Ввиду большого объема комментариев их можно посмотреть здесь
(открываются в новом окне)

АРАКЕЛ ДАВРИЖЕЦИ

КНИГА ИСТОРИЙ

(О ПРОИСШЕСТВИЯХ В АРМЕНИИ, В ГАВАРЕ АРАРАТСКОМ И В ЧАСТИ ГОХТАНСКОГО ГАВАРА НАЧИНАЯ С 1051 П0 1111 ГОД АРМЯНСКОГО ЛЕТОСЧИСЛЕНИЯ) (1602-1662)

/314/ ГЛАВА 25

О поучениях и патриаршестве владыки Филиппоса ¹. Там же и о восстановлении церквей святых дев Гаянэ и Рипсимэ и об обретении их мощей

Католикос владыка Филиппос был родом из селения Эрынкан в стране Барма, которая нынче называется Ахбаком. Он, будучи в отроческом возрасте [и имея немногим] более или менее четырнадцати лет, услыхав о подвижническом образе жизни отшельников Большой пустыни, с огромным [254] желанием отправился в Большую пустынь, чтобы стать монахом и следовать благочестивому и святому образу жизни апостолов, о чем он страстно мечтал. Но монахи пустыни не пустили его в обитель, ибо был он в отроческом возрасте и безус. Однако он не вернулся в свет, а остался там за [стенами] монастыря в зарослях леса, росшего вокруг пустыни, и так прождал месяцев восемь.

В то время католикос Мовсес, будучи /315/ еще вардапетом, скитался, проповедуя, по стране и, подобно солнцу, освещал всех, и настоятель Большой пустыни паронтэр Саргис отдал Филиппоса в учение вардапету Мовсесу. Оставаясь при нем, Филиппос достиг совершеннолетия, и в молодом возрасте его посвятили в иноки, в монашествующие священники; и он днем и ночью следовал подвижническому образу жизни и добродетельным поступкам, читал и изучал божественные книги. Видя его успехи, вардапет Мовсес по своему усмотрению и с одобрения всех членов братии дал ему власть вардапета, а спустя несколько лет – жезл вардапета и в 1079 (1630) году посвятил его в епископы.

А в 1081 (1632) году, когда пришло время умирать католикосу Мовсесу, собрались к нему епископы, вардапеты и именитые мужи, а также властитель города Тахмасп-Кули-хан и, оплакивая [его], говорили: «Ежели господу, дарующему жизнь, угодно, чтобы ты оставил нас и ушел, то просим тебя, будь милосерден, как отец, не оставь нас сирыми, а скажи, кого ты дашь нам в отцы и пастыри после себя». И он молвил: «Дело ваше, кого желаете, того и выберите». А собравшиеся сказали: «Мы всей страной избрали тебя, а нынче, кого бы ты ни выбрал, он будет признан нами». Тогда он сказал: «Хотелось бы мне, чтобы вардапет Филиппос стал моим наместником и преемником на святом Эчмиадзинском Престоле». И все они, услыхав это, охотно согласились и признали, /316/ что Филиппос будет католикосом. Когда весть о смерти Мовсеса, а также и то [известие], что он поручил Филиппосу принять сан католикоса, распространились по всем странам – восточным и западным, – все добровольно и охотно согласились, поэтому отовсюду были посланы грамоты [255] одобрения, чтобы вардапет Филиппос стал католикосом. И пока пришли эти грамоты, кончился тот год и наступил 1082 (1633) год, и 13 января в праздник Воплощения господа посвятили его с благословения святого Духа в католикосы. И народ айканский ², хотя и скорбел, горюя о смерти Мовсеса, но преемству Филиппоса обрадовался и возликовал, ибо, по свидетельству пророка Давида, вместо отца сын остался властителем всего народа, и хотя Моисей и скончался, унаследовал ему Иисус, и хотя Илия и вознесся, на место его вступил Елисей с его душой (IV кн. Царств, 2, и Второзак., 31-34).

А когда наступил 1084 год нашего летосчисления (1635), выступив из Стамбула с семьюстами тысячами всадников, пришел в Араратскую область царь Стамбула, именуемый султаном Мурадом, – муж крайне надменный и сильный, побеждающий и мудрый. И, окружив Ереванскую крепость, осадил ее и через девять дней захватил крепость, а владетеля крепости Тахмасп-Кули-хана, сына Амиргуна-хана, захватив, отправил в Константинополь. Властителем же крепости назначил одного из нахараров своих – благонравного и умного князя, по имени Муртуза-паша, /317/ которого с пятнадцатью тысячами отборных вооруженных всадников [оставил в крепости], а сам направился в город Тавриз, а оттуда через Ван поехал к себе.

Когда прошло то лето и наступила зима 1085 года нашего летосчисления (1636), пришел царь персидский шах Сефи со ста тысячами всадников, вторгся в Араратскую область и осел под Ереванской крепостью на девяносто три дня. С великим трудом, большими мучениями и кровопролитием едва сумел он взять обратно из рук османов крепость. И из-за передвижения этих двух государей-самодержцев были разорены и осквернены области восточные и западные, а особенно область Араратская с окрестными гаварами, ибо оба государя со своими конницами и пехотой, столкнувшись там, завершили свои дела и вернулись.

А святой Престол Эчмиадзинский, кроме церкви и сводчатых [256] строений, весь был дотла разорен, все деревянные строения были разрушены. Поэтому католикос владыка Филиппос с большим трудом заново отстроил все строения и за одни лишь деревянные постройки уплатил ремесленникам тысячу гурушей наличными деньгами. Прежде, во времена Мовсеса, в трапезной обеденный стол, а также и другой скарб были сделаны из дерева, поэтому легко подверглись разрушению, но сейчас католикос Филиппос велел сделать обеденный стол и сиденья из камня и мощеный пол, дабы их нелегко было бы разрушить во время набега конницы. Все кельи в восточной части /318/ были заново отстроены, причем не по прежнему образцу, а по новому. Была также обновлена вся кровля церкви, за исключением маковки купола. И каменный настил ³, что вокруг церкви, и другой настил, что перед кельями и иными строениями. А за оградой, близ южных ворот, были построены два новых сводчатых жома для выжимания постного масла, ибо таковых [в Эчмиадзине] вовсе не было. Кроме того, он построил здесь и там много иных частных строений, которых мы поименно не помним.

А в пустыни Ереванской, где, как мы сказали, находилась усыпальница апостола Анании, все строения, кроме часовни, были деревянные; и все они были разрушены и разорены во время нашествия вышеупомянутых двух царей. И они тоже были все заново отстроены [католикосом], и не из дерева, а из камня и гипса – сводчатая молельня, трапезная, кельи и все иные строения.

В 1089 (1637) году после завершения всех построек как в Эчмиадзине, так и в пустыни, святой отец наш католикос владыка Филиппос отправился в город Исфахан к христианам, пробыл там полтора года, проповедуя законы Божьи и укрепляя их в вере христианской, а также собирая с них нвирак ⁴ для святого Эчмиадзина; а джугинцы и все христиане из-за подвижнического и целомудренного образа жизни [католикоса] принимали его с великими и многообразными почестями, как посланца бога.

И вот о деснице святого Лусаворича, все еще находившейся в Исфахане. Как уже прежде мы о /319/ ней рассказывали, [256] по повелению шаха Аббаса первого десницу повезли в город Исфахан. Католикос Филиппос не переставая горячо и страстно мечтал [о том], как бы изыскать способ, вернув святую десницу, привезти [ее] в святой Эчмиадзин. И по этому поводу он много дней беседовал со священниками и прихожанами Джуги и упрашивал их, и особенно глубоковерующего и христолюбивого вельможу ходжу Сарфраза, сына ходжи Назара, который в то время был старейшиной джугинцев; католикос Филиппос уговаривал и умолял их вернуть ему десницу Лусаворича, с тем чтобы он повез ее в святой Эчмиадзин, на [исконное] ее место.

А джугинцы не желали отдавать святую десницу, [не хотели], чтобы ее отняли у них. «Ибо, – говорили они, – живем мы в чужой стране, среди иноверцев, и тем более в среде коварного и змеенравного племени персов, и нет у нас ни знамения какого-либо, ни предмета для укрепления веры Христовой, ни монастырей, ни мест поклонения, ни построек на месте христианских святых Знамений, ни могил, ни гробниц святых или же отцов и предков наших – одна лишь эта десница святая, видя чудодействия которой недавно родившиеся дети наши остаются в христианской вере, а если и ее отнимут и увезут, чем же мы будем утешаться на чужбине, где мы живем?» Вот по этой причине джугинцы не хотели отдать десницу, поэтому, придумав отговорку, сказали католикосу Филиппосу: «десницу святого Лусаворича, которую ты просишь у нас, царь персидский привез и вручил нам, так как же мы можем отдать /320/ ее тебе без государева приказа? Ведь мы боимся царской кары и коварства предателей!»

Затем католикос владыка Филиппос [вместе] с именитыми людьми из армян-ереванцев (поскольку эти хотели, чтобы десница была переправлена в Эчмиадзин) начал обходить дворы царских вельмож и ублажать сердца всех их щедрыми дарами. А затем в завершение всего, наполнив блюдо золотыми пиастрами, преподнес его вместе с прошением государю шаху Сефи, умоляя его дать приказ о деснице святого Лусаворича. А господь и бог всего вечного и всех племен, который держит в руках сердца всех государей и поворачивает [257] их, в какую сторону пожелает, смягчил в этот час сердце царя, чтобы тот оказал благодеяние патриарху: он исполнил просьбу его и дал письменный приказ, скрепленный царской печатью [о том], чтобы джугинцы отдали десницу святого Лусаворича католикосу владыке Филиппосу.

Католикос Филиппос взял грамоту с приказом царя и принес ее к внукам ходжи Сафара (ибо сыновья его умерли; и внуков этих звали: Джалал, Микаэл, Синан и Пстик-ага), но они не хотели вернуть десницу. Католикос в великом гневе пригрозил им, и они, устрашенные его святостью и патриаршим проклятием, перестали упорствовать. патриарх владыка Филиппос вместе со многими священниками сам пошел домой к ходже Сафару, взял десницу, перенес ее в церковь Ходженц и в воскресный день отслужил обедню и раскрыл десницу; молва об этом собрала /321/ всех джугинцев, которые пришли на поклонение. Но джугинцы все еще сопротивлялись и не позволяли увезти десницу. Поэтому десницу тайком вынесли оттуда и перенесли в Джугинский монастырь и оттуда, тоже тайком, перенесли в город к ереванцам, а оттуда, опять-таки тайком, перенесли в караван-сарай Бринджлу, где поместили во вьюках некоего купца-христианина, по имени Маргарэ, уроженца селения Цхна Гохтанского гавара, приехавшего в Исфахан по торговым делам. И тот, заблаговременно взяв десницу вместе с вьюками, как полагается купцам, двинулся вперед и доехал до Тавриза, а джугинцы даже не знали об этом. Затем католикос Филиппос, выехав из Исфахана, отправился в Тавриз и, взяв десницу у Маргарэ, повез ее в святой Эчмиадзин к собственному ее престолу.

И это вызвало несказанную радость всех армян, и каждый, слыша [об этом], радостно, с великой благодарностью воссылал хвалу богу – Попечителю христиан. десница святого Лусаворича была привезена из Исфахана в святой Эчмиадзин к престолу своему в 1087 году нашего летосчисления (1638), 20 сентября.

При святом патриархе Филиппосе католикосат день ото дня укреплялся и усиливался, ибо господь был с ним. И так как он вел подвижнический и воздержный образ жизни, мыслями [258] был благочестив, неутомимо молился и беседовал с богом, то, о чем бы он ни просил бога, бог даровал ему все без исключения. Мы своими собственными глазами видели, как многие бесноватые и хворые избавлены были [от недугов] его молитвами, как одержимые разными болезнями /322/ и калеки исцелялись и как бесплодные женщины [благодаря] молитвам его рожали детей. Из совершенных им [случаев] исцеления упомяну здесь лишь два.

Когда мы жили многочисленной братией в святом Эчмиадзине при католикосе Филиппосе, случилось одному из братьев взбеситься, и так зачастил злой дух [к нему], что выгонял его из помещения в поля и долины и таскал его туда и сюда вдали от людей. Поэтому обычно его хватали и приводили в монастырь, а позже заковывали ноги его в железные кандалы и держали в таком положении, священники же ежедневно читали [над ним] Евангелие. И так продолжалось дней пятьдесят. И вот однажды (было это в воскресный день, после того как отслужили спасительное таинство священной литургии, когда весь народ вышел из церкви и разошелся) патриарх владыка Филиппос приказал ввести одержимого бесом монаха в церковь, в солею, дабы священник, отслуживший обедню, в священном облачении прочел Евангелие над ним. Так велел владыка Филиппос, и сам вышел и отправился домой, ибо у него было какое-то важное дело (к нему пришли в гости какие-то почтенные люди); придя к ним, он накрыл для них стол и замешкался с ними немного, дабы задобрить их, затем оставил их за пиршественным столом, а сам пошел в церковь и, войдя через западную дверь церкви, тихо и медленно подошел к солее и там, пав на колени лицом к святому алтарю, с великой мольбой и обильными слезами прочел одну гобху псалмов ⁵. В это время человек, одержимый бесом, хотел убежать и спастись из рук, державших его, и, не сумев, истошно, громко /323/ завопил, замертво упал на землю, и его вырвало. Затем владыка Филиппос перестал молиться и приказал стоящим вблизи поднять его и отнести домой. Служки церковные, подойдя, убрали блевотину. И с того дня милостью Христа и молитвами [259] человека Божьего, владыки Филиппоса, монах этот навсегда избавился от того недуга. Спасенный монах сам рассказывал: «Когда братья, схватив, держали меня под Евангелием, которое читал отслуживший литургию священник, мне привиделся громадный и ужасный черный змей, обвившийся вокруг шеи, спины и всего тела моего, но я видел также и духовного владыку Филиппоса с огромным обнаженным мечом в руке, вошедшего стремительным шагом в церковные двери; он подошел ко мне и поразил тем мечом змея, обвившегося вокруг меня, и, зарубив, отбросил [его] прочь от меня, а голова и [другие] части тела змея тотчас пропали и сгинули». Он (католикос Филиппос) вылечил не только его, а многих ему подобных, однако я привел в качестве примера лишь этот [случай].

