ПУТЕШЕСТВИЯ В МОСКОВИЮ

Описание Воронежа. Поездка к реке Дону. Возвращение в Москву. Отъезд его величества в Шлейтеленбург

Город Воронеж лежит под 52 ? ° широты на вершине одной горы; он окружен деревянной стеной, которая вся сгнила, и разделяется на три части. Важнейшие русские купцы населяют одну часть города, которая называется Акатов. В городе находится большое канатное заведение, а пороховые склады помещаются в погребах вне городских стен. На склоне горы, вдоль реки, теснится множество домов, занимающих собою пространство шагов в четыреста. В лучших из этих домов живут: адмирал Головин, начальник Адмиралтейства Апраксин, боярин Лев Кириллович, Александр Данилович и другие знатные русские. Эти дома расположены насупротив крепости, а далее — дома контр-адмирала и других морских офицеров, позади же их тянутся улицы, населенные разными мастерами и рабочими по постройке кораблей.

Город Воронеж находится на запад от реки Воронежа, от которой и получил свое имя. Крепость стоит по другой стороне этой реки, и сообщение с нею совершается через большой мост. Крепостные рвы наполнены водой из старой реки. Самая крепость есть четырехугольное здание, с башнями на четырех своих углах и множеством больших покоев, и снаружи здание это обещает многое. Пески дюн занесли новую реку до такой степени, что она стала несудоходной, и корабли поэтому должны проходить по старой реке. Крепость составляет в то же время и главный магазин, да ее собственно так и называют — магазином. Внутри ее находится более ста пятидесяти пушек, действительно самого лучшего качества, без лафетов, но это для того, чтобы их можно было переносить, смотря по надобности. Крепость защищена во многих местах частоколом и снабжена довольно хорошим войском (гарнизоном), которое размещено также и в окрестностях города для отражения набегов татар. Верфи для постройки кораблей находятся теперь подле крепости, а прежде постройкою их занимались везде, по всем местам. Собственно магазин стоит по другой стороне. Это огромное здание в три яруса, из коих два нижние — каменные, а третий верхний — деревянный. В нем множество покоев, [116] наполненных всевозможными предметами и принадлежностями, необходимыми для морского дела, распределенными по отдельным местам, до самой одежды и всего, что нужно для матроса. Заведение, где изготовляют паруса, находится подле этого магазина.

Насчитывают в этом городе и окрестностях до десяти тысяч жителей. На полях из города видны два или три окрестных селения.

10-го числа я пошел отыскивать место, с которого можно было бы с удобностию снять город. Для этого я выбрал местечко самое высокое на горе, отстоящей в двух верстах на юго-запад от города. Там-то я и начал было свою работу, но продолжать ее не мог по причине бывшего сильного холода и ветра. На другой день я опять пошел туда пешком, для того чтобы согреться на дороге, и взял с собою моего слугу и трех матросов контр-адмирала: последних для того, чтобы они воздерживали от помехи мне русских, которых привлекало любопытство посмотреть, что я делаю. Я велел спутникам моим запастись большою рогожей, несколькими кольями, топором и лопатой для вырытия в земле ямы, в которой бы я мог удобно поместиться. Вырывши яму, я сделал себе из рогожи защиту со стороны спины, чтоб на меня не так сильно дул ветер. Поместившись таким образом в яме, мне уже нетрудно было видеть и рассматривать город и все пространство вдоль реки. Но я недолго просидел так, не бывши открытым. Два корабельных плотника, англичане, увидели меня с реки и прислали двоих или троих людей узнать, что я делал. Увидев этих людей, приближавшихся к нам, я велел матросам, вооруженным полукопьями, не подпускать их ко мне, не говорить никому, что я делаю, и, в случае, если спросят об этом, отвечать, что они ничего не знают. Между тем на горе собралось более пятидесяти человек русских, привлеченных любопытством и новизною зрелища, которого они не понимали, что оно означало; но когда они приблизились, матросы разогнали их, и они не смели подойти ко мне. Когда я возвратился вечером в мое жилище, то я узнал от контр-адмирала, что там распространили слух, будто бы на вершине горы зарывают живым одного из царских слуг, но неизвестно было, кого именно и за что; что этот несчастный был зарыт уже по пояс и держал в руках книгу (так объяснили бумагу, на которой я снимал); что подойти к нему нельзя было никому, потому что трое часовых стояли там и не допускали никого. Даже самые офицеры поверили этой молве и спрашивали [117] друг друга, кто бы это был такой, которого постигла такая жестокая кара. Когда же 12-го числа все увидали, что несчастный преступник переменил место и что они, следовательно, обманывались в своих догадках, то забрали себе в голову другую нелепицу.

В некотором расстоянии от прежнего места находилось старое кладбище, где меня прежде встречали несколько дней тому назад и куда я теперь снова переместился для моей же съемочной работы. Не зная уже, что и думать, русские пришли к заключению, что, должно быть, я был какой-нибудь пророк, прибывший из-за моря с намерением посетить древние кладбища, служить по покойникам обедни и отправлять другие религиозные обряды, так как у меня постоянно была в руках книга. Они рассказывали также, что я ходил почти всегда в сером угорском плаще, что за мною следовал всегда слуга, который носил для меня какую-то голубую мантию, и что, наконец, меня сопровождали всегда три матроса контр-адмирала. Эти забавные сплетни могли бы накликать на меня беду, так как любопытных постоянно собиралось множество, если б только самого царя не было в то же время в городе.

Я снял изображение этого города. <...> Буква А показывает помещение его величества. Б. Место, где строятся корабли. В. Дворец или крепость. Г. Амбар или магазин. Д. Дом, в котором изготовляются паруса. Е. Дом Князя Александра Даниловича. Ж. Дом Федора Матвеевича. 3. Успение Богородицы, или церковь Успения божией матери. И. Церковь Козьмы и Дамиана, сопричисленных к лику святых. I. Собор или храм собрания святых и их образов. К. Церковь Пречистой Богородицы, или Пятницы,— название, которое дано, говорили мне, вследствие того, что Дева Мария явилась здесь в известную пятницу особенным чудесным образом, почему ей и усвоили это название. Л. Старая река. М. Новая. Н. Гора, с которой я снимал вид города. Так как я нашел некоторые древние гробницы весьма необыкновенные, то и их снял я на особом изображении, представляющем старое кладбище. Они находятся на горе, разрушенной превратностями времени, полураскрытой во многих местах и с провалом между двух уцелевших ее остатков, что легко можно видеть, если обойдешь ее кругом. Кладбище это, таким образом, есть только как бы небольшая гора, на которой и до сих пор еще попадаются черепа и кости, с остатками гробов. На вершине видны еще две гробницы, из которых одна повреждена немного, а другая совершенно разрушена. Я попросил одного русского взобраться на вершину [118] этой горы, на которой росли еще два дерева, чтобы он попытался вытащить из земли несколько костей, торчавших из нее и сделавшихся от влияния воздуха белыми, как мел, на совершенно черной здесь земле, что производило довольно необыкновенное впечатление, но он не в состоянии был достать кости, потому что земля крепко замерзла. <...> Проход, ведущий туда по сю сторону реки, находится на левой стороне, внизу сказанной горы, а на правой, в глубине, близ реки, находится Чижовское — предместье с несколькими мельницами.

Что касается до кораблей, стоящих тут, то мы видели их на воде пятнадцать, а именно: четыре корабля военных, из которых самый большой о пятидесяти четырех пушках; три корабля для клади с продовольствием; два брандера и шесть бомбард. На берегу же стояли, готовые уже к спуску на воду, пять военных кораблей, построенных по голландскому образцу, о шестидесяти или о шестидесяти четырех пушках: два — по образцу итальянскому, от пятидесяти до пятидесяти четырех пушек; один галеас, или большая галера, по венецианскому образцу, и четыре простых галеры; кроме того, есть еще семнадцать галер в Чижове, в двух верстах от города. Изготовлялись еще и были в работе пять военных кораблей: четыре, устроенные по английскому образцу, из них два о семидесяти четырех пушках и другие два — о шестидесяти или шестидесяти четырех пушках; пятый же, носящий имя его величества, потому что он строился под его наблюдением,— о восьмидесяти шести пушках. Там изготовлен и один пакетбот, тоже под его надзором. На берегу по другой стороне реки видны были еще с двести бригантин, большая часть которых построена в Воронеже. Около этого времени на р. Днепре, близ Крыма, находилось четыреста больших бригантин и на р. Волге — триста плоскодонных барок; более восемнадцати военных кораблей — у Азова, одно бомбардирское судно и одна яхта. Кроме того, у царя есть много и других кораблей, из коих самый большой — о шестидесяти шести пушках; четыре корабля — от сорока восьми до пятидесяти пушек; пять кораблей — о тридцати шести пушках; два — о тридцати четырех и другие поменьше, из коих самый меньший — о двадцати восьми пушках.

Этого же числа (т. е. 12 февраля) его величество потешался катаньем по льду на парусах в приспособленной для того равнине. 13-го вечером сбросили бомб с двадцать с двух кораблей и много других бомб с одной двадцативесельной барки. По возвращении моем (с этого зрелища [119] домой) я узнал от контр-адмирала, что царь послал отыскать меня. Я отправился тотчас назад и нашел его именно на том корабле, с которого, как я видел прежде, выброшено было несколько бомб на дорогу. Я застал государя за пирушкой и узнал здесь, что завтра, т. е. 14-го числа, он намеревался отправиться со своим обществом на Дон, или Танаис, верст за двенадцать от Воронежа, осмотреть стоявшие там корабли. На другой день мы отправились туда в 3 часа пополудни, большею частью верхом, остальные же в колясках, и когда мы отъехали уже немного от города, его величество остановился у одной небольшой церкви и своротил несколько в сторону взглянуть на одну мельницу довольно необыкновенного вида, устроенную одним черкасским (малороссийским) мастером, вроде восьмиугольника. Внутри этого мельничного здания находятся четыре мельницы, которые действуют одновременно, без крыльев и всяких других наружных приспособлений для действия ветром. Но внутри этой главной мельничной постройки устроены семь парусов, подобных парусам на лодках, и само здание снабжено и закрывается снаружи большими окнами или дверями. Когда подует благоприятный ветер, открывают два или три окна с той стороны, с которой дует ветер, и через эти окна или двери ветер надувает паруса и приводит в быстрое обращение всю машину. <...>

Осмотрев мельницу, его величество присоединился к нам в коляске и торопил нас ехать скорее дальше, чего все наше общество в одно время исполнить не могло. Впрочем, мы достигли цели нашей поездки еще до наступления вечера. Прежде всего, по приезде на место выстрелили из всех пушек с кораблей, а потом мы посетили несколько из этих кораблей, где все пили весело и на славу.

Вечером нас угощали пирушкой в доме Ивана Алексеевича Мусина-Пушкина. После ужина многие пошли на корабли, по недостатку помещения, потому что в этой местности не начинали еще строиться на прочное и постоянное житье, но говорят, что здесь будет со временем город.

На другой день мы ходили смотреть постройки, сооруженные для отвода течения р. Дона по другому направлению. Для этого устроен был шлюз с той стороны Дона, в которую желали сообщать ему новое течение. Река эта, называемая Танаис, а туземцами — Донец ⁶², весьма славится в России. Она протекает мимо Перекопа, или Малой Татарии, с восточной стороны и, сделав множество [120] изгибов, уклоняется значительно в сторону, очень близко к Волге, после чего, наполнившись притоками множества речек, течет к Азову, некогда Танаис называемому, и впадает в Меотийское море, где и отделяет Европу от Азии. В местности, в которой мы были, к великому удивлению нашему, нашли мы много слоновых зубов, из которых я сохранил один у себя, ради любопытства, но не могу понять, каким образом зубы эти могли попасть сюда. Правда, государь рассказывал нам, что Александр Великий ⁶³, проходя этой рекой, как уверяют некоторые историки, доходил до небольшого городка Костенка ⁶⁴, находящегося верстах в восьми отсюда, и что очень могло быть, что в то самое время пало тут несколько слонов, остатки которых и находятся здесь еще и поныне.

Затем мы возвратились к кораблям, где нас превосходно угощали. Всего кораблей здесь было тринадцать: одиннадцать военных и два грузовых — для склада продовольствия. Один из этих военных кораблей, выстроенный под надзором и указанием самого его величества, блистал пред всеми остальными всевозможными украшениями, и в нем капитанская каюта обита была ореховым деревом. Подле этого корабля был еще другой, сделанный мастером из англичан, также чрезвычайно красивой отделки; все же остальные корабли не представляли ничего особенного. В полдень нас угощали рыбою, после чего мы вернулись на корабли, где пили шибко при стрельбе из пушек.

Во время всех этих веселостей один русский матрос имел неосторожность подставить руку к жерлу пушки и получил оттого рану, после чего упал сверху вниз, причем переломил себе, по-видимому, несколько ребер. Случай этот хотели было скрыть от его величества, но он узнал о нем, пошел взглянуть на несчастного и, поглядевши, нашел, что бедняк находится при последнем издыхании.

