Библиотека сайта  XIII век

СЕЙАХАТНАМЕ

ЗЕМЛИ МОЛДАВИИ И УКРАИНЫ

ТОМ V

III

ОСАДА ТАБОРА КОРОЛЯ РАКОЦИ ¹

Утром пятнадцатого дня месяца зильхидже 1067 (24 сентября 1657) года нуреддин-султан с прибрежными татарами и польское подкрепление с кардаш-казаками одновременно вышли из леса и с криками «Аллах! Аллах!», достигавшими небес, подобно молнии пустили своих коней, и все войско окружило табор короля Ракоци. Расположившись по местам и расставив вокруг караулы, мы спокойно легли отдохнуть. В эту ночь неверные в таборе изощрялись в хитрости и коварстве, и поэтому они не спали спокойно до утра. Начало светать. С возвышения мы взглянули туда, где находился табор.

Помимо обычного рва, около табора были вырыты еще два рва, и в них направлена вода протекающей здесь реки. Перед рвами было вырыто несколько сот маленьких колодцев, между ними на земле были устроены щиты и заграждения, разбросаны спицы и несколько сот тысяч колес от телег, хворост, несколько сот тысяч верхушек деревьев с ветками и сучьями для заслона. В пяти местах были построены висячие мосты, в одиннадцати местах — сооружены огромные укрепления из земли и на каждом укреплении установлено по сорок-пятьдесят пушек бал-емез. С каждой стороны стояли наготове мортиры и снаряды. В каждом рву были заложены взрывающиеся пороховые мины.

Короче говоря, если описать все, что они предприняли с помощью хитрости и коварства, то получится целое сказание об этом лагере. Одним словом, осада табора длилась целых два дня, и за это время не удалось захватить ни одной головы и ни одного языка и никак не удавалось добиться каких-ни будь успехов. В конце концов нуреддин-султан увидел, что дело затягивается изо дня в день. Тогда он нашел наилучшим предпринять [63] следующее: /136/ призвав к себе всех, сколько их было среди татарского войска спасшихся от сурового наказания разбойников, проворных пройдох, ловких воров и хитрых смелых молодцов, обласкал их, дав им тысячу обещаний, и, сказав: «Если вы хитростью и мужеством доставите мне несколько языков из лагеря врага, то я окажу вам такие-то милости», щедро одарил их.

Тотчас же триста хитрых плутов-юнцов из войска, надев подходящие для ночи одежды, направились к крепости — кто взяв с собой несколько человек-краснобаев, хорошо знавших венгерский язык, кто под видом пришедших на помощь и привезших продукты, кто под видом нищих, кто под видом спасающихся от поляков. Словом, когда триста ловких молодцов темной ночью путем хитрости и обмана группами проникли в лагерь врага, среди обреченных на муки ада неверных поднялся такой крик, шум и вопли, что невозможно описать.

Рано утром мы увидели их. Из 300 человек 7 пропали. А прочие доставили нуреддин-султану вместе с огромной добычей 70—80 кяфиров, сокрушенных, связанных по ногам и друг с другом. И те кяфиры свалились — кто словно пьяный, кто убитый горем, кто почти совсем потерял сознание. Многих же из них заставили говорить через толмачей, и были получены сведения о том, что в лагере находится двести тысяч неверных и восемьдесят семь тысяч ружей и что запасы продовольствия иссякли. Затем пленные были казнены.

И снова, как только войска приближались к подступам табора, они попадали под снаряды. Исламское войско, разлившееся подобно морю, окружило табор несколькими рядами с четырех сторон. Но неверные — поляки и казаки, пришедшие к нам на помощь, лежали беспечно и беззаботно на противоположной стороне реки. В ту ночь, когда неверные открыли ворота и, чтобы расчистить проход, вывели из лагеря буйволов, тащивших три тысячи орудий, татары тотчас же набросились на них и, даже не сварив, поели. Мне, презренному, тоже выделили небольшую часть, мы же съели ее, сварив. Божья мудрость! В течение трех дней и трех ночей неверные в лагере дошли до того. что ни один монах не был в состоянии подняться из-за рва и показать свою черную шапку. И, таким образом, из-за затруднений с продовольствием их положение изменилось, а положение татарских воинов /137/ изо дня в день улучшалось, и они порхали, как птицы и пчелы. Однако им все же никак не удавались атаки на табор.