Расскажу и о другом чуде. Когда католикос владыка Филиппос странствовал с проповедями по османской стране, в воскресенье, в день великого праздника Пасхи, в городе Анкюрии в то время, когда патриарх владыка Филиппос сидел, уединившись, а при нем находился один из его учеников, человек известный, вардапет по имени Иованнес, случилось следующее. Видят они, как пришел какой-то юноша лет пятнадцати, неся на спине маленького мальчика лет семи. Принес и поставил его перед патриархом; и еще у этого юноши в руках был узелок с яблоками и /324/ крашеными яйцами, и это тоже он положил перед патриархом и молвил ему, прося и умоляя: «Я твой раб, духовный отец мой. Маленький мальчик, которого я поставил перед святейшеством твоим, мой брат. Сколько лет прошло с тех пор, как он родился, но он не может ни говорить, ибо он нем, ни стоять, ибо он слаб ногами, поэтому в великой мольбе просим твое святейшество прочитать над ним молитвы: я верую в бога и [знаю], что молитвы твои принесут исцеление брату моему». А отец наш и святой патриарх встал на колени, простер руки свои вверх, задумался и мысленным взором своим устремился к богу, тому, кто видит сердца всех, и, источая слезы из глаз, долго молился, а после молитвы, когда закончил «Отче наш, иже еси на небесех», взял яблоко, покатил его прочь и ласково [261] сказал мальчику: «Вставай, дитя мое, встань и ступай принеси мне яблоко». Тогда милостью и снисхождением благодетеля-бога мальчик встал на ноги, пошел, поднял яблоко и принес его патриарху. И снова патриарх сказал мальчику: «Ты взял яблоко, дитя мое?» – тогда милостью Божьей немой мальчик ответил: «Да, взял, вот оно». святой патриарх сказал: «Теперь воздай славу богу, дитя мое, уходи и будь признателен ему». Мальчик сказал: «Слава богу». Затем [владыка] передал мальчика брату, который, взяв [его], ушел, прославляя бога-чудотворца, дарующего могущество слугам своим. Много еще было чудесных дел, /325/ совершенных святым католикосом владыкой Филиппосом, которые мы видели своими собственными глазами, но рассказанного достаточно.

Был он муж весьма рассудительный и благоразумный, миросозидающий и полезный, проницательный и тонко разбирающийся в Священных Книгах, красноречивый и неутомимый в поучениях и проповедях; в конечном счете он постепенно добился всего этого благодаря молитвам, ибо повсюду, где бы он ни проповедовал и ни наставлял, все давало плоды и приносило пользу.

И был он большим любителем пресветлых празднеств, украшателем церквей и почитателем праздников господа и его святых, как написано и об Иоанне Одзнеци ⁶. Поэтому имя его прославилось и молва о нем распространилась по всему свету, и не только среди армян, но и среди магометан и грузин, и все любили и почитали его. И за выдающееся его подвижничество и святость, и за то, что он был преданным слугою Божьим, очень боялись его, и не только простой люд, но и власть имущие – князья и военачальники, поскольку многие видели, как враги его погибли и сгинули, а любимцы его усилились и добились успехов.

И школу, основанную в Ованнаванке ⁷, он сильно укрепил и, обучая [детей] наукам и добродетелям, довел [ее] до совершенства, а спустя несколько лет перевез [ее] из Ованнаванка в Эчмиадзин и там учредил школу; и все там обучались и стали полезными людьми: вардапетами, епископами и священниками. И издавна заброшенные монастыри заполнились [262] иноками, а селения и города – иереями, и все еще день ото дня развивается все, /326/ учрежденное им. При нем восстановлено было множество полуразрушенных и заброшенных церквей, выстроено много новых церквей с чудесными украшениями, светлых и славных во всех отношениях.

И затем после [завершения] всех построек, предпринятых патриархом Филиппосом в Эчмиадзине, он приступил к работам по обновлению храмов святых дев Гаянэ и Рипсимэ. В главе о [храме] Рипсимэ, где говорилось, как франкские патеры приехали и нашли ее мощи, мы рассказали кое-что о разрушении храмов обеих дев. А храм святой девы Гаянэ был еще более разорен: кровля вся обвалилась, и стояли лишь стены вокруг да четыре колонны, обнаженные сверху; основания же стен то здесь, то там были подточены и разрушены. Католикос владыка Филиппос положил начало восстановлению их и с величайшим желанием и старанием, потратив много денег, прекрасно обновил [храм] от основания до вершины купола, на котором воздвигли Знамение Креста господня.

Во время восстановления церкви святой девы Гаянэ были обнаружены святые мощи ее и ее сподвижниц, и было это радостью и ликованием несказанным для всего армянского племени, подобным [тем, которые бывают при] восстановлении погибшего царства. Потому что всё думали да прикидывали о мощах святых дев: там ли они, на месте, или нет, ибо часовня, построенная под главным хораном и бывшая местом упокоения мощей святых, была совершенно разрушена и разорена вплоть до пола и до самого верха заполнена мусором и нечистотами.

/327/ Жил тогда инок, по имени тэр Иованнес, муж полезный, деятельный и мудрый, которого в эти дни восстановления [храма] католикос владыка Филиппос назначил надзирателем и управителем этих дел. Однажды он под каким-то предлогом отослал куда-то всех работников и, выбрав место, в течение дня и ночи сам в одиночестве рыл там, где указывало ему внутреннее чутье, и столько времени копал землю, пока не дошел до неподвижного грунта, на котором [263] возведено было основание церкви, и там, под основанием церкви, обнаружил он три раки, из коих одну – на южной стороне, другую – на северной, а третью – на восточной. И когда он поднял каменную крышку рак, тотчас же разлился чудесный, удивительный и благоуханный запах, приятность которого невозможно передать, и распространился он повсюду, сверху донизу, и увидел [инок] мощи в раках – белые, сверкающие, как снег, и мощи каждой [святой] сохранились в раке полностью. Исполненный радостного ликования, тэр Иованнес пал ниц, поклонился богу и возблагодарил его за то, что [тот] сподобил его такой милости; а затем, взяв одну из костей останков в знак достоверности, он прикрыл каменной крышкой раку и, скрепив ее кругом гипсом и известью, уничтожил следы пропажи, так что никто из работников не узнал об этом. А когда покончил с этим, взяв мощи, принес и показал вардапетам и [членам] братии и рассказал все, как было, за что все ликующими возгласами воссылали хвалу богу и несказанно /328/ радовались. Были найдены мощи святой девы Гаянэ и подруг ее и восстановлена церковь [во имя ее] в 1101 (1652) году, во вторник, 19 октября.

После того как завершили все строительные работы в храме святой девы Гаянэ, перешли к храму святой девы Рипсимэ и также приступили к его восстановлению. И так как с внешней стороны церкви маковка купола, и вся кровля, и облицовка стен, и полы ее, а изнутри – алтарное возвышение, каменный настил пола и внутренность четырех приделов – все, что я упомянул, было разрушено и разорено, лишь приложив все силы, долгими стараниями и с большим трудом закончили, восстановив всю церковь, и на вершине ее купола воздвигли Крест господень. И милостью и соизволением господа нашего Иисуса Христа и здесь тоже были выявлены мощи святой девы Рипсимэ, и не только в одном, а в трех местах, разделенные и спрятанные в безопасности: в двух местах мощи были спрятаны среди камней, а в одном месте, где мощей было много, они были сложены в деревянный ящик, то есть сундук, и для мощей было устроено небольшое помещение вроде часовни, куда был положен сундук, [264] полный мощей. На стене часовни была надпись, которую я взял оттуда и переписал сюда. Вот она:

«+ О дивная и блаженная великомученица неделимого Единосущного Отца и Доброжелателя Ипостаси-Духа, в нижеследующем говорю, невеста незлобивого Небесного Жениха, владычица добродетельного Царя, будь главою всегда и непрестанно известному тебе служителю святого Духа.

/329/ + О святая дева, умоляю, будь хранительницей поминающих с попечением и неослабными молитвами имя твое и паствы моей, чем ты, святая дева, явишься неизменной споспешницей нижеперечисленных, защитницей и победоносной заступницей всех.

+ Помяни и меня, воистину посвятившего себя сотворению заново сей желанной обители – малой жертве, милостью которой я довольствуюсь; умоляю душу и имя твое, Рипсимэ.

+ Иакоб, священник архиепископства святого собора.

+ Я, Хосровик, слуга святой голени святой Рипсимэ.

+ Степанос».

Вот эти слова, перед которыми я начертал знак Креста, были по одному написаны на стене часовни, куда был положен сундук, полный мощей; и мы, взяв их за образец, списали сюда для вашей, будущие читатели, утехи в память и как причину для воздаяния добра Христом нам, труженикам, благодаря вашим молитвам и покровительству святой Рипсимэ.

С начала и до конца восстановление двух часовен – святой Гаянэ и святой Рипсимэ – длилось три года, ибо начато было оно в 1100 (1651) году, а в 1102 (1653) году работы были закончены с большими расходами и огромным трудом и завершены во славу Христа и святых мучеников его.

Святейший отец наш владыка Филиппос пожелал поехать в Иерусалим и, собравшись, поехал с большой /330/ свитой вардапетов, епископов, священников и служек – членов своей братии. И довольно известные мужи, множество вардапетов, [265] епископов и князей из городов и гаваров, услышав весть об отъезде святого патриарха, поспешили тоже поехать. И когда католикос Филиппос достиг города Теодуполиса, т. е. Эрзерума, а молва, распространяясь, достигла Константинополя, армянское население, проживающее в Константинополе, дабы особенно пышно почтить своего патриарха, явилось к царскому наместнику, которым был везир, и попросило у него слугу-царедворца, а вместе с ним и грамоту, скрепленную царской печатью, для того чтобы князь, названный слугою, поехал и служил бы патриарху, защищая его во время всех его странствий по странам, находящимся под властью османов, с тем чтобы кто-нибудь из князей или властителей областей, оклеветав, не потревожил либо, приневолив, не обидел патриарха. Уважив их (армян) просьбу, наместник пожаловал им царскую грамоту и какого-то благоверного вельможу, и вельможа тот прибыл к патриарху и [стал] исполнять свои обязанности, служа патриарху во время всех его странствий. Католикос обошел все города, находящиеся под властью османов, вельможа этот путешествовал вместе с ним и служил ему, пока не довез его до престола его в святом Эчмиадзине и поручил правителю страны Мамад-Кули-хану, и, взяв у него грамоту в знак освобождения, вернулся ко двору государя своего в Константинополь.

/331/ Католикос владыка Филиппос пробыл в Иерусалиме четыре месяца, и, пока он оставался там, паша города, ромейский патриарх и настоятель франкского монастыря принимали и потчевали его с великой любовью и большими почестями. Пол церкви святого Иакоба [по распоряжению Филиппоса] был вымощен разноцветными плитами с красивыми украшениями и рисунками (хотя прежде [пол был] мощеный, но не был гладкий и удобный, а был местами высокий, местами низкий, неудобный и грубый), а также [было] приподнято возвышение главного алтаря, ибо прежде оно было очень низкое.

В тот же год, когда католикос владыка Филиппос поехал в Иерусалим, туда же, в Иерусалим, приехал и сисский католикос владыка Нерсес, а духовным предводителем Иерусалима в то время был вардапет Аствацатур. Исполненный святого [266] духа, патриарх владыка Филиппос, подобно апостолу Павлу, непрестанно горевал и беспокоился о недугах и непорядках в церкви. И с единодушного согласия всего духовенства своего удела вознамерился устранить непорядки. С этой целью он все время в поучениях и проповедях и в дружеской беседе увещевал всех прийти к согласию и любви, искоренить беспорядки и ненависть. Внушенные Христом проповеди его и поучения, исходившие из глубины души, умиляли всех съехавшихся на собор – духовенство и мирян, – во главе которых стояли сисский католикос владыка Нерсес и духовный предводитель Иерусалима вардапет Аствацатур; они единодушно подчинились велению патриарха Филиппоса и утвердили каноны из тринадцати статей, которые я здесь вкратце отмечу.

Первая – о любви и согласии между двумя католикосскими престолами – Эчмиадзинским /332/ и Сисским: пусть каждый католикос рукополагает посвящаемых своего удела, но не [удела] других; а если случится рукоположить кого-либо из чужого удела, то пусть устраивает его в своем уделе; рукоположенный же, если перейдет из удела этого католикоса в удел другого, да не будет [там] принят.

