Де ла Невилль. Записки о Московии. Приложения

Библиотека сайта XIII век

ДЕ ЛА НЕВИЛЛЬ

ЗАПИСКИ О МОСКОВИИ

РАССКАЗ О МОЕМ ПУТЕШЕСТВИИ

Я имел удовольствие говорить с ним в присутствии этого юного господина очень гордо и смело, поскольку знаю характер московитов, которые не знакомы с вежливостью и учтивостью, так что не следует прибегать к этому в разговорах с ними, и, тем более — к просьбам, когда хочешь чего-либо добиться, поскольку это вызывает у них презрение. Напротив, с ними нужно обходиться совершенно бесцеремонно, если хочешь преуспеть и добиться своего.

СОСТОЯНИЕ МОСКОВИИ С 1682 ПО 1687 г.

Но немного спустя он был избран, провозглашен и коронован, как и он, благодаря домогательствам царевны Софьи, его сестры, хотя он и подвержен падучей и в каждое полнолуние имеет ее припадки, а его брат Федор умер от нее. Эта принцесса, честолюбивая и жадная до власти, предвидя, что она тем самым станет полной хозяйкой всего государства по причине слабоумия Ивана и юности Петра, у которых будет только царский титул, а у нее — вся власть, и что ей стоит бояться только высших должностных лиц и вельмож, которые могут противостоять ее замыслам, или притязаний кого-либо одного из них или общего их неудовольствия от того, что они управляются женщиной. Она тайно воспользовалась, как средством, Хованским, которому она в собственных интересах позволила возмутить стрельцов — милицию, вроде янычар в Порте. Под предлогом мести за царя Федора, о котором говорили, что он был отравлен, они совершили такую большую резню знатных господ, что если бы царевна Софья Алексевна не вышла из царского дворца наружу, чтобы утишить мятеж, и не явилась бы к ним, то продолжали бы нападать на невинных, словно на виновных, чтобы затем грабить убитых. [193]

...Она послала похвалить боярина Хованского за рвение, которое он проявил в мести за ее покойного брата и уверила его, что она обязана ему за ту преданность, которую он проявил; но все, что ни делала принцесса, было только политикой, направленной только на то, чтобы обмануть взбешенного человека, которого следовало опасаться, поскольку он был при оружии. Однако эти почести имели очень дурные последствия, далекие от тех, на которые был расчет. Боярин решил, что после договоренностей, которые он имел с ней, и подобных свидетельств дружбы и благодарности, он может предпринять все, и даже короновать себя. Это казалось ему не только очевидным, но и совсем простым. Он видел, что преступления, которые он попустил совершить против всех самых знатных господ, имевших больше всего доверия и власти, и которые, следовательно, могли противиться или помешать ему, были одобрены, и его даже хвалили за них. Он с основанием видел себя полным хозяином милиции, был уверен в том, что завоевал ее дружбу и привязанность, позволяя ей кражи и грабежи, которые она совершала, и, был глубоко убежден, что не найдется никого, кто не пошел бы за ним и кто не предпринял бы слепо все для него, одни из благодарности, а другие из надежды на наживу и удачу при перевороте. Если прибавить к этому то, что он внушил им большую неприязнь к царю Ивану из-за его недуга и помешательства, а к Петру — из-за большой юности, после которой следует ожидать, по видимости, что с ним будут случаться те же припадки, что и с его братьями, так что и не надо надеяться на то, что на троне когда-либо окажется принц, который будет знать цену и достоинство каждого, и который сможет их вознаградить. После всего этого, он решился продолжать начатое и счел, что для того, чтобы достичь цели с неким правом и приличием, нужно, чтобы он породнился с царским домом, что лучше скроет его намерения и он скрасит убийство, когда он захочет его произвести. Ввиду этого он предложил брак своего сына с царевной Екатериной, младшей сестрой царевны Софьи. Его смелость не имела ожидаемого успеха, дерзость его замысла не понравилась двору, и поскольку приняли во внимание, что этот брак может совершиться только в ущерб безопасности юных царей, то царевна Софья сама нашла способ предупредить неудобства, которые могли бы быть опасны для Российской империи. Справедливо считая, что она должна больше опасаться за свою власть Хованского, чем всех тех, кого он приказал умертвить, она первой решила, что следует избавиться от него и наказать его за преступления, с большей частью которых она была согласна. [194]

