Кочубей Гюмюрджинский. Первый доклад. Гл. 1-8.

Ввиду большого объема комментариев их можно посмотреть здесь
(открываются в новом окне)

КОЧУБЕЙ ГЮМЮРДЖИНСКИЙ

ТРАКТАТ ПОКОЙНОГО КУЧИБЕЯ,

известного под именем Кучибея Гомюрджинского, лица приближенного к почившему в Бозе султану Мураду (IV), Завоевателю Багдада, касательно государственного устройства и дел правительственных, который он написал в форме докладов и представил покойному падишаху, и который, бывши причиною восстановления прежних законов, имел много прекрасных последствий

ПРЕДИСЛОВИЕ

Во имя Бога Всеблагого и Милосердного.

Осыпавши венец начала речи чистыми перлами восхваления Всевышнему Богу, и изукрасивши чело мускусо-благоухающего предисловия блестками самых высших благословений великодушному Пророку, немощный раб в Убежище Счастия, высочайший падишахский Порог, и в мастерскую справедливости, в высокую шегиншахскую Порту имеет доложить следующее. Обдумавши с друзьями и благожелателями высокосводной палаты высочайшего правительства — да пребывает оно под покровом Вечной благодати! — добродетельными улемами и некогда бывшими [71] ревностными слугами, а теперь забытыми 1, ветеранами, причины такого переворота в положении государства, таких, перешедших всякие границы, зол и неурядиц, мятежей и волнений, я давно уже искал случая довести об этом до Высочайшего слуха 2. Лишь только всем обитателям [72] миpa стало известно, что украшающий вселенную и все благоустрояющий монарший взор и светозарная, дарующая милости мысль государя — слава Всевышнему Владыке! — обращены на искоренение злодейств и насилий и на водворение правды и справедливости, и всякий стал торопиться заявить (небосводной стороне) высочайшей особе государя о предмете своих помышлений, то и я, атомоподобный раб, также спешу повергнуть к Убежищу Счастия, монаршему Порогу, эту конфиденциальную записку, дабы хотя вкратце стало августейшему падишаху известно: что было поводом к расстройству государства и причиною перемены к худшему положения сынов Адама, и каким бы способом можно было, с Божьей помощью, поправить дело, так чтобы чрез это мало по малу открылись прекрасные следы монарших попечений 3. Первее всего да будет высочайше известно, что залог благоустройства государства и общества и корень прочности оснований веры и державы есть твердое пребывание в законе мухаммедовом. Затем, да будет оказываемо высочайшее монаршее благоволение пекущимся о положении достояния Божия, райи и подданных, и занимающимся Его наукою учителям веры, а также ревностным воинам, полагающим душу свою на поле священной брани с неверными; пусть всякого рода лучшим людям оказана будет честь, а негодяям — презрение; пусть только правила прежних султанов — всели их, Господи, в горнем Раю! — служат практическим руководством во всех преднамерениях, и да соблагоизволено будет поступать сообразно с их прекрасными нравами и похвальными обычаями, и тогда, можно надеяться, высокое государство приобретет полный порядок и благоустройство; цветник благоденствия и счастия по-прежнему освежится и [73] зазеленеет, и все, какие бы не предпринимались, дела, милостию Всевышнего, будут достигать своего довершения. А впрочем, воля и власть Его Присутствия, падишаха, покорителя миpa».

ГЛАВА ПЕРВАЯ

«О великих османских султанах — упокой их, Всевышний Боже, в горнем Раю! — , о визирях, о членах Государственного Совета о собеседниках и приближенных»