Вторая – чтобы сам посвящаемый тоже не осмелился перейти к другому католикосу, оставив своего, а [пребывал] при своем католикосе.

Третья – чтобы не посвящать никого в епископы без прошений народа и свидетельских грамот.

Четвертая – чтобы ни один епископ ни под каким видом и предлогом не захватил бы чужого удела.

Пятая – чтобы в одном уделе не было двух епископов и двух духовных предводителей, за исключением случаев, когда возникнет очень серьезный повод.

Шестая – чтобы ни один епископ не осмеливался рукополагать кого-либо из чужого удела, а если осмелится, будут разжалованы и он, и рукоположенный им.

Седьмая – если епископ не по повелению своего католикоса, а с помощью взятки или насилия иноплеменников осмелится завладеть чужим уделом, будет лишен сана. [267]

Восьмая – чтобы вардапеты не осмеливались бы жаловать власть вардапета всем без разбора, [и особенно] если посвящаемый не является совершенным по образованию, добродетелям, возрасту, богобоязненным по всеобщему признанию, ибо из-за [нарушений] в церковь проникало множество беспорядков и соблазнов. А если они с презрением станут пренебрегать этим приказом, тот, кто дарует власть [вардапета недостойному], будет лишен своего сана, а тот, кто получит власть [вардапета], не будет признан.

/333/ Девятая – священник и другие духовные лица должны быть рукоположены своим епископом при согласии своей паствы, в противном случае они лишатся сана.

Десятая – пусть епископы и иереи взимают с прихожан иравунк и асуйт, установленные согласно велению патриарших канонов в пользу епископов и иереев, но пусть они не лишают друг друга [этих доходов], вследствие чего без конца до нас доходят ропот и недовольство.

Одиннадцатая – чтобы иереи не отнимали друг у друга приход и асуйт силою, лживой благопристойностью, либо насилием иноплеменников, а чтобы каждый довольствовался своей долей, в противном случае, кто дерзнет, будет лишен сана.

Двенадцатая – да не осмелятся женщины, прихожане или иереи обручить девушку с юношей без глубокого разбора либо без ведома [духовного] предводителя; пусть священники несколько дней [подряд] разглашают и объявляют всем в церкви, ибо, быть может, кто-либо знает об их родственных связях и, услышав, придет к предводителю и сообщит [об этом]. И лишь после долгого разбора, только в случае если не найдут родственных связей между ними, пусть священники открыто перед всем духовенством и прихожанами благословят эту помолвку и закрепят союз.

Тринадцатая – вдовые иереи, если они скромны и престарелы или же имеют детей, которых нужно прокормить, пусть остаются в церкви, в противном случае пусть удаляются в монастыри и пустыни, а коли не удалятся, пусть выйдут из духовного звания и монашеского чина. [268]

Все эти пункты наставлений были утверждены [католикосом] в качестве правил и ежедневно провозглашались /334/ перед всеми. Они понравились и охотно были приняты сисским католикосом владыкой Нерсесом, вардапетом Аствацатуром и всеми вардапетами, епископами и знатью, которые приложили руку и скрепили печатями своей доброй волей, взяли по-одному списку, повезли в свои страны, так что во многих местах имеются полные списки их, и милостью Христа они остаются верными тому союзу и любви. И множество других доходов и справедливых дел утвердил [католикос Филиппос] в Иерусалиме.

Затем, выехав из Иерусалима, он сел на корабль и отбыл по морю в Константинополь, где пробыл целый год и тоже ввел много преобразований. Прежде всего он примирил их (константинопольцев), уничтожив распри, ибо прихожане, коренные, местные жители Константинополя, высокомерным и кичливым чванством обижали и притесняли пришлых, называли их мужланами и за людей не принимали. Все правительственные должности и работы они захватили в свои руки, сами исправляли и исполняли и, отстранив, не позволяли пришлым принимать [в этом] участие. [Пришлые] были до глубины души обижены пренебрежительным отношением к себе. [Все они] без конца наносили язвительные и злобные оскорбления друг другу и ссорились. И утвердились меж ними непримиримый раздор и кровная ненависть.

А католикос Филиппос, приехав туда и увидев все это, был обеспокоен этим больше, чем всеми [другими] делами. И, много дней /335/ на разные лады поучая и наставляя то всех вместе, то порознь, задобрил всех и убедил их согласиться со своими доводами и, примирив их, заставил договориться и [жить как] одинаково уважаемые братья, совместно радеть обо всем и всем вместе действовать. И после этого, благословением Иисуса Христа став друзьями и соболезнующими братьями, живут они, как установлено было патриархом Филиппосом, в сердечной любви и в согласии.

Затем [владыка Филиппос] приступил к выплате церковных долгов, ибо за армянскими церквами в Константинополе [269] числилось 40 тысяч гурушей долга. Виновниками этого были прежде всего духовные предводители, бывшие лишь по званию патриархами, восседавшие [на престоле благодаря] царской власти и при помощи серебра вкравшиеся в доверие к людям, [предводители], дарованные не богом, а лестью.

А затем прихожане – сторонники распрей и усобицы, которые из тщеславия и зависти, ради мирских выгод группировались кто вокруг одного архиерея, кто вокруг другого, становились льстивыми исполнителями воли и пособниками их, а вслед за этим, отправившись к дафтардару, везиру или царю, давали им крупную взятку, изгоняли соперника и захватывали власть. Одно лишь название что патриаршая власть! И множество других взяток разбрасывали они здесь и там при дворах власть имущих. Таким образом возрос и умножился долг и достиг 40 тысяч /336/ гурушей. По этой причине в городе Константинополе была великая распря и был он подобен волнующемуся морю над бездонной пучиной с высоченными валами, зыбью, шумом, гамом и грохотом и, подобно грому [из] огнедышащих туч, низвергающих молнии, приводил в трепет все живое. Молва об этой крамоле распространилась по всем городам как на востоке, так и на западе, и все только об этом и говорили. И из-за этого видные и именитые мужи – иереи, ктиторы и другие – много раз выезжали из Константинополя и ездили по долгому пути в святой Эчмиадзинский Престол к католикосу, чтобы изыскать способ прекратить раздоры и уплатить долги. И католикос изо всех сил старался найти выход – то при помощи грамот, то посылая человека или же иными средствами, но устранить раздор и примирить население никак не удавалось. И из-за этого многих прихожан города постигли горе и бедствие и им был нанесен ущерб: многие разорились и стали нищими, лишившись имущества и пожитков, домов и владений, некоторые умерли в тюрьмах и заключении, а иные, став изгнанниками, странствовали чужеземцами по дальним городам, вдали от семей и знакомых, и так и кончали жизнь свою. Горестные эти события продолжались лет восемь или [270] девять, пока не поехал туда слуга Божий католикос владыка Филиппос. И так как господь был с ним, милостью его [католикос] выплатил весь долг прихожан города. Каждому из прихожан он приказал помочь выплатить долг в соответствии /337/ со своими возможностями. И человек, которому патриарх приказал, даже не смел возражать, а охотно и с удовольствием исполнял приказ патриарха, чтобы удостоиться благословения его. [патриарх] определил надзирателями преданных этому делу мужей, которые с большим старанием и трудом восемь месяцев собирали пожалования с населения, выплатили все долги и избавили милостью вечно благословенного Христа, бога нашего, церковь от долгов. Аминь!

И добрая весть о плодотворной деятельности, просветительстве словом Божьим и апостольском подвижничестве католикоса владыки Филиппоса распространилась по всему свету и достигла также города Львова. Епископ города Львова, по имени Николайос ⁸, решил в [глубине] души, что вопреки всеобщему мнению и сомнениям этот патриарх и духовный исцелитель станет лекарством и бальзамом и против его ран и упорядочит злополучное дело его. Поэтому, не мешкая, выехал он из Львова, приехал в Константинополь к стопам патриарха и покорно согласился с правилами и уставом его, а вместе с тем развязал себе руки, [получив] епископскую власть. И в большой радости вернулся к себе в город Львов. А ты, коль пожелаешь, все подробности этой истории узнаешь из главы о львовянах, которая еще впереди, ибо там я полностью и должным образом изложил все.

Владыка Филиппос, живя в городе /338/ Константинополе, совершил много добрых дел и установил правильные порядки среди духовенства и среди мирян. А затем выехал из Константинополя, получив много драгоценных церковных сосудов и мирской утвари, пустился в путь, приехал в первопрестольный святой Эчмиадзин и вступил в него в день Успения святой девы Богородицы. Со дня отъезда и до возвращения католикоса Филиппоса прошло три года, ибо он уехал в Иерусалим в 1100 (1651) году, в 1101 (1652) году был в Константинополе, а в 1102 (1653) году вернулся в Эчмиадзин. [271]

Когда наступил 1103 (1654) год, в дни Великого поста католикос Филиппос начал закладывать фундамент колокольни святого Эчмиадзина. Ибо прежде в Эчмиадзине не было колокольни, а он в глубине души долго лелеял мечту о строительстве колокольни, и тот, кто исполняет волю праведных, исполнил желание сердца его таким образом.

В то время когда католикос владыка Филиппос находился в Константинополе, был там и некий муж-христианин, армянин по происхождению, по имени Антон Челеби ⁹; был он родом из города Бурсы, дом и место жительства его были в Бурсе. Но и в городе Измире тоже были у него дома и палаты, а также были у него великолепные дома и дворцы, ярко украшенные позолотой, и в Константинополе. Антон Челеби был человек очень знатный и пользовался такой славой, что известен был даже при дворе османского государя, а также в дальней стране франков и в Персии, ибо был он весьма богат и состоятелен. Занимался он торговлей, в связи с чем временно жил то в Константинополе, то в Смирне, т. е. Измире. И /339/ когда прибывали караваны купцов из страны персов в город Измир, он скупал сразу весь груз, что бы там ни было – абрешум или тафариз (Так в тексте), и сразу же выплачивал всю сумму. Также когда из страны франков по морю прибывали корабли, груженные вьюками драгоценных товаров, он один скупал сразу весь груз корабля и тотчас же платил деньги.

Случилось так, что в те дни, когда католикос Филиппос находился в Константинополе, был там и Антон Челеби, который, видя апостольскую ученость и благочестивый образ жизни владыки Филиппоса, полюбил его и привязался к нему. И владыка Филиппос сказал ему: «Так как Всемогущий щедро одарил тебя всем, как-то: большим богатством, множеством слуг и славным именем, – то следовало бы тебе в соответствии с почтенным именем твоим оставить что-либо значительное в [родной] стране как духовную память о себе; вот перед тобой одна из них – колокольня Эчмиадзина; [272] нужда в ней большая, но у нас ее нет. Так вот, я хочу, чтобы этот недостаток святого Престола восполнил бы ты». А Челеби с великой охотой добровольно склонился к повелению патриарха, обещал выполнить поручение его и сказал патриарху: «Раз такова воля твоя и это нужно святому престолу Эчмиадзинскому, ты станешь моим представителем и отцом. Когда с Божьей помощью ты отправишься в святой Эчмиадзин, приступай к строительству [колокольни], такой, какая тебе будет угодна, – /340/ широкой и просторной, прочной и высокой, красиво разрисованной. Я охотно полностью и даже с лихвой оплачу все денежные расходы, которые там будут».

И вот, когда католикос Филиппос приехал в святой Эчмиадзин, в соответствии с этим уговором он начал строительство колокольни. Начали и заложили основание ее в 1103 году нашего летосчисления (1654), в дни Великого поста, к западу от великого храма Божьего святого Эчмиадзина, над западной дверью, вплотную возле стен его. И в тот же год здание поднялось, вплоть до того что были перекрыты внутренние своды; наступила зима, и год сменился 1104-м (1655), и когда наступил март месяц, в пятое воскресенье Великого поста скончался великий патриарх католикос владыка Филиппос, и это помешало [делу] и приостановило строительство колокольни.

Владетелем города Еревана был сын Лала-бека Мамад-Кули-хан (это тот Лала-бек, о котором мы упомянули в главе о кодаве с овец). Этот Мамад-Кули-хан был человек надменный и грозный, а также жестокий по отношению к христианам, и хотя взятками и многократными прошениями католикос Филиппос умолял его дать разрешение на строительство колокольни, однако хан из жестокости не внял ему. Но католикос, уповая на бога, а надеялся он крепко, заложил основание колокольни и начал строить.

И когда католикос Филиппос умер, колокольня осталась недостроенной из-за злобы хана, ибо тот все время говорил: «Не позволю стоять колокольне, уничтожу ее». В тот год провидение Божье сохранило колокольню и /341/ уничтожило хана. [273]

Государь шах Аббас второй послал в Араратскую область для несения государевой службы прославленных высочайших вельмож, а Мамад-Кули-хан из-за надменного нрава своего отнесся к этим вельможам с презрением и за людей их не почел, столько оскорблял их, пока не возмутил сердца этих вельмож, и они, отбыв к государю, стали жаловаться на хана. Поэтому государь разгневался на хана, лишил его власти, отнял и разграбил все его имущество, [а его] схватил и повез в город Исфахан; в Ереван же был послан еще кто-то из царских слуг, по имени Наджаф-Кули-хан. И католикос владыка Иакоб много дней [подряд] ездил ко двору его, предстал перед ним и, преподнеся ему и вельможам его много золота и серебра, с большим трудом получил от него разрешение строить колокольню. Итак, пока происходило все это, сменился год и наступил июль месяц 1106 (1657) года. И потом уже стали строить, пока не завершили с удивительным мастерством [колокольню, украшенную] высеченными многообразными узорами на стенах и в других подходящих местах, [изображающими] различных животных, зверей, скот, птиц, плоды и растения. Основания, колонны, капители, своды и все другие [части] строений были украшены с большим вкусом.

