Ян Стрейс. Третье путешествие. Гл. X-XVII.

ЯН СТРЕЙС

ТРЕТЬЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

Глава X

Сели на мель. Большая польза от липы. Несколько человек утонуло. Плодородие на берегах Волги. Прибытие в Казань, описание города. Положение Казанского царства. Покорение Казани русскими. Татары побеждают русских. Войска царя обратились в бегство. Москва взята. Царь платит дань татарам. Доблесть рязанского воеводы, который освобождает царя и страну.

Июня 30 вышли мы снова и вскоре сели на мель и сошли с нее с неимоверным трудом и усилиями, потеряв при этом якорь и парус. Едва мы тронулись в путь, как снова сели на мель: эта каторжная работа замедляла наше путешествие.

31-го мы прибыли в город Козьмодемьянск (Kusmademiansku), где бросили якорь и запаслись необходимыми съестными припасами. Город лежит против гор, по правую сторону, и вся местность покрыта множеством лип, с которых жители снимают лыко и всюду продают изготовленные из него сани, корзины, кошеля. Они разрубают ствол на части и выделывают из них бадьи, ведра, ковши, кувшины и бочки. Это самый доходный промысел жителей, которые живут весьма бедно и плохо.

1 июля мы прошли мимо островов Тюрига (Turig) и Маслово (Maslof), снова сели на мель и потеряли наш якорь. К вечеру мы доехали до Мокрицы (Makrits), где снова стали на якорь. 2-го мы шли под парусом до города Чебоксары (Sabaksar), где часть наших людей сошла на берег и предъявила воеводе паспорт наших капитанов и приказ его величества. Мы получили пополнение команды, чтобы помочь нам доехать до Астрахани. Мы закупили различные съестные припасы и самые необходимые вещи.

Чебоксары самый красивый и укрепленный город из встречавшихся мне в этом краю, он хорошо застроен, достаточно крепок, и по случаю бунта казаков в нем больше войск, чем прежде. Когда все, что нам нужно, было сделало, мы снялись с якоря в 3 июля доплыли до острова Козина (Kosin), где нам пришлось немного задержаться по случаю мели, с которой мы впрочем довольно легко сошли. Миновав деревню Сундырь (Sundir), мы дошли до города Кокшага (Kokschaga), где бросили якорь, чтобы протащить судно по мели, длиной в десять миль, и нам стоило немалых трудов и усилий проволочить его; но мы довольно удачно, хотя, и не без пота, раскусили этот твердый орех 113. [185]

4-го мы были уже по ту сторону мели и подошли к деревне Веловка (Welofka), где опять крепко засели на мель, с которой нам удалось сойти. К вечеру мы стала у города Свияжска (Swiatkhy). Он обнесен деревянными стенами и башнями. Внутри его несколько церквей, монастырь, а также хорошо укрепленный Кремль, построенный из камня.

5-го мы снялись с якоря и прошли с попутным ветром до речки Казанки (Kasanka), по имени которой и названы Казанское царство и город Казань. Здесь, посредине реки Казанки. Наше судно и яхта стали на якорь, и несколько человек, плывших по реке, снесло течением под наши корабли, а некоторые из них утонули.

В этой местности земля столь плодородна, что лучшую себе трудно представить: низкие берега и заливные луга, которые ежегодно затопляются Волгой, становятся от этого весьма тучными и плодородными. На протяжении 100 миль по течению реки Волги видишь орешник, вишню, сливу, черную, белую и красную смородину и другие плодовые деревья, дико растущие по берегам. Жители Казани принадлежат собственно к татарскому племени, хотя там по большей части употребляют русский язык, который, как мы слышали, распространился после того, как русские победили. Они не похищают людей и не разбойничают, как другие, ногайские, крымские, калмыцкие и дагестанские, татары. Они могли бы (когда захотели) обратить в рабство меня и двух моих товарищей, с которыми я удалился на три мили в глубь степи; но нас встретили приветливо и угостили молоком и хлебом.

6-го приплыли мы в лодке на веслах в Казань, чтобы уведомить градоуправителя, что мы служим на корабле и яхте его величества царя России и просим его благородие взять на себя труд посетить нас.

8-го градоуправитель с митрополитом иди архиепископом прибыли на наш корабль, проявили большое удивление и любопытство, увидев наши суда, так как никогда не видали ничего подобного.

Не менее изумлялся простой народ; с широко раскрытыми глазами, носами, ушами и ртами мужчины, женщины, дети приходили большими толпами из окрестных деревень, почти как на церковный праздник, чтобы поглядеть на это чудо.

Что касается Казани, то это довольно большой город, расположенный на левом берегу реки Волги, он начинается на холме и оканчивается в долине 114. Он обнесен деревянными стенами и башнями, как и все прочие русские города, но Кремль обнесен [186] широкой каменной стеной, защищен пушками и солдатами. Вокруг Кремля протекает река Казанка, она делает его особенно неприступным, так как воду нельзя отвести. В городе довольно много съестных припасов, как и везде в этой стране. Каждый день приезжает на базар много крымских татар-купцов со множеством товаров, в том числе с собственными детьми; девочку или мальчика 15—16 лет можно купить за десять рейхсталеров. В городе Казани живут русские и татары, повинующиеся наместнику; Кремль охраняется исключительно русскими, ни один татарин не имеет туда доступа под страхом смертной казни 115. В Кремле живет особый воевода, который командует в военных делах, а наместник распоряжается и управляет гражданскими.

Область называется, как и город, Казань; в прежнее время это было царство 116. Казанская область лежит на левом берегу Волги и простирается на север до Сибири; на востоке доходит до ногайских татар. Раньше была весьма населена и могла выставить до 6000 воинов, почему казанские татары долгое время воевали с русскими, но потом ослабели, уменьшились в числе и попали под власть царя, при Василии Ивановиче, который победил их в кровавой битве, завоевал все царство и посадил управителя 117. Хотя тот был по рождению татарин, однако же всегда оказывал предпочтение московитам перед своими соотечественниками, которые его возненавидели, подняли восстание и призвали на помощь крымских татар, мухаммедан, не замедливших явиться с огромным войском и неожиданно соединившихся с восставшими. Они разбили войска великого государя и победоносно последовали за русскими в их страну. Царь поспешно собрал сильное войско. Произошла жестокая битва с татарами, но они пришлись ему не под силу, так что он должен был отступить со своим народом к Новгороду 118. Тем временем татары подошли к Москве, заняли ее и разграбили вконец. Кремлевский замок держался довольно долго, осажденные храбро защищались, по с каждым днем они все более страдали, посылали татарам подарки, чтобы заключить мир или придти к соглашению, которое наконец состоялось на невыгодных для царя и его подданных условиях. Это возмутило его величество, и он не хотел сначала согласиться; но несчастье заставило его в конце концов собственноручно подписать договор и приложить печать. Предводителями татар были два брата, старший из них, по имени Менгли-Гирей (Mendligeritz) l19, воздвиг в Москве статую, перед которой раз в год московиты должны были [187] устраивать празднество. Младший брат Саип-Гирей (Sapgery) имел своим местопребыванием Казань, а другой отправился с войском на Рязань, осадил Кремль, потребовал сдачи и при этом заявил, что так решено по соглашению с Москвой. Воевода велел передать, что ему об этом ничего неизвестно, что он ничего не возьмет на веру и будет дожидаться известий. На это татары послали воеводе царскую грамоту и несколько офицеров, чтобы тот мог убедиться, в каком положении дела. Но воевода задержал и грамоту и послов и решил защищаться до последней капли крови. Они храбро отбивались, стреляли из пищалей и пускали стрелы, так что татары наконец потеряли мужество и известили воеводу, что ни уйдут, если он вернет им грамоту. Но им отказали. Однако они сняли осаду и вернулись домой. Известие о том, дойдя до Москвы, вызвало большую радость, и статую Менгли-Гирея тут же разнесли на куски. Вскоре после того царь собрал войско в 25 000 человек, пошел на Казань и объявил татарам войну. Но они посмеялись над ним. В ответ на это московиты подошли к городу. Татары сопротивлялись с такой силой, что он вынужден был отступить ни с чем. Вскоре после этого умер царь, который ничего значительного за свою жизнь не совершил. Его сын Иван Васильевич повторил то же самое с большими силами, нанял много немцев и отправился со своим войском на Казань, осаждал город в течение восьми недель и штурмовал его не раз. Так как он боялся, что Менгли-Гирей придет на помощь своему брату, то предложил казанцам выгодный мир, который они отклонили и осмеяли. Тогда царь приказал сделать подкоп под стены и ров и потом взорвать, и они со страшным грохотом взлетели на воздух; московиты напали на город и овладели им. Казанские и крымские татары обратились в бегство куда и как могли. Великий государь велел обнести город крепкой широкой каменной стеной и укрепить башнями и больверками.

Между тем градоуправитель и архиепископ, после того как все осмотрели и хорошо угостились, возвратились в Казань. Мы снова вернулись с берега, и нас долго провожали большие толпы народа, которые следовали за нами с пением и плясками.

10-го мы нагрузили наш корабль большим количеством свинца, чтобы доставить его в Астрахань.

13-го я отправился с позволения начальника в Казань, чтобы заказать для капитана Бутлера две тысячи, а для себя тысячу сдобных сухарей за небольшие деньги, что нам со временем принесло большую пользу. [188]

Глава XI

Отъезд из Казани. Диковинный способ ловить рыбу. Города, разоренные Тамерланом. Корабль сел на мель. Котлы и сковороды для выварки соли. Опасное путешествие по Волге. Начало земли калмыцких татар. Новый город, построенный для отражения разбойников. Большой город, разрушенный Тамерланом. Много сладкого корня вблизи и вокруг Астрахани,

Июля 17 мы вышли на парусах из Казани и наехали на большую мель, с которой мы снимались два раза, и отделались от нее довольно быстро.

18-го мы бросили якорь у острова Старицы (Staritzo), на котором наши лоцманы нашли камни, похожие на лимоны и апельсины, очень твердые и тяжелые, напоминающие на ощупь железо. Разбив их на куски, нашли внутри звездочки золотого, серебряного, желтого или коричневого цвета. Остров лежит под 54° 3' широты, длиной около трех миль.

19-го мы продолжали путешествие и дошли до острова Потенки (Potensky), где нам пришлось дважды задержаться, чтобы переждать жестокую бурю.

22-го мы миновали речку Ботьма (Buytma), приток большой реки Камы (Kama), в двенадцати милях от Казани. Она начинается на северо-востоке и впадает слева в реку Волгу, вода в ней бурая, а ширина ее, как у реки Амстель. Мы встретили здесь рыбаков, наловивших больше всего лещей, часть которых мы у них купили. Ловля рыбы происходит у них следующим странным образом: они опускают на дно камень, привязанный к веревке, прикрепленной к легкому деревянному поплавку. К этой длинной веревке прикрепляют много маленьких крючков с надетыми на них рыбешками и ловят несчетное количество крупной рыбы, так как Волга весьма ею богата.

