Филипп де Коммин. Мемуары. Книга III. Главы I-VI

ФИЛИПП ДЕ КОММИН

МЕМУАРЫ

КНИГА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА I

В 1470 году король возымел желание отомстить герцогу Бургундскому и, решив, что пора уже настала, стал тайком подбивать города на Сомме — Амьен, Сен-Кантен и Абвиль, чтобы они поднялись против герцога, призвали королевскую кавалерию и разместили ее у себя; ведь великие сеньоры, по крайней мере мудрые, всегда стремятся действовать скрытно и под благовидными предлогами. А чтобы Вы представили себе, к каким уловкам прибегают во Франции, я хочу рассказать, как это все происходило и почему король и герцог оба обманулись в своих ожиданиях и между ними возобновилась ожесточенная и беспощадная война, которая продолжалась 13 или 14 лет.

Король действительно очень хотел, чтобы в этих городах началось возмущение, и нашел предлог: герцог Бургундский, дескать, расширил свои границы более, чем положено по договору; и вот началось хождение послов от одного к другому. Они проходили через названные города и вершили там свои тайные дела. Гарнизонов в городах не было, и во всем королевстве царило спокойствие, не нарушаемое ни герцогом Бургундским, ни герцогом Бретонским. Герцог же Гиенский в то время пребывал, как кажется, в доброй дружбе с королем. Король, однако, не желал возобновлять войну, чтобы захватить один или два из этих городов, а всячески старался разжечь восстание во всех землях герцога Бургундского, надеясь таким способом взять верх над ним.

Множество людей, чтобы угодить королю, оказалось замешано в этом деле, и в сообщениях, которые он получал, успехи постоянно преувеличивались; одни похвалялись, что склонили на его сторону какой-либо город, другие говорили то же самое о наиболее могущественных представителях герцогского дома, которые якобы готовы выступить против герцога. Все это лишь отчасти было верно. И если бы только король мог представить, что произойдет в дальнейшем, он не нарушил бы мира и не возобновил бы военных действий, невзирая даже на то, что у него были основания возмущаться тем, как с ним обошлись в Перонне; тем более что он обнародовал мирный договор в Париже через три месяца после возвращения в королевство ¹. Он возобновил борьбу с герцогом не без опаски, но жажда мести оказалась сильнее. [86]

А теперь посмотрите, каким манером его побуждали к этому. Коннетабль Франции граф Сен-Поль, человек очень мудрый, а также советники герцога Гиенского и другие желали войны между королем и герцогом Бургундским, а не мира по двум причинам: во-первых они боялись, что из-за длительного мира сократятся их огромные доходы — ведь коннетабль держал 400 кавалеристов, оплата которых не контролировалась — они должны были лишь являться на смотр. ² За это коннетабль получал свыше 30 тысяч франков в год, кроме жалования за службу, и имел доходы от нескольких прекрасных местечек, которыми управлял; а во-вторых, они хотели занять короля, ибо, как они говорили промеж себя, натура его такова, что если он не будет занят войной с внешними врагами или борьбой с сеньорами, то начнет ее со своими слугами — придворными и должностными людьми, поскольку душа его не выносит покоя.

Вот почему они изо всех сил старались вовлечь короля в войну. Коннетабль предлагал в любой день захватить Сен-Кантен, поскольку его земли лежали поблизости, и говорил, что у него полно сторонников во Фландрии и Брабанте и что он сможет поднять восстание против герцога во многих городах. Герцог Гиенский, находившийся при короле, и все его главные советники также настойчиво предлагали свои услуги в этом деле и обещали королю привести 400 или 500 кавалеристов, набранных по приказу герцога Гиенского. Но они преследовали совсем не те цели, что имел в виду король, а прямо противоположные, как Вы позднее узнаете.

Король пожелал придать делу официальный характер и решить его в торжественной обстановке, поэтому он созвал в Тур на март — апрель 1470 года штаты, чего никогда не делал ни раньше, ни после этого, но пригласил только избранных людей, о которых знал, что они не станут противоречить ему ³. Им было доложено о действиях герцога Бургундского, наносящих ущерб короне, и представлен в качестве челобитчика граф д'Э, который сказал, что герцог захватил у него Сен-Валери и другие земли, которые он держал от него в округе Абвиля и в графстве Понтье, и не желает слушать никаких оправданий графа. А сделал это герцог потому, что небольшое судно из города Э захватило торговое судно из Фландрии, и граф предлагал возместить убытки. Кроме того, герцог требовал от графа принести ему оммаж против всех, чего граф не желал делать, поскольку это подрывало власть короля ⁴. На ассамблее присутствовали юристы, парламентские и другие, и она приняла в соответствии с волей короля решение вызвать герцога на суд в Парижский парламент. Король отлично понимал, что герцог гордо откажется или совершит что-нибудь другое в нарушение прав парламента и, таким образом, причина для войны с ним станет гораздо более весомой.

Вызов был передан герцогу в Генте в то время, когда он шел к мессе, парламентским судебным приставом. Герцог, удивленный и возмущенный, велел схватить пристава, и его продержали под стражей несколько дней, но в конце концов отпустили. [87]

Теперь Вы знаете, что было сделано, дабы начать против герцога войну, но он был предупрежден и вооружил большое число людей, оплачиваемых на дому, как о них говорили. Они получали небольшую плату за то, чтобы, оставаясь дома, были наготове. Им ежемесячно устраивали смотры на местах и выдавали деньги. Так продолжалось [88] месяца три или четыре, пока герцогу не надоело; и тогда он распустил этих людей, а от всех страхов освободился, поскольку король часто засылал к нему посольства.

Герцог уехал в Голландию. У него не было под рукой ни войска, ни гарнизонов в пограничных городах, и это обернулось для него бедой. В Голландии герцог Жан Бурбонский, ныне покойный, известил его, что скоро против него будет начата война в Бургундии и Пикардии и что у короля в этих землях и при его дворе много сторонников. Герцог, оказавшийся без людей (ибо он распустил тех, о ком я выше говорил), был крайне встревожен этим сообщением и быстро переправился по морю в Артуа, в город Эден. Он стал подозревать своих приближенных и с недоверием относиться к переговорам, что велись в тех городах, о которых я говорил, но действовал он медленно, не вполне доверяя всему, что ему сообщали. Он вызвал из Амьена двух наиболее видных горожан, чье участие в переговорах казалось ему подозрительным, но они столь удачно оправдались, что он их отпустил.

