Анонимная летопись 1584-1632 гг. Предисловие.

АНОНИМНАЯ ЛЕТОПИСЬ НАЧАЛА 17 В.

НОВОЕ О КРЕСТЬЯНСКОМ ЗАКРЕПОЩЕНИИ И ВОССТАНИИ И. И. БОЛОТНИКОВА

Проблемы закрепощения и Первой крестьянской войны, вершиной которой стало восстание И. И. Болотникова, — одни из кардинальных в истории феодальной России. Большой интерес вызвала у научной общественности дискуссия о Крестьянской войне начала XVII века ¹. В свое время в редакционной статье, подводившей некоторые итоги дискуссии, справедливо указывалось на «необходимость пересмотра и сопоставления уже известных, а также разыскания и введения в научный оборот новых источников как о самом восстании Болотникова, так и о событиях начала XVII в. вообще» ². Что же дает для решения этих важных проблем публикуемая летопись ³, впервые вводимая здесь в научный оборот ?

Она охватывает период с 1598 г. по 1632 год. Рукопись середины XVII в. написана несколькими довольно четкими почерками, хорошо сохранилась. Начало ее, к сожалению, пока не найдено. Обнаруженная часть содержит исключительно ценные сведения о процессе крестьянского закрепощения, Первой крестьянской войне в России, иностранной интервенции начала XVII в. и освободительной борьбе русского народа. Летопись принадлежит перу современника, связанного со служилыми людьми западных районов страны. Ее составление можно отнести к началу 30-х годов XVII века. Скорее всего написана она была в районе города Белая. Ее составитель, помимо собственных воспоминаний, использовал какие-то местные сказания и летописцы, а также устные рассказы и записи служилых людей Бельского и соседних уездов, современников и участников событий. Публикуемая летопись отражает интересы провинциального дворянства. Скрупулезно отмечаются в ней все случаи участия «земли» (под которой составитель понимает прежде всего служилых людей) в решении общегосударственных вопросов, все факты жалования центральной властью провинциальных дворян, будь то при царе Борисе или при Лжедмитрии I. Классовые позиции летописца выступают особенно ярко при характеристике им законодательства Бориса Годунова по крестьянскому вопросу начала XVII в. и при оценке восстания И. И. Болотникова, участники которого для него — «кровопролитны», «богоотступники», «царьские искоренители» (л. 322 об.). [131]

Обращение составителя летописи к процессу закрепощения крестьян в конце XVI — начале XVII в. и к восстанию И. И. Болотникова произошло, очевидно, под воздействием развернувшегося на Западе страны в 1632 — 1634 гг., в обстановке Смоленской войны, широкого крестьянско-казацкого движения, грозившего перерасти в новую крестьянскую воину ⁴. Уникальными являются сообщения летописи о запрещении Крестьянского выхода при Иване IV и его возобновлении в течение двух лет при Борисе Годунове. Первое из них помещено вслед за известиями о голоде, небесном знамении, датированном 20 ноября 1601г. (лл. 311 об. — 312). Указ 1601 г. о крестьянском выходе сохранился ⁵, и можно сравнить, насколько точно переданы летописцем его содержание и обстоятельства его появления. Действительно, этот указ был издан скоропалительно, когда «юрьевский» срок уже наступил, что соответствует словам летописца об издании его «на зиму». Не ставя перед собой задачи подробно пересказать самый указ, летописец передает, однако, его суть, расценивая этот акт как дарование крестьянам «воли, выхода». Выход был ограничен служилой средой и на «болших бояр», «ближних (государевых. — В. К.) людей и воевод», находившихся на службе; в дальних городах, не распространялся. Последние сообщения исследователям не были известны. Как видно из публикуемой летописи, Борис Годунов позаботился об изъятии из сферы действия указа воевод окраинных городов, где с осени 1601 г. участились «разбои». С изданием закона 1601 г. одни представители господствующего класса противопоставлялись другим. Поэтому летописец и подобрал для этой главы необычное заглавие — «О апришнине», видя в действиях Годунова попытку следовать примеру Ивана Грозного.

