Библиотека сайта  XIII век

АБРААМ КРЕТАЦИ

КРАТКОЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ

О НАЧАЛЕ [ЦАРСТВОВАНИЯ] НАДИР-ШАХА, СОЧИНЕННОЕ ПАТРИАРХОМ НАШИМ АБРААМОМ ТЕКИРДАГЦИ

[Глава I]

Согласно свидетельству священного писания, предопределения Господни нерушимы, ибо Господь творит то, что желает. «Кто был советником у него?» (Исай XL., 13.).

[Священное писание свидетельствует] также, что «Господь делает нищим и обогащает, унижает и возвышает» (I Царств. II, 7.) и т. д. Сами же мы низки и природой слабы, да и знания-то наши нелепы и, как сказано [в писании], мы «едва можем постигать и то, что на земле» (Премудр. гл. IX, 16.). Поэтому некоторые, начав с добра, кончают злом, другие, начав со зла, приходят к добру. Но наиболее достойными являются те, которые, начав с добра, кончают добром. А всеблагий господь, источник добра, всегда жаловал добрую волю природе [нашей], хотя некоторые неправильно используют [дар господен]. Итак, если [люди] будут следовать добру, господь, согласно свидетельству апостольскому, будет содействовать ко благу (Римлян VIII, 28.).

Ибо тоску по святым престолам, а также по монастырям и святым местам земли Армянской, которую я испытывал с детства моего, внушил мне, недостойному, господь. Сперва, в 1719 году, я [отправился] в святой Иерусалим. Там я пробыл два года; [это было] во время восстановления вселенского храма святого Воскресения и всех святых мест, на десятом году пребывания моего во главе епархии города Фракии.

Патриархом святого Иерусалима был [ведший] аскетическую жизнь, кроткий душою вардапет Григор. А пастырем в Константинополе [был] неутомимый богослов Иоаннес, [оба]-ученики вардапета Вардана Багишеци из монастыря Амрдолу. 27 апреля 1734 года я выехал из Фракии и отправился в св. Эчмиадзин и святой монастырь Глака в Тароне, сооруженный во имя св. Карапета просветителем нашим св. Григорием. На сотый день, в субботу 3 августа, в 3 часа [дня] прибыли мы в святой, питающий мир храм Эчмиадзин.

Глава II.
О пребывании в Эчмиадзине в течение нескольких дней приехавших со мною и отправлении их в монастырь св. Карапета

Итак, после нашего прибытия к святому престолу, когда мы приложились к порогу святого храма, поклонились месту сошествия [Иисуса Христа] и другим святым богоприимным скиниям, нас тотчас же повели к святейшему владыке, католикосу Абрааму, который сидел в саду, посреди большой открытой галереи. Увидев нас, он оживился и очень обрадовался, ибо великая любовь, которая возникла в сердце нашем свыше двадцати лет назад, вдруг вспыхнула, как пламя, и вырвалась наружу.

После нашей беседы и расспросов о состоянии брата нашего патриарха и о великом городе Константинополе, о церквах, о князьях, священниках, зазвонили к вечерне, и он велел мне идти в свою келью. И, взяв меня, повели в покои святого католикоса Александра, находившиеся внутри резиденции [католикоса]. Потом зазвонили к литургии и мы пошли слушать вечерню, после чего подошли к алтарю. И с тех пор ежедневно, удерживая меня при себе, в своих покоях, беседовал и совещался со мной. Так прошло двадцать дней. После этого я пожелал получить повеление и отправиться к храму святого Карапета. Но он не разрешил, говоря: «Сам бог послал мне тебя, видя мою слабость. Поэтому, по крайней мере в этом году, не отпущу тебя. Подожди, оставайся в объятиях на лоне матери нашей, светлого, святого Эчмиадзина. Будь мне советчиком, сочувствующим и сострадающим [мне]! С давних пор известно мне, что ты близок мне. И душа моя свидетельствует, что ты [мой] друг и верен мне, как и моим единомышленникам, как я слышал об этом в течение многих лет, а также [во время моего пребывания] на святом престоле». И сколько я ни умолял, не было возможности. Он не давал [ни] разрешения, ни повеления. Но он сказал: «Если это будет угодно богу, то я сам в будущем году хочу отправиться в Тарон, если мне поможет господь. Оставайся здесь со мной, и мы отправимся вместе, и когда исполнишь там обет свой, отправлю тебя оттуда в твою епархию». Я его просил, чтобы он хотя бы разрешил прибывшим со мною вардапету Арутюну, старшему протоиерею отцу Иоаннесу из Текирдага, отцу Овнану, отцу Гаспару из Богазхисара и другим стамбульцам и текирдагцам-всего их было более двадцати человек-отправиться в паломничество к святому Карапету, а оттуда вернуться к себе.