Неверных же охватил страх за свою жизнь, и они погрузились в омут скорби. На дурной запах к ним в табор летели [64] мухи. Они ждали, что к ним прибудет продовольствие из Трансильвании, но в той стороне в тени каждого дерева укрылись в засаде татарские, польские и казацкие воины. Они не пропускали не только тех, кто шел на помощь и вез продовольствие там не могла пролететь даже птица. Они хватали и связывали неверных, идущих в табор. Так как неверные не могли вырваться из рук стольких тысяч удачливых в добыче татар, они стали есть в таборе своих коней. А через пять дней они начали поедать даже свои поганые трупы.

Наконец, двадцатого дня месяца зильхидже 1067 (29 сентября 1657) года прибыл крымский хан Мухаммед-Гирей и с ним восемьдесят семь тысяч хорошо вооруженных, быстрых как ветер юношей из разных татарских племен — охотников за врагами: ширин, мансур, седжют, аркан, дайыр, улан, бадыран, ногай, ормин, имансадак, [а также племен] Урака, Кёр Юсуф-бея, Арслан-бея, Чобана, Новруза, Деви. Мы вместе с нуреддин-султаном вышли навстречу, повидались с ханом и, вручив письма господина нашего Мелека Ахмед-паши, передали ему его привет. Их величество хан пригласил меня, ничтожного, к себе, и я был удостоен чести день и ночь вести с ним благородные беседы. Так как мы знаем о всех подробностях подвигов этого радостного похода, мы взяли на себя смелость описать их.

Тотчас же его высочество хан со своим многотысячным татарским войском несколькими рядами окружил табор, и татарское войско, которое пришло с нами, воодушевилось. Но табор неверных создал для них затруднительное положение. В тот же день обреченные на муки ада неверные распространили слух, будто крымский хан со своим разлившимся подобно морю войском собирается вернуться в Крым. Тогда все карачеи Крымского острова ², побросав свои доспехи, собрались у палатки хана и подняли крик: «Дурно, дурно, хан!».

Хан спросил: «Что с вами, мои карачеи? Что с вами, братья мои казаки?». Заговорили все на татарском языке: «Хан наш, вот уже столько лет терпим мы беды и горести, а теперь жертвуем жизнью и достоянием. Как же мы вернемся в Крым и с каким лицом /138/ взглянем мы в глаза нашим беям, беркучам (?), старейшинам, мирзам и старикам? Неужели Аллах допустит это? А теперь, хан наш, нас осталась половина. Мы, конечно, не сможем поразить нечестивцев этого табора, победить их и вернуться в Крым богачами». Хан [65] обратился ко всему войску с такими словами: «Карачеи мои, о братья мои, не спешите, действуйте осмотрительно, не упускайте случая. Если будет угодно Аллаху, вы добудете себе богатство». И они, вняв словам султана, все разошлись по своим палаткам.

Божья мудрость! В тот же день прибыло к хану от польского короля пятьдесят повозок со всякими подарками, десять повозок кошельков и тысяча повозок с продовольствием. Из Краковской, Данцигской областей, от шведского короля, чешского короля, от банов Словакии, от банов крул и тут (см. прим. 3 к гл. IV), от гетманов двенадцати казацких племен, от мусульманских народов, подвластных польскому королю, от народов липка ³, одним словом — от беев, королей, гетманов сорока различных народов прибыло сто семьдесят тысяч человек, а от польского короля пришла хану помощь — семьдесят пушек бал-емез, кулеврин, хаван, шахи, снаряды и прекрасно вооруженное войско. Прибывшие войска расположились около татарского войска и окружили табор. И получилось так, что татарское войско оказалось между неверными, которые были в таборе, и неверными — поляками, которые были вне табора. Но его величество хан действовал очень осмотрительно, ибо «все неверные — это единый народ». Опасаясь, что кяфиры, объединившись, могут окружить и уничтожить татар, он принял меры предосторожности.

