РУИ ГОНСАЛЕС ДЕ КЛАВИХО

На следующий день, в пятницу семнадцатого октября, Каньо, старшая жена сеньора, устроила большой /54а/ праздник, на который просила прибыть посланников. Этот праздник Каньо устроила в богатой ограде и в шатрах, принадлежащих ей, куда пригласила многих, [в том числе] и посланников, прибывших из разных мест, своих кавалеров, знатных женщин, приближенных и других людей. А ограда, где она проживала и устраивала праздник, была расцвечена многими богатыми шатрами; она была сделана из белой и цветной ткани, красиво расшитой различными узорами, вышивками и знаками. Когда посланники прибыли в орду, то несколько кавалеров, родственников сеньора, взяли их и повели в эту ограду, устроив в одном из шатров у входа. Шатер был покрыт ярко-красным ковром, в котором имелось много вставок из белой ковровой ткани как внутри, так и снаружи. Здесь, в этом шатре они уселись, и им подали мясо и вино. Когда [посланники] поели, Каньо приказала повести их посмотреть ее шатры, находящиеся в этой ограде. Там оказалось очень много богатых шатров, а среди них один — очень большой и высокий, из тех, что без веревок, покрытый прекрасной шелковой тканью с полосками из серебряных позолоченных бляшек, спускавшихся сверху донизу. А этот шатер снаружи и изнутри был украшен очень красивой вышивкой. В нем две двери, одна за другой; первая дверь — из тонких красных прутиков, переплетенных между собой и покрытых снаружи легкой шелковой тканью розового цвета. Эта дверь была сделана так, чтобы и в закрытом виде через нее мог проходить воздух и чтобы те, что находились внутри, могли наблюдать [все] происходящее снаружи, а сами оставались невидимыми. А перед этой дверью была другая, такая высокая, что в нее мог бы въехать всадник на лошади, отделанная позолоченным рисунчатым серебром, эмалью, тонкой инкрустацией из лазури и золота. Эта отделка была самая утонченная и самая лучшая, какую можно встретить в той земли и в христианской. На одной двери был изображен святой Петр, а на другой — святой Павел с книгами в руках, покрытыми золотом. Эти двери, говорят, Тамурбек нашел в Бурсе (Бруса), когда разграбил турецкую казну ^440. А перед этими дверями, посреди шатра, стоял ковчежец, похожий на маленький шкаф, в котором хранились серебро и посуда. Он был сделан из золота и богато отделан эмалью разными способами. Высотой он по грудь человеку, сверху гладкий, по краям с [130] мелкими зубчиками, покрытыми зеленой и голубой эмалью; шкафчик украшен [драгоценными] камнями и крупным жемчугом, в середине одной из стенок между жемчугом и камнями было вставлено зерно величиной в небольшой орех я круглой формы, но не очень яркое. В шкафу маленькая дверца, а внутри стояли чашки, а поверху — шесть золотых кувшинов, /54б/ украшенных жемчугом и камнями, кроме того, [стояло] также шесть золотых круглых чашек, тоже украшенных жемчугом и камнями. А внизу, у шкафа, находился маленький золотой столик, высотой в две пяди, который также был отделан множеством [драгоценных] камней и очень крупным жемчугом. На крышке стола красовался изумруд, очень яркий и хорошего цвета, гладкий, как доска, длиной около четырех пядей, и занимал он всю длину, а в ширину он был полутора пядей. Перед этим столиком, напоминающим блюдо, стояло дерево из золота, наподобие дуба. Ствол его был толщиной в человеческую ногу, со множеством ветвей, расходящихся в разные стороны, с листьями как у дуба, высотой в человеческий рост. И возвышалось оно над блюдом, стоящим рядом. А плоды его были из рубинов, изумрудов, бирюзы, красных рубинов, сапфиров, крупного отборного жемчуга, удивительно яркого и круглого; эти [драгоценности] украшали дерево в разных местах, кроме того, [там] располагалось много маленьких разноцветных золотых птичек, отделанных эмалью, из которых некоторые были с распущенными крыльями, а другие сидели так, точно готовы были упасть, прочие как будто клевали плоды с дерева и держали в клювах рубины, бирюзу и прочие камни и жемчуг, которые там были.

[Прямо] против этого дерева у стены шатра стоял деревянный стол, отделанный серебром с позолотой, а перед ним — ложе из шелковых подстилок, расшитых дубовыми листьями, цветочками и другими узорами; с другой стороны шатра стоял другой такой же стол с таким же ложем, а на полу лежали шелковые подушки хорошей работы.

Когда посланники осмотрели этот шатер, их взяли и отвели в ограду, о которой я уже вам говорил, из красного ковра, расшитую золотыми нитками; там находился сеньор со своими мирассами и приближенными. Мужчины пили вино и пировали так, как в прошлую ночь; одну из внучек сеньора выдавали замуж за одного из внуков, который также был в этой ограде.

При входе в эту ограду с правой стороны стоял большой шатер, устроенный [подобно] походному, покрытый красным ковром, украшенным вышивками и вставками из белой и прочих цветов ковровой ткани. В шатре имелось множество крытых ходов, сообщающихся с [его] внутренней частью; там, на некотором расстоянии, располагались окошки, сделанные как [ячейки] сети или иным способом, из той же самой материи. Они были проделаны для того, чтобы люди, находящиеся [131] внутри, могли смотреть [наружу]. Своды этих ходов примыкали к верху шатра, [так что] снаружи казались единым целым.

Посланников ввели в одну из дверей, прекрасно исполненную в виде арки. А от двери вглубь шла как будто улица, огороженная со всех сторон и вверху накрытая как будто сводом. При входе справа — дверь, ведущая в эти ходы, а напротив ее — другая, ведущая в сам шатер, очень красивая /55а/ и прекрасной работы. А против входа, в конце этой улицы, находился другой шатер, также богато расшитый золотом, а в середине — еще один шатер, без веревок; в нем находился сеньор, [и там] пили всю ночь и шумели. Эти шатры вверху [все] были соединены с ходами и покрыты красным ковром. Здесь столько [изделий] богатой и искусной работы, что невозможно описать, а нужно видеть своими глазами.

Посланников взяли из этого шатра и повели в деревянный дом, стоящий внутри той же ограды. Он высок, и входили туда по ступенькам; также окружен деревянными ходами и галереями. Весь дом расписан красивыми узорами золотом и лазурью и так сделан, что его можно было ставить и разбирать, когда угодно. А этот дом был мечетью, в которой царь молился и которую возил за собой везде, куда ехал.

Оттуда [посланников] повели в один шатер, натянутый на зеленых веревках, снаружи покрытый серым беличьим мехом, а изнутри — белым, и в нем, по обычаю, стояло два ложа. А из этого шатра их повели в другой, рядом с тем, что был сделан без веревок. Снаружи он был покрыт красной материей со множеством вставок из ткани других цветов, внутри же от середины до низу был оторочен собольим мехом, самым ценным, какой есть на свете. Этот [соболь] такой же величины, как и куница, но очень дорогой. Каждая шкурка его, если хорошая, здесь, в этой стране, стоит четырнадцать или пятнадцать дукатов ⁴⁴¹, а в других [местах] гораздо больше. А изнутри выше собольей [оторочки] шатра шел серый беличий мех. Перед шатром был навес, затенявший вход в него, а подбит он внутри серым беличьим мехом. Эти царские шатры были устроены так, чтобы солнце в них не проникало ни лётом, ни зимой.

Посланников вывели из этой ограды и шатров и повели в другую, соединенную с той так, что можно было пройти из одной ограды в другую. [Ограда] была из белого атласа; здесь посланникам показали множество богатых шатров и навесов, сделанных из шелковых и иных тканей. И не только этих царских оград было много в орде, но и других, принадлежащих мирассам и приближенным его, удивительно разнообразных на вид. Так что, куда ни пойдешь, везде встретишь [эти] шатры и калапарды (сарапарде), как они называют ограды.

Всего в этой царской орде было около сорока или [132] пятидесяти тысяч шатров, представляющих собой прекрасное зрелище. А кроме этих шатров было еще множество других, расставленных в садах, на лугах и у воды вокруг города.

На этот праздник сеньор велел собрать всех мирасс и зажиточных людей со всей Самаркантской империи. В числе прочих прибыл сеньор Балахии (Бадахшан) ⁴⁴², большого города, где добываются рубины, и вместе с ним приехали кавалеры и многие другие. Посланники пробыли некоторое время вместе с этим сеньором Балахии и спросили его, как добываются рубины. И он рассказал, что недалеко от города Балахии есть гора, где их находят, и что каждый день [от этой горы] отбивают /55б/ кусок, а потом их ищут, а когда находят, то осторожно вынимают. [А делают это так]: берут породу, в которой они находятся, отбивают ее понемногу долотом, пока не окажется на поверхности сам [рубин], а потом на точильных камнях [их] отделывают. [Он рассказал также], что там, где добываются рубины, сеньор Тамурбек поставил большую стражу ⁴⁴³. А этот город Балахия находится на расстоянии десяти дней пути от города Самарканте, в сторону Малой Индии.

Также прибыл туда другой сеньор, правивший за Тамурбека городом Акиви ⁴⁴⁴, который находится там, где добывается лазурит. В той скале, где находится лазурит, встречают и сапфиры. А от этого города Акиви до Самарканте также десять дней пути и тоже в направлении Индии, только [Акиви] ниже Балахии.

В четверг, двадцать третьего октября, сеньор устроил большой праздник в своей орде, на который велел прибыть посланникам. Этот праздник был устроен в большом шатре, куда собралось много народу, и [все] пили вино. А тот праздник, где пьется вино, считается более важным. На пиру было много веселья и забав; пришли царские жены, разодетые как и в прошлый раз, пировать вместе с ним. А веселье длилось до ночи.

В четверг, тридцатого октября, сеньор уехал из орды в город и остановился в Доме с мечетью ⁴⁴⁵, которую велел построить для захоронения своего внука по имени Махомад Солтан (Мухаммед-Султан) Мирасса, умершего в Турции, когда Тамурбек победил Турка; этот внук сам пленил Турка и, [потом] умер от болезни ⁴⁴⁶. А этого внука сеньор очень любил и поэтому приказал построить эту мечеть, дом и гробницу.

