ХАКОБО ФИТЦ ДЖЕЙМС СТЮАРТ,

ГЕРЦОГ ДЕ ЛИРИА-И-ХЕРИКА

ДОНЕСЕНИЕ О МОСКОВИИ В 1731 Г.

Гл. 1. О царице и о российском императорском доме.

Правящая ныне царица Анна Иоанновна родилась 8 марта 1693 г. ¹ и была второй дочерью царя Ивана ² (старшего брата великого Петра I) и Прасковьи Салтыковой, русской дамы ³. В 1710 г. она вышла замуж за Вильгельма, герцога Курляндского ⁴, который умер в январе следующего года, оставив ей почетный вдовий удел в Курляндии, где она решила провести свою жизнь, хотя и бывала время от времени в Петербурге и Москве, чтобы увидеться с царем и царицей и принять участие в венчании царицы Екатерины с царем Петром I.

Никогда Анна не представляла себе, что ей придется однажды стать самодержавной повелительницей всей России. Но Бог возвел ее на трон в то время, когда она меньше всего думала об этом, на благо русских, которые никогда не смели бы надеяться на блаженство, подобное тому, которым они довольствуются под властью несравненной правительницы.

Царица Анна очень высока ростом и темноволоса, ее глаза красивы, руки восхитительны, а осанка величественна. Она очень полна, но в то же время подвижна. Вовсе нельзя сказать, чтобы она была красива, но /л. 7 об./ она приятна во всем, очень щедра ко всем и милосердна к бедным, щедро награждает тех, кто этого заслуживает, и сурово наказывает тех, кто совершил какое-либо преступление. Она очень страшится пороков, в особенности содомии, ее размышления и идеи очень возвышенны, и она ничем так не занята, как тем, чтобы следовать тем же правилам, что и ее дядя Петр I. Одним словом, это совершенная государыня. Но при том она женщина, и несколько мстительная.

Как я уже говорил, она жила в уединении в Курляндии, когда 30 января 1730 г. ее племянник Петр II умер от оспы ⁵. Знать собралась сразу же, чтобы бросить взгляд на то, кто будет управлять Россией. Претендентом был юный герцог Гольштейнский, сын одной из дочерей Петра I, но те вовсе не захотели его, и не столько потому, что ему было лишь два года, а и потому, что он был иностранцем. Следующей, согласно праву крови, была принцесса Елизавета ⁶, дочь царя [Петра] I, но дурное поведение этой принцессы и влияние семьи Долгоруких лишили ее короны. За ними следовала герцогиня Мекленбургская ⁷, старшая дочь царя Ивана; но, учитывая то, что она была замужем за иностранцем, с общего согласия стали подумывать о ее младшей сестре — вдовой герцогине Курляндской. Этот выбор тотчас был объявлен, что было встречено общими /л. 8/ аплодисментами; назначили депутацию, чтобы ехать в Митаву и объявить новой царице о ее возведении на престол. Депутатами были князь Василий Долгорукий от Верховного тайного совета, князь Михаил Голицын от Сената и генерал Леонтьев от всех выборных вместе ⁸.

Было несколько знатных вельмож, которые давно уже полагали, что нужно ввести правление на английский или польский манер, чтобы освободиться от рабства, в котором всегда был русский народ. Они думали, что не может представиться лучшего случая, чтобы сбросить ярмо. Они полагали, что Анна, в обмен на свое возведение на престол, примет некоторое условие, которое будет ей навязано. Для этого князю Долгорукому было поручено принудить царицу подписать восемь кондиций, полностью лишавших ее самодержавной власти, которые она и подписала в Митаве, все время оставаясь склонной к тому, чтобы никогда не выполнять подписанного.

Пока царица направлялась в Москву, дворянство ежедневно собиралось, чтобы сформировать свой новый план правления, пока не были готовы три различных проекта. Наконец, прибыла правительница, и пока дворянство еще не достигло согласия внутри себя, Ее Величество сумела расположить к себе своими добрыми манерами его предводителей. Они потребовали у нее, чтобы она взяла себе /л. 8 об./ абсолютную власть, и упросили ее порвать на куски восемь кондиций, подписанных в Митаве, что она и сделала на троне с удовлетворением, которое вполне можно себе [81] представить. Тотчас же попали в опалу те, кто были главными авторами нового плана и почти исключительно принадлежали к роду Долгоруких, и они были сосланы в различные отдаленные местности, лишенные своих имений и чинов.

После этого царица правит самодержавно, а ее главная цели — иметь сильную армию и хороший флот, добиться процветания торговли и сделать свой двор одним из самых великолепных и управляемым лучше всех в Европе ⁹.

Российская императорская фамилия состоит сейчас из царицы и четырех принцесс. Герцогиня Мекленбургская, старшая сестра Е[е] Ц[арского] В[еличества], вот уже много лет живет в Московии, отдельно от своего мужа. Сестра относится к ней с большим уважением и предоставляет ей все то, в чем она нуждается. Это женщина толковая, но совершенно безрассудная. Ей 40 лет, она очень толста и противна, имеет склонность к вину и к любви и никому не хранит верности ¹⁰.

Юная принцесса Мекленбургская, дочь герцогини ¹¹, 13-ти лет от роду, родилась в 1718 г. и, кажется, наделена восхитительными качествами. Царица /л. 9/ любит ее, словно свою собственную дочь, и никто не сомневается в том, что ей предназначено наследовать престол.