В 8 часов вечера мы, расставшись друг с другом, разошлись, а в 10 возвратились и прибыли в Воронеж в дождливую погоду. 16-го числа я собрался утром отправиться в Москву с моими тремя товарищами, получивши на то дозволение государя; но так как дождь совершенно испортил дорогу, то мы должны были добыть себе восемь повозок, колеса которых велели обить шинами. 17-го числа утром мы явились проститься с его величеством, который дал нам поцеловать свою руку и потом обнял нас и пожелал доброго пути. В то же время он посоветовал нам пройти посмотреть несколько мортир, находившихся на берегу реки, верстах в двух от города, что мы и [121] исполнили, не оставаясь, впрочем, там долго. Мортиры эти имели окружность в тринадцать ладонь, а длину в восемь и находились против одного холма, близ риги или сарая, в котором они были вылиты. Около полудня я получил приказание еще раз явиться к его величеству. Он забавлялся еще катаньем по льду на парусах: лодка его перевернулась при быстро сделанном им повороте, но он оправился и опять поставил ее в ход. Спустя полчаса после этого он приказал мне следовать за ним одному. Он сел в наемные сани о двух лошадях, из которых одна тут же упала в яму, хотя ее и вытащили скоро, а другая осталась на льду. Он приказал мне сесть подле него и сказал: «Поедем на шлюпку, я хочу, чтоб ты видел, как мечут бомбы, потому что тебя тогда не было, когда палили из этих мортир». Доехавши до места, мы осмотрели шлюпку и устроенный посредине ее снаряд, на который кладется мортира так, что ее можно поворачивать по желанию, в какую хочешь сторону. Бомбардир изготовился и дал знак в предостережение стоявшим на равнине, куда направлена была мортира. Тогда мы сошли со шлюпки, и мортира выпалила. Бомба взвилась довольно высоко и при падении лопнула. Его величество был так внимателен ко мне, что спросил меня, желаю ли я посмотреть еще несколько выстрелов из мортир, на что я отвечал, что надобности в том не имею. После этого я сопроводил его к г-ну Стилсу, а немного спустя и в дом, где он жил, бывший невдалеке, где я имел честь окончательно проститься с ним. Государь обнял меня и при этом сказал мне по своему обыкновению: «Да сохранит тебя бог!»

Было уже три часа пополудни, когда я опять пришел домой, где, подкрепившись немного нищей, изготовился в путь. Я поблагодарил шаутбенахта за оказанную им мне честь и за все его для меня одолжения и оставил его в лучшем здравии, чем тогда, когда в первый раз приехал к нему, чему я душевно был рад. Это славный господин, очень уважаемый всеми, в особенности же государем.

Мы отправились вечером; ночью сперва пошел снег, а потом и частый дождь. Утром 18-го числа мы были в пятидесяти восьми верстах от города Воронежа, ехавши на тройках в каждой повозке, опять по той же дороге, по которой ехали прежде в Воронеж.

Мы заметили, что большая часть царских домов (кабаков) около Воронежа заселена была черкасами ⁶⁵. Люди эти очень опрятны и так же опрятно содержат и свои дома, вообще нрава они веселого и живут весьма приятно, забавляясь всегда игрою на скрыпке и других струнных [122] инструментах. Такие музыканты встречались нам во всех домах его величества до самого поместья, или замка, князя Александра. Они тотчас же начинают свои музыку, как только кто-нибудь приедет к ним, и продают тут же мед и водку; между ними есть и женщины, оказывающие проезжим разные услуги. Одежда у них особенная, вовсе не похожая на русскую, в особенности одежда женщин. Обыкновенное платье женщин составляет рубашка, подвязанная поясом, вокруг которого пришивается полосатая ткань, висящая до самых ступней ног. вроде юбки. Вокруг головы у них повязан белый платок, и часть подбородка у них также повязана. Один конец сказанного платка изящно как-то повязан на одной стороне головы, а другие концы его бывают особенным образом распущены. Они носят еще тоже посверх всей головы чепец, как арабские или еврейские женщины на Востоке. Рубашка у них на два пальца ширины около шеи и сборчатая так, как в старину носили манжеты. Но всего лучше можно судить об этой одежде по приложенному изображению, которое я снял в малом виде с одной из красивых женщин, точь-в-точь, как мы нашли ее в ее доме, в теплом покое. Подле нее стояла служанка, месившая хлеб; несколько ребятишек ее сидели, по обыкновению своему, на печке.

Было 3 часа пополудни, когда мы оставили это местечко, в сырую, дождливую, пополам с снегом, погоду. Проехавши пятнадцать верст далее, мы достигли до небольшой речки, отчасти освободившейся уже от льда, но довольно глубокой для того, чтобы можно было переехать ее вброд. Несмотря на то, мы все-таки искали броду целые два часа, но бесполезно. Поэтому мы приказали двум из наших слуг переплыть речку на лошадях, а третьего слугу послали тоже через речку в селение разведать, нет ли где-нибудь места на речке, где бы можно было переправиться; но этот последний посланный, вернувшись из деревни, объявил, что такого места нет, причем он уже не решился вторично переплывать реку с другого берега к нам; посему мы отпустили его опять в деревню, в которой он уже был, приказав ему дожидаться там нас до следующего утра. В то же время мы не имели никакого известия об одном из наших слуг, мертвецки напившемся накануне и пересаженном нами поэтому в особые крестьянские сани. Вообще, оставаясь на одном месте в таком затруднительном положении, люди наши, чтоб не замерзнуть от холоду, поставили наши повозки в кружок, для защиты нас от ветра, на время нашего совещания о [123] том, что делать. Было уже 9 часов вечера, а мы не видали никакой помощи ниоткуда. Наконец, так как в местности, где мы находились, не оказалось никакого жилья, то мы порешили возвратиться назад по нашей дороге, чтоб добраться до какой ни есть деревушки, хотя бы лежащей и не на большой дороге, в каковую деревню мы и дотащились в 11 часов вечера и нашли там кой-какое продовольствие для себя и лошадей наших. В эту деревушку ночью явился и тот слуга, которого мы было потеряли, и он рассказал нам, что извозчик его в то время, как он спал, выпряг из саней лошадей и исчез с ними, что он узнал об этом только тогда, когда уже проснулся, и принужден был отыскать себе другого возчика, давши ему деньги и обещав их еще больше, и что, наконец, он едва-едва, через силу, добрался до нас.

На другой день я увидел, что ось в моей повозке изломалась по небрежности наших людей; обстоятельство это вместе с морозом и снегом, выпавшим в продолжение ночи, было причиной, что я решился поставить мою повозку на полозья, а колеса уложить на эти же сани, чтобы воспользоваться ими в случае, если переменится погода. В заключение один из наших возчиков ушел от нас (случай довольно здесь обыкновенный), оставив нам лошадей в надежде, что товарищи его приведут их с своими. Таким образом, нужно было на его место взять другого возчика. Мы взяли всего троих возчиков, с санями и лошадьми, и запаслись большими досками и бревнами для устройства как-нибудь мостика через речку. Солнце ясно светило, но в то же время было очень холодно. В 10 часов утра мы опять возвратились к тому месту, где накануне пытались переехать реку, и нашли ее замерзшею до того, что несколько лошадей прошло по льду, хотя, правда, некоторые из них и проваливались на нем. Мы рассудили, впрочем, чтобы легче и безопаснее перевезти повозки, выпрячь лошадей, причем употребили в дело также наши доски и бревна для переезда на более глубоком месте реки. При такой переправе не обошлось без того, чтобы некоторые лошади не уходили под лед; но так как все мы дружно работали, то общими усилиями и повытаскали всех провалившихся, и дело обошлось без несчастия. В час пополудни мы могли уже продолжать наш путь и через час еще доехали до местечка, где нашли свежих, готовых к упряжи лошадей. Проехав далее и сделав всего двадцать семь верст, нам оставалось еще две версты до небольшого городка Романова. В этот городок мы переехали через речку Белый Колодезь по мосту, [124] покрытому на полтора фута льдом, и мы обедали там под звуки музыки черкасов.

Было 11 часов ночи, прежде чем мы могли отправиться далее, не получив раньше этого времени лошадей от местного начальника. С остальных повозок здесь сняли колеса, поставив оные на сани так же, как еще прежде сделал это я с своею повозкой. Ночью мы проехали через большое селение Студенки, а 20-го числа, с рассветом дня, прибыли на станцию с верстовым столбом, на коем значилось 136 верст, где, не останавливаясь, взяли свежих лошадей. В двух верстах далее отсюда мы поворотили направо, по направлению к городу Доброму, лежащему в версте от большой дороги на р. Воронеже. На сто пятьдесят первой версте мы достигли одного большого селения, а на сто пятьдесят четвертой — другого селения, в которое надо было проезжать такою скалистою и крутою горою, что с левой стороны дороги принуждены были устроить загородку, сверху до самого низу, чтобы предотвратить возможность падения. Затем мы проехали еще три селения, и на верстовом столбе последнего значилось 157 верст. Немного далее большая дорога оказалась так полна мерзлой воды, что невозможно было ехать далее, и, таким образом, мы принуждены были поискать дороги получше, на правой стороне большой дороги, и, отыскав такую, переехали на нее благополучно все, за исключением одной повозки с кладью, очень тяжелой, которая провалилась сквозь лед в воду, но ее скоро вытащили, не испортив и не изломав в ней ничего. Наконец, проехав еще несколько селений, мы приехали в дом князя Александра, лежащий в ста девяноста верстах от Воронежа. Мы не останавливались, впрочем, в оном, а обедали в одном ближайшем от него селении. По приезде нашем сюда было 6 часов пополудни, и мы должны были ждать до 10 часов, пока приготовили нам лошадей. 21-го числа в 4 часа мы были уже в двухстах восемнадцати верстах от Воронежа, потом в двухстах тридцати восьми верстах, и наконец... город Скопин, который показался нам довольно обширным, и между им и нами разбросано было еще несколько деревень.

Так как мы имели право на подводы только до этого места, то мы направились в город и проехали туда через мост длиной в версту, проведенный через болото. Город этот незначительный. Крепость, где живет градоначальник, находится в конце главной улицы; она окружена деревянной стеной и ничем особенно не отличается ни внутри, ни снаружи. Прежде всего нам отвели помещение, затем [125] явились к нам бургомистры от градоначальника и принесли в подарок водки, меду, пива, хлеба и проч<его>. Мы потребовали тридцать лошадей вместо двадцати четырех, чтобы легче и удобнее было везти наши повозки, и наше требование было удовлетворено.

Мы отправились в дальнейший путь за час до захождения солнца и сделали в эту ночь сорок верст; затем, переменив лошадей, проехали до 311-й версты от Воронежа, поблизости к имению г-на Лефорта, в которое и приехали 22-го числа утром, в 7 часов. Г-н Лефорт дал нам письменное приказание для своего управляющего хорошенько угостить нас и снабдить лошадьми и всем, что нам потребуется. Мы оставили здесь колеса с наших повозок, чтобы легче и с меньшим числом лошадей ехать далее, чему способствовали также мороз и снег, значительно поправившие дорогу. Нас накормили вдоволь, и мы, пробывши здесь час времени, продолжали путь свой, доехали до 329-й версты от Воронежа, а в 3 часа пополудни были уже в трехстах сорока семи верстах от него, в селении Подосинки, где оставались обогреться и подкрепиться. Шел снег, а ветер и мороз все еще продолжались. Переменив еще раз лошадей вечером, мы проехали в продолжение ночи несколько селений и город Николы Зарайского, довольно посредственный. Проехали город не без затруднений, по причине множества крестьян, заставивших его своими санными обозами и отправлявшихся в Москву с разными припасами своими. 23-го числа утром, бывши уже в четырехстах двадцати верстах (от Воронежа), мы продолжали нашу дорогу на свежих лошадях до селения Городны, куда прибыли в 9 часов, но не останавливались в нем. Река Ока была в семи или восьми верстах отсюда, и вскоре мы переехали и ее. После этого мы должны были переехать довольно крутую, высокую гору, через которую была только одна узкая дорога, идущая по левому берегу реки. Въезжая на эту гору, мы встретили несколько саней, для которых должны были приостановиться, чтобы дать им проехать, чего иначе они сделать не могли, потому что на скате горы дорога была очень узка и они должны были проехать около нас. Путь, который они взяли, объезжая нас, был так неудобен, крут и усеян большими каменьями, что лошади и сани беспрестанно подвергались опасности, тем же более, что большая часть лошадей шла на произвол судьбы без возчика. Вдобавок к этому возник спор между крестьянами и нашей прислугой, дошедший до толчков между ними, за то, что одни не дали места и не посторонились вовремя [126] при встрече друг с другом. Многие из сих крестьян были пьяны и подстрекали других, которые сошли уже с возов и наступали на нас, числом человек двадцать. Я лежал в своих санях, когда мне сказали об этой схватке. Я тотчас же выскочил из саней с двумя пистолетами и шпагой в руке; Кинзиус и Гиль пошли за мной также вооруженные — один пистолетами, а другой саблей. В таком виде мы направились к саням г-на Стилса, которые были последними и первые подвергались нападению. Мы нашли его уже вышедшим из саней, но без всякого оружия, и русские, окружавшие его, угрожали ему насилием. Но он, как человек разумный, дал знак своему слуге уступить дорогу, ласково обратился с увещаниями к крестьянам, справедливо рассуждая, что самоуправство было бы для нас роковым и гибельным, ибо увидел, что ниже, под горой, было еще значительное число русских крестьян, которые не замедлили бы напасть на нас все при первом же толчке; но, увидев, что мы подошли не для ссоры, некоторые крестьяне стали тише, заставили отступить пьяных своих товарищей, и таким образом все уладилось. Когда наиболее задорные угомонились и удалились, обе стороны продолжали свой путь — крестьяне в одну, а мы в другую сторону. Я, впрочем, не садился в сани до тех пор, пока мы не выбрались на вершину горы, хотя я с трудом подвигался вперед, потому что дорога была скользкая и ветер прежестокий, а кроме того, был такой мороз, что я едва мог шевелить пальцами. В это время я увидел воз, спускавшийся с вершины горы, об одной лошаденке, очень грузный и без возчика. Лошадь, не смогши сделать правильного поворота на одном изгибе дороги и от ветра и льду сбившись с торного пути, приблизилась к краю пропасти и затем свалилась прямо с отвесной крутизны вниз, на самый берег реки. Зрелище было поразительное! Сани разлетелись в щепы, и лошадь переломала себе, по-видимому, все ребра; я видел, впрочем, что она была еще жива и приподымала по временам голову.

