НИКОЛААС ВИТСЕН

ПУТЕШЕСТВИЕ В МОСКОВИЮ

1664-1665

MOSCOVISCHE REYSE: 1664-1665. JOURNAAL EN AANTEKENINGEN

28 ноября.

Наконец к послу пришел ротмистр Сила Иванович Аристов, дворянин лифляндского происхождения, присланный от царского воеводы из Пскова. Он приветствовал посла от [49] имени воеводы и справился о его здоровье. Его поручение, собственно, состояло в том, чтобы выяснить, есть ли чума в Амстердаме, есть ли или были у нас мертвые и больные с собой и были ли таковые на море, в Риге или по пути. Получив отрицательный ответ ⁶¹, он сказал, что сообщит об этом своему воеводе и Его Величеству, потому что опасно, добавил он, пускать таких, которые приезжают из зараженных стран. Посол сказал, что не намерен здесь так долго оставаться, это унижает его государство, и что он может сообщить это своему воеводе. Он [Аристов] сказал, что они вскоре ждут почту из Москвы и теперь пошлют еще запрос; также он потребовал от посла письменное свидетельство о том, что мы были в Риге, которое он и получил. Он не посмел взять на себя ответственность, чтобы кто-нибудь из нас отправился с ним в Псков за ответом. Правда, из-за нас никто не мог перейти границу. Его спросили, почему они недавно писали, что некий дворянин ждет нас на границе, а нас до сих пор не пускают. Он ответил, что теперь Его Величеству быстро сообщат о приезде посла. Когда он только приехал на границу, то сказал, что ему необходимо говорить с послом, и спросил, пойдет ли он сам к послу или посол придет сюда. У него было около 20 человек, некоторые из них вооружены луком и стрелами. Комендант передал, что ему разрешается с тремя людьми прийти в замок, что и произошло. Я встретил его во дворе замка, пожал ему руку и ввел внутрь, а после беседы с послом также проводил обратно, но дальше, чем прежде (т.е. до середины замка), а наш переводчик проводил его до ворот. Он несколько раз надевал и снимал шапку, которую прежде держал под мышкой, и мы точно так же надевали шляпы, чтобы сохранить наш престиж. Произнося титул своего царя, он ошибся, и его переводчик открыто пришел ему на помощь. Когда он ушел, комендант получил от воеводы Пскова письмо, в котором тот просил сообщить ему, болен ли чумой посол или кто-нибудь из его свиты.

Хорошая погода побудила меня сегодня погулять около Теплого камня и русских караулок, построенных из ветвей [50] и листьев, там стояли 12-13 человек, вооруженных дубинками и бердышами; я видел; как они толкли рябину в полом дереве [корыте] и ели ее. Дорогу от нас загородили ветвями и поставили своих караульных на самых высоких холмах для наблюдения. Упомянутый русский титуловал Их Высокомогущества как подобает. Дни теперь здесь очень короткие: в 2 часа уже вечер, а в 3—4 уже темно.

29 ноября,

суббота, погода была хорошая, и мы прогуливались верхом около границы, но когда наши трубачи с курьером хотели переехать через границу, их удержали силой.

30 ноября.

Воскресенье, последнее число месяца, здесь в церкви замка мы совершили наше обычное богослужение.

1 декабря.

Ничего особенного не произошло. Мы должны были, как обычно, чтобы не заражать воздух [чумой], оставаться дома. К столу нам подали вишни, будто только что сорванные, их сохраняют под землей [в погребе].

2 декабря.

Воевода Пскова сообщил коменданту замка, что он может теперь снова свободно, со своими лифляндцами, входить в Россию, покупать необходимые продукты и действовать по усмотрению, как и прежде, что им в течение 10-11 недель было запрещено из боязни, чтобы с ними не прошел кто-нибудь из нас; а послу он сообщил, чтобы тот имел терпение и что он надеется в скором времени получить разрешение впустить нас, чего без четкого приказа не смел сделать.[51]

Теперь от нас уехал господин старший лейтенант Кристиан Стефкен, командир шанца, который от Риги сопровождал нас от имени шведской короны; уехали и 2 лейтенанта: Смит и Берг, которые служили нам гидами и переводчиками. Был сильный мороз, и падал густой снег. Я и еще несколько человек из наших проводили их с полмили от замка.

4 декабря.

Посол со свитой отправился в лес к одному крестьянину, который с помощью веревок умел забавно лазать по самым высоким и прямым деревьям; этот способ придуман, чтобы, выдалбливая деревья сверху, устраивать в них ульи, так как внизу мед съедают медведи и волки. Посол еще с одним из наших отделились от нас, и мы блуждали до вечера в лесу.

Между тем в замок пришел Иоахим Грик, переводчик, который сказал от имени дворянина, находившегося в Печоре для приема посла, что все готово к его приезду и посол может сам назначить время приезда. Стража, которая до сих пор караулила нас, ушла отсюда, и из Нарвы, и из других мест, дороги были теперь открыты; еще он добавил, что за полмили отсюда нас встретят; но посол велел сказать, чтобы его встретили как подобает, на том месте, где они [русские] прощались с английским послом ⁶². Когда в замке комендант сказал, что Теплый камень и есть пограничный столб, посол ответил, что не знает такого камня. Из-за этого возник между ними небольшой спор; посол сказал, что очень удивлен, что его так долго здесь задержали, он известит об этом Его Величество; что у нас принимали послов лучше, просил прислать ему сани и кузнецов подковать лошадей, а также передал просьбу, не может ли кто-нибудь из нас отправиться в Печору для покупки всего необходимого при таком холоде. И пусть они изволят знать, что если они готовы, то теперь пусть ждут, пока он будет готов: он не может сразу, как простой человек, отправиться в дорогу. Переводчик взялся все передать. [52]

5 декабря.

К нам в замок приехал тот самый дворянин, который должен был нас принять; перед этим он известил нас о своем прибытии; солдаты, которые были с ним, остались на своей земле. У него было 14 слуг с собой, четыре дворянина сопровождали его в замок. Он въехал на коне во двор замка и остановился посередине, где я встретил и провел его. Он был роскошно одет, седло под ним покрыто красным бархатом и вышито золотом. Войдя в комнату посла, он вытащил из кармана маленький клочок бумаги, по которому сказал несколько слов, вперемежку, без порядка, пропуская кое-что; это был малый титул царя всех русских, а также малый титул Их Высокомогуществ. Высказав все это, он подал послу руку и продолжал свою речь о том, что подводы готовы, стрельцы тоже готовы нас сопровождать, а он готов, чтобы от имени Его Царского Величества проводить посла через страну до Москвы. Он хотел принять посла в упомянутой деревне [Мегетситс], т.е. не там, где они оставили англичанина, уверяя, что иначе ему придется долго ждать на холоде, пока мы сидим в теплых комнатах, если он должен будет ждать нас на открытом месте на границе; сказал, что всегда было принято именно здесь принимать послов и о границе никогда не было споров. Однако так как посол упорно настаивал на том, чтобы его приняли именно на том месте, где они оставили англичанина, то он согласился принять его у упомянутого камня. А посол ответил, что если его примут не там, то он вернется обратно и потом будет жаловаться, так как и его хозяева — короли и принцы, и он не хотел уступать королевскому послу [английскому]. Затем было назначено время встречи — на следующий понедельник, а на субботу — отправка багажа к месту стоянки, на что русский сперва очень не хотел согласиться, так как ему было поручено охранять наши вещи, и, если что пропадет, то он пострадает, а эти вещи могли пропасть, если их пошлют вперед. Он очень хотел, чтобы мы сейчас же вместе с ним поехали, но на другой день было воскресенье, и поэтому мы еще медлили; он спросил: "Нидерландцы [53] никогда не путешествуют по воскресеньям?", на что мы ответили отрицательно. Когда посол снова сказал, что подорвали его авторитет тем, что так долго задержали здесь, то он сказал, что авторитет посла не был задет, так как задержка произошла не для того, чтобы его обидеть, а только из-за боязни чумы. Имя этого господина Микита Степанович; 6 декабря посол пригласил его на обед.

7 декабря.

