю я святыя церкви и тоя пастыря, пойду тамо (туда)!”

И многим о том князь-Ивановым клятвам не внимающи, и укрепися в сем, еже ей, великой государыне царевне, итти в Грановитую и патриарха не оставити. Видевше же таковое ея благодерзновение, восхотеша с нею итти царица Наталия Кириловна, и тетка ея царевна Татияна Михайловна, и сестра ея, царевна Мария Алексеевна.

Князь Иван же сие видя, яко совет его злолукавый ничтоже успевает, но яко тьма от света, тако от благоразумия благоверные в. г. царевны, аки от света тьма князь-Иванова совета изчезает, обаче еще покушашеся он чрез прошение боярское то исполнити. Глаголаше бо он бояром: “Яко аз отдаяй им, великим государем, верную мою по моему обещанию службу, доносил чтоб они, государи, в Грановитую полату ради на их государское здаровье стрелецкого злаго умышления с патриархом не ходили — и благоверная государыня царевна ту отрекла и мене в том не послушала, хощет итти в Грановитую полату. И ныне прошу вас: пожалуйте, попросите вы у нея, государыни, милости, чтобы она, государыня, в Грановитую полату с патриархом итти не благоволила. А естьли она, государыня, и вас не послушает и в Грановитую с патриархом и со властьми пойдет — то вам буди известно, что при них и нам быти всем побитым так же, как и недавными часы вашу братию побили, а домы наши розграбят!”

Они же таковая его словеса, ужаса смертного [110] исполненная слышаще и веру емше (поверив), у ней, великой государыни, прилежно милости просиша, дабы она, великая государыня, с патриархом и со властьми в Грановитую итти не изволила и себе бы и их от напрасный смерти свободила.

Она же, в. г. царевна, ни мало прошению их внимая, яко истинная святыя православные церкве защитница готова сущи за ону главу сии [аще животом и смертию обладаяй благоволит] положити, благодерзновенно нача творити. Абие посла князь Ивана Хованского по святейшаго патриарха, дабы он со всеми властьми и с книгами шел к ним, государем, в Верх. А патриарху имянно повеле, охраняюще его от возмущеннаго народа убиения и, сказати, дабы он сам шел лествицею Ризположенною.

И князь Иван патриарху, хотя злое свое намерение исполнити, якоже прежде путь указоваше итти в Верх на Красное крыльцо между возмущенным народом, иже готов бе на его убиение. Сие же бысть того дня часу в десятом.

Святейший же Иоаким патриарх, видя неукротимое бедство, и к тому уже вяшще не помышляя жив быти, не ведая того, яко десница Вышняго благоволила его верною и избранною своею благоверною в. г. ц. Софиею Алексеевною от того конечного бедства и напрасныя смерти свободити — яже уже, за помощию Божиею, на избавление его и с ним сущих приуготовящися, их ожидает — со всем освященным собором вси, плачющеся, поидоша в Верх к великим государем.

На обличение же раскольников проклятого их учения повеле святейший патриарх множество книг святых древних письменных греческих и славенских на харатиах (пергамене) и печатных нести в Верх на Красное крыльцо. И с теми книгами на Красное крыльцо повеле итти архиепископу Афанасию колмогорскому, да епископом танбовскому Леонтию, да воронежскому, и архимандритом, и игуменом, и всем священником московских церквей, дабы множество древних книг несомых народ видяще, познали, яко готови суть на показание правды, и свирепство свое приукротили.

Сам же святейший патриарх с прочими властьми тем путем ради возсвирепевшаго (народа) опасения не иде, [111] но поиде от соборныя церкви по леснице Ризположенной. Благочестивии же люди и церкви святей последующий, видяще книги, несомыя старыя, их же зело множество, надеющеся, яко явится в них правда, а лестное раскольников (учение) обличится, возрадовашася. А раскольники усумнешася, обаче огнь ярости ни мало в них угасаше, но всячески надеяхуся вспоможением им в том деле их помощников злохотение свое улучити; и начаша паче волны свирепства народнаго воздвизати и шум — аки вод многих — умножати.

Егда же святейший патриарх и власти к государем в Верх в их государскую Переднюю полату приидоша и книги принесоша, и тогда благоверная в. г. ц. София Алексеевна, имеюще от вышняго промысла дар премудрости и добропохвального мужества, в надежди Божия ей помощи готова суща церкви святей и святейшему патриарху со всем собором в заступление, нача с святейшим патриархом и со всеми властьми о украшении возсвирепевшаго народа советовати.

Князь же Иван Хованской, тщася еще зломыслие свое привести во исполнение, пришед к великим государем, святейшему патриарху дерзновенно от народа сказаше, что “народ зело кричит и просят тебе, чтоб ты ради веры состязания шел к ним на площадь или в Грановитую государскую полату не мешкая: они того ожидают, а государем они ради их государских младых лет тамо с тобою быти не хощут”.

И государем он, князь Иван, доносил: “Естьли патриарх от вас, государей, к народу его ожидающему на площедь со властьми вскоре не пойдет, то народ, яко же и прежде, к ним, государем, в Верх хощ^т итти со оружием, патриарха и всего освященного чина на убиение. Егда же от святейшаго патриарха со властьми от вас, государей, нешествием сотворится — и тогда опасен (опасается) он, чтоб и им, государем, от свирепства народного чего не учинилось, и о том бы бояром напрасно не быть побитым”.

Святейший же патриарх без государей к народу в Грановитую полату итти отрицашеся. И князь Иван государем с ним, патриархом, никако же быти советоваше.

И аще бы господь Бог не упремудрил в. г. ц. Софии Алексеевны, и лукавого бы совета князь-Иванова ей, [112] государыне, не открыл, и ея мужественным крепким потщанием (старанием) той князь-Иванов совет не препялся (не был остановлен), но по его, князь-Иванову, злосмысльству сотворилося, — то непщую (полагаю), что не токмо бы святейший патриарх со властьми в той день от свирепного народа быша побиени, но и вси бы освященнаго чина быша смерти предани!

Яко же бо прежде Вышняго благодать на свою божественную славу, и на общую православных пользу, и церкви своея святыя на защищение благоволи благоверную в. г. ц. Софию Алексеевну избрати, — тако благоволи оною, яко своею избранною, и действовати.

Видящи она, государыня, на всех страх смертный от народной дерзости, за донощением князь-Ивановым нашедший и здравыя разумы поколебавши (и), поборающи по святей православной церкви и хотящи и святейшаго патриарха, и властей, и весь освященный чин от напрасныя народныя смерти избавити, и приявши дерзновение, нача глаголати: “Вижду за грехи наши от Бога попущенное конечное церкви святей велие бедство, и пастырю нашему святейшему патриарху, и властем, и всему освященному чину от народа возмущеннаго блискую смерть, и нам, аще патриарха и властей не оставим, оныя же смерти прещение, яко же князь Иван поведа, свыше не убежати — обаче надежду на заповедавшаго во время скорби его, Бога, в помощь призывати, и обещавшаго призывающих его в помощь от тоя скорби избавляти — имам аз, грешна, яко нас, грешных, в таковой скорби сущих и помощи его святыя нам просящих, нас не презрит! И аще вси просящи, станем единодушно, друг за друга хотяще душу свою положити, от сея страшныя смертныя скорби по всесильному своему божественному промыслу (Бог) нас избавит.

И тою ради аз, грешная, за святую православную церковь, и за святейшаго патриарха, нашего пастыря, и за весь освященный собор готова душу свою днесь (ныне) без всякого страха положити. Зане творец мой Христос спаситель рече: “Волыни тоя любве несть, иже кто положит душу свою за друга своего”. Тем же с святейшим патриархом и со властьми иду к народу в Грановитую полату! И аще кто со мною хощет итти — той ми да последствует”. [113]

И с нею, государынею, поидоша государыня царица Наталия Кириловна, тетка, государыня царевна Татияна Михайловна, и сестра ее, государыня царевна Мария Алексеевна.

Пришедше же с святейшим патриархом, со всем освященным собором в Грановитую полату, седоша сице на дву государских местах: на едином тетка их государская, г. ц и в. кн. Татияна Михайловна, на втором их царская сестра, г. ц. и в. кн. София Алексеевна. Под ними же на креслех г. ц. и в. кн. Наталия Кириловна, г. ц. и в. кн. Мария Алексеевна. На креслех же, вравне, святейший Иоаким патриарх.

Таже седоша архиереи по степеней своим (далее перечислены имена 8 митрополитов, 5 архиепископов и 2 епископов). Архимандриты же, и игумены, и весь освященный собор, и весь царского величества сигклит: бояря, окольничие, и думныя люди, и стольники, стряпчие, жильцы же, и дворяне, и из служивых салдацкого, и пушкарского, и стрелецких всех полков выборные люди, тамо же бывше, вси царскому величеству предстояху.

Князь же Иван Хованской раскольников пришедших повеле в полату пустити. Священников же многих и по церкви святей ревнителей, благочестивых людей, пущати не повеле, но избиением иных веле отгнати.

А оныя враги Божий и раскольники святыя восточныя православныя церкве, иже от многих лет смущения в Росии твориша и церкви всякими досадами и ныне стужают, со оной площади яко злии звери, новыя иудеи, со светилы и свещами, со аналогиами и с камнами, со иконами, и с тетратками, и книгами (пошли в Грановитую палату):

Никита проклятый суждалец изверженный, да бродяги и розстриги черн(е)цы, Сергии Нижегороцкого уезду, Савватий рострига боярской холоп москвитин, другий Савватий костромитин, пострижен в Ярославле в мирском дому таким же волочагою (бродягой) черн(е)цом, Дорофей поселянин, Гавриил поселянин же, — вси по мирских домех волочащийся и по многих монастырех бродящий своевольно, иже отнюдь ничтоже знают... Инии невежди миряне и неуки, самыя худыя люди и ярыжныя (пьяные) с кобаков пропойцы.

Нагло с велиим буйством, безчинием же и [114] невежством вшед в полату пред их царское величество и пред весь освященный собор, поставиша аналогии и скамьи, иконы же и книги положивше, свещи возженныя держаху, без царского величества повеления и без благословения святейшаго патриарха, своевольно, яко бесноватии, с великим безстудством и криком.

Воистину странно слышати, во правду странно их злобу писати, ибо вси сущий в полате, и велицыи же и мали, кроме оных раскольников, грубых мужиков, содержащеся страхом, исполнишася слез, видяще их окаянных не телесную токмо дерзостную погибель, но и душевную вечную — яко не убояшася Бога, не устрашишася страха царского величества, не усрамишася старости седин многолетных архиерейскаго достоинства, не обозрешася на царского величества бояр и на весь сигклит тамо предстоящий и церкви святей последующий, не смыслиша разумети, что по том наглом их дерзновении имать быти — своим буйством вся преминуша.

Тогда за церковь святую крепкия поборницы — благонравный в разсуждении горлицы российския — управление творящия мужественному, благородныя г. ц. и в. кн. Софии Алексеевны, глас слышашеся во ушию всех людей, яже председящии (т. е. был слышен всем присутствующим). Вопросила оных раскольников: “Чесо ради тако невежливо и необычно, с таковым дерзновением и наглостию к царскому величеству и в их государския полаты приидоша, яко ко иноверным, и Бога не знающим, и не почитающим святых икон?! И како без царского величества повеления и без благословения святейшаго патриарха тако дерзновенно, ходя по улицам многия дни и ныне вшедше во град Кремль, прелести своей раскольничей учити смели и простый народ возмутили, который с ними приде неведомо ради чего?!”

Они же, безстуднии глупцы, ре(ко)ша: “Приидохом веру утвердити старую, ибо ныне у вас принята вера новая, и вы вси в новой вере пребываете, в ней же невозможно спастися, и надобно старая!”

Вопроси же их паки государыня царевна: “Что есть вера? И какая старая и новая?”

Они же, несмысленнии, несуменно (несомненно) буйство свое явиша. Сказаша бо, что они ничего не знают, и чесо ради несть в таком великом деле с ними знатных [115] людей в Росийском государстве ни из какого чина. И безумнии глупцы проклятого и от церкве святыя многими леты изверженного человека в предстательство себе избраша, иже сам себе, обращающися к церкви от такия прелести отстати, многажды проклинал — ив тая ж де паки прииде, Никита роспоп и от священства изверженный. Он с ними священнически служаше и ныне им предходит яко священник, в епитрахили (широкой ленте на шее) и в поручах со крестом святым. И они, невежди, умолкоша.

А государыня царевна его, роспопа Никиту, яко явного проклятого человека и древняго раскольника отрече, да он тамо ничто же глаголет (т. е. запретила выступать). И ста он на страну. Она же вопроси предстоящих народу черн(е)цев: “Почто приидоша?”

Они же, злобнии глупцы, безумии прелести учители, в себе мятущися, ничто же глаголюще. Кои на площедях и в кобаках проклятую науку свою невегласом крепко кричали — а где суд правды, без ответа стали.

Таже подаша ей, государыне, писанную великим государем челобитную, глупства своего и лживословия полну, самую воровскую, безимянную и беззаручную (анонимную и неподписанную). И то их челобитье и противу того увещательный главы печатаны суть, и о их раскольничестве и прелести объявлено пространно во книзе Увете (“Увет духовный”. М., 1682).

