Адам Олеарий. Описание путешествия.. Ч. LI-LVII.

АДАМ ОЛЕАРИЙ

ОПИСАНИЕ ПУТЕШЕСТВИЯ ГОЛШТИНСКОГО ПОСОЛЬСТВА В МОСКОВИЮ И ПЕРСИЮ

LI

(Книга III, глава 19)

О различных канцеляриях в Москве и о их делопроизводстве

Государственные советники и бояре не только привлекаются ко двору для государственных дел, но служат и в канцеляриях для гражданских дел и судопроизводства. Таких канцелярий, которые русские называют “приказами”, в Москве насчитывается 33. Я их приведу здесь, называя одновременно и лиц, ныне ими заведывающих.

1. “Посольской приказ”, где рассматриваются государственные дела, дела всех послов и гонцов, а также дела немецких купцов. Здесь “думным дьяком” или канцлером Алмаз Иванов.

2. “Розрядный приказ”, где регистрируются имена и роды бояр и дворян и записывается прибыль и ущерб, понесенные в военное время. Заведывающим им является “думный дьяк” Иван Афанасьевич Гавренев.

3. “Поместной приказ”, где записываются наследственные и земельные имения, разбираются тяжбы из-за них и уплачиваются царские [247] пошлины при продаже. Заведывающий — Федор Кузьмин Елизаров.

4. “Казанской приказ” и 5. “Сибирской приказ”. В обоих слушаются и выдаются дела, касающиеся царств и земель Казани и Сибири. Здесь же ведаются доходы и расходы на соболя и другие меха. Заведывающий князь Алексей Никит[ов]ич Трубецкой.

6. “Дворцовой приказ”, где ведаются все дела, касающиеся двора и его содержания. Заведывающий — боярин [Василий] Васильевич Бутурлин. [7........]

8. “Иноземской приказ”, которому подсудны все иностранные военачальники и полковники и где им в мирное время отдаются приказания. Здесь также распоряжается тесть царский — Илья Данилович Милославский.

9. “Рейтарской приказ”, которому подсудна и от которого получает приказания и жалованье вся из туземцев навербованная конница [рейтары]. Эти рейтары все из бедного дворянства и имеют свои ленные имения. В год они получают 30 рублей или 60 рейхсталеров. И этот приказ подчинен Илье.

10. “Большой приход”, где все сборщики пошлин, со всей России, должны ежегодно отдавать свой отчет. Из этого “приказа” наблюдают за тем, правилен ли вес хлеба и соответствует ли он цене пшеницы и ржи; точно так же, всегда ли дается в винных погребах с продажею разных иностранных вин верная мера по дешевой цене. Из этого же приказа все иностранцы, находящиеся на дворцовой и военной службе его царского величества, аккуратно получают свое ежемесячное жалованье, равно как и жалованье годовое, уплачиваемое около Рождества. Здесь начальником боярин князь Михаил Петрович Пронский.

11. “Судной володимирской приказ”, которому подсудны все бояре и московитские вельможи. Кто желает обвинять их, должен заявиться сюда; здесь производится и суд, если дело частного характера. Боярин князь Федор Семенович Куракин заведывает этим приказом.

12. “Судной московской приказ”, которому подсудны стольники, стряпчие, дворяне и жильцы, т. е. дворяне, прислуживающие за столом или в дороге, простые дворяне и пажи. Их судья — тот же боярин.

13. “Разбойной приказ”, где производятся заявления, следствия, пытка, и, по качеству дела, говорятся и приговоры по уличным разбоям, убийствам” кражам и насилиям в городе и вне его. Высшее лицо в этом приказе — боярин князь Борис Александрович Репнин.

14. “Пушкарской приказ”, которому подведомственны все, кому приходится заниматься орудийным и колокольным литьем и вообще военными вооружениями. Таковы литейщики, кузнецы, точильщики сабель; пушкари, мушкетеры, мастера ружейные и пистолетные; не только суд и расправа, но и выдача жалованья им производятся здесь. Начальником здесь, на место безбожного Петра Тихоновича, поставлен боярин князь Юрий Алексеевич Долгорукой.

15. “Ямской приказ”, которому подведомственны все царские гонцы, “подводы” и возчики, которых зовут “ямщиками”; они здесь получают плату. Здесь же делаются назначения и выплаты тем, кто путешествуют по [248] делам его царского величества, смотря по содержанию милостиво дарованных им паспортных листов. Здесь начальником окольничий Иван Андреевич Милославский.

16. “Челобитной приказ”, где можно принимать жалобы и призывать к суду всех дьяков, секретарей, писцов, старост и придверников в приказах. Начальник его — окольничий Петр Петрович Головин.

17. “Земской двор” или “Земской приказ”, где все горожане города Москвы и простонародье имеют право жаловаться друг на друга в случае несправедливостей. Так же точно в этом приказе должны производиться измерение, уплата пошлин и запись всех домов и площадей, какие в Москве покупаются и продаются. Ежегодно сюда вносятся и уплачиваются налоги на дома, мостовые и воротные деньги и то, что должно идти на содержание валов городских. Начальник его — окольничий Богдан Матвеевич Хитрово.

18. “Холопей приказ”, где составляются особые грамоты, у них называемые “кабалами”, о тех людях, которые идут в крепостную зависимость к кому-либо другому. Заведывающий им — Степан Иванович Исленев.

19. “Большой казны приказ”, который заведывает золотою и серебряною парчою, бархатом и шелком, сукном и разными материями, необходимыми для дворцового убранства или же для подарков, в виде привета от его царского величества вновь назначенным чиновникам или, в виде милости, другим лицам.

Под этим “приказом”, расположенным в Кремле и называющимся обыкновенно по-немецки “der grosse Schatzhof”, находятся многие глубокие и большие погреба и каменные своды, где складываются и хранятся казна государства и все доходы городов, пошлины и ежегодные остатки от расходов в “приказах”. Все это находится под рукою и надзором царского тестя Ильи Даниловича Милославского.

20. “Казенной приказ”, которому подсудны все “гости” и наиболее выдающиеся русские купцы и торговцы. И здесь тот же Илья начальником.

21. “Монастырский приказ”, где ведаются монахи, попы и другие клирики и должны судиться в делах светских. Здесь начальником — окольничий князь Иван Васильевич Хилков.

22. “Каменной приказ”, канцелярия плотников, каменщиков и мастеров строительных работ, где все эти люди получают суд и расправу и вознаграждение свое. Это — большой двор, в котором всегда имеется большой запас всяких Необходимых для царского строительства материалов, как-то: дерева, камня, извести, железа и т. п. Господином и наблюдателем здесь является дворянин Яков Иванович Загряжской.

23. “Новгородской четверти” [приказ], куда вносятся и где исчисляются все доходы по Великому Новгороду и Нижнему Новгороду. Здесь же рассматриваются и решаются затруднения этих городов, а иногда и тяжбы их горожан. Хотя, как выше сказано, от провинциального воеводского суда никакие апелляции ко двору не допускаются, тем не менее [жители] пускаются на такие уловки: если, начав дело в местных канцеляриях, они замечают, что “собака начинает хромать”, они не дают делу дойти до решения, но [249] направляются с ним в Москву в приказы, которые их касаются. Начальник этого приказа — думный дьяк или государственный канцлер Алмаз Иванович.

24. “Галицко-Володимирский приказ”, где исчисляются доходы провинций Галича и Володимира и где выслушиваются нужды и жалобы этих провинций. Начальник этого приказа — окольничий Петр Петрович Головин.

25. “Новая четверть”, куда все кабаки, трактиры или шинки из всех провинций доставляют свои доходы и сдают отчетность. Отсюда же “кружечные дворы” или трактиры вновь снабжаются водкою и другими напитками. Также, если кто из других русских оказывается уличенным в том, что он тайно продавал водку или табак, то его здесь обвиняют и наказывают. Ведь, как выше сказано, русским под страхом сурового наказания воспрещено продавать или “пить” табак. Пойманные нарушители этого постановления, смотря по положению своему, или наказываются высокою денежною пенею, или кнутом и ссылаются в Сибирь. Немцам же разрешается свободно курить табак и продавать его друг другу. Начальствует в этом приказе Богдан Матвеевич Хитрово.

26. “Костромской приказ”, куда относится заведывание доходами и судебными делами Костромы, Ярославля и примыкающих к ним городов. В этом приказе заседает боярин и обер-цейхмейстер Григорий Гаврилович Пушкин.

27. “Устюжской приказ”, куда относятся поступления и судебные дела по Устюгу и Холмогорам. Здесь начальником окольничий князь Димитрий Васильевич Львов.

28. “Золотой и алмазной приказ”, где приготовляются, складываются и оплачиваются драгоценные камни, драгоценности и иные золотые и серебряные изделия, приготовляемые немецкими золотых и серебряных дел мастерами; здесь же и подсудны эти мастера. Патрон их тот же Григорий Пушкин.