В день же освящения нарекли ее именем святого архангела во славу вострубившей сверху трубы Гаврииловой. И завершено было [строительство] колокольни в 1107 (1658) году, и в праздник Воздвижения креста освятили крест, /342/ что на маковке колокольни, и разобрали подмостки. Вот такова достоверная история этой колокольни, хотя и начертана на ней другая дата.

И все время, пока католикос Филиппос жил на свете как будучи вардапетом, так и будучи католикосом, он неустанно и беспрепятственно созидал и приносил пользу стране, и еще более окреп и обогатился при нем высочайший Престол святого Эчмиадзина церковной утварью, золотом и серебром, драгоценными облачениями, редкими книгами, множеством вардапетов, также мирской утварью и скарбом, медной посудой, шерстяным облачением и т. п., а также стадами [274] бессловесных тварей: верблюдов и мулов, кобыл, отарами овец и [другого] скота, а также полями, виноградниками и садами. И еще многими способами помогал он стране как в духовных, так и светских делах, подобно неприступной [стене] крепостной, окружающей армянский народ, противостоял он магометанам, которые не могли ни притеснять, ни докучать армянам. Ибо все, и церковные и светские, враги и противники, противостоящие [армянскому народу], как могущественная скала, а также иноверные и иноплеменные могущественные властители – все были низвергнуты и отстранены.

Прожил он на земле до старости, стал шестидесятитрехлетним почтенным и очень уважаемым великими властителями и даже государями всех племен: армян, ромеев, грузин, османов и персов.

И с того самого дня, когда получил власть вардапета, он беспрестанно проповедовал и поучал повсюду, в деревнях и городах, в монастырях и пустынях; /343/ и когда он, читая проповедь, поучал, то [никогда] не ошибался, а все [поучения его] приносили пользу и плодоносили.

Незадолго до кончины своей католикос владыка Филиппос был в святом Эчмиадзине: в четвертое воскресенье Великого поста, по своему обыкновению, сел он на престол и начал читать проповедь того воскресенья, темой которой было следующее: «Один человек был богат и имел управителя, на которого донесено было ему, что расточает имение его» (Лука, 16, 1). И разъясняя, дошел до того места, где говорится: «Больше ты не можешь быть управителем», и здесь закончил речь. А на второй день, в понедельник, [католикос] занемог и слег в постель. Собрались к нему все члены братии и ученики его, спрашивали его о недуге, и, отвечая им, католикос сказал: «Это моя последняя болезнь, я больше не выздоровлю, ибо во время чтения проповеди, когда я дошел до слов «Больше ты не можешь быть управителем», мне показалось, будто кто-то откуда-то внушил душе моей, мол, больше телесной жизнью ты жить не будешь и не будешь управлять домом божьим [275], а почиешь смертью, будто бы подтверждая слова эти: «Не можешь больше быть управителем»».

Услыхав эти речи, все, скорбя, начали сокрушаться над сказанными им словами, а он по богом внушенной доброте своей утешал всех. И хворал он, пока не наступило пятое воскресенье, и в ту ночь под утро начал отходить. Сам он тоже чувствовал, что отходит, поэтому уста его беспрерывно шептали молитвы и благословения господу. Он говорил: /344/ «Ну, отпусти, господи, раба своего с миром, согласно словам Твоим». И святой патриарх Филиппос отдал благословенную душу свою в руки бога.

Молва о кончине его распространилась по всем окрестным областям Араратской страны, и все, узнав об этом, приходили в отчаяние и падали в изнеможении на землю, ибо обвалилась прочная ограда, окружавшая армян. [На похороны] его собралось очень много народу, прибывшего из окрестных областей. [Владыку] не хоронили дней шесть, так как члены эчмиадзинской братии и все вардапеты хотели похоронить его во дворе святого Эчмиадзина в построенной им колокольне, но правитель Мамад-Кули-хан, люто ненавидевший патриарха (потому что патриарх оказался могущественнее хана, а также из-за возведения колокольни – ибо хан не разрешал строить колокольню, а католикос силой своей власти заложил основание и начал строить), нынче, когда патриарх умер, услышав, что [католикоса] хотят похоронить в колокольне, сильно разгневался и разъярился, не позволил хоронить его внутри колокольни и надменно заявил, что колокольню он разрушит. Вот по этой причине католикоса не хоронили в течение шести дней, и гроб с его телом поставили в Эчмиадзинском храме, и оставался он [лежать] с лицом светлым, как у живого во сне, и поднималось от него благоухание. И все, кто подходил, чтобы приложиться к нему, восхищались и удивлялись сильному благоуханию и светлости лика его, и не только христиане, но и иноплеменники-магометане, и в восхищении воссылали хвалу богу, прославлявшему своего святого.

И так /345/ как Мамад-Кули-хан не отказался от жестокости [276] своей и не позволил похоронить католикоса в святом Эчмиадзине, поэтому вывезли славные останки его и с крестом, Евангелием, свечами и духовными песнопениями перенесли в храм святой девы Рипсимэ и там внутри храма погребли его в приделе на северной стороне. И теперь он заступник всех христиан и духовных сыновей своих перед Христом. Все болящие и недужные жители страны приходят на поклонение и лобызают святое надгробие его, находят исцеление от недугов своих и возвращаются восвояси, прославляя Христа.

Скончался пресветлый патриарх владыка Филиппос в 1104 году нашего летосчисления (1655), 25 марта, в пятое воскресенье Великого поста. Правил он патриаршеством двадцать два года и три месяца, а был он шестидесяти трех лет, когда умер. Преемствовал ему на святом Эчмиадзинском [Престоле] вардапет Иакоб Джугаеци, ибо вардапеты и епископы, собравшиеся в связи со смертью Филиппоса, оставались в святом Эчмиадзине до Вербного воскресенья и во время этого праздника 8 апреля того же года благословили вардапета Иакоба католикосом, а затем каждый отправился восвояси, прославляя Отца и Сына и святого Духа во веки веков. Аминь.

/346/ ГЛАВА 26

О восстановлении славных монастырей и о возведении роскошных и великолепных церквей

Подобно тому как дыхание южного ветра в весеннюю пору оплодотворяет землю и порождает многообразные виды и роды цветов, красиво и ярко украшающие поверхность земли, то же следует сказать и о периоде [патриаршества] двух католикосов – Мовсеса и Филиппоса, ибо они возвели множество монастырей, пустыней и церквей, один из коих – монастырь святого первомученика Степаноса, что в ущелье Дарашамба, который прежде не был огорожен, здания [277] жилищ и покоев были расшатаны и разрушены, расположение зданий было безобразное и непрочное. Вардапет же Иакоб Джугаеци, севший католикосом после Филиппоса, [еще] в период патриаршества католикоса Филиппоса стал обновлять [монастырь] и /347/ разрушил до самого основания все строения: церковь, дома, кельи и все остальное, а затем заложил основание церкви и возвел крестообразную церковь со стенами из тесаного камня, с высоченным куполом, красивую и искусно украшенную всевозможной живописью. Он построил также из прочного и твердого камня ограду вокруг [монастыря], дома и кельи очень красивой и правильной формы и расположения; но лишь с большим трудом и расходами через десять лет [все это] едва было завершено, ибо камни и кирпич привозили на плотах по реке Ерасх из селения Астабад, а часть камней привозили на лошадях из селения Арарг; известь, древесину и хлеб тоже везли издалека, приложив много труда и усилий. Завершив постройку, восславили бога и святых его.

Также и вардапет Есайи, уроженец селения Мегри. Тоже ученик католикоса владыки Мовсеса, он был рукоположен католикосом Филиппосом в епископы и настоятели монастыря святого Карапета, что в гаваре Ерынджак. В период патриаршества католикоса Филиппоса он тоже начал восстанавливать монастырь святого Карапета: снес все существовавшие прежде строения – церковь, дома, кельи, ограду, а затем заложил широкую и длинную, толстую и высокую стену вокруг [монастыря], а уже внутри ограды [построил] дома и палаты, где бы жили и свои и гости. И наипаче церковь: на месте старой церкви [построили] широкую и просторную, с высоченными сводами и куполом на четырех колоннах, из гладко обтесанных камней; построили всю церковь от основания /348/ до маковки, приложив много труда и потратив много денег, закончили все постройки и в 1102 (1653) году, 17 октября, весьма торжественно освятили церковь во славу бога.

Также и вардапет Закарий, уроженец селения Эчмиадзин. Он был настоятелем прославленной обители Ованнаванк [278] и опять-таки одним из учеников католикоса Мовсеса, муж славный и известный в стране, очень рассудительный и велеречивый, [наделенный] острой мыслью, рассудком и грозным ликом. И этот тоже в дни [патриаршества] Филиппоса приступил к восстановлению церкви и строений Ованнаванка, ибо лишь ограда, окружавшая [церковь], была годной, а все остальное было негодно и безобразно, кровли же всех церквей разрушены и разорены. Вардапет Закарий созвал множество мастеров-каменотесов, плотников и кузнецов и, приступив к делу, начал восстанавливать монастырь. Сначала отстроил и закончил все дома и кельи, а затем церкви, но [сделал это] быстро и завершил восстановление церквей за два года, так как очень щедро раздавал средства, выделенные строителям; тридцать каменотесов сидя беспрерывно тесали камни, а два искусных каменщика безостановочно клали [стены], и много других мастеров и строителей [работало здесь], поэтому [строительство] было быстро завершено. А камни и известь перевозились на лошадях с той стороны ущелья. В 1101 (1652) году работы были завершены, и в праздник Воздвижения освятили крест на маковке купола и возблагодарили бога. А сам вардапет Закарий был муж совершенный и весьма полезный стране и хотя был очень стар, но дожил до 1108 года нашего летосчисления (1659) и тогда скончался. Еще до кончины своей /349/ он сам вырыл себе могилу и приготовил надгробный камень, а 10 июля, в день праздника Вардавар, почил и отошел к господу; похоронили его в его же гробу в подготовленной им могиле. Кончина его имела место в святом Эчмиадзине, так как он принимал [дела престола] близко к сердцу и заботливо попечительствовал своими благоразумными советами и недюжинным умом службе святого Эчмиадзина; и, так как он, разобравшись, из всех замыслов и слов выбирал [самые] удобные и подходящие, его постоянно задерживали в святом Эчмиадзине, поэтому он там скончался и там и был похоронен перед колокольней с западной стороны. И да будет память о нем благословенна и молитвами его да помилует нас [бог].

В это же время, в период [патриаршества] католикоса [279] Филиппоса, был заново отстроен монастырь святого апостола Фаддея, что в селении Маку гавара Артаз, ибо все здания тамошние окончательно обвалились. Тогда же некий епископ Мкртыч с членами своей братии – иноками и дьяконами (все они были уроженцами того же селения Маку) – загорелись любовью к святому апостолу Фаддею и, уповая на милость всемогущего бога и заступничество святого апостола Фаддея, хотя были бедны и неимущи, приступили к делу и положили начало строительству монастыря. Сперва начали строить храм, от которого сохранилась лишь половина восточной и северной стен, и больше ничего; все это до самой маковки купола было [заново] отстроено из тесанного изнутри и /350/ извне камня, прочно и красиво. Завершили дела в храме в 1099 (1650) году. После завершения [работ по обновлению] храма с тем же упованием на бога они начали строить из скрепленного известью обработанного камня молельню и завершили ее в 1102 (1653) году. После этого построили часовню святой девы Сандухт, а затем церковь, называемую Нахатак (В тексте ***-"мученик", "страдалец", "подвижник"), что находится на месте мученичества святого апостола Фаддея; и, закончив все те постройки благодаря милосердию бога, епископ Мкртыч и члены его братии остались там и поклоняются богу и святым его, уповая на промысл Божий, которому вечная слава. Аминь.

В дни патриаршества владыки Филиппоса в селении Мугни, расположенном близ городка Карби, был также возведен монастырь, во имя святого Георгия Победоносца на средства епископа того же монастыря. [Прежде] церковь их была чрезвычайно мала и все остальные строения негодны и невзрачны, поэтому епископ Мартирос до основания разрушил существующую церковь и все остальные строения, возвел, как полагается, вокруг новую ограду, внутри ограды построил красивую церковь о четырех колоннах, а близ ограды [были построены] дома и кельи. [Епископ Мартирос] построил все и оставил как добрую память о себе пред богом и людьми [280]. Сам он был там же похоронен, а святой Георгий покровительствует ему и всем христианам.

/351/ Также и построенный великим учителем нашим святым Месропом ¹⁰ монастырь святого воеводы Саргиса, что в селении Уши, расположенном близ селения Карби, у подножия горы Арагац. Этот монастырь ¹¹ был восстановлен руками вардапета Воскана ¹², уроженца города Еревана, ученика католикоса Филиппоса. Ибо хотя церковь все еще была красивой и опрятной, с высоким куполом, но кровля церковная обветшала и вся обвалилась; и потом там возвышались только церкви, а вокруг не было никаких строений – одни лишь камни. Вардапет Воскан не мог обновить церковные кровли, ибо не было у него таких средств, но он с великим трудом и большими усилиями разрыл с четырех сторон [землю] вокруг церкви и возвел очень прочную ограду, а внутри ограды построил, как полагается, кельи и дома. Сам он [ныне] благополучно пребывает там, уповая на милосердие Божье при заступничестве святого воеводы Саргиса.