На следующий день пришло хану подкрепление от кардаш-казаков, от казаков Барабаша, Андрея, буткалы-запорожцев ⁴, от казаков Хмельницкого, Чочки, Шеремета, Серка — одним словом, от сорока различных казацких народов пришло восемьдесят тысяч стрелков. Они расположились с западной стороны венгерского табора на другом берегу реки. Мгновенно, подобно кротам разрыв землю, они взяли огромный табор в кольцо. Выставили кругом караулы. На холме, обращенном к табору Ракоци, они вырыли линию рва и укрепили ее сорока-пятьюдесятью пушками. Затем они связали цепью свои семь тысяч повозок и опоясали ими свой табор. В промежутках между повозками /139/ было выставлено множество ружей.

Раньше эти казаки были подданными польского короля. Так как казаки приходятся хану братьями, то в течение семи лет казаки вместе с ханом разоряли страну поляков и не оставили [в ней] цветущего уголка. Поэтому, боясь поляков, казаки окружили себя с четырех сторон табором и только там успокоились, обезопасив себя от поляков. Но в душе они все же оставались врагами. [66]

Из своего табора венгры видели, что с каждым днем растет вражеское войско, становясь беспредельным, а они, не получая ни подкрепления, ни продовольствия, дошли до того, что стали погибать от голода. В конце концов все венгры отправились к Ракоци и сказали ему: «Что же станет с нами? С четырех сторон нас окружили полчища врагов. В лагере плачут народ и жены наши. До чего же мы, в конце концов, дойдем?». Проклятый Ракоци сразу же успокоил их, говоря: «Я только что получил письма из польских краев. Завтра утром прибывает шестидесятитысячное трансильванское войско, сорокатысячное войска из Сигеля, двадцатитысячное войско из Хайдушака (?) и десятитысячное войско из Сазмеджаза. Как только по воле Иисуса они придут к нам на помощь, мы выйдем из лагеря и вступим с поляками и татарами в великое сражение. Или пан, или пропал!».

Вечером этого дня увидели, что из лагеря проклятого Ракоци идут люди. И вот перед ханом предстали семнадцать человек из лагеря противной стороны, и среди них священники, патриарх, монахи. Они обратились к хану: «Пощади, о избранный рода Чингиза, славный хан Мухаммед-Гирей!». Показывая указ, который был у них в руках, они сказали: «Падишах мой, король наш Ракоци повинуется и покоряется падишаху рода Османова. Этот священный указ — о польском короле, который взбунтовался и, получив от великого везира Бойну Игри Мехмед-паши двести кошельков, не отдал османам крепость Хотин. С падишахского позволения мы шли в поход, чтобы, захватив столицу [поляков], отдать ее подобно области Трансильвании в вакф Мекке и Медине ⁵».

Когда они замолчали, его величество хан соизволил сказать: "Бойну Игри Мехмед-паша разжалован. Теперь время правления Кёпрюлю Мехмед-паши с прямой шеей и кривыми зубами ⁶. Приказы дает он. Он послал меня с татарским войском и Мелека Ахмед-пашу с османским войском против вас, чтобы помешать вам занять польский престол /140/ и вернуть вас на родину. Или отправляйтесь к себе, или же не сегодня-завтра, не дав времени для размышления и не зная пощады, мы вступим с вами в великое сражение».

Неверные, упорствуя в своей настойчивости, сказали: «Хан мой, раньше, когда Кёпрюлю был [на месте] Игри-паши, они [67] были врагами с нашим королем Ракоци. Не хочет ли он теперь, став везиром, отомстить ему? С вашего позволения мы дадим, о хан мой, вашей милости десять повозок курушей, османцу ⁷— десять повозок алтунов и Кёпрюлю — пять повозок алтунов. Кроме других бесчисленных подарков, ежегодно с польских областей мы будем давать в османскую казну по пять тысяч кошельков. Доложите его величеству, что, раз уж мы пришли в польские земли, мы не хотим уходить ни с чем и что, завоевав львовский престол, престол Данцига, престол Краковской области, мы будем ежегодно выплачивать роду Османов по пять тысяч кошельков». Чего только не наговорили они его высочеству хану в течение шести часов. Делая вид, что он слегка одобряет эту болтовню неверных, на самом же деле не слушая их, он прогнал пришедших священников и митрополитов.