И поручили их богу и вардапету Иоаннесу, епархиальному начальнику Кагызвана, который был их предводителем, и [он] повез их через Кагызван, в субботу, 23 августа. Я обещал, что останусь до сбора винограда, а потом отправлюсь и сам. Блаженный засмеялся и сказал: «Хорошо, пусть будет так».

Глава III.
О том, как мы со святейшим посетили монастыри, находящиеся близ св. Эчмиадзина. О том, как освятили вновь воздвигнутый алтарь св. Карапета в Ованаванке

27 августа, в ближайший понедельник, после того как мои спутники отправились к храму святого Карапета, католикос приказал слугам собираться в дорогу, чтобы посетить монастыри. «Ибо,-сказал он,-сердце мое крайне опечалено, так как давно уже я никуда не уезжал». Взял он с собой меня и более десяти других вардапетов. И выехали мы, радостные. Сперва [мы прибыли] в Ованаванк, так как настоятель монастыря вардапет Акоп приезжал в Эчмиадзин и пригласил владыку освятить вновь сооруженные престол и алтарь, которые он обновил на северной стороне храма, и был он (храм. -Пер.) также построен Григорием, просветителем нашим. И там находились части от мощей святого Амлорди. Мы вместе, с великой торжественностью, освятили алтарь. И после того, как мы вкусили духовную и телесную радость, 2-3 дня спустя, поехали мы в Уши, к храму святого Саркиса. Пока мы находились там, приехал туда и Акопджан, мелик ереванский, ибо его вызвал владыка. В тот же день прибыл и некий гонец из Тифлиса. Он привез известие и грамоту о том, что Ис[х]ак-паша, без всякой причины, велел задушить Ашхалбека, из нашего народа, который был меликом в Тифлисе, и держал его [труп] у ворот, пока не взял 50.000 курушей, и тогда дал приказ похоронить. А на другой день мы, по моей просьбе, направились в Парби, а оттуда-в Карби, где переночевали у господина Хачатура и господина Лазара. А потом поехали в Мугни, к храму снятого Георга. Бывший с нами мелик Акопджан был нездоров, поэтому мы переночевали там. Утром, после св. литургии и обедни, спустились в Ошакан. И мелик поехал через Егвард в Ереван, а мы переночевали там и, отправившись на заре, приехали в святой Эчмиадзин.

Глава IV.
О том, как я вторично поехал один в скит

Более из любви, которую [католикос] питал ко мне, злосчастному, взял он меня [с собой, и] ради развлечения отправились мы в монастыри и скиты. Но мы не смогли задержаться там и в святой обители, ибо [католикос] был очень занят и весьма озабочен делами святого престола.

И ибо нас было свыше тридцати человек, столько же и [еще] больше вьючных животных. И ибо владыка, будучи проницательным и заботливым в отношении всех, никого не желал обременять. Поэтому он торопился возвратиться к святому престолу, тем более, что время было смутное и до владыки доходили различные слухи о появлении хана Тахмас [пкули] и о движении персидских войск.

[Католикос] поспешил вернуться к святому престолу, дабы обо всем позаботиться. Ибо у нас искони вошло в привычку ни о чем не думать, ни о чем не заботиться; каждый печется о собственном покое, почитает собственную тень, а все заботы перекладывает на стоящего выше. Пока человек жив, прав он или нет, в присутствии своего начальника он кажется не очень озабоченным. И мне так кажется, что [делает он это] для личной пользы, [для собственного] благополучия. А после смерти не поминают покойного, вместо того, чтобы скорбеть и плакать, хулят и высмеивают [его]. Это [заложено] в самой природе нашего народа, а причина этого-невежество и неблагодарность; другой причины я не знаю.