Также и великолепный, просторный и высоченный храм славы Божьей, место упокоения великого учителя, святого Месропа, изобретателя армянских письмен. Как вещают слова его истории ¹³, его повезли и похоронили в селении, называемом Ошакан. Так вот в этом храме-усыпальнице святого вардапета Месропа вся кровля издавна обветшала и обвалилась и лишь главный алтарь оставался покрытым. святой патриарх Филиппос в период своего патриаршества начал восстанавливать и /352/ этот [храм] из прочного камня, скрепленного известью, вложил туда много труда и большие средства. [Работы] были окончательно завершены во славу господа в 1094 году нашего летосчисления (1645).

А возведенный издревле в селении Бджни храм во имя святой Богородицы ¹⁴ – высоченный и просторный. Кровля его совершенно обветшала и разрушилась. Он тоже был восстановлен по приказу католикоса владыки Филиппоса на средства и расходы великого патрика (В тексте *** -здесь "патриций"), христолюбивого джугинца [281] ходжи Петроса, по прозвищу Бдуз Петрос. Епископа монастыря звали Филиппосом. И было это в 1092 году нашего летосчисления (1643). Потом настоятелем этого монастыря стал ученик католикоса владыки Филиппоса вардапет Мовсес, который окружил монастыри красивой и приятной на вид оградой.

А мост над рекой Касах, [протекающей] по глубокому ущелью, близ селения Аштарак! Высокий, с большими арками, построенный из извести и обработанного камня. Он обветшал и был разрушен, а половина арки даже обвалилась; но был он крайне необходим, ибо по нему переправлялись [люди] из многих гаваров и с многочисленных дорог. Поэтому благочестивый и христолюбивый муж, махдеси ходжа Григор, по прозвищу Моцакенц (От ***- "комар") Григор, коренной житель города Еревана, разрушил готовый обвалиться старый мост, затем в другом месте начал строить с самого основания крепкий и прочный [мост] из извести и обработанного камня, как и полагается, – благолепный, украшенный от основания до /353/ конца. Ради спасения своей души с упованиями на бога он вложил много труда и потратил большие средства, пока завершил его во славу господа в 1113 году нашего летосчисления (1664).

Есть много других восстановленных монастырей, множество заново отстроенных с [самого] основания церквей в городе Тифлисе, в Лорийском гаваре, в Араратской области, в гаваре Сисакан, в Кафанской области, в городе Нахичеване и в селениях его, как, [например], дивная и великолепная, прекрасная церковь в Астабаде, в городе Нахичеване, в селении Тчахук, в селении Шахкерт, в селении Гах, [церкви], выстроенные в дни патриаршества владыки Иакоба; церковь в Шороте, монастырь в Агулисе, церкви в деревне Чорс, церковь в городе Тавризе, церковь в Дарашамбе, церковь в Цхне – эти и многие другие, кои я уже не помню, были построены либо во времена католикоса Мовсеса, либо во времена католикоса Филиппоса. Да сохранит их господь бог во веки веков непоколебимо. [282]

/354/ ГЛАВА 27

О мученичестве священника тэр Андреаса

Случилось так, что персидский царь великий шах Аббас первый внял клеветникам, сказавшим злые слова о жителях города Нахичевана. Шах воспылал великим гневом и приказал поднять всех обитателей города, изгнать их и переселить в город Фахрабад, а город Нахичеван разорить, разрушить все дома и строения, разрыть виноградники. Приказ царя был неукоснительно выполнен: выселив всех жителей, погнали их в Фахрабад. Люди незначительные и обездоленные из обитателей Нахичевана, убежавшие в окрестные деревни, попрятались здесь и там. Были среди них и родители тэр Андреаса, переселившиеся в селение Агулис и там обосновавшиеся. Тэр /355/ Андреаса еще в младенческом возрасте отдали учиться грамоте, и он обучился всем церковным наукам. Когда он вырос и достиг совершеннолетия, приняли его в состав светского духовенства ¹⁵ и сыграли свадьбу. И как написано, по признанию его самого и всего населения, посвятили его в священники, и он отправлял службу и делал все, что и полагалось священнику.

В это время в Восточных областях Армении прославились своим безукоризненным и кротким нравом ставший впоследствии эчмиадзинским католикосом вардапет Мовсес и вардапет Погос, о которых мы рассказывали выше; странствовали они из одной страны в другую и беспрепятственно проповедовали, возводили церкви, рукополагали священников, как это делали апостолы. Ради укрепления веры и религии нашей там, где это было удобно, открывали школы (в селении Астабад, в Шороте), чтобы собрать детей из окрестных селений и обучать. Они основали школу также и в селении Агулис, назначили наставником детей тэр Андреаса, собрали там около пятидесяти или шестидесяти детей. Надзирателем их был тэр Андреас, ставший пастырем и обучавший детей наукам всей нашей церкви.

И случилось государю шаху Аббасу приехать в селение [283] Агулис по следующей причине: некий сардар из племени османов, по имени Окуз-Ахмат-паша, пошел с большим войском на Ереванскую крепость, дабы, отняв [ее] у персов, вернуть османам ¹⁶; поэтому персидский царь шах Аббас, собрав все персидское войско, пришел в Ереван на помощь /356/ крепости. Сардар осадил крепость и сражался два с половиной месяца, но не смог взять [ее]. Наступила холодная осень, и, мучимый холодом и голодом, [сардар] собрался и со всем войском своим ушел, вернулся в страну османскую, в город Карин. После ухода сардара шах тоже покинул Ереван и направился в Нахичеван, а оттуда в Агулис. Вот почему шах приехал в Агулис. У шаха было обыкновение: куда бы он ни вступал, в город ли, в страну ли, все местное население – знать и народ, мужчины, женщины и девушки, молодежь и дети – все вместе, надев благородные и драгоценные украшения, со сладкими фруктами, отборными яствами, благовониями и ароматными винами выходили ему навстречу. Статные и красивые отроки, девушки и женщины, взяв в руки золотые чаши с вином, подносили шаху. А также и светские гусаны и певцы, идя впереди с замысловатыми музыкальными инструментами, сладкозвучно пели. И духовенство тоже – священники и церковнослужители, облаченные в ризы и стихари, с крестами и Евангелиями в руках, с поднятой хоругвью, ладаном и свечами, с колокольчиками и цимбалами выходили навстречу шаху и шествовали с песнями до самых его покоев.

И вот когда священники селения Агулис, облаченные в [церковные] одежды, вышли навстречу шаху, были с ними и кое-кто из воспитанников школы, одетые в стихари, с поднятыми подсвечниками и свечами, шедшие по сторонам хоругви. И когда /357/ перед шахом проходили священники с песнопениями, а шах смотрел вокруг и соответственно злокозненным намерениям и нраву своему рассматривал все, оглянувшись, посмотрел он на мальчиков и увидел, что у них у всех на голове выбриты тонзуры (В тексте ***. Имеется в виду, что мальчики бвли наголо обриты). И это показалось ему [284] тяжким [ударом] и неприятностью, ибо он счел, что так сделали из-за него: чтобы дети показались ему некрасивыми и он, вожделея, не отнял у них детей ¹⁷. Шах там же впал в ярость и разгневался на людей, выбривших тонзуры мальчикам. А кое-кто из магометан – коренных жителей селения Агулис, знатные вельможи, путешествующие с шахом и прислуживающие ему, из природной ненависти, питаемой к христианам, еще более подстрекли и возбудили гнев царя против христиан, поэтому, неоднократно справляясь, шах приказал поискать и найти того, кто это сделал, и убить: если это сделали родители детей – убить их и присвоить их имущество, а детей взять на службу к царю. Царедворцы начали искать и расспрашивать. Но все отвечали, что ничего не знают. Тогда, окружив тэр Андреаса, насильно стали требовать у него, мол, скажи нам, ибо ты попечитель детей и ты знаешь. А тэр Андреас так рассуждал про себя: «Если укажу на родителей – убьют их, а детей увезут; а если укажу кого-либо иного, то убьют [того] и совесть будет мучить меня и вечно укорять. Лучше – согласно свидетельству святого Евангелия – одному человеку /358/ умереть, чем погибнуть всему народу». (Иоанн 18, 14 (Аракел переиначил евангельское изречение).

Поэтому он почел за благо выдать себя и спасти остальных. Когда ратники [стали] особенно насильничать, тэр Андреас, чтобы спасти других, сказал, я, мол, это сделал. А воины передали его слова шаху, и шах приказал схватить и держать его в заключении. Спустя несколько дней шах приказал привести его пред очи свои и спросил, мол, скажи правду, кто это сделал. Тэр Андреас сказал: «Я и никто иной». Увидев, что [тэр Андреас] никого больше не выдаст, шах крайне разгневался на него и приказал распластать его на земле и безжалостно бить батогами. После долгого истязания шах сказал: «Ты совершил тяжкий проступок и прегрешение; коли хочешь жить, отрекись от своей христианской веры и прими нашу религию, исповедуй веру творца нашего, и я воздам тебе славу и почести, а если не согласишься [285] – брошу тебя псам и зверям». Но он не согласился отречься [от веры], а ответил, мол, я христианин и слуга Христов. А царь, услышав это, разъярился и велел бросить [его] опять в темницу.

Назавтра он снова [велел] привести [его] к себе и спросил: «Отрекаешься ли от веры своей?» – и тэр Андреас сказал: «Не отрекаюсь». Снова сказал государь: «Воздам тебе почести и славу, если отречешься от своей веры», но он не согласился, и снова [шах] велел бросить [его] в темницу.

А христиане пошли к /359/ царским нахарарам и пообещали большие деньги, лишь бы они освободили его; и хотя нахарары дважды или трижды просили государя, тот не внял им.

И снова привели тэр Андреаса к государю; после многих допросов, словесных посулов и угроз, [что его обрекут] на муки, царь, увидев, что он не соглашается, приказал убить [его]. А отважный мученик, истинный священник тэр Андреас твердо веровал в незыблемость основ христианской религии.

Ратники, схватив тэр Андреаса, повели его связанным на лобное место, а он шел охотно и весело. И когда достиг он лобного места, сам развязал кушак, снял одежду свою и предложил палачам исполнить приказ царя, но палачи мешкали: авось он согласится [выполнить] приказ государя.

А пока святой был на лобном месте, царь послал к нему двух своих нахараров: мол, не губи красоты и молодости своей, давай соглашайся со мной и получи от меня подарки и почести. А отважный мученик на все их слова отвечал: «К суетным обещаниям вашим не склонюсь и от истинной веры моей не отрекусь». Палачи же, выхватив мечи, играли [мечами] над его головой, касались живота, чтобы устрашить его, но он не испугался.

/360/ Пришли на место мученичества родители святого, стояли возле него и плакали горькими и обильными слезами, с мольбой говорили святому: «Родимое дитя наше, если ты принял священнический сан и стал воином Христовым, никогда не отрекайся от Христа и не становись воином ненавистника Божьего, не оставляй лучезарной веры Христовой [286] и не лишай себя вечной жизни ради жизни временной; помни верных мучеников Христовых, чьи жизнеописания ты без конца читал и рассказывал нам; терпи, как они, чтобы удостоиться их венца» – эти и подобные им душераздирающие [слова] с обильными слезами и мольбой говорили родители святому. А палачи долгие часы мешкали там, надеясь, что он поколеблется и смалодушничает, но святой твердо стоял за истинную веру и не переставал осенять лицо свое крестным знамением. Увидев твердость его намерений, палачи [поняли], что он не отречется. Тогда, выхватив меч, вспороли ему живот, и кишки его вылезли вон из чрева. А святой одной рукой запихивал кишки в живот, а другой осенял крестом лицо свое и поминал имя Христово.

Затем, проткнув ему жилы голеней и высоко подняв на веревках, повесили святого вниз головой, а он оставался в живых до захода солнца, а вечером отдал богу чистую душу свою, подобную благовонному ладану и праведной жертве. После смерти святого шах приказал выбросить тело его подальше от жилищ, чтобы стало оно пищей для зверей и птиц. А христиане взяли его оттуда и принесли в церковь в Агулисе, называемую нынче церковью Хцадзора, и там похоронили. Славные /361/ мощи его, погребенные там, и поныне остаются заступниками всех христиан.

Кончина и подвижническая смерть святого священнослужителя Божьего тэр Андреаса имела место в году 1066 великого армянского летосчисления (1617), десятого числа месяца трэ ¹⁸ (восемнадцатого ноября). Да будет память о нем благословенна, и молитвами его да смилуется господь над нами. Аминь.

После кончины тэр Андреаса, когда прошло месяца три или четыре, при шахе Аббасе во время беседы снова упомянуто было об обстоятельствах и событиях, связанных с тэр Андреасом. И там один из прежних доносчиков-магометан, проживавших в Агулисе (о которых мы уже упомянули), по имени Шахруз-бек, сказал в присутствии шаха, мол, тэр Андреас, выбривший отрокам тонзуры, сделал это не по каким-либо своим соображениям, а по наущению своего попечителя, [287] ибо у него есть наставник. Стали расспрашивать о наставнике, мол, кто бы это мог быть.