Добравшись наконец с великим трудом до вершины горы, мы продолжали нашу дорогу и в час пополудни прибыли в город Коломну, сделавши, таким образом, 456 верст от Воронежа. Мы остановились в слободе в ожидании ответа на письмо его величества, которое мы послали в город. Дьяк, или городской писарь, получив это письмо, явился к нам, предлагал свои услуги и просил даже проехать в город, чтобы угостить там нас, но мы поблагодарили его и остались в слободе, после чего [127] он прислал нам водки, меду, пива и разных мясных кушаньев, что все мы отослали назад, имея свое продовольствие. Тем не менее мы приятельски проболтали с дьяком около двух часов и весело осушили с ним круговую чашу.

Около 4 часов мы отправились далее на свежих лошадях и до 9 часов сделали двадцать пять верст, прибывши в селение Косякову, где и остановились на два или на три часа покормить наших лошадей, которые должны были везти нас до самой уже Москвы. 24-го числа в 8 часов утра мы приехали в село Островец, сделавши еще сорок шесть верст. Здесь мы опять покормили лошадей и в 10 часов пустились дальше, и после стольких страстей прибыли наконец в полдень в Москву, в Немецкую слободу, проехав в последний раз всего двадцать пять верст.

27-го числа кантор и учитель лютеранской церкви Иоанн Фридерик Маас, уроженец кенигсбергский, был убит безо всякого повода к тому одним фендриком (прапорщиком) немцем, по имени Красо, который, взятый под стражу, признался в своем преступлении.

Я думал, что отдохну после такой мучительной поездки; но вечером 5 марта сделался у меня чрезвычайно сильный жар во всем теле, точно в горячке. Я тотчас же лег в постель и очень дурно провел всю ночь. С наступлением дня я все-таки встал с постели, но чувствовал такую слабость, что едва держался на ногах. Кроме того, у меня сделался кашель, беспокоивший меня и днем, и ночью. Жар во всем теле был до того жесток и силен, что никакие средства не могли утолить его, несмотря на то что я пил по сто раз в день. Пил я то молоко, то пиво, то кипяченую воду с тамариндом и сахаром — напиток, действовавший хорошо на меня в Египте; а для укрепления желудка я пил рейнвейн и другие пригодные для того напитки. В таком состоянии провел я пять дней и пять ночей без перерыва, находясь притом по ночам в бреду или как бы в каком помешательстве. Друзья мои, видя, что я со дня на день слабею, советовали мне пригласить врача. Но я отвечал им, что я сам себе врач, что я лучше всякого другого знаю свою природу и то, что ей пригодно, и что, наконец, я уверен, что хорошее воздержание поможет мне лучше всех врачей в мире; причина моего нездоровья была мне хорошо известна, да и, кроме того, я уже несколько времени чувствовал, что это случится со мною. На шестую ночь я спал хорошо, равно как и в следующие затем ночи, что меня значительно укрепило и облегчило. Наконец, продержавши правильную диету в продолжение [128] десяти дней сряду, я начал употреблять твердую пищу, после чего и кашель стал проходить. Кроме того, в один вечер у меня пошла из носу кровь, 70—80 капель, что и облегчило мою голову.

11-го числа его величество возвратился из Воронежа со всем своим обществом, а 13-го он велел казнить, после полудня, в своем присутствии, отрублением головы полковника Бодона, о котором говорено выше. Казнь эта исполнена была в Немецкой слободе подле столба, на котором привешены были топор и шпага. В то же время был повешен и фендрик (прапорщик) Красо. Затем прибит был приказ, которым воспрещалось обнажать шпагу, с угрозой за нарушение этого смертною казнию.

В воскресенье, 14-го числа, г-н Казимир Болюс, посланник французский, живший некоторое время в Москве неведомо, в первый раз представлялся царю в доме графа Федора Алексеевича Головина.

Того же дня его величество посетил г-на Брантса с некоторыми из своих, и его угощали там холодными кушаньями и подкрепительными напитками. По этому случаю я впервые вышел из дому, желая иметь честь проститься с его величеством и испросить у него вид на выезд из его владений. Он был так внимателен ко мне, что, нашедши во мне большую перемену, спросил меня, что со мной и отчего я так изменился. Я отвечал, что нездоровье мое приписываю излишествам, которым предавался я во время поездки моей в Воронеж. На это он отвечал мне, что в подобных случаях нет ничего лучше, как принять шерсть той же самой скотины (лечиться тем, чем ушибся). Между тем подошли к нам г-н резидент и некоторые другие иностранцы.

Получив просимое мною дозволение и приказ господину Федору Алексеевичу Головину о виде для меня, я простился с государем, который удостоил меня чести поцеловать у него руку, а затем он, благословив меня, сказал: «Да сохранит тебя бог!»

Было уже около 10 часов, когда его величество отправился со своим обществом к г-ну Лупу и нескольким англичанам, перед отъездом своим в Шлейтеленбург (Шлиссельбург). Он уехал туда 15-го утром рано, не завернув даже в Преображенское.

Этого же числа было исполнение казни еще над двумя преступниками, а именно: над капитаном Саксом и над слугой полковника Бодона, которого тело и голова лежали еще на земле, на месте казни, а тело Красо висело еще на виселице; несколько солдат сторожили еще эти оба тела. Сказанных преступников (Сакса и слугу) взвели [129] на плаху, палач стал было уже подле них с топором в руке, чтобы нанести им роковые удары; но им объявлено помилование: смертный приговор капитана заменен вечною ссылкой в Сибирь, а приговор слуги Бодона — тридцатью ударами кнутом и пожизненной работой на галерах; несколько позднее, впрочем, я слышал, что слуга этот умер от одного наказания кнутом.

Наш резидент потребовал, именем его величества, от господина Головина вид для меня, и тот немедленно исполнил это требование.

21-го числа праздновали вербное воскресенье; 25-го — благовещение Девы Марии, праздник, весьма чтимый русскими, а 28-го числа — праздник пасхи. Кроме этого, во все это время не случилось ничего замечательного, за исключением разве пожара, бывшего еще раз в Москве 30-го числа, и того, что река Москва вскрылась и прошла 1 апреля. Быстрая оттепель чрезвычайно испортила дороги. 3-го числа в реке Москве была такая сильная прибыль воды, какой и старики не помнили. В это время у меня сделалась трехдневная лихорадка, но я отделался от нее после трех или четырех ее посещений.

Сочинителю показывают достопримечательности церквей. Полотно, несгораемое в огне

Выздоровев от лихорадки, я отправился к Ивану Алексеевичу Мусину-Пушкину, которому его величество, еще бывши в Воронеже, приказал показать мне в Москве все, что заслуживало внимания в церквах и других местах этого города: Этот вельможа, о котором я уже прежде говорил, принял меня весьма вежливо и объявил мне, что он готов исполнить приказание государя, когда это мне будет угодно. Я отвечал, что я желал бы сделать осмотр неотлагательно, если только это не противно его желанию, потому что я уже совсем готов к отъезду в дальнейшее мое путешествие в Персию, как это известно его превосходительству. Он велел мне 10-го числа утром быть у него в доме, уверяя, что приготовит все в ожидании меня. Я, разумеется, не пропустил случая быть у него в назначенное время и, явившись к нему, застал его уже готовым сесть на лошадь для отъезда на дачу. Он обязательно [130] сказал мне, что один господин, бывший тут же при нем, постарается проводить меня везде, где мне будет угодно. Первое место, в которое мы отправились, был Собор, в котором, как полагают, находится образ работы св. евангелиста Луки и риза Иисуса Христа, о которую воины, сторожившие его, метали жребий. Русские рассказывают, что риза сия досталась по жребию одному воину из Грузии, который принес ее в свою землю и подарил там своей незамужней сестре; что сестра эта, принявшая такой подарок за весьма драгоценный для себя, пожелала, чтобы, когда она умрет, с нею положили и ризу, покрыв ее оной; что когда все это так сделали, то на ее могиле тотчас же выросло большое дерево; что далее персияне овладели Грузией и шах персидский, услыхав будто бы рассказ о могиле, приказал разрыть ее и вынуть оттуда сказанную ризу, которую и увез с собою в Персию; что спустя несколько времени после того он отправил в Московию посольство, с которым послал и сию ризу в дар великому князю московскому, как христианину; что московитяне, якобы желая удостовериться, действительно ли то была риза Христова, собрали всех слепых, хромых и иных калек, полагая, что если она настоящая Христова риза, то, без сомнения, исцелит тех калек, и оказалось, что исцеление последовало, согласно с их надеждою; что с тех пор всегда хранили ту ризу для того, чтобы пользоваться ею в подобных случаях, и никогда, говорят, не случалось, чтобы она не оказывала исцеления. Русские утверждают все это как истину несомненную, и потому-то я и заговорил об этом прежде всего другого.

Церковь эта внутри четырехугольная и в длину имеет девяносто шесть рейнских футов. Свод ее поддерживают четыре больших столба, и все здание полно образами святых и изображений из Священной Истории. Есть изображения недурной работы, греческого пошиба, и они написаны всюду, даже на пяти небольших церковных главах, или куполах, сделанных в виде фонарей, из коих самая большая глава посредине, а остальные по четырем ее углам. Образ, про который говорят, что писан св. Лукою, находится на левой стороне от главного алтаря и представляет Деву Марию в поясном виде, с Иисусом Христом на руках, который как бы лобзает Святую Матерь, приложив свой лик к ее лику. Образ этот чрезвычайно темен и почти даже черный; но не знаю, было ли это влияние времени, или копоти от восковых свечей, или же вкус или пошиб живописи; как бы то ни было, [131] только верно то, что произведение не из замечательных, тем более что ничего на образе и не видно, кроме ликов и рук, все же остальное золоченое или покрыто золотом. На главе у сей св. девы прекрасный венец, усеянный жемчугом и драгоценными каменьями, и на шее жемчужное ожерелье, висящее по одежде. Образ сей стоит в некотором углублении, под которым есть и престол. Между двумя колоннами перед главным алтарем стоит большой серебряный подсвечник, как и подсвечники в наших церквах, для поставления на нем свечей, и подсвечник этот сделан был в Амстердаме. Есть еще три других медных подсвечника, очень красиво расставленных посреди церкви. Кроме этого, в русских церквах вообще украшений немного. Впрочем, в описываемой церкви вокруг алтаря висят еще десять серебряных лампад. Русские не жгут масла, не употребляют его, а вместо него жгут восковые свечи, которые вставляют в трубочки или подсвечники, расположенные на верхней части лампад. Внизу больших подсвечников они привешивают обыкновенно страусовое яйцо.

Осмотрев эту церковь, мы пошли в Патриаршескую, которая находится наверху, в виде церковной главы. Направо в покое, находящемся против этой часовни, есть икона, изображающая Иисуса Христа, сидящего на престоле, вся золотая (в золотой ризе), за исключением лика и рук; тут же изображены Дева Мария и святой Иоанн Креститель на левой стороне, и затем с каждой стороны по апостолу на коленях; перед образом висит серебряная лампада. Между этой комнатой и дверью в церковь, на возвышении нескольких ступеней, находится амвон, на котором стоит патриаршее седалище, обитое черным бархатом. Вошедши в сказанную небольшую церковь, глазам представляется алтарь, а позади его небольшие хоры, наполненные образами святых. Образа сии отделяются друг от друга колоннами или столбиками, образующими как бы окна, и все там блестит золотом. С других сторон стены окрашены голубою краскою. В глубине свода (или купола) изображена глава Спасителя, занимающая почти все дно, а по бокам вокруг — другие изображения. Приемная патриарха, довольно просторная, находится насупротив этой церкви. При входе в нее, на левой руке,— кресло патриарха: все золотое, с подушкой из зеленого бархату и с золотой бахромой около ручек. На верхней его части (на верху спинки) находится небольшое изображение Иисуса Христа. Кругом этого кресла возвышение в три ступеньки. [132] По выходе отсюда нас повел отец в покой, где хранятся сокровища, большею частию старых патриархов. Весь покой заставлен был ящиками и сундуками, которые открывали для меня. В первом сундуке хранилось шесть патриаршеских митр, между которыми я увидел две большой цены, отдельно от других сохраняемые, украшенные крупным жемчугом, крупными брильянтами и другими драгоценными каменьями. Остальные митры украшены были также, только не так богато. Тут же была и седьмая митра, которая унизана исключительно одним жемчугом, и эта митра митрополитов. Затем нам показали еще сундук, наполненный драгоценностями, между которыми замечательны были кресты, усеянные брильянтами, на золотой цепи. Все это принадлежности разных патриархов, употреблявшиеся и употребляемые при различных обрядах, крестных ходах и других торжествах или праздниках. Было здесь и множество поясов, унизанных драгоценными каменьями; гребней, бывших в употреблении у прежних патриархов, большею частию довольно большого размера и сделанных из черепахи; несколько патриарших же посохов, усеянных на верхнем конце драгоценными камнями; множество ящиков с ризами и одеждами патриархов, в количестве семидесяти девяти одежд, все из золотой парчи, вышитой жемчугом и драгоценными же каменьями. Из числа сих риз важнейшие девять чрезвычайно красивы и великолепны, все унизанные драгоценными каменьями. В других ящиках хранятся прекрасные епитрахили, шириною в полторы ладони, и, между прочим, епитрахиль патриарха Константина, которую он надевал в 6176 ⁶⁶ году, по русскому счислению. Это одеяние сделано из одноцветной шелковой ткани и от времени уже довольно ветхо. Его и теперь употребляют еще в различных случаях, и хранится оно с другими одеждами, наиболее великолепными. Здесь же хранится множество блюд раззолоченных, бездна чаш и другой дорогой посуды. Удовлетворив здесь мое любопытство, я отложил осмотр других церквей до следующего дня. Но в этот следующий день, воскресенье, я отправился прежде к г-ну Мусину-Пушкину, чтоб узнать от него, нельзя ли мне взглянуть на ризу Христа, на что он ответил мне, что это невозможно, потому что она хранится в месте, запечатанном печатью его величества, так что без особого его разрешения и видеть ее нельзя. Мне было досадно, что я не подумал и не знал об этом пораньше. Затем я отправился опять в Собор досмотреть все, что было в нем замечательного. Мне показали там большую золотую [133] чашу, вышиною в две ладони, употребляемую при причащении, увенчанную по краям четырьмя прекрасными драгоценными камнями... на подножии которой представлено эмалевое изображение страстей Спасителя; затем вынули большое блюдо из того же металла, обделанное эмалью, так же как и чаша, и украшенное такими же четырьмя драгоценными камнями; две тарелочки, ложечка с агатовой ручкою; копьецо для мешания вина в чаше и один венец, весь в жемчуге и драгоценных каменьях; и еще две малые чаши, агатовые, обделанные также драгоценными каменьями. Русские рассказывают, что все эти драгоценные каменья найдены были на дне бочки, которую св. Антоний (один русский) велел вытащить известным рыболовам, под условием, что он возьмет себе все, что окажется в сетях их, и это было в то время, когда он в плавании своем из Рима в Новгород предстал этим рыбакам, плавая на мельничном жернове.

