Адам Олеарий. Описание путешествия.. Ч. LXXXV-XCIII.

АДАМ ОЛЕАРИЙ

ОПИСАНИЕ ПУТЕШЕСТВИЯ ГОЛШТИНСКОГО ПОСОЛЬСТВА В МОСКОВИЮ И ПЕРСИЮ

LXXXV

(Книга VI, глава 5)

От Решта до Кизилагача и до конца области Гилян. Февраль [1638 г.]

1 февраля, около 10 часов утра, мы при прекрасной погоде и теплом солнечном сиянии поехали дальше [от города Кураба близ Решта]...

Проехав 2 мили, мы прибыли вновь к берегам Каспийского моря. Покрытая высоким лесом суша, с юга и севера, как казалось издали, как бы двумя рогами выступала вперед в море: с правой стороны [это была область] Мазандерана и Ферабата, с левой — Астары. Мы проехали на побережье еще милю вперед и устроили ночлег себе в доме Руассеру-кура [на карте Гиляна, составленной Олеарием, Руэссеру-кура], расположившись у моря близ реки Нассеру [на карте Гиляна — Нессеру]. Так как в доме этом было не более двух комнат, то нам нелегко было в ней устроиться, и большая часть людей легла под открытым небом.

Дневной переход 2 февраля составил 6 добрых миль близ берега к СЗ через 14 рек, из которых важнейшие: Шиберу, Динаджар [на карте — Динаджай], Халессера [на карте -Калесра], Аларус и Набаррус [на карте — Набарус]. На полдороге мы у реки Динаджар перешли в другую область, подчиненную хану астарскому... Эту область жители называли Каргару. Нас провели к месту ночлега вдаль от дорог через вязкие пашни к деревне Сенгаразара [на карте Сенгоразара]. Мы застали здесь пять больших диких свиней, которых ради нас закололи.

3 февраля мы, при снеге и дожде, поднялись весьма рано, вновь направились на берег, прошли к ВСВ и постоянно ехали очень близко к морю, а иногда и через море, так что вода шла лошадям по брюхо. Некоторые из нас даже попадали с лошадей в воду. В этот день ехать было сыро и нехорошо. Поздно вечером, проехав 7 миль, мы прибыли в область Хёвэ Лемюр [на карте — Хово Лимар] и устроили привал в неопрятной деревне.

4 того же месяца на свежих лошадях мы опять рано пустились в [402] путь, вдоль по берегу, изгибавшемуся к С, пройдя 4 мили. После этого мы шли 2 мили подлеском, миновав несколько деревень и более 22 больших и малых рек, из которых важнейшие: Лёме {на карте — Ломе], Канаб [на карте — Кенаб] и Бескешан [на карте Бескешон); через них были устроены деревянные мосты, весьма, однако, ветхие, так что вновь некоторые из наших людей вместе с лошадьми попадали в воду. Этот дневной переход тоже был тяжелый. Потонули три крестьянина, шедшие пешком с нами, а также 4 лошади;

6 других усталых лошадей остались лежать у дороги. Когда мы в астарской области находились недалеко от ханской резиденции, сам хан со многими всадниками выехал к нам навстречу, хорошо принял трех послов [обоих голштинских и русского при них посланника] и проводил их до мест ночлега, которые были нам указаны в нескольких домах и дворах, разбросанных среди деревьев и садов. Эта деревня и местность, равно как и река, здесь впадающая в море, называется Хоскедехене [на карте Хошкадехене], что значит “сухое устье”, так как в этом месте море очень мелкое и не дает возможности рыбам подняться в реку. Город же, где находился хан, является открытым местечком, в доброй четверти мили от берега и недалеко от гор. Он назывался Астарою по области.

Здесь находится то место, где мы застали самые толстые виноградные лозы. Я думал сначала, что не поверят, если я сообщу, что у ствола они толщиной с человека; однако я нахожу, что и Страбон при описании этой местности говорит, что в Маргиане, одной из провинций Хорасана, виноградные лозы столь толсты, что их едва может двумя руками обнять мужчина. Далее верно и то, что он еще сообщает о Гиляне или, как область в то время называлась, Гиркании, а именно, что одна виноградная лоза дает более ведра вина. Что касается виноградных кистей, то их Страбон представляет слишком длинными, говоря, что они бывает длиной до двух локтей.

Хан, по имени Сару, был разумный и любезный старик... Он пользовался большой милостью у шаха Сефи и предстоящей весной должен был ехать послом к индийскому царю, на что уже получил приказание. Он вспомнил в разговоре о нападении грабителей-казаков, от которых они не чувствуют себя в безопасности. Казаки за 2 года перед тем ограбили Решт, а теперь их ожидали вновь. Мы должны были поэтому все время держать наготове наше оружие.

За Астарой лежит гора Шиндан, на которой вольная деревня [Ших Сахадан 298. Здесь, как говорят, жил и похоронен некий Сахад, бывший учителем шаха Сефи].

7 того же месяца мы проехали 4 мили, все время по берегу, и прибыли в провинцию Ленгеркунан, где имеется очень узкий проход. Здесь лесистые высокие горы спускаются довольно близко к берегу, а с другой стороны к морю идет вязкое болото, через которое ведет лишь узкая гребля, вследствие чего проход в страну крайне стеснен. За этим проходом из гор вытекает речка Сердане [на карте — Сейдане], а затем следовало местечко Ленкоран, где также имеется речка Варазарут. Эта область и местечко получили название от [403] якорной стоянки и гавани, хотя здесь настоящей гавани и нет, но есть лишь залив, который от двух выступов суши в море (один из них у Ленкорани порос лесом, другой у Кизилагача — тростником) получает вид полумесяца. Так как здесь очень мелкий песчаный грунт, то одни лишь плоские лодки могут входить сюда, но и они оказываются не в безопасности от северо-восточного ветра. Поэтому жители вытаскивают свои лодки на сушу. Сюда в 1603 г. прибыл морем императорский римский посол, умерший здесь и погребенный вместе с некоторыми из своей свиты; об этом сообщает Георг Дектандер 299 в своем описании путешествия, но [из местных жителей] никто не мог нам сообщить что-либо об этом. Область и местечко эти удерживает за собой курджи-баши [начальник над стрелками из лука] как свое жалованье, несмотря на то, что наш мехемандар и некоторые другие персы, по разным причинам, и убеждали нас, что они подлежат управлению ардебильского хана. Визирь или канцелярский писец, находившийся здесь, принял нас и снабдил необходимой провизией.

8, 9 и 10 мы оставались здесь, пока, с одной стороны, не подоспели с нашими вещами верблюды, которые плохо справлялись со скользкими путями, а с другой — и самим нам доставили свежих лошадей.

11 того же месяца мы снова собрались в путь и ехали пять миль до Кизилагача через 4 весьма глубокие, снабженные мостами реки: это были Касиенде, Ноабине, Джили и Булади. Через последнюю реку, которая широка и глубока, мы переправлялись в лодках, а лошади плыли с нами рядом. Когда вскоре за тем, из-за плоского побережья, море оказалось залившим большое пространство и образовало как бы особый большой круг, нам пришлось перебираться верхом через глубокую воду добрую четверть мили. Багаж на шести больших рыбачьих лодках мы направили через море. Берег в этом месте, равно как и на двух противолежащих островах (один из них, из-за красной почвы, называется Сару) далеко вокруг покрыт высоким тростником или камышом. Говорят, иногда здесь таятся грабители-казаки. Едва мы вышли из воды на сушу, как явился и принял нас хозяин этого места с сотней хорошо убранных всадников.

Местечко Кизилагач (что значит — “золотое” или “красное дерево”) также не окружено стеной; оно лежит в доброй полумили к СЗ в сторону суши в ровной местности у реки Виллещи... Гилянские горы здесь отходили налево к ССЗ, и, как казалось, переходили в сторону Мокана в мелкие холмы. У подножья гор видны были издали многие деревни, главнейшие из которых были Булади, Маджулэ [на карте — Мадуле], Бустер, Талишкеран, около которых стояли много деревьев, как бы рассаженных в ряд одно возле другого; здесь же был большой луг, который едва можно было обозреть глазом: говорят, он является прекрасным пастбищем для скота.

