Царица Екатерина вскоре умерла. Если верить гласу народному и некоторым свидетельствам, ее отравил ⁹ князь Меншиков, который раньше всех, предвидя эту смерть, позаботился о средствах, которые возвели бы на трон Великого князя Московского. Его происки имели такой успех, на какой он только мог надеяться. Едва Екатерина закрыла глаза, как внук Петра I, о котором до этого и не вспоминали, был провозглашен императором под именем Петра II. Первое, что сделал Меншиков как ловкий политик, было то, что он напомнил молодому царю о тех услугах, которые он ему оказал, и внушил недоверие ко всем, дав понять, что Его Величество может быть в безопасности в том случае, если предоставит ему полную власть в качестве главного управителя империи и генералиссимуса своих армий, о чем уже был составлен документ, который и был тотчас оформлен.

Вторая задача Меншикова состояла в том, чтобы немедленно приступить к бракосочетанию своей дочери с царем. Эта церемония была проведена без всякого открытого сопротивления со стороны сенаторов и других видных придворных чинов, которые были на нее приглашены. Они присутствовали там, не осмеливаясь показать ни малейшего внешнего признака своего внутреннего недовольства. Чтобы беспрепятственно достичь этой цели, он устранил от управления делами и двором многих русских вельмож, которые не очень старались скрыть все отвращение, какое у них вызывало это бракосочетание. Меншиков знал, что они в состоянии воспротивиться этому плану, когда речь зайдет о его реализации. Некоторых он заслал в Сибирь за предполагаемые преступления.

Но он ничего не предпринял против князей Долгоруких и графа Остермана, то ли потому, что плохо знал их намерения, то ли потому, что не считал их опасными противниками. Они из страха или чтобы выиграть время делали вид, что одобряют его замыслы. Можно предположить, что он их не боялся, так как разговаривал с ними только как господин, который не знает других законов, кроме своей воли. Он имел такой повелительный вид в обращении с царем, что тот, будучи еще очень молод, дрожал в его присутствии. Меншиков мешал ему в его невинных развлечениях и не позволял общаться с людьми, к которым тот питал наибольшее расположение, когда был Великим князем Московским.

Одним словом, Меншиков правил Российской империей, как настоящий скиф, то есть с истинным деспотизмом и таким тираническим, какого никогда не было ни у одного правителя в этих странах. Он полагал, что благодаря принятым им мерам и предосторожностям для укрепления своей власти ему нечего больше бояться со стороны людей. Он был занят лишь подготовкой свадьбы своей дочери с царем, когда вдруг опасно заболел, и было даже сомнительно, сумеет ли он выкарабкаться.

В течение этого времени те, кому он доверил следить за поведением своего подопечного, будущего зятя, дали немного больше свободы молодому цесаревичу. Они позволили цесаревне Елизавете и молодым князьям Долгоруким приходить иногда к нему, чтобы развлекать его. Поскольку все они были примерно одинакового возраста, ему было интереснее беседовать и шутить с ними, чем развлекаться более серьезным образом, как заставлял его делать это Меншиков, когда был здоров. Они настолько сблизились, что молодой царь не мог больше обходиться без их компании, а особенно без молодого Долгорукого.

Меншиков обманулся в своей проницательности и своих предположениях по этому поводу. Хотя действительно отец и сын сами по себе не были сильными личностями, но они имели все качества, требующиеся для того, чтобы удачно осуществить интригу, задуманную более ловкими людьми. Граф Остерман, министр, столь же смелый, сколь и просвещенный, считал их способными на это. Он ждал лишь удобного случая, чтобы внушить им мысль погубить Меншикова, которым он имел основания быть недовольным ¹⁰.