После этого мне показали большую книгу, которую носят в крестные ходы в известные праздники: книга эта осыпана была драгоценными камнями, а внутри ее находились во множестве изображения из Св. Писания, и все буквы — золоченые. Все это хранилось отдельно, в ящиках, обитых красным бархатом. Здесь почивают мощи митрополита Петра в серебряной раке, с выпуклым изображением его на верху ее; далее показывали небольшую червленую частичку помянутой выше ризы Христовой, хранящейся в ковчеге под стеклом; мощи митрополита Иоанна, стоящие по другой стороне церкви в такой же раке, и мощи Филиппа в особой, подобной же, раке. После этого мне показали еще частицы мощей разных святых: руку Иоанна Златоуста, череп и всю главу Григория Богослова и проч<ее> и проч<ее>. Отсюда, поблагодарив священника за труд, который он принял на себя для меня, я пошел в церковь св. Архангела Михаила, чрезвычайно красивую внутри и наполненную изображениями сверху донизу, как и первая церковь. Здесь погребены все великие князья московские, один возле другого, кроме двух последних, братьев настоящего царя, которые погребены вместе в другом месте. Все сказанные гробницы довольно возвышенны, и на них лежат великолепные покровы из красного бархата с бахромой из зеленого бархата, на которых русскими буквами вышиты надписи о времени рождения, летах покойников, кончине, также большие кресты, унизанные жемчугом. Но ни один из сих покровов не равняется в великолепии с покровом последнего [134] умершего великого князя Ивана Алексеевича, который весь усеян драгоценными камнями.

По выходе из этой церкви я пошел в церковь Благовещения, небольшую и полную образов, подобно первым двум. В одном верхнем отделении здесь мне показывали тридцать шесть серебряных и несколько золотых ковчегов с мощами святых, которые разложили на одном длинном столе перед моим приходом. В лучшем из них... хранилась кровь Христова, в другом — небольшой крест, сделанный из древа настоящего креста Спасителева, а в прочих — рука св. евангелиста Марка, несколько костей пророка Даниила и мощи других святых, похожие на мумии; также много голов и других останков, чрезвычайно потемневших. Показавши мне все сказанное, предлагали еще отправиться и в другие церкви; но, удовлетворив в этом отношении своему любопытству, я извинился и поблагодарил моего вожатого за беспокойство его для меня, а других — за милость и одолжение, мне ими оказанное, сколько я знаю, никому из иностранцев доселе не делавшееся.

15-го числа апреля я отправился с г-ном Гансом Маттисом Поппе посетить князя Бориса Алексеевича Голицына ⁶⁷ в прекрасном его поместье, устроенном как дача, в пяти верстах от Москвы. Едучи к нему, мы проезжали по превосходным владениям князя Михаила Черкасского ⁶⁸, богатейшего из русских князей, имеющего, сверх множества поместьев, более 20 000 душ крестьян. Мы застали князя Бориса дома: он сидел в своем кресле, и я, после изъявления должного почтения, просил его снабдить меня видом из Казанского приказа, так как он был как бы вице-королем казанским и астраханским. Я обратился с такою просьбою потому, что г-н Поппе предупредил меня, что казанский, в особенности астраханский губернаторы могут не принять в уважение моего вида из Посольского приказа и поэтому могут воспрепятствовать продолжению моего путешествия. Князь Борис согласился на мою просьбу и из уважения к г-ну Поппе, другу его, распорядился выдачею желаемого мною вида утром следующего дня, вместе с письмами по этому предмету к губернаторам казанскому и астраханскому, за что мы отблагодарили князя и распростились с ним. Несколько месяцев тому назад этот князь был в Казани, по повелению его величества, для устранения некоторых неудовольствий, возникших между двумя знаменитейшими татарскими князьями, отцом и сыном, по следующему случаю: отец, увидев у своего сына одну из его жен, прельстился [135] ею и приказал похитить ее. Сын, оскорбленный такой выходкой отца, объявил ему войну и выступил уже в поле во главе 20000 войска. Отец, с своей стороны, набрал наскоро до 40 000 человек, и враждующие стороны готовы были даже сразиться, как приехал на место ссоры князь Борис и помирил отца с сыном. Татарский князь, между прочими поминками, подарил Борису штуку толстого полотна, не горящего в огне. Князь Борис дал кусочек этого полотна и г-ну Поппе, который мне тоже уделил из своей доли. Он сказал мне, что полотно это сделано в Китае, в стране между Хиною и Богааром (Бухарой?), и что там и теперь еще делают его, т. е. в Тангуте. Некогда и я привез с острова Кипра камень Амианто, который обращают в пряжу, также в огне несгораемую. В давно минувшие времена из этой пряжи ткали и полотно, но искусство это теперь утрачено. <...> Плиний упоминает о подобном полотне, так же как и некоторые новейшие писатели, сообщающие сведения о римских древностях и об употреблении ламп в древних гробницах.

16-го числа я обедал у г-на Поппе в городе, где он жил, и, возвращаясь от него в слободу, увидел пожар, на который и пошел, чтоб посмотреть, как там действуют для прекращения огня; но я не видел там никаких других для этого мер, кроме разобрания и сломки соседних домов.

Виды для проезду мои были уже готовы, и я приготовился к отправлению в сообществе с одним армянским купцом, Яковом Давыдовым, который приезжал из Испагани ⁶⁹ в Голландию и жил некоторое время в Амстердаме. Мы согласились пуститься в путь 22-го числа апреля и плыть реками до Астрахани. Я употребил оставшееся у меня до отъезда время на прощание с нашим г-ном резидентом Ван дер Гульстом, которому я весьма много обязан за расположение его ко мне, также с гг. Брантсом и Лупом, оказывавшими мне множество одолжений, и преимущественно с г-ном Петром Койе, превосходно знавшим язык и обычаи страны (куда я отправлялся) и сообщившим мне многие сведения, которые очень пригодились во время моего путешествия. Потом благодарил я и других добрых моих друзей и тотчас пополудни выехал. Не нашедши, однако, лодки, которая бы доставила меня на судно моего армянина, отправившегося уже до Мячкова заранее, чтобы пройти пески и мели во время еще высокой воды, я принужден был нанять три повозки, для того чтобы догнать судно армянина сухим путем. [136]

Отъезд из Москвы. Течение Волги, города и места, лежащие на ней. Прибытие в Астрахань

Итак я пустился в нанятой повозке в дорогу. Проехав десять верст, я миновал Коломенское — город, лежащий с правой стороны. Коломенское снаружи очень красиво, так как оно находится на некотором возвышении: в нем есть прекрасный монастырь, еще одна церковь и две башни. Здесь для переезда через реку с одного берега на другой перекинут мост, или, лучше, плот, составленный из связанных вместе бревен таким образом, что можно отвязать часть его и развести плот, когда нужно бывает пропустить суда, и затем опять свести его. Я проехал таким же образом мимо многих селений, лежавших на правом, возвышенном, берегу, местоположение которых было также очаровательно. К вечеру я въехал в лес, деревья которого не были высоки, и ехал лесом этим несколько часов, так что было уже довольно поздно, когда я приехал в Мячково. Я узнал там, что барки армян не приходили еще туда. В Мячкове было две избы, но, несмотря на то, я все-таки должен был переночевать в полуоткрытой риге или сарае и улечься там на жесткой земле.

23-го утром рано товарищ мой по путешествию прибыл с четырьмя барками и тремя другими армянами, которые также ехали в Испагань, и он сообщил мне, что корабль, на который мы должны были сесть и на котором у него была большая кладь сукна, ушел вперед верст на шестьдесят оттуда. Мы последовали за ним водою и нагнали его в 10 часов вечера; но так как было уже поздно и все было еще в беспорядке, то мы не пожелали войти на него, а расположились на берегу, где развели добрый огонь и поели отличных окуней и щук, которых мы купи ли на дороге у рыбаков за три штивера. Отсюда я написал несколько писем моим друзьям на родину и в Москву, и на другой день. 24-го числа, в 10 часов утра взошли на корабль наш. У русских в употреблении небольшие плоскодонные суда, называемые у них стругами, которые могут поднимать до трехсот тюков шелку, составляющих пятнадцать ластов, и имеют довольно значительную полость, или вместимость, одну мачту и один громадный парус, с которым плавают только тогда, когда ветер дует в [137] корму; когда же ветер противный, то плывут на шестнадцати веслах. Руль у них состоит из длинного шеста, значительно расширенного на том конце, который находится в воде; другой конец этого шеста проходит посверх судна и опирается на особо приспособленную для того деревянную стойку, или подставку. Кормчий судна управляет этим рулем с помощью веревки, привязанной промеж двух крыльев, которые крепко держат руль и которые можно поставить и отнять по желанию. На судне нашем находилось двадцать три гребца и пятьдесят два путника, русских и армян, считая с прислугою их. Река Москва очень извилиста до этого места и имеет почти везде около сорока саженей в ширину. В исходе второго часа мы проплыли мимо Смоленского монастыря (Смоленской божией матери), очень на вид красивого, с изящною колокольнею. Он стоит у опушки прекрасного леса, верстах в ста от Москвы. Плывя далее, мы не теряли его из виду с обеих сторон до 4 часов. Затем по обоим берегам реки мы видели страну более открытую, ровную, наполненную разными селениями, а к вечеру пошла уже страна более возвышенная. Мы спустили якорь и остановились на время ночной темноты. 25-го числа в 9 часов утра мы прибыли в Коломну, лежащую на юго-запад от р. Москвы. Это город епископский, в полуденной части России, находящийся на восток от Москвы. Я снял вид этого города с северной его стороны, с которой реки не видно... Город этот, о котором было уже говорено при путешествии в Воронеж, водою отстоит в ста восьмидесяти верстах от Москвы, по причине больших изворотов реки Москвы, через которую здесь находится мост, или, скорее, плот, подобный описанному выше (при селе Коломенском). Мы остановились здесь до 7 часов, чтобы дать время гребцам приготовить их паруса. Вечером мы достигли реки Оки, текущей с юга в том месте, где впадает в нее Москва. Ока тут довольно широка, равно как и р. Москва, которая казалась нам до сих пор вовсе не широкой. Источник р. Оки находится невдалеке от границ Крымской Татарии. Река эта течет по полуденной части Московии и проходит на восток от города Москвы, через Московское княжество, и впадает в Волгу близ города Нижнего Новгорода. Местность, в которой мы теперь находились, была чрезвычайно приятна; с правой от нас стороны лежало местечко Кикино-Щурово, с двумя большими зданиями, из которых с правой жил местный начальник, а с левой — другое селение, также с большим зданием, в десяти верстах от Коломны. Течение реки теперь было более [138] прямое, и мы подавались далее вперед, не останавливаясь ночью. 26-го числа утром мы миновали с левой стороны селение Дединово с прекрасной церковью на берегу реки, в тридцати верстах от Кикина. Направо и налево видны были теперь леса из невысоких деревьев, и река шла постоянно одинаково широко. Около 10 часов опять показалось селение на реке, раскинутое большею частью в юго-западном направлении. Проехавши после полудня довольно далеко с востока на юг, прибыли к селению Белый Омут, расположенному в недалеком расстоянии от реки. В этот день увидели мы горы довольно высокие и красивые; но река здесь опять начала извиваться. Продолжая наш путь на восток-северо-восток, в 5 часов прошли мимо селения на правом берегу реки и несколько хижин на возвышенности; почва земли и деревья показались нам прелестными своею зеленью. Вскоре затем миновали мы снова селение, лежащее на самой крайней возвышенности, и я снял вид последнего. <...> Отсюда горы, бывшие у нас только с правой стороны, оставили нас, и мы заметили, что река значительно сузилась, а к вечеру по берегам потянулись направо и налево уже холмы, покрытые невысокими деревьями. Проехав ночью мимо нескольких селений, 27-го числа утром мы увидели высокую гору на правом берегу и множество селений на левом, где паслись притом коровы и овцы на лугах. Между тем ежедневно нам попадались рыбаки на малых лодках, выдолбленных из древесных стволов, и продавали нам множество окуней и щук очень дешево, так что на три или четыре штивера давали нам этой рыбы такое количество, что семь или восемь человек не могли, бывало, управиться с нею. Продвигаясь далее постоянно на восток, мы доплыли в 8 часов утра до одного острова с левой от нас стороны, довольно большого в длину и покрытого деревьями, а затем около полудня миновали многие селения с левой стороны, равномерно другие на горной стороне, тут же и прекрасный монастырь Богослова, выстроенный из камня и чрезвычайно живописно расположенный на горе среди деревьев. В стороне от монастыря расстилается большая зеленая равнина, простирающаяся до самой реки и покрытая стадами пасущегося на ней скота. Сказанный монастырь лежит на северо-запад от реки, в двадцати верстах от Переяславля. <...> Почва земли там чрезвычайно плодородна и потому усеяна частыми селениями. В 3 часа простились мы с гористой частью края, а час спустя мы доплыли слева до залива нашей реки, называемого проран, в пятнадцати верстах от Переяславля. [139]