В указе 1601 г. говорится о даровании Борисом Годуновым выхода крестьянам «от налога и от продаж». Однако не сказано, когда же крестьянский выход был в свое время запрещен. Летописец указывает на «заклятье» Ивана IV как на закон, ранее запретивший выход и теперь нарушенный Борисом Годуновым. Нарушение нанесло ущерб интересам служилых людей, учинив «велику зело скору и кровопролитие». В известии, датированном 1602 г. и озаглавленном «О выходе», еще более подчеркнута нежелательность для провинциальных дворян и детей боярских указов царя Бориса 1601 — 1602 гг. (л. 312). Здесь недвусмысленно говорится, что, разрешив выход крестьянам, Борис Годунов внес в среду провинциальных служилых людей раздоры, тяжбы и кровопролитие ⁶. Их поместья и вотчины запустели, а сами они впали «в великую скудость» и «в ненависть». Начало «смуты» среди служилых людей летописец относит к этому времени.

Настроение служилых людей оказало решающее воздействие на политику Бориса Годунова по крестьянскому вопросу. Столкнувшись с их недовольством, царь резко изменил курс и издал закон, подтвердивший запрещение выхода («велел заповедати, что впредь выходом не быти, отказать»). Однако, как показали последующие события, обуздать разбушевавшуюся стихию Борис Годунов, потерявший поддержку рядовой служилой массы, уже не смог. Новые летописные свидетельства подтверждают сделанные нами на основе актовых и делопроизводственных материалов о реализации указов 1601 — 1602 гг. ⁷ выводы об оскудении рядовых служилых людей в результате применения этих указов, о росте среди них недовольства политикой Бориса Годунова по крестьянскому вопросу, о частичном нарушении запрещения крестьянского выхода лишь в 1601 — 1602 гг. и о невозобновлении действия названных указов в 1603 — 1604 годах. [132]

Интересно сопоставить эти свидетельства летописца-современника со вступительной частью Соборного уложения 1607 г., где также отмечены нежелательные для господствующего класса результаты претворения в жизнь указов 1601-1602 годов. Слова бояр и дьяков Поместного приказа о том, что «переходом крестьян (данным Борисом Годуновым. — В. К.) причинились великиа кромолы, ябеды и насилия немосчным от сильных», настолько перекликаются с сообщениями летописца о действиях Бориса, который изданием указов 1601-1602 гг. «в том межу служилых людей учинил велику зело скору и кровопролитие», что заставляют предположить наличие каких-то коллективных дворянских челобитных, осуждавших политику Годунова по крестьянскому вопросу. Эти челобитные, по-видимому, были использованы руководителями Поместного приказа при составлении доклада царю Василию Шуйскому, Боярской думе и освященному собору весной 1607 года. Однако в представлениях об общем ходе закрепощения в конце XVI — начале XVII в. руководство Поместного приказа и составитель данной летописи решительно расходятся. В ней издание закона о запрещении крестьянского выхода отнесено ко времени Ивана IV (очевидно, имеется в виду указ 1581 г. о «заповедных летах» ⁸). Составители же доклада Шуйскому, напротив, утверждают, что «при царе Иване Васильевиче... крестьяне выход имели водный, а царь Федор Ивановичь, по наговору Бориса Годунова, не слушая советов старейших бояр, выход крестьяном заказал и у кого колико тогда крестьян где было книги учинил» ⁹. Такое противоречие свидетельствует о том, что споры по данному вопросу, занимающие историков до сих пор, начались еще среди современников. Знакомый с практикой введения «заповедных лет» по Вольскому, Торопецкому, Великолукскому, Новгородскому и другим близлежавшим уездам, летописец был твердо убежден, что крестьянский выход запретил Иван Грозный. Действительно, сохранились документы 80-х годов XVI в., говорящие о введении «заповедных лет» в Деревской пятине Новгородской земли еще при Иване IV ¹⁰, и Торопецкая уставная грамота 1590 / 1591 г. о сыске посадских беглецов, покинувших своих владельцев в «заповедные лета», очевидно, не первый такого рода документ для Торопецкого уезда ¹¹.В публикуемой летописи могли сказаться и обнаружившиеся в дворянской среде в первой половине XVII в. стремления идеализировать Ивана Грозного как государя, законодательство которого по крестьянскому вопросу наиболее отвечало интересам служилых людей. Дворяне и дети боярские, подавая в 30-40-х годах XVII в. челобитные об отмене «урочных лет», под «прежними государями», при которых осуществлялся бессрочный сыск беглых, имели в виду Ивана IV и его предшественников, тогда как приказное руководство под «прежними государями» подразумевало Федора Ивановича и Бориса Годунова, при которых действовали «урочные лета» ¹².