Граф выбрал время, когда князь находился в Петергофе", куда он привез царя под предлогом развлечь его на охоте. Остерман решил, что это как раз подходящий случай для выполнения его замысла. Он направился ко всем сенаторам и главным гвардейским офицерам, чтобы прозондировать почву, и, встретив в каждом из них готовность попытаться сделать все, чтобы избавиться от тирании Меншикова, познакомил их со своим планом и проинструктировал каждого в отдельности о том, что тот должен делать. Свои инструкции князьям Долгоруким, отцу и сыну, он начал с того, что намекнул им: если удастся расстроить брак молодого царя с дочерью Меншикова, то народ будет в восторге, если тот женится на одной из княжен Долгоруких. Этим самым он хотел вовлечь их во все те мероприятия, которые он замыслил с сенаторами и гвардейскими офицерами.

Речь шла лишь о том, чтобы заставить молодого царя тайно покинуть Петергоф без ведома Меншикова и присоединиться к сенату, который, благодаря интригам Остермана, должен был, хотя ни один из его членов не был об этом предупрежден, собраться на даче великого канцлера Головкина в двух лье от Петергофа. Молодой князь Долгорукий, побуждаемый своим отцом, взялся привезти к ним царя. Он спал всегда в комнате его величества и как только увидел, что все уснули, предложил царю одеться и прыгнуть в окно, которое находилось не очень высоко, на первом этаже. Царь, не колеблясь, согласился и убежал, так что гвардейцы, стоявшие у его двери, ничего не заметили. Он пробежал через сад и достиг дороги, где его ждали все сенаторы и офицеры, которые проводили его с триумфом в Петербург.

Меншиков, предупрежденный слишком поздно о бегстве своего подопечного, посчитал своим долгом последовать за ним. Но, когда он прибыл туда, вся стража сменилась, а гарнизон был под ружьем, хотя он этого не приказывал. Он отправился прямо в свой дворец, чтобы подумать, какое принять решение. У входа он был остановлен отрядом гренадеров, которые окружили его дом. Он попросил разрешения войти и переговорить с царем, но ему объявили о приказе, согласно которому он должен был на следующий же день отправиться в свои владения в Раненбурге со всею семьей.

Офицеры, под охраной которых он находился, обращались с ним в этот день очень мягко. Они ему сказали, что он может взять с собой наиболее ценные вещи и увезти столько слуг, сколько пожелает. Он это сделал, хотя и подозревал, что это лишь ловушка, которую ему приготовили. Он выехал средь бела дня из Петербурга на своих самых роскошных колясках, с таким огромным багажом и такою свитой, что этот выезд был похож скорее на кортеж посла, чем на выезд пленника, которого отправляли в ссылку. Когда его арестовали от имени царя, он сказал офицеру, выполнявшему это поручение: «Я очень виноват, и признаюсь в этом ¹², и такое обращение я заслужил, но не со стороны царя». Проезжая по улицам Петербурга, он приветствовал всех направо и налево. Среди этой толпы народа, сбежавшейся со всех сторон, он обращался к тем, кого знал особенно близко, и прощался с ними таким образом, что было очевидно, что его дух не был сломлен.

Офицер, взяв шкатулку, сказал, что его поручение не ограничивается только тем, чтобы потребовать у него ордена. Его миссия состояла еще и в том, чтобы отослать обратно весь его багаж и слуг, которые его сопровождали, и что он должен вместе с женою и детьми выйти из коляски и пересесть в маленькие повозки, на которых они поедут до Раненбурга. Он ответил офицеру: «Выполняйте ваши обязанности. Я готов ко всему. Чем больше вы заберете у меня, тем больше останется другим. Позаботьтесь только сказать от моего имени тем, в пользу кого пойдут эти богатства, что я их считаю гораздо больше достойными жалости, чем себя». Затем он вышел из своей коляски с непринужденным видом и, сев в крытую повозку, которую ему приготовили, сказал: «Я чувствую себя здесь гораздо лучше, чем в коляске».