Принцесса Прасковья ¹², младшая сестра царицы, живет уединенно из-за своих недугов. Хотя она часто бывает при дворе, но ее поведение было не очень порядочным. И она расплачивается за это сейчас, будучи почти парализованной вследствие подагры и других болезней, которые вскоре приведут ее к концу.

Принцесса Елизавета, дочь царя Петра I и царицы Екатерины, родилась 21 декабря 1709 года. Она очень красива, наделена разумом, манерами и грацией. Она великолепно говорит по-французски и по-немецки. Царь Петр II, ее племянник, был влюблен в нее, но она не дала места ни малейшему подозрению в том, что она ответила на его чувство. Я думаю, что если бы она могла надеяться выйти замуж за царя, то обратила бы внимание на его чувство, но это было невозможно, поскольку, согласно непременному закону русской религии, никто не должен жениться на своей родственнице, вплоть до двоюродной сестры. Если бы принцесса Елизавета вела бы себя с благоразумием и рассудительностью, как это подобает принцессе крови, и если бы она не была дочерью царицы Екатерины, то все складывалось бы в пользу того, чтобы ей стать царицей после смерти Петра II. Но позорный обмен любезностями с человеком простого происхождения /л. 9 об./ лишил ее чести короны.

Гл. 2. О царе Петре II.

Царь Петр II родился 22 октября 1715 г. и был сыном царевича Алексея Петровича, которого царь Петр I, его отец, приказал умертвить 17 июля 1718 г., и Шарлотты-Христины Брауншвейг-Вольфенбюттельской, сестры правящей императрицы ¹³, умершей при родах 1 ноября 1715 года ¹⁴.

После смерти царя Петра I юный Петр имел полное право на трон, но в собрании сословий Петр упразднил естественное право, дающее детям право наследовать родителям, заменив его иным, согласно которому он указал, что каждый отец семьи, и не только в обычных семействах, но и в царском доме, может назвать своим наследником того, кого сочтет нужным, даже в ущерб своим детям и родственникам, не будучи принужден как-либо объяснять подобную несправедливость, кроме как тем, что он не нашел никого другого, более способного распорядиться после его смерти тем добром, которое он оставляет ¹⁵. Благодаря этому Петр I назвал преемницей своей короны царицу Екатерину ¹⁶ /л. 10/, свою жену, согласно тому завещанию, которое он сделал по этому случаю. Но, будучи по некоторой причине разочарован в ней, он порвал завещание и намеревался оставить корону своему племяннику. Однако, поскольку у него не осталось времени сделать новое распоряжение, Екатерина, поддержанная гвардией [82] и князем Меншиковым, заставила провозгласить и признать себя императрицей всех русских.

Все время, пока правила Екатерина, царевичу уделяли мало внимания, и можно сказать, что быть при его дворе считалось преступлением. Вовсе не сомневались в том, что намерением царицы было обеспечить под конец своих дней короною одну из своих дочерей, старшая из которых была герцогиней Гольштейн-Готторпской, а младшая, принцесса Елизавета, была еще девочкой. Но этот план не имел никаких последствий, поскольку царица умерла от яда 17 мая 1727 г., и в тот же день Петр II был провозглашен и признан монархом всех русских ¹⁷.

На следующий день после смерти Екатерины вся знать собралась для чтения подложного завещания, которое гласило, что на время малолетства царя будет регентский совет, состоящий из герцога Гольштейнского ¹⁸, принцессы Елизаветы, первого министра и генералиссимуса князя Меншикова ¹⁹, генерала-адмирала графа Апраксина ²⁰, канцлера графа Головкина ²¹, /л. 10 об./, вице-канцлера и воспитателя царя барона Остермана ²² и князя Дмитрия Голицына ²³. Сначала этот совет так и существовал, но отвращение, которое русские питали к герцогу Гольштейнскому, было таково, что тот решил вернуться в свои владения, что и сделал 25 июля следующего года ²⁴; сверх того, приказано было, чтобы принцесса Елизавета вовсе не появлялась в сем совете.

Реально регентство ничем не занималось, поскольку князь Меншиков присвоил себе всю власть. Его нетерпеливость доходила до того, что он готовил женитьбу царя на своей старшей дочери ²⁵, чтобы воспитать его в согласии со своими видами и удерживать там, словно узника, возможно даже с намерением со временем избавиться от него, дабы водрузить корону себе на голову. Но Бог не захотел допустить, чтобы это насилие долее продолжалось, поскольку в сентябре царь, еще совсем нежного возраста, возымел достаточно решимости на то, чтобы схватить Меншикова со всей его семьей, приказать отдать его под суд и отправить под стражей за сто лье от Москвы.

Я ничего не сказал до сих пор о Меншикове и довольствуюсь тем, что дам в свое время краткий рассказ о его судьбе.

После падения Меншикова совет /л. 11/ состоял лишь из Головкина, Апраксина, Остермана и Дмитрия Голицына. За некоторое время до коронации туда были назначены князья Василий и Алексей Долгорукие ²⁶.

