КНИГА НАЗЫВАЕМАЯ НОВЫЙ ЛЕТОПИСЕЦ
90. О посланнике в Литву, о том же Гришке. И послали в Литву посланника о нем [Гришке] говорить и обличать дядю его [Гришки] Смирнова Отрепьева. Смирной же пришел в Литву и на посольстве все говорил. Они же ничему тому не поверили. Смирной же просил, чтобы того вора ему показали. Они же ему ничего не показали и отпустили его к Москве ни с чем. Смирной же, придя, возвестил все царю Борису. Царь же Борис, услышав об их лукавстве, послал по городам к литовскому рубежу воевод со многой ратью и повелел города укрепить.
91. О приходе Расстриги и о сдаче городов и захвате воевод. Тот же окаянный Гришка, собравшись с литовскими людьми и черкасами, пришел на Украину под град Чернигов, и начал к Чернигову приступать. Воевода же был тут князь Иван Татев, и начал с ним биться, не ведая того, что в ратных людях измена; и пришли все ратные люди, и его [Татева] схватили, и сами сдались Расстриге, и крест ему целовали. Так же и в Путивле окаянный князь Василий Рубец Мосальский да дьяк Богдан Сутупов, задумав так же, окольничего Михаила Салтыкова схватили, а к нему [Расстриге] послали с повинной. Тот же Гришка начал того князя Василия [Мосальского] жаловать: никому такой чести не было, как ему. Потом же иные города; в Рыльске так же воевод схватили и, связав, [300] привели к нему. Потом же украинные города: Царев город, Белгород, Оскол, Валуйка, Курск и Комарицкая волость везде воевод хватали, вязали и к нему посылали. И собрался [Гришка] с изменниками государевыми и с литовскими людьми, и пошел под Новгород-Северский, чая в нем такой же измены. Воеводы же в ту пору в Новгороде сидели боярин князь Никита Романович Трубецкой да Петр Федорович Басманов; сели в осаде и бились с ним мужественно, ни на которую лесть его расстригину не прельстились.
92. О побоище под Новым городком московских людей и о побоище литовских людей под Северским. Царь же Борис послал в Северскую землю своих воевод со многой ратью боярина князя Дмитрия Ивановича Шуйского с товарищами, три полка. Они же пришли к Брянск, а тот окаянный Гришка стоял под Новым городком. Бояре же о том писали царю Борису. Царь же Борис, прочитав то послание, послал боярина своего князя Федора Ивановича Мстиславского с товарищами, со всей ратью. Боярин же пришел в Брянск и пошел из Брянска на того окаянного Гришку под Новый городок. Под Новым же городком был бой, и, гневом Божиим, русских людей побили, сего храброго воеводу князя Федора Ивановича ранили во многих местах. Бояре же отошли в Стародуб Северский. Тот же окаянный Гришка отошел в Комарицкую волость, в Челимский острожек. Царь же Борис, узнав, что на него гнев Божий, дал обет пойти по монастырям на богомолье, а боярам повелел идти за ним [Гришкой]. Бояре же пришли в Северский острожек. Пришел на них окаянный Гришка со многой ратью, а в ту пору пришел с Москвы на помощь боярин князь Василий Иванович Шуйский со стольниками и стряпчими. И милостью Божией, помощью московских чудотворцев того окаянного Гришку побили, одних черкас перебили у них 7000. Он же побежал в Путивль. К царю же Борису послали с сеунчем Михаила Борисовича Шеина. Царь же Борис в ту пору был у Живоначальной Троицы в Сергиевом монастыре. Услышав о такой победе над врагами, [царь] был рад и повелел молебны петь, Михаила же Борисовича пожаловал, дал ему окольничество.
93. О походе бояр под Рыльск. Бояре же князь Федор Иванович Мстиславский с товарищами пошли со всей ратью в Рыльск, в Рыльске же сидели изменники князь Григорий Роща Долгорукий да Яков Змиев, и стреляли со [стен] города из наряда по полкам, не подпуская близко к городу, а то вопили, что “стоим за прирожденного государя”. Бояре же, видя их злую измену и непокорность государю, не желая крови христианской проливать, от Рыльска отошли и пришли в Комарицкую волость.
94. О походе бояр от Рыльска в Радонежский острог. Царь же Борис, узнав, что бояре от Рыльска отошли и пришли в [301] Комарицкую волость, прислал ближних своих людей стольников, и стряпчих, и дворян московских, и всяких чинов людей и дворовых. Они же пришли вскоре в полки к боярам.
95. О присылке к боярам [послов от царя] с кручиной в Радонежский острог. Царь же Борис раскручинился на бояр и на воевод, что не поймали того Гришку, и послал к ним с посланием окольничего Петра Никитича Шереметева да думного дьяка Афанасия Власьева. Они же пришли в полки, в Радонежский острог, и начали говорить боярам и всей рати: “То сделалось вашим нерадением, сколько рати побили, а того Гришку не сумели поймать”. Бояре же и вся рать тем огорчились. В рати появилось нестроение и ужас перед царем Борисом, и с той поры многие начали думать, как бы царю Борису изменить, а тому окаянному Гришке служить.
96. О приезде из Нового города воевод в Москву. Воеводам же князю Никите Романовичу Трубецкому да Петру Федоровичу Басманову [царь] повелел быть в Москве и в Москве великую честь им воздал. Петра же [царь] больше князя Никиты жаловал, а того в нем не чаял, что он сотворит над царицей его и детьми.
97. О приходе боярском под Кромы. Бояре же пришли из Радонежского острога под Кромы, и пришли под Кромы в Великий пост, и град Кромы осадили и начали бить из наряда. В ту пору стоял под Кромами Федор Иванович Шереметев и бился с ними с ворами беспрестанно. В Кромах в ту пору сидел изменник Григорий Акинфеев да атаман донской Корела с донскими казаками. Тот же Корела в Литве у него [Гришки] был. Они же отнюдь не обратились [к государю], но бились со всей ратью; грехов же ради наших, многих людей побивали из осады.
98. О зажжении града Кромы. Бояре же, видя их крепкое стояние, начали умышлять, как бы тот град сжечь, и послали [зажигальщиков] ночью. Они же шли и зажгли град. Казаки же из града побежали и сели в остроге. И как град сгорел, государевы же люди сели на валу, они же, воры, бились беспрестанно, никак не подпуская к острогу, и было им утеснение великое. Михаиле же Салтыков, видя тем врагам утеснение и не поговорив с боярами, государеву рать свел, норовя тому окаянному Гришке.
99. О болезни в рати и о присылке в Москву [по случаю] болезни. Грехов ради наших, появилась под Кромами среди ратных людей скорбь великая, мыт. Царь же Борис, то услышав, огорчился и прислал всякого питья и всякого зелья, которые пригодны к болезням, и тем им оказал помощь великую.
100. О преставлении царя Бориса. После Святой недели в канун [праздника] Жен Мироносиц царь Борис встал из-за стола, после кушанья, и внезапно пришла на него болезнь лютая, и едва успели постричь его [в монахи]. Через два часа от той же болезни [302] [царь] и скончался. Погребен был [царь Борис] в соборе Архистратига Михаила в приделе Ивана Списателя Лестницы, где же погребен царь Иван Васильевич с детьми. Преставился же царь Борис в лето 7113 (1605) году апреля в ... (Число не проставлено во всех списках. Должно быть 13. — Примеч. ред.) день, царства же его было 7 лет.
101. О наречении царевича Федора [Борисовича] на царство и о посылке под Кромы. На Москве же бояре и все люди нарекли на царство царевича Федора Борисовича и крест ему целовали. Под Кромы же, в полки, послали ко кресту приводить новгородского митрополита Исидора да бояр: князя Михаила Петровича Катырева-Ростовского да Петра Басманова; того же Петра послали для верности. Царица же и царевич ему говорили, чтоб и царевичу служил так же, как царю Борису, отцу его. Он же, Петр, отвечал им ложью, что хочет им служить верно. Он же, Петр, всю злую беду соделал. Боярам же, князю Федору Ивановичу Мстиславскому, да князю Василию Ивановичу, да князю Дмитрию Ивановичу Шуйским, повелел [царевич] быть в Москве. С тем, что бояр тех взяли к Москве, и все дело испортилось под Кромами.
102. О приезде под Кромы митрополита и о крестном целовании, и об измене боярской, и о рати. Пришел под Кромы новгородский митрополит Исидор с боярами и начал приводить к кресту [за царевича Федора] всех ратных людей. Некоторые, помня свою православную христианскую веру, по государе плакали и крест целовали с правдою; некоторые же не хотели видеть в Московском государстве добра, те же о такой погибели радовались. После же того крестного целования вскоре совещался [с другими], на злую свою погибель, и забыл крестное целование Петр Басманов. Ему же был в той мысли советник князь Василий Голицын с братом со князем Иваном, да Михаиле Салтыков; да с ними же в совете городовые дворяне Рязани, Тулы, Каширы, Алексина. И, забыв свое обещание и крестное целование, царевичу Федору изменили, начали бояр хватать: схватили Ивана Годунова и связали. По своему лукавству князь Василий Голицын велел и себя связать, желая от людей утаить, а от Бога не утаить ничего же. Бояре же и ратные люди, которые помнили о своей душе, покинув все свое имущество, душой и телом побежали: князь Михаиле Петрович Катырев да князь Андрей Андреевич Телятевский прибежали в Москву. Царица же и царевич всех тех, кто с ними ратные люди прибежали, пожаловали.
103. О походе [Гришки] из Путивля и о посылке [его гонцов] к Москве. Те же [бояре], которые изменили под Кромами, поцеловали крест [Гришке] и послали с повинной к тому вору в Путивль князя Ивана Голицына с товарищами. Они же пришли в [303] Путивль. Он же, Гришка, им был рад. Многие же пришли тут и узнали его, окаянного, и начали о согрешении плакать, а помочь никто никому не умел. Он же собрался со всеми людьми и пошел к Кромам. Бояре же, которые изменили под Кромами, встретили его. Он же их пожаловал, а сам пошел на Москву. И узнали о том в городах, воевод всех перехватали и к нему всех привели. Пришел же [Гришка] под Орел, и некоторые [люди] стояли за правду, не хотели на дьявольскую прелесть польститься. Они же перед ним были оклеветаны, и их повелел [Гришка] перехватать и разослать по темницам. Ивана же Годунова послал в тюрьму, а иных по иным городам разослал. И начал думать [Гришка], как бы ему послать [гонцов] в Москву. И тут же были дьяволом научены Наум Плещеев да Гаврило Пушкин. Они же у вора на то напросились. Он же их пожаловал и отпустил их к Москве, повелел им прийти под Москву, в село Красное. Они так и сделали.
104. Об измене московской. Те же мужики красносельцы их приняли и рады им были. Пришла же весть царевичу, что те мужики изменили и хотят быть в городе. Он же повелел послать их схватить, но против Божией десницы никто не может устоять: ничего не смогли. Те же посланные из Красного села не дошли [до города], испугались и назад вернулись. Те же вражьи посланцы красносельцы собрались и пришли в город на Лобное место. Многие же служивые люди к ним приставали: иные своей охотою, а иные и страха ради смертного, видя такое прогневание Божие. Бояре же пришли к патриарху и возвестили ему о злом совете московских людей. Патриарх же Иов, столп непоколебимый, со слезами молил, укреплял их, и ничего не достиг. Миром же пришли в город, и бояр взяли и повели на Лобное место, и прочитали его, окаянного, дьявольские прелестные грамоты, и возопили все единогласно и здравствовали его, Расстригу, на государство. Пошли же во град [Кремль], царицу же и царевича и царевну схватили, и отвели на старый двор царя Бориса, и приставили к ним приставов. Годуновых, и Сабуровых, и Вельяминовых перехватали и всех отдали приставам. Дома же их все разграбили миром: не только имущество пограбили, но и хоромы разломали, и в селах их, и в поместьях, и в вотчинах также пограбили. Те же его [Гришки] посланцы, Гаврило Пушкин и Наум Плещеев, послали к нему с сеунчем. Он же, окаянный, то услышав, возрадовался и быстро пошел на Тулу.
105. О приезде на Тулу бояр и всяких чинов людей и о приходе донских казаков. В Москве же все люди целовали ему [Гришке] крест и послали к нему с повинной князя Ивана Михайловича Воротынского да князя Андрея Андреевича Телятевского. И с ними пошли к нему, Гришке, многие люди всяких чинов, и пришли к нему на Тулу. В то же время пришли к нему казаки с Дона: [304] [атаман] Смага Чертенский с товарищами. Он же им был рад и пустил их к руке прежде московских бояр. И яко лютые звери злятся на людей, так и сии воры казаки лаяли и позорили бояр, которые пришли из Москвы. Бояр же московских повелел пустить к себе и их наказывал и ругал, яко истинный царский сын. Повелел же многих давать приставам и разослать по темницам. Князя же Андрея Телятевского те же воры казаки едва не убили до смерти, только чуть живого оставили и послали в тюрьму.