Его отвезли в этом экипаже в Раненбург ¹⁴ вместе с женою и детьми, которые находились в отдельных повозках. Он их видел только изредка, и ему не позволяли свободно беседовать с ними всякий раз, когда он того хотел. Но, когда он находил нечаянный случай, он старался ободрить их речами, сколь христианскими, столь и героическими, говоря им, что нужно терпеливо, как христиане, переносить свои несчастья, тяжесть которых, повторял он часто, вынести легче, чем бремя правления государством.

Хотя расстояние между Москвой, где находился в то время царь, и замком в Раненбурге, где находился в ссылке Меншиков, равно 150 милям, его враги считали, что он находится все еще слишком близко от царя, чтобы не опасаться его интриг. Поэтому они решили отправить его дальше, чем за 150 миль, в одно пустынное место, называемое Якутск (в действительности Меншиков-был сослан в Березов. — Ред.), на краю Сибири. Он был туда перевезен с женою, детьми и восемью слугами, которых ему оставили, чтобы прислуживать им в ссылке.

Княгиня Меншикова ¹⁵ в расцвете своей молодости и своей фортуны всегда заслуживала уважение благодаря своим добродетелям, кротости, набожности и своему огромному милосердию к бедным. Она умерла по дороге между Раненбургом и Ряжском, где и была похоронена. Во время ее агонии муж выполнял функции священника. Об этой потере он сожалел гораздо больше, чем о потере всего имущества, почестей и свободы. Однако он не пал духом и продолжал свой путь по воде до Тобольска, столицы Сибири, где все были предупреждены о его скором приезде и ждали с нетерпением момента, когда увидят человека, который заставлял дрожать всю Российскую империю.

Первое, что предстало его взору, когда он высадился на берег, были два господина, которых он сослал когда-то в Тобольск. Они осыпали его проклятиями. Он сказал одному по пути в тюрьму, куда его везли: «Поскольку у тебя нет другого способа, учитывая то положение, в котором я нахожусь, получить от меня удовлетворение, как лишь осыпая меня оскорбительными упреками, удовлетворись этим. Я их выслушаю, не порицая твою злобу. Она справедлива, но недостойна человека, которого я принес в жертву своей политике лишь потому, что считал, что у тебя слишком много достоинства и слишком мало снисходительности, чтобы ты мог не противиться моим намерениям». «Что касается тебя, — сказал он, поворачиваясь к другому, — я не знал, что ты здесь. Это не моя вина, что ты несчастен. Ты должен это приписать какому-то тайному врагу, которого ты мог иметь в моем доме или в канцелярии коллегии и который под видом моего приказа сослал тебя в то время, когда я меньше всего об этом думал. Не зная причин твоего отсутствия и размышляя иногда над тем, почему я тебя не вижу, я испытывал тайное огорчение. Но если, для облегчения твоего неудовольствия, ты хочешь меня осыпать еще большим количеством проклятий, то продолжай. Я согласен на это».

В течение того недолгого времени, пока он пробыл в Тобольске, он был озабочен лишь тем, чтобы как-то обеспечить свою семью всем необходимым и смягчить нищету, в которой, как он знал, окажется семья в том ужасном крае, куда их должны были отправить. Вице-губернатор Сибири прислал ему в тюрьму 150 рублей. Эту сумму приказал выплачивать ему с семьею на пропитание царь. Меншиков заявил тому, кто принес эти деньги, что эта щедрость ему бесполезна в той местности, где он не мог ими воспользоваться. Он мог их истратить, если это ему позволят, лишь в Тобольске, купив необходимые вещи, которые облегчат его существование в том пустынном месте, куда он ехал. Его просьба была удовлетворена. Он купил топор и другие инструменты, необходимые для того, чтобы рубить и обрабатывать лес, а также орудия для обработки земли. Он запасся всякими семенами, чтобы сеять, рыболовными сетями и, наконец, большим количеством соленого мяса и рыбы для пропитания в течение того времени, пока он создаст хозяйство для поддержания существования его семьи. Деньги, которые у него остались, были розданы по его распоряжению беднякам Тобольска.

