Библиотека сайта  XIII век

АБУ УСМАН АМР ИБН АЛ-ДЖАХИЗ

ПОСЛАНИЕ АЛ-ФАТХУ Б. ХАКАНУ О ДОСТОИНСТВАХ ТЮРКОВ И ОСТАЛЬНОГО ХАЛИФСКОГО ВОЙСКА

Во имя Аллаха милостивого и милосердного! Аллах, Он дарует всякое благополучие.

Да ниспошлет Аллах тебе удачу за твою праведность и поддержит за твою благодарность, и да обратит тебя к благим делам в назидание другим, и заставит нас и тебя говорить истину, действовать в соответствии с ней, отдавать ей предпочтение и преодолевать трудности, отвращающие нас от нее, чтобы участью нашей было не только ее описание и познание, но и побуждение к ней, посвящение ей себя, выявление и доведение ее до приверженцев, непреклонное стремление оградить ее от противников и утвердить ее в среде сторонников.

Аллах Всевышний дарует людям знания не для того, чтобы они были знающи и бездействовали, но учит их, как действовать, и откровения свои ниспослал им, чтобы были они богобоязненны. Из страха перед бедствиями и смертельной опасностью люди просят наставлений. Желая избегнуть гибели и стремясь к благоденствию, они берут на себя тяжесть познания и устремляются навстречу тяжким лишениям. О малочисленности работающих и многочисленности описывающих древние говорили: «Знающих больше, чем описывающих, описывающих больше, чем работающих», ² — вот и стало больше общих описаний, чем вещей, о которых следовало бы писать, потому что воздаяние за работу приходит только со временем, а трудности возникают сразу [2]

Мне нравится, что ты с радостью проявляешь повиновение своему имаму ³, заботишься о делах своего халифа, [57] близко воспринимаешь любой ущерб его государству, даже если оскудеет, ослабеет или умалится сила о власти, и что поступаешь так в каждом деле, проивном его интересу, и как бы сокрыт он (ущерб) ни был, и вопреки ли халифа удовольствию и сколь ни незначителен от него вред; нравится твоя предусмотрительность против посягательств его соперников и беспокойства, причиняемого его врагами.

А власть не может существовать без мстительных претендентов и негодующих осужденных, без отстраненных от власти, бранящихся и стоящих в стороне, пристрастно наблюдающих, а также самодовольных, болтающих вздор, побуждающих к искажению истины и выступающих против принимаемых мер, будто бы они предводители всего народа и выразители воли всего населения, становящиеся в позу компетентных блюстителей и надзирателей за халифами и вазирами, никогда, даже если это возможно, не прощающие, не преминущие усомниться там, где для этого есть хоть малейшая возможность, не признавшие факта, что очевидец видит то, чего отсутствующий видеть не может, что кто не видел самостоятельного суждения ⁴, не знает и его источников, а кто не знает сфер его применения, не ведает о его достижениях — как не может существовать без обездоленных, кого постигла нужда, без подлых, кого испортили благодеяния других, без назойливых требователей, кто уже получил вдвойне, но по незнанию истинной цены своих заслуг и по нетерпению и неблагодарности своей полагающих, что недополученное им больше полученного и что право его предпочтительнее, без требующих большего, хотя достойных и заслуживающих того, чтобы султан лишил их и прежних своих щедрот и милостей, развращенных пресыщенностью, .избалованных постоянным достатком и испорченных .длительным безделием, не может существовать без праздных смутьянов, попадающихся среди людей, стоящих во главе определенной группы и возбужденно каркающих, [3] кого обошла милость султана, корявость натуры которых едва выровнял тесак образованности и кого справедливо унизил приговор, кто своей назойливостью не вызывает ничего, кроме отвращения, вымещает свою злобу распространением ложных слухов и отводит душу несбыточными мечтаниями, кто ни с кем не дружен, кроме как со злобными [58] клеветниками, подозрительными смутьянами, беспригодными вымогателями и неспособными недоумками, кто хочет равняться с достойными мужами и подняться выше своих покровителей за своих покровителе ч за свои прежние заслуги и за счет благодеяний других, кто не умножает старого новым, не внимает урокам чести и не делает разницы между добрыми делами людей, безропотно переносящих утрату, уповая на небеса, и заботой о детях благодетелей. Как может тот, кто не различает степеней правды и кривды, разграничить полноту обязательств и достаточное исполнение.

Ты сообщил мне, что сам начал возвеличивать своего имама и восхвалять достоинства сторонников халифа. Ты окружил своей заботой его сторонников, чтобы замолвить слово за его родственников и оказать им поддержку. Ты, как того желает Аллах, постоянно проявляешь покорность, способствуешь благу и помогаешь истинно верующим. Видя, как ты заботлив и внимателен, как изучаешь опыт врагов и изыскиваешь достоинства ближних, я сделал вывод о том, что твои наставления продиктованы твоей верностью. Аллах послал тебя на радость халифу и даровал нам и тебе свою любовь. Он предостерег нас поддаваться обману и касаться лжи. Он всещедр, всеславен и всемогущ, когда пожелает.

Ты, да хранит тебя Аллах, говоришь, что совещался с разными воинами халифского войска, потомками сторонников призыва ⁵, старейшими из именитых сторонников Аббасидов, [4] достигшими зрелости детьми государственных мужей, отличающимися покорностью, и искренне, а не по расчету или из страха внимающими религиозным наставлениям. И вот один из этих людей, один из этой группы, стал говорить произвольные и самодовольные речи. Он не прислушивался к своим руководителям, не внимал своим ораторам, самоуверенно отстаивал свое мнение и придирался к словам. Он утверждал, что на сегодняшний день халифское войско состоит из пяти подразделений: хорасанцев ⁶, тюрков, мавали ⁷, арабов и абна ⁸. Он благодарил Аллаха за его милость и благодеяния, за ниспосланное благоденствие, за проявленное могущество и щедрость, когда создал Он в покорности столь различные средства, различные души и разнообразные устремления; Ты стал возражать этому рекущему произвольные речи, этому самозванному [59] оратору, который указал на эти составные части и на их принципиальное расхождение, установил различия в их происхождении и расовой принадлежности и развел их генеалогии. Ты возразил против сказанного им, полностью отрицал его правоту и всячески поносил его. Ты стал утверждать, что они не нарушали свое взаимное согласие, или нечто вроде этого согласия. Ты стал отрицать расхождение их генеалогий и различие их связей. Ты сказал: «Хорасанцы и тюрки — братья. Страна (у них) одна, Приговор (свыше) для (этой) части Востока и судьба этого региона едины, а не различны, совпадают, а не расходятся, изначальные их корни, если и не едины, то взаимосвязаны, пределы их обитания, если и не совпадают, то примерно соответствуют друг другу, и все они в общем хорасанцы, даже если и имеют какие-то отличительные свойства и признаки».

Ты утверждаешь, [5] что различия между тюрками и хорасанцами вовсе не такие, как между неарабами и арабами, византийцами и славянами, зинджами и абиссинцами, которые более существенны и непреодолимы ⁹. Эти различия подобны различиям между мекканцами и мединцами ¹⁰, кочевниками и оседлыми, жителями равнин и горцами, или же между тайитами-горцами и равнинными тайитами ¹¹, ведь говорят же, что хузайл ¹² — это курды арабов. Эти различия напоминают таковые между жителями низменности и холмистой местности, плоскогорий и котловин.

Ты утверждаешь, что они, если и отличаются по языку и по внешности, то такие же языковые различия наблюдаются между верхними тамимитами ¹³ и кайситами ¹⁴, населяющими низменности, невежественными хавазин ¹⁵ и грамотными хиджазцами ¹⁶, язык большей части которых (в свою очередь) отличается от языка химйаритов ¹⁷ и населения михлафов ¹⁸ Йемена, это же относится и к особенностям их внешности, природных качеств и поведения. Но все они чистокровные арабы без единой капли примеси, без тени сомнения или колебания. Между ними нет различий, подобных установленным самим Аллахом природным отличиям между аднанитами ¹⁹ и кахтанитами ²⁰, а также подобных тем видовым, природным, нравственным и языковым отличиям, которыми Аллах Всевышний наделил население отдельных регионов. А если ты спросишь, как же их (Аднана и Кахтана) потомки в целом считаются арабами, [60] Несмотря на такое различие между их прародителями, то мы ответим, что арабы первоначально не были единым [народом], но потом стала у них единая страна, единый язык, общие свойства и темперамент; у них одинаковые носы, они одинаково вспыльчивы, у них общие нравы и характеры. Они были одной плавки, отлиты единым способом [6] и в единой форме — и стали похожи их черты и качества. И эта близость в общем и особенном, в сходстве и расхождении оказалась сильнее, чем кровное родство ²¹. И было им предопределено быть равными по знатности, и стали эти связи их вторым рождением, что позволяет им вступать в родство друг с другом посредством браков. Аднаниты отказались, от браков с родом Исхака ²², брата Исмаила ²³ и, наоборот, часто заключали браки с родом Кахтана, сына Абира. Согласие этих двух ветвей [арабов] на браки и отказ от таковых с другими народами, по указанию Кисры ²⁴ и тех кто был после него, само по себе доказательство того, что их родство было достигнуто согласием и оно у них занимало место родства по рождению, прямого кровного родства ²⁵.

Ты утверждаешь, что он стремится к раздорам и фракционизму, а ты желаешь согласия и сближения. Ты сказал также, что банави есть хорасанец, что сыновья имеют такое же происхождение, что и отцы, что достоинства сотворенного отцами и совершенного в прошлом дедами составляют славу сыновей, что мавали подобны арабам, близки к ним и крепко связаны с ними потому, что закон относит их к арабам по многим признакам: они арабы по собственному утверждению. сознанию и по [праву] наследования. Вот в чем суть его (Мухаммада) высказывания: «Мауля племени — из них», и «мауля племени — из них самих». «Родство маула есть такое же родство, как и кровное, и исходя из этого он велел считать союзника племени одним из них и распространять на него их закон. Именно таким образом Ал-Ахнас б. Шариф ²⁶ из племени сакиф, ²⁷ Йа'ла б. Мунийа ²⁸ из племени бану ал-Адавийа ²⁹ и Халид б. Ар-фата ³⁰ из племени узра ³¹ стали курейшитами ³². [7].

В связи с этим запрещается давать садаку мавали рода Хашим ³³. Пророк, да благославит его Аллах и приветствует, сделал их мавали с целью очищения их и просветления. Вот почему Пророк, да благославит его Аллах и приветствует, отдал предпочтение роду Абд [61] Мутталиба ³⁴ над родом Абд Шамса ³⁵, хотя по происхождению и знатности они равны, и было это за то, что они первыми присягнули ему и оказали поддержку. Сказал Пророк, да благославит его Аллах и притворствует: «Лучший всадник среди арабов Уккаша б. Мухсин»³⁶. Дирар б. ал-Азвар ал-Асади ³⁷ спросил:

"Значит этот достойный муж один из нас, о посланник Аллаха?" Он ответил: «Он один из вас в силу союза с ним». И велел он, чтобы союзник племени становился одним из них подобно тому, как сын сестры считался членом ее племени.

Потом ты считаешь, что тюрки уподобились этим людям в их генеалогических связях, и потому стали рабами, сохранив свои отличительные особенности и дарованные им благородные качества. Положение тюрков как мавали избранных курайшитов, достойнейших потомков Абд Манафа и наилучших из рода Хашима ³⁸ все равно, что скулы на морде скакуна, что ожерелье на шее полногрудой девушки, что душа для тела. Они как выступающий мыс, большой верблюжий горб, белая глина, сверкающая жемчужина, зеленый луг, чистопробное золото.

И стали они знатного арабского происхождения, уподобившись мавали в своих связях. И было отдано им предпочтение именно за это качество, с которым не сравнится никакая другая заслуга, какой бы она ни была, не превзойдет никакое достоинство, каким бы великим оно ни было, и накакая слава, какой бы давней она ни являлась.

Ты утверждаешь, что всё они очень близки, а не далеки по происхождению и за счет именно этой близости достигается содействие, помощь, повиновение, сочувствие и любовь к халифам и имамам. Ты сообщаешь, что он указал на ряд достоинств и преимуществ каждой расы, каждой категории, [8] и что все это он собрал, подробно описал, сделал выводы и дал пояснения, но не упомянул о тюрках, не уделил им внимания, обошел молчанием и ничего не сообщил о них, тогда как охарактеризовал каждую расу и указал на достоинства каждой категории.