29. “Ружейной приказ”, где хранится все императорское [царское] вооружение и оружие для военных целей, а также разные украшения для процессий и торжественных случаев. Здесь же находится цейхгауз или оружейная палата. Те, кто имеют дело с подобными предметами, подсудны этому приказу. И им заведует тот же Пушкин.

30. “Аптекарской приказ”, где находится царская аптека. Лейб-медики, цирюльники, аптекари, дистилляторы и все, кто к этим делам прикосновенны, должны ежедневно являться сюда и спрашивать, не требуется ли что-либо по их части. При этом они должны бить челом патрону, стоящему во главе этого учреждения, — Илье Даниловичу Милославскому.

31. “Таможенной приказ”, т. е. таможня, где заседает один из “гостей” с несколькими помощниками для приема пошлин со всех товаров. В конце года он отдает отчет другому приказу — Большому приходу, и тогда другой “гость” назначается на его место.

32. “Сбору десятой деньги приказ”, куда поступает десятая деньга, которую согласились отпускать на войну. Этот приказ теперь подчинен боярину Михаилу Петровичу Пронскому и за ним окольничему Ивану Васильевичу Олферьеву. [250]

33. “Сыскной приказ”, где заявляются и решаются все непривычные новые дела, не подведомственные другим приказам. Здесь начальником князь Юрий Алексеевич Долгорукой.

До сих пор приводились приказы от канцелярии его царского величества [и указывалось], что в них рассматривается и кто стоит во главе их. Помимо их имеются еще три особых приказа у патриарха, а именно:

1. “Розряд”, где регистрируются и записываются духовные владения;

здесь же находятся и архивы их.

2. “Судный” [приказ], где патриарх производит свой духовный суд и расправу.

3. “Казенной” [приказ], где складываются и хранятся патриаршьи казна и ежегодные доходы.

Во всех приказах царя и патриарха находится очень много писцов, пишущих красивым почерком и довольно хорошо обученных, по их способу, счетному искусству. Вместо марок для счета употребляют они косточки от слив, которые каждый имеет при себе в небольшом кошельке.

Брать подарки, правда, воспрещено всем под угрозою наказания кнутом, но втайне это все-таки происходит; особенно писцы охотно берут “посулы”, благодаря которым часто можно узнавать и о самых секретных делах, находящихся в их руках. Иногда они даже сами идут к тем, кого данное обстоятельство касается, и предлагают им за некоторое количество денег открыть дела. При этом часто они допускают грубый обман, сообщая вымышленное вместо истинного, частью из боязни опасности для себя в случае, если дело выйдет наружу, частью же вследствие незнания дела. Так было, например, и в мое время, когда я в 1643 г. в Москве принял царскую грамоту на имя его княжеской светлости, моего милостивейшего государя; в это время знатный агент, находившийся там, сильно желал узнать, каково содержание письма. Ему, как бы под строжайшим секретом, передана была копия, которую и мне разрешено было списать, так как я был добрым другом г. агента. Когда, однако, подлинная грамота на должном месте была переведена, то в ней многое оказалось изложенным в значительно иной форме, чем гласила переданная по секрету копия.

Акты, процессы, протоколы и другие канцелярские вещи они записывают не в книги, а на длинных бумажных свитках. Для этой цели они разрезают поперек целые листы бумаги, приклеивают потом полосы друг к другу и свертывают в свитки. Иной из свитков длиною в 20, 30, даже 60 и более локтей. В канцеляриях можно видеть весьма много их, грудами сложенных друг над другом.

LII

(Книга III, глава 20)

О русском судопроизводстве, правосудии и видах наказаний

Что касается дел юстиции, то они решаются в только что указанных канцеляриях. Каждый боярин или назначенный сюда судья имеет при себе дьяка или секретаря, а также нескольких заседателей; перед ними выступают тяжущиеся стороны, подвергаются выслушанию и [251] осуждению. Раньше у русских было лишь весьма немного писанных законов и обычаев, установленных разными великими князьями, притом исключительно по отношению к изменникам перед отечеством, преступникам по оскорблению величества, ворам, убийцам и должникам. Во всем остальном они, большею частью, поступали по собственному произволу и иногда произносили приговор смотря по тому, были ли расположены или враждебно настроены к подсудимому. Однако немного лет тому назад, а именно в 1647 г., по повелению его царского величества, должны были собраться умнейшие люди со всех состояний с тем, чтобы составить и написать несколько законов и статутов, которые затем его величеством и боярами были утверждены и по-русски, для публичного пользования, отпечатаны; это — книга in-folio, толщиною с добрых два пальца, и называется “Соборное уложение”, что значит “Согласное и собранное право”. Теперь они по этому своду постановляют или хотя бы должны постановлять свои решения. Так как все это делается именем его царского величества, то прекословить никто не имеет права, и апелляция не допускается.

Раньше тяжущимися велись такого рода процессы. Если один [252] другого обвинял и ничего не мог доказать, то судья требовал, чтобы дело было решено клятвою. После этого спрашивали обвиняемого, от которого зависело решение: “Берешь ли ты клятву на свою душу или же оставляешь ее на душе обвинителей?” Тот, кому полагалось принести клятву, должен был три недели подряд, каждую неделю по разу, выслушивать поучения и увещания о том, что это за великое и опасное дело давать клятву; вообще его всячески предостерегали от дачи ее. Если он, тем не менее, приносил клятву, то хотя бы клятва и была правильна, все-таки все окружающие плевали ему в лицо, его выталкивали из церкви, где он поклялся, подвергали презрению, все на него показывали пальцами, ему не разрешали входить в церковь, ни, тем менее, принимать причастие, разве только он заболевал опасною болезнью и в нем замечали верные признаки близкой смерти: только в таком случае его могли причастить.

Недавно состоялось такого рода распоряжение. Желающего принести клятву спрашивают перед иконами их святых, желает ли он принять клятву на душу и спасение свое. Если он ответит “да”, перед ним держат крестик с пядень длиною. Он знаменует себя сначала крестным знамением и затем целует крест. Потом снимают икону со стены и подают ему, чтобы он к ней приложился. Если он клялся правильно, то ему разрешают принять причастие лишь по истечении трех лет: относятся к нему, однако, довольно пренебрежительно. Если же станет известно, что он принес ложную присягу, то его нагого бьют кнутом, а затем немилосердно ссылают в Сибирь. Он не получает в этом случае причастия даже при последнем издыхании.

Вот поэтому-то русские неохотно дают клятву, а еще того менее решаются на нее вторично или в третий раз; так поступают разве только люди дерзкие и никуда не годные. Зато, однако, у них весьма принято во время общих сборищ, покупки или продажи уговаривать собеседника словами: “Вот [тебе] хрест”, причем они пальцами, по своему обычаю, благословляют себя; однако, не всегда можно верить этому уверению.

У них имеются различные ужасные способы пытками вынуждать правду. Один из них состоит в следующем: они связывают руки на спине, поднимают на высоту и привешивают тяжелое бревно к ногам; на бревно это вскакивает палач и сильно растягивает члены грешнику, как можно видеть это на следующем рисунке. Под ногами, кроме того, зажигается огонь, который жаром своим мучит ноги, а дымом лицо. Иногда они велят вверху на голове выстричь плешь, а затем дают на нее падать по каплям холодной воде; говорят, получается невыносимое мучение. Иных они, смотря по состоянию дела, велят еще бить кнутом при этой пытке и проводят раскаленным железом по их ранам.

Если судится дело о побоях, то обыкновенно того, кто ударил первым, обвиняют, а правым считают того, кто первый принес жалобу.

Убийца, который не из самообороны (эта последняя разрешается), но с заранее обдуманным намерением убил кого-либо, бросается в темницу, где он в течение шести недель должен каяться при суровых условиях жизни; затем ему дают причастие [253] и после этого казнят отсечением головы.

Если кто-либо обвинен и уличен в воровстве, его все-таки подвергают пытке, [чтобы узнать], не украл ли он еще что-либо; если он больше ни в чем не сознается и провинился в первый раз, то его бьют кнутом по дороге из Кремля на большую площадь; здесь палач отрезает ему одно ухо, и его на два года сажают в башню, а затем выпускают. Если он пойман будет вторично, то ему, по вышеуказанному способу, отрезают и второе ухо, а затем его уводят на прежнее пристанище, где его держать до тех пор, пока подобных личностей не наберется больше; потом их всех вместе отправляют в Сибирь. Никого, однако, ради воровства, если при этом не было совершено убийства, не карают смертью. Если вор после пытки признается, кому он продал краденые вещи, то этих покупателей зовут в суд и требуют от них, чтобы они дали должное возмещение убытков жалобщику, у которого вещи украдены. Такую выплату они называют “вытью”; она многих удерживает от покупки подозрительных предметов.