По всем этим обстоятельствам я полагаю, что именно об этой местности Страбон пишет: “В сторону Каспийских ворот имеется очень низкая местность и весьма плодородная равнина, и здесь находится луг, именуемый “питающий лошадей”. [404] Однако, несогласно с истиной утверждение автора, будто на этом или на другом лугу этой страны пасется или может пастись 60 тысяч кобылиц персидского царского конского завода. Впрочем, еще недавно некий военный офицер, после путешествия своего в Татарию, где он не прошел дальше Астрахани, лежащей еще в 12 милях по эту сторону Каспийского моря, на заданный ему в Голштинии об этом луге вопрос: “Правда ли, что таковой имеется в Персии?” отвечал: “Да!” Однако, сколько же требуется жеребцов для этого количества кобылиц? И сколько нужно прислужников для ухода за таким количеством лошадей. Я не говорю уже о других обстоятельствах.

В этой местности между горами лежат области Куавер [на карте — Куэвер], Маранку, Деждевенд и другие, а в ближайших горах деревня Дубиль, обыкновенно именуемая Хатифекеки, жители которой во время шаха Аббаса вели срамной образ жизни. Ночью они сходились в определенных домах, зажигали огни, пировали, затем раздавались донага и как скоты валились друг на друга, так что часто отец с дочерью, сестра с братом, мать с сыном совершали срамные дела. Когда это отвратительное дело стало известно шаху Аббасу, он велел перебить всех жителей и старых и молодых, мужчин и женщин, не исключая и самых малых детей, и заселить деревню другими жителями.

Удивительно то обстоятельство, что о подобной срамной жизни обитателей этой местности писал еще греческий историк Геродот, живший во времена второй монархии 300. Упоминая в книге I, главе 203, об этой местности, он говорит: “а совокупляются обитатели этих мест, как скот, открыто”.

Напротив городка Кизилагач лежат в море в 1 1/2 милях от берега два острова Келехол и Аалибалух [на карте — Алибулах]. Последний из них, длиной в 3 мили, получил, по словам персов, название оттого, что Али однажды был здесь и, не найдя для утоления жажды свежей воды, божественной силой своей создал здесь колодец, который теперь еще дает пресную воду. Остров этот у берега порос камышом.

LXXXVI

(Книга VI, глава 6)

Путешествие из Гиляна к реке Араксу... Также о Муганской степи

12 февраля мы оставили Гилян и поехали дальше через открытую местность и через некоторые глубоко в земле лежавшие небольшие речки, важнейшими из которых были: Ускеру и Бутару [на карте — Питару], перекрытые мостами. К вечеру пришли мы к деревне Эллиесду [по карте — Эйлисду]. Она лежит в начале Моканской [Муганской] степи на склоне низких плодородных холмов. Ведь и вообще вся эта область у подножья гор повсюду весьма плодородна и обработана. Деревни, которых в этой местности было много, состояли из плохих домов, были сплетены вроде плетней и вымазаны глиной. Все они были заняты шахскими солдатами. Шах предоставил солдатам эти деревни для кормления: не только крестьяне должны были [405] доставлять им кое-что для пропитания, но и сами они имели земли и пашни, которые могли обрабатывать. Деревня Эллиесду принадлежала офицеру по имени Бетер-Султан; он жил в трех милях отсюда...

Отсюда мы двинулись дальше по Моканской степи, прошли две мили и расположились в Оба в круглых пастушьих хижинах...

В этот день утром, а именно 13 февраля, в означенной деревне солнце взошло в точности на [румбе] юго-восток к востоку [Зюйд-Ост-тен-Ост], так что магнитное склонение от С к 3 оказалось здесь в 24°. У Оба я высоту солнца в полдень определил в 40°48', а высоту полюса под тем же меридианом в 39°28'. Побережье здесь тянется с ЮЗ к СВ. Мы вновь могли видеть перед собой Шемахинские горы.

О Моканской [Муганской] степи нужно сказать подробнее. Полагают, что она тянется в длину более чем на 60, а в ширину на 20 миль. Турки зовут ее Миндюнлук (1000 дымовых отверстий), а персы Моган или Мокан. В этой степи живет весьма много племен и родов, которые во времена Гуссейна (против него их предки сражались под начальством Иезида) были в наказание как бы сосланы сюда. Им не разрешают жить ни в городах, ни в деревнях, но лишь в хижинах [кибитках]; зовут их Сумек-Райети, с одной стороны, потому, что они от кости к кости [от поколения к поколению], как самые жалкие рабы, навеки покорены шаху, с другой — потому, что им едва оставлено для пропитания, чем сохранить свои кости. Они кормятся от скотоводства, летом направляются под горы, где у них хорошие пастбища и приятный климат, зимой же они располагаются лагерем в ровной степи. Их считают полудикими людьми и роды их перечисляются следующие: ходже-чаубани, текле, элменкю, хаджиказилю, султанбахшелю, караи, ардендюшенлю, халедж и др.

14 того же месяца мы продвинулись на три мили дальше к северу и пришли к племени хаджиказилю. По дороге в поле мы встретили часовню, в которой похоронен некий Байрам-Текле-Обаси. Он был во времена шаха Аббаса, когда турецкий паша Джалал-оглы напал на Персию, разбойником; с несколькими сотнями собранных вокруг себя оборванцев он часто с хитростью нападал на турок и почти ежедневно доставлял шаху Аббасу несколько турецких голов. Наконец ему дана была для набегов армия в 12000 человек, с которой он, пожалуй, больше зла сделал неприятелю, чем шах с своим главным войском. За это шах освободил его от наказания, сделал князем и подарил ему несколько деревень в этой местности.

Мы вновь расположились в круглых пастушьих хижинах [кибитках]. Поздно вечером, едва успев прилечь, мы услышали несколько выстрелов, которые быстро следовали один за другим. Мы подумали, что это измена или нападение, — и поспешно собрали наш багаж, устроили бруствер и приготовились к обороне. Однако оказалось, что русский посланник, Алексей Савинович, расположившийся на расстоянии выстрела от нас, поднял эту стрельбу, чтобы напугать посла Брюг[ге]мана и посмотреть, как он будет вести себя. Он объяснил потом свой поступок [406] тем, будто устроил стрельбу в честь посла, полагая, что это — день рождения Брюггемана.

15 того же месяца мы прошли через степь восемь миль и расположились лагерем в четверти [мили] пути от реки Аракса. Мы бы вошли и в Джават, где в предыдущий раз мы останавливались, если бы там не поместился Аребан, хан шемахинский, со всем своим двором, заняв все помещения. Он и следующий день пробыл там, так что мы остались поэтому на месте.

Мы от Аребана, по приведенным выше причинам, не ожидали особой дружбы и благодеяний. Он, однако, пока мы были в его области, все время был к нам очень любезен и делал нам добро. Всю вину в недоразумениях, возникших у нас с ним, он свалил на бежавшего у нас персидского толмача Рустама, который часто передавал ему от нас враждебные ему речи. По его словам, переводчик, вероятно, то же делал с его речами у нас; он грозил его поэтому обезглавить, как только удастся его схватить. Когда хан услышал, что мы вновь пришли к Араксу, он послал знатнейших своих слуг, чтобы принять нас и поднести нам три меха хорошего вина, которые нам были очень приятны, так как в этот, как и в предыдущий день, у нас угощения было ценного. С посланными от хана прибыл также наш бывший в Ардебиле мехемандар Неджеф-бек, чтобы посетить нас; он подарил послам прекрасную персидскую гончую собаку и очень весело беседовал с нами.

LXXXVII

(Книга VI, глава 7)

Сообщение о реках Араксе и Куре и о поездке в Шемаху

17 того же месяца мы вновь собрались в путь и перешли через важную реку Араке, через которую у Джавата наведен был корабельный [понтонный] мост, у них именуемый джиср. Мост этот ежегодно весной в июле месяце, когда вода разливается, должен сниматься, так как река тогда выходит из берегов и заливает соседнюю плоскую низменность на милю и более водой; в это время никто не может путешествовать этим путем.