И в то время пред царским величеством при всех тамо сущих людех чтена бысть челобитная, в ней же ни единаго слова праведно писаннаго обретеся: яко и древо зло плода не может добра творити, тако и глупый невежда благо глаголати и писати никогда не возможет!

И егда чтяшеся их челобитье, нача той проклятый Никита, напився пьян, кричати тамо и досождати хулительными словесы святейшему патриарху и всему освященному собору, яко бесноватый. Ему же, яко блядословцу и досадителю, воспрети архиепископ Афонасей колмогорский. Он же, окаянный, при всех сущих тамо вержеся (бросился), его, архиепископа, бити и терзати.

И некто стрелецких полков выборный тогда человек, видевый бывающее зло, вержеся на того Никиту и отторже его от архиепископа прочь. Скочив же той выборной с степеней (т. е. помоста, где стояли знатные [116] гости), впаде в предстоящий тамо раскольники. Онии же зли человецы, скрежуще зубы своими на всех благочестивых еже бы кровь пролияти и за отьятие от терзания архиепископа злящеся, того выборного человека на кулаках пренесоша, и вси кричат.

И г. ц. София Алексеевна многожды вещала, чтобы было пред их царским величеством, при всем освященном соборе, и при всем царском сигклите молчание, и били бы челом, яко подобает. И тии (те) пренебрегаху.

Боярин же князь Иван Хованской, называвыйся отец стрелецкой, тамо в полате то семо, то овамо (то сюда, то туда) ходя, оных от крику не внимаше, неведомо, чесого ради: а возбраняти им от крику иво страсе (т. е. почтительно) предстояти в царствен полате пред царским величеством в то время его было дело.

И разумевший истинну и знающий, что недобре творится, видят зло, а пособити нечим. Тогда в. г. с. Иоаким патриарх московский и всеа Росии, взем (взял) святое Евангелие, писанное рукою святаго Алексея митрополита московского и всеа Росии чюдотворца, в едину руку, — в другую же хрисовул [си есть соборное деяние] святейшаго вселенского Иеремии констянтинопольского патриарха, писаный гречески егда благословиша в Росийском государстве патриарху быти (т. е. в 1589 г.), в нем же писано, како подобает последовати святых апостол преданию и отец святых держати учение, и символ, си есть исповедание святыя веры: “Верую во единого Бога Отца”, — весь тако писан, яко же ныне печатается в книгах, — начат глаголати к предстоящим тамо людем, яко всуе (напрасно) они возмутители безумствуют и тако велие смущение воздвигоша на святую церковь, являя им извесная свидетельства во святых древних книгах, о них же речениях блазнятся (заблуждаются), не знающе.

И им же не вверися ни от Бога, ни от человек ни кое же правление, а они буйством по суемышлению и грубости своей зле тщатся предания постановляти и превращяти чины церковныя. Сия вся гласно и болезненно глагола им. И в которых книгах они, раскольники, мнели (думали) по несмысльству своему стяжати оправдание, — в них же некая погрешения исправити подобает, — печатные древле, при прежних патриарсех, быша показаны им тогда. [117]

Таже паки святейший патриарх со слезами глагола, держав в руках Евангелие оное и хрисовул: “Ведите, о чада, яко несмы никоему зла последователи (что мы не следуем никакому злу), и содержим все книги старыя и во святей церкви чинное изрядство. И в сем несумненно надежду имамы (имеем) спастися. И готов семь в сем, аще хощет Господь, сего часа умрети. Аще ли во мне видите кую (какую) неправду или творяща в церкви святей кую-либо противность, возвестите мне. И аще обрящете праведно — возьмите мя! Се аз не токмо на раны, но и на смерть итти готов семь, ибо и мы християне есмы, и хощем спастися, и всем людем благонадежного спасения всеусердо желаем!”

Сице же глаголавшу ему к раскольником, и иная многия словеса, мнози от благочестивых тамо [а не от раскольников] прослезишася, видяще крайнаго своего архиерея сицевы глаголы болезненныя со многими слезами произносяща.

Раскольники же, зряще неспособность проклятому своему делу, устыдясь и сами челобитья своего, понеже неправо, и яко вси сущий в полате разумеша их грубость и глупость, и ничего им сотворити и вещати противу правды — крыя (покрывая) свое безумство, в них же первый проклятый их начальник Никита, на него же смотря вси капитоны — сложа персты по ереси армейской [яко же армены творят, егда знамение креста на себе сотворяют и слагают персты, неравенство в божестве святыя Троицы являюще, яко сами они армени свидетельствоваху] (Речь идет о ложных обвинениях, выдвигаемых против староверов официальной церковью (Прим. сост.)), поднесше скверныя свои руки гоpe (вверх) [ибо суть скверны, яко апостольскому и церковному преданию противящеся в суесловии, и сами погибают, и о святей Троице неправо разумеюще, сия творят], воскричаша на мног час — не ликаонскии егда при апостоле Павле градстии мужи сотвориша, но бесовски. Врешаша (верещали) вси капитоны: “Сице, сице! Тако, тако! А! А! А! А!”, — яко дияволом движими.

Народ же, на площеди стоящий, шум не благ в полате сущий слышав, зело ужасеся. В полате же сущий люди слез исполнишася, и что имать быти от такова [118] дерзновения недоумевахуся, и отчаявахуся живыми изыти ис полаты.

Сия безчинныя кличи глупых мужиков, буесть же, и невежество, и нечинное стояние пред царским величеством, и презрение, и что никого не слушают, и никто им не возбраняет видевше, государыни царевны и государыня царица с престолов царских, на них же сидеша, снидоша плачущеся (сошли с плачем).

Сшедши же, нача благородная г. ц. и в. кн. София Алексеевна ко всем, наипаче же к служивым выборным стрелецким людем, умиленно и с плачем глаголати [что ради прежняго их страху боятся вси, и те раскольники мужики дерзновенно пришли, бутто на них наделся]: “Что вы, о служивые, зрите?! Что стоите праздни?! Лепо (подобает) ли таким мужиком-невегласом к нам бунтом приходити? Пристойно ли пред нами, и пред святейшим патриархом, и всем освященном соборе, и пред нашим сигклитом, пришедше в царскую полату, творити всем нам досады и кричати позорищными гласы?

Подобало ли им о церковных вещех, безумным сущим и писания не знающим, воздвизати мятежи?! Видите, како они приидоша злобно! Како, пришед, крик и вопль сотворяют в нашей полате пред нами! Како ни в чем нас слушают, егда и вы, бывшия блаженныя памяти в. г. ц. и в. кн. деду нашему Михаилу Феодоровичю, и отцу нашему Алексею Михайловичю, и брату нашему Феодору Алексеевичю верныя слуги и боронители святыя православныя веры и церкве святыя и всего нашего государства, с ними раскольники в единомыслии на злобу пребываете!

Вы и ныне у в. г. ц. и в. кн. Иоанна Алексеевича, Петра Алексеевича (т) и у нас такожде слуги зоветеся, присно в доме нашем стоящия верныя: то что таким невеждам попущаете?! Что их от такова мятежа не унимаете?! Аще ли тако нам в порабощении быти — то к тому уже благочестивым царем и нам зде жити невозможно! Имамы ити отсюду во грады иныя и в таком непослушании и разорении народу всему возвещати”.

Они же, служивыя выборныя, отвещаша: “Мы великим государем и вам, государыням, верно служити, яко блаженные памяти великим государем деду, и отцу, и брату вашему, ради (рады). За православную веру, и за церковь святую, и за ваше царское величество готови и [119] днесь (сегодня) главы своя положити и по указу вашему творити все. Точию сами вы, государыни, днесь видите, что народ возмущенный, и у полат ваших стоит множество людей, — дабы, как мощно, день той препровадити, во еже бы чесого и нам зла от них не пострадати. А еже великим государем и вам, государыням, итти от царствующаго града сего инде — никакого же буди то!”

И едва от святейшаго патриарха, и всего освященного собора, и от их царского сигклита, и от служивых, и всяких чинов людей, которыя были в полате, они, государыни, умолеии быша и паки возвратишася на места своя. Седящим же всем, яко же и прежде, челобитная их (раскольников) вся прочтеся. По ней же не бысть раскольником от царского величества никоего слова, никаковаго указа, понеже писано неправедно, по глупости, воровски и досадительно.

День же преклонися уже к вечеру и время наста вечерняго пения. К сему же вси людие быша утруждении пожданием (ожиданием) многим. Возвещено же им, раскольником, что указ им будет государской во иный день.

И тако они злии раскольницы изшедше из государевы полаты, идуше во граде Кремле путем з богомерзкою сонмицею (бандой) своею, кричали: “Победихом, победихом!” А что? — Неведомо что. И воздвигше руки горе, всем вопияху: “Тако слагайте персты! Веруйте, люди, по нашему!”

Возшедше же Спаскими вороты на Лобное место, в той же час иконы свои на аналогиях поставили и на скамьях седше тамо простый народ паки, и уже якобы по повелению царского величества, своему их раскольничью проклятому делу учили. И такожде показующе руки кричали: “Тако веруйте! Мы всех архиереев препрехом и посрамихом! Тако творите!”

И тако весь путь, идуще до сквернаго соборища своего и пребывалища, твориша. Им же не стерпе Божий суд [яко видевший поведаша] (Т. е. по словам очевидцев, староверы были наказаны божьим судом. (Прим. сост.)). Ибо оный проклятый Никита и инии черн(е)цы лукавым духом томими бяху: тогда, на Лобном месте, и во иныя дни, обмирающе, падаху, точаще пены. [120]

По сем великие государи, ведяще их неисцельно раскольным и упорным недугом недугующих, абие повелеша всех пехотных полков выборным людем тех раскольников изымати. Они же, изымавше Пустосвята Никиту с черн(е)цами, приведоша в приказ. Мужики же грубии и воры-мятежники разбегошася.

И за дело злое, яко возмутиша царствующий град, и хулы глаголюща на святую церковь, и обезчестиша их царское величество в челобитье своем и мятежным приходом, он, Никита, восприял зло: июлия месяца в день (число пропущено) кажнен — отсечена бысть глава его на Красной площеди.

Черн(е)цы же царскими велении от(о)слашеся к святейшему патриарху и приведены быша в приказное судилище с книгами. У них же, раскольников, и письма в тетратех и в столпцах (свитках) богохульныя взяшася, ими же прельщахуся и прельщаху. И те черн(е)цы отданы архиереом и посланы порознь под крепкая начала в смирение (т. е. заточены в монастырях). И от того времени раскольники по царствующему граду ходити явно по площедям и по торгу престали доселе, — тайно же и ныне по дворах [яко слышится] блядословят. Их же прелестей, и что в письмах они писаша, какия злобы и безумства, ради непотребства чесого и слушати человеческим ушесам странно — прехожду — и ради соблазнов.

СТИХИ

Сотворивших зло бегство постигает,
И зде мучимых смерть зла посекает.
Незаконных муж и смерть неугодна
Богу и людем такова есть злобна.
Простым же людем ни в чем попущати,
Яко не могут право разсуждати.
Не знают владык и самого Бога,
В безумстве своем обид творят многа.
В нем же кто призван, в том да пребывает,
Апостол бо свят се завещевает.
Тем разумей всяк християнску веру:
В жизни сей стяжи во всем свою меру! [121]

ИЮНИА ЖЕ МЕСЯЦА

Июниа (июня) же месяца в 12 и 13 день, видя злобосеятель и человеконенавистный диявол во християнском православном государстве смущенное время и люди мелкия служивыя разсвирепевшия к смущению, смуту прилагает (усугубляет), где сам не возможет, людьми злыми: паки мятеж воздвизает в простом народе.

Одышевския земли царевич Матвей Леонтиев жил в царствующем граде Москве, ему же из царския казны по обычаю и по мере его государево жалованье корм (месячное или квартальное содержание на пропитание) давашеся. И он вымыслом злым своим возмутил всех служивых, которые безумством своим хотели правительство стяжати, разсуждати же право не возмогали.

Той царевич, которые у него стрельцы стояли на карауле, затеев, сказал им, что бутто он слышал в Верху, якобы все бояря хотят всех стрельцов ради их досады, что они бояр побили и в непокорстве пребывают, перевести и разными смертьми их помучити.

От которых словес, яко в тростии (тростнике) сухом, огнь ярости гневной возгореся. Паки возшумеша множество служивых людей, государем зельную (особо сильную) докуку творят, чтобы всех их бояр изволили выдати. Паки множество слез пролияся у многих людей, паки воздыхания, паки беда несказанная. Паки, по Давиду [егда три казни (т. е. голод, мор и война) быша ему возвещены от Бога пророком, кую изволит, и возглагола]: “Тесно отвсюду!” Тако и зде сотворися: служивых бо укротити, яко невегласов, невозможно, — бояр же отдати на смерть без вины и зело неправедно. [122]

О, нестройство и мятеж! Не приходи к людем,
Да бед и страхов ваших удобно избудем.