И если сравнивать людей с бессловесными животными, племя татчиков ¹⁹ можно сравнить со змеей по зависти и коварству своему, от рождения питаемому к христианским племенам и их вере. И вот один из них, этот Шахруз-бек, страдая тем же пороком, выдал шаху вардапета Мовсеса, говоря: «Есть некий муж, по имени Мовсес, проповедник закона Христова. Место жительства его – Татевский монастырь. Сам он родом из области Сюник. Вот он и есть учитель веры и наставник тэр Андреаса». Поэтому государь велел послать воинов, чтобы поймать Мовсеса и в оковах привести его к нему. Воины поехали, /362/ схватили вардапета Мовсеса, а вместе с ним и вардапета Погоса ²⁰, надели на шеи им цепи, прикованные к доске, на ноги – кандалы и в суровую зимнюю пору погнали вардапетов в стан шаха, привели к нему.

Шах в глубине души рассуждал так: «Ежели я убью обоих мужей, вреда христианам и пользы нам будет немного; а я взыщу с них крупную сумму серебром; это принесет больше пользы нам и вреда им». И вот из жадности и сребролюбия он наложил на вардапетов взыскание: пусть-де дадут пять тысяч туманов и уходят на волю. Но христиане подали прошение государевым нахарарам, дабы те упросили царя облегчить взыскание. И в результате посредничества нахараров он уменьшил [сумму] до трехсот туманов и тогда же вынес решение, чтобы деньги были непременно уплачены. И были назначены воины для взыскания [денег]. Вардапеты, у которых не было ничего, чтобы заплатить, собрались обойти всех армян с целью сбора милостыни.

А боголюбивые христиане, хотя были бедны и неимущи, но как бедные, так и богатые, мужчины и женщины – каждый по своим возможностям – щедро бросали к ногам вардапетов милостыню и добро свое.

Собирая милостыню, [вардапеты], где бы они ни находились, сперва отдавали деньги пленникам, заключенным, несостоятельным должникам и другим нуждающимся, выкупали их (так было вызволено множество пленных, заключенных, [288] должников), а остальные уже отдавали сопровождающим их воинам в счет /363/ взыскания. Благодаря этим странствиям они в течение четырех-пяти месяцев уплатили триста туманов и милостью Божьей и даяниями христиан избавились от заключения. Но еще до уплаты трехсот туманов в государеву казну потрачено было еще четыреста туманов (ибо [деньги] тратились то здесь, то там), и лишь после этого вардапеты были освобождены.

А Шахруз-бек, предавший вардапета Мовсеса, спустя несколько дней пал от сабли шахских воинов, приняв тем самым в качестве возмездия за заслуги свои умерщвление плоти, а там – погибель души и вечные муки, от которых избавил нас Спаситель наш Христос, коему вечная слава, аминь.

ГЛАВА 28

История притеснений и злоключений, перенесенных христианами армянского происхождения, проживающими в городе Львове

Выше, в повествовании о католикосе Мелкисете, мы писали, что он поехал в страну Ляхов. И вот когда он приехал туда и въехал в город Львов, спустя несколько дней /364/ один инок из того же города Львова, по имени Николайос, послал к католикосу Мелкисету каких-то людей [в качестве] посредников и ходатаев, чтобы [католикос] посвятил его в епископы над армянским населением, проживающим в городе Львове и окрестностях его, ибо в то время у них не было епископа. И посредники, представ перед католикосом, преподнесли ему много золота и попросили сделать инока Николайоса епископом; а католикос, увидев перед собой много золота, а также уповая на [получение] еще большего количества впоследствии, соблаговолил посвятить Николайоса в епископы Львова.

Священники же и население города – знать и простой люд, – издавна зная образ жизни инока Никола, собрались все вместе и, явившись к католикосу, сообщили ему свое желание [289] и сказали: «Мы знаем его и нрав его, поэтому он для нас неприемлем; не его, а кого-либо другого сделал бы ты нашим епископом».

Католикос разбранил народ, с презрением отнесся к нему, [пренебрег] его мнением и, отослав от себя, прогнал. Но народ не отступил от своих слов, в течение многих дней на разные лады высказывал [их] католикосу и не допустил посвящения Никола в епископы.

Тогда католикос выехал из города и направился к монастырю святой Богородицы ²¹, сооруженному за городом, который львовяне называют [монастырем] Ачкатар Богородицы, и там без ведома народа, вдали от толпы, среди ночи начал /365/ посвящать инока Никола в епископы. Узнав об этом, население города – знать и простой люд – в ту же ночь немедля собралось и, выйдя поспешно через малые ворота города, быстро добралось до места и [стало] взывать к католикосу: «Не благословляй его, не предавай нас и церковь нашу в руки этого нечестивца, ибо мы знаем его и свойства его нрава, поэтому он неприемлем для нас». А католикос, сидя на престоле, рукополагал инока Никола в епископы и крестом, бывшим у него в руке, угрожал народу, говорил им гнусные слова, которые не следует [здесь] упоминать; и хотя бедные люди, собравшись, возмущались и долго кричали, католикос не внял им и рукоположил Никола в епископы.

Спустя несколько дней католикос Мелкисет хотел выехать из Львова и отправиться в город Каменец, а люди изыскивали [способ] выпроводить Никола вместе с католикосом, но тот обманул их, притворясь, что согласен поехать. Когда проехали путь нескольких дней, католикос сказал Николу: «Довольно тебе ехать, возвращайся теперь с миром к себе и к своим епископским делам». Никол ответил: «Ты же видел своими собственными глазами, как воспротивились тебе и не хотели [признать] меня, так как же мне сейчас отважиться вернуться к ним?» И долго так лукавил Никол, пока католикос не дал ему в руки грамоту об отлучении от церкви, с проклятиями и анафемой народу, дабы он (Никол) предал анафеме того, кто, прекословя, /366/ воспротивится и не признает [290] его епископского сана. И Никол, взяв эту грамоту, приехал во Львов и сказал прихожанам: «Соберитесь все в воскресный день в церкви, так как хочу я кое-что посоветовать вам». И в воскресный день, когда народ собрался в церкви, достав грамоту с анафемой, дал прочесть ее во всеуслышание. Когда [люди] увидели и услышали это, они огорчились до глубины души, отчаялись, обомлели и замолкли, словно в рот воды набрали. А католикос Мелкисет, уехавший в Каменец, спустя немного дней после того, как добрался туда, заболел и умер во время Великого поста, в субботу, накануне Вербного воскресенья, в праздник Воскресения Лазаря, 1075 года нашего летосчисления (1626), и был там же похоронен.

Спустя несколько лет и дней после этого случилось епископу Николу приехать в город Каменец; и [там] он посвятил в иноки некоего дьякона из того же города, по имени Хачко, переименовал его и назвал Онофриосом. Вардапет Григор Кесараци, вручивший жезл вардапета католикосу Мовсесу, был муж известный, ибо вел чрезвычайно скромный и воздержный образ жизни, а ума был глубокого, мудрого и очень прозорливого; поэтому и был он известен в стране, и все очень считались с ним. Случилось этому вардапету Григору в те дни приехать в страну Ляхов. Сперва приехал он в город Каменец; там, в Каменце, находился и епископ Никол. Епископ Никол и некоторые другие вознамерились вывести вновь посвященного /367/ инока Онофриоса из сороковины. Поэтому, придя к вардапету Григору, почтительно пригласили его в другую церковь, где вновь посвященный должен был отслужить обедню (а вновь посвященный еще полностью не выдержал сороковины, ибо был рукоположен [всего] пятнадцать дней, когда хотели вывести его [из сороковины]). И вардапет сказал: «Так как не истек сорокадневный срок, не следует выводить его из сороковины ²², а следует ему поститься сорок дней в соответствии с традициями армянской церкви и канонами патриархов наших, и потом уже вновь посвященному предписывается отслужить обедню и выйти из сороковины». Поэтому Никол и другие молча прождали эту неделю и не вывели [291] вновь посвященного. И когда подошло следующее воскресенье, они захотели вывести вновь посвященного и в субботний день пришли и еще раз пригласили вардапета, а вардапет не пошел и сказал: «Говорить можно лишь раз. Сорок дней не прошло, поэтому [ему] не следует служить обедню, подождите, пока исполнится сорок дней, тогда он отслужит обедню и освободится от сороковины, как [полагается] по преданиям народа армянского и узаконено нашими патриархами». Они не вняли словам вардапета и не стали терпеть, а пошли и в то же воскресенье вывели из сороковины вновь посвященного, который и отслужил обедню. И в это воскресенье, когда вновь посвященный отслужил обедню, был лишь 22-й день постящегося в сороковине.

Более того, епископ Никол в то воскресенье, когда отслужили /368/ обедню, совершил очень наглый и недостойный поступок: запер дверь той церкви, где находился вардапет, и взял с собой ключ, не помня повеления господа: «Если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником и пойди прежде примирись с братом твоим и тогда приди и принеси дар твой» (Матф., 5, 23). И поступок этот (то, что епископ запер церковь) очень огорчил вардапета, поэтому он сказал: «Будь проклят тот, кто пойдет сегодня в ту церковь». А епископ после завершения обедни и освобождения вновь посвященного [от поста] запер также дверь и этой церкви. Таким образом, были заперты двери обеих церквей. А были [тогда] дни великих праздников: в понедельник, следующий после того воскресенья, был праздник пророка Давида и Иакова, брата господня, а во вторник был праздник первомученика Степаноса. Церкви эти оставались в те дни запертыми – без богослужения и литургии.

Сверх того, Никол умножил злокозненные действия против вардапета, причинял ему неприятности; с этой целью епископ пошел к войту ²³ города [292] Каменца, по имени Лукаш, которого великий князь назначил правителем города Каменца, поговорил с ним и уговорил его задержать вардапета и не позволить [ему] выехать во Львов или иной город, а вернуть его из города Каменца тем же путем, каким он прибыл, выслать его куда-либо в другую страну. И /369/ войт по имени Лукаш послал к вардалету послание, [где] говорилось: «Великий князь наш послал нам письмо [о том], что, мол, вардапет сей, прибывший из турецкой страны, – чашут, приказа о выезде его из твоего города нет, посему не отпускайте его, иначе поплатитесь головой». Этими словами вардапету было запрещено выехать, и вардапет остался там как узник; позже какие-то благочестивые люди из жителей города явились к войту и сказали ему о невиновности вардапета, и лишь после этого был дан приказ относительно вардапета, чтобы собрался он и выехал, но не во Львов, а обратно, туда, откуда приехал.

А вардапет, выехав из Каменца, поехал в Бугдан и Румелию, а в пути написал грамоту об отлучении от церкви с проклятиями и анафемой Николу и послал во Львов. Но Никол ничуть не был обеспокоен отлучением от церкви, а оставался в своем сане и исправлял должность священника. Но те священники и прихожане, что с самого начала были против Никола, а также и другие из уст в уста передавали [слухи], попрекали его и оказывали ему сопротивление. Противники Никола день ото дня усиливались. А вардапет Григор сообщил католикосу Мовсесу в письме в святой Эчмиадзин все обстоятельства этого события, а также [написал] о развратном поведении Никола и попросил католикоса высочайшим приказом святого Эчмиадзина и властью католикоса отлучить епископа Никола [от церкви]. Католикос Мовсес тоже написал грамоту об отлучении и послал епископу Николу. Вследствие /370/ этого противники Никола еще более усилились, и его [даже] за человека не принимали.

Позже кто-то спросил Никола, почему, мол, не едешь к вардапету Григору, чтобы получить освобождение от его анафемы, а он отговорился, мол, нет у меня денег на дорогу. Тогда прихожане собрали три тысячи гурушей и отдали ему на дорогу. Потом уже епископ то ли по каким-то своим соображениям, [293] то ли по внушению друзей, то ли по принуждению прихожан, выехав из Львова, поехал в сторону Константинополя и Кесарии, дабы где-нибудь найти вардапета Григора, попросить прощения, получить отпущение [и избавиться] от отлучения. Так доехал он до города Бурсы.

Случилось так, что в эти дни был там вардапет Аристакес из Харберда, а вардапет Аристакес и вардапет Григор из Кесарии питали друг к другу очень сильную ненависть и злобу, а какова была причина этой злобы и ненависти – я долго искал, но достоверно не узнал, а недостоверное не записал. Вардапет Аристакес из ненависти многое рассказал епископу Николу и запретил ему идти к вардапету Григору. То [он] говорил: «Ты епископ, а он вардапет, власти над тобой у него нет», то говорил: «Несправедливо, по злобе отлучил он тебя», то говорил: «И я такой же вардапет, как и он, я избавлю тебя от отлучения» – и много раз, и все на разные лады отговаривал и не дал [Николу] поехать в Кесарию к вардапету Григору. Тогда Никол сам не поехал, а написал письмо с просьбой и мольбой к вардапету Григору, мол, доехал до /371/ Бурсы и лежу в постели, поэтому не могу приехать, прошу тебя отменить анафему, освободить от отлучения и послать мне и прихожанам грамоту с благословением, авось я твоими молитвами и благословением невредимым вернусь восвояси. А вардапет при виде письма по простодушию поверил епископу, написал грамоту об отпущении [грехов] и благословении епископу, а также грамоту с благословением городу Львову и послал Николу, который находился в Бурсе. Никол, взяв эти грамоты, вернулся во Львов. Львовяне, увидев грамоты вардапета Григора, обрадовались и примирились с епископом. А вардапет Григор от путешественников и сведущих людей узнал точно, что епископ Никол, приехав в Бурсу, не болел вовсе и не хворал, а по совету вардапета Аристакеса оставался в Бурсе, уловками и коварными словами выманил грамоту и вернулся восвояси. Этот обман очень огорчил вардапета, он грамотой известил львовян обо всех коварных поступках его, а также написал, что то, первое проклятие и отлучение все еще тяготеют [294] над этим епископом. Поэтому львовяне отступились от епископа и не стали признавать его. И возник глубокий раздор между епископом и прихожанами.