Ни о чем так часто не производится суд, как о долгах и должниках; не желающих или не могущих произвести уплату “приставливают”, т. е. их заставляют сидеть взаперти в доме какого-либо судейского служителя, вроде как, например, у нас арестовывают и ставят на послушание. Если платеж не будет произведен в разрешенный льготный срок, то должник, кто бы он ни был: русский ли или иностранец, мужчина или женщина, купец или ремесленник, священник, монах или монахиня, сажается в долговую тюрьму, и каждый день его выводят перед канцелярией на открытое место, и целый час гибкою палкою, толщиною с мизинец, бьют по голеням, причем избиваемые зачастую от сильной боли громко кричат. Иногда бьющий, получивший “посул” или подарок, бьет лишь слегка и мимо. Иные также кладут толстую жесть или узкие, длинные деревянные дощечки в сапоги, чтобы эти приспособления принимали на себя удары.

По вынесении этих мучений и надругательств должник или опять отсылается в тюрьму, или должен представить поручителей, что он на следующий день вновь явится на место и даст себя вновь бить. Подобного рода наказание они называют “ставить на правеж”. Оно представлено на следующем рисунке, спереди, под литерою А. Если же должник совершенно лишен средств заплатить долг, он становится рабом кредитора и должен служить ему.

Другие обычные наказания, применяемые против преступников, состоят в том, что взрезываются ноздри, даются батоги и кнутом бьют по голой спине. Ноздри взрезывались [рвались] у тех, которые пользовались нюхательным табаком; нам привелось встретить несколько человек, подобным образом наказанных. Батогами каждый господин может наказать своего слугу или всякого, над кем он хоть сколько-нибудь властен. Преступника раздевают, снимая с него кафтан и одежду, вплоть до сорочки; потом он должен брюхом лечь на землю. Затем два человека садятся на него: один на голову, другой на ноги, и гибкими лозами бьют его по спине; получается такое же зрелище, как [254] при выколачивании скорняками мехов; это показано под литерою В. Подобного рода наказание не раз применялось среди русских, сопровождавших нас, во время нашего путешествия.

Битье кнутом в наших глазах было варварским наказанием; оно представлено на рисунке под литерою Е. Подобное наказание 24 сентября 1634 года я видел примененным к восьми мужчинам и одной женщине, нарушившим великокняжеский указ и продававшим табак и водку. Они должны были перед канцеляриею, именуемою “Новою четвертью”, обнажить свое тело вплоть до бедер; затем один за другим они должны были ложиться на спину слуги палача и схватывать его шею руками. Ноги у наказуемого связывались, и их особый человек придерживал веревкою, чтобы наказуемый не мог двигаться ни вверх, ни вниз. Палач отступал позади грешника на добрых три шага назад и стегал изо всей своей силы длинным толстым кнутом так, что после каждого удара кровь обильно лилась. В конце кнута привязаны три ремешка, длиною с палец, из твердой недубленой лосиной кожи; они режут, как ножи. Несколько человек таким образом (ввиду того, что преступление их велико) были забиты кнутом до смерти. Служитель судьи стоял тут же, читая по ярлыку, сколько ударов должен был каждый получить; когда означенное [255] число ударов оказывалось исполненным, он причал: “Полно!”, т. е. достаточно. Каждому дано было от 20 до 26, а женщине 16 ударов, после чего она упала в обморок. Спины их не сохранили целой кожи даже с палец шириною; они были похожи на животных, с которых содрали кожу. После этого каждому из продавцов табаку была повешена на шею бумажка с табаком, а торговцам водкою — бутылки; их по двое связали руками, отвели в сторону (литера F), а затем под ударами выгнали из города вон и потом опять пригнали к Кремлю.

Говорят, что друзья некоторых из высеченных кнутом натягивают на израненную спину теплую шкуру с овцы, только что зарезанной, и таким образом исцеляют их. В прежние времена, после вынесенного преступниками наказания, все опять смотрели на них как на людей столь же честных, как и все остальные; с ними имели сношения и общение, гуляли, ели и пили с ними, как хотели. Теперь, однако, как будто считают этих людей несколько опозоренными.

Подобно тому, как русские с течением времени улучшаются во многих внешних отношениях и сильно подражают немцам, так они делают это и в том, что касается славы или позора; так, например, состоять палачом у них раньше не считалось столь позорным и бесчестным, как, пожалуй, теперь. Ни один честный и знатный человек теперь не стал бы вести дружбу с высеченным, разве только в том случае, если подобному наказанию кто-либо подвергся по доносу лживых людей или неправильно был наказан вследствие ненависти к нему судьи. В последнем случае наказанного скорее жалеют, чем презирают, и в доказательство его невиновности честные люди безбоязненно имеют с ним общение.

Общества кнутобойцев и палачей теперь также избегают честные люди. Им можно бы жить и работать, подобно всем остальным людям, но они неохотно отказываются от своего дела, так как оно приносит им большой доход: за каждую экзекуцию они получают деньги не только от начальства, но и от преступников (в том случае, если у этих последних есть деньги, а палач не слишком несговорчив); кроме того, они продают арестантам, которых ежедневно сидит весьма много, водку, — конечно, тайком; все это за год составляет большую сумму. Поэтому иные за подарки покупают подобного рода должности; однако в настоящее время им воспрещено вновь продавать их. Когда ощущается недостаток в таких людях и требуется произвести большие экзекуции, цех мясников обязан отряжать из своей среды нескольких палачей.

LIII

(Книга III, глава 21)

О религии русских вообще и о начале ее

При упоминании о религии русских, я, естественно, начну с вопроса, который в публичных диспутациях рассматривался д-ром Бодфидием, покойного короля Густава шведского придворным проповедником, а затем и магистром Генрихом Стаалем, суперинтендентом в Нарве в Лифляндии. Вопрос этот [256] следующий: “Можно ли считать русских христианами?” Если русских спросить об этом, они отвечают, что именно они-то и являются истинно крещенными и лучшими в мире христианами, в то время как мы разве можем считаться “окропленными” христианами. Поэтому, если кто-либо из иностранных христиан захочет перейти в их вероисповедание, они заставляют его вновь креститься. Что они, однако, все-таки христиане, это мы, вместе с вышеупомянутыми мужами, вправе заключить, так как essentialia christianismi или “существенно необходимые главные основания христианства” мы у них находим. Таковы — истинное слово Божие и святые таинства. Священная Библия имеется у них, а именно Ветхий Завет [с текста] 70 греческих толковников; а Новый — с обычного перевода переизданные на славянском и русском языках и отпечатанные. Странно, однако, что никогда они не допускают всю Библию в свои церкви, говоря, что в Ветхом Завете много скверных нецеломудренных вещей, могущих осквернить столь святое место, как их церковь; поэтому у них, наряду с новым заветом, имеются лишь некоторые писания пророков, которые они тут подвергают обсуждению. В домах, однако, разрешается иметь и читать всю Библию. Наряду с Библиею у них имеются и некоторые древние отцы и учители церкви, как-то: Кирилл, архиепископ иерусалимский, написавший катехизисы при императоре Феодосии (см. о нем у Барония в “Annales Ecclesiastici”, t. IV, р. 459, или “Bibliotheca patrum”, Colon., t. XII, p. 1003), Иван Дамаскин, Григорий Богослов (это, вероятно, Григорий Назианзин), Иван Златоуста, т. е. Иоанн Хрисостом, Ефрем Сирин. Этот последний, по их словам, — к чему присоединяется и Гергард Фоссиус лейденский в посвящении этой книги, переведенной им на латинский язык, — получил от ангела книгу с золотыми буквами, которую только он и был в состоянии открыть; после этого он сразу выступил с речами и писаниями, исполненными возвышенного духа.

Наряду с этими лицами имеют они и собственного своего русского святого учителя — Николу Чудотворца. Он написал духовные сочинения, которые они прилежно изучают. Они говорят, что он творил большие чудеса. Поэтому его резное поясное изображение поместили в особой часовне на большой улице, идущей вверх к Тверским воротам; ежедневно здесь горели перед ним восковые свечи; однако, во время большого пожара, бывшего при недавнем мятеже, оно, как говорят русские, было взято на небо, т. е., иными словами, сгорело и превратилось в пепел.

Они признают также символ веры Афанасия и верят, что Бог, через которого все создано, един в существе своем и троичен в лицах, что Христос пострадал за весь род человеческий, что Святой Дух, исходящий от отца, через Сына, нас освящает и дает нам силу для добрых дел. Поэтому нельзя сомневаться в том, что их вера или fides, quae creditur [вера, в которую верят] — христианская, но их, как говорят в школах, fides, qua creditur [вера, помощью которой верят], подозрительна и на деле оказывается весьма плохою. Наряду с Господом Христом, они и евангелистам, апостолам, пророкам и весьма многим иным [257] святым, — притом не как ходатаям, как говорят знатнейшие, но и как помощникам в спасении душ, как тому верит большинство — и даже писанным картинам, имеющим представить этих святых, — ежедневно воздают честь, подобающую Единому Богу. Об этом ниже будет сказано подробнее. Чтобы христианская вера их в добрых делах и любви к ближним также выступала и была действительна, это по жизни их и по вышеприведенным рассказам мало заметно. Что касается добрых дел, совершаемых ими по учреждению и постройке церквей и монастырей, то они им приписывают значение гораздо большее, чем следовало бы.