Но господь Бог, изрывающаго на друга яму, впастися в ню (нее) ему самому сотвори. По указу бо великих государей, — все бояре в велием страсе, служивых же людей множество, ходили, — вземше того царевича в застенок. И пытан быв, повинился, что он такого слова у бояр не слыхал и затеял напрасно для того, что де ему корму мало и честь не великая, а естьли бы по его совету злому что учинилось, чаял бы себе честь прияти большую. Но муж сей, хотевый излита кровь неповинну, не продолжил дней своих к тому на земли: за тое на Красной площади кажнен смертию, четвертован бысть июния месяца в 14 день.

В той же день привезен бысть из малоросийских городов с службы ис полку стрелецкого стольник и полковник Степан Янов. И по челобитью стрельцов, у которых он полков и наперед того бывал полковником, что он, будучи у них начальником, им обиды великия и наказания страшныя чинил, а иных жесточью своею нехристиянскою досмерти помучил — ив том он, бедный, зело пытан, что те служивыя в ярости были [о царевиче том злом] готовой, и винился — и не восхотеша ему живу быти: в той же день на Красной площеди четвертован бысть.

В той же день ярославец посацкой человек Ивашка Бизяев сказал за собою государево слово (объявил о желании сделать политический донос) и затеял, бутто он слышал на дворе у боярина у князя Никиты Ивановича Одоевского, что хотят бояре стрельцов переводить всякими вымыслы. А с пытки винился, что он то затеял напрасно, хотя в Московском государстве смущение учинити, к тому еще хотел выжещи Москву. И за то по указу великих государей кажнен он: отсечена бысть глава ему.

Емляй на зло нож — ножем погибает.
В неправде словес смерть люта бывает.

В тыя же дни дворянин московской Михаиле Вешняков по оговору человека (холопа) его бутто он, [123] Михайла, с сыном своим, бывшим полковником и отставленом по их (восставших) челобитью Матвеем Вешняковым, с согласием и прочих отставных полковников, ради злобы своея собирают войско и нанимают боярских людей на стрельца по дватцати человек, чтобы стрелецкия полки вырубити — чесого отнюдь невозможно и помыслити, не токмо сотворити.

И в том он, Михаила, зело крепко не единожды пытан, и с пытки от великия муки умре. Вместе же с Степаном Яновым и сын ево, Михайлов, полковник Матвей Вешняков, в том же деле вельми был мучен и едва устрабися во оживление (исцелился) от мучения того.

И тако все лето суетнословия и затеек было полно, дающих страх и невинным людем всякого чина. Вправду збывалася тоя пословица в людех: “Который день прошел — той до нас дошел”. И тогда истинно святаго пророка Иезекииля проречение во Иеросалиме о хотящих быти бедствах зде, в царствующем граде Москве, исполняшеся, яко же той глаголет: “Люто да люта будет и весть до вести; все на страх и трепет благородным и духовным”.

Месяца же августа в 16 день паки воздвижеся житейское море бедоносными яростьми волнами, иже своим свирепым гнева волнением мало-мало не опроверже росийского гражданства и царского величества самодержаства, вины ради сицевы:

Боярин князь Иван Хованской без государского указа даточным служивым людем (рекрутам), которые взяты из дворцовых волостей и поверстаны в стрелецкие полки, подписа им их челобитную, чтобы им имати на дворцовых крестьянех подможные деньги противу монастырей, по дватцати по пяти рублев человеку, как те даточные сами самовольством своим за страхом смертным на монастырех себе имали, того всего будет больши ста тысяч рублев.

Великия же государи, слушав о том докладной выписки, указали и бояре приговорили: тем даточным сказать, что им подъемныя деньги по указным статьям, каковы статьи которого выбору даточным в подможных Деньгах были, даны тогда все сполна. А что [124] монастырския даточныя служивыя люди сверх прежних подъемных денег имали за правежем вновь своим самовольством, и о том великих государей указа не бывало.

И тот их, великих государей, указ велено тем даточным сказать ему, боярину князь Ивану Хованскому. И он в том их царское величество преслушал (ослушался) и того им государского указу сказывати не пошел. И вышед к стрельцом, говорил словеса злая на возмущение им: “Дети! Ведите о сем, что уже и мне, вам добра хотящему, бояре грозят, и мне стало делать нечево. Как хотите, такс промышляйте себе!”

Служивыя же паки оными князь-Ивановыми словесы зело возмятошася, и возшумеша, и гневом, крове желательным, возъярившеся, подвигошася. И совещашася с ним, отцем своим названым, с князь Иваном, их царское величество всех в доме их царском, и всех бояр, и ближних людей побити без остатку.

Обаче всемощная благость Божия, хранящая помазанных своих и советы нечестивых разорящая, разори и нечестивыя и богоненавистныя советы. Начаша бо от того часа в будущее время день от дне того своего злаго совета исполнение отлагати. Последнее же совещалися оно свое богоненавистное дело исполнити, егда бывает августа месяца в 19 день празднество пресвятей Богородице и хождение со кресты в монастырь, нарицаемые Донской, близ сущий царствующаго града Москвы.

И тогда их царскому величеству и святейшему патриарху шествие в той монастырь бывает же со множеством народа. И тогда бы благочестивых самодержцев и всякого чина, по их зломысльству, предати горькой смерти и во их место ина царя избрати, егда не князь Ивана ли Хованского хотяху на царство посадити, яко их во всем верного поборника, иже о себе им глагола, яко он есть королевского рода.

Но премилосердый владыка господь Бог, творяй все и претворяй неизреченным своим благоутробием ради предстательства пренепорочныя матере своея пресвятыя Богородицы, злый их совет разруши и сердца их на то несогласием разврати. И тако (Бог) злопагубнаго онаго дела им сотворити не попусти. Зане уведевше о сем великие государи и за кресты тогда из Москвы в монастырь [125] не идоша, но в монастырь тогда приидоша, егда уже множество народа за кресты тамо прииде.

Служивыя же видевше, яко за кресты великие государи итти не изволиша, их государского пришествия тамо не надеялися, и той день прейде мирно. Аще не без велия сердечнаго страха и трепета, обаче благодатным Божиим промышлением.

И оттоле, видя князь Иван, что злый его совет в действо Божиим препятием не произведеся, всяким образом во всяких делах той боярин князь Иван Хованской с единомышленники своими некоторыми служивыми не престая исках подобнаго времени, како бы ему в Росийском государстве сотворити народное смущение и многим христианским неповинным душам погубление, и быти бы ему на Московском царствии самодержцем.

Сицевыми злокозненными вымыслы их царское величество злых человеков от верных им служителей слышаща, велие опасение стяжаху, и того ради не изволиша во граде Москве пребывати, но ради своего здравия хранения около Москвы по селам своим государским жиша: в Коломенском и на Воробьевой горе.

Того же 190-го лета июня месяца в 25 день в неделю (воскресенье), благоволением Царя небеснаго, милостию и щедротами избранных своих венчающаго, избраннии прежде благочестивии г. ц. и в. кн. Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич (т) во святей соборней велицей церкви Успения пресвятыя Богородицы в царствующем граде Москве по древлепреданному чину царскими венцы на Московское государство купно венчашася.

Чин (обряд) же венчания и божественную литургию в той день сотвори в. г. с. Иоаким патриарх московский и всеа Росии. На литургие же помаза их миром святым пред олтарем. Егда же причастишася вси священнослужители, введени быша оба царя во снятый олтарь, и причасти их святых пречистых и животворящих тайн.

Чинно же зело в то время идоша царского величества бояря, окольничие, и думные люди, и весь сигклит, и многое множество служилых и всяких чинов людей. И несоша на их царское венчание всякое лепотственное [126] (подобающее) царскому величеству достойное украшение в соборную церковь дражайшим вещем.

Им же, благочестивейшим государем царем, по совершении божественнаго священнослужения, весь народ, вси людие весело возгласиша многая лета, и паки: “Да живут благочестивейший цари и православнии в божественней благодати во веки мирно и счасливо!” И радующеся людие в той день благодариша господа Бога, величаша же и пренепорочную Богоматерь деву Марию, восхваляюще и всех святых Божиих угодников.

И идущу убо к концу 7190-му лету, августа месяца по праздницех всех, по венчании же их царского величества, стрельцы всюду к ним, государем, приступали смело, и дерзостно, и бутто великия люди, и з бояры мешалися, и ставили всех чинов людей ни во что.

Величайшия наши самодержцы благочестивыя г. ц. и в. кн. Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич ради великих смущений в народе от служивых, и что ради многих страхов и ближния их государского сигклита люди, разъехався в дальныя поместья, крыются и к Москве не едут — с Москвы сшедше в подмосковныя села своя, в Коломенское и на Воробьеву гору.

И тоя ради вины в праздник начало индикта (15-летнего цикла), в настание 7191(1682)-е лето, сентеврия (сентября) в 1 день, в царствующий град по своему царскому предваршему (традиционному) чину не изволиша (государи) и на действо прибыти. И зело в той день на действе благодарения господу Богу всяких людей бе малость, царского же сигклита един точию окольничей бе.

Поистинне странно и ужасно видети тогда: люди бо вси во ужасе ходиша, и час часа, и день дня овии бедства, и инии же и смерти надеяхуся (ожидали), зане непрестанно в людех быша о смущении народа гласы, яко в той день или в той празник паки имать быти смущение и побиение от служивых. Такожде и служивым страх бе и трепет от народных гласов, яко в той празник имать им отмщение от боярских холопей быти, егда служивыя изыдут на стражу, и яко им тамо, такожде и в домех их женам их и детям, погубление и разорение содеется. И сицевыми словесы вси люди, от [127] мала и до велика, возмущаеми, в страсе велице и ужасе пребываху.

Егда же благочестивыя цари были во своих царских походех, тогда в царствующем граде Москве все управлял в те дни боярин князь Иван Хованской и детем своим названным, служивым, зело во многих делех угождая, потакал: делал по их воли мимо всякия правды, собою, многия (дела) без докладу великих государей.

А около его кореты в город и из города ходили стрельцы человек по пятидесят и больше с ружьем, чего никогда не бывало, и караул у себя ради своего бережения (Хованский) учинил на дворе — стрельцов стояти непрестанно человек по сту.

И сентевриа месяца в 2 день на него, князь Ивана, в его измене в Коломенском селе на их, великих государей, дворе у передних ворот на воротном щите прилеплено объявилося письмо. Его же взяв, надворные пехоты стольник и полковник Акинфей Данилов им, великим государем, объявил. Писано же сице:

“Царем государем и в. кн. Иоанну Алексеевичи), Петру Алексеевичю (т). Извещают московской стрелец да два человека посацких людей на воров на изменников, на боярина князь Ивана Андреевича Хованского да на сына ево князь Андрея Ивановича.

На нынешних неделях призывали они нас к себе в дом — девяти человек пехотного чина да пяти человек посацких людей — и говорили, чтоб мы помогали им доступити (достичь) царства Московского и чтобы мы научали свою братью, чтоб ваш царской корень известь и чтоб прийти большим собранием изневесть (нежданно) в город, и называть вас, великих государей, еретическими детьми, и убить вас, государей, обоих, и царицу Наталию Кириловну, и царевну Софию Алексеевну, и патриарха, и властей.

А на одной бы царевне князь Андрею женитца, а достальных бы царевен постричь и разослать в дальние монастыри. Да бояр побить: Одоевских троих, Черкаских двоих, Голицыных троих, Ивана Михайловича Милославского, Шереметевых двоих, и иных многих людей из бояр, из дворян и из гостей за то, что бутто они старую веру не любят, а новую заводят.

А как то злое дело учиня, послать смучать [128] (возмущать) во все Московское государство по городом и по деревням, чтоб в городах посацкие люди побили воевод и приказных людей, а крестьян научать, чтоб побили бояр своих и холопей боярских.

А как государство замутится, и на Москве б выбрали на Московское царство ево, князь Ивана. А патриарха и властей поставить, ково изберут народом, которые бы старые книги любили. И целовали нам на том Хованские крест и образ Николы чюдотворца, и мы им целовали тот же крест, что нам злое дело делать всем вопче (сообща).

А дали они нам всем по двесте рублев денег человеку и обещалгся они нам перед тем же образом, что естьли они Московского государства доступят, и нас, стрельцов, которые в заговоре были, пожаловать в ближние люди, а нас, посацких людей — гостиным имянем и торговать вовеки безпошлинно.

А стрельцом (Хованский) велел наговаривать: которые будут побиты — и тех животы и вотчины продавать, а деньги отдавать им, стрельцом, на все приказы.

И мы, три человека, убояся Бога, и памятуя крестное целование, и не хотя на такое дело дерзнуть, извещаем вам, великим государем, чтоб вы, государи, свое здоровье оберегли.

А мы, холопи ваши, ныне укрылись, живем в похоронках (скрываясь), и вам, государем, то их злое дело извещаем, забыв смерть свою. А как ваше государское здаровие сохранится и все Бог утишит, и мы, холопи ваши, вам, государем, объявимся, и вы, государи, нас, холопей своих, пожалуете.

А имян нам своих написати невозможно, а примет на нас: у одного на правом плече бородавка черная, у другова на правой ноге поперег берца рубец, посечено, а третьево объявим мы, потому что у него примет никаких нет”.

Подписано: “Вручить государыне царевне Софии Алексеевне не роспечатав”.

Сего ради великие государи, познавше таковое злое умышление, начаша от таковаго изменников своих подыску остерегатися наипаче. И поидоша ис Коломенского села в поход в Троецкой Сергиев монастырь. И быв в Савине монастыре Сторожевскаго повелеша послати во [129] грады по ратных людей грамоты. Грамоты же быша сицевы.