«От светлой и проницательной души Его Присутствия, августейшего и державнейшего падишаха, Убежища Веры, не должно быть сокрыто, что ваши великие предки, начиная с самых древних султанов до султана Сулейман-хана Гази, лично присутствуя в императорском правосудном Диване, прилежно заботились о положении государства, занимались делами земли и народа, всех вообще подданных своих, входили в дела финансовые и имущественные, и ведали прочие, как крупные, так и маловажные, вещи. Затем султан Сулейман-хан, — упокой его, Всевышний Господи, в горних селениях Рая! — , хотя сам лично не заседал в императорском Диване, зато когда он самолично отправлялся в некоторые из благословенных военных походов, предпринимавшихся во время его великого царствования, то на благополучном пути своем изволил вникать в разные дела и обстоятельства. В мирное же время, восседая в благохранимом Константинополе на ковре царского престола и опираясь на подушку благословенного падишахского трона, он изволил чрез решетчатое окошко прислушиваться к тому, что делалось в Диване, и таким образом получал сведения об известных делах 4. [74] А когда бывало его августейшая особа несколько уставала от усиленных занятий государственными делами, то он отправлялся на охоту, отчасти представляющую собою род упражнений в военных действиях 5, иногда в охотничьи окрестности Эдирнэ, иногда — Янболы, где (доступ к нему был беспрепятственный) 6 всякий угнетенный прямо непосредственно подавал ему прошение, и этим способом он тоже узнавал о некоторых обстоятельствах. Bследствие такого полного попечения его о делах государственных, богохранимые владения исламские в счастливые времена его были благоустроены и процветали; сосуд вселенной был преисполнен спокойствия. А собеседники и приближенные до начала великого царствования Мурад-хана (III) представляли сонм опытных, сведущих, смышленых, благонамеренных, умных людей. Подобно Шемс-паше 7, Джелаль-бею и Фергад-аге 8, [75] довольствуясь щедрыми даяниями султанскими, никто из собеседников и приближенных, ни из внутренней, ни из внешней придворной челяди, ни другой кто-либо никогда не [76] вмешивался в государственные дела. Тогдашний верховный визирь, покойный Мухаммед-паша, самостоятельно вел визирские дела. Имея светлую голову, визирь этот пятнадцать лет без товарищей ворочал правительственною фабрикою, и своим, украшавшим мир, здравым рассудком привел в порядок вселенную 9. Верховное визирство — это высокая должность. Раз назначенный на это место зря не должен быть удаляем, но в продолжение нескольких лет должен твердо сидеть на первопредседательском ковре независимый в своих распоряжениях. А собеседники и приближенные (султанские) не смели в высочайшем присутствии вести рассуждения насчет визирей и улемов. Так было до времени Мухаммед-паши, когда Джелал-бей, за некоторые непристойные речи, направленные к унижению упомянутого визиря, был лишен степени государева приближенного, выгнан из Константинополя и потом в течение всей своей жизни не являлся в августейшем присутствии 10. У приближенных [77] прежних султанов и в услужении у верховных визирей, беглер-беев и санджак-беев, равно как и у стремянных, вообще были покупные рабы; а из тех, кто получал содержание от падишаха, Убежища Mиpa, ни один человек не находился при дверях их. Равным образом из податного сословия 11 и из торговцев не брали в слуги с жалованием. Это вредно в двояком отношении: во-первых, платящие подать райя и дети их, как только поступят на службу к государственным сановникам, перестают платить подать, отчего происходит ущерб как для государевой казны, так и для владельцев больших и малых поместий; во-вторых, райя привыкает сидеть на коне и носить саблю, и это удовольствие так засядет у него в голове, что уж потом опять он ни за что не будет райей, да и в войско-то тоже не годится, и, в конце концов, пристает к шайке негодяев и совершает [78] разные злодейства и беспорядки. Большая часть кавалерии и пехоты некогда появившихся в анатольском округе мерзавцев-мятежников 12 состояла именно из этого сорта людей; а потому прежние визири тщательно избегали таковых, а брали на службу покупных рабов; они вовсе не пользовались и услугами падшахских рабов, и не брали их в свою свиту. В былое время места беев и беглер-беев, и прочие императорские должности давались опытным, ревностным, честным и набожным людям, и за это не брали с них ни одного белячка, ни одной полушки 13 взяток или подарков; и занимавшие их, покамест не провинятся, не были отставляемы. В особенности же санджак-беи и беглер-беи: они по 20 — 30 лет сидели на своих местах. А потому у них в падишаховом государстве были превосходные силы и средства, так что когда случалась война, то всякий из них отправлялся в поход с 700 — 800, даже с 1000 вполне снаряженных и обмундированных, храбрых [79] собственных латников 14, и, ради счастливых успехов Его Величества 15, столько оказывали мужества, столько подвигов. Когда враги появятся бывало в каком-нибудь углу исламских владений, то еще весть о них не успеет бывало дойти до Порога Счастия, как уже в императорский Диван доставляются злополучные их головы. Так, между прочим, когда в великое царствование Султана Баязид-хана Святого 16 такой сильный враг как Хорватский правитель с многочисленным окаянным войском вторгся в пределы исламских владений, — бывший в то время губернатор Килисского санджака в Босне, мужественный Якуб-бей, немедленно явился и в первой же стычке разбил злосчастную армию его, покативши его бестолковую голову по полю сражения 17. Так, когда в славное [80] время Абуль-Гази султана Сулейман-хана — милость ему и всепрощение — в области Добруджа 18 явился один мятежник, известный под именем Лже-Мустафы, который, набравши тысяч 30 — 40 сволочи, начал грабить и разорять села и местечки, — бывший в то время санджак-бей, Ахмед-бей Большой, тотчас