Остановиться несколько на этой реке и подробнее поговорить о ее качестве, мне дают повод географы, которые частью помещают ее в правильной местности, но неточны в подробностях, частью же сбиты с толку. Квинтом Курцием, так как он упоминает реку Араке в двух разных местах в различном смысле: он говорит, что река эта находится в области Персиде и течет к полудню (кн. V), а в то же время он (кн. VII, гл 5) и в особенности Плутарх в биографии Помпея (стр. 636) и Марка Антония (стр. 939) пишут, что Аракс через Мидию впадает в Каспийское море. Страбон, в данном случае, следует Курцию в однородных и полных сомнений речах (кн. XI и XV). Радер в комментарии к Курцию старается примирить эти с виду противоположные мнения и говорит, что река Мед, в которую Араке впадает, сначала, должно быть, имеет [407] направление от полуночи к полудню, но потом поворачивается и в сторону полуночи впадает в Каспийское море. Это рассуждение его, однако, также не разрешает вопроса. Невозможно, чтобы река от Персеполя могла течь, совершая такие изгибы и переходя через чудовищный, во много миль шириной, Тавр, посередине пересекающий страну персов или даже всю Азию “непрерывным хребтом”, как говорит Курций в указанном месте. Истинное сообщение об этом таково: имеются две различных реки, именовавшиеся Араксом; одна из них в Мидии, другая в Персиде. Ортелий это хорошо усмотрел и указал в следующих словах в своем “Thesaurus geographicus” при упоминании истинного Аракса: “О другом Араксе упоминают Страбон в кн. XV и Курций в кн. V”. Последнюю реку, протекающую мимо города Персеполя (ныне Шираз), войскам Александра угодно было назвать Араксом подобно тому, как Александр назвал реку Яксарт, на границах Скифии, Танаисом, а восточную часть Тавра — Кавказом; см. об этом у Страбона, кн.II, стр. 348, § 30.

По каким причинам и в каком убеждении это им сделано, о том можно прочитать у Радера и в других комментариях.

Означенная река в Фарсии в настоящее время, ради большого чуда, здесь будто бы совершенного Али, называется Бендемир; она у Персидского залива впадает в большое открытое море. Возможно, что река по имени Мед и соединяется с этой рекой, так как, по словам персов, несколько небольших рек впадают в Бендемир. Возможно поэтому, что, как полагает Радер, слова Курция “а шаге ad meridiem versus” должно читать “ad mare merdiem versus”, т. е. что Мед с означенным Араксом направляется к югу. Что касается настоящего Аракса, через который мы перешли в Моганской [Муганской] степи, то он и в настоящее время сохраняет название Аракса, происходящее, может быть, как полагает Евхстатий [Евстафий], от греческого “срываю”, так как он, имея сильное течение, в иных местах срывает горы и почву и поэтому везде имеет высокие и подмытые берега. Он вытекает в Армянских горах за высокими горами Арарат и принимает много притоков, из которых важнейшие: Карасу, Зенки, Керни, Арпа. У Карасу русло его глубоко врыто в почву; вскоре за тем, недалеко от Ордабата, он со страшным шумом, который слышен более чем на расстоянии мили, ниспадает с очень высокого водопада в область Мокан. Мокан, если сравнивать его с Арменией и Ширваном, расположен очень низко. В этой области река совершенно тихо течет к морю, и за Джаватом, в 6 милях от моря, соединяется с рекой Курою или Киром (Кюр), имеющей ту же длину и текущей с северной стороны из Георгии (Грузии) или, как зовут ее ныне, Гурджистана. Как видно отсюда, Кура и Аракс не имеют, согласно с описаниями Птолемея и других, отдельные друг от друга устья в море. Со мной согласны все, что ходили этим путем, особенно же англичанин Картрайт, пишущий в своем описании путешествия: “Кура, по принятии многих притоков, впадает в Араке и вместе с ним вливается в Каспийское море”. Если бы [408] Кирополь был тем, чем в настоящее время является Шемаха, как полагают комментаторы к Птолемею, в особенности же Магин, и как, пожалуй, вытекает из показанных Птолемеем градусов широты, то нужно бы обе эти реки расположить не выше Кирополя, а ниже его, к югу. Место стечения их, именуемое у туземцев “Каушан”, мы нашли, как уже выше сказано, под 39°54', а Шемаху под 40°51’ сев. шир., следовательно, на расстоянии 13 миль друг от друга, так как они под тем же меридианом; это пространство мы и прошли сами, найдя именно такое количество миль. Кроме того, по эту сторону Шемахи, на протяжении 9 или 10 дневных переходов, так же как и по ту сторону, во всем Гиляне нет особенно большой реки (все имеющиеся вытекают лишь из гилянских гор), которую бы можно было отождествить [с древним Киром, если посчитать Куры]. К тому же Шедаха не лежит, как говорится о Кирополе, близко к морю, но в двух днях пути от него, если идти прямо. Отсюда видно, что древние писатели сильно ошибались относительно этой местности и рек; я счел необходимым напомнить об этом в угоду любителям географических предметов.

Означенного 17 февраля мы вступили в Джават и были встречены и обильно угощены мехемандаром, назначенным от хана и оставленным им в городе. Мы направились в прежние наши квартиры и оставались в них в течение следующего дня. Это место получило свое название от арабского “джавас”, что значит “переход”, так как здесь имеется переход через реку, где каждый желающий перейти с той стороны обязан показать свой паспорт, чтобы не мог тайком пробраться кто-либо из турок — их неприятелей.

19 февраля мы проехали еще 8 миль дальше, большей частью по пустынной, поросшей тонким тростником местности, вплоть до Шемахинских гор, где для нас были раскинуты три аладжух или круглые хижины [кибитки]. По дороге умер наш живописец Дитерих Ниман из Бокстегуде; после того как он был болен четырехдневной лихорадкой, он получил дизентерию и через 4 дня умер от нее; смерть застигла его на телеге, в дурную погоду, 22 того же месяца мы похоронили его в городе Шемахе на армянском кладбище с подобающими почестями. Это был благочестивый, тихий, богобоязненный и в искусстве живописи весьма знающий человек; ради его искусства шах персидский хотел взять его к себе на службу на несколько лет, но так как он видел судьбу часовщика Рудольфа Штадлера [зарубленного персами за убийство проникшего к нему в квартиру вора-мусульманина и за нежелание обрезаться и принять мусульманство], он не захотел остаться. Аребан также сильно жалел его, так как он получил от него несколько прекрасных живописных картин и охотно имел бы и самого его у себя.

20 февраля мы очень рано поднялись и взобрались вновь на Шемахинские горы, которые поднимаются к востоку со стороны моря, протягиваясь к Куре в виде полумесяца. Их зовут здесь Ленгебус-дахи по названию расположенной на высоте направо деревни Ленгебюс. На этот раз дневной переход нам был [409] неприятен, так как не только погода была дождлива и очень холодна, но и дорога была скользка, грязна и вязка, так что казалось, точно мы из лета опять идем в зиму. Послы с теми из свиты, у кого были хорошие лошади, еще среди дня прибыли в город; другие же пришли только поздно вечером, а некоторые притащились лишь в полночь. Часть багажа запоздала более чем на восемь дней, так как нагруженные им верблюды не могли взобраться на столь крутую гору по скользкой дороге.

Хан вновь велел предоставить нам у армян прежние помещения, где мы приветливо были встречены нашими хозяевами.

LXXXVIII

(Книга VI, глава 9) 301

Путешествие от Шемахи до Дербента и затем до границы Персидского царства

30 марта мы собрались в путь из Шемахи, причем хан и калентер с несколькими всадниками следовали за нами из города, заставили еще раз присесть с ними в открытом поле и угощали. Любезно простившись с нами, хан опять со своей свитой вернулся в город, а мы направились в Пюрмара(а)с, куда прибыли к вечеру, проехав добрых три мили.

В последнее число марта, рано утром, в 8 часов, мы все опять тронулись в путь и прошли 6 миль по очень высоким горам, где в течение целого дня не видели ни одной деревни, пока вечером не заметили деревню Кохани, в долине, где мы и остановились на ночлег. 1 апреля мы вновь по высоким горам и глубоким долинам сделали семь миль, вплоть до деревни Бахель, обыкновенно, ввиду плодородия местности и роста пшена, весьма здесь изобильного, именуемой Суррат.

2 того же месяца мы оставили горы и пришли в равнину, в четверти пути от моря, прошли мимо высокой горы Бармах и недалеко от моря увидели нефтяные колодцы.