“От ц. и в. кн. Иоанна Алексеевича, Петра Алексеевича (т) в Володимер, в Суздаль, в Юрьев Польской и в ыныя городы стольником нашим, стряпчим, дворяном московским, жильцом, и начальным людем, и городовым дворяном, и детем боярским, копейщиком, рейтаром, салдатом, и всяких чинов нашим великих государей ратным людем, и боярским слугам.

В прошлом во 190(1682)-м году апреля в 27 день по воли всесильнаго Бога брат наш в. г. и в. кн. Феодор Алексеевич (т), оставя земное царство, отиде в вечное блаженство небеснаго царствия. А по отшествии его от жизни сея, того же народодетеля преблагаго Бога благоволением, скипетродержавство росийское восприяше на прародительском Московскаго и иных под ним государств престоле седением, учинилися мы, великие государи.

И в то же время московские стрельцы всех приказов и бутырские салдаты по тайному согласию з боярином нашим с князь Иваном Хованским нам, великим государем, изменили. И весь народ Московского государства возмутили, и свою братью, старых московских стрельцов, которые к их измене не пристали и от того их унимали, они, изменники, взбунтовався самовольством своим ругательски побили, метав (бросав) с съезжих изб. И учинили тем съезжим избам вновь воровские свои прозвищи — коланчи.

А после того они ж, воры и изменники, били челом нам, великим государем, на полковников, которые у них в приказех были, бутто в налогах своих и обидах. И начитали на них многия денежный взятки, и приходили о том к бояром нашим с великим невежеством и с большими вычеты, и просили их (полковников) к себе в слободы — хотели побить до смерти.

И по нашему великих государей указу, а по благословению отца нашего и богомольца в. г. с. Иоакима патриарха московского и всеа Росии, посыланы к ним, ворам и изменником, архиереи. И их уговаривали, чтобы они от того своего злаго начинания престали и от своевольнаго своего намерения пришли ко обычному послушанию. А от нас, великих государей, посыланы к ним о том же говорить думныя наши люди многажды. [130]

И они, воры и изменники, то все презрев, уклонилися к воровству пущему: тех полковников просили к себе в слободы бутто для наказания, а хотели всех их побить до смерти. И по нашему великих государей указу тем полковником по их стрелецкому челобитью учинено жестокое наказание: пред приказом биты батоги и посыланы в тюрьму. А денежные взятки доправлены на них по их стрелецким скаскам сполна и отданы им (стрельцам).

И они, воры и изменники, тем не удоволилися и учали приставать ко многим людем для задору разными своими воровскими вымыслы.

А после того, маия месяца в 15-м числе, они же, воры и изменники стрельцы и салдаты, собрався з знамены и з барабаны, с пушки, с мушкеты, с копья и бердыши, вменивше воровские свои затейные слова, чего не бывало, приходили в Кремль и на наш государской дом безстудным (бесстыдным) дерзновением.

И пришед в наши великлх государей царския полаты и хоромы, не страшаяся нашего величества персон, при нас, великих государей, в наших царских полатах бояр наших, и думных, и ближних людей поймав, ругательне побили и с палат пометали. А которые от их воровского безчеловечного убийства укрывалися в церквах божиих — и они, воры, для того в соборную и апостольскую церковь Успения пресвятыя Богородицы и в ыныя церкви со окровавлеными руками, с воровским своим ружьем, с копьи и з бердыши и в самые олтари безстрашно входили и всякую святыню обругали, чего и басурмане творити страшатся.

И побиша бояр наших, и думных, и ближних, и иных чинов многих людей. Над теми побитых телесы наче басурманов поругающеся, их пересекли в мелкие части и пометали на Красной площеди. Да в то же время они же, воры и изменники, Судной приказ разорили, и всякия приказныя дела передрав пометали, и нашу великих государей казну розграбили без остатку.

А после того, маия же в 16-м и в 17-м числех, они же, воры и изменники, не насытяся тех невинных кровей, приходили на наш юсударской дом таким же безстудством и безстрашием с народом и со всяким ружьем. И в те дни по прежнему своему злому намерению многих людей побили, и телеса их побросали, и изрубя на [131] Красной площеди пометали. И тех всех невинно побитых домы разорили и пожитки всякия розграбили без остатку.

И мы, великие государи, в те дни изволихом о том им говорити из наших государских уст. Такожде и тетки наши, и сестры, благородные государыни царевны, им, ворам и изменником, говорили многожды, чтобы они от того невинного кроваразлития престали и от таковаго своево своевольства пришли к познанию. И для успокоения тоя невинныя крове обещали им нашего государского жалованья по десяти рублев человеку.

И они, воры и изменники, тое нашу государскую милость презревше, чинили все по своему воровскому намерению. После же того, исполнивше воровское свое намерение и многое кроворазлитие учинивше, о том нашем великих государей жаловании нам били челом з большими вычеты: бутто они побили тех бояр наших, и думных, и ближних людей за их измены, и тем они бутто оказали нам свою верную службу.

И по нашему великих государей указу то наше жалованье дати им велено, да им же велено дати нашего же великих государей заслуженого жалованья со 181(1673)-го году. И они, воры, то наше великих государей жалованье имали с великою наглостию по своим скаскам, кому было и не довелося (не причиталось).

И тем своим вымыслом нашу казну розобрали, и монастыри оскудили, и всему государству великую тягость и разорение учинили, понеже на тое их дачю (на выдачу им жалования), отлучающе их от кроворазлития и приводя ко успокоению, денежная казна имана на монастырех, и во иных местах, и у всяких чинов людей, где сколько сыскалося, с великою тягостию.

И после того они же, воры и изменники, били челом нам, великим государем, чтобы им дати наши великих государей жалованные грамоты, что бутто они тех бояр наших, и думных, и ближних людей побили, служа нам, великим государем, и чтобы им на Красной площеди учинити каменной столб, и тех побитых имена, и за что которые побиты на том столпе подписать. И обещалися от того своево воровства совершенно отстати и быти во всяком нашем государском повелении и в послушании.

И мы, великие государи, по тому их челобитью то [132] все учинити велели для того, чтобы тем их, воров и изменников, от такова невиннаго и напрасного кровопролития успокоити. И они, воры и изменники, тем всем не удоволяся, по согласию с вышепомянутым боярином князь Иваном Хованским и с сыном его князь Андреем, на наш государской дом, и на отца нашего и богомольца святейшаго Иоакима патриарха московского и всеа Росии, и на властей, и на бояр наших возмущали народы тайным лукавством х кроворазлитию, и многих людей, самовольно взяв без нашего великих государей указу, пытали и казнили.

А после того он же, князь Иван, ратовали на святую соборную церковь соединяся с проклятыми раскольники, с Никиткою Пустосвятом и со единомышленники его. Приходили для возмущения народов в Кремль же большим собранием и входили к нам, великим государем, в Грановитую полату с великим невежеством для задору (разжигания) кровопролитию же.

И в то время проклятый раскольник Никитка Пустосвят, видя себе в тех врагах Божиих и изменниках надежду, в той полате при нас, великих государей, Афонасия архиепископа колмогорского, который ево воровство и раскол обличал, нагло бил, и многие досады всем архиереом чинил.

И видяще то их братья стрельцы, добрые люди, того архиерея от него, Никитки, оборонили. А те воры и изменники тому проклятому богоотступнику той его наглой дерзости не заборонили, и такое зло творити ему попустили, и из Грановитые полаты его провожали, обличителей же воровства его и раскола к нему, Никитке, не допустили, точию их же ругательски били.

А после того те ж воры и изменники по своему воровскому совету з боярином с князем Иваном Хованским и с сыном ево князь Андреем мыслили на нас, великих государей, всякое зло. И бояр наших, окольничих, думных и ближних людей хотели побить всех без остатку для того, чтобы им Московским государством завладети.

И для того своего богоненависнаго соединения назвали они, воры и изменники, ево, князь Ивана, себе отцом. И ходят ныне по своим волям, и чинят казачьи круги, чего в Московском государстве никогда не повелося И учинили себе в тех кругах воровския свои ясаки [133] (сигналы, пароли). И всем всякого чина Московского государства людем нагло грозят воровскими своими копьи и разорением. А в познание нимало не приходят и живут во всяком безстрашном самовольстве.

А он, князь Иван, от того их не унимает, и чинит им всякую помощь, и во всем на всякое зло и кроворазлитие он и сын его князь Андрей им, ворам и изменником, потакают, и нашим великих государей указом во всем чинятся противны.

И мы, великие государи, не стерпевше их, воров и изменников, таких многих досад, и грубостей, и невинного кроворазлития, изволили из царствующаго нашего града Москвы изити, и пришли в Савин монастырь Сторожевского.

А князь Иван Хованской с теми ворами и со изменники ныне на Москве. И чинят все по злому своему намерению: многих людей наглыми нападками разоряют и в напрасных поклепных исках бьют многих знатных и честных людей на правеже и всячески поругаются. А у иных из домов людей их и дворы насильно отимают и емлют (берут) себе без всякого страха и зазора.

И от того ныне наше государство разоряетца, а посторонние неприятели, которые государству нашему издавна добра нежелательны, имеют себе то за радость, и умышляют над государством нашим всякие хитрости, и тщатся ко всякому злу. А па Казанъское наше царство наступили войною калмыки и изменники-башкириы.

И по нашему великих государей указу для обороны тех мест велено послати их стрелецкие приказы. И князь Иван Хованской их в ге места для нашие великих государей службы не отпустил и итти им заказал. И ныне в тех местех от тех воинских людей чинится великое разорение.

И как к вам сия наша великих государей грамота придет, и вы б, стольники наши, стряпчие, дворяне московские, жильцы и начальные люди, городовые дворяне и дети боярские, копейщики и рейтары, салдаты и всяких чинов ратные люди, памятующе господа Бога и свое обещание, на чем нам, великим государем, вы пред святым Евангелием обещалися, и свои породы и службы, и за те свои службы отца нашего, блаженныя памяти в. г. ц. и в. кн. Алексея Михайловича (т), и брата [134] нашего, блаженные же памяти в. г. ц и в. кн. Феодора Алексеевича (т) милость и жалованье, — ныне нам, великим государем, послужили. И для очищения от вышеписанных воров и изменников царствующаго нашего града Москвы, и для поиску над теми воры, и изменники, и ругатели, и для отмщения невинныя крове шли к нам, великим государем, со всею своею службою и з запасы тот час безсрочно с великим поспешением во дни и нощи, не отымаяся ничем и не дожидался о высылке вашей иного нашего великих государей указу, чтобы скорым вашим собранием тех воров и изменников устрашити, и до большою дурна, и до разширения воровства не допустити, и наше государское здаровье уберечь.

А мы, великие государи, прося у Бога милости, и у пресвятые Богородицы, и у всех святых помощи, для очищения нашего царствующаго града Москвы и для отмщения невинных кровей изволяем на тех врагов Божиих и наших изменников итти нашею особою (лично) неотложно.

И вы бы все о том ведали и к нам, великим государем, в поход для вышеписанные нашие, великих государей, службы ехали конечно того часа без всякие мешкоты. А приехав — приезд свои записывали в Розряде. И за то свое доброхотение ожидали себе нашия, великих государей, многия милости.

А аще кто, забыв господа Бога и свое обещание, по сему нашему великих государей указу к нам, великим государем, для вышеписанныя нашия службы не приедет и по смотре объявитца в нетех, — и тем, як о клятвопреступником, быти в тяжкой церковной клятве, а от нас, великих государей, за их ослушание в жестокой казни без всякого милосердия и пощады. И поместья их и вотчины взяты будут на нас, великих государей, и отдадутся в роздачю тем, кто по нашему великих государей указу к нам вскоре приедет и будет до отпуску.

А с сею нашею великих государей грамотоп послан к вам в вышеписанные городы стольник наш [имярек]. Писан в нашем великих государей походе в Савине монастыре Сторожевскаго. Лета 7191 (1682) септеврия в день (день не указан)”. [135]

Видяще же благочестивыя наши самодержцы князь Ивана Хованского таковый подыск, и на их царское величество умышление злое, и со злыми людьми, подобному ему некоторыми служивыми, совет о том непрестанный — недоумевахуся, како бы его из царствующаго града Москвы взяти в поход и, от того Стрелецкого приказа отставя, от “детей” его отлучити — яко никоторым образом от пагубников, безумных товарыщев своих, он из Москвы не хоте, их разлучився, ехать.

Егда же приспеша дние, да совершится злоба грешных, запне Господь суемудреному его совету в коварстве. Писа он, князь Иван, с Москвы в поход к великим государем, что идет к Москве гетманской сын из Малоросии, и како его принимати (спрашивал). И по тому его письму послана к нему была грамота великих государей с похвалою, и чтобы он ради возвещенных дел гетманского сына приехал в поход к великим государем сам в село Воздвиженское, и от их царского величества о том указ дел тех слышал сам извесно.

И он, князь Иван, ради того поехал из Москвы сентября в 16 день, и с сыном своим князь Андреем. И по указу великих государей взят он, князь Иван с сыном своим князь Андреем Хованским, на дороге в селе Пушкине сентября в 17 день. И егда привезен бысть в село Воздвиженское, тогда ему государев указ и сказание вины его при всем царском сигклите и при всем тамо народе на площади бе сицево.