Страх, который все питали перед царицей, стал причиной и дурного воспитания царя, и с того времени, как он увидел, что сам является хозяином своей судьбы, он предался праздности и вследствие того — пороку, в особенности же женщинам, и нисколько не старался узнать того, что должен знать монарх. Об этом можно определенно пожалеть, поскольку это был один из самых прекрасных принцев, какого только можно видеть. Он был высокого роста, хорошо сложен, красив лицом, судил здраво и был очень проницателен, хорошо танцевал и хорошо сидел на лошади и был очень подвижным. Но все его прекрасные качества были утрачены из-за дурных наклонностей тех, кто окружал его и, не переставая, увлекал его в пропасть. Поскольку все его фавориты были русскими, людьми невежественными по природе и склонными ко всему дурному, оказалось также, что они безрассудно питали отвращение ко всем иностранцам, а его воспитывали так, чтобы их монарх от силы умел бы читать. Если бы при нем были бы люди, которые давали бы ему добрые советы, то у меня не появилось бы никакого сомнения в том, что он стал бы одним из величайших принцев в Европе, поскольку основа-то была великолепной. Но Долгорукие овладели им таким образом, что есть опасение, что Россия /л. 11 об./ могла бы вернуться к своему прежнему варварству и разрушилось бы все то, что установил великий Петр I. Одно позволяет мне надеяться, что царь стал бы со временем великим монархом: то, что даже в разгар своих увеселений он неспособен был сделать что-либо, что оказалось бы против интересов его монархии; и случалось, что, уже когда я был при его дворе, его фавориты предлагали ему разные вещи, которые вполне могли бы удовлетворить его, если бы не были противны его интересам, так что он никогда не хотел и слышать о них. Склонности к вину (обычный недостаток русских) он не имел никакой и очень спокойно и без неудовольствия выслушивал те замечания, которые делал ему граф Остерман об опасности жизни, которую он вел, хотя в то же время они не производили на него никакого впечатления ²⁷.

Фаворитом царя был князь Иван Долгорукий ²⁸, сын князя Алексея, молодой человек лет 20—22, не имевший никаких способностей и совсем малого рассудка, очень пустой и невежественный, но с добрым сердцем. Царь ни секунды не мог оставаться без него и хотел, чтобы тот всегда спал в его покоях, и если случалось, что Долгорукий был болен, то царь отправлялся ночевать к нему. Его фавор происходил от того, что при царице, когда никто не рисковал быть при дворе царевича, только он был у него в милости и всегда оставался при нем. Когда Екатерина умерла /л. 12/, Долгорукий продолжил свои ухаживания за царем, который сделал его своим камер-юнкером, кавалером ордена Святого Александра, капитаном гренадеров гвардии в Преображенском полку и указал просить у польского короля удостоить его ордена Белого Орла. В этом фаворите не было бы ничего дурного, если бы он не был столь слепо предан царю, так что способен был содействовать ему и следовать за своим государем в стольких пороках, в скольких тот хотел, ни единожды не дав ему доброго совета, но оставляя это в стороне. У него были хорошие задатки, он был очень приветливым, внимательным и находил поначалу простое удовольствие в том, чтобы нравиться всем и оказывать услуги, однако в конце концов оказался несносным и потерянным даже для своего отца.

Царь очень доверял также барону Остерману, который позволял себе несколько раз живо упрекать его за его поведение, но влияние Долгорукого оказывалось сильнее, хотя и без какого-либо ущерба для Остермана, которого царь действительно любил и уважал.

Под конец, со смертью этого монарха, Россия много потеряла, но оплакивали его мало /л. 12 об./, а ненависть, которую питал всякий к дому Долгоруких, была такова, что главные вельможи вследствие его падения радовались и смерти царя, чья женитьба на принцессе Екатерине Долгорукой ²⁹, сестре фаворита, должна была состояться в феврале того же года.

Великая княгиня Наталья ³⁰, сестра царя по матери и отцу, родилась 23 июля 1714 года. Нельзя сказать, чтобы она была красива: у нее была ветряная оспа и она была немного курноса, но была хорошо сложена, имела превосходный ум и рассудительность. Она была среднего роста и скорее полна, нежели худа, у нее были доброе лицо, красивая шея и руки. Друзья принцессы Елизаветы поссорили ее с царем, чего для бедной принцессы оказалось вполне достаточно, так что она не имела ни малейшего доступа к власти. Ее характер был восхитителен, она была щедра ко всем и милосердна к бедным, любила доставлять удовольствие, была очень расположена к иностранцам, очень хорошо говорила по-французски и по-английски. С огромной печалью в сердце видела она путь в пропасть, куда стремился ее брат, и очень хотела спасти его, но ей вовсе не удавалось переговорить с ним, и сама она знала, что царю внушили пренебрегать ею. Одним словом, это была /л. 13/ одна из самых совершенных принцесс в мире, которая оказалась бы благословением России, если бы выжила; но печали, которые были ей причинены, стали причиной чахотки, от которой она умерла 3 декабря 1728 г., оплаканная всеми, кто знал ее, и прежде всего иностранцами.

Гл. 3. О царе Петре I и его двух женах.