же прибыл с львиносердыми храбрецами и расправился с негодяями 19. Так когда, во время султана Селим-хана второго (1512 — 1519) — благодать Божия на нем! — флот богопротивных грешников, испанцев и венециан, нанес поражение флоту императорскому 20, и затем, в количестве 90 гальотов [81] и галер, блокировал крепость Ая-Мавру, то храбрый вояка Янинский бей, Гази-Турхан-Оглы-Мустафа-бей, явился и рассеял флот неверных; большую часть экипажа его сделал жертвою меча и освободил крепость от неверных. Так в царствование покойного султана Мурад-хана — благость Милосердого на нем! — когда Бугские казаки 21, вознамерившись опустошить некоторые местности, подошли к Аккерману, то упомянутый Мустафа-бей пошел и всех их сделал добычею острого меча 22 . Бесчисленно множество подобных подвигов мужества и храбрости, оказанных эмирами, из которых каждый в свое время, одержавши не одну победу, на счет богатой добычи строил мечети и училища 23. Могущество ислама и блеск религии возрастали тогда с каждым днем. В славные времена прежних султанов капуджи-баши (капитаны гусаров внутренней стражи) и мутефаррика (гоффурьеры) Высокой Порты были люди достойные того, чтоб им вверять санджаки и беглербейства, преданные османской династии, видевшие жизнь; люди со смыслом и опытные. А секретари высокого Дивана были все люди владевшиe пером и счетами, знавшие закон, и способные вести переписку с иностранными государями. А султанские регистраторы и финанс-секретари были все народ сведущий, честный, умный и добросовестный. Чауши (жандармы) Высочайшего Двора были люди опытные и дельные, годные для посольства к иностранным государям 24. [82] Содержание капуджи-баши, называемое на овес 25, [83] по реестру определялось в 19,999 белячков; больше ни одной копейки. А под именем (на башмаки,) 26 больших и малых поместий арпалыки никому не давались. Когда же нужно было на башмаки, то с собственных императорских уделов ассигновалось [84] до 19,999 белячков, не более. Старинные большие и малые поместья не обращались ни для кого ни в уделы 27, ни в пожалования на башмаки. Немые 28, карлики 29 и пpoчиe комнатные государевы люди, кто бы то ни было, кроме жалованья, больших и малых поместий не касались. В императорский гарем поступали набиравшееся в Арнауте (Албании) и Босне, а также присылавшееся в подарок пограничными беями и беглер-беями мальчуганы 30, равно как и принадлежавшие умершим визирям рабы, из коих каждый, прослуживши некоторое время [85] в императорском гареме, становился как переплавленное серебро: так что по выходе из него (гарема) они не позволяли себе ни одного поступка, выходящего из пределов приличия и благовоспитанности, и жертвовали своею драгоценною жизнью высокому государству, в котором они возросли и воспитались, для блага Его Величества 31. Таково-то было положение дел в славные времена прежних султанов. А впрочем, повелевать есть воля Его Присутствия, августейшего и могущественнейшего падишаха, Убежища Mиpa».

ГЛАВА ВТОРАЯ

«О многочисленности в прежнее время владельцев больших и малых поместий: об их силах и средствах; о достоинстве службы их государю; о степени добропорядочности и подчинении их дисциплине».

«От светлого зеркала души Его Присутствия, августейшего, могущественнейшего и всепобеждающего падишаха не должно быть сокрыто: то что прежние султаны — возвыси, Господи, степень их в обители спасения! — столько предпринимали славных походов и столько одерживали блестящих побед, что в те счастливые времена острая сабля их простиралась на Персию 32, [86] Туркмению, Татарию, Индию, Йемен и на владения прахоподобных гяуров 33; и никто из врагов веры и государства не в состоянии был противиться им; обитаемая четверть (земли) наполнялась мухаммеданскими кликами 34, и падишахи всех стран покорялись и повиновались им беспрекословно, говоря: слушаю-с!; — что краса мира, громкая слава их, благодаря завоеванию стольких крепостей и стран, наделала такого шума в свете, — все это было с помощью владельцев больших и малых поместий , 35: они знали только брали с разных владельцев [87] дань и контрибуцию. В самом деле, это была жертвовавшая головою и жизнью для блага веры и государства, отборная, храбрая, превосходная, покорная и послушная дружина.[88] А когда они были так хороши, то, в случае войн и сражений, вовсе не было надобности в придворном войске 36. Это была преданная династии, добропорядочная и подчинявшаяся дисциплине дружина. Между ними не было ни одного постороннего: все были сыны своего очага, преемственно, от отца к сыну, пользовавшиеся царским иждивением. А чтобы в число владельцев больших и малых поместий как-нибудь не попали чужие, то вначале ни одному из этих последних не давали грамоты на малое поместье. Да и сыновьям-то старинных сипагов, а также урожденным янычарам 37, в то время как выдается [89] полномочная грамота, пока два за'има и десятеро тимариотов не засвидетельствуют того, что одни есть действительно потомственные сипаги, а другие — дети янычарские, не выдавалась (эта грамота). Если же их свидетельство было противоположного свойства, и те не были урожденные янычары, то всех их большие и малые поместья, в урок целому свету, отдавались другим. А желать получить грамоту на тимар горожанам и поселянам равнялось нечестию: давать ее этого рода людям было немыслимо 38. А если кто-либо из владельцев малых поместий покажет бывало ловкость свою и во время императорского похода представит голову и языка 39, то ему жалуемо было на каждые десять белячков один белячок прибавки. Если же кто из владельцев малых поместий, во время императорского похода, выказавши необыкновенное мужество и храбрость, представлял 10 — 15 голов и языков, то, будучи чрез это достоин большого поместья, делался владельцем большого поместья в государстве падишахском. А чтобы поместья и прибавка давались кому-либо от Порога — это было немыслимо 40. [90]