“В прошлом во 190 (1682)-м году по указу великих государей велено тебе, князю Ивану, быти у государевых дел в Стрелецком приказе. И ты, будучи в том приказе, всякия дела делал по своим прихотям, не докладывая их, государей, и роздал многую их царскую денежною казну без их государского указу и докладу, кому и не довелося, и дачами теми всю их, великих государей, казну истощил и выграбил, всему же государству тем учинил великое разорение и людем тягость.

Да ты же, князь Иван, в ближния их, великих государей, полаты попустил ходить всяких чинов людем без всякого страха и опасения с таковым наглством и невежеством, чего и в простых домех не повелося, и тем учинил ты им, великим государем, безчестие.

Да ты же у себя в приказе держиши мучительно за [136] решетками и за приставы многих людей напрасно, которые ведомы судом и росправою в розных приказех (подведомственны суду других учреждений), и в те приказы по настоящему великих государей указу не отсылал.

Да ты же на многих людех правил многие деньги без очных ставок и без всякого розыску за многия мимошедшия годы, чею не довелося. А за иных таких людей, которые померли, правил такие деньги на женах их, и на детях, и на родственниках — ив тех деньгах чинил жестокия правежи. Многих же знатных людей отдавал для правежу челобитчиком самим, и они над теми наругалися по своим волям и били на правеже палками, чего не повелося нигде. И тем многих людей обезчестил, изувечил и разорил.

Паки велел ты даточным, которыя взяты с монастырей, правити с тех монастырей на стряпчих их за многия прошлыя годы подможныя деньги сверх прежних их дач, что им даны в то время, когда они взяты в даточныя. И те правежи чинил ты собою безо всякого розыскания и свидетельства, без их государского указу. И тем ты святым обителем учинил великое разорение.

Да по твоему же велению подписана челобитная даточным, которыя взяты з дворцовых волостей, чтобы им имати на дворцовых крестьянех подможные деньги против монастырей по 25 рублев человеку, итого будет больши ста тысяч рублев. И то ты учинил без их же, великих государей, указу самовольством своим.

И великие государи слушав о том докладныя выписки указали и бояря приговорили тем даточным сказать, что им подъемныя деньги по указным статьям, каковы статьи которого выбору даточным в подможных деньгах были — даны сполна. А что монастырския даточныя сверх прежних подъемных денег имали деньги за правежем вновь — и о том великих государей указу не бывало. И тот их, великих государей, указ велено тем даточным сказати тебе. И ты в том их царское величество преслушал и указу их государского сказывати им не пошел, а говорил затейками своими и вмещал словеса злая, бутто за то быти великому кровопролитию и многим побитым.

Еще ты же, князь Иван с сыном твоим князь [137] Андреем, при них, великих государех, в полате при всех боярех вычитали свои службы с великою гордостию, бутто нихто тако не служивал. А ваша служба не точию им, великим государем и их государским бояром, но и всему государству ведома: что где вы бывали — везде их государских людей своевольством своим, и ослушанием их царских указов, и безумною своею дерзостию напрасно теряли и отдавали неприятелем и тем Московскому государству поношение приносили, и убыток, и от сторонних народов укоризну; а их, великих государей, имяни на вечную похвалу и всему государству к прибыли ничего не учинили.

Паки же ты, князь Иван, вознеистовяся, во-первых, против всемогущаго и творящаго по своей воли Бога, в его же руце земныя концы суть; второе — на державу царского пресветлого величества, благочестивейших наших православных Богом избранных г. ц. и в. кн. Иоанна Алексеевича, Петра Алексеевича (т), говорил многажды в полате при них, великих государей, и при всех боярех величался в гордости своей, бутто все государство стоит по твою кончину и естьли тебе не будет — ив то время бутто ни кая же плоть не спасется и будут на Москве ходити в крови по колени.

Да ты же, князь Иван с сыном своим князь Андреем, при них же, великих государей, в полате дела всякия оговаривали противно их государскому указу и Соборному уложенью (Уложению 1649 г.) с великим шумом, невежеством же и возношением, и многих господ своих и свою братью бояр безчестили, и нагло поносили, и никого в свою пору не ставили; того ради многим граживали (угрожали) смертию и копиями.

Да ты же, князь Иван со единомышленники твоими, присовокупя к себе проклятых раскольников Никитку Пустосвята с товарыщи, ратовали (ополчались) на святую соборную церковь. И те раскольники по твоему согласию, надеяся на тебя, приходили для возмущения народов в Кремль большим собранием и входили к ним, великим государем, в Грановитую полату с великим невежством и злобною дерзостию для задора ко кровопролитию.

А тот вор, проклятый раскольник Никитка Пустосвят с такими же ворами, видяще тебе ему помогающаго, [138] безо всякого страха отца их, великих государей, блаженные памяти в. г. ц. и в. кн. Алексея Михайловича (т), безчестили многими хульными словесы, такожде прежде бывших святейших московских патриархов и святейшаго Иоакима патриарха московского и всеа Росии бранили и всячески поносили. А колмогорского Афонасия архиепископа, в хулительстве его, Никитку, обличивша, в той полате при великих государынях, царице и царевнах, ухватя, начал было бити, и всяким дерзновением поступал. А ты их от того не унимал и уняти не велел.

И за такое их, раскольников, воровство и дерзость служивые добрые люди просили, чтобы тех злотворцов капитанов (Капитонов) казнить смертью. И ты тех воров и мятежников церкве святыя и всего государства от казни оберегал и хотел оных единомысленных твоих учинить свободных. И вор Никитка по прошению выборных служивыя пехоты добрых людей кажнен, а товарыщ его твоим промыслом (делом) от смерти свободился.

И из них же, воров и раскольников, садовник Никитка Борисов объявился в Брянске и писал к жене своей — велел ей ити к тебе и бити челом о заступлении. И ты, покрывая воровство свое, велел того вора раскольника и товарыщей его послати в сылку на Терек, а смертию их казнити не велел.

Да тебе же, князь Ивану, по их, великих государей, указу велено было послати на Низ (Волги) для обороны Казанских мест от калмыков и изменников-башкирцов пехотныя полки. И ты их в те места по многим их, великих государей, указом не отпустил и учинился в том их царскому указу непослушен и противен. А ныне в тех местах от тех воинских людей чинится разорение великое.

Да и ныне ты по многим великих государей указом по подлинным вестям в Киев полков не послал же и вместо поспешения чинил в том мешкоту. Да ты же сказал в Киев на службу Стремянному полку без их, великих государей, указу.

Да тебе ж, князь Ивану, по их, великих государей, указу для аггела в. г. ц. и в. кн. Иоанна Алексеевича (т) велено было прислати с Москвы в село Коломенское [139] Стремянной полк. И ты явною своею противностию и непослушанием того полка в Коломенское не прислал.

А и ныне за ними, великими государи, в походе велел было ты быти надворной пехоте иных полков, мимо (обсйдя) Стремянной полк, чего никогда не повелося. А и послал ты за ними, великими государи, в поход Стремянной полк по многим к тебе о том посылкам (требованиям).

Да тебе же указали великие государи сентября 1-го числа нынешняго 191-го лета быти на Москве у действия нового лета. И ты своим непослушанием у того действа не был, а велел быти у действа товарыщу своему окольничему Кирилу Осиповичу Хлопову одному. И тем своим непослушанием и гордостию высокою то действо опорочил, и святейшему патриарху досаду учинил, и от всех народов привел в зазор. А у того действа бывают сами великие государи, а по указом их бывают и не у таких действ и господа твои (т. е. люди познатнее тебя).

Да ты же, князь Иван, извещал в селе Коломенском благородней г. ц. и в. кн. Софии Алексеевне при боярех, что бутто приходили к тебе новгородцы дворяне и сказывали, что присылали к ним из Замосковных и из иных городов дворяне ж и иных чинов служивыя люди, чтобы им согласяся с ними вместе итти сего лета к Москве о заслуженом жаловании бити челом и на Москве сечь всех без выбору и без остатку.

И благородная г. ц. и в. кн. София Алексеевна изволила тебе говорити, еже бы противу сего твоего извета сказати на Москве всяких чинов людем на Постельном крыльце для ведома, а в Новгород для подлинного о том свидетельства послати их, великих государей, грамоту.

И ты бил челом ей, государыне, чтоб про то на Москве не сказывати, и в Новъгород не посылати о том, и тем бы не навести беды на тебе. И по тому знатно, что ты на них затеял воровством своим для своего умыслу, хотя на них навести их государской гнев напрасно. А новгородцы и в ыных городех дворяня старые и породные, и служат им, великим государем, всегда верно, и такому злому делу от них быти не для чего.

Да ты же многих воевод, которым по их, великих государей, указу велено быть в городех, отпущати не [140] велел, а отпущал в те городы на воеводства по своим прихотям, кто тебе надобен, без их, великих государей, указу, своим самовольством, чего и господа твои творити боятся.

Да ты же, князь Иван, приходя к ним, великим государем, в розных числех облыгал (лгал на) надворную пехоту, бутто от них о делех их челобитье и крики великие и бутто от них быти великим бедам, — а от них в то время того не бывало. Выходя же от них, великих государей ис полат, надворной пехоте говаривал многия смутныя речи, чево не бывало. И то ты все лгал и затевал напрасно.

А о которых делех ты к ним, великим государем, в доклад и приходил, и то все с неправдою и лукавством, тая свою злобу и злохитрой умысл.

Да в нынешнем во 191-м году сентября во 2-м числе в их великих государей походе в селе Коломенском на их, великих государей, дворе у передних ворот на щиту воротном объявилося на тебя прилеплено письмо”, которое письмо писано выше сего. — И то письмо ему чтено все.

“И вышеписанныя твои князь-Ивановы воровские дела и измена с тем письмом сходны. И злохитрый твой вымысл на державу их, великих государей, и на их государское здоровье обличился. И против того письма в тех делах ты означился. И во всем измена твоя и под государством Московским подискание стало явно”.

Так же и сыну ево, князь Андрею Хованскому, чтены многия статьи вин его. По прочтении же вин сказано ему сице: “И в. г. ц. и в. кн. Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич (т) указали и бояря приговорили вас, князя Ивана и князь Андрея, за такия ваши великие вины, и за многия воровства, и за измену — казнить смертию”.

И абие в той час в селе Воздвиженском на площади при всех боярех и при всем тамо народе отсекоша им главы их. И по их кажнении в нощи под 18 число сын князь-Иванов, князь Иван же, из Воздвиженского села прибеже во град Москву и сказал стрельцом, что отца его бояря убили. [141]

И ТОГДА ПАКИ НАСТА

И тогда паки наста велие смущение в служивых людех, паки неукротимая ярость и беды несказанныя объяша весь царствующий град. И в полунощи служивыя зазваниша в набатныя колокола, опасающеся, яко их бутто хотят пришедше боярские холопи рубить до ссущаго (грудного) младенца и слободы их жечь. И того ради все служивыя пошли по улицам с ружьем и с копиами. И вси быша в недоумении и во ужасе быша, не ведяще что сотворити, зане начальника своего лишишася.

В правду подивился бы всяк разумно смотрящий, како внезапное изменение в жизни сей человеков постизает, ибо никогда в едином степени долгостне (в одном состоянии долго) возмогает стояти: овогда радуется, овогда же плачет; ныне что возлюбит — во утрие же тое возненавидит; ныне горе над всех несется (ныне возносится выше всех) — заутро смертию сечется; ныне к себе и чюждее привлекает — внезапу же оное отвергает и свое все погубляет!

Истинно, невозможно бяше тогда без слез кому быти, ум имущему, видя многих служивых недоумение, и яко осиротевших, и дерзость безчеловечную внезапу на трепет и ужас преложивших. Ибо люди единыя державы, единыя православныя веры, едини единых боятся! Служивыя — боярских холопей, бояре и холопи — служивых, посацких же и иных чинов всякия люди — отовсюду и всех боятся, и присно всякий себе бедства и смерти ожидает.

Тогда многих печалей и несказанных скорбей непрестанно исполнялся бывый в царствующем граде Москве [142] в. г. с. Иоаким патриарх московский и веса Росии. Ибо на Москве никого в правлении бояр не осталося и они, служивыя, в нощи той многими стами человек приходя к нему в Крестовую полату, люди пременныя (сменяющиеся) — иныя из того полка, ови из иного — никогда же покоя ему давали. Наипаче горьких болезней сердце его и кровавых слез очи исполняли приходом и словесы своими: иный убо говорит тое — другий другое, а все к большей злобе. Противно же глаголати им, яко несмысленным, отнюдь было невозможно: такое бедство, что молчати трудно, глаголати же что — бедно. Ведения (сведений) же от великих государей из похода о том еще не было.

По граду же Земляному, и Белому, и в Китае, и в Кремле (восставшие) поставиша по всем местам караулы крепкия, дабы никто же ниоткуду к Москве тайно не пришел. А естьли кто — хотя и с похода с коим ведением и от государей — приидет, и того взем на караул роспрашивали сами накрепко. И пришед к святейшему патриарху глаголяху: “Мы, ведяще боярскую к себе вражду, что они без государского указу хотят нас, пришед к Москве войском, порубить, — и того ради и мы идем ныне, собрався, за государями в поход и з бояры управимся сами. Ты же, святейший патриарх, пиши на Украину грамоты, чтобы к нам служивыя люди шли против бояр на помощь”. Инии же в Крестовой говорили: “Возьмем патриарха и убием, ибо и он з бояры на нас заодно стоит и советует!”.