Немного спустя мы достигли до другого залива, такого большого, как и самая река, и простирающегося далеко вперед в материк. Еще час спустя мы увидели третий залив, но уже справа, который также вдавался вовнутрь земли, словно как река, к самым горам, и простирался во все стороны. Что касается до меня, то я полагаю, что это было просто наводнение. В этом же месте река снова начинает извиваться. В 6 часов мы увидали селение Фабренева на горе, а в низменной части этой местности почти везде было наводнение, залившее даже вершины деревьев и походившее на море. Почва земли с этой местности, казалось, пошла песчаная. Здесь мы часто встречали барки, шедшие из Казани и других мест; барки эти тащили (вверх, против течения) на берегу люди в большом числе и с великими трудностями. Правда, они плыли и на парусе, когда дул благоприятный ветер. В этой же местности мы увидели бездну уток, куликов, пигалиц и другой дичи и вечером доплыли до монастыря Боровского, сооруженного из камня, на горе, невдалеке от реки и близ одного селения, лежащего в трех верстах от Переяславля, где мы и остановились ночевать. 28-го числа утром мы проехали с правой стороны мимо города Переяславля в туманную погоду, которая помешала нам рассмотреть его, как бы я того желал. Он лежит не в дальнем расстоянии от реки, на горе, под 45° и 42' и называется Переяславль-Рязанский — название, полученное им от Рязанской области, или губернии, в которой он считается главным городом. Затем мы миновали множество селений, раскиданных по горам, и видели наводненные поля, довольно похожие на наши земли, из которых извлекают топливо и добывают торф, и вообще на местность между Гаагой и Лейденом. Далее, в восьми верстах за Переяславлем, мы заметили громадное селение, принадлежащее Тимофею Ивановичу Ржевскому, губернатору астраханскому, и нескольких русских под раскинутыми палатками, по-видимому веселившихся на берегу реки. Еще далее затем повстречали мы по обоим берегам множество селений и всю местность, залитую водой до того, что вода покрывала самые деревья. Река была очень широка в этом месте, и вечером мы очутились окруженные деревьями. Вода реки выступила из берегов до такой степени, что трудно было узнать настоящее речное русло и плыть по нему. Тем не менее погода была прекрасная, хотя и чрезвычайно жаркая. С помощью лодки, ежедневно отправляющейся на землю за дровами, я выходил на берег, чтобы поискать дичи. Вечером, в шести часах от Рязани, нас [140] обогнала большая барка на веслах, плывшая из Москвы. 29-го числа утром мы достигли, в десяти верстах от Рязани, одного углубления, или выгиба, в левый берег, в несколько сажен ширины, так что проникшая в это углубление речная вода образовала большое озеро, на котором ходили и барки. Так как в это время был сильный туман, то селений мы никаких здесь не видали. Через версту далее отсюда мы достигли до другого залива, где, сделав полукруглый обход, заканчивалось озеро, о котором мы сейчас говорили. Луга в этом месте кишели стадами лошадей и рогатого скота, и местами видны были высокие горы. В 9 часов мы видели только наводненные поля, но, достигши одного поворота, где река образовывала еще новый залив, мы увидели опять открытую землю и местечко, называемое Киструс, в несколько жалких домишек, около которого стояло множество барок. Здесь мы в 11 часов в первый раз натянули парус, при незначительном восточном ветре, и, проехав далее, увидели на правом берегу Терихов монастырь, с небольшой подле него деревенькой. Около полудня показался монастырь Солосад, с довольно большою каменной церковью, а его селение — вблизи, вдоль берега, на возвышении. После полудня проплыли мы опять несколько под парусом. Далее затем мы проезжали опять берега, залитые наводнением, так что вода достигала до ветвей высоких деревьев. Такие наводнения случаются здесь ежегодно, вплоть до июня месяца, когда вода начинает уже спадать. Затем, миновав еще несколько селений по обоим берегам и повстречав суда, остановились на ночь. 30-го числа мы заметили утром рано деревушку с несколькими хижинами на песчаном холме, окруженном с обеих сторон рекой, низменном и покрытом кустарником; это было нечто вроде острова. Около 10 часов прибыли к селению Теринскому, на правой руке, куда и отправили было небольшое судно запастись пивом, но понапрасну: его там не оказалось. Теперь были мы во ста верстах от города Касимова, а в полдень увидели селение, которое на возвышенности далеко раскинулось вдоль реки; через два часа показалось другое на конце одного холма, за коим потянулась уже равнина, большею частью бывшая под водой. <...> Здесь мы в другой раз пошли было на парусе при попутном северо-восточном ветре; но это продолжалось недолго, и мы должны были снова взяться за весла. Проехавши таким образом мимо нескольких селений, мы опять увидали затем поля, до того залитые водою, что ничего не было и видно, кроме неба, воды да верхушек дерев. [141]

Вечером мы встретили струг его царского величества, нагруженный якорями, отправляемыми в Азов и сопровождаемый другим судном, поменьше. Мы приветствовали друг друга несколькими ружейными и пистолетными выстрелами. Когда мы были уже в тридцати верстах от Касимова, то поплыли ночью только на восьми веслах, для того чтобы другая половина людей могла отдыхать поочередно.

1 мая утром попадались нам несколько селений по обеим сторонам, а также и зеленые поляны на возвышенностях, а в час пополудни мы прибыли к городу Касимову, лежащему на левом берегу реки, на вершине и по склону одной горы. Он не обнесен стеною, хотя довольно велик, и все дома в нем деревянные, точно так же как и находящиеся в нем четыре церкви. Есть в нем и башня, при мечети турецкой, или татар, которые проживают в городе. Я пошел было в город с несколькими армянами купить кой-чего съестного, в особенности пива, но ни того, ни другого не нашел на площади, которая очень плохая была.

Мы поплыли на веслах вслед за нашим судном, которое продолжало свой путь во время нашего отсутствия, и с трудом догнали его только через час, миновав несколько селений. Наши люди, также вышедшие на берег в наше отсутствие, отыскали в лесу спаржу, из которой и состряпали себе превкусное кушанье. Спаржа была тонка и длинна, но вареная оказалась превкусною и питательною. Я выбрал себе из нее самую крупную и приготовил по нашему способу.

Когда мы проехали еще мимо нескольких селений с юго-востока, то поднялся противный нам ветер, такой сильный, что мы едва могли удержать наше судно от того, чтобы оно не ударилось о правый берег. Мы даже и ударились было уже о берег один раз, но скоро оправились и вышли опять на волну; при этом случае я заметил, что суда, подобные нашим, плохо слушаются руля. Вечером мы прибыли к одному большому селению, расположенному на горе, спускающейся к реке. Я снял вид с него. <...> Ночью миновали мы еще несколько сел и 2 мая утром достигли до Елатьмы, находящейся в шестидесяти верстах от Касимова. Город этот стоит на вершине горы и значительно продвигается внутрь страны, таким образом, что с реки, на левом берегу коей к югу лежит, всего его видеть невозможно. Он довольно обширен, с восьмью церквами, и несколько каменных домов его расположено вдоль левого берега реки. Он окружен многими деревнями, а частью [142] лесом, и представляет с обеих своих сторон довольно красивый вид, а далее виднелись еще многие селения. Около 5 часов встретили мы слева обширный луг с пасшимися на нем стадами, а потом и речной залив, который, казалось, проходил между лугами и деревьями к одному селению, расположенному на горе. Река в этом месте стала очень широка, и берега с обеих сторон покрыты были деревьями. В некоторые дни мы видели здесь несметное множество гусей, летающих в воздухе большими стаями.

3-го числа проплыли мы мимо Мурома — города, расположенного на одной горе, спускающейся к реке. Город этот с виду довольно большой, с семью каменными и многими деревянными церквами. Говорят, что здесь родится лучший во всей России хлеб. Он отстоит от Елатьмы на шестьдесят верст и заселен русскими и татарами. Говорят также, отсюда начинают встречаться татары, называемые мордва.

Продолжая наш путь по реке, в этих местах опять чрезвычайно широкой, мы видели по берегам селения и поля, совершенно залитые водою. Одно из этих селений лежало у подошвы одной горы, тянущейся на несколько часов отсюда. Почва земли здесь песчаная и наполненная таким множеством каменьев, что трудно причалить к берегу. Здесь же мы видели одного человека, который, подходя к нам, беспрестанно осенял себя крестным знамением и от времени до времени клал земные поклоны. Русские наши, увидев его, поплыли к нему на лодке, чтобы вручить ему все, что каждый пожелал дать ему, и между прочим несколько хлебов. Это был бедняк-нищий. Несколько далее мы видели еще трех женщин, таких же бедных, с детьми, коих они держали на руках; мы также и им дали милостыню. Эти бедные люди живут в горах и, как только появится судно, выходят из своих трущоб просить подаяния.

Наконец увидели мы два селения на сих горах, а далее снова равнину. В 5 же часов подняли мы парус и проплыли некоторую часть реки при северном ветре, приблизились к новым горам, довольно высоким, хотя без деревьев, но в то же время чрезвычайно зеленевшим, на конце коих лежало два селения. Они были по правой руке, и мы направились прямо на восток, под ветер. Вскоре затем, доплыв до одного кабака, я вышел на берег с несколькими людьми в надежде найти там пиво; но нашли там прескверное пиво <и> только через час догнали наше судно. Миновав несколько селений, поднялся противный [143] ветер, довольно сильный, который принудил нас остановиться на несколько часов. После того, отправясь далее, мы пропустили две реки: Ворсму-реку, впадающую с правой стороны, и в восьми верстах далее затем — р. Клязьму, впадающую с левой стороны и текущую сюда от Владимира.

4-го числа мы проехали мимо одного селения, а в 10 часов опять показались берега несколько возвышенные, и миновали селение Избылец, лежащее в сорока верстах от Нижнего. Мы встретили в этом месте барку о десяти веслах, шедшую чрезвычайно быстро против течения реки, берега которой чрезвычайно сближаются здесь с обеих сторон и покрыты лесами, а в некотором отдалении представляют тянущиеся горы. В 3 часа мы прибыли к монастырю Дудину, чрезвычайно красиво стоящему среди дерев на склоне горы, на вершине которой тянулось селение Подвязье; монастырь можно заметить. Тут опять принуждены были прибегнуть к парусу, чтобы продвинуться вперед хотя сколько ни есть. К 7 часам очутились мы у селения Алена, заметного только по верхушкам его.

Вечером ветер подул с такою яростию и волны поднялись такие сильные, что мы принуждены были остановиться у левого берега реки, но 5-го числа ветер стих, и мы до свету еще пустились снова в путь и, миновав несколько селений, прибыли наконец к верфи, которая тянется вдоль реки до самого предместья Нижнего, в котором первым представился нам прекрасный большой каменный монастырь, окруженный такою же стеною; каменная церковь посредине, тоже окруженная каменными и деревянными домами, простирающимися до самой реки; другая каменная церковь, довольно большая и изящно построенная напротив горы, тоже окруженная со всех сторон домами. Затем показался город, который русские называют просто Нижний, другие зовут его Нижний Новгород, или Малый Новгород, еще другие — Нижний Новград. Это небольшая область, или княжество, с большим городом и кремлем на скале, при слиянии Оки с Волгою. Город обнесен прочною каменною стеною, и нужно прежде пройти большую длинную улицу или базар, чтобы очутиться у Ивановских ворот, которые находятся на берегу реки. Ворота эти построены из больших и толстых камней и сами по себе чрезвычайно толсты и низки для прохода. Через эти ворота, поднимаясь постоянно в гору, проходишь по большой улице, покрытой деревянными мостами, до других ворот — Димитровских. Близ сих ворот [144] стоит лучшая каменная церковь, называемая собор, с пятью главами, окрашенными зеленою краской и украшенными сверху красивыми крестами; подле церкви — большой каменный, отлично сооруженный дворец митрополита, в средине которого изящная небольшая церковь с колокольнею, а затем еще две церкви — одна деревянная, а другая каменная. Приказ, или канцелярия, также находится подле этих ворот: он деревянный, равно как и дом губернатора. В остальном город сам по себе не представляет ничего особенного, что бы заслуживало обозрения, так как он невелик и все дома в нем деревянные. В нем только двое описанных выше ворот; страна же в окрестности его довольно приятна на глаз и покрыта деревьями и множеством рассыпанных там и сям домов. Стены его защищены башнями — круглыми и четырехугольными,— и между ними есть одна башня чрезвычайно большая и высокая, которая видна на далекое расстояние. У ворот со стороны материка, в помещении охранительной стражи, на вышке стоят четыре пушки. Предместья очень обширные, особенно то, которое выходит к стороне реки и в котором находится несколько каменных церквей и где гора, разделенная на несколько холмов, застроенных церквами и домами, представляет очень красивое зрелище. Всего местоположения, впрочем, нельзя и обозреть сразу по причине холмов и отлогостей, которые ограничивают вид. Река здесь постоянно заставлена множеством судов, приходящих или уже пришедших сюда со всех сторон.