Из столицы Сибири он был перевезен вместе с детьми в Якутск в маленькой открытой повозке, в которую была впряжена одна лошадь, а в некоторых местах ее везли собаки. Перед отъездом из Раненбурга его и его детей заставили переодеться в крестьянское платье. Они были одеты в меховые шубы и шапки из бараньей шкуры, а под ними была грубая шерстяная ткань. Поездка от Тобольска до Якутска продолжалась пять месяцев, в течение которых они постоянно переносили все тягости непогоды. Однако ни его здоровье, ни здоровье его детей от этого не пострадало, хотя они были деликатного телосложения.

Однажды, когда ему приказали остановиться в избе одного сибиряка, которая находилась на дороге, туда вошел офицер, возвращавшийся с Камчатки, куда он был послан в правление Петра I, чтобы выполнить одно поручение, касающееся экспедиции капитана Беринга и открытий, которые тому было поручено сделать на Амурском побережье ¹⁶. Этот офицер был ранее адъютантом князя Меншикова, которого он не узнал из-за его длинной бороды и крестьянских одежд. Но Меншиков узнал его и назвал по имени. Офицер спросил его, откуда он его знает и кто он такой? Князь ему возразил: «Разве ты не знаешь Александра?» «Какого Александра?» — резко ответил офицер. «Александра Меншикова», — сказал ему мнимый крестьянин. «Да, — сказал офицер, — я его знаю и должен его знать прекрасно, но это не ты». «Это я самый», — сказал ему Меншиков.

Офицер решил, что это слишком невероятно, и принял его за крестьянина, который тронулся умом. Он не придавал никакого значения его словам до тех пор, пока Меншиков не взял его за руку и не отвел его к слуховому окну, откуда проникал свет в лачугу, сказав при этом: «Посмотри на меня хорошенько и вспомни черты твоего бывшего генерала». Офицер, глядя на него внимательно в течение некоторого времени и узнав его, воскликнул голосом, полным удивления: «Мой князь, какими судьбами Ваша милость оказалась в таком плачевном состоянии, в каком я ее вижу?» «Отбросим эти слова «князь», «милость», — сказал Меншиков, прерывая его. — Я лишь жалкий крестьянин, каким я и родился. Бог, подняв меня на вершину человеческого тщеславия, заставил меня вернуться в мое прежнее естественное состояние».

Офицер, сомневаясь еще в том, что он видел и слышал, заметив в углу той же лачуги молодого крестьянина, который привязывал веревками подошвы своих изношенных сапог, обратился к нему тихим голосом и спросил, знает ли он человека, с которым он только что говорил. «Да, — ответил ему молодой человек громко и сердито, — это Александр, мой отец. Что, и ты тоже не хочешь узнавать нас в нашем несчастье, ты, который так долго и так часто ел наш хлеб?»

Воспользовавшись этим случаем, он рассказал ему обо всех трагических событиях, которые произошли, одно за другим, в России с 1725 по 1728 год. Он начал со смерти царя Петра I, о чем не знал его собеседник. Затем перешел к тому, как Екатерина, вторая жена этого императора, была возведена на трон после смерти ее мужа. Он доверительно сообщил ему о своем участии в этом деле, подробно изложил также все обстоятельства смерти этой государыни и рассказал о возведении на трон Великого князя Московского. К этому он добавил рассказ о помолвке своей старшей дочери с царем Петром II и не скрыл того, что он, Меншиков, от имени этого будущего зятя завладел всею высшею властью, которой он воспользовался как тиран из-за необходимости совершать одно преступление за другим, чтобы оставаться таким же сильным и дальше. Это могущество было таким, что по всей империи его имя стало более грозным, чем имя Петра I.