Это — разнообразные ямы, числом до тридцати, расположенные почти все на расстоянии одного выстрела из ружья; из них сильным ключом бьет нефть: это — Oleum Petroleum. Среди них были три главных колодца, к которым нужно было спускаться в глубину на две сажени, ради чего было поставлено несколько поперечных балок, которыми можно было пользоваться в качестве лестницы. Сверху было слышно, как бурлят эти ключи, как бы кипя; запах их довольно сильный, причем белая нефть имеет более приятный аромат, чем бурая. Здесь можно вычерпывать и бурую и белую нефть, но первой больше, чем второй. К вечеру мы прибыли к деревне Кизихт, расположенной недалеко от берега, в 6 милях от предыдущего нашего места ночлега.

3 апреля мы прошли две мили до местечка Шабран и перешли через 3 небольших реки. Вокруг этих мест в горах живет племя, называющееся падар; оно занимается сильно воровством и грабежами и предпринимает набеги на два или три дневных перехода кругом. В течение дня некоторые из них были в этом местечке, чтобы навести справки, как мы сильны и как бережемся. [410]

Шабранцы на своем языке называют себя “кюр”, почему некоторые из нас предположили, что это курды 302, и так и записали в своих дневниках о путешествии. Однако, курды живут далеко отсюда, в Курдистане, который раньше именовали Халдеею. Жители этой местности, так же как и мехемандар, искренно советовали нам, чтобы мы, если желаем пользоваться безопасностью, держали добрую стражу. Так мы и делали. Теперь мы багаж все время держали при себе и 4 апреля прошли 4 мили дальше через несколько холмов с отдельно стоящими деревьями. По дороге к нам примкнул караван черкасских и русских купцов, которые очень обрадовались возможности идти вместе с нами и пройти в безопасности от разбойников. В этой местности одного из разбойников пришлось увидеть. Когда его узнали, мехемандар с несколькими людьми погнался за ним; он же бежал, спрятался в кустах и оставил на произвол судьбы похищенную скотину. Мехемандар захватил ее и подарил послу. После полудня мы пришли к деревне, называвшейся Мишкар, в двух милях от Ниазабата, где наш корабль потерпел крушение; деревня лежала у большого болота. Крестьяне разбежались, полагая, что мы неприятели, попрятались по кустам и оставили все вещи лежать и стоять на своих местах. Впрочем, некоторые, узнав, что мы за люди, к вечеру опять вернулись. Здесь мы в доме священника нашли много великолепных рукописных книг.

5 апреля путь наш шел 8 миль через пустынные поля и кустарники до местечка Кектепе. По дороге мы встретили место погребения святого пюр-Ших-Молласуфа, а также отряд в 28 вооруженных всадников, сказавших нам, что они крестьяне, жительствующие в этой местности. Из-за разбойников, мешающих безопасности здесь на улицах, им приходилось, по их словам, ездить столь большими отрядами; впрочем, они сами очень походили на разбойников. Жители Кектепе были из племени падар; они жили на склонах веселых холмов в домах, там и сям разбросанных среди отдельных высоких деревьев; большая часть домов была наполовину вкопана в землю. От одного дома на другой получался прекрасный вид.

6 апреля мы прошли три мили через лес и три реки: Коссар, Самбур и Кургани. Средняя, самая большая из них, течет с горы Эльбурс и, разделившись здесь на пять рукавов, течет весьма широко по мелкому каменистому руслу; она так неглубока, что не покрывала лошадям даже бедер.

7 апреля, пройдя три мили, мы вновь прибыли в старинный город Дербента. Здесь несколько кизилбашей выехали к нам навстречу и приняли нас. Наместник или Шахеверди-султан не явился с ними, — так как, по их словам, из-за несогласия, возникшего между ним и солдатами, он не смел выехать из замка.

9 того же месяца князь тарковский, бывший в Ниазабате у нас в гостях, прислал гонца к послам и велел сказать, что перед нами опасный путь через Дагестан; он предлагал нам поэтому, если мы пожелаем, конвой или стражу. Послы приняли в соображение, что эта стража, состоя также из дагестанцев, внушала бы столь же мало доверия к [411] себе, как и другие дагестанцы, и поэтому, вежливо поблагодарив князя, дали ему в ответ, что охотно избавят его от этих хлопот. Так как, однако, каждый мог рассказать весьма многое о диком нраве и грабежах дагестанцев, то мы не захотели оставить этих указаний без внимания и сочли за лучшее сами быть постоянно наготове, Поэтому 10 было осмотрено оружие наших спутников: мушкетов и длинных ружей было 52, а пистолетов 19 пар. Приготовлены были к действию и 2 пушки для металлических и 4 для каменных снарядов.

LXXXIX

(Книга VI, глава 10)

О городе Дербенте и о том, что здесь можно видеть достопримечательного

Что касается города Дербента, то персы полагают его под 85° долготы; широту я определил здесь в 41°50’. Он тянется своими постройками в длину с 3 к В на полмили, а в ширину с С к [Ю] 303 от одних ворот до других всего на 450 шагов, а не так, как пишет И. Барб[ар] 304, “medii miliaris spaciuim. Он простирается от гор до моря, так что волны иногда бьют высоко об стены, а то и ударяют в них сверху. Город этот, таким образом, замыкает путь, идущий между морем и непроходимыми горами, и является здесь как бы ключом и железными воротами персидского царства, как указывает на это новый в XIII книге “Histor.”, pag. 237. Никто не может пройти в этой местности, не заходя в этот город.

Как не только о том сообщают все писатели, но как жители и теперь еще сообщают, город построен Искандером, или Александром Великим. Им воздвигнуты, однако, лишь замок и одна стена, а именно южная, между тем как другая, по эту сторону, к северу, была, по словам жителей, построена их древним достохвальным царем Науширваном. Обе стены одинаково высоки и широки и сложены из мощных квадратных камней, объемом в 4 и 6 кубических фута. Все эти камни — что нам представилось удивительным, были как бы слиты исключительно из мелких разбитых раковинок. На стене Александра над воротами на длинном камне были высечены три строки по-сирийски, а в другом месте была арабская надпись и еще чуждые письмена, довольно неясные вследствие древности. Я весьма точно срисовал город, чтобы его здесь воспроизвести. В нем различаются три части. Высшая из них, это — замок на горе А. Здесь живет наместник; эта часть была вооружена пушками и 600 солдата из двух племен: аюрумлу и койдурша. Средняя часть В населена персами; позади она сильно опустошена, а именно собственным же их царем Эмиремзе, сыном Ходабенде, когда он вновь отнял ее у турки Мустафы, которому жители добровольно передались. Нижняя часть Е длиной в 2000 простых шагов, совершенно лишена домов и имеет лишь немного садов и пашен. Как они говорят, она была населена греками, вследствие чего и по сию пору именуется Шахернан — “городом греков”.

Обе стены стоять на скалах, как ведь и все побережье у Дербента исключительно скалистое, так что корабельщикам здесь останавливаться [412] неудобно и опасно. Повыше города через горы, лесистые здесь, построена была стена толщиной в три фута, которая, как говорят, тянулась на 60 миль в сторону Понта. В иных местах она вся была срыта, в других стояли еще остатки ее высотой с колено или даже с рост человека.

Нужно удивляться, сколько труда пошло на обработку камней и на складывание этой стены, а также городских стен, которые столь широки, что по ним можно ехать в телеге.

Помимо стены, в верхней части города были устроены на холмах еще многие внешние оплоты и особые укрепления. Из них два ближайшие к городу еще сохранили тот вид, в котором они построены, и заняты гарнизоном из солдат; они возведены в виде четырехугольников, с очень высокими стенами. Кроме того, вокруг города на холмах расположены построенные из дерева и досок сторожевые дома или караулки. С них можно наблюдать окрестность и издали заметить подходящего врага; в данное время они были заняты стражей.

В городе Дербенте нет, как утверждают некоторые писатели, христиан; здесь живут лишь магометане и иудеи, писавшие себя из колена Вениаминова. Здесь нет особой торговой деятельности, если не считать того, что татары доставляют сюда много краденых детей, а также взрослых турок и русских для продажи; их затем перепродают в Персию.