Но я вновь получил от владыки повеление одному отправиться в скит Просветителя и пробыть там неделю, а затем вернуться. Настоятель скита, вардапет Оган, приехал, как бы прося моего [отъезда] у владыки, забрал меня и повез в скит. Я находился там неделю, а затем вернулся к святому престолу.

Глава V.
О моем паломничестве в дальние монастыри Араратской области

Через немного дней я вновь получил повеление от Верховного отправиться в отдаленные монастыри Араратской области. И хотя он не хотел давать повеления, ибо сам желал видеть эти обители, которых ни разу не видел [за время] своего патриаршества, и по некоторым причинам [его] блаженная душа желала видеть, однако смутные времена и занятость не позволили. Поэтому он был вынужден приказать мне [выехать]; и выехал я, больной, из святого престола; ехал, думая и надеясь, что излечусь от мучительной лихорадки. Сперва я поехал в Ереван, это было 16 октября, и провел одну ночь в Ереване, на следующий день я выехал в святой Вирап, а оттуда в Акори и к источнику святого Акопа, на Масис. Исполнив там обет свой, я велел отслужить литургию. И исполнив обет наш, мы вернулись в село Акори, отдохнув немного, пообедали и вернулись в Вирап. Спустившись на дно Вирапа со всем, необходимым для службы, я завершил литургию и, поднявшись наверх, переночевал.

Утром, взяв в проводники одного из монахов, я отправился в Авуц-Тар, т. е. в монастырь Аменапркич (то есть Спасителя.-Пер.). Там я провел двое суток. Оттуда я поехал в монастырь Агджоц, а после в святой Гегард, где провел две ночи. Оттуда поехал в Гарни и переночевал там. Из Гарни поехал в Норк, где также провел ночь. Из Норка поехал в Ереван, где также переночевал. Затем я поехал в Гетаргел. Здесь меня нашли посланцы католикоса, который дважды и трижды отправлял за мною людей с посланиями, в которых настоятельно просил меня спешно вернуться к нему: во-первых, потому, что блаженный соскучился по мне, во-вторых, из-за прибытия нунция из Тохата-вардапета Александра и вардапета Саркиса-ученика патриарха, прозванного позже Стражем Кесарии; в третьих, из-за его недуга, ибо год был тяжелым и воздух был заражен; вся конгрегация при святом престоле занемогла; болезнь [распространилась] и в деревне. Многие умерли; среди них, во-первых, святой отец, вардапет Саркис из Текирдага, вардапет Закария Багишеци и махтеси духовного владыки Аветис и другие из числа махтеси, и многие из деревни. Другие больные долго болели и едва излечились к пасхе. Увидевшись с приехавшими и [прочитав] послания, я поспешно вернулся в Ереван и 4 ноября прибыл в Эчмиадзин. Я хотел поехать еще в Бджни и Каренис, а также в другие монастыри, но отказался от этого, ибо меня призывал католикос. И я поспешил к святому престолу повидать святейшего.

Глава VI.
О прибытии моем в Эчмиадзин, о болезни католикоса, его кончине и погребении

Прибыв в Эчмиадзин в понедельник 4 ноября, я застал католикоса лежащим в постели. Он заболел два дня назад. Посетив его, я тотчас же стал расспрашивать его о причине болезни и о том, в какой части тела наиболее сильные боли. А блаженный говорил: «Все мое тело болит. Я не знаю причины и происхождения недуга». И я, страждущий и колеблющийся, стал обнадеживать его и утешать; [так прошла] часть ночи, пока он мне не сказал три-четыре раза: «Иди, отдохни. Ты слаб, устал с дороги, ведь ты только что прибыл». А я, подумав, что, быть может, он огорчится или будет недоволен, если я не покину его, встал и ушел к себе. Днем и ночью, до самого воскресения, мы все пребывали в тревоге и смятении. А в воскресенье мы так же молча сидели вокруг его одра с печальными лицами и сомневались, страдали, глядя друг на друга. Мы оставались там в ту ночь до четырех-пяти часов утра. Затем послушники сказали мне: «Иди к себе, пусть немного отдохнет. Его огорчает, что ты страдаешь».