Расхождения во взглядах на ход закрепощения между служилыми людьми и руководителями приказов, отражавшими интересы бояр, обнаружились скорее всего уже в начале XVII в., при подготовке Соборного уложения 1607 года. Дворяне, осуждавшие накануне издания уложения попытку Бориса Годунова дать крестьянам выход, не могли и представить себе, что ранее этот выход был запрещен повсеместно по его же «наговору», и относили такой акт ко времени Ивана Грозного. Приведенное место из Соборного уложения 1607 г. построено как ответ на подобные утверждения: «При царе Иване Васильевиче ...крестьяне выход имели волный, а царь Федор Иванович... выход крестьянам заказал...» Бояре и дьяки Поместного приказа, несравненно лучше, осведомленные о практике введения «заповедных лет», исходили из того, что эта практика получила общегосударственное завершение лишь при царе Федоре Ивановиче. Осудив в полном соответствии с дворянскими настроениями отрицательные последствия применения указов 1601-1602 гг., они в то же время сочли нужным восстановить историческую истину, хотя для них и не совсем приятную, заявив, что общее [133] запрещение крестьянского выхода было осуществлено при царе Федоре Ивановиче по инициативе Годунова. Однако бояре и дьяки Поместного приказа, писавшие о Борисе Годунове в царствование Василия Шуйского, когда имя и дела царя Бориса предавались поруганию, выявили роль его в ликвидации крестьянского выхода не до конца. Они умолчали о том, что новое запрещение выхода в 1603-1604 гг. исходило, как узнаем из летописи, от того же Бориса.

Это второй пункт, по которому публикуемая летопись существенно отличается от вступления к Соборному уложению 1607 года. Расходясь с докладом бояр и дьяков Поместного приказа, она в этой части согласуется с комментарием В. Н. Татищева к указу 1601 года ¹³. В этом комментарии В. Н. Татищева имеются также и новые по сравнению со вступлением к Соборному уложению 1607 г. моменты, на которых целесообразно остановиться. Согласно мнению В. Н. Татищева, Борис Годунов принял закон 1601 г. в угоду крупным духовным и светским феодалам, чтобы утвердиться на престоле. Об этом во вступлении к Соборному уложению 1607 г. ничего не говорится. Комментарий Татищева расходится со вступлением и тогда, когда речь идет о перемене в политике правительства после двухлетнего частичного разрешения крестьянского выхода. Татищев считает это делом самого Годунова; руководители Поместного приказа склонны были данную заслугу приписать целиком Василию Шуйскому и его окружению. Оставляя в стороне утверждения В. Н. Татищева об издании указа 1601 г. в интересах духовных и светских вельмож (проверить их источниками пока невозможно), укажем лишь, что достоверность его сведений о возвращении Годунова к жесткому закрепостительному курсу получает полное подтверждение в летописи. Ссылка на «Историю о разорении российском» Иосифа, сделанная В. Н. Татищевым, прямо указывает, откуда автор почерпнул свои сведения, расходящиеся со вступительной частью уложения ¹⁴. В. Н. Татищев усматривал причину Крестьянской войны начала XVII в. не в уступчивости политики Бориса Годунова по крестьянскому вопросу (как пытались изобразить дело в своем докладе бояре и дьяки Поместного приказа при Василии Шуйском), а в крутом повороте царя от уступок к прежнему закрепостительному курсу как в отношении крестьян, так и в отношении холопов. Такой поворот Борис Годунов смог осуществить, лишь разгромив восстание Хлопка. Столь резкое расхождение между комментарием В. Н. Татищева к указу 1601 г. и вступлением к Соборному уложению 1607 г. служит существенным доводом против имевшихся в литературе попыток представить это вступление как результат неудачного комментирования В. Н. Татищевым подлинного доклада ¹⁵.

Основная ценность публикуемых новых известий состоит в том, что они позволяют конкретизировать наши представления о ходе закрепощения крестьян в конце XVI — начале XVII в., показать его динамику. Закрепостительное законодательство дано в них в исторической перспективе, отмечены колебания при его проведении, вскрыты отрицательные последствия реализации законов 1601-1602 гг. для служилых людей. Это вообще первые известия в летописях о крестьянском закрепощении тех лет. Ни в «Новом летописце», ни в других летописных или публицистических памятниках первой половины XVII в. не говорится о законе, отменившем крестьянский выход. Закрепощение трактуется в этих источниках как ряд насилий помещиков над крестьянами и холопами («Сказание» Авраамия Палицына, «Временник» Ивана Тимофеева и др.). Только монаха Иосифа, келейника патриарха Иова, привлекали сложные перипетии закрепостительного законодательства. Но его «История», охватывавшая период от последних лет царствования Ивана IV до 1613 г. и известная В. Н. Татищеву, до нас не дошла. Она погибла во время пожара в с. Болдино вскоре после смерти историка. О ее содержании можно судить лишь по ссылкам, имеющимся в сочинениях В. Н. Татищева, и другим летописным произведениям XVII в., составители которых пользовались «Историей» Иосифа ¹⁶. [134]