Они называют себя членами греческой церкви, хотя не следуют особенно точно ее правилам, но совершают многие ошибки и успели прибавить многие добавочные учения по собственному усмотрению. В своей летописи они пишут, что христианская вера еще в апостольское время проникла в Россию. Будто бы апостол Андрей из Греции, поднявшись вверх по реке Борисфену или Днепру, прошел через Ладожское озеро к Новгороду, здесь проповедовал Евангелие Христово и установил истинное богослужение и постройку церквей и монастырей. После долгого времени, однако, многими войнами, веденными в России татарами и язычниками, истинная христианская вера была большею частью подавлена и угасла, и, напротив, введено было язычество и идолопоклонство; так было вплоть до времени великого князя Володимера, который также раньше был язычником. Когда этот [князь] счастливым оружием своим подчинил себе все Россию и даже почти всю Сарматию, он стал пользоваться таким уважением у иностранных христианских государей, что они, домогаясь его дружбы, начали посылать к нему великолепные посольства. Так как эти предложения дружбы были им охотно приняты и он снисходил к их пожеланиям, то они постарались также отвлечь его от языческого богослужения к христианской вере. После этого Володимер отправил послов и гонцов в разные христианские страны, желая получить правильные донесения о верах. Так как ему более всего понравилась греческая религия, раньше существовавшая в России и до сих пор еще сохранявшаяся в некоторых, хотя и немногих местах, то он и решил принять ее.

Иоанн Куропалат, греческий историк, рассказывает, что при обращении русских случилось чудо. В то время, когда архиепископ, присланный сюда императором Василием, проповедывал у них Евангелие Христово и прославлял великие чудеса истинного бессмертного Бога и, между прочими, рассказал историю о трех правоверных мужах в огне, русские ответили: “Если бы мы могли увидеть такое чудо, мы бы тебе поверили”. Епископ подумал, что Бога не следует испытывать, однако, так как ведь Христос сказал: “Чего вы Именем Моим, с верою, будете просить, то и дастся вам”, то он сказал русским: “Если они вполне серьезно готовы в этом случае обратиться к Христу, то пусть они испрашивают себе что-либо”. Тут они попросили, чтобы епископ бросил в огонь Евангелие, повествующее о Христе; если и эта книга, подобно тем трем мужам, останется невредимою, то они [258] готовы уверовать в Христа, которого он называет истинным Богом, и обратиться к Нему. Тогда архиепископ поднял руки и глаза к небу, и стал просить Бога об этом чуде, говоря: “О Христос, Господь наш! Открой этим чудом Твое прославленное Имя и для очей этого народа!” При этих словах он бросил Евангелие в огонь. Через несколько часов, когда огонь догорел, они вытащили книгу невредимою. Как только варвары увидели это, они испугались великого чуда и, более не раздумывая, приняли христианскую веру и дали себя окрестить.

Великий князь Володимер позже получил имя Василия; он совершенно уничтожил идолопоклонство в своей стране и потребовал от всех своих подданных, чтобы они приняли греческую веру. Однако упоминаемые мною здесь писатели (которые, если вчитаться в них, оказываются, как установлено Геснером, Казаубоном и Фоссием, прилежно списывавшими друг у друга), на мой взгляд, ошибаются в упоминании имени императора Василия, а стало быть, и во времени. Они полагают, что это событие происходило во времена Василия Македонянина; без сомнения, им следовал и Бароний в своих “Annal. Eccles.”, называя здесь 863 г. По русской летописи и другим историкам гораздо достовернее, что это произошло около 988 г., когда братья Василий и Константин были на востоке, а Отгон III на западе — императорами. Как пишет Кромер, русский князь Володимер около этого времени, после многих побед, отнял у обоих этих братьев город, расположенной на Понте и называемый у Сабеллика Херсонесом; потом же, когда они подружились, Володимер получил в жены их сестру Анну и, приняв христианскую веру, вернул им означенный город обратно. Об этом подробнее рассказано у Кромера “de reb. Polon.o, кн. III. Правда, Гвагнин в описании европейский Сарматии ставит 924 г., однако в эпилоге его труда все-таки сказано, что событие это произошло в 985 г. по Р. X. Таким образом он приближается к цифре русских и нашей, с которой совпадает и Альтштедий в своей “Chronologia”.

Этот Василий послал из Константинополя Володимеру, как зятю своему, много епископов и священников, которые должны были во всей России устроить богослужение и церковные обряды. С этого времени между греками и русскими установилась большая дружба; русские считают [и теперь] греков за людей более святых и благочестивых, чем они сами, и ежегодно затрачивают на них большие суммы. Как пишет Поссевин, московиты раньше ежегодно посылали греческой церкви 500 дукатов милостыни. Теперь это вывелось, но зато греческие монахи от константинопольского и иерусалимского патриарха являются дважды, а то и трижды в год, доставляют позолоченные кости святых и всякие иные реликвии и писанные иконы, за что им дают увозить с собой, в виде подарков, большие количества денег, далеко превосходящие вышеозначенную сумму.

Шесть лет тому назад, а именно в 1649 г., патриарх иерусалимский, по имени Паисий, с несколькими греками прибыл в Москву, доставил земли с Гроба Господня (который, однако, высечен из камня) и [259] освященной воды из Иордана. Его великолепно приняли, торжественно провели наверх к царю и к патриарху и дали в подарок, как мне писали достоверные люди, более 60000 дукатов. Однако на обратном пути турки отняли у него все золото, все деньги, соболя и шелк, которые он вез с собою, и оставлены были ему лишь священные вещи и книги.

Во всех провинциях у них имеется лишь одна религия и одни обряды, да и только они их и имеют. С русскими границами кончается и религия их, если не считать немногих, которые теперь в Нарве переселены на шведскую границу. Большинство, в особенности — простонародье, немного могли бы объяснить и ответить о догматах своей веры. У них заведено так, как замечено было в свое время Герберштейном и Поссевином: подобно афинянам, которые думали, что мнения царя их — достаточная религия и что с них этого хватит, они ссылаются на то, во что верят царь и патриарх. Никакими проповедями их не поучают и не наставляют. Патриарх, впрочем, и не допускает, чтобы много говорилось о делах веры, или чтобы происходили диспуты с иностранцами; поэтому-то и удается поддержать повсюду всех их при одинаковых мнениях,

Незадолго до нашего приезда в Нижнем Новгороде русский монах имел о делах веры разные беседы с евангелическим пастором, жившим там и рассказавшим мне об этом; он от пастора получил при этом ряд хороших указаний. Когда патриарх узнал об этом, он велел монаха схватить и доставить в Москву, где он его спросил: на каком основании он посмел столь часто беседовать с евангелическим пастором и диспутировать о религии. Монах ответил хитро, говоря; немецкий пастор думал обратиться к православной вере; поэтому он его обучал; дело идет столь успешно, что он надеется окончательно приобресть его [для православной церкви]. После этого монаха вновь отпустили на волю.

LIV

(Книга III, глава 22)

О шрифте русских, их языке и школах

Русские получили свои буквы и письменность свою одновременно с религиею от греков, но частью изменили, частью увеличили число письмен особыми славянскими буквами.

Подобными буквами и письмом пользуются они как в печатных, так и рукописных книгах своего языка, который отличается от славянского и польского, но все-таки находится с этими языками в столь близком родстве, что тот, кто знаком с одним из них, легко в состоянии понимать и другой. С греческим у этого языка нет ничего общего, за исключением разве немногих слов, которыми они обыкновенно пользуются в церкви, богослужении и должностях и которые ими заимствованы с греческого. Так как русские, как уже сказано, в школах обучаются только письму и чтению на своем и, самое большее, на славянском языке, то ни один русский, будь он духовного или светского чина, высокого или [260] низкого звания, ни слова не понимает по-гречески и по-латыни.