У государственных сановников и в войске ни серебряной сбруи, ни убранств, ни украшений не было. Всякий из них зарился только на хорошего коня да на острую саблю, на панцирь да на кольчугу, на колье да на лук. А тимариоты жили каждый в том санджаке, где было его большое или малое поместье, находясь под своими знаменами; жит в других местах запрещено было. Причина такого положения следующая: если сипаги каждого санджака постоянно там и находятся, то едва лишь неприятель покажется в каком-нибудь углу, как в три дня все они налицо и готовы, так что куда бы ни понадобилось отправиться, они живо спешат туда и отбывают свою, заслуживающую благодарность, службу. А вакантные в разных местах большие и малые поместья, с доходом в 1000 — 100,000 (белячков), беглер-бей каждой области назначал достойнейшим. Это заносилось в краткий реестр, и по его квитанции из Порога выдавалась уже владенная грамота 41. От Порога же никому не давалось содержания. Вследствие этого в исламских владениях не было ни одного спорного большего и малого поместья; посторонние и недостойные сюда не вмешивались. Если же беглер-беи каким-нибудь образом назначали хоть даже малое поместье недостойному, тогда имеющие на то право шли к Порогу и поднимали вопль и жалобы, вследствие чего беглер-бей получал строгий выговор от падишаха и отставку. Поэтому все владельцы больших и малых поместий были люди воинственные и храбрые, которые жертвовали жизнью и головою за веpy; когда встречались с врагами веры и государства, то помощь Всевышнего Бога была на их стороне, и они оставались полными победителями. Из числа случившихся в ту пору высочайших походов один (замечательный) был в царствование покойного, блаженной памяти, султана Сулейман-хана — милость и всепрощение ему! — :такой негодный злодей [91] как немецкий король с необозримым, подобно морю, войском нахлынул на ключ победоносных границ, крепость Будин. Покойный Суфи-Мухаммед-паша, беглер-бей Румелийский, находясь в то время в Софие 42, как только узнал об этом, тотчас же отправился скорым шагом туда; ударился в самое сердце неприятеля; в один момент более 100,000 нечестивого войска сделал жертвою блестящей сабли; завладел пушками, ружьями и обозом, и мусульманские воины набрали такое бесчисленное множество добычи, что всякий из них учетверил свои силы и средства. Так, по крайней мере, об этом написано в летописях 43. Равным образом, когда область Босна, сделавшись санджаком, присоединена была к румелийскому округу, то в нем по краткому реестру было 12,000 сабель, что, с следующими по закону латниками, составляло 40,000 превосходного, отборного и храброго войска. А так как силы и средства некоторых очажников, людей ревностных, именитых и почтенных, в падишаховом государстве, были как нельзя более превосходны, то иной из них ради Аллаха вел с собой на войну 30, другой 40, а кто и 50 человек вооруженных латников, лишних против положенного по закону, и таким образом румелийское войско состояло из 70 — 80,000 человек храбрых, опрокидывавших льва и сокрушавших врага бойцов, которые, куда бы ни пошли, всюду чинили победы и завоевания. Но краткому же реестру, в анатольском округе было 7000 сабель, что, со включением следующих по закону латников, составляло 17,000 отличного, стройного, отборного войска. А так как из них некоторые очажники шли на войну с большим против положенного законом числом латников, то все в сложности [92] анатольское войско простиралось за 30,000 человек. В диарбекирской провинции с подведомственным ей Курдистаном также было больше 30,000 войска 44; в арзерумской провинции было 20,000 войска. Прочие провинции были точно так же устроены. Словом сказать, для того, чтобы дать отпор немецкому королю, волею Всевышнего, достаточно было одного только румелийского войска, между тем, как с шахом персидским управлялись войска диарбекирской, ванской и арзерумской провинций: в прочих войсках не было надобности. В числе войск румелийских областей было 20,000 реестровых иррегулярных всадников 45, 40,000 бродников 46 и мусселемов 47; да в [93] анатольском округе было 30,000 пехоты. Когда предпринимался бывало высочайший поход, то беи иррегулярных всадников отправлялись с 40 — 50,000 в доспехах и на коне 48 акынджи или же храброй, подобной царским соколам, вольницы 49, и опустошали страны неверных: в пехоте вовсе не было нужды 50. Из юруков и муселлемов, в случае благословенного похода, поочередно назначалось по 5 — 6,000 человек, остальную же службу правили те, которые не шли на войну 51. Беи упомянутой артели бродников набирали их и были главнокомандующими. Когда же поход случался на анатольской сторон, то поочередно [94] назначалось 3 — 4,000 человек пехоты; четыре 52 полковника (***) из янычарского очага, в качестве их беев, были главнокомандующими и собирали эту артель в благословенный поход. Дело этой артели было копать рвы, смотреть за пушками и ружьями. Владельцы малых поместий не занимались такого рода черною работою: заступа и кирки в руки не брали, а только на бой и сражение они всегда были готовы; и если уж бывало осаждали какую крепость, то, с помощью Всевышнего, она непременно переходила в их руки. Прежде таково было положение дел. А впрочем, власть и воля моего падишаха»

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

«О том, сколь велико было прежде количество людей, получавших жалованье»

«От светлой как солнце души Его Присутствия, августейшего падишаха, Покорителя Mиpa, не должно быть сокрыто, что когда Его Присутствие, славный высокородный предок Ваш, покойный султан Мурад-хан III, сын Селим-хана — милость и всепрощение им! — восшедши в 982 (1571) году на престол, украсил собою ковер шахского трона, состав слуг получавших жалованье был следующий:

1. Гоффурьеров — *** 124
2. Отведывалыщиков — *** 40
3. Гайдуков — *** 200
4. Императорских регистраторов — *** 40 53 [95]
5. Секретарей Государ. Совета — *** 31 54
6. Письмоводителей казначейства — *** 17
7. Письмоводителей Импер. казны — *** 51
8. Казначеев внешнего двора — *** 10
9. Дверников высочайшей палаты — *** 356
10. Детей сипагов — *** 2,210
11. Оруженосцев — *** 3,127 55
12. Жалованьщиков правой руки — *** 407 56
13. Жалованьщиков левой руки — *** 406 57
14. Чужестранцев (?) 58 правой руки — *** 407
15. Чужестранцев (?) левой руки — *** 407
16. Янычар, сегбанов, пехотинцев и псарей — *** 13,599 59
17. Мальчиков-иностранцев — *** в Стамбуле, Адрианополе, Галиполи и в собственных Его Величества садах 7,495 60
18. Императорских конюхов — *** 4,357 61
19. Кухонной прислуги — *** 486 62 [96]
20. Оружейников — *** 625
21. Пушкарей — *** 1,099
22. Возничих артиллерии — *** 400
23. Шатерников — *** 229
24. Знаменосцев — *** 157 63
25. Секироносцев — *** 115
26. Гонцов — *** 27 64
27. Водопроводчиков — *** 54 65
28. Водоносов — *** 18
29. Собств. Его В — ства скликал на богослужение — *** 6
30. Мастеровых — *** 531 66
31. Врачей и цирюльников — *** 26
Итого.. 37,153 67