А в это время от него, бежало несколько людей, в том числе Бодуэн ⁵, которые перешли на службу к королю, и это напугало его ввиду возможных серьезных последствий. Он призвал всех броситься в погоню, но отправились немногие, так как было начало зимы и прошло еще мало дней после его возвращения из Голландии.

ГЛАВА II

Через два дня после бегства этих приближенных герцога (которым удалось уйти), а случилось это в декабре 1470 года, монсеньор коннетабль вошел в Сен-Кантен и заставил жителей принести присягу королю. Тогда герцог понял, что дела его плохи, поскольку у него не было армии, и он разослал по стране своих слуг набирать людей. А сам он с небольшим числом своих сторонников, которых смог собрать (всего 400 или 500 всадников), двинулся в Дуллан, чтобы предотвратить отпадение Амьена; но амьенцы уже пять или шесть дней как вели переговоры с королем, ибо королевская армия стояла рядом, под самым городом. Сначала они ответили королю отказом, так как часть горожан держала сторону герцога, который туда послал своего гоффурьера; и если бы у герцога было достаточно людей, чтобы он мог рискнуть самолично войти в город, он бы его не потерял, но он не осмелился войти с малым сопровождением, хотя некоторые горожане и просили его об этом. А когда противники увидели его нерешительность и слабость, они поступили по-своему и впустили людей короля. Жители Абвиля помышляли сделать то же самое, но туда от имени герцога вошел монсеньор де Корд и не допустил этого.

От Амьена до Дуллана всего пять малых лье, и поэтому герцог, как только узнал, что люди короля вошли в Амьен, вынужден был [89] отступить; он поспешил в Аррас, опасаясь, как бы не случилось подобное и во многих других местах, ибо он видел себя окруженным родственниками и друзьями коннетабля. А с другой стороны, из-за сбежавшего бастарда Бодуэна он подозревал в измене и его брата — великого бастарда Бургундского. Тем временем к нему мало-помалу сходились люди.

Королю казалось, что он достиг цели, и он поверил тому, что ему говорили коннетабль и прочие о числе его сторонников; и если бы у него не было этой уверенности, он не стал бы начинать войну.

Однако пора мне в конце концов объяснить, что двигало коннетаблем, герцогом Гиенским и его главными советниками (несмотря на доброе обхождение, помощь и великие почести, которые оказывал герцогу Гиенскому герцог Бургундский) и какую выгоду могли они извлечь, столкнув в войне этих двух великих государей, живших в мире, и их сеньории. Я об этом уже кое-что рассказал: это было сделано, дабы надежнее обеспечить свое положение и чтобы король, пребывая в бездействии, не начал распрей с ними самими. Но главная причина была все же не в этом, а в том, что герцог Гиенский и другие заинтересованы были в браке с единственной дочерью и наследницей герцога Бургундского ⁶, поскольку сыновей у того не было; несколько раз герцога Бургундского просили дать согласие на этот брак, и он никогда не возражал, но в то же время вовсе не желал его заключать; такие же обещания он давал и другим.

Посмотрите же, что придумали эти люди, чтобы добиться своего и заставить герцога выдать дочь замуж. Как только два вышеупомянутых города были взяты и герцог вернулся в Аррас, куда по возможности стекались люди, герцог Гиенский тайно прислал к нему человека с запиской в три строчки, написанной его рукой и закатанной в маленький кусочек воска; в ней говорилось: «Постарайтесь ублажить своих подданных и не заботьтесь ни о чем, ибо Вы найдете друзей».

Герцог Бургундский, поначалу весьма встревоженный, послал человека к коннетаблю просить его, чтобы тот не отягощал его положения и не ускорял ход войны, которая была начата без всякого предупреждения и вызова. Коннетабль был очень доволен этими словами, и ему казалось, что он держит герцога в своих руках, поскольку тот обратился к нему с просьбой, будучи явно встревожен. И он ответил, что положение герцога ему кажется чрезвычайно опасным и что он не знает иного средства выйти из него, как только выдать дочь замуж за герцога Гиенского; тогда ему будет оказана военная помощь, герцог Гиенский со многими другими сеньорами объявит себя его сторонником и ему будет возвращен Сен-Кантен, где он поставит своих людей; а без этого брака и объявления о нем он, коннетабль, не осмелится ввести в город людей герцога, ибо король слишком могуществен, он хорошо все организовал и имеет немало сторонников в герцогских землях; он передал и многое другое в том же духе, чтобы его запугать. [90]

Я не знаю случая, чтобы добром кончил человек, который вознамерился держать в страхе и подчинении своего господина или могущественного государя, с которым он имеет дело, что Вы поймете на примере этого коннетабля. Ведь его господином был король, а большая часть его имущества и дети находились под властью герцога, но тем не менее он постоянно прибегал к подобным приемам, распаляя их взаимное недоверие и пугая одного другим, отчего он и нажил беду. И хотя все люди стремятся освободиться от подчинения и страха и все ненавидят тех, кто их держит в этом состоянии, однако никто в этом не сравнится с государями, ибо больше, чем кто-либо иной, они ненавидят тех, от кого они зависят.

Когда герцог Бургундский выслушал ответ коннетабля, он понял что не найдет у него никакого сочувствия и что он-то и есть главный виновник этой войны. И герцог проникся глубокой ненавистью к нему, от которой его сердце никогда впоследствии не освободилось, и главным образом из-за того, что тот, запугивая его, хотел заставить его выдать замуж свою дочь. В это время он уже отчасти воспрял духом и собрал много людей. Теперь Вы понимаете, приняв в расчет требования герцога Гиенского и коннетабля, что все это было согласовано между ними, ибо герцог Бретонский позднее передал герцогу Бургундскому такие же, и даже более грозные, вести и разрешил монсеньору де Лекену отпустить на королевскую службу 100 бретонских кавалеристов. Отсюда Вы можете сделать вывод, что война велась, дабы заставить герцога согласиться на упомянутый брак и что доверием короля злоупотребили, посоветовав ему начать эту войну; а что касается его сторонников, которыми, как ему говорили, он будто бы располагал в герцогских землях, то все это мало соответствовало истине.

Однако в этом походе коннетабль, ненавидевший герцога, очень хорошо служил королю, ибо он знал, какую ненависть тот затаил против него самого. Столь же верен королю был и герцог Гиенский со своими сторонниками, так что для герцога Бургундского события принимали очень опасный оборот. Но когда он готов был согласиться на брак своей дочери с герцогом Гиенским, после того как начался тот торг, о котором я рассказал, то герцог Гиенский, коннетабль и другие их сторонники повернули против короля и попытались, насколько возможно, ослабить его. Но какие бы решения люди ни принимали в таких делах, все завершается по божьему благоволению.