В настоящее время они, — что довольно удивительно, — по заключению патриарха и великого князя, хотят заставить свою молодежь изучать греческий и латинский языки. Они уже устроили, рядом с дворцом патриарха, латинскую и греческую школу, находящуюся под наблюдением и управлением грека Арсения. Если это предприятие увенчается счастливым успехом и они окажутся в состоянии читать и понимать в подлинниках писания святых отцов и других православных, то нужно надеяться, что, с Божиею помощью, они придут к лучшим мыслям и в своей религии. У них нет недостатка в хороших головах для учения. Между ними встречаются люди весьма талантливые, одаренные хорошим разумом и памятью. Нынешний государственный канцлер в посольской канцелярии Алмаз Иванович в молодости своей побывал в Персии и Турции и в короткое время так изучил языки этих стран, что теперь может говорить с людьми этих наций без переводчика. Ради доброго разума своего и добросовестности он неоднократно участвовал в больших посольствах, а затем стал думным дьяком, или государственным секретарем, или, как его здесь называют, государственным канцлером. [261]

Их, уже упомянутый, тайный и во многих языках сведущий переводчик Иоганн-Бёккер фон-Дельден дал им возможность прочесть об иностранных делах в переведенных с латинского и французского книгах, так же, как сделал это бывший до него посол римского императора Адам Дорн, о котором также выше упомянуто. Последний составил вкратце космографию, или описание мира, а первый, между прочим, перевел на русский язык историю о великом моголе. Иногда теперь некоторые из наиболее знатных начинают брать эти книги в руки.

LV

(Книга III, глава 23)

О внешнем проявлении их христианства, о нынешнем богослужении и в особенности о их крещении

Внешнее проявление их христианства и нынешнее богослужение их состоит преимущественно в том, что они, наряду с применением святого крещения, читают слово Божие в церквах своих, служат обедни, почитают Бога и умерших святых, выказывают благоговение к иконам, кланяются им, совершают процессии и паломничества к умершим святым, в определенное время постятся, исповедываются, причащаются Святых Тайн и дают последнее помазание.

Что касается крещения, они считают его высоко необходимым для того, чтобы быть принятым в христианскую церковь и достигнуть блаженства. Они веруют и исповедуют, что они зачаты и рождены в грехах и что Христос, чтобы смыть этот первородный грех, установил омовение нового рождения [баню пакибытия] и очищения (которое они признают и телесным и духовным). Поэтому, как только родится дитя, они немедленно же спешат окрестить его. Если дитя несколько слабо, то его крестят дома, но только не в комнате, где оно родилось (эта комната считается совершенно нечистою). Если же ребенок здоров, то приглашенные для этой цели кумовья, которых должно быть всего двое, несут его в церковь, где поп встречает их у церковных дверей, делает пальцами перед лбами их знамение креста и благословляет их со словами: “Господь да хранит твой вход и выход, отныне и до века”.

Кумовья передают попу девять восковых свечек, которые он зажигает и крестообразно приклеивает к ушату, наполненному водой и стоящему посредине церкви. После этого он окуривает ладаном и миррою как ушат, так и кумовей, и со многими церемониями благословляет воду. После этого кумовья, держа горящие свечи в руках, вместе со священником, читающим из книги, трижды обходят ушат, причем спереди идет дьячок с иконою Иоанна [Крестителя]. После этого кумовьям задаются вопросы, обычные и у нас при крещении, а именно: “Как назвать дитя?” [и т. д.]. Записка с именем затем передается священнику. Священник кладет записку на икону, держит икону на груди младенца и молится. Потом он спрашивает: “Верит ли дитя в Бога Отца, Сына и Святого Духа?” Когда кумовья ответят на это утвердительно, они вместе со священником должны оборотиться и стать спинами к ушату. Затем [262] он спрашивает: “Отрицается ли дитя от дьявола со всеми его ангелами и делами и намерено ли оставаться в течение всей жизни при чистой греческой религии?” Кумовья, отвечая на каждый из этих вопросов, вместе со священником должны усердно плевать на землю. Затем они опять обращаются к ушату и происходит изгнание бесов. Возлагая руки, священник говорит: “Отойди от этого младенца ты, нечистый дух, и дай место Святому Духу” При этом он трижды крестообразно дует на младенца; этот обряд, по их словам, должен отогнать дьявола. Они уверены, что до крещения в младенце живет нечистый дух.

Как мне рассказывали, в настоящее время экзорцизм, или увещевание и изгнание сатаны, происходит перед церковными дверями, чтобы нечистый дух не загрязнил церкви. Потом священник берет ножницы, отрезает немного волос крестообразно с головы ребенка и кладет их в книгу. Затем он спрашивает: “Желает ли младенец быть крещенным?” и берет нагое дитя от кумовей обеими руками, трижды погружает его в воду и говорит “Окрещаю тебя во имя Бога Отца, Сына и Святого Духа”.

Затем он сует младенцу немного соли в рот, мажет ему освященным маслом крестообразно лоб, грудь, руки и спину, надевает ему чистую белую сорочку и говорит: “Столь же чист и бел ты теперь, очищенный от [263] первородного греха”. Он вешает ему крестик из серебра, золота или свинца (смотря по достатку родителей и насколько они в состоянии приобресть) на шею; форма и величина его представлены здесь.

Этот крестик в течение всей своей жизни он должен носить на шее в доказательство того, что он христианин. Если кого-либо находят мертвым на улице и креста при нем не окажется, то его не хоронят. Священник также назначает младенцу святого и дает ему изображение его. Крещенный в течение всей жизни должен обращаться к этому святому и почитать его икону больше всех других. После этой церемонии крещения священник ласкает и целует ребенка, а также и кумовей; и увещевает их, чтобы они относились к младенцу, как истинные родители, и не посмели вступать в брак друг с другом, так как такие браки у них, как выше сказано, строго воспрещены.

Если двое или трое детей одновременно приносятся для крещения, то каждому из них вновь устраивается купанье обновления, даже хотя бы их была сотня. Однажды бывшая в употреблении вода, которой омыта нечистота первородного греха, должна быть вылита в особое место, и никто уже не должен ею оскверняться. Они полагают, что вода при крещении совершает не только духовное, но и телесное омовение грехов и душевной нечистоты. Так же точно они по-фарисейски пользуются и обыкновенной банею и мытьем во время браков, после совокупления, после выхода семени ночью, после выпускания мочи, омывая члены, при этом применяемые. Многие из них думают, что такое внешнее очищение достаточно для смытая грязи их грехов, в которой они видят как бы материальное существо, к ним приклеивающееся.

Вода для крещения никогда не согревается с помощью огня; в зимнее время дают ей лишь немного постоять в теплом месте.

Взрослых людей, которых предполагают крестить (как делают с переходящими к их религии и как раньше поступали с халдеями) приводят к реке, в которой в зимнее время устраивается прорубь во льду; сюда их с обычными церемониями трижды погружают так, что вода сходится у них над головою. Я упомянул о халдеях: так назывались в наше время некоторые люди — проходимцы, — которые ежегодно получали от патриарха разрешение в течение восьми дней перед Рождеством и вплоть до Крещения бегать по улицам с особым фейерверком, причем они прохожим зажигали бороды и особенно приставали к мужикам. В наше время они зажгли мужику воз с сеном, а когда тот стал им сопротивляться, они сожгли ему бороду и волосы на голове; кто желал быть пощаженным ими, должен был платить копейку (6 пфеннигов). Они были одеты, как во время масленичного ряженья, на головах у них были деревянные [264] размалеванные шляпы, а бороды были вымазаны медом, чтобы не быть зажаренными огнем, который они разбрасывали. Их называли халдеями, обозначая так тех слуг, которые во времена царя Навуходоносора, по преданию, разводили огонь в печи, где предполагалось сжечь трех мужей: Седраха, Мисаха и Авденаго. Может быть, в старину желали при этом напомнить и о чуде, будто бы происшедшем при их обращении. Огонь [разбрасывавшийся ими], они делали из особого порошка, который толкли из растения, называвшегося у них “плаун”. Пламя это изумительно и очень весело смотреть на него, особенно когда его бросают ночью или впотьмах; им можно пользоваться для разных развлечений. Поэтому я и предполагаю подробнее на нем остановиться ниже.

...Плаун не что иное, как желтая пыль, выколачиваемая из растения muscus terrestris (земляной мох). Этот muscus называется в [немецких] ботанических справочниках Beerlar или иначе “чертов коготь” (Teuffels Klau); он растет обыкновенно в лесах, где стоят ели и березы, а также и в сухих степях. Мы его находили в русских, а иногда и в лифляндских лесах, густыми массами. Это растение бросает вверх парные шишечки, которые в августе, будучи спелыми, собираются русскими в большом количестве, сушатся в печи, толкутся и продаются фунтами; я сам купил несколько бычачьих пузырей [этого порошку] и вывез с собою. Наряду с пользою, которую он приносит при свежих ранах, мокнущих болячках и в случае опрелости у детей (так как он сушит и исцеляет лучше цинковой окиси 156), им пользуются русские для своего халдейского огня, о котором сказано выше. Порошок этот держат в пирамидальной формы жестянке, длиною с пол-локтя, иногда и короче; ее берут в руки и сверху у отверстия держат зажженную свечу или факел; снизу подталкивают ее немного кверху, в воздух, так что немного плауну вылетает из отверстия. Свеча его подхватывает, и он вспыхивает. Если подобное подталкивание в воздух происходит непрерывно, так что одно пламя следует за другим, или же если разбрасывают его вокруг себя, то получается зрелище изумительное. В обществах можно устраивать хорошее развлечение с помощью [плауна]: если тайком наполнить трубку плауном и поднести к огню и дунуть, то, неожиданно для сидящих вокруг, выбрасывается сильное пламя; чтобы при этом получился сильный шум, примешивают сюда превращенную в порошок березовую листву. Свойство порошка плауна такое, что он загорается лишь будучи в воздухе рассеян над пламенем; в иных случаях он не горит, даже если сунуть в него зажженный фитиль или свечу или если насыпать на горящие уголья. Если нет этого порошка, то можно воспользоваться благовонным гумми или тонко истолченною древесною смолою [канифолью], которая, помимо развлечения, дает еще хороший запах в комнате. Плаун сам по себе лишен запаха и не дает дыма...