Объем каждого из упомянутых разрядов определяется вышеозначенным образом, ни увеличиваясь, ни уменьшаясь 68. У челяди шести полков 69 через каждые семь лет раз происходило [97] собрание 70, и по числу умерших из них выпускаемы были старшие аджем-огланы из императорского харема 71; а также [98] оказавшиеся способными из янычар, латников и пушкарей были представляемы Высокой Порте и помещаемы в вышеозначенную корпорацию. Сначала немыслимо было, чтобы так называемая ревизская сказка о принадлежности по происхождению к известному полку (одного какого-нибудь лица) передавалась другому кому 72. Вышеозначенная артель размещалась и жила [99] в Истамбуле, Эдирнэ, Брусе и в междулежащих селах и местечках; в прочих же провинциях им запрещались находиться. Вследствие этого никто из артели сипагов ни одному, человеку не чинил обид и притеснений. А янычары, пушкари и состояние, в других очагах рабы Высокой Порты обыкновенно были из набора 73: не позволялось быть из других народностей. [100] А набор производился исключительно из арнаутов, босняков, греков, болгар и армян; из других же наций он воспрещен был. Являвшиеся из этого набора в красных плащах 74 новички обучались мусульманскому закону и турецкому языку 75. Через 4 — 5 лет их собирали с означенных в реестре мест, и они распределялись по очагам 76. Через семь лет раз была сходка янычар, и по числу умерших из них выходило в Порту 15 — 20 одетых в чуйки старших огланов 77. А янычарская дружина вообще состояла из холостяков, [101] которые все находились в своих казармах; вне Истамбула не было ни одной души. Если же кому-нибудь за дурное поведение 78 прекращалось жалованье, то возобновить уже после невозможно было. Словом. слуги порты (***) жили при IIopте, а тимариоты в своих тимарах. В других же местах нельзя было жить: таково было правило. Сорок человек из них были известны под именем «горных полесовщиков», других таковых и звания не было. Инвалидов тоже не было 79. А кто по старости лет или по немощи, не имел сил идти на войну, тому жалуемо было по три белячка инвалидного пeнсиoнa 80. После того уже позволялось и жениться; и он, заживши домом, воссылал молитвы о благоденствии падишаха. Если же у него были дети, то, после того как несколько ветеранов засвидетельствуют, сказавши: «это янычарские дети нашей казармы», — [102] их записывали в аджем-огланы, и поручали кому-нибудь из очага; а спустя несколько времени они, своим чередом, выходили в Порту. В янычарском же очаге было всего только три чауша да двенадцать опоясанных парчею свечников 81, не более. Янычарские кяхьи, равно как и чауши, по 7 — 8 лет занимали свои должности, и ни с того ни с сего, без всякой причины, не были смещаемы; прочие офицеры также безвинно не получали отставки, а по нескольку времени были на своих местах. Пехотные полковники, при своем назначении, дарили своим агам по 1000 белячков, не больше; а при перемещении начальников отрядов, и вовсе ни копейки не доставалось агам. Если же кто учинит какое-нибудь преступление, имеющее своим последствием отставку, то аги делали заседание; давали ему отставку в присутствии всех офицеров очага и вторично уже не допускали его в очаг. А разве уже случайно как-нибудь, за заслуги, ему жаловали малое или большое поместье. Таково-то было положение дел. А впрочем, повелевать есть воля могущественного моего падишаха».

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

«О причинах изменения положения верховных визирей, заняла государственных должностей чужестранцами, и о причинах первоначальной перемены состояния больших и малых поместий»

«От высокого ума Его Присутствия, августейшего, могущественнейшего падишаха мусульманского не должно быть сокрыто, что до 992 (1584) года 82 верховные визири были вполне самостоятельны, [103] и в дела занимавших место верховного визирства ни одна душа не могла вмешиваться. От них зависело брать и раздавать, отставлять и назначать. О происходившем между ними и государем никто не знал, и ни в какое дело ни один человек не смел вмешиваться. С тех пор же собеседники и прочие приближенные, получая места возле государя 83 и достигая высших степеней, стали вмешиваться в правительственные дела и предъявлять разные нелепые претензии верховным визирям. А если эти последние не поступали согласно с их намерениями, то они делали между собою стачку; выискав удобный случай, чернили их в глазах Его Величества и, навлекши таким образом на невинных гнев государя, кого из них довели до казни, кого до ссылки, кого до лишения (чрез конфискацию) имущества; вообще всевозможные причиняли пакости. Так, например, один из них, Фергад-паша, назначенный некогда главнокомандующим в войне против Персии, усердно сражаясь на поле священной брани, сколько оказал услуг к благополучию Высокой Порты, присоединением нескольких земель к исламским владениям 84 ! Сам персидский шах [104] стал униженно просить миpa и пощады, говоря (полустишие): «Аман (пощади!), высокоумный герой, Асаф!» и послал племянника с подарками и редкими драгоценностями к упомянутому паше просить и умолять его (о мире). Паша уступил его желанию, отправился — «победа и завоевания у него справа, успех и благополучие слева» 85 — к Порогу Счастья; привез с собою и доставил в Высокую Порту также и племянника злополучного шаха. В то время когда он рассчитывал, за такие услуги, на внимание и благорасположение к себе, даже на награждение и пожалование со стороны высокого правительства, собеседники и приближенные — эти архилжецы — оклеветали его и наконец довели-таки невинного до казни 86. Так, например, в царствования Их Присутствий, султана Мурад-хана (III) и султана Мухаммед-хана Гази (III) артель сипагов, вышла из повиновения, стала чинить насилия государственным сановникам, и, говоря: «мы не хотим румелийского беглер-бея, Кара-Мухаммед-паши, и аги Двери Блаженства (харема), Гезанфер-аги», — добилась казни обоих 87. Они наносили оскорбления некоторым [105] почтенным людям; причиняли обиды и насилия жителям. Когда никто не находил средств устранить зло, то бывший еще в живых 88, Емишчи-паша, который, благодаря своему светлому уму и хорошей распорядительности, держал в руках янычарский очаг, запер врасплох стамбульские ворота и, изрубивши негодяев и злодеев упомянутой артели, живой рукой учинил с ними расправу 89. Так ведь и на него напрасно нашептали Его Присутствию, падишаху, Убежищу Mиpa, и добились-таки того, что он был казнен 90. А мало ли таких [106] мужественных, богатырски-храбрых и честных визирей, как Насух-паша и Дервиш-паша, сплетники оклеветали! Сказавши, например, что они злоумышляли — чего, Боже, избави и сохрани! — против высочайшей власти, навлекли на них гнев государя 91. Следующие затем визири поневоле уже сообразовались [107] с их намерениями и потворствовали их прихотям 92: что бы они ни захотели, эти не отказывали. Начав вмешиваться в разные дела, они, между прочим, достояние ратников мусульманских, несколько сот лет тому назад пожалованные этим 93 пахотные поля и села, разными путями обратили себе — одни в башмаклыки, другие в арпалыки, иные же в полную собственность 94. Всякий из них, после того, как ублаготворялся сам, доставлял несколько больших и малых поместий своим сторонникам, и таким образом лишили ратных людей их содержания. Растащив мусульманскую сокровищницу, они довели государство до настоящего его положения. Мало того, открывши [108] двери взяточничества, они начали занимать санджаки и беглер-бейства а также и другие государственные должности. С жадностью набросившись на падаль посулов целой толпы 95 негодных и недостойных людей, кому из них давали губернаторство, кому генерал-губернаторство; тогда как множество достойных, опытных, дельных, ревностных и храбрых слуг принуждены бесславно сидеть в углу презрения, повергнутые в бедность и уничижение 96. Владельцев больших и [109] малых поместий совсем не стало. Вследствие этого, во время случающихся войн и походов происходит одно лишь шатанье взад и вперед без всякого смысла — эта личина разоренья дотоле благоденствовавших местностей 97; победы же и завоевания в сторону. Управы в государстве не стало: его держат в руках состоящие на жалованьи янычары, из коих более значительные поступили в свиту к сановникам 98; и какие только ни происходят мятежи и волнения, все от этого сорта людей. Состоящим на государевом иждивении что делать у двери сановников? Солдат и должен быть солдатом 99. Слуги [110] сановников были покупные рабы. Так опять и должно быть; а то в императорский харем совершенно противозаконно проникли туркмены, цыгане, жиды, безверные и беззаконные мазурики и развратники горожане. Если только не будет предпринято каких-либо мер против этого, и если большие и малые поместья не будут даны тем, кто имеет на них право, то от этого сбродного войска уже не видать полезной для веры и государства службы 100, и ни одному делу не довершиться как следует. А впрочем, власть и воля моего «могущественного падишаха».

