ФЛОРИО БЕНЕВЕНИ

Реляция из Тегерана от 25 мая 1721 года Петру I

Всемилостивейший царь государь.

Указ Вашего Величества от 20-го сентября 1720-го прошедшего марта 6-го числа здесь, в Тихране, исправно получил. А письмо канцлера Вашего, которое послано к ширванскому хану в Шемаху, оное от куриера вручено тамошнему наипу, или наместнику ханскому, понеже после перемены старого ихтиматдевлета также и ширванской хан, яко дядя его, пременен и арештован.

В помянутом указе написано, ежели до получения Вашего царского указу позволение совершенное о пропуске моем из Шемахи в Бухары чрез персицкие земли получил, то со всяким поспешением путь продолжать. А буде девствительно пропуску мне не позволено и будут паки под разными отговорками удерживать, то из Шемахи ко двору Вашему назад ехать. Всепокорно [61] доношу Вашему Величеству, как ширванской хан до 11-го августа меня в Шемахе удержал, чего ради указ Ваш при оном хане исполнить не мог и здесь, обретаяся при шахове дворе, немедленно исполнил; ибо персонально Ваш указ объявил сему ихтиматдевлету, представляя оному, понеже шахово величество отпуск мне не позволяет и министры под разными отговорками нас проводят, то б позволение дано было мне назад возвращаться без никоторого препятия, на что оной ихтиматдевлет ответствовал: «И мы также получили есмь копию с письма государственного канцлера, к шемахинскому хану отправленного, в котором пишет именно: ежели посланник наш из Шемахи не отпущен, то ему назад возвращатися. А вы уже здесь давно обретаетеся; его шахово величество проезд чрез свои земли не отказывал, но при нынешних случаях некоторых причин ради, ежели отпуск ваш отчасти продолжен, и в том пенять непристойно; лишняя мешкота от Бога, а не от нас произошла». При сем же оной ихтиматдевлет, видя совершенную мою к возвращению ресолуцию, сие сказать не оставил: «Мы признаваем из письма государственного канцлера, что они желают продолжения пути твоего в Бухары, а не возвращения ко двору; того ради не надлежно так торопиться, ведаем, что за недобрым управлением ихтиматдевлета не мало терпели, и ныне немногое время можно потерпеть». Обнадеживая меня, что в пяти днях совсем нас в дорогу отправить хотел, и при мне тут приказал о подводах и о других нуждах, чтоб нам вскоре выехать. На что я оному ихтиматдевлету ответствовал, что я на письмо, отправленное к шемахинскому хану, не смотрю, но токмо на указ, ко мне присланной от двора; однако ж, понеже столь долгое время ждал, пять дней за регард ваш (уважая вас. — В. В.) подождать буду, и то (все равно. — В. В.) с великим опасением, понеже до получения помянутого указу девствительно я отправлен не был, токмо на одних словах. На что оной ихтиматдевлет сказал: «Ежели до сих пор я девствительно не отправлен, и то отчасти учинено для нечистоты в дороге, а ныне, всеконечно, отправить хотели, ибо армию отправляют по мечетской дороге к Ирату, чего ради все дороги чисты будут». Наконец, стал мне выговаривать, яко б мне не надлежало о шемахинском случившемся деле также и о протчем терпении Величеству Вашему писать, ниже во гнев вводить, но на время, пока б шахово лицо [не] увидел и оному пожаловался б, кое-что и умолчать пристойно было, ибо его величество о том ничего не ведал: ниже старого ихтиматдевлета коварство явно было (не было явным. — В. В.). И я ему отвечал, что обо всем мне верно писать надлежно, а его шахову величеству ныне надлежит при Вашем Величестве оправдаться и об екскузации старание иметь. На сии мои слова оной ихтиматдевлет весьма умолчал, токмо при поезде моем объявил, что шахово величество повелел отправить ко двору Вашему Хафизбея (как из реляции усмотреть мочно), а каким характером, заподлинно сказать не мог. После того свидания с ихтиматдевлетом [62] паки в одмание (опять на обман. — В. В.) и [на] фалшивые персицкие слова попались, и не токмо пять дней, но и пятнадцать прошло, а мы не отправлены, токмо определен нам в дорогу един придворной офицер, а указ и другое, что потребно, по всяк час будто в готовности сказывано, а налицо ничего не являлось. Чего ради вновь не токмо на словах, но и на письме жестоко докучать стал и, дабы все подозрение, которое б надо мною персияне иметь могли, уничтожить, непрестанно представлял, что я в Бухары более ехать не хочу и меня б назад в добром здравии препроводить велели, а не так, дали б мне реверш (обязательство, письменное ручательство. — В. В.) един на письме, для какой причины меня удерживают, а с фалшивыми словами меня б не проводили. На что ответ и ресолуцию получил от ихтиматдевлета, что назад ехать отнюдь допущено не будет, разве за таким моим письмом, что двор персицкой совсем меня отправил, а я не похотел ехать. А что касается до причин, за которыми не токмо и здесь, но и в Ширване задержаны были, за печатаю ихтиматдевлета вручено мне такое письмо, в котором изъявляется в начале, что лишняя наша мешкота и протчая, случившаяся в Ширване, и то учинено за недобрым порядком старого ихтиматдевлета. А и здесь, при дворе, будто за нечистотою дороги мечецкой (ибо авганы по оной дороге великие пакости чинят) также и некоторых государственных причин ради шахово величество, оберегая нас до приезду испасалара (которой с войском по мечецкой дороге к Ирату определен), приудержать повелел; в оном письме также написано, что шахово величество для братства и неутомимой дружбы, которою с Вашим Величеством имеет, меня удовольствовал подводами, также и дорожным кормом, а никоторым проезжим послам такая честь не чинится. И то все неправда, понеже последнему из хивинцов или бухарцов, едущим в Меку, имея рекомендацию ханскую, великое учтивство от сего двора водится показать. Ежели мне некоторая часть цивилитета (букв, «предоставлена возможность». — В. В.) в подводах и в корму показана, я министрам шаховым втрое сделал и могу правдиво сказать, что сию дорогу на свои деньги купил и всегда готов уличить оных, кому что подарил, а что я принял от двора, во всем роспись подал.

На последке помянутого письма написано про наших в Ширване обретающехся русских торговых (об которых нуждах я сам доносил ихтиматдевлету), объявляя, что Хафизбеку, которому ехать к двору Вашего Величества указ дан, по моему доношению все русские дела в Ширване управить.

Вышеозначенное письмо вручено мне на тот день, когда я требовал пашпорт для отправления куриеров до Вашего Величества, и оной ихтиматдевлет чрез постороннего просил меня, дабы о сем Вам донесть и уверить Вас шаховой доброй дружбы и союзности.

Нынешнее сего, персицкого, двора поведение описать невозможно, ибо в сем непостоянстве обретается. Не ведаю, как [63] прежде сего было, а что ныне, [то] по дирекции в доброе состояние дела привесть весьма трудно: все министры генерально смотрят на свою прибыль, а разсуждения об интересе государственном никакого не имеют и такие лгуны, что удивительно. На одном моменте и слово дают с божбою и запираются.

С его шаховым величеством трижды свидание имел. На третей как аудиенции, понеже зело пожаловался оному об нашем долгом задержании и просил о скором отправлении, оной дважды, трижды при мне приказывал ихтиматдевлету, чтоб меня, яко брата его и древнего друга, посланника, со всяким удовольством немедленно отправил. Со всем тем по старому трактованы.

Первых чисел апреля испасалар отсель тронулся и шах сам к Мечету ехать хотел, но 16-го того ж месяца, получа ведомость секретную из Испагани, будто намерение в народе брата его короновать, чего ради испужався, 23-го внезапно поднялся отсель прямо к Испагану и за скудостию подвод большую часть багажу также и канцелярию целую и здесь покинуть принужден. Увидя я таков скорой шахова величества отсель отъезд и что об отправлении нашем совершенная ресолюция не учинена, опасаясь, дабы и здесь нас не покинул, на тот день, как шах за город выезжал, самому мемориал на дороге презентовать и персонально от оного последнее решение требовать отважился. Шахово величество, увидя меня, остановившись и приняв тот мемориал, с великим удивлением стал меня спрашивать, а именно сие слово молвил: «Начаялся я, что вы давно отправлены, а вы еще здесь. Я все твои нужды исправлю, не сумневайся, и велю немедленно вас отправить». Ихтиматдевлет притом в страху весь помертвел, ибо шах, обратясь к нему с гневным лицем, сказал: «Для чего до сих пор не отправлены?» Сие случилось под вечер, а на завтре ихтиматдевлет, позвав нашего приставного, и оному подорожный указ для подводов вручил и велел оные как скорее возможно собрать и отсель ехать. Также ихтиматдевлет велел мне сказать, что не надлежало было вчерась шахово величество персонально трудовать, понеже сегодня те же б указы и подорожна вручена была. А я слышал (не знаю, правда ли), что шах после, как прочел мой мемориал, хорошую погонку дал ихтиматдевлету, а наипаче для того, что ничего не объявил ему о куриере, также об указе Вашего Величества присланном.

После шахова отъезду с месяц целый паки здесь, в Тихране, простояли за подводами и насилу сего числа кое-как отсель выбрались.

Из Тихрана 25-го маия 1721-го.