ГЛАВА III

Вы должны были понять из долгого рассказа, каковы были истинные причины этой войны и то, что оба государя были на сей счет достаточно слепы, не понимая, ни тот ни другой, ее мотивов, что свидетельствует об удивительной ловкости тех, кто заправлял делом; можно сказать по этому поводу, что одна половина людей не [91] имеет ни малейшего представления о том, как действует другая. Все те события, о которых речь шла в предыдущих главах, случились в течение короткого срока. После взятия Амьена, дней через 15 по меньшей мере, герцог стал лагерем возле Арраса, ибо дальше он не отступал, а затем пошел к реке Сомме и прямо на Пикиньи. В пути к нему прибыл посланец от герцога Бретонского, бывший всего лишь пехотинцем, и передал герцогу от имени своего господина то, что тот узнал от короля; и, между прочим, сказал о связях, которые король имел в некоторых крупных городах, из которых он назвал Антверпен, Брюгге и Брюссель. Он также предупредил герцога, что король решил его осадить в любом городе, где только настигнет, даже в Генте; полагаю, что герцог Бретонский сообщил все это ради герцога Гиенского, дабы посодействовать его браку.

Герцог Бургундский был крайне недоволен этими предупреждениями герцога Бретонского и тут же ответил посланцу, что его господин дурно осведомлен и что это какие-то его худые советники пожелали внушить ему подобные страхи, дабы он не выполнял своего долга и не помогал ему, как обязан делать, будучи союзником, и что он плохо осведомлен о том, что собой представляют Гент и другие города, где, по его словам, король якобы собирается его осадить, поскольку эти города слишком велики, чтобы их осаждать. Герцог Бургундский велел, чтобы он рассказал своему господину о бургундской армии, которую видел, и передал, что на самом деле все обстоит иначе, ибо он, герцог Бургундский, решил перейти Сомму и сразиться с королем, если тот встретится на пути, дабы остановить его; и чтобы он просил герцога, своего господина, выступить за Бургундию против короля и поступить так, как он, герцог Бургундский, поступил, когда заключал договор в Перонне.

На следующий день герцог Бургундский подошел к городу Пикиньи на Сомме, месту сильно укрепленному, и решил поблизости построить мост через реку, дабы перейти Сомму. Но неожиданно оказалось, что в Пикиньи размещено 400 или 500 вольных лучников и небольшое число дворян. Те, когда увидели, что герцог Бургундский собирается переправиться, вышли и устроили засаду вдоль длинной дороги, но настолько удалились от города, что дали возможность людям герцога Бургундского погнаться за ними; они настигли их, когда те спешили вернуться в город, часть их перебили и захватили предместье, что находится на той дороге. Затем подвезли четыре или пять орудий, хотя с этой стороны город было не взять, так как там протекала река. Однако вольные лучники испугались, что будет построен мост и их осадят с другой стороны, поэтому они покинули город и бежали. Замок продержался дня два или три, и затем из него все ушли ⁷. Эта небольшая победа придала смелости герцогу Бургундскому, и он расположился в окрестностях Амьена. Дважды или трижды он менял позицию, говоря, что готовит поле на тот случай, если [92] король пожелает сразиться. И наконец, он подошел к самому городу так близко, что его артиллерия смогла его обстреливать. Так он простоял шесть недель. В городе было 1400 королевских кавалеристов и 4 тысячи вольных лучников. Там находились монсеньор коннетабль и все высшие начальники королевства — обер-гофмейстер, адмирал, маршалы, сенешалы и множество других достойных лиц.

Король оставался тем временем в Бове, куда съехалось множестве народа; с ним были его брат герцог Гиенский и герцог Никола Калабрийский (старший сын Жана, герцога Калабрийского и Лотарингского, единственный наследник Анжуйского дома). При короле была также знать, собранная по арьербану. Нет сомнений в том, что, как я слышал, все состоявшие при короле люди искренне желали ринуться в бой. Но король уже начал понимать, из-за чего возникла эта война, и видел, что она отнюдь не идет к концу, но разгорается сильнее, чем когда-либо раньше.

Те, что были в Амьене, задумали сделать вылазку, чтобы атаковать герцога Бургундского с его войском, но при условии, что король пришлет им армию, которая стояла с ним в Бове. Король, извещенный об этом плане, отверг его и запретил это дело. Ибо, хотя оно и казалось выгодным, все же был риск, особенно для тех, кто выступит из города, поскольку они вышли бы через двое ворот, одни из которых были рядом с войском герцога Бургундского, и если бы им не удалось сразу же, с первого удара одержать победу, то над ними, пешими, нависла бы угроза уничтожения, а город мог быть захвачен.

Между тем герцог Бургундский послал к королю пажа по имени Симон де Кенже, который впоследствии стал бальи города Труа, с письмом в шесть строчек, написанных его собственной рукой, где смиренно жаловался на то, что его преследуют по чьему-то наущению и что если король был бы хорошо обо всем осведомлен, то он не поступил бы таким образом.

Армия, посланная королем в Бургундию, разбила все бургундские силы, выставленные против нее, и захватила много пленных. Число убитых было невелико, но разгром был полный. Армия стала осаждать и брать города, что напугало герцога. Он, однако, приказал распространить в войсках прямо противоположные сведения, будто его люди взяли верх.

Когда король прочитал письмо, присланное герцогом Бургундским, он очень обрадовался по той причине, о которой Вы уже слышали ⁸, а также потому, что его удручали затянувшиеся боевые действия; и он составил ответ и дал полномочия некоторым из тех, что были в Амьене, заключить перемирие на срок от двух — трех до четырех — пяти дней. В конце концов оно было заключено, как мне кажется, на год, чем коннетабль граф Сен-Поль был недоволен; ведь что бы ни говорили или ни думали люди, граф Сен-Поль был тогда главным врагом герцога Бургундского, и никогда между ними не было дружбы, как Вы слышали вначале. Но они посылали друг [93] к другу людей, занимаясь интригами, и подыскивали себе помощников из окружения другого. И все, что ни делал герцог, все это было ради возвращения Сен-Кантена. Коннетабль же, когда испытывал опасения или страх перед королем, несколько раз обещал герцогу, что передаст ему город. Случилось даже как-то, что люди герцога Бургундского, по желанию коннетабля, подошли к городу на два или три лье, чтобы войти в него. Но когда дело дошло до того, чтобы их впустить, коннетабль раскаялся и отказался от своего намерения, отчего в конце концов на него свалилась беда; ведь он надеялся, что благодаря своему положению и большому числу людей, оплачиваемых королем, сможет распоряжаться ими обоими, натравливая их друг на друга, что ему до сих пор удавалось; однако затея его была чересчур опасной, поскольку оба государя были слишком сильными и могущественными и слишком искушенными.