Тогда я встал и пошел в свою келью. А там остались [духовный] сын мой вардапет Иоаннес с отцом Акопом. После полуночи они пришли ко мне и сказали: «Иди к владыке, ибо он выглядит как-то странно, и все приближенные в сомнении». Я сейчас же встал и пошел и увидел, что он при смерти. Я стал просить и умолять его, чтобы он благословил всех, а также дал нам всем отпущение, наставление о делах святого престола и членов конгрегации и поручения близким. И блаженный, то говоря слабым голосом, то движениями благословенной головы своей [показывал, что понимает] значение мольбы моей. И вложив десницу в мои руки, легко и спокойно отдал свою чистую душу доброму ангелу так, как будто кто-то достает из-за пазухи яблоко и дает его другу или любимому своему. Это было в девять или десять часов в ночь на понедельник шестого ноября. А как только рассвело, мы сообщили об этом мелику Еревана господину Акопджану, который обратился за повелением к дюку Еревана, который был дефтердаром. Али-паша был болен и лежал в постели, и когда хотели получить от него разрешение на похороны, он сам скоропостижно умер в час утренней обедни. Владыка преставился ночью, а в то же утро паша умер в Ереване. Поэтому кехья дал приказ, чтобы похоронили.

А на другой день пашой поставили Хаджи-Хусейн-пашу, уроженца Терента; он был в Ереване мафаза, [т. е.] комендантом.

Мелик Акопджан прибыл в Эчмиадзин с одним из чухадаров паши. Во вторник я, недостойный, отслужил панихиду и миропомазал [католикоса]. И похоронили его в [храме] св. Гаянэ. Я не смог пойти из-за того, что меня сильно лихорадило через день, и вернувшись [почти] без сознания, лег в постель. А на другой день я со всей конгрегацией святого престола отправился к храму св. Гаянэ, и мы справили поминки. А после поминок мы вернулись в монастырь. После этого меня с пятью-шестью вардапетами насильно повезли в Ереван. И когда мы проезжали мимо храма, где похоронен покойный, увидели множество жителей Еревана, армян, мужчин и женщин-беженцев, которые пришли [оттуда]. И увидев их, мы пришли в ужас и были поражены их беспомощностью.

Мы сами пожелали вернуться в монастырь, дабы приход персидских войск не застал нас в Ереванской крепости. И так, умоляя и мелика и прибывшего с ним чухадара, бывшего нашим мубаширом, мы прибыли в Паракар. Там мы посидели немного на берегу ручья. Я достал и вложил ему в руки пять золотых, и после долгих просьб мы, наконец, избавились [от него] и вернулись в монастырь.

Глава VII.
О том, как мубашир вторично приехал [в Эчмиадзин] и насильно повез меня в Ереван; о том, как возложили на меня тяжкое бремя

На следующий день, в четверг, рано утром нас с пятью-шестью вардапетами, вопреки нашей воле, насильно повезли в Ереван. Как раз в этот день у меня был приступ лихорадки, от которой я избавился в тот же день. Так как мубашир приехал вечером в среду, то мы отправились в четверг рано утром. По дороге я по различным причинам обливался слезами. По прибытии в Ереван повели нас в дом градоначальника, и сперва к раису, то есть к кехья. Он сперва стал убеждать меня: «Так как умер ваш халифа, и ты был близок ему и любим им, и так как все члены конгрегации желают, чтобы ты занял его место, я доложу паше, чтобы ты стал халифой вместо покойного». А я отказывался, говоря, что я не способен к этому делу и у меня нет сил, тем более, что я чужестранец. «Ведь я прибыл сюда на паломничество. У меня есть на то повеление от высочайшего двора и грамоты от кызлар-агаси и от капучи-баши Гул-Ахмед-аги, чтобы, оказав мне покровительство, вы вернули меня в мою епархию». И еще говорил я много слов мольбы; описание всего этого вызывает скуку но не было возможности избавиться. Под конец он перестал убеждать и стал строго говорить со мной, стал по-разному пугать меня, даже пригрозил мне смертью, и я был в смятении и колебался. Тотчас же он встал и пошел к паше. И немедленно вернувшись, сказал: «Отведите этого к паше!» И приказал мне, говоря: «Не вздумай отказываться, иначе паша велит убить тебя». Когда я предстал перед пашой, он стал строго говорить со мной и стал обвинять меня. А я ответил ему, что по нашему древнему обычаю в Исфагане и Стамбуле составляют махсар [о том], чтобы жители этих двух городов договорились и избрали и утвердили кого-либо, а в противном случае худо будет святому престолу и тому, кто станет католикосом.