На другом берегу этой реки лежит большое село, принадлежащее Григорию Дмитриевичу Строганову ⁷⁰, с прекрасною каменною церковью и близ нее с каменным же господским домом, где живет по временам он сам.

Сим вечером отсюда отплыло сорок восемь больших десятивесельных барок, на которых в каждой было человек по сорок, для нагрузки этих барок, замерзших во льду, лесом. Все эти барки, находившиеся в сем городе, принадлежат этому купцу, которого считают, как сказано выше, самым богатым в России. Он платит по три риксдалера каждому, которого он нанимает для нагрузки его лесу. Вечером же стали звонить по случаю праздника вознесения господня, имеющего быть на следующий день. Мы накупили здесь потребное для нас продовольствие, и в особенности водки, которая здесь очень хороша, почему армяне и не упустили случая закупить ее, сколько им было нужно, заплатив за четыре штофа только два гульдена. Съестных припасов здесь также в изобилии. Ягненок [145] или простой баран стоит от тринадцати до четырнадцати штиверов; две небольших утки — один штивер; хорошая курица — три штивера, двадцать яиц — один штивер; два белых хлеба порядочной величины — один штивер; черный хлеб в семь или восемь фунтов — также один штивер. Пиво также здесь очень вкусно и дешево.

Полагают, что город Нижний отстоит от Москвы на восемьсот верст, или в ста шестидесяти часах; но сухим путем — не более ста часов. Он стоит на южной стороне р. Оки, по которой мы плыли, начиная от Коломны, как уже сказано выше, и эта река впадает здесь в р. Волгу, называвшуюся в древности Ра. Обе эти реки при соединении своем имеют в ширину 4000 футов, если только можно в этом верить тем, кто измерял их зимою, по льду. Город Нижний населен только русскими, и татар более в нем не видно. Он весьма многолюден. <...> Я очень желал снять вид этого города со стороны реки, но никак нельзя было склонить к этому русских по случаю праздничного дня; ибо они в такие дни ничего не делают, как только пируют. Я видел даже многих из них в пьяном состоянии валяющимися по улицам. Забавно глядеть, как эти жалкие люди всякий день без исключения бродят около кабаков или питейных домов. Я оставался несколько часов в одном из этих домов, где мы купили водку для себя, чтоб полюбоваться на проказы и странные движения выпивших, когда вино начинает отуманивать их головы. При этом они должны были оставаться на улице, потому что им не дозволяется входить в дом продажи питий: они стоят у дверей, где находится стол, на который желающие выпить кладут свои деньги, после чего им отмеривают известное количество желаемой водки, которую черпают из большого котла деревянной ложкой и наливают в деревянную же чару или ковш. Самая малая мера водки стоит полштивера (две полушки). Прислуживает пьющим, таким образом, особый человек, который тем и занимается целый день, что разливает и подает водку, другой же помогает ему тем, что получает с пьющих деньги. Женщины приходят сюда так же, как и мужчины, и выпивают ничем не меньше и не хуже их. Я видел также, как совершали подобное шествие и в такой кабак, в котором продавалось только пиво и в который дозволялось уже входить всем желающим выпить пива.

6-го числа мы взошли на наше судно и, намереваясь отправиться, старались людей наших собрать всех на оное, ночь же провели не в дальнем расстоянии на реке. На следующий день рано утром мы продолжали наше путешествие, [146] плыли вдоль города и предместья, вид коих показался мне так хорош, что я снял-таки его. <...> Продвигаясь все далее вперед, мы видели на левом берегу еще два селения, из которых одно, чрезвычайно большое, называется Весна, а на правом берегу — монастырь Печерский, большое и все каменное, кроме кровли, здание, со множеством домов по обеим его сторонам, в версте от города (Нижнего). Кроме того, мы видели еще небольшую церковь, называемую Вознесение, на горе, и несколько сот народу, мужчин и женщин, собравшегося туда со всех сторон, из города и других окрестностей, для отправления праздника, который и праздновали они, веселясь под раскинутыми палатками.

Мы оставались в трех верстах от города до семи часов утра, 7-го же числа пустились далее, минуя многие селения, друг возле друга лежащие на возвышенностях, переходящих в равнину. Следуя вперед, около полудня встретили опять довольно сёл на возвышенности, которые были высоки, похожи одно на другое и находились все в воде. По правую руку показалось опять селение на возвышенности, а далее и другое, внизу при реке. После 3 часов горы появились и образовали долину с небольшими деревьями, а около 5 часов предстало селение на оной, а другое на берегу реки. В 6 часов прибыли мы к селению Татинец, лежащему на той же стороне у реки, распустили парус с юго-западным-западным ветром, вскоре перешедшим в холодноватый. Тут мы опять заметили слева несколько селений, также один остров, в середине реки уже без деревьев, а к вечеру — опять несколько сел. Потом мы проследовали мимо реки Керженца с левой стороны, а с правой — мимо большого селения Лыскова, с хорошей каменной церковью. Затем с левой показался Макарьевский монастырь. Это большой каменный монастырь, окруженный отличною каменной же стеной и похожий больше на замок или на крепость; стена у него четырехугольная, и на каждом ее углу по башне. Кроме того, он имеет еще башню между этими башнями. Он лежит вплоть на реке. Я очень хотел было снять вид этого монастыря, но было уже поздно, да и много стреляли из ручных орудий. Подле монастыря раскинулось большое селение и хан, или большой деревянный караван-сарай, в котором купцы складывают свои товары. Это место, в котором ежегодно в июле месяце бывает значительная ярмарка ⁷¹ и куда съезжается большая часть русских купцов отовсюду, хотя ярмарка продолжается всего только пятнадцать дней. Наши русские, [147] ездившие туда за покупкою рыбы, узнали там, что тому назад всего четырнадцать дней один губернатор, ехавши из Москвы, был окружен тремя барками русских разбойников, которых в каждой барке сидело по восемнадцать человек; что губернаторский струг, будучи снабжен достаточным оружием и без тяжелого груза, так хорошо защищался, что разбойники, потеряв трех человек убитыми, обратились в бегство; что обстоятельство это заставило губернатора воротиться в Москву, но что одного из своих людей он должен был оставить в городе для излечения ран, полученных им в схватке с разбойниками.

Мы решили поэтому быть настороже и приготовили наши оружия, чтоб защищаться в случае нужды из сорока ружей и пистолетов, бывших у нас; в то же время на целую ночь мы оставляли часовыми сторожами одного русского и одного из ехавших с нами армян.

8-го числа с рассветом дня мы прибыли к селению Бармину, отстоящему в ста верстах от последнего города, который оставили мы позади себя; следуя же далее, видели справа разные села и острова, покрытые лесом. В 8 часов утра мы проплыли мимо большого селения Фокина, принадлежащего графу Головину. Оно тянется довольно далеко, вдоль берега реки по возвышенности, и, как говорили, в нем до 7000 домов. Здешние поселяне причалили на своих лодках к нам для продажи хлеба.

Продолжая наш путь, мы встретили множество островов по реке, которая в этом месте чрезвычайно расширяется. В 10 часов мы миновали реку Суру, текущую с юга, где начинаются высокие горы, у подошвы которых расположено большое село, называемое Василь, а на вершине их — Василь-город, которого, впрочем, с реки и не видно. Мне говорили, что городок этот невелик, без стен, и все дома в нем деревянные, а лежит он в ста двадцати верстах от Нижнего. Этот край заселен довольно черемисскими татарами, которые простираются даже за Казань. Поблизости тут лежит еще два селения, а следуя далее, проплыли мимо реки Ветлуги, впадающей с левой стороны, и мимо монастыря Юнга на правом берегу. В 4 часа мы достигли города Козмодемьянска, отстоящего в сорока верстах от предыдущего города: он довольно обширен и расположен вдоль речного берега на правой стороне, а частию на горе, но стен у него нет. Здесь ветер подул к югу, мы распустили наш парус и, продвигаясь вперед, увидали вскоре берега, поросшие липами, а в реке встретили много островов, но гор никаких нигде не было видно. Ночью мы проехали мимо города Чебоксар, [148] стоящего на правом берегу, в сорока верстах от последнего города, также на холме. Он показался мне чрезвычайно живописным. В тридцати верстах за этим городом мы проехали город Кокшайск на левом берегу реки. 9-го числа утром мы увидели на берегу высокие горы и обогнали один большой струг, в сопровождении нескольких других, плывших в Казань; погода была удушливая и теплая. В полдень мы уже были у Беловольска, находящегося в восьмидесяти верстах от Казани, на правом берегу, а после того прибыли в Беловольск, в который люди наши сходили закупить продовольствие. В 3 часа мы проплыли под парусом, с благоприятным ветром, мимо города Свияжска, который лежит на горе и имеет кремль. В нем много каменных церквей и монастырей, но стены и дома деревянные. Река Свияга, идучи с юго-востока, обтекает его кругом, образуя из него как бы остров, и впадает в Волгу. Напротив города, на том же берегу, в углу горы, видна раскинувшаяся деревня, называемая Солдатская слобода, между которою и городом течет р. Свияга и потом впадает в Волгу... где впереди Свияги находится остров. Мы проплыли мимо сказанной горы и, продолжая наш путь на юго-восток и минуя несколько сел, в 6 часов увидели город Казань с левой от нас стороны, на расстоянии четырех верст. Казань с виду очень красива по множеству церквей и монастырей, находящихся в ней, и по кремлю, окруженному каменною стеною. Мы проехали немного вперед напротив верфи, где строились корабли, в шести или семи верстах от города, в месте, где река очень широка. Там сорок барок или кораблей на спускном помосте (стапелях) и множество других судов, начатых стройкой и стоявших более впереди, подле города. Нам рассказывали, что всех судов должно быть построено тут триста восемьдесят, из коих одна часть назначена в Астрахань, для охраны Каспийского моря, а другая — в разные иные места. Я снял вид Казани в то время, когда мы плыли, возможно лучшим образом.

Город этот находится в Азии, в западной части московской Татарии, на реке того же имени, туземцами называемой Казанкой и впадающей в Волгу. Это столица царства того же имени (Казанского), лежащего между Булгарией и черемисами. Город обнесен деревянной стеною. Подаваясь далее, мы видели несколько больших островов, казавшихся лесами в реке, и тут мы должны были снова приняться за весла, так как ветер, дувший с запада, при извилинах реки был против нас. Сделав десять [149] верст, увидели мы селение Нижний Услон и потом вскоре несколько других — все на правом берегу. На горах находились печи для обжигания извести, в которых, по-видимому, работали, а на левом берегу были поля, залитые водою.

Утром 10-го числа мы достигли реки Камы, впадающей в Волгу с левой стороны, в шестидесяти верстах за Казанью. Она очень широка, течет с северо-востока с такою быстротою, что одним течением воды ее барки гонятся на расстоянии нескольких часов. Говорят, что вода Камы темновата, но я этого не заметил, а нашел справедливым то, что вода эта до такой степени сладка и приятна, что, смешавшись с водою Волги, вода этой последней реки значительно делается лучше на вкус.

Пропустив мимо несколько сел, в 8 часов очутились .мы у селения Киренска, лежащего на холме, близ самой реки. В полдень мы прибыли к небольшому городу Тетюши, или Тетюш, в девяноста верстах за Казанью, на высокой горе правого берега. Он окружен деревянной стеной и состоит из плохих домишек и небольших церквей. Плыв мимо его, с реки видите только часть его стены. Тут же, на берегу реки, есть небольшая деревня, в которую люди наши ходили поискать кой-какого продовольствия и льду для охлаждения наших напитков, так как здесь мы заметили, что снег лежал еще на горах.

В 3 часа пополудни подул северо-восточный ветер, и мы подняли парус, а в 5 часов проплыли мимо одного длинного острова на левой стороне, называемого старицей, в сорока верстах за Тетюшем, а вечером доплыли до многих других островов, покрытых деревьями. Тут опять настала тишь, почему снова должны были грести по реке, которая в этом месте шириной более мили, а на правом ее берегу воздымались высокие горы. Так как ветер в это время поднялся чрезвычайно сильный и противный нам, то часть ночи мы простояли на якоре.

11-го числа утром я вышел на берег с моими армянами и несколькими русскими для покупки продовольствия близ города Симбирска, лежащего на правом берегу, на горе, в трех верстах от реки. Рассказывают, что некогда это был очень древний город, разрушенный великим Тамерланом ⁷². Но следов этого не оказалось никаких, по которым мог бы я точнее узнать о городе, а время не позволяло мне пройти в самый город. Некоторые думают, что тут же есть несколько и других городов и местностей более высоких, развалины которых и теперь будто бы находятся налицо, но все это весьма сомнительно. Меня уверяли, [150] впрочем, что близ Царицына находятся еще следы древнего замка и стен его. Наконец, утверждают, что есть еще много чрезвычайно древних и весьма значительных городов между Казанью и Астраханью, и в числе их город Ахтуба на реке Уфе, о которых, впрочем, я ничего не мог узнать верного. Правда, что река Уфа известна; известно также, что она находится между Саратовом и Царицыном, по ту сторону Волги, впадает в эту последнюю и что протекает прежде разные земли до самой Сибири. Знают также, что город Ахтуба лежал на этой реке, но теперь от него не осталось ни малейших следов, все каменные материалы из него вывезены для постройки Астрахани и других мест.