Когда эти армии разошлись, король отправился в Турень, герцог Гиенский в свои земли, а герцог Бургундский в свои. И некоторое время дела оставались в том же положении. Герцог Бургундский созвал у себя представительное заседание штатов, чтобы они поняли, сколь великий ущерб он понес от регулярной кавалерии короля и что, будь у него 500 регулярных кавалеристов для охраны границ, король никогда бы не начал этой войны и сохранялся бы мир ⁹. Предупреждая их о тех потерях, которые они могут понести в будущем, он всячески убеждал их дать согласие на оплату 800 копий ¹⁰. В конце концов они выделили ему 120 тысяч экю в дополнение к тому, что давали раньше, и от уплаты их была освобождена Бургундия.

Но его подданные опасались оказаться в таком же подчиненном положении, в какое попало королевство Франции из-за этой французской кавалерии ¹¹. По правде говоря, их опасения имели основание, ибо, когда у герцога оказалось 500 воинов, он захотел их иметь больше и стал смелее действовать против своих соседей; а сумма в 120 тысяч экю возросла до 500 тысяч, что позволило намного увеличить число воинов, отчего сильно пострадали его сеньории. Я же полагаю, что оплачиваемое войско хорошо используется лишь мудрым правителем, но когда он не таков или у власти стоит ребенок, то его советники используют его не всегда к выгоде короля и его подданных.

Ненависть между королем и герцогом Бургундским не ослабевала. Герцог Гиенский, вернувшись в свои земли, стал часто засылать к герцогу Бургундскому послов, продолжая настаивать на браке с его дочерью. А герцог затягивал дело и поступал так со всеми, кто просил ее руки; уверен, что он вовсе не желал иметь сына и не хотел, пока он жив, выдавать дочь замуж, а стремился лишь привлечь к себе тех, кто домогался ее руки, чтобы пользоваться их помощью и услугами. Ведь у него были столь великие замыслы, что и целой жизни не хватило бы для их осуществления, и они были настолько обширны, что и пол-Европы его бы не удовлетворило. ¹² [94]

Он был достаточно храбр, чтобы взяться за любое дело, и трудности мог снести любые, если оказывалось необходимо; в его распоряжении было много людей и денег, но не доставало ему ума и хитрости, чтобы вести свои дела, а ведь если нет очень большого ума, все прочее, что необходимо для успешных войн, ничего не стоит, и поверьте что умом наделяет господь. Если бы можно было объединить некоторые качества короля, нашего господина, и некоторые качества герцога, то получился бы совершенный государь. Ибо, без всякого сомнения, король изрядно превосходил его умом, что он в конце концов и доказал своими делами.

ГЛАВА IV

Ведя речь об этих предметах, я забыл рассказать о короле Эдуарде Английском, а ведь эти три сеньора, а именно: король, герцог Бургундский и король Эдуард — были самыми могущественными в свое время. Я не придерживаюсь порядка в своем изложении, как полагается для исторического труда, и не указываю Вам точные даты событий, как и не привожу примеров из прошлого, ибо Вы сами это достаточно знаете, и с моей стороны это значило бы учить ученого; я лишь сообщаю Вам в общем все то, что я видел, знал или слышал от государей, коих Вам называю. Вы ведь сами жили в ту пору, когда эти события происходили, и потому нет необходимости приводить Вам те или иные даты ¹³.

Как мне кажется, я уже говорил о причинах, заставивших герцога Бургундского жениться на сестре короля Эдуарда: это было сделано главным образом для того, чтобы заполучить союзника в борьбе против короля, а иначе он никогда бы на это не пошел из-за сильной привязанности к дому Ланкастеров, которому он приходился близким родственником по своей матери, происходившей из Португальского дома. А ее матерью была дочь герцога Ланкастерского, и потому насколько велика быль его любовь к этому дому, настолько же он ненавидел дом Йорков. Во время же заключения этого брака дом Ланкастеров был низвергнут, а о доме Йорков больше никаких разговоров не было, ибо Эдуард, герцог Йоркский, стал уже королем и хранил мир. Во время войн между этими двумя родами в Англии произошло семь или восемь крупных сражений, в которых погибло 60 или 80 принцев и сеньоров королевской крови, о чем я выше говорил в своих воспоминаниях. А те, что остались живы, бежали к герцогу Бургундскому, и это все были молодые сеньоры, чьи отцы погибли в Англии; и герцог Бургундский до женитьбы принял их, как родственников по ланкастерской линии. Они пребывали в столь великой нужде (пока герцог не узнал об их приезде), в какой и просящие милостыню не бывают; так, я видел, как герцог Экзетерский ходил пешком, босым, вслед за свитой герцога, переходя из дома в дом, чтобы обеспечить себе пропитание и не называя при этом своего [95] имени. Это был самый близкий родственник Ланкастеров, женатый на сестре короля Эдуарда ¹⁴. Позднее его узнали, и он получил маленькую пенсию. Были там также Сомерсеты и другие. Все они впоследствии погибли в сражениях. Их отцы и их люди грабили и разрушали Французское королевство, владея долгие годы большей его частью ¹⁵. Но все они поубивали друг друга, а те, кто остались живы в Англии, как видите, потеряли своих детей.

И после этого говорят: «Господь больше не наказывает людей, как он имел обыкновение делать во времена детей Израилевых, и терпит злых государей и злых людей». Я же убежден, что он не обращается больше к людям со словами, как раньше, ибо оставил в этом мире достаточно доказательств, чтобы в него уверовали; но, читая обо всех этих вещах и прибавляя то, что Вы знаете сверх того, Вы сами можете понять, что никто или почти никто из злых государей и прочих, имеющих власть в этом мире и пользующихся ею жестоко и тиранически, не остается безнаказанным. Но не всегда это случается в тот день и час, когда этого хотелось бы тем, кто от них страдает.

Возвращаясь к королю Эдуарду Английскому, скажу, что дом Йорков поддержал первый человек Англии — граф Варвик, а герцог Сомерсет, наоборот, поддерживал Ланкастеров. Графа Варвика можно назвать почти что отцом короля Эдуарда, поскольку он его воспитывал и оказывал разные услуги; поэтому-то граф и стал могущественным, ибо, помимо того, что он сам по себе был знатным сеньором, он еще получил в дар от короля обширные владения как из коронных земель, так и из конфискованных; он был также капитаном Кале и занимал другие важные посты; и я слышал, что его доходы с указанных владений, кроме вотчины, составляли 80 тысяч экю в год.