23-го мы шли по приветливой местности, где на равнине еще видны развалины и остатки большого города, а также Симбирска (Simberska gora), города, некогда разрушенного Тамерланом. Между тем поднялся сильный ветер, и мы были вынуждены следующий день простоять на якоре. Тогда я с несколькими товарищами поднялся на гору Арбухим (Arbuchim), на которой прежде был город того же имени 120. Там мы увидели большой камень, на котором было написано: “Коли вы меня сдвинете с места, это принесет вам счастье”. Некоторые русские были охвачены [189] желанием узнать, что из этого выйдет, они подкопали камень так, что он перевернулся. Они надеялись найти клад и прочли на обратной стороне камня следующие слова: “Чего вы ищете? Здесь ничего нет”. Земля здесь хорошая, ровная и тучная, немного холмов и кустарников, все кругом заросло прекрасной травой, ее не косят и на ней не пасут скот. Местность безлюдная, повсюду видны развалины и следы городов и деревень, разрушенных Тамерланом.

27-го мы прошли мимо реки и города Адробы (Adrobe), лежащего под 54° 48' широты. Здесь мы снова сели на мель и совсем было потеряли присутствие духа после долгих трудов и усилий и не видели иного выхода, как покинуть корабль. Но вскоре неожиданно поднявшаяся жестокая буря спасла нас.

29-го мы остановились у Соляной горы, где расположились две недавно отстроенные деревни. Мы увидели много соляных котлов и сковород, в которых русские вываривали соль. Они добывают ее из ближайших лощин и котловин, где под жаркими лучами солнца образуются большие залежи соли, которую отправляют большими грузами вверх по Волге, по направлению в Москве. Добыча соли дает работу многим людям и способствует развитию большой торговли.

30-го мы вышли под парусами и поплыли дальше, и вскоре сели на песчаную мель, е которой снялись с большим трудом, потеряв якорь и толстый канат длиной в 80 морских саженей.

31-го поднялась сильная буря, и мы не могли плыть дальше без того, чтобы при быстрой езде не разбить корабль на том иди ином каменистом месте или не подучить пробоину. Поэтому мы в течение дня проходили очень недолгий и недлинный путь. При слабом ветре мы могли только ползти, при сильном совсем не трогались с места и были вынуждены до 4 августа простоять на якоре.

5 августа мы дошли до рыбачьего поселка, где купили много хорошей рыбы и икры по ничтожной цене. Нам опять пришлось постоять из-за свирепого ветра, и на другой день мы проплыли близ острова Кистоватого (Kistowato), с ровными и отлогими берегами, которые сильно сужают Волгу. Там видна рева Уса (Ussa), которая огибает Самару и впадает в Волгу; берега реки так красивы, как только можно представить. Но русские сообщили нам, что здесь весьма опасно проезжать из-за разбойников, которые скрываются в кустарниках и, завидя кого-нибудь с гор, быстро нападают на него. На названной реке стоят казачьи лодки и ладьи. Местность здесь покрыта множеством холмов, среди которых [190] попадаются высокие горы. Там стоит гора, которая называется Царев Курган (Sariol Kurgan). Передают, что в ней погребен с 70 королями татарский царь, который поднялся по Волге; чтобы покорить Россию, и что воины принесли в шлемах и щитах землю на его могилу и насыпали высокую гору 121. Некоторые горы поросли кустарником, другие совершенно голы, большей частью скалы желтого, красного и белого песчаника.

8-го мы плыли на парусах дальше, до города Самары (Samara), названного так по реке, протекающей через него. Город лежит на левом берегу Волги; построен четырехугольником, большей частью деревянными постройками, за исключением каменных церквей и монастырей.

9-го мы миновали Казачью гору (Cosakken-Bergn), названную так в память множества казаков, убитых здесь московитами и беспокоивших до того всю эту местность страшными разбоями и поджогами. Во после поражения о них до сих пор ничего не слышно. За Самарой поднимаются высокие горы, покрытые лесами, но Казачья гора обнажена и пустынна. Вечером мы миновали остров Баньшину (Pantzina), и на другой день Согнинск (Sageninsko).

11-го мы проплыли мимо острова Чагры (Zagra), где было много рыбаков, продававших рыбу за небольшие деньги. Здесь получили мы известие, что несколько тысяч взбунтовавшихся донских казаков находятся на острове Четыре Бугра (Satyry Boggere) (в устье Волги, при впадении в Каспийское море) и что их суда делают небезопасным плавание во всех направлениях по Волге и морю.

12-го мы проплыли мимо различных островов, как Соснов (Sasnow), Осино (Ossino), Шипнамаго (Schipnamago), Колтов (Koltof) и других, поросших большей частью кустарником и деревьями 122.

13-го увидели мы Змиеву гору (Smiowa), что значит змея, и названную так, по нашему мнению, потому, что она вся извивается. Но русские говорят, что в прежнее время здесь водились очень большие змеи, побежденные одним рыцарем, который их разрубил и искромсал на куски и превратил в камни, видимые и по сей день 123.

14-го мы бросили якорь в Саратове, лежащем под 52° 12' широты на равнине у рукава Волги, который течет слева от него. В нем живут только московский воевода, стрельцы, назначенные [191] для защиты от казаков и калмыцких татар, границы которых начинаются с этого места. Эти калмыки отвратительные, мерзкие, безобразные люди, и даже у готтентотов и уродливых мавров более приветливые и красивые лица, чем у них. Лица их широки, почти четырехугольны, большие изогнутые носы и рты, расставленные до ушей. Глаза у большинства занимают всю верхнюю часть лица. На головах они носят хохол и одеваются так, как изображено на прилагаемом рисунке. Они почти не ходят пешком, а всегда сидят на лошади, как бы приросли к ней; оружие их — стрелы и лук. Они большие людокрады и находятся в постоянной вражде с ногайскими татарами, живущими под Астраханью; они крадут друг у друга скот и людей и обычно продают их в Астрахани, где заведены три базарных дня: для русских, ногайцев и калмыков; последние не выносят друг друга, несмотря на то, что те и другие мухаммедане и подчинены великому государю московскому. И те и другие людокрады, но крымские, хотя они тоже нехристи, прокармливают себя одним скотоводством. Они не живут ни в городах, ни в селах, ни в домах, но поселяются отрядами или кочевьями в маленьких хижинах на том или другом тучном пастбище. Когда их лошади, верблюды, коровы и мелкий скот оголят и сожрут все дочиста, они поднимаются с этого места и переходят на другое пастбище. Любимая их пища — конское мясо, которое они не варят и не жарят, а только кладут на некоторое время под седло.

15-го мы миновали два острова — Криушу (Kriusna) и Сапуновку (Sapounofka) и Золотую гору (Solottogory), названную так по большому сокровищу, награбленному некогда татарами, делившими между собой золото шапками после разгрома большой станицы или каравана 124. 16-го миновали мы протекающую по левую сторону реку Еруслан (Ruslan) и напротив нее круглую гору Ураков Каруль (Urakofskarul), по имени погребенного там татарского князя Урака (Urak). Река эта впадает в Дон, или Танаис (Tanais), где живут донские казаки и где родина и местопребывание Стеньки Разина (Stenko Radzin). При устье Еруслана русскими построен в 1668 г. новый город, названный Камышинкой (Kamuschinka), чтобы пересечь дорогу донским казакам, которые на своих судах переправлялись из Еруслана в Волгу и занимались крупным разбоем. Но это мало помешало хищникам; они нашли другие пути к Волге, провозя свои суда, которые весьма легки, на колесах семь миль сушей по хорошей ровной дороге. [192]

17-го нас задержал сильный ветер, а 18-го мы прибыли в Царицын (Czaritza), расположенный на холме на правом берегу. Он невелик, но хорошо укреплен и окружен шестью добрыми больверками, в которых всегда находится засада стрельцов, зорко следящих за татарами и казаками.

19-го мы миновали развалины города Царева (Czarefgorod), построенного из обожженных кирпичей и совершенно уничтоженного бешеным Тамерланом. Сохранившиеся стены и другие остатки были большей частью увезены в Астрахань и употреблены на постройку стен, церквей, башен и монастырей.

19 августа мы прошли много мелей и наконец сели с поднятыми парусами на песчаную отмель, и нам стоило большого труда и усилий сдвинуться с места, что нам счастливо удалось сделать по прошествии нескольких часов. В тех краях до самой Астрахани растет в изобилии сладкий корень лакрица, и земля до самого Каспийского моря пустынна, песчана и неудобна для обработки.

21-го мы прошли мимо высокого острова Вязового (Wesawoy), лежащего по правую сторону Волги. В тот же день прибыли мы в город Tzornogar или Чернояр (Tzornojar), который по условиям местности хорошо защищен: вокруг него выстроены сильные укрепления е восемью башнями. Он населен русскими солдатами, и на каждом углу города, на расстоянии четверти часа друг от друга, выстроены сторожевые посты, с которых, как е башен, можно видеть окрестную равнину, повсюду ровную, не поросшую даже кустарником. Город этот возник на месте нападения четырехсот казаков, разоривших русский караваи; выждавши в засаде, пока проплыли мимо лодки с конвоем или сопровождавшими стрельцами, они напали на остальные и учинили большой грабеж и убийство. И так как течение в этом месте весьма сильное, то вооруженные лодки не могли так поспешно и быстро повернуть против течения. Тем временем казаки сели на коней и умчались с добычей 125. Чтобы предупредить подобные несчастья, великий государь велел построить эту крепость. В Чернояре встретили мы персидского посла, направляющегося в Москву на своем корабле; он посетил наше судно, и мы встретили его выстрелами.

22-го мы вышли на парусах и проплыли мимо горы Половина (Polown). Мы задержались на острове Кисяр (Kitziar), на другой день плыли при попутном ветре с такой быстротой, что к вечеру увидели вдалеке Астрахань. [193]

24-го числа мы вошли с божьей помощью и милостью в знаменитый город Астрахань и в виде приветствия выстрелили из всех пушек, так что жители этому весьма удивились. До 1 сентября мы стояли неподалеку от города, а затем подошли ближе и с нашими кораблем и яхтой причалили к берегу, горячо благодаря бога за то, что утомленные бурями, стужей и ветрами мы избавились наконец от всех мук и лишений.

Глава XII

Описание города Астрахани. Жители. Астрахань становится подвластной царю. Хижины странной постройки. Дешевы съестные припасы. Водка дорога. Хорошая соль в степи. Диковинные плоды, растущие там. Наружность и обычаи ногайских татар. Их одежда. Их жизнь и промыслы. Их пища. Конское мясо, молоко и кровь ценятся ими очень высоко.