Стрельцы сначала были удивлены этой новости и ошеломлены, как молнией, которая пронизала все тело, но вскоре после этого за удивлением последовал гнев и бешенство, они собрались вместе, говоря, что они потеряли своего отца и единогласно громко клялись, что они хотят наказать за его смерть всех тех, кого они считают виновными без разбора. Они действительно овладели арсеналами и боевыми припасами и были в том настроении, когда готовы были всех перебить.

Но они были остановлены упреками некоторых из старых товарищей, которые рассудительно и благоразумно представили им, что, если они вырежут жен немцев, то мужья, как только они соберут свои отряды, будут думать только о мести, которая падет на всех с первого до последнего, с непримиримым озлоблением, и что после такого жестокого дела никогда более не следует надеяться на мир или на прощение. Стрельцы задумались об этом и дали себя убедить.

Он сделал все возможное, чтобы отказаться от этого назначения, будучи умным человеком и здраво рассуждая о том, что там возможно встретить большие трудности, за которые он будет ответственен, и что, несмотря на все меры предосторожности, которые он может принять, ему трудно будет спасти свою репутацию, если он потерпит неудачу, и что, даже если ему и доверили огромную по численности армию, то это было не более чем множество крестьян, грубых необстрелянных солдат, с которыми он никогда не смог бы предпринять смелое дело и выйти из него с честью. Будучи скорее великим политиком, нежели полководцем, он предвидел, что отсутствие может обойтись ему дороже, чем та честь и слава, которые принесло бы завоевание Крыма, тем более, что он вовсе не надеялся ни возвыситься таким образом, ни заставить более считаться с собой из-за командования войсками, и хорошо видел, что те, кто больше всех настаивали, чтобы он принял это назначение, делали это только из зависти к нему и из желания повредить, под видом того, чтобы почтить его достоинством главнокомандующего.

ПОХОД ИЛИ ЭКСПЕДИЦИЯ МОСКОВИТОВ В КРЫМ 1689 г.

Вот и весь результат двух больших походов московитов в Крым, которые далеки были от того, чтобы принести им славу или выгоду, [195] как можно видеть, но, напротив, принесли нации самый большой урон, который она могла бы претерпеть, то есть падение их генерала, которое последовало вскоре после возвращения.

ПОВЕСТВОВАНИЕ О СМЯТЕНИЯХ

Царь Петр находился, таким образом, в одном из своих потешных дворцов под названием Преображенское на реке Яузе за малое лье от Москвы, в то время как царевна Софья и Голицын составили в Москве заговор, который мы опишем в деталях.