В тот день сеньор приехал туда, чтобы устроить [в его память] праздник, подобный поминкам, на который пригласил и посланников. Когда они приехали, им показали усыпальницу и гробницу. Часовня была четырехугольной формы и очень высокая, внутри и снаружи расписанная золотом и лазурью и [отделанная] изразцами и стеклом. А когда внук сеньора умер [133] в Турции, царь отослал [тело его] в Самарканте для погребения и приказал городскому управлению выстроить эту мечеть и гробницу. Когда сеньор сам приехал [сюда], он остался недоволен усыпальницей, сказав, что она низка. Он приказал сломать ее и в десять дней построить вновь под страхом наказания. И они так торопились, что работали день и ночь. Сеньор сам дважды приезжал в город, а когда направлялся куда-нибудь, то [его] несли на носилках, так как он уже не мог ехать верхом. А эта усыпальница была выстроена и окончена в эти десять дней. И нельзя не удивляться, что такая большая постройка, как эта, завершилась в столь короткое время. В честь этого своего внука царь в тот день устроил праздник, на который собралось много народа. И было подано много мяса, по их обычаю. Когда окончился пир, один из приближенных сеньора, по имени Хамелак (Шах-Мелик) Мирасса, взял посланников и увел их оттуда, где был сеньор, обрядил их в платья из камки и поверх накинул одежду в виде плаща, которую они надевают, когда холодно. Она была из шелковой ткани на меховой подкладке, а у ворота снаружи [отделана] двумя куницами, /56а/ а на головы им надели шапки. И дал он им [еще] мешок, в котором было полторы тысячи серебряных таньг (теньга). Это их монета, а каждая таньга равняется двум серебряным реалам ⁴⁴⁷. После этого [посланники] опять вернулись к сеньору и поклонились ему, как у них принято. И сеньор сказал им, чтобы они пришли к нему в другой день, что он хочет поговорить с ними и отпустить, чтобы они в добрый час вернулись к его сыну королю [Кастилии]. А увидев, что это строительство окончено, сеньор приказал начать новое, так как постоянно заботился о прославлении этого города Самарканте. Вот что он построил.

В этом городе Самарканте продается каждый год много разных товаров, которые привозят туда из Катая, Индии, Тарталии и различных других мест и из самой [Самаркантской] земли, достаточно богатой. А так как [в городе] не было специальной площади, где бы удобно было торговать, сеньор приказал проложить через город улицу, в которой по обеим сторонам были бы лавки и палатки для продажи товаров. Эта улица начиналась в одном конце города и шла до другого, пересекая его весы ⁴⁴⁸. Эту работу [сеньор] поручил двум своим мирассам, сказав, что если они не постараются и не будут трудиться день и ночь, то поплатятся головой.

Эти мирассы начали с того, что стали разрушать дома, которые стояли там, где по приказу сеньора должна была быть улица, не обращая внимания на то, кто их хозяева. [А хозяева, видя] разрушение своих жилищ, собрали - свое добро и все, что у них было, и бежали. Как только одни кончили ломать, тотчас явились другие продолжать работу. И сделали улицу очень широкой, а по обеим сторонам поставили палатки; [134] перед каждой палаткой установили высокие скамейки, покрытые белыми каменными плитами. Все палатки были соединены по две, а сверху вся улица была накрыта сводом с окошками, через которые проходил свет ⁴⁴⁹. Как только кончали работать палатках, тотчас в них направляли торговцев, которые продавали там разные товары. В некоторых местах улицы были фонтаны. Люди, работавшие здесь, получали плату от города, и работников явилось столько, сколько требовали те, кто заведовал [всем] этим делом. Те, кто работал днем, уходили с наступлением вечера, и являлись другие, работающие ночью. Одни ломали дома, другие выравнивали землю, третьи строили, и все они так шумели день и ночь, что казались [сборищем] чертей.

Менее чем за двадцать дней было сделано такое большое дело, что просто удивительно. Люди, которым принадлежали разрушенные дома, выражали недовольство, но не решались говорить об этом сеньору. Однако некоторые собрались вместе и пошли к кайрисам, приближенным сеньора, [прося] поговорить с ним. А эти кайрисы из рода Магомета ⁴⁵⁰. Однажды, играя в шахматы с сеньором, [один из них] сказал, что так как он повелел разрушать дома для устройства этой [торговой] площади, то пусть он распорядится возместить [понесенные] убытки. Говорят, что [сеньор] разгневался на эти слова и сказал: "Этот город мой, и я его купил за свои деньги, у меня на это есть грамоты, их вам покажу завтра. Если вы правы, то я заплачу, что вы хотите". И он сказал это так, что кайрисы пожалели [о сказанном] и даже потом говорили, что удивлялись, как это он не велел их казнить и как они избежали кары. /56б/ Говорят, что все, что делает сеньор, похвально и все его распоряжения должны быть исполнены.

Мечеть, которую сеньор приказал построить в честь матери своей жены Каньо, была самая почитаемая в городе ⁴⁵¹. Когда она была закончена, сеньор остался недоволен передней стенкой, которая была [слишком] низка, и приказал сломать ее. Перед ней выкопали две ямы, чтобы через них разобрать фундамент, а чтобы работа спорилась, сеньор сказал, что сам берется вести наблюдение за одной частью [работ], а двум своим приближенным велел наблюдать за другой половиной, чтобы знать, кто скорее закончит свое задание. А сеньор [в это время] уже был дряхл, не мог ни ходить, ни ездить верхом, а [передвигался] только в носилках. И он приказывал каждый день приносить его туда на носилках и оставался там некоторое время, торопя работающих ⁴⁵². Потом он велел доставлять туда вареное мясо и бросать его сверху тем, кто работал в яме, как будто они собаки. А когда он своими руками бросал [это мясо], то так побуждал [к работе], что нельзя не удивляться. Иногда же сеньор приказывал бросать в ямы деньги. И над этой постройкой работали [135] так день и ночь. Это строительство и [сооружение] улицы приостановили [только] из-за того, что пошел снег.

В пятницу, первого ноября, посланники отправились к сеньору, как им было приказано, думая, что он их отпустит. Они нашли его в том доме с мечетью, который он приказал строить и где теперь шли работы. Пробыли они там с утра и до полудня, пока сеньор не вышел из шатра и не поднялся на возвышение, устроенное на площади ⁴⁵³. [Туда же] принесли много мяса и плодов. А когда [все] съели, [сеньор] прислал сказать [посланникам], что они свободны, и пусть простят его за то, что не сможет поговорить с ними в тот день, так как должен проводить своего внука Пир Магмада (Пир-Мухаммеда), называемого царем Индии, и отослать его назад в его землю, откуда он прибыл. И в тот день сеньор подарил ему много коней, одежд, оружия, так же как и его приближенным, прибывшим вместе с ним.

На другой день, в субботу, посланники опять отправились к сеньору, как им было приказано; но он не вышел из шатра, так как чувствовал себя неважно. И посланники пробыли там до полудня, когда [Тамурбек] обычно выходил на площадь; тогда один из трех приближенных сеньора вышел к посланникам и сказал, чтобы они удалились, так как сеньора нельзя видеть, и они возвратились к себе.

В следующее воскресенье посланники опять пришли туда, где был сеньор, чтобы узнать, не позовет ли он их и не отпустит ли [домой]; и пробыли они там довольно долго. А три мирассы, самые близкие к сеньору, когда увидели [испанских] посланников, спросили, кто велел им прийти, и сказали, чтобы удалились, так как сеньора нельзя видеть. Затем они велели привести того кавалера, что был приставлен [к посланникам], и спросили его, почему он их привел, и [даже] намеревались проткнуть ему ноздри, но он доказал, что не звал [посланников] и даже не видел их в тот день, и так избавился [от наказания], но все же отведал довольно много палок. Так поступали эти мирассы потому, что сеньор был дряхл и весь его дом, люди и жены жили в тревоге ⁴⁵⁴. А те мирассы, что управляли его домом и составляли что-то вроде совета, не могли сами отпустить [их]; они-то и велели сказать посланникам, чтобы они вернулись к себе и ждали, пока их не позовут.

[В то время как] посланники жили /57а/ таким образом, что ни сеньор не присылал за ними, ни они не решались идти к нему, явился к ним один чакатай и заявил, что царские мирассы прислали его сказать, чтобы они готовились к отъезду на следующее утро, и что он отправится вместе с ними, с посланником султана вавилонского, с турецкими послами и с [посланником] Карво Томан Улглана (Тайзи-оглан?) ⁴⁵⁵. [Он также сказал], что они поедут вместе до Ториса (Тебриз) и он будет [136] заботиться, чтобы везде, во всех городах и селениях им давали еду и все необходимое, предоставляли лошадей и прочее по повелению мирасс. А там их отпустит Омар Мирасса, внук сеньора, и направит каждого в свою землю. А посланники ответили, что сеньор их [еще] не отпустил и не дал ответа их государю королю и как [вообще] подобное может случиться. А он ответил, что об этом не стоит говорить, так как [все] уже решено мирассами, и чтобы они готовились [к отъезду], как это делают другие посланники. Тогда [испанские] посланники отправились во дворец сеньора и обратились к мирассам, говоря, что сеньор сам в прошлый четверг сказал им, чтобы они пришли к нему, так как хочет переговорить с ними и отпустить [на родину], а теперь к ним пришел один человек и сказал от их имени, чтобы они готовились к отъезду назавтра, чему они были крайне удивлены.

Мирассы ответили им, что сеньора нельзя видеть, ни пройти к нему, что они обязаны ехать, как им было передано, и что уже принято решение их отпустить. И [мирассы] это сделали так потому, что сеньор был очень болен, лишился языка и находился при смерти, как им сказали люди, знавшие это наверняка. А их торопили потому, что сеньор был при смерти и [хотели], чтобы они уехали раньше известия о его кончине и чтобы не рассказывали об этом в [прочих] землях, по которым пройдут ⁴⁵⁶. И несмотря на все доводы посланников мирассам, что им не следует ехать так, без всякого ответа сеньора к их королю государю, они отвечали, что об этом не стоит больше говорить, что в любом случае [посланники] должны отправиться и что уже назначили человека для сопровождения.

Так они пробыли тот понедельник, а во вторник, восемнадцатого ноября, мирассы прислали к ним с тем чакатаем, который должен был их сопровождать, четыре грамоты, по которым им в четырех городах, через которые они должны пройти, обязаны [выдавать] каждому лошадь. Этот [накатай] сказал им, что они должны тотчас же уезжать. А [посланники] ответили, что не поедут, не увидев сеньора и не получив от него письма. Тогда он ответил, что, несмотря на их желание, они обязаны ехать. Таким образом, в тот день им пришлось выехать [из Самарканте], где они остановились, и перебраться в один сад, недалеко от города, вместе с послом вавилонского султана, который жил с ними и со стражниками, которые должны были их сопровождать. Они сказали, что останутся здесь, чтобы подождать турецких посланников. И пробыли они в этом саду тот вторник, когда приехали, среду, четверг и пятницу. А в пятницу, двадцать первого ноября, все посланники собрались вместе и выехали оттуда, из Самарканте ⁴⁵⁷.

Теперь, рассказав, что случилось с посланниками в этом [137] городе Самарканте, я опишу сам город, его земли и то, что сделал сеньор, чтобы его возвеличить.

/57б/ Город Самарканте расположен на равнине и окружен земляным валом и очень глубокими рвами. Он немного больше города Севильи, того, что внутри [городской стены], а за городом выстроено много домов, примыкающих [к нему] с разных сторон как предместья. Весь город окружен садами и виноградниками, которые тянутся в иных местах на полторы лиги, а в других — на две. А город стоит среди них. Между этими садами пролегают улицы и площади, очень населенные, где живет много народа и где продается хлеб, мясо и многое другое. Так что то, что находится, за валом, более населено, [чем сам город]. В этих загородных садах много больших и знаменитых построек, и у самого сеньора там есть дворцы и главные погреба. Кроме того, у знатных горожан есть в этих садах свои дома и помещения. И столько этих садов и виноградников вокруг города, что когда подъезжаешь к нему, то кажется, что приближаешься к [целому] лесу высоких деревьев и посередине его [стоит] сам город. А через город и эти сады проложено множество оросительных каналов; в этих садах выращивают [также] много дынь и хлопка. А дыни в этой земле обильны и превосходны. До Рождества у них бывает столько дынь и винограда, что удивительно; каждый день приходят верблюды, нагруженные дынями в таком количестве, что нельзя не удивляться, как они раскупаются и потребляются. В селах их столько, что их сушат и хранят, как инжир, из года в год. А сохраняют их таким образом: режут поперек большими кусками, снимают корку и кладут на солнце, и когда высушат, все собирают, кладут в мешки и так хранят годами. За городом простираются большие равнины, где много больших деревень, в которых царь поселил людей из других завоеванных им земель.