Отсутствие в летописании и публицистике «смутного времени» упоминаний о за прощении крестьянского выхода было одной из главных причин распространения во второй половине XIX — начале XX в. так называемой концепции «безуказного закрепощения», согласно которой русские крестьяне были закрепощены постепенно и незаметно для них самих, без каких-либо законодательных распоряжений со стороны государственной власти, в силу своего «природного характера» (М. П. Погодин) либо материальной задолженности феодалам (В. О. Ключевский), либо традиции «старожильства» (П. Е. Михайлов), либо, наконец, сочетания этих факторов (М. А. Дьяконов). С введением в научный оборот публикуемой летописи исследователи получают возможность точнее судить о сложном и во многом противоречивом процессе закрепощения, а концепцию «безуказного закрепощения» можно считать опровергнутой.

Гипотеза Б. Д. Грекова, С. Б. Веселовского ¹⁷ и других историков о существовании указа Ивана IV о «заповедных годах» получает документальное подтверждение В свете новых данных «заповедные годы» предстают перед нами как важный эта) в процессе крестьянского закрепощения. Многолетняя практика действия «заповедных лет» была обобщена в указе 1592/93 г., изданном после проведения описания большинства уездов страны. Важным новшеством этого закона по сравнению с первым указом Ивана Грозного о «заповедных летах» явилось то, что, запретив крестьянский выход на всей территории государства, закон, подведя под это запрещение единое юридическое основание в виде писцовых книг последнего общего описания 80-х — начала 90-х годов XVI в., провозгласил принцип обязательной регистрации всех крепостнических отношений в правительственных документах. Наряду с указом о запрещении выхода в 90-е годы XVI в. действовал указ о пятилетнем сроке подачи исковых челобитных в крестьянском владении и вывозе ¹⁸. Процесс закрепощения в конце XVI — начале XVII в. предстает более сложным, чем это казалось ранее. Иван IV просто не мог одним росчерком пера отменить крестьянский выход и на столетия вперед изменить судьбы русского крестьянства. Классовая борьба крестьян и холопов, а также противоречия внутри самого господствующего класса не позволяли правительств} двигаться по пути закрепощения так быстро, как ему хотелось бы. Лишение крестьяд права выхода растянулось без малого на 30 лет и сопровождалось такой «оговоркой», как введение урочных лет для сыска вывезенных и беглых крестьян. Теперь известно, что до Соборного уложения 1607 г. было издано по крайней мере три указа о запрещении выхода (1581, 1592/93, 1603-1604 гг.), причем о первом и последнем мы узнаем также из летописи. Решающее значение среди них имел указ 1592/93 г., из которого исходило уложение, изданное в разгар восстания И. И. Болотникова и призванное восстановить нарушенный в результате Крестьянской войны крепостной порядок.

Новые летописные известия не позволяют принять и такую оценку указов 1601-1602 гг., исходя из которой писали, что, «возвращая Юрьев день, указ (1601 г. — В. К.), несомненно, имел в виду интересы прежде всего служилой массы», либо полагали, что этот указ был призван предоставить «мелким землевладельцам право увеличивать крестьянское население своих поместий» ¹⁹. Как видно из текста, летописец с позиций провинциальных служилых людей осуждал Бориса Годунова за издание этих указов.