106. О патриархе Иове и рассылке Годуновых. До приезда боярского, еще не приехали [бояре] из Москвы [на Тулу], он же, Гришка, послал в Москву, на злое свое умышление, на убийство царицы и царевича тех своих советников и доброхотов, угодников своих князя Василия Голицына, да князя Василия Мосальского, да дьяка Богдана Сутупова, а распоряжаться всем послал Петра Басманова. Те же его советники пришли к Москве и повеление его, окаянного, творили: патриарха Иова с престола свели, привели его в соборную церковь и начали с него снимать святительское платье. Он же, взяв с себя панагию, подошел к образу Пречистой Богородицы, который писал богогласный евангелист Лука, и начал со слезами у образа Пречистой Богородицы говорить: “О Всемилостивая Пречистая Владычица Богородица. Сия панагия и сан святительский возложен на меня, недостойного, в храме Твоем, Владычица, у честного образа Твоего, чудотворной иконы. Сею же [панагией] я, грешный, исправлял слово Сына Твоего Христа Бога нашего девятнадцать лет, сия православная христианская вера нерушима была; ныне же, грехов ради наших, видим на сию православную христианскую веру нахождение ереси. Мы же, грешные, молим: “Умоли, Пречистая Богородица, Сына Своего Христа Бога нашего, утверди сию православную христианскую веру непоколебимо”. И плакал много часов, и ту панагию положил у образа Пречистой Богородицы. Они же, те его [Гришки] посланцы, взяли его 1патриарха] и положили на него черное платье, и вывели его из соборной церкви и посадили его в телегу, и сослали его в Старицу в монастырь Пречистой Богородицы, где он когда-то принял постриг. Всех же Годуновых, Сабуровых и Вельяминовых из Москвы послали по тюрьмам в понизовые и в сибирские города. Одного из них, Семена Годунова, сослали в Переславль Залесский с князем Юрием Приимковым-Ростовским, и там его удушили.
107. Об убиении царевича Федора с матерью. После ссылки патриарха Иова и Годуновых тот же князь Василий Голицын да князь Василий Мосальский, взяв с собой Михалка Молчанова, да Андрея Шерефединова, да трех человек стрельцов, пошли на старый царя Бориса двор, где сидели царица и царевич за приставами, и вошли в храмину, где они сидели. Царевич же с царевной сидели, как агнцы [305] нескверные, ожидая себе заклания, яко же за праведную кровь царевича Дмитрия отмщая Бог за отеческое прегрешение над такой же нескверной кровью, над царевичем Федором. Те же стрельцы убийцы развели их по храминам порознь. Царицу же Марию те убийцы удавили в том же часу, царевича же многие часы давили, яко не по молодости его дал ему Бог в ту пору мужество. Те же злодеи убийцы ужаснулись, яко один с четырьмя борется, один же из них, злодей убийца, ухватив за тайные уды, раздавил [их]. Тот же князь Василий [Голицын] с товарищами сказал миру, что царица и царевич со страху выпили [отравленное] зелье и померли, царевна же едва ожила. Повелел же их тела положить в гроб. Отмщением же Бога за кровь царевича Дмитрия и иные неповинные крови, яко и мертвое тело поругано было. Тело же царя Бориса в [церкви] Архангела выкопали и положили в гроб простой, и несли с царицей и царевичем просто, и погребли на Стретенской улице в Варсонофьевском монастыре. Царевну же Оксинью постригли [в монахини] и сослали во Владимир в Девичий монастырь. К тому же окаянному Гришке послали с вестью, что погубили царицу и царевича. Он же, окаянный, рад был.
108. О приходе Расстриги к Москве. Пошел тот Расстрига с Тулы и пришел в Серпухов, а из Серпухова пришел на реку Московку. Тут на реке Московке встретили его со всем царским чином, и [духовные] власти пришли, и всяких чинов люди. С Москвы же реки пошел к Москве, и пришел в село Коломенское и встал тут. День же был тогда прекрасен, многие же люди видели тут: над Москвою, над градом и над посадом, стояла тьма, кроме же города нигде не [было] видно. А из Коломенского же пошел Расстрига к Москве, из Москвы же его встретили чисто (Так во всех списках, по смыслу должно быть “честно”. — Примеч. ред.) всякие люди, и с крестами его дожидались на Лобном месте. Он же, Расстрига, сошел с коня и пришел к крестам, и повелел начать петь молебны, а те ла-тыне литва сидели и трубили в трубы и били в бубны. С Лобного же места пошел во град [Кремль], в царские хоромы, и начал пировать многие дни с тою литвою, и с советниками. Люди же московские многие его, окаянного, опознали, и плакали о своем согрешении, и не могли ничего сделать, кроме рыдания и слез.
109. О патриархе Игнатии. Тот же Расстрига начал думать, как бы избрать на престол патриарший такого же окаянного, как и он сам. От папской веры боялся взять так скоро и взял с Рязани архиепископа Игнатия, а прежде был [он] кипрским архиепископом в Греках, и пришел к Москве при царе Федоре. Царь же Борис не распознал в нем, окаянном, ереси и послал его [архиепископом] на Рязань. И поставили его на Москве в патриархи, он же, Игнатий, [306] его, еретика, венчал царским венцом в соборной церкви Пречистой Богородицы.
110. О приходе к Москве царицы Марфы. Пришла же к Москве царя Ивана Васильевича царица, царевича Дмитрия мать. Он [Расстрига] же, окаянный, встретил ее в Танинском. Того же не ведает никто, страха ли ради смертного, или по своему хотению, назвала [она] Гришку истинным сыном своим, царевичем Дмитрием. Он же пришел с ней к Москве и устроил ее в Вознесенском монастыре, и держал ее, как истинную мать.
111. О князе Василии Ивановиче Шуйском с братьями. Видели же многие православные люди на православную христианскую веру гонение, боярин князь Василий Иванович Шуйский с братьями начал помышлять, чтобы православная христианская вера до конца не разорилась. Он же, тот Гришка, уведал о них, повелел их схватить и повелел собрать собор, и объявил про них, что “умышляют сии на меня”. На том же соборе ни [духовные] власти, ни из бояр, ни из простых людей никто за них [Шуйских] не стоял, все же на них кричали. Он же, Расстрига, видя, что никто им не помогает, повелел посадить их в темницу; старшего же брата их, князя Василия, повелел казнить, и едва упросили его царица Марфа и бояре [пощадить]. Он же от казни их освободил и разослал по городам, в галицкие пригороды, по темницам.
112. О казни и о пытках. Люди же московские, видя на себя гонение, друг с другом переговаривались, а друг на друга клеветали. Он же [Расстрига], окаянный, еще более разъярился на православных христиан: многих, схватив, разными пытками пытал; иные же, не стерпев пыток, на себя [напраслину] говорили, а иные же крепились, а другие и впрямь его, Расстригу, обличали. Он же, Гришка, разослал их по темницам, а Петру Тургеневу, выведя его на Пожар, отсек голову, и многие беды творил, яко и язык человеческий не может изречь о его злодейском житии.
113. О посылке в Литву за Сердомирским с дочерью. Тот же Расстрига, по обету своему, послал в Литву Афанасия Власьева свататься за себя у Сердомирского воеводы. Бояре же все и всяких чинов люди, не убоясь праведного суда Божия, не восхотели от Бога принять венца страстотерпечского, все ему, Гришке, потакали: посылали грамоты в Литву за подписями святителей и бояр и называли его истинным прирожденным государем, царя Ивана Васильевича сыном. Король же и вся рада позволили Сердомирскому воеводе дочь свою отдать [за Гришку]. Он же, Сердомирский, собрался со своими и со многими поляками и пошел к Москве с несметным богатством. Афанасий Власьев пришел к Москве вперед [Сердомирского] и возвестил то ему [Расстриге]. Он же, окаянный, послал навстречу [Сердомирскому] в Смоленск князя Василия Мосальского [307] с товарищами. Князь Василий же пришел в Смоленск и их [поляков] принял, к нему же, Гришке, в Москву послал [о том] с вестью.
114. О приходе к Москве Сердомирского с дочерью и о встрече [их]. Сердомирский же с дочерью своею пришел под Москву, тот же Расстрига всем людям ратным повелел встречать [их] за городом, и приняли [их] с великой честью. Сердомирского же поставили на старом дворе царя Бориса, дочь же его в Вознесенский монастырь поселили к царице, всех же панов поставили по дворам боярским, многим же сотворив утеснение.
115. О царе Симеоне Тверском. Царь же Симеон был привезен в Москву, сам же не видев, но слышав о такой беде, начал многим людям говорить, чтобы не переходили из православной христианской веры в латинство. Он же, Расстрига, о том узнал и повелел его схватить, и сослал в Соловецкий монастырь, где его и постригли.
116. О послах литовских. Пришли из Литвы послы к Москве от короля польского Жигимонта, прося у него [Расстриги] земли вплоть до Можайска, и о том говорили, чтобы он обещание свое исполнил и с ними, польскими и литовскими людьми, заодно на крымского царя шел бы войной. Он же, злодей, являясь перед московским народом, отвечал: “Ни единой пяди Московской земли не отдам в Литву”, — а сердце его, окаянного, давно к ним [лежало, чтобы им] желанное их получить. А про войну крымскую сказал послам, что со всей ратью на весну готов, и послал на Украину, в град Елец, с нарядом и всякими запасами, и рати повелел быть всем готовыми.
117. Об у мышлении [против Расстриги] и казни стрелецкой. Литовские же люди в Москве ходили по церквям Божиим, и христиане же никто им не смели перечить. И возникла мысль у служивых людей, у стрельцов, чтобы им к кому-нибудь пристать [с заговором]. И один стрелец из них возвестил о том Петру Басманову. Петр же Басманов возвестил о том окаянному, он же [Расстрига] повелел их, перехватав, привести во дворец. Привели их во дворец, и тот же Петр Басманов начал их расспрашивать. Они же, не ужасаясь ничего, не желая суетного жития мира сего, начали ему говорить встречь. Голова же стрелецкий Григорий Микулин, не убоявшись суда праведного Божия, дерзнул на смертное убийство, сам своими руками побил их во дворце и рассек их на части. Тот же Расстрига его [Микулина] пожаловал и от должности отставил, а дал думное дворянство.
118. О женитьбе Расстригиной. Тот же окаянный Расстрига женился на той дочери Сердомирского и венчался в соборной апостольской церкви Пречистой Богородицы и церковь Божию осквернил, введя в церковь некрещеных латинян, никем же не возбраняем. А женился мая в 8-й день. [308]
119. Об убиении Расстриги. Люди же Московского государства, видя такой гнев Божий на себя, единодушно все замыслили, как бы против него, окаянного, сотворить [заговор], чтобы православная вера до конца разорена не была. Против него же. Расстриги, больше всех выступал тот же князь Василий Шуйский с братьями; собравшись, пришли на него того же месяца мая в 14-й день. За него [Расстригу] стояли советники его, Петр Басманов с немцами и с стрельцами московскими. Они же [Шуйские с товарищами], призвав Бога в помощь, пошли на врага. Он же [Расстрига], видя то, выбросился из палаты в окно, стрельцы же его подхватили и привели опять в палату, и бились за него. Начали же стрельцы боярам говорить: “Идем к царице, допросим ее; и если будет, [что он] истинный сын ее, мы все помрем за него, а если скажет, что не истинный, то в нем Бог волен”. И пришли к царице, и вопросили ее. Она же со слезами возопила: “Ныне знаю его, окаянного; называла его сыном своим ради страха смертного”. Пришли [от] нее и его. Расстригу, убили, и угодника его Петра Басманова убили с ним же; и вывезли на Пожар, и лежал [труп Расстриги] три дня на Пожаре, всему народу на обозрение, и Петр Басманов с ним же. Через три дня повезли его в Котлы и сожгли, а Петра Басманова схоронили у [церкви] Николы Мокрого.
120. О побоище и грабеже литовских людей в Москве. После убиения Расстриги, в тот же день, поднялся весь мир и пошел по дворам [на литовских людей] приступом. Они же, литовские люди, оборонялись и многих людей побивали. И многие дворы взяли приступом, и побили множество литовских людей, а некоторые отсиделись; и по дворам имущество их разграбили, да с ними же разграбили и дворы русских людей. И бояре, услышав про то, народ едва отбили от дворов. Литовских же людей посадили по дворам и приставили к ним приставов.