Пришедше же в свои приказы (восставшие) били в барабаны в збор. И начаша вси собиратися в поход со всяким ружьем на бой и с пушками. Такожде и по граду, и по площедям ходити начали с ружьем многими купами, готовящеся яко львы на лов. Их же, приходящих к себе, святейший патриарх видев, зело со слезами увещевал, чтобы они, не уведав о том подлинно, тако не смущалися, и войною в поход за великими государи без их государского указу не ходили, и страхов бы и смущения людем не творили, и за то от великих государей гнева и наказания жестокаго на себе бы не навели.

Они же паки ему смертию прещаху; нецыи же от них невежди глаголаху: “Ведай, естьли ты мыслишь с ними заодно — убием тя и не пощадим никого же!” [143] Инии же, пришед в Крестовую, безгласнии стоявше пред ним яко изумлении, почто пришли, что глаголати не знав. Точию глаголаху: “Како нам быти?” — И возвращахуся вспять.

Святейший же патриарх со слезами непрестанно то тую, то иную премену преходящую людей увещеваше сице: “Братие! Молю вас, послушайте мене, не смущайтеся о глаголех безвестных. Весть Господь, что великие государи вам зла не хотят, а бояром тако творити отнюдь невозможно. Такожде и наша мерность, яко во Христе господе сыном желаем вам спасения и мирнаго пребывания. И се аз с вами семь, и како мне на вас совещати кое-либо зло?! Вем бо, яко и благочестивыя наши самодержцы вскоре о том имут мене возвестити”.

Они же вещаху: “Почто государи Москву покинули и ныне у нас правителя нет?! Изволь государем отписать, чтоб пришли к Москве”. Святейший же патриарх (отвечал): “Ведайте, братие, яко государи Москвы не покинули. Их государской издревле есть таковый обычай: в сие время шествие свое в Троецкой Сергиев монастырь творити к памяти преподобнаго отца Сергия чюдотворца, — и сами сие вы ведаете”.

И в 18 день в час третий прибеже ис похода великих государей з грамотою к святейшему патриарху стольник Петр Петров сын Зиновьев. Его же изымавше на карауле крепко страшили, чтобы он сказал, что писано. И приведоша его к святейшему патриарху множество их, служивых, и прилежно сего смотряху, не станет ли той стольник чего говорити тайно святейшему патриарху. И естьли бы что тако тайно к патриарху глаголюща увидели, — то вскоре бы святейшаго патриарха смерти предали: зело бо в той час вси исполнени быша велия ярости.

Но егда при всех он подаде великих государей грамоту святейшему патриарху, в ней же писано возвещение, како хотел изменить князь Иван Хованской и подиск учинить под Московским царством и под ними, государи, и с того письма, что на него извет объявился в измене, список, и за что их государским указом он кажнен, — и та государева грамота чтена бысть и письмо тогда не единощи (неоднократно) в Крестовой полате.

Услышавше же они о смерти названнаго отца своего [144] князь Ивана Хованского, за что кажнен бысть, паки в размышление впадоша. Ин говорит: “Пойдем за бояры и их побием!” Ин же глаголет: “Еще пождем”. И сице от устремления войною в поход, время от времене, час от часа мятущеся, престаша.

Посланный же стольник, возвратився в поход в село Воздвиженское, возвести великим государем, что он был в каком страсе и что служивыя хотят итти в поход за ними, государи, войною со всякими оружии, яко на неприятелей государственных чюжеземцов, и бити бояр и всяких чинов людей. И сам он то от них слышал и видел на Москве, како они с ружьем ходяще готовятся.

Его же ради страха и малолюдства служивых дворян и всяких чинов людей и сами самодержцы от стрелецкого дерзновения и свирепства убояшася. И тамо в их государском дворе [яко слышах] мало кто бы от страха таковаго слез не лиял. И вскоре из села того поидоша в Троецкой монастырь, зане монастырь каменный и оружия в нем много.

И в той же 18 день в. г. ц. и в. кн. Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич (т) ради сбережения их государского здравия в своем царского величества походе указали быти в дворовых воеводах боярину князю Василью Васильевичю Голицыну, да с ним в товарыщах: боярину князю Михаилу Ивановичю Лыкову, думному дворянину Алексею Ивановичю Ржевскому да генералу думному Агею Алексеевичи) Шепелеву.

Пришедше же в той монастырь, великия сторожи и караулы стенные учинили, и по причинным местам пушки и всякое ружье ко опасению и на оборону уготовили, и всякий полковой строй устроили. И с того числа в том монастыре государи беша со всем двором своим во всяком опасении месяца ноемврия до числа (число не указано).

Служивыя же в Москве начата крепитися и во осаде сидети готовитися. Разобрали же себе и роздавали многим людем из государевы казны ружье: мушкеты, и карабины, и копия, — и пороховую казну, и пушки с Пушечного двора по местам причинным (нужным) и по своим приказом розвозили; и на Бутырках салдаты сотворили такожде.

И начали стрелять всюду во дни и в нощи изо [145] всякого ружья: из мелкаго, из большаго, из мушкетов и ис пушек, — виною, якобы ружье вычищают и неприятелем задавают страх. Всюду же по улицах, и по Земляному городу, и по слободам построили надолбы. И на сторожи в день и в нощь выгоняли посацких людей: и чернослободцов, и всяких чинов людей. В Москву же, такожде и из Москвы вон никого не испущаху.

И от тех страхов начала было быти великая скудость убогим людем в хлебе и в дровах. Кого же и пустят, и того осматривают крепко, не везет ли вон кто ружья или на стрельбу зелия (порохов). По сем начаша они, служивыя, глаголати: “Егда имут бояре со своими холопи к Москве прийти войною — мы никого в город не пустим. А аще восхотят битися с нами — то мы пред собою поставим всех посацких и всяких чинов людей з женами их и малыми детьми, да еще хотят битися — прежде их станут бити или жалостию к ним приклонятся. Мы же имамы с сторон вооружатися к приступающим”. И сими всеми винами зело-зело у всех людей сердца во трепетном страсе, в печали же и сетовании быша. В Москве же кроме стрельцов и посацких людей никого иных людей тогда не обретахуся, и ради малолюдства всюду бутто пусто являхуся.

Видевше убо в. г. ц. и в. кн. Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич (т) и их сестра, благоверная в. г. ц. и в. кн. София Алексеевна таковое их, служивых, неразумное дерзновение и злобу, и на Москве в. г. с. Иоакиму патриарху московскому и всеа Росии от них великую докуку и досаду, и людем бедным нужду, — такожде и свое государское здаровье от такие их неосмотреливыя наглости опасая, — повелеша к себе в Троецкой монастырь из городов всяких чинов служивым людем вооруженным прибыти тот час, чтобы их государское здаровье от невеждей мятущихся оберегли.

И по тому их государскому указу сентября месяца в розных числех посланы в городы из села Воздвиженского и ис Троецкого монастыря для собирания и высылки ратных людей бояре, и окольничие, и думные люди, и стольники наскоро. А в наказех им, высылыциком (т. е. посланным для сбора ополчения), и в грамотах великих государей к стольником и воеводам, и к стольником же, и стряпчим, и к дворяном московским, и к начальным [146] людем, и к жильцом, и к городовым дворяном, и детям боярским, х копейщиком же, рейтаром, и солдатом, и всяких чинов к ратным людем за оттворчетыми (накладными) печатьми писано.

Велено им, высылыциком, и стольникам, и воеводам, тех вышеписаных чинов ратным людем говорити, чтобы они все для их, великих государей, великого и нужнаго скорого дела ехали к ним, великим государем, в Троецкой Сергиев монастырь со всею службою наскоро, с великим поспешением, днем и нощию, не отымаяся (не отвлекаясь) ничем.

(Далее помещен список городов и высыльщиков, отправленных в эти города из села Воздвиженского и из Троице-Сергиева монастыря.) Сентября же в 18 день из села Воздвиженского послана государева грамота в Новонемецкую слободу к полковником и всех чинов к начальным людем: велено им быти такожде в Троецкой монастырь тот час.

И по тому их великих государей указу собрався в Троецкой монастырь служивых людей многия тысящи. И хотеша великие государи со всем воинством итти царствующий свой град от служивых, не слушающих их государского указу, очищати, и их бы привести в должное покарение.

Они же, слышавше о собрании многочисленнаго воинства, день от дне начаша страшитися, и от гневныя ярости и жестоты преставати, и размышляти: како бо им противу самодержцев и всего государства возможно будет стояти, и кто и откуды им помогати имать, всякия запасы откуду возимеют? Аще жителей разоряти и у них отнимати будут пожитки (яко тако глупии вещаша) — на колико того будет? Но и тако без кровопролития не сотворится!

Но по своему тайному совещанию приходяще те служивыя к святейшему патриарху — просити его начаша со слезами, чтобы он, яко истинный пастырь, о них бедных, за их грехи в таковую ярость и безумство пришедших, ко господу Богу молитвою, ко благочестивым же государем царем прошением попечение сотворил, и не дал бы их в посмешество врагом душевным и в потребление вечные смерти, такожде и от них, государей, в наказании и разорении вечном быти. И [147] како им впредь быти научил бы, и ради их послал бы кого в поход от лица своего — архимандрита или игумена.

Ту бысть плач воспомяяовенным от них прежде страхов; ту бысть плач и на них плачущих смотря — ибо поистине толикое их множество людей бывше вси во ужасе, яко овцы пастыря не имуще [егда от него удаляхуся и ходили по своей воли]. Где первая уже дерзость?! Где время того буйства? Где неправедные советы? — Все разсыпася, все опровержеся, отменностию времена (изменчивостью времени) мира сего коло (колесо) превратися вниз. Все убо сие видеся во очию нашею!

Изменяешися ты, время,
Тяжко людем наложив бремя!
Потщися благо всякий сотворити:
Время не имать никогда вредити!
От Бога есмы, и живем в Бозе,
Биновнии быти в правде пред ним мнозе, —
За что не токмо зде дает богатство,
Но и вечное небесное царство.

Абие тогда в. г. с. Иоаким патриарх, яко милостивый пастырь, видя бедствуемыя паствы своея люди плачющих, отеческою щедрою любовию и жалостию велиею объемся, плакася плачем велиим. И едва — от многия пред тем бывшия скорби болезнию содержася (болея от многой бывшей ранее скорби) — проглагола: “О, чада! Молю и прошу вас, яко же и прежде рекох вам, яко аз зде с вами есм, — желах и ныне желаю вам добра от господа Бога и милость от благочестивых наших государей сотворити, ваше прошение великим государем о согрешении вашем (передам). И се аз, аще бы возможно мне, и сам бых пошел к великим государем с слезным моим прошением о вас, но ради немощи моея ныне пошлю не токмо архимандрита, но, аще хотите, и архиереа!”

И в той день по их прошению послан бысть от святейшаго патриарха к великим государем в Троецкой монастырь Чюдова монастыря архимандрит Адриан, чтобы великие тосудари изволили итти к Москве и их бы [148] (восставших) от напрасного страха милостию и приходом своим обрадовали и от смущения усмирили. И о том тогда отказано (правительством).

И септеврия (сентября) месяца в день (день не указан) прислан ис походу великих государей в Москву во начальство и управление боярин Михаиле Петрович Головин с товарыщи. И был он с товарищи на Москве и до приходу в царствующий град великих государей, стяжав терпение и досаждение немало.

Сентября же месяца в 21 день прислан был ис похода в Москву з грамотами великих государей к святейшему патриарху и к надворной пехоте думной дворянин Лукьян Тимофеевич Голосов, и их, служивых, уговаривал. И в грамотах им писано, чтобы они великим государем служили верно, и от смятения престали, и всполохов, и страхования в царствующем граде не чинили, и что князь Иван да князь Андрей Хованские за измену кажнены — в тое не вступалися, потому что измена их по розыску и по подлинному свидетельству государем извесна и всям людем явна, и та казнь учинена им по их царскому указу, и суд о милости и казни вручен от Бога им, благочестивым царем. А служивым о том не токмо говорити, но и мыслити не довелось. А на них их царского гнева и опалы не было, и были бы без смущения на их царскую милость надежны, а для челобитья дел своих, кому надобно, — шли бы в поход (к великим государям).

Они же непрестанно множеством, человек по двесте и по триста, приходя во дни и нощи стужали святейшему патриарху, глаголюще: “Чесо ради великие государи Москву покинули, все же государство и нас без управления оставили, яко мы и между собою не знаем, что содеяти? И хотят нас бояре с холопи своими без остатку всех искоренить”.

Мысль же бе у них в то время такова: егда бы государи пришли к Москве, и бояре бы и по нужди с ними же, государи: и они бы (восставшие) тогда исполнили свою волю недобрую над ними.