И мы имеем также грамоты, утвержденные многими подписями и печатями, кончающиеся анафемой [тем, кто нарушит этот обычай]. И много другого я говорил ему. И плакал я и горевал. Но ничто не помогло. Он разгневался на меня и сказал: «Больше года потребуется для того, чтобы гонцы добрались до Исфагана и Стамбула, и жители этих городов выбрали бы кого-нибудь и решили это дело. А ведь с двух сторон идут войска и ожидается война. Эчмиадзин находится на [их] пути. До этого дня монастырь будет разрушен, члены конгрегации, оставшись без главы, рассеются, ни один не останется. Какая же будет тогда польза от вашего избрания? Вот я повелел тебе: согласись, и то законам вашим пусть совершат над тобой обряд возведения в сан католикоса, и управляй этой обителью, которая принадлежит не только вам, но и нашему государю; там мы останавливаемся, и это место нужно нам. И я пошлю человека с грамотами- прошеньем и печатью, и привезет он от царского двора приказ для тебя».

Меня насильно вывели и написали приказ: «Поскольку вы, члены конгрегации Эчмиадзина, избрали и хотели, чтобы он стал вашим главой, вот я повелел, чтобы он стал над вами [в качестве] халифы; по законам вашим совершите необходимые обряды и церемоний и слушайтесь его так же, как слушались его предшественника. А обо всем остальном, [что вам] нужно от царского двора, позабочусь я сам, вы не беспокойтесь об этом».

И взяв меня, повели в дом мелика Акопджана, где я находился три дня, а затем собрали в Эчмиадзине кетхудов Канакера, Еревана и других мест, а также настоятелей монастырей, а кроме того, написали оттуда в Карби, Аштарак и другие места, чтобы прибыли князья и кетхуды. Все они собрались в святом Эчмиадзине. И 24 ноября, в Пятидесятницу, прибыли настоятели прочих монастырей и помазали меня, недостойного, католикосом и возложили на меня бремя служения св. Эчмиадзину и великому престолу святого отца нашего Григория Просветителя. Это было в 1183 (1734) году, нашего [летосчисления].

Глава VIII.
О том, как я управлял конгрегацией и служил святому престолу и о том, как Тахмас[пкули]-хан персидский осадил Кэнджэ, то есть Гандзак. О прибытии Кёпр[у]лу-оглы Абдулла-паши и [о том, как он] с войском перезимовал в Карcе

После этого стал я задумываться и всеми силами стараться и мужаться ради великого дела управления святым престолом. Ибо, будучи незнаком с людьми, конгрегацией, со всеми доходами и расходами, и церемониями и из-за недостатка денег, которых не было совсем, а расходы монастыря были огромны и бесчисленны, я сильно огорчался, страдал, но милостивый господь, берег и кормил [меня]. Продавая иногда плоды земли, получая иногда даяния от посетителей, а иногда делая займы-так что до сегодняшнего дня я взял 20.000 курушей в долг-и таким образом я, жалкий, мучаясь, управлял святым престолом.

В это время Кенджэ был осажден персами. И Кёпрулу-оглы прибыл с большим войском из Амида в Баязет и оттуда-в Карс, перезимовав там. И отдал повеление Темир-паше, который отвез в Тифлис 10 тысяч сомаров пшеницы и вновь прибыл в Карс. Также и в Карсе он заготовил много пшеницы, ячменя и других вещей и отправил из Карса в Ереван военное снаряжение.