Среди известий о первом самозванце, содержащихся в летописи, привлекают внимание два его послания — патриарху Иову (лл. 315-315 об.) и рязанскому архиепископу Игнатию, которого Лжедмитрий I прочил на патриарший престол (лл. 316- [135]316 об.). Особый интерес представляет послание к Иову. Ни один из известных столичных летописцев или публицистов не решился воспроизвести его, очевидно, из-за откровенно издевательского тона по отношению к первому русскому патриарху. Провинциальный же летописец сохранил этот оригинальный памятник литературных упражнений самозванца. Иов был ярым обличителем Лжедмитрия I, которого сам всенародно предал анафеме и для обличения которого отправил Афанасия Пальчикова в Киев к князю К. Острожскому. Из канцелярии патриарха по всей стране рассылались грамоты, где претендент на русский престол отождествлялся с беглым монахом Григорием Отрепьевым. Самозванец, в свою очередь, не преминул обратиться к патриарху с посланием, где упрекал его в «златолюбии и сребролюбии», «властолюбии», лишь прикрытых постом и молитвой. Называя патриарха «царьского корени искоренителем» и «первым всеа Русии изменником», самозванец потешался над проклятием, которому предал его Иов со всем «богоненавистным своим собором», и обвинял патриарха в стремлении лишить его «праотеческого престола нашего наследия». «Но бог, елико возхощет, то и сотворит с нами», — высокомерно заявлял Лжедмитрий I. В конце послания содержались угрозы расправиться с патриархом и всеми, кто будет его поддерживать. Самозванец исполнил свои угрозы: он лишил Иова патриаршества и отправил в Старицкий монастырь, откуда тот начал свою духовную карьеру. Выспренный стиль послания, насыщенность его церковнославянизмами, изощренность в изобличении слабых сторон Иова, указывающая как бы на личное знакомство самозванца с патриархом, могут служить подтверждением того взгляда, что под личиной «царя Дмитрия» скрывался именно Григорий Отрепьев, в прошлом приближенный к Иову черный диакон. составлявший по его поручению каноны и имевший возможность наблюдать патриарха в повседневной жизни.

Ценные сведения содержит летопись о восстании И. И. Болотникова. До сих пор было мало известно о его возникновении. Теперь же появляется возможность конкретизировать наши представления о начальном периоде восстания. Рассказ о возмущении северских городов помещен в летописи непосредственно за известием о воцарении Василия Шуйского, который, прослышав о «воровской смуте», послал из Москвы под Кромы князей Ю. Н. Трубецкого и Б. М. Лыкова, а под Елец — в большом полку князя И. М. Воротынского, в передовом — М. Б. Шеина, в сторожевом — Г. Ф. Нагого. Об этом факте узнаем из разрядных книг. Но летопись содержит дополнительные данные, свидетельствующие о постепенном наращивании правительственных сил: полки кн. В. К. Черкасского, двигавшегося из Переяславля-Рязанского, и кн. М. Ф. Кашина — из Серпухова ²⁰, названы в ней «прибыльными». К моменту прихода царских войск и Кромы и Елец уже находились в руках восставших. Воеводы осадили эти города, но взять их не могли «и стояли все лето», ведя кровопролитные бои (л. 318). Итак, из летописи можно заключить, что военные операции под Ельцом и Кремами продолжались «все лето» 1606 г. и носили ожесточенный характер.

Решающее значение для хода военных действий имело прибытие под Кромы из Путивля И. И. Болотникова, разбившего царских воевод. Это произошло, по словам летописца, «в осень», на исходе лета, то есть, очевидно, где-то во второй половине августа 1606 года. Болотников «государевых воевод и ратных людей от Кром отбил, а сам в Кромах стал, и ту многая кровь крестьянская на том бою пролилась». Это — важное свидетельство, говорящее о «бое», окончившемся для царских воевод плачевно, тогда как «Новый летописец» стремится тенденциозно представить события под Кронами как добровольный отход царских воевод ²¹. Отсутствуют в «Новом летописце» и какие-либо сведения о времени отступления царских войск из-под Кром. Как свидетельствует публикуемая летопись, Д. П. Маковский был неправ, когда, исходя из показаний «Нового летописца», полагал, что И. И. Болотников не давал и не выигрывал сражения под Кромами. Он ошибался и тогда, когда, привлекая сведения из разрядной записи о военных действиях под Кромами, утверждал, что бой здесь состоялся еще до прихода Болотникова (который лишь пожинал чужие успехи) ²², чем нарушал [136] последовательность событий. Новое летописное свидетельство вносит ясность и в этот вопрос: честь победы над царскими войсками в сражении под Кронами, открывшей дорогу на Москву, действительно принадлежит И. И. Болотникову.