Царевна, которая всегда хорошо предвидела, что однажды жизнь царя Петра станет камнем преткновения для ее авторитета и опасным подводным камнем, если она не найдет однажды средства против этого, раскаялась в том, что следовала мудрым и умеренным советам Голицына. Она хорошо видела труд, который ей пришлось проделать, чтобы он получил очень неприятный прием, и была задета этим, как и теми упреками, которые были сделаны ей, и это притом, что она так и не получила его согласия на награды и дары, которых добивалась. Она знала, каким противодействием и трудностями было оплачено это ее удовольствие, и это было для наиболее чувствительным, чем для кого-либо, поскольку она управляла и располагала всем государством по своей прихоти и без какого-либо противодействия. Вот уже несколько лет она здраво полагала, что в будущем ей не придется делать этого, и что лучшее, что может с ней случиться, это видеть, как ее авторитет убывает по мере того, как авторитет ее брата растет. Она вполне понимала, что это и было причиной, по которой он не отказал ей полностью в том, чего она желала, но, вместо благодарности, сторонники ее брата находят удовольствие в том, что учатся причинять ей огорчения, губить или сокрушать ее креатуры и причинять ей все неудовольствия, чтобы принудить ее выйти из игры и вернуться в монастырь. Все эти размышления привели к тому, что принцесса, властолюбивая и смелая более, чем это свойственно ее полу, решилась предпринять все, чтобы удержаться на своем месте, что всегда было ее намерением. Все время своего правления она делала все, чтобы обеспечить себя креатурами, поэтому решила раздать еще несколько наград под предлогом важных заслуг перед государством, считая, что они окажут гораздо большее влияние на умы, нежели честь, которую мог оказать царь, даря им шубу, как это было в обычае у предшественников. Она дала понять князю Голицыну, что он должен опасаться, что его враги не довольствуются тем, что разрушают доверие к ней понемногу, но что они могут еще ускорить события, [196] принуждая ее помимо воли уйти в монастырь, что не может произойти без того, чтобы она не увлекла за собой в своем падении его, его семью и его друзей. Он не смог сопротивляться всем ее доводам, и будучи по природе противником всех насильственных советов, он больше не противился ее замыслу, но хотел только, перед тем, как она предпримет дело, отправить своего сына в Польшу под предлогом посольства с большей частью своих богатств и найти там защиту от грозы, которая должна была произойти и которая станет концом для него — это он, будучи человеком здравомыслящим, не мог не понимать. Но его увлекло нетерпение царевны, которая убеждала его в том, что нельзя терять ни секунды, и что это бесполезная предосторожность, будучи уверена в использовании своего намерения. После всех предосторожностей, которые она предпринимала так долго, она приняла последнее решение защищаться и поручила это дело некоему Федору Шакловитому...

Их подвергли пытке или допросу с пристрастием, еще более жестокому, нежели первый. Им выбрили голову и, связав по рукам и ногам, начали капать им на голову каплю за каплей кипящую воду, что им дало такую пронизывающую боль, и заставили страдать такой сильной мукой, что они вскоре признали свое преступление и объявили всех его авторов и соучастников, признавшись в том же, что и Федька. Прошло два дня, пока решили, что делать с преступниками.

Таков был конец регентства царевны Софьи, которая в течение нескольких лет была хозяйкой этой великой Русской империи, но которая, пожелав по непомерному властолюбию, полностью обладать властью, которую она имела от имени своих братьев, и все время держа себя независимо, была заточена и заключена на остаток своих дней с 80 монахинями, которых она срочно выписала из Киева, потому что надеялась завоевать себе так много креатур, как это было возможно, и в надежде, что они ей будут очень преданы и будут скорее блюсти ее .интересы, нежели в интересы Петра, чьими подданными они стали не ранее 1666 г., когда воеводство и город Киев были уступлены поляками московитам, но эти добрые сестры таковы только по имени.

ПРИЧИНЫ СМЯТЕНИЙ

Но насколько ее талия широка, коротка и груба, столь же ее ум закончен, проницательный и политичен, и, никогда не читая [197] Маккиавелли и не учившись у него, она от природы знает все его правила, и в особенности то, что нет ничего такого, что не следовало бы предпринять и что нет такого преступления, которое невозможно было бы совершить, если речь идет о власти. Если бы она удовольствовалась управлением государством и не имела намерения избавиться от своего брата Петра, то никогда никто не имел бы смелости сформировать в пользу этого юного принца партию против нее.