121. Царство царя Василия Ивановича. После убиения Расстриги начали бояре думать, как бы известить всю землю, чтобы приехали из городов к Москве всякие люди, и как бы по совету выбрать на Московское государство государя, чтобы всем людям [угоден] был. Бог же не миловал [нас] по грехам нашим; еще не к прекращению пролития христианской крови многие люди, умышляя, по совету князя Василия Ивановича Шуйского, не только без совета со всей землей, но и на Москве не ведали о том многие люди, на четвертый день после убиения Расстриги приехали в город и возвели князя Василия на Лобное место, и нарекли его царем, и пошли с ним в град в соборную церковь Пречистой Богородицы. Он же начал говорить в соборной церкви [то], чего испокон веков в Московском государстве не бывало: целую де крест всей земле на том, что мне никакого зла ни против кого не сделать без [решения] собора: [309] отец виноват, и против сына ничего не сделать; а будет сын виноват, а отец того не ведает, и отцу никакого зла не сотворить. А которые де были при царе Борисе обиды, и то никому не мстить. Бояре же и всякие люди говорили ему, чтобы он в том креста не целовал, потому что в Московском государстве такого не повелось. Он же никого не послушал и поцеловал крест на том на всем. По тому же и бояре и всякие люди целовали ему крест, а со всей землей и с городами о том не пересылались. По всем же городам привели [людей] к крестному целованию. Царь же Василий венчался царским венцом на той же неделе в соборной апостольской церкви Пречистой Богородицы, а венчал его казанский митрополит Гермоген с иными [духовными] властями в лето 7114 (1606) году.
122. О наставлении на патриаршество Гермогена патриарха. После воцарения же своего царь Василий сего злокозненного собеседника расстригина, патриарха Игнатия, с престола свел, и положил на него черное платье, и отослал его в Чудов монастырь под начало. На престол же был возведен казанский митрополит Гермоген, и поставлен был в патриархи московскими [духовными] властями: архиепископами, и епископами, и архимандритами, и игуменами.
123. О заключении литовских послов и рассылке [литовских людей] по городам. Послов же литовских заключили в Москве, привели их на Посольский двор и приставили к ним приставов многих. Сердомирского же с дочерью и всех литовских людей, которые пришли с расстригиной женою, [царь] послал по городам: в Ярославль, на Кострому, в Галич; а повелел их посадить на дворах, и приставить к ним приставов, и беречь их велел крепко.
124. О посланниках московских в Литву. Царь же Василий послал посланника в Литву князя Григория Волконского да дьяка Андрея Иванова с обличением Расстриги: он смутил два государства, и в Москве его убили, собравшись всей землею. Король же и паны то посольство ни во что не ставили, сами же, как звери дикие, пыхали [злобой] на Московское государство; князя Григория отпустили в Москву ни с чем.
125. Об измене царю Василию городов и о рассылке [опальных]. Царь же Василий после воцарения своего, не помня своего обещания, начал мстить людям, которые ему грубили, бояр, и думных дьяков, и стольников, и дворян многих разослал по городам на службу, а у иных многих поместья и вотчины отнял. За ту же неправду Бог на нас попустил, а враг действовал: вложил враг мысль людям украинных городов, что того Расстригу Бог уберег, а вместе него будто убили немчина, подобного ему лицом. Первое же начало пролитию крови христианской: в Путивле городе князь Григорий Шаховской изменил царю Василию со всем Путивлем и сказал [310] путивльцам, что царь Дмитрий жив, а живет скрываясь, боится убийства от изменников. После того же Путивля изменили города Монастырское, Чернигов, Стародуб, Новый городок.
126. О перенесении в Москву мощей царевича Дмитрия и о чудесах. Царь же Василий, то услышав, что многие города изменили и во многих людях появилась шаткость, и желая объявить всем людям, чтобы поверили, а Бог восхотел прославить угодника Своего, мученика царевича Дмитрия, послал на Углич царь Василий бояр своих и [духовные] власти, князя Ивана Михайловича Воротынского, и повелел мощи царевича Дмитрия перенести в Москву. Власти же пришли в Углич, и взяли чудотворные мощи, ничем невредимы, лишь единая часть отдалась Богу, и понесли к Москве с честью. И когда были [мощи] близ Москвы, встретил их сам царь Василий с патриархом, и со всеми [духовными] властями, и боярами, и со всем народом Московского государства со умилением, со слезами и с рыданием. И поставили его многоцелебные мощи в соборной церкви [во имя] Собора Архистратига Михаила, и начали петь надгробное пение, и хотели скрыть под землю. Бог же, желая прославить Своего угодника, по евангельскому слову: “Не может град укрыться, стоящий на вершине горы”, — так и сему угоднику царевичу Дмитрию в сокрытии быть под землей [невозможно было], проявил Бог его мощи чудесами многими. Многим даровал Бог от него исцеление: слепые прозревали, хромые ходили и [больные] всякими различными недугами исцелялись. Царь же и патриарх, видя дар Божий, что проявил Бог Своего угодника, сделали раку, и положили его в раке над землей, как и по сей день мощи его лежат в раке невредимы, и составили праздничные стихиры и каноны, и установили праздник праздновать трижды в году: первое празднование на рождение, второе на убиение, третье на перенесение мощей в Москву.
127. О посылке из Москвы по городам и о походе на Елец. После перенесения мощей царевича Дмитрия послал царь Василий по всем городам грамоты, чтобы объявить о его чудотворных мощах и от прелести вражьей отвратить; они же тому не поверили, но еще более города начали изменять. Царь же Василий послал на Северскую землю и в украинные города воевод своих со многой ратью. Они же, изменники, все собрались; бояре же пришли под град Елец и стояли под градом, но ничего не могли сделать граду.
128. О новгородском моровом поветрии. В то же время в Новгороде Великом был мор великий, в том же году преставился боярин князь Михаиле Петрович Катырев в Новгороде, в моровое поветрие.
129. О воре Петрушке, как назвался царевичем, сыном царя Федора. [Было это] в те же времена, еще когда Расстрига [311] жил в Москве. Есть град, называемый Терка, на дальнем расстоянии от Москвы, а именовали же тот град по-русски Терек. На той же реке Терек живут казаки. По умышлению же в них дьявольскому завелось среди них воровство, назвали детину Илюшку, холопа Василия Елагина, сыном царя Федора, царевичем Петром, и о том писали Гришке Расстриге. Он же повелел ему [Петру] идти к Москве. Они же пошли к Москве рекою Волгою, и, когда пришли в Свияжский город, встретили их с той вестью, что того окаянного Гришку Расстригу в Москве убили. Те же казаки с тем вором поворотили назад, многие города и места разорили и пришли к городу Царицыну. Тут же были послы, которые были посланы в Кизылбаши, князь Иван Петрович Ромодановский, тут его и убили, и воеводу Федора Акинфеева убили, а сам вор Петрушка с казаками пошел на Дон и тут на Дону зимовал.
130. Об убиении и разорении служилых людей от холопов своих и крестьян. Когда же мы не исправимся перед Богом, мы непотребны, зависти и гордости не оставляем, за те же наши согрешения наводит на нас Бог то, что мы мучимы и убиваемы не от неверных, но от рабов своих и крестьян поруганы и убиваемы. В лето 7115 (1607) году собрались боярские люди и крестьяне, к ним же пристали украинные посадские люди, стрельцы и казаки и начали по городам воевод хватать и сажать по темницам. Бояр же своих дома разоряли и имущество грабили, жен же их и детей позорили и себе брали. Старшим у них был человек князя Андрея Андреевича Телятевского Ивашка Болотников. Собрался [он] со многими людьми и пришел под Кромы; и воеводы от Кром отошли. Слышали же бояре под Ельцом, что под Кромами возмутились, отошли от Ельца прочь и пошли все к Москве. Ратные же люди, отъехав в Москву, разъехались все по своим домам, царь же Василий в Москве остался с небольшим войском.
131. О приходе под Москву Болотникова и о побоище под Троицким московских людей. Город же Рязань с пригородами, и Тула, и Кашира, и иные города украинные царю Василию изменили и послали в Путивль [посланцев] с повинными. Они же в Путивле были, никого (Т. е. истинного государя — Примеч. ред.) в Путивле не видели и возвратились назад, но на истинный путь не обратились. И собрались все, и поставили себе старейшиной соловецкого сына боярского Истому Пашкова, и соединился [Пашков] с тем Ивашкой Болотниковым, и пошел под Москву. Город же Коломну взяли штурмом и разорили его, и, придя, встали за пятьдесят верст от Москвы Царь же Василий против них послал бояр своих и служилых людей, которые были в Москве, и посадских людей. И пришли [Пашков и Болотников] в Коломенский [312] уезд, разогнали многих дворян и стольников взяли [в плен]. Их же, взяв [в плен], отсылали всех в Путивль. Бояре же пришли в Москву [из-под Ельца].
132. О [воинской] посылке под Астрахань. Царь же Василий, услышав, что в Астрахани многих мелких людей, которые стояли за правду, побивали [сбрасывая] с раската и дьяка Афанасия Карпова убили, повелел под Астрахань идти боярину Федору Ивановичу Шереметеву, да Ивану Салтыкову, да Ивану Плещееву. Они же пришли к Астрахани. Астраханцы же их к Астрахани не пустили. Они же встали на острове на Балчике и поставили тут острог. Астраханцы же приступали к острогу, многие напасти творили; тех, кого брали [в плен] в Астрахань живыми, их различными муками убивали. В том же остроге, на Балчике, нашла на многих ратных людей болезнь цинга, и многие люди померли.
133. О крепком стоянии Нижнего Новгорода против воров. В то же время собрались мордва, и бортники, и боярские холопы, и крестьяне, пришли под Нижний Новгород и осадили его. У них же старейшинами были два мордвина: Москов да Воркадин, и стояли под Нижним и многие пакости городу делали.
134. О приходе к Москве смолян и о переходе рязанцев от воровских людей [к царю]. В городе же Смоленске архиепископ и воеводы и все люди ратные, услышав о такой настоящей беде Московскому государству, что хотят те воры царя и бояр перебить, возопили единогласно, и пришли под Москву, выбрав себе старейшиной Григория Полтева. Идя же [к Москве], очистили они [от воров] города Дорогобуж и Вязьму. Города же многие, услышав о том, начали к царю Василию [посланцев] с повинными присылать. Рязанцы же всем городом от тех воров отошли и пришли к Москве. Московские же люди, сидя в осаде и видя Божию милость, что рязанцы к ним пришли, и услышав о смолянах, наипаче укреплялись. Смоляне же, придя, встали в Новодевичьем монастыре, а из Москвы боярин князь Михаил Васильевич Шуйский пошел с ратными людьми и встал в монастыре Даниловском.
135. О побоище воровских людей в Коломенском и о приезде [к царю] Истомы Пашкова. На другой день после прихода смолян боярин князь Михаил Васильевич Шуйский с товарищами пошел к Коломенскому на воров, смоляне же пришли к нему. Воры же из Коломенского вышли со многими полками против них и начали биться Тот же Истома Пашков, поняв свое согрешение, со всеми дворянами и детьми боярскими отъехал к царю Василию к Москве, а те воры боярские люди и казаки, отбиваясь, отнюдь не обращались [к царю]. По милости же Всещедрого Бога и помощью Пречистой Богородицы и московских чудотворцев тех воров многих побили и живых многих взяли, так что в Москве ни в тюрьмы, ни в [313] палаты не вмещались; а назад же тот вор Ивашка Болотников ушел с небольшими отрядами и сел в городе Калуге; а иные [воры] сели в Заборье. Бояре же со всеми ратными людьми приступили к Заборью. Они же, воры, видя свое изнеможение, сдались все. Царь же Василий повелел их взять к Москве и поставить по дворам, и подавать кормы, и не велел их трогать; тех же воров, которые были взяты в бою, повелел бросить в воду.
136. О посылке бояр и воевод по городам на воровских людей. Царь же Василий послал на воров под города: в Серпухов боярина князя Ивана Ивановича Шуйского; под Арзамас князя Ивана Михайловича Воротынского; под Михайлов князя Ивана Андреевича Хованского; под Калугу князя Никиту Андреевича Хованского; под Венев князя Андрея Васильевича Хилкова; под Козельск Артемия Васильевича Измайлова. Боярин князь Иван Михайлович Воротынский город Арзамас взял, и повелел [ему царь] отойти в Алексин, а боярину князю Ивану Ивановичу Шуйскому из Серпухова ведено отойти под Калугу. Боярин же пришел под Калугу, и Калугу осадил, и приступал к Калуге приступом, и ничего им не учинил.
137. О посылке под Калугу бояр и воевод. Царь же Василий послал под Калугу бояр своих и воевод последних [оставшихся у него] с ратными людьми, князя Федора Ивановича Мстиславского, да князя Михаила Васильевича Шуйского, да князя Бориса Петровича Татева. Они же пришли под Калугу, и начали под Калугой с ворами сражаться, подвели гору деревянную к острогу и хотели зажечь [острог], и наметали же ту гору близко к острогу. Тот же Болотников вышел со всеми людьми [из города], ту гору зажег и на приступе многих людей перебил и ранил, а городу ничего не сделали.