Вышед на берег, я нашел предместье, или слободу, Симбирска довольно обширное, разбросанное частью вдоль реки, частью же на горе, на которую нужно было взойти, чтобы добраться до торга. Здесь я увидел пожар; огонь охватил уже несколько домов, находившихся на горе: пять-шесть домов были объяты пламенем, а через полчаса пламя охватило уже более двадцати домов, которых нельзя было загасить и отстоять по причине сильнейшего ветра, препятствовавшего разобрать вовремя соседние дома, чем бы можно было еще приостановить распространение огня.

Что касается до продовольствия, то тут мы нашли его таким же дешевым, как и в Нижнем. Я весьма желал пройти в самый город, но не мог этого сделать, потому что барка наша спешила идти далее. Я увидал, впрочем, что город довольно велик и окружен деревянной стеной, что в нем восемь каменных церквей, три или четыре монастыря и более десяти тысяч домов, в которых обитают только русские; татары живут лишь в ближних слободах. Около 2 часов мы возвратились на свою барку на весельной лодке, что было не без опасности, потому что река в некоторых местах круто и быстро поворачивала и была очень глубока, отчего здесь бывает такое сильное движение волн, которое легкая лодка едва может выдерживать и одолевать. Город этот отстоит от Казани на сто восемьдесят верст. Затем мы видели множество островов на реке, поросших деревьями, на вид довольно красивыми, и по берегам — горы, видневшиеся из-за сих дерев.

Тридцать верст далее от последнего города мы проехали мимо селения Сенгилея, которое довольно большое и расположено вдоль реки. Также мимо некоторых других, заселенных русскими, со стадами овец, пасущихся тут на пажитях, но на левом берегу не было заметно вовсе деревьев. [151]

Около семи часов показалось на правой руке село ректяжка, а час спустя — другое, по имени Новодевичье село, довольно обширное, густо застроенное, раскинутое как бы между двух гор: одной частью на горе, а другой — вдоль реки,— с несколькими церквами и высокою колокольней. Мы проехали мимо гор, которые зеленели и представляли красивый вид.

Ночью мы встретили барку на веслах с русскими, которые спросили нас, откуда и куда мы плывем и что за барка наша. Мы отвечали, что мы — его величества и что мы советуем им держаться подалее от нас, чтоб их не принудили силой к тому, как врагов, после чего эти люди оставили нас, конечно, из опасения.

12-го числа утром мы видели горы направо и налево, из которых одни покрыты сосновым лесом — явление, которого мы до сих пор не встретили. Река в этом месте была в ширину не более версты, но зато очень глубока. В этот год вода в ней была так высока, что затопила все земли и местности, о которых я уже упоминал выше, таким образом, что были многие речки, впадавшие в Волгу, которых, за наводнением, нельзя было различить. Бывшие с нами русские, ничего не знающие о подобного рода вещах, не могли сообщить нам никаких сведений о причине подобного явления, сам же я выходить и дознавать на берегу не мог, потому что барка наша не останавливалась.

В 9 часов, поворотив к юго-западу, заметили справа равнину между высоких гор, а затем селение Серый Буерак, лежащий в двадцати верстах от Самары. Наши люди выходили туда за продовольствием, и река в этом месте была очень широка. Мы видели, между прочим, там остров, залитый водою и, как видно, поросший лесом, а в 10 часов, на левом берегу среди равнины, — высокую гору, круглую, почти без деревьев, называемую Царев курган. Замечательно, что русские рассказывали нам, что это была могила одного царя, а другие — императора татарского по имени Маммона, который плыл по Волге с семьюдесятью другими татарскими царями с целию покорить Россию; что он умер в этом месте и его воины, которых он привел сюда в большом числе, в касках и на щитах сносили сюда землю, чтобы насыпать ему могилу, из которой и образовалась сказанная гора.

В расстоянии небольшого часа от этой горы далее находится другой холм, называемый Кабья гора, покрытый деревьями и тянущийся до Самары. Левый берег здесь до того порос деревьями, что за ними его и видеть почти нельзя. [152] Это почти исключительно синильник (вайда) и ольха. В этих же местах находится лучшая сера, которую открыли здесь только два года тому назад. Работаю; здесь по производству этой серы в настоящее время более четырех тысяч человек — русских, черемисов и мордвы. Его величество присылает сюда смотрителей и солдат для надзора за рабочими.

В 2 часа пополудни прибыли мы к городу Самаре. лежащему на левой стороне, вдоль реки, на восток, на склоне и вершине горы, невысокой и безлесной, заканчивающейся вместе с городом на берегу... а не так, как описывают город другие, помещая его в двух верстах от берега. В конце города виднеется река Самара, от которой город берет свое имя. Говорят, что река эта впадает в Волгу в пяти или шести верстах отсюда. Этот город довольно обширен, весь деревянный, и домишки в нем плохие. Стены, снабженные башнями, тоже деревянные и со стороны суши довольно велики. Город занимает почти всю гору, а предместье тянется вдоль речного берега. Считают, что от Казани Самара отстоит в трехстах пятидесяти верстах. Когда плывешь мимо города, видишь городские ворота, множество небольших церквей и несколько монастырей.

В двадцати пяти верстах далее отсюда, с правой стороны, впадает в Волгу р. Аскула, где собственно и вливается река Самара. В этом месте мы потеряли из виду горы, так как река сделалась очень широка, и мы снова увидели их немного позднее, на правом берегу, близко уже от нас.

Около 6 часов подались мы на север от реки, мимо нового селения по имени Мочик, <раскинувшегося> между деревьями вдоль горы. Страна эта казалась нам схожей с прежней, на левом берегу, покрытой лесом, но под водой. В этот день мы встретили много барок, вверх и вниз плывших, видели множество уток необычайно крупных, серых и белых, а около 7 часов — опять горы и лес, и затем миновали впадение речки Васильевой с левой стороны. Это маленькая речонка, близ которой мы увидели посреди Волги небольшой, продолговатый и узкий островок, поросший деревьями и весь залитый водою, показавшийся нам чрезвычайно странным, или необыкновенным Между тем снова встретили мы прежние горы, скудно покрытые деревьями, но красноватого цвета. Тут стоял один струг, шедший из Астрахани, хозяин которого сообщил нам, что за ним плывут еще четырнадцать стругов, все на Макарьевскую ярмарку, о которой было уже [153] говорено выше. Часть их проплыла мимо нас в продолжение ночи. В 10 часов мы находились еще в шестидесяти верстах от Самары, близ селения Переполовенское.

13-го числа мы видели на левом берегу город Кашкур, в ста двадцати верстах от Самары. Городок этот невелик, окружен деревянной стеной, снабженной башнями, с несколькими деревянными же церквами. Предместье его, или слобода, находится подле же города. <...> В расстоянии часа далее отсюда есть еще другой город, называемый Сызрань, довольно обширный, со многими каменными церквами. Горы в этой местности бесплодные и безлесные, но далее они становятся гораздо лучше. Калмыцкие татары делают набеги из этих мест вплоть до Казани и захватывают все, что могут или сумеют: людей, скот и проч<ее> и проч<ее>. Немного далее затем река часто извивается между множеством больших островов, поросших лесом, а берега до того затоплены водою, что с трудом можно различить Волгу. Наконец горы опять показались на правом от нас берегу, и горы эти от большой засухи и сильного солнечного зною совершенно все выгорели, тогда как в другое время они были бы покрыты травою. Вследствие такой засухи крестьяне горячо желали дождя, с трудом находя возможность прокармливать кое-как свою скотину.

Затем мы в 4 часа пополудни миновали село, лежащее на правой руке, у подошвы горы, в шестидесяти верстах от Кашкура. Мы встретили здесь три больших струга, из которых один принадлежит его величеству. Все эти струги нагружены были казацкими женами, отправляемыми в Казань: мужья этих жен были в прошлых годах схвачены и перевешаны за разбои. Впоследствии мы будем еще говорить об этом событии.

Час спустя мы увидели еще три селения на берегу реки, а с левой стороны достигли до реки Васильевой, насупротив которой виднелась Новая деревня, принадлежащая Федору Алексеевичу Головину. Мы бросили здесь ночью на некоторое время якорь, чтобы дать отдохнуть нашим людям, которые порядочно-таки устали, проработав перед этим веслами целые шестьдесят верст.

14-го числа мы проплыли значительное расстояние благодаря ветру, дувшему с юго-запада в корму. Мимо нас проплыл в этот день большой струг, нагруженный горшками, отправляемыми на продажу в Астрахань. Около 11 часов мы были уже у Воскресенского, лежащего с правой стороны, на холме, вдоль реки, в шестидесяти пяти [154] верстах от Саратова, где мы увидели горы, чрезвычайно утесистые, покрытые сероватым песком и усеянные камнями. Мы встретили там рыболовов, которые дали нашим людям множество прекрасной рыбы, как-то стерлядей, окуней, щук и т. п. — за безделицу водки, продажа которой здесь запрещена. Около 4 часов скрылась возвышенность и показалась равнина с левой стороны, покрытая лесом. Затем встретили мы несколько островов. а около 6 часов нас застигла жестокая буря, с грозой и дождем, которая до того взволновала Волгу, будто море, что мы должны были бросить якорь у левого берега реки. При этом барка наша ударилась о древесные корни так сильно, что мы подвергались очевидной опасности и думали уже, что потеряем наши две шлюпки; суда наши снабжены были только одним небольшим якорем, который нельзя было бросать на глубокой воде во время сильного ветра, потому что он не мог оказать сопротивления буре, которая, впрочем, продолжалась недолго.

Ночью мы вышли на берег, развели там большой огонь и нашли дубовые деревья, дикие розы и другие две ты. Это было в двадцати верстах от Саратова. Отдохнув немного на земле, мы возвратились на нашу барку; но только что пришли туда, как с одним из четырех армянских наших купцов сделался такой удар, что он слег. В таком состоянии он пробыл два или три часа, после чего стал несколько двигаться, но говорить ничего не мог.

Между тем мы приехали в Саратов, вынесли нашего больного армянина на палубу, где у него изо рта пошла свернувшаяся и запекшаяся кровь, которая заставила нас предполагать, что у него в горле был нарыв и что он не отделается так от него. Поэтому мы послали в город отыскать врача или хирурга, но таковых не оказалось там. Будучи не в состоянии оказать какое-нибудь пособие бедному больному, я отправился обозреть город, лежащий на юго-востоке России, на северо-восток от Волги, под горой и по ее покатости; предместье же его раскинуто вдоль берега реки на полчаса ходьбы. Я нашел город на возвышенном месте, без стен, но с деревянными башнями. В нем одни ворота, находящиеся в четверти часа от реки Волги; налево есть еще и другие ворота, но отдельно от города, и потом еще третьи, со стороны Москвы, по сухому пути, с частоколом между двумя последними воротами. Когда подходишь к городу с той стороны, которая лежит направо от реки, то видишь пропасть, в которой растет капуста и другая зелень. За последними воротами взорам представится открытая страна, а по ней [155] пролегает убитая дорога, которою астраханские, русские и другие купцы, едущие сухим путем, отправляются в Москву. В городе несколько деревянных церквей, и эти-то церкви и составляют самые достопримечательные здания в нем. Жители там все русские и почти все солдаты, находящиеся под начальством одного правящего, или губернатора. Восемь лет тому назад этот город обращен был в пепел пожаром, но после того он совершенно перестроен вновь. Татары, говорят, делают сюда набеги, распространяя оные вплоть до Каспийского моря и реки Яика. Считают, что Саратов отстоит на триста пятьдесят верст от Самары... Здесь мы видели множество стругов, наполненных солдатами, которых везли в Азов и в другие места. Мы выехали отсюда еще до полудня. С реки города вовсе не видать, кроме башен и церковных вершин; предместье лежит между двумя церквами.

Когда мы возвратились на нашу барку, то нашли своего больного в том же состоянии, в каком оставили его, и в 3 часа он умер. Это удивило нас и поразило, потому что еще в прошлую ночь мы видели его на берегу столь же здоровым, как каждый из нас. Товарищи его, армяне, обнаружили при этом чувствительную печаль, покрыли его бумажною тканью, которую привязали около его ног, положили ему на голову книгу, крест на перси и ладан на чело; потом двое стали читать книгу больше часу и изготовили ему саван, рубаху и порты — все из нового полотна. Сделавши все это, прислуга их отправилась искать место, пригодное для его погребения. Перед выносом его в могилу читали и пели в другой раз над телом. Когда же вынесли тело на залив, вдавшийся в землю, его опять всего раздели, обмыли голову и все его тело, которое положили на доску, надев на него новые порты и рубаху и повесив крест на шею таким образом, что он лежал у него на груди; затем ему вложили в правую руку четки со свечкой, а в левую — одну только восковую свечку. Потом ему наложили пластырь или просто тряпочки на глаза, на рот, уши и скрестили ему руки. Сделав все это, завернули его в саван и положили на носилки, покрытые ковром. Таким образом товарищи понесли его торжественным шествием на вершину горы, где вырыта уже была для него могила; при этом опять начали петь и читать из разных книг. Армяне, поцеловав покойного в чело, все, один за другим, опустили наконец его в могилу, и каждый из них бросил горсть земли на тело в ней, осеняя при том себя крестным знамением и совершая другие обрядности, бросая опять землю туда с большим сокрушением. [156]

Наконец могилу засыпали землей и камнями, и затем в головах погребенного водрузили большой деревянный крест, а три других маленьких креста поставили наискось один против другого. Далее взвалили несколько больших камней на могилу и посыпали вокруг несколько пушечного пороху, не забыв при этом поставить в голове могилы восковую свечку. Покончивши весь этот обряд, все, один за другим, поцеловали камень, лежавший на могиле сверху других, и сожгли ладан, положенный на этом камне, затем подожгли порох и поднесли по небольшому стакану водки всем присутствовавшим при погребении. Все спутники наши с нашей барки находились при этом обряде погребения, и многие из них присоединили свои слезы к слезам армян; так печален был этот обряд, и в особенности по человеку, которого мы видели совершенно здоровым десять часов тому назад. Из всего времени три часа пошло на погребение. Погребенного звали Петр Архангел, он был житель Испагани, где жена его и дети напрасно ждали теперь к себе.