Получено в Москве в 15-й день генваря 1722-го.

Письмо от 25 мая 1721 года из Тегерана Петру I

Всемилостивейший царь государь.

По указу Вашего Величества мне, нижеименованному посланнику, велено чрез персицкие земли ехать к бухарскому хану. И понеже препятство мне показано и без малого два года в персицких краях задержан, а такой долгой мешкоте не по мои силах иждивение имел, так что окроме учиненного из Вашего Величества определения на путь и тамошнее житие принужден от торговых русских немал в долг занять, а именно две тысячи Рублев персицких денег. И те деньги не имея столь мочи заплатить, также ведая, что в Бухарах на раздачу и тамошнее иждивение немало, потребно и понеже от так долгого здесь задержания весьма оскудел, того ради, чтоб Ваши царские комиссии благополучно окончить и со всякою честию паки назад возвратиться, прошу Вашего Величества, дабы Вашу царскую милость надо мною показать и от помянутого долгу избавить, таки на тамошнее бухарское житие какое-нибудь, окроме моего годового жалования, определение учинить повелели.

С дороги из Тихрана от 25-го маия 1721-года.

Получено в Москве 15-го генваря 1722-го.

Всемилостивейший царь государь.

При моем здесь житии явились многие полоненники разных служилых чинов, которые бегом из Бухару из Хивы и из иных мест спаслись, а именно двадцать один человек, и оным я по возможности моей вспоможение учинил и отправил в Астрахань. А иные також де непрестанно являются. Также слышно, что и в Бухарах, а наипаче в Балхе немалое число полоненников обретается и оные непрестанно будут ко мне прибегать и просить об откупе, а мне выручать их нечем, того ради прошу Вашего Величества, дабы по своему благодушию над обретающимися в полону милосердие показать и какое-нибудь определение учинить повелел.

С дороги из Тихрана от 25-го маия 1721-го года.

Получено в Москве 15-го генваря 1722-го.

Реляция из Бухары от января 1722 года Петру I

Всемилостивейший царь государь.

Всепокорно доношу Вашему Величеству, что 6-го прошедшего ноября 1721-го года по милости божий прибыли мы сюда, в Бухары, и со всякою приязнию и честию от сего двора принят был. А 15-го декабря аудиенцию получил у хана, которой зело рад явился и Вашу царскую грамоту благоприятно принял.

Нарочного куриера до сих пор послать не мог, для того что все дороги взаперте и проезду не было для учинившейся войны в Хиве между двумя партиями озбецкими под намерением, чтоб Ширгазы хана переменить и на его место поставить Мусы хана сына, еще в четырнадцати годах Шах Темир Султаном нарицаемого. Экзекуция по се число не учинилась, однако ж на сих днях надеемся помянутой перемене.

При сем прошу Вашего Величества, дабы чрез сего куриера повелели указ ко мне прислать, по которой дороге прикажете мне назад возвращатися, понеже я отсель без указу Вашего тронуться не смею.

Получено [Петром I], едучи в пути, недоезжая до Чебоксаров за 20 верст, июня 7-го дня 1722-го чрез греченина астраханского жителя Ивана Дементьева.

Всемилостивейший царь государь.

Покорно доношу Вашему Величеству, что прошедшего 1721-го году ноября 6 числа прибыл в Бухары, а 15 декабря получил аудиенцию у хана, которой о моем приезде зело доволен явился и меня честно принял, а каким образом, сей куриер изустную реляцию подать может.

Что касается до бухарских озбеков, и оные, увидя ханскую особливую до меня склонность, вначале стали все генерально на меня косо смотреть и, почитай, яму копать зачали. И я оных, а наипаче больших чиновных озбеков, поскорее чрез добрые подарки отчасти умягчал и друзьями устроил. Однако ж со всем тем осторожно с ними поступать надлежно и на их дружбу надеяться не надлежит. Ибо собою такие непостоянные люди, что одним днем и мириться и изменить готовы. Бог да не допустит какое несчастие хану, а то б озбеки над русскими полоненниками то [66] же, что и оные по приказу ханскому над озбеками, учинили преизвестными экзекуциями. Ибо тогда немалое число озбеков прирублено. А тут же и меня, чаю, живого не оставили б, и уже тому признак был, а именно: когда я сюда приехал, дан мне ханской матери загородной двор и то на время, пока в городе двор добрый опростают и поправят. Дней двадцать спустя Фераст аталык ³³ (он же второй год в аталыцком чину) взыскан в измене и внезапно по приказу ханскому на своем дворе атакован и тут изрублен, а сын его меньшой под арест взят. И на тот день хан прислал ко мне, чтоб я на убитого аталыка двор скорее перебрался, опасаясь, чтоб озбеки меня не атаковали ночною порою, понеже на оного аталыка русские полоненники объявили, что сын его большой, которой в степи обретается, при случае, как было ему по внушению отца его, к городу приступит, притом же и надо мною б потешится. Однако ж того Бог не допустил.

Озбеки отнюдь не хотели, чтоб меня прежде персицкого посла во аудиенцию допустить к хану, и непрестанно оному докучали, представляя, что кизилбаши, яко пограничные и добрые на дружбу, имеют оные послы лутче быть почтены, нежели русские послы, ибо от русских никаких прибытков не имеют, окроме убытков, а Персида прибыль приносит, понеже по вся годы по пяти и по шести послов посылаются, которые мусят (должны. — В. В.) и за чин заплатить прежде отъезду и... (в тексте неразборчиво. — В. В.) большую часть нажитку в казну положить. Также предлагали хану, что Ваше Величество с Бухарами не граничите и Ваша дружба не древняя в пример шаховой дружбы. Хан все те слова и слышать не хотел, а напоследнее, что чрез меру озбеки о том ему досаживать стали, осердясь ответствовал: «Русской посланник из дальнего края приехал и оной имеет быть гость мой дорогой, а кизилбашского не надлежно прежде почесть. Лишние слова ваши слышать не хочу, и, яко хан, что хочу, то сделаю». После тех слов вставши с места, приказал на другой день меня на аудиенцию звать. Сей хан по сию пору чрез обман немалое число озбеков перевел, а искоренить не может [даже] при большой учиненной экзекуции, что (когда. — В. В.) наипущего недруга Кор аталыка из рук упустил. Чрез уход его оной хан больше себе бед нажил, понеже оной аталык выехал на степь, содружася с иными партизанами озбеками, великое разорение учинил везде в окружности, до самого города [Бухары] в партиях подъезжал так, что ни одну деревню в целости не покинул, все разграбил и утащил. Окроме того, город так оскудел провиантами и иными запасами, что простой народ принужден был детей своих продавать и тем кормиться, а другие и с голоду померли. Хан сам большую половину верблюд, лошадей и иного скота потерял и такую нужду претерпел в провианте и в фураже, что принужден на деньги покупать, понеже опасался по своим деревням посылать, дабы и достальные верблюды озбеков в руки не попались. Однако ж ныне чаемся, что вновь будет поправление, для того что те озбеки, которые бунтовали и набега [67] чинили, отчасти попристали, и слово такое (ходят слухи. — В. В.), что хотят мириться с ханом. Один из больших озбеков (которой великие разорения учинил по Чаржовской дороге, меня же, как из Мавры сюда ехал, в дороге стерег) прошедшего февраля с ханом помирился и приехал в город. Однако ж, чаю, быть ему без головы. Токмо хан и сына его в город приманивает.

Ежели хивинского Ширгасы хана не станет, [то] и здесь спокойнее будет и все дороги свободны станут. Ибо оной с бухарскими озбеками списывался непрестанно и уповал чрез их посредство также и бухарским ханом устроиться, чего ради приуготовления чинил войною на Бухары подыматься. Однако ж хивинцы того не допустили. Оной Ширгасы хан по сю пору еще держится в Хиве, для того что имел великую казну и оную всю озбекам роздал, дабы за него стояли крепко против претендента Темир Султана ³⁴, бывшего Мусы хана сына (еще в четырнадцать годов), которой ныне в Аралах обретается, понеже аральцы ³⁵ сперва его приняли и зачали противиться Ширгасы хану, а потом [и] иные хивинские пять городков к ним пристали (присоединились. — В. В.), один токмо город Хива устоял. Озбеки, которые были при хане, после как довольно покорились ханским подаркам, все ушли и пристали к Султану, и токмо трое при хане по сие число держатся, которой ныне в день токмо на дворе живет, а ночью в башню запирается, в которой довольно провианту припас, а воду берет из колодца, понеже в здешних краях обыкновение воды на башни напускать. Однако ж едва может ли до сего равноденства устоять ³⁶. Темир Султан при Аму реке воду, которая в каналы пропускается, весьма затруднил, чего ради сами хивинцы принуждены будут или потерять хана, или живого на руки сдать Вашему Величеству. Ежели намерение охраняете реванш над хивинцами учинить, ни коли б так способно, как при нынешних случаях, не было. Сами бы бухарцы тому рады были, ибо от хивинцев великие обиды и разорения претерпели. А ныне, ежели Темир Султан (яко здесь, [в Бухаре] вскормленный и [от] сего хана послан в Арал) сядет на ханство, а от Вас посылка [военная] будет, не весьма рад будет сей двор. Про хана заподлинно сказать не могу, а что озбекам — смерть покажется.