У графа Варвика начались разногласия с его господином за год до того, как герцог Бургундский был под Амьеном; и герцог их разжигал, поскольку был недоволен, что граф Варвик имел в Англии такую большую власть, а с ним он не ладил, так как сеньор Варвик всегда поддерживал связь с королем, нашим господином, и действительно, я сам видел, что в то время или немного ранее граф Варвик был настолько могуществен, что держал в подчинении короля, своего господина, и погубил отца королевы сеньора Скейлза и двоих его детей ¹⁶, да и третий был под угрозой, а этих людей король Эдуард очень любил. Он лишил жизни также и некоторых других английских рыцарей и какое-то время честно охранял короля, выбрав слуг для его окружения, чтобы он позабыл о других приближенных, ибо считал своего господина немного простоватым.

Герцог Бургундский опасался такого поворота событий и тайно содействовал тому, чтобы король Эдуард мог освободиться от Варвика, и даже нашел способ обратиться лично к королю. И дела пошли так, что король от него освободился, набрал людей и разгромил отряд сторонников графа Варвика. Этот король был очень удачлив [96] в сражениях, ибо он выиграл по меньшей мере девять крупных битв и притом пешим.

Граф Варвик оказался не столь силен. Он сообщил своим тайным друзьям о том, что им делать, и, снарядив судно, вышел в море вместе с герцогом Кларенсом, который был женат на его дочери и поддерживал его, хотя и приходился братом королю Эдуарду. Вместе с женами, детьми и большим числом сторонников они добрались до Кале. В этом городе находился его наместник монсеньор Вэнлок и некоторые из его домашних слуг, которые, вместо того чтобы его принять, открыли огонь из пушки. Когда они стояли там на якоре, герцогиня Кларенс, дочь графа Варвика, разродилась сыном.

С большим трудом удалось добиться согласия сеньора Вэнлока и других, чтобы прислали две бутылки вина. Это было очень жестоко со стороны слуги по отношению к своему господину, который, надо полагать, думал о его благе ¹⁷, назначая на этот пост, который является самым завидным в Англии и, по-моему, лучшим капитанским местом в мире, по крайней мере в христианском. Ведь я несколько раз там бывал во время этих распрей, и мэр со всей достоверностью поведал мне о складе шерсти ¹⁸, что сдача его в аренду давала бы королю Англии (в то время, о котором я говорю) 15 тысяч экю, однако капитан забирает все доходы, получаемые по эту сторону моря, себе, а кроме того, продает еще охранные грамоты и распоряжается большей частью гарнизона.

Король Англии был чрезвычайно рад, что сеньор Вэнлок отказал своему капитану, и послал ему письмо, утвердив его самого в должности капитана, поскольку тот был мудрым и старым рыцарем и носил орден Подвязки. Монсеньор Бургундский был также им очень доволен, он находился тогда в Сент-Омере и послал меня к сеньору Вэнлоку; ему он назначил пенсию в тысячу экю и просил его и дальше проявлять любовь к королю Англии, каковую он уже доказал.

Он решил так и поступать, и когда я приехал туда, он в доме Склада в Кале в моем присутствии принес клятву на верность королю Англии против всех; то же самое сделал гарнизон и жители города. Прошло два месяца, пока я ездил туда и обратно для переговоров с ним и пока пребывал там; а герцог Бургундский находился в Булони, где собрал большой флот против графа Варвика, ибо тот, отплывая от Кале, захватил несколько судов, принадлежавших подданным герцога Бургундского. Это ускорило наше вступление в войну, поскольку граф продал добычу в Нормандии, а герцог Бургундский по сему случаю арестовал всех французских купцов, приехавших на ярмарку в Антверпен ¹⁹.

Поскольку об обмане и лиходействе в этом мире нужно знать так же, как и о добрых делах, и не для того, чтобы к ним прибегать, но чтобы остерегаться, я хочу привести один пример такого обмана или хитрости — называйте как хотите, — ибо сделано это было с умом, и хочу также, чтобы стало ясно, что обманывают и наши соседи, и мы и что на каждом шагу мы сталкиваемся с добром и злом. [97]

Когда граф Варвик подошел к Кале, надеясь войти в город, являвшийся его главным прибежищем, монсеньор Вэнлок, человек очень мудрый, сообщил ему, что если он это сделает, то погубит себя, так как против него — вся Англия и герцог Бургундский, а также жители Кале и некоторые представители гарнизона, такие, как монсеньор Дюрфор, который был маршалом короля Англии, и другие, у которых были свои люди в городе, так что лучше ему уехать во Францию и не думать о Кале, о котором он, Вэнлок, даст ему отчет, когда придет время. Он сослужил хорошую службу своему капитану, дав такой совет, но очень плохую — королю. Никогда еще человек не проявлял столь великой верности, как он в отношении сеньора Варвика, особенно если учесть, что английский король назначил его главным капитаном, а герцог Бургундский дал пенсию.

ГЛАВА V

Следуя этому совету, граф Варвик высадился в Нормандии, где был хорошо принят королем, который щедро снабдил его деньгами, чтобы он мог содержать людей, и приказал бастарду Бурбонскому, адмиралу Франции, крупными силами защищать этих англичан от флота герцога Бургундского, который был настолько велик, что никто не осмеливался выйти в море ему навстречу; армия герцога вела военные действия с подданными короля на море и на суше, создавая постоянную угрозу. Все это происходило до того, как король взял Сен-Кантен и Амьен, о чем я говорил, а взяты эти два города были в 1470 году.

На море герцог Бургундский превосходил короля и упомянутого графа, так как в порту Эклюз он забрал множество судов из Испании и Португалии, два судна из Генуи и несколько барок из Германии. Король Эдуард был человеком невысокого полета, но зато этот государь был чрезвычайно красивым, самым красивым из всех, кого мне вообще доводилось видеть, и очень храбрым. Его совсем не беспокоила высадка упомянутого графа, в отличие от герцога Бургундского, который чувствовал, что в Англии народ склоняется на сторону графа Варвика, и неоднократно предупреждал об этом короля Эдуарда. Но тот ничего не боялся, что мне кажется полным безумием — не бояться своего врага и не желать ни во что верить, особенно если угроза очевидна.