Интересные подробности сохранила летопись о бедствиях служилых людей под Ельцом и о разложении царского войска (лл. 318-318 об.). Правда, оно отошли из-под Ельца не по доброй воле, как это представляет летописец, а после сражения с повстанцами, которыми предводительствовал Истома Пашков, начавший отсюда поход на Москву через рязанские места ²³. Зато в сообщении летописца весьма ярко передано настроение служилых людей, терпевших большие трудности в наспех организованном походе и не склонных в те дни поддерживать правительство Шуйского, и тот огромный размах, который к осени 1606 г. приняло восстание на Юге России, когда «все северские и полевые и зарецкие городы от царя Василья Ивановичя всеа Русии отложились». В этих условиях поражения под Еромами и Ельцом привели царское войско к полному развалу — служилые люди разъехались по своим поместьям и вотчинам.

Исключительную роль в развитии событий публикуемая летопись отводит И. И. Болотникову. Крестьянский вождь охарактеризован в ней как «всему злу вор и завотчик и всех злых дел начяльник». Народное движение на окраинах с самого начала связывается с его именем. Вслед за сообщением о воцарении Шуйского в летописи сказано: «И в тое же пору учинилося весть вскоре царю Василью Ивановичи) всеа Русии, что вор, Московского государства изменник, Ивашко Болотников собрався с воры з донскими казаки и с северскими людми и учал северские городы заходить и приводить к крестному целованью» (л. 317 об.). Факты же, связанные с походом И. И. Болотникова на Москву и ее осадой восставшими до их поражения в декабре 1606 г., изложены в летописи более схематично. Оно и понятно. Информаторы составителя летописи — служилые люди северо-западных уездов, «новгородцы и псковичи и лучяне и торопчане» — разъехались по домам ²⁴, и ему неоткуда было получать известия. Служилые люди с Запада России вновь приняли участие в боях на заключительном этапе осады Москвы Болотниковым, когда на помощь Шуйскому пришло смоленское дворянское ополчение. Факт этот отмечен летописцем. Причем характерно, что в числе пришедших служилых людей наряду со «смолнянами» указаны лишь «беляне», тогда как об остальных участниках ополчения лишь говорится: «и иные города порубежные» (л. 318 об.). Со времени этого прихода в летописи опять появляются известия, восходящие к современникам и участникам событий. Первое из них — об осаде в Заборье казаков и о взятии их лагеря «приступом» с уточнением, что лишь часть осажденных заключила соглашение с Шуйским («а иные здалися за крестным целованьем») (л. 319). В «Карамзинском хронографе» отмечается только «целование креста» и переход на «государеву службу» всех заборских казаков ²⁵. Подчеркивание в летописи боевых заслуг осаждавших объясняется тем, что преследование Болотникова и осаду Заборья осуществляли, как показал И. И. Смирнов, именно «смолняне», входившие во время сражения 2 декабря 1606 г. в состав полка брата царя кн. И. И. Шуйского ²⁶. Подробно изложен в летописи калужский период восстания. Несмотря на поражение под Москвой, И. И. Болотников отступил в Калугу «со многими казаками и з зарецкими и с северскими людьми» (л. 319). Сюда из Москвы «в Филиппов пост» (то есть до 25 декабря) ²⁷ было послано многочисленное царское войско «з большим нарядом» во главе с И. И. Шуйским и И. Н. Романовым, в состав которого входили смолняне. Новым известием является также сообщение о попытке Болотникова предотвратить осаду Калуги смелой вылазкой, которая, однако, была отражена: воеводы «на выласке колуских многих воров побили, и посады пожгли, и Колугу осадили» (л. 319 об.). [137]