Он указал на слова хорасанцев: «Мы — накибы ³⁹ и сыновья накибов, мы знатного рода, мы выступали с проповедями еще до того, как появились накибы и стали говорить о знатности, когда было далеко до победного [62] конца и когда еще не пришла пора сбросить маски и презреть такыйю ⁴⁰. Благодаря нам было уничтожено царство наших врагов и утвердилось царство наших покровителей. А между тем мы не были истреблены, не были изгнаны, не пали под ударами, не были порублены острыми мечами и сломлены различными пытками. С нашей помощью исцелил Аллах сердца и вызвал пробуждение. Из нас были двенадцать накибов ⁴¹ и семьдесят избранников ⁴². Мы участники «войны во рве» и сыновья их ⁴³, мы «равные» из воиннов и потомки «равных» ⁴⁴, мы первыми откликнулись на призыв ⁴⁵ и дали тамимитам места для выпаса ⁴⁶. Мы завершили завоевание Харрана и были сторонниками Чубина ⁴⁷. Наш клич звучит подобно звериному рыку ⁴⁸, и мы свободное военное сословие ⁴⁹. Мы завоевывали страны, истребляли население и уничтожали врагов по всем долинам. Мы верноподданные этого государства, глашатаи его призыва и основание его ствола — это мы подняли такой ураган. Ансары ⁵⁰ были двух видов: аус и хазрадж ⁵¹, которые в те давние времена помогали пророку, да благословит его Аллах и приветствует, и хорасанцы, которые помогали его потомкам в более позднее время ⁵². На этом вскормили нас отцы, и этим мы растим своих детей. Так получили мы свою генеалогию, по который только и знают нас, [9] и обрели религию, которой только и остаемся верны. Мы все на один манер, но у нас разные пути. Мы известны как шииты ⁵³, но проповедуем послушание, во имя чего мы убиваем и погибаем. Приметы наши описаны, одеяния наши известны. Мы приверженцы черных знамен ⁵⁴, достоверных преданий и передаваемых хадисов. Мы разрушали города тиранов и вырывали страну из рук деспотии ⁵⁵. Это о нас предвещалось в известиях, предсказывалось в преданиях и говорилось в хадисах, когда опысывались те, кто захватит Аморий ⁵⁶ и покорит его, перебьет воинов противника и пленит его детей. Ведь сказано было о них: «Волосы у них женские, одежда напоминает одеяния монахов». И осуществилось сказанное, и стало предсказание явью. О нас и об испытаниях, выпавших на нашу долю, говорил имам всех имамов и отец десяти халифов Мухаммад б. Али, ⁵⁷ когда захотел послать проповедников в дальние страны и заиметь сторонников в каждой стороне. Он сказал: «В Басре и прилегающих районах преобладал Усман ⁵⁷ и его последователи, наших там немного: в Куфе [63] ее областях пребладзет влияние Али ⁵⁷ б. Аби Талиба его сторонников, наших же там очень мало; в аш-Шаме ⁵⁸ сторонники Марвана ⁵⁹ и семьи Абу Суфйана ⁶⁰; что же касается ал-Джазиры ⁶¹, то она находится под контролем харуритов ⁶², шариитов ⁶³ и поражена мятежами и вероотступничеством, но вы должны обратиться к этой восточной провинции: там есть здравые души и храбрые сердца, не испорченные нездоровыми страстями, не пораженные недугом и не последовавшие ереси. Но они разгневаны и затаили злобу. Их много, они в готовности, хорошо снаряжены и отважны в бою». Потом он сказал:

"Я с надеждой обращаю свое лицо к восходу!".

Мы были добрыми воинами имама, и он верил нам, проявил к нам благосклонность и на нас обратил свое взыскательное внимание. И сказал он в другой раз [10]: «Успех нашего дела решается на востоке, а не на западе, и будет распространяться вперед, а не отступать назад. И как восходит солнце и неумолимо клонится к горизонту в течение дня, так и он распространится так далеко, как могут довести ноги и добраться копыта».

Мы убивали Сахсахийа ⁶⁴ и Даликийа ⁶⁵, Закванийа ⁶⁶ и Рашидийа ⁶⁷. Мы сражались во рвах во времена Насра б. Сайяра ⁶⁸, Ибн Джудай'а ал-Кермани ⁶⁹ и Шайбана б. Сальмы ал-Хариджи ⁷⁰. Мы сторонники Нубаты б. Ханзалы ⁷¹, Амира б. Даббары ⁷² и Ибн Хубайры ⁷³. И в этом мы были зачинателями и продолжателями, были первыми и последними. И Марвана убили мы ⁷⁴. Мы крупного телосложения, широкоплечие, с длинными и жесткими волосами, крупными головами, широкими лбами, длинными руками, ни у кого не рождается так много детей мужского пола, как у нас, и ничьи семьи не бывают так многодетны, как наши. Среди нас, как ни у кого, редко встречаются худые, слабые и вдовые. Никто не имеет такого древнего происхождения и не гордится своей родословной, как мы. Мы крепки костью и плотью, без устали носим оружие, и вид наших ног радует глаз ⁷⁵. Мы многочисленны, хорошо снаряжены и подготовлены. И сколь ни многочисленны будут Йаджудж и Маджудж ⁷⁶, когда появятся из-за реки, нас все равно окажется больше. Что касается силы наших рук и крепости нашей хватки, то после Ада ⁷⁷, Самуда ⁷⁸, Амалика ⁷⁹ и Кан'анитов ⁸⁰, крепче не найдешь.

Если всех лошадей и всадников собрать на одно ристалище, мы окажемся самыми многочисленными и самыми [64] неустрашимыми. И когда увидишь ты наших мчащихся всадников с развевающимися знаменами нести которые под силу только нам, ты поймешь, что созданы мы только для сильнейшего из государств, для повиновения халифу и для поддержки султана. Если бы население Тибета, воины аз-Забиджа ⁸¹, [11] всадники Индии, конники Византии собрались вместе против Хашима б. Истаханджа ⁸², то не выстояли бы они против него, побросали оружие и побежали.

У нас длинные бороды. Мы благоразумны и рассудительны, наши суждения обоснованы, и далеки от безрассудства. Мы не уподобляемся воинам аш-Шама: не посягаем на честь женщин и не оскверняем каждое святилище.

Мы сама верность и добродетель. В нас сочетаются неподкупность и невзыскательность, терпеливость в службе и умение быстро собраться в далекий путь. Гром наших барабанов устрашающ, наши боевые знамена огромны. Мы закованы в латы, носим бубенцы и эполеты, у нас длинные волосы, изогнутые ножны, подкрученные усы и шапки из шашии ⁸³. Мы гарцуем на шахрийских ⁸⁴ скакунах с дубинами и боевыми топорами в руках и кинжалами на поясе. Наши сабли мелькают молниями, мы же в седле сидим как влитые. И от криков наших раньше времени разрешаются женщины от бремени.

Из областей адаба, философии, счета, инженерного дела, музыки, ремесла, фикха, преданий нет таких, которыми бы не занимались хорасанцы, и где бы у них не полысели головы и не появились выдающиеся ученые.

Мы сами изготавливаем оружие, используя войлок. и делаем стремена и доспехи. Чтобы побеждать в войне, быть неутомимыми в дальних походах и уметь наступать после отступления, мы подготавливаем и тренируем себя во (владении) тем оружием, что изготавливаем, сызмальства занимаясь ловлей птиц и устраивая скачки на лошадях, ходя за лошадьми и играя в конное поло в зрелом возрасте, а также стреляя по скопищам птиц, мишеням [12] и летящим ласточкам.

Мы имеем право так восхвалять себя и более достойны занимать высокое положение.»

Затем ты сказал: «Он утверждает, что сказал араб: «Близость к халифам достигается прочными связями и взаимосвязанной генеалогией, предпочтением и повиновением [65] отцам и своему роду, должной благодарностью, достаточным восхвалением и четким ритмом стихов, живущих в веках, сверкающих, как блеск звезд, читаемых, пока люди совершают паломничество, пока существует любовь и пока выжимают из маслин масло, а также прозаическим словом и передаваемыми сказаниям, о том, как было основано государство, обоснован призыв и запечатлены героические события, что неприсуще неарабам, и о чем не заботится никто, кроме арабов. Мы слагаем об этом рифмованные стихи и фиксируем это в памяти неграмотных, не питающих доверия к написанным книгам и исписанным страницам.

Мы гордимся своей знатностью, соперничаем и состязаемся в ней друг с другом и обращаемся за решением к каждому вызывающему доверие арбитру и искусному прорицателю. Мы хорошо знаем свои недостатки и умеем восхвалять свои достоинства. Мы ярые блюстители своей генеалогии и своих прав, и фиксируем это, помимо совершенных и выверенных стихов, нерифмованной прозой, языком острее лезвия ножа и разящего меча, чтобы напомнить о вещах, память о которых утрачена и следы которых давно стерты.

Есть разница между тем, кто сражается из страха и боязни, и тем, кто сражается с желанием. Тот, кто корнями своими уходит в наше прошлое, вовсе не похож на того, кто только что примкнул к нам. Таково соотношение между людьми старой наследственности и недавно пришедшими. А власти ищут и сиджистанцы ⁸⁵, и арабы-бедуины. Но разве большинство накибов происходят не из истинных арабов и имеет не такое бесспорное происхождение: например, Абд-ал-Хамид Кахтаба б. Шабиб ал-Таи, ⁸⁶ Абу Мухаммед Сулайман б. Касир ал-Хузаи ⁸⁷, [13] Абу Наср Малик б. ал-Хайсам ал-Хузаи ⁸⁸, Абу Давуд Халид б. Ибрахим аз-Зухли ⁸⁹, а также Абу Амр Лахиз б. Тариз ал-Мазани ⁹⁰, Абу Айина Муса б. Ка'б ал-Маррани ⁹¹, Абу Сахл ал-Касим б. Муджаши ал-Мазани ⁹². А те, кто пошел за накибами, но не был причислен к ним, как например Малик б. ат-Тавваф ⁹³ ал-Мазани и другие? Кто, как не отликнувшиеся на призыв чистокровные арабы, составляющие стержень государства, уничтожили Марвана ⁹⁴, нанесли поражение Ибн Хубайре ⁹⁵ и убили Ибн Даббару ⁹⁶ и Нубату б. Ханзалу ⁹⁷ Кто завоевал Ал Синд ⁹⁸, как не Муса [66] б. Ка'б ⁹⁹, кто завоевал Ифрикиййу, ¹⁰⁰ как не Мухаммад б. ал-Аш'ас ¹⁰¹.

Ты утверждаешь, что он сказал: «Мавали говорят:

«Мы даем искренние советы, отличаемся преданностью — на нас можно положиться в трудную пору. Мотивы действий мауля являются ответом на любовь патрона сверху, потому что честь патрона умножает его (мауля) честь, благородство прилагается к его собственному, а праздность умаляет его возможности. Потому он и желает, чтобы все благородные черты были совмещены в нем, т. к. чем почтеннее,) знатнее и влиятельнее патрон, тем почтеннее и благороднее он сам. И будет твой мауля искренне покорным тебе, совестливым и незлобивым».

И сказали они потом: «Нет прочнее родства, чем то, что зиждется на генеалогическом единстве. Теперь мы приобрели генеалогию, которой блещут арабы, кроме того, у нас корни, которыми гордятся неарабы».

Терпение бывает разного вида. Самое благородное — это умение терпеливо хранить тайну, и в этой благодетели никто не может сравниться с мауля. К нам нужен особый подход, и тогда мы самые преданные в службе.

Помимо смиренности, добросовестности, преданности и благонамеренности, мы отличаемся почтительностью сыновей перед отцами и отцов перед дедами. Они же, со своей стороны, были приветливы со своими мавали, доверяли им, радовались их способностям. Ал-Мансур ¹⁰², Мухаммад б. Али ¹⁰³ и Али б. Абдаллах ¹⁰⁴ обращались со своими мавали с полные доверием, простотой [14] и сердечностью, не притесняя черных за черноту, некрасивых за уродство, безыскусного ремесленника за неловкость. Своих старших сыновей они наставляли оберегать их. Часто они произносили молитвы над их покойниками в присутствии своих детей, двоюродных и родных братьев и вспоминали честь, оказанную пророком, да благословит его Аллах и приветствует, своему мауля Зайду б. Харисе ¹⁰⁵, когда тот в день битвы при Муте ¹⁰⁶ был поставлен во главе воинов рода Хашим и назначен правителем всех городов, какие ему удастся покорить. Они вспоминали его любовь к Усаме б. Зайду ¹⁰⁷, возлюбленному и сыну возлюбленного, когда назначил он его над самыми знаменитыми мухаджирами ¹⁰⁸ и самыми великими ансарами! ¹⁰⁹. Вспоминают его благодеяния [67] по отношению к другим его мавали: Абу Унсе ¹¹⁰, Шакрану ¹¹¹ и многим, многим другим. Сказали они: «Из нас был основатель государства Абу Муслим Абд ар-Рахман б. Муслим ¹¹² и Абу Салама Хафс б. Сулайман ¹¹³ (Абу Муслим был мауля имама) ¹¹⁴, заложившие начало государства, завершившие его образование и укрепившие его строй. Из нас вышли такие накибы, как Абу Мансур — мауля бану хуза'а ¹¹⁵, Абу ал-Хакам Иса б. А'ин — мауля бану хуза'а ¹¹⁶, Абу Хамза Амр б. А'ин — мауля хуза'а ¹¹⁷, Абу Наджм Ум-ран б. Исмаил — мауля рода Абу Му'ита. Нам присущи все заслуги хорасанцев и мавали в этом призыве. Мы происходим из них, относимся к ним, мы есть из них. Этого не отрицают мусульмане, в этом нам не отказывают верующие. Мы служили им взрослым и растили их сызмальства, имея право кормить их грудью ¹¹⁸ и выдавать за них дочерей, имея возможность быть секретарями и занимать такие посты при дворе, какие доступны лишь отдельным счастливцам и тем немногим, кто имеет влияние на владык. Мы имеем и от гордости араба, и от славы хорасанца и от заслуг банави. Но у нас есть и такие качества, каких не имеет и не имел никто. Мы имеем добрые отношения с населением и близки к простолюдинам, они же очень дружелюбно относятся к нам, спокойны и приветливы с нами. Мы также снисходительны и благосклонны к ним и [15] отвечаем им тем же.