Эта земля обильна всем — как хлебом, так и вином и мясом, плодами и птицей; бараны там очень крупные и с большими курдюками, а есть и такие, у которых курдюк [весит] двадцать фунтов, сколько один человек может удержать в руке. И этих баранов столько и они так дешевы, что когда сеньор был там со всем своим войском, то пара их стоила один дукат ⁴⁵⁸. Другие товары [также] очень дешевы, а за один мери, равный полреалу ⁴⁵⁹, давали полторы фанеги ⁴⁶⁰ ячменя. Хлеб так дешев, что [дешевле] быть не может, а риса невероятно много. Так изобилен и богат этот город и его земля, что просто удивительно. А за это богатство он и был назван Самарканте, а его настоящее имя Симескинт ⁴⁶¹, что значит Богатое селение, так, симес означает у них большой, а кинт — селение, и отсюда пошло название Самарканте. Богатство этой земли не только в изобилии съестного, но и в шелковых тканях, атласе, камке, сендале, тафте, терсенале ⁴⁶², которых здесь производится много, [138] [также] и в меховых и шелковых подкладках, в притираниях, пряностях и в золотых и лазоревых красках и прочих предметах. Поэтому сеньор очень хотел возвеличить этот город и, когда завоевывал какие-либо земли, отовсюду приводил людей, чтобы они населяли город и [окрестные] земли, особенно он собирал мастеров по разным ремеслам. Из Дамаска он прислал разных мастеров, каких смог найти: всевозможных ткачей, /58а/ умельцев по лукам для стрельбы и оружейников, тех, кто обрабатывает стекло и глину, и [эти мастера] считаются лучшими в мире. А из Турции он привел арбалетчиков и других умельцев, каких смог найти: каменщиков, золотых дел мастеров, сколько их нашлось; и столько их привез, что в городе можно найти любых мастеров и умельцев. Кроме того, он привел мастеров по [метательным] машинам и бомбардиров и тех, которые плетут веревки к этим устройствам. Они посеяли коноплю и лен, которых ранее никогда не было в этой земле. И столько разного народа собрал [Тамурбек] со всех [сторон] в этот город, как мужчин, так и женщин, что, говорят, их было более ста пятидесяти тысяч человек. Среди этих людей были разные народы — турки, арабы, мавры и другие, армянские и греческие католики ⁴⁶³, нескорины (несториане?) и якобиты и те, которые совершают обряд крещения огнем на лице, то есть те христиане, которые имеют особые понятия в вере ⁴⁶⁴. И этих людей было столько, что они не могли поместиться ни в городе, ни на площадях и улицах, ни в селениях, ни [даже] за городом; под деревьями и в пещерах их было удивительно много. Кроме того, этот город изобилен разными товарами, которые стекаются в него из разных стран: из Рушии (Руси?) ⁴⁶⁵ и Тарталии идут кожи и [льняные] полотна, из Катая — шелковые ткани, которые лучше всего делаются в этой стране, особенно атласы, о которых говорят, что они лучшие в мире, а самые ценные те, что без узоров. Кроме того, привозят мускус, которого нет нигде в мире, кроме как в Катае. Еще [привозят] рубины и бриллианты, так что большая часть их, что имеется в этой стране, привозится оттуда; и жемчуг и ревень и много разных пряностей. А то, что привозится в этот город из Катая, самое лучшее и дорогое [по сравнению с тем], что прибывает из других стран. Жители Катая говорят, что они самые искусные люди во всем мире, и [также] говорят, что у них два глаза, а мавры — слепые и что у франков — один глаз и что во всем, что они делают, превосходят все народы на свете.

Из Индии в этот город идут мелкие пряности, то есть самые лучшие: мускатный орех, гвоздика, скорлупа мускатного ореха, цвет корицы, имбирь, корица, манна и многие другие, которые не переправляются в Александрию. В городе много площадей, где продают мясо, вареное и соленое, приготовленное разными [139] способами, и кур и домашнюю птицу — [все] очень опрятно, а также хлеб и плоды, все очень чистое. Эти площади и днем и ночью полны торгующего [народа]. Также много мясных лавок, где продают мясо, кур, куропаток, фазанов, и все это можно найти и днем и ночью. В одном конце города стоит замок, как будто на ровном месте, если [смотреть], со стороны, но [на самом деле] он окружен глубоким рвом, который образуется из ручья: и из-за этого рва замок неприступен ⁴⁶⁶. В этом замке сеньор хранил свою казну, и туда не входил никто, кроме алькальда и его людей. В этом же замке он содержал до тысячи пленных мастеров, которые делали латы, шлемы, луки, стрелы и круглый год работали на него. Когда сеньор ушел из этого города воевать в Турцию и разрушил Дамаск, приказал, чтобы все, кто /58б/ был с ним в войске, взяли с собой своих жен, а если они их оставят, то он даст им возможность делать то, что они захотят. И это он сделал потому, что намеревался не быть в городе [Самарканте] семь лет, воюя со своими врагами ⁴⁶⁷. И он поклялся и дал обещание не входить в этот замок, пока не минет семь лет. Теперь, когда сеньор возвратился в этот город, прибыли к нему посланники от катайского императора сказать, что ведь ему хорошо известно, что эта земля дана ему в управление и за нее он должен платить ежегодную дань и что прошло уже семь лет, как он не платил, и не угодно ли ему внести [плату]. [Сеньор] отвечал, что это правда и он заплатит дань, но не хочет ее отдать им, так как не желает, чтобы они воспользовались ею в дороге, а что он сам намерен ее привезти ⁴⁶⁸. А это он сказал в шутку, так как [совсем] не имел намерения платить. И теперь уже прошло около восьми лет, как он не платит, а император катайский не присылал за ней; а причина, по которой император катайский не присылал [за данью], вот какая.

Император катайский умер и оставил трех сыновей, которым отдал свои земли и владения. Старший из них захотел отнять владения и земли у двух других и убил младшего, а средний начал воевать со старшим и победил его. [Тогда] старший в отчаянье, что потерпел поражение от того, кто моложе его, поджег свой стан и сгорел сам со множеством своих людей, а средний стал сеньором ⁴⁶⁹. Восстановив порядок во всей [своей] земле, он отправил тех посланников к Тамурбеку, чтобы он уплатил ему дань, которую [ранее] платил его отцу. Этих-то посланников Тамурбек хотел повесить, как мы уже слышали, и теперь не знаем, что предпримет сеньор Катая и [как] ответит он на это бесчестие.

От этого города Самарканте до главного города Катая, который называется Камалек (Ханбалык) ⁴⁷⁰ и считается самым большим в империи, шесть месяцев пешего пути, и два месяца из этих [шести] не встречается никого, кроме пастухов, которые [140] ходят по полям со [своими] стадами. В этом году, в июне месяце, из Камалека в Самарканте пришло около восьмисот верблюдов, груженных товарами. Теперь, когда Тамурбек в этот раз возвратился в Самарканте, разгневавшись на то, что сказали ему катайские послы, он велел задержать этих верблюдов и не отпускать их. А люди, которые прибыли из Камбалека (Ханбалыка) с этими верблюдами, виделись с [испанскими] посланниками и рассказывали им чудеса о власти над людьми и землями, которую имел катайский сеньор. Более всего [посланники] встречались с одним человеком, который рассказывал, что пробыл шесть месяцев в городе Камбалеке. Он рассказывал, что [город] расположен у моря и что он так велик, как двадцать Таурисов (Тебризов), [поэтому можно сказать], что он самый большой город на свете, так как Таурис в длину [тянется на расстояние] больше лиги, а он — на двадцать. Говорят, что у катайского сеньора столько войска, что когда он его собирал, чтобы идти на войну из своего владения, то кроме тех, кто уходил с ним, оставались охранять [его] земли более четырехсот тысяч всадников. А еще рассказывали, что у катайского сеньора такой порядок: никто не может ездить верхом, кроме тех, у кого [в услужении] тысяча человек, и таких [там] на удивление много. Такие и подобные [им] чудеса рассказывал [этот человек] об этом городе и этой стране. Этот /59а/ катайский император ранее был язычником, а потом обратился в христианскую веру ⁴⁷¹.

В то время как посланники находились в городе Самарканте, истек срок семи лет, [в течение] которых Тамурбек дал обещание не входить в замок самаркантский, где он хранил свою казну. И он вошел в него так торжественно, что [просто] удивительно. Сеньор приказал нести перед ним все оружие, которое сделали его пленники после того, как он ушел из города. Среди этого оружия несли три тысячи пар лат, украшенных красным сукном, хорошо исполненных; только они не делают их очень крепкими и не умеют закалять железо. Потом пронесли перед [сеньором] много шлемов; в тот день Тамурбек распределил эти шлемы и латы и роздал их кавалерам и прочим особам. А шлемы эти круглые и высокие, некоторые до самого верха ⁴⁷²; перед лицом против носа тянется полоса, шириной в два пальца, доходящая до бороды, которая может подниматься и опускаться. Она сделана для того, чтобы защитить лицо от поперечного удара клинком; а латы сделаны так же, как и наши, только у них низ из иной ткани и виден из-под лат, как рубашка.

На расстоянии пятнадцати дней пути от этого города Самарканте в сторону Катая находится земля, где жили амазонки. И по сей день они соблюдают обычай не иметь у себя мужчин; только когда наступает определенное время года, их старшие дают им разрешение, и они отправляются со своими дочерьми [141] в соседние земли и места. А когда мужчины их видят, то приглашают к себе. И они идут с теми, кто им больше нравится, и едят и пьют с ними и проводят [время] там в забавах, а потом возвращаются в свои земли. Если у них рождаются дочери, оставляют при себе, а если рождаются сыновья, то отсылают их туда, где их отцы ⁴⁷³. Эти женщины живут во владениях Тамурбека, а прежде их земли принадлежали к катайскому царству. Они христианки греческой веры и происходят от тех амазонок, которые были в Трое, когда ее разрушили греки. В Трое было два рода амазонок: один — эти, а другой — из турецкой земли ⁴⁷⁴.

В городе Самарканте соблюдается законность, так что ни один человек не смеет обидеть другого или совершить [какое-либо] насилие без приказания сеньора; а он делает этого столько, что с них довольно.