О великом Петре I сказано и написано столько, что все, что я могу сказать о нем, явилось бы повторением написанного лучшим пером, нежели мое, и оказалось бы не столь красноречиво, как он того заслуживает. Что касается меня, то я скажу лишь в двух словах, что, по моему мнению, это [84] был герой. Он начал править Российской империей, подверженной бесконечным восстаниям, в очень раннем возрасте, и на его жизнь много раз покушались. Он счастливо избежал всех западней, расставленных перед ним, только благодаря своему мужеству и осторожности. Он рассудил, что ему было бы полезно увидеть другие страны, чтобы познакомиться с их образом жизни, и побывал в Голландии, Англии, Германии и Польше, где, знакомясь со всем, увидел, что на его народ можно смотреть, как на варварский /л. 13 об./ в сравнении с другими европейскими народами, и уделил все свое внимание тому, чтобы его подданные путешествовали, послав их в большом количестве ко всем дворам, чтобы обучиться ремеслам, и призвав с разных сторон людей, опытных в производствах и науках. Русские войска не знали ни уставов, ни субординации, ни порядка и находились на том же уровне, что и у татар, так что, когда он хотел вести войну, его войска собирались и шли на поиски неприятеля, не соблюдая ни единого правила военного искусства. Петр поставил их на уровень немецких войск, сформировал полки, создал уставы и не без больших трудностей добился того, чтобы они пришли в нынешнее состояние, хотя, конечно, они и не являются ни лучшими по качеству войсками в Европе, ни лучше всех обученными. В Российской монархии вовсе не знали о том, что такое корабли, а он добился также создания военного флота, достаточно хорошего и достаточно упорядоченного, как будет показано ниже в соответствующем разделе.

Он великолепно изучил все ремесла, а больше всего механические, и не имелось никакого другого военно-морского офицера в Европе, который лучше него знал бы свои обязанности, в особенности же судостроение. Ни один генерал не знал военного дела лучше, чем этот великий /л. 14/ монарх, благодаря чему он совершил столь большие завоевания, что расширил свои владения на Севере и до Курляндии, завоевав затем провинции Ливонию, Эстонию, Ингрию, Карелию и часть Финляндии. В сторону Азии он протянул свои завоевания далеко за Дербент, в Персии и на Каспийском море, на Понте Евксинском и до Азова. Бесчисленное количество людей, которые умерли из-за него в страшных муках, заставляют видеть в нем даже жестокого человека, но он вовсе не был таковым, а напротив, был очень гуманным; но с таким варварским народом, который ежедневно злоумышлял против его жизни, необходимо быть жестоким. Он нежно любил иностранцев и всегда обращался с ними с наибольшей добротой, награждая их, когда они того заслуживали. Наряду с такими присущими герою добродетелями он имел также большие недостатки и пороки: любил вино с излишествами, женщин же любил слишком грубо, не говоря уже о другом постыдном пороке, о котором скромность заставляет меня умолчать.

Наконец, он достиг того, что полностью изменил образ монархии. Но Богу не угодно было позволить ему еще улучшить свой труд, и без того весьма великий, поэтому он был призван из мира сего 21 февраля 1725 г. в возрасте 52 лет. Но он оставил Россию, по крайней мере, в таком состоянии, что ей вроде бы невозможно уже вернуться /л. 14 об./ к своему прежнему варварству. И хотя то, что я сообщил о великом монархе, не может сравниться с тем, что я мог бы сказать, я не стану более касаться его из опасения показаться многословным и перейду к двум его женам.

Первая жена царя Петра I была из рода Лопухиных ³¹, одного из самых древних в России. Царь женился на ней в 1689 году. У него был от нее царевич Алексей Петрович, отец Петра II. Царь жил с ней в тесном единении до тех пор, пока ненависть, которая была у царицы к иностранцам и к обычаям разных областей Европы (которые очень приходились по нраву царю), не начала создавать между ними некоторое охлаждение. К этому надо добавить, что царица была очень склонна к любовным связям, и ее муж, раскрыв одну из них, развелся с ней в 1698 г. и поместил ее в монастырь, а вскоре после того — в крепость Шлиссельбург, где она и находилась вплоть до смерти Екатерины, которая наследовала Петру; и тогда царь Петр II отправил ее в Москву и поместил в Новодевичий монастырь. Как только Петр II прибыл в Москву, он посетил ее, но не впал в доверие к ней, [85] на что она надеялась из-за крайнего желания руководить им. В то же время он выделил ей 60 тыс. руб. /л. 15/ ежегодного пенсиона, жилье во дворце и прислугу обоего пола, чтобы прислуживать ей. Когда я увидел ее, она была уже стара, а меня уверили, что она всегда была очень красива, но так ветрена, что даже в тюрьме завела связь с дворянином по фамилии Глебов ³², что и было раскрыто. Он был схвачен и через несколько дней посажен на кол. Твердость этого Глебова во время мучений была невероятной, так что я сомневаюсь в том, чтобы в древней или новой истории можно было бы найти пример, похожий на этот. Его заставляли выносить столь много пыток, сколько только можно себе представить, но он ни разу ни в чем не признался и не говорил ничего за исключением того, что царица ни в чем не виновата, и прожил еще некоторое время после того, как его посадили на кол. Сам царь пришел допросить его, но Глебов насмехался над ним и плюнул ему в лицо. Эта царица умерла в 1731 году.

Жизнь царицы Екатерины, второй жены Петра I, представляет собой нечто в роде сказки. Никто не мог сказать мне о ней что-либо определенное. То, что я сумел извлечь из нескольких источников, следует ниже.

Она родилась в Литве от родителей-католиков /л. 15 об./, бедных трактирщиков, неизвестно, в котором году. Когда она достигла того возраста, что можно было идти в услужение, один лютеранский священник взял ее в служанки. В его доме, где она пробыла несколько лет, она стала лютеранкой, пока не договорилась о замужестве с шведским офицером. Она вышла за него замуж в г. Мариенбург в 1702 г., но в день свадьбы еще до того, как брак был заключен, русские овладели селением и сделали ее пленницей. Генерал Ренне ³³ взял ее к себе в услужение и сделал своей любовницей, но, быстро наскучив ею, подарил ее фельдмаршалу Шереметеву ³⁴. В его доме она выполняла те же обязанности, что и у Ренне, но князь Меншиков, отведав ее, забрал ее к себе в дом.