Кто же как не те, кто обладает этими качествами и отличается этими способностями, имеет право на Уважение и высокое положение!».

Ты говоришь, что он .отметил следующее: «Сказал. банави: «Происходим мы. из Хорасана, откудаи пошло наше государство, где впервые.. был брошен призыв, откуда вырос этот могучий рог, прорезался этот мощный, бивень, забил этот прозрачный-родник и разлилось, .это широкое море, чтобы, грудью, дробить дорогу, к. правде, затмить сиянием горизонт, излечить от застарелой болезни, исцелить, неизлечимый недуг, избавить от бедности и принести прозрение после слепоты.

Ветвь моя в Багдаде, столице халифата, пристанище после долгих скитаний, здесь же и остальные люди, откликнувшиеся на призыв, а также потомки-сторонников ¹²⁰ Это иракский Хорасан, это резиденция халифа и хранилище ресурсов». [68]

Сказал он: «И в этом корни мои глубже, чем у отца, проявлял я себя чаще, чем мои дед, и заслуг имею больше, чем мауля и араб. Нам не отказать в выдержке под тенью коротких мечей и длинных копий. Не сдобровать врагу в наших объятиях, если вдруг расщеплены окажутся наши копья и сломаются наши клинки. Мы не отступим перед выставленными ножами и обнаженными кинжалами. Мы любители жарких схваток и дети опасностей. На нас можно положиться в пути, к нам прислушиваются, если ищут знаний. Одежда наша окрашена в два цвета ¹²¹, с воинскими отличиями и украшениями. Мы те, кто ходит по древку копья и гарцует верхом меж двух рядов. Мы берем силой и бесстрашием, умеем взбираться на крепостные стены и делать подкопы. Мы бесстрашно бросаемся на острия мечей и наконечники копий, разбиваем скалы и колонны. Мы терпеливо переносим страдания от ран и не выпускаем оружия из рук даже в тех случаях, когда замирает в страхе сердце араба и пробуждаются плохие мысли у хорасанца. Мы стойко переносим наказания и умеем аргументировать свои ответы, сосредоточиться и принять верное решение. У нас крепкие ноги, которые выдерживают натяжение веревки между двумя палками для пыток ¹²². [16] Мы независимы и непокорны судьбе, однако покорно предупредительны с докучливыми посетителями и черствыми родственниками и братьями. Мы умеем сражаться прижатыми ко рвам и на самой середине моста. Мы сама смерть в бою у пролома, умело сражаемся на узких улочках, обладаем терпением, усмиряя узников. Спроси об этом у ал-Хулайдийя, ал-Катафийя, ал-Билалийя и ал-Харбийя ¹²³. Мы отличаемся упрямством и хорошо знаем искусство ночных нападений, убийств на рыночных площадях и улицах средь бела дня. Мы умелые организаторы скрытых диверсий и знатоки открытых военных действий. Наши пешие воины вооружены длинными копьями, а всадники короткими дротиками. В засаде мы становимся подобны неминуемой смерти и смертоносному яду для врага. В авангарде каждый из нас может занять место командующего войском. Мы одинаково хорошо сражаемся ночью и днем, на воде и на твердой почве, в сельской местности и городских кварталах. Мы неотвратимы, как смерть, тверды, как дерево. Не страшны нам долгие [69] переходы, и не занимать нам бдительности при охране границ.

У нас тонкая талия, крепкое телосложение, длинные бороды, красивые тюрбаны и горячее дыхание. Мы озорные молодцы и рыцари. Мы сильны в каллиграфии и письме, богословии и преданиях. Весь Багдад принадлежит нам: молчит, когда молчим мы, и приходит в движение, когда нам это нужно. Весь мир, в свою очередь, зависит от него и подчиняется его интересам. И если бы была на то судьба, то весь мир покорился ему; и все население мира подчинилось его жителям: [все] разбойники — его разбойникам, [все] распутники — его распутникам, все вожди — его вождям, все праведники — его праведникам.

Мы воспитатели при халифах и живем вместе с везирами. Мы родились во дворцах наших царей, под покровительством наших халифов, восприняли их воспитание и следовали их примеру; никого кроме них мы не знаем, и ни при ком другом о нас не знают. Никто не смог толкнуть нас против них: ни те, кто домогался их власти, ни те, кто оспаривал ее. [17].

Кто же, как не те, кто обладает этими качествами и свойствами, достойны восхваления и высокого положения.

Во имя Аллаха, милостивого и милосердного! Если, да хранит тебя Аллах, вслед за этими аргументами и после этих доводов, мы заведем речь о достоинствах тюрок в сравнении с качествами каждого из выше-охарактеризованных подразделений, то мы последуем примеру тех спорщиков, которые в своих книгах разжигают страсти вокруг имеющихся между ними различий. Мы же взялись написать эту книгу, чтобы соединить их сердца, если раздираются они противоречиями, и укрепить взаимное согласие, если оно уже дало свои ростки; а также, чтобы рассказать о близости их связей, дабы говорили они согласные речи и примирились их души и чтобы каждый, кто не знал раньше, понял суть различий в их происхождении и насколько они различаются по знатности с тем чтобы никто не подменил некоторых сторон вопроса, а враг не опорочил его замаскированной ложью и неообоснованным подозрением.

Сведущий лицемер или замысливший козни враг могут представить несведущему ложь в обличий правды и обрядить губительное в одежды благоразумия, [70] если только мы немедленно не приведем несколько известных и запомнившихся нам случаев, не расскажем о том, очевидцами чего мы были сами, и. не передадим несколько рассказов, услышанных из уст достойных мужей.

Мы возьмем орудия и инструменты, которыми пользуются все вышеуказанные подразделения, и посмотрим, кто из них владеет ими лучше и свободнее и кто наиболее проницателен, дальновиден, умен, глубокомыслен, [18] всеобъемлющ в делах, всеохватывающ в мыслях, в ком больше достойного удивления, кто следует по более Новому пути, приносит большую пользу в войнах, а кто вред, кто более тренирован, а кто чинит большие козни, кто более осторожен, а кто способен на большие ухищрения — так, чтобы человек, прочитавший эту книгу, уделивший внимание ее содержанию, изучивший все ее страницы, размышляющий над ее категориями, и сравнивающий ее начало с концом, мог сделать правильный выбор сам, и не получилось так, будто мы одно выдаем за другое, или одним отдаем предпочтение перед другими, а, напротив, постараемся не высказывать свое частное мнение определенно. И если составим мы нашу книгу именно таким образом и такого содержания, то избегнем споров, сомнений и пристрастности.

Люди думают, что различные категории воинов, отличаясь по виду, написанию и произношению своих названий, должны соответственно отличаться и по своей сущности и значению. Но дело обстоит не так, как они воображают.

Обратите внимание, что название аш-шакирийя, хотя и отличается по виду, написанию к произношению от слова джунд, по значению недалеко отстоит от него, так как все они имеют одну и ту же сущность, предназначенную для одного и того же дела — повиновения халифу и поддержки султану.

Если навали принято во многом считать арабами, или восходящими к ним своим происхождением, то в этом нет ничего более удивительного, чем в том, что дядя со стороны матери считается отцом, союзник считается своим соплеменником, сын сестры — членом племени. Так, отвергнутый отцом после развода сын, будучи рожденным на супружеском ложе, относится к роду своей матери ¹²⁴. [71]

Исмаил, будучи сыном неарабов, стал арабом, потому что Всевышний приспособил язычок его гортани к правильной арабской речи. без всякой подготовки и обучения, а затем даровал ему талант [19] удивительного красноречия без постепенного развития и совершенствования, далее лишил его природных качеств неарабов и перенес на его тело необходимые части, которые Он искусно приладил нужным образом, отрегулировал и придал необходимую форму. Затем Он наделил его их природными особенностями, даровал ему их образ и свойства, одарил его их благородством, гордостью и свойственным им стремлением быть еще благороднее, еще величественнее, еще знатнее и еще выше. И сделал Он это в доказательство его особой миссии пророческого бытия. Он более всех имел право на такое происхождение и оказался самым достойным такой знатности. Так же, как и сделал Он Ибрахима отцом того, кого Он и не зачал. ¹²⁵

Абна есть хорасанцы по рождению, а мавали — арабы по их положению и самосознанию. Если бы узнали, что Зейд не более, чем плод развратных связей Амра, мы отказали бы ему в сыновних правах, хотя бы и .были убеждены, что он его кровь и плоть ¹²⁶. Точно так же и пророк, — да благословит его Аллах и приветствует,— сделал своих жен матерями правоверных, тогда как они их не рожали и не кормили грудью. В некоторых чтениях Корана жены его названы их-матерями, а сам он их отцом ¹²⁷. Вот как сказал он: «Народ отца вашего Ибрахима» ¹²⁸. Женщину, вскормившую ребенка грудью, он считал матерью ¹²⁹, жену супруга — матерью ребенка своего супруга от другой женщины ¹³⁰, воспитавшего ребенка он считал его отцом, точно так же отцом он считал дядю по отцу ¹³¹. И все они его рабы, поступающие как велит Он. По желанию, Он может кого сделать арабом, а кого неарабом, кого курейшитом, а кого зинджем. Точно так же, по своему желанию, Он может сделать мужчиной, или женщиной, или же гермафродитом, а кого вообще выделить и сделать ни мужчиной, [20] ни женщиной и не гермафродитом. Ведь создал он таким образом ангелов, и они самые благородные из сотворенных им. Создал Он Адама, не даровав ему ни отца, ни матери, — материалом для этого ему послужила глина, от которой Адам и ведет свое происхождение ¹³². [72]

Из ребра Адамова Он сотворил Еву и сделал ее женою Адама, и жили они вместе. Он создал Иисуса без вмешательства мужчины и возвел его генеалогию к матери, от которой он и был рожден ¹³³. Он сотворил демонов из жаркого дыхания самума ¹³⁴, Адама из глины, Иисуса без мужского семени, небо из дыма, землю из воды; Исаака Он создал от бесплодной ¹³⁵, Иисуса Он наделил даром речи в колыбели, ¹³⁶ Иоанна — мудростью в детстве. ¹³⁷ Он научил Сулаймана ¹³⁸ языку птиц и муравьев, а ангелов-хранителей обучил всем языкам, чтобы они могли писать на любой письменности и говорить на любом наречии. Он же заставил говорить волка Ухбана б. Ауса ¹³⁹. Все правоверные, в том числе дети и лишенные рассудка, войдя в рай, тотчас начинают говорить на языке обитателей рая, без предварительной перестройки и подготовки, без длительного обучения и без наставлений. Как же невежды могут удивляться тому, что Исмаил заговорил по-арабски без отцовских наставлений и без кормилиц и мамок. Такой вопрос может какой-нибудь несведущий кахтанит задать аднаниту, ибо он труден именно для кахтанитов, а аднаниты легко находят удовлетворительный и правдоподобный ответ, в то время, как кахтаниты не претендуют на то, что Кахтан был пророком, да ниспошлет ему Аллах такое чудо. Каким же образом Аллах, да прославится Его имя, разделил людей, как не подобно тому, как из земной грязи Он частью сотворил яхонты, частью золото, медь или свинец, а частью [21] бронзу или железо, частью пыль, а частью глину или купорос, охру, мышьяк, окись свинца, серу, битум, цинк, аммиак или же магнит. Кто может подсчитать количество драгоценных камней и минералов на земле?

Если дело обстоит именно так, как мы описали, то банави есть хорасанец,еслижехорасанец есть мауля, а мауля — араб, то хорасанец, банави, мауля и араб составляют одно целое. Это означает, что качества, которые их сближают, преобладают над теми качествами, которые их отличают, и по существу, и по генеалогическому стволу они тесно связаны. Короче говоря, тюрков можно считать хорасанцами и навали халифов. Таким образом, достоинства тюрков распространяются на всех, их честь умножает честь других. Если остальное войско знало бы это, то царил бы дух снисходительности, исчезли бы сложности, умерла вражда, оборвались [73] причины тягот, и остались только зависть И соперничество, обычные в отношениях между родственниками, коллегами по ремеслу и соседями, но при этом взаимопо-мощь и мир царили бы между близкими и их потомками, и не оставалось бы места равнодушию и вражде.