Ракоци же одурачил всех: видя, что путь свободен, он приготовил лодки и людей и объявил, что едет навстречу прибывшему подкреплению. Взяв с собой сорок-пятьдесят храбрецов и сильных коней, он сел в лодки и бежал, направляясь в Сигель, что находится в Трансильванской земле. К утру замечают, что Ракоци бежал из табора! Все неверные, собравшись, стали совещаться: «Все беды и смуты исходили от нашего Ракоци. И вот он бежал. Ради кого же теперь будем мы сражаться и погибать, терпя этот голод? Преподнесем обильные дары татарскому хану, калга-султану ⁸, нуреддин-султану, прибрежному aгe и другим смелым мужам и отправимся к себе на родину здоровыми и с добычей».

Найдя это решение наилучшим, семьдесят семь правителей крепостей, несколько попов, шедших впереди, семнадцать королевичей и в первую очередь Шлом Горгор, Барчай Крал, Апопи Маджал, Реди Ишван, а также обладатели крепостей Кыш, Хисвар, Сакмар, Ичтивар — Золоми-оглу, Бетлен Габор-оглу, Бехар-оглу, Баркоджи-оглу ⁹ и многие другие им подобные знатные люди пришли с дарами к хану и, прося пощадить их, сказали: «Мы дадим выкуп и вернемся на родину». /141/ Тотчас же среди татарского войска вознеслись крики «Аллах! Аллах!» и все пришедшие на помощь войска поляков, чехов, шведов и казаков также сели на коней.

Когда хан вместе с атбаши увидел эту картину, он сказал: «По воле Аллаха, что добро, то пусть и будет!». Ич-аги хана и я, ничтожный, были заняты тем, что усердно молились, когда все войско, как один человек, вместе с атбаши приблизилось к пушкам табора. На тетивы ста тысяч татарских луков были натянуты по две-три стрелы, и, когда, направив их в [68] сторону табора, отпустили завертки, двести тысяч стрел подобно ливню проклятия обрушились на лагерь. Несколько тысяч стрел поранили незащищенных коней. Кони стали лягать всадников и уносились прочь, кусая и растаптывая людей. Стрелы, словно лале, падали на головы венгров.

В таборе поднялись плач и вопли. Поляки-кяфиры обильно осыпали табор снарядами, казаки же, пришедшие к нам на помощь, поливали табор свинцом. Поднялась страшная суматоха. 23-го дня месяца зульхидже 1067 (2 октября 1657) года венгры из лагеря вступили в бой, открыв огонь из пушек и ружей. Три часа продолжалось великое сражение, и от черного порохового дыма глаза перестали различать окружающее. Крики воинов Афрасиаба «Аллах! Аллах!», раздававшиеся вне табора, и крики «Иисус! Иисус!», доносившиеся из табора вместе со звуками барабанов и труб, достигали небес. Сколько тысяч душ осушили в это время кубок смерти!

Когда неверные увидели, что татарские воины, схватив и связав царевичей, пришедших с повинной, стали удаляться от табора, они тотчас же собрали все свои силы, захватили пушки и с криками «Иисус! Иисус!» устремились вслед за татарами и вышли в поле. А казацкие и польские войска стремительно ворвались в табор с тыла и начали грабить. Когда татары сказали им: «Вернитесь, довольно!», оказалось, что все неверные-венгры, величие Аллаху, вышли из лагеря и на поле [боя] дрались, как собаки.