ГЛАВА ПЯТАЯ

О нравах прежних и о положении теперешних, современных улемов, также и о том, каков действующий у них старинный устав»

«От чистой и доброй души Его Присутствия, могущественнейшего, высокородного падишаха не должно быть сокрыто, что после правоверных калифов — благословение Божие на всех них! — из прежних государей не было ни одного государя такого благородного, как чистый перл, происхождения, из такого высокого, покровительствуемого созвездием счастия, чистоверного поколения, каковы известные своею священною ревностию султаны династии Османской — да продлится царствование ее до скончания века! — и так легко, как им, ни одному падишаху не удавались войны и походы, не доставались завоевания стран и областей. В награду за их полное уважение и почтение к святому закону и истинной вере, они сделались предметом стольких [111] благословений и милостей Божиих 101. Теперь же да будет Вашему Величеству известно, что основание святого закона есть наука; наука же держится учеными; а потому во времена высокопочтенных предков Ваших ученым людям оказывалось такое почтение и уважение, как ни в одном государстве. Сколько же зато видели плодов и прекрасных следов этого к ним уважения и почтения! Устройство положения улемов принадлежит к весьма важным делам веры и государства. Между тем положение их стало крайне расстроенное и беспорядочное; обстоятельства их совершенно изменились. В благодатные времена высокопочтенных, августейших предков Ваших у улемов существовал такой закон и обычай, а именно: самый ученый, самый добродетельный, самый воздержный, богобоязненнейший, самый пожилой и благочестивейший делался старейшиною исламским и великим муфтием. За ним же следовал анатольский воинский судья 102. Этим порядком воздавалось должное уважение к достоинствам их. Кто раз занимал почетное место муфти, тот после не был отставляем, потому что должность эта принадлежит к высшим ученым должностям; почетность ее не сравнится ни с какою другою; ей не подобает ни отставка, ни (вторичное) назначение. Да и не всякий ученый годен для этого места. В прежнее время старейшины ислама, кроме того что были источником знания и добродетели, были и правдивыми ораторами, у которых никогда не было недостатка в прекрасных советах для Его Присутствия, падишаха, Убежища Mиpa. Занимаясь благоустроением веры и государства, они пеклись о делах рабов Божиих. После того как высокое место [112] муфти раз будет почтено подобным человеком, он уже в течение всей своей жизни не должен быть сменяем. Абу-с-Су'уд-эфенди во всю свою жизнь не был увольняем от должности муфтия 103. Равным образом, честные и справедливые воинские судьи по 15 лет занимали места свои; а когда выходили в отставку, то им жалуемо было по 150 белячков пенcионa. Судьи трех городов 104 и прочие блюстители божеского закона, тоже, известное время занимая свои места, без причины не были отставляемы 105. После же отставки одни из них [113] выходили с пенсионом, иные же получали место при каком-нибудь училище, и проводили остальную жизнь свою в науке 106, богомыслии и молитве о благоденствии падишаха исламского. У них не было, как у нынешних, щегольства, нарядов. Каждый из них, по своей должности, соблюдал правду и справедливость, и был милосерд к рабам божиим, всюду куда бы он ни отправлялся. Выйдя же в отставку, они, денно и нощно занимаясь благородною наукою, писали разные сочинения: и теперь еще некоторые из их произведений находятся в императорском казнохранилище 107. Славные имена их до скончания века будут памятны в устах народа. Господь-Истина ниспосылал благословение на имущества их, и они строили разные богоугодные заведения и благотворительные учреждения. Доселе во всех концах владений мусульманских существуют их соборные и приходские мечети, училища и школы, киновии и обители. Теперь же путь науки в высшей степени изменился 108. Прежде когда бывало студент желал сделаться ученым, то он был отправляем к одному из улемов, и сперва у него слушал вступительные лекции; и после того как этот заметит в нем талант и способности, отсылает его бывало к одному из профессоров; а от этого еще к какому-нибудь его отправляли. Таким образом, пройдя в известное время степени харидж, дахыл и сахн 109, он затем поселялся в каком [114] ему было угодно месте, делался кандидатом, и имя его вносилось в императорский реестр. Старeйшие из ученых степени сахн были репетиторами молодых; каждому из них назначалось по дополнительной аудитории 110, и они преподавали науки живущим в ней студентам. До 1007 (1598) года ученые степени сахн пользовались таким же высоким положением и почетом как теперешние профессора 111. Никто не был записываем в кандидаты, пока он, в качестве студента, известное время не занимался в училище наукою. Без диплома никто не принимал ни чьего студента 112. Ученая карьера была в [115] высшей степени безукоризненна, чиста и регулярна. А потому среди них (ученых) не было невежд и чужих. Всякий из них, идя своим путем, судьи ли, профессора ли, и будучи все люди ученые, религиозные, почтенные и солидные, на профессорской кафедре занимались благородною наукою, а на служебном поприще прилежно и добросовестно служили вере и государству 113. Тогдашний великий старейшина ислама, Сан'Алла-эфенди несколько раз был удаляем 114, и все-таки, возвращаясь на свое место, говорил правду, и отнюдь не позволял себе небрежности в деле веры и государства. Эта должность не такова, чтобы тут можно было неглижировать; непозволительно и лицеприятие. Мало по- малу, вследствие того что во всех делах примешивалось лицеприятие и небрежность, и все делалось спустя рукава, бесчисленное множество должностей роздано людям, незаслуживающим их, и старинный закон нарушен. Равным образом, [116] так как воинские судьи в короткое время ни за что ни про что были сменяемы, то те из них, которые покорыстнее и пожаднее, смотрели ва время назначения своего только как на случай, и притом как на удобный случай поживиться 115, и должности, большею частью, отдавали людям неспособным. А с тех пор как степень кандидата не дается надлежащим порядком, а стала продаваться, то писаря воевод и полицейских надзирателей и некоторые из простого народа позакупили себе за 5 — 10,000 белячков степень кандидата, да потом в скором времени и поделались профессорами и судьями; и сосуд знания наполнился невежеством. Ни великого, ни малого, ни хорошего, ни дурного — не распознать стало. Большею частью вовсе не по праву носившие имя улемов были все такого рода невежды и проходимцы. А то бы разве служившее науке и вышедшие надлежащим путем улемы уклонились — чего нас, Боже, сохрани! — от истины?! Наконец, так как ни хорошим людям не оказывалось больше уважения, за их добродетель, ни презрения дурным, за их злокачественность, и ученый не отличался от неуча, отчего ученого достоинства узнать стало нельзя, то утратился авторитет великих улемов в народе; в нем не осталось ни крошки сочувствия к ним; почтение и уважение исчезло. Прежде улемы были люди религиозные и праведные; они ни на йоту не уклонялись от истины и, помышляя о величии и всемогуществе Творца Небесного, боялись Его; а весь народ, в свою очередь, боялся их. Если они скажут бывало: «в этом деле Бог так повелевает», то всякий говорил только: «слушаюсь и повинуюсь»! никто не смел противоречит. Прежде, когда нижайший раб (я) только что прибыл в Истамбул, хотя велите улемы не имели, подобно нынешним, свиты и слуг, но если, бывало, идет по дороге какой-нибудь профессор, Ваш (султанов) богомолец 116, то весь [117] народ свидетельствовал ему почтение. Они пользовались полным почетом и авторитетом. Когда они выходили из дома, то и сами и люди их всегда в старинных 117 одеждах, без украшений и всяких вычур; попусту не баклушничали да не искали мест и должностей; всякий сидел себе дома да занимался наукою. А если и выходили, то разве на уроки или в мечеть, или же для того чтобы посетить боголюбивых людей. В глазах народа они были почтенны и достойны равного с муджтегидами уважения. Если бы в настоящее время ученый и невежда не рассматривались одинаково, и людям науки и знания было бы отдаваемо предпочтение, то в короткое время, милостию Всевышнего, они бы опять достигли прежнего положения. Давать места по протекции не годится: они должны быть даваемы тому, кто ученее. В судейской карьере главное дело есть наука, а не возраст, не лета, не положение, не личное уважение, не благородство происхождения. Теперь если вздумают соблюсти наибольшую справедливость 118, дают место старику; но старость, судя по-божески, не есть еще краеугольный камень правосудия. Коврик божественного закона должен принадлежать правдивым и ученым 119. Невежду, только потому что он старик, предпочитать ученому есть [118] обида, с точки зрения правды. Будь хоть и юноша, лишь бы ученый да правдивый, нужды нет. Да и в имамской должности большее знание сунны имеет преимущество пред возрастом. А особливо в должности судейской, возраст и годы должны иметь преимущество лишь в то время, когда личности будут равные. Если старик и молодой будут равны в науке и познаниях, то лучше отдать предпочтение старику; а не получивший научного образования имей хоть тысячу лет от роду, не будет от того пользы для рабов божиих: он не в состоянии будет отличать истины от лжи. Но все дело в кандидатстве: 120: пусть только муллы не продают степени кандидата, а пусть каждый дает эту степень только тем кто заслуживает ее, и в короткое время курс наук придет в надлежащий порядок: люди достойные возьмут верх над невеждами. А то через чур уж многим стала даваться 121 степень кандидата; (сообразно с этим) [119] чаще стало происходить назначение арпалыков и жалованья; если одному следует арпалык или жалованье, то в ассигновке пишут нескольких кандидатов. Во всяком случае звание кандидата стало выходить из законных пределов. За это время некоторые безбожные и бессовестные воинские судьи, позаписавши множество кандидатов, наполнили (ими) императорский реестр. Некоторым из них сделана была прибавка содержанья. В какиe-нибудь года два вместо 1 — 2 кандидатов очутилось 150. Вследствие этого положение судей сделалось запутанное и беспорядочное; и по причине такого столпления их, ни один судья, уже два года носивший звание кандидата, не мог получить должности; их постигала бедность и нужда, и все они доходили до нищенства. Откроется одна вакансия, на нее 15 — 20 человек окажется желающих; а так как она должна же быть отдана кому-нибудь одному, то прочие оставайся не при чем. Если не позаботиться о них, то положение их еще хуже расстроится. Средство помочь этому заключается в надлежащем распоряжении [120] званием кандидата: пусть не дают степени кандидата свыше количества положенного законом, и, притом, чтобы никто не мог получать ее, кроме тех, кто заслуживает, чтобы ученый и неуч не стояли на одном счету. Тогда, милостию Всевышнего, скоро дело уладится. Забота о положении судей есть одно из самых важных дел. А то они в крайнем принижении и пренебрежении. По жалобе какого-нибудь квартального надзирателя, или сборщика поземельной подати, их лишают должности: а некоторые и без всякой причины получают отставку. В народе не стало уважения к ним; представлений их не стали слушать: если они заявят о ком-нибудь, что он негодяй, то это служит к его же возвышению. Как же им устранять притеснения и осуществлять судебные приговоры? По всякой жалобе не должно отнимать у них должностей. После того как уже будет расследовано об их несправедливости, следует их подвергать наказанию. В самом деле, после того как с полною точностью будет дознано о тех из них, которые несправедливы, то, не довольствуясь простой отставкой, следует кого ссылать, а кому давать вечную отставку. Несправедливый, где бы он ни был, должен быть наказываем; от потворства же государство будет из рук вон. А впрочем, повелевать есть воля Его Присутствия, падишаха, Убежища Мира».