Испытывая необходимость во взаимопомощи и сотрудничестве, некоторые кочующие вместе племена в пустыне стали объединяться. Кто бросил своих соратников, — стал слабеть, а кто помогал своим родичам, — стал крепнуть. Вкусивших благ этого союза, стремящихся сохранить его и укрепить — больше, [22] чем тех, кто покушается на его существование и требует его прекратить и уничтожить. Но это не может не ослабить его из-за взаимного соперничества и пренебрежения, однако и этого малого — много; Мир не очистить от грязи и не избавить от всего порочного и отвратительного, чтобы устранить, всякие различия, сделать людей равными и предоставить им то, чего они хотят и желают, ибо это есть наказание (свыше) и не является следствием деятельности (людей).

Во имя Аллаха, милостивого и милосердного! Эта книга была написана мною в дни ал-Му'тасима би-л-лаха, да останется Аллах доволен им и да освятит его лицо, но она не дошла до него по причинам, которые долго было бы объяснять, почему я и не вдаюсь в разъяснения.

Я хотел, чтобы эта книга была благонамеренной и справедливой, а не являющей крайность в восхвалении одного народа и поношении другого. А если бы книга была написана именно таким образом, то к ней примешалась бы ложь и преувеличение, основой ее явилась бы неискренность, содержание ее диктовалось бы неприязнью или зависимостью.

Похвала, самая необходимая для восхваляющего и самая полезная для восхваляемого, самая действенная и самая уместная, — должна быть правдивой, должна отвечать истинному облику восхваляемого, должна быть достойной его с тем, чтобы высказывающий и описывающей ее привлек к ней внимание одним лишь намеком.

Я считаю, что, если невозможно упомянуть о достоинствах тюрок без поношения других воинов, то лучше вообще отказаться от повествования и от всякой мысли о книге. Однако восхваление большей части этих [74] подразделений не позволяет [23] поносить, пусть немного, одно из них, потому что расхваливание большинства необосновано и идет от послушания, а принижение достоинств меньшинства — есть ослушание и забвение долга, для нас же немного рассуждений лучше, чем чрезмерное послушание.

Все люди имеют определенные недостатки и пороки, и одни имеют предпочтение перед другими по тому, насколько больше у них хороших качеств и меньше плохих. Никто не может обладать всеми положительными качествами и быть избавленным от всех отрицательных, как незначительных, так и основных, как явных, так и скрытых.

Сказал Набига: ¹⁴⁰

Ужель остался пред тобой непогрешим какой собрат,
Кого коснуться бы не смел критический провидца взгляд.

Сказал Хариш ас-Саади: ¹⁴¹

Есть у меня собрат, с которым дружба
Подобна жизни будничной, превратностями полной,
Когда ругать и бросить за одно его готов я,
Тянусь к нему потом, достоинства его припомня.

Сказал Башшар: ¹⁴²

И если будешь всюду друга порицать,
Достойного твоих похвал нигде ты не найдешь
Тогда живи один, иль поспеши понять,
Что впав во грех однажды, другой раз не впадешь.
Когда же мутною водой не стал ты жажду утолять,
Знай, не найдешь себе другой — все пьют такую всласть.

Сказал Мути б. Айяс ал-Дейси: ¹⁴³

Когда ты будешь друга подбирать,
Чтоб в жизни он ни разу не споткнулся,
Тебе такого не найти, как ни искать,
Никто еще с подобным не столкнулся.
Мне другом будет тот, кто всю вину собрату
Простит, не требуя за то столь многого в уплату [24]

Сказал Мухаммад б. Сайд, один из военачальником ¹⁴⁴

Судьбе благодарен ¹⁴⁵   тогда лишь я буду,
Как в смерти отсрочку мне даст,
Как в старости слабыми руки не будут,
Как юноше славу такому воздаст, [75]
Кто богатство от друга сокрыть не решит,
Указать на ошибку скорей не спешит.
Кто за мною заметив сокрытый порок,
Закрывает глаза, пока он не пройдет.

Если выдающиеся из массы людей и пользующиеся авторитетом в народе личности считают это обязательным в поведении и неизбежным в жизни и заранее обусловленным во взаимоотношениях, поскольку у них самих ошибки перемежаются с правильными поступками и слабые качества совмещаются с сильными, то мы не можем сомневаться в том, что великий имам и великий предводитель с его знатным происхождением, утонченном поведением, совершеннейшим благоразумием и осведомленностью, безграничной решимостью и энергией, всесилием, всемогуществом и добродетелью с его врожденными чертами предводителя и повелителя и теми качествами, которые обеспечивают успех, непогрешимость, поддержку и помощь, не был бы вознесен Аллахом, да будет возвеличено Его имя, до управления халифатом, не был бы коронован короной имамата и одарен величайшим и совершеннейшим благоденствием, беспримерным и несравненным благородством, и не сделал бы Аллах так, чтобы повиновение Ему означало повиновение Аллаху, ослушание же противоборство Его воле, если бы Он доброту свою не проявлял там, где необходимо, миловал только там, где это возможно, проявлял пренебрежение там, где без этого не обойтись, — чего не достичь самому заслуженному и самому добродетельному человеку. Относительно же-тех сведений, которые дошли-до нас-о тюрках мы говорим, что Аллах, всевышний и всемогущий, и только Он всемогущ и всесилен.

Мухаммад б. Джахм ¹⁴⁶, Сумама б. Ашрас ¹⁴⁷ и Касим б. Сайяр ¹⁴⁸ были в числе тех, кто посещал дар ал-хилафа, то есть дар ал-'амма ¹⁴⁹, и рассказали следующее:

[25] «Сидел там Хумайд б. Абд ал-Хамид ¹⁵⁰ и с ним Ихшидас-Согди, ¹⁵¹ Абу Шуджа Шабиб б. Бухархудад ал-Балхи ¹⁵² и Йахья б. Муаз ¹⁵³, и самые передовые люди военной науки, имеющие опыт и практику, привыкшие принимать решения и прошедшие через многочисленные испытания на военном поприще. Тут вошел посланник ал-Мамуна ¹⁵⁴ и сказал им: «Всем собравшимся [76] здесь ведено написать каждому в отдельности свое обоснованное мнение как военачальника, имеющего под своим началом преданных воинов, — с кем он предпочел бы встретиться в бою с сотней тюрков или сотней хариджитов? Все сказали: «Мы предпочли бы сразиться с сотней тюрков, чем с сотней хариджитов». Хумайд молчал. И когда высказались все присутствующие, посланник обратился к Хумайду: «Люди сказали свое слово, выскажи и ты свое истинное мнение, во вред ли тебе оно будет или на пользу».

И сказал он: «По мне лучше сразиться с сотней хариджитов, ибо те качества, которые дают хариджитам преимущества над другими воинами, я считаю в них неполными, в тюрках же они доходят до совершенства. Тюрки же настолько превосходят хариджитов, насколько последние превосходят остальных воинов. Кроме того тюрки имеют целый ряд качеств, на которые хариджиты вообще не претендуют, не говоря уже о том, что черты, отличающие тюрка от хариджита более значительны и более ценны, чем те, которые являются общими как для тюрка, так и для хариджита». Затем Хумайд добавил:

«Качествами, дающими хариджитам преимущество над другими [26] являются неудержимый натиск в самом начале — это порыв, которым они добиваются чего хотят и получают то, что надеялись получить. Во-вторых, они проявляют большую выносливость в седле, совершая долгие ночные переходы, чтобы утром неожиданно напасть на противника, беспомощного перед их ударами, как мясо на доске у мясника, а затем скрыться, избежав ответных действий, после такой скачки и такого перехода, совершить который в столь короткое время и на такое длинное расстояние, казалось, никому не под силу. В-третьих, о хариджитах говорят, что если они будут преследовать, обязательно настигнут, а если преследовать их, то не настигнуть никогда. В-четвертых, у них легкое снаряжение, и берут они с собой немного провизии. Лошадей они ведут рядом, а скачут на мулах, по необходимости они могут провести вечер на одном месте, а утро встретить на другом. Когда они выступают в поход, не оставляют за собой больших ценностей, густые сады, добротные дома, деревни, поля или прекрасных невольниц. С собой у них тоже не бывает ни награбленного добра, ни ценностей, могущих пробудить алчность у противника. Они, совсем как птицы, не заготавливают [77] ничего впрок и не заботятся о завтрашнем дне. В каждой стране они могут себе найти воду и пищу. И если в какой-либо стране они не найдут этого, у них как бы вырастают крылья, которые сокращают для них расстояния и облегчают переходы по труднопроходимой местности. Вот таковы хариджиты. Им никогда не отказывают в угощении и пропитании, а если отказывают, то их выносливые верблюды, сильные мулы, быстрые кони, легкое снаряжение и выносливость в седлах облегчают добычу пропитания и позволяют запастись провизией. В-пятых, если правители высылают им навстречу своих воинов, снарядив их по подобию хариджитов, [27] чтобы они могли соперничать с ними и легкости передвижения, то они не выдерживают, ибо сотня воинов не выстоит перед сотней хариджитов, если же они увеличат свое войско, добьются двойного превосходства в численности, то они отяжелеют для погони или для того, чтобы уйти от погони, если противник пустится за ними. Если хариджиты хотят подойти к противнику, чтобы напасть, пользуясь его небрежностью, и захватить у них трофеи, то делают это только будучи уверенными, что смогут поживиться, воспользовавшись случаем и найдя слабое место, и успеют скрыться при опасности. И если найдут нужным, совершают неожиданные нападения для того, чтобы внести беспорядок в их строй или уничтожить часть их войска». Сказал Хумайд: «Вот черты, составляющие предмет их гордости и заставляющие военачальников избегать встреч с ними».

Сказал Касим б. Сайяр: «Есть и другое, что заставляет сердца биться в страхе и рваться вон из груди, отнимает решимость и заставляет трепетать в ужасе. Это те пословицы о хариджитах, которых наслышаны простые воины и солдаты. Вот что сказал, к примеру, поэт:

Скупец, над угощением дрожащий,
Глядит на гостя, как смотрит ярый азракит ¹⁵⁵.

Или:

И в сердце друга измена путь находит,
И меч к руке шариита ¹⁵⁶ иногда не подходит.

Или еще:

И со львом безопаснее встреча чем с тем,
Кому суд третейский ¹⁵⁷ спать не дает по ночам. [78]

Вот что добавил Касим б. Сайяр. Хумайд же сказал далее: «По силе первого удара тюрки производят больший эффект: они более собраны и целеустремленны вследствие того, что ради утверждения своего преимущества, навязывания своей воли и для того, чтобы не распылять свою решимость и не теряться, тюрок приучает своего коня не поворачивать назад, а если он, чтобы заполнить промежуток и поворачивает его, [28] то только после однократного или двукратного понукания, в противном случае лошадь не изменяет своей привычке и не останавливает бега. Воистину, тюрок стремится избежать неожиданных капризов и отчаяния и не позволит решимости уступить место растерянности в страхе перед столкновением и из любви к жизни; ибо даже зная, что его лошадь обучена до такой степени, что никогда не повернет назад и ответит на понукание только тогда, когда в строю случится нечто, таящее в себе гибель, он не бросится в атаку, если не закрепил предварительно эти навыки и не высмотрел слабое место. Он старается поставить себя на место человека, который в безвыходном положении избирает бой, и потому не жалеет ни усилий, ни смекалки, и гонит из своего сердца всякую мысль о бегстве и всякие помыслы об отступлении».

Сказал он: «Хариджит в трудную минуту полагается на свое умение владеть копьем — тюрок не уступает ему в этом. Если тысяча тюркских всадников натянут тетиву и выстрелят одним разом — тысяча всадников будут сражены, и после такого натиска от. войска ничего не останется. Ни хариджиты, ни бедуины не могут так стрелять на скаку, тюрок же одинаково метко стреляет и зверя, и птицу, и мишени во время соревнований, и людей, и неподвижные чучела, установленные изображения, и хищных птиц. Стреляя, он заставляет :лошадь скакать вперед и назад, вправо и влево, вверх,и вниз. Он успевает пустить десять стрел прежде, чем хариджит успеет пустить одну. Его конь взлетает на склоны гор и опускается на дно ущелий с легкостью, недоступной хариджиту даже на ровной местности. У тюрка четыре глаза: .два спереди и два на затылке.

Хариджиты слабы в завершающей стадии войны, а хорасанцы в начале. Слабость хорасанцев заключается в том, что завидев противника, они сразу набрасываются на него, [29]. и если; зайти им в тыл, их поражение [79] неминуемо, часто, когда они возвращаются, над [их] лагерем нависает опасность, и противник уже предвкушает победу. А хариджиты, если отступили, то уж отступили, и, отступив, не смогут перейти в атаку, если Итолько это не задумано заранее. Тюрок же не бросается вперед, как хорасанец. Если он вынужден отступить, становится как смертоносный яд, как неминуемая гибель, потому что умеет поражать своими стрелами как отступая, так и наступая.

Никто не может чувствовать себя в безопасности от их арканов, или быть гарантирован, что его лошадь не будет поймана, а сам он захвачен в плен при такой погоне. И никто за всю историю не может похвастать тем, что ушел от тюркского аркана, за исключением Мухаллаба б. Абу Суфры ¹⁵⁸, ал-Хариша б. Хилала ¹⁵⁹ и Аббада б. ал-Хассина ¹⁶⁰. Тюрок может бросить аркан из каких-то особых соображений, и если не возьмет с собой заарканенного, невежда вообразит, что это было следствием нерасторопности тюрка, либо ловкости заарканенного воина».