Было воскресенье; так как у них был пост, он извинился, что они не придут; но когда ему обещали, что им не предложат ничего скоромного, он сказал, что они приедут вчетвером, если за ними пришлют. В субботу ему привезли наш багаж, а в воскресенье появились гости: он, его сын, капитан, толмач и секретарь. Наш переводчик зашел задними. Я принял его [Микиту Степановича] внизу, а посол — наверху. После того как справились о здоровье, прошла два раза подряд чаша с водкой и каждый получил 1/4 яблока. Тем, кто сидел с одной стороны стола [т.е. русским], поставили рыбу, без молочной пищи. Когда Микита увидел эту разницу в пище и блюдах, он сказал: "Так и подобает, чтобы стол подходил к местному обычаю: одному по-шведски, другому по-русски". За столом случилось, что бычье ребро прикоснулось к голове щуки, стоящей перед русскими и приготовленной для них. Все сразу закричали, что рыба была осквернена и должна быть убрана, что и было сделано. Когда пили за здоровье их царя, каждый, прежде чем пить, произнес его малый титул, очень благочестиво наклоняя голову к столу, что нам было непривычно и смешно. Тост за царя выпили одним глотком, за короля Швеции — в три глотка и не допили до дна, за Их Высокомогуществ — в два и до дна. Микита сказал, что молит Бога, чтобы мы в добром здравии увидели светлые очи царские, а затем чтобы он смог снова проводить нас до этого места [в обратный путь]. За столом их манеры известны: не употребляют салфеток, не провозглашают друг за друга тосты и за провозглашенный тост не благодарят; по поведению они похожи на наших [54] крестьян, называют друг друга просто по имени ⁶³. Однако беседа Микиты Степановича была безупречна: он очень интересовался законами и нравами нашей страны, спрашивал, как мы ехали; когда ему сказали, что у нас очень многолюдно, он ответил, что его господин богат и землей и народом. Наконец дошли до вопроса о месте, где он встретит посла. Он пытался назначить встречу в замке, но комендант отказал ему, сказав, что этого нельзя делать, так как между ними и шведами шел пограничный спор. Наконец решили, что Микита, как друг, сможет прийти к замку, но солдаты пройдут только до упомянутого камня. Это Миките было безразлично; он сказал, что его царь имеет столько земли, что этот клочок его не тревожит. Разногласия между ним и комендантом обмыли стаканчиком, пожали друг другу руки и назвались друзьями, лучше братьев. Они так напились, что едва держались на лошадях, а один из них свалился.

8 декабря.

В назначенный час мы выехали из Нивенхёйзена в Печору — в Россию. Пристав ⁶⁴ встретил нас на расстоянии полружейного выстрела до Камня, а не у замка, как было договорено; об этом изменении он сообщил заранее. В Нивенхёйзене прогремел выстрел из пушки, комендант и его дочь проводили нас на четверть мили дальше Камня. При встрече Микита, оставаясь верхом, сказал только, что посол желанный гость, благодарил за вчерашний прием и добавил, что ему пришлось долго ждать посла на холоде. Отряд из более 100 человек стоял при нашем въезде около границы, они усердно размахивали двумя знаменами, на которых изображены были кресты и розы. Они маршировали по трое в ряд, вооруженные легкими ружьями, топорами или алебардами; с ними были еще 20—30 всадников. Посол держался справа от русских, и, как только комендант оставил нас, Микита снял парадную одежду и надел обычную, а каждый из нас сошел с коня и сел в свои сани, — их было не меньше ста. Печора находится в двух с половиной милях от Нивенхёйзена. [55]

В Печоре мы остановились в доме ратуши и таможни; помещение для весов послужило нам стойлом. Постройки здесь из хорошо подогнанных друг к другу круглых бревен, образующих поднимающиеся вверх стены жилищ ⁶⁵. Мы с удивлением рассматривали их закопченных святых и наблюдали, как они перед ними молятся: это плоские картинки ⁶⁶ того или иного святого, перед ними всегда горит огонек [лампадка]. Они висят в углах, перед ними крестятся и кланяются всякий раз, как входят в комнату, прежде чем посмотрят на кого-нибудь или скажут что-либо. Уже при первом посещении мы заметили вежливость русских: для каждого из нас принесли пищу и напиток, каждому — определенную порцию. Нашу гостиницу охраняли полроты солдат так ревностно, что мы сами едва могли выйти. Печора — местечко или большая деревня, она принадлежит в большинстве своем монастырю ⁶⁷; это большое здание с высокими каменными стенами и башнями. Внутренние постройки — из дерева, для каждого монаха — отдельное жилье. Камни оштукатурены белым, как и все здания духовенства здесь. Его можно представить себе из моего рисунка, но так как было очень холодно и к зданиям близко не подпускали, то я не мог их срисовать так, как хотел бы. Монахов здесь 200—300 человек. В подвале лежит икона Богоматери, перед которой молятся очень набожно, к ней приходят паломники за несколько сотен миль. Раз в году она появляется в Пскове со всеми ее статс-дамами [иконами], чтобы укрепить стены и город, а затем святыню провожают обратно. Монастырь лежит у двух покатых гор, между ними протекает река ⁶⁸. Очень удивила нас странная манера русских креститься, кланяться и молиться. Здесь был старик более 100 лет, он молился иконам, чтобы святые помогли ему получить от нас милостыню.

9 декабря.

В 9 часов мы отправились и ехали в санях все вместе 6 миль до деревни под названием Ваймич, расположенной у озера длиной в 10 миль, которое они называют Великое. ⁶⁹С удивлением я наблюдал, как русские набожно крестятся [56] и кланяются перед каждой попадающейся на глаза часовенкой и крестом. Микита, наш пристав, присоединился в своих санях до остановки, куда мы ехали больше мили через это озеро; лед был уже настолько крепок, что мы с грузом и лошадьми могли ехать по нему без страха. Я заметил здесь, что замужние женщины стыдятся открывать волосы, равно как и китайские женщины скорее выйдут нагими, чем покажут косы.

10 декабря.

Отсюда мы отправились в 10 часов, после того как Микита получил разрешение из города [Пскова] на наш приезд. Проехав полторы мили вдоль реки [Великой], которая течет из озера ⁷⁰, мы остановились у небольшого монастыря [Св. Николая] и приготовились въехать в город. Здесь попы просили милостыню, чтобы зажечь свечу Св. Николаю. Тут возник спор между приставом и послом о порядке дальнейшей езды в санях. Русский должен был сидеть справа, но посол сказал, что лучше поедет в своих санях, отдельно, чем в роскошно украшенных присланных санях, но слева от пристава. Пристав тоже не смел занять место слева от посла. Решили, что русский поедет впереди один и тем временем отправит своего писца к князю Федору ⁷¹ за приказом, как ему в этом случае поступить. Вскоре писец вернулся с ответом, чтобы русский уступил послу, что и было сделано.

Когда прибыли в город, Микита извинился за то, что он необдуманно поступил. Порядок во время езды был следующий: стрельцы шли впереди, затем каретные лошади, потом наш хирург, за ним камердинер; далее шли с литаврами и трубами, за ними — офицеры и дворяне, затем четыре разукрашенные лошади на запас, если устанут лошади посла; конюх, сопровождавший лошадей, ехал верхом; один русский верхом вел сани посла. Пристав ехал в своих санях впереди посла; оба они сидели в богатых санях, обвешанных тигровыми и другими великолепными шкурами; полость была вышита золотом. Сани посла были окружены русскими [57] дворянами, наши пажи и слуги следовали пешком за послом. Затем вели его лошадь, а также лошадь Микиты. За нами следовала наша свита в санях, затем — наша карета и наш багаж. Красиво выглядел на льду длинный ряд разукрашенных лошадей, разодетых голландцев и русских.

Так мы ехали вдоль реки, мимо красивых часовенок и небольших монастырей. Один монастырь, который стоит там на высокой горе Снетная ⁷², я наскоро срисовал. Еще через полмили мы, сверх ожидания, вошли в город, ибо русские редко впускают чужих в Псков. Нас провели по большой части города, прежде чем мы пришли к назначенному нам двору, и это между рядами военных людей: мы насчитали более 100 знамен; их главные все были в своей наилучшей одежде. Гостиница — это большой загородный дом. Жена воеводы в очень богатых украшениях смотрела на нас из окна, мы видели ее, проезжая мимо, но, когда мы пытались ее приветствовать, она сразу пригнулась. Как только посол вошел в дом [гостиницу], воевода прислал дворянина справиться о его здоровье и благополучно ли мы доехали. Этот человек, хотя и не из простонародья, прочитал все, что говорил, по записке, запутался в титуле посла, очевидно, он не умел ни как следует читать, ни как полагается сказать приветствие из 12 слов; он передал свою цедулку нашему переводчику, чтобы ее зачитать. Посол ответил этому царедворцу, что по милости царя он благополучно доехал. Когда наш пристав все устроил, он распрощался, предоставив нам из особой милости двойной рацион. Посол просил спросить воеводу, разрешат ли нам завтра выйти и обеспечить себя теплой одеждой при таком холоде, на что пристав ответил, что сообщит об этом.

Я сразу заметил, как здесь считают время: счет начинают с восхода солнца и до захода, а оттуда снова до утра. Часов у них мало, а где таковые имеются, там вращается циферблат, а стрелка стоит неподвижно; она направлена вверх, показывая на цифру вращающегося циферблата ⁷³. Холод стал такой пронизывающий и сильный, что мы временами начинали тереть нос и глаза снегом.[58]

11 декабря.

После спокойно проведенной ночи утром пришел пристав, осведомился от имени воеводы о здоровье посла и справился, хорошо ли он спал; позволил нам по желанию выходить в город за покупками с уговором, что нас всегда должны сопровождать солдаты, которые будут нас охранять, провожать и предупреждать о том, какие места нам не позволено осматривать. Так и сделали: они нас отстраняли от крепостей, валов, ворот, церквей и т.д.

Монастырей здесь 72 ⁷⁴, все из камня, каждый имеет свое название по определенному святому. Кроме того, имеется еще вне города 23 маленьких монастыря, принадлежащих этим. Главы на башнях ⁷⁵ обычно покрыты деревом и железным листом; собор Святой Троицы имеет позолоченную крышу, говорят, она обошлась в 50 тысяч дукатов. Кроме этих церковных построек, все другие из дерева, даже улицы вымощены бревнами. Лавки имеют выступающие навесы, Река Пскова течет через город (и у Кремля сливается с рекой Великой); здесь я видел, как множество голых людей, выйдя из бани, бросались в реку, хотя сильно морозило.