Большой интерес представляют сведения о битве на Вырке, плохо и противоречиво освещенной в других источниках. И. И. Смирнов полагал, что сражение на Вырке произошло в конце февраля 1607 года ²⁸. А. А. Зимин считал возможным датировать его точно — 23 февраля ²⁹. Согласно летописи, весть о движении войск восставших, спешивших на выручку Калуги, пришла к царским воеводам «после Рождества Христова на другой неделе», то есть в промежуток между 25 декабря 1606 г. и 1 января 1607 года. Воеводам сообщили, что «воры пан Кохановский да Юшко Беззубцов, собрався с северскими со многими людми и с казаки, идут с Орла под Колугу на помочь к вору к Ивашку Болотникову» (л. 319 об.). В «Новом летописце» же сказано, что «ис Путивля и из иных Сиверских городов» на помощь Калуге пришло на Вырку войско повстанцев во главе с князем Васильем Мосальским ³⁰. Князь И. И. Шуйский решил не допустить прохода восставших в Калугу, послав против них боярина И. Н. Романова и князя Д. И. Мезецкого и приказав занять позицию в 12 верстах от Калуги, «в селе на Вырках». В летописи говорится о большой активности восставших. Хотя они и видели изготовившееся к бою царское войско, но, по словам летописца, «начяясь и на свой на злой совет и на многую силу и пошли с обозом мимо их, хотячи проитить в Колугу к вору к Ывашку Болотникову и запасы многие к нему привести» (лл. 319 об.-320). Дерзкий маневр, однако, не удался. Сражение носило исключительно жестокий характер. Это видно из приведенных в летописи сведений о потерях среди повстанцев. В бою на Вырке было убито 4 тыс., в плен же попало всего шесть человек. Потерпев поражение, Самуил Кохановский и Юрий Беззубцов «ушли назад и сели по городам». Сравнение этих свидетельств с данными других источников показывает, что летопись не только рисует довольно подробную картину сражения, но и сообщает ряд совершенно новых фактов — иные имена предводителей восставших, иной город, из которого они шли. Возможно, имелись две попытки оказать помощь калужанам и соответственно два сражения на Вырке: в начале января и в конце февраля 1607 года. Для окончательного ответа на этот вопрос потребуется развернутый анализ всей совокупности крайне противоречивых источников.

После сражения на Вырке царские войска были пополнены. Сюда из Москвы вскоре после 18 января были направлены князья Ф. И. Мстиславский и М. В. Скопин-Шуйский ³¹, ставшие «под Колугой противу города у Еоргия на Песках». Их приход в летописи датирован «на всеядной недели во вторник», то есть 27 января. С концентрацией больших правительственных сил под Калугой началась планомерная осада города, «и многие были в Колуге приступы и с щиты и с турами и с великим нарядом, и вели гору дровяную к колускому острогу» (лл. 320-320 об.). Схематизм в дальнейшем изложении событий, вплоть до битвы на Пчельне, объясняется, очевидно, тем, что с приходом Мстиславского и Скопина-Шуйского «смольняне, — как следует из письма Ю. Стадницкого, — не прямичи царю, разъехались по домам своим с под Калуги» ³². О «царевиче» Петре, по словам летолисца, «человеке лехкоумна», «из простых людей», впервые говорится в связи с его переходом из Путивля в Тулу, приуроченным к весне 1607 года. Действительно, накануне сражения на Пчельне (3 мая 1607 г.) Лжепетр был уже «на Туле» и успел послать «от себя» князя А. А. Телятевского, Самуила Кохановского и Юрья Беззубцова «со многими ратными людьми» на выручку к Калуге. Отряды восставших расположились «в Олексинском уезде за сорок верст от Колуги в селе на Пчелке» ³³. Здесь на своих «станах» они и были атакованы царскими воеводами князьями Б. П. Татевым и Ю. П. Ушатым и Истомой Пашковым. Несмотря на то, что в этом сражении царские войска вели наступательные действия, они были наголову разбиты восставшими; Татев убит, а Ушатый ранен. Причину поражения воевод летописец усматривает в измене под Пчельней заборских казаков, о которых он [138] говорил в связи с разгромом восставших под Москвой. Теперь он не преминул указать на их, с его точки зрения, неблаговидное поведение. Из русских источников об этой «измене» сообщает лишь «Иное сказание», представляя ее как предательство воевод ³⁴. Другие же источники умалчивают о ней. Зато подробно об этом факте писали иностранцы, особенно И. Масса, который среди перешедших на сторону восставших называл «заборских (Soborsе) казаков» ³⁵. Его сообщение получает теперь подтверждение в публикуемой летописи.

Следующая группа конкретных известий, нашедшая отражение в летописи, посвящена походу царя Василия Шуйского на Тулу, чему предшествовала мобилизация всех сил. Поход князя А. А. Телятевского и И. И. Болотникова с Тулы на Каширу составитель летописи оценивает как контрмеру Лжепетра, направленную непосредственно против В. Шуйского. «Казанское сказание» в этом походе усматривает далеко идущую цель — повторить поход на Москву, воспользовавшись выводом оттуда царских войск ³⁶. Последовавшая за тем битва на Восме (5 или 7 июня 1607 г.) ³⁷ описана в летописи весьма подробно. Воеводы князь А. В. Голицын, Б. М. Лыков, Прокопий Ляпунов и Истома Пашков, выступив из Серпухова, встретились с восставшими «за 20 верст от Коширы на реке на Восме» (л. 321 об.). Летописец сообщает далее, что состоялся бой, восставших «побили, а иных в оврагех осадили и приступом их взяли». Действительно, об осаде одного из таких оврагов, где засели казаки, повествует «Карамзинский хронограф» ³⁸. Повстанцы потеряли в этой битве, сообщает летописец, 3 400 человек. В разрядах указано лишь число пленных — 1 700 ³⁹.