Сказал он: «Их всадники обучены носить два, а те и три лука и соответствующее количество тетив». Сказал он: «Тюрок, оказавшись в тяжелом положении, имеет под рукой все необходимое для себя и своей лошади, и своего оружия, а также нужное снаряжение для коня. Что же касается выносливости в движении рысью во время длительных переходов, изнуряющих ночных вылазок и долгих походов, то чрезвычайно удивительно, что лошадь хариджита никак не может сравниться в этом с тюркским скакуном. Хариджит смыслит в лечении своего коня не больше, чем любой всадник, а тюрок искуснее любого ветеринара, и может добиться от своего коня исполнения таких трюков, какие только захочет. Он растил его еще жеребенком, который откликался на каждый зов и повсюду следовал за ним. Обучает он своего коня так, что.бы тот понимал; его, как любая лошадь понимает окрик "Адждам!", верблюдица — «Халь», дромадер — «Джах», мул, — «Адас», [30] осел, — «Саса»; как слабоумный: знает свое прозвище, или мальчик свое имя. Если выйдет срок жизни тюрка и будут. подсчитаны все его дни, то окажется что в седле он провел больше времени, чем сидя на земле. Когда тюрок садится на жеребца или кобылу и. выступает в поход, либо отправляется в путешествие на охоту; или куда-либо [80] еще, его сопровождает кобыла с жеребятами. Если он не намеревался убивать людей, то бьет зверей; и как окажется охота неудачной, а у него истощится запас провизии, он забивает одно из своих животных, если же он будет испытывать жажду, то может надоить молока у одной из своих кобыл, если захочет дать передохнуть лошади, то может сесть на другую, даже не слезая на землю. Кроме него, нет на свете человека, чей организм не отвергал бы питание исключительно мясом. Точно так же его лошадь довольствуется одной травой и ветками деревьев и неприхотлива под лучами солнца и в стужу.

Сказал он: «Что касается их выносливости в седле, то если силы жителей пограничных районов, почтовых служащих ¹⁶¹, скопцов ¹⁶² и хариджитов воплотятся в одном лице, то и такой не сможет сравниться с тюрком. До конца с тюрком остается только самая чистопородная лошадь, с той же, от которой он избавляется, как от обузы, и отказывается во время похода в выносливости не может сравниться лошадь хариджита, как и не каждая тохарская лошадь, но если бы она сопровождала в пути хариджита, то выдохлась бы прежде, чем сам хариджит потеряет свои [31] силы ¹⁶³, ведь тюрок сам и только он пасет ее, ходит за ней, объезжает, продает, лечит и скачет на ней верхом.

Один тюрок в своем рвении стоит целого войска. Когда тюрок находится в походе вместе с другими воинами, нетюрками, то на десять миль, пройденных войском, приходится двадцать миль, пройденных тюрком, потому что тюрок удаляется от войска в поисках дичи и вправо, и влево, поднимается на вершины гор и спускается на дно ущелий, и бьет все, что ползает, скачет, летит или лежит неподвижно».

Сказал он: «Тюрок никогда в походе не идет, как остальные — прямо вперед».

Сказал он: «Если затянется переход, станет трудно идти и до привала будет еще далеко, наступит полдень и одолеет усталость и томление, замолкнут люди и не будут разговаривать, и не останется у них сил на беседы, будет разлагаться все от жары или замерзать от стужи, и каждый будет стараться собрать свои силы, чтобы скорее пройти оставшийся путь, и радоваться каждому всаднику, каждому знамени, полагая, что он достиг привала, и если, наконец, доберется всадник до [81] него, то спешится и пойдет, широко расставляя ноги и стеная, как мальчик, больной расстройством желудка, и станет зевать, потягиваться и ляжет спать, чтобы прийти в себя. Посмотрите на тюрка в подобной ситуации: он прошел вдвое больше других, его плечи ноют от постоянного напряжения при стрельбе, и вдруг он видит дикую козу, антилопу, лисицу или зайца, — он бежит как ни в чем не бывало, как будто бы это не он совершил такой переход и не его сразила эта усталость. А когда люди добираются до речной долины и толпятся на узкой дороге или на мосту через нее, [32] он сжимает ногами бока лошади и отважно бросается вперед, потом, как звезда, восходит на той стороне. Когда же они подходят к крутому подъему, оставляет он обычный путь и мигом взбирается на гору и затем бросается вниз с такого места, откуда не решился бы спуститься и горный козел. Увидев, как он взбирается на гору, ты подумаешь, что он подвергает себя риску, но если бы это было для него так опасно, то не кончалось бы так благополучно каждый раз.

Сказал он: «Хариджит гордится тем, что если он преследует, то всегда настигает, если же преследуют его, то не догонят никогда. Тюрок же не стремится ускользнуть, потому что за ним никто не гонится и встреч с ним никто не ищет. Кто же ищет того, с кем не желает встречаться? Кроме того, мы знаем, что причиной примечательной доблести хариджитов является равенство их положений в религии и убежденность, что сражение и есть вера ¹⁶⁴. Видя, что в их рядах сиджистанец ¹⁶⁵ и алжирец, йеменец и магрибинец, оманец и азракит ¹⁶⁶, недждец ¹⁶⁷ и ибадит ¹⁶⁸, суфрит ¹⁶⁹ и мауля, араб и неараб, бедуин и раб, женщины, ткачи и крестьяне — все, независимо от различий в происхождении и мест обитания, сражаются одинаково доблестно, мы понимаем, что именно религия делает их равными и приносит им удачу. Это подобно тому, как все цирюльники на земле, какой бы народности и из какой бы страны они ни были, — любят вино; или старьевщики, барышники, торгующие скотом и рыбой, и ткачи у всех народов и во всех странах являются самыми ненадежными в сделках и деловых отношениях созданиями Аллаха. Таким образом, мы приходим к тому, что причиной, так выделяющей одних людей [82] среди остальных является особенность их ремесел и природа их занятии.

Сказал он: «Мы можем заметить, что тюрок в своей стране сражается не во имя религии или тех или иных толкований священного писания, [33] не во имя своего царя и не за харадж, не во имя племенного единства или за обладание женщиной, не по причине своей заносчивости или непримиримой вражды, не защищая родину и свой дом и не за деньги, а единственно для того, чтобы добыть боевые трофеи. Он предоставлен сам себе и не боится угроз, если вынужден бежать с поля боя, и не требует никаких посулов, если сражался храбро. Точно так же они ведут себя в своей стране, в походах и войнах: они преследуют кого хотят, их же все избегают. Кто так силен, тот полагается на себя и никогда не лезет из кожи вон. Ничто не может противостоять ему, и никто не посягнет на него. Что ты скажешь о таком человеке, если он окажется в затруднительном положении или же его охватит ревностный пыл, ярость, набожность, или проникнется он некоторыми мотивами и убеждениями, характерными для идейного борца-защитника?».

Сказал он: «Копье хариджита длинное и разит далеко, а копье тюрка короткое и полое. Короткие и полые копья более опасны и удобнее для ношения. Персы вооружают длинными копьями пеших воинов, таковы, например, копья ал-абна, которыми они сражаются во рвах и узких горных проходах, и в этом они не знают себе равных ни среди тюрков, ни среди хорасанцев, потому что в основном они сражаются у рвов и в горных теснинах.

Эти же сражаются в конном строю, а конница — ударная сила войска, она может быстро переходить в наступление и не менее быстро отходить. Конница может охватить неприятельское войско, как ведра окружают водоподъемное колесо, или разметать их, как волосы на голове. Силы, находящиеся в засаде, в, авангарде или арьергарде, только тогда составляются из конницы, когда они достаточно для этого велики. Конница знает за собой славные дни, большие войны и великие завоевания. Из кого формируются ударные отряды и колонны, как не из нее? Это они несут с собой знамена, стяги и барабаны, носят латы и [83] бубенцы. [34] Их жизнь — это ржание коней, темные ночи, окрики лошадей, хлопанье одежды и звон оружия на ветру, это топот копыт, это вечная погоня за врагом и стремление уйти от нее. Сам Пророк, да благословит его Аллах и приветствует, выделяя две доли всаднику против одной доли пешего воина ¹⁷⁰, исходил из его двойного превосходства в бою, походах, грабеже и захвате добычи.

Сказал он: «Конечно, ал-абна не знают себе равных в бою на узких тропах, в горных теснинах и проходах. Однако пешие воины хороши только тогда, когда их направляют, или командуют и указывают, и во главе их всегда стоит всадник. С другой стороны, во главе конницы никогда не может стоять пеший воин. Кто привык колоть, рубить и стрелять верхом и был принужден колоть, рубить и стрелять в пешем строю, может больше полагаться на себя и принести большую пользу товарищам, чем пеший воин, вынужденный сражаться верхом, независимо от того, сколь часто им случалось спешиваться и сражаться. Сказал поэт:

Вы пешими сражаться не смогли,
Мы спешились, и тем сильны,
Что перенесли такую перемену.

Сказал ад-Дабби: ^170а

Зачем садиться на коня,
Когда сойти с него не можешь?

Сказал другой поэт:

И спешившись,
Бывает всадник непреклонен.

И сказал далее Хумайд: «На свете, кроме тюрок, нет такого народа, которому объединение и общее командование войсками не принесло вреда в войнах. Однако тюрки не стремятся объединять усилия, не совещаются вместе, потому что отрицательной стороной в такой взаимопомощи и взаимоучастии является расхождение мнений, разглашение военной тайны, колебания в выборе верного варианта, перекладывание ответственности с одних плеч на другие.

Если тюрки сколотились в войско, то слабое место противника в бою видит каждый, если же такого места не будет, и ничто не будет их [35] прельщать, и появится мнение отойти, то к такому выводу придут [84]

все, и все поймут его правоту. У них одинаковые мысли, мотивы их поступков тоже одинаковы и им на ум они приходят одновременно. Среди них не бытуют различные толкования и состязания в самовосхвалении и самовоспевании. Основополагающим для них является дело, и разногласий у них почти не бывает. Персы насмехались над арабами, выступавшими на войну единым войском, они говорили: «Совместность управления в бою — все равно, что совместность обладания женой или женщиной».

Сказал Хумайд: «Что ты скажешь о людях, если они, сражаясь совместно, не приносят вреда делу? А что же, если среди них разгорится соперничество?» Когда все это дошло до ал-Мамуна, он сказал:

«Никто не может судить о тюрках более справедливо, чем Хумайд. Хумайд имел дело с обеими партиями, он и хорасанец, и араб одновременно, и нет никаких оснований для сомнения в его правоте».

Прослышал об этом Тахир б. ал-Хусейн Зу-л-Йаминейн ¹⁷¹ и сказал: «В том, что сказал Хумайд, нет ни преувеличений, ни преуменьшений». Таковы слова халифа ал-Мамуна, рассуждения Хумайда и подтверждение Тахира.

Сообщил мне кто-то из хорасанцев или из племени бану садус ¹⁷², будто бы Абу-л-Батт ¹⁷³ как-то сказал, потрясая кулаком: «Что я могу сделать со всадником, слетающим на своем коне вниз, взлетающим вверх по пыльным кручам каменоломен и выделывающим на спине своего скакуна то, что не под силу танцору из Убуллы ¹⁷⁴ и на ровной земле».

Сказал Сайд б. Укба б. Салм ал-Хунаи ¹⁷⁵, считавшийся, как и его отец, большим авторитетом в военном деле: «Разница между нами и тюрками заключается в том, что тюрки никогда не выступают против своих врагов всем народом, не формируют войска и не выступают против них, будь то арабы или неарабы, а выставляют равное количество воинов, чтобы достойно встретить их. Их единственным намерением бывает поддаться, чтобы быть с ними равными по силе и недостаткам, а затем разрушать [36] их злые помыслы. Если они отвергают подчинение по мирному договору и решаются на войну, то единственной задачей и целью должны быть самозащита, укрепление лагеря и оборона. Если же загорятся они пылом и решат [85] прибегнуть к какой-либо хитрости или станут подстерегать противника на малейшей оплошности, то кто бы ни противостоял им, не сможет об этом догадаться.

Затем сказ,ал он: «Вы уже могли убедиться в их способности проникать в города через толстые крепостные стены и в их сметливости при форсировании реки Балх» ¹⁷⁶. Это тот самый Сайд, который сказал, что если вы идете на войну и вас трое, то одного оставьте в резерве, а другого в запасе. У него о войне есть еще много других высказываний.

Сайд сказал следующее: «Сказал мне как-то отец:

«Слышал я как Абу-л-Хаттаб Йазид б. Катада б. Диама ¹⁷⁷, богослов, повторял слова Умара б. ал-Хаттаба ¹⁷⁸, да будет доволен им Аллах, о тюрках: «Это враг, за которым не угнаться и у которого нечем поживиться» ¹⁷⁹.