Город лежит полумесяцем на реке: он состоит из 4—5 частей, каждая со своими стенами ⁷⁶. Это старинные высокие и прочные постройки. Гарнизон — свыше 4 тысяч человек; их начальные люди — это немцы, англичане, шотландцы, поляки, шведы и русские. Над входами в церкви и на воротах всех домов видны иконы какого-нибудь святого, и на них они, особенно при звоне колоколов, крестятся. Все духовные лица либо священники, либо монахи ⁷⁷. Первые должны быть женатыми, ибо сказано в Писании: "Священник должен быть муж одной женщины" ⁷⁸. Они изображают своих святых только на плоских картинах [иконах], ибо резные изображения святых делать запрещено ⁷⁹.

Сегодня посол отправил меня к воеводе князю Федору Григорьевичу Ромодановскому, окольничьему ⁸⁰, чтобы приветствовать его, справиться о здоровье и вручить ему грамоту от Их Высокомогуществ, что я и сделал. Когда мы пришли к воротам его двора, нас встретили несколько дворян и [59] привели в большое помещение, где было много офицеров и сынов боярских ⁸¹; нас посадили на скамью с правой стороны от нашего пристава; под ногами лежал ковер. Князь, после некоторого промедления, подошел к нам в сопровождении многих старых толстых мужчин с длинными бородами, великолепно одетых по их обычаю. Я выполнил свое поручение, поблагодарив его за честь столь торжественного приема. Князь справился о здоровье посла, а также Их Высокомогуществ, которых, как я ему сказал, мы оставили в добром здоровье, и добавил, что мы, благодаря милости Его Величества, продвинулись так далеко в его стране. Когда я сказал, что посол так спешил по столь плохим дорогам, в такое холодное время года, только из желания видеть ясные очи Его Величества, он ответил: "Верю, ибо мы его [царя] считаем святым и чтим, как Христа на земле". Он спросил, какая у нас вера, рассматривал нас с головы до ног, спросил, кто мы такие у себя дома, на эти вопросы я ответил через переводчика осторожно и понятно. Мы должны были с ним выпить прямо из его рук несколько чарок водки, налитой старшими офицерами. Так же, как нас привели сюда, так и увели обратно. Русские, знающие немецкий, были вокруг нас, чтобы подслушивать.

12 декабря.

На следующий день наш пристав, справившись о здоровье, как это здесь принято, принес свидетельство, которое ему дал посол в Нивенхёйзене о себе относительно чумы. Он хотел, чтобы посол вместо "мы, Якоб" и т.д. написал "я, Якоб", что и было сделано. В России не принято, чтобы кто-нибудь писал "мы", кроме Его Царского Величества. Эта бумага была послана вперед в Москву. Посол велел сегодня передать список продуктов, которые он ежедневно хотел бы получать.

Сегодня здесь состоялся их ежедневный базар, теперь устроенный на льду. Там в изобилии были хорошая рыба, лук, чеснок, сельдь и без счету разных других товаров; было много народа, по сравнению с нами странно одетого.[60] Чужеземные постройки выглядели приятно. Куда бы мы ни шли, солдаты шли за нами по пятам, грубо отстраняя нас от укреплений и ворот, и это еще делалось от имени воеводы: "Только, — сказали они, — для прогулки и по необходимости Вашему Благородию разрешается бывать на улице". Издали я видел стены, высокие и узкие, по старому обычаю, пушек на них мало; на базаре стоят 2 очень большие пушки, а в других местах, кое-где — несколько меньшие. Содержать трактиры или пивные здесь считается позором для знатных, они все относятся к казне царя. Преступников водят с тяжелыми кандалами на ногах побираться. Наша гостиница охраняется одним знаменем солдат ⁸², которые в первом часу дня и в первом часу ночи бьют в барабан.

Список пищи, которую нам, начиная с Нивенхёйзена, выдавали, был следующий: для посла — 4 чашечки двойной водки [двойной выгонки], 1 бутылка вареного меда, 1 бутылка испанского вина, 1 бутылка французского вина, полведра пива, кусок баранины, 1 кусок говядины, 1 гусь, 1 утка, 30 яиц, 2 фунта масла, 2 фунта соли, 6 восковых свечей. На 14 человек дворян и офицеров — каждому 4 чарки водки, и на всех — 2 ведра невареного меда, 3 ведра пива, 1 гусь, 2 утки, 3 куры, 1 овца, 4 куска говядины. Для людей (31 чел.): каждому по 2 чашечки водки, и на всех 5 ведер пива, 1/2 овцы, четверик крупы и лука, чашка сливок; бутылки были по полторы пинты ⁸³, ведро — около половины нашего.

Мы получили здесь письма с Родины, и посол сообщил князю Федору, что он получил письмо от Их Высокомогуществ: они здоровы и справляются о здоровье Их Царского Величества, еще рассказал ему, как посол Его Величества ⁸⁴ был принят в Амстердаме, газеты сообщили о приеме, и посол привел это им в пример.

14 декабря.

Сегодня они праздновали день Воскресения Христова [воскресенье], но не торжественно. После полудня лавки снова открыли, все торгуют, многие веселятся, пьянствуют. Когда сегодня двое наших слуг на улице ранили друг друга [61] из ружья, стрельцам, даже их десятникам, здорово попало за то, что они плохо их охраняли и отпустили одних гулять. Ни немцев, ни других иностранцев к нам не подпускали, а если те и отваживались, то их весьма немягко отводили за руки. Теперь был русский пост [40 дней перед Рождеством]; и когда мы остатки нашей пищи отдавали бедным, то они ее замораживали до того времени, когда ее можно будет есть.

Как было сказано, город этот очень богат монастырями и церквами, стоя на базаре, можно насчитать вокруг 13 монастырей или приходских церквей ⁸⁵ и 50 башенок. В соборе Святой Троицы находится место суда, он [собор] находится на площади Кремля и служит при необходимости крепостью, так как окружен высокими стенами, укреплен и опирается на крепостную стену; здесь имеется 7 ворот. Я очень охотно срисовал бы это место и несколько построек в нем, но меня предупредили не делать этого: могли бы истолковать в дурную сторону, и если частное лицо это сделает, его, без сомнения, бросят в тюрьму как шпиона ⁸⁶.

Здесь я узнал их бани, это бани парные. Помещение нагревают печами, а горячие камни, лежащие на них, поддерживают и увеличивают жару тем, что образуется пар, когда на камни льют воду. В бане стоят друг над другом 2—3 ряда лавок, на которые каждый может лечь голым. Самые верхние скамьи — самые жаркие. Обслуживают девушки или, если хотят, слуги; они трут тело и ополаскивают его, а также слегка бьют, чтобы открылись поры.

16 декабря.

Был день Николая ⁸⁷; его праздновали с большим благочестием. Люди шли по улицам, крестились и молились, перед иконами зажигали свечи, иконы находятся напоказ внутри и снаружи дома; остаток дня они проводят в чрезмерном пьянстве. Воевода просил передать нам не выходить сегодня, ибо мы могли пострадать от пьяных. Я все же вышел на улицу из любопытства и видел, что весь город пьян, и [62] мужчины и женщины; несмотря на большой праздник, лавки были открыты, и торговля шла вовсю. Был такой сильный мороз, что влага в носу замерзала, как только выйдешь на воздух. Когда я однажды слишком долго был на улице, у меня лицо и рот так окоченели, что я с трудом мог говорить.

18 декабря.

Наш шталмейстер отправился вперед с каретой и лошадьми в Новгород; любопытство так захватило меня, что я, подкупив солдата, который меня сопровождал, крадучись, вышел из ворот и осмотрел валы снаружи. Стены частично из оштукатуренного камня, недостаточно прочные, чтобы выдержать большой натиск, они кривы и косы, местами с башнями и ротондами. Из семи ворот, которые скорее можно назвать отверстиями в валу, некоторые из камня, другие из дерева. Со стороны суши у сухого рва есть высота, с которой виден город. Пушек на стенах не видно. Купцы из Швеции и Любека имеют за городом каждый свой двор ⁸⁸.

Управление городом находится в руках воеводы, его помощника и дьяка; они теперь ведают военными и политическими делами.

19 декабря.

За день до нашего отъезда воевода отправил послу подношение из трех блюд — питание в дорогу. Это были пироги: сладкий и с перцем пирог, другой — черный выпеченный кусок, на вид как наши сыры, из тамаринда, слив и меда, а третий был свернутый кусок, с виду похожий на засмоленную парусину ⁸⁹. Я осмотрел здесь и городскую тюрьму: в большом саду, огороженном высоким частоколом, много маленьких каморок, внутри которых заперты заключенные. В нашем доме сегодня умер маленький ребенок. Хоронила его женщина: отец в порыве гнева из-за того, что тот кричал, с бесчеловечной жестокостью <...> ⁹⁰

Когда здесь загорелся небольшой монастырь Св. Николая и не удалось потушить огонь, многие русские сказали: "Как [63] же так, если святой Николай себе не может помочь, как же мы сможем?" и бросили тушить ⁹¹.