ГЛАВА ШЕСТАЯ

«О первоначальной причине перемены состояния больших и малых поместий и о том, в чьи руки перешли они»

«От благословенного и проницательного ума Его Присутствия, августейшего, могущественнейшего, обладающего многочисленным как звезды воинством, падишаха не должно быть сокрыто, что одна важная причина возникновения и распространения по лицу земли мятежей и волнений, зол и смятений, а также усиления и преуспеяния мерзавцев и злодеев заключается в том, что у [121] владельцев больших и малых поместий, которые и составляли настоящую рать за веру и государство, теперь отнято содержание, и от них ни следа, ни имени не осталось. Государство охвачено неурядицами и мятежами. До 992 (1584) года сёла и пахотные поля были в руках мужей сабли и сынов очага, а чужие и всякая сволочь не имели к ним доступа; не попадали они и в сундуки к вельможам и знатным 122. Первоначальная перемена произошла оттого что некогда назначенный главнокомандующим [122] против персов Оздемир-Оглы-Осман-паша 123 впервые приказал выдать некоторым чужестранцам за выказанную ими [123] храбрость по 3,000 белячков 124, и этим путем они нашли для себя удобный случай (проникать на службу в наши войска). Сперва давали хорошим людям, последующее же (главнокомандующие), 125 говоря: «вот это дело», — а не разбирая, хорошее оно или дурное, стали давать грамоты (на награды) зря, тем кому и не следует, кто ни по рождению, ни по происхождению не пользовался содержанием; даже такого рода лицам, какова толпа ничтожных, ни к чему негодных людей из класса горожан и поселян. Кому хотелось иметь большое или малое поместье, тот в один день получал малое поместье в 100,000 белячков 126. И так как вакансии стали даваться от Порога Счастья, то вельможи и государственные сановники отдавали открывавшиеся места членам своей свиты, слугам и подчиненным своим; отборные из находящихся в исламских владениях больших и малых поместий, в противность святому закону и вопреки великому канону, присовокупили — одни к башмаклыкам, другие к арпалыкам 127, иные же к собственным императорским имениям; некоторые обратили в наследственные владения и церковные отказы, иные же в пенсионы некоторым пребывавшим в телесном здравии лицам. Вообще большие и малые [124] поместья сделались жертвою вельмож 128. Уж сколько времени теперь большие и малые поместья во владении у беглер-беев и санджак-беев, визирских аг, у артели мутефаррик, чаушей, письмоводителей, у оравы немых и карликов, у государевых любимцев и знатнейших из полковой челяди: кто на своих слуг, а кто и на несвободных рабов выправил жалованные грамоты. Имена-то людей их, доходы же сами пожирают. Между ними есть люди, имеющие по 20 — 30 и даже по 40 — 50 больших и малых поместий, плоды которых они пожирают; а случись императорский поход, то, говоря про себя: «только бы на смотру быть», дадут тысячи две белячков на харчи; оденут, вместо кирасы и лат, в армяк да шапку, и пошлют в поход несколько носильщиков и верблюдников, каждого на ломовой лошади; а сами в роскоши и удовольствиях в ус себе не дуют, хоть целый мир разрушься. Враг — чего оборони, Боже! — хоть весь свет забери, а они не знают, что такое и война. Живут себе по-княжески; а чтоб подумать о вере и государстве — это совсем и в голову им не приходит 129. Мало того, так как большие и малые поместья назначаются от Порога Счастья, то одна только десятая часть находящихся в богохранимых исламских владениях зи'аметов и тимаров бесспорны; остальные же все спорные. Верховный визирь только и знай, что приказывай подчиненным своим выслушивать тяжбы о больших и малых поместьях: ему уже не остается времени ведать другие дела и заниматься важными государственными [125] предметами 130. В руках каждого множество жалованных грамот, да штук 15 — 20 подтвердительных документов 131. В документе одного написано: «Право принадлежит этому. До моего (султанского) сведения 132 дошло, что противник его чрез подлог и обман вторгнулся и совершил правонарушение. Этого ввести во владение, а противнику его отказать». В высочайшей грамоте и указах, находящихся в руках его противника, буквально то же самое: «Право принадлежит этому; ввести его во владение.» Таким образом, Его Присутствию, августейшему падишаху, Убежищу Mиpa, приписывают невежество и лживость; высочайшие грамоты и монаршие указы делают предметом глумления и наносят ущерб достоинству высочайшей власти. Возбуждая Зейда к спору с Амру, Амру же с Зейдом, они всячески притесняют солдат владельцев больших и малых поместий 133. Доходы бедняков утериваются во время тяжб этих, [126] и поселяне окончательно угнетены. В то время как некоторые ратники, отправляясь в поход, ради счастливых военных успехов Его Величества жертвуют жизнью и головою своей, противники их пребывают себе в удовольствиях и наслаждениях дома. А как только наступит доходное время, то, с грамотою от Высокого Порога, кто сам сбирает все доходы тех бедняг; доходы же других забирает блюститель правосудия, судья 134, и таким образом большие и малые поместья пришли в расстройство; покупщики и продавцы исчезли. Бывало прежде, когда придет в какую провинцию указ высокого правительства, то в селах и городах той провинции делалась суматоха; все, большие и малые, приходили в страх; говоря: «падишахский фирман пришел!», всякий подставлял уши (чтобы слушать, разумеется). Теперь же и указы, и высочайшие грамоты, какого бы дела не касались, все нипочем: в один год пишется до тысячи высочайших грамот и свидетельств, друг другу противоречащих; а вследствие этого положение больших и малых поместий также сделалось в высшей степени запутанное. Позаботиться же об этом есть просто священный долг, потому что «круги и провинции во владениях мусульманских существуют лишь по имени, но не в действительности: они стали телом без [127] духа. Душой, блеском и красотою всех провинций были владельцы больших и малых поместий. Во время же предпринимаемых теперь походов, всех солдат от владеющих большими поместьями в Румелии, Анатолии и других провинциях гоффурьеров, чаушей, писцов и прочих за'имов и тимариотов, наберется только 7 — 8000 человек. Да и из тех-то большая часть все наемщики и слуги; а от прочих ни имени, ни следов не осталось. А если так, то что же можно поделать с 7 — 8000 человек, и каким образом можно достигнуть цели? Словом, причина того, что большие и малые поместья пришли в такое состояние, заключается в том, что назначение на открывающиеся вакансии производит в Высоком Пороге верховный визирь; потому что коль скоро беглер-беи давали (вакансии) нестоящим, то люди достойные приходили в императорский Диван и жаловались; а когда верховный визирь отдает незаслуживающим того людям, то кому же будут жаловаться люди достойные? В артели акынджи есть получающие жалованье солдаты; другие только слывут под именем солдат; а кто и совсем отказывается от этого звания, так что осталось всего только 2000 акынджи. А румелийские юруки и муселлемы занялись казенными арендами 135, находящиеся же в анатольских провинциях пехотинцы бросили даже самое название тимар. Теперь из означенной артели ни один нейдет на войну. Их обязанности исправляют владельцы больших и малых поместий 136 — это отборное-то войско, — которые до того унижены, что занимаются даже поденьщиной. При таком положении дел, каким же образом будут наказаны враги веры, и как будет правиться царская служба? Таково истинное положение дел. А впрочем, власть и воля моего государя.» [128]

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

«О причине увеличения числа существующих в настоящее время солдат, которые получают жалованье» 137

«Солнцесиятельному уму Его Присутствия, августейшего и могущественнейшего падишаха, Покорителя Mиpa, уже доложено, сколь велико было прежде количество состоящих на жалованьи солдат. Затем, так как означенные корпорации со дня на день стали увеличиваться 138, то разве хватит жалованья на такое количество [129] солдат? Кроме этих еще есть 200 т. человек вовсе не солдат, а только слывущих за солдат и причиняющих всякие насилия подданными. Они-то и приводит государство в смятениe. Полковая челядь в 992 (1584) году была отличною, правильно организованною, покорною и послушною дружиною. В означенном же году Оздемир-Оглы-Осман-паша некоторых выказавших свои доблести впервые с девятью белячками (жалованья) поместил в полки 139, и сделался, таким образом, причиною проникновения чужестранцев. Следующие после него 140 (главнокомандующие) стали действовать 141 уже не разбирая, что хорошо, что дурно. В 1003 (1594) году Коджа-Синан-паша так называемых «солдатских детей» посадил для охраны крепости Яныка. Спустя три года он выполнил условие поместить их в полки, и они этим путем были присоединены к вышеозначенной артели 142. Таким образом начало было положено 143. [130] С тех пор всякий кому было угодно стал действовать тем или другим способом 144; порядка и правильности не стало. Даже во имя покойников действуют 145. Явились разного рода нововведения, и государство наполнилось этою корпорациею. Некоторые из них, именно те которые получают экстраординарное жалованье 146, вот что делают: продаст кто-нибудь 9 белячков [131] своего жалованья за 200 — 300 грошей чужому, потом приведет его да и скажет: «это сын мой», — и тоже присоединит его к упомянутой корпорации. Таковые-то лица и составляют то нововведение, которое называется веледеш, чего во времена прежних султанов совсем не было. У офицеров была вера и совесть. Жалованье умерших оставалось в императорской казне. Теперь же есть 5 — 6000 человек получающих жалованье по чужой росписи 147: никто и не спрашивает, и не разбирает: кто ты таков? откуда ты явился? Равным образом, существующий для полковой артели закон, по которому она должна жить по селам и местечкам находящимся между Истамбулом, Адрианополем и Бруссой, в настоящее время совершенно забыт, и они рассеялись — кто по границам Будина, кто в Босне, кто в Mopeе, кто в Гурджистане и по границам Персии 148. Беи же не правят как следует; блюстители божественного закона не судят; сборщики податей не сбирают денег. Государство впало в неизлечимую болезнь. Случись императорский поход, и половины [132] из них не будет; даже десятой доли не пойдет: кто передал свое жалованье своим офицерам; иные заняты по податной части; другие пo поручениям 149; так что в императорcкий поход найдется много что 7 — 8000 человек из той артели; а между тем жалованье всем им идет из государственной казны. Если полковая корпорация все будет в таком виде, то каким же образом в государстве может быть соблюден порядок, и каким образом может отбываться царская служба? Таково истинное положение дел. А впрочем, воля и власть Его Присутствия, могущественнейшего и как Джем славного падишаха». [133]

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

«О причине первоначальной порчи янычарского корпуса»