Когда царь в первый раз увидел ее, он влюбился в нее и приказал Меншикову позаботиться о ней. Несколько позже он забрал ее из его дома и определил на жительство к себе во дворец, где насчет нее было мало слышно, хотя она и родила уже несколько детей от Его Величества ³⁵. Монарх в 1711 г. отправился воевать с турками и провозгласил ее царицей. Удача не сопутствовала Петру в этой кампании, и он так углубился внутрь территории, что турки отрезали путь к отступлению, и он не знал /л. 16/, как выбраться из этого опасного положения. Здесь-то Екатерина и показала свой ум: она собрала все драгоценности — свои и двора — и заложила их за такую большую сумму, которая смогла заинтересовать великого визиря, и тем самым сумела достичь знаменитого Прутского мира, пожертвовав только Азовом на Понте Евксинском, который царь возвратил великому визирю. Царь незадолго до того публично женился на ней, но, поскольку ему это не казалось достаточно убедительным, он повторил акт венчания в том же году по приезде в Москву. Екатерина приняла русскую религию тотчас после того, как царь объявил ее царицей, дала вновь окрестить себя, приняла имя Екатерины Алексеевны и с того дня, как она вышла за него, возымела большое влияние на управление всеми делами монархии.

Когда царь в 1717г. отправился в Голландию, то взял ее с собой и оставил только на то время, когда направился в Париж, и, хотя по возвращении он открыл различные ее измены (а среди прочих с неким Монсом ³⁶, которому он приказал отрубить голову), он любил ее так, что в 1724г. короновал ее в Москве, чего никогда не делалось с царицами, и когда он умирал, то распорядился, чтобы она наследовала его империю в предпочтении перед законным наследником, которым должен был бы /л. 16 об./ стать царь Петр II.

Когда она увидела себя единственной обладательницей короны, то правила с возможно большей осторожностью и умеренностью и оказывала то же доверие, которое имел ее покойный муж, к князю Меншикову, который стал ее первым министром; а когда был заключен Венский трактат, то она присоединилась к нему, за что император так почитал ее, что уговорил короля, нашего государя, направить посла ко двору Ее Царского [86] Величества, чтобы он находился там. Мне пришлось (невзирая на мои слабые способности) быть первым испанским послом, который отправился в страну, столь далекую от нашей. Царица была немало исполнена тщеславия от того, что король посылает к ней официальное посольство, а в качестве посла — человека с моим происхождением. Но Богу не угодно было, чтобы я имел удовольствие и удовлетворение познакомиться с этой великой государыней. Она умерла 17 мая, спустя два месяца после моего отъезда из Мадрида.

Она была очень крупной и полной, вовсе не красивой, но очень любезной; ее глаза — большие и черные, а рот очень красив. Она была одаренной и смелой, столь щедрой, что она сделала много добра тем, кто ее воспитал, и тем, кто участвовал в ее судьбе. Она правила недолго, но успешно /л. 17/ и была почитаема всею Европой. У нее не имелось репутации очень целомудренной женщины и даже напротив, но я не собираюсь усугублять того, что было напечатано о ее невоздержанности своим «да» или «нет». Она умерла (согласно тому, что говорят) 38-ми лет, хотя это в точности и неизвестно. Ее, как и всех величайших монархов, при жизни боялись, а после ее смерти никто не дерзнул заявить, что был у нее в фаворе. Вот вкратце все то, что я смог установить о жизни этой героини, в связи с чем я и завершаю эту главу.

Гл. 4. О царевиче Алексее Петровиче, отце царя Петра II.

Царевич Алексей Петрович, сын Петра I и его первой жены Евдокии Федоровны, отец царя Петра II, родился в 1690 г. и с детства проявлял свою злую натуру. Его отец делал для него все, что мог, и дал ему хорошее воспитание, но тот вовсе не проявлял расположения учиться чему-либо, выказал дикий нрав и столь большую склонность к старинному варварству, что Петр Великий решил с тех пор, что из его сына никогда /л. 17 об./ не вырастет добрый подданный. Это не помешало ему сделать все, чтобы образовать его в духе того правления, которому царь следовал, и вдалбливать ему в голову те же правила, которые он хотел установить. Но царевич вместо того, чтобы признать исключительную заботу, которую отец уделял его воспитанию, обращал в шутку все, что царь ни делал, а особенно новшества, которые тот вводил, чтобы вывести свою монархию из грубого варварства, в котором она пребывала до тех пор. И царевич постоянно говорил русским, что, когда они возведут его на трон, все возвратится в свое прошлое состояние, и что он прогонит всех этих иностранных плутов, которые насоветовали его отцу все перемены, и что он посыпет солью город С.-Петербург. Не было недостатка в людях, которые в точности оповещали царя обо всем, что бы он ни говорил или делал, но при всем этом царь сделал все возможное, чтобы, действуя лаской, вернуть себе сына и внушить ему расположение к иностранцам. Он женил его в 1711 г. на принцессе Шарлотте-Христине Брауншвейг-Вольфенбюттельской, младшей сестре правящей императрицы, принцессе добродетельной, красивой и рассудительной. У царевича были от нее дети — в 1711 г. принцесса Наталья и в 1715 г. будущий царь Петр II. Несчастная принцесса умерла от выкидыша, настрадавшись, как настоящая мученица /л. 18/, от мужа-варвара, который недостойно обращался с ней и никогда не оказал ей ни малейшего внимания.