Город Астрахань лежит на границе Европы и Азии, на острове Долгом (Delgoy), в области ногайских татар, под широтой 46° 22', на расстоянии приблизительно 50 миль от Каспийского моря. Он окружен толстой каменной стеной, на которой стоят 500 металлических пушек. В городе всегда сильный гарнизон для защиты от татар и казаков. С внешней стороны из-за множества башен и церковных глав Астрахань выглядит весьма красивой. Это отличный торговый город, где торгуют не только бухарские, крымские, ногайские и калмыцкие татары, но также персы, армяне, индусы; приезжающие в Астрахань по Каспийскому морю на кораблях, с грузом примерно в 40 ласт. На их судах весьма трудно переплыть море, они должны все время идти по ветру, а ставить паруса при боковой ветре они не могут, не подвергая себя опасности перевернуться. В городе сильно развита торговля, главным образом шелком. В прежние времена Астрахань была местопребыванием царя ногайских татар; но союз, который они заключили с крымскими и казанскими татарами, привел их под власть России. По заключенному ими союзу они поддерживали друг друга. Казани, покоренной Иваном Васильевичем, помогали ногайцы, которые таким образом ввязались в войну. Царство их было опустошено, и город Астрахань был взят штурмом помянутым государем. Татары были изгнаны, а на их место были поселены русские вольные люди и [194] солдаты. Тогда Астрахань не была такой большой, как сейчас. Отец теперешнего царя увеличил город на одну треть и назвал эту часть стрелецким городом, так как ее заселили большей частью солдатами. С тех пор город еще увеличился и изменился 126. Царь получает большие доходы как от торговли и обмена, так и от пошлин. В этом краю очень тепло и земля довольно плодородна. Здесь растут в изобилии арбузы, яблоки, груши, вишни и многие другие фрукты. Встречается также отличный крупный виноград, с ягодами больше сустава на пальцах руки. Некогда здесь не было виноградников, и в 1613 г. персидские купцы подарили немецкому монаху, крещеному в русскую веру, первый куст винограда, который тот посадил в своем монастыре, неподалеку от Астрахани, и который благодаря частому пересаживанию и уходу так хорошо привился и разросся, что теперь ежегодно посылают государю двести бочонков вина и наверное пятьдесят бочонков водки, отжатых и приготовленных на месте 127. Туземным или ногайским татарам не дозволяется жить в городе, и они должны селиться за его чертой, им также запрещают обносить свои жилища стеной или валом. Несколько лет тому назад им разрешили, после настоятельных просьб и прошений, защититься от разбойников изгородью. У них во всей области нет ни городов, ни деревень, ибо они живут в хижинах, весьма странно построенных. Хижины их круглые и обычно имеют десять футов в поперечнике, сплетены из камыша или древесной воры и защищены от дождя войлочными тряпками; наверху отверстие, покрытое вертящимся по ветру ящиком, который заменяет печную трубу. После того как костер, обычно из хвороста и коровьего навоза, прогорит, это отверстие затыкают войлочной тряпкой. Когда наступают большие холода, они завешивают стены войлоком, и женщины и дети жмутся к очагу и горячей золе 128.

По причине такого плодородия в Астрахани все весьма дешево. Я покупал за один стейвер 10—12 арбузов, а другие фрукты — смотря по их качеству. Рыба и мясо продаются за ничтожную цену. Крупный осетр иди карп в 30 фунтов весом, иди 25 сельдей, таких жирных, каких я никогда не видел в Голландии, также стоят один стейвер. Кроме того здесь множество окуней, линей, щук и судаков (Sandak), по своему вкусу и виду напоминающих слоистую треску. Прекрасная и жирная говядина и баранина — фунт за один ордье. Всевозможную дичь можно приобрести почти даром, особенно одну породу диких гусей и больших красных [195] уток у которых ловят татары с обученными соколами и перепелятниками. На островах, поросших камышом, в окрестностях Астрахани ловят эту дичь. Там же много островов, поросших кустарником; на них водятся кабаны, за которыми охотятся татары и дешево продают их, ибо они сами, как мухаммедане, не едят свинины. Короче, жизнь настолько дешева, что здесь для того, чтобы жить в Довольстве, не нужно так много тратить, как у нас на скудную пищу и другие припасы. Только водка здесь очень дорога, ибо в Нижнем-Новгороде мы покупали ведро за 36 стейверов, в то время как здесь нужно заплатить 25 гульденов, к чему у нас не было особого желания. Но русские не берегли и не считались со своими деньгами, и им пришлось испытать нужду я недостаток в других вещах.

К востоку от реки широко простирается большая высохшая и пустынная степь (Step), в которой находят много хорошей соли, выпаренной солнцем и лежащей большими прозрачными кристаллами, подобно льду. Она добывается в горных пещерах, и на Волге развита большая торговля солью. Она достается тому, кто ее добывает. С восьмидесяти фунтов царь получает пошлины 2 1/2 стейвера. В этой степи и пустыне и растет баранец (Boranez или Bornitsch, как некоторые называют) — плод, величиной с тыкву; по виду он напоминает барана с головой, ногами и хвостом, отчего и произошло его название; Воran по-русски и значит баран. Особенно замечательна шкура, покрывающая снаружи это растение, с блестящей белой и очень тонкой, как шелк, шерстью. Эти шкуры весьма высоко ценятся татарами и русскими, и я сам видел такие в продаже и узнал о них. Такую шкуру можно видеть в Амстердаме в доме господина Яна Якобса Сваммердама (Sr. Ian Iacobsa Swammerdam) 129, знаменитого любителя всех замечательных чужестранных редкостей, какие можно добыть и получить из других земель. Эта шкура досталась ему от одного боцмана, который попал в рабство в Китае, нашел там баранец и сшил себе из него одежду. Его вид в особенности по описанию очень подходят к тому, что астраханцы рассказывают в следующих словах: он растет на кусте, вышиной в три фута, доходящем до пупа ягненка. Плод поворачивается подобно цветку подсолнечника, так что нагибается к растущим вокруг него травам. Они говорят, что если трава вокруг засыхает, растение, потеряв свою пищу, увядает; но я охотно поверил, что оно обычным для всех растений путем в свое время расцветает и, увядает, хотя астраханцы свято [196] клянутся, что вышеописанное увядание и гибель происходят не только, когда засыхают травы, а также и когда их косят и убирают еще зелеными. Кроме того передают, что волки очень любят этот баранец. И что у него есть мясо, кровь и ноги и другие обстоятельства, что мне кажется сказочным и о чем я не нахожу нужным упоминать 130.

Ногайские и крымские татары — толстые, с широкими лицами, маленькими глазами и желто-коричневой кожей. Глаза у мужчин глубоко запали, как у старух, вокруг рта у них так редки волосы, как колосья у бедняков; они бреют головы, отсюда можно заключить, какой у них приятный и красивый вид. Но все-таки они не так безобразны, как калмыки. Они всегда носят длинную одежду из серого сукна, остальное одеяние состоит из шубы и шапки на бараньем меху. Женщины ходят, как и у калмыков, в длинных юбках из грубого белого холста и в круглых шапках в складку, которые заканчиваются как шлем, украшены и увешаны русскими копейками. Первенцы (также и дочери) еще в чреве матери посвящаются какому-нибудь святому, и в знак того, что принадлежат ему, носят кольца с бирюзой и рубином в ухе; девочки же — в правой ноздре.

Летом у них нет твердого и постоянного места, они меняют лучшие пастбища так же, как и калмыки. Когда они снимаются с места, то увозят свои хижины на высоких повозках, для чего они и предназначаются, и перекочевывают так с женами и детьми. Они перевозят свою утварь на лошадях, верблюдах, волах и коровах. Зимой они приезжают под Астрахань и располагаются рядами один за другим, чтоб успеть в нужде помочь друг другу. Когда замерзает Волга, на них нападают и грабят исконные их враги — калмыки. Для того чтобы они смогли лучше защищаться, астраханский воевода дает им оружие, которое они должны вернуть с началом лета; оружия им не оставляют, так как боятся восстания. Для того чтобы предупредить его, их принуждают оставлять заложниками своих князей или мирз 131 в Астраханской крепости, причем одна партия сменяет другую.

Ногайские татары промышляют ловлей рыб и птиц, разведением скота и охотой. У них большие и сильные коровы, жирные овцы с толстыми хвостами, весом в 20 с лишним фунтов. У овец кривые высокие носы, отвислые уши, как у охотничьих собак. Лошади их неказистые и некрасивые, но весьма сильные и выносливые в беге. Есть у них и верблюды, но мало. Обычная пища [197] у татар вместо хлеба сушеная рыба. Они пекут также пироги из риса и ячменя на масле или на меду. Они едят различное мясо, но отдают предпочтение конине. Они пьют воду и молоко, считая конское самым лучшим. Что касается богослужения, то они мухаммедане на персидский лад 132. Царь разрешает им иметь собственных князей, начальников и судей. Они не платят дани его величеству, а вместо того должны являться на службу по его требованию, на что они охотно соглашаются по своим разбойничьим склонностям и поставляют несколько тысяч воинов.

Глава ХIII

Подразделение казаков. Происхождение Стеньки. Причина восстания. Возникновение недовольства. Коварная жестокость Стеньки. Воевода Астрахани снаряжается против Стеньки. Стенька бежит со своими приверженцами и мирится с царем. Невероятные сокровища и драгоценные одежды казаков. Наружность и нрав Стеньки Разина. Встреча и разговор Я. Я. Стрейса со Стенькой. Держит наложницей персидскую княжну, собственноручно бросает ее в Волгу. Как и каким образом он наказывает за блуд.

Сентября 3 на наш корабль явилось много немецких офицеров, которые нас сердечно поздравили с прибытием и пригласили посетить их дома, где нас великолепно угощали. Незадолго до того, как мы сюда приехали, русский флот отправился против казаков, но прежде, чем я сообщу об этом, я хочу рассказать читателю о причине этого мощного и большого восстания, главой и зачинщиком которого был Стенька Разин, и немного описать казаков.

Их два рода: запорожские (Saporoksky) и донские (Donsky). Первые исстари подвластны польской короне, живут на островах по Борисфену или Днепру, в Киевской области. В этой прославленной реке имеются подводные камни, образующие водоразделы, и более чем пятьдесят островов, которые на их языке называются порогами (собственно говоря, ступеньки). И оттого, что казаки (как уже сказано) живут на этих островах, их называют запорожскими или заступеньчатыми казаками. Их дело и служба состоят в том, чтобы закрывать доступ татарам и другим врагам в польское государство. Они называются казаками по той быстроте, с какой они переносятся с места на место, от славянского слова коза (Cosa). [198]

Донские казаки — те, которые живут на знаменитой реке Танаис или Дон и находятся под властью великого царя. Это скорее добровольное, чем вынужденное подчинение, отчего они пользуются особыми замечательными правами, живут по своим законам и находятся под управлением головы или начальника, которого сами выбирают. Оли пользуются такой большой свободой, что когда к ним переходят холопы бояр или знатных людей, то владельцы не имеют на них дальнейших прав.

Из казаков происходит Стенька Разин, который (как мы уже упоминали) осмелился так дерзко восстать против царя Алексея Михайловича. Он сам объявил причину своего ослушания — месть за брата, погубленного боярином, князем Юрием Алексеевичем Долгоруким (Knees Jurie Alexewitz Dolgeroecky) в 1665 г. Тот был в доходе против поляков 133 с отрядом донских казаков, состоявших на царской службе. С наступлением осени, когда его верная служба в походе окончилась, он попросил у названного князя отпустить его со своим отрядом; но князь, которому нелегко было тогда отказаться от его службы, не дал на это согласия, после чего казаки, не получив отпуска, ушли домой по приказу брата Стеньки, на что полководец рассердился и тотчас повелел схватить Разина как зачинщика и повесить. Это принято считать причиной его недовольства или, вернее, поводом к его варварским жестокостям. Но это неверно, что следует из того, что он выступает с оружием не только против царя, но и против шаха персидского, который не причинил ему ни вреда, ни несправедливости, так что настоящую причину и основание его жестокого и злонамеренного поведения приходится искать в нем самом. В 1667 г. начал он свои злодеяния на Волге, захватывая и грабя различные богатые и большие суда, называемые насадами (Nassade), нагруженные добром, принадлежащим монастырям, духовенству, некоторым купцам из Ярославля (Jeroslauw), Вологды (Wollagda) и другим лицам. Отсюда он с бывшими при нем казаками отправился к городу Яику (Jaik), овладел им и вышел в Каспийское море, и снова вернулся на Волгу и, разоряя рыбачьи поселки, опустошил местечки и деревни, нанеся жителям большой вред 134. Затем он отправился в город Терки (Terky) и на границу Персии, где разбойничал и разорял подданных как шаха, так и царя 135. Жители одного персидского городка, услышав о его появлении, переселились из своих домов на находившуюся поблизости гору, где считали себя в безопасности. Но он велел передать им, чтобы они его не [199] боялись и без робости вернулись обратно, что он пришел не с тем, чтобы причинить насилие и быть им в тягость, но только для того, чтобы купить за деньги все необходимое. Горожане поверили его словам и спустились с горы в город, и каждый открыл свою лавку или мелочную, торговлю. Стенька со своими казаками покупал всевозможные товары и хорошо расплачивался; но дал своим приверженцам указание, что когда он пройдется по рынку, надев на новый лад шапку, они могут напасть на бедных людей. Так и случилось, и все жители самым плачевным образом были лишены жизни 136. Таким образом и способом он хозяйничал во многих других местах, а также на индийской границе.