138. Об отходе воевод от Михайлова города. Пришли же к Михайлову из украинных городов [ворам] в помощь. Михайловцы же, выйдя из града, от града [воевод] отбили. Они же пошли в Переславль Рязанский. Царь же Василий князю Ивану Хованскому повелел быть в Москве, а в Переславль послал на его место князя Бориса Михайловича Лыкова да Прокофия Ляпунова.
139. Об отходе воевод от Венева. Под Веневом же стоял воевода князь Андрей Хилков и Веневу не сделал ничего; из Венева же выйдя, воры отбили его от города. Воеводы же отошли на Каширу.
140. О походе из Алексина к Туле. Боярин же князь Иван Михайлович Воротынский из Алексина пошел под Тулу, а на Туле же в ту пору воров было много. Воевода же у тех воров князь Андрей Телятевский, выйдя со всеми людьми, князя Ивана Михайловича разогнал и едва ушел в Алексин.
141. О побоище на Вырке воровских людей. Из Путивля же и из иных северских городов воры пришли на помощь к Калуге, и [314] пришли на [реку] Вырку. Бояре же под Калугой услышали про них, что идут многие люди, воевода же с ними, ворами, князь Василий Мосальский. Бояре же послали из-под Калуги против них боярина Ивана Никитича Романова да князя Даниила Ивановича Мезецкого со многими ратными людьми. Они же встретили их на Вырке реке и начали с ними биться, и бились с ними день и ночь; и по милости Божией побили воров наголову, и воеводу князя Василия убили. Остальные же воры многие, на зелейных бочках сидя, под собой бочки с зельем зажгли и злою смертью померли. Бояре же возвратились в Калугу и языков многих привели.
142. Об убиении в Путивле и по городам бояр и воевод. Петрушка вор, который назвался царевичем, с Дона пришел в Путивль с казакам с донскими и с волжскими, и пришел в Царев Борисов. В Царе городе схватил воевод Михаила Богдановича Сабурова да князя Юрия Петровича Приимкова-Ростовского и, убив их, пришел в Путивль. По городам же бояр и воевод хватали и их убивали, а иных в Путивль приводили. В то же время убили при Петрушке и до его прихода в Путивль и по городам бояр: князя Василия Кордануковича Черкасского, князя Петра Ивановича Буйносова, Михаила Богдановича Сабурова, воевод и дворян, которых взяли в бою: князя Андрея Бахтиярова, князя Василия Тростенского, Ефима Бутурлина, Алексея Плещеева, Матвея Бутурлина, князя Савву Щербатова, Никиту Измайлова, Ивана да Андрея Воейковых, Михаила Пушкина, князя Юрия Приимкова-Ростовского, Федора Бартенева и иных многих воевод и дворян различными муками мучили: иных с башни кидали, иных с моста в ров, иных вверх ногами вешали, иных по стенам распинали, руки и ноги гвоздями прибив, из пищали расстреливали. Они же, как мученики древние, ничем не ужасались, их, воров, обличали, отнюдь на их вражью прелесть не прельщаясь, и все умерли за правду. Тот же князь Андрей Бахтияров в те времена был в Путивле воеводой, и его убили, и дочь его тот вор Петрушка взял к себе на позор, на постель.
143. О побоище на Пчельне московских людей. Тот же вор Петрушка, что назвался царевичем, сыном царя Федора Ивановича, собрался с воинскими людьми и пошел из Путивля на Тулу; к нему же пришли из-за порогов черкасы, и, выйдя из Путивля, послал вперед себя на Тулу многих ратных людей и повелел им с Тулы идти под Калугу. Они же пришли на Тулу и, собравшись, пошли на Калугу, воевода же у них был в ту пору князь Андрей Телятевский. И, не доходя до Калуги, стали на [реке] Пчельне. Бояре же под Калугою, услышав о том, послали против них бояр и воевод с ратными людьми князя Бориса Петровича Татева да князя Андрея Черкасского. Они же сошлись с ними на Пчельне и начали с ними биться. И гневом Божиим те воры их побили, и воевод князя Бориса [315] Петровича Татева и князя Андрея Черкасского убили, и многих ратных людей перебили. Остальные же прибежали в полки под Калугу. Бояре же и ратные люди тому ужаснулись, и от Калуги пошли к Москве, наряд бросив, и, отойдя, стали в Боровске.
144. О побоище под Козельском воровских людей и отходе воевод от Козельска в Мещовск. В то же время пришел под Козельск князь Михаил Долгорукий со многими воровскими людьми. По милости Божией тех воров побили и многих языков взяли. Воевода же Артемий Измайлов, услышав о том, что бояре от Калуги отошли, взял наряд и со всеми ратными людьми отошел в Мещовск.
145. Поход царя Василия Ивановича под Тулу и о посылке бояр и воевод под Каширу. Царь же Василий, услышав о такой настоящей беде, приговорил с патриархом Гермогеном и с боярами и пошел сам с ратными людьми всеми под Тулу, а вор Петрушка в ту пору пришел на Тулу. Сам же царь Василий пошел к Серпухову, а на Каширу послал с ратными людьми для оберегания боярина князя Андрея Васильевича Голицына да с Рязани велел идти боярину князю Борису Михайловичу Лыкову со всеми ратными людьми. Царь же Василий пришел в Серпухов, а воеводы с ратными людьми пошли на Каширу.
146. О побоище воровских людей на [реке] Возме. Вор же Петрушка, услышав, что царь Василий пошел в Серпухов, а воеводы с ратными людьми пришли на Каширу, послал от себя князя Андрея Телятевского да с ним многих ратных людей. Они же пришли к Кашире. Воеводы же, сведав об их приходе, пошли против них и сошлись на реке Возме. И был бой весь день, и начали воры московских людей осиливать. Московские люди, видя над собой такую победу от врагов, все возопили единогласно, что помереть всем до единого. Бояре же и воеводы князь Андрей, князь Борис, ездя по полкам, возопили ратным людям со слезами: “Куда нам бежать? Лучше нам здесь помереть друг за друга единодушно всем”. Ратные же люди все единогласно возопили: “Подобает вам начинать, а нам помирать”. Бояре же, призвав Бога, отложив все бренное, наступили на них, злодеев, со всеми ратными людьми, многую храбрость показав перед всеми ратными людьми. По милости же Всещедрого Бога тех воровских людей побили наголову, а остальные многие сели в оврагах, а тот князь Андрей Телятевский с небольшим отрядом бежал. Видя же все ратные люди, что много им вреда из того оврага от тех воров, возопили все единогласно, что помереть всем заодно. Слезли с лошадей и пошли все пешими со всех сторон, приступом. И по милости Божией всех тех воров побили наголову, разве что трех человек взяли живых. А милостью Божиею московским ратным людям вреда никакого в ту пору не [316] сделали. Бояре же пришли в Серпухов к царю Василию с великой радостью. Царь же Василий, видя их подвиг, обрадовался и пожаловал их своим государевым жалованием.
147. О взятии Алексина и побоище воровских людей на [реке] Воронее. Царь же Василий со всеми ратными людьми пошел к Алексину, и город Алексин, придя, взял приступом, и посадил в Алексине ратных людей, а сам пошел под Тулу со всеми людьми. Вор же, услышав про тот приход царя Василия, послал всех людей с Тулы (против царя Василия. Царь же Василий, услышав про то, что идут против него с Тулы) (Слова, поставленные в скобки, отсутствуют во всех списках и взяты из “Летописи о многих мятежах” — Примеч. ред. издания 1910 г.) воровские люди многие, послал вперед себя боярина своего князя Михаила Васильевича Шуйского с ратными людьми. Они же с ними сошлись под Тулой на речке Воронее и, по милости Божией, тех воров побили, а многих живыми взяли. Остальные же убежали в Тулу. Царь же Василий со всеми людьми пришел под Тулу и Тулу осадил.
148. О посылке под город воевод и о побоище под Козельском от воровских людей. А под Козельск послал [царь] князя Василия Мосальского с ратными людьми, а под Белев и под Волхов послал князя Третьяка Сеитова с ратными же людьми. Князь Третьяк, пойдя, очистил [от воров] города Лихвин, Волхов, Белев, а князь Василий встал между Козельском и Мещовском.
149. Об измене князя Петра Урусова с товарищами. Изменили же царю Василию под Тулой князь Петр да князь Александр Урусовы и иные многие мурзы, отъехали в Крым.
150. О воре стародубском, как назвался царем Дмитрием. Бог же попускает, а враг же действует; видит Бог наши неправды и лукавство, наипаче же любви не имеем, всякие казни наводит на нас, грехов ради наших. Яко волны морские: одна погибает, другая восстает, так же и наши беды и напасти: та беда утихает, другая же, грехов ради наших, восстает. В лето 7116 (1607) году пришел в Стародуб Северский человек незнаемый и назвался Андреем Андреевым сыном Нагово, с ним же пришел товарищ, сказался московским подьячим Алешкой Рукиным; а иные говорят, детина. А пришли неведомо откуда и сказали, что пришли от царя Дмитрия к ним. И сказали стародубцам, что царь Дмитрий прислал их вперед себя для того, чтобы [узнать] все ли ему рады, а он де жив, скрывается от изменников. Стародубцы же им все возопили единодушно: “Все мы ему рады; скажите нам, где он ныне, пойдем все к нему головами”. Тот же Алешка Рукин сказал им: “Здесь есть у вас царь Дмитрий”. Они же начали спрашивать. Он же им не сказал ни слова. Они же его взяли и повели к пытке и начали его пытать. Он же [317] им с пытки сказал: “Сей есть царь Дмитрий тот, кто называется Андреем Нагим”. Стародубцы же все начали вопить и звонить в колокола. Начальник же этому воровству был стародубец Гаврило Веревкин. Начали его все почитать царем и писали грамоты в Путивль, в Чернигов, в Новгородок. Они же к тому воровству тотчас пристали и начали собираться, и, собравшись, послали к царю Василию под Тулу стародубца сына боярского, и писали от себя в грамотах к царю Василию, что будто он похитил у него [самозванца] царство. Тот же сын боярский пришел под Тулу и, дьяволом наученный, говорил царю Василию: “Истинный ты [вор], под государем нашим прирожденным царем подыскал царство”. Царь же Василий повелел его пытать, и сожгли его на пытке до смерти. И он умер, говоря такие речи, так его окаянную душу ожесточил дьявол, что за такого Вора умер. Вор же, собравшись с воровскими людьми из северских городов, пошел под Брянск. Царь же Василий, услышав, что идет Вор под Брянск, велел послать из Мещевска воеводе Григорию Сумбулову резвых людей, чтобы проведать про вора и город Брянск сжечь. Григорий же послал ратных людей сто тридцать человек, а голову им велел выбирать между собой самим, кого захотят. Они же выбрали голову брянчанина Елизария Безобразова и пришли к Брянску, а в ту пору люди из Брянска вышли к Вору навстречу. Они же город Брянск сожгли и пришли опять в Мещовск. Вор же пошел и встал в Карачеве, а из Карачева пошел к Козельску, и пришел на князя Василия Мосальского, и многих ратных людей побил и ротмистра литовского Мартьяша Мизинова взял живым, а под иные города послал воевод; Дедилов, и Крапивну, и Епифань взяли приступом.
151. О потопе тульском. Пришел к царю Василию муромец сын боярский Фома Сумин сын Кравков и сказал царю Василию: “Дай мне посошных людей, я де потоплю Тулу”. Царь же Василий и бояре посмеялись над ним, как ему город Тулу потопить. Он же прилежно к нему опять: “Вели меня казнить, если не потоплю Тулу”. Царь же Василий дал ему во всем волю. Он же повелел всей рати, каждому человеку принести по мешку с землей и начал реку под Тулой запружать, и вода начала прибывать. Царь же Василий, видя его замысел, наипаче велел ему свершать это и повелел дать ему в помощь мельников. Он же реку запрудил и город Тулу затопил совсем. Воры же, видя свое изнеможение, царю Василию сдались, и вора Петрушку схватили, взяли и угодника его, всему [пролитию] крови зачинщика князя Григория Шаховского, тут же взяли и Ивана Болотникова и иных воров и отослали их к Москве. Сам же царь Василий по городам устроил воевод и пошел сам к Москве, а ратных людей повелел распустить по домам. И, придя в Москву, повелел того вора Петрушку повесить, а князя Григория Шаховского [318] послал на Каменное, а Ивашку Болотникова и Федьку Нагибу и иных [их] товарищей сослали в поморские города, и там их повелел казнить.