Сеньор всегда возит с собой судей, которые распоряжаются его станом и домом, а когда они куда-нибудь приезжают, то и жители [тех] земель, и все их слушаются. Эти судьи предназначены [для разных дел] и распределены так: одни разрешают важные дела и ссоры, которые случаются; другие ведут денежные дела сеньора, третьи распоряжаются наместниками, [правящими] в землях и городах, зависимых от него, иные — посланниками. А когда становится стан, они уже знают, где каждый из них должен быть и вести [свои] дела. Они ставят три шатра и там выслушивают и решают дела тех [людей], кто к ним приходит. [Потом] идут и докладывают сеньору, после чего возвращаются и выносят решение по шести или четырем [делам сразу]. Когда они приказывают выдать какую-либо грамоту, тут же находятся их писари и пишут ее тотчас, без задержки, а когда она готова, ее заносят в регистрационную книгу, которая всегда при них, и ставят [на ней] знак; потом передают грамоту оидору ⁴⁷⁵, чтобы он ее видел, и тогда [оидор] берет серебряную резную печать, /59б/ смазывает ее чернилами и ставит на грамоту с внутренней стороны; потом берет ее другой и записывает и отдает своему начальнику, и тот ставит на ней [еще] чернильную печать. Когда так сделают трое или четверо [оидоров], в середине ставят царскую печать, на которой буквами написано «правда» ⁴⁷⁶, а в середине три знака, как эти:

Так что каждый советник имеет своего писца и свою регистрационную книгу. А эта грамота такова, что, как ее выдадут, стоит только показать на ней печати мирасс и царя, как все исполняется в тот же день, в тот же час без малейшего промедления.

Теперь, описав вам город Самарканте и рассказав, что [142] случилось там с посланниками и что произошло с сеньором, я расскажу, как Тамурбек победил и разбил Тотамиха (Тохтамыша), императора Тарталии, могущественного и доблестного человека, более сильного, чем Турок, и как в Тарталии возвысился один кавалер по имени Еденгуй (Едигей) ⁴⁷⁷, подвластный Тамурбеку, и теперь у Тамурбека нет большего врага, чем этот Еденгуй.

Лет одиннадцать тому назад этот император Тарталии Тотамих, будучи владетелем [обширных земель] и множества народов, выступил из Тарталии с огромным войском и пошел в Персию, вошел во владения Туриса (Тебриза) и Верхней Армении, ограбил многие земли, разрушил города и замки, но и частично восстановил их для себя. По этой земле, которую он опустошил, посланники [уже] проезжали; это — город Кольмарин (Сюрмари) ⁴⁷⁸, что в армянской земле, и еще город Сисакания (Сисакан) ⁴⁷⁹ и его владения и много других земель. Закончив весь этот грабеж, особенно в землях, принадлежащих Тамурбеку, [Тотамих] возвратился в Тарталию. А Тамурбек, узнав об этом, выступил со своим войском, хотя войско [противника] было гораздо больше его, погнался за ним и настиг у большой речки, называемой Тесина (Терек) ⁴⁸⁰, поблизости от Тарталии. Тамурбек двигался как можно скорее, чтобы овладеть переправой через реку, так как в этой местности, где он шел, не было другой, кроме той, которую он намеревался взять. А когда Тамурбек подошел [к реке], император Тотамих уже перешел ее, а так как он знал, что Тамурбек [намерен] настичь его, то [вновь] подошел сторожить переправу и завалил ее лесом.

А когда Тамурбек подошел [туда] и увидел, что Тотамих сторожит переправу через реку, послал сказать ему, что он напрасно это делает, так как он не намерен воевать с ним, а [хочет] быть его другом и сохрани бог, чтобы он [когда-нибудь] желал ему зла. Но несмотря на это, император побаивался [Тамурбека], так как знал, что он человек коварный. На другой день Тамурбек [от места переправы] двинулся с войском вверх по реке, а император Тарталии со своим войском [также] продвинулся другим берегом реки; а шли они так: один по одной стороне, другой — по другой и как Тамурбек останавливал свое войско, тотчас останавливался Тотамих на другой стороне [реки]. Таким образом они двигались три дня, и ни один не перегнал другого. На третью ночь Тамурбек приказал в войске, чтобы женщины надели шлемы [и стали похожи] на мужчин, а всем мужчинам велел скакать как можно скорее [обратно] и каждому взять двух лошадей, на одной ехать [самому], а другую вести на поводу. Оставив свой стан [на месте], то есть женщин, похожих на мужчин, пленников и рабов с ними, сам [Тамурбек] вернулся назад к переправе; и все пройденное за три дня расстояние он преодолел за одну ночь [143] и переправился через реку. Около трех часов он сражался /60а/ в стане императора Тотамиха, разбил его и захватил, что у него было, а вез он многое, но Тотамих бежал. Это была великая и славная победа, так как Тотамих имел огромное войско, и одна из величайших битв, которые выиграл Тамурбек, даже, говорят, более [важная], чем с Турком ⁴⁸¹. Поражение было великим бесчестием для императора Тотамиха, и он вновь собрал большое войско, чтобы идти на Тамурбека. А [тот] подкараулил его и напал в [самой] Тарталии, разбил его и такой ужас внушил народу, что на удивление ⁴⁸²; а император Тотамих [снова] бежал. Это повергло в уныние всех татар; они стали говорить, что их сеньор потерпел поражение, так как удача его покинула, и [поэтому] он был разбит; и начались между ними раздоры. А один кавалер, служивший Тамурбеку, по имени Едигуй (Едигей) ⁴⁸³, [заметив], что между татарами начались несогласия, сговорился с ними, что пойдет на Тамурбека и против всех тех, кто будет [их врагами]. И они сделали его сеньором; а он восстал против Тамурбека и стал искать случая его убить; [тогда] и его земли и Тарталия [перешли бы] к нему и стали бы его [владениями]. Тамурбек, узнав об этом, хотел его схватить и убить, но тот убежал. И теперь сеньор Тарталии очень могущественный человек, а они [между собой] большие враги. Однажды Тамурбек ходил на него с войском, но Едигуй не стал его дожидаться и бежал. У этого Едигуя постоянно имеется в орде более двухсот тысяч всадников.

[Между тем] Тотамих, император Тарталии, и Тамурбек примирились и вместе стараются обмануть Едегуя (Едигея). Тамурбек послал сказать ему, что ведь ему известно, что он в его власти, что он его любит и прощает, если в чем-нибудь против него погрешил, и что хочет быть его другом; а чтобы между ними было родство, он предлагает женить своего внука на одной из его дочерей. Говорят, что этот Едегуй ответил ему, что он прожил с ним двадцать лет и был тем, кому он более всех доверял, и что знает его слишком хорошо и все его хитрости и что такими уловками его не провести, что он понимает, что все эти доводы только для того, чтобы обмануть, и если они действительно станут друзьями, так только на поле [брани] с оружием в руках, так он им ответил. У этого императора Тотамиха был сын, которого Едегуй изгнал из его земель. Тотамих бежал в землю, которая поблизости от Самарканте, а сын его — в Кафу, генуэзский город, на границе с Тарталией. Едигуй напал на этот город Кафу ⁴⁸⁴, так как сын Тотамиха бежал к Тамурбеку. Этот Тотамих и его сыновья живы и [состоят] в дружбе с Тамурбеком. А этот Едегуй обращал и обращает татар в магометанскую веру, еще недавно они ни во что не верили, пока не приняли веру Магомета.

У сеньора есть войско, которое всегда при нем и в таком порядке: оно поделено между начальниками; есть начальники [144] над сотней, тысячей, десятью тысячами и один над всеми, как коннетабль. Когда [сеньор] отдает приказ какому-нибудь отряду выступать, призывают этих начальников и через них он [получает сведения] и распределяет воинов, как хочет. Тот, который теперь главный начальник, называется Янса (Джеханшах) Мирасса; это один из тех, кто был заодно с Тамурбеком, когда умер император самаркантский. /60б/ Этому человеку он оказал большие милости, отдал много земель и сделал важным сеньором. Кроме того, Тамурбек по всей своей земле отдает для присмотра своих коней и баранов кавалерам; кому тысячу, кому десять тысяч, а если их не возвращают по его требованию или нескольких не хватает, то он не соглашается ни на какую плату, а забирает их, сколько есть, а [виновных] убивает.

Теперь, рассказав обо всем, что вы услышали, опишу возвращение посланников и [все], что с ними случилось в пути.

В том саду, где они задержались, к ним присоединились посланник султана вавилонского и еще брат одного крупного турецкого сеньора, по имени Аламан Олган, один [человек] из Сабастрии (Сиваса), другой — из города Алтолого (Альтобоско?) ⁴⁸⁵ и еще один — из города Палации (Смирна?) и еще из [того же] Алтолого. И все вместе выехали оттуда, так как мирассы, видя, в каком состоянии находится сеньор, решили отослать их сразу всех вместе. Они не пошли тем путем, которым прибыли, а другим, левее, ближе к [землям] Тарталии.

В пятницу, двадцать первого ноября, посланники выехали оттуда, из Самарканте, и двинулись по хорошей, ровной и многолюдной дороге. Шесть дней они шли по ней, и им давали все необходимое, и пристанище, и еду.

В четверг, двадцать седьмого ноября, прибыли в большой город, называемый Бояр (Бухара) ⁴⁸⁶. Лежит он на обширной равнине и окружен земляным валом и глубоким рвом, полным воды. На одном конце его — крепость, также земляная, так как в этой земле нет камня, чтобы делать ограды и стены; а возле крепости протекала река. У города значительное предместье, и там большие здания. Город богат хлебом, мясом, вином и другим съестным и многими товарами. В этом городе посланники получили все, что им было нужно, и [там] им дали лошадей. Я не буду описывать вам подробно, что случилось в дороге, а [буду переходить в рассказе] только от города к городу, так как [ранее] я уже рассказывал [обо всем] пространно, когда ехали [в Самарканте].

В этом городе [посланники] остались шесть дней, и пока они там были, выпало много снега. В пятницу, пятого декабря, посланники уехали из этого города и три дня шли по равнине, густо заселенной, со множеством селении, и подошли к большой реке Биамо (Аби-Аму), которую, как вы знаете, [посланники] уже переходили по пути [в Самарканте]. В одном селении, неподалеку от реки, запаслись едой и ячменем, так как должны были [145] идти шесть дней по пустыне ⁴⁸⁷. И пробыли они в этом селении два дня.

В среду, десятого декабря, переплыли эту большую реку Биамо на лодках. По [берегам] реки простирались большие песчаные равнины, и этот песок при малейшем ветре переносился с места на место и собирался кучами. Из этих песков были огромные равнины и холмы, и ветер разносил песок и насыпал [его] кучами в другом месте. А песок был очень мелкий, и от ветра на нем получались узоры, как на камлоте; на него нельзя было смотреть, когда на него светило солнце. По этой дорогe /61а/ можно идти только с проводниками, которые различают ее по оставленным знакам; а эти люди, которые знают эти дороги, называются анчи (ямчин) ⁴⁸⁸. С посланниками был один такой человек, который их вел, и [даже] он несколько раз сбивался с пути. По этой дороге [почти] нет воды, она встречается только раз за целый день пути, а колодцы [там] сделаны в песке со сводами вверху и укреплены по кругу кирпичной кладкой, так как если бы не было этой защиты, то песок засыпал бы их. А вода в этих колодцах скапливается от дождей и снегов. В последний день [перехода через пустыню] они не встретили воды и шли [так] весь день и всю ночь, а ко времени обедни пришли к одному колодцу, поели [там] и напоили животных, которые в этом очень нуждались.