После сражения на Восме последовала посылка царских воевод под Тулу для ее осады. В разрядах о времени этой посылки сказано неопределенно: «Того же 115-го году послал царь Василий под Тулу бояр и воевод на три полки» ⁴⁰. В летописи приведена точная дата: «в Петров пост на другой неделе во вторник» (л. 322). Стремясь не допустить осады Тулы, князь А. А. Телятевский, И. И. Болотников и Самуил Кохановский «со многими своими воровскими людми и с нарядом» вышли из города навстречу царским воеводам и расположились на реке Вороньей, «к Малиновым воротам». Московские полки ударили «через реку глубокую Воронею», захватили «наряд» восставших, которые в этом сражении потеряли 4 500 человек убитыми и пленными. Битва на Вороньей происходила 12 июня. Вскоре после нее, «в тот же Петров пост», царь Василий Шуйский сам выступил из Серпухова и «взял приступом» 29 июня Алексин. В «Карамзинском хронографе» говорится о мирном переходе гор. Алексина на сторону Шуйского, что, как видим, не соответствует действительности.

По приходе Под Тулу (30 июня) царь Василий «велел подкатить туры под Тулу, и поставить наряд за турами блиско Тулы, и бить из наряда по городу безпрестани». Ничего не сказав о больших затруднениях В. Шуйского под Тулой, летописец сообщает о «потоплении» Тулы и о «челобитьи» тульских людей, которые 3 октября 1607 г. «все добили челом», передав в руки царя, наряду со Лжепетром, князей А. А. Телятевского и Г. П. Шаховского, И. И. Болотникова (л. 323). Важно отметить, что летопись не придерживается официальной версии об «измене» И. И. Болотникова, якобы выдавшего «царевича» Петра, а следует версии, близкой «Карамзинскому хронографу» и летописцу, составленному в 10-х годах XVII в. где-то в районе Казани служилым человеком, современником событий ⁴¹: еще одно свидетельство против попытки Д. П. Маковского настаивать на «измене» И. И. Болотникова ⁴².

Василий Шуйский не имел достаточных сил, чтобы продиктовать восставшим безоговорочную капитуляцию, и было принято компромиссное решение: задержали лишь военных вождей, «а ратных людей воровских северских городов и донских и волских казаков царь Василий Иванович всеа Русии... отпустил их за крестным [139] целованьем по городом» (л. 323). Последние слова наводят на мысль о заключении между царем и восставшими какого-то соглашения, подобного тому, какое было заключено в декабре 1606 г. в Заборье, и, возможно, нарушенного потом Шуйским. 'За известием об отпуске основной массы восставших «по городом» летописец сразу же сообщает о судьбе руководителей движения (л. 323). Известия летописи о жестокой расправе Василия Шуйского с «царевичем» Петром и И. И. Болотниковым согласуются с другими источниками ⁴³. Однако о ссылке Самуила Кохановского в Казань мы узнаем только из публикуемой летописи.

В летописи подробно рассказывается о действиях Лжедмитрия II и польско-шведских интервентов, походе М. В. Скопина-Шуйского, организации Нижегородского ополчения во главе с Д. М. Пожарским и Козьмою Мининым, национально-освободительной борьбе русского народа. Здесь также сообщаются нигде прежде не встречавшиеся факты, даты, имена. Но рассмотрение названных сюжетов выходит за рамки настоящей публикации, имеющей целью познакомить читателей с тем новым, что содержит открытая ныне летопись о крестьянском закрепощении и восстании И. И. Болотникова. В соответствии с этим ниже помещена лишь сохранившаяся начальная ее часть. Полный ее текст предполагается напечатать в 37-м томе «Полного собрания русских летописей».

Летопись публикуется по правилам издания документов XVI-ХVII веков. Киноварные заголовки, начальные слова и отдельные буквы даны жирным шрифтом. Заголовки, помещенные в рукописи на полях, внесены в текст.

Текст воспроизведен по изданию: Новое о крестьянском закрепощении и восстании И. И. Болотникова // Вопросы истории, № 5. 1971