Целый час продолжалось в атаках и наступлениях /142/ великое сражение, битва, достойная Рустема, такая безумная схватка, что ни Чингиз-хан, ни Хулагу-хан, ни Тимур-хан, ни Тохтамыш-хан, ни Сюйхи-хан, ни Сенкеле-хан не видели подобной битвы, подобного ожесточенного боя, подобной смертельной борьбы. Даже известные капитаны неверных, боеспособные немецкие солдаты, все негодяи, смешавшись на поле боя с землей, отправились в этой битве на дно ада, [ибо сказано]: «Все возвращается к своей первооснове». А оставшихся в живых, взяв в кольцо, превратили в обезьян, пораженных снарядами, и свиней, пораженных стрелами. Было столько убитых, что человеческая кровь текла подобно рекам, и оставшиеся в живых восклицали: «О, если бы мне стать прахом!». Огромное, безграничное множество венгров прошло сквозь зубы меча в этой великой битве. От гула пушек и ружей двух подобных рекам войск, свиста стрел, от людских воплей, шума и смятения, ржания коней мир потонул в криках и суматохе. От черных дел сверкающее огненное лицо солнца потеряло свой блеск и [69] силу, от черного порохового дыма лицо солнца покрылось грязью.

Польские и казацкие войска захватили в этой битве огромное богатство и обильное достояние, а всю живность забрали быстрые как ветер татары. Было захвачено двадцать семь тысяч пленных, а восемьдесят семь тысяч трупов неверных валялись под ногами лицом к земле. Делая саблями метки на спинах, стали считать количество врагов, и оказалось, что убито восемьдесят семь (Должно быть, имеется в виду 87 тыс.) неверных. Пленные же, список которых составил кади хана, были сокрушены и подавлены.

Благодарение богу, мы благополучно вернулись в наши жилища. Теперь среди крымских татар эту войну называют мужественным походом против венгров. Если какой-нибудь татарин, распродав свое добро, подобно Мирасиеди Челеби (Это нарицательное имя может быть переведено как «господин прожигатель наследства») тратит свое состояние, про него говорят: «Человек, ты, [70] должно быть, разбогател, участвуя в мужественном походе против венгров». Это выражение стало поговоркой. В этом походе было взято столько трофеев, что после похода большинство домов в Бахчисарае покрыли красной черепицей. До этого они были покрыты тростником. Да сделает господь крымские земли еще более благоустроенными, ибо сказано: «Они были борцами за веру на пути Аллаха»! (Ср. Коран, IV, 94).

Сказал Кемень Янош— несчастный мадьяр:
— О горе! Нагрянуло войско татар!

О Аллах! Это было в году шестьдесят седьмом (1067 год хиджры соответствует 1656-57 г. н. э.).
    Пусть сражения эти послужат для всех образцом.
От Адамова века такой не бывало войны,
    Меч Мухаммеда бился с коварным и сильным врагом.
Славу рода Чингизова вновь возродил наш хан:
    Так не дрался никто с езидом ¹⁰ в сраженье другом.
Лучше всех твои кони, мечи и стрелки,
    Нет препятствия стрелам твоим на всем пространстве кругом.
С твердой верой в победу сказал этот стих Эвлия.
    О Аллах! Это было в году шестьдесят седьмом (1067 год хиджры соответствует 1656-57 г. н. э.). [72]

Комментарии

1 Лагерь короля Ракоци, судя по тексту повествования Эвлии Челеби, находился где-то на территории современной Дрогобычской области УССР. О событиях, предшествующих излагаемым ниже, см. примеч. 1 к гл. II.

2 Крымский полуостров как в восточных, так и в русских средневековых документах назывался островом в связи с тем, что он был отделен от материка громадным рвом — перекопом.

3 Липками турецкие и русские документы XVII в, называют татар — подданных польского короля. Основная их масса поселилась на территории Литовского великого княжества (на широком пространстве нынешних областей Украинской ССР — Хмельницкой, Черновицкой и Винницкой, а также в северных районах Молдавской ССР) во время правления великого князя литовского Витовта (1392—1430). Липки жили в особых селах, а в городах — в отдельных кварталах, сохраняя свой язык и мусульманскую веру. Крымские татары до конца XIX в. называли татар проживавших в западных русских губерниях, лупками,

4 Термин буткалы или путкалы, которым турки именовали запорожских казаков, у разных историков находил различные объяснения, аргументированные, однако, очень слабо (см. В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты до начала XVIII века, СПб., 1887, стр. 584).