В воскресенье, четырнадцатого декабря, приехали в одно селение и пробыли там понедельник и вторник, а в следующую среду уехали оттуда и двинулись по другой пустыне, тянувшейся на целых пять дней пути ⁴⁸⁹. [Эта пустыня] была ровной, и воды [там] было больше, чем в первой; почти на всем пути рос низкий кустарник, [почва] была песчаная, а земля раскаленная. Последние три дня пути были очень утомительными, шли день и ночь и делали остановки, когда давали корм [лошадям] и ели сами.

В воскресенье, двадцать первого декабря, прибыли в большой город Буабартель (Абиверд) ⁴⁹⁰, это уже в земле императора орасанского (хорасанского). Этот город расположен у подножия высокой горы, покрытой снегом, и в местности очень холодной. Город лежит на равнине и не имеет никакой стены. Здесь посланникам дали лошадей, еду и все, что было нужно; они пробыли там воскресенье, когда приехали, понедельник, вторник и среду.

В четверг, двадцать пятого декабря, в праздник [Рождества], когда близился тысяча четыреста пятый год от Рождества Христова, они уехали оттуда. Путь их лежал среди высоких снежных гор, и они шли между ними пять дней; по дороге встречалось мало селений и было очень холодно.

В четверг, первого января, прибыли в очень большой город, стоящий на равнине и в стороне от этих гор, называвшийся Кабрия (Хабушан) ⁴⁹¹. Этот город не имел никакой стены. [146] [Посланники] задержались здесь четверг и пятницу. А этот город в земле Мидии.

В следующую субботу, третьего января, уехали оттуда, и путь их лежал по раскаленной равнине, где не было ни снега, ни льда. В дороге пробыли субботу и воскресенье, а в понедельник, пятого января, приехали в город под названием Хагаро (Джаджерм) ⁴⁹². По пути им встретились два селения; а этот город не имел ограды и [находился] на той дороге, по которой посланники уже шли [в Самарканте]. Здесь они задержались тот день, когда прибыли, и следующий день, вторник.

В следующую среду выехали оттуда и вышли на старую дорогу. Она была ровная, и за весь день пути им не встретилось никакого жилища; заночевали в одном большом доме, стоящем у дороги рядом с заброшенным замком; дом этот также был пуст.

На другой день, в четверг, уехали оттуда и провели в пути весь день, не встретив [никакого] жилища. Вечером подошли к какому-то селению. Дорога, по которой они шли эти два дня, проходила у красных бесснежных гор, а жара стояла [нестерпимая], потому что эта земля такова.

/61б/ В пятницу выехали оттуда и шли весь день, не встретив жилья, а в субботу в час вечерни подошли к большому городу, называемому Бастан (Бистам) ⁴⁹³, мимо которого посланники уже ранее проходили. На следующий день, в воскресенье, ушли оттуда, а в понедельник прибыли в город, который называется Дамоге (Дамган) ⁴⁹⁴. Когда [посланники] были на расстоянии версты от города, подул сильный холодный ветер при ясной погоде; холод, на удивление, был так силен, что люди и животные переносили его с трудом. А когда они пришли в город, спросили об этом ветре, и им ответили, что на горе, возвышающейся над городом, есть источник и когда в него попадало какое-нибудь животное или грязь, то поднимался удивительно резкий ветер. И он не прекращался до тех пор, пока не очищали источник. На другой день люди с палками и баграми отправились туда и вычистили источник, и ветер прекратился. В этом городе посланники [уже] останавливались, когда шли [в Самарканте], и теперь задержались [здесь] на два дня.

В следующую среду, пятнадцатого января, уехали оттуда и, сойдя с дороги у замка Перескоте (Фирузкух) ⁴⁹⁵, пролегавшей между сильно заснеженных гор, двинулись левее, по [другой] ровной дороге, оставив прежнюю с правой стороны. Заночевали в одном большом и заброшенном доме. На другой день, в четверг, шли, не встретив жилища, в пятницу — также, а в субботу ко времени вечерни приехали в большой город, который называется Сенан (Семнан) ⁴⁹⁶. Здесь кончается земля Мидийская и начинается Персия ⁴⁹⁷. Этот город расположен на равнине у подножия высокой горы, не имеет ограды и очень населен. Там [посланники] пробыли до понедельника; [потом] заночевали в одном селении, а во вторник подъехали к небольшому замку; по дороге [147] было много снега. Выйдя оттуда, они двинулись по равнине между гор, с которых стекало много воды, но она была соленая; также шли и четверг.

В пятницу, двадцать третьего января, прибыли в большой город, называемый Ватами (Верамин) ⁴⁹⁸. Город очень велик, не окружен стеной и в большей части заброшен. Эта земля называется Рей. Здесь жил один знатный мирасса, зять сеньора Тамурбека, женатый на его дочери; с ним жил другой кавалер, по имени Вахамбек (Баба-Шейх?), а зятя Тамурбека звали Кумалеха (Сулейман-шах) ⁴⁹⁹ Мирасса. Они-то и взяли к себе людей посланников, которые [ранее] были больны и остались там; теперь [посланники] забрали их, кроме двух умерших, а с теми, что остались в живых, эти кавалеры обращались хорошо и заботились, чтобы у них было все необходимое.

На другой день, в воскресенье, посланники обедали у зятя сеньора, а на следующий день, в понедельник, — у Бахабека (Баба-Шейха?). Им дали лошадей, и во вторник они отбыли, а ночь провели в одном замке. В четверг, двадцать девятого января, они заночевали в городе под названием Хахарика (Шахар-кан) ⁵⁰⁰, в этом городе посланники уже останавливались, [когда направлялись в Самарканте], отсюда вернулись на прежнюю дорогу. Пятницу, субботу, воскресенье и понедельник пробыли в пути, а по дороге было много снега.

Во вторник, третьего февраля, приехали в большой город, называемый Касмониль (Казвин) ⁵⁰¹; он почти весь лежит в развалинах. В этом городе было много зданий, и он считался самым крупным из всех [городов], какие мы встретили в этой земле, кроме Тауриса (Тебриза) и Самарканте. В этом городе мы застали столько /62а/ снега, что невозможно было ходить по улицам, и люди и животные только и делали, что вывозили ero; a [снега] падало столько, что становилось страшно. А тот [снег], что падал на дома, сбрасывали вниз лопатами, чтобы он не разрушал здания. В этом городе они задержались тот вторник, что прибыли, и среду и четверг, так как невозможно было ехать из-за обилия снега на дороге. Здесь им дали [с собой] достаточно еды и всего, что было необходимо, хотя это и не принято, так как в этой земле, если приезжают посланники или царские слуги и захотят остаться, их кормят три дня, а тех, которые относятся к царскому роду, и их людей содержат девять дней и все это оплачивает совет [города], куда они прибывают. В субботу [посланники] отбыли, а впереди них шло около тридцати человек с лопатами в руках, расчищая дорогу. Когда доходили до какого-нибудь селения или замка, то люди, расчищавшие дорогу, возвращались, а [отсюда] отправлялось столько же других. Снега было столько, что земля и горы были покрыты им равномерным высоким слоем. Земли нигде не было видно; люди и животные с трудом видели и едва не ослепли из-за того, что все время смотрели на него; идти было бы совсем невозможно, если бы [148] снег не покрывался настом. Подъезжая к какому-нибудь городу

или селению, его трудно было узнать, так как [все] было покрыто снегом. Так шли до самого города Солтании (Султании); дома эта была многолюдна и богата. В пятницу, тринадцатого января, прибыли в город Солтанию и остались там до субботы, двадцать первого января.

Я не рассказываю больше об этом городе, так как уже описал его, когда посланники останавливались в нем на пути [в Самарканте]. Это один из самых больших и знаменитых городов Персии; он не имеет стен, но в нем прекрасный замок, [выстроенный] на ровном месте. [Посланники] пробыли восемь дней в этом городе, так как должны были навестить внука сеньора Тамурбека по имени Омар Мирасса, который был сеньором и императором Персии и многих других земель. Он со своим войском стоял в полях, называемых Карабаке (Карабаг), где зимовал. Самый короткий путь туда, где он был, проходил через этот город, а так как в горах, через которые лежал их путь, было много снега, то [посланники] ожидали, пока он сойдет и можно будет идти. А в это время они держали совет: не следует ли отправиться в город Торис (Тебриз), так как оттуда легче пройти в Карабак (Карабаг), минуя снега; так они и сделали.

В субботу, двадцать первого января, выехали из города Солтании, заночевали в городе под названием Санга (Зенджан) ⁵⁰², в котором уже были, [когда направлялись в Самарканте]. На другой день устроились на ночлег в одном большом доме, стоящем у дороги, а на следующий день, во вторник, ночевали в селении, называвшемся Миана (Миане) ⁵⁰³, а в среду заночевали в другом селении, которое называется Тугляр (Туселяр) ⁵⁰⁴, а потом еще в селении Уган (Уджан) ⁵⁰⁵.

В субботу, в последний день февраля месяца, [посланники] прибыли в город Торис, их поместили в доме армянских христиан и дали много [всякой] еды. В следующий вторник, третьего марта, [посланникам] предоставили лошадей и сказали, что сеньор Омар Мирасса находится в Карабаке, где зимовал со своим войском. А этот Карабак — ровное поле /62б/ с обильной травой; место там очень жаркое и никогда не бывает снега, а если [иногда] и выпадает, то тотчас тает. По этой причине сеньор каждый год проводит там зиму; и [посланники] должны были туда пойти, чтобы встретиться [с Омаром].

В четверг, пятого марта, посланники уехали из города Ториса и вместе с ними посланники султана вавилонского и турецкие послы, так как все вместе должны были отправиться к этому Омару Мирассе на поля Карабаке, и вместе с ними был [тот] сопровождающий, который находился при них от [самого] Самарканте и который распоряжался, чтобы им везде, куда они приезжали, выдавали провиант и все необходимое, а таких людей [они] называют хагаве [шигаул] ⁵⁰⁶.

Посланники отправились налегке, только с несколькими [149] людьми, а все свое [имущество] оставили в Торисе, так как должны были возвратиться туда. Когда посланники отъехали на расстояние двух дней пути от Ториса, повстречали гонца, посланного к ним Омаром Мирассой, который сказал, что сеньор велит им вернуться в город Торис и отдохнуть там несколько дней, пока он не пришлет за ними, так как тем, кто проделал такой большой путь, необходим отдых. И они вынуждены были возвратиться. А сеньор приказал дать им алафу, как они называют содержание ⁵⁰⁷. И пробыли они там до среды, восемнадцатого марта, когда сеньор прислал за ними.

В четверг, девятнадцатого марта, выехали [оттуда], перешли через высокую гору, что лежит у города, и вступили в долину, очень населенную, со множеством садов и виноградников; эта земля очень жаркая и красивая, обильная плодами, которых здесь много. Через долину протекала большая река. По этой долине, среди садов и селений, они шли четыре дня, а потом пришли на большую равнину, где было много селений и городов. Поля были засеяны рисом, болотным и [обычным] просом. В этой земле родится рис, но нет ни пшеницы, ни ячменя, а рису столько, что его скармливают [даже] лошадям. В этих полях находилось множество людей из войска сеньора вместе с шатрами и стадами.