Мы долго настаивали, даже покраснели от переговоров, но добились у воеводы увеличения количества напитков и перемены каждодневной пищи и получили наконец следующий список. Для посла — 2 бутылки французского вина, 1 — испанского вина, 2 — вареного меда, 1 бутылку двойной водки, полбутылки уксуса, 1 бочонок меда и несколько больший — с пивом. Для дворян и офицеров — на 14 человек — одну бочку меда; для офицеров и слуг вместе: 1 бочонок водки и одну бочку пива. Для посла — кусок говядины, четверть овцы. Для офицеров —овца, для остальных — 2 овцы и кусок говядины. В общем на каждый день: 7 кур, 2 утки, 2 гуся, 100 хлебов, 1 кусок свинины, 10 окуней, 4 щуки, 2 фунта слив, 1 пакет с фунтом горчичных семян, такой же — с изюмом и с лучшими сливами, 5 мускатных орехов, 1/2 лота гвоздики, 1/2 унции перца, 1 пакетик корицы, 1 голова сахара, 1 фунт риса, 1 фунт растительного масла, 50 яиц, чашка сливок, ведро огурцов, 5 редек, соль и хрен, четверик муки, 3 фунта масла, ящик крупы, 8 небольших свечей.

20 декабря

мы собрались и проехали 7 миль от Пскова до деревни по названию Загорск; мы не отправлялись до полудня, поэтому только в полночь приехали на постой. Шел сильный снег, так что мы не высовывались из саней. Некоторые из наших слуг, из-за недостатка саней, ехали верхом и так закоченели, что едва могли двигаться и отогреться. Проводы были такие же, как и встреча, только теперь мы все были в санях, кроме трубача. По пути нашего следования под ружьем стояло лишь 42 человека, потому что дорога была короче. Перед отъездом я, от имени посла, попрощался с воеводой и пожаловался ему заодно, что у нас мало подвод и лошадей. Он бесцеремонно лежал в постели, т.е. по их обычаю на лавке, его тошнило, он очень гневался, что его раньше не предупредили, и с трудом мог говорить. Его [64] жена сидела в углу комнаты, заставленной сундуками, за которыми она пряталась. Причина, почему мы в этот день задержались с отъездом, была в том, что Микита заставил нас долго ждать, так как он был зверски пьян и пришел к нам с опозданием.

21 декабря.

Проехали 8 миль до Опоки ⁹², это довольно большая деревня; на полпути мы заехали ненадолго в Дубровну. Корчма, как обычно здесь, была очень грязной и закопченной, щели полны черных тараканов. От нас сбежали несколько возчиков, которые нас обокрали. Когда мне постелили постель около домашних икон, меня предупредили, чтобы я не лег к ним ногами, это они считали большим неуважением и грехом.

22 декабря.

Нас везли 7 миль до деревни Соли ⁹³, откуда мы 23 декабря в 1 час ночи отправились, остановились в Голино и, проехав еще 2—3 деревни, продвинулись еще на 12 миль до местечка Завал, в трех милях от Новгорода; Завал принадлежит Троице-Клопскому монастырю ⁹⁴; здесь останавливался господин Бург ⁹⁵ по пути в Новгород.

24 декабря.

В Сольцах наш пристав вел себя отвратительно, забрал вещи одного молодого человека из нашей свиты, шведа, и хотел отправить его обратно, заявив: "Ни один швед не может ехать без паспорта", — и пригрозил, что если он поедет, то в Новгороде пристав бросит его в тюрьму. Меня отправили к нему сказать, что он нарушает права народов и бесчестит дом посла и его людей, что посол имел право взять на службу людей любой нации. Однако он не прислушался и в ярости крикнул мне: "Вы так можете еще многих иностранцев принять по пути на службу". Тогда я сказал ему, что мы находимся в его власти, но если он [65] тронет молодого человека, то мы пожалуемся, а если и тогда Его Величество не рассудит по справедливости, то и у нас будут обращаться с ними так же; что же касается того, что мы можем дополнительно принять еще людей в нашу свиту, то на это они доставляют нам недостаточно пищи.

После этого молодой человек [швед] убедил пристава отпустить его. Здесь мы получили известие, что наш курьер Корбет ⁹⁶ был впущен в Москву после того, как он 6—7 недель находился в деревушке на карантине.

24 декабря.

Город Ракома лежит на большой реке Ильмень ⁹⁷; вокруг него большие озера, мимо них мы уже 2 дня ехали. Вблизи Ракомы в середине реки, на острове, стоит большой монастырь, посвященный Святой Троице. Здесь деревня идет за деревней, и в них большие строения.

Когда мы сегодня думали попасть в Новгород, от которого мы находились на расстоянии только одного часа, и уже видели его издали, пришел приказ из города — задержаться еще на 2 дня, — не могли вдруг принять столь большое посольство. Воевода сердился на нашего пристава за то, что тот привез посла так близко к городу, не предупредив его заранее. Посол просил, чтобы Микита сообщил воеводе, что он намерен уехать отсюда через 4 дня и, упаси Бог, чтобы воевода принуждал его. Однако и он и мы получили известие, что до 10 января не будем впущены в Москву.

Один из наших поваров стрелял здесь в птицу на кресте церкви; это могло бы стоить ему жизни или большого штрафа; наше счастье, что ни один русский не видел этого. Одного немецкого офицера, который сделал по неосторожности то же самое, гнали кнутом по городу Москве и затем выслали в Сибирь. В комнатах обычно имеются окошки, через которые мы ночью часто мочились; как-то через окно один из английского посольства справил свою нужду. Русские узнали об этом, а он сбежал; если [66] бы его поймали, то зарубили бы. Это заставило нас остерегаться.

Настоящая причина, почему нас до назначенного времени не хотели пускать в Москву, была в том, что они от Рождества до Богоявления пьянствуют и не хотят, чтобы в этом им мешали.

25 декабря.

На Рождество мы видели здесь странный способ рыболовства на озере Ильмень: большими сетями они вытаскивали из-подо льда миллионы рыбок, похожих на корюшку. Ловят рыбу еще и другим способом: на озере сидит мужчина с удочкой в маленьком шалаше, составленном из его саней, шубы и соломы; около него небольшой костер для обогрева, а также для того, чтобы не замерзало отверстие на льду озера, через которое он опускает леску; ее конец привязан к веревочке, которая шевелится от малейшего прикосновения. Здесь в нашей корчме жили 4 брата со своими женами, и все это в одной комнате. Воевода Новгорода потихоньку от посла спросил одного из наших, все ли подарки такого высокого качества, как было указано.

26 декабря,

второй день Рождества; когда наш хозяин спросил обещанные ему чаевые, которые ему охотно дали, наш пристав велел его за это жестоко избить палками по голому телу, так что весь он покрылся синяками и ссадинами, это было ужасно. Пристав присутствовал при экзекуции, а когда солдаты уставали, то сам набрасывался на них и на несчастного с палкой; наши мольбы не помогали. Посол возмущался, что человека вытащили из его жилища и избили; ответ был так же груб, как и действие.

В то же утро мы готовились въехать в Новгород, от которого находились только в миле с лишком. После полудня мы сели в сани и поехали. По пути был нарушен порядок следования; Микита по рангу <...> ⁹⁸. Спор разгорелся, [67] угрожали ружьями, несколько раз столкнулись лошадьми, пока наконец посол и Микита не навели порядок. Впереди пошли наши, по желанию и требованию посла, так мы ехали и дальше, в таком порядке: Микита как проводник впереди, в своих великолепных санях, затем посол, потом я и т.д. и т.д.

Под городом много монастырей и большие поля. Когда мы достигли города, они водили нас вокруг или вдоль него, что длилось, хотя мы быстро ехали рысью, 3/4 часа. Нас повели обратно вдоль реки, в объезд деревянной внешней стены, затем через реку Волхов, примерно до середины города, там нас высадили и через мост, ведущий из города, перевели в пригород. Этот мост не уступает нашему амстердамскому, но он сделан из дерева. Прямо в город, т.е. в пределы каменных стен, обшитых деревом, иностранцев не пускают ⁹⁹.

Внешний город за рекой окружен деревянным валом ¹⁰⁰. Когда мы проезжали мимо этих деревянных стен, кое-где показывались солдаты, из отверстий они выставляли ружья, знамена и высовывали головы. Слышен был барабанный бой. На расстоянии выстрела от упомянутого моста нас встретили те, которых прислали для встречи, с двумя великолепными санями, убранными сукнами и мехами: одни сани для проводника ¹⁰¹, другие для посла; вокруг стояли стрельцы с оружием и группа из 8—10 трубачей, которые, правда, производили много шума, но играли на трубах весьма беспорядочно. Русские шли впереди; на лошадях были позолоченные сбруи; они привели 5 ездовых лошадей для дворян, на лошадях тигровые и другие шкуры, белоснежные узды и седла по их обычаю, все великолепно. Наши трубачи ехали впереди, за ними наш шталмейстер — один, остальные — по 2 человека, после пристава — проводник и посол в санях. Его свита следовала за ним, каждый в своих санях. Упомянутый дворянин во время приема говорил все по свитку, с трудом мог читать написанное, переводчик пришел ему на помощь. Там только было сказано, что воевода царя посылает Якобу Борейлю, послу, все это в его честь, чтобы торжественно принять, [68] и справляется о его здоровье. Дав ответ, мы отправились к нашему двору сквозь ряды воинов, как горожан, так и солдат, на горожанах простая одежда и вооружение: кто с пистолетом, а кто с ружьем или мушкетом. Среди войск был один полк, одетый в красное, другой — в синее; их командиры были роскошно одеты: по походке и жестам они были похожи на комедиантов из нашего театра. Подали лошадь (запасную) для посла, и мы были окружены алебардщиками, их было так много, что с трудом поддерживали порядок в строю. Дом, где мы должны были остановиться, был завешан кое-где красным сукном, и у входа стояли солдаты, одетые в красное; слышен был и звук их труб. Рядом с нашими лошадьми шли сопровождающие их конюхи, тоже в красных кафтанах. Вокруг саней посла шло очень много таких же простых людей или немного выше рангом. Переводчик ехал, стоя в санях, а за ним шли пажи и слуги. Здесь зимой не время для верховой езды, это я вполне почувствовал; одна моя рука и полноса были почти бесчувственные и, попав в тепло, сильно ныли. Другие отморозили ноги так, что не могли долго усидеть. Среди оружия я видел здесь много старых голландских мушкетов, а также кривые приклады и длинные курки и т.п., у нас давно отмененные. Войска напоказ прошли мимо нашего двора, по их обычаю довольно беспорядочно. Несколько рот здесь было без ружей.