Солдаты в городе, а также и некоторые из горожан, были люди отчаянные и дерзкие, о которых нельзя сказать доброго слова. Казалось, как будто они нарочно хотели нас ввязать в драку, точно все еще со времен Шазабата у них сохранялась злоба. Поэтому 8 того же месяца послы после богослужения произнесли следующее увещание к свите: “Необходимо тихо и мирно оставаться в своих помещениях и под страхом строжайшего наказания не вдаваться в ссоры с кизилбашами или горожанами, а еще того менее оскорблять их. Если же, против ожидания окажется, что кто-либо завяжет ссору с персом, то пусть другие ему не помогают. Лучше пусть пострадает один, чем подвергнется опасности вся свита, как это было с индийцами 305 при прибытии нашем в Испагань. На здешних жителей, как указал мехемандар и как и сами мы в достаточной мере могли заметить, нельзя было положиться”.

Среди остальных достопримечательностей этого места по ту сторону города расположено было место погребения Джюмджуме, о котором персы рассказывали следующую истинную басню, записанную поэтом Фезули 306. Рассказывают, что Эисси (так персы и турки называют Господа Христа), проходя однажды этим местом, увидел лежавший здесь череп мертвеца. Так как он желал узнать, что это был за человек, то он попросил Бога, чтобы тот оживил его. Бог услышал молитву Эисси (он много значил у Бога) и оживил человека. Эисси спросил, кто он такой. Тот отвечал: “Я Джюмджуме, богатый царь этих земель. У меня был пышный двор и всего было вволю; соли ежедневно уходило в пищу — груз сорока верблюдов. У меня было 40000 поваров, 40000 музыкантов, 40000 [413] мальчиков с жемчужинами в ушах и столько же других слуг” (когда мусульмане желают назвать большую цифру, они, по примеру своего Магомета, обыкновенно пользуются цифрой 40). Потом Джюмджуме спросил: “А ты кто и какова твоя вера?” Христос отвечал: “Я Эисси и владею единой спасающей религией”. Джюмджуме сказал: “В таком случае и я приму твою религию”. Но в то же время он попросил Эисси, чтобы тот вновь позволил ему помереть, так как, оставшись без страны и людей, как того легко было ожидать, он не хотел более жить. После этого Эисси вновь позволил ему помереть, и он здесь теперь похоронен. На этой гробнице, недалеко от городской стены, стоит большое старое дерево и сложена из камня в 5 локтей вышиной и в 8 локтей диаметром площадка, вроде сцены, к которой ведут ступени. Они указаны на рисунке литерой I.

По эту сторону Дербента мы застали чрезвычайно много надгробных и могильных плит; их было несколько тысяч штук; они были длиной более человеческого роста, закруглены в роде полуцилиндров, и выдолблены, так что можно было лежать в них; на них были высечены арабские и сирийские письмена. Об этих могилах жители рассказывали следующую историю. Жил будто бы в древние времена, однако уже после Магомета, в Индии царь по имени Кассан, по происхождению из нации “окус”, живущей за Эльбурсом в Табессеране, где теперь много живет иудеев. У него была ожесточенная битва с дагестанскими татарами, которых они зовут лезги[нами], в этом самом месте. Он победил их, убив несколько тысяч человек; могилы наиболее знаменитых из убитых он велел выложить могильными плитами такого рода и такой формы, как показано на прилагаемом рисунке. Среди других мест погребения еще особое, окруженное стеной, находилось в сторону моря. Здесь лежали рядом сорок подобных длинных огромных надгробных плит и были водружены многие флаги. Персы называют это место погребения джалтенан, а турки и татары — керхлер. Здесь, как говорят, погребены 40 князей, святых мужей, погибших в той же битве; персы и татары ежедневно приходят сюда молиться. Прежде здесь учреждена была выдача богатой милостыни. Теперь же это место стережется лишь одним стариком, живущим здесь; он сам живет милостыней от тех, кто приходят для посещения могил. Царь Кассан, умерший позже своею смертью, похоронен у Тавриза при реке Аджи (“горькая вода”). Там и теперь можно видеть его гробницу. Место погребения его супруги царицы Бурлэ показывают у крепости Уруми. Говорят, что могила в 40 фут длиной. Жители утверждают” что эта прежняя нация отличалась людьми гораздо более высокими и сильными, чем нынешние.

13 апреля сюда прибыли 60 татар: мужчин и женщин. На следующий день, 10 зилхадже 307, когда праздновалось жертвоприношение Авраама, они пришли к керхлеру, чтобы по своему обычаю принести жертву. Они шли друг за другом, целовали надгробные плиты, держали руки над ними и молились. [414]

XC

(Книга VI, глава 11)

От Дербента до дагестанских татар, до Тарку, и о том, что мы по дороге встретили

После того как мы пробыли в городе Дербенте пять дней, не трогаясь с места и тщетно дожидаясь шахского персидского посла Имам-кули, который обещал через немного дней быть с нами, и в то же время принуждены были питаться на свои деньги, так как султан ничего нам не доставлял, мы 12 того же месяца приготовились к уходу, велели собрать весь багаж и раздать каждой персоне на четыре дня хлеба, так как мы в течение этого срока не могли получить много больше.

Когда же 13 того же месяца хотели уходить и уже сидели на лошадях, султан велел запереть перед нами ворота, чем мы были поражены. Мы поэтому послали своего мехемандара к нему, чтобы узнать о причине. Он отвечал: до него дошли точные известия, что татарский князь Осмин, граница которого недалеко от Дербента, вооружился с большим войском, чтобы остановить нас и либо потребовать большой дани, либо, в случае отказа в уплате, ограбить нас; поэтому он, хан, не может разрешить, чтобы мы ехали без конвоя: если бы с нами случилось несчастье, ему пришлось бы нести тяжкую ответственность перед шахом, которому мы добрые приятели; конвой же не может быть снаряжен в этот же день. Хотя мы не придавали большого значения такому конвою, да и легко могли заметить, каково истинное расположение хана, все-таки нам пришлось примириться с его заботливостью и попросить его, чтобы он только разрешил нам выйти из города, обещаясь подождать вне города до следующего дня, когда конвой будет готов. После этого ворота отворили, мы прошли четверть мили за город и расположились рядом с виноградником, где небольшая река образует границу между персидскими и дагестанскими татарами.

Здесь мы встретили [гробницы] еще двух мусульманских святых; одна из них — пюр-Мухара — была в поле, другая — Имам-Курхуда — в горе. Про Курхуда говорят, что он был другом Магомета, всегда держался у ног его, учился у него и прожил после его смерти еще триста лет. Он направился, как говорят, к царю Кассану, играл перед ним на лютне и пел песни, в которых убеждал царя к войне с лезги[нами]. Когда он предпринял обращение лезги[н] или дагестанских татар, бывших язычниками, и открыто стал среди них проповедовать, они убили его. Его могила представляет большую пещеру, высеченную в скалистой горе. Гроб его был сколочен из четырех досок; далеко позади, в отверстии, поднимавшемся на два локтя от земли, он представлял весьма бедное зрелище и был виден для каждого. В предыдущий день я заходил туда, тщательно осмотрел все и не нашел никаких украшений. В качестве хранительницы гроба сидела старуха. Но на этот день, когда происходило паломничество для принесения жертвы, почва была выложена циновками, а перед отверстием, где находился гроб, повесили кусок золотой парчи. Из города и издалека [415] пришли многие женщины и девушки, прошли босиком в пещеру, целовали гроб и садились наземь, чтобы помолиться о том, чего каждая из них желала. После молитвы они жертвовали кое-что старухе, которая также считается святой и ночью у гроба поддерживает горящую лампаду. Жертвы состояли в сыре, масле, молоке, хлебе, деньгах, вине и т. п. В течение всей следующей ночи мы в нашем лагере слышали, как у этого места погребения, а также у места погребения сорока святых, раздавался сильный крик, как бы от лиц, которые веселились, плясали, а то и выли. Получалось впечатление чего-то языческого и варварского.

[1]4 апреля мы пробыли еще три часа после восхода солнца на месте. Для лучшего оберегания себя мы впредь установили для нашей свиты следующий порядок. Впереди шли три поручика с солдатами с горящими фитилями, затем следовала пушка для металлических ядер в 2 1/2 фунта (ее расположили на четырех колесах, так как уже более нам не нужно было переходить через горы), потом шла телега, на которой помещены были четыре пушки для каменных снарядов (тут же был и пушкарь со всеми необходимыми вещами), далее шли верблюды с багажом, а вокруг них посол Крузиус с несколькими отделенными к нему людьми и трубачом; за багажом опять следовала пушка для металлических ядер вроде предыдущей. А в конце шел посол Брюг(ге]ман со своим отрядом и трубачом. Так как никакой конвой не явился, то мы таким образом в добром порядке направились вперед, оставили персидскую границу и пришли к дагестанским татарам.