Ведомости из Хивы сперва были, что Вы велели писать до хивинского хана, дабы немедленно все русские полоненники присланы были в Астрахань. Оной хан никакую ресолуцию не учинил, токмо за тем же делом присланному от Аюки хана послу ответствовал, что он прикажет озбекам и иным по своей цене всех полоненников отдать, а которые прирублены, тех возвратить не возможно, и тому они не виноваты, понеже князь Бекович не с дружбою, но с войною вступил в земли его и будто хотел Хиву атаковать.

Ныне паки слышно с подтверждением, что русские войски в готовности обретаются и заподлинно сего марта месяца на Хиву подняться будут, и меня многие спрашивали, имею ли я какие вести. [68]

Хан сам те вести услышал от одного каракалпацкого бека, которой также рассказал, будто и на Каракалпаки русские командированы.

Того ж дни оной хан те вести объявил своим министрам озбекам, которые не беспечальны явились, ибо повеся голову ни слова на то хану не молвили. Токмо большой ханской евнух, фаворит же его, сказал: «Хивинцы кашу сварили, сами и кушать будут. Токмо жаль каракалпаков». Ежели б наше войско с добрым порядком и под добрым командиром до Хивы добралось, то моею головою всякому благополучию обязуюсь. Токмо одних трухменцов беречься, которым ни в чем верить не надлежит, понеже самый непостоянной и лукавой народ, помешать может, а верно служить не будут. От Ширгасы хана немало [из] казны взяли, божбою обещая оному, что силою своею аральцов атаковать будут и Темир Султана живого ему в руки привезут, лишь бы получили от хана, что желали. Того часу поднялись к Аралу на место, чтоб с аральцами бой дать, но к Темир Султану пристали и от оного также подарки получили, притом же волю, чтобы Ширгасы хана партизанов озбеков разорять и принуждать оных, дабы поскорее хана из Хивы выгнать.

Я до сего числа с ханом наедине говорить случая получить не мог. Токмо на гульбе, когда оной меня звал с собою гулять вне города, и то разговоров при людях имел, паче всего при озбеках, при которых никоторого лишнего слова молвить не надлежно. Однако ж надеюсь с ним довольно разговориться. Он сам, ведаю подлинно, что желает со мною наедине повидаться, но не ведает, как бы то исполнить, чтоб озбеки не ведали. Меня б тотчас съели ради подозрения, как при хане есть фаворит — евнух большой, у которого все управление на руках и что хочет, может при хане учинить. Оного я подкупил и другом сделал, так что мне за великую служит оборону от озбеков. Человек ума довольного и хану в младых летах не без пользы. Я с оным довольной (дельный. — В. В.) имел разговор, при котором обнадеживал, что хан желает с Вашим Величеством добрую дружбу и кореспонденцию, которые б час Ьт часу умножались с пользою обеих сторон. Напоследки велел чрез своего секретаря в конфиденцию мне сказать, что при нынешних случаях и возмущении от озбеков без посторонних людей разговор иметь не без опасности, также друг к другу часто ездить. Однако ж если Бог даст хану с неприятелями своими управиться, то все по желанию моему учинено будет.

Хан лицом кажет, что высокие имеет идеи к владению, а силы не имеет за скудостию казны, которую не один раз озбеки опростали, а чем бы вновь наполнить, доходов не стало. Того ради я разсуждаю, что, ежели б наше войско в хивинские земли вступило благополучно, хан бы зело рад был и тую бы радость держал и сам бы просил вспоможения и оборону против озбеков, которых бы желал весьма перевесть, дабы абсолютно ханствовать и не иметь от них депенденцию (зависимость. — В. В.). [69] И вправду, ежели б озбеков не было, хан бы в малое время великие силы прибрал (обрел. — В. В.).

Хан уругу (или роду), сказать как озбеки, не имеет. Того ради принужден в драках озбеков употреблять против озбеков, а у них все заодно, и, вместо чтоб за хана постоять верно, временем сами к бунтовщикам пристают. А ежели братей или сынов при хане в аманатах (заложниках. — В. В.) и имеют, то на степи лежат (находятся. — В. В.) на несколько времени без драки и без ничего, а потом паки в город приезжают со лжами к хану и претендуют награждения, которой мусит на каждого кафтан надеть и похвалить за службу. Хан ни на кого так не надеется, как на своих холопов калмыков и русаков, сиречь на тех, которые на Руси родились. А которые и здесь родились от отца или матери бусурманской, и тем не весьма верит и оных одних, без калмыков, николи в партию не высылает. Ныне озбеки советуют хану, чтоб с ними вместе в поход выезжать, дабы поскорее всех злоумышленных или покорить, или весьма разорить, а потом бы к Самархану поехать и тут совершенно короноваться. Ибо водится, что ханы бухарские к Самархану ездят для посвящения на ханство. А именно камень такой есть, которой, сказывают, будто с неба упал, и на тот камень когда хан сподобился сесть, то оного прямым ханом признают, понеже оной камень фальшивого хана, которой не с прямой линии объявляется, и вблиз не допустит, не токмо садиться. Озбеки нарочно хана на степь выманивают, чтоб свободнее оного предать, чему и сам давно догадывается и выезжать не хочет, токмо проводит их словами, будто поедет. И озбеки хану также лестят Балхом и иными местами, обещая паки под его владение привесть, а наипаче при нынешнем случае, ибо балховские озбеки меж ссбою дерутся и разоряются. Одна партия хана хочет, а другая не акцептует (не принимает. — В. В.). Одного недавно выгнали, а другой, которой ныне ханом, и тот брат большой помянутого Темир Султана, который в Аралах.

Прошу указу Вашего Величества, ежели реченный Темир Султан на ханство сядет, вести ли мне с оным дружбу или нет, и чрез которую дорогу мне назад возвращаться, лишь бы меня отселе наперед не выслали для ради озбеков. Хивинцы сами будут просить, чтоб чрез Хиву возвратиться. Оные заподлинно надеются, что с ними мир заключите, когда услышите, что Ширгасы хана не стало, которого аталык сказал: «Ежели живого в руки получим, пошлем к белому царю, дабы над ним то же учинил, что и оной над князем Бековичем, а не так, голову его пошлем». Здесь, при дворе, не оставил я предобъявить, что надлежит мне до Вашего Величества куриера отправить (с известием, что в добром здоровий прибыл в Бухары и что Ваша царская грамота со всякою честию и почтением принята была от сего хана, при том же просить указу Вашего, по которому тракту мне назад возвращаться будет, ибо с хивинцами у нас теперь недружба), и просил от сего хана на то позволения, которой ответствовал, [70] что меня во всем вольным чинит и, когда ни захочу, могу послать. Однако ж сколько я ни трудился, такого человека ради нечистых дорог по сие число послать не мог. Токмо генваря месяца до астраханского губернатора писал, и то чрез нагайца одного (посланного от Чапдержапа, по их обыкновению, при караване с листом до сего хана), и слышу, что оной нагаец и караван по сие число в Хиве задержаны. Ныне принужден с ханскою рекомендацией) сего куриера отправить до Темир Султана, которой по ханскому прошению велит его препроводить до калмыцкого юрту, а именно до Аюки хана, к которому я также писал и просил, дабы помянутого куриера (ежели сам обретатися будет в дальности от Астрахани) на Саратов или где-нибудь инде (в другом месте, — В. В.) немедленно поставить.

По сие число от сего двора мне на харч ничего не дано, и я же о том не досаждаю, яко персицкой посол ³⁷, которой весь прожился, так что и сам и все свиты его люди платье с себя распродали, также и оружие, и не знает, как бы отселе подняться в дорогу. Не додали харч его, [хотя] сполна ж повещено, и выезжать ему велено и больше не мешкать в городе. Оного посла харч содержится в полторы тысячи денег на день: самому — тысяча, купчине — пятьсот, и то на пятьдесят дней токмо. Да еще как грамота ему вручена, дано в презент ему двадцать тысяч, а купчине — десять. Ко мне сперва приносили также харчевые деньги — по тысяче денег на день, и я не принял, и одно (первая причина. — В. В.), что требовал больше, нежели кизилбашскому послу определено. Другая причина: по случаю, не на все дни сполна, приносили деньги, то я ответствовал, что благодарен на ханской милости, но, не имея ноне нужды великой, изволил бы опосле все вместе [получить] числом таким, каким пристойно и за благо рассудит. Сей двор с той причины гораздо на смех подняли кизилбашского посла, сказуя, что я чрез два государства проехал и сыт сюда прибыл, всех женерозно (генерально. — В. В.) подарил, что все контакты (довольны. — В. В.) были. А он с границы на границу перевалился и, приехав, деньги на корм захотел, а подарки его зело плохи. И здешние таковы: стыду не знают и сами претендуют. Помянутой посол иной комиссии и не имеет до хана, токмо просить о добром союзе против общего неприятеля — Ширгасы хана, дабы добрый друг и сосед потрудился о премене его, понеже слышно было, хан намерен был Темир Султана высылать. Комиссия также, но партикулярно (между прочим — В. В.), чаю, от оного посла была, чтоб меня шпионировать и в некредит поставить. Ибо мне донесено, что при разных случаях озбекам на Вас наговаривал, сказывая, прибыль не будет Бухарам от дружбы Вашего Величества, понеже с ними не граничите, и ежели дружбу желаете для купечества за свою прибыль, и так чрез Хиву и чрез шаховы области торговые русские непрестанно ездят; разсуждал все тем, что с Вами крайнюю дружбу иметь не надлежно, понеже знакомство Ваше им ничего не поправляет. И оной посол, дабы лучше озбеков о том уверить [71] сказывал же, что и шах сам то же б учинил и с Вашим Величеством великую дружбу весть не хотел бы, ежели бы между двумя государствами Каспийское море не было. Против таких посольских слов не оставил я ныне также шаху услужить. Бухарской и кизылбашской разной закон (вероятно, имеется в виду, что персы — шииты, а бухарцы — сунниты. — В. В.) моим словам кредит прибавил, а потому ведомости такие рассеялись, будто Даут Бей, о котором я прежде сего писал, Шемаху взял и оною владеет и будто Ваше Величество по его прошению на секурс (на помощь. — В. В.) ему многочисленное войско послали, с которым всем Ширваном завладели. Такие вести хотя и фальшивые были, однако ж хан рад тому явился и сказал своим ближним, что Ваше Величество также и кизилбашев не любите и вспоможение чините лезгинцам, которые сунние (сунниты. — В. В.) и одного закону суть с бухарцами.