В среду, двадцать пятого марта, когда посланники проходили через [стойбище] этих людей из войска и были на расстоянии около десяти или двенадцати лиг от того места, где находился сеньор [Омар], повстречали на дороге людей, которые им сказали, что там, куда они идут, произошли беспорядки в царском войске и лучше было бы им вернуться. Они спросили о том, что случилось, и эти люди им ответили, что Янса (Джеханшах) Мирасса хотел убить Омара Мирассу и что войско и некоторые сеньоры кавалеры бросились на него, схватили и что сеньор велел отрубить ему голову, а люди этого Янсы Мирассы стали сражаться с воинами сеньора и что с обеих сторон много потерь. Сеньор со своим войском перешел на другую сторону реки и приказал разрушить мост, а войско разделилось на две части. [Эти люди] больше ничего не знали, кроме того, что в войске [произошли] большие беспорядки. Посланники посоветовались между собой и решили [все же] ехать туда, так как находились уже близко. На другой день, в четверг двадцать шестого марта, прибыли в орду, где находился сеньор, спешились и стали ждать /63а/ царского распоряжения. В войске было неспокойно: все готовились ехать и собирали свои стада. Пока посланники пребывали в ожидании, пришел один чакатай и сказал, что у сеньора много дел и его нельзя видеть, что он просит их вернуться в Турис (Тебриз) и там ждать распоряжений и что он также поедет с ними, чтобы позаботиться обо всем необходимом. Таков был приказ сеньора, и он велел им отправляться тотчас, и они вернулись в Турис. А сеньор со своим войском остался на равнине, на берегу реки, и с ним было [150] около сорока пяти тысяч всадников, хотя и не все войско было в сборе, и часть его находилась в других местах. Поскольку Тамурбек каждый год приходил зимовать в эти поля Карабахе, то велел выстроить там город, в котором теперь более двадцати тысяч домов ⁵⁰⁸

А этот Ханса (Джеханшах) Мирасса, которому Омар Мирасса отрубил голову, был сыном сестры Тамурбека и самым храбрым и доблестным человеком во всей Тамурбековой родне; был он уважаем, владел большими угодьями и содержал большое войско, которое постоянно [находилось] при нем. А когда Тамурбек сделал императором своего внука Омара Мирассу, пожаловал этого Хансу [чином] управителя его дома и земель, [повелев] жить ему вместе с ним. И таким образом он управлял всей его землей. А причина, по которой этот Ханса Мирасса был убит, следующая. Говорили об этом по-разному; одни, что [Омар Мирасса] велел его убить из-за боязни, что после кончины деда он мог искать его смерти и воевать со всем своим войском, как и с войском Тамурбека, его деда, так и со всеми чакатаями, которые его уважали и желали ему добра; и даже многие говорили, что раз великий сеньор [Тамурбек] умер, то он достоин быть сеньором. Другие же рассказывали, что когда этот Ханса узнал о смерти Тамурбека, то сам вооружился, взяв некоторых из своих людей и явился в шатер, где обычно заседал совет. Там он застал одного молу (муллу), как они называют ученого доктора, приближенного Омара Мирассы, который разрешал дела, случавшиеся в войске. Он его недолюбливал за то, что когда он просил позволения жениться на одной девушке, то Омар Мирасса не разрешил и выдал ее за этого молу. По этой ли причине или другой он возненавидел [молу] и, застав одного в шатре, убил. А убив его, он вместе со своими людьми со шпагами в руках отправился в шатер, где находился Омар Мирасса. Когда это увидели в лагере, то взялись за оружие и бросились к царскому шатру, а в орде пронесся слух, что Едегуй (Едигей), император Тарталии, и царь Сордо (Георгий) ⁵⁰⁹ напали на них. А этот Ханса Мирасса, видя [такую] суматоху, проник в шатер, где хранилось царское оружие, войдя же туда, увидел множество народа, охранявшего его, и вновь пошел в царский шатер, чтобы убить [Омара Мирассу]. А войдя [туда], застал там много людей, готовых защитить [его]. Тогда, говорят, один знатный кавалер при оружии и со всей своей свитой подошел к Ханса Мирассе и спросил его, чего он добивается. А этот Ханса Мирасса попросил его сказать неправду Омару Мирассе: «Пусть он ничего не боится, так как я поступил так, /63б/ чтобы убить моего врага молу». Кавалер пошел передать слова Ханса Мирассы сеньору, застав его в большом страхе и унынии. Он сказал: «Господин, не бойтесь, если хотите, то я убью этого Ханса Мирассу за вас». И тотчас [тот кавалер] бросился на врага и сильным ударом отрубил его голову. А когда Ханса Мирасса погиб, все его войско разбежалось. Омар Мирасса приказал [151] взять голову [недруга] и отправить ее к своему отцу Миаха (Мираншаху) Мирассе и брату Абобакеру (Абу Бекру) Мирассе, находящимся в Балдате (Багдаде). И велел передать им, чтобы они полюбовались на голову своего врага, а так как его дед уже умер, то пусть они приедут к нему повидаться, и что он примет [отца] как сеньора и пусть все они соберутся на полях вианских, близ Туриса (Тебриза), и что он и все его кавалеры передадут ему власть по здравому смыслу и праву. [Также] говорят, что когда Миаха Мирасса увидел голову Ханса Мирассы, то стал побаиваться своего сына.

Когда Тамурбек умер, а умер он в городе Самарканте ⁵¹⁰, то мирассы и приближенные сеньора [хотели] скрыть [это известие], пока не наведут порядок в казне и его владениях. Но они не смогли утаить [новость], чтобы об этом не дознались некоторые кавалеры и приближенные. А там, в Самарканте, когда умирал Тамурбек, находился с ним его внук, сын Миаха Мирассы, по имени Кариль Султан (Халиль-Султан) ⁵¹¹. Узнав о смерти своего деда, он собрал, сколько мог, кавалеров и воинов и пошел против тех трех мирасс, которые управляли домом и имением сеньора, убил одного из них, Бутудо ⁵¹² Мирассу, сына того Хансы, которому Омар Мирасса отрубил голову. Когда тот был убит, двое других обратились в бегство и ушли к сыну Тамурбека по имени Харок (Шахрух) ⁵¹³ Мирасса, который жил в земле Хорасанской в большом городе, называвшемся Хелак (Герат).

А этот Кариль Султан, убив приближенного своего деда, тотчас направился в замок, завладел казной и городом, взял [тело] покойного и похоронил его. Захватив [власть], он послал сказать Миаха Мирассе, своему отцу, чтобы он прибыл в Самарканте и что он [готов] передать ему казну. Если действительно его примут в Самарканте, то он будет, без сомнения, сеньором, как и его отец, потому что [эта] казна велика и если она окажется в его руках, то все чакатаи примкнут к нему, так как они алчны, а с силой этой он станет сеньором. Но говорили, что Миаха Мирассе может помешать его жена Гансада (Хан-заде) ⁵¹⁴, которая рассорила его с Тамурбеком. Она была матерью Кариль Султана и жила вместе с ним в Самарканте. Говорили, что он не примет владения, так как боится ее, а сделает так, чтобы его сын получил звание и власть императора самаркантского.

А этот Кариль Султан — молодой человек двадцати двух лет, белолицый, крупный и похож на отца. Он оказал большие почести посланникам, когда они были в Самарканте. Уже дважды Тамурбек выдавал себя за покойника, распространяя слухи о своей кончине в своих владениях, чтобы посмотреть, кто же восстанет; а кто возмущался, тех он тотчас хватал и предавал казни ⁵¹⁵. Поэтому никто теперь не верил, что он умер, хотя на сей раз это была правда. И даже позже в городе Турисе, где были посланники, распространилось известие, что [Тамурбек] жив и идет со своим войском против султана вавилонского. [152]

Миаха Мирасса, уверившись в смерти своего отца Тамурбека, /64а/ увидев голову Ханса Мирассы, которую ему прислал сын [Омар], и [получив] известие, что Омар Мирасса просит его приехать в Виан для встречи, выехал из города Балдата (Багдада) вместе со своим [другим] сыном Абобакером Мирассой. А до того как добрались [в Виан], Миаха Мирасса узнал, что Омар Мирасса, его сын, собрал гораздо большее войско, чем имел прежде, и, кроме того, приказал городам Турису и Солтании быть наготове и ждать его распоряжений. А узнав об этом, отец испугался и раздумал ехать к сыну, [только] послал узнать о его намерениях. Сын отвечал, что он собрал войско только для того, чтобы знали об этом в стране и на границах. И как только об этом узнал Абобакер, другой сын, с которым ехал [Миаха Мирасса], он сказал отцу, что сам [поедет] к брату и во что бы то ни стало приведет его. Но отец не одобрил этого намерения, чтобы не сеять смуту в стране. А эти Омар Мирасса и Абобакер Мирасса братья по отцу и по матери, а мать их была здесь же; она тотчас отправилась к своему сыну Омару Мирассе и сказала: «Сын, твой отец должен быть сеньором, и все этого хотят, а ты мешаешь!» И он ответил: «Избави бог, чтобы я не исполнил того, что прикажет отец». [Тогда] мать вернулась к мужу и передала этот разговор. После этого [Миаха Мирасса] согласился послать к нему [Абобакера] налегке, без войска, чтобы братья [скорее] договорились, как передать владения отцу.

Как только Омар Мирасса узнал, что к нему едет брат, то решил его схватить ⁵¹⁶. И когда он приблизился к его шатру, [Омар] вышел и взял [брата] за руку и ввел его туда. А как только [Абобакер] вошел, [Омар] приказал его схватить. Те пятьдесят всадников, что были при нем, бежали [обратно] к его отцу. Схватив брата, [Омар] отправил его в замок Солтании, заковал в оковы и двинулся на отца, чтобы схватить и его. Тот бежал в земли Рея, где жил его зять Кулемаха (Сулейман-шах) ⁵¹⁷ Мирасса, некоторые чакатаи и кавалеры. А мать этих Омара Мирассы и Абобакера Мирассы, узнав о том, что брат пленил брата, отправилась к Омару Мирассе, разорвав на себе одежду и обнажив грудь. Пришла к сыну, заливаясь слезами, говоря: «Я родила вас, дети, а теперь ты хочешь убить своего брата, хотя знаешь, что он тебе единокровный и что все его любят». А [сын] ответил, что пленил своего брата только за то, что он глуп и дерзок, говорит [непотребные] речи, но что он не желает ничего другого, как [видеть] своего отца сеньором. Пленив брата, [Омар] решил положить конец его дурным намерениям, так как он был отчаянным человеком и чакатаи его очень любили. Все эти доводы он приводил для того, чтобы во что бы то ни стало схватить отца. Отец же двинулся по дороге в Самарканте, а сын пошел за ним. А увидев, что не удастся схватить [отца], он заключил договор с Хахароком (Шахрухом) Мирассой, своим дядей, братом отца, договорившись быть с ним заодно против отца и [153] чтобы [после] обоим быть сеньорами ⁵¹⁸. [Все это] он проделал, чтобы задержать отца, когда тот пройдет через земли Хоре (Герат?) ⁵¹⁹, где жил [Хахарок]. А Миаха Мирасса, узнав, что его брат и сын заодно, решил остаться в Хорасанской земле, не отважившись идти дальше. А они [вскоре] поладили между собой, но [с тех пор] отец никогда не мог доверять сыну. Омар Мирасса, пленив своего брата, /64б/ схватил его жену, дочь сеньора Мердина ⁵²⁰, и отправил ее к отцу. В то же время Омар Мирасса прислал письмо посланникам в город Турис, где они продолжали оставаться, в котором говорилось, что они не должны гневаться на то, что он задерживает их отъезд, так как теперь, [как только] он уладит дела с отцом, отпустит их и отошлет поскорее.