152. О посылке в Брянск воевод. Вор же, услышав, что взял царь Василий Тулу, побежал на Северскую землю и, придя, стал в Трубчевске. Царь же Василий послал воевод своих еще из-под Тулы под Брянск и велел идти [туда же] из Мещовска воеводе Григорию Сумбулову. Григорий же пришел в Брянск и занял Брянск; а после послал [царь] в Брянск воевод князя Михаила Федоровича Кашина да Андрея Никитича Ржевского. Они же, придя в Брянск, воеводу Григория Сумбулова отпустили, а сами на валу поставили острог.
153. О приходе литовских людей в Стародуб к Вору и осаде Брянска. Пришел к Вору из Литвы полковник Лисовский с небольшим отрядом, услышав о том, что царь Василий пошел к Москве, а рать всю отпустил. Начал [Лисовский] говорить Вору о том, чтобы идти на Брянск: “Покамест де у царя Василия будут собираться ратные, мы де тот замок, идучи, возьмем”. Вор же его выслушал и начал собираться. К нему же начали прибывать литовские люди. И, собравшись, пошел на Брянск и, придя, Брянск осадил и великое утеснение Брянску сделал. Обоим войскам утеснение было, потому за все биться приходилось: за воду и за дрова; и голод был великий, такой, что начали и лошадей есть.
154. О приходе к Вору донских казаков, которые привели вора же Федьку, что назвался царевичем. Пришли же к Вору казаки и привели с собою вора же, назвавшегося царевичем Федором, сыном царя Федора Ивановича, а ему [самозванцу] будто бы [он] племянник. Тот же вор, который назвался царевичем Дмитрием, того вора Федьку, которого привезли казаки с Дона, под Брянском убил.
155. О посылке под Брянск боярина и воеводы князя Ивана Семеновича Куракина с ратными людьми. Царь же Василий, услышав, что Брянск от врагов в утеснении великом, послал из Москвы боярина своего князя Ивана Семеновича Куракина, а из Мещовска велел вперед идти воеводе князю Василию Мосальскому с ратными людьми. Князь Василий же пошел вперед под Брянск, не дождавшись князя Ивана Семеновича, и пришел под Брянск, к реке, именуемой Десна. Город же Брянск стоял на другой от них стороне реки. Литовские же люди стояли под стеной и по берегу [той] великой реки. Ратные люди смотрели на город Брянск и плакали горько, [думая], как бы им [брянчанам] помочь и ту великую реку перейти, была же в то время пора зимняя, за десять дней до Рождества Христова, а вода [стояла] великая, и шел по той реке лед. Невозможно изречь, каковы мужество и храбрость московских ратных людей, чтобы правдиво описать это. Невозможно никому того изречь, ибо [319] и в книжном писании того не обрел, а было то выше существа человеческого. Видели [московские ратные люди] свою братию, ратных людей, погибающих и слышали из Брянска рыдание и плач великий и мольбы со слезами: “Помогите нам погибающим!” Они же возопили все единогласно: “Лучше нам всем погибнуть и помереть, нежели видеть свою братию в окончательной погибели; если и помрем за православную христианскую веру и за святые Божий церкви, и мы у Христа примем венец мученический”. И, попросив друг и друга прощения, начали все в ту великую реку метаться единодушно. И поплыли через реку к городу, лед же великий их осиливал. Они же, как дивные звери, лед разгребали и плыли через реку. Литовские же люди и русские же воры стояли на берегу и стреляли по ним. Они же отнюдь не сомневались и не боялись смерти. О, великое чудо совершил Бог над рабами своими! Как в такой великой реке, в такие великие морозы от такого великого льда ни один человек, ни лошадь не погибли. Брянчане же, видя их плывущих, вышли им на помощь. Литовские же люди, видя их жесткосердие и храбрость и помощь из Брянска, отступили немного от берега. Они же, переплыв реку, вышли на берег, и, встрепенувшись, как дивные звери, напустились на тех литовских людей и на русских воров, и перебили их много, и живых захватили. Которая же у них сидела в шанцах пехота, они же пошли на них, и в шанцах начали их побивать. Брянчане и остальные [осажденные], видя над собой милость Божию, вышли все из града к ним на помощь. Тут же пришел к реке боярин князь Иван Семенович Куракин с ратными людьми и увидал, что граду Брянску помощь учинилась. Они же [московские люди князя Василия Мосальского], видя такую помощь, милость Божию, что такое предивное дело сделано [было] немногими людьми, граду своей храбростью помощь подали, от града того Вора отбили. Тот же воевода князь Иван в ту пору стал за рекой, укрепился и поставил острог. В ту же ночь был сильный мороз и река встала. Тот же князь Иван Куракин через реку многие запасы переправил в Брянск и наполнил город всякими запасами. Тот же Вор с литовскими людьми перешел на ту сторону реки, на которой стояли ратные люди (князя Ивана Куракина], и пошел на них, желая их перебить. Они же с ним бились беспрестанно, и бой был великий, и разошлись. Воеводы, видя на себя нашествие, отошли в Карачев, а Брянск наполнили всякими запасами, чтобы ничем не оскудел. Тот же Вор пошел за ними к Карачеву и, видя, что в Карачеве воеводы укрепились, пошел мимо Карачева к городу Орлу. Орляне же его встретили [и приняли]. Он же пришел в Орел и начал в Орле зимовать, и пришел к нему гетман Ружинский.
156. О сочетании законным браком царя Василия. Царь же Василий начал советоваться с патриархом Гермогеном и с [320] боя
рами, как бы ему совокупиться законным браком. Патриарх же молил не сочетаться браком. Царь же Василий взял за себя боярина князя Петра Буйносова дочь царицу Марию.
157. О посылке под Волхов бояр и воевод и о побитии московских людей. Царь же Василий послал бояр своих против Вора и повелел им стоять в Волхове, брата своего боярина князя Дмитрия Шуйского с товарищами. Он [князь Дмитрий Шуйский] же пришел и встал в Волхове, и стоял в Волхове до весны. Весною же пошли к Орлу. Вор же и гетман Ружинский с литовскими людьми пошли против него, и сошлись в день субботний и стали биться. Грехов ради наших, воевода в передовом полку князь Василий Голицын поторопился, и в большом полку люди заметались, многие же побежали в сторожевой полк [к Вору]. Стоял там князь Иван Семенович Куракин с теми ратными людьми, которые были под Брянском, и напал своим полком, и их отбили. Литовские же люди отошли прочь. В тот же день побили многих московских людей, ротмистра Петра Микулаева со всей ротой, немецкими людьми, убили. Они же многих литовских людей перебили. На другой день литовские люди пошли на московские полки и сошлись с ними, и начали биться. Бояре же захотели отойти к Волхову, и начали отправлять наряд. В ту же пору изменил каширянин сын боярский Никита Лихарев и, придя к Вору, сказал, что бояре отправляют наряд и сами хотят пойти прочь. Вор же и гетман, услышав про то, всеми людьми напустились на московских людей, и московских людей разогнали, и наряд у них захватили. Бояре же и ратные люди побежали в Москву, а иные в свои города, а иные же сели в Волхове. Бояре же пришли к Москве, и были на Москве ужас и скорбь великая.
158. О взятии Волхова. Тогда же Вор и гетман пришли к Волхову и град Волхов осадили, многие же из Волхова убежали, а иные дворяне Волхов сдали и крест ему [Вору] целовали. Он же с ними пошел, и пришел под Калугу, на устье Угры.
159. О приходе к Москве дворян и детей боярских, побежавших от Вора к Москве. Дворяне же и дети боярские, слыша о таких бедах, покинули свои дома, с женами и детьми пришли к Москве. Те же дворяне и дети боярские, которые были взяты в Волхове, видя такую вражью прелесть, побежали от него все к Москве. Царь же Василий их пожаловал.
160. О походе князя Михаила Васильевича [Скопина-Шуйского] против Вора. Послал царь Василий против Вора боярина князя Михаила Васильевича Шуйского Скопина да Ивана Никитича Романова. Они же пришли на речку Незнань и начали посылать от себя воинские отряды. Вор же пришел под Москву не той дорогой. В полках же начало быть шатание, хотели царю [321] Василию изменить князь Иван Катырев да князь Юрий Трубецкой, да князь Иван Троекуров и иные с ними. Царь же Василий, сведав о том их умышлении, велел их перехватать. И привели их к Москве. Князю же Михаилу Васильевичу с ратными людьми царь Василий повелел идти к Москве, а тех, которые хотели ему изменить, в Москве пытал. Князя Ивана Катырева сослал в Сибирь, а князя Юрия Трубецкого сослал на Тотьму, князя Ивана Троекурова сослал в Нижний Новгород и повелел их посадить по тюрьмам. Тех же, кто с ними были схвачены, Якова Желябужского, да Юрия Невтева, да Григорьева сына Толстого и иных с ними, в Москве казнил.
161. О воровском, приходе на Москву. Пришел же Вор и гетман Ружинский с ратными со всеми людьми под Москву и встал в Тушине, и приходил под Москву, и бои были частые. А из Тушина пришел и встал в Танинском, и в Танинском было ему от московских людей утеснение великое на дорогах, начали многих убивать и запасы к нему не пропускали. Он же, видя такую тесноту, пошел из Танинского назад в Тушино. И в тот день был с ними [ворами] сильный бой, [дворян из] из города Алексина убили в том бою тридцать три человека, сам же Вор, отойдя, встал в Тушине и начал тут таборы строить. Бояре же пошли и встали на Ходынке.
162. О побоище московским людям на Ходынке. Пришли к царю Василию в Москву из Тушина от гетмана Ружинского посланники о послах [польских], которые были посажены [под стражу] в Москве. Они же, злодеи, приходили не из-за послов, а рассматривать, как рать стоит на Ходынке, и, побывав в Москве, пошли опять в Тушино мимо московских полков. Ратные же люди стояли крепко, ни один с себя оружия не скидывал, и стража была крепкая. В тот же день появился в Москве слух, будто с посланниками литовскими помирились. Люди же из-за того слуха оплошали и легли в ту ночь спать спокойно, и стражи оплошали. Те же литовские люди и русские воры в ту же ночь пришли на полки русские и их побили и запасы все взяли; и бежали все, и едва образумились под городом, обратились на них, и начали с ними биться, и их опрокинули, и гнали до речки до Ходынки, избивая их на [пути в] пятнадцать верст, едва они в таборах устояли, такая оторопь на них пришла. Бояре же пришли и встали под Москвой, а вокруг себя поставили обоз.
163. О побоище под Зарайском русских людей литовскими людьми. Пришел под Зарайск полковник Лисовский с литовскими людьми и русскими ворами и город Зарайский взял. В Переславле же Рязанском услышали воеводы, что Зарайский город литовские люди взяли, и послали под Зарайский город ратных людей. Воевода же с ними был Захарий Ляпунов, и спьяну пришел под Зарайский город не в боевом порядке. Лисовский же вышел из Зарайска, [322] московских людей побил наголову и многих живых взял, одних арза-масцев убили на том бою триста человек. Трупы же их Лисовский велел похоронить в одном месте, в яме, и сделал тут над ними для своей славы курган большой; и тот курган стоит и доныне.
164. О взятии города Коломны. Тот же Лисовский собрался с ратными людьми, и пошел на Москву, и пришел к городу Коломне, и город Коломну взял приступом; и церкви Божий разорил, и владыку коломенского Иосифа и боярина князя Владимира Долгорукова взял в плен; и пошел под Москву, а их взял с собой.
165. О побоище литовских людей на Медвежьем Броде и о владыке коломенском. Слышав же о том царь Василий, что Лисовский идет прямо под Москву, послал против него бояр князя Ивана Семеновича Куракина да князя Бориса Михайловича Лыкова с товарищами, с ратными людьми. Воеводы же с ним [Лисовским] сошлись на реке Москве, на Медвежьем Броде, и был бой с ними весь день, и, милостью Божиею, тех воровских людей литовских побили наголову, и наряд отняли, и владыку коломенского, и боярина князя Владимира Тимофеевича [Долгорукова], и протопопа зарайской церкви Николы отбили, и языков многих взяли, и пришли в Москву, к царю Василию. Царь же Василий их пожаловал, а Лисовский убежал с небольшим отрядом. Царь же Василий владыку отпустил в Коломну да с ним послал воевод своих, Ивана Матвеевича Бутурлина да Семена Матвеева сына Глебова, и повелел им крепить осаду и запасать запасы всякие.
166. Об отпуске литовских послов и Сердомирского с дочерью Маринкой в Литву. Царь же Василий решил с патриархом Гермогеном и с боярами послов литовских опустить в Литву, и с ними Сердомирского с его дочерью Маринкой. Послы же и Сердомирский ложно поклялись. Царь же Василий отпустил их из Москвы в Литву, а с ними послал в провожатых боярина князя Владимира Тимофеевича Долгорукова с ратными людьми, а повелел им идти на Углич да на Тверь да на Белую, и проводить их до смоленского рубежа. Тут же, в Москве еще, изменники сговорились с паном Гашевским, как бы Московское государство погубить.