Более обоснованным представляется следующее объяснение. Запорожская Сечь (слово «сечь» производят от «засека», «завал из деревьев», «укрепление»), сложившаяся в XVI в. и долгое время существовавшая как военный лагерь, носила своеобразные черты, отличавшие ее от всех других поселений. К.азаки, населявшие Сечь, жили там в шатрах и землянках, без семьи, в состоянии постоянной боевой готовности. До настоящего времени в русском, украинском и польском языках (а также в других славянских языках я в молдавском, румынском и немецком языках) бытует слово буда (будка, бутка), которое В. И. Даль определяет как «всякую маленькую отдельную постройку для приюта или защиты от не погоды...» (В. Даль, Толковый словарь живого великорусского языка, т. I, СПб. — М., 1880, стр. 136). Слово буткалы — турецкое относительное прилагательное (butka + h), которое может быть переведено как 'имеющий будку', 'проживающий в будке", 'происходящий из тех мест (или людей), где (которые) живут в будках".

Слово буткалы в форме буткол бытовало в украинском народе очень долго, по крайней мере до начала XX века ("буткол"—местное название малорусса из Добруджи; живущие там малоруссы — потомки ушедших в Турцию запорожцев и беглых крестьян из Галиции», — Б. Д. Гринченко, Словарь украинского языка, г. I, Киев, 1907, стр. 117).

5 Вакф Мекки и Медины — образное выражение, означавшее подчинение или вассальную зависимость от турецкого султана. Войны, проводимые султанским правительством Османской империи в интересах класса феодалов, прикрывались религиозными лозунгами необходимости борьбы с «неверными» и утверждения ислама во всем мире. Мекка и Медина — центры зарождения мусульманской религии и места поклонения мусульман-суннитов — считались символами мусульманства.

6 Намек на кривую шею Бойну Игри Мехмед-паши. Мехмед-пашу стали называть Бойну Игри («кривая шея»), после того как в одном из сражений он получил рану, искривившую его шею.

7 Османец — собирательное имя, означавшее любого турецкого султана. Осман (ок. 1258—1324/26), глава турецкого племени кайы, основатель династии турецких султанов, названной по его имени Османской. По имени Османа турки племени кайы стали называть себя османами (точнее — османцами; по-турецки — османлы). Позднее это название стало применяться ко всем турецким малоазиатским племенам, покоренным преемниками Османа.

8 В то время калга-султаном при Мухаммед-Гирее IV был Гази-Гирей.

9 Перечисленные имена трансильванских «королевичей» не представляют собой, как это может показаться на первый взгляд, набор венгерских имен, пришедших в голову Эвлии Челеби в момент написания этого рассказа. Все эти имена действительно принадлежали трансильванским князьям или виднейшим государственным деятелям Трансильвании. Конечно, не все они участвовали в описываемом сражении летом 1657 г. Такое, например, имя, как Бетлен Габор-оглу, т. е. сын Габора Бетлена, трансильванского князя (1613—1629), вообще вымышленное, так как Габор Бетлен умер бездетным. Почти все имена искажены; однако историк Венгрии без труда узнает в них исторических деятелей главным образом второй половины XVII в.

10 Езиды (самоназвание — езди) — часть курдов, принадлежащая к особой религиозной секте. Живут в юго-восточной части Турции, Ираке (район Мосула, Киркука, Санджара), Иране (Иранский Курдистан), СССР (Армения и Грузия). Религия езидов — сложное переплетение древнеиранского зороастризма с иудаизмом и христианством. Почитают бога Езда, или Ездана, от которого по преданию ведут свое происхождение, а также «духа отрицания» — Мелек-Тоуза (в образе павлина). Ввиду сильной религиозной замкнутости езидов их до недавнего времени на Востоке считали поклонниками дьявола, приписывая им почитание злого духа. В этом значении употребляет слово езид и Эвлия Челеби.

© текст - под ред. Тверитиновой А. С. 1961
© сетевая версия - Тhietmar. 2003
© OCR - Николаенко Д. В. 2003
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© Наука. 1961