Видевше же они, что на их руку не успевает ничтоже, а в поход к государем в Троецкой монастырь изо всех городов со всех стран всяких чинов люди конные и пешие идут непрестанно, и собралося войско великое, и [149] о их злобе начала быти во всем государстве молва великая: что странное дело [аще и попущение гнева от Господа бысть за грехи человеческия, но всякое дело возимеет конец!] невегласом-мужиком владети или начальствовати людьми разумными и величайшим господам и самодержцам всего многонародного государства указывати или противу их царского величества стояти упорно, — тогда, совет сотворя между собою, стрельцы и салдаты приходили к святейшему патриарху, по сем же к боярину. [Уже не токмо хотят воевати, но и бити челом в поход к великим государем ити не смеют ради страха, и чтобы кому тамо какия казни не прияти или на дороге от боярских людей, не проехав тамо, умрети]. — Чтобы из них, стрельцов, послати дву человек в поход и тамо милости у государей просити, еже бы изволили их братье быти в поход лутчим людем, коликим изволят.

И по тому их прошению боярин с отпискою послал дву человек их же братьи. А они ис похода великих государей грамоту привезли к боярину, чтобы изо всех полков послати лутчих людей по дватцати человек.

Служивыя же паки убоялися, что лутчих людей велено прислати. И мнеша, яко тамо им казнь смертна быти имать — инии же наипаче мятущеся глаголаху, бутто по дорогам служивыя государския полки стоят и их, на дороге перехватав, помучат, а в поход к великим государем не допустят. Того ради многия из них и ехати не хотели, яко не надеялися жити к тому.

Тем же, пришедше к святейшему патриарху, со слезами били челом, чтобы им милость свою архиерейскую явил и сострадал, яко истинный пастырь, немощем их в последнем бедствовании, и послал бы с ними вместе к великим государем архиереа от себе, о них с прошением и в предводительстве, дабы их, служивых, ради архиереа, на дороге, не допустя к государем, какие люди, гневаяся, смерти не предали. А аще ли кое бедство и случится, да видит то архиерей и возвестит великим государем, такожде и в полкех их, служивых, на Москве всем людем.

И в. г. с. Иоаким патриарх московский всячески о умирении и како бы тое смущение утолити промышляше тогда. И тому (был) зело рад. И чтобы их сумнения в том не было и на него [яко бы он за одно на них, [150] стрельцов, по их мнению, мыслит зло з бояры] пороков (нареканий), в кротости и смирении своем, яко истинный пастырь и чадолюбивый отец, их, служивых, умиленных и слезных зря, сам со слезами увещаваше:

“Ведите, людие Божий, и мне старцу сушу и пребываюоду зде с вами имите веру, яко в пути и тамо не постигнет вас зло. Ибо аще гнев Божий за грехи ваша излился, и смущение и мятеж бысть, буди он, Творец наш, благословен! Но и сему, от того (восстания) преставше, имамы (должны) его усердно молящеся умилостивити. Милость бо его несказанна и неизреченны щедроты. И ими же весть, судьбами своими спасает человеков не приближающихся бо ему и удаляющихся, яко броздами, наведением напастей востягает челюсти наша, да о всем благодарим его, яко учит апостол святый Павел. Тем же ради прошения вашего о вас с прошением моим посылаю с вами к великим государем митрополита Илариона суждальского. Вы же никаким словам лживым не внимайте и ничесого не бойтеся, зане и государи вашему повиновению и покорению зело желательны. И надеюся на Бога, что не изволят вам гнева явити. И ныне идите с миром!”

В тыя же дни печатным тиснением издадеся книга “Увет духовный” — и, по обычаю, во-первых (книги) великим государем в поход от святейшаго патриарха в подношение подаются, тем же и тогда послашася. И епистолия (послание) писася о “Увете” и о служивых сице: (далее следует послание патриарха о посылке царям 10 экземпляров публицистической книги против раскольников, и добавлено) “При сем же известно вам, великим государем, творю, яко нынешняго 7191 (1682)-го лета сентября месяца 24-го дня, пришедше к нам всех пехотных московских полков выборныя люди просиша нас [что велено де по вашему государскому указу быти от них в поход изо всех их полков по 20-ти человек], еже бы нам, ради вашея государския милости к ним, послати с ними к вам, великим государем, архиереа. И их по прилежному прошению ради вашея, великих государей, милости, послася от нас с прошением Иларион митрополит суздальский и юрьевский. А о чем прошение их, и то вашему царскому величеству он известит словесно”. (Грамота завершается благоприветствием и [151] указанием, что с книгами послан справщик Печатного двора иеродиакон Карион Истомин; дата — 25 сентября 1682 г.)

И в той же день уже к вечеру поехав в Троецкой монастырь, обнощева (заночевали) Иларион митрополит и всех полков служивых по двадесяти человек близ Москвы пять верст, на мосту. С служивыми же ехал стольник и полковник их Михаиле Ознобишин. В нощь же тую редкой человек служивых спаше, ибо вси беша (были) в боязни. И мнением, по смутительным словам, содержахуся сицевым: бутто их в том месте от великих государей посланы ис похода ратныя люди порубят. И уже в мечтании том сказываша, яко бы в тое место в ту нощь из полков и подъезд был (была разведка).

И того ради оттуду многия хотели возвратитися паки к Москве. И едва утра дождалися, и нечесого отнюдь не бывало. Их же, чтобы не возвратилися, едва митрополит и полковник уговорили, чтобы того мнения не имели и шли в поход к великим государем, на их царскую милость и на прошение о них святейшаго патриарха надеяся.

И в 26 день во утрие, зело во усумнении велицем, с митрополитом служивыя поехаша на путь той. Паки убояшася, вещающе, бутто в той дороге на Мытищах, от Москвы 15 верст, стоит с войском боярин Шеин и тамо, похватав, имать их казнити. И егда приехаша на Мытищи — ничего не бывало и войска тамо не собиралося, — тогда сказаша, что, конечно, войско стоит в селе Пушкине. И тамо ехати ради боязни своея не хотеша.

И в то село паки едва приехаша, и ничтоже войска обретеся тамо. Обаче в больший тамо приидоша страх того ради, яко видеша из градов множество всяких чинов служивых людей к великим государем непрестанно идущих. И тамо остановишася, и дале ехати не хотят — что бутто напреди, в селе Воздвиженском, велено их похватав казнити, где казнен бысть и боярин князь Иван Хованской.

И ходяще в селе том толпами, воздыхающе, плачут. И ис того села иные и убежали к Москве и сказали, что бутто уже тех их товарыщев всех переказнили. Тогда паки митрополит Иларион их начал уговаривати, чтобы отнюдь в том не опасалися и ехали бы без всякого [152] сумнения: никакие им беды ныне, ради прошения святейшаго патриарха, и тамо не имать быти.

Они же, не уверяющеся тому, послаша дву человек скоро наперед себе в Троецкой монастырь с отпискою к государем от митрополита, чтобы им с тою отпискою возможно проехати и по дороге войско, есть ли где в собрании, осмотрети. И тамо быв, с совершенною ведомостью к ним, служивым, возвратитися. Ибо глаголаху, что и посланных их к государем не пропустят, — того ради взяша от митрополита отписку.

И в том селе, отчаявше служивыя от жизни своея, попрощавшеся меж себе яко на смерть, за митрополитом поидоша. Не уповаху бо видети к тому в телеси сем прекрасного небесе, не уповаху зрети различных прекрасных цветоносий и доброплодия прозябающия земли, не уповаху видети пресветлое царское величество, не надеяхуся созерцати царствующий град и в нем неисчисленное множество християн православных обятающих и многих иноязычных народов, не чаяху с сродники своими видетися.

О, беды! О, плача! О, горькости сего жития! Они убо тамо в монастырь ехати ратных боятся, — ис похода же себе к Москве ехати всякия люди их, служивых, страшатся! И что в Москве творится, никое же истинное ведение в походе обреташеся (в походе ничего было не известно).

Егда же их царскому величеству в монастыре тамо учинилося ведомо, что из Москвы митрополит с служивыми к ним, великим государем, едет, — абие вскоре с милостивым их царского пресветлого величества словом и радостным приветством послася въстречю стольник Иван Иванов сын Мармацкой. Встретися оный стольник на пути, не доехав сельца Рахманцова и, собрав всех, начал убо государския милостивыя слова им возвещати, и чтобы они ничесого не боялися и их царского величества чаяли себе милости, яко он с тем к ним послася.

Тем же услышавше они нечаемое благовествование, радующеся, вси слез исполнишася: митрополит бо, и присланный стольник, и идущия путники-стрельцы, и полковник с ними, — вси друг другу состраждуще плакаху плачем велиим, о всех бывающих всех благ присносущную вину, господа Бога, благодариша. Подобно [153] другий той плач на земли бе, на дорозе ныне идущи в Троецкой монастырь, егда первый бысть плач исраильтяном из Египта на гумне Атадове, яко же пишется, по Иакове Исраиле, отце их. Но тамо и вопль бе — зде же слез течением видящим (здесь же плакали видящие); тогда землю и небо подтрепетным, рыдания ради своих сердец ко Богу, и умильным видением своим творящим.

Обаче и еще недоверством содержалися, ждуще своих посланных дву человек. И приидоша тии два человека к ним в нощи, часу в 4-м, и возвестиша все подробну, яко государская им милость есть, и повиновение их приимут, по притчи блуднаго сына, радостно, и на дорозе им ни коего ни от кого препятия не бысть, и войска на подсаде под ними (в засаде на них) не обретается, и без указа великих государей тому их напрасному побиению быти невозможно.

И тогда мятеж душ своих утишиша убо. Но како явятся лицу пресветлого царского величества, и кое им будет изречение при множестве собраннаго тамо воинства, мало-мало сумнение имеху.

В той же 26 день великие государи указали бояром и воеводам с своими великих государей ратными людьми збиратися и стояти с полками по местом. И быти у них, бояр и воевод, в полкех городовым дворяном, и детем боярским полковые службы, копейщиком же, и рейтаром, и салдатом, которые из детей боярских и которые служили в выборном полку (Т. е. дворянскому ополчению и служащим регулярных войск из дворян. (Прим. сост.)). А московских чинов людем, всех городов помещиком и вотчинником, быти всем в полку у себе, великих государей.

(Далее изложена диспозиция Северского, Владимерского, Рязанского, Заоцкого полков дворянского ополчения.)

И сии полки по тем указным местам собралися и стояли во ополчении своем, донели же (до тех пор пока) их царское величество благочестивые г. ц. и в. кн. Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич со всем своим царским двором внидоша в царствующий град Москву и по вшест(ви)и их с неделю, ради опасения и внезапного [154] преложения от (т. е. перемене в мыслях из-за) наветов злобедственных.

И в 27 день в час третий в Троецкой монастырь прииде митрополит и с ним служивыя. И чесо ради митрополит приеде, все государем возвести. И яко бы мы тогда приидохом тамо из какия дальния страны — вси бо тамо людие всяких чинов любезно вопрошаху: “Како приидосте? Что деется в царствующем граде? Жив ли той человек, или овый?”

По вознесении же умилостивительныя всетворцу Богу безкровныя жертвы божественныя литургии, изшедши из Успенския великия церкве на крило церковное, сущее (т. е. обращенное) на юг, господолюбивая небесопаривая горлица, блаженнейшая мудрая дева [ей же дадеся смышление и острозрительство от Бога, что дражайшее всего на земли], крилы не позлощенна, но разумным доброкрасотством паче злата и топазия, и мысленными крилы ко Богу же желательным всякого добра всем человеком парением удобренна, в междорамии златом не блещащася, но девства чистотою, и правостию, и человеколюбием сердца своего паче солнца светящая и суждение дающая, их царского величества сестра благородная г. ц. и в. кн. София Алексеевна [солнце бо восприимует нощь, правды же и мудрости и мрачная злоба не одолевает] со множеством царского сигклита ближних людей.

И повеле прийти тамо всем служивым, кои из Москвы ради их государския милости приидоша. [Зане крило церковное, сущее на юг, высоко от земли и оттуду ей, государыне, возможно их обозрети]. Стоящим же им доле (внизу) на земли, главами поникъшим (в) умиление и ждущим царского гневнаго страшнаго изречения, абие благоразумно она, государыня царевна [воздавши благодарение, во-первых, Богу Отцу, Богу Сыну, Богу Духу Святому, в триех ипостасех единому Божеству, яко тамо в славу Троичнаго единства во обители их царское величество пребываше ради вышеписанныя нужды; таже честь сотворя християнстей надежде пречистей деве Марии Богородице, яже непрестанно к Сыну и Богу за люди в молитву руце свои простирает; по сем и всех святых угодников Божиих молитвенно чествующий, и в той обители святей телесы своими святыми опочивающих и создавших обитель тую преподобных Сергиа чюдотворца [155] и ученика его Никона такожде почтивши] начала глаголати сице:

“О, людие Божий! Како вы не убоястеся Бога?! Како востаете на величайших благочестивых самодержцев и на весь царского нашего величества сигклит, на бояр, и ближних людей, и на всех людей во всем Московском государстве вознеистовистеся?! Воистинну забысте вашу нам веру и целование креста свягаго, что верно во всем нам служити! Забысте блаженные памяти великих государей — деда нашего ц. и в. кн. Михаила Феодоровича всеа Росии, и отца нашего ц. и в. кн. Алексея Михайловича, и брата нашего ц. и в. кн. Феодора Алексеевича (т) — к вам милость и жалование. Забысте и ныне благочестивых ц. и в. кн. Иоанна Алексеевича, Петра Алексеевича (т) вам паки милость и паче вашея меры их государское жалованье.