Что касается до комерции, Вашему Величеству доношу, что оная комерция в здешнем крае с добрым порядком, как инде (в других местах. — В. В.) практикуется, николи заведена быть не может, разве тогда, как хан получит соврените (свободу, т. е. укрепит свою власть. — В. В.), озбеки ему мешать не будут. Озбеки капитуляции не разумеют. Они знают токмо, кого могут обирать. Им все равно, что русские, что бусурманы — всех обирают. Того ради и здесь одному приезжему торговому за деньги вдруг товар свой продать не возможно, для того что здесь не сыщется такой торговой богатой [человек]. Токмо перепродавцы товар берут в долг, а заплачивают как продадут на лавке. Не без того, что и денежный человек сыщется, однако ж со страху от озбеков себя не оказует. Другая также не малая причина, что, на приклад, купец один от другого товар купит на наличные деньги и оной товар продержит хотя три года, потом захочет назад отдать, и то по озбецкому суду позволено, и протчая. А что касается до товару здешнего, то оного сыщется довольно. Некоторой на Руси годится, а некоторой и далее. А русской товар здесь весьма потребен. Однако ж после учинившейся с Хивою недружбы нагайцы весь торг здесь попортили, для того что премножество товару привозят и дешево отдают или на иной товар меняют, чтоб поскорее на своих верблюдах назад возвратиться. Пред приездом моим велик нагайской караван был здесь, которой, опасаясь меня, как скорее мог распродал свой товар и поехал. По приезде моем также караван большой в Хиву прибыл, и с того каравану верблюдов с триста товару сюда привезено, а именно сукна, порешин (выдр. — В. В.), бобров, стали, олова и стволов на фузеи, целые три верблюжные юки. И я хотел отобрать такой заповедной товар ³⁸, и послал я к караванбаше и к другим при караване приезжим татарам человека, чтоб их ко мне позвал, и оные не послушались, сказав: «Мы степные татары, а не астраханские и посланника не знаем». А между тем пошли к аталыку новому бить челом о заступе, чтоб я их не изобидел. И оной аталык, взявши от них подарок, [72] прислал ко мне с прошением, чтоб оных новоприезжих татар степных, яко суть уругу его мангуцкого (т. е. рода Мангыт. — В. В.), не изобижал, а что не послушались и не пришли ко мне, и то б я им простил. Чего ради я более оных и не прошал (не звал. — В. В.). Оные татары все степные сказались, опасаясь меня, а то были астраханские и казанские. Также весь товар, которой привезли, ни один не был под клеймом, и за оные пошлина не заплачена, яко тихим образом выслан из разных мест от торговых и вручен помянутым татарам яко прикащикам, и, как я слышал, большая часть была индийского товару из Астрахани с русским и армянским товарам вместе. Много же товару, сказывали мне, из Саратова к калмыкам и татарам приносится, и при том товаре юков по десяти, по двадцати бывает вдруг курков и винтовочных стволов, которых ныне в Хиве тьма продано от нагайцев. А помянутые три юка токмо сюда привезли нагайцы ради того, чтоб всегда с Хивою недружба велась, чтоб товар чрез их руки посылан был. Сами же нагайцы при здешних бусурманах говорят, что, по древнему поведению, им одним (а не русским) с товарами как в Хиву, так и в Бухару приезжать довелось. Как поволите, Ваше Величество, об здешних полоненных русских казаках, солдатах и протчих, не токмо которые при князе Бековиче взяты, но и про оных от каракалпаков и казаков (казахов. — В. В.) заполоненных? Ко мне непрестанно прибегивают некоторые, про откуп просят, а иные и милостыню требуют, ибо хозяева худо их кормят при такой дороговизне, и я делаю, что могу, одного Христа ради, понеже и сам не знаю, как бы своих людей прокормить, и то в долг, пока милость Вашу получу, об которой прошу Вашего Величества. Изволите надо мною умилосердиться и узреть на такие мои великие иждевения чрез такое долгое время. Сей куриер по повелению Вашему объявить может о русских полоненных при хане и при придворных его — [их] двести пятьдесят наберется, а во всем городе — с тысячу, в Самарканде и по иным городам и деревням, на степи при озбеках, которые бунтуют, — всего на все 2000. Как сказывают, в Балхе и в Анкуе также их число немалое, а в Хиве и в Аралах тысячи с полторы наберется (все такие люди при оказии могли б служить, а оружия доброго не имеют). В Кизилбашах, в Астрабаде, [их] довольно, понеже из Хивы непрестанно туды бегают, надеются на дружбу шахову с Вашим Величеством и паки вновь в полон попадаются. Тоже: буде человек русской отселе уйдет в Хиву — полонят, а из Хивы сюда уйдет — полонят же. А ежели бы не то было, наши бы русские, собравшись по пяти десят, по сотнице, умели бы в Кизилбашскую землю пробиться.

По указу Вашего Величества велено мне осведомиться заподлинно, есть ли в реке Аму, или, как по здешнему именуют, Амудерия, золото и сколь много оного достать можно, чего ради, когда мы сюды ехали и чрез оную переправлялись, я сам все подробно осмотрел. Сего ж куриера и вниз и вверх реки проведывать посылал. И везде песок один явился, а песок, как с образца усмотреть можете, золотые искры имеет. Часа с три езды отселе — также река, Кюрам именованная, из которой как к резиденции [Бухаре], так и по всем в окружности деревням наврачевают (так в тексте. — В. В.). Она зачинается из гор самаркандских и паки впадает в помянутую Амудерия, и песок также отчасти с искрами золотыми. Пробе надлежало, да секрету не имею. Доношу Вашему Величеству, что река Аму из золотых руд начало свое не имеет. Но между иными реками, которые в нее впадают, река Гиокча заподлинно из самых богатых руд начало имеет, а именно близко Бадакшану. При том начале крупное в горах золото сыскивают тамошние жители, а наипаче во время [когда] овец стригут: шерсть их в воду кладут и засыпают грязью и песком, а потом на берег вытаскивают и, как шерсть высохнет, вытряхивают золото самое чистое. А в горах золото и серебро искать заказано и непрестанно в таких [местах] караул держат. Тамошние беги также не допускают брать ляпис лазули ³⁹, из которого камени целая гора большая стоит. Однако ж секретно вывозят непрестанно. Два часа далеко от города Батфав одна большая гора есть, в которой драгоценный лал ⁴⁰.

На сходу (склоне. — В. В.), отколе лал вынимают, железные суть ворота поделаны и накрепко затворены за печатью ханскою и всех тамошних бегов, которые в сороке считаются, и без позволения оных хан один отворить не посмеет. Народ тамошний калча ⁴¹... (слово неразборчиво. — В. В.), и хана прежде сего над собою не имели, окроме помянутых бегов, и недавно как иного (некоего. — В. В.) хана выбрали. Имя его Мирар хан, и тот нынче управляет.

Когда отец сего бухарского хана в доброй силе бывал и владел Балхом, во все годы одного из своих ближних посылал туда лалов собирать. И помянутые беги, опасаясь бухарских сил, не отказывали: и как лал, так и золото давали. Балх (балхские беки. — В. В.) потом, когда от Бухаров отцепился и себе особливого хана выбрал, хану бухарскому весьма отказали и балхскому стали давать оную дачу, однако ж ненадолго. Ибо увидя, что и тот ослабел, всем генерально отказали, и с того времени помянутые ворота не отворены и лалу никто не бирывал.

Отселе до Балху с верблюдом дней десять езды, а из Балху До Кандегару семнадцать мензилов ⁴² считают. Ныне [по этой [74] дороге] никто не ездит, для того что озбеки между собою драку имеют и везде на дорогах грабят.