Когда мы вошли во двор, некий боярский сын сразу подошел к послу с пищей и напитками от воеводы ¹⁰², приветствовал его и обещал доставить все, что можно достать. С нашей стороны мы просили разрешения на выход и допуск к воеводе. На последнюю нашу просьбу он обещал дать ответ, на первую сразу ответил положительно, но только в сопровождении стрельцов. При нашем приезде 32 знамени были поставлены в ружье; я думаю, что едва ли 10 воинов из 100 умеют им пользоваться. Чтобы увеличить в наших глазах количество войска, перед нами вторично пустили только что прошедших солдат, как будто мы этого не заметили! В первый день нас угостили двойным рационом. [69]

27 декабря.

На второй день посыльный князя — воеводы Новгорода — наряду с обычным приветствием привез пищу и напитки. Привезенного было мало и плохого качества, на что мы уже часто жаловались, говоря, что нам не нужны плохие продукты, Их Высокомогущества могут нас прокормить, и здесь мы находимся в городе, где за деньги можно всё купить, мы очень удивлены такому плохому приему, тогда как у нас послы Его Величества имели всего вдоволь, да им еще в дорогу дают харчевые деньги. Слово за слово, разгорелся спор, мы говорили очень решительно. Упрекнули их, что и наши слуги привыкли к лучшему, а чтобы они знали, как и что пить, посол велел поставить на стол 7—8 бутылок своего вина, и напоили их так, что и они и мы крепко напились; NB: нашему врачу досталось здесь. Микита и еще двое увеличили компанию. Беседы, которые велись с ними, были очень поверхностны: нужно хвалить их и их страну, и их царя, который превыше всего на свете. Это они охотно слушали, хотя мы говорили так, что в Голландии и крестьяне могли бы заметить насмешку. Когда они пьют, то не поднимают стакан, а прежде чем пить, говорят, за кого пьют, и стакан идет по кругу. Наш посол сказал, что он счастливее, чем его отец, который часто и подолгу был послом в крупнейших странах мира ¹⁰³, он же послан к самому великому монарху из всех. Говорили о времени нашего пребывания, об обратной дороге из Москвы, на что русские сказали: "Все зависит от воли Его Величества, сколько он захочет вас продержать и каким путем захочет послать вас обратно". Я, разгорячившись, рассказал им, как у нас встречают русских послов, показывают им все, вплоть до военного снаряжения и т.п. Спросил, почему они нас держат как в заточении и не пускают ни к валу, ни даже в город. "Без сомнения, — сказал я, — этот ваш город, как один из важнейших, наверное, всем снабжен, великолепен и достоин, чтобы показать его иноземцу". В ответ я услышал только: "Такова воля Великого Государя". Посол велел спросить, позволено ли послать кого-либо к воеводе, чтобы соблюсти надлежащую вежливость, [70] на что получил отказ: "В этом, — сказали ему, — было отказано и английскому и другим послам", — на что был ответ: вы отклоняете визит вежливости, но не можете подозревать нас в распутстве, ведь около наших спален поставили охрану, которая, если что пропадет, будет наказана.

28 декабря.

В воскресенье после проповеди наш пастор крестил здесь двух детей лютеранских родителей по нашему обычаю, с той лишь разницей, что ему пришлось опустить слова "здесь исповедуемое" ¹⁰⁴. Капитан Юриан Григорьевич, который нас провожал до города со своими подчиненными, теперь нас покинул.

Наш дом охраняли 15—16 человек из гвардии воеводы, они же сопровождали нас, когда мы выходили. Место, где находится наш дом, это пригород за рекой, он окружен деревянным валом; но нам не разрешают выходить отсюда или рассматривать это деревянное сооружение. Нас отстраняют от реки, которая течет вдоль города, а также от моста, ведущего к замку ¹⁰⁵ и к городу. Да, они не позволяют немцам, встречающимся на улице, обращаться к нам, тем более не разрешают нам ходить в их двор. Таковы обычаи этой страны. Несмотря на это, я хорошо осмотрел город: он лежит вдоль реки, по расположению несколько схож с Лондоном; мост деревянный, по величине не уступает мосту через Темзу, течение реки здесь быстрее ¹⁰⁶. Город окружен деревянным валом, на нем кое-где неуклюжие башни; в них сверху и снизу есть амбразуры для мушкетов и луков, вал состоит из бревен, лежащих вдоль одно на другом; внутрь входят по лестницам и террасам; кое-где есть и каменные башни; ворот много — большинство из дерева, простого строения. У моста находятся каменные ворота в середине каменного вала; за его стенами живет воевода и находятся все приказы, но и не только они: рядом с ними там еще сотни домов. Эта каменная стена, высокая, белая, простирается вдоль реки на 8—10 минут ходьбы, это они называют замок [кремль]. Над воротами большие часы. В городе виднеется много [70] церковных глав, у одной из главных церквей пять глав, средняя — позолочена. В другой хранится большой жерновой камень, на котором нарисован Св. Антоний; этот камень вместе со святым приплыл сюда из Рима ¹⁰⁷. Эта церковь — на окраине города, за рекой. В другой хранится изображение древнего языческого божества, которому люди прежде поклонялись и приносили в жертву живых детей, откуда она еще сохраняет свое название ¹⁰⁸.

Пригород около реки можно справедливо сравнить с Лондоном хорошими базарами, лавками, изобилием всяких товаров. Шведский и любекский дворы находятся на одной улице, один против другого, между ними караульная будка. Как в городе, так и здесь излишек церквей. Окружность города я считаю 3 часа ходьбы. Здесь очень много рыбы.

Микита, наш пристав, однажды очень обиделся, потому что мы не проводили его как требует обычай. Он сказал, что это неуважительно по отношению к царю, а он должен соблюдать честь царя. Он хотел бросить в башню своего толмача за то, что тот сказал нам, будто среди русских не принято из вежливости провожать кого-либо, и запретил ему входить в наш дом.

Один из митрополитов имеет здесь свою резиденцию, а в России их четверо ¹⁰⁹; из них выбирают патриархов.

Река около города редко замерзает в середине; русские рассказывают, что это потому, что царь Иван Васильевич погубил здесь много людей: их привозили к мосту сотнями, отрубали головы, и от этого вода окрашивалась ¹¹⁰. Монастырь Св. Антония хранит большой камень в маленькой часовенке у входа; на нем нарисован Антоний, стариком, с белой бородой; его тело хранится в подвале ближайшей церквушки, под медной крышкой гроба; об этом мне рассказал человек, который видел это под камышовым покрывалом ¹¹¹.

31 декабря.

В последний день года мы выехали из Новгорода. Проехали в первый день четыре мили до деревни (Броница) на реке Мета. Мы продвинулись бы еще на две мили, но там сгорела деревня. Мы проехали через две деревни, одну [72] реку и довольно большое расстояние по равнине, местами с ивами и вязами.

Наш выезд из Новгорода произошел также торжественно: два полка стрельцов заняли улицу. Мы сидели в своих санях.

1 января 1665 г.

В Новый год мы прибыли в деревню Вина, 8 миль от Броницы. Проехали четыре деревни, в четвертой — ям, где мы меняли лошадей. Дороги были очень скользкие, что весьма неудобно при спуске с гор.

2 января.

Мы приехали в Рахиномост, продвинувшись на 8 миль. Здесь тоже был ям. Ехали вдоль реки Холово, в Крестцах, за три мили до ночного пристанища, меняли лошадей. На этой реке лежат вместе три деревни, числящиеся за патриархом, как и все лучшие деревни вплоть до Москвы и дальше.

3 января.

Ехали до Валдая 6 1/2 миль. Здесь на острове находится хороший монастырь по названию Иверский ¹¹², принадлежащий патриарху. Приор монастыря сразу прислал нам в дар рыбу, хлеб, квас. Мы проезжали по многим тяжелым дорогам, так что ближайший ям, наверно, потому и носит свое название ¹¹³. Нам встречалось много курганов, под ними, говорят, похоронены кости погибших еще с польской войны ¹¹⁴.