Когда он дошел до этого места в своем рассказе, он испустил глубокий вздох и сказал офицеру: «Я думал, что мне нечего бояться со стороны людей и что можно спокойно наслаждаться плодом моих трудов, или, если хочешь, моих преступлений. И вот тогда более вероломные Долгорукие, вдохновляемые и руководимые иностранцем графом Остерманом, еще более вероломным, чем они, в один момент сбросили меня с вершины величия в то ужасное состояние, в котором ты меня видишь. Я это действительно вполне заслужил. Я в этом признаюсь перед Богом и перед людьми. Вот, полюбуйся на превратности человеческой жизни. Я родился крестьянином, и вот теперь я еще более бедный крестьянин, после того как поднялся на самую высокую ступень славы, могущества и богатства. Потеря всех этих благ и свободы не причинила мне никакого страдания».

Затем, показав на своих детей и со слезами на глазах, он сказал голосом, прерывающимся от рыданий: «Вот что является предметом моих страданий: видеть, как эти невинные, родившиеся в роскоши, теперь, как и я, лишены всего и разделяют со мной наказание за мои преступления, в которых они не участвовали. Поскольку известно, что в мире совершается беспрерывная перемена, я надеюсь, что справедливая судьба вернет их в лоно их родины и что их настоящее бедственное положение послужит им уроком и научит их управлять своими желаниями и страстями в условиях, более благоприятных ¹⁸. Ты должен будешь отдать отчет о выполнении твоего поручения. Ты будешь иметь дело с Долгорукими. Ты не встретишь в них людей, исполненных любви к родине ¹⁹, у них ты не найдешь качеств, необходимых для выполнения славных планов Петра I. Скажи им, что ты меня встретил по дороге случайно, что трудности поездки, во время которой я постоянно страдал'от суровой погоды, не только не подорвали моего здоровья, но даже, кажется, закалили его так, что теперь я себя чувствую так хорошо, как никогда прежде, и что в моем заточении я пользуюсь такой свободой духа, какой я не знал тогда, когда стоял во главе всех дел».

Офицер, которому все факты, рассказанные Меншиковым, были неизвестны, слушал его с удивлением и жадностью. Он принял бы их за вымысел больного воображения, если бы солдаты, под охраной которых находился этот несчастный князь, не подтвердили бы подлинность всех этих событий по мере того, как тот их излагал. Он с сожалением расстался с князем и, прежде чем уйти, увидел, как тот сел со спокойным и веселым видом на маленькую открытую повозку, на которой он проделал большую часть своего путешествия. Он не мог сдержать слез при виде плачевного состояния, в котором находились князь и его семья. Провожая его глазами до тех пор, пока мог, он восхищался тем, что нашел его гораздо более величественным в его чрезвычайном несчастье, чем во время его возвышения.

Один сострадательный друг, имя которого никогда не узнали ни Меншиков, ни его дети, нашел способ прислать им из Тобольска через безлюдные места, которые нужно было пересечь, быка, четырех коров и птицу всех видов. Так у него появился птичий двор. В огороде он выращивал достаточное количество овощей для пропитания своей семьи в течение всего года. Он требовал ото всех, живущих в его доме, чтобы они присутствовали каждый день на службе, которая проходила регулярно по утрам, в полдень, вечером и в полночь в его часовне.

Он провел шесть месяцев в этой ссылке, не проявляя никакого беспокойства духа, когда вдруг его дети заболели оспой. Первой заболела старшая дочь. Поскольку не было ни врача, ни священника, он заменял и того, и другого. После бесполезного лечения лекарствами, которое он сам назначал, считая их необходимыми для ее выздоровления, он подготовил ее к смерти с героическим мужеством христианина. Она ему отвечала как человек, которого нисколько не страшит переход из этой жизни в другой мир. Наоборот, она, казалось, желала, чтобы этот момент наступил, и он не замедлил наступить. Она умерла на руках у своего отца, который выразил свое горе лишь тем, что прижался лицом к лицу своей дочери на одну минуту. Затем, повернувшись к другой своей дочери и сыну, которые находились здесь же, он сказал им: «Научитесь умирать без сожаления о делах мира сего». Потом он запел вместе со всеми домочадцами молитвы, которые, согласно православному обряду, обычно читают по мертвым. Когда прошло 24 часа, ее перенесли с убогого ложа, на котором она умерла, в часовню, где и похоронили в его присутствии.