Астраханский воевода, князь Иван Семенович Прозоровский 137 (Knees Ivan Simoniwits Prosorofsky), выступил с большими силами против Стеньки Разина, ибо уже наступило к тому время, и велел поспешно приготовить все суда, с которыми он отправил третье лицо в; Астрахани, князя Семена Ивановича Львова (Knees Simeum Ivenowits Geboof), чтобы разыскать казаков и по возможности, дать им бой. То войско состояло из 36 стругов, на которых было свыше 4 000 человек 138. У казаков было 22 струга, и 600 человек, которые засели на хорошо охраняемом ими острове Четыре Бугра (Satyry Boggere), близ устья Волги, у самого Каспийского моря, где они поставили на вершине холма сторожку, чтобы наблюдать за берегами, Волгой и Каспийским морем. Они засели на острове так надежно, как только было возможно, ибо тот остров был скалой, заросшей со всех сторон камышом, и подступить к нему можно было лишь в одном месте. Едва только казаки заметили флот князя Семена, как обратились в бегство, и русские положили напрасные усилия, чтобы их догнать и изловить, поэтому они стали на другой путь и решили силой или обманом усмирить и истребить непокорных. Его царское величество прислало к господину Прозоровскому милостивую грамоту для Стеньки Разина, по которой последнему, ежели он тотчас покажет послушание царю, повергнется перед ним и впредь будет ему служить как верный подданный, обещано прощение и милость. Этот хитрый и продувной казак не рассчитывал на такой хороший исход, принял предложение с охотой и радостью, ибо испытывал крайнюю нужду от голода и других недостач, и он был бы вынужден сдаться без боя, положившись на гнев или милость, чтобы не умереть со своими приверженцами от голода или извести и погубить друг друга; ибо они испытывали такую нужду и недостачу, [200] что ограбили персидскую барку, в которой посланник вез в дар его величеству несколько лошадей; лошадей зарезали и весьма бережливо поедали. В таком тяжком положении находились казаки, когда царская милость, прощение и благоволение спасли их из пасти смерти 139.

После того все они отправились в Астрахань и расположились на острове, на расстоянии примерно получаса от города. Они приезжали оттуда отрядами в город, и простые казаки были одеты, как короли, в шелк, бархат и другие одежды, затканные золотом. Некоторые носили на шапках короны из жемчуга и драгоценных камней, и Стеньку нельзя было бы отличить от остальных, ежели бы он не выделялся по чести, которую ему оказывали, когда все во время беседы с ним становились на колени и склонялись головою до земли, называя его не иначе, как батька (Batske) или отец, и конечно он был отцом многих безбожных детей. Я его несколько раз видел в городе и на струге. Это был высокий и степенный мужчина, крепкого сложения, с высокомерным прямым лицом. Он держался скромно, с большой строгостью. Казаки ежедневно приезжали в город и продавали там несказанно и невероятно дорогую добычу, собранную ими с 1667 до 1671 г. на Волге, в Каспийском море, от персов, русских и татар. Они продавали фунт шелку за три стейвера, и скупали его по большей части армяне и персы, составившие таким путем большие сокровища и богатства. Я купил у казака большую цепь, длиной в 1 клафт, состоящую из звеньев, как браслет, и между каждой долей было вплавлено пять драгоценных камней. За эту цепь я отдал не более 40 рублей, или 70 гульденов. Однажды наш капитан Бутлер велел мне и остальным матросам приготовить шлюпку и отвезти в лагерь Стеньки Разина. Он взял с собой две бутылки русской водки, которую по прибытии поднес Стеньке Разину и его тайному советнику, называемому обычно Чертов Ус, которые приняли ее охотно и с большой благодарностью, так как они и их приверженцы не видели и не пробовали водки с тех пор, как стояли на воде. Стенька сидел с Чертовым Усом и некоторыми другими в палатке и велел спросить, что мы за народ. Мы ответили ему, что мы немцы, состоящие на службе на корабле его царского величества, чтобы объехать Каспийское море, и прибыли приветствовать его светлость и милость и поднести две бутылки водки. После чего он сказал нам сесть и выпил за здоровье его царского величества. Каким лживым языком и с какой хитростью в сердце было это [201] сказано, довольно известно из опыта. В один из последующих дней, когда мы второй раз посетили казацкий лагерь, Разин пребывал на судне с тем, чтобы повеселиться, пил, бражничал и неистовствовал со своими старшинами. При нем была персидская княжна, которую он похитил вместе с ее братом. Он подарил юношу господину Прозоровскому, а княжну принудил стать своей любовницей, Придя в неистовство и запьянев, он совершил следующую необдуманную жестокость и, обратившись к Волге, сказал: “Ты прекрасна, река, от тебя получил я так много золота, серебра и драгоценностей, ты отец и мать моей чести, славы, и тьфу на меня за то, что я до сих пор не принес ничего в жертву тебе. Ну хорошо, я не хочу быть более неблагодарным!”. Вслед за тем схватил он несчастную княжну одной рукой за шею, другой за ноги и бросил в реку. На ней были одежды, затканные золотом и серебром, и она была убрана жемчугом, алмазами и другими драгоценными камнями, как королева. Она была весьма красивой и приветливой девушкой, нравилась ему и во всем пришлась ему по нраву. Она тоже полюбила его из страха перед его жестокостью и чтобы забыть свое горе, а все-таки должна была погибнуть таким ужасными неслыханным образом от этого бешеного зверя. В некоторых других вещах он придерживался доброго порядка и особенно строго преследовал блуд. Случилось, что казак имел дело с чужой женой. Стенька, услышав про это, велел взять обоих под стражу и вскоре бросил мужчину в реку; но женщина должна была перенести иное: он велел вбить столб у воды и повесить ее на нем за ноги. Она прожила еще 24 часа, и голова ее стала вдвое толще. Не было заметно, чтобы она испытывала сальные мучения, ибо не слыхали от нее крика, и она даже говорила разумные слова. Казаки оказали нам, что кроме набегов на суше они захватили много приморских городов в Персии, как Низабат (Nisabath), Шаберан (Scabaran), Мардов (Mardow), Такуз (Tachusi), расположенные неподалеку от высокой и всемирно известной горы Бармак (Barmach), отсюда они пошли на Астрабат (Astrabath) и Баку, взяли их врасплох и разграбили, изрубили все, что им попадалось под руки, сожгли дома и имущество. В Баку они нашли много хорошего вина, которое поделили между собой и начали весело пить, отчего большая часть их, непривычных в вину, опьянела. В то время у них было от 5 000 до 6 000 человек, способных носить оружие. Тем временем персы поспешно собрали войско и напали на пьяных и неосторожных с такой храбростью и силой, что перебили почти [202] всех, кроме 400—500 человек, которые спаслись бегством на стругах. Стенька сам находился в крайней опасности и без сомнения делал бы живым в плен, если бы его телохранители не защитили его вовремя я не нашли бы средств я пути, чтобы скрыться 140.

Это так их ослабило и приостановило приток пополнений, что у них долго не было достаточно войска и силы для совершения набега, ибо персы, равно как и казаки и дагестанские татары, расставили хорошую стражу на берегах и на горах, и разбойники были вынуждены обходиться одним морем. Но и там все были осведомлены и остерегались, так что разбойникам только изредка удавалось урвать что-нибудь на свою долю.

И так как они не видели для себя ничего доброго, то засели на острове Четыре Бугра, чтобы там дождаться удобного случая.

Глава XIV

Стенька отступает. За ним следует много русских. Приказ вернуть их назад. Стенька смеется над ним. Он возвращается с большими силами. Наместник Астрахани посылает против него флот, который постыдно сдается. Офицеров убивают. Великий страх в Астрахани. Могущество Стеньки и почет ему. Его высокомерие и жестокость. Послов его персы отдали собакам. Камышин сдают предательским образом.

Получив прощение и свободу идти куда хочет, Стенька Разин вернулся со своей разбойничьей стаей на Дон в лучшем положении и с большими силами, чем в то время, когда они прибыли больные и распухшие от голода, жажды и соленой воды 141. За казаками последовала часть русских, весьма преданных Стеньке, на что он одних склоняя хорошим жалованьем, других деньгами и подарками. Когда он проходил по улицам Астрахани и видел следовавшую за ним большую толпу, то разбрасывал дукаты и другие золотые монеты, и такая щедрость или, вернее, хитрый обман привлекали к нему многих необузданных и глупых людей. Некоторые из них были даже на службе у его величества. Когда весть о том дошла до господина наместника Прозоровского, он тотчас послал полковника Ведероса (Wederos) к Разину и велел ему передать и приказать немедля отослать в Астрахань слуг его величества, [203] в случае же отказа он, Разин, снова впадет в немилость у царя и ему от того придется тяжелее и труднее, чем в прошлый раз, и может быть ему придется расплатиться за старые грехи ради новых. Полковник Ведерос прибыл к нему и выполнил все, что было приказано; но Разин не хотел ничего слышать об этом приказе, нетерпеливо перебил его недостойными речами и еще немного и он разрубил бы саблей голову несчастного посланника. Однако гнев и ярость его вылились в кощунствах, проклятиях и неистовстве, и он говорил: “Как смеют приносить мне такие нечестные требования? Должен я предать своих друзей и тех, кто последовал за мной из любви и преданности? Меня еще понуждают к тому немилостью? Добро же, передай твоему начальнику Прозоровскому, что я не считаюсь ни с ним, ни с царем, что в скором времени явлюсь в ним предъявить свои требования, чтобы этот малодушный и трусливый человек, который теперь кичится и хвастается своей двойной властью, не смел так разговаривать и повелевать и делать мне предписания” как своему крепостному, когда я рожден свободным и у меня больше силы, чем у него. Пусть стыд выест ему глаза за то, что он меня встретил без малейших почестей как ничтожного человека” и т. д. и еще много других упреков. Стоявший перед ним полковник все время боялся, что его зарубят. С таким ответом вернулся Ведерос, из чего можно заключить, что сей разбойник нарушил данное слово и вновь стал вооружаться, как это и случилось в скором времени, так что господин Прозоровский весьма дивился, не ведая, где он в столь короткое время собрал такую большую силу, ибо у него оказался флот из 80 новых судов, на каждом две пушки и множество войска. С ним он поплыл вниз по Волге, но не показывал тогда никакой вражды, и князь Прозоровский также не находил нужным напасть на него до прибытия большого флота, снаряженного его величеством. Флот наконец прибыл и состоял из 6 тыс. стрельцов на многочисленных стругах, нагруженных порохом, оружием, различным военным снаряжением и съестными припасами. Едва тот флот прибыл, Стенька ловко сумел под видом перебежчиков подослать своих самых хитрых и пронырливых советников, которым и удалось представить дела Стеньки такими приукрашенными и добрыми, что весь простой народ склонился к нему и перешел на его сторону. По такому наущению они напали на своих начальников, многим отрубили головы, других предали в руки разбойников вместе со всем флотом. Стенька, овладев [204] без всякого боя такой большой силой, выдал каждому из них за два месяца жалование, пообещав впредь свободу грабить и убивать по их желанию, и прибавил: “За дело, братцы! Ныне отомстите тиранам, которые до сих пор держали вас в неводе хуже, чем турки или язычники. Я пришел дать всем вам свободу и избавление, вы будете моими братьями и детьми, и вам будет так хорошо, как и мне, будьте только мужественны и оставайтесь верны”. После этих слов каждый готов был идти за него на смерть и все крикнули в один голос: “Многая лета нашему батьке (Batske или отцу)! Пусть он победит всех бояр, князей и все подневольные страны!”.