167. О Сердомирском, как [он] пришел в Тушино с дочерью. Вор же в таборах, услышав про то, что Сердомирского с дочерью и послов отпустили, послал вперед князя Василия Мосальского и повелел Сердомирского с дочерью и послов поворотить в таборы. Тот же князь Василий Мосальский перехватил их в Бельском уезде. Послы же [Вора] не послушали и пошли в Литву, а тот же воевода Сердомирский с своей дочерью воротился в Тушино. Ратные же люди, которые [были посланы их] провожать, разъехались все по домам, в князь Владимир [Долгорукий] с небольшим отрядом пришел в Москву. [323]
168. О посылке князя Михаила Васильевича [Скопина-Шуйского] в Великий Новгород. Царь же Василий, видя, что многие ратные люди из Москвы разъехались по домам и помощи ждать не от кого, послал племянника своего князя Михаила Васильевича Шуйского Скопина в Великий Новгород, а с ним отпустил немногих немецких людей, и повелел ему в Новгороде собирать [ратных людей], и повелел послать в Немцы, нанимать немецких людей на помощь.
169. О бое под Рахманцовым. Пришел в Тушино полковник Сапега и иные с ним полковники и ротмистры, и пришли под Москву. И был под Москвой сильный бой с ними, они же отошли в Тушино и, собравшись в Тушине, пошли под Троице-Сергиев монастырь. Царь же Василий послал за ними бояр своих, князя Ивана Ивановича Шуйского с товарищами. Литовские же люди, придя, стали в селе Воздвиженском, в десяти верстах от Троицы, а бояре пришли на речку Талицу. Литовские же люди, видя, что идут московские ратные люди, встретили их в деревне Рахманцове. И был тут сильный бой, многих литовских людей побили и захватили. Последним приступом так их побили, что и наряд у них захватили. Тот же полковник Сапега с последними двумя ротами напустился на московских людей. Московские же люди от них отступили, ожидая себе помощи из полков. Грехов ради наших, в сторожевом полку Федор Головин дрогнул со всем полком так, что половину большого полка смял. Литовские же люди, видя над православными христианами гнев Божий, начали их убивать, и перебили многих людей, и живых взяли. В том же бою многую храбрость и мужество показал боярин и воевода передового полка князь Григорий Петрович Ромодановский, тут же сына у него убили князя Андрея. Бояре же пришли к Москве с небольшим отрядом, а ратные люди к Москве не пошли, все разошлись под домам.
170. О крестном целовании и измене. Царь же Василий, видя на себя и на все православное христианство гнев Божий, начал осаду укреплять и говорить ратным людям: кто хочет сидеть в Московском государство, те бы целовали крест; а которые не хотят в осаде сидеть, ехали из Москвы, а не бежали. Все же крест ему целовали, что хотят помереть за дом Пречистой Богородицы в Московском государстве, и поцеловали крест. На завтра же, и на третий день, и в иные дни многие, не помня крестного целования и обещания своего Богу, отъезжали к Вору в Тушино: боярские дети, стольники и стряпчие, и дворяне московские, и жильцы, и дьяки, и подьячие. Царь же, видя такую неправду, устроился сам в Москве со всей ратью.
171. О приходе Сапеги под Троицу и об осаде Троицкого монастыря. Сапега же пришел под Троицкий монастырь и осадил [324] монастырь. Архимандрит же с братией и воевода князь Григорий Борисович Долгорукий начали устраивать осаду и укреплять монастырь. Сапега же разными хитростями монастырь осаждал: подкопы многие под крепость провел и огненными ядрами зажигал, многими приступами приступал. Милостью же Живоначальной Троицы и преподобных чудотворцев Сергия и Никона, молитвами их, ничего не мог сотворить, только над собой большую беду содеял. Видя же Сапега и все полковники, что не могут ничего монастырю сотворить, поставили осаду и послали от себя полковников по городам, людей возмущать.
172. Об измене в Суздале. В Суздале же городе собрались ратные люди и хотели устроить осаду, чтобы стоять против литовских людей. Один же из них, Меньшик Шилов с товарищами, был научен дьяволом, целовал крест Вору и всех к кресту приводил, а архиепископ Галактион против того не постоял. И поцеловали крест всем городом и посадом, и послали [о том весть] к Сапеге под Троицу. Сапега же прислал к ним в Суздаль полковника Лисовского. Тот же Лисовский полковник, будучи в Суздале, многие пакости иным городам делал. С ними [литовскими людьми] прислал Сапега в Суздаль воеводу Федора Плещеева.
173. О городе Ростове и крепкостоятельстве митрополита Филарета. В городе же Переславле услышали про то, что Сапега пришел под Троицу. Переславцы же всякие люди, позабыв праведный суд Божий и не помня крестного целования, изменили и поцеловали крест Вору. И, собравшись с литовскими людьми, пошли к городу Ростову: ведая, что в Ростове крепости нет, захотели их [ростовцев] также в дьявольскую прелесть прельстить, как и сами [прельстились]. В городе Ростове услышали все, что идут к ним переславцы с литовскими людьми, пришли всем городом к митрополиту Филарету и начали его молить, чтобы [разрешил] им отойти в Ярославль. Он же, государь великий, адамант крепкий и столп непоколебимый, приводил людей Божиих на то, и укреплял их, чтобы стояли за веру истинную христианскую и за крестное целование государю, чтобы встать против тех злодеев, и многими словами их укреплял, говоря: “Если и убиты будем ими, и мы от Бога венцы примем мученические”. Слыша то, воевода и все люди, что он им не повелевает город покинуть и отойти в Ярославль, молили его, чтобы он с ними пошел в Ярославль. Он же им всем отвечал: “Многие муки претерплю, а дома Пречистой Богородицы и ростовских чудотворцев не покину”. Услышав от него такие слова, многие побежали в Ярославль. Митрополит же, видя гнев Божий, пошел в соборную церковь Пречистой Богородицы и облекся в свой святительский сан. Многие же люди пришли и сели в храме. Он же, святитель, готовился, как агнец к закланию, сподобился [325] Пречистых и животворящих Тайн, и восхотел всему миру дать спасение, и восхотел ответ дать Богу праведный, по пророческому слову: “Се аз, и дети мои, которых дал мне Бог”. И повелел протопопу и священникам, которые есть: в церкви исповедывать весь народ и сподобить всех Божественных Тайн. Литва же пришла в город, и начали людей убивать тех, которые не успели уйти в церковь или из города в Ярославль бежать. Они же [литва и русские воры] пошли к церкви. Митрополит же, видя, что идут прямо к двери церкви, повелел дверь укрепить. Они же начали к дверям приступать, и в церкви же с ними бились, не давали им приступать. Митрополит же, видя изнеможение [ратных людей], пришел к дверям церковным и начал переславцам говорить, по Божественному Писанию, чтобы помнили свою православную веру, от литовских людей отошли и к государю обратились. Они же, переславцы, как волки свирепые, возопили громким гласом и начали к церкви приступать, и выбили двери церковные, и начали людей сечь, и убили множество народа. Митрополита же взяли с [святительского] места, святительские ризы на нем оборвали, и одели его в худые ризы, и отдали его приставам. Раку же чудотворца Леонтия золотую сняли и рассекли, [поделив] по жребиям, казну ж церковную всю, и митрополичью, и городскую, всю пограбили и церкви Божий разорили. О, горе сему окаянному народу града Переславля! Так вот в сем богоспасаемом городе Ростове церкви Божий, и раки чудотворные, и святитель опозорены были и многое множество народа убиты были, большее разорение же было не от литовских людей, но от своего народа христианского. Свои же окаянные души погубили, убиенные же души приняли от Бога венцы за свою правду. Митрополита же Филарета отослали к Вору в Тушино. Сапега же из-под Троицы послал в Ростов воеводу Матвея Плещеева с литовскими людьми. Матвей же, стоя в Ростове, делал многие пакости городам и уездам.
174. О разорении города Шуи и Кинешмы. Полковник же Лисовский с литовскими людьми и воеводы московские пошли из Суздаля к граду Шуе, и Шую взяли приступом, и многих людей перебили. И от Шуи пришли под Кинешму, и град Кинешму взяли приступом же, воеводу Федора Бобарыкина и ратных людей многих побили, и повоевали многие города и уезды, и пришли опять в Суздаль.
175. Об измене городов. Грехов ради наших, все города Московского государства от Москвы отступили. Немногие же города стояли в твердости: Казань, и Великий Новгород, и Смоленск, и Нижний, и Переславль Рязанский, Коломна, царство Сибирское — только [эти] города стояли в твердости, а другие все прельстились на дьявольскую прелесть. [326]
176. О побоище литовских людей под Коломной. С Коломны писал к царю Василию воевода Иван Бутурлин да Семен Глебов, что с Каширы идут литовские люди под Коломну на осаду. Царь же Василий послал на Коломну воевод своих князя Семена Васильевича Прозоровского да Василия Борисовича Сукина со многими ратными людьми. Они же пришли под Коломну и начали укреплять осаду. Пан же Хмелевский с многими литовскими людьми и с русскими ворами пришел из Каширы под Коломну и захотел город Коломну осадить. Воеводы же и ратные люди, соединившись, вышли из города на вылазку и с ними бились мужественно. И по милости Божией литовских людей и русских воров побили наголову, и языков многих захватили. Воеводы же князь Семен Васильевич [с товарищами] пришли к Москве. Царь же Василий повелел Ивану Бутурлину быть в Москве, а на его место послал Ивашку Пушкина.
177. О побоище литовских людей и русских воров в селе Высоцком. Царю Василию писали в Москву с Коломны воеводы Иван Пушкин да Семен Глебов, что от Владимира идут под Коломну многие литовские люди и русские воры. Царь же Василий послал воевод своих под Коломну, князя Дмитрия Михайловича Пожарского с ратными людьми. Они же пришли под Коломну и стали проведывать про тех литовских людей. Вестовщики, приехав, сказали, что литовские люди стоят за тридцать верст от Коломны в селе Высоцком. Князь Дмитрий Михайлович с ратными людьми пошел с Коломны навстречу литовским людям, и пришел на них в ту Высоцкую волость на утренней заре, и их побил наголову, и языков многих захватил, и многую у них казну и запасы отнял. Остальные же литовские люди побежали во Владимир.
178. О приходе в Новгород князя Михаила Васильевича. Князь Михаил Васильевич Шуйский пришел в Великий Новгород. Новгородцы же его встретили с великой радостью и честью. Князь Михаил Васильевич начал в Новгороде рать устраивать.
179. О посылке [послов] в Немцы из Новгорода. Князь Михаил Васильевич Шуйский послал в Немцы, к свитцкому королю для найма людей шурина своего Семена Васильевича Головина да дьяка Сыдавнаго Васильева, а с ними дворян и посадских людей. И в Псков послал с грамотами для утверждения [решения о найме людей]. В Пскове же, не помня крестного целования, государю изменили и целовали крест Вору. Весть же пришла к князю Михаилу Васильевичу в Новгород, что псковичи изменили. Князь Михаил же, посоветовавшись с Михаилом Татищевым да с дьяком Ефимом Телепневым и боясь измены новгородцев, побежал из Новгорода к Ивангороду с небольшим отрядом. С дороги от него побежал назад в Новгород Афанасий Бурцев и сказал, что князь Михаил пошел к Ивангороду. И, не доходя до Ивангорода, пришла к нему весть, что [327] Ивангород изменил, целовал крест Вору. Они же были в великом ужасе и в страхе, не зная, куда ехать. И, подумав, пошли к Орешку. Тут от него [князя Михаила] побежали Андрей Колычев да Нелюб Огарев. Князь Михаил Васильевич, положа упование на Бога, пришел на Невское устье; в Орешке в ту пору был воевода Михаил Салтыков, и послали к нему с вестью. Михаил [Салтыков] же им великую пакость соделал и в город не захотел пустить.
180. О посылке ко князю Михаилу и о приходе князя Михаила в Новгород. В Новгороде митрополит Исидор и все новгородцы, видя такую погибель, что воевода, город покинув, пошел вон, все были в великом плаче и в сетовании и в страхе; и решили послать за ним бить челом, чтобы он воротился в Великий Новгород, а у них единодушно [решено], что им всем помереть за православную христианскую веру и за крестное целование царю Василию. Послали же за ним [духовных] властей и пятиконецких старост с молением, чтобы он возвратился в Новгород. Они же его встретили под Орешком и начали ему бить челом, и целовали ему крест. Князь Михаил Васильевич со всеми людьми воротился и пришел в Великий Новгород. Новгородцы же все: митрополит, и дворяне, и дети боярские, и посадские люди возрадовались и приняли его с великой честью. Князь Михаил Васильевич начал в Новгороде собираться с ратными людьми. С той же вестью послал к Москве Моисея Глебова, что пришел в Новгород и в Немцы послал. Моисей же едва к Москве смог приехать; в Москве же тому не поверили ничему.