Сказал один горец: «Умар запретил Абу-Зубейду ат-Таи ¹⁸⁰ описывать льва, потому что это усугубляет страх в сердце трусливого и вселяет ужас в душу и убавляет храбрости у смелого. Тюрки же описываются в еще более устрашающем виде, чем лев в описании Абу Зубейда».

Тогда же сказал Сайд: «Как-то тюркский отряд с какой-то целью пересек удел Абу Хузаймы (он имел в виду Хамзу б. Адрака, хариджита ¹⁸¹) и те хорасанские земли, которые были тогда ему подвластны. У Хамзы было больше людей, однако он сказал:

«Пусть их идут, они не трогают вас. Не мешайте им, ведь сказано же: «Будьте с ними в мире, пока они не трогают вас». ¹⁸²

Так сказал Сайд б. Укба, араб из Хорасана, таково его мнение и таковы факты, рассказанные им, и был он хорасанским арабом.

Йазид б. Мазйад ¹⁸³, вспомнив битву, в которой тюрок Тулийа ¹⁸⁴ убил ал-Валида б. Тарифа — [37] хариджита ¹⁸⁵ , сказал, высказывая свое мнение о тюрках: «Тело тюрка совсем не тяготит спину лошади, ноги его не оставляют следов на земле. Он з,а спиной видит то, чего наш всадник не видит и перед собой. Завидев нашего всадника, он смотрит на него, как гепард на добычу, или как гончая на антилопу. Клянусь Аллахом, если его бросят связанным на дно колодца, то и тогда он не утратит своей смекалки. Если [86] бы жизнь их не становилась короче по эту сторону Хулванских гор, то они доставили бы нам большие неприятности.

Один из его сподвижников сказал:

Представь, что без усилий мир тебе подвластен стал,
Не это ль значит, что конец всему настал.

Сказал он: «Тюрок предпочитает довольствоваться тем малым, что достается ему силой, чем получить целое царство из милости. Тюрку кусок не идет в горло, если пища добыта не на охоте или в набеге. Преследует ли он кого, или подвергается преследованию, тюрок верхом на коне никогда не теряет бдительности».

Сказал Сумама б. Ашрас, который, как и Мухаммед б. Джахм, известен своими многочисленными рассказами о тюрках ¹⁸⁶. Сказал Сумама: «Тюрок боится только того, что действительно внушает страх, и не стремится к недостижимому. Он отказывается от преследования только в самом безнадежном положении, он не бросает малого в погоне а,а большим, и если можно добыть и то и другое, не упускает ничего. За дело, которое он не может сделать хорошо, он не берется вовсе, то же, за что он берется, он делает до конца, имея полное представление о деле и разбираясь во всех неуловимых деталях так же, как и в явных. Он не связывает себя с бесполезными мероприятиями и никогда не дрожит за свою жизнь. Если бы для восстановления сил не было необходимости во сне, он не спал бы. Вместе с тем его сон перемежается с бодрствованием, а его бодрствование не прерывается дремотой. Если бы в их стране были [38] пророки и на земле их жили мудрецы, если бы эти мысли запали им в душу и они вняли бы им, то заставили бы они забыть образованность басрийцев, мудрость греков и ремесла китайцев».

Сказал далее Сумама: «По дороге в Хорасан встретился нам тюрок, а с нами был один военачальник, рвущийся со своими людьми в бой. Между нами и тюрком пролегало сухое русло реки. Тюрок попросил выставить одного из всадников для единоборства с ним. Против него выступил воин, совершеннее и красивее которого по сложению и стати я не видел. Тюрок хитростью вынудил противника переправиться на его сторону. Около часа они кружились друг вокруг [87] друга, и мы считали, что наш соратник вдвое сильнее, а он между тем все более удалялся от нас. Так было некоторое время, как вдруг тюрок обратился в бегство и сделал это так, что у нас появилась убежденность в окончательной победе нашего спутника. Всадник бросился за ним, и у нас не было сомнений, что он вернется с его головой или ведя его за своей лошадью. Не успели мы так подумать как наш соратник соскользнул с лошади и упал. Тюрок, спешившись, подошел к нему, снял с него трофеи и убил его, затем изловил его лошадь и увел с собой».

Сказал далее Сумама: «Потом я видел, как этого тюрка ввели пленным .в дом ал-Фадля б. Сахля, и спросил его: «Что случилось в тот день, когда проходило ваше единоборство? Как случилось, что сначала преимущество было у него и ты бежал от него, а затем ты же его и убил?» Ответил он: «Если бы я хотел убить его, то .мог сделать это запросто, когда он пересекал речное русло, но я пустился на хитрость, чтобы удалить его от спутников, захватить его, беспрепятственно завладеть его лошадью и снять с него трофеи.» Сказал Сумама: «Вот так он отделил всадника от других и сделал с ним все, что хотел».

Сказал Сумама далее: «Я долгое время находился у них в плену, и почтительнее, щедрее и любезнее людей я не видел». Вот так сказал Сумама б. Ашрас — араб, чьи известия о них не могут быть подвергнуты сомнению.

Хочу сообщить тебе, что я был свидетелем удивительного [39] и странного явления, имевшего место с ними. В одном из походов ал-Мамуна я видел, как по обеим сторонам дороги, недалеко от места квартирования, стояли два порядка конницы: справа сто тюркских всадников и слева сто других всадников. Они были построены в ожидании прибытия ал-Мамуна. Наступил полдень, стало жарко, и, наконец, он прибыл. Почти все тюрки, кроме троих или четверых, находились верхом на своих лошадях, а весь этот сброд воинства валялся на земле, исключая только троих или четверых. И сказал я своему спутнику: «По гляди, что мы имеем. Я свидетельствую, что ал-Му'тасим знал их лучше, когда собрал их и стал использовать на военной службе».

Как-то раз направлялся я к ал-Катулу, чтобы добраться до ал-Мубараки ¹⁸⁷. Выехав из Багдада, я увидел [88] несколько всадников: хорасанцев, ал-абна и других воинов. Они верхом на чистопородных конях пытались изловить убежавшую от них лошадь и никак не могли. Мимо проезжал тюрок, он не был такого внушительного вида, как они, и не казался таким сильным, да и лошадь под ним была невзрачная, тогда как они сидели на превосходных скакунах. Неожиданно эта беглая лошадь оказалась на его пути, он преградил ей дорогу, мгновенно успокоил ее, и она подошла к нему, заслышав его окрик. Все это происходило на глаз,ах у тех воинов, и сказал один из тех, кто насмехался над этим тюрком: «Клянусь твоим отцом, противоестественно и постыдно, что эти державные львы ничего не могут поделать с какой-то лошадью, а появляется этот низкорослый на плохонькой лошадке и хочет ее забрать». Не успел он закончить свою речь, как тот привел им лошадь, вручил ее им и ускакал по своим делам, не ожидая ни благодарности, ни благословения и не показывая своим видом, что сделал для них нечто заслуживающее одобрения.

Тюрки не знают ни лести, ни обмана, ни лицемерия, ни наушничества, ни притворства, ни клеветы, ни двуличия, [40] ни высокомерия с близкими, ни притеснения сотоварищей, они не подвержены пороку ереси, не дают прихотям овладеть ими и не позволяют себе брать деньги за толкование [закона]. Их недостаток и причина их страданий — тоска по родине, стремление к странствиям, страсть к набегам, влечение к грабежам и сильная привязанность к своим обычаям. Кроме того, они любят вспоминать радость и плоды побед, ценность и многочисленность трофеев, подвиги в пустынных степях и странствия по тем пастбищам, чтобы от долгого бездействия не ушла в небытие их доблесть и не притупилось их разящее оружие. У них кто преуспел в чем-либо, не бросает этого, а кто не любит какое-либо занятие, не берется за него.

Чувство тоски так отличает их от остальных неарабов потому, что на их натурах и природных качествах сказались особенности их рек и озер, их братские взаимоотношения, какие не встречаются ни у кого, кроме них. Разве, видя перед собой басрийца, мы можем определить, басриец он или куфиец, видя мекканца, понять, мекканец он или мединец, встретив [89] джибальца ¹⁸⁸, разобрать, джибалец он или хорасанец, завидев джазирца, отличить, джазирец он или сириец. А для того, чтобы признать тюрка, нет необходимости ни в пристальном внимании, ни в особой проницательности, ни в прямом вопросе об этом. Их женщины скроены по образцу и подобию их мужчин, а их лошади приспособлены исключительно для них ¹⁸⁹.

Вот такою создал Аллах эту страну, таков ее удел от него. Аллах собрал все людское племя и расселил их тем далее, чем сильнее и жизнеспособнее они были, в соответствии с их недостатками, родственными связями и теми качествами, которыми Аллах всевышний наградил и отличил одних от других. И когда предстанут они перед судом, то будет так, как и говорил Аллах: «Такими мы их и создали!» А теперь посмотрим на потомков арабов и бедуинов, осевших в Хорасане: нет разницы между тем, чей отец осел в свое время в Фергане, и потомственными ферганцами, у них одинаковые [41] рыжеватые усы, загрубелая кожа, массивные затылки, ферганское одеяние. Также и все люди: осевшие позднее не отличаются от коренных жителей.

Любовь к родине присуща всем людям и сильнее всяких брачных уз. Но это чувство у тюрок более обостренное и более сильное, вследствие отличающей их общности (характера), происхождения, справедливых обычаев и целостности натур. Вспомни слова ал-Абди: ¹⁹⁰

«Аллах дарует процветание тем странам, где сильна любовь к родине».

А вот что сказал Ибн аз-Зубайр: ¹⁹¹ «Никаким из достояний не дорожат люди более, чем своею родиной».

Сказал Умар б. ал-Хаттаб, да будет доволен им Аллах: «Если бы не различались натуры рабов божьих, Аллах не населил бы страны света».

Сказала Джум'а ал-Айядийя: ¹⁹² «Если бы Аллах не завещал своим рабам странствовать из, страны в страну, то не уместились бы они ни в одной долине и не хватило бы им пищи».

Вот что сказал о тюрках Кутайба б. Муслим: ¹⁹³ «Любовь к родине у них сильнее, чем привязанность верблюда к родным местам». Верблюд тоскует по родному дому еще в Омане, к югу от Басры. Он исходит все тропы, опустится в каждую долину, чтобы дорогой, [90] которой он ходил лишь однажды, добраться до родных мест. Он, не переставая, напрягает свой нюх и чутье и свойственную ему способность ориентироваться в природе, пока не придет к своему привычному месту отдыха на пути между Оманом и Басрой ¹⁹⁴. Вот почему Кутайба привел это сравнение.

Привязанность к родине, тоска по ней и любовь к ней упомянуты в Коране ¹⁹⁵ и записаны на его страницах для всех людей. Однако тюрки по мотивам, указанным нами, тоскуют и страдают больше всех. Другой причиной, влекущей их обратно домой, прежде чем они обретут решимость (остаться) и утратят свои первоначальные качества, является то, [42] что тюркам в тягость оседлая и размеренная жизнь, долговременное пребывание на одном месте, малоподвижный и безынициативный образ жизни. Они устроены так, чтобы быть в движении, а не находиться в покое, — таково их предназначение. Их духовные силы преобладают над их физическими возможностями, они вспыльчивы, горячи, энергичны, понятливы и сообразительны. Довольствие малым они считают слабостью, длительное пребывание на одном месте — глупостью, покой — путами, удовлетворенность — недостатком энергии. Отказ от набегов, считают они, влечет за собой позор. Арабы этому приводят следующие примеры.

Сказал Абдаллах б. Вахб ар-Расиби: ¹⁹⁵ «Спокойная жизнь вызывает болезнь».

Арабы говорят: «У кого летом мозг кипит заботами, у того зимой кипит котелок».

Сказал Аксам б. ал-Сайфи: ¹⁹⁶ «Я не хотел бы всем довольным в этом мире быть». Его спросили: «Почему?». Он ответил: «Опасаюсь привычки к немощи».

Вот каковы причины, побуждающие тюрок к возвращению и вызывающие у них тоску по родине.

И более всего побуждает их к бегству, влечет назад и вызывает у них отвращение к длительному пребыванию на месте — незнание ими судьбы, предопределенной им, неведение своих достоинств, и пренебрежение благоприятными моментами их использования и применения.

И когда их уподобили другим воинам, они не захотели быть в последних рядах, и в числе всяких других, и раствориться в общей массе войска. Они сочли это недостойным себя и указали, что им нужно. Они [91] видят, что им не пристало терпеть притеснения и пребывать в безвестности. К тому, кто не знает об их правах, они относятся хуже, чем к тому, кто пытается сознательно лишить их этих прав. И когда случится им иметь над собою терпеливого владыку, сведущего в судьбах людей, не потакающего дурным обычаям, не попустительствующего низменным страстям, не отдающего предпочтение одной стране перед другой, управляющего со знанием дела всюду, где бы ни управлял, следующего истине во всем, что бы ни [43] делал,— останутся тогда те из них, кто понял удачу, стал исповедовать истину, отказался от дурных обычаев, избрал для себя истинный путь, оторвался душою от своей родины, отдал предпочтение имамату ¹⁹⁷ перед тиранией и поставил правду выше дружеской привязанности.