В такой вражде они пребывали до 1079 года нашего летосчисления (1630), когда католикос Мовсес послал своего старшего ученика, вардапета Хачатура /372/ Кесараци, в качестве нвирака святого Эчмиадзина в западные страны – Сирию и Оромстан. Вардапет Хачатур был муж кроткий, спокойный и ласковый, не безрассудный и неразумный, а мудрый и ученый, с первого взгляда привлекавший всех, с кем встречался; поэтому и был он назначен нвираком. Вардапет Хачатур, обойдя все области, прибыл в Кесарию, где встретился с великим вардапетом Григором, а вардапет Григор многое рассказал ему и предписал, дабы он по приезде во Львов не признал Никола в сане епископа и [не воздал ему] почестей. Вардапет Хачатур, обойдя как нвирак все местности, прибыл во Львов. Явившись к нему, [люди] стали обвинять Никола в неблаговидных поступках и разного рода неприятностях, перенесенных и пережитых ими по его милости. А вардапет, мягкий и кроткий по нраву, не укорял в глаза Никола, а лишь с глазу на глаз мягко и поучительно говорил с ним, согласно заповеди господа: «Скажешь ему, когда ты и он будете одни». А Никол даже не беспокоился ни о чем, ибо ни вардапета не стыдился, ни обвинений народа не боялся, а оставался при своих намерениях, непреклонный, как скала.

Как-то в воскресенье случилось следующее: когда [нужно было] прочитать Евангелие, епископ Никол велел своему иноку пойти прочитать Евангелие, а вардапет Хачатур сказал: «Пусть читает не он, а другой». Никол ничего не сказал вардапету, а велел своему иноку читать Евангелие. Вардапет, увидев, что Никол явно и дерзко перед духовенством и /373/ прихожанами пренебрег словами его и даже за человека его не посчитал, повернулся к прихожанам и сказал: «Будь проклят тот, кто преклонит колени позади него». Так сказал вардапет и, выйдя из церкви, пошел к себе в верхние покои, где пребывал в обычные дни.

Прихожане, услышав и увидев это, в едином порыве все [295] вместе вышли из церкви. В церкви остались лишь Никол и еще кое-кто, а после окончания службы они тоже ушли к себе.

Армяне – судьи и знать – пришли в тот же день и заперли двери церкви, а ключи взяли с собой, церковь же оставалась запертой несколько дней. Кроме того, судьи и знать армянская поговорили с вардапетом Хачатуром и склонили его сесть в кресло и созвать заседание суда для осуждения Никола за наглость, а также иные безобразия и преступления.

Когда епископ узнал об этом, он привел к себе каких-то двух человек – свидетелей из франков, которые приходят во время любого суда и дают показания, и, согласно их свидетельству, судьи выносят решение суда, ибо в стране Ляхов такой порядок. Никол поговорил с этими свидетелями и добился их согласия, чтобы они немедля пришли бы на его зов, когда он призовет их.

В день суда, когда вардапет сел, чтобы судить, сели с ним знать и судьи армянские, позвали и Никола, чтобы осудить [его]. Но Никол заблаговременно привел тех свидетелей в помещение суда и там спрятал их без ведома армян.

Когда пригласили Никола войти, он, /374/ войдя, приказал своим прислужникам поставить свой стул на его обычное место, дабы сесть там, но власть имущие спросили Никола: «Что ты делаешь? Почему садишься? Ведь тебя позвали, чтобы судить, стой там». Никол сказал: «Кто же мой судья?» Ишханы ответили: «Приезжий нвирак, которого ты [здесь] видишь, и вот эти судьи». Тогда Никол закричал громким голосом спрятавшимся свидетелям, мол, выходите. Те тотчас же вышли и стали перед собранием. Никол сказал им: «Ради бога, смотрите своими глазами и будьте моими свидетелями, я епископ, а они, люди светские, собрались, чтобы судить меня, вардапет же этот, приехавший из турецкой страны, прибыл сюда, чтобы шпионить – посмотреть, в каком положении наша страна; и он сейчас вместе с ними сел, чтобы судить меня». Свидетели сказали: «Мы будем свидетелями тому, что своими глазами увидели, и, куда бы ты ни повел нас, везде [296] дадим показания». Тогда все собравшиеся армяне – как духовенство, так знать и судьи – испугались и в ужасе и страхе перед франками начали по одному выходить и убегать. Вышел и ушел к себе также и вардапет.

Затем епископ Никол стал лживо и лицемерно посылать посредников и послов к вардапету, священникам и ишханам и искать примирения. Он говорил: «Хватит вам сопротивляться, не сопротивляйтесь больше и не закрывайте церковь, а отомкните двери церковные». Но никто из львовян, зная его коварство, не верил ему. Вардапет же, поразмыслив, увидел, что, чем больше возбуждают епископа к раздору, спорят и борются с /375/ ним, тем больше усиливаются и умножаются коварные действия с его стороны, поэтому, опасаясь этого, волей-неволей хотел помириться с епископом. Он уговаривал священников и знать помириться [с Николом], но те не хотели. Вардапет сказал: «Боюсь, как бы не пришлось нам впоследствии испытать беды от епископа, подозреваю, что из-за нашего упорства [епископ] нанесет нам величайший вред». Ему отвечали: «Бояться не стоит, вардапет, ибо у нас есть множество древних грамот прежних государей о том, что, сколько бы ни было судебных разбирательств, какие бы дела ни разбирали, судить армян должны судьи из армян, но никак не франкские судьи; кроме того, у нас есть имущество против их имущества и ум против их ума, так чего же ты боишься?» Но вардапету не понравились эти слова, он уговаривал их то всех вместе, то по отдельности примириться, но они не захотели. Тогда вардапет, [в нетерпении] схватившись рукою за ворот, проговорил: «Знайте же, я не отвечаю за его грехи».

А епископ Никол, увидев, что, несмотря на посредничество отправленных им лживых и лицемерных послов, львовяне не идут мириться и не открывают церкви, пошел к франкским священникам, жившим в городе Львове, и прежде всего к членам иезуитского [ордена], договорился с ними и дал нерасторжимую расписку: «Мол, я, епископ армянский Николайос, своею [доброй] /376/ волей присоединился к римской церкви, вместе со всеми своими последователями признаю власть [297] папы и [обещаю] выполнять все его повеления». И глава иезуитского ордена, взяв с собой еще и представителей других орденов, а также армянского епископа Никола, повел к своему архиепископу, и тот через них отправил послание к князю города [с просьбой] приказать армянам либо подчиниться своему епископу и открыть церковь, либо, явившись на суд, выступить друг против друга. И князь поступил, как приказал архиепископ, но армяне ни церкви не открыли, ни на суд не явились, пока князь трижды не повторил этот [приказ]; но [и тогда] армяне ни церкви не открыли, ни на суд не явились.

Затем однажды собралось множество [представителей] духовенства из ордена иезуитов, а также и иных орденов, взяли они с собой множество отроков из школ, пошли к своему архиепископу, взяли у него монахов, пошли к владетелю города и судьям. Все они пришли к дверям армянской церкви, запертым армянскими ишханами, послали [людей] к армянским ишханам, чтобы те либо пришли и отперли церковные двери, либо послали ключи, но те ни сами не пришли, ни ключей не послали. Тогда пришедшие сокрушили двери церковные и, взяв епископа Никола, ввели его в церковь и вверили ему церковь со всем имуществом, /377/ принадлежавшим ей. Затем франкские воины вышли искать священников и ишханов армянских, чтобы княжеской властью схватить и бросить [их] в тюрьму и оштрафовать, но те убежали, спрятались и не показывались.

В церкви была сокровищница, а в ней очень много кaниг и сосудов; книг было более 1000 томов – все отменные, редкие и поучительные: Библии, Евангелия и шаракноцы в золотых окладах и много других книг. И еще сосуды, священные чаши и кресты, рипиды и ладанницы, лампады и светильники, ризы и омофоры, митры и нарамники, святые Знамения и мощи, сохранившиеся [со времен] отцов и предков [наших], рескрипты и указы древнейших царей и очень много иного. Это все находилось в церкви, в том хранилище, что Никол захватил в свои руки. Не только эту церковь, но и другие церкви и монастыри, находящиеся в городе и в окрестностях [298] его, и все владения их: дома и земли, мельницы и лавки – захватил в свои руки епископ, говоря: «Я епископ, и мне принадлежат все церкви и владения их». А вардапет Хачатур и все армяне, проживающие во Львове, остались без церкви, ибо, если бы они пошли в церковь, их вынудили бы подчиниться власти папы и принять его исповедание, а кроме того, нужно было подчиниться епископу Николу, а львовяне не хотели этого. Поэтому [они] были в смятении и замешательстве и не могли найти никакого выхода. И осталось армянское население, проживающее во Львове, без церкви.

/378/ Случилось так, что вардапет Хачатур выехал из города и отправился в монастырь, называемый Сурб Хач ²⁴, а из народа кто желал пойти к нему, открыто шел туда и возвращался. И вот как-то увидели они, что пришло много вооруженных и снаряженных ратников и воинов и окружило монастырь. Ратники на вопросы присутствующих отвечали, что приехал-де из турецкой страны чашут и находится вот здесь, мы хотим поймать его. Когда прошло немного времени, увидели, что прибыл с почестями епископ Никол со своими служками и, подойдя к ратникам, спросил их, мол, почему вы собрались здесь? Ратники сказали: «Из турецкой страны прибыл сюда чашут, хотим его поймать». На что Никол ответил: «Неприлично и не подобает вам брать его, возвращайтесь и идите к себе, а я пойду повидаю его и переговорю с ним». Все ратники тотчас же ушли и разошлись. Когда дело завершилось так, [кое-кто] из армян решил, что это были козни епископа, что ратники пришли, чтобы напугать вардапета. А епископ пошел к вардапету, взял его и привел вместе с собой в город. И пока вардапет был в городе, непрестанно приходили к нему монахи и другие люди из франков, спорили с вардапетом о двух и едином естестве [Христа], об армянах, якобы погрязших в евтихиевой ереси ²⁵ и заблудших вследствие невежества и глупости.

Что же касается вардапета, то, думая о прошлых, размышляя о будущих и /379/ видя настоящие дела, он понял, что все это бесполезные и напрасные усилия, тщетный труд, [299] поэтому выехал из Львова и поехал своим путем, пока не доехал до Эчмиадзина к католикосу Мовсесу и другим вардапетам, которые все со скорбным сердцем и глазами, источающими слезы, оплакивали армян, проживающих в городе Львове, и [думали о том], в чем же спасение их.

И как сказал господь наш Христос, «прежде свяжите сильного и тогда расхитите дом его» (Аракел Даврижеци имеет в виду уже упоминавшееся изречение: "Никто, войдя в дом сильного, не может расхитить вещей его, если прежде не свяжет сильного и тогда расхитит дом его" (Марк, 3, 27)), так и сделал епископ Никол, ибо после отъезда вардапета он, как зверь в видении Даниила (Даниил, 4, 30), стал весь народ и сокровища [его] и все достояние церкви пожирать, и крошить, и попирать оставшееся ногами. Как во времена царей-идолопоклонников христиане подвергались преследованиям, так случилось теперь с армянским населением, проживающим в городе Львове, ибо чрезвычайно усилился епископ Никол и тиранил армянское население. Он хватал священников, за которыми замечал малейшую провинность, бросал их в тюрьму, взимал с них пеню в триста и четыреста гурушей; хватал и взыскивал деньги и с ишханов, назначенных судьями ²⁶.

И вообще мучил все население, не позволял хоронить умерших и тогда [лишь] отдавал приказ о похоронах и месте, где нужно похоронить, когда брал по прихоти своей деньги. После похорон, когда хотели установить надгробный камень, под этим предлогом вторично брал деньги и затем уже давал разрешение на установление камня. Из-за этого прекратились и венчания и крещения, [люди] увозили в другие города и там венчали и крестили [детей] и /380/ умерших в других городах хоронили. Делали это тайком, без ведома епископа, а когда он узнавал, воспалялся великим гневом и, поймав иерея и людей, [поступивших так], пытал долгими муками и взыскивал тяжелейшие пени.

Как-то случилось так, что одного молодого человека хотели тайком, без ведома епископа, обвенчать, почему и привели трех священников, дабы там же, дома, совершить [обряд] [300] венчания. Это стало известно епископу, который послал воинов схватить священников и родителей жениха, готовившихся к свадьбе, бросить их в тюрьму. Узнав об этом, люди эти и иереи в страхе стали прятаться: кого-то из иереев спрятали в сундук и заперли, якобы там утварь и украшения женские, двое иереев влезли в собу, которая была устроена в доме для разведения огня. А воины, когда искали иереев, нашли их в собе, вытащили оттуда, завязали им руки за спину и с непокрытой головой и босиком, с закопченными лицами и телом (ибо они вымазались в саже), повели их к епископу. А епископ долго оскорблял их и угрожал им, а потом бросил священников и родителей жениха в тюрьму, взыскал четыреста гурушей с иереев и четыреста гурушей с этих людей и только потом отпустил [их]. Они ушли и справили свадьбу.