XCI

(Книга VI, глава 12)

О Дагестане, особой татарской области и об амазонках

При прибытии в эту страну мы сначала, по доброй охоте, обратимся мыслями своими к прежним временам и посмотрим, что за люди в старину владели этой страной и обитали здесь. Судя по тому, что сообщают Птолемей, Дионисий, александрийский философ, равно как и Страбон, эта местность была частью области Албании, расположенной между Иберией и Каспийским морем. Чтобы Албания могла получить название ab albis capillis, “от белых или седых волос”, которые, по словам Плиния и Геллия, свойственны от ранней молодости здешним обитателям, этого я на нашем месте не заметил: у всех жителей здесь, как и у соседних Черкасов, черные как смоль волосы.

Как видно из Страбона, в одной из частей этой страны должны были жить амазонки. По мнению Курция, они жили между Каспийским морем и горой Кавказом. “На самой границе Гиркании находится племя амазонок”, - говорит он в книге VI, гл. 10. Их государыня Фалистра пришла через Каспийские ворота (это, вероятно, Дербент) с 300 вооруженных женщин к Александру в Гирканию и, чтобы получить наследие от столь славного героя, просила о разделении с ним ложа, что и было ей предоставлено в течение 13 дней. Об этом можно прочесть в указанном месте у Курция.

Если, однако, Страбон, а с ним [416] и по нему и другие возражают против помещения Курцием амазонок сюда к Каспийскому морю (он говорит о гирканских границах) и в то же время на берега Фермодоонта в Каппадокии (как то делают другие), то я лично не считаю этого столь нескладным, сколько бы по поводу прибытия Фалистры ни смеялся над Курцием Горопий. Ведь если верить другим историкам, скифские амазонки не только занимали большое пространство в греческой земле, но и многие провинции в Азии, как о том подробно писали Диодор Сицилийский, Иорнанд 308, Родерик Толедский 309, а также и сам Бекан. Вполне могло быть, что у Фалистры ее главнейшая столица была на Фермодоонте, но что в данное время она находилась в своей провинции, расположенной у Каспийского моря, и тем скорее могла посетить Александра.

Среди ученых людей идет спор, и некоторые из них сомневаются: существовали ли когда-либо на свете амазонки, будто бы в качестве воинственных героинь совершившие столько мужественных подвигов. Диодор Сицилийский вполне уверен, что они существовали. Он рассказывает о войнах их и победах, а также о городах, ими построенных. Он различает среди них две нации: африканскую и азиатскую, и говорит, что африканская была гораздо древнее и знаменитее в делах своих, чем другие амазонские нации.

Геродот в IV книге, § 110, Юстин во II книге, гл. 4, Иорнанд (Иордан) “De rebus Geticis”, гл. 7, Родерик Толедский “De rebus Hispan.”, кн. I, гл. 12, и многие другие записали, как истинные события, то, что случилось с амазонками. Они указывают и на происхождение их. Они жены скифов и готов, которые, оставшись одни дома ввиду выступления мужей в войну, принуждены были, чтобы отражать нападения соседних народов, желавших у них пограбить, сами по необходимости браться за оружие и отражать таким образом насилие. Когда они заметили, что им была удача, они собрались вместе и вооруженной силой напали и на другие государства, завоевали их, но и пострадали при этом кое-где достаточно: когда они в разных местах опустошали Персию, однажды сорок тысяч из их числа были перебиты персами, как о том можно прочитать у означенного толедского писателя. По его словам, амазонки правили еще во времена Юлия Цезаря. Далее он прибавляет: “С того времени вплоть до настоящей поры они царят в стране, обыкновенно именуемой Женской (Foeminea)”. Пусть, однако, кто-либо сходит и найдет эту страну.

Страбон вполне отрицает, чтобы когда-либо существовали амазонки, говоря: хотя древние писатели и заявили, что они были, но он все-таки не может этого себе представить. “Кто может поверить, — говорит он, — чтобы могло существовать войско из одних женщин или целые города, даже царства и управления без мужчин? И что еще того более: чтобы женщины подвергли нападению и завоевали целые страны, имевшие храброе мужское население и воинов? Далее, что мужья амазонок, которым с рождения парализовали правую руку, совершали женскую работу, воспитывали детей и находились под властью женщин? Ведь что бы это могло значить иное, [417] как не то: в данное время женщины были мужчинами, а мужчины — которые на самом деле по природе склонны к власти — женщинами, не говоря уже о чудесных и невероятных вещах, которые о них рассказываются”.

Арриан в VII книге говорит: “Мне кажется невероятным считать это женское племя никогда не существовавшим, так как столь многие и знаменитые авторы его прославляют”. По его мнению, вполне возможно, что амазонки существовали, но только не во времена Александра Великого.

Горопий Бекан 310 также присоединяется к мнению Арриана; изложив некоторые другие мнения, Горопий говорит в книге VIII: “Мы полагаем, что такие общераспространенные сказания отличаются одним свойством: хотя содержание их и перемешано с баснями, все-таки в основе их какой-либо истинный источник”. Древние сказания, по его мнению, нельзя совершенно откидывать; в них должно быть некоторое зерно истины, даже в том случае, если древние писатели и перемешали подобные истории со многими баснями, по обычаю поэтов.

После этого мы вновь обращаемся к нынешним жителям этой области. Это — татары; персы зовут их лезги[нами], а сами они зовут себя “дагестан-татар”, т. е. горными татарами. “Даг” на их языке и по-турецки обозначает гору; они живут на склоне горы и между горами, миль от двадцати до тридцати к западу от Каспийского моря. К югу их граница, как здесь сказано, сейчас же у Дербента; она простирается вдоль моря к С до Терок, эту дорогу мы в извилинах ее определили в 40 миль. Горы в иных местах отступают на полмили, на целую, а иногда и на две и три мили от моря, оставляя близ подножья прекрасные плодородные поля, а у моря — сухие степи. Жители черно-желтого цвета кожи, крепки телосложением, лицом безобразны, дики и жестоки, волосы их длинные, черные как смоль; они ходят в длинных серых и черных кафтанах, сделанных из плохого сукна, а поверх надевают грубый войлочный плащ. На голове у них шапки, сшитые четырехугольником из куска черного сукна. Их башмаки из овечьей или лошадиной кожи, вырезаны из одного куска со швом сверху на ноге и сбоку ее. Эта одежда показана на рисунке, представляющем город Тарку. Они, правда, признают себя по вере мусульманами, дают производить над собой обрезание, следуют туркам, но сколько-нибудь ревностным благочестием не отличаются.

Кормятся они скотоводством, чем больше всего приходится заниматься женщинам. Мужчины же ездят верхом, совершают набеги, крадут и грабят кругом и нисколько не совестятся красть даже у собственных друзей, сестер и братьев детей и продавать их персам или туркам. Поэтому никто из них и не доверяет другому. Они ездят верхом или ходят обыкновенно защищенные броней, щитом и шлемом, нося стрелы, лук и дротики. Сплошь и рядом мы видели, как подобным образом были вооружены даже те, кому приходилось только стеречь пару овец, С проезжающих купцов они берут большую дань, а если те недостаточно сильны, то их и грабят. Поэтому [418] караваны и идут либо большими отрядами, либо следуют водой. Ни персы, ни русские, между владениями которых они расположены, не могут укротить их военной силой, так как [в случае опасности] они сейчас же убегают в непроходимые горы и прячутся в высокие безопасные пещеры.

В этой стране имеются различные князья; почти в каждом городе имеется особый, а главный из них именуется шемхал (у нас звали его шавкалом); это как бы царь между ними, избираемый бросанием яблока. Когда его избирают, все мурзы или князья должны сойтись в круг, а священник [мулла] бросает в них позолоченное яблоко; в кого оно попадет, тот становится шемхалом. Священник, однако, хорошо знает, в кого он должен бросить. Такого рода шемхал (или Lumen 311 [светоч?]), как на их языке он именуется, пользуется, правда, почетом и уважением, но другие князья не особенно ему повинуются и доверяют, как может быть усмотрено из нижеследующих рассказов.