Это известие испугало господина Прозоровского, он опасался за Астрахань, ибо глупый народ начал роптать и высказывать похвалы разбойнику, и во всех городах той местности начались такие волнения и каждый миг приходилось со страхом ждать ужасного кровопролития. “Восстань, восстань, народ! — кричали даже стрельцы, — К чему нам служить без жалования и идти на смерть? Деньги и припасы истрачены. Мы не получили платы за год, мы проданы и преданы”. Они кричали еще о многом, а начальство не смело их удерживать от этого иначе, как добрым словом и великими обещаниями.

Стенька разделил войско, которое усилилось примкнувшими русскими до 16 тыс. человек, и послал одну часть в Царицын, другую в Чернояр. Сам он остался с флотом и держал себя королем. Они повиновались его малейшему знаку и были ему верны, как если бы он был самым великим монархом в мире. Когда он напивался допьяна, что с ним часто случалось, то по малейшему поводу приказывал рубить головы в его присутствии и даже сам прикладывал к тому свои жаждущие крови руки, и такое несчастье постигало большею частью начальников, ибо простой народ всячески подмазывался к этому хитрому тирану, и они служили ему, чем могли, убивая одного начальника за другим. Когда ему только приходило на ум или когда на самом деле его офицеры обижали солдат и те заявляли об этом, ничто не могло спасти офицеров, и низших слушали, а высшие расплачивались. Благодаря этому сила его росла день ото дня, и за пять дней его войско увеличилось от 16 тыс. до 27 тыс. человек подошедшими крестьянами и крепостными, а также татарами и казаками, которые стекались со всех сторон большими толпами и отрядами к этому милостивому и щедрому полководцу, а также ради свободного разбоя. Всюду [205] говорили об убитых дворянах, так что господа, одев дешевое платье, покидали жилища и бежали в Астрахань. Многие крестьяне и крепостные, чтобы доказать, кто они такие, приходили е головами своих владельцев в мешках, клали их к ногам этого главного палача, который плевал на них и с презрением отшвыривал и оказывал тем хитрым героям почет вместе с похвалой и славой за их храбрость.

Когда дела Стеньки достигли такой высоты, он решил, что теперь ему море по колено, и возомнил, что он стал царем всей России и Татарии, хотя и не хотел носить титула, говоря, что он не пришел властвовать, но со всеми вместе жить, как брат. А вместе с тем держал он себя по отношению к персидскому королю е таким, высокомерием, как будто сам был царем, и отправил шаху послов с письмом, где сам себя величал выдуманными почетными именами, называя короля своим братом. Содержание письма и устный приказ, данный послам, имели целью склонить шаха на союз и купить у него за наличные деньги военное снаряжение и продовольствие; а ежели в том будет отказано, то он явится сам с 200 тыс. человек воинов и возьмет все даром, ибо за пот, пролитый его солдатами при походе в Персию, придется заплатить в тысячу раз большей кровью. После того как шах выслушал послов, он принял их так оскорбительно и с таким презрением, что велел без дальнейшего рассмотрения отрубить головы тем жалким и несчастным послам и бросить тела их собакам, а одного оставить в живых, чтобы поведал своему господину о смерти и поношении своих товарищей и передал ему также письмо, в котором шах извещал Стеньку, что на такого кабана вышлет охотников, дабы живьем отдать его собакам. Оставшийся в живых казак был счастлив, что избежал смерти, и передал Стеньке данное ему поручение, но тот пришел от него в такое бешенство и безумие, что изрубил бедного и жалкого посла на куски и приказал бросить воронам.

Теперь он ждал к себе еще больше народа и лодок и, чтобы избавиться от трудов и усилий при перетаскивании их по суше, задумал взять врасплох город Камышинку, лежащий при устье реки Еруслана, откуда он без всякого труда мог переправиться с Дона на Волгу. Но так как тот город был хорошо укреплен и мог с легкостью защищаться, то он решил взять его хитростью и обманом. Он снарядил самых видных перешедших к нему русских солдат, отправил их туда как бы по приказу царя для того, чтобы [206] охранять Камышинку от Стеньки. Среди них не было ни одного казака, чтобы все дело казалось правдоподобней. Таким образом отряд этот с радостью впустили в город. Войдя туда, они ночью валяли все ворота, входы и сторожевые посты и склонили гарнизон на свою сторону. Затем они схватили наместника, высшее начальство, зарубили их саблями и бросили в Волгу. После того выстрелом из пушки подали знак, что все сделано, на что Стенька тотчас же отправил туда несколько тысяч казаков, которые сменили русских.

Глава XV

Раздоры и волнения в Астрахани. Царицын занят казаками. Против них снаряжают флот. Казаки берут Чернояр. Русский флот сдается казакам. Упрямство и дерзость простонародья в Астрахани. Ум и мужество наместника. Совет обратиться в бегство приведен в исполнение.

Когда эта весть дошла до Астрахани, начались опасения и подозрения, не знали, кто друг и кто недруг и на кого можно было положиться, также слышно было здесь и там о разных мятежных сговорах, большею частью тайных. Поэтому наместник созвал на совет всех высоких господ, чтобы обсудить, что предпринять в таком запуганном и тяжелом положения, и наконец решили напасть на врага врасплох в его собственном лагере.

К этому готовились с большим старанием и заботой, также явилось много дворян, чтобы в качестве простых солдат оказать помощь в крайней беде, и конечно без них нельзя было ждать от солдат верности и послушания.

Затем 10 апреля по приказу господина Петровского (Petrofsky) был послан под командою господина начальника Леонтия Богданова (Levonti Bogdanof) отряд из восьмисот человек — из них четыреста русских всадников и четыреста ногайских татар — в город Царицын 142, лежащий на расстоянии около восьмидесяти миль от Астрахани, с тем, чтобы доставить туда боевое снаряжение и съестные припасы и дать подкрепление людьми городу, который расположен в сторону реки Дона, или Танаиса, где находится поселения казаков. В старину думали, что рева эта впадает в Волгу, но мы сами убедились в том, что это не так. У казаков весьма плохие судна из выдолбленных стволов, которые [207] они перевозят в течение одного дня по суше и спускают на Волгу, где, для того чтобы сделать суда больше и устойчивее, они привязывают к ним с обеих сторон тяжелые балки.

28 апреля через пленного казака было получено от помянутого Богданова достоверное известие о том, что город Царицын взят казаками и что там убито и брошено в реку 1 200 московских солдат. Эти погибшие незадолго до того были присланы в означенный город для его охраны. Тогда же узнали, что в татарских войсках возникли раздоры, и они стали убивать друг друга, после чего господин Леонтий Богданов отступил и отошел на Чернояр — город, лежащий в пятидесяти милях от Астрахани. Взятого в плен казака мучили таким ужасным образом, что самый жестокий и яростный русский сожалел о его муках. Когда его царское величество было уведомлено о поведении и тирании Стеньки Разина, то было от него поведено тотчас приготовить все суда, какие только можно достать, над чем работали день и ночь, и через несколько дней снарядили сорок. На каждом была чугунная пушка с необходимым боевым снаряжением при ней. На них было посажено 2 600 русских и 500 астраханских солдат под командованием и начальством князя Симеона Ивановича Львова (Knees Simeun Ivanowitz Elbof). Войско состояло из одного полка русских солдат, стоявшего в Астрахани, под командой поляка, однако крещенного в русскую веру, по имени Иван Ружинский (Ivan Rusinsky); при нем старшим офицером был Якоб Виндронг (Iacob Windrong), шотландский дворянин. Немецкие офицеры были Пауль Рудольф (Paul Rudolfh), капитан и фейерверкер, Роберт Гейт (Robbert Heut), английский капитан, и также лейтенант капитана Давида Бутлера Николай Шак, два немецких лейтенанта и два немецких прапорщика, крещенных в русскую веру. Другие были поляки и русские.

25 мая, в троицын День, помянутый флот вышел из Астрахани, и замученный до полусмерти казак был повешен при прощании на виду у всего флота. Тем временем долго скрытое пламя восстания разбросало во многих местах свои искры: раздавались бранные слова и безрассудные речи о наместнике, говорили ему и высшему начальству прямо в лицо все, что только приходило на ум. Было бы не благоразумно затыкать рот насильно, и все только ждали возвращения и победы господина Симеона Ивановича, от которого каждый день надеялись получить весть о счастливой встрече с врагом. В то же время гарнизон города сильно [208] уменьшился и ослаб, напротив простой парод возрос в числе и совсем обезумел. Но в то время, когда ожидали спасения и избавления от руки Симеона Ивановича, 4 июня было получено достоверное известие от одного бежавшего дворянина о том, что город Чернояр взят бунтовщиками-казаками в тот самый день, когда князь Львов подошел к нему, что наместник, дворянство, начальство и состоятельные люди перебиты и брошены в Волгу. Кроме того солдаты флота князя Львова позорным образом убили своих офицеров, объявили, что они за казаков и передали суда в руки Стеньки Разина, не иначе как заранее в том столковавшись. Невзирая на то, что они незадолго до прибытия в Чернояр поклялись в верности до гроба своему начальству, они все-таки изменили, одержимые каким-то злым духом. Можно легко себе представить, как понравилось это известие господину Прозоровскому. В то же время слух этот привел простой народ в такую гордость и неистовство, что он без всякого страха открыто проклинал, поносил и оскорблял наместника и даже плевал в лицо начальству со словами: “Пусть только все повернется, и мы начнем”, и т. д. И я видел многих высоких господ, которые прежде не замечали этих людей, а теперь испуганно уходили со слезами на глазах.

Господин наместник не терял мужества и твердости и возлагал надежду на то, что с помощью дворян и немцев утомит мятежников длительной осадой и дождется подкреплений из Москвы. Он велел немецким канонирам проверить пушки и зарядить их, а также сделал необходимые распоряжения.