И как чрез Аму переправишься, на четыре дни степь, и в этих местах три караван сераля (караван-сарая. — В. В.) и воды колодезной довольно, а по тем самые хорошие поселенные места зачинают [ся], хлебом довольные и всем, что человеку потребно на пропитание. За пять ден от Бадаксана горы суть, в которых всякое удовольство, ни Хиве ни Бухарам не в пример. Сие слышал от одного человека, которой во оных местах везде ездил. Оной же мне такое слово сказал, будто хан бухарской с озбеками вместе весьма не с ума (т. е. находится во вражде. — В. В.), понеже лучше хочет в нищете и разорении жить и друг от друга непрестанные нападения терпеть, нежели бадаксанские богатства доставать, которые с небольшим трудом достать можно. Имею я также при мне армянина одного, которой в Бадаксане тоже был и вышеписанное все свидетельствует. В самаркандских горах, из которых помянутая Кюрам река зачинается, также золотые руды сказуют. А что иных металлов и здесь, в Бухарах, заподлинно довольно, как меди, квасцов, свинцу и железа самого доброго. По сю сторону от Аралов, в хивинских областях, в горах Шеджелильских, серебреные руды суть заподлинно. Я то прежде слышал от татаров, а потом подтверждение имел от одного полоненного, старого русака, которой мне яко презентитесте сказывал (т. е. великодушно поведал. — В. В.), что при Аран хане хивинском (тому будет тридцать лет) один кизилбаш хану донес, что в таких горах серебро и оного много достать можно. Чего ради хан, определя работников, послал оного немедленно такое серебро искать, и с невеликим трудом сыскано и хану на образец большой кусок камени прислано, из которого при пробе больше половины серебра вышло. Что услыша, озбеки большие, собравшись, и вдруг к хану приступили, представляя ему, что такое серебро не токмо вынимать не надлежно, но про него ниже человеку (никому. — В. В.) дати ведать не довелось, ибо могут с того легко войну с суседами нажить. Чего ради хан того ж часу велел сыскную руду по прежнему зарыть и оного рудокопца живого в землю закопать.

Река Аму в старые годы заподлинно в Каспийское море текла. Но не вся, токмо половина ⁴³. А для которой причины отвращена вода и так крепко запружден проток, никто о том верно донесть не может. Одни сказуют, будто река пресечена, когда по той реке вниз к морю жилия пустели. А другие говорят, что по Аму реке до самого моря жилия было премножество и хороших городков, а в них жил народ самый непостоянной, от которого Хива, так и Бухары великие разорения терпели по все годы, чего ради все озбеки, собравшися вкупе, поднялись на оной войною. Однако ж увидя, что вдруг победить невозможно, разсудили за благо воду весьма пресечь, дабы сжаждити его и [дабы] ретироваться тот народ принужден был, а те бы места опустели. [75]

Сей куриер породою гречанин, при мне служил яко казацкой сотник, везде верную свою службу со особливою смелостию оказывал. Ибо я его в некоторые дела употреблял и в разные места про золото проведывать посылал. Сталось было токмо послать плотину смотреть, какова она и мочно ли вновь прорыть и поток учинить. Однако ж потребно б было инженера одного вместе [с ним] послати верного все регулярно осмотреть, а такого человека я не имею.

Со всякою покорностию Вашему Величеству последнее мое слово предлагаю, что, ежели Вы желаете себе авантаж (выгоду. — В. В.) доброй и довольную казну прибрать, лучшего способу я не сыскал, что ко описанным местам собираться (сила все резоны уничтожит). Посторонних велико опасение не будет, а наипаче при нынешних случаях, ибо все дженерально между собою драки имеют: озбеки хивинские, бухарские, также пантхонские (т. е. антхойские. — В. В.), авганы в войне давно с кизилбашами. Одни индейцы остались, и те пуще всех в беспокойстве обретаются, для того что тамошние князья между собою в жестокой войне. А что ташкенцы, киргисы (здесь: собственно киргизы. — В. В.), каракалпаки и казаки (казахи. — В. В.), и те никакое помешательство учинить не могут, а наипаче ныне, ибо черные калмыки ⁴⁴ оных казаков в пень разорили, и что наилучший городок у них взяли, и тут засели. Ожидаю чрез сего куриера указу.

Из Бухар, 10-го марта 1722-го г.

[P. S.] При сем доношу Вашему Величеству, что Хан Кули Ваши посол, яко бусурман, Вашу царскую милость весьма позабыл и многие непристойные слова про имя Ваше говорит. Однако ж я, увидя такую инконвениенцию, немедленно чрез добро все поправил. Сей куриер все скажет.

Из Бухаратщи 4-го марта 1723-го году покорнейший раб Флори Беневени.

Прошедшего году марта 10-го числа к Вашему Величеству отправил я отселе с письмами куриера, про которого ноне токмо по прибытии нагайского каравана из Калмуков в Хиву с великой радостию услышал заподлинно, что в добром здравии приехал и письма в целости вручены, а чрез целое лето не мог подлинной добраться информации. Некоторые из Хивы вести подали такие, будто казаки, когда караван разбили, всех армянов [76] в полон взяли и при том же куриера моего, а другие рассказывали: за письма на том месте изрублен. Чего ради отправил я тогда вновь чрез Хиву и дупликаты и трипликаты, и те пройти не могли, ибо из Хивы каравана не было, а с мангишлацкими трухменами одному человеку ехати опасно, и паки оные письма ко мне назад привезены чрез Кизилбаши. Что делати. Хотя и проезду не было, но [ге]рацкие авганы дважды на Мешед ехали, и оной город в осаде. А на степи... и иные трухмены не отменно (неотлучно. — В. В.), так что и птице не пролететь. Прошлого году, сколь много ни выехало караванов из Мешеду на Бухарщи [ну], на Ират или на Испогань, всех или трухменцы или авганцы разбили. Тут же русского товару немало явилось в продаже. Дороги везде кругом залегли (все дороги в засаде. — В. В.), токмо одна балхская дорога отчасти служит, а и тамо ныне торг весь оскудел, ибо четвертый год тому караваны не ходят в индейские страны на Кабул, Лахор и протчие городы. Оттоле к Кабулу также не проезжают, ибо узбеки в горах сильны стали и непрестанные промеж собой драки имеют.

Хивинской хан Ширгазы в прежнем обретается состоянии со всех сторон, как от озбеков, так и от аральцов; от первых боится для притчины русской, ибо что будто их в гости ждут, от других боится, дабы Шах Темир Султан не сотворил над ним стратаджем (подвох. — В. В.) такой, какой прошлого году сам над оным учинити хотел, чего ради в народе и не кажется и каждого к себе не допускает, окроме троих, которые крепко держат его партию, и по их совету поступает помянутой Ширгазы хан. Стратаджем сей был прошедшего сентября. Подослав к Темир Султану в Арали партизана (одного) из набольших озбеков именем Колуму, дабы каким хитрым образом его, Султана, потеряти (убить. — В. В.), и оной Колуму так себя доброжелательным и усердным при Султане окажет, что [тот] фальшивым его словам и поверит: тут же представит Султану, яко же бы самое удобное время Ширгазы хана атаковати, обещевая своим уругом великое учинити споможение, чему Султан весьма рад покажется и того ж часу во знак своея милости прикажет на оного озбека самый богатой халат надети и всякою оному честь учинить. После того [Султан] объявил свое намерение, что несколько дней спустя ехать готов, чего ради помянутой Колуму бей и написал того ж часу к Ширгазе хану, [что] весьма надеется врученную ему комиссию исправити и дабы [хан] ему на встречу к урочному месту войско свое немедленно высылал. Караул на заставе и поймал такое письмо и привез Султану, которой, как доведался, что думали над его головой сочинити, показал изменнику письмо за собственную рукою, велел на том месте самому голову отрубить, также и другим четырем озбекам и те головы со своим послом к хану [бухарскому] в триумф послал, а хан взаимно со оным послом отправил к Султану в Арали посланного от Ширгазы хана посла, что оной Султан комиссию его послушал и ответ учинил надлежащий до Ширгазы, [а] [77] Гусейн хан ⁴⁶ давно как фальшивым [Ширгазы] признал и присылки его весьма не любит.

Помянутой [хивинской] посол был законник Ходжа, ибо Ширгазы опасался иного послать, дабы сей [бухарской] хан его. не зарестовал по прежнему, а приказано было оному послу при здешнем дворе объявити, что русские войска заподлинно по первыми снегами приезжать хотели, также представил и так хану, как и другим узбекам, что ежели нещастие над Хивою учинится, то и Бухарам того не миновати, и что, понеже все единого закону бусурман, и надлежало им меж собою помиритись и паки приуготовляться на оборону противу главного и общего неприятеля — [России], которой не токмо единою Хивою, но и всем бусурманским юртом завладети намерение имеет. Ширгазы хан, понеже казны имеет и своих узбеков довольствует еще кое-как, и с Шах Темир Султаном сладить может, но со стороны Вашего Величества пущая ему беда пред глазами является, и что [ни] день, то русских в гости ожидает.