После всего этого ты должен знать, что каждый народ, каждое колено, каждое поколение, каждый род, преуспевая в ремеслах, превосходя других в красноречии и литературном деле или организации государства, доказывая свое превосходство в войнах, не достиг бы такого совершенства и предела, если бы его не побуждал к этому Аллах Всевышний и не ограничил теми качествами, которые соответствовали бы этим занятиям и отвечали бы их значению: ибо у кого различные устремления, кто пытается объять умом чрезмерно многое, и у кого душа раздирается множеством помыслов, и кто не имеет для этого ничего и не подготовлен к этому изначально, — не сможет преуспеть в этих делах нисколько и не достигнет в этом вершин совершенства, как это удалось китайцам в ремеслах, грекам в философии (хукм) и литературе, арабам в том, о чем мы упоминали в надлежащем месте, Сасанидам в государственном устройстве или тюркам в войнах. Разве ты не видишь, что греки, которые искали во всем причинные связи, сами не были ни купцами, ни ремесленниками, ни землепашцами, ни земледельцами, ни строителями, ни садоводами; они не отличались ни непреклонностью, ни накопительством, ни бережливостью, ни работоспособностью. Их правители предоставляли им свободное время и необходимые средства для жизни, и они, когда принимались за свои исследования, были сосредоточены, преисполнены сил и не отягощены ненужными мыслями. Так они создали различные механизмы, орудия и музыкальные [92] инструменты, которые дают Полное отдохновение и покой после тяжелого труда и радость, снимающую бремя [44] забот. Они создали такие полезные и нужные вещи, как архимедовы весы, безмены, астролябии, часовые механизмы, малку, медиатор, циркуль, а также различные виды флейт и арф. Им принадлежит честь создания таких наук, как медицина, арифметика, инженерное дело и музыкальная композиция, изобретение таких военных машин, как камнемет (манджаник), баллиста ((аррада), паук (рутайл), черепаха (даббаба), нефтемет (алат ан-наффат) и еще много, что долго было бы перечислять. Они были преисполнены мудрости, но не деятельности, делали чертеж приспособления, создавали первые его образцы, но сами хорошо пользоваться ими не могли; они указывали, но сами за них не брались; они питали страсть к науке, но отвращение к работе.

Что же касается китайцев, то они знают толк в литье, ювелирном деле, отливке, плавке, чудесных красках, не имеют себе равных в искусстве вытачивания, камнетесном деле, изобразительном искусстве, ткацком ремесле, каллиграфии — словом, имеют высокую культуру прикладного искусства во всем, за что бы они ни брались, независимо от тонкостей ремесла, разнообразия изделий и различной их ценности. Если греки, зная во всем причинные связи, к делу не приступают, то китайцы, не зная первопричины, приступают к работе, потому что первые — мудрецы, а вторые — искусные исполнители.

Точно так же арабы не были ни хорошими купцами, ни ремесленниками, ни врачами, ни счетоводами; они не отличались умением ни в землепашестве, не желая избрать себе такое ремесло, ни в земледелии, из опасения выплачивать какую бы то ни было джизью ¹⁹⁸. Они не склонны ни к накопительству, ни к составлению богатства. Они не могут извлекать пользу из монопольного владения, как не могут доставать что-либо у других. Они не добывают себе на жизнь, оттягивая стрелки весов [45] и обрезая концы мерок, как не имели представления о даниках ¹⁹⁹ и каратах ²⁰⁰. Они не жили в крайней нужде, которая мешает познанию, не имели ни богатства, которое порождает тупость, ни сокровищ, которые ослепляют разум, и не терпели унижений, что убивает сердца и роняет их в собственных [93] глазах. Они жили в пустыне и выросли под открытым небом. Чрезмерная влажность, жидкая грязь, вредные испарения, тучность, гниение, несварение желудка — неведомы им. Они обладатели проницательного ума и непомерной гордыни. Приложив свои способности и направив свои усилия на декламирование стихов, красноречие (балага), отчетливое произношение (ташкик ал-луга), разработку категорий склонения и спряжения в речи (тасариф ал-калам), воздавая человеку за его внешний вид лишь после признания его влиятельности, заботясь о своей генеалогии, отыскивая путь по звездам, ориентируясь по едва заметным следам, изучая стихийные явления в природе, проявляя внимание к лошадям, оружию и военным механизмам, храня в памяти все услышанное, усваивая все доступное познанию и учитывая все положительные и отрицательные стороны — они достигли в этом высокого предела и превзошли всякие ожидания. И по этим нескольким причинам возвеличился их разум и возросла их энергия. Они более других народов любят похваляться и вспоминать свои деяния. Тюрки также являются кочевниками: они живут в пустынных землях и разводят скот. Они своего рода бедуины неарабов, так же, как и бану хузайл ²⁰¹ своего рода курды среди арабов. Отказываясь от занятия ремеслами, торговлей, медициной, земледелием, инженерным делом, выращиванием деревьев, строительством зданий, орошением земель и сбором урожая, направляя свои усилия лишь только на завоевания, набеги, искусство верховой езды, единоборство богатырей, добычу трофеев и покорение земель, растрачивая свой пыл [46] только на это, посвящая себя лишь этому, ограничиваясь и будучи органически связанными с этим — они прониклись этим делом полностью и совершенствуясь, шли до конца, и именно это стало их ремеслом, их торговлей, их усладой, их гордостью, предметом их разговоров и ночных бесед. А когда стали они такими, сделались знатоками военного дела, как греки — мудрости, китайцы — ремесел, арабы — в том, о чем мы уже упоминали и что уже приводили, и как сасаниды в государственном устройстве и политике. В подтверждение того, что они глубоко изучили это дело, полностью отдались ему, познали и достигли в нем высокой степени совершенства, можно привести такой пример. Сабля [94] перед тем, как окажется на поясе у воина или в руке, замахнувшейся для удара, проходит через многочисленные руки и через, разных ремесленников, каждый из которых не выполняет работу другого, не умеет ее делать, не претендует на нее и ни за что за нее не берется, потому что тот, кто металл для сабли плавит, льет, очищает от примесей и удаляет окалину—не умеет оттягивать и ковать его, кто оттягивает и кует — не умеет придать окончательную форму, устранить неровности и отполировать, кто придает форму и полирует — не умеет саблю закалить отточить, кто оттачивает,не может насадить головку эфеса и убедиться в его прочности, кто делает крепления эфеса и изогнутых концов перекрестья и крепит клинок — не вытачивает деревянных ножен и не выделывает для них кожи, кто выделывает кожу — не занимается ее украшением, кто делает украшения и крепит к ножнам подковообразный наконечник — не [47] берется крепить перевязь. Также обстоит дело с седлом, различными видами стрел, колчанов, копий и другого оружия, наступательного и оборонительного. А тюрок делает это своими собственными руками от начала до конца, не прося помощи у товарища, не спрашивая мнения у друга, не бранясь с ремесленником, не беспокоясь по поводу задержек, оттяжек, отложенных сроков, оплаты услуг.

Когда Аус б. Хаджар ²⁰², описывая охотника, захотел подчеркнуть в нем сочетание всех необходимых качеств, он сказал:

Ночевать далеко не страшится лишь тот,
Кто охотою пищу себе достает,
Стрелы клеит и сам заостряет,
И своими руками колчан набивает.

Конечно, не каждый тюрок таков, какими мы их описывали; точно так же не каждый грек — мудрец, не каждый китаец так искусен, и не каждый бедуин — поэт, или превосходный следопыт. Однако эти качества именно у них получили наибольшее развитие и совершенство и наиболее характерны и распространены среди них.

Мы уже говорили о причинах, обусловивших свойственную тюркам, в отличие от других народов, отвагу и ловкость верховой езды, а также о мотивах, побудивших их совершенствоваться в качествах, необходимых для войны. Эти качества, требующие необычного [95] образа действия и особых способностей, и они приносят своим обладателям славу благородных, энергичных и целеустремленных людей — ревнителей учтивого обращения, твердого мнения, острой проницательности и здравого смысла.

Разве ты не видишь, что избравшему войну своим ремеслом необходимо благоразумие, знание, рассудительность, решительность, терпение, умение хранить тайну, а также образованность, отсутствие всякой обеспеченности и большой опыт. Он должен знать толк в лошадях и оружии, разбираться в людях и различать страны, иметь познания [48] о пространстве и времени, о кознях врагов и обо всем, что может быть полезным в этих делах.

Государство нуждается в крепких узах и прочных связях, а что может быть надежнее и полезнее того, кого прочно связать с самою основой, поселить в своем жилище, дать ему широкие возможности и роскошную жизнь, устранить всякую возможность для соблазнов, не допускать, чтобы рука тирана хоть сколько-нибудь простиралась над ним, — не лучше ли это, чем наказывать его.

Сказал он: «А затем тюрки привели следующую аргументировку и сравнение, они сказали: «Вы утверждаете, что близость к халифу воздается за заслуги, тогда мы первыми проявили повиновение и заслужили любовь и благожелательные наставления, а если она воздается по происхождению, то у нас более близкие родственные связи. Арабы делятся на две части, кахтанитов и аднанитов. Что касается кахтанитов, то мы по происхождению и родству ближе к халифам, чем они, потому, что халиф ведет свой род от Исмаила сына Ибрахима, к которому Кахтан и Абир ²⁰³ не имеют отношения. Ибрахим, да будет над ним мир, родил Исмаила от Хаджар, которая происходила от коптов, Исхака от Сарры, которая происходила от арамеев ²⁰⁴ и шестерых других от Кантуры, дочери Мафтуна, происходившей от истинных арабов. Таким образом, относительно кахтанитов наша мать более высокородна, потому что она арабка, ведь четверо из шести ее сыновей были теми, кто впоследствии оказался в Хорасане и положил начало хорасанским тюркам ²⁰⁵. Вот, что хотели мы ответить кахтанитам. [96]

Что же до аднанитов, то им мы скажем: «Ибрахим — отец наш, Исмаил — дядя, значит, родство наше от Исмаила такое же, как и ваше».

Сказ,ал ал-Хайсам б. Али ²⁰⁶: «Мубараку ат-Турки ²⁰⁷ в присутствии Хаммада ат-Турки ²⁰⁸ было сказано: «Вы происходите от мазхидж» ²⁰⁹. Он спросил: «А кто он такой?» Мы знаем только Ибрахима, друга Аллаха и эмира верующих». Сказал ал-Хайсам: «Один из мазхиджитов пришел когда-то на земли тюрок, и пошло от него многочисленное поотомство. Вот что сказал в своей длинной касыде шуубитский поэт арабам по этому поводу: [49]

Потомками мазхидж вы тюрков считаете,
Однако вам родичи только цыплята.
Те есть потомки Басила ибн Даббы, ²¹⁰
А потомки Суфана ²¹¹ повинны во многих грехах.

А вот что сказал другой поэт:

Когда это тюрки мазхидж потомками стали,
Есть чему удивляться на свете
Тому, кто способен еще удивляться.

Вы, наверное, слышали о стене потомков Кантуры и о том, что их конница нахлынет на ас-Савад ²¹². Хадис этот был создан с целью устрашить и запугать ими людей, они же стали для ислама опорой и многочисленным войском, а для халифов — защитой и пристанищем, надежным щитом и нательной рубашкой, заменяющей верхнее платье.

В передаваемых известиях сказано: «Будьте в мире с тюрками, пока они в мире с вами» Таков завет всем арабам. И только при таком мнении мы сохраним покой и мир.

Что ты скажешь о народе, с которым не совладал даже Зу-л-Карнайн ²¹³, ведь именно с его слов: «Не трогайте их», — они получили свое название «тюрки» ²¹⁴, и это после того, как он огнем и мечом, силой и принуждением покорил все земли.

Умар б. ал-Хаттаб, да будет Аллах доволен им, сказал: «Это чрезвычайно свирепый враг, с которого к тому же не взять хорошей добычи». И лучшим образом он не мог дать знать, что запрещает столкновения с ними. Арабы, когда хотят привести пример непримиримой вражды, говорят: «Они не иначе как тюрки, или дейлемцы» ²¹⁵. [97]

Сказал Амаллас б. Акил б. Уллафа ²¹⁶.

На мою седую голову получил я от него
С тюрками вражду и к Абу Хислю отвращение.

Абу Хисл — это ящерица, арабы говорят, что он более отвратителен, чем ящерица, потому что ест своих детенышей.

Ни перед кем не испытывали страха сердца арабских воинов, как перед, тюрками. Сказ,ал Халаф ал-Ахмар:²¹⁷

Отдавая в заложники им своих сыновей,
Я будто толкаю их к этим рыжеусым.