Я видел здесь несколько домиков на сваях, из них ловят волков и медведей, и еще видел, как цедят из деревьев смолу. Сюда в монастырь пригласили нашего доктора и хирурга ¹¹⁵ для нескольких больных; там был монах, которому далеко за сто лет, перекрещенный немец. В монастыре живут 200 человек братии. Валдай мог бы сойти за городок; в нем две церкви, а также хороший базар и большие лавки. [73]

Так как у них было время Рождества и одновременно — пьянки, то мы должны были задержаться здесь до следующего полудня. Наш хирург перевязал ребенку грыжу, которая, как они воображают, происходит от колдовства; они обещали ему зажечь свечу перед Св. Николаем. Между тем богомольцы и священники пришли почтить посла своим обычным рождественским пением; пели как попало, без размера и порядка. При входе они поворачиваются к домашнему боженьке [иконе] и после обычных поклонов поют о рождении Христа; во время пения все били земные поклоны, а к концу пожелали царю, царевичу и царице, называя их по имени, счастливого года и долгой жизни; того же пожелали затем и слушателям. Медный крест, сделанный по их обычаю, священники держат перед собой; спереди на рясе вышит большой крест красного цвета.

4 января.

Отсюда мы отправились в назначенное время и пришли в деревню Едрово вечером.

5 января.

Отправились в 4 часа до рассвета и к заходу солнца продвинулись на 10 миль до Коломны, на красивом озере. Миновали 3-4 деревни, в одной мы обедали и меняли лошадей.

Наш пристав сегодня отобрал сани с табаком, велел бить возчика и сжечь товар. Эта торговля здесь запрещена под страхом наказания кнутом и даже повешения. Я видел здесь, как русские оттирают пьяных снегом до трезвости, они трут снегом лицо, шею и грудь и заставляют их жевать снег.

Каждая деревня, которую мы проезжали и где останавливались, должна была доставлять нам кур, гусей, яйца; баранину и говядину покупаем по установленной цене, хотя и в убыток крестьянину. [74]

Проехали 4 мили до Вышнего Волочка. Это хорошая деревня. Ночью на небе показалась большая кометная звезда ¹¹⁶ с громадным хвостом, который закрыл несколько звезд, вокруг луны мы видели большое кольцо; за этим последовала сильная гроза. В нашей кухне по небрежности поваров возник пожар. Русские очень волновались за свои деревянные дома, однако все окончилось благополучно.

7 января.

Мы снова проехали 6 миль до Выдропужска, где находится большой деревянный двор — собственность патриарха, у реки Тверцы. Здесь я видел, как одна пара танцевала по-польски.

8 января.

Отсюда проехали 7 миль до Торжка. Мы должны были ехать так медленно потому, что царь не желал приезда посла раньше предопределенного времени. Как только мы прибыли, некий старец, который был очень пьян, приветствовал нас от имени воеводы — Михаила Семеновича.

Торжок — просторный город, редко застроенный домами; у подножия горы, в небольшой долине, кое-где стоят группы домов, окруженные деревьями. На той стороне реки Тверцы, на высоком берегу, находится мужской монастырь, построенный из дерева. Рядом с ним стоит еще несколько простых домов, образуя как бы пригород. То, что они называют городом или замком, это местечко размером в половину нашего города Вееспа [в Голландии]; город окружен деревянным валом высотой в 14 сосен ¹¹⁷, бойницы такие, что едва проходит жерло пушки. И этот, и вышеупомянутый монастырь я зарисовал с натуры ¹¹⁸: этот лежит в долине, но на некотором возвышении, у него 17—18 деревянных башен; с одной стороны его омывает река, а с другой — ров; спереди и позади — сухо. В городке живут воевода, дьяк [75] и писцы, имеется 1 или 2 часовни, больше ничего особенного нет; почти все церкви деревянные. Там видна башня странного строения [это церковь], которую я зарисовал; есть здесь и женский монастырь.

8—11 января.

Любопытство привело меня в дом купца, куда я был приглашен на обед. Хозяйка приветствовала меня кубком пива, зачерпнув его из большого ковша, причем остатки из кубков выливались обратно в ковш, что было весьма неаппетитно. Стол накрыли грязноватой скатертью сами хозяин и его сын, хотя это важные люди, у которых в изобилии были холопы и слуги. Для каждого из нас была положена груда толстых ломтей хлеба всех сортов и деревянная ложка. Первым блюдом были засахаренные сливы и огурцы, на второе подали курицу в бачке, на третье — кусок свинины с уксусным соусом, который они ели ложками. Четвертое — какая-то странная жидкость, которую тоже едят ложками. Пятое — паштет из мяса, с луком, чесноком и т.д. Как мы сели, так нас и оставили сидеть. Очень просты были они со своими слугами. Кроме нас было еще двое русских гостей; ох, как же некрасиво они едят! Не молятся, а только крестятся; сидят хуже, чем самый неотесанный наш крестьянин. Во время обеда пришел сынок хозяина и приветствовал нас рукопожатием и поклоном; чем крепче ударяют по рукам, тем, значит, серьезнее. Этот поднес каждому из нас по чарке водки и продолжал стоять, склонясь до земли, пока они не опорожнились. Затем хозяин вызвал жену, которая также поклонилась каждому из нас и поднесла по кубку водки, после чего сразу, не говоря ни слова, опять ушла. При первом выходе хозяйка сказала: "Приглашаю вас на хлеб-соль". Одета она была богато: шапка вышита золотом и жемчугом. Привезли нас домой в санях купца, а на следующий день я также угостил их.

Сегодня у них святой день или, точнее, пьяный день: определенно весь город был пьян — все, кого мы ни встречали, даже многих женщин пришлось увозить домой в [76] санях. В этот день поэтому мы услышали на наш счет некоторые грязные поговорки, и нас посылали к местожительству немцев в Москве, что является оскорблением ¹¹⁹. Из всех домов показывались молодые женщины, они были разодеты и некрасиво напудрены, но, когда мы подходили, — убегали и не хотели появляться. Когда мы как-то раз направились к ним, они убежали; вышла старуха, клянясь Богом, что у них нет девушек, умоляя нас пройти дальше. Другая, видя из окна, что мы наблюдаем за ней, крикнула: "Почему вы смотрите на меня? Я уже стара, со мной ничего не получится, вам нужна помоложе!" Казалось, они здесь пугливее, чем в других местах, не привыкли к чужим. Еще по пути мы часто видели, что там, где на постоялых дворах были девушки брачного возраста, родители их сразу запирали. У девушек в ушах и через плечи висят серебряные цепочки, на голове позолоченная бахрома. Я видел здесь попа, выходящего из церкви, с крестом и еще во всем облачении, с кропилом и т.п. прямо со службы, он был пьян, приставал, как это делают пьяницы, выкрикивал множество глупых слов и чуть не подрался с нами. Я видел также, как дети слетали с высоких, крутых гор на длинных дощечках быстрее стрелы из лука, ужас! Здесь довольно большой базар, где продаются мясо, хлеб, пиво и много мелочей.

12 января.

Из Торжка мы уехали 12-го, проехали в этот день 6 миль до Медного Яма на реке Тверце. Здесь деревенский поп, будучи очень пьяным, поднес послу по их обычаю хлеб-соль.

13 января.

Отсюда мы уехали в 4 часа до рассвета и приехали примерно в 9 часов, по нашим расчетам, в Тверь, городок, похожий на предыдущий. Он лежит на реке Волге, на обоих ее берегах. На низком [левом] берегу лежат 4-5 городишек или деревушек, каждый со своей церковью; на другом — [79] высоком, находится замок, а также основная часть города. На берегу — крепость, валы, как и повсюду, из дерева, очень запущенные, нас туда не впустили. Там живет воевода и там же — главный рынок и большая часть жилищ горожан. На рынках здесь ночью купцы спускают больших собак для охраны своих лавок. Могилы здесь покрыты белыми плитами, которые лежат на каменных валиках, на некоторых — маленькие деревянные домики ¹²⁰.

14 января.

Пока мы находились здесь, погода стояла ясная; солнце светило весь день очень приятно, на небе — никаких облаков. Около 10 утра появилась радуга, но бледнее обычной и держалась недолго.

Наступал большой праздник поклонения волхвов [Богоявление]; я очень охотно тайком отправился бы в Москву, откуда мы находились только в двух днях пути, чтобы там посмотреть на праздник, но наш пристав не посмел рискнуть, боясь наказания, иначе он отпустил бы нас, тронутый нашим горячим желанием ¹²¹. Из Москвы теперь пришел приказ — не привозить нас к городу раньше 20-го числа.

15 января.