Прошлого году в мае месяце Аюка хан чрез тюккараганских трухменов хивинскому хану ведомость подал о пришествии Величества Вашего на Саратов со намерением, чтоб под зиму войско на Хиву посылати; также написал, сколь много верблюдов и лошадей от калмыков взяты и сколько велено построить арбов; после того ведомость подана, что войска отправлены противу лязгов и сами к Терику путь восприяли. А что заподлинно — по первом снеге и на Хиву также поход будет, чего ради все хивинцы здрогнули было и многие сюда, в Бухары, ретироваться хотели, ежели б приезжие нагаи и калмыки в прошлом декабре оных да не обрадовали отчасти, ибо сказали, что русские зимою не будут, но весною всеконечно. Ширгазы хан по всякой день совет держит с своими ближними узбеками, как бы лутче при Вашем Величестве сие дело поправить. И оной присудил за благо, чтоб немедленно всех русских полоненников собравши, також де прибрав к тому самые дорогоценные подарки и оных своим послом ко Вашему Величеству отправить, авось (так себе на ум поставил) милость покажете и намерение свое уничтожите. К сему ханскому разсуждению узбеки и пристали было, токмо един кушбегий ⁴⁷, фаворит его, не поволил, представляя, что такая посылка (ежели заподлинно еще Ваше Величество над хивинцом реванж учинить хотите) весьма мало пользы будет и что надлежит вначале на Бога положиться, а после на свой ум, думая, как и прежде, обманом отделаться.

Помянутой Ширгазы хан, слыша, что я еще здесь обретаюсь, и то для дороги, дважды посылал ко мне некоторых особ из здешних жителей, ему знакомых, позывая меня, чтоб я без ни которой опасности в Астрахань возвращался чрез Хиву, а не чрез Кизилбаши, обещевая мне всякую честь учинить и препроводить даже до Астрахани. Сие мне объявлял яко доброжелательный Ваш друг, а между тем ни одного из торговых ни обыскав (не имеет ли до Вашего Величества писем от меня), чрез [78] Хиву не пропустит; призывает меня в гости, а куриер мой насилу освободился от его рук, и то за порукою головою. Шах Темир Султан, когда услышал про поход русской на Хиву, прислал к сему хану [бухарскому] со упрошением, каким образом ему при таком случае поступать доведется. Которой ответствовал, что с русскими надлежит весьма ласково обходиться и ни которую противность не показывати б, пока сами противиться не зачнут. [К] оному Султану с прошлого году апреля [переметнулась] Ширгазы хана партия, [которая] разбеглась и по сю пору в Аралах мешкает, и все то чрез измену узбеков. Однако ж ныне вновь прибираются ехати, ибо после, как [Темир Султан] женился в Каракалпаках на сестре султана одного, много каракалпаков к нему пристало, и надеемся на сих днях что-нибудь услышать. А, по моему мнению, кажется мне, что хивинские узбеки и хана и Султана обманут и обоих потеряют, а постороннего хана, кто бы ни был, на ханство посадят. Более, [чем Ширгазы], яко в Вашем царском гневе обретается, Султана не хотят, опасаясь, дабы оной не стал отмщать кровь отца его, Мусы хана. Вашему Величеству в прошлом году описал я отчасти замирение, которое было тогда промеж здешним ханом [Абул-Фейзом] и узбеками, к тому ж приписал о том примирении, чего и ожидали, однако ж опосле время так сбылось: убитого аталыка Фераст бея меньшой сын, которой был под арестом, ушед к брату его в степь прошлого июля, где зачав отмщать смерть отца своего, на все стороны бросился озорнически деревни грабить, и так ему пощастилось, [что] завладел двумя городками, в которых и сам засел, и хотя от хана оного посылка и была, однако ж ничего учинити не мог, и потом что день победы... последовал, [но вместе с тем] в сентябре бывший его, хана, аталык... Брагим Бей, что ни пуще враг, пошед на Самарканд, оным городом завладел ⁴⁸. После того (вкупе с другими узбеками) одного из ханской фамилии, а именно Ширгазы хана двоюродного брата, на ханство поднял, нарицая его Реджеп хан бухарской, и выдал за него дочь свою, а сам по старому в аталыках постановился. Также другие придворные чины разным узбекам разделил и много казны подарил и непристанно дарит, дабы за нового хана верно стояли и поскорее б бухарского хана или живого или мертвого увидети (заполучить. — В. В.). Чего ради многие малконтенты (недовольные, мятежники. — В. В.) к новому хану Реджепу пристали, а набольший один из узбеков, на которого сей хан [Абул-Фейз], яко на своего брата, надеялся, после как [даже] отсель честной халат послан, внезапно изменил и прислал к партии [противников] сына своего, чтоб здесь [в Бухаре] городу страх подал, а хана из Самарканду в свои городки стал призывати. И тот его сын великие пакости наделал, до самого города [Бухары] с одной стороны до чиста разорил. Никто из узбеков на драку выезжати не хотел. Претендовали, чтоб и хан [Абул-Фейз] выезжал и удовольствовал бы их жалованием, а все искали, как бы лучше хана [79] потеряти. А в городе страх такой был, что неподобный крик и воп. Деревенские люди, которые спаслись уходом, чуть не принудили хана из города бежать, ежели б озбечье дело не управлено было, ибо хан, последнее разделив узбекам, выслал оных под командою ныняшнего начальства, а сам остался в городе, обещевая, что и он также с достальными военными последовать дотел (а не выезжает). Ныне пятый месяц как в неотменном страху живем, дабы внезапно узбеки со стороны нового хана [Реджепа] город не штурмовали (что Бог да не допустит, понеже бы всем нам сделали тоже б, что большой части ханского двора учинили). [Новый] аталык как отсель поднялся, месяц тому минуло, а ничего не сделал доброго... Пишет [хану], что узбеки не хотят драться, и будто без акции большая часть уже разошлась, и надлежит де самому хану выезжать или на тридцать тысяч золотых высылать для роздачи узбекам, а не так, и сам назад будет. Новой хан — по сю пору в Самарканде и ждет, пока в силе станут лошади, чтоб к Бухарам поход восприяти, что всеконечно сбудется, ежели некоторые узбеки из самаркандских гор оному помехи не учинят, на которых сей хан [Абул-Фейз] великую имеет надежду.

Сей хан, також де и некоторые его ближние, зело б рады были при нынешних случаях услышати про русские войска, что в Хиве, ибо в декабре непрестанно посылал ко мне разных спрашивати, не имею ли я подлинное известие, будет ли Величество Ваше посылать на Хиву или нет. И я хотя и ответствовал, что я из Астрахани куриера не получал и Ваше намерение ведать не могу, а ежели бы такая посылка учинилась, то б против неприятеля общего. И хан не поверил, думая, [что я] тихим образом письма получил, а не объявляю (а все то другие ему внушают на зло мое). Однако ж ныне и поверил. Донесено ему, что отправленной ко мне от Астрахани куриер на дороге убит. Год тому минуло, как я отправил куриера, а за моим нещастием ответу получить не могу. Токмо беду чуть не нажил. Письма потерянные сыскать труждался, то и меня самого шпионом оклеветали недобрые люди, которые также сказали, что убитые оба ко мне за шпионством ехали и того ради убиты. И Хаджа Улфет, однако ж, крепко за меня стоял пред ханом, с которым (как ныне я его на мой кошт признал) никогда дело управить не можно. Каждому доводчику (доносчику, свидетелю. — В. В.) верит легко и часто пременяется. Также весьма фуриоз, что ни пущий секрет содержать не умеет, так что того ж моменту одному и другому за конфиденцию объявлял, так что ни письма, ни слова секретного подать не возможно. Прошу Вашего Величества, дабы надо мною Вашу царскую милость показать, меня из узбецких непостоянных рук высвободити изволили, чтоб занапрасно более не мучиться при сем варварском и без основания управительстве, ибо все хана, а больше для фигуры токмо и слушаются ему тогда, как увидят, что из такого дела интерес свой партикулярно зависит. [80]

Податель сего будет башкирец один, торговой человек, имянованный Мола Максу, Юнусов сын, прозвищем Амремзей, из Уфимского уезду. И оной с начала, как сюда приехал, пришедши ко мне, показался, что он, яко верной Вашего Величества подданной, желает заслужиться и увидеть царские очи Ваши, чего ради употребляется в сем деле. И чтоб как скорее можно съездил [и] с ответом паки назад, (или морем, или сухим путем) ко мне возвратился. Ибо ожидаю указу Вашего Величества при нынешних случаях, как бы мне поступить и по которому тракту ехати, о чем прежде сего было прошение мое.

Получено в Санкт-Петербурге ноября в 20 [-й] день, 1723.