По что поидосте по своим волям зло творити? Чесо ради (почему), вознеистовяся, хотесте за нами войною воровски на погубление ити? Чесо ради без царского величества указов ружье всякое ис казны, зелие же, и свинец, и всякие военные припасы разобрали и людем иным раздевали, и пушки розвозили на бой, и ходите всюду на Москве в царствующем нашем граде с ружьем и с копьи, и караулы поставили многие, и круги злосоветныя ваши завели есте по-казацки, чесого и в древния лета в царствующем граде не бывало?! Или вы наше царство хощете завладеть?!

Видите, во что вы ныне своевольством своим приидосте! Видите, коликое множество воинства нашего из дальних стран вашего ради злодейства и непокорства приидоша, да охранят нашу державу! Како вы, в таком еще юном возрасте видяще благочестивых царей, и воздвигосте смущение, и мятеж, и противление, и всему государству убыток, и обиду, и скорбь всему воинству соделали есте?!

Еще же и всяким людем (едущим) ради нужд своих из дальних стран и челобитья (обращения с просьбами) нам о всяких делах в царствующий наш град от вас возбранися (возбранились). И не пущаете в него никого же, за что не годни бы есте царского величества и зрения, не токмо милости к вам явления! Разумейте убо, аще вы называетеся царского пресветлого величества [156] слуги: “Где есть ныне служба ваша и послушание? Аще есте раби — где есть боязнь ваша?!”

Они же точию, плачюще, вещаху: “Винни семи, винни! Согрешихом, согрешихом! Бога и ваше величество прогневахом, прогневахом!” И подаша вси скаску (письменное сообщение), что у них ни коего зломышления нет и впредь не будет, и чесо ради содеяся тако. Скаска же их бяше такова за руками:

“191 года сентября в 25 день великих государей московской надворной пехоты пятидесятники, и десятники, и рядовые, и выборных салдацких всех полков, и пушкари, и гранатчики, и воротники, и емщики (ямщики) сказали: В прошлых годех блаженные памяти при в. г. ц. и в. кн. Михаиле Феодоровиче веса Росии, и блаженные (памяти) в. г. ц. и в. кн. Алексее Михайловиче (т), и блаженные памяти при в. г. ц. и в. кн. Феодоре Алексеевиче (т), и ныне г. ц. и в. кн. Иоанну Алексеевичи), Петру Алексеевичю (т) деды и отцы, дядья и братья наши, и мы им, великим государем, служили и ныне служим и работаем всякие их государские службы со своею братьею всех полков безизменно. А впредь им, великим государем, с своею братьею, надворные пехоты и с салдацкими полки, и с пушкари, и з гранатчики, и с воротники, и с ямщики служить и работать безизменно ж и безо всякие шатости (волнений) ради (рады), и от всех полков от своей братьи не отстанем.

А кто про их государское величество, и на их государских бояр, и на думных, и на ближних людей из нашие надворные пехоты, или из салдат, или ис пушкарей, или из ыных розных чинов людей какие злоумышленныя слова услышим или что на их государское величество какое злое умышление учнут мыслить — и тех людей имать, и приводить в свои полки на съезжия избы, и держать их на съезжих избах до указу великих государей, как они, великие государи, ис походу будут к Москве.

А у нас, у надворной пехоты у пятидесятников, и десятников, и рядовых на их царское величество, и на бояр, и на думных, и на ближних людей никаково злоумышления нет и впредь не будет! А что великих государей казну: пушки и порох, свинец и фетиль для опасения побрали, потому что сказал всем нам, надворной [157] пехоте, Григорей Павлов сын Языков, что многое собрание у бояр есть, и хотят ити к Москве на нас, надворную пехоту, боем. А та великих государей ратная казна ныне в полкех в целости. А которым полкам велено ныне быть на службе великих государей в Киеве — и на тое службу готовы. То наша и скаска”.

И тогда паки благородная царевна София Алексеевна глагола им: “Добре есте днесь соделасте, яко покорно приидосте и спасосте от гнева Божия и от меча люта души ваша. Се же ведите, яко царское величество, яко цари благочестивии и человеколюбивии суть крове нежелательны, гневливи не суть (не гневливы), приятельны мира, лиятельны любве, простительны виновных, котории вину приносят.

Но суть у вас, яко слышим, и еще в полкех ваших ныне на Москве злонравнии люди, развращенная глаголющи. Тем же вы днесь царского величества видяще милость и впредь тоя от них будите надежни. Возвратившеся же к Москве в явлении нашея милости утвердите в полкех сущих вашу братию от всякого зла, и от нововводных обычаев, чего не бывало, и от стрельбы из ружья престаните, и взятое из царския казны всякое ружье, зелие, и свинец, и пушки все, собрав в места своя, по прежнему положите.

И вся устроя, и от всякого безчинства, и затейных слов, и сумнительств престав с виновным вашим челобитьем (с текстом повинной) и со усердным покорением семо (сюда) к царскому величеству приидите. И тогда оставление и совершенное приимете прощение. А донели же сего не сотворите вскоре, не благо вам будет, ибо великие государи пойдут силою многою неисчислимаго воинства на вас”.

Они же ре(ко)ша: “Вси по воли вашей государской сотворим, точию молим державу вашу — потерпите нам бедным, донели же паки к вам, государем, возвратимся”. И тако служивыя оныя стрельцы, видев и слышав государскую к себе милость, поидоша в путь свой радуяся.

О приятии же книги “Увета” к святейшему патриарху великие государи с митрополитом Иларионом суздальским писаша сице: (далее следует царская грамота о “любезном приятии” книги, датированная 29 сентября).

Тако же тамо великим государем святейшаго [158] патриарха о служивых (Илларион) прошение доносил. И како они подали скаску, от чего такое смущение учинилося. И чтоб без всякого лукавства и хитрости служити государем и на службы во указныя места ити обещалися, и всю ружейную и зелейную казну снесть по прежнему, и чтобы принесли за своими и отцев своих духовных руками челобитныя, — о том указано все сие, писано в грамоте святейшему патриарху, яже ради обнадеживанья всем служивым чтена многажды. (Далее помещена грамота указанного содержания от 28 сентября.) К боярину же Михаилу Петровичю Головину с товарыщи о том же грамота писана особно.

И они, служивыя, пришед к Москве, по обещанию своему и по указу великих государей все сотворивше. И вси о государском милостивом к ним призрении, и что живых и ничим же вредимых посланных своих выборных узревше, Бога благодаряще, обрадовашася и написаша виновныя своя челобитныя сице.

“Ц. г. и в. кн. Иоанну Алексеевичю, Петру Алексеевичю (т) бьют челом холопи ваши, надворной московской пехоты стольника и полковника Стремянного Никитина полку Даниловича Глебова пятидесятники, и десятники, и рядовые всего полку.

Служили мы, холопи ваши, деду вашему, великих государей, блаженные памяти в. г. ц. и в. кн. Михаилу Феодоровичю всеа Росии, и отцу вашему, великих государей, блаженные памяти в. г. ц. и в. кн. Алексею Михайловичю (т), и брату вашему, великих государей, блаженные памяти в. г. ц. и в. кн. Феодору Алексеевичю (т), и вам, великим государем, служили так же деды, и отцы, и братья наши, и мы, холопи ваши, многие годы со всякою верностию, безизменно, безо всякия шатости. 158 так же и ныне мы, холопи ваши, обещаемся служити и прямити и всякого добра хотети вам, великим государем [усердно], а к шатостям не приставати.

А что мы, холопи ваши, взяли из вашея великих государей казны с Пушечного двора ружье без вашего, великих государей, указу — для того, что вестно нам, холопям вашим, учинилося во все полки из троецкого похода из села Воздвиженского от князь-Иванова сына Хованского князь Ивана же Хованского, по тому: в нынешнем во 191-м году сентября против 18-го числа приехал [159] он, князь Иван, к Москве из вашего великих государей походу из села Воздвиженского и сказал, что бутто отца ево, князь Ивана, взяли в селе Пушкине люди боярские и, связав, повезли неведомо куда, и казнили бутто без вашего великих государей указу.

Да нам же, холопем вашим, окольничего Павла Языкова сын Григорей Языков сказывал в Васильеве полку Лопухина надворной пехоте чтобы во все полки дати ведомость, бутто нас, холопей ваших надворную пехоту, бояре Одоевские и Голицыны хотят со многим собранием рубити, и чтобы мы засели в Москве, а он, Григорей, с нами же. А по дорогам де стоят всяких чинов люди боярские с ружьем и хотят ити к Москве на нас, холопей ваших, боем, и дворишки наши пожечь.

А у нас, холопей ваших, на ваших великих государей бояр, и на думных и ближних людей, и на весь ваш великих государей сигклит и ни на кого, и на домы их никаковаго злаго умышления, и думы, и грабительства не было и впредь не будет. А ныне у нас, холопей ваших, в полкех ваша, великих государей, казна: пушки, порох, свинец, и фетиль, и мелкое ружье, — все в целости. А где ныне вы, великие государи, укажете нам, холопем вашим, быти на вашей великих государей службе — и на тое службу мы, холопи ваши, готовы.

А которые прибылые караулы по смутным словам от страхования ставили вновь без вашего, великих государей, указу, — и те караулы по вашему, великих государей, указу и по грамоте сведены. А что государи впредь кто из нас, холопей ваших, или кто ни буди на Bjuue государское величество, и на бояр, и на думных, и на ближних людей учнет говорити какие непристойные слова, — и тех людей будем мы, холопи ваши, имать и приводити в Приказ надворные пехоты, и в винах их вольны вы, великие государи.

Милосердые г. ц. и в. кн. Иоанн Алеексеевич, Петр Алексеевич (т)! Пожалуйте нас, холопей своих, для Спаса и пречистые Богородицы, и для московских чюдотворцов, и для преподобнаго отца Сергиа чюдотворца, и для своего государского многолетного здравия. Призрите, великие государи, нас, холопей своих, своею государскою пресветлою милостию! Не послите (пошлите), государи, праведного гнева своего на нас, холопей своих, чтобы [160] нам, холопем вашим, во всем на вашу, великих государей, милость быти надежным и, видя ваше государское величество в вашем царствующем граде Москве, нам, холопем вашим, з женишками и з детишками своими всем возрадоватися.

А что вашу, великих государей, ратную казну без вашего, великих государей, указу взяли и вас, великих государей, на гнев привели, — ив винах наших вольны вы, великие государи цари. Государи, смилуйтеся!”

Таковы челобитныя за своими и отцев их духовных руками от всех полков написав, (восставшие) в Троецкой монастырь понесли. Пришедше паки служивыя с челобитными к святейшему патриарху и зело просили его со усердием своим, еже бы их пастырским своим милосердием помиловал, и в вине их у великих государей предстательствовал (заступался) своим отеческим к ним, государем, дерзновением, и от лица своего архиерейскаго с молительным прошением послал бы вкупе архиереа или кого изволит с ними. Ради же малости тогда в царствующем граде Москве архиереев, (патриарх) благоволил послати архимандрита Адриана Чюдова монастыря. С ним же епистолиа бысть послана сицева.

(Далее следует послание патриарха царям от 2 октября с сообщением, что стрельцы радуются результату хождения своих посланников к государям, желают быть в покорении, и с прошением Иоакима к правительству, по прибытии в Троицу стрелецких выборных с челобитными, “всем вашея державы людем на пользу сотворити”.)

Октовриа же месяца в день третий, по предложению вины (по случаю) приезда архимандрита Адриана от святейшаго патриарха к великим государем с служивыми, паки благородная г. ц. и в. кн. Софиа Алексеевна, изшедши к служивым и видевши (их) сокрушенных сердцы своими и плачющих горько, повеле прияти у них челобитныя и зело многими словесы оных увещевала, от чесого наипаче слезы к слезам, умиляющеся, приложила.

И (восставшие) обещашася совершенно их царскому величеству служити без всякого злохитрства верно во вся дни живота своего. И тогда им вина их тяжкая, ради прошения в. г. с. Иоакима патриарха, отпущена бысть. [161]

Они же премного благодаряще Бога и биюще челом царскому пресветлому величеству за явленную им — вместо чаямыя (ожидаемой) за их вину смерти и горьких мучений — милость, в радости велицей возвратишася в царствующий град и возвестиша о том в полкех своих, яко щедротами премилосердаго Бога, и предстательством пресвятые Богоматере, и чрез прошение крайняго российскаго архиереа, пастыря своего, о них отечески болезнующаго, святейшаго патриарха, у великих государей милость улучиша, и вина их прощена бысть.

О сем и всии слышавший во всех их, служивых, полков, со женами своими и детьми возрадовашася радостию велию зело, яко тажкое непрестанное смущение и боязнь отступи от них, сердца их преста (оставили) печаль и болезненное воздыхание.

Текст воспроизведен по изданию: Россия при царевне Софье и Петре I: записки русских людей. М. Современник. 1997

© сетевая версия - Тhietmar. 2005
© OCR - Abakanovich. 2005
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© Современник. 1997