Перед тем, как перейти к дальнейшему, необходимо сказать, что регентство царевны породило у большинства других царевен из царского дома желание выйти из своего монастыря, вопреки установленному обычаю, согласно которому дочери из царского дома должны проводить там всю свою жизнь, никогда не имея возможности выйти замуж. Намереваясь совершить это, она высказала очень большую дружбу к этому брату и поразительную нежность, угождая его нраву и громко жалуясь на то, что она так несчастна оттого, что не видит его, тогда как она его так любит, и оттого, что она не может оказать ему все те маленькие услуги, которые можно оказать больному, в здоровье которого заинтересован. Она все время посылала справиться об обстоятельствах его болезни, и даже потом она не упускала никакого случая, где она могла показать свою предупредительность, и смертельную печаль, которую она испытывала оттого, что она не могла, как ей хотелось бы, принять на себя все маленькие заботы, которые всегда есть для тех, кого любить. Наконец, ловко устроив все и подготовив умы к тому, что она хотела сделать, она вышла из своего монастыря под предлогом того, чтобы заботиться о нем, и делать все возможное, чтобы помочь ему, что она и делала в действительности, не допуская, чтобы кто-либо кроме нее приближался к нему или давал ему лекарства. Эта способная царевна решила, что чем больше она сделает, тем больше она привлечет дружбу и признательность этого принца и в то же время расположение и уважение каждого. Своей манерой действовать она снискала расположение знати, для которой у нее было много внимания и почестей, и завоевала народ своими ласками, приучая всех без печали смотреть на то, что они никогда не видели. Она должна была, кажется, быть довольна успехом, с которым прошел маневр, предпринятый ей, чтобы выйти из монастыря. Но, поскольку она надеялась никогда не возвращаться туда, то она решила, что для того, чтобы не опасаться того, что ее однажды принудят к этому, ей придется стать повелительницей. Поскольку подобный огромный замысел не может удасться без большой партии, то она решила сформировать ее, и, изучив достоинство всех, она [198] не сочла никого более достойного быть поставленным во главе, иначе как князя Голицына...

Этот князь, более способный и менее влюбленный, представил ей весь ужас этого предприятия. Он дал ей понять, что убийство неизбежно вызовет ненависть и негодование всех, которое, даже будучи скрытым, может однажды прорваться и дать место и случай одному из недовольных предпринять что-либо против них под предлогом отмщения за их гибель, как она то видела в бунте Хованского, который воспользовался этим, чтобы достичь трона, и мог бы достичь цели, если бы она не дала приказа. Он предложил ей другой план, более разумный, и, очевидно, более надежный, который заключался в том, чтобы женить царя Ивана, и, чтобы компенсировать его неспособность, дать его жене любовника, которого она бы приняла с любовью во имя блага государства, которому она дала бы наследника.

Но принцесса, не в силах решиться потерять его из вида, противилась его отъезду вплоть до кануна его опалы, когда он еще мог спастись, имея все печати в своих руках, и это притом, что от Москвы до первого польского города более 40 немецких лье. Я убежден, что он это и сделал бы так, как он предполагал. Но видя, что насилие и поспешность царевны Софьи мешают ему, он счел за лучшее твердо ожидать последнего удара своей опалы и даже принять смерть с постоянством, нежели предоставить всю свою семью действию всех бурь, в которых могла бы проявиться злоба его врагов, и увидеть себя после высокой удачи без денег и имений, ничтожным беглецом в чужой стране.

СОБРАНИЕ РАССКАЗОВ СПАФАРИЯ О ПУТЕШЕСТВИИ И ТОРГОВЛЕ С КИТАЕМ

...Завоевав королевства Астраханское и Казанское, в конце этой обширной страны, которую называли Сибирью, что на славянском языке означает «тюрьма», поскольку этот принц, по природе жестокий варвар, ссылал в эту страну, вовсе не имевшую имени, тех, кого он лишал милости, обязав их разыскивать соболиные шкурки и дорогу в Китай, которую они и нашли в этих обширных пустынях, покрытых до конца непроходимыми и непознанными лесами, которые простираются по мере того, как в них проникаешь, до Ледовитого океана. Их обязанностью было также проникать всюду, охотясь за этими зверями, черными лисами, [199] рысями и другими дикими зверями, которыми наполнены все эти необитаемые леса и которые так ценятся за их меха.