После этого, во вторник двадцать девятого апреля, в день святого Петра Мученика, когда посланники были у себя, явился к ним городской алгуасил ⁵²¹, писец и много народа. Войдя в дом, они забрали шпаги и все оружие, какое нашли, заперли двери и сказали посланникам, что сеньор прислал им сказать, чтобы они отдали все свои вещи, что имели, для отправки в надежное место. А посланники ответили, что на это [царская] воля и что они в его власти, но что их король, государь, направил [это посольство] к сеньору Тамурбеку как к своему другу и что они ожидали, что с ними будут обращаться иначе; но так как великий сеньор умер, они могут делать [с ними], что хотят. Алгуасил пояснил, что сеньор велел это сделать для того, чтобы их лучше защитить от любой обиды. Но они совсем не собирались поступать так, как говорили, а совершенно наоборот, что позже и сделали. Они взяли [у посланников] их имущество: платье, деньги, лошадей, седла, оставив лишь то, что было на них, а все прочее сложили в другом доме, приставив стражу. Также поступили с посланниками султана [вавилонского] и турецкими, которые находились там же. А когда забирали эти вещи, то тайком и силой отняли у них многое.

После, дней через двадцать, Омар Мирасса прислал им письмо, в котором говорилось, что они не должны гневаться на него за то, что он велел с ними, сделать, а, [напротив], могут радоваться, так как он примирился с отцом и намерен прибыть в местность Ассарек ⁵²², в пяти лигах от Туриса; оттуда он пришлет за ними и [после] отпустит. Но это была неправда, так как он [еще] не примирился с отцом, а [преднамеренно] распространял эти слухи по стране для того, чтобы все были спокойны и не выступали против него. Невозможно [также] было узнать от чакатаев и людей его, где находилось войско, что собиралось делать и куда [намеревалось] идти; каждый говорил свое, а они народ изобретательный и хитрый и никогда не говорят правду. Таким образом, посланники пребывали в ожидании, пока Омар Мирасса прибудет в Ассарек.

А в это время поднялся царь Гаргании (Грузии), о чем вы уже слышали, вступил во владения Аумиана (Ани?) и Асхерона [154] (Эрзурум), что находятся в Великой Армении ⁵²³. Он дошел до- Туриса сжег и разграбил много селений и местностей, так что навел великий страх. Поэтому мавры Туриса решили, что сеньор [Омар] придет в их землю, но он этого не сделал, а приказал одному своему престарелому кавалеру, по имени Омар Тоба, отправиться с пятью тысячами всадников в ту страну на царя Гаргании; кроме того, приказал людям из Туриса и других мест присоединяться к нему. Всех их набралось около пятнадцати тысяч всадников. /65а/ Они спешно прошли через город Торис и стали в полях, называемых Алатао, что в Великой Армении. И царь Сорс (Георгий), узнав об этом, с пятью тысячами всадников ночью напал на них, многих убил, а те, что спаслись, бежали в Торис. И всех мавров обуял великий страх и смятение. Говорили, что кафары (кафиры) ⁵²⁴ победили мусульман, а кафарами они называли христиан, то есть людей, [по их понятию] не имеющих закона. А мусульманами они называют себя, что значит избранники, [живущие] по хорошим законам. Некоторые [даже] говорили, что в этом виноваты не они, а их сеньор, к которому не благоволила судьба, а удачлив был сеньор Тамурбек, но теперь он уже мертв.

Когда Омар Мирасса не смог пленить своего отца, ни помириться с ним, он вернулся в город Солтанию, где содержал в заключении своего брата, и приказал, чтобы его отравили, а сам отбыл в Сарек (Хисар) для приведения в порядок войска и отправки посланников. А по дороге [туда] ему стало известно, что во вторник, одиннадцатого июля, его брат Абобакер бежал из темницы, убил того, кто его стерег, захватил сокровищницу и исчез. [Омар Мирасса] тотчас вернулся в Солтанию и послал людей в погоню за братом, но его не смогли настичь ⁵²⁵. [Когда] Омар Мирасса повелел, чтобы брата отравил тот, кто должен был его сторожить, об этом узнали некоторые из приближенных и сказали об этом Абобакеру, так как его смерть огорчила бы их. Узнав об этом, [Абобакер] договорился [с приближенными] о помощи, чтобы они помогли его выходу из темницы, пообещав им [всяческие] милости. Договорились они таким образом, что на следующий день будут подготовлены лошади и оружие, а ему дадут шпагу и, когда войдет к нему тот, кто стережет, он убьет его, а они будут наготове, и [так] он освободится из темницы. Так и сделали. На следующий день утром вошел к нему тот человек, который охранял его, с тремя доверенными лицами и сказал: «Господин, ваш брат прислал [меня] сказать, что он помирился с вашим отцом и в скором времени освободит вас отсюда и даст много денег и всего, что вам доставит удовольствие, он [также] просит, чтобы вы не теряли присутствия духа и не гневались. Приношу вам эти добрые вести и покорнейше прошу, чтобы вы выпили и откушали со мной». Он уже принес с собой это вино, в котором был яд и которым намеревался его отравить; а по их обычаю вино пьют перед едой. Этот человек, стерегший Абобакера, опустился на колени, [155] взял в руки чашу и попросил выпить. [Абобакер] под разными предлогами отказался, а сам в это время выхватил шпагу и нанес ей удар по голове подававшему вино, убив и его и тех троих, которые были с ним. В замке началось смятение, а люди, что его охраняли и были в сговоре [с ним], явились тотчас, разбили его серебряные оковы, и он, вскочив в седло, ускакал вместе с другими из замка. [Абобакер] направился на [городскую] площадь, где собирали подати, и убил одного из встреченных там казначеев. На шум сбежалось много народа, и он отдал приказ привести к нему хороших лошадей, каких найдут, как купеческих, так и прочих; и собралось почти пятьсот всадников. /65б/ И он вернулся в замок и роздал из [имеющихся там] сокровищ тем, кто был с ним, столько, сколько каждый мог унести, [также] велел нагрузить сокровищами сто верблюдов и отправился к отцу. И когда он прибыл к нему, повинился и рассказал, как его брат Хахарок (Шахрух) Мирасса чинил ему препятствия и не пускал в Самарканте. И в ту же ночь он с людьми своего отца и своими направился в то место, где был брат отца; схватил его и многих с ним и всех привел к отцу. И много других людей поспешило к нему, узнав, что он на свободе. Кроме того, каждый день уходили [люди] из войска Омара Мирассы, узнав, что его брат свободен. И так как каждый день люди уходили от него, то он решил примириться с отцом. А его отец и брат отправились в Самарканте.

Омар Мирасса отбыл из войска и двинулся на поля вианские, что в десяти лигах от Ториса, и отправил [гонцов] в города Торис и Солтанию сказать, что он хочет устроить празднество и поминки в честь своего деда и чтобы для этого прислали нужное количество баранов, хлеба, вина и лошадей, а также три тысячи одежд из камки и из тафты, которые он [собирается] раздать своим приближенным; [кроме того], приказал возвратить посланникам все, что у них было отнято.

В четверг, тринадцатого августа, Омар Мирасса направил к посланникам двух чакатаев и с ними письмо, в котором просил прибыть к нему. На другой день, в пятницу, они поехали [навстречу], а заночевали в поле и на другой день на рассвете прибыли в Виан, где находился сеньор. Их разместили у ручья, где они поставили свои шатры. На другой день, в субботу, в день святой Марии Августовской, сеньор вышел из своих шатров и пришел в большой павильон, куда велел [прибыть] посланникам. И они пришли в тот павильон, где был [сеньор], и приветствовали его. Он принял их хорошо, говоря им добрые слова, и велел отвести их под навес, устроенный перед павильоном, и там им подали угощение. На другой день, в воскресенье, он опять пригласил их к себе в тот павильон и устроил большой пир, на котором говорили много хорошего о Тамурбеке; а угощали в этот день отменно. Посланники подарили [сеньору] одежды из шерстяных и шелковых тканей и шпагу прекрасной работы, которая ему очень понравилась. У него такой обычай, что не желает видеть тех, кто [156] ничего не дарит. И первое, что спросили у посланников, когда они прибыли в стан, это привезли ли они что-нибудь для сеньора, и попросили показать.

Во вторник, семнадцатого августа, [сеньор] подарил посланникам платье и дал [в провожатые] человека для них и для турецких послов, а посланника султана вавилонского велел задержать и бросить в темницу. В тот же день они выехали, а на другой, в среду, прибыли в Торис и вместе с турками стали готовиться [к отъезду], чтобы выехать поскорее и договориться, какой дорогой следовать.

В следующую пятницу вечером они уже были готовы к отъезду, когда явился городской деррога (даруга) ⁵²⁶, вроде как бы городской начальник, а с ним алгуасилы, писцы и много народу с дубинками и палками. Они сказали посланникам, чтобы те приказали /66а/ принести сюда все свои вещи, так как они хотят их видеть; и сказали это таким тоном и так требовательно, что нельзя было не дать. Когда вещи были принесены, они забрали несколько кусков катайского атласа и камки, платье красного сукна и другие вещи, сказав, что сеньор приказал забрать эти вещи, так как таких хороших в этих местах нет, и что он готов за них заплатить. И проделав [все это], они сели на лошадей и ускакали. После этого посланники посоветовались с турецкими послами и решили ехать на следующий день. А те рассказывали им, что с ними случилось то же самое и что у них также отняли несколько вещей и если они будут еще ждать, то подобное может повториться.

На следующий день, в субботу двадцать второго августа, до рассвета наши и турецкие посланники выехали из города Ториса. А пробыли они в этом городе пять месяцев и двадцать два дня, так как приехали туда первого февраля, а уехали двадцать второго августа. А с ними был тот чакатай, который должен был их сопровождать, и еще присоединился к ним караван в двести лошадей, нагруженных товарами, который шел в Турцию, в город Бурсу (Брусу). Они ехали все вместе, так как боялись разбойников. В дороге прибыли субботу, в которую выехали, и воскресенье; а в понедельник на рассвете прибыли в город под названием Хой, в котором уже останавливались на пути [в Самарканте]. У этого города кончается Персия и начинается Великая Армения. Оставшись там, они узнали новость, что один кавалер-туркоман, бывший вассалом Тамурбека, по имени Караотоман (Кара-Юсуф) ⁵²⁷, восстал и с десятью тысячами всадников причинил много вреда стране, разграбив ее; потом он пошел на город Арсингу (Эрзинджан) и осадил его; по этой причине [посланники] вынуждены были оставить дорогу на Маку, прямой путь, по которому они ранее ехали [в Самарканте], и поехать левее, в южном направлении.