Глава IX.
О наступлении Тахмас[пкули]-хана на Карс через области Лори и Казах

Когда прекратились жестокие зимние холода и погода немного смягчилась, и мы вступили в 1184 (1735) год, в апреле двинулся Тахмас [пкули]-хан через Лори и Казах на город Карс еще до того, как растаял снег в тех горных краях. Ибо мы слышали от персидских воинов и от приближенных хана, что они хотели пройти через какой-то овраг, [занесенный снегом], что они мечами раскопали дорогу и двинулись, [чтобы] пройти, но в ту же ночь вновь пошел снег и закрыл путь, над которым они трудились в течение двух дней. А потом нашли проход по другой дороге и с большим трудом дошли до границ области Карса.

И встав друг против друга, [войска] сражались в течение одного дня. С обеих сторон было убито и ранено от 600 до 700 человек. Агаряне обратились в бегство, а хан вернулся в свой лагерь, находившийся в Яхни-Тепе. Из-за отсутствия достаточного количества продовольствия для войска и животных гениальный второй Александр вернулся в Арарат, [чтобы] через Баш-Абаран идти на Ереван и Эчмиадзин.

Глава X.
О продвижении хана в сторону Арарата и о том, как я поехал ему навстречу

Возвращаясь из Карса, великий хан, не спеша, двигался в сторону Арарата. Он прибыл, дошел до места, называемого Ширакала, в Апаране, и войска его развернулись и [дошли] до Карби и Аштарака. Тогда наши князья, находившиеся в армии, и калантар Меликджан подсказали мне, говоря: «Надлежит тебе явиться к хану с подношениями и с готовностью [служить ему]». Я выехал немедленно с пятью-шестью вардапетами и с подношениями в силу [наших] возможностей. Это было 27 мая, на третий день после [праздника] сошествия Св. Духа, во вторник. В этот же день доехал я до Ованаванка, а в среду прибыли в Апаран и направились к месту, называемому Ширакала. Хану сообщили о нашем прибытии, и он приказал насахчибаши Абдул-Гасан-беку принять нас, [как] гостей. Мы пошли к нему и отдохнули в ту ночь. А в четверг, очень рано утром, когда [хан] хотел двинуться в путь, меня с подношениями повели к нему. Я явился и приветствовал его и его прибытие. А он сказал: «Добро пожаловать, халифа! Как поживаешь? Здоров ли ты? Ну, садись на коня, халифа, двинемся вперед» (В оригинале эти слова Надира приведены армянскими буквами на азербайджанском языке).

Он тотчас же сел на коня и поехал со своей свитой, а войско [выступило] вслед за ним. Он дал мне воинов из числа своих телохранителей и, предшествуя мне, они повели меня вслед за ним.

Глава XI.
О посещении ханом святого Эчмиадзина

Когда мы доехали до места, [где расположилось войско], он остановился в своем шатре и вызвал меня. И поспешили слуги, один за другим, стремительно и настоятельно [звать меня], ибо они имеют обыкновение все служебные дела свои выполнять поспешно и безотлагательно. Сейчас же они поторопили меня и довели до шатра хана, который пригласил меня на обед к столу своему. Я находился у него среди войска три дня, пока достигли деревни Дохс. Затем он повелел мне поехать в Эчмиадзин. Тогда я осмелился пригласить его посетить и осмотреть монастырь, и он обещал приехать. И вот в субботу 31 мая он расположился лагерем в поле на краю деревни, близ кянкяна. Лошади [его войска] съели и вытоптали все зерно и весь ячмень [этой деревни]; было время жатвы, но больше нечего было косить, ибо они все уничтожили.