Итак его отец, видя, что из-за своей неспособности тот становится недостойным наследовать ему, и что, кроме того, слабость его темперамента действительно не позволяет ему принимать необходимое участие в делах правления, и что, следовательно, он повернет все назад, когда случай предоставит ему возможность взойти на престол,— решил либо принудить его поступать согласно своим правилам, либо отказаться от наследования;

и после смерти принцессы, его жены, он оставил ему в октябре 1715 г. перед отъездом в Голландию записку, в которой требовал от него изменить свое поведение и постараться изучить все, что надлежит знать великому монарху, в особенности же военное дело. Все содержание этой записки было [87] выдержано в выражениях, способных проникнуть в самое грубое сердце, а заканчивалась она словами: «Не воображайте себе, что, поскольку у меня нет другого сына, я хочу лишь навести на вас страх. Я определенно лишу вас права наследования, если Богу будет угодно, поскольку всю свою жизнь я рассматриваю только как служение моей Родине и благу моего народа. Как же я могу смотреть на /л. 18 об./ вас, становящегося недостойным править ими. Я предпочту передать свою корону иностранцу, который будет достоин носить ее, нежели своему сыну, вовсе ее недостойному» ³⁷.

Царевич, увидев эту бумагу, письменно ответил отцу, что не чувствует себя достойным править, и вовсе не претендует на это, и что Е[го] В[еличество] может располагать короной, поскольку он-то вовсе не думает о ней; что он призывает бога в свидетели того, что сказал, и что просит у Е[го] В[еличества] лишь позаботиться о его детях и предоставить ему, на что существовать после того, как он удалится от двора и от дел ³⁸.

Ввиду такого ответа царь захотел вторично предпринять попытку и написал ему другую бумагу, где говорилось, что из его ответа он увидел, что тот не думает больше о престолонаследии, значит в этом деле тот и не нуждается в его совете; но он вовсе не хочет, чтобы тот жил, словно животное, думая только о питье и еде, а отсюда следует, чтобы тот принял благое решение и либо заставил себя учиться править, либо сделался монахом ³⁹.

На это царевич ответил в четырех словах, что он решил вступить в духовное сословие ⁴⁰. Несмотря на это, царь заставил его явиться, перед тем как он отправился в Голландию /л. 19/, и вновь потребовал от него сказать, какое решение тот принял, и тот ответил— сделаться монахом. Царь проявил сочувствие к нему и обрисовал ему лишения монашеской жизни; и хотя царевич поклялся ему ужасными клятвами, что решил вести такую жизнь, монарх дал ему шесть месяцев на то, чтобы тот принял окончательное решение по зрелом размышлении. После этого разговора царь уехал и дал пройти шести месяцам, не слыша ни вздоха от своего сына. Он написал ему в августе 1716 г., сообщая, что предписанное ему время истекло и что он хочет, чтобы тот принял решение, и если хочет стать достойным того, чтобы наследовать ему, то пусть, не медля ни на мгновение, приедет и разыщет его; но если он будет настаивать на первом решении, то пусть сообщит, когда и в каком монастыре хочет принять обет ⁴¹.

Тогда царевич, увидев, что нужно принять определенное решение, вообразил обмануть своего отца и ответил ему, что едет, чтобы присоединиться к нему в Дании. Он действительно уехал, но вместо того, чтобы отправиться к отцу, поехал в Вену, где, будучи неузнанным, обратился за покровительством к императору, его свояку ⁴². Его Императорское Величество не захотел, чтобы царевич оставался там, и отправил его в Неаполь. В то же /л. 19 об./ время царь, узнавший о побеге сына, послал своих переодетых доверенных лиц Толстого ⁴³ и Румянцева ⁴⁴ с приказом поспешить, как только можно, чтобы обнаружить место, где тот скрылся, и вручить ему письмо, которое он передал с ними для него; в нем он предписывал тому быстро вернуться в Россию, дав слово, что, если тот подчинится без промедления, то он не накажет его за неподчинение. Двое посланцев прибыли в Неаполь, и царевич, видя себя лишенным средств, поскольку император публично не хочет защищать его, ответил отцу в октябре 1717 г., что отбывает во исполнение его приказания в Санкт-Петербург, куда и действительно вскоре прибыл, но не встретил царя, поскольку тот поехал в Москву. Толстой и Румянцев привезли его в этот город, и туда он прибыл в феврале 1718 года. На следующий день царь велел схватить его и, собрав Сенат, большой совет и главных придворных вельмож, приказал привести царевича и допросить его в общем присутствии. Царевич в слезах признался в своих преступлениях, и царь приказал, чтобы его судили с самой большой строгостью. Главные участники суда над ним установили, что тот замышлял сделаться обладателем короны, учинив для этого заговор /л. 20/ с некоторыми придворными вельможами, а также, что он просил [88] императора участвовать в таком суде, одним словом, решив лишить своего отца жизни и короны.