Ведь король Людовик предоставил в помощь графу все суда, какие у него только были и какие он смог собрать, и посадил на них множество людей. Он добился заключения брака между принцем Уэльским и второй дочерью графа Варвика. Этот принц был единственным сыном короля Генриха Английского ²⁰, бывшего еще живым и находившегося в заключении в лондонском Тауэре, так что все было готово для высадки в Англии. Это был странный брак: разгромить и свергнуть отца и женить его сына на своей дочери! [98] Как и удерживать брата враждебного короля — герцога Кларенса, который должен был бояться, как бы дом Ланкастеров не вернул себе корону! Все это не могло пройти незамеченным.

Я же во время этих приготовлений был в Кале и вел переговоры с монсеньером Вэнлоком; я еще не понимал его двойной игры, которую он вел уже три месяца, и, узнав об этих приготовлениях, я попросил, чтобы он соблаговолил изгнать из города 20 или 30 домашних слуг графа Варвика. Поскольку я был уверен, что армия короля и графа готова к отплытию из Нормандии, где она находилась, и что если она неожиданно высадится в Англии, то в Кале может произойти переворот с помощью этих слуг графа Варвика, в результате чего он, Вэнлок, уже не будет господином в городе, то я и просил его настоятельно, чтобы он их выдворил. Он со мной все время соглашался, но в какой-то момент отвел меня в сторону и сказал, что он останется господином города и желает мне сообщить кое-что для передачи герцогу Бургундскому, а именно что он ему советует, если тот хочет быть другом Англии, постараться установить мир, а не продолжать войну; сказал он это, имея в виду флот, направленный против графа Варвика. Он добавил, что это легко будет сделать через одну девицу, которая в тот день проезжала через Кале, направляясь во Францию к мадам Кларенс, и везла условия мира от имени короля Эдуарда.

Он говорил правду, но как сам он злоупотреблял доверием других, так и его эта девица обманула, ибо ехала она с тайным поручением, выполнение которого нанесло бы ущерб графу Варвику и всем его сторонникам. Об этих потаенных хитростях или обманах, что совершаются в наших землях, по сю сторону моря, правдивее, чем я, Вам никто другой не поведает — по крайней мере, о тех, что произошли за последние 20 лет. Тайное поручение, с которым ехала эта женщина, состояло в том, чтобы убедить монсеньора Кларенса не становиться причиной гибели своего рода и не помогать восстановлению у власти рода Ланкастеров, памятуя о прежних оскорблениях и вражде; и что ему следует понять, что после того, как граф выдал свою дочь замуж за принца Уэльского, он постарается его сделать королем и уже принес ему оммаж. И так хорошо потрудилась эта женщина, что убедила сеньора Кларенса, который обещал перейти на сторону короля, своего брата, как только окажется в Англии.

Эта женщина не была ни легкомысленной, ни сумасбродной в своих речах ²¹; она имела возможность проходить к своей хозяйке и потому добилась своего быстрей, чем добился бы мужчина. И сколь ни был искушенным человеком монсеньор Вэнлок, эта женщина его все же обманула и сделала свое тайное дело, в результате чего граф Варвик был разгромлен и погиб со всеми своими сторонниками; потому быть подозрительным и следить за теми, кто ходит туда-сюда, не стыдно, но великий стыд — быть обманутым и по своей вине погибнуть. Однако подозрительность должна быть умеренной — излишняя тоже не к добру. [99]

Я Вам уже говорил, что армия монсеньора Варвика и та, которую собрал король ей в помощь, были готовы к отправке, а флот монсеньора Бургундского, стоявший вблизи на якоре, был готов сразиться с ними. Господь соизволил так распорядиться, что ночью поднялась сильная буря, и флот герцога Бургундского вынужден был спасаться: одни суда направились в Шотландию, другие — в Голландию, а через несколько часов подул попутный ветер, и граф в полной безопасности переправился в Англию.

Герцог Бургундский известил короля Эдуарда, в каком порту должен высадиться граф, ибо держал при короле специально людей, дабы они напоминали ему о его интересах, но тому ни до чего не было дела, он только охотой и занимался; самыми же близкими к нему людьми были архиепископ Йоркский и маркиз Монтегю ²², оба братья графа Варвика, но они принесли великую и торжественную клятву служить королю против их брата и вообще всех, и он им верил.

Когда граф Варвик высадился, к нему прибыло значительное подкрепление. Король Эдуард, узнав об этом, только тогда и стал вникать в дела, но было уже поздно; он обратился к герцогу Бургундскому с просьбой, чтобы тот держал флот в море и не давал возможности графу вернуться во Францию, а на суше-де все будет в порядке. Герцог был недоволен этими словами, ибо при тех обстоятельствах, как кажется, лучше было бы не допускать появления графа на английской земле, чем доводить дело до сражения.

Через пять или шесть дней после высадки граф Варвик собрал большие силы; он расположился в трех лье от короля Эдуарда, у которого людей было больше (если б только все они были верны ему!) и который жаждал сразиться с графом. Король Эдуард остановился то ли в укрепленной деревне, то ли в доме, куда можно было попасть только по мосту, и чувствовал себя, как он мне сам рассказывал, хорошо. Остальные его люди расположились по соседним деревням. Когда он обедал, ему неожиданно сообщили, что маркиз Монтегю, брат упомянутого графа, и некоторые другие, вскочив на коней, кричали при всем народе: «Да здравствует король Генрих!».

Поначалу он не поверил в это, но затем послал несколько человек узнать, вооружился и расставил людей у ограды своего дома для защиты. При нем был один опытный рыцарь по имени монсеньор Гастингс, обер-камергер Англии, имевший самое большое влияние на него. Он был женат на сестре графа Варвика, однако оставался верен своему господину и привел в его армию три тысячи конников, как он сам мне говорил. Был еще монсеньор Скейлз, брат жены короля Эдуарда, и некоторые другие добрые рыцари и оруженосцы; все они понимали, что дело принимает дурной оборот, ибо вернувшиеся люди подтвердили, что полученные королем известия верны и что на него собираются напасть.

Господь был так добр к этому королю, что внушил ему мысль [100] держаться близко к морю, по которому за ним следовало судно с припасами и две торговые барки из Голландии. У него едва хватило времени, чтобы перебраться на них. Его камергер немного задержался, чтобы сказать командующему его войском и некоторым частным лицам, дабы они следовали за остальными ²³, но хранили верность королю; затем он вместе с другими сел на судно, которое было готово к отплытию.