На другой день, во вторник, около часа вечерни они уехали оттуда и пробыли всю ночь в пути; ехали и в среду, в полдень останавливались в лугах покормить лошадей и продолжали [157] ехать день и ночь. В следующий четверг около часа вечерни прибыли в одно селение с маленьким замком, где жили армяне. Оно находилось уже в армянской земле и принадлежало Омару Мирассе, а от этого места к югу начинались [земли] мавров, которых называют турками, а их владения — Турдустан ⁵²⁸ [Омар Мирасса] владел и этими землями, и многие из этих [турок] жили среди армян. Земля эта очень богата хлебом и скотом. Здесь [посланники] узнали, что Караотоман (Кара-Юсуф) [уже] ушел из Арсинги и объявился на дороге, по которой им предстояло ехать. И тогда они выслали вперед верхового разузнать, где [находится] этот Караотоман. На следующий день, в пятницу, он возвратился вечером и сказал, что дорога безопасна. Они тотчас выехали и заночевали в поле, поблизости от одной деревни. Днем они продолжали ехать и встречали многолюдные армянские селения с красивыми церквами и кладбищами, от которых виднелись большие каменные кресты над могилами и ямами, а эти кресты были в рост человека и прекрасной работы. На [той] дороге, которой они шли, им /66б/ сказали, что Караотоман [где-то поблизости], а его люди разбойничают и нападают [на путников]. [Тогда] они оставили эту дорогу и пошли левее, к югу, и по мере того как они отходили влево, все более удалялись от намеченного пути. По этой стране [Армении] они шли до воскресенья, не встретив жилья. И в понедельник было то же самое. Следует [также] знать, что христиане потеряли Великую Армению из-за несогласия трех братьев.

Во вторник, первого сентября, около трех часов они подошли к большому городу, почти безлюдному, с разрушенной стеной из сырцового кирпича, ранее толстой и крепкой. В одном конце [города] стоял замок, поврежденный во многих местах, в котором жили люди. Этот город назывался Алескинер (Алашкерт) ⁵²⁹, в нем было множество больших зданий и целые улицы каменных домов. Посланники сделали здесь привал, и им рассказали, почему этот город был разрушен. Говорили, что в этой Великой Армении был могущественный царь Армении, владетель обширных земель. Умирая, он оставил трех сыновей, между которыми поделил землю таким образом: старшему отдал этот город Алескинер и еще землю; второму — город Аумиан (Ани?) ⁵³⁰ и тоже землю, а третьему — город Ассерон (Эрзерум); все эти три города были главными в Армении. Старший, став владетелем этого города Алескинера, хорошо укрепленного, захотел отнять все три ⁵³¹ у своих братьев. Они поднялись один на другого, и началась война. Когда война разгорелась между ними, каждый [из братьев] позвал себе на помощь чужой народ. Тот, кто владел Ассероном, призвал на помощь мавров, называемых туркоманами; то же самое сделал и другой брат, владетель Аумиана, и они двинулись против старшего брата. А когда тот узнал, что братья идут на него с чужими войсками, он также попросил помощи у своих соседей мавров, которых называют турками. Они же сговорились с туркоманами, [158] которых пригласили другие братья, и поступили так: убили сеньора [города Алескинера], взяли и разрушили город; потом убили двух других братьев и взяли города Аумиан и Ассерон с их землями. Так погибли эти города и подпали под власть мавров, которые овладели всей Арменией. Когда был разрушен этот город, то уничтожили всех армянских христиан, которых нашли, и больше их здесь не стало. Немного задержавшись [в Алескинере], посланники получили точные сведения, что Караотоман (Кара-Юсуф) со своим войском стоит на той дороге, по которой они следуют. И тогда они решили вернуться на аумианскую дорогу. Это решение было своевременно, и они тотчас уехали оттуда.

В пути [посланники] пробыли четыре дня и четыре ночи, следуя по пустынной местности. На четвертый день ⁵³², в субботу пятого сентября, прибыли в город Аумиан, а в следующий понедельник отправились в замок, чтобы встретиться с сыном одного знатного кавалера, который правил в этих землях за своего отца и был чакатаем, а звали его Толадайбек (Толды-бек) ⁵³³. Сеньор Тамурбек дал ему эту землю, когда завоевал ее. Встретившись с ним, посланники подарили ему платье из камки, по их обычаю, и поговорили о делах. /67а/ Он сказал [посланникам], что Караотоман находится в земле арсингской, по которой им предстояло идти, и что он творит произвол, но что ради короля [Кастилии], их сеньора, и в память Тамурбека, к которому они приходили, он проводит их и велит указать другую, более надежную дорогу, а турецких посланников отправит иным путем. А этот замок в Аумиане хорошо укреплен и [расположен] на высокой скале, окружен тройной оградой — одна за другой; [там же] источник воды и все необходимое в достаточном количестве.

Во вторник, восьмого сентября, [посланники] уехали оттуда и с ними находился тот чакатай, который должен был проводить их по приказу владетеля Аумиана. Он повел их дорогой на Гурганию (Грузию), а путь на Арсингу, которым они ранее шли [в Самарканте], остался левее. Заночевали в одном селении, принадлежащем владетелю Аумиана. На другой день поднялись с рассветом и двинулись через очень высокую гору. Спустившись с нее на другой стороне, увидели замок на высокой скале, называемый Таркон (Тортум) ⁵³⁴. Этот замок захватил сеньор Тамурбек и обложил его данью, а относится он к владениям Гурга-нии. Заночевали в селении, [стоящем от замка] на расстоянии одной лиги. Два дня шли по этим горам. В пятницу, двенадцатого сентября, подъехали к другому замку, называемому Бисер и принадлежащему одному мавру моле, а мола у них значит доктор или ученый. Этот мола принял [посланников] с почетом, и они откушали у него. Вся эта [страна] находилась в смятении от Караотомана и других людей, [многие] бежали отсюда со своими стадами. [Посланники] сразу же уехали оттуда, и проводник ведший их, сказал, что необходимо встретиться с одним сеньором, живущем в городе под названием Аспир (Испир) ⁵³⁵, к которому [159] у него было письмо от его господина, и они должны были заехать [туда]. Дорога, по которой они ехали от Тар кона, гориста и труднодоступна. Сеньора этих земель звали Пиахакабея, а земля эта богата съестным, несмотря на то, что гориста.

На другой день, в субботу, встретились с этим сеньором и преподнесли ему [в подарок] два платья из камки. [Посланники] откушали с ним, и он им выделил человека, который проводил бы их до земель Трапизондской империи. В тот день заночевали в одном селении у подножия горы.

На следующий день, в воскресенье, они поднялись на высокую безлесную гору. Подъем шел [на расстоянии] четырех лиг и был так крут, что люди и животные взбирались с большим трудом. В тот же день они ушли из земель Горгании (Грузии) и вступили в земли Арракиеля; горганы (грузины) люди хорошего телосложения и красивой наружности, а вера их подобна греческой, а язык особый.

В следующий понедельник дневной привал сделали в одной из деревень этой земли Арракиель, а заночевали в другой. А причина, по которой этот мавр владел Аспиром (Испиром) и землей Арракиель, следующая: жители этой страны не были довольны своим сеньором, который [также] звался Арракиель, как и земля. Они отправились к сеньору Аспира (Испира) и сказали, что хотят сделать его своим повелителем, если он вступится за них. Так и поступили, отдав себя в его власть. Он [их] взял и назначил [управлять] ими вместо себя одного мавра совместно с одним христианином. /67б/ А эта земля очень гориста; в ней несколько проходов, труднодоступных, где не могут пройти вьючные животные. В некоторых местах с одной скалы на другую переброшены мостики, как будто деревянные, и людям приходится все нести самим. В этой стране мало хлеба; и здесь посланники оказались в большой опасности от самих же жителей, которые, несмотря на то что они армянские христиане, люди плохие и недоброго нрава. Они не пропускали посланников через свои земли, пока те не дали им кое-что из того, что везли. А шли они по этим горам четыре дня и вышли к строениям у самого моря, от которых было еще шесть дней пути до Трапизонды. Отсюда они шли по скверной дороге до места, называемого Ласурмена (Сюрмене) ⁵³⁶. И вся эта прибрежная земля Трапиэонды изобилует высокими горами, [сплошь] поросшими мощными деревьями. Каждое дерево обвито виноградом, из которого делают вино, [хотя] никто за ним не ухаживает. Здесь живут куриями, как они говорят, скучившись, что значит по нескольку домов в одном или другом месте. На этой дороге [у посланников] погибли все животные, каких они имели.

В четверг, семнадцатого сентября, прибыли в Трапизонду. По прибытии узнали, что один корабль, груженный орехами, ушел в Перу, но погода испортилась, и он вернулся в порт, называемый Платана, что находится в шести милях от города [Трапизонды]. Посланники запаслись всем необходимым, взяли лодку и [160] поплыли к тому кораблю и [вскоре] поднялись на него. Хозяином его был генуэзец по имени Николосо Кохан; [вскоре] посланники отплыли и пробыли в пути до [города] Перы двадцать пять дней.

В четверг, двадцать второго октября, к вечеру прибыли в Перу. По прибытии [в порт] обнаружили две генуэзские карраки, плывущие из Кафы в Геную. Посланники подготовились к отъезду, и в тот же день прибыли в Галиполи (Галлиполи), загрузились хлопком и в субботу уже были на острове Хиос.

В понедельник, семнадцатого ноября, выехали [с Хиоса] и подошли к острову Сапиенсия и к мысу Святого Ангела, войдя в венецианские владения. А в понедельник, в последний день ноября месяца, достигли острова Сицилия и бросили якорь в городском порту.

В среду, второго декабря, отплыли оттуда и попали в бурю, так что оказались у города Гаэты в Неаполитанском королевстве. Пробыли здесь пять дней, а отплыв вторично, попали [снова] в бурю и опять были отброшены к Гаэте. Во вторник, двадцать второго декабря, отплыли [вновь] и опять застала их буря и отбросила к Корсике. Здесь провели Рождество, и когда продолжили плавание, вновь случилась буря, и они были отброшены к городу под названием Гумбин ⁵³⁷. Отплыв оттуда в следующую субботу, достигли порта Веане ⁵³⁸.

В воскресенье, третьего января, прибыли в порт Генуи. Генуэзское побережье лиг на шесть от города очень заселено, там много красивых домов, садов, цветников, на что приятно посмотреть. Город многолюден, в нем много красивых зданий и почти в каждом башня. Посланники отправились в Саону (Савону) ⁵³⁹, где был папа ⁵⁴⁰, так как кое-что хотели с ним обсудить.

В понедельник, первого февраля, отплыли из Генуи на судне, хозяином которого был господин Биенбосо Барберо. Во время плавания была буря и стояла [такая] скверная погода, какой не было ни разу за все время путешествия. [Посланники] пробыли в пути с первого февраля, когда выехали из Генуи, до воскресенья, первого марта, когда прибыли в Сан-Лукар, вышли на берег и оттуда отправились в город Севилью. В понедельник, двадцать четвертого марта тысяча четыреста шестого года от Рождества Христова, посланники явились в Алькала-де-Энарес ⁵⁴¹.