Помянутая гора отделена была от других гор и окружена дубовыми, вайдовыми и ольховыми деревьями, а кроме того, кустарниками розы, бывшими в цвету. Если б земля была не так суха, то, без сомнения, мы нашли бы также цветы и растения. Тем не менее мы не могли сойти в долины, потому что они залиты были водою. Сказанная гора называется гора Сопоновская и находится в двадцати шести верстах от Саратова. <...>

После этого мы видели еще множество мест, самых приятнейших по их положению, именно гор и долин между ними. Ночью бросили мы на некоторое время якорь.

16-го числа нам представились опять скалистые горы, во многих местах обвалившиеся и усеянные гнездами ласточек, которые ежеминутно вылетали из гнезд и снова прятались в них. Река в этом месте также полна была островами, и мы увидали издалека еще Золотую гору, а в 3 часа — другие горы, которые больше покрыты были зеленью и деревьями; между же двумя горами протекала небольшая речка Дубовка, которая направляется к северо-западу, в двадцати пяти верстах от Камышина. Тут пошел дождь, но ненадолго, и солнце опять показалось. Затем мы увидали, спустя несколько часов, лес впереди гор, стоявший отчасти в воде, куда занесены были бурею два струга, в то время еще, когда была полая вода в реке; струги эти были совершенно целы еще. Мы видели здесь также рыбачьи шалаши, а до захождения солнца [157] проплыли мимо города Камышина, начатого постройкой всего четыре года тому назад и уже значительно обстроенного. Город этот довольно обширен, окружен земляным валом, над которым и тогда беспрестанно работали. На житье сюда прибыли уже из Москвы до четырех тысяч семей. Гора, на которой построен город, особенно возвышена к стороне реки, обрывиста и чрезвычайно скалиста. Поблизости города, слева, бежит река Камышинка, текущая к западу. Говорят, что она берет начало свое из родника у Иловли, которая впадает в реку Дон, изливающуюся в Понт и отделяющую Европу от Азии. Казаки, живущие на берегу Дона, переплывали, как рассказывали нам, на лодках из этой реки в Волгу и делали в этих местностях много беспорядков, несмотря на то что сюда часто присылались войска для обуздания их. Так как меры эти оказались недостаточны для достижения сказанной цели, то и решено было выстроить здесь город, чтобы держать казаков в страхе. На другой стороне Камышинки сооружали и крепость, окруженную земляным валом, над коим и теперь работали, но сооружение это плохо продвигалось вперед, потому что рабочие не выносили тягости работ по причине дурного здешнего климата. Если б не это обстоятельство, то его величество приказал бы прорыть тут канал для проезда в Черное море. Я выходил на берег взглянуть на сказанное сооружение, и мне сказали там, что хотели было построить и город на том месте, где начата была эта крепость, но что не сделали этого потому, что воздух в этом месте был очень нездоров. Намеревались также устроить здесь плотину между двумя горами, чтобы задержать течение Камышинки и не давать ей выхода в Волгу; но оказалось, что это предприятие также надо было оставить, потому что затворы шлюз<ов> не в состоянии были выдерживать напора воды, которая иногда стекает в Камышинку с соседних гор. Кроме того, грунт земли, находящийся тут под верхним слоем, такой каменистый и скалистый во многих местах, что не было возможности ломать его и сладить с ним. Все это вместе заставило подрядчика отказаться от его намерения во избежание тех неудач и убытков, которые он мог бы при этом понести.

До сих пор мы редко плыли на парусах, а пользовались только быстротой течения реки и веслами, делая около ста двадцати верст в сутки, т. е. в продолжение двадцати четырех часов.

17-го числа утром мы миновали реку Балыклею в девяноста верстах от последнего города, который мы проехали, [158] и здесь мы встретили большой струг его величества, шедший из Астрахани. <...>

В 11 часов поднялась жестокая буря со стороны гор. и мы принуждены были за каждое весло посадить по два человека, которые приложили все свои силы, чтобы не дать барке удариться о другой берег, именно о левый. Мы даже привязали барку нашу к деревьям, стоявшим в воде у подошвы гор; но час спустя погода прояснилась, мы продолжали наш путь и вскоре достигли до острова на левой стороне реки, называемого Алинда Лука.

Гора здесь своей вершиной придвигается к сказанному острову так близко, что оставляла нам для проезда чрезвычайно узкое пространство. Место это находится в шестидесяти верстах от Царицына. Несколько спустя внезапный порыв ветра бросил нас на мель, и барка наша долго не могла опять выйти на воду. Буря снова усилилась с северо-восточным ветром, полил сильный дождь, и мы стали под защиту гор, вторично привязавши нашу барку к деревьям. После этого мы вышли на берег на шлюпках, потому что барка не могла подойти к берегу по мелководью. Там мы разложили порядочный огонь, чтобы изготовить ужин. В то время как другие занимались этим, я пошел на гору поискать там цветов и растений, но все они погорели от зноя и позавяли. Кроме того, ветер дул чрезвычайно сильный, так что с трудом можно было держаться на ногах, что и заставило меня поскорее возвратиться к своим. Возвращаясь вдоль берега, я встретил нечто вроде небольшой часовни, далее по дороге — растения, росшие на берегу, сверху голубые, снизу сероватые либо синеватые. Я взял несколько их с собой по их красоте.

Погода продолжала быть дурной и холодной до 8 часов вечера, когда ветер стих и изменился в благоприятный для нас. Мы тотчас подняли парус и в 2 часа ночи прибыли к Царицыну, где стояли до утра 18-го числа, когда с восходом солнца пустились продолжать путь наш. Город Царицын построен на невысокой горе, объемом невелик и, как мне показалось, расположен четырехугольником и обнесен деревянною стеною, снабженной башнями. Предместье его раскинуто по берегу реки и частию вокруг города. Главная церковь каменная, но не достроенная еще; остальные церкви деревянные и едва видны. Я снял вид города с речной стороны. <...> Лежит город... в трехстах пятидесяти верстах от Саратова. Отсюда вплоть до Астрахани в лесах растет солодковый корень, ствол которого бывает вышиною от трех до четырех футов. [159]

Продвинувшись несколько вперед, встретили мы остров Сарпинский, имеющий в длину двенадцать верст и находящийся с правой стороны, поблизости к нам. Позади этого острова идет речка от Дона и впадает в Волгу, которая, как говорят, не в состоянии, впрочем, поднять барки. Русские называют ее, подобно острову, Сарпинкой (Сарпой). Затем горы стали уходить из наших глаз, а равнина показываться с деревьями, то же и с левой стороны. В 10 часов мы были уже в шестидесяти верстах за Царицыном, и тут повеяло с севера приятным ветром, мы же подавались более и более к северу; через час встретили опять два острова с правой стороны, а затем миновали еще множество островов. Горы же все более и более удалялись от нас, простираясь, однако, по направлению к Чернояру, от которого мы... находились в сорока верстах. Здесь река Волга шириной от трех до четырех верст. Около 5 часов поднялся с северо-запада ветер, дувший в корму, но до того сильный, что мы едва могли удержать нашу барку от того, чтобы она не разбилась. Одна из шлюпок наших разбилась-таки у руля, и так значительно, что принуждены были обрезать канат и пустить ее на произвол ветра. Между прочим, можно было предвидеть и отвратить эту потерю, потому что за минуту перед тем я сходил в сказанную шлюпку, видя, что в нее вошла вода, и успел еще взять с нее охотничью собаку, которую и перевел на другую шлюпку, большего размера и лучшую. Ночью на эту последнюю шлюпку перешли и несколько путников, так как большая барка наша не могла помещать всех нас. К закату солнца мы прибыли в Чернояр, отстоящий на двести верст от Царицына; мы проплыли расстояние это так скоро потому, что ветер в этот день был нам попутный.

Город Чернояр лежит в трехстах верстах от Астрахани, на горе, на правом берегу реки. Первое, что представляется здесь глазам,— это сторожевой дом, которого видна, впрочем, только крыша. Есть в городе и другая, подобная же, караульня, деревянная, в виде фонаря. Самый город невелик и окружен деревянною стеной с башнями. Внутри его замечального ничего нет, и только виднелись семь или восемь горестных домов внизу, на берегу. Русские захотели сойти в город, как полагаю я, для того, чтобы раздать бедным горожанам деньги, собранные ими в пути во время дурной погоды. Так как ветер был довольно силен и быстрое течение реки отнесло нас на далекое расстояние от города, то мы принуждены были стать на якорь, но некрепкий канат вдруг порвался. [160]

Я предвидел это и советовал было гребцам спустить парус, прежде чем подвигаться к городу, чтобы подплыть к нему на веслах. Берег здесь был довольно крут, и гребцам следовало только сойти в воду и притянуть барку к берегу веревками. Но русские все-таки отправились в город на шлюпке, а другие путники остались, между тем, на барке, под защитою гор. Я также было отправился в город, но ни меня и никого из нас не впустили туда, потому что было уже поздно, и стрельцы с помощью крестьян затворили городские ворота перед нашими глазами. Правда, они принесли нам на продажу хлеба, пива, молока, яиц и проч<его>. Когда все возвратились на барку, то стали искать якорь, но напрасно, по причине ночной темноты, и отыскали его уже после, когда показался день.

Город Чернояр заселен только одними солдатами, которые помещены здесь для отражения и защиты от набегов калмыцких татар, часто захватывающих стада туземцев и удаляющихся с ними к самой Самаре.

19-го числа в 6 часов утра мы пустились в путь наш на веслах, потому что ветер был противный нам. Плывя здесь, мы видели обрывистые горы с зеленеющими вершинами и песчаными боками; то же самое и на левой стороне. В этих местах река была шириною не более версты. Около полудня проследовали мы мимо горы Половинной, показавшейся на некоторое время на берегу реки и вдавшейся в глубь материка, в сорока верстах от последнего города. Затем, около 5 часов, снова показалась небольшая возвышенность, но без деревьев, с утесами, покрытая красноватым песком, и рыболовные снасти, устроенные в сорока верстах за Половинной горой... тут мы получили рыбу так же прекрасную, как и выше; здесь же мы видели залив Волги, уходящий далеко в материк. Проплыв еще далее сто двадцать пять верст, мы стали на якорь на время ночи и 20-го числа, с рассветом, продолжали опять путь наш. Ветер был благоприятный, и к 8 часам увидали гору Енотаевскую, на берегу реки, перед глазами. Тут была половина пути между Чернояром и Астраханью. Проплыв несколько верст, опять распустили парус под восточно-южный ветер. В 10 часов показался большой остров на левой стороне реки, а на нем равнина, чрезвычайно зеленая и усеянная небольшими деревьями с обеих сторон. Тогда поплыли мы далее, большею частию на юг, и к полудню встретили слева небольшую мель, в ста верстах от Астрахани. Здесь мы обогнули один довольно острый мыс, около которого река стремится с такою [161] быстротою, от которой нередко разбиваются барки; а река, между тем, имеет здесь более сорока сажен глубины. Час спустя повеял западный ветер, и мы спустились к югу. В 4 часа встретился большой остров, длиною в десять верст, где река с левой стороны была опять весьма широка. На одном конце этого острова находится стража из тридцати солдат, помещавшихся там в трех или четырех хижинах или шалашах, и все барки, проезжающие мимо, обязаны останавливаться здесь и приставать к берегу острова. В то время, когда мы стояли у острова с другой стороны реки, которая очень широка, проплыли две барки, шедшие из Астрахани. Увидевши их, солдаты погнались за ними на парусной шлюпке. Тут нашли мы также на якоре еще два больших струга, плывшие в Казань. В 5 часов отплыли мы с тем же самым ветром далее и через полчаса миновали опять остров. Волга здесь то с той, то с другой стороны становится шире, а материк то и дело переходит в холмы либо в равнины с деревьями и без деревьев, возвышенность же, которая позади лежит, простирается до самой Астрахани. На левом берегу видны одни кустарники вдоль берега. В 7 часов мы прошли мимо горы Плосконной, в двадцати двух верстах от Астрахани, а час спустя увидели севший здесь на мель и разбившийся большой струг, на котором, впрочем, видны были люди. В пятнадцати верстах от города мы увидели Соборную церковь, чрезвычайно большую и высокую. В это время ветер стих, и мы, продолжая свой путь при такой тиши, прибыли наконец, за час до полуночи, в Астрахань. Этот город находится в двух тысячах верстах, или четырехстах немецких милях от Москвы, считая по миле на добрый час, от Казани же — на половине этого расстояния.

© текст -Барсов П.П. 1873
© сетевая версия - Тhietmar. 2003
© OCR - Halgar Fenrirsson. 2003
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© Лениздат. 1989