Брат и сестра этой несчастной княжны не замедлили заболеть той же болезнью. Они заболели одновременно, но выкарабкались более благополучно, чем она. Отец служил им и врачом, и сиделкой в течение всей болезни. Усталость от этого тяжелого занятия разрушила его здоровье до такой степени, что он заболел горячкой, которая через месяц свела его в могилу. Он едва волочил ноги, пока силы ему позволяли. Наконец, почувствовав себя совсем изнуренным, он позвал своих детей и сказал им так спокойно, что они не поверили в близость его конца:

«Дети мои, я приближаюсь к моему последнему часу. Смерть, о которой я никогда столько не размышлял, как здесь, была бы лишь утешением для меня, если бы, представ перед Богом, я должен был бы дать ему отчет лишь о том времени, что я провел в этой ссылке. Здравый смысл и религия, которыми я пренебрегал во время моего процветания, научили меня, что если суд Божий безграничен, то его милосердие, на которое я уповаю, тоже безгранично. Я расстался бы с миром и с вами совершенно довольным, если бы мои поступки были примером добродетели. Ваши сердца, которых до сих пор не коснулась испорченность, находятся еще в состоянии невиновности, которую вы сохраните лучше среди этой пустыни, чем при дворе. Я не хочу, чтобы вы туда возвращались, и вспоминайте лишь о тех примерах, которые я вам дал во время пребывания здесь. Вы пожалеете об этом не раз среди большого света ²¹. Силы меня покидают. Приблизьтесь, дети мои, чтобы я мог вас благословить». Он хотел протянуть руку, но у него не было сил, и в этот момент его голова упала на плечо, по телу пробежала легкая конвульсия, и он умер. Дети похоронили его в часовне рядом с его дочерью, согласно желанию, которое он неоднократно выражал в последние дни своей жизни.

После смерти князя Меншикова и его дочери офицер, под охраной которого находилась эта несчастная семья, видя, что ему уже нечего бояться интриг со стороны этих двух сирот, из сострадания, помог им вести хозяйство, основанное их отцом. Он дал им немного больше свободы, чем прежде: позволил им ходить, гулять за пределами их поселения, а также иногда отправляться слушать богослужение в Якутск.

Возвращаясь из церкви домой, она шла по той же дороге и увидела того же человека в том же положении и заметила на его лице желание вступить с нею в разговор. Она отошла от этой избы, чтобы избежать его назойливости; Застенчивость, свойственная девушке, заставила ее удалиться, но то, что она предполагала, случилось. Мнимый крестьянин был князем Долгоруким, который ее узнал. Он думал, что она его тоже узнала. Предполагая, что она прошла мимо, желая избежать беседы с человеком, который был причиною ее несчастья и который заслуживает с ее стороны лишь самого сильного отвращения, он назвал ее по имени.

Она удивилась, услышав свое имя в таком месте, где, как она считала, ее никто не знает. Остановившись, чтобы посмотреть внимательно на того, кто ее позвал, она хотела продолжить свой путь. Тогда этот человек крикнул ей: «Княжна, почему вы убегаете? Следует ли нам сохранять враждебность в тех местах и в том положении, в которых мы находимся?» Слово «враждебность» возбудило любопытство молодой княжны. Она подошла, чтобы рассмотреть поближе говорившего. «Кто ты?» — сказала она ему, — и какие могут быть у меня причины, чтобы тебя ненавидеть?» «Разве ты меня не узнаешь?» — возразил крестьянин. «Нет», — ответила она. «Я князь Долгорукий». Удивленная и озадаченная, она подошла поближе и, посмотрев на лицо незнакомца, казалось, узнала черты князя Долгорукого. «Действительно, я думаю, что это ты. С каких пор и за какие грехи перед Богом и царем ты находишься здесь?»