Халдеи во время своего беганья считались язычниками и нечистыми; полагали даже, что если бы они в это время умерли, то были бы прокляты. Поэтому в день св. Крещения, во время великого всеобщего освящения, их вновь крестили, чтобы смыть с них [265] эту безбожную нечистоту и вновь соединить их с церковью. По принятии крещения они вновь делались столь же чистыми и святыми, как и все остальные. Такие люди иногда оказывались окрещенными раз десять и более. Так как подобные проходимцы совершали много досадных и гибельных выходок с крестьянами и простым людом, а также с беременными женщинами, и из-за игры с огнем не раз вспыхивали пожары, то нынешний патриарх совершенно отменил и эту дурацкую игру и беготню ряженых.

LVI

(Книга III, глава 24)

О крещении отпавших христиан и других взрослых

Иностранные и отпавшие христиане, равно как и татары и язычники, обращающиеся к русской вере и желающие креститься, сначала держатся шесть недель в монастыре, причем монахи обучают их религии, т. е., большею частью, их способу молиться, признавать святых, кланяться их иконам и знаменовать себя крестным знамением. Потом их ведут для крещения к реке, где они трижды должны плевать на свою прежнюю религию, как на еретическую и проклятую, и клясться никогда более не принимать ее. После крещения они одеваются в новое русское платье, подаренное им великим князем или другими вельможами, их восприеемниками, и им доставляется содержание, глядя по состоянию их.

В настоящее время подобных отпавших очень много в Москве, так как не только 22 года тому назад, по случаю тогда законченной войны под Смоленском, но и теперь, в течение последних лет пяти, много солдат, большей частью французов, позволили перекрестить себя, чтобы остаться в стране и получать содержание от великого князя, — хотя они и не понимали ничего ни в языке, ни в религии русских. Особенно нужно удивляться, как некоторые знатные и умные люди, из-за постыдной корысти, согласились отпасть и принять русскую религию. Известны примеры французского дворянина по имени Пьер де-Ремон 157 и графа Шляховского, как и в новейшее время Антония де-Грэна и полковника Александра Лесли из Шотландии и иных.

Этот граф Шляховский, о котором я говорил выше, прибыл в 1640 г. в Голштинию и Данию, и трогательно жаловался его княжеской светлости и его величеству королю Христиану IV, как его, происходящего из графского рода Шлик (Слик), ради евангелической религии преследуют католики. Он так убедительно излагал свои дела, что эти государи были тронуты состраданием, оказали ему всяческую милость и дали, по его горестной просьбе, ему рекомендацию и проч. к его царскому величеству в Московии. Когда он, по этому королевскому предложению, был хорошо принят в Москве, он высказал весьма свободный образ мыслей, стал говорить, что он прибыл в страну, чтобы принять русскую религию и остаться у его царского величества. Русским это очень понравилось, особенно потому, что он был знатного состояния — русские это очень [266] ценят, и знал к тому же латинский и польский языки; его охотно приняли, окрестили, сделали его князем и дали ему имя — князь Лев Александрович Шлик. Ему стало отпускаться ежемесячное жалованье наличными деньгами в размере 200 рейхсталеров. Некоторые думали, что он имел виды на брак с великою княжною Ириною Михайловною. Когда он, однако, узнал, что идут переговоры о выдаче ее за иностранного графа и что поэтому уже два посольства отправлены из Москвы в Данию, он почувствовал очень сильную досаду; однако, в конце концов, он остался доволен, что за него выдали дочь знатного богатого боярина. Когда с течением времени упомянутый нами его величество король датский узнал, что этот Шлик не из столь высокого рода, но просто подданный графа Каспара фон-Денгоффа в Польше и что он воспользовался рекомендацией только для того, чтобы перебежать, великому князю сообщена была истина и принесено было ему извинение за предложение, хитростью добытое. Его царскому величеству было крайне неприятно узнать об этом обстоятельстве, но он не захотел отнять раз уже дарованную милость; он оставил за ним титул князя и жалованье, которые и теперь ему принадлежат, но его строго призвали к ответу и бранили за то, что он выдал себя за графа фон-Шлика. И после этого, как и в наши дни, он писал себя князем Львом Александровичем Шляховским и считался среди дворян или гофъюнкеров царя.

Что касается Лесли, то он дал себя увлечь [к перемене веры] несчастием. Произошло это таким образом. После того как полковник Лесли, ради упомянутого смоленского похода, получил от бывшего великого князя большую сумму денег и вывез их из Москвы, ему со временем опять пришла охота послужить нынешнему великому князю. Поэтому он, в составе великого посольства, которое немного лет тому назад отошло из Швеции (во главе посольства состоял государственный советник и дворянин [барон] Эрик Гильденшерна), вновь прибыл в Москву и предложил русским свои услуги. Так как в то время русские не имели в виду никакой войны и не очень хотели без нужды расходовать деньги, то он и предложил, что был бы доволен поместьем и крестьянами вместо наличных денег; на это согласились, и ему передали великолепное имение на берегах Волги, с принадлежавшими сюда крестьянами. После этого полковник велел жене и детям приехать в Россию и владел этим именьем. Госпожа полковница, как хозяйка умная и аккуратная, кажется, возлагала на русских крестьянских женщин работу более значительную, чем они привыкли нести раньше; поэтому они стали выражать неудовольствие и стали говорить: они более не в состоянии служить у полковницы Лесли; она им в постные дни, в противность русской вере, дает мясо, трудною работою удерживает их от хождения в церковь, не дает им на дворе столько времени, чтобы они утром могли положить полагающееся перед Богом и иконами количество “поклонов” и совершать свое служение Богу; кроме того, она будто бьет народ и — что отвратительнее всего — взяла икону со стены и бросила ее в пылающую печь, где она и сгорела. Перед русскими последнее обстоятельство [267] было делом великим и обвинением страшным. После того полковника с женою и детьми, вместе со всеми дворовыми, доставили в Москву, и жалобщикам и обвиняемым дана была очная ставка. Полковница, правда, не отрицала того, что она строго требовала работы, но о других обвинениях она не желала знать ничего, говоря, что женщины, из ненависти и злости, только ради работы, на них возлагавшейся, возводили на нее эти лживые обвинения. Некоторых из иностранных служителей Лесли, которые подавали хорошие свидетельства в извинение своей полковницы, взяли под стражу и грозили им пыткою. Крестьянки же сами предложили себя на пытку. Остальные [слуги], которые еще были на свободе, ожесточенно нападали друг на друга, и с обеих сторон пролито много крови; тем не менее, никто не хотел брать вины на себя. Тут вмешался патриарх, сумевший убедить его царское величество, что у иностранцев следует отнять все поместья и не допускать, чтобы православные христиане в своем отечестве испытывали такое обращение со стороны неверных и некрещеных немцев и так оскорблялись бы в собственном богослужении. Патриарх зажег этот огонь, а бояре, давно уже простиравшие свои корыстные руки к хорошо устроенным имениям немцев, прилежно подкладывали сюда дрова. Ежедневно они докладывали его царскому величеству, чтобы исполнено было справедливое ходатайство патриарха. После этого Лесли потерял свое поместье с крестьянами, потому что он не русской веры, так как впредь только одни русские должны владеть такими имениями. Лесли, не зная, как теперь быть и как прокормиться с женою и детьми без этого имения, дал знать, что он готов — только бы сохранили за ним поместье с крестьянами — вместе с женою и детьми принять русскую веру и перекреститься. Патриарх и двор отнеслись к этим словам благосклонно, и Лесли было обещано исполнить его просьбу. После этого его со всей его семьею отправили в монастырь; продержали в нем шесть недель, обучая его их статьям веры, в особенности же церемониям русской церкви; затем их погрузили в воду и перекрестили. Перекрещенным дали новые имена, а тесть великого князя боярин Илья Данилович и его боярыня, бывшие крестными отцом и матерью, дали им великолепные русские одежды. После этого полковника пришлось вновь венчать с его женою, и Илья устроил им свадьбу в своем дворе. Его царское величество подарил новым русским, для привета в их [новой] религии, 3000 рублей, т. е. 6000 рейхсталеров.