Мы ясно видели и замечали, что невозможно устоять против такой внешней силы при великом волнении и предательстве внутри, а кроме того многие нас предостерегали. Господин Прозоровский весьма охотно привлек бы нас всех к себе на службу в город; но так как мы были приняты на корабль и наше месячное жалованье прекратилось, мы охотнее сочли себя свободными с тем, чтобы, когда наступит нужда, мы могли бы спастись бегством, хорошо понимая, что разбойник сильно озлоблен против немцев, ибо они проявляли наибольшую стойкость и наносили ему наибольший ущерб в битвах.

Тем временем со всех сторон доходили вести о том, что казаки приближаются, чтобы напасть на Астрахань, невзирая на то, что вал ее укреплен 460 пушками, против которых, смотря по внутреннему положению, не устоять и 1 млн. человек. Мятеж с каждым днем все усиливался, все ширился, раздавались угрозы, [209] что с нас самих сдерут шкуру, так что мы, опасаясь, что это будет приведено в исполнение, не могли беспрепятственно пройти по улице. Взвесив положение в городе и ясно сознавая, что в Астрахани за нашу жизнь и имущество нельзя поручиться, наш капитан созвал нас в определенный час и сказал: “Люди, мы находимся здесь в темной разбойничьей яме, из которой, если еще будем мешкать, никогда не выберемся; сложите поэтому лучшие вещи в шлюпку, и мы отправимся с божьей помощью в Персию”. Далее он приказал, чтобы мы все, до того как закроют ворота, сели в лодку и никого не дожидались бы более четверти часа. Следуя его приказу, мы приготовились и снесли свои деньги и лучшие вещи в шлюпку или ладью. Имущество нашего капитана и чемодан Яна фан-Термунде были также снесены в лодку и сданы на хранение рулевому Яну Альбертсу. Капитан приказал нам не брать с собой Корнелиуса Брака и Якоба Траппена с их женами ввиду опасного и неизвестного путешествия. Я почувствовал большую жалость к своему соседу Браку, потому что боялся, что их лишат жизни. Я сказал ему придти в лодку с женой и ребенком; они охотно отважились на это странствие; но Яков Траппен не решился отправиться в путешествие е таким тяжким грузом, без денег и имущества. И вот мы, пятнадцать человек, с женщиной и ребенком, сидели в шлюпке и поджидали нашего капитана Яна фан-Термунде и Христиана Бранда. Прошло много времени, ни капитан, ни остальные не приходили, и народ настаивал на том, чтобы отчалить; но наш шкипер Ламберт Якобс Гельт удерживал их, говоря, что он не берет на себя ответственности. Мы дождались, пока заперли ворота, все еще полагая, что они придут. Настала полночь, мы не могли дольше здесь оставаться, не зная, не скрылся ли капитан на каком-нибудь другом челне или другом судне и не попал ли он в плен. Мы боялись также, чтобы нас не выдала жена Траппена, и многого другого. Мы все время рисковали своей головой, ибо, если бы русские догадались о нашем намерении, мы без сомнения погибли бы и мы не смогли бы так долго продержаться в этом положении, если бы наша шлюпка не стояла по ту сторону корабля, так что они ее не видели и меньше всего могли подумать, что мы отважились поехать в шлюпке по Каспийскому морю. Если же они видели, как мы везли свое добро с берега, то могли подумать, что мы его отвозили на большой корабль. Тут мы решили с божьей помощью и милостью пуститься в путешествие в Персию, через Каспийское море. [210]

Глава XVI

Сбились с пути. Дошла до Учуга. Странный способ ловли, белуги. Изобилие икры. Тяжкие заботы о том, как выйти в Каспийское море. Выход в море. Описание острова Четыре Бугра. Высокий камыш по берегам. Ужасная непогода. Золотое дно моря. Bcmpеча с татарской баркой. Описание города Терки. Начало черкесских татар. Внешность и особенности мужчин. Их пища и одежда. Приветливость женщин. Их одежда, игривость и благосклонность. Их диковинное идолопоклонство.

Июня 22 мы выехали и гребли всю ночь вниз по Волге по неверному рукаву. Мы видели кое-где хижины ногайских татар и не решались приблизиться к ним из опасения быть пойманными и проданными в рабство. В этой местности красивые и веселые берега, большею частью в лугах, где, как мы видели, паслись верблюды, дромадеры, лошади, овцы и возы, ходившие по пояс в траве. Там же рос кустарник, среди которого мы видели диких кабанов с поросятами, и мы не знали, идем мы вперед или назад, переходили из одного неизвестного вам рукава в другой и так блуждали и пучились в тот день и в следующий. В то же время нас застигла жестокая непогода, и мы были вынуждены пристать к острову, поросшему тростником, и неподалеку было 14 или 15 других островов. Здесь мы переждали бурю и затем направились к югу, пока не встретились с татарским челном и не доплыли до деревни, где нас спросили по-русски: “Куда мы едем?” Мы отвечали: “К морю”. — “Так вы едете неверно, — отвечали они. — Это путь к крымским татарам”. И мы, не зная, куда нам повернуть и поехать, спросили их, не проведут ли они нас к морю. На что они охотно согласились после того, как мы пообещали им дукат, и сказала нам: “Если бы вы проехали немного дальше, вас тотчас же отдали бы в рабство в Крым (Crim)”. Мы тронулись в путь, полагаясь на добросовестность этого народа; но взяли для верности (ибо и самому лучшему татарину нельзя слишком доверять) одного из них к себе в шлюпку и доехали до Учуга (Oetsjoege), где ловят много белуг или осетров, из которых вынимают икру. Ловля рыбы происходит замечательным образом. Волга усажена во многих местах кольями, которые спереди широко расставлены и суживаются сзади. Попавшаяся в них рыба из-за своей длины не может ни повернуться, ни уйти, ибо они бывают от 20 до 26 футов длиной. [211]

Завидев это, русские приближаются, закалывают рыбу насмерть, и, вынув икру, иногда в 300, даже 400 фунтов, обычно выбрасывают рыбу, хотя иногда солят ее и отвозят в Москву, где она считается хорошим и лакомым блюдом. Помимо того, что икра рассылается по всему свету, русские употребляют ее во время своих постов вместо масла, и улов этой рыбы вызывает большую торговлю внутри и за пределами страны. Ловля этой рыбы производится при впадении реки Волги в Каспийское море. В один день можно наловить 200—300, а иногда даже 400 рыб, и рыбаки не успевают освободить одну загородку, как уже приходится приниматься за другую.

Дальше татары не хотели нас провожать, говоря: “Если бы наш народ узнал об этом, нам бы пришлось плохо, но коль скоро вы миновали Учуг, вам остается только держаться правой руки, там выход в море”. Тут они, довольные нами, попрощались, сказав: “Мы сомневаемся в том, что вам удается пройти”, ибо они знали, что на этом пути поставлена застава. Это последнее известие не было для нас приятным, и мы были ошеломлены, но набрались отваги и решили, невзирая ни на что, храбро пробиться, даже если проход охраняется тремя сотнями людей, а в противном случае положить конец нашим мучениям. С таким намерением мы гребли изо всех сил. Помянутые заставы из кольев поставлены вдоль берегов и проехать на лодке можно только по узкому проходу. В конце выстроен деревянный больверк, на котором обычно стоит большая стража из русских солдат и охраняет этот проход. Но в это время к нашему великому счастью там не было никаких солдат, а только одинокие рыбаки из той местности. Потому мы беспрепятственно прошли мимо кольев и, найдя путь открытым и безопасным, вернулись обратно купить у рыбаков немного хлеба, которого у нас недоставало, так что наша обычная ежедневная порция уже была уменьшена на два лота. Но мы ничего не могли достать за деньги, кроме рыбы.

14 июня мы вышли к морю, где Волга разделяется на несколько рукавов и образует много островов, низменных и поросших камышом, кроме острова Четыре Бугра, покрытого высокими утесами. Там мы видели казачью хатку, выстроенную по приказу Стеньки Разина для наблюдения за морем. Когда дозорная стража замечала персидское или какое иное судно, она тотчас доносила разбойнику, который брал врасплох одно судно за другим, грабил, а людей бросал в реку. Оттуда и до Черкесских гор глубина [212] была примерно 12 футов, но на той самом месте мы не могли ее измерить. Мы прошли вдоль берега и видели на нем множество широконосов и больших птиц — пеликанов. Берег на протяжении примерно 70 миль зарос камышом, столь глубоким, как само море, так что в тех местах всегда можно найти защищенную гавань, тем более что высокий камыш ослабляет силу ветра. Поэтому тот, кого настигнет буря, прячется в камыши, бросая свой дрег (или корабельный якорь) в море, а когда утихнет буря, подымает его и продолжает путешествие. Раздались ужасные удары грома и засверкала молния; подул сильный ветер с юга на восток, а наш путь был на юго-запад, и пока мы повернулись спиной к ветру, двое мужчин все время стояли наготове, чтобы черпать набиравшуюся воду, между тем ужасные удары грома и сверкание молнии продолжались до пяти часов утра. Тогда настал ясный и светлый день, и мы поплыли дальше при юго-восточном ветре на парусах, держа путь на юго-запад. Я попробовал здесь воду и нашел, что она сладкая и вполне пригодна для питья. Мы часто видели различных рыб, как-то: осетров, больших карпов, щук и других, а также сотни высовывавшихся из воды тюленей. Мы нашли также, что солнце в этом месте стоит на 22° 4' к югу.

15-го мы не видели земли, чему не приходилось удивляться, ибо мы пересекали залив Кизилар (Kieselarke), который врезается почти на сорок миль в сушу. В том заливе много островов с золотым песком, который ночью горит, как пламя. В силу этого сверкания остров называется Кизиларский Колтук (Kiselarsche Kolthoek), или Золотой луч 143. Я находил в воде большие изменения, что часто возбуждало у меня желание ее пробовать, она имела то вкус селитры, то немного спустя горький вкус серы, то опять пресный. По моему мнению, изменения происходили от разных свойств дна. Река Кизилар (Kisilar), приток реки Быстрой (Bustro), начинается на восемь миль выше Терков (Теrkу) и течет на протяжении 60 миль вдоль Волги. Здесь наши заботы и горе увеличились, с одной стороны, оттого, что наша шлюпка была до такой степени нагружена, что подымалась едва на фут над водой; с другой стороны, оттого, что у нас осталось не более шести или семи фунтов хлеба. Тем временем поднялся столь сильный ветер, что мы опасались, что наша шлюпка не доберется до земли. Кроме того к вечеру поднялась большая качка, и вода стала переливать через борт, так что мы всю ночь черпали и выкачивали ее, чтобы удержаться на поверхности. Некоторые из нас [213] должны были работать не покладая рук, насколько хватало силы. К вечеру мы уже не видели земли, носились по морю, положившись на милость божию.