«О царе не может идти речи, — ответил Долгорукий. — Он умер через восемь дней после обручения с моей дочерью, которая здесь лежит на скамье и умирает. Ты, кажется, удивлена. Разве ты не знаешь обо всех этих событиях?» Княжна Меншикова ответила ему: «Я вижу, что ты недавно приехал сюда, если не знаешь, что в этих безлюдных местах, где нам не позволяют общаться с кем бы то ни было, мы не можем знать, что происходит там». «Да, Петр II умер, — сказал Долгорукий, — и его трон занят сейчас женщиной, которую мы туда посадили вопреки законам государства только потому, что считали, что у нее совсем другой характер. Мы предполагали, что будем жить при ее правлении более счастливо, чем при ее предшественниках и настоящих наследниках трона. Но как же мы ошиблись! Как только ее короновали, мы поняли, что она чудовище по своей жестокости, которое, чтобы утвердиться на троне, который мы ей уступили, узурпировала его и стала подозревать нас в преступлениях, чтобы потом выслать и погубить в этих краях. С нами во время поездки обращались, как с самыми закоренелыми преступниками. Нас лишили всего необходимого, и до сих пор мы лишены всего. В дороге я потерял свою жену; моя дочь сейчас умирает и, наверное, умрет. Но я надеюсь, несмотря на несчастное положение, в котором оказался, прожить еще достаточно долго, чтобы увидеть, быть может, в этих краях эту несправедливую женщину, которая принесла в жертву честолюбию и жадности трех или четырех иностранных негодяев, которые удовлетворяют ее страсти, самые блестящие роды России».

Княжна Меншикова, видя, что Долгорукий, забываясь, входил в такую ярость, что, казалось, уже не владел собой, поспешила удалиться и вернулась домой, где рассказала брату в присутствии офицера, который их охранял, о встрече с Долгоруким и о тех новостях, которые она узнала. Все еще движимый чувством мести против Долгоруких, ее брат выслушал с удовольствием рассказ об их несчастии и упрекнул сестру за то, что она убежала так поспешно вместо того, чтобы узнать побольше и затем плюнуть Долгорукому в лицо ²², как он того заслужил. Затем он добавил в пылу гнева, что Долгорукий не отделался бы так легко, если бы Меншиков имел случай поговорить с ним.

Молодой Меншиков был смущен этим замечанием, как и своей вспышкой, и обещал, что если он увидит Долгоруких, то будет вести себя сдержанно и станет их избегать. И он держал свое слово до тех пор, пока не прибыл офицер от двора, чтобы возвратить его туда вместе с сестрою. Он объявил им, когда они меньше всего об этом думали, что царица Анна Иоанновна объявляет им свою милость и предоставляет свободу.

Первое, что они сделали, — отправились в церковь в Якутск, чтобы поблагодарить Бога. Возвращаясь и проходя мимо избы Долгоруких, они увидали их отца, выглядывавшего в окно. Долгорукий окликнул их, но они ничего ему не ответили. Тогда он крикнул: «Неужели вы все еще сохраняете злопамятство в таком месте? Поскольку ваша охрана предоставляет вам свободу, в которой мне отказано, подойдите и давайте утешим друг друга, рассказав взаимно о наших несчастьях, так как наши судьбы сходны».

Молодой князь подошел и сказал Долгорукому: «Признаюсь, что все еще сохранял против тебя злобу, но, видя тебя в таком состоянии, я чувствую, что мой гнев затухает во мне. И я тебя прощаю с таким же добрым сердцем, как тебя простил мой покойный отец. И, возможно, его мольбам, обращенным к Богу, мы обязаны своею свободой. Нас снова призывают ко двору». «Значит, вы получили разрешение туда вернуться?» — сказал ему Долгорукий, немного удивленный и глубоко вздыхая. «Да, — ответил Меншиков, — и чтобы нам не приписали еще одно преступление за то, что мы разговариваем с тобой, мы должны удалиться, и не сочти это за дурное». «Когда вы уезжаете?» — продолжал Долгорукий. «Завтра, — ответил Меншиков, — в сопровождении офицера, который привез наше помилование, а также доставил более удобные повозки, чтобы мы могли вернуться».