Многие младенцы умирали некрещенными, было много детей некрещеных пятнадцати и шестнадцати лет; много больных умирали без причастия, /381/ и многие умершие оставались непогребенными в течение многих лет. Умерших укладывали в деревянные гробы, заливали гробы смолой, так, чтобы смола покрыла труп, выставляли на холод и держали, ожидая пришествия господа. Были отменены все семь таинств и всякие службы церковные, бедный народ был в безысходном горе, более [тяжком], чем во время идолопоклонства.

Тогда народ [обратился] в святой Эчмиадзинский престол с жалобой на многие бедствия свои и послал с этой целью некоего священника, по имени тэр Симон, и одного знатного человека из светских к католикосу владыке Мовсесу, дабы он позаботился бы выискать способ для их спасения. Католикос написал мудрое письмо, исполненное благоразумия, кротких слов и мольбы, королю ляхов и его князьям, архиепископу города Львова, франку по происхождению, а также папе и попросил: «Сжальтесь над несчастным народом, даруйте им церковь, не запрещайте семь таинств церковных – служителям Христовым не подобает так поступать». Когда эти грамоты прибыли в город Львов и армянское население вручило [301] каждую по назначению – королю и другим, они приказали перевести [грамоты] на язык и письмена польские и, читая, благосклонно соглашались со всем. От слов этих смягчилось сердце короля, имя которого было Владислав ²⁷: он приказал вернуть армянскую церковь армянам. Но иезуиты воспротивились и не позволяли, говоря королю: «Это дело церковное и религиозное, имеющее /382/ отношение к папе и архиепископу, заботиться об этом должны они, им это приличествует и подобает, но не тебе – государю светскому, тебе не подобает вмешиваться в это явно религиозное дело». Король из жалости к несчастьям армянского народа попросил архиепископа вернуть армянскую церковь армянам; этому тоже воспротивились иезуиты и не позволили вернуть [церковь]. И, еще больше жалея армян, сам король пошел в армянскую церковь, дабы передать армянскую церковь самим армянам; когда епископ Никол узнал об этом, тотчас же облачился в одеяние для литургии и, подняв над головой святое Причастие, вышел и пошел навстречу королю; увидев его, король испугался божественного таинства и не в силах был ничего сделать, а оставив все, вернулся к себе во дворец.

Затем армяне вынуждены были поехать в Рим к папе; благодаря многократным мольбам они получили от короля и архиепископа письмо с ходатайством к папе, отправились в Рим и вручили папе сперва прошение католикоса Мовсеса, а затем короля и архиепископа. Когда епископ Никол увидел, что народ поехал в Рим, сам он тоже отправился в Рим. Но и там нечестивые иезуиты воспротивились армянам и помешали [им] в их деле, так что церковь армянам не вернули, бедные прихожане уехали ни с чем и вернулись во Львов. Уехал из Рима и епископ Никол, вернулся во Львов и жил там, по-прежнему притесняя народ и так же развратничая.

Не только один-два, три раза посылали /383/ львовяне священников и послов в Эчмиадзин к католикосу Филиппосу, ибо католикос Мовсес скончался. Католикос Филиппос много раз на разные лады писал письма во Львов и посылал своих [302] учеников и вардапетов во Львов. Однако и от этого не было проку армянскому населению. Из-за этих притеснений выехали из города Львова [многие] благочестивые мужи из духовенства: иноки и иереи, мужи ученые, приехали в Эчмиадзин и, обосновавшись, остались там. Это были сыновья знатных людей. Кое-кого из них католикос Филиппос рукополагал в епископы Львова и посылал туда для управления паствой, однако и это не принесло никакой пользы населению Львова.

Более того, в это время какой-то вардапет из доминиканцев, по имени Погос, франк по происхождению, муж мудрый и славный, прибыл в Нахичеванскую область к вероотступникам (В тексте ахтарма), которые там живут, а католикос Филиппос ради пользы нашего народа и спасения церкви львовской проявил большую любовь и дружбу к этому Погосу. Этот Погос после завершения своих дел пожелал поехать в Рим и на пути своем заехал в город Львов; львовяне тоже долго просили и умоляли Погоса, оказали ему большие почести, а также дали ему много денег на расходы в дороге, дабы он при дворе папы придумал какой-нибудь [выход] для спасения их. Когда Погос прибыл в Рим, прежде чем он предпринял или сказал хоть слово ходатайства об армянах при папском дворе, епископ Никол поспешил вслед за ним ко двору папы в Рим и при посредничестве /384/ иезуитов воспрепятствовал помощи Погоса. И так дело спасения и помощи несчастному населению города Львова срывалось со всех сторон. Те, кто поехал с Погосом, вернулись оттуда печальные, ни с чем. Епископ Никол тоже вернулся из Рима, прибыл в город Львов, вел свой прежний образ жизни, и даже более развратный. А кое-что из вышеупомянутых книг, священных сосудов и всего имущества церкви [Никол] продал, часть отдал как взятку, другое, сломав, руками евреев превратил в серебро и продал. И, рассеяв и развеяв, дотла расточил неисчислимое количество добра и сокровищ, так что не осталось ничего, кроме совершенно пустой каменной церкви, ибо жил он [303] открыто и нагло блудной, беспутной и развратной жизнью, не боясь никого. Многие книги и сосуды, проданные им, попали в Армению и дошли до нас, и то, что купцы, выкупив за деньги, привезли, изумляло [всех], кто видел.

Бедные жители Львова перенесли много злоключений и мучений из-за отмены семи священных таинств; много людей, добродетельных и преданных родной вере, ушли из дому, оставили свою родину, удалились, разлученные с семьей и народом, странствовали как изгнанники и чужбинники в чужих странах и, живя так, умирали в горе и стенаниях. Армяне переносили и другие мучения и стеснения, ибо велики были гонения на тех, кто лишился и церкви своей, и имущества, а также потратил деньги свои при дворах власть имущих и царей, на путешествия туда и обратно. И так старались обе стороны, /385/ то есть Никол и народ, что изнемогли от разнообразных козней и долголетней распри, ибо начался раздор в 1079 (1630) году, когда Никол завладел церковью, и продолжался он, пока не наступил 1102 год нашего летосчисления (1653).

В то время владыка католикос Филиппос выехал из святого Престола Эчмиадзинского и отправился в Иерусалим, а оттуда приехал в величественный город Константинополь. Молва о его приезде распространилась повсюду, достигла также города Львова.

Тогда же гениальный плут епископ Никол отметил в уме, что народ, подвергаясь так долго мучениям, не отрекся от твердых намерений своих, а, упорствуя, все еще живет этими намерениями. Поэтому он задумал поехать к католикосу Филиппосу в Константинополь, чтобы хотя бы снять с себя славу отлученного, а также получить от него грамоту о благословении и подчинении ему народа. Но так как у него не было никакого имущества, ни денег на дорогу, он искал выхода, который и нашел в следующем. Жил в городе Тохате некий муж из армян, прославленный и именитый, которого звали махдеси Маркос. Он дал большие деньги сыну своему, по имени Симон, и отправил его в страну Ляхов торговать. Этот Симон, приехав во Львов, все время ел и пил, пировал, познакомился [304] и подружился с епископом Николом; он обещал епископу: «Если у тебя есть желание поехать к католикосу, о деньгах не беспокойся, сколько бы ни понадобилось тебе денег на дорогу, все я /386/ дам». И как обещал, дал епископу две тысячи гурушей наличными деньгами. Епископ, получив их, выехал из Львова, приехал в Бугдан и [оттуда] поехал к католикосу Филиппосу.

Армянское население Львова, увидев, что епископ Никол отправился к католикосу, назначило и само со своей стороны некоего прославленного мужа, по имени Хачко, одного из судей армянских, отправиться к католикосу Филиппосу, дало ему письменную грамоту и множество устных наказов. Епископ Никол и судья Хачко, отправившись отдельно друг от друга, прибыли в Константинополь и предстали перед католикосом.

В течение многих дней, после долгих переговоров и действий, дело это завершилось тем, что католикос Филиппос велел епископу Николу согласиться с [условиями], изложенными в четырех пунктах, закрепить [их] своей подписью и дать ему. Во-первых, что Никол и его последователи, духовенство и миряне будут исповедовать веру Лусаворича и патриархов – местоблюстителей его. Во-вторых, что он и его последователи будут совершать обряды армянской церкви. В-третьих, что после смерти Никола епископ – преемник Никола будет посвящен в епископы эчмиадзинским католикосом, по его повелению утвердится в этой епархии и будет покорным последователем католикоса. В-четвертых, что сам Никол будет лишь упоминать имя папы, и то только во время литургии, но не в других проповедях и обрядах. А также, что он не будет разбавлять водой [вино] в чаше во время священной литургии ²⁸, а из духовенства и клириков никто никогда не будет упоминать /387/ имени папы. Не будет также вовсе упоминать имени папы епископ – преемник Никола ни в речах, ни в делах; один лишь Никол [будет упоминать], и то только во время священной литургии.

А относительно упоминания имени папы сам Никол попросил католикоса, чтобы он хоть это ему позволил бы, [305] ибо Никол сказал: «По расписке, данной мною франкам, они лишат меня сана, а может быть, и приговорят к смертной казни». Из-за этого католикос позволил. И Никол, записав эти четыре пункта на бумаге, скрепив печатью и подписью, отдал католикосу Филиппосу, а католикос отдал судье Хачко, чтобы тот взял с собой в город Львов и спрятал, чтобы [обеспечить] их безопасность в будущем. Затем католикос освободил Никола от уз отлучения и дал ему грамоту о епископской власти над населением Львова, велел ему образумиться и отказаться от блудного и распутного образа жизни, вернуться в [лоно] веры и на истинный путь добродетели и правды, приличествующий имени и сану епископа. Епископ Никол от всей души по доброй воле своей согласился со всеми предписаниями католикоса и отпущенный им поехал в город Львов.

Львовяне думали, что Никол раскаялся и отказался от своего неправедного образа жизни, но увидели, что он неизменно жил той же жизнью. И еще вспоминали они о расточении бесчисленных своих сокровищ и сосудов, о многократных гонениях, которым подвергал их епископ Никол, и души их горели, объятые пламенем. Поэтому не хотели помириться с ним, более того, убегали, хотели отречься от него.

/388/ Когда епископ Никол еще не уезжал в Константинополь, католикос Филиппос послал во Львов одного из своих учеников, вардапета по имени Иоанн, уроженца Аргна, мужа, [наделенного] большой мудростью и [владеющего] искусной речью, с тем чтобы он постарался найти средство для спасения церкви их. В пути, когда вардапет Иоанн ехал во Львов, а епископ Никол в Константинополь, они встретились друг с другом, и епископ Никол взял и у вардапета Иоанна письмо с поручительством к католикосу и поехал в Константинополь к католикосу. А вардапет Иоанн, приехав во Львов, оставался там до тех пор, пока епископ Никол и судья Хачко не вернулись из Константинополя во Львов.

Вардапет Иоанн, увидев, что народ сопротивляется епископу и не хочет ему подчиняться, стал посредником между народом и Николом ради искоренения долголетней распри и [306] раздора и много дней, увещевая, наставляя и поучая, говорил в отдельности с народом и с епископом и [в результате] долгих стараний еле-еле сумел убедить народ подчиниться епископу. Затем вардапет Иоанн повел прихожан и епископа и вместе ввел их в церковь, которую захватил епископ. Когда прихожане вошли в церковь, получилось так, как [бывает], когда ягнята присоединяются к отаре овец-матерей своих: вопли и крики, плач и разрывающие сердце горькие рыдания, обильные /389/ слезы, текущие из глаз, глубокие стенания страстной тоски и любви к церкви своей… И там же, в церкви, вардапет Иоанн начал утешать народ [примерами] из священного писания и житий, образами святых, и слова его успокаивали сердца людей. В знак примирения все облобызались с епископом, и, утешенные, прихожане и епископ радовались тому, что сделал вардапет, и, ликуя, воссылали хвалу богу всего сущего.

Молва о примирении дошла до короля польского, имя которого было Ян-Казимир ²⁹, ибо в эти дни король находился в городе Львове. Король позвал к себе вардапета Иоанна, в отдельном покое долго говорил с ним и услышал в ответ мудрые и приятные речи. Вардапет понравился королю, который поблагодарил его за посредничество и примирение народа с епископом и искоренение долголетней вражды. Вардапет Иоанн оставался там целый год и потом только вернулся в святой Эчмиадзин. Население Львова и епископ Никол живут по тому договору, который был заключен католикосом Филиппосом и вардапетом Иоанном, и по сей день – 10 мая 1109 года нашего летосчисления (1660), когда написана была эта история.

И да будем молить Христа и в грядущем хранить нас в мире и любви в угоду благостной воле своей и во славу вечно благословляемого имени своего. Аминь.

(пер. Л. А. Ханларян)
Текст воспроизведен по изданию: Аракел Даврижеци. Книга историй.  М. 1973

© текст -Ханларян Л. А. 1973
© сетевая версия - Тhietmar. 2002
© дизайн - Войтехович А. 2001