«От благословенного, до тонкости проницательного ума Его Присутствия, августейшего и могущественнейшего падишаха, Убежища Веры, не может быть сокрыто, что причина начавшегося с 990 (1582) года вступления в янычарский очаг чужих была следующая. По случаю происходившего в упомянутом году празднования обрезания Его Присутствия, достославного Вашего прадеда, вселившегося в раю, султана Мухаммед-хана III 150, народу собралось со всех сторон и концов бесчисленное множество; давка дошла до такой степени, что несколько человек погибло. Остановить ее не было никаких средств. Наконец, чтобы воспрепятствовать столплению народа, добыты были пропитанные льняным маслом 151 мехи, и когда этими мехами стали разгонять толпу, то она раздалась несколько. А когда, по окончании празднования высочайшего обрезания, нужно было выразить признательность той артели 152, то все они пожелали янычарства; и так как они ничем другим не удовлетворялись, то со стороны высочайшего правительства последовало соизволение на их желание. Когда бывшему в ту пору янычарскому аге, Фергад-аге, последовал об этом приказ, то означенный ага составил совет из офицеров очага. Мнение всех относительно этого было следующее: «Если так, сказали они, то в наш очаг будут вступать чужие и иностранцы; действующие в очаге законы и постановления пойдут из рук вон; это вредно высокому государству», — и не согласились. Наконец, по настояниям [134] и просьбам к Его Присутствию, падишаху, Убежищу Mиpa, некоторых, не рассуждавших о последствиях, любимцев и приближенных, со стороны высочайшего правительства вторично сделан был приказ. Упомянутый ага снова не принял, и пожелал лучше выйти в отставку. Поступивший на его место ага, Юсуф-ага, поместил вышеозначенную артель в очаг под именем своих клиентов 153, и таким образом сделал еще одно нововведение. После того Ак-Серай-Мухаммед-эфенди, янычарский письмоводитель, ввел еще одно новшество под именем детей сипагов. В 1030 (1620) году янычарский ага, Мустафа-ага, также сделал одно нововведение под именем намгстничества 154. [135]

Таким образом в янычарский очаг налили воды 155; блеск очага и красота его исчезли. Действовавший у них (янычар) закон погиб и уничтожился. Считаться инвалидом кому-либо, кроме стариков и неспособных к делу, противозаконно; теперь же очутилось более 10,000 молодых и обладающих телесными силами полесовщиков и инвалидов, и таким образом сокровищница правоверных стала напрасно тратиться и опустошаться. Чаушей прежде было всего трое, а теперь стало 40 — 50. Артель опоясанных парчою свечников состоит более чем из 100 человек. Всякий из них добивается получить роту. По этой причине ежегодно происходит передвижение, и знакомых с жизнью и знавших положение очага, громивших полки и лагери и завоевывавших крепости, лейтенантов зачисляют в ветераны. Словом, ради тленных благ миpa сего одним дают отставку, а других назначают. Многих заслуженных сделали гарнизонными инвалидами, а места их отдали недостойным; и перемещение у них стало беспрерывное. Когда кого-нибудь производили в яя-баши или в булюк-баши, то брали с него по 1 — 2000 156 грошей. Ни за что ни про что смещая беспорочных, деятельных и опытных людей и на место их сажая несведущих, незнакомых с жизнью, не испытавших еще ни тепла ни холода новичков, разорили и опустошили очаг. Вообще, с той поры ко всякой корпорации примешались неизвестного закона и религии горожане, турки, цыгане, персияне, лазы, бродяги 157, [136] погонщики мулов, верблюжьи вожаки, дрягили 158, разбойники, мошенники и другие разного рода люди; обычай и правила, таким образом, нарушены; закон и постановления стали недействительны. По этой причине в государстве зло и смятения, бунты и волнения беспрерывны; порядок и благоустройство в сторону. Если бы с таким дрянным войском можно было что-либо сделать полезное для веры и государства, то прежниe султаны, — да озарит Всевышний Бог гробницы их! — не жаловали бы должностей и больших и малых поместий людям достойным, и не издерживали бы ежегодно столько казны на военную корпорацию, а только на то время когда предпринимается высочайший поход набирали бы и снаряжали из разного рода людей 100 — 200,000 человек, из коих каждый, отправивши свою службу, принимался бы за свое прежнее ремесло: портной за портняжничество, бакалейщик за бакалейную торговлю, дрогист за москотильную 159. Но такого рода войско не войско. Так что когда Его Присутствие, покойный султан Селим-хан, завоевал Халеб, Сирию и Египет 160, и, вследствие огромных издержек на разные разности во время похода, положение казны [137] было крайне затруднительно, то дефтердарь занял у одного купца 60,000 флоринов чистой монеты 161, и тем самым устранил этот кризис. Когда, затем, с разных сторон государства поступили доходы, и когда, для погашения вышеозначенного долга, он пригласил купца и вручил ему 60,000 флоринов, то купец повел такую речь: «У меня, говорит, в высоком государстве падишахском денег и имущества беспредельное множество, а кроме одного сына у меня никого нет в этом тленном жилище. Данные мною 60,000 флоринов пусть останутся в пользу казны, только пусть сыну моему пожаловано будетъ в падишаховом государстве место оружейника с двумя белячками жалованья». И он усердно просил и молил об этом. Когда эта просьба купца доложена была Порогу государства падишахова, то последовала высочайшая резолюция, которая гласила следующее: «Клянусь душами моих великих предков, что я бы всех вас казнил, да, пожалуй, в народе разнесется молва: вот, мол, завоеватель обоих великих святынь (Мекки и Медины), султан Селим, позарившись, на деньги одного купца, казнил его и умертвил безвинно нескольких визирей и своего дефтердаря, — только во избежание этого: а то бы я всех вас сделал жертвою меча гнева своего. Немедленно отдать купцу деньги, и отныне впредь таких мерзостей не докладывать. Если только кто из вас будет стараться втереть в число моих беспорочных слуг чужих, то он отойдет из этого миpa в другой без покаяния». Изрекши такое проклятиe, он велел возвратить купцу его 60,000 флоринов. Теперь же не только за 60,000, а и за 60 флоринов шестерых сделают оружейниками. Ну, как тут государству быть благоустроенным!? Ну, будет ли тут хватать казны и денег!? Воины по происхождению и сыны очага — вот настоящее войско; а с торгашами-шакалами 162 никакого дела не сделаешь. Одним словом, в [138] прежнее время исламское войско было хоть и небольшое да хорошее, безукоризненное и дисциплинированное: куда бы оно ни направлялось, всюду, по воле Всевышнего, пред ним были победы и завоевания, и величие ислама возрастало. Теперь же не стало ревности в войске 163; служба ограничивается только получающими жалованье солдатами 164, и в государстве посеяны семена расстройства. Хотя эти две корпорации крайне многочисленны 165, а никакой пользы не видно: ни одно дело не достигает [139] результата. В поход отправляются когда захотят; ни один не слушается; никакого нет страха и почтительности к верховной власти. «Если, говорит, моя окладная роспись будет похерена, то возобновить ее ничего не стоит!» 166 — им и горя мало. Таково ли должно быть исламское войско? Позаботиться об этом вовремя есть священный долг каждого. А впрочем, власть и воля Его Присутствия, падишаха исламского».

(пер. В. Д. Смирнова)
Текст воспроизведен по изданию: Кочибей Гомюрджинский и другие османские писатели XVII века о причинах упадка Турции. СПб. 1873

© текст - Смирнов В. Д. 1873
© сетевая версия - Тhietmar. 2004
© OCR - Вдовиченко С.; Колоскова Л. 2004
© дизайн - Войтехович А. 2001