Я ожидал от него извещения и не поехал в воскресенье [навстречу ему]. В понедельник я послал в военный лагерь [моего] местоблюстителя вардапета Александра, чтобы он привез весть о том, что они намерены делать. Вардапет Александр тотчас же вернулся ко мне с грустным лицом, растерянный, почти полумертвый. Увидев его таким печальным, я узнал [у него] причину: хан был разгневан, говоря: «Почему, когда я прибыл сюда, он не вышел мне навстречу, чтобы сопровождать меня в Эчмиадзин?» Я сам [об этом не знал], а другие, сделавшиеся большими глупцами, нежели я, не научили меня персидским церемониям и обычаям [этой] земли.

Посему я был объят страхом и пришел в отчаяние, а затем стал прощаться со всеми и просить у всех прощения и молитв [за меня]. И, войдя в святой храм, я пал ниц перед местом святого сошествия, со стоном и плачем и горькими слезами, и поручил душу свою господу богу, и так, охваченный страхом, с замирающим сердцем, отправился полумертвый в лагерь хана, и ожидал мучений и смерти. Хан спросил: «Халифа, почему в то время, как я прибыл, ты не пришел нам навстречу, а ныне приглашаешь меня приехать в Уч-Килисэ?» (В оригинале эти слова Надира приведены армянскими буквами на азербайджанском языке).

А я, дрожа и проливая слезы, ответил: «Хан мой, я прибыл из Рума. Это известно. Здешних обычаев не знаю. Никто не виноват. Вина моя. Если должен казнить, казни меня». [Я сказал так], ибо хан разгневался на Мирза-Мехти, говоря: «Почему ты не предупредил халифу, ибо [он] из чужой земли и не знает [наших обычаев]?» (В оригинале ответ Кретаци приведен армянскими буквами на азербайджанском языке).

И в тот же миг милосердный господь склонил его сердце к милосердию, и он проникся состраданием ко мне, чужестранцу, и сказал: «Правдивы слова халифы, и не знает он, каковы [обычаи нашей] земли. Но нам надлежит даровать халифе халат».

И когда я в первый раз явился повидать его, он пожаловал мне рагам на патриаршество и еще три рагама.

Один из них был об имуществе тех, которых шах (Аббас I.-Пер.) в год своего нашествия угнал и увел с собой, [и они] сдали [свое имущество] на хранение святому Эчмиадзину и другим монастырям и селам. А затем, проведав об этом, османцы захватили его (т. е. имущество.-Пер.); чтобы [владельцы] не могли требовать обратно.

Второй [рагам о том], чтобы отуречивающиеся (т. е. принявшие мусульманство.-Пер.) лишались наследства.

Третий-чтобы никто не приходил в монастырь без приказания хана и не учинял притеснения.

И тотчас же повелел хан и принесли халат и надели на меня. Это была шелковая накидка, отороченная соболями.

И в то время, как я ожидал смерти, он облачил меня в халат. И пусть никто не удивляется! Слава богу-чудотворцу! Велики деяния Твои, господи, и неисповедимы пути Твои!

Посему я нашел [в себе] смелость и сказал: «Хан мой, если отдашь приказание, я отправлюсь и приведу членов нашей конгрегации, и мы, по-нашему, торжественно предшествуя [моему] хану, поведем твою милость в монастырь». И сказал [хан]: «Хорошо, сделайте так».

И я тотчас же вернулся в монастырь.

И в то время, как они ожидали увидеть меня в гробу, увидели живым и облаченным в халат.

И все члены конгрегации удивились и пришли в восторг и восславили бога. Все члены конгрегации возликовали и справили великий праздник. И облачились в ризы и все члены конгрегации, и с отроками, одетыми в стихари, и с хоругвью и со свечами в руках составили шествие и отправились к нему. И взяв его с большими почестями, привели его к святому престолу. И, вошедши в святой храм, он остановился перед местом святого сошествия и спросил, говоря: «Что это за место? И для чего этот купол?» Спрашивал и о святых ликах, большом кафедральном соборе, о строительстве и о строителях. И мы дали соответствующие ответы.

И поставив кресло и [постелив] ковер перед главной скинией, я пригласил его сесть. И он тотчас же сел и приказал совершить службу. Мы отслужили вечерню, ибо был понедельник и праздник святой Рипсимэ. И сам он сидел, смотрел и радовался. Тотчас же старейшие из членов конгрегации побудили меня и вывели меня из дворца католикоса (так в подлиннике) в моем облачении.