Приезжие нагайцы, человек шестнадцать, некоторые из Астрахани, а некоторые из степи, сказывали разные вести. Одни подтверждают, что Ваше Величество при настоящей кампании как на Шамаху, так и на Хиву войско посылать намерение имеете. А другие сказывают, будто на лезгинской стороне более дела не будет, понеже посылка против лезгинцов, а наипаче пришествие Ваше в Астрахань султану турецкому немалую подало суспицию (подозрение, повод думать. — В. В.), чего ради зачал со всяким поспешением войско собирати на оборону, а меж тем будто [султан] писал до Вашего Величества, спрашивая, за какую причину и под каким намерением приехать изволили. Также на письме объявил: ежели далее подле границ его войско посылать будете, то он, султан, войну декларировать будет. И Ваше Величество будто ответу учинили, яко же приезд Ваш в Астрахань случился гульбы ради. А что касается до войска, оное посылали против лезгинцов для отмщения токмо и приведения их своевольства, однако ж по окончанию велели войску паки назад возвращаться в Астрахань, понеже и с хивинцами такое же дело имеете, а что сами в скорых числах к Санкт-Петербургу путь восприять намерены и протчая. Месяца с два тому, как набольший при хане Хаджа Улфет спрашивал меня, не ведаю ли я против кого султан турецкой на войну вступил, против Вашего Величества или против шаха персицкого, сказывая мне, будто такие слова слышал от одного дервиша, которой прошлого году в апреле, когда из Меки назад сюда ехал чрез турецкие области, видал: по указу султанскому [его] безчисленное войско маршировать хочет к Константинополю, так что большая часть деревень тамошних опустела и токмо [81] один женский пол остался. И помянутой дервиш будто слышал от тамошних, что султан имеет войну с немцами. Узбеки всех европейских немцами почитают. Однако ж я помянутому Хадже [Улфету] растолковал и показал, что, ежели султан войну имеет, с иными имети не может, окромя цесаря ⁵⁰, и то для возвращения потерянного в прошлой войне ⁵¹. Все узбеки дженерально рады бы были услышати такую причину над русскими, нежели над немцами, чтоб Вашему Величеству помеха была и не могли бы войско на Хиву посылати, ибо ныне над оными узбеками (чему весьма верят) пророчество из книг является, что им в здешнем крае не надолго владеть, но иному, постороннему государю; при том же слыша, что Ваше Величество в этом и мир уже сочинили ⁵², зело опасаются, дабы помянутое пророчество не упредило, чего татжик и хиред (таджики и гератцы. — В. В.) непрестанно от Бога просят, чтобы из-под узбецкого несносного хомута скорей вырваться.

Сей дупликат отправляю чрез Кизилбаши с астраханским татарином, бывшим при мне толмачем, вместе с камердинером моим, которым я приказал ехать на Астрабат, а оттуда по мазандеранской дороге подле моря на Гилян или на иные места по их разсмотрению. Прошедшего марта месяца в последних числах отправил ориджинал чрез казацкие юрты с одним башкирцом, которой сюда за торгом приезжал. Помянутого татарина толмача (хотя я его в секретных делах и не употреблял) отсюда со обнадеживанием высылаю, ибо в некоторых случаях отчасти на оного подозрение имел; чего ради, пока я здесь обретаться буду, паки его ко мне более посылати не надлежало, но в Астрахани також де в надежде до времени приудерживати. При моей здесь бытности не оставил верных своих людей посылати в округлость по узбецким юртам для осмотрения некоторых мест: так ли, как я от других слышал. Посылал також де, чтобы получить подлинное известие, в которых местах золото выходит, також в которых горах серебряные руды суть и протчая. Чего ради отправляю куриером сего моего камердинера, которой бы мог обо всем, что слышал и видал, на словах, реляцию учинити. Се я посылал его в Балх с товаром яко торговым человеком и далее еще даже до Бадаксана. Я было им до Лахору приказал бы ехать, но, понеже тогда от узбецких набегов караваны проезжати не могли, паки из Балху назад возвратился.

Посылаю чрез сего камердинера на образец золото, которое по Сыр реке (по здешнему Сырдерья) по берегам в песках встречается. Оное золото привозят сюда на размену золотых печатных (монет. — В. В.) или на товар, ибо тамошние не имеют монеты иной, окроме некоторых серебряных денег, при отце сего хана печатанных, когда оные места под его командом были. По помянутой Сыр реке везде можно золото сыскати, но в Индиджане и Мергалане зело довольно, а что в иных местах, сей куриер верно объявит. Я бы душою рад все персонально объявити, [82] но за моим несчастием принужден на письме и чрез других информацию посылати. Я сполна не описываю, каким образом посланные из Астрахани куриеры в дороге пропали, что от писем учинилось и протчая, также какие на меня фалшивые при сем дворе доношения поданы были, а наипаче от туркистанского хаджи одного, с чего при сем для мемории список посылаю, понеже приказал ему, куриеру, все пространно на словах изъяслити Вашему Величеству. Прошлого году из писем моих донесено про астраханских нагаев, которые без указу сюда приехали и везли заказные товары; все то на лишнюю мою беду [я] написал, ибо новоприезжие татары жаловались, что я худо на них написал к астраханскому губернатору и весь их торг пресек. Также (что ни пуще) некоторые бухарцы, которые из Астрахани приехали, сказывали, что несколько бухарцов за арестом в приказе сидят и пропуску оным не дают, почитая их шпионами Ширгазы хана хивинского. Чего ради всепокорно прошу Вашего Величества, дабы надо мною Вашу царскую милость показати и не допустити меня к крайней беде, а наипаче в нынешних случаях повелевая, пока я здесь обретаюсь, чтоб никакой гневу Вашего вид над бухарцами не показывали, а то б мне и здесь так же воздано не было, ибо озбечье разсуждение весьма грубое.

Из Бухар, 10-го апреля 1722-го [1723] г.