Мы выехали из Твери и меньше чем за 4 часа продвинулись на 6 миль, до города Городня на Волге. Река получает свое название около Твери, ниже ее называют Тверца ¹²². Сегодня был канун праздника поклонения волхвов, когда царь вместе с духовенством совершают водосвятие. Это происходит во всех церквах, также и здесь, где мы сейчас находимся, следующим образом: большая процессия выходит из церкви после колокольного звона; церемонии внутри церкви не было видно, и о ней я мало что узнал. Первым вышел мужчина, в руках он нес много маленьких горящих восковых свечей; за ним несли большой крест, на каждом конце которого находится кружочек, а на них нарисованы евангелисты, затем несли большую икону [80] Св. Петра, потом икону Марии, увешанную четками, и нечто ¹²³, на концах чего висели серебряные копейки, а на обратной стороне нарисованы другие Марии. Затем следовали еще одна или две иконы их святых, после чего один нес большую Библию с медным крестом, другой — кадило. После этого шел человек с большой книгой в деревянном ящике, за ним — другой, тоже с книгами; после него еще один человек, держа большой оловянный сосуд ¹²⁴, полный воды, ею в церквях святят иконы и людей, которые, чтобы стать еще святее, присутствуют на этих церемониях. После всех этих носителей следовал священник, держа в руке палочку, сверху согнутую [вероятно, посох], одет он был в белую ризу, на плечах вышитую красным и желтым; на спине нашиты два маленьких крестика и один большой; из-под ризы висели длинные кисти. Затем шли крестьяне с непокрытой головой, женщины за мужчинами. Так они шли к реке, где во льду была вырублена большая квадратная прорубь. Вокруг нее все остановились, женщины с одной, мужчины — с другой стороны. Позади попа стояли двое его помощников. На двух углах проруби стояли по одному мужчине, каждый из них держал связку горящих восковых свечей над самой водой, так что воск капал в нее; эти капли считали священными, вылавливали и сохраняли как лекарство. Поп, благословив людей, начал петь по книге; он часто крестился, и все люди, при некоторых его словах, тоже кланялись и крестились; затем он кадил ладаном воду, идя вокруг проруби, и делал это на каждом углу; таким же образом окуривал все иконы, по три раза каждую, а также людей, но знатных усерднее, чем простолюдинов. После этого дьяконы — те двое, которые стояли сзади священника, — начали читать из большой книги, по-видимому. Поклонение Волхвов. Тем временем поп сказал несколько слов, после чего и он сам, и все остальные кланялись и крестились. Это чтение шло так же, как у католиков во время обедни, полупевуче. После этого поп принял другую книгу и читал недолго, а двое дьяконов там, где полагалось, говорили: "Господи, помилуй", при этом весь народ кланялся и крестился. [83] Покончив с этим, он снова взял кадило и окурил 3 раза воду; затем взял 3 горящие свечи и трижды благословил ими воду, но еще перед этим он благословил воду двумя пальцами. После этого взял медный крест и, держа его над водой, сказал по-русски несколько слов, благословил воду этим крестом, трижды опуская его в прорубь, а воду, которая стекала с креста, собрали в сосуд. Он поворачивал крест под водой; до этого он благословил воду своим дыханием, три раза крестообразно дуя над прорубью. Следует знать, что во время всех этих действий, между каждым из этих благословений, он долго читал. После этого представления он молился за царя, царицу, царевича и т.д., затем зачерпнул воды и долил дополна сосуд, где находились капли от креста, при этом он и дьяконы пели. Затем подошел один отец и окунул своего ребенка, больного водянкой, три раза с головой в воду: это делалось для выздоровления больного или для будущего блаженства умирающего. Каждый спешил зачерпнуть своим кувшином освященную воду, и все присутствующие смочили ею глаза и лицо, не обтираясь. Между тем зажгли маленькие свечки, которые обменивали на деньги. После этого поп взял кисть, похожую на короткий конский хвост, побрызгал ею сначала себя, перекрестился крестом и поцеловал ноги Христа, изображенного висящим на этом кресте; затем окропил водой из [водосвятного] сосуда иконы, кресты, книги и людей, которые стали целовать этот крест; мужчины шли впереди, за ними следовали женщины, больной ребенок шел вместе с ними и тоже получил благословение. Под конец подошли крестьяне со своими лошадьми, которых для здоровья тоже поили из освященной проруби. Теперь толпа пошла своим путем, а поп со своими отправился в церковь, как и пришел из нее, после чего зазвенели колокола. Эта церемония, по-моему, подражание тому событию, когда вода, после того как ангел к ней прикоснулся, вылечила первого вошедшего в нее человека ¹²⁵. Здесь тоже каждый старался первым зачерпнуть воду. Подобные водосвятия происходят в России и летом ¹²⁶. В Москве в нем участвуют все знатные, разодетые в лучшее платье. [84] Здесь я стоял так близко, что и на меня брызнуло с кисти.

Когда комета начала терять свой блеск, митрополит в Новгороде наговорил своим соотечественникам — землякам, что это значит мир между ними и Польшей ¹²⁷.

16 января.

На следующий день, проехав 7 миль, мы прибыли в деревушку Спасское. Был день поклонения волхвов: священники ходили по всем домам, благословляли хозяев с их семьями святой водой, те весьма благочестиво целовали кресты и давали попам вознаграждение; все двери и косяки тоже благословляли крестом.

17 января.

Отсюда мы отправились утром в 4 часа к местечку под названием Пешки, очень простой деревушке, в 10 милях от предыдущей. Обедали в Клину; русские говорят, что это городок, а я считаю его деревней, лежит на Волге ¹²⁸, это 2—3 деревушки вместе. На возвышенности стоит просторный каменный монастырь, Волгу переходят здесь по мосту.

Теперь получили приказ Его Величества привезти нас к Москве либо в воскресенье вечером, либо в понедельник утром (т.е. 18-19-го).

18 января.

Наш пристав привез нас в воскресенье; в этот день мы продвинулись на 9—10 миль. Оксинино, деревушка, куда он нас привел, бедная, и в ней мало домов; надо сказать, что, чем ближе к Москве, тем беднее крестьяне. Дом, где остановился посол, стоит за пределами деревни, это хутор, принадлежащий одному воеводе из Казани, у наших крестьян дома лучше. В трактире, где я остановился, порядок как в свинарнике. Ночью, когда мы спали, в нашей комнате под печкой начался пожар; попасть туда стоило большого труда, [85] но мы потушили пожар пивом и медом. Весь двор мог бы сгореть, при этом я слышал, что в Москве недавно сгорело 300 дворов. Здесь нам прибавили трех-четырех толмачей, чтобы нам служить и все у нас выведывать; они оставались с нами до конца нашей миссии. Один из них уверял нас в доброжелательном отношении к нам царя, который сам сказал, когда отправлялся на водосвятие, что все будет в порядке. Микита, наш пристав, сразу отправил посыльного в город узнать, когда состоится наш въезд.

19 января.

Пришел приказ, чтобы посол на следующий день подготовился к торжественной встрече, хотя он очень просил отсрочки еще на один день. Пока мы здесь находились, послу и нашим купцам разрешили встречаться и вести переговоры; вечером они пришли приветствовать его. Микита встретил их угрозами, не поверив, что имеется разрешение на встречу, он хотел задержать возчиков, и, хотя дело наладилось, он записал их имена. Нам не разрешали отправить кого-нибудь в город, чтобы приготовить предназначенный нам дом. В тот же день к нам пришел гонец Их Высокомогуществ ¹²⁹ и рассказал послу о своих приключениях [в Москве], о том, как ему чинили препятствия увидеть светлые очи царя.

20 января.

Наступило 20 января — день, когда нас должны были впустить в город. Микита, наш пристав, просил передать послу, что у него приказ привезти нас к 4 часам ¹³⁰, т.е. около 10 часов, к городу, куда он утром, в первом часу, отправил вестника с сообщением, что посол будет готов, а мы должны были ждать его возвращения и до этого не трогаться. Когда пришел приказ, около 9 часов, мы тронулись, после чего нарочный сразу отправился, чтобы сообщить, что великий посол поехал верхом. Мы ехали в определенном порядке: серые каретные лошади впереди, за [86] ними телохранитель ¹³¹ верхом, потом трубачи и литаврщики, все младшие офицеры верхом. Шталмейстер вел свиту; старшие офицеры ехали в санях, я был последним из них. За мной шла лошадь посла, великолепно украшенная; затем шли две пары лакеев, следовавшие за послом, сидящим в роскошной карете в сопровождении Микиты. За ними — сани посла и сани пристава, затем наши слуги не в ливрее, наконец, сани с багажом. Проехав немного вперед, Микита опять послал гонца в город, чтобы сообщить, где сейчас находится посол, и это повторялось несколько раз. Точно так же к нам из города приезжали более 15 посыльных, прежде чем мы доехали до места приема: один передал, чтобы мы остановились, другой, чтобы ехали медленно, третий подъехал спросить, докуда мы доехали, хотя он и сам это видел, и еще с подобными же маловажными поручениями; когда мы поехали немного быстрее, был прислан гонец спросить Микиту, кто ему советовал ехать так быстро. Наконец, примерно в 3 часа после полудня, нас привезли к месту приема ¹³²; расстояние, которое мы проехали за 6 часов, можно было бы пройти пешком за 3 часа. Мы очень замерзли от медленной езды; я трясся и дрожал всем телом; у одного из наших долго после этого не сгибались колени. В пути мы топали и бегали, чтобы согреться.

Немецкие купцы верхом встретили посла по дороге. По их словам причина, почему нас так долго задерживали, была в том, что Его Величество поздно вернулся, его еще не было во дворце, а он всегда наблюдал из башенки за прибытием послов.