И после того, как была отслужена вечерня, вновь побудили меня старейшие, говоря: «Предстань перед ханом, поблагодари и благослови [его]». Так я и поступил. И ибо хан пожелал, [чтобы я говорил] на языке иноплеменных, так я и заговорил в его присутствии.

И [хан] обрадовался этому. И когда кончилась служба, и он вышел из храма, передал через своего мирзу 300 флоринов милостыни и уехал. Пошел и я с ним до средних ворот, и отослал он меня назад, а сам отправился в [свой] стан.

Глава XII.
О том, как [хан] послал и своих ближних в монастырь, а затем отправился в Паракар и Егвард

В ту же ночь, когда еще не рассвело, он отпустил и своих жен, которые приехали, чтобы увидеть место святого сошествия. А на рассвете вторично прибыл и сам [хан]. [Находясь] в храме, он радовался и развлекал своих приближенных, рассказывал им все то, что слышал.

Вкусив щербеты, курения, розовую воду и другие сладости, он вышел из храма через главный выход, мимо гробниц, и тотчас же велел позвать меня, благодарил и утешал, говоря: «Не беспокойся, и не печалься и совсем не бойся. Очаг этот наш, а ты добрый старец. Да будет абадан дом твой!» (Это, вроде бы означает: да будет благополучен дом твой, будь здоров). «Так как я накормил своих коней и войско [плодами] ваших нив и вашим имуществом, то в свое время я возмещу вам [убытки]».

И хлестнув коня, он поехал с миром и с любовью по дороге на Паракар и там разбил свой стан. И в тот же день я поехал в его стан, в Паракар; с небольшими подношениями. И он снова обнадежил меня и отослал в монастырь, а сам пошел на Ереван в сторону Егварда. И османцы, выйдя из Ереванской крепости, слегка столкнулись [с персами] и вновь вернулись в крепость и [персы] убили 7 человек из турок и двоих захватили живыми и увели в плен. Затем, в пятницу 5 июня [персидское] войско расположилось близ Егварда на одном холме.

Но еще в ту ночь, когда он был в Паракаре, ему донесли, говоря: «Османский сараскяр Абдулла-паша перешел реку Ахурян с большим войском и идет на тебя. Будь готов к сражению, ибо словами и бегством нельзя кончить войну». А многомудрый хан облачил вестника в халат и сказал: «Благодарение богу, ибо я с давних пор требовал этого».

Глава XIII.
О том, как [хан] отправил пленников и тяжести армии в Тавриз по побережью Гегамского озера

После этого [хан] начал готовиться к войне. И отделил все тяжелые вещи, то есть большие шатры, пленников, тех, кто был бесполезен, не мог воевать, и женщин. Он послал, их по побережью Гегамского озера в Тавриз. А сам остался с восемнадцатью тысячами арийских воинов и избрал местом для [расположения] войска и [для своего] шатра высокий холм, который с давних пор носит название Ахи-Тепеси. Там он разбил шатер и возвел вокруг того холма укрепления в виде башен из каменных глыб, имеющих форму полушарий. Высота укреплений, которые были вроде валов-бастионов, была равна двум газам,-иноземцы называют [эти укрепления] матаризами-так, чтобы, если османцы внезапно нападут на них, можно было бы обстреливать их из пушек или пользоваться другими орудиями войны. И так он возвел вокруг холма 3-4 ряда этих укреплений. А в субботу прибыл со своими войсками и Кёпрулу-оглы с верхней стороны Апарана, спустился к подножью горы Ара напротив Егварда. И встав друг против друга, чархачи столкнулись, и с обеих сторон было убито по нескольку человек, затем они отошли друг от друга.

Всю ночь трудились персы из-за недостатка воды: перерезали всех баранов и коз, которые были с ними, сняли с них [шкуры] на бурдюки и наполнили их (бурдюки.-Пер.) водой. Наполнили водой и приготовили на холме также и другие сосуды, ибо река Зангу, на расстоянии примерно двух переходов, была позади, а перед ними стояло турецкое войско.