181. О приходе Кернозицкого и об убиении Михаила Татищева. Пришла весть к князю Михаилу Васильевичу, что из Тушина идет под Новгород полковник Кернозицкой со многими людьми литовскими и с русскими ворами. Князь Михаил Васильевич начал устраивать рать и послать хотел против них на Бронницы. Михаил же Татищев начал у князя Михаила на то проситься [возглавить рать]. Он же [князь Михаил] хотел его отпустить с ратными людьми. Пришли же к князю Михаилу Васильевичу новгородцы и возвестили о Михаиле Татищеве, что он идет для того, что хочет царю Василию изменить и Новгород сдать. Князь Михаил Васильевич, услышав о таком деле, собрал всех ратных людей и возвестил им про Михаила [Татищева]. Они же все возопили, и, не расспросив, убили его всем миром. Князь Михаил Васильевич велел его похоронить в Антоньевом монастыре.
182. О стоянии на Хутыни литовских людей и [oб иx] отходе. Пришел к Новгороду полковник Кернозицкой со многими людьми, и встал у Спаса на Хутыни, и многие пакости делал Великому Новгороду и уезду, и многие дворяне отъезжали в литовские полки. Князь же Михаил Васильевич был в великом сетовании. [328] Уездные же люди и новгородцы, услыхав про то, что стоят под Новгородом литовские люди, стали собираться идти к Новгороду: в Тихвине собрался Степан Горихвостов, а с ним собралось всяких людей до тысячи человек, а в Заонежских погостах собрался Евсевий Резанов и пошел к Новгороду. Степан же первым, а Евсевий после. И пришел Степан на Грузине. Литовские же люди взяли языков крестьян и привели их на Хутынь, где обитель Всемилостивого Спаса и преподобного отца нашего Варлаама, к литовскому полковнику Кернозицкому. Он же начал их пытать. Они же люди простые, не знали счета, и сказали Кернозицкому, что пришли на Грузине ратных людей множество, а за ними идет большая сила. Милостью же Божиею и молитвами преподобного чудотворца Варлаама, не хотевшего обитель свою видеть в скверности, нашел на них [литовских людей] страх великий и побежали от Великого Новгорода с великим ужасом. Митрополит же, и князь Михаил Васильевич, и все новгородцы обрадовались, что Новгород очистился. К царю же князь Михаил послал [о том] с вестью. В Москве же тому отнюдь веры не имели, а из Немец от Семена Васильевича Головина вести не было.
183. О побоище литовских людей и всяких воров под Нижним. Собрались многие понизовые люди: мордва и черемиса, и пришли под Нижний Новгород, и город Нижний осадили. Из Тушина пришли под Нижний литовские люди. Воевода у них был князь Семен Вяземский. Нижегородцы же, видя такое утеснение городу и прося у Бога милости, пошли на вылазку. И тех литовских людей и русских воров перебили многих, и воеводу у них князя Семена взяли, и в Нижнем повесили без государева ведома.
184. О походе с Балчика к Москве. Царь же Василий повелел боярину Федору Ивановичу Шереметеву с Балчика идти к Москве. Федор Иванович с Балчика [идя] многие понизовые города очистил и воровских людей побил.
185. О соединении всех православных христиан и о побоище Литвы и русских воров. Нижегородцы же, услышав о походе ратных людей с Балчика к Нижнему, собрались, пошли к Балахне и Балахну город взяли и ко кресту их [жителей] привели. Бог же вложил мысль добрую во всех черных людей, и начали собираться по городам и по волостям: в Юрьевце Поволжском собрались с сытником Федором Красным, на Решме с крестьянином Гришкой Лапшою, на Балахне с Ивашком Кувшинниковым, в Городце с Федькой Ногавицыным, на Холуе [был] Илейка Деньгин; и соединились все в единомыслии, и пошли в Лух. И в Лухе литовских людей побили и дворян, схватив, отослали в Нижний, а иных [людей] взяли и дома их разорили, и пошли в Шую. Лисовский же, услышав о том, послал против них Федора Плещеева в село Дунилово. Они же [329] услышали; что Федор пришел с воровскими людьми литовскими, и их побили наголову. Федор же бежал в Суздаль с небольшим отрядом.
186. Об обращении поморских городов и о побоище русских людей в селе Даниловском. Города же поморские и Вологда, и Устюг Великий, и иные города обратились на истинный путь и царю Василию целовали крест, и литовских людей побили. И собрались черные люди, так же, как и в понизовых городах, и многие города очистили, и пришли в село Даниловское, и поставили тут острог. Литовские же люди и русские воры собрались во множестве и пришли к Даниловскому, и бои были многие. Грехов же ради наших тот острог взяли, черных людей перебили, а сами отошли в Ростов.
187. О волнении против царя Василия и об отъезде в Тушино. Враг же, испокон веков не хотя видеть добра роду христианскому, а хотя видеть души в погибели, вложил [злую] мысль в Москве многим людям. И, умыслив, князь Роман Гагарин, Григорий Сумбулов и Тимофей Грязной и иные многие пришли в Верх, к боярам, и начали говорить о том, чтобы царя Василия сменить. Бояре же им отказали и побежали из града по своим дворам. Они же [заговорщики] пошли к патриарху и взяли его из соборной церкви от [святительского] места и повели его на Лобное место. Он же, как крепкий адамант, утверждал [правду] и заклинал [их], не ведя на такую дьявольскую прелесть прельщаться. И пошел патриарх на свой двор, они же послали за боярами; и бояре отнюдь к их дьявольскому совету не поехали, один к ним приехал боярин князь Василий Васильевич Голицын. Из полков же бояре, собравшись, пришли к царю Василию. Те же [заговорщики] с Лобного места пришли с шумом к царю Василию. Царь же Василий вышел против них мужественно, не боясь убийства от них. Они же, видя его мужество, ужаснулись, и побежали от него все из города, и отъехали в Тушино человек с триста. Царь же Василий в Москве с боярами, осаду укрепив, сел в осаде.
188. Об осаде города Коломны. Вор же Тушинский, видя крепкое [осадное] сидение Московского государства и умыслив выморить [Москву] голодом, послал под Коломну полковника Млоцкого со многими литовскими людьми, чтобы перекрыть к Москве путь, чтоб невозможно было ниоткуда запасам пройти. Млоцкий же пришел под Коломну и город Коломну осадил.
189. О казни Крюка Колычева. На боярина Крюка Колычева сказал Василий Бутурлин царю Василию, что он умышляет царю Василию [сотворить зло] и в Тушино отпускает [людей]. Царь же Василий повелел его схватить, и многих людей с ним перехватал, и его и многих людей пытал; и после пытки его повелел казнить на Пожаре, а которые в его деле были, [тех] посадили по тюрьмам. [330]
190. О дороговизне хлебной в Москве и о приезде Мартьяша Мизинова. В Москве была хлебная дороговизна великая: покупали четь ржи за семь рублей. И многие люди пошли в Тушино, а иные хотели идти; к царю Василию приходили с шумом: “Докуда в осаде сидеть и голод такой терпеть?” Царь же Василий их укреплял, разговаривая с ними Они же того не слушали. В то же время пришли из Тушина ротмистр Матьяш Мизинов да князь Роман Гагарин и начали во весь мир говорить, чтобы не прельщались на дьявольскую прелесть: “Точно истинный Вор, а дело все литовского короля, который хочет православную христианскую веру попрать; а то в таборах подлинно ведомо, что пришли в Новгород немецкие люди, а Литву от Новгорода отбили прочь”. Люди же в Москве в ту пору были в великой шаткости, многие хотели к Тушинскому Вору идти и, слыша такие речи от перебежчиков, укрепились в Москве, ни один с Москвы не поехал в Тушино.
191. О побоище Бобовского. Пришел в таборы полковник Бобовский с литовскими людьми и с великим хвастовством, и на Ружинского гетмана стал шуметь, что до сих пор не сумел Москву взять, и пошел на Москву с великим хвастовством. Царь же Василий, возложа упование на Бога, повелел боярам идти с Москвы против них. И был бой великий, и по милости Всещедрого Бога и Пречистой Богородицы и молитвою московских чудотворцев сделалось по пророческому слову: “Лук сильных изнеможет, а немощные препояшутся силою”. Божией милостью тех литовских людей побили наголову, а остальных топтали до таборов, едва в таборах со страху устояли. Царь же Василий воздал молитву Богу и повелел петь молебны, видя такой дар Божий.
192. О присылке [посланцев] от Федора Ивановича Шереметева к Москве. Пришли же посланцы от боярина Федора Ивановича Шереметева и сказали, что [он] идет к Нижнему Новгороду, и многие понизовые города очистил, и литовских людей и русских воров много побил. В Москве люди, то услышав, наипаче начали крепиться; посланников же, Солового Протасьева с товарищами, государь пожаловал своим государевым жалованием.
193. Об обращении города Владимира. В городе же Владимире познали люди дьявольскую прелесть и, помня о своих душах и крестном целовании, начали обращаться к Московскому государству. Воевода же Михаил Тумак Вельяминов не захотел [обратиться] к Московскому государству и к царю Василию и начал стоять за Вора. Люди же города Владимира его схватили и повели в соборную церковь, чтобы ему причаститься. Отец же его духовный, соборный протопоп, его причастил, и вели его из церкви, и говорили всем людям: “Сей враг есть Московскому государству”. Они же его взяли и миром убили камнями, а сами поцеловали крест царю Василию [331] и с воровскими людьми начали биться не щадя голов своих, а к Москве послали с повинной, бить челом царю Василию о своих винах. Царь же Василий послал к ним воевод своих и ратных людей.
194. О побоище литовских людей под Москвою. Гетман же Ружинский, и полковники, и русские воры, которые в Тушине [были], бояре и дворяне и всякие люди, вознесясь гордостью великой, собрались и все пошли под Москву потому, что город деревянный, [желая его], придя, выжечь, а людей изрубить. И прибежали в Москву перебежчики, и сказали царю Василию, что поднялись на Москву всеми таборами литовские люди. Царь же Василий был в великой скорби и, советовавшись с патриархом Гермогеном и с боярами, повелел боярам и воеводам идти против них навстречу. Бояре же пошли против них с обозом; и бой был весь день, и начали московских людей осиливать, и конных людей столкнули с места, и пешие люди едва устояли, потому что пришел на помощь боярин князь Иван Семенович Куракин, а с другой стороны князь Андрей Васильевич Голицын да князь Борис Михайлович Лыков. И пришли они на литовских людей и на русских изменников, и их перебили многих людей, и топтали до речки Ходынки. Литовские же люди и русские воры многие со страху из таборов побежали. Так бы, не остановись московские люди у речки, и они бы, таборы покинув, побежали: такова московских людей храбрость была. С тех пор как сели в осаде в Московском государстве, и когда Московское государство было единым, так не бились. Литовские же люди с той поры под Москву явно перестали приходить.
195. О приходе под Нижний боярина Федора Ивановича Шереметева с людьми. Боярин Федор Иванович Шереметев с ратными людьми пришел в Нижний. Нижегородцы же, видя приход к ним ратных людей, возрадовались, потому что им было утеснение великое от литовских людей и от русских воров. Федор же, будучи в Нижнем, на многих воровских людей от себя посылал [войска] и многих воровских людей побивал, а иных многих обратил к царю Василию.
196. О побоище литовских людей под Юрьевцом Поволжским. Пришла весть в Нижний, что из Суздаля идет Лисовский с литовскими людьми и с русскими ворами за Волгу, воевать костромские, и галицкие, и унженские, и юрьевские места. И послал Федор Иванович на них [рать] в судах, и сошлись с ними под Юрьевцом Поволжским на острове, и побили их наголову, а иных потопили. Лисовский же с небольшим отрядом, что в ту пору был на берегу, убежал, и возвратились ратные люди в Нижний со многим богатством.
197. О походе из Нижнего Федора Ивановича Шереметева. Из Нижнего боярин Федор Иванович Шереметев пошел под [332] Муром, а в Муроме уже до его прихода царю Василию крест целовали. Из Мурома пошел под Касимов и Касимов осадил; и в Касимове сидели крепко, не хотя город царю Василию сдать. Боярин Касимов взял приступом, и многих воровских людей перебил, а иных живых взял; и тех, которых мучили в темнице за царя Василия, всех освободил. В Касимов же пришли к нему из Москвы от царя Василия князь Семен Прозоровский да Иван Чепчугов с милостивым словом на службу, что он царю Василию служил и за него стоял; да и про то ему говорили, что он идет неспешно, о государевом деле не радеет, а товарища его Ивана Салтыкова взяли в Москву.