Когда Лесли со своими находился в монастыре, то крестьяне и крестьянки его поместья, узнав, что им вновь придется идти под прежнее ярмо, подали челобитную, чтобы их пощадили от подданства Лесли, обещая послушно служить всякому другому, кому бы его царское величество ни отдал их под власть. Как раз в это время перекрещенному французу Антонию де-Грон [де-Грэн] обещано было дать поместья; он и попросил об этих имениях полковника Лесли, и, узнав, что крестьяне просили о другом господине, он подговорил их, чтобы они у его царского величества попросили именно о нем. После этого де-Грон получил [268] имение и до сих пор владеет им. Лесли же убедили отпустить крестьян с миром, так как они все равно, в конце концов, сломили бы шею ему и его семье. Поэтому он теперь в мирное время получает от его царского величества ежемесячно 90 рейхсталеров, подобно другим полковникам. И сыну его также положено жалованье полковника, только не столь высокое, как отцу.

В противовес этим примерам непостоянства в религии со стороны лиц мужеского пола, я хочу рассказать памятный пример замечательного постоянства слабой женщины.

Года с 32 тому назад упомянутый ныне французский барон Пьер де-Ремонт прибыл в Москву и женился здесь на девице, родной дочери Джона Барнеслея, происходящего из дворянского рода в Англии и давно уже жившего в Москве; ей было в это время 16 лет и она считалась прекраснейшей из всех иностранок в Москве. Этот барон, чтобы заслужить милость великого князя и расположение вельмож, принял русскую веру, дал себя перекрестить и стал именоваться Иваном. Русские, как и барон, были бы очень рады, если бы и жена, кальвинистка по исповеданию, добровольно также перекрестилась; они и старались этого добиться. Так как она отказывалась, то патриарх сначала старался привлечь ее добрыми словами и великолепными обещаниями; когда это не помогло, то он стал сурово угрожать ей. Тогда она пала ниц с униженной просьбою, чтобы лучше отняли у нее жизнь, чем ее религию; [она говорила, что] “желает жить и умереть в своей религии, что бы с ней ни сделали”. Ее детей, которых она родила барону, у нее насильно отняли и окрестили по-русски. Отца, который ради дочери поклонился патриарху в ноги, тот оттолкнул ногою, а ее насильно ведено было крестить. Патриарх говорил, что, так как она ничего не понимает, то ее следует рассматривать как ребенка и потащить к крещению. Во время крещения она сильно сопротивлялась. Когда ее привели к реке и насильно сняли с нее одежды, монахини, которые ее должны были крестить, заставляли ее, по обычаю, плевать на [прежнюю] религию; она сама плюнула в лицо монахине, которая обратилась к ней с этим требованием. Когда ее погрузили в воду, она потащила за собою в воду другую монахиню и сказала при этом: “Вы можете, конечно, погрузить тело, но душа от этого ничего не восчувствует”. После такого насильственного крещения или купанья ее вместе с ее мужем послали в город Вятку[?] 158, куда муж ее назначен был воеводою. Когда[?], по истечении срока, по обычаю, совершено было перемещение воевод, барон вновь отозван был в Москву и вскоре умер, вдова хотела снова снять с себя русские одежды и начать ходить со своими единоверцами в [реформатскую] церковь; однако это ей не удалось. Обоих ее сыновей у нее отняли и передали их русскому дворянину на воспитание. Ее же самое с малолетнею дочерью отправили в Белозерский монастырь, лежащий в нескольких милях от Москвы, и содержали там; и вот она, еще будучи молодой женщиною всего 21 года, должна была пять лет провести в горе и без утешения среди старых монахинь. Она не только была лишена присутствия и общества сыновей [269] своих, отца и других друзей, но ей даже ни разу не позволили ни писать о своей жизни и состоянии своим родственникам, ни от них получать письма. Тем не менее она не хотела ни кланяться перед русскими иконами, ни сгибаться перед ними; напротив, скорее она сама начала приводить монахинь к своим воззрениям, чем поддалась их увещаниям.

Пока продолжалось это ее бедствие, счастью однажды было угодно, что ей тайком, по удачному случаю, передано было известие о родственниках. Когда однажды немецкий кровельщик был послан в этот монастырь для исправления крыши и она хотела с ним переговорить о своих, то всякий раз монахини отправлялись с нею и мешали ей. Кровельщик, однако, чтобы, тем не менее, найти возможность говорить с нею незаметно от русских, часто призывал к себе своего мальчика и, с сердитым выражением и угрозами глядя на него, говорил тем временем с нею, о чем ему было приказано, и сказал, где она в его отсутствие найдет письмо Монахиням при этом казалось, что мастер за что-то бранит своего мальчика или приказывает ему что-то сделать.

Таким способом добрая женщина получила известие, да и сама дала ответ под видом как бы заступничества за мальчика.

Наконец, когда патриарх Филарет Никитич умер, она была освобождена из монастыря по просьбам и по большим хлопотам ее родственников, и ей дано было милостивое разрешение жить в Москве; однако она должна была держать при себе только русскую прислугу. Ей, впрочем, разрешено было выходить — лишь бы не в немецкую церковь — и ее можно было навещать кому угодно и когда угодно. Я дважды был у нее с ее зятьями, г. Петром Марселисом и г. Фенцелем, женатыми на сестрах этой женщины, и с изумлением слышал, с каким терпением она несла свое бедствие и как умела находить себе в нем утешение. Итак, эта госпожа Анна в своей религии до конца своего осталась постоянною. Как ныне я слышал, уже два года тому назад она скончалась. Замечательно, что ее дед Вильям Барнеслей, умерший пять лет тому назад в Англии, достиг возраста 126 лет. Уже имея 100 лет и овдовев в это время, он еще раз вступил в брак.

О других случаях, в которых бы русские принуждали кого-либо насильно перейти в свою религию, не слышно. Они разрешают всякому свободу совести, хотя бы это и были их подданные и рабы. Однако если кто-либо вступает в брак с лицом их веры, то они уже не дают ему свободы исповедания. Если кто добровольно переходит к ним, то они его охотно принимают и дают ему содержание на всю его жизнь. Отпавшие таким образом [от прежней своей религии] сильнее всего свирепствуют против своих прежних единоверцев, и от них иностранцам приходится хуже, чем от русских. Насчет этого можно бы привести несколько примеров

Если кто-либо из русских за границею перейдет в другую религию, а по возвращении вновь обратится к православной вере, то его нужно вновь крестить.

Подобное вторичное крещение христиан, обращающихся к ним из какой-либо иной секты, они, без [270] сомнения, заимствовали от греков, которые, отделившись от латинской церкви, стали считать латинское крещение недостаточным и поэтому начали вновь крестить тех, кто отпадали от западной церкви и желали стать членами их церкви. Однако они и все те, кто в этом деле следуют грекам, в 1215 г. папою Иннокентием III на латеранском соборе, 4-м постановлением, отлучены от церкви и преданы проклятию. Об этом можно прочитать в “Concilia Magna”, t. XVIII, р. 165

LVII

(Книга III, глава 25)

О русских торжественных и праздничных днях и о том, как они слушают слово Божие, а также о их церквах

У русских имеются определенные торжественные и праздничные дни, когда они молятся в церквах, причем, помимо воскресений, они для этой цели пользуются еще средою и пятницею (это у них постные дни). Эти праздники теперь соблюдаются гораздо больше, чем раньше. Раньше они полагали, что только бы утром побывать в церквах, а затем опять можно перейти к обычной своей работе. Кроме того, они говорили, что праздновать надлежит лишь господам, а не рабам и слугам, каковыми они являлись (об этом упомянуто у Герберштейна). Поэтому еще в наше время по воскресеньям так же, как и по будням, можно было видеть их торгующими и промышляющими в своих лавках и мастерских. Теперь же патриарх постановил, чтобы не только по воскресеньям и праздникам, но и по средам и пятницам лавки и мастерские не открывались; в те же дни полагается закрывать и кабаки и трактиры, и особенно, когда время идти в церковь, ничего из них нельзя продавать.

Великие их праздники, весьма торжественно справляемые ежегодно, — следующие 13. Так как Новый год, как выше сказано, они считают с осени, с 1 сентября, то первый большой их праздник приходится на 8 сентября. Он называется “праздник Рождества Пречистыя Богородицы”.

Второй праздник — 14 сентября — “Воздвижение Креста [Господня]”.

Третий — 21 ноября — “Введение Пречистыя Богородицы [во храм]”.

Четвертый — 26 декабря — “Рождество Христово”.