Как сказано, мы начали свою поездку через Дагестан 14 апреля и прибыли во владение Осмин (именуемое некоторыми Исмин), князь которого Рустам имел свой двор в местечке того же наименования. Путешествие шло в течение этого дня пять миль через три красивые деревни, имевшие вокруг себя несколько плодовых садов и тучные пашни. Нас встретил сын князя Рустама 15 всадниками в латах; он приветствовал нас в своей стране. После этого они взяли от нас налево в лес, а мы направились направо в открытое поле и стали лагерем у деревни, устроив вагенбург 312 и расставив хорошую стражу.

К вечеру вновь прибыл молодой князь, посетил, однако, лишь посланника Алексея, устроившего свой лагерь близ нашего, и спросил, что мы за люди. Ему приготовили в качестве подарка 12 дукатов и 3 куска персидского атласу на тот случай, если бы он пришел и к нам, так как он, однако, не явился и лишь прислал двух своих офицеров, то подарок не был передан. Когда князь со своими опять собрался в путь, мы велели для салюта дать выстрелы из двух орудий, заряженных ядрами.

15 того же месяца мы прошли через низкие холмы, где встретили очень много зайцев, которые в иных местах поднимались до 4 или по 5 зараз. Мы могли при помощи наших собак устроить хорошую забаву и в немного часов поймали 9 штук. К вечеру, пройдя шесть миль, мы пришли в другое владение, именуемое Бойнак, и расположились лагерем у деревни того же имени, а именно у склона холма, который к морю опускался круто и с двух сторон давал место глубоким долинам. Перед нами мы в виде шанца устроили наши сундуки и другой багаж и посередине расположили пушки в форме полумесяца. У владетеля этой местности, как говорят, немного подданных и средства для жизни он получает от овечьих стад, которых у него было очень много. Его люди были гости дерзкие и отчаянные. Посол Брюг[ге]ман так на них рассердился, что, когда некоторые из них остановились, чтобы посмотреть на нас, как на чужих и удивительных для них людей, он приказал силой гнать их прочь и выстрелить порохом [холостым зарядом] им под глаза. Он еще более рассердился при этом на нас [419] за то, что мы, полагая нежелательным раздражать это шмелиное гнездо, не хотели исполнить его приказания. Когда варвары заметили, что их присутствие нам тягостно, они сказали: разве это не их земля, и не имеют ли они столько же или даже больше права, чем мы, стоять на ней; пусть бы мы поэтому не важничали. Правда, теперь мы сильнее их, но если им их государь лишь подаст знак, то они спешно соберут столько народу, что их хватит, чтобы сломать нам шеи. Далее они говорили: Им нет дела ни до шаха персидского, ни до великого князя московского: они дагестанцы и подвластны одному лишь Богу. Сначала они не хотели допустить, чтобы наши люди, не платя денег, брали воду, которую приходилось приносить из глубокой долины. Так как они, однако, заметили, что путь к воде мы могли обстреливать из нашего лагеря и уже приготовились к этому, то они пропустили нас. Поздно вечером князь велел нам сказать, чтобы утром мы не двигались с места, пока он не велит обыскать нас, нет ли у нас купеческих товаров, за которые следует платить ему пошлину. Мы ему велели сообщить в ответ: <Мы не купцы, а послы, во всем мире имеющие право свободного прохода; по справедливости мы пользуемся этим правом и здесь, но если кто, против права, захочет что-либо силой отнять у нас, тот пусть знает, что встретит сопротивление”. После этого никто уже больше ничего от нас не требовал.

На том же месте, где мы расположились, на возвратном пути стал лагерем польский посол [Феофил фон Шенеберг 313], которого мы встретили в Персии. Он также попал в ссору с бойнаками, но оказался слишком слабым для борьбы с ними, его одолели и убили со всеми его людьми, за исключением лишь трех слуг, которые спрятались в долгие. Три беглеца вернулись обратно по дороге в Дербент. Отсюда мехемандар, доставивший посла до этого города, взял их обратно в Персию, где, по распоряжению шаха Сефи, каждый из них получал по талеру в сутки для пропитания, пока через 9 месяцев не пришел к шаху русский посланник, взявший их с собой в Москву. Таким образом доброму господину Феофилу фон Шен(е)бергу, видному храброму мужчине, пришлось закончить свою жизнь, будучи убитым в посольстве в варварской стране. Тем более мы должны благодарить Бога, что с нами не случилось ничего подобного.

16 апреля рано утром около 6 часов мы опять двинулись в путь и. пройдя недалекое расстояние, пришли в область другого князя, а именно тарковского. Здесь и чуть было не попал в качестве добычи татарам в руки. Так как путь наш шел приблизительно в полумили от Каспийского моря и мне хотелось узнать, что за грунт у берега и какое берег имеет направление, то я со шкипером Корнилием Клаус(ен)ом и отделился от свиты и поехал к морю. Едва мы прибыли к берегу, который здесь расположен за двумя холмами, как увидели, что два татарина, за которыми следовали подальше еще восьмеро, едут вдоль берега. Когда они нас увидали, то поспешили за нами, но мы, не мешкая, повернули опять в сторону дороги. Оба ближайшие татарина взяли свои дротики в руки и, дав шпоры коням, во всю прыть погнались за нами. Другие же, полагая, [420] может быть, что такого рода людей здесь должно быть больше, проехали на холм, чтобы произвести разведки. Когда они увидели, что на расстоянии не далее доброго выстрела из ружья длиной лентой тянется наша свита, они стали кивать и кричать нашим преследователям: “Тутма, тутма!”, чтобы те не преследовали и не хватали нас, так как там сильная засада. После этого они медленно поехали за нами и, догнав нас близ свиты, любезно поздоровались с нами и попросили посмотреть наши пистолеты, желая узнать, что это за оружие. Однако ни один из пистолетов не был им дан в руки, они осмотрели нашу свиту и после этого опять поехали дальше поперек поля. Нам повстречались и после этого разные отряды одетых в латы всадников; иногда они на расстоянии пары выстрелов из ружья ехали с нами, заезжая иногда назад, иногда вперед; иногда они хотели пересечь наш отряд, но мы этого не допускали. После этого они опять ехали дальше своей дорогой. К вечеру мы прибыли к городу Тарку, расположенному в 7 милях от Бойнака. Мы расположились в ровном поле близ свежего ключа, приблизительно в расстоянии доброй четверти мили от Каспийского берега.

CXII

(Книга VI, глава 13)

О городе Тарку и тарковской области

На следующий день, 17 апреля, главный правитель этого города прислал своего младшего брата с другими тремя осанистыми мужчинами приветствовать нас и предложить всяческую дружбу и услуги. Сам хан о себе сообщал, что он болен и лежит в постели. Послы отправили к нему нашего медика, чтобы поблагодарить за такое предложение дружбы и помочь ему, если он того пожелает, советом и лекарствами медика для восстановления его здоровья. Он охотно согласился на это. Когда он, при лечении врачом, в течение немногих дней выздоровел, он не находил слов для выражения своей благодарности нам.

Что касается города Тарку, то это главный город в Дагестане. Он лежит в высокой местности, на склоне и между гор, среди обрывистых скал. Скалы эти, как выше сказано, с виду похожи на то, точно они спаяны из одних раковин вроде тех, которые море в этом месте выбрасывает на берег (все эти раковины величиной в скорлупу грецкого ореха). Некоторые из раковин еще целые; притом встречаются эти раковины не поодиночке, но нет обломка величиной с кулак, в котором не насчитывалось бы пять и более раковинок; самый камень тверд, как кремень. Над этими скалистыми горами была ровная местность и хорошее пастбище для скота.

Город лишен стен и лежит совершенно открыто; в нем до тысячи домов, почти на персидский манер, но построены они несколько хуже. Из скалы вытекают различные обильные водой ключи, которые через город стекают с горы с приятным шумом. Здешние дагестанцы, равно как и бойнаки и живущие более к северу люди, именуется [421] кайтаками. За Тарку в горах к западу находятся еще другие, которые зовутся кумуки [кумыки] или казукумуки [казикумыки]; каждое из этих племен имеет особых своих государей.