198. О ворах астраханских, которые назвались царевичами. Грехов ради наших, дьявольским наущением восставали неведомо откуда такие воры, назывались праведным [царским] корнем: иногда царя Ивана сыном Васильевича, иногда царевича Ивана Ивановича сыном, а иной назывался царя Федора Ивановича сыном. Как у тех окаянных злодеев, неведомо откуда взявшихся, уста отверзались и язык говорил; а назывались таким праведным корнем иной боярский человек, а иной мужик пашенный. Вор же стоял под Москвой, в то же время под Астраханью появились три вора: один назвался Август, царя Ивана сын, другой же назвался Осиновик, сын царевича Ивана, а третий назвался Лавр, царя Федора Ивановича сын. Те же воры казаки с Августом и Лаврентием пошли под Москву к Тушинскому Вору. Того же Осиновика сами они и повесили на Волге, а с теми же [самозванцами] пришли в Тушино и тех воров привели с собою. Вор же тех казаков пожаловал, а тех воров Августа и Лаврентия велел повесить в Тушине на московской дороге. Всех же тех воров, которые назывались царским корнем, знали многие люди, который откуда взялся. Того же Вора Тушинского, который назвался расстригиным именем, отнюдь никто не знал: неведомо откуда взялся. Многие же узнавали, что он был не от служивого корня; думали, поповский сын или церковного дьячка потому, что весь обиход церковный знал.
199. О приходе немецких людей в Великий Новгород. Пришел в Великий Новгород к боярину, к князю Михаилу Васильевичу Шуйскому Скопину, Семен Васильевич Головин да дьяк Сыдавной Васильев, а с ними пришли немцы конные и солдаты с воеводами, с Яковом Пунтусовым да с Иветьгором, и начали уговариваться о найме. И решили с ними на слове, почем им платить в месяц; и, о том уговорясь, записями между собой укрепились. И начал князь Михаил Васильевич собираться идти на очищение Московского государства.
200. О посылке под Псков из Новгорода. Послал же князь Михаил Васильевич, еще до прихода немцев, Лазаря Осинина, а с ним послал дворян да атамана казачьего Тимофея Шарова, чтобы [333] Псков обратить к царю Василию. Псковичи же, услышав, что к ним идут из Новгорода на осаду, собравшись, пошли навстречу и сошлись с новгородской силой в десяти верстах от Пскова. И по милости Божией тех псковичей воровских людей побили. Они же отошли к Пскову. Новгородцы же пошли за ними. Псковичи же опять новгородцев из Пскова встретили, и бой был между ними больше первого; и по милости Божией псковичей же побили. Псковичи же, видя свое изнеможение, сели в осаде. И о том [воеводы] писали к князю Михаилу Васильевичу, и князь Михаил Васильевич, видя их непокорство, повелел от Пскова идти в Новгород затем, что вскоре собирался подниматься [в поход] к Москве.
201. О посылке из Новгорода [воевод] к Торопцу и о побоище литовских людей. Послал же князь Михаил Васильевич из Новгорода на литовских людей немецкого воеводу Ивелгорова с немецкими людьми да с русскими людьми Федора Чулкова. Они же пришли в Русу Старую, и литовские люди, покинув Русу, побежали. Воеводы же пошли за ними, и встретили их в Торопецком уезде, в селе Каменках, и тут литовских людей побили. И пришли к Торопцу, и Торопец очистили и ко кресту за царя Василия привели. Воевода же Федор Чулков остался тут, а Ивелгор пошел на соединение с боярином князем Михаилом Васильевичем Шуйским и встретил литовских людей в Торопецком уезде, у Троицы на Хохловице. И тут в монастыре литовских людей осадили, и их взяли приступом и побили наголову, а сами пошли на соединение с князем Михаилом Васильевичем.
202. О посылке из Новгорода [воеводы] в Торжок. Послал князь Михаил Васильевич из Новгорода в Торжок воеводу Корнило Чоглокова с ратными людьми. Корнило же пришел в Торжок, и привел [жителей] к кресту, и осаду укрепил.
203. О посылке из Новгорода [Семена Головина] в Торжок. Писал из Торжка воевода Корнило Чоглоков к князю Михаилу Васильевичу, что идут из Твери под Торжок литовские люди многие, и послал князь Михаил Васильевич в прибавку в Торжок Семена Головина с ратными людьми. И Семен под Торжком сошелся с Ивельгором, и пришли вместе под Торжок, а литовские люди в ту пору пришли под Торжок. Немцы же пешие пошли вперед, выставив копья, а иные встали позади них. Литовские же люди наступали на них тремя ротами, и немецкие люди две роты перебили литовских людей, а третья рота проехала сквозь полки, и конных людей немецких и русских литовские люди потоптали до города; едва, выйдя из города, отбили [их]. Немцы же и русские люди выправились, литовских людей от города отбили и пеших людей отбили. Литовские же люди из-под Торжка пошли к Твери. Семен же с немцами стал дожидаться князя Михаила Васильевича в Торжке. [334]
204. О походе князя Михаила Васильевича из Новгорода, и о взятии тверского острога, и о повороте немцев, и о приходе в Калязин монастырь. Князь Михаил Васильевич, прося у Бога, и у Софии Премудрости Божией, и у новгородских чудотворцев милости, велел петь молебны, и взял благословение у митрополита Исидора, и пошел на очищение Московского государства, и пришел из Новгорода в Торжок. Отдохнув в Торжке и повелев отслужить молебны Пречистой Богородице и Ефрему новоторжскому чудотворцу, пошел со всеми людьми к Твери. И, не доходя до Твери десять верст, перешел Волгу в пустом месте, и пришел к Твери. Литовские же люди вышли навстречу против них, и был с ними бой велик. И литовские люди русских людей и немецких столкнули, и опрокинули немало немецких людей. Князь Михаил Васильевич с немецкими людьми отошел и встал, отойдя, недалеко; и стоял тут день и ночь. На другую же ночь пошел со всеми людьми к Твери и, придя, тверской острог взял; литовских людей побили наголову, а остальные сели во городе. Немцы же хотели приступать ко граду, но князь Михаил Васильевич, жалея людей, не велел им приступать к городу, а сам пошел на Городню. А немецкие люди, осердясь, повернули назад и пошли к Новгороду. Князь Михаил Васильевич пришел на Городню и Волгу перешел под Городнею, а немцев послал уговаривать Иваниса Ододурова. И Иванис немецких людей встретил и их уговаривал, и один только воротился Христошум с небольшим отрядом. А Яков [Пунтусов] пошел к Новгороду, и князь Михаил Васильевич послал за ним уговаривать дворян; и дворяне его встретили в Крестцах и едва его уговорили; и он возвратился со всеми людьми, а сам князь Михаил Васильевич пошел к Калязину монастырю, а немцы пошли за ним же. И пришел в Калязин монастырь, и встал в монастыре, и укрепил осаду, а к Москве послал станицу из Твери, Елизария Безобразова с товарищами.
205. О приезде с казной из городов. Города же все обратились к царю Василию, и приехали из всех городов с казною и с дарами к князю Михаилу Васильевичу в Калязин монастырь. В то же время пришел из Москвы от царя Василия станица Григорий Валуев и сказал, что царь Василий и Московское государство, дал Бог, здоровы. Князь Михаил Васильевич и все ратные люди радостны были, а в Немцы послал [князь Михаил] еще для найму людей Бориса Собакина.
206. О посылке [воеводы] в Переславль и о приезде из Москвы. Послал князь Михаил Васильевич воеводу Семена Коробьина с ратными людьми к Переславлю Залесскому, чтобы его очистить. И Семена встретили литовские люди, полковник Сапега; и Семен едва отошел от них в Калязин монастырь. Они же под [335] Калязин пришли набегом; и под Калязиным монастырем был бой великий, и отошли в разные стороны, ничего не сделав [друг другу].
207. Об отходе литовских людей /из-под/ под Коломны. Литовские же люди, полковник Млоцкий, стояли под Коломной; и пришли к Коломне на помощь рязанцы, и соединились с осажденными людьми, и пошли на бой. И был бой под Коломной великий, литовские же люди русских людей потеснили и пеших многих убили, рязанцы же отошли опять в Рязань. Литовские люди и русские воры, услышав о приходе князя Михаила Васильевича к Слободе, отошли от Коломны и встали в Серпухове. Царь же Василий воевод князя Василия Мосальского с товарищами и с людьми пожаловал своим государевым жалованием и ратных людей и Семена Глебова опять послал на Коломну.
208. О побоище русских людей под Суздалем. Пришел боярин Федор Иванович Шереметев во Владимир с понизовыми людьми, и пришли к Суздалю, а того не ведали, что в Суздале крепкого места нет, где (можно было бы] пешим людям укрепиться: кругом поля. Лисовский же с литовскими людьми из Суздаля пошел против них. И был бой великий, и московских людей, и понизовых многих перебили, едва убежали во Владимир.
209. О взятии города Переславля Залесского. Боярин князь Михаил Васильевич послал к Переславлю Залесскому воеводу шурина своего Семена Головина да Григория Валуева с ратными людьми. Они же пришли ночью и Переславль взяли. Князь Михаил же, услышав, что Переславль взяли, послал по всем городам, которые обратились к царю Василию, воевод и повелел им по городам казну собирать, а сам пошел к Переславлю и пришел в Переславль.
210. О волнении московском. Враг же, ненавидя добрый род христианский, вложил во многих людей в Москве неверие, и все говорили, что лгут будто про князя Михаила. И приходили в город всем миром к царю Василию, и шумели, и начали думать опять о Тушинском Воре. И на хлеб была дороговизна великая: покупали четверть ржи за семь рублей. В то же время мятежное пришел от князя Михаила Васильевича к Москве станица Елизарий Безобразов с товарищами и с ними пришли многие дворяне. Московские же люди знали их, что истинно приехали от князя Михаила. Царь же Василий, услышав, что [они] от князя Михаила, письмо послал за патриархом Гермогеном и сказал ему [об этом] И была в Москве радость великая, и все люди в Москве укрепились. Патриарх же начал петь молебны и по всем церквям повелел петь молебны со звоном.
211. О приходе [князя Михаила Васильевича] в Слободу. Князь Михаил Васильевич в Переславле укрепил осаду и, оставив воевод, пошел в Александрову слободу. И пришел в Слободу, [336] повелел поставить острог и укрепился, а к Москве послал к царю Василию станицы.
212. О приходе литовских людей под Слободу. Пришел под Слободу из-под Троицы Сапега со всеми литовскими людьми к Слободе. Князь Михаил Васильевич послал против них на бой к селу Коринскому голов с сотнями Литовские же люди русских столкнули и топтали их до самых надолбов. Князь Михаил Васильевич вышел сам против них, и был бой великий. И по милости Божией литовских людей побили и от Слободы отогнали, они же отошли опять под Троицу.
213. О приезде из Рязани от Прокофия Ляпунова [к князю Михаилу]. Пришла в Слободу из Рязани от Прокофия Ляпунова станица, и писал [он] к князю Михаилу грамоты. Как змея уязвляет смертоносной язвою, так же и он, льстивый человек, желая опорочить князя Михаила Васильевича перед царем Василием, а князя Михаила поднять на царя Василия, написал грамоты и приветствовал его на царстве, а про царя Василия укоризны писал. Князь Михаил же, прочтя грамоты и изодрав их, тех же посланников повелел схватить и хотел послать их в Москву. Они же начали плакать и бить ему челом и поведали о жизни Прокофия и о его насилии над ними. Он же, милостивый боярин, не хотя их крови, отпустил их назад в Рязань. Злые же люди клеветники написали об этом царю Василию, на князя Михаила [донос], что он их в Москву, перехватав, не прислал. Царь Василий с той поры начал на князя Михаила подозрение держать, и братья царя Василия [тоже].
214. О приходе бояр в Слободу. Пришел же в Слободу из Владимира боярин Федор Иванович Шереметев с низовыми людьми. В то же время пришли с Москвы от царя Василия бояре князь Иван Семенович Куракин да князь Борис Михайлович Лыков с ратными людьми. Князь Михаил Васильевич их приезду был рад, и начал с ними мыслить о государевом деле и о земском.
(пер. С. Ю. Шокарева)
Текст воспроизведен по изданию: Хроники смутного времени. М. Фонд Сергея Дубова. 1998
© текст
- Шокарев С. Ю. 1998
© сетевая версия - Тhietmar. 2005
© OCR - Abakanovich. 2005
© дизайн
- Войтехович А. 2001
© Фонд
Сергея Дубова. 1998