16-го мы шли с попутным ветром, что весьма ускорило наш ход, и к обеду мы уже завидели землю. Вскоре после того показалась барка дагестанских татар, за которой мы сразу погнались, но лодка причалила в берегу, и люди повыскакивали из нее через борт. Мы крикнули, что не причиним им зла, чтобы они свободно, без всякого страха вернулись на свою барку. После этих слов они вернулись. Мы потребовали хлеба и услышали в ответ, что у них нет лишнего. Наконец они пожаловали нам шесть маленьких хлебов и сушеных груш и слив, что мы с благодарностью приняли. Барка была нагружена тюками шелка и направлялась в Астрахань; но когда они услышали, что, по нашему мнению, казаки взяли город и все в нем разграбили, то поблагодарили нас за доброе предостережение и поплыли обратно в Терки. Мы прибыли вместе с ними в город, бросили якорь, не зная, кому принадлежали Терки, казакам или нет. Мы намеревались запастись в Терках съестными припасами и благодарили случай за то, что мы так далеко зашли. Вскоре после того явилось десять или двенадцать солдат, но, увидав, что мы хорошо вооружены и стоим в добром порядке е оружием в руках, только спросили нас, откуда мы и что за народ. Мы ответили: “Немцы с корабля его величества в Астрахани” приехавшие для того, чтобы исследовать и измерить море”. — “Хорошо, — сказали они, — если вы те самые люди, то должны доложить о себе наместнику”, на что мы оправдывались поздним временем, с тем однако, что хотим явиться завтра с утра. С тем солдаты удалились, а мы, почувствовав, что пахнет тюрьмой, не преминули на рассвете следующего дня сняться с якоря и уйти, направив наш путь на юго-восток.

Город Терки (Terky) лежит на широте 43° 27' на расстоянии почти часу от берега. Его трижды увеличивали и расширяли в глубь страны. Первый раз сами русские, второй — инженер Корнелис Клаас (Cornelis Klaasz), в 1636г. укрепивший его валами и больверками по новейшему образцу строительного искусства 144. Но в 1670 г. английский полковник Томас Белли (Thomas Belly) снова продвинул город далеко вглубь и обвес прекрасными валами, больверками и рвами. Терки лежит близ реки Тимянки (Timenkу), называемой русскими Терки. Со стороны моря берег покрыт высоким камышом, но вокруг города нет ни холмов, ни кустарников, [214] и, насколько хватает глаз, простирается открытая равнина. Терки обыкновенно отлично снабжен пушками и другими боевыми припасами; в нем стоят две тысячи стрельцов, ибо это пограничный и последний подвластный царю город.

17 июня ночью дул сильный ветер. Ранним утром завидели мы с обеих сторон от нас сушу. Землю по левую руку мы назвали по имени открывшего ее, — островом Мейндерса. Мы плыли так между двух земель, а когда прошли 20 миль, то оказались у подножия знаменитых гор Кавказа и Арарата (Ararat), которые граничат друг с другом и тянутся до Черкесских (Circassische) гор. Мы поплыли дальше и открыли, что зашли в тупик, потому повернули обратно и отправились в помянутый канал. Здесь мы нашли на глубине двух клафтеров хорошее песчаное дно. К вечеру, едва мы вышли из узкого прохода, за нами погналась большая барка с 62 вооруженными солдатами. Они настигли нас на расстоянии выстрела из пистолета и были, как мы потом догадались, посланы наместником из Терки, чтобы изрубить нас в куски без милости и пощады и доставить ему наше имущество. Но видя, что мы сильны, хорошо вооружены и в полном порядке готовы к обороне, они отстали и только издали наблюдали за нами. Мы не медлили из боязни самим попасть в беду и прошли к морю между берегом и островом Цирлан (Tzierlan), где стали на якорь, а барка, найдя нас слишком сильными, осталась позади.

18-го рано утром мы вновь вышли под парусом и направились к гористой местности, куда прибыли после полудня, пристали к высокому берегу, находясь теперь уже не во владениях его царского величества, которые отделяет река Тимянка от черкесов. Эту реку называют также Терки, она протекает мимо города, который носит ее имя, ширина ее приблизительно шестьдесят футов, впадает она в большую реку Быструю (Bustro), на другом берегу которой князь обычно собирает войско в 15 тыс. человек с тем, чтобы производить внезапные грабежи, после чего с награбленным, чтобы продать его, они всегда отправляются в Терки, где бывают два раза в неделю базарные дни. В мое время находившийся в городе принц, князь Булат, был в союзе с его царским величеством.

Черкесская область 145 собственно начинается у реки Тимянки и отделяется степью от Ногаи (Nagaya), а с другой стороны рекой Быстрой от дагестанских татар, которые живут на [215] плодородной земле, покрытой различными плодами, нивами и лугами, Мужчины крепкого сложения с широкими лицами, но не такими четырехугольными, как у калмыцких или крымских татар. Кожа их большей частью желто-черного цвета, и они подстригаются на чужеземный лад. Они выбривают полосу через всю голову и оставляют косу на затылке. Длинные и черные, как смоль, волосы висят по обеим сторонам лица, иногда распущенные, а иногда завязанные или заплетенные. Их одежда состоит из серого верхнего платья, поверх которого надевается бурка косматой грубой шерстью наружу. Она завязывается или застегивается на пуговицу у шеи, чтобы ее можно было поворачивать на любую сторону от дождя, пыли и ветра. Шапки у них из лоскута сукна, сложенного вчетверо, так что они выглядят наполовину иезуитами. Они не добры и не приветливы, но с ними легче войти в сношения, чем с другими татарами. Они почти все время сидят на лошадях, которыми прекрасно управляют. Их оружие составляют стрелы и лук, у некоторых также и ружья, из которых они стреляют с чрезвычайной легкостью. У женщин, чему весьма удивляешься, белоснежная кожа и красные, как бы накрашенные щеки, приветливые, красивые и милые лица, так что в них можно влюбиться. Они большей частью хорошо сложены. Их брови и волосы черны, как уголь, они их заплетают в семь или восемь косичек вокруг головы. Они ходят с непокрытыми лицами, на голове носят красивые двойные черные шапочки, обшитые крашеным полотном или шелковой тканью; поверх они обычно надевают еще чепчик из черного бархата, что весьма к ним идет, почему они и стараются одеть его как можно лучше. Вдовы привешивают к затылку бычачий пузырь, украшенный разноцветными платками или кусочками сукна, и издали кажется, что у них две головы. Зимой они носят шубы, а летом ходят в одних рубахах — желтых, красных, синих или зеленых, открытых до пупка, и так можно видеть все от шеи до пупка. Те, которые хотят показать, что они не из простонародья, носят узкие штаны, доходящие до икр или до косточки, поверх они надевают две одежды без рукавов (как одежда наших детей), плотно обтягивающие тело. Они гордятся убранством и украшением своих грудей, как английские и французские дамы, хотя я не думаю, что они их красят. Они весьма общительны и приветливы и с большой охотой позволяют, чтобы их целовали и любезничали с ними, не считаясь с тем, чужой ли это человек, черный или белый, и даже тут же присутствующий муж не [216] выражает недовольства. Мне они часто кивали и проявляли особый интерес к моим платьям, усиленно стараясь пощупать то или иное. Они обвешиваются цепочками, браслетами и ожерельями из агата, рогов, пестрых камешков, оловянных и серебряных колечек и содержат себя в чистоте и порядке; а мужчины, в противоположность им, не говоря уже об их некрасивых и безобразных лицах, ленивы, грязны, воняют и походят на последних нищих. Я видел много женщин, но нигде не видал таких приветливых, любезных и услужливых в отношении чужеземцев, как здесь. Некоторые из наших принялись играть и шутить с ними, а иногда и вступать с ними в более близкие отношения, что они охотно допускали, смеясь; но тот, кто хотел добиться большего, должен был отступить. Мужчины, хотя им и разрешено по алькорану брать сразу нескольких жен, обходятся обычно одной, чтобы не входить в большие расходы и не возиться со множеством детей. Они считают себя мухаммеданами, хотя на деле не более чем язычники. Они, правда, говорят, что верят в единого бога, но служат вместе с тем и черту и идолам, уделяя последним больше внимания, чем служению и познанию истинного бога. У них нет ни церквей, ни священников, ни писания, но они приносят жертву в установленное время. Между прочим наибольшим предпочтением пользуется Ильин день. Как раз в то время, когда мы пристали к берегу, чтобы купить съестных припасов, я видел все издали, ибо татары запретили мне подойти ближе; но я мог с достоверностью заключить, что это жертвоприношение, какое они приносят после смерти благородного человека. Мужчины и женщины сходятся в открытом поле, приводят с собой козла, у которого, чтобы удостовериться в его пригодности, отрезают яички и бросают их о плетень или стену; если они приклеятся или повиснут там, то козел отменный, если нет, то нужно привести другого. Затем с него снимают шкуру, расправляют ее и вешают на высокий кол, варят и жарят мясо и затем совместно съедают. После того подходят мужчины один за другим и читают молитвы перед шкурой. Женщины тотчас уходят домой, а мужчины остаются на том же месте, долгое время жрут и пьют водку, пока не напьются допьяна, чем кончают эту церемонию. Они предают своих мертвецов с почетом земле и оставляют известные памятные знаки. Они оплакивают и печалятся о них долгое время, терзают и царапают свои груди, так что кровь каплями падает на землю. [217]

Глава XVII

Сбилась с пути. Встреча с казачьей баркой. Сильная буря. Начало земли дагестанских татар, их наружность, одежда и пища. Большие людокрады. Бесплодие дагестанских гор. Снова буря. Претерпевают кораблекрушение. Татары гонятся за ними. Хитрость, примененная ими. Они попадают в крайнюю нужду. На них напали татары и ограбили их. Диковинные выборы дагестанских королей. Попали в лапы к другой шайке, которая насилует женщину и обращает всех в рабство. Жестокая пытка, учиненная над Я. Я. Стрейсом, чтобы открыть его спутников, мужественно перенесенная им. Их приводят к Усмию и заковывают в цепи.

Июня 19 мы держали путь на остров Цецин (Tzetzien), проехали мимо него и оставили в стороне остров Цирлан (Tzierlan). Мы шли целых двенадцать часов в таком густом тумане, что едва могли видеть друг друга.

Утром стало снова светло и ясно, я мы увидели по правую сторону высокие Черкесские горы, куда мы я направилось, чтобы пристать к суше и пойти вдоль берега. Тем временем мы увидели большой кусок земли, который приняли за остров. Немного спустя мы заметили низкое и ровное пространство, которое мы рассчитывали пройти. Но когда мы поплыли дальше и не знали, куда мы едем или куда нам надо повернуть, один из нас взобрался на мачту и обнаружил, что мы заехали в такой узкий тупик, что можно было выстрелить ив пистолета с одного берега на другой. Здесь пригодился бы добрый совет, и мы были вынуждены повернуть обратно, потеряв даром целый день, и к вечеру дошли до начала канала, с хорошей песчаной стоянкой; на обоих берегах рос высокий тростник, было много маленьких холмов и дюн. Здесь мы нашли у берега в тростнике барку, на которой было около 60 человек. Они махали нам и звали на помощь, говоря, что их судно село на мель и что они никак не могут к нам переплыть по морю и потому просят нас помочь им перетащить их барку на берег. Мы не обратили внимания на их слова и отправились своим путем, после чего вскоре увидели, что это судно, которое не было в состоянии плыть по морю, приближается с быстротой молнии и нагоняет нас, потому что на нем было больше парусов, чем у нас. Когда они приблизились, мы повернулись к ним, чтобы показать, что мы их не испугались. Заметив это и увидев, что мы хорошо вооружены, они повернули и приложили к тому все усилия, [218] какие только было возможно, и не знали даже, как им поскорее удрать от нас. Это были казаки Стеньки. Разина, которые рассчитывали завлечь нас к себе безоружными и уложить, но ловля оказалась тщетной и неудачной.