У них в Англии такой обычай: когда они одерживают победу в сражении, то простолюдинов не убивают и ни от кого не требуют выкупа, и все стремятся угодить победителю. Поэтому всем этим людям, когда король уехал, не причинили никакого зла. А еще мне король Эдуард рассказывал, что во всех выигранных им сражениях он, как только брал верх, вскакивал на коня и кричал, чтобы щадили народ, а убивали лишь сеньоров, и из них не удавалось избежать смерти почти никому.

Так в 1470 году бежал король Эдуард на этих двух барках и одном небольшом судне, а с ним около 700 или 800 человек, у которых не было никакой одежды, кроме доспехов. Денег у них не было ни гроша, и они едва ли представляли себе, куда направляются.

Для этого бедного короля (а именно таковым он мог теперь себя считать) было крайне необычно бежать таким образом, спасаясь от преследования собственных слуг. Он ведь за 12 или 13 лет привык к наслаждениям и удовольствиям больше, чем любой другой государь его времени, ибо ничего иного и в мыслях не держал, как только женщин (от которых он терял голову), охоту и наряды. Когда он отправлялся на охоту, то вез за собой несколько шатров, где для дам устраивал пиршества. Но он был настолько создан для этого, что второго такого я не встречал. Он был юн и прекрасен, как никто другой в его время. Я говорю: именно в то несчастное время, ибо позднее он очень растолстел.

Посмотрите же, какие превратности судьбы выпали на его долю. Он бежал в сторону Голландии. В то время ганзейцы были врагами англичан, как и французов, и держали несколько военных кораблей в море; англичане их очень боялись и не без причины, ибо те были добрыми воинами и причинили им большой ущерб в этом году, захватив несколько кораблей. Ганзейцы издалека увидели суда, на которых плыл бежавший король, и начали преследовать их на своих семи или восьми судах. Король оторвался от них и достиг побережья Голландии или более северного берега, так как он прибыл во Фризию, подойдя к маленькому городку Алкмару; его судно стало на якорь как можно ближе к городу, поскольку из-за отлива они не могли войти в гавань. Ганзейцы же также встали на якорь поблизости, ожидая прилива, чтобы настичь их.

Беда никогда не ходит одна. Судьба этого короля переменилась — и переменились его мысли. Всего 15 дней назад он был бы поражен, если бы кто-нибудь ему сказал: «Граф Варвик изгонит Вас из Англии и за 11 дней станет ее хозяином». Ведь тому не понадобилось [101] больше времени, чтобы добиться повиновения страны, и теперь он насмехался над герцогом Бургундским, который нес расходы, охраняя море, и говорил, что хотел бы его уже видеть в Англии! Что может в свое оправдание сказать человек, столь много потерявший по собственной вине, кроме слов: «Я не думал, что так случится». Но государь (если он в зрелых летах) должен краснеть, оправдываясь столь недостойным образом.

Это прекрасный урок для государей, которые не боятся и не страшатся своих врагов, считая это делом постыдным (а большинство приближенных угодливо поддерживает их в этом) и полагая, что их за это будут больше ценить, уважать и хвалить за смелые речи. Не знаю, что будут говорить им в глаза, но мудрые люди сочтут такие речи безрассудными, ибо бояться того, чего следует бояться, и оберегать себя от опасности — к чести. Поэтому очень ценен для государя мудрый человек в его окружении, надежный, достойный доверия и имеющий право говорить правду.

Случайно в том месте, где хотел высадиться король Эдуард, оказался монсеньор де ла Грютюз, губернатор герцога Бургундского в Голландии, который немедленно был обо всем извещен (ибо те высадили людей на берег) и таким образом узнал об угрозе со стороны ганзейцев; он запретил ганзейцам преследовать беглецов и отправился на корабль, где был король, чтобы приветствовать его; король вступил на берег, а с ним — 1500 человек ²⁴, среди которых был и герцог Глостер, его брат, провозгласивший себя впоследствии королем Ричардом.

У короля не было ни гроша, и он отдал хозяину судна платье, подбитое прекрасным куньим мехом, пообещав в будущем дать и больше. Столь убогой свиты у него никогда еще не было. Но сеньор де ла Грютюз принял их с почетом, снабдив некоторых одеждой и взяв на себя все расходы до Гааги, в Голландии, куда он их повез, известив монсеньора Бургундского об этом событии.

Тот был сильно обеспокоен новостью и предпочел бы, чтобы король погиб, ибо опасался графа Варвика, своего врага, ставшего хозяином Англии. На сторону графа сразу же после его высадки перешло множество людей. То войско, которое бросил король Эдуард, встало под знамена графа из любви или страха, и каждый день люди все прибывали. Тогда он двинулся на Лондон. Многие его добрые рыцари и оруженосцы предались лондонским удовольствиям, и это впоследствии пошло на пользу королю Эдуарду, как и то, что королева, его жена, в своем несчастном положении разродилась сыном ²⁵.

ГЛАВА VI

Прибыв в Лондон, граф направился в замок Тауэр и вывел оттуда короля Генриха, которого некогда сам же туда и засадил, обвинив в том, что он изменник и виновен в оскорблении величества; [102] теперь же он называл его королем, привел в Вестминстерский дворец и усадил на королевский престол в присутствии герцога Кларенса, которому все это не нравилось. Граф немедля послал в Кале 300 или 400 человек, которые прошли через весь район Булоннэ и были радушно приняты сеньором Вэнлоком, о котором я говорил. И тогда стало ясно, что он всегда оставался верен своему господину — графу Варвику.

В тот день, когда герцогу Бургундскому сообщили о прибытии короля Эдуарда в Голландию, я находился в пути, возвращаясь из Кале к герцогу; застал я его в Булони, ничего не зная о случившемся и о бегстве короля. Герцог сначала получил известие о смерти короля, и оно его не тронуло, поскольку он больше любил Ланкастеров, чем Йорков. Кроме того, он принял у себя герцогов Экзетерского и Сомерсета и некоторых других из партии короля Генриха и поэтому считал, что ему легко будет достичь согласия с этим домом. Но он очень боялся графа Варвика и не знал, как удовлетворить бежавшего к нему короля Эдуарда, на сестре которого он был женат и с которым был собратом по орденам, ибо тот носил орден Руна, а герцог — Подвязки.

Герцог отослал меня немедленно обратно в Кале вместе с одним или двумя дворянами, принадлежавшими к этой новой партии короля Генриха, и изложил мне свои соображения насчет того, как мне действовать при этих новых людях; он настоятельно просил меня поехать туда, говоря, что ему нужна услуга в этом деле. Я добрался до Турнеэма, замка близ Гина, но ехать дальше не осмеливался, поскольку натолкнулся на людей, бежавших от англичан, которые опустошали окрестные земли. Я сразу же послал в Кале просить у монсеньора Вэнлока охранную грамоту, хотя я уже привык ездить туда без пропуска и меня принимали там с почетом, поскольку англичане чрезвычайно вежливы.