Именно их имел в виду Аус б. Хаджар, когда сказал: [50]

Повернули мы от их колодцев,
Как рыжеусых увидели с охотничьими соколами. ²¹⁸

Рассказывал мне Ибрахим б. Синди ²¹⁹, мауля эмира верующих, большой знаток государственных дел, страстный приверженец сторонников дского призыва, который, заботясь о своих покровителях и напоминая их славные деяния, призывал людей к повиновению им и проповедовал их достоинства. И был он так возвышен в своих мыслях и так красноречив, что если бы я сказал, что язык его для этого государства был полезнее, чем десять тысяч мечей и острых клинков, то было бы это правдой, достойной веры в нее. Он сказал: «Рассказал мне Абд ал-Малик б. Салих со слов своего отца Салиха б. Али ²²⁰, что хакан, тюркский царь ²²¹, выступил против Джунайда б. Абд ар-Рахмана ²²², правителя Хорасана. И был Джунайд напуган его силой и потрясен его могуществом, войско его показалось Джунайду очень многочисленным и внушительным, и устрашился он и потерял самообладание. Хакан оказ,ался проницательным и понял, в каком он находится состоянии, и послал к нему со словами: «Я бы не стоял на этом месте и не держал тебя такой хваткой, если бы желал причинить тебе зло или горе. Если бы я действительно желал тебе зла и огорчений, то уничтожил бы твое войско так, что ты и опомниться бы не успел. Я вижу все слабые места, и если бы не то, что, приобретя этот опыт, ты обернешь его против других тюрок, я бы показал тебе участки расположении, слабые места и ошибки твоего войска и твоей [98] диспозиции. Мне стало известно, что ты человек трезвого ума, пользующийся уважением в своей стране и считающийся достойным и сведущим в своей. религии. И вот пожелал я спросить о некоторых из ваших догм, чтобы иметь представление о вашем вероучении. Выходи ко мне со своей ближайшей свитой. И я выйду к тебе один и сам спрошу о том, что хотел бы знать, а ты не устраивай торжественной встречи и ничего не остерегайся: такие, как я, никогда не отличались вероломством и никогда, дав гарантии своей благосклонности и благонамеренности, не нарушают своего слова. Наш народ никогда не обманывает, а к хитрости прибегает только на войне, и если бы война обходилась без [51] хитростей, то мы себе и этого не позволяли». И Джунайд отказался выйти к нему иначе, как один. Отделились они, каждый от своих рядов, и сказал он:

«Спрашивай, о чем хотел. Если смогу я дать удовлетворительный ответ, — отвечу, если же нет, то укажу на того, кто в этом более сведущ чем я.»

Спросил он: «Какое наказание вы полагаете прелюбодею?» Ответил Джунайд: «Прелюбодеи у нас бывают двоякого рода: те, кому мы предоставили женщину, чтобы избавить от искушения перед женами соседей и других людей, и те, кому мы не предоставили и не позволили распорядиться на этот счет самому. Что касается того, у кого нет жены, то такого мы наказываем ста ударами плетью в присутствии всего народа, чтобы все видели его, чтобы предостеречь его да будущее и чтобы его знали везде и позор его стал известен всем и служил .ему наказанием, а другим предостережением от подобного рода поступков. Что же до того, кому мы предоставили ранее такое благо, то этого мы забиваем камнями до смерти» ²²³.

Сказал он: «Хорошо, правильно, верная мера. А что вы делаете с тем, кто обвиняет в прелюбодеянии невинного?» Ответил он: «Мы даем ему восемьдесят ударов плетью, никогда не зовем его в свидетели и никогда не верим его словам» ²²⁴.

Сказал он: «Верное решение и справедливая мера. А какое наказание вы полагаете вору?» Он ответил:

«Воровство у нас бывает двоякого рода: во-первых, когда человек посягает на имущество других, пуская в ход хитрость, для чего он пробивает стены или взбирается на крышу дома — такому мы отрубаем руку, которой он крал, пробивал отверстие или на которую [99] он опирался ²²⁵, во-вторых, когда человек наводит страх на путников, занимается грабительством на дорогах и забирает имущество, угрожая оружием, а если владелец попытается помешать ему, то не останавливается перед убийством — такого мы убиваем и распинаем на дорогах и караванных путях».

Сказал он: «Верное решение и справедливая мера. А что полагается у вас за действия и захват добычи силой?» Он ответил: «Во всем, где появляются сомнения и возможны ошибки и различные мнения, как то: применение силы, насильственный отбор, преступление или воровство с целью захвата пищи или питья, мы не беремся судить категорично в том случае, когда подозрения действительно возникают и имеет место предположение, [52] что эти поступки могут быть определены иначе, чем кража».

Сказал он: «Верное решение и справедливая мера. А как вы наказываете убийцу и жестокосердных, отрезающих уши и нос?» Он ответил: «Жизнь за жизнь, око за око и нос за нос. Если одного убили десятеро, мы убиваем десятерых. Мы убиваем сильного за слабого. Точно так же обстоит дело и в случаях с рукой и ногой».

Сказал он: «Хорошо, правильно, справедливая мера., А что вы делаете со лжецом, клеветником и ветроиспускателем?» Он ответил: «Мы их удаляем, изгоняем и презираем, никогда не зовем в свидетели и не принимаем на веру их суждения».

Сказал он: «И это все?» Он ответил: «Такой ответ дает наша религия». И сказал он ему: «Клеветником я называю того, кто сеет, смуту среди людей, такого я держу в темнице, там, где его не видит никто. Ветроиспускателю я ставлю тавро на ягодице и велю наказать по этому; месту. А лжецу я отрезаю ту часть, тела, которой он эту ложь распространял, точно так же, как вы отрубаете крадущую руку. Что же касается того, кто занимается шутовством и прививает людям легкомыслие, его я изгоняю из числа подвластных мне и тем самым исцеляю разум моих подданных».

И сказал Джунайд б. Абд ар-Рахман: «Вы в своих решениях руководствуетесь умозаключениями и выводами из рассуждений, мы же следуем учению пророков и считаем, что мы не вправе распоряжаться рабами божьими и единственно Аллах Всевышний не дает [100] о скрытых интересах, тайных сторонах дела, его подробностях, результатах и последствиях. Людям же подвластно познание и доступно решение лишь внешней стороны дела. Сколько легкомысленных здравствует и сколько предусмотрительных погибает!» И молвил он: «Более благородных слов ты не говорил, — заставил ты меня призадуматься».

Сказал Ибрахим со слов Абд ал-Малика, со слов Салиха: Сказал Джунаид: «Человека совершеннее, справедливее, понятливее и мудрее, чем он, я не видел. Стоял он передо мной три часа в самый разгар дня без движений и только двигал языком, чтобы вести разговор, и точно так же стоял и я». Вот такими [53] описывают тюркских царей.

Говорят, что Сасан и Великий Хакан ²²⁶ встретились на одном из мостов. Выступили они вперед из своих рядов и была меж ними беседа с глазу на глаз. А когда разошлись они, сказали люди: «Хакан был более тверд и учтив, зато скакун под Хосровом был более тверд и обучен. Хакан не шевельнул и пальцем, только двигал языком, а лошадь его то становилась на дыбы, то била копытом. Конь под Хосровом стоял как вкопанный, сам же Хосров шевелил головой и жестикулировал».

Удивительно, что бану Харис б. Ка'б ²²⁷ не выдерживают против бану Хазм ²²⁸, последние не могут противостоять бану Кинда ²²⁹, а бану Кинда не выдерживают против бану Харис б. Ка'б. Этому удивительному явлению в войнах находят параллель в том, что арабы не выдерживают против тюрков, тюрки не могут совладать с византийцами, а византийцы не могут одолеть арабов.

Сказал Джахм б. Сафван ал-Тирмизи ²³⁰: «Мы знаем, что между персами итюрками была война, и что в результате Хосров Абарвиз ²³¹ взял в жены Хатун, дочь Хакана ²³², и этим браком склонил его на свою сторону и оградил себя от его могущества. Знаем мы о войнах между персами и византийцами, знаем, как изменчивы были победы и почему были посажены оливы в Мадаине ²³³ и Сусе ²³⁴, как возник город ал-Румийя ²³⁵ и почему он был так назван, что заставило Хосрова на другом берегу, как раз напротив Константинополя, построить гробницы и храмы поклонения огню ²³⁶. Когда византийцы одержали подряд несколько [101] побед над тюрками Хорасана» сложили об этом пословицу: «До последнего дома преследовали его» ²³⁷. И собрались там сторонники этой династии и все, кто связан был с ней ²³⁸.

Хатун, дочь Хакана, родила Абарвизу Шируйе. Шируйе ²³⁹ наследовал своему отцу, а в жены взял себе Марйам, дочь кайсара ²⁴⁰. Она родила ему Фирузшахи ²⁴¹, мать Йазида [54] ан-Накиса б. ал-Валида ²⁴², который говорил: «Моими предками были четыре царя: Хосров, Хакан, Кайсар и Марван» ²⁴³. В военных походах, когда он убил ал-Валида б. Йазида б. Атику ²⁴⁴, он декламировал:

Я сын Хосрова, отец мой Хакан,
Дед мой Кайсар, и дед мой Марван.

А когда хотел он похвастать своей храбростью и военным искусством, вспоминал только Хакана:

Когда я стреляю, наступая и отступая,
И с кручи скользкой на жеребенке поднимаюсь,
Хакана дедом считаю — помни и знай,
Что ему предпочтенье мое на равнине
И в горах недоступных.

Словом «поднимаюсь» он хотел сказать «спускаюсь». Это на языке жителей Шама, перенявших его у арабских поселенцев в раннюю эпоху. А свою лошадь он назвал жеребенком, желая подчеркнуть опасность и трудность предприятия.»

Рассказывал Фадл б. ал-Аббас б. Разин ²⁴⁵: «Однажды к нам пожаловали тюркские всадники. Все укрылись в своих крепостях и закрыли двери. Тюрки окружили одно из, этих укреплений, и один из них увидел старца, наблюдавшего за ними сверху, и сказал ему: «Если ты не спустишься ко мне, я убью тебя такой смертью, какой не умирал никто». И тот спустился к нему и открыл дверь. Потом подвел он его к укреплению, где находился я, и сказал: «Купите его у меня».— «Нам в этом нет нужды», — ответили мы. Сказал он: «Я уступлю его за один дирхам». Бросили мы ему один дирхам, и он отпустил того на все четыре стороны, а затем и сам отошел со своими спутниками, но вскоре вернулся и стал так, чтобы мы могли слышать его, что удивило нас. Он вынул дирхам изо рта и переломил его пополам, и сказал: «Он не стоит целого дирхема, это непомерно [55] высокая цена, возьмите эту половину, он во всяком случае не стоит и [102] другой». Вот каким остроумным он оказался. А того человека мы знали как труса, Он, конечно, слышал об уловках тюрков при взятии городов и переправах. через реки и подумал, что он не стал бы грозиться, открыть дверь, если бы не имел наготове одну из, них».

Сказал Сумама: «С тюрками можно сравнить: муравьев, потому что каждый муравей сознает необходимость. запасать пищу, постоянно выискивать, вынюхивать и обходить, опасные места,, чтобы только, заночевать в своем муравейнике. И потом люди своими хитростями, которые они проявляют при закупорке, готовке, хранении и подвешивании пищи на кольях, охлаждении ее в сосудах, напоминают муравьев и им подобных».

Сказал Абу Муса ал-Аш'ари ²⁴⁶: «Все создания нуждаются в предводителе, начальнике и руководителе, даже муравьи»

Рассказывал Абу Амр ал-Дарир ²⁴⁷: «Предводитель муравьев — это разведчик, который первым пробирается к чему-либо, один только из всех сумевший учуять, благодаря качествам, которыми наградил его Аллах, всевышний, и чудесному чутью. И когда попробует он поднять добычу и понести ее, но, сделав все, что в его силах, обнаружит, что не способен на это, только тогда отправляется сообщить соплеменникам о своей находке и возвращается обратно. За ним выходят длинной черной лентой другие муравьи. И ни один муравей не пройдет мимо другого, не сообщив о чем-то По секрету, и только потом продолжает путь. Точно так же и тюрки: каждый из них способен справиться со своим делом сам, однако среди всякого вида вещей, растений или предметов бывают более или менее совершенные экземпляры; драгоценные камни могут отличаться по ценности, но все они будут благородными. Породистые лошади не бывают одинаково хороши, но все они превосходные скакуны.

Мы сказали о достоинствах всех подразделений, насколько позволяли дошедшие до нас известия и наши познания. И если мы заслужили одобрение, то с помощью Аллаха и по его повелению, если же [56] нет, то по нашему незнанию, неведению и неосведомленности. Что касается благих намерений, стремления и усердия в делах, достойных божьего благословения, то здесь мы не можем упрекнуть себя ни в чем. [103]

Провинность в упущении или приукрашивании совсем иного рода, чем провинность в неспособности и нерешительности. Если бы эта книга была сборником противоречивых мнений или же книгой вопросов и ответов и каждая из групп стремилась к тенденциозному изучению своего ближнего и старалась возвеличить себя, выпячивая недостатки.своего собрата и его потомков, то это была бы большая и толстая книга со многими страницами, и, несомненно, число восхваляющих автора за его знания и широту взглядов было бы больше. Но мы считаем, что то малое, что служит согласию, ценнее того большого, что порождает разногласие. Боже, упаси нас от последнего, помоги, нам и направь на путь истинный! Воистину Он всеведущ, вездесущ и творит по своей воле!

На этом и кончается книга. Благодарение Аллаху, всемогущему и всесильному и дарующему успех за благоразумие!