В отношении охоты на соболей нет никаких изменений. Она осуществляется преступниками, сосланными в эту страну и приговоренными, как во Франции приговаривают к галерам, или солдатами, которых посылают полками, под руководством полковника, и которые остаются там обычно семь лет. И те, и другие обязаны за неделю доставить некоторое количество мехов, которое им определено. Они должны смотреть за тем, чтобы шкурки совсем не были пробиты, а меха — не запачканы кровью, в особенности же соболиные меха, поскольку они утверждают, что в этом случае они не так красивы, так что это может стоить им нескольких ударов палкой. Чтобы избежать их, они стреляют им только одной пулей в голову, к чему почти все они достаточно привычны, поскольку в Московии не знают, что такое стрелять мелкой дробью.

Спафарий уверил меня, что во время своего последнего путешествия он был в пути только пять месяцев и что он совершил его с таким удобством и так легко, словно в нашей Европе. Я очень желал, чтобы он рассказал мне все подробности и описал мне все в частностях, хотел узнать от него названия рек, гор и стран, по которым он проехал, но нашел его очень подозрительным и сдержанным по всем вопросам, которые я ему задавал, и хорошо понял, что он не удовлетворял моего любопытства только из страха, что это окажет ему дурную службу, если об этом узнают и обвинят его в том, что он раскрыл мне то, что они хотели оставить скрытым и неизвестным для всех других народов, и чтобы услужливость, которую он выказал мне, обучая меня всему тому, что я просил у него, не заставила бы его отведать палки от царей, которые, когда это им угодно, не освобождают от этого наказания никого, несмотря на должность и знатность, от простого крестьянина до бояр. Он надеется, как он сказал мне, найти еще более короткую и легкую дорогу во время нового путешествия, которое он собирается предпринять. Но голландцы, постоянные в своей зависти, которую они от природы имеют к своим соседям, и которой настолько отмечены все их учреждения, которые они устроили на Востоке, имея постоянно все то же намерение только в одиночку торговать по всей земле, как будто бы они могли бы достигнуть этого, и исключить все остальные нации, принудили московитов после опалы Голицына запретить проезд по их владениям всем иностранным купцам. Причиной этого была их боязнь [200] того, что эта дорога станет известна и легка, что французы предпримут это путешествие, и, принеся в эту страну все наиболее красивые вещи, которые они производят и которые высоко ценятся китайцами и татарами, выручив в обмен наиболее богатые и драгоценные товары, не смогли бы, по прошествии времени, принести им большой вред в торговле, которую они ведут через мыс доброй Надежды, Батавию, Малакку и другие восточные страны, где они сделались хозяевами, выгнав португальцев и англичан. Они предвидели, что удобство этой надежной, однажды устроенной дороги приведет к тому, что европейские купцы предпочтут пользоваться ей, нежели видеть себя ежедневно подверженными штормам, неудобствам, болезням и, наконец, всем случайностям моря, не говоря уж о годах, которые надо положить, чтобы проделать это путешествие, и что таким образом, они однажды сделают эту торговлю очень внушительной, так что не будут бояться московитов, о которых хорошо знают, что у них слишком мало гения, чтобы когда-либо предпринять торговлю, которая хотя бы окупила затраты, и которые слишком бедны, чтобы покупать в этих королевствах богатые товары, так что они могут привозить оттуда только безделушки, вроде маленьких кусков шелка, чая, маленьких деревянных ваз и тому подобной галантереи и безделушек, и что, таким образом, учиться у них нечему, поскольку они не могут ни сейчас, ни в будущем принести им вред или помешать их торговле.

(пер. А. С. Лаврова)
Текст воспроизведен по изданию: Де ла Невилль. Записки о Московии. М. Аллегро-пресс. 1996