Суд длился до конца июня, а потом, после зрелого размышления и допросив всех соучастников, признавших все худшие намерения царевича, этому несчастному принцу вынес смертный приговор. Все подписали его, в том числе восемь епископов, четыре игумена и два богослова. Те, кто хочет извинить царя, говорят о том, что, когда он услышал смертный приговор, произнесенный судьями, то не захотел сказать о том, на что же он решился, но перед тем, как объявят приговор, приказал, чтобы его официально сообщили его сыну. Царевич, от природы наделенный слабым умом, был под таким впечатлением от страха, что ему угрожает смерть, что это вызвало у него потрясение всех чувств и бросило его в подобие летаргии с конвульсиями, из которой его очень трудно было вывести, хотя ему настоятельно говорили, что царь его простит. После этого он достаточно пришел в себя, чтобы проявить знаки действительного раскаяния в своих преступлениях, которые он публично признал, и он просил за них прощения у своего отца в присутствии многих церковников /л. 20 об./, сенаторов и знатных вельмож; но впечатление, которое произвела на него мысль о насильственной смерти, было столь большим, что он не сумел найти средство спасения от своего несчастного впечатления и, приняв предсмертное причастие и будучи миропомазан, умер 17 июля в Петербургской крепости. Так говорят те, кто хочет оправдать царя. Но все убеждены в том, что Е[го] В[еличество] приказал дать ему яд, как только ему был произнесен приговор, чтобы все верили, что намерение царя было простить его. И это тоже может быть неправдой. Вполне возможно, что царевич, пусть даже мало одаренный, мог из-за страха смерти испытать такое потрясение, о котором было только что упомянуто, зная тем более, что его преступления заслуживают наиболее подобающего наказания. Как бы то ни было, со смертью царевича царь избавился от сына, худшего, чем Авессалом ⁴⁵; он, конечно, вернул бы Всероссийскую монархию к ее прежнему варварству, если бы ему представился случай стать наследником своего отца.

Гл. 5. О князе Меншикове, фаворите царя Петра I.

Знаменитый князь Александр Меншиков произвел столько шума в мире, что невозможно обойтись без того, чтобы хотя бы некоторым образом не коснуться его большой судьбы, поскольку имеется немного примеров такой власти, которой обладал он в России, и падения, одного из самых страшных в ряду тех, которые случались с первыми министрами.

Он родился в 1673 г. от столь бедных родителей, что они предназначали его к ремеслу пирожника и для этого отдали его в ученики, а он каждый день ходил по улицам, продавая пирожки. Случаю было угодно, чтобы он продал их царю Петру I, который, увидев, что тот — весьма живой и очень метко отвечает на вопросы, которые ему задаются, оценил его и взял во дворец как комнатного слугу, и в этом качестве он служил монарху с такой точностью и рвением, что тот сделал его камердинером и столь доверял ему, что Меншиков был единственным, спавшим в комнате царя, а царь предоставлял ему все, что бы он ни попросил, так что почти все те, кто хотел что-либо получить от царя /л. 21/, прибегали к покровительству его камердинера. В этом качестве он служил монарху много лет, день за днем получая все более и более его милостей, пока действительно не стал фаворитом. Наконец, в 17... году царь одним махом сделал его князем и герцогом Ингерманландским и фельдмаршалом его войск, и в этом качестве он командовал войсками под руководством своего государя. С тех пор он исполнял обязанности первого министра царя и был посвящен во все дела монархии, а что самое необычайное, так это то, что он никогда не умел ни читать, ни писать. Посреди большого фавора, в котором он оказался, он попал под следствие из-за растраты и был недалек до того, чтобы лишиться головы, но нашел средства, чтобы выпутаться подобру из этого дела [89] и вернуть себе еще большую милость царя, чем было у него ранее, отдав ему по совести все те деньги, которые украл, и прося прощения за свои преступления. Монарх еще за несколько лет до того наградил его орденом Святого Андрея, а союзники Е[го] В[еличества], чтобы завоевать сердце министра, давали ему также свои ордена, а именно: король Дании — орден Слона, король Польши — Белого Орла, король Пруссии — Черного Орла, император же сделал его князем /л. 22/ Священной Римской империи. Меншиков собрал столько богатств, что наверняка стал самым богатым частным лицом в Европе как по наличным деньгам и драгоценным камням, так и по имениям. Наконец, царь умер, и Меншиков остался в том же фаворе в правление царицы Екатерины, которая была обязана ему короной и сделала его столь всевластным в правительстве, что никто не решался ему противоречить и то, что он говорил, должно было исполняться, тот же, кто ему противоречил, рисковал быть сосланным. С тех пор он выказал себя крайне мстительным и наказывал суровыми мерами и ссылкой всех, кто противостоял ему. Но он сделал большое дело, убедив царицу присоединиться к Венскому договору, в благодарность за что император пожаловал ему имения в Силезии с титулом герцога. Наконец, царица 17 мая 1727 г. умерла, а Меншиков остался первым министром и захотел обеспечить свою власть, удерживая в своих руках царя Петра II как раба. Чтобы добиться этого, он убедил царя (или, правильнее сказать, принуждал) жениться на своей старшей дочери, но поскольку монарх еще не имел достаточного возраста для того, чтобы жениться, то Меншиков увез царя к себе домой, чтобы он жил там, и удалял от него всех, кто внушал опасения, а своего сына ⁴⁶, который был еще /л. 22 об./ ребенком, маленьким мальчиком, сделал обер-камергером и кавалером орденов Святого Андрея и Святого Александра, а себя провозгласил генералиссимусом всех российских войск.