Поехал де он, Николай, из Бухар от, него, Флория, 1723-го году апреля 10-го дня и ехал от Бухара чрез Трухменские степи в караване с бухарскими трухмены на Персицкую область, а имянно до Гирата, осемнадцать дней и жил за опасностию от бунтовщиков авганов пять месяцев и шестнадцать дней, для того что у них было великое замешание и безпрестанная драка и многих российских купцов в то время ограбили. А из Гирату поехал он с некоторыми трухмены и бухарцы знакомыми в караване в Мешет и [при] ехали чрез осемнадцать дней и тамо жили семь недель за тем же разорением и бунтом. А из Мешета ехали на провинции Астрабат и Мизандрон и до Гиляни, где за наступлением зимы жил до вскрытия воды шесть недель, а потом отправил его оттуда брегадир Левашов водою до Астрахани. И тако за вышеописанными причинами он в пути принужден был так долгое время медлить. А ежели б де без задержки ехать, больше б не было месяцев двух. А в бытность его при [83] посланнике Флори Беневени в Бухарах посылан он был от него, Флория, из Бухар в Балх (разстоянием от Бухар двенадцать дней по верблюжьему ходу, которой счисляется по тридцати верст российских на день) и оттуда в Бадаксан (от Балха восемь дней езды) для проведывания о рудах золотых и серебряных; которые де городы подались к Индии, а от персицких городов не близко, разве де из Астрабату то будет езды до Балху дней двадцать, а до Бадаксану — с месяц. В бытность де его в Балхе и в Бадаксане присмотрел он следующее: купечество (торговля. — В. В.) в Бадаксане — более товарами бухарскими, холстами бумажными и кожами, которой товар меняют тамошним бадаксанским жителям на песок золотой и на сплавное серебро, которое не гораздо дорого, например за червонной золотой придет близ тридцати пяти золотников чистого серебра. А песок золотой меняют как на товар оценя, так и на червонные золотые (например, на сто червонных [меняют] песку весом против двух сот, из которого в переделе убывает токмо по десяти со ста с угаром и с работою, а очистится, на сто — прибыли восемьдесят червонных), и те де товары они, бухарцы, тамо содержат гораздо высокою ценою. Из российских де товаров видел он в Балхе и Бадаксане токмо из мелочей, а именно иглы, зеркалы, ножницы, перлы бисерные цветные, что из стекла из мелочей, выдры, бобры, юфть, лосины или замши, сукно подлое самое из цветов зеленых, васильковых и красных и малое число сукон добрых, английских, которые токмо на одне шапки покупают, которые де товары меняют також на золото и на серебро. Те де городы Балх и Бадаксан — вольные, под особыми ханами, которых де ханов переменяют зело часто, для того что не наследные. Золото и серебро получают в Балхе из Бадаксана, а в Бадаксане берут из реки Дарьи в летнее время, а именно в июне, в июле, в августе и в сентябре, когда бывают жары и вода в той реке мала. Оное золото натуральное, а не руда, и берут из песку, который берут из реки Дарьи и моют в котлах, а потом, высуша на кожах, бьют прутками, и тако оное золото меж песком означивается, и вывевается от ветру песок, а остается самое чистое золото, и хотя и бывает некоторая малая часть песку, то оная в сплавке выгарает, и берут то золото под самым Бадаксаном. И слышал де он про все то заподлинно от тамошних жителей, а сам того не видал, для того что был не в такое время, когда делают, а был де он тамо уже в ноябре месяце. Оного де золота тамо зело много. Как он сам видел, что когда время было мирное, то в год из Бадаксана чрез Балх и чрез трухменской город Антхой в провинцию Хорасанскую, в столичный город Мешет (которою провинциею ныне владеет бунтовщик Мелик Махмуд хан, бывший провинции Шегистанской владелец), хаживало с золотом и серебром каравана по два, потри и по четыре, и тамо оное золото и серебро переделывают в монету персицкую (с платежем работных денег и протчая) и на оную монету покупают их персицкие товары. И что про [84] вышеописанное все известен и знает подлинно бывший в Бухарах и в Хорасанской провинции прикащик Матвея Евреинова Василей Попов, которой ныне сюда, в Москву, недавно приехал, для того что они тамо имели торговой промысл и золото и серебро деланное тамо покупали и на оное товары выменивали. И по той же де реке есть золото и в иных городах, а имянно в Каскаре, Маргиляне, Идизане и Таскенте, а и где есть или нет, того он не ведает. Оная река Дарья идет из Индианской земли из гор от города Кабула мимо некоторых индианских городов и подошла под Бадаксан, а из-под Бадаксана идет мимо некоторых городов и деревень бухарских и хивинских и впадает в Аральское море. А из Каспийского моря водою до той реки хотя и бывал путь и езды было дней с шестнадцать, токмо де ныне пресекли тот путь хивинцы и виден токмо один знак, где хаживали и был проток из Дарьи реки в Каспийское море из-под самой Хивы. А как тое реку или проток называют и в коем месте в Каспийское море впадала, того он не ведает. А ныне де все стало сухо и воды нет. Также де близ Бадаксану есть один небольшой городок (разстоянием от Бадаксану верст с пять), в котором сделана мина (копи. — В. В.) за печатьми главных тамошних жителей, из которого бадаксанцы получают в тех минах каменья лалы, да из гор ломают камень лапиз лазурум, которого тамо зело много. Токмо де украдкою оною камень купцы провозят в Балх и продают тамо батман, в котором весу двадцать пять фунтов, по три червонных тамошних, в которых российской монеты будет рублев с пятнадцать, а в протчих государствах оной камень, а именно в России, покупают фунт рублев по осьми. Делают из него всякие галантереи, например убор к паникадилам, доски к Евангелию, табакерки, чашки, печати и протчая, как из больших, так из мелких вещей. Однако ж де ныне от смятения оные промыслы у них остановились, и никого туда не пускают, и торговать теми каменьями запрещено. От того ж де Бадаксана есть одна гора (полдня езды на реке Дарье), в которой, сказывают, будто есть множество золота, и приставлен к той горе на проходе караул хана бадаксанского для того, дабы не показать того никому. А слышно де, что можно б там золото и кусками сыскать, токмо они, по их обыкновению, туда не ходят под прещением смертной казни, а получают то золото токмо песком из реки Дарьи, которой от той же горы водою нанесен. Каково оное золото, тому он привез с собою пробу, також и камени лапиз лазурум, которой камень купил он в Балхе. а больше де того тамо он не видал. Хлеба де, скота и лошадей тамо много и недорого. До оного Бадаксану, ежели ехать от Астрабата, то езды более месяца не будет, и места инде жилые, а инде и степи. Також де слышал он еще, что от Бухар в разстоянии дней по двадцати есть вольные городы Каскар, Маргилян, Дизан, Таскент (о которых выше показано), [расположенные] к Сибирской стороне, к Тобольску, близ черных калмык, в которых де родится золото, серебро, мускус, тензуй, ревень. [85] А он в тех городах не был, токмо де слышал, что с тех городов подать сбирают токмо черные калмыки. А один из них, город, называемый Касгар, владение черных калмыков, которые под Сибирью, токмо они в том городе никогда не живут, а кочуют около в степях. А в Бухарской де земле кроме всяких земных овощей и скота родится из одного небольшого дерева в степи из червей одна дорогая краска, называемая кермез, а по немецки кушенина ⁵⁴, которую в России покупают фунт рублев по осьми, и оной де краски тамо зело много. Токмо де бухарцы не знают того секрету, как ее делать, а набирают токмо тех червей и продают множество жидам, а жиды тех червей трут и тую краску делают, а потом ее мешают с немецкою. Оною краскою красят шелк, а в иных государствах красят ею сукны и протчая, которые сукны называют кармазинами. Оная степь от города Бухара разстоянием днях в двух к каракольской стороне, а оной город Каракол — бухарской же. На оной степи пашни и севу ничего нет, для того что зело песчана, а родится только та одна краска. Там же де, в Бухарской земле, разстоянием от Бухар в трех днях, есть город Карсий, около которого в полях находят всегда летним временем манну, наподобие сахару леденцу малыми кусками, которая идет в лекарство в оптеки и оного де там зело много, так что употребляют вместо сахару в конфекты и вместо меду в иствы кладут и пьют с чаем. Продают оную тамо: [за] батман — алтын по десяти российской монеты, весу в том батмане десять фунтов. Оным городом ныне владеют бунтовщики озбеки, а больше де того он не ведает. Народ де бухарской, как он присмотреть мог, что люди обходительные, и многие из них заводны (зажиточны. — В. В.), токмо де в нынешнее время усмотреть прямо невозможно, для того что все оное государство от своевольства озбецкого в замешании и бунте. Ружье де у них обыкновенное татарское, и у некоторых есть ружье жагреное ⁵⁵, а у протчих токмо копья и луки. Пушек у них нет, токмо де в городе Бухаре есть пушек с тринадцать индианских медных без станков и безо всего, и стреляют токмо временем, когда праздник, из одной пушки, а протчие так лежат. Ядер, бомб и мортир у них нет. Пороху де у них много, и делают сами сколько хотят, для того что материалы — селитра и сера — родятся у них, а свинец получают из других стран и не дешевою ценою. Сверх того приказывал де ему посланник Флорий донесть, что в бытность его в Бухарах житель города Таскента из Туркистанской орды (т. е. из Старшего казахского жуза. — В. В.) именем Хаджа Раим доносил на него, Флория, хану бухарскому словесно, якоб он, Флори, шпион равно такой, как в Хиву посылан был Бекович, а притом подал хану письмо в такой силе, якобы куриеры, которые к нему, Флорию, посылаются, шпионы и ездят под именем купечества и осматривают земли бухарские, хивинские и туркестанские. С которого де письма хан бухарской дал ему, Флорию, копию на ориентальном языке, которую он с ним, Николаем, прислал сюда. А оной [86] де Хаджа Раим имеет купечество в Тобольске и на Уфе, переезжая чрез казацкие орды в Хиву и в Бухары, у которого де имеется в Астрахани родной свояк Хаджа, которой живет на бухарском дворе. От которого де его, Хаджина, доношения бухарские узбеки знатные стали быть на него, Флория, зело злобны (и только де один хан бухарской к нему еще по прежнему ласков является), отчего де он, Флорий, ныне тамо в великой опасности, и велел он донесть, что можно того Хаджу поймать на Уфе или в Тобольске, понеже де он тамо имеет купечество и называется двумя именами, а имянно Хаджа Раим и Хаджа Накип. И просит де он, Флорий, милосердия его императорского величества, чтоб его оттуда высвободить таким образом: дабы послать его императорского величества грамоту или предложить чрез министра своего (т. е. русского консула. — В. В.) шаху персицкому, ежели при оном имеется, чтоб он, шах, дал указ свой, дабы его, Флория, от границы бухарской Персицким государством пропускали без задержания и давали б провожатых от нападения бунтовщиков. А Бухарскою де землею до границы персицкой, до города Мавра, которой ныне под владением хана мешетского, может он, Флорий, испросить у хана бухарского провожатых, которых де он надеется [получить], и что уже он в том от хана бухарского и обнадежен, и для того более хан бухарской его при себе и удерживает, представляя ему, что ныне Персицким государством, при настоящем смятении, проехать не может. Он же де, Флорий, просит о присылке жалования на уплату долгов и чем бы ему оттуда выехать, понеже де он, занимая тамо у купеческих людей (россиян, армян и астраханских магометанцев), також и у тамошних бухарских жителей, на многое число одолжал и выехать не может и нельзя, а сколько числом он должен, того он не ведает, и он, Флорий, ему не сказал. А которое де было ему дано жалование на проезд и на подарки, то все роздал хану, и ханской матери, и женам его, и двенадцати человекам знатным узбекам, шестнадцати человекам ясаулам да одному маймандару ⁵⁶, за неволю, понеже де бесстыдно, с великими угрозами просили. Сверх того, что бывший в России посланник бухарской Ханкулы его, Флория, тамо огласил, якобы с ним посланы от его императорского величества многие подарки, а именно на тридцать тысяч рублев, которых по тому его оглашению у него, Флория, вымогали, и тако он, что ни имел, то все роздал. Також просит он, Флорий, чтоб послать от господина канцлера лист о свободном его пропуске к хану мешетскому Милик Мамуту, которой ныне оною Мешетью владеет. Он же, Флорий, велел ему, Николаю Минеру, донесть, что явились де ему, Флорию, в Бухарах в прошлом году купеческие люди российской нации, армяне, астраханские жители и прикащик Евреинова и объявили ему, Флорию, что, едучи де они в пути чрез Хиву, выпросили для безопасности своей у хивинского хана под армянскими именами провожатых, за что де у них хивинской хан взял три тысячи денег хивинских [87] медных, которые у них ходят непостоянно (временем за червонной — сорок денег, а временем — сто и двести), и дал им сорок человек трухменов. И на дороге де от Хивы и Бухар бывшие с ним в купечестве ж астраханские жители — нагайские татары — научили трухменов их, российских купцов и армян, ограбить. По которому их научению взяли у них трухмены товару на шестьсот на двадцать на девять червонных бухарских по тамошней цене, что де — учинить на российские деньги — больше трех тысяч рублев. И по прибытии де в Бухары, по челобитью их ему, Флорию, те нагайские татары сказались, что будто они не российские подданные и не астраханские жители, но из степи калмыцкой — владения Аюки хана. При них же де было много заповедного товару, а именно сталь, булат, фузейные стволы и протчая. И для подлинного известия и сыску тех нагайцев прислал он, Флорий, с ним, Минером, роспись именам, а имянно: Ядияр, Мулагидай, Шеймемет, Кочак, Мула Магамаей, Аивас Баки, Дурсун Кочек, Исмаил, Устачарок, Мейбет, Байбембет, Чаршамба, Бекмай, Авайкатар, Ходжа Шекирум, Худай Верди — всего шестнадцать человек.

Nicolo Miner