Пятый — б января — “Богоявление” или же “Крещение”.

Шестой — 2 февраля — “Сретение Господа Бога”.

Седьмой — 26 марта — “Благовещение Пречистыя Богородицы”.

Восьмой — “Вербное воскресение”, когда торжественно совершается большая процессия и празднуется Вход Христа во Иерусалим.

Девятый — “Великий день” или “Воскресение Христово”.

Десятый — “Вознесение Христово”.

Одиннадцатый — “Сошествие Святого Духа” или “Троица”.

Двенадцатый — б августа — “Преображение Господа Христа”.

Тринадцатый — 16 августа — “Успение Пречистыя Богородицы”.

Помимо этого не проходит дня, когда не праздновалась бы память [271] того или иного святого; иногда даже в один день приходится два или три таких праздника: можно, по желанию, праздновать этот день или не праздновать, но духовенство, во всяком случае, обязано в честь этих святых читать, петь и служить обедни. У них имеется постоянный календарь по старому стилю, в котором они очень ловко и быстро умеют находить чередование как подвижных, так и неподвижных праздников.

В большие праздники и по воскресеньям они трижды ходят в церковь: сначала, еще до восхода солнца, к “заутрени”, потом около полудня — к “обедне”, и вечером к “вечерне”. Здесь поп или священник читает некоторые главы из Библии, особенно некоторые псалмы Давидовы, Евангелие, иногда и проповедь из Златоуста, а также Афанасиевский Символ веры и некоторые молитвы;

он же поет полным голосом в тон, подобно употребительным и у нас антифонам и responsori’ям. Посреди чтения и пения священник часто говорит “Господи, помилуй”, а народ повторяет это трижды, осеняя себя крестным знамением и благословляя себя.

После чтения и пения поп идет к алтарю со своим капланом (таковой при всех духовных обрядах должен находиться при каждом священнике) и служит обедню; а именно — литургию древнего учителя церкви Василия Великого. Он льет в чашу красное вино вместе с водою, крошит сюда квашеный хлеб, благословляет его и читает при этом с четверть часа. Потом он берет из чаши ложкою и вкушает один, не давая другим причастникам, за исключением разве того случая, если в церковь принесено больное дитя, и причастие для него потребуется; в этом случае он дает и ребенку.

Если священник в этот день имел соитие со своею женою, он не смеет служить обедни, а должен заставить другого служить за себя.

В то время, когда служится обедня, народ стоит и делает поклоны перед иконами; при этом неоднократно повторяется “Господи, помилуй”. Обыкновенно же они, как уже сказано, не произносят проповедей и не объясняют библейских текстов, но довольствуются простым чтением текста и самое большее — проповедями вышеназванного учителя церкви; указывают они при этом на то, что в начале церкви Св. Дух оказывал свое воздействие без особых толкований, и что поэтому он и теперь может совершать то же. Кроме того, многое толкование вызывает только различные мнения, причиняющие лишь смятение и ереси. Два года тому назад “муромский протопоп”, по имени Логин, осмелился проповедовать и начал, вместе с некоторыми подчиненными ему попами в Муроме и других городах, произносить открытые проповеди, поучать народ из слова Бытия, увещевать и грозить ему. Их поэтому прозвали казаньцами [от слова “казанье” — проповедь]; народу к ним стекалось очень много. Когда, однако, патриарху это стало известно, он постарался принять меры против этого, отрешил проповедников от должностей, проклял их с особыми церемониями и сослал на жительство в Сибирь.

Пока у них нет проповедей и бесед по религиозным вопросам (ведь, говоря словами Поссевина, проповедь — “почти единственный путь, [272] которым божественная мудрость пользовалась для распространения света евангельского”), я того мнения, что русские вряд ли приведены будут на правый путь и к правому образу жизни, так как никто не показывает блуждающим истинного пути и не усовещивает их при многих распространенных у них грубых грехах, да и никто их и не укоряет, кроме разве палача, налагающего им на спину светское наказание за содеянные уже преступления.

У них имеются в особой книге подробные описания и толкования некоторых евангельских историй, приправленные прибавками, баснями и грубыми опасными вымыслами; ими они часто пользуются для прикрытия грехов своих. Я приведу в этом смысле только один рассказ, который упомянут Иаковом, датским дворянином (послом Фридриха II датского к московитскому великому князю) в описании его путешествия. В Великом Новгороде он повел духовный разговор со своим приставом Федором, старым седым человеком. Русский этот полагал, что из-за грехов, даже если они ежедневно совершаются, человеку нечего бояться, лишь бы только у него было намерение в свое время принести покаяние. В доказательство этой своей мысли он привел пример раскаявшейся грешницы Марии Магдалины. Эта Мария Магдалина будто была весьма развратною женщиною, долго занималась блудом и поэтому весьма часто грешила. Однажды ей на пути встретился человек, который попросился провести с нею ночь; так как она сначала не соглашалась, он стал упрашивать еще усерднее и умолял ее “ради Бога”; после этого она посту пила согласно с его просьбою. Так как она совершила это дело ради имени Господа, то ей не только дано было прощение всех ее грехов, но она, кроме того, красными буквами записана была в список святых. Этот рассказ — отвратительная и кощунственная хула на святую волю Божию, и история раскаявшейся грешницы в нем загрязнена и извращена грубою ложью.

По этому поводу я вспоминаю, что рассказывает о себе флорентийский дворянин Фердинанд Капон. Он будто бы был монахом и так же точно злоупотребил историею Марии Магдалины, чтобы прикрыть свой позорный поступок, — если только верить его словам. В 7 главе своего рассужденьица о жизни монахов, написанного им по-тоскански, а в Лейпциге переведенного по-немецки, он говорит: “Когда я постом проповедовал в Мессане и был здесь влюблен в замужнюю даму, называвшуюся г-жа Магдалина, я ей как-то признался в любовной страсти. Она же сказала мне, что не любит монахов: слишком они некрасивы. Думая день и ночь о том, как бы ее настроить иначе, чтобы она ответила на мою страсть согласием, я выдумал, наконец, следующее. Я обратил прилежное внимание на ее розового цвета одежду, которую она обыкновенно надевала по праздникам. В следующее воскресенье я решил, что история о Марии Магдалине годилась бы для моей цели, а именно в той части, где говорится, как она шла в церковь послушать проповедь Христа. Желая описать одежду и красоту Марии Магдалины, я по всем статьям описал одежды и красоту этой иной г-жи Магдалины, а чтобы быть [273] увереннее, что и она понимает, как в этом описании я о ней говорю, я постоянно пристально устремлял свои глаза на нее, говоря так: “Прекрасная Магдалина ходила в храм, одетая в пурпур, который, при виде издали, ясно показывал, что эта красивая заря являлась не иным чем, как предтечею чрезвычайно прекрасного солнца. Когда она подходила ближе, то не было ни одного, кто бы, посмотрев в звезды ее глаз, не почувствовал сразу влияние любовной страсти на свою душу. Не было человека, который, при виде роз ее щек, не чувствовал бы, как вырастают сладкие шипы в груди у него, и не было глаз, которые не были бы ослеплены снегом ее белых грудей. У левого уха носила она серебряную лилию, которая, играя среди золотистых волос ее, придавала красоте ее особую прелесть. Шею ее, цвета слоновой кости, украшал драгоценный пироп, казавшийся красным от гнева, так как он видел, что слава его помрачалась живыми кораллами ее губ”. Когда я это сказал, я увидел, что эта госпожа стала мило улыбаться и что щеки ее в то же время окрашивались в пурпур; по этим красным буквам я лучше всего мог прочесть, что она прекрасно поняла смысл моей речи”.

Наших планов не касается и поэтому я здесь не желаю более рассказывать, какие Капон еще говорил речи с этой женщиною в ее доме. Он был человек жизнерадостный и шесть лет тому назад умер у нас в Шлезвиге. Я сделал это отступление с тою целью, чтобы видели, что имеются люди, в особенности — русские, которые так скверно обращаются со Словом Божиим, искажают библейские истории и пользуются ими как покрышкою своих грехов...


Комментарии

156. цинковой окиси. В подл. Nichte.

157. Пьер-де-Ремон. Потомство его упоминается в русских документах под именем дворян Деремонтовых. Иван Деремонт упоминается под 1628 годом в числе дворян в “Дворцовых разрядах”.

158. Вятку. В подлиннике: Siwatka; может быть, имелся в виду и Свиажск. Впрочем, по воеводским спискам де-Ремонт ни тут, ни там, ни вообще где-либо не был воеводою.

(пер. А. М. Ловягина)
Текст воспроизведен по изданию: Адам Олеарий. Описание путешествия в Московию. М. Русич. 2003

© текст -Ловягин А. М. 1906
© сетевая версия - Тhietmar. 2005

© OCR - Abakanovich. 2005
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© Русич. 2003