Как только он заполучил царя к себе в дом, то стал обращаться с ним столь сурово, что стал невыносимым для монарха, и это дало повод его врагам, хорошо знавшим ненависть, которую царь питал к нему, действовать против него. Они обрисовали царю дерзость Меншикова, который, будучи столь ничтожного происхождения, хотел принудить его к браку со своей дочерью ⁴⁷. Они дали царю понять, что цель, с которой тот удерживает его взаперти, состояла в том, чтобы подстроить все так, дабы сделаться хозяином империи, а затем отравить его; наконец, они смогли убедить царя, чтобы он принял решение избавиться от Меншикова и сбросить с себя ярмо. Итак, в начале сентября, когда Меншиков считал себя хозяином царя и империи более, чем когда-либо, майор гвардии Преображенского полка граф Салтыков ⁴⁸ по приказу Его Величества схватил его и препроводил со всей его семьей в загородный дом князя, который назывался Ранненбург, удаленный от Москвы на сто лье. В то же время царь приказал, чтобы его отдали под суд; были конфискованы /л. 23/ все его имения, обстановка, драгоценности и золото, а его семье оставлено 10 тыс. экю пенсиона на проживание. Его лишили также всех постов и орденов, которые были у него, а ордена иностранных держав вернули их послам. Меншиков перенес немилость с величайшим мужеством и жил в Ранненбурге с большим душевым спокойствием или выказывая таковое, хотя бы для вида, вплоть до апреля 1728 г., когда царю поднесли анонимную бумагу, в которой расхваливались великие достоинства разжалованного князя и которая кончалась тем, что Россия никогда не будет хорошо управляться, пока его не вернут к руководству правительством ⁴⁹. Эта записка довершила его падение, и поскольку узнали, что одна из его своячениц, Варвара, ⁵⁰ действовала тайно, то ее за постоянные интриги в его пользу препроводили в монастырь на границе с Персией, а Меншикова, сослали на остров Березов, где он и умер в 1729 году.

Вот в двух словах история знаменитого князя Меншикова, который всегда оставался бы на посту министра, если бы был жив царь Петр I, поклявшийся ему никогда не бросить его и не казнить его. Тем не менее, тот же царь не раз имел обыкновение бить его палкой, да так, что сбивал его с ног; но на следующий день они вновь /л. 23 об./ становились друзьями. [90]

Он так же держался бы и с царем Петром II, если бы его не ослепило честолюбие и если бы он завоевал сердце юного монарха, которому он мог бы наверняка служить с большим успехом благодаря своему характеру, который я сейчас опишу.

Князь Меншиков был высок и хорошо сложен, но тонок, его лицо было приятным, а глаза — очень живыми. Он был очень чистоплотным (редкая черта для русских) и всегда носил великолепные одежды, очень дорогую белую рубашку и свои ордена, украшенные большим количеством дорогостоящих алмазов. Он был великолепен во всем и очень щедрым вплоть до смерти царя Петра I, но после этого стал честолюбивым. Эту перемену приписывают больше влиянию его свояченицы Варвары (которая полностью руководила им), нежели его собственному характеру. У него были восхитительные достоинства.

Он был верен своему первому государю Петру настолько, что ничто не могло уменьшить его верности; был очень проницательным, а речь его — восхитительно ясной, рассматривал дела с очень большой сноровкой, не умея ни писать, ни читать. Он всегда способен был выбрать секретарями неподкупных людей. Был дерзок в исполнении своих планов и умел заставить повиноваться себе еще лучше, чем монарх.

Он был благодарен тем, кто сделал /л. 24/ ему добро, и способствовал их фортуне, когда видел, что это в его власти. Но, напротив, он был (как я уже сказал) столь мстителен, что не простил собственному отцу одного оскорбления. И он не затруднялся отобрать подходящее имение у честного человека, если бы даже пришлось обвинить того под каким-то предлогом, чтобы конфисковать имение и присвоить его.

Его честолюбие было безгранично и его взгляды простирались только к тому, чтобы надеть на свою голову корону. У нас имеется тому доказательство: когда сегодняшний польский король ⁵¹ отказался от короны, а царь находился в Польше со своей армией и не хотел допустить того, чтобы королевство попало в руки Станиславу ⁵², он обратился именно к Меншикову, чтобы выяснить, кого из подданных можно предложить Речи Посполитой для избрания королем. И Меншиков без колебаний предложил себя самого, но государь поднял его на смех.

Он имел очень большую склонность к женщинам, но не очень большую к вину, был неутомим в труде, деятелен и бдителен, хотя его обвиняют в том, что он был не слишком полезен на войне. Он был большим покровителем иностранцев и сделал им много добра; одним словом, характер его был смесью добрых и дурных черт, так что нельзя решить, на какую сторону склонялись весы /л. 24об./, если можно было бы взвешивать. Совершенно несомненно, что он первым стал бы служить Петру II так же, как служил его деду, если бы снискал его милость добрыми манерами, женив его на равной ему, а не на своей дочери, и обращаясь с ним, как с монархом, а не как с пленником, и тогда оставался бы министром, поскольку в России его считали необходимым для блага монархии и единственным, кто мог, пользуясь своим авторитетом, удерживать дела в добром состоянии. Но его честолюбие так ослепило его, что он потерял себя и весь свой род, который увлек в немилость вслед за собой.

(пер. А. С. Лаврова)
Текст воспроизведен по изданию: Хакобо Фитц Джеймс Стюарт, герцог де Лириа-и-Херика. Донесение о Московии в 1731 году // Вопросы истории, № 5. 1997

© текст - Лавров А. С. 1997
© сетевая версия - Тhietmar. 2003
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Вопросы истории. 1997