Избавившись от них, мы отправились дальше и пришли к острову Цирлан, где бросили на глубине четырех футов якорь 146. Остров лежит под 43° 7’ широты. Отсюда мы отчетливо видели гору Арарат, вершина которой возвышается над Кавказом, на чем мы далее остановимся поподробнее. Земля на острове Цирлан покрыта многими обломками, которые туда выбрасывает море. Вечером мы переменили стоянку и бросили якорь на глубине шести футов, здесь нас ночью застигла жестокая буря. Море волновалось с такой силой, что мы ежеминутно боялись, что будем смыты волнами, и ни у кого не осталось сухой нитки на теле. Утром мы подняли небольшой парус и попытались приблизиться на своем судне к высоким Черкесским горам и плыть вдоль них. Мы достигли этого с большим трудом и опасностью для жизни из-за больших бушующих волн. Мы проплыли мимо татарского города, расположенного между двух гор. Вскоре после этого на татарской границе встретилось нам небольшое судно для ловли сельдей, на котором были знакомые, видевшие нас па корабле в Астрахани. Они пригласили нас в гости, подали мясо, сваренное с рисом и маслом, чем мы хорошо насытились и полакомились и снова двинулись в путь, держась все время близ берега. В этой местности хорошие, веселые и плодородные ноля. Неожиданно поднявшийся ветер заставил нас бросить якорь, чтобы отдохнуть тут, ибо мы целых три ночи мало спали по причине непогоды.

20 июня мы были в пятнадцати милях от Дербента (Derbent), у земли дагестанских татар, названных так по слову Даггора. Они живут в горах, тянущихся от Терки до Дербента на протяжении сорока миль. Эти горы идут большими извилинами и отступают в некоторых местах на 2-3 и более мили от моря; берега там одни пески и степь, но на другой стороне лежат прекрасные луга и нивы, в чем мы убедились, перетерпев горе и страдания.

У дагестанцев крепкое сложение, желто-черная кожа и отвратительная наружность 147. Одежда их вполне сходна с черкесской. Шапки у них из черного сукна. Их обувь из лошадиной или овечьей шкуры вырезывается одним куском, но зашивается на ноге. Их оружие: стрелы и лук, сабля и копье, а у некоторых имеются ружья. Когда они выезжают или отправляются в поход, [219] то надевают броню и шлем. Они большие людокрады, большие, чем все остальные, похищают детей у своих родственников и друзей и продают их за небольшие деньги туркам или персам. Они не подчиняются ни русским, ни персам, ни другим нациям и сохраняют независимость на своих неприступных горах. Они мухаммедане, но в их богослужении очень мало смысла. Женщины стерегут и пасут скот, а мужчины занимаются разбоем. Дагестанские горы совершенно бесплодны и состоят из одних камней.

На другой день мы снялись с якоря и прибыли к татарскому городу Бойнак (Boynak). Как только мы миновали, его, на море поднялся сильный ветер и нас несло к берегу, представлявшему каменистую отмель при морской глубине в 15—16 клафтеров. Между тем вода напирала, море покрывалось гребнями и ямами, и мы были вынуждены (чтобы не перевернуться кверху дном) причалить к берегу в пяти милях от Дербента.

Из-под воды у самого берега торчала скала, которую мы никак не могли обойти. Кроме того все было усеяно подводными камнями, и мы благодарили бога, что не разбились о них. По милости неба и волн мы направились к берегу, на который выбросило наш корабль с вещами и людьми. Каждый взял самые необходимые и лучшие вещи и сложил их. Мы закопали в песок имущество капитала Бутлера и Яна фан-Термунде, полагая, что за ними в благоприятный момент можно будет послать персов. Это кораблекрушение сделало нас более несчастными, чем мы могли предположить. После того как татары все высмотрели и увидели, они сначала выкопали зарытое добро из земли и утащили его на наших глазах. Они были на лошадях и поскакали с добычей в свою деревню, где сообщили радостную весть о нежданной хорошей добыче своему начальнику, после чего он сам сел на коня и с отрядом всадников отыскал нас. Их начальника иди принца, который нас жестоко преследовал, звали Али Султан (Aly Sultan). Однако днем мы прятались в кусты, а ночью продолжали свой путь. Татары были настолько хитры, что посыпали дорогу колючками, и мы не могли идти, пока не расчистим себе путь, почему они легко замечали, куда мы скрывались.

Одну ночь мы проспали в кустах, и наши люди хотели с утра отправиться дальше; но я отсоветовал, говоря, что будет лучше, если мы проведем здесь два или три дня, тогда людокрады прекратят свою охоту. Я полагал, что если они проведут все время в поисках и Ничего не найдут, то перестанут искать и решат, что [220] мы от них ускользнули и добрались до Дербента. Мой совет и предложение не были приняты, и они отправились в путь. Корнелис Брак и его жена еще спали, и они не хотели их будить ради жены и ребенка. По христианской любви и милосердию я хотел этому помешать, говоря: “Возьмите их с собой, куда денутся наши несчастные соотечественники и единоверцы? Ежели вы и хотите их покинуть, то я буду громко кричать, так что услышат татары и вас постигнет одинаковая с ними судьба. Как проживут эти люди без имущества и денег?” Я был обязан не повидать их еще потому, что Брак-отец при отъезде усердно и ласково просил меня об этом. Эти речи наконец тронули их, и они взяли Брака с собой. Мы пустились в путь, шли полдня под самыми свалами и дошли до большого пастбища. С ружьями на плечах мы отправились дальше, но нас скоро заметили и за нами погнались 15 или 16 всадников. Нас охватил страх, и мы не знали, что делать; одни предлагали пробиться, другие сдаться; мы решили сделать последнее; ибо, хотя мы в то время были еще достаточно сильны, чтобы защитить себя и разбить их, но на выстрелы пришли бы другие в большем числе и с большей силой, что было бы чрезвычайно опасно и привело бы нас в смерти после сильнейших варварских мук и пыток. Поэтому мы решили сдаться, что и сделали, когда они приблизились. Они погнали нас в свою местность, ибо мы находились в области Усмия (Osmin) 148 за границей Шамхала 149 (Scemkal). Здесь они соскочили с коней, и мы ничего не ожидали, кроме смерти, но наш страх скоро рассеялся. Они ограбили нас довольно безжалостным образом. Я сохранил свою цепь и деньги, потому что привязал первую под колено, а вторые зашил в одежду, которую снял. Они отняли у меня сверток шелковых товаров, купленных в Астрахани, и у моих спутников все новое и лучшее. Они отпустили нас, после того, как обошлись с нами по своему усмотрению, указали нам верный путь и уехали.

В Дагестане много властелинов и князей, самые почитаемые из них Шамхал и Усмий. Первый самый могущественный. Он живет в местечке, называемом Бойнак, и избирается бросанием яблока. Когда нужно избрать Шамхала, не принимают во внимание порядок престолонаследия. Но священник собирает всех князей или мирз и ставит в круг, берет золотое яблоко, бросает его в них, и тот, в кого он попадает, избирается королем, хотя он метко целит в того, кого считает самым достойным 150. [221]

Мы едва прошли полмили, как на нас напала большая и сильная шайка хорошо вооруженных всадников, которые нас не только раздели до рубахи, но изнасиловали и опозорили жену Корнелиса Брака. У меня осталась еще рубаха и две пары подштанников, одну из них я отдал несчастной и голой Марии Янс, чувствуя больше сострадания к ней, чем ко всем остальным и к себе. Мы все шли нагие, ограбленные, и так как ничем не могли помочь друг другу, то мы расстались. На меня, Эльса Питерса и Якоба Толькена вновь напала другая шайка людей Усмия. Они привязали нас со скрученными на спине руками к хвостам своих лошадей, и мы должны были задом наперед бежать за ними босиком по колючкам и шипам, и это нас так сильно изнуряло, что мы часто падали замертво на землю и давали себя волочить, потому что невозможно было так быстро поспевать за ними. Мы желали и тысячу раз просили смерти, которой страшились, когда надо было идти в бой. Правда, эти жестокие висельники отвязали меня после того, как проволокли долгое время, но тотчас же снова привязали к дереву, взяли несколько стрел, срезали железные наконечники и спросили меня, куда девались остальные люди? И так как я разыгрывал незнающего, они столь ужасным образом стреляли в меня тупыми стрелами, что мясо на всем моем теле было раздавлено и рассечено, у меня осталось с того времени много шрамов от полученных тогда ран и я показывал их различным честным людям. Я мужественно перенес эту пытку (которую никто не поймет, не испытав ее) и не выдал своих несчастных и напуганных спутников, чем бы мог по меньшей мере облегчить свое несчастье. Они спрашивали меня несколько раз с большой строгостью и сильными угрозами, куда девались остальные люди? Я ответил, что они бежали в горы, хотя мог бы дотронуться до них рукой, так как, они скрывались неподалеку в кустарниках. Когда они убедились в том, что от меня ничего нельзя выведать, то приковали меня к Эльсу Питерсу, нога к ноге, и отвели нас к князю Усмия, говоря: “Вы жестокосердные собаки и лютые тигры, вас изрубят на куски, вы приверженцы разбойника и убийцы Стеньки Разина, вам отплатят за ваши ужасные грабежи, вам нечего ждать помилования или смягчения наказания” и т. д., каковая новость испугала меня до такой степени, что я затрясся, задрожал и упал полумертвым на землю. Я не боялся смерти, но хотел избавиться от тяжких мучений, какие я еще должен был перенести; но ожидание [222] смерти от этих кровожадных собак лишило меня мужества. Нас привели во дворец князя, где, как мы думали, нас изрубят на тысячу кусков, потому что увидали вокруг и по обеим сторонам князя трабантов с обнаженными саблями, что, как мы узнали впоследствии, входило в обычай этого двора. Я убежден, что не иначе как здесь у моего товарища Эльса Питерса появилась дурная кровь и началось безумие, в каковом он пребывает и до сих пор, ибо он взглянул на меня, и в лице его был ужас и великий испуг. Мы упали ниц, после чего князь спросил, что мы за народ, откуда мы пришли. Мы ответили: “Немцы и бежали от восставших казаков, чтобы быть в безопасности под покровительством вашей светлости”. — “Да, — сказал он, — мы лучше знаем, что вы сами казаки и в моей стране занимались разбоем и убийствами, и так как теперь ваш предводитель, плут и разбойник Разин занял Астрахань, то вы пришли поразведать в моей стране, как бы легче пробраться сюда этой собаке”. Мы подтверждали честным словом, что мы меньше всего находимся на службе у казаков, но служили на кораблях его царского величества матросами. После сих слов князь смягчился и велел привести нескольких русских рабов, которые, услыхав два или три слова, произнесенных нами у тоже подтвердили, что мы не казаки, а настоящие урожденные немцы. Тогда князь сказал: “Не бойтесь, ваша жизнь вам дарована”, за что мы и поблагодарили. Нас немедленно разделили, и мне наложили на руки оковы и отправили к сыну князя султану Мухаммеду (Mahumeth sultan), жившему вблизи горы Арарат.

(пер. Э. Бородиной)
Текст воспроизведен по изданию:
Ян Стрейс. Три путешествия. М. ОГИЗ-Соцэкгиз. 1935

© текст - Бородина Э. 1935
© сетевая версия - Тhietmar. 2005
© OCR - Abakanovich. 2005
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© ОГИЗ-Соцэкгиз. 1935