Все это было для меня внове, так как я никогда не был столь близким свидетелем перемен в этом мире. Я в ту же ночь известил герцога о своих опасениях насчет дальнейшего передвижения, но не сообщил ему о том, что послал за охранной грамотой, поскольку очень сомневался в его ответе. Герцог прислал мне в качестве опознавательного знака кольцо, которое носил на пальце, и приказал, чтоб я ехал дальше, не боясь, что меня схватят, ибо он меня выкупит. Он совершенно спокойно подвергал опасности своих слуг, используя их, когда нужно; но я предусмотрительно заручился охранной грамотой, которую получил вместе с очень любезным письмом монсеньора Вэнлока, написавшего, что я могу приехать, как обычно.

Я проехал в Гин и встретил капитана за пределами замка; он предложил мне выпить, но в замок не пригласил, как обычно это делал; он с великим радушием и почетом встретил дворян — сторонников короля Генриха, что приехали со мной. Наконец я попал в Кале. Навстречу мне никто не вышел, как бывало раньше. Все носили ливреи монсеньора Варвика. На дверях моего дома и моей [103] комнаты нарисовали более сотни белых крестов ²⁶ и написали стихи о том, что король Франции и граф Варвик едины.

Все это мне показалось очень странным, и я на всякий случай отправил в Гравелин, что в пяти лье от Кале, приказ захватить всех купцов и все товары из Англии — в ответ на то, что англичане разъезжали повсюду ²⁷. Вэнлок пригласил меня на обед, на котором присутствовало много народу; у него на шапке была эмблема графа Варвика — золотой узловатый жезл — и у всех других то же самое, а кто не мог завести золотого, имел суконный. На этом обеде мне сказали, что, как только они получили вести из Англии, менее чем за четверть часа все уже носили эту эмблему — настолько перемена произошла быстро и неожиданно; и я впервые тогда понял, сколь в этом мире все неустойчиво. Вэнлок вел со мной почтительные речи и объяснил, почему он остался верен графу, своему капитану, рассказав о его благодеяниях по отношению к нему. Но что до других, которые были вместе с Вэнлоком, то это были самые вероломные люди, ибо их я считал наиболее преданными королю Эдуарду, а они оказались самыми опасными его врагами, и полагаю, что одни изменили ему из страха, а другие по доброй воле. Те, кого я в свое время хотел изгнать из города, т. е. домашние слуги упомянутого графа, были в этот час в фаворе. Однако они никогда так и не узнали о том, что я говорил о них Вэнлоку.

На все их речи я отвечал, что король Эдуард мертв и что я в этом уверен (хотя и был убежден в обратном), и сказал еще, что если бы это было и не так, то тем не менее союз монсеньора герцога Бургундского с королем и королевством Англии таков, что не может быть нарушен ни в коем случае, и что того, кого они признают королем, признаем и мы; а что касается прошлых событий, то следует помнить слова «С королем и королевством», и поручителями нерушимости этого союза являются для нас четыре главных города Англии ²⁸.

Купцы очень хотели, чтобы меня арестовали за то, что по моему приказу, как они говорили, у них было захвачено имущество в Гравелине. Но я с ними договорился о том, что они заплатят за весь скот, который они забрали, или же вернут его: по соглашению с Бургундским домом они могли объезжать некоторые определенные пастбища и брать за установленную цену скот для снабжения города; они за него заплатили и не взяли никого в плен. Таким образом, мы согласились в том, что союзные договоры, которые у нас были с Английским королевством, остаются в силе, а кроме того — что королем мы будем вместо Эдуарда считать Генриха.

Герцог Бургундский был очень доволен этим соглашением, поскольку граф Варвик собирался послать четыре тысячи англичан в Кале, дабы начать войну, и он не мог найти способа его успокоить. Однако крупные лондонские торговцы (некоторые из которых находились в Кале) отвратили графа от этого намерения, потому что в городе находился склад их шерсти; она доставляется туда дважды в [104] год на невероятно большую сумму и лежит там, пока не наедут купцы, а сбывается она главным образом во Фландрию и Голландию. Таким образом, эти купцы помогли заключить соглашение и не допустить отправки людей монсеньора Варвика.

Это было очень кстати для герцога Бургундского, поскольку случилось именно тогда, когда король захватил Амьен и Сен-Кантен. Ведь если бы герцогу пришлось воевать сразу с двумя королевствами, он бы потерпел поражение. Он изо всех сил старался умиротворить монсеньора Варвика, заверяя, что ничего не намерен предпринимать против короля Генриха, ибо он сам происходит из рода Ланкастеров; с той же целью он приводил и другие доводы.

Возвращаясь к королю Эдуарду, скажу, что он прибыл к герцогу Бургундскому в Сен-Поль и стал умолять его помочь ему вернуться, убеждая, что у него много сторонников в английском королевстве и богом заклиная не бросать его, ибо он женат на его сестре и они собратья по орденам. Герцоги же Экзетерский и Сомерсет, наоборот, настраивали его в пользу короля Генриха. Герцог не знал, кому угодить, и боялся обидеть обе стороны; так у него на глазах разгорались ожесточенные распри. Наконец он склонился в пользу герцога Сомерсета и других, поскольку они обещали ему помочь в борьбе с графом Варвиком, с которым издавна враждовали. Король Эдуард, находившийся там же, был недоволен этим. Однако его всячески утешали и говорили, что это лишь уловка, дабы не вести войну сразу с двумя королевствами, ибо если герцог Бургундский потерпит поражение, то вообще не сможет помочь ему.

Герцог, понимая, что не в силах больше удерживать короля Эдуарда от возвращения в Англию (а по ряду причин он и не решался его гневить), сделал вид, будто не оказывает ему никакой помощи, приказав глашатаям кричать, чтобы никто не шел к нему на подмогу; а тайком велел выдать ему 50 тысяч флоринов с крестом св. Андрея, нанял для него три или четыре больших судна, которые велел снарядить в голландском порту Вере, куда все могли заезжать ²⁹, и тайно оплатил 14 хорошо снаряженных судов, предоставленных ганзейцами, которые обещали служить ему до высадки в Англии и 15 дней спустя. По тем временам это была очень серьезная поддержка.

(пер. Ю. П. Малинина)
Текст воспроизведен по изданию: Филипп де Коммин. Мемуары. М. Наука. 1986