От места приема мы ехали некоторое время среди вооруженных всадников в форме войск Его Величества: некоторые в красном, другие в синем, третьи в белом. Несколько рот были верхом на белых конях; перед всадниками, кроме знамен, везли барабаны, литавры, трубы, свирели и флейты. Их главы очень гордятся своими дорогими одеждами, у многих в руках были серебряные позолоченные жезлы, на них были высокие меховые шапки и одежда из серебряной парчи; лошади увешаны тяжелыми серебряными [87] цепями и ценными попонами. Через некоторое время, посла встретил посыльный от старшего пристава, который должен был принять посла; у него были с собой царские сани, и он попросил посла сесть в них, чтобы поехать на встречу с приставом, который должен его приветствовать. Посол категорически отказался и заявил, что не выйдет из кареты, пока к нему не придут от имени царя. Посыльный сказал, что подобного еще не было, что так же поступали по отношению ко всем послам, кто бы они ни были. Посол ответил, что и сам знает, как полагается, и что если они ему этого не позволят, то он в своей карете поедет обратно. Тогда посыльный сразу отправился назад; через некоторое время он вернулся и передал, что если посол не хочет выйти из кареты, то его не смогут принять, и тогда посольство не достигнет своей цели. Наконец, после взаимных резких слов, посол вышел из кареты, после чего присланный сразу произнес малый титул, сказав при этом, что царь пожаловал посла этими санями, чтобы въехать в город. Сразу появился старший конюший с 15 белыми лошадьми для въезда нашей свиты ¹³³. Первая, на которой я ехал, была с серебряной уздой, свита ехала впереди посла, и мы направлялись навстречу приставам; сани, в которых они сидели, тоже приближались. Только здесь начался настоящий спектакль. Вокруг стояло много дворян, вооруженные всадники, были музыканты с трубами, литаврами, барабанами. Весь вопрос был в том, кто из них первым — посол или пристав — выйдет из саней и обратится к другому. Оба встали, но медлили; как только посол поставил ногу на край саней, русский отступил назад, после чего посол не только отступил, но и совсем сел. "Ха, — сказал русский, — дело плохо", ибо он не хотел признаться, что первым отступил назад. Он не хотел также, чтобы обе стороны одновременно вышли из саней. Дважды посол делал вид, что падает, когда собирался выйти из саней; русский же всякий раз отступал назад и, поглаживая бороду, снова садился. Посол велел сказать ему, что это против правил; тот ответил, что Бог его достаточно научил, чтобы знать, что делать. Эта дурацкая сцена продолжалась более получаса. [88] Никогда я не видел комедии смешнее. Нас окружали сотни людей, наблюдавшие за этой сценой. Стало уже темнеть и, чтобы наконец закончить споры, младший пристав подошел к старшему, сел к нему в сани, и тут пришли к соглашению: первым выйдет младший пристав, затем посол, а потом уже старший пристав; так и было сделано ¹³⁴. Невозможно рассказать о всех глупых жестах этой встречи, она была похожа на выступление двух гордых враждебных королей в театре на канате. Русские, выйдя из саней, сперва сняли свои шапки, после чего началось произнесение титулов с обеих сторон, все присутствовавшие обнажили при этом головы. Они [русские] читали титул и приветствие по свитку, посол же наизусть. Когда русский титуловал Их Высокомогущества как "Штаты Голландской Нидерландии", посол сказал, что не знает таких, но не помешал ему продолжать ¹³⁵. Зачитав титул, они приветствовали посла, сказав, что Его Царское Величество пожаловали его столь пышной встречей, после чего каждый пристав сел в свои сани, посол ехал в середине. Перед санями ехал царский шталмейстер как проводник, с несколькими запасными лошадьми. Снова началась беготня посыльных: мы должны были то останавливаться, то ехать медленнее, то быстрее. Между тем дворяне, которые в нашу честь ехали верхом, обогнали нас. Много было и татарских всадников, вооруженных щитами, луками и стрелами; я предполагаю, что их было 6—7 сотен, нам же сказали, что их было две-три тысячи. Я видел, что те, которых мы уже миновали, спешили обойти нас, будто их били и подгоняли, и снова становились в строй напоказ; да, мы заметили, что одна и та же одежда некоторых знатных появилась перед нами два раза: то на одной, то на другой стороне дороги.

Было уже совсем темно, когда мы подошли к воротам, здесь нас встретили много солдат с факелами. Приставы объяснили, что царь пожаловал посла встречей с факелами. Посол заметил, что находит Москву красивым городом, на это ему ответили, что царь сделает его лучшим городом в мире. На базаре перед замком [Кремль] стояли те же самые дворяне и рядом множество всадников в полной форме; [89] значит, обогнав нас, они снова построились, пока мы еле двигались шагом. И так мы вошли во двор, где находилось приготовленное нам помещение, примерно в 7 часов вечера, проделав этот путь за девять часов вместо двух.

Пока мы ехали по стране, нас снабжали утром и вечером питанием. Хотя было холодно, это нас не беспокоило; мы ехали днем в санях по три-четыре часа, где под полостью можно было хорошо отдохнуть. Ввиду того, что мы должны были приехать в Москву к определенному времени, наш пристав часто останавливал нас, чтобы мы не ехали слишком скоро. Дорога от Риги до Москвы шла по сосновым лесам, по холмам и долинам, кое-где между ними скрытые нивы. Нет нужды рассказывать об удобствах пути, а о недостатках не стоит писать. В России много народа, деревни большие, не то, что в Лифляндии, но и здесь и там — рабы, в последней — в большей мере; они [лифляндцы] живут в дымных избах, полных черных тараканов, мешающих людям спать. Крестьяне лежат на печах, зимой спят очень долго, когда у них нет работы. По грубости они похожи на дикарей; они нам известны, а также и их страна.

Когда мы остановились в посольском дворе [в Москве], нас сразу заперли, и это затворничество длилось 14 дней. К нам никого и нас ни к кому не пускали; так должно было продолжаться до тех пор, пока мы не увидим светлые царские очи, здесь так принято ¹³⁶. Между тем приставы приходят раз или два в день, чтобы справиться, хорошо ли спал посол. Беседы их напоминают беседы наших простых людей, они то разглядывают нашу одежду, то хвастаются собою и своим царем, и т.д. Одного зовут Семен Федорович Толочанов, он стольник ¹³⁷, а другого — Иван Иванович Пешков, он дьяк ¹³⁸.

22 января.

Микита с нами распрощался, посол подарил ему серебряный кубок и чашу с крышкой ¹³⁹, а он велел в открытую перед собой унести подарки. В первую ночь нашего приезда здесь возник пожар. Приставы на встрече были [90] одеты в ценные золотопарчевые платья с жемчугами и камнями; как только они привели посла в его комнату, оба в переднем зале сняли эти платья и надели старые кафтаны на глазах у всех; кто испачкает царскую одежду, того наказывают.

23 января.

Приставы пришли с приказом Его Царского Величества, чтобы им показали все подарки, что и было сделано. Все открыли и тщательно просмотрели, очень внимательно пробовали все съедобное и справлялись о свойствах и питательности. Аккуратно запакованные шелковые мешочки пришлось развязать. Серебро они взвешивали, и так как у нас больше внимания обращали на искусство изделия, чем на его вес, то было сделано много замечаний о легком весе множества вещей; русский не ценит искусство и смотрит только на стоимость. О серебряном жемчужном ларчике они сказали: "Полагается, чтобы он был наполнен драгоценностями"; то же и о других пустых ларцах; умалили они и ценность узкой золотой парчи. Да, они рассматривали все так тщательно, что даже проверили пробу серебра. Пряности им, правда, понравились, но, когда мы сказали, что они привезены из [Ост-] Индии, кто-то спросил, какая это страна, как далеко от России и как туда попасть, удивились, когда им сказали, что на корабле. Мы наблюдали теперь их поведение: эти, хотя и большие господа, не стесняясь, громко рыгали, при этом всякий раз крестились, будто желая сказать: "На здоровье мне". Когда все потрогали пальцами и ощупали так, как даже самые осторожные купцы не осматривают товар, тогда все подарки были унесены в одну комнату, ее опечатали посольской печатью и поставили своих караульных, которым под угрозой телесного наказания было приказано не осквернять печати; офицеры всякий раз показывали ее вновь прибывшим часовым. Теперь они рассказывали нам о себе, каждый о своем почетном титуле и положении, о значении своей персоны, желая подчеркнуть тем самым милость царя, направившего к нам [91] столь знатных людей. Когда русский пристав узнал, что у нас сдохла одна лошадь, он сказал, что по милости царя здесь продаются дешевые лошади и что мы можем купить другую. Лакированные ларчики они приняли за стеклянные; сказали, что все вещи из меди должны были быть из золота, а все оловянные — из серебра, включая даже и замки. О фарфоровых чашках сказали: это глина, у нас ценится дешево. Об инкрустированном столе сказали — это дерево.

Наши купцы в тот же день сказали нам, что не подобает и не полагается, чтобы дары показывали приставам; но дело было уже сделано; они были удивлены также и тем, что посол при встрече допустил неправильное титулование Их Высокомогуществ, будто не зная наказа своего правительства. Еще они сказали, что наши подарки проветриваются, чтобы ветер выдул из них воздух чумы, именно поэтому нас так долго не выпускают со двора и строго охраняют.

(пер. В. Г. Трисман)
Текст воспроизведен по изданию: Николаас Витсен. Путешествие в Московию. СПб. Symposium. 1996

© текст -Трисман В.Г. 1996
© сетевая версия - Тhietmar. 2003
© OCR - Halgar Fenrirsson. 2003
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© Symposium. 1996