Главный правитель этого города Тарку и всей этой местности был Сурхован, господин лет 38, хвалившийся происхождением из персидского царского дома. Он и поддерживал добрую дружбу с персами, чтобы в том случае, если среди дагестанцев произойдет междоусобная война, ему могла быть доставлена помощь из Персии. Рядом с ним живут еще другие мурзы, его двоюродные братья. Младший из них, сын его брата, Имамрза, управлял также частью города.

Тарковские татары были дики и дерзки не менее бойнаков, но их женщины были любезны. Женщины, как и девицы, без стеснения, с открытыми лицами, ходили среди людей. Девицы заплетали свои волосы в 40 косичек, которые свисали вокруг головы; они были очень довольны, когда мы трогали и считали эти косички.

Здесь мы встретили старого человека, по имени Матфия Махмара, из Эттингена в Вюртембергcкой стране родом. По ремеслу своему он был ткач бархента 314 (бумажной материи], в венгерскую войну был схвачен турками, продан этим татарам и обрезан. Он почти совершенно забыл свой немецкий язык, мог припомнить едва столько слов, чтобы дать понять свои мысли. Он сказал: он знает и верит, что есть Единый Бог и три Лица и что Христос за него пострадал. Он мог прочитать и “Отче наш”, хотя не совеем твердо.

XCIII

(Книга VI, глава 14)

О большой опасности, которую мы испытали у татар

Когда при прибытии нашем Сурхован предложил нам большую дружбу и помощь, мы думали, что теперь всякая опасность прошла, и что мы будем в безопасности и на свободе под защитой этого мурзы. Однако никогда не угрожала нам большая опасность, чем здесь. В течение всех этих пяти недель, что мы пробыли у дагестанских татар, почти ежедневно ни о чем ином не говорилось и не слышно было, как о грабежах, захватах, убийствах и сломании шеи, чем нам грозили.

Мы просили нашего персидского мехемандара, обещая ему большой подарок, чтобы он нас проводил или хоть верблюдам позволил идти с нами до Терок у русской границы, так как видно было, что здесь много времени пройдет, пока мы получим подводы. Мехемандар отвечал на это, что под страхом смерти он не смеет действовать против данного ему приказания, которое простирается лишь до этого места. Возчики наши также не хотели дольше оставаться среди татар, но хотели все-таки еще переговорить с мехемандаром. Мехемандар, однако, в эту же ночь молча, не простившись, ушел вместе с возчиками; это причинило нам немало раздумья. К этому присоединилось, что около полудня две молодые татарские женщины, принесшие для продажи молоко, скакали нам следующее: они дочери русских родителей и христианки. Татары похитили [422] их у родителей и взяли в жены. Они жалели, что о нас, христианах, также татары замыслили столь злое дело; они втайне желали предупредить нас, чтобы мы остереглась: о нас ходят слухи, будто при нас очень много товаров и даже несколько сот тысяч (тонн) 315 денег, что через Осмин и Бойнак мы прошли, не платя пошлины, о чем у жителей плохая молва, и что поэтому не желают нас пропустить свободно. Вчера пришли из Осмина и Бойнака гонцы к Сурховану, и гонец прошел и к шемхалу, чтобы поднять против нас этих государей. Составлен план общими силами напасть на нас, перебить стариков, а молодых захватить в плен, причем надеются получить большую добычу. Женщинам показали вид, будто им не особенно верят и не придают значения их словам. Однако мы были немало смущены, так как уже четыре дня находились здесь, и не было надежды на то, чтобы скоро уйти отсюда. Кроме того мы видели, что вскоре после сообщения женщин вдоль гор проехал и заехал в Тарку отряд в 40 бойнаков, и что по временам гонцы спешили с места на место.

Послы созвали наиболее важных лиц нашей свиты перед лагерем, сообщили им о предстоящей опасности и выслушали затем наше мнение по этому поводу. Было взвешено и то и се, полагали, что было бы лучше, если бы с варварами обошлись любезнее, чем было сделано. Так как, однако, теперь положение таково, то приходилось положиться на Бога относительно предстоящего нам; мы увещевали друг друга быть мужественными и стойкими, так как если бы дело дошло до боя, то лучше было бы с крайним напряжением сил биться и умереть, чем потом весь век свой жить среди варваров слугами и рабами, с опасностью для душ. К такому мужеству и стойкости побуждало нас и самое расположение местности: справа от нас было море, слева — высокие, недоступные горы, за нами и впереди нас — неприятель.

Однако во время этой беды и опасности приходилось сильнейшим образом жалеть, что мы сами не были согласны друг с другом. Посол Брюг[ге]ман кое-кого из свиты приблизил к себе, а других не признавал. На все он раздражался и досадовал, что говорил по совести тот или иной. Пожалуй один из нас готов был скорее ходатайствовать о смерти другого, чем отстранять ее, если бы только одинаковая опасность не угрожала его собственной жизни.


Комментарии

298. Ших Сахадан. Это добавление, показанное в скобках, взято из гл. 3 кн. V подлинника.

299. Георг Дектандер. В подл.: Georg Dectander.

300. во времена второй монархии т. е. персидской. В подлиннике в главе 6 кн. VI рассказано, как Брюггеман, рассерженный персидским солдатом-поселенцем, не только велел разорить весь его дом, но и самого солдата засек до смерти. Это событие представлено в подлиннике на рисунке, который мы сочли за излишнее воспроизводить.

301. Опущена опять глава с описанием пребывания в Шемахе. Из ее содержания стоит лишь отметить следующие факты: 1 марта пославник Романчуков праздновал банкетом день рождения великой княгини, т. е. царицы Евдокии Лукьяновны 22 марта в армянской церкви в Великий четверток происходило омовение священником правых ног мужчинам и правых рук женщинам. 26 марта армяне одновременно праздновали Новый год и Пасху. К неудовольствию Романчукова, хан в этот день, устроив банкет, приказал армянам содействовать торжественности его, вынося из церквей к ханской палатке хоругви, иконы и крест.

302. курды... в Курдистане. Замечание правильное.

303. С к Ю. В подл.: N nach W вместо N nach S.

304. Иосиф Барбар - венецианский посол в Персии в конце XV в.

305. с индийцами. О столкновении посольской свиты с индусами в Испагани рассказано в подлиннике в 87 главе IV книги.

306. Фезули. В подл.: Fesuli.

307. зилхадже. Silhatzae по кн. V, гл. 29; Dsilhatza, 12-й месяц по арабско-персидскому календарю.

308. Иорнанд. Iornandes, в новейших изданиях Iordanes, историк времен переселения народов.

309. Родерик Толедский. Цитируется Rodericus Toletanus “De rebus Hispania” Francoforti, 1579.

310. Горопий Бекан. Goropii Becani “Indoscythia” цитируется Олеарием и в примечаниях к изданному им сочинению Мандельсло.

311. Lumen. В изд. 1656 г. и след. годов: “Schemchal (oder Lumen) wie es in ihrer Sprache heisst”. В издании 1647 г. последние слова взяты также в скобку после Lumen. Неясно, что Олеарий хотел сказать; татарское ли это слово Lumen, или латинское Lumen “светоч, светило” — перевод татарского “шемхал”.

312. вагенбург - лагерь, забаррикадированный телегами.

313. Шенеберг. Во 2 главе книги VI рассказывается: “9 января 1638 мы встретили в 3 милях от предыдущей стоянки у старого караван-сарая Хиджиб польского посла Феофила фон-Шенеберга (по происхождению немецкого дворянина), старого величавого человека, с 25 лицами. С добрый час мы с ним беседовали по-латыни. Он не хотел подать виду, что понимает по-немецки, как лишь при прощании. Он рассказал, что свита его в начале состояла из 200 человек, но так как великий князь не мог пропустить его с таким количеством людей, то ему пришлось целых 6 месяцев простоять в Смоленске, а затем отослать людей, за исключением немногих. Он доставил письмо от армянского архиепископа, нами встреченного в Астрахани, и сообщил, что в Астрахань прибыло много для нас провизии и о нас сильно стосковались”.

314. бархента. В подл.: Parchenweber вместо Barchentweber.

315. несколько тонн. Tonne — немецкое старинное обозначение 100 000.

(пер. А. М. Ловягина)
Текст воспроизведен по изданию: Адам Олеарий. Описание путешествия в Московию. М. Русич. 2003

© текст -Ловягин А. М. 1906
© сетевая версия - Тhietmar. 2005

© OCR - Abakanovich. 2005
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© Русич. 2003