«Тогда прощайте, — сказал Долгорукий, — я вам желаю счастливого пути. Забудьте всю вражду, которую вы могли иметь против меня. Думайте иногда о несчастных, которые остаются здесь, лишенные всех жизненных удобств, и которых вы больше не увидите. Мы начинаем изнемогать под гнетом своей несчастной ' жизни. Я говорю вам совершенную правду, и если вы в этом сомневаетесь, загляните в окно и посмотрите на моего сына, дочь и невестку, тяжело больных, лежащих на полу. У них нет сил, чтобы встать. Не откажите попрощаться с ними, чтобы утешить их».

Меншиков и его сестра не могли смотреть без волнения на это зрелище. Они сказали Долгорукому, что они не могут, не совершая преступления, говорить в его пользу там, куда они поедут, но что в этих краях они постараются доставить им облегчение, которое могут, передав им дом и хозяйство, которое их отец и они сами создали здесь. «Это жилище очень удобное, — сказали они. — Там есть домашние животные, птица, продукты, которые были присланы незнакомыми друзьями по Божьему велению. Но мы не знаем, кому мы этим обязаны. Прими это от чистого сердца, как мы тебе все это отдаем. С завтрашнего же дня ты можешь вступить во владение, так как мы уезжаем рано утром».

И действительно, на другой день рано утром они отправились в столицу Сибири Тобольск. В дороге с ними не случилось ничего такого, что заслуживало бы особого упоминания. Если не говорить о том, что всю дорогу от Якутска до Тобольска они сохраняли свою крестьянскую одежду ²³.

Они приехали в Москву, там их с трудом узнали, настолько нашли их изменившимися во всех отношениях ²⁴. Царица приняла их с выражением удовольствия и доброты. Она взяла к себе княжну Меншикову в качестве фрейлины и затем выдала ее замуж за господина Бирона — брата Бирона, камергера русского двора и впоследствии герцога Курляндского. В описи имущества и бумаг покойного князя Меншикова нашли, что он имел значительные суммы в банках Амстердама и Венеции. Русский министр сделал несколько попыток завладеть этими деньгами на том основании, что все имущество Меншикова принадлежит царице по праву конфискации, но это осталось без результата, так как директора этих банков, в соответствии с обычаями своих стран, решительно отказались отдать деньги, принадлежащие князю Меншикову, до тех пор, пока они не будут уверены, что этот князь или его наследники будут освобождены и смогут располагать этими средствами. Предполагают, что эти деньги, которые составляют более 500 тысяч рублей, стали приданым госпожи Бирон и что именно этому обстоятельству молодой князь Меншиков [147] обязан тем, что получил место капитан-лейтенанта гвардии царицы и что ему возвратили пятидесятую часть тех земель, которыми владел его отец.

Тот, кто плохо знает те удивительные события, которые происходили в России Петра I, государя, необыкновенного во всем, примет этот рассказ за роман, написанный для развлечения, а не за подлинную историю. Однако в этой истории не упомянуто ни одного факта, который не был бы хорошо проверен. А что касается тех бесед, которые здесь изложены, то они все переданы на основе бесед, которые вели молодой князь Меншиков и его сестра госпожа Бирон с теми наиболее доверенными людьми, которые когда-то заботились об их воспитании и которые служили их наставниками, когда они вернулись ко двору. О беседе офицера, которого встретил князь Меншиков по дороге из Тобольска на Камчатку, он рассказывал многим людям, когда вернулся в Москву.