Абу-л-Фазл. Бейхаки. История Мас'уда. Год 423. Часть 1.

Библиотека сайта XIII век

АБУ-Л-ФАЗЛ БЕЙХАКИ

ИСТОРИЯ МАС'УДА

1030-1041

ЛЕТОПИСЬ ГОДА ЧЕТЫРЕСТА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕГО

О ПРИБЫТИИ ПОСЛА ИЗ БАГДАДА, ОБЪЯВЛЕНИИ О КОНЧИНЕ ХАЛИФА АЛ-КАДИРА БИЛЛАХ, ДА БУДЕТ ИМ ДОВОЛЕН АЛЛАХ, ИСПОЛНЕНИИ ОБРЯДА ЧТЕНИЯ ХУТБЫ НА ИМЯ ИМАМА АЛ-КАИМА БИАМРИЛЛАХ, ДА ПРОДЛИТ АЛЛАХ ЕГО ВЕК И ЕГО ВЕЛИЧИЕ И ВОЗВЫШЕНИЕ

Когда посол отдохнул и его три дня весьма прекрасно содержали, эмир сказал ходже, дескать, посол отдохнул и надобно его принять, «Да, пора уже, — ответил ходжа, — каковы будут приказания?» —«Я считаю, — сказал эмир, — что было бы хорошо переехать на несколько дней в кушк Дери Абдал'ала, потому что там для подобных случаев более удобно, более приспособлено и имеются два серая. Гулямам и мертебедарам там можно будет встать как полагается, да и обряд оплакивания и поздравления исполнить более достойным образом; а пoтoм, когда с этим покончим, вернемся обратно в сад». — «Государь решил прекрасно, — промолвил ходжа, — так и следует сделать». Позвали старшего хаджиба, начальника гулямов, ариза и начальника посольского дивана. Они явились. Все, что нужно было повелеть сделать касательно посла, послания, войска, мертебедаров и дворцовых; гулямов, обо всем эмир распорядился, и они удалились.

В час предзакатной молитвы эмир выехал в кушк Дери Абдал'ала, туда же перевели и все обозы. Также решили поступить с диванами. /288/ Сошлись на том, чтобы принять посла в первый день месяца мухаррама ¹, который является началом года. Наставник мой Бу Наср Мишкан передал посольскому приставу Бу Али установленное обычаем [царское] повеление. Принесли послание [халифа] и ознакомились с ним. [В нем] было написано о печальном и о радостном. В конце сего рассказа будет приведено [содержание] этого послания и присяжной грамоты, дабы они стали известны. Это послание я искал несколько времени, покуда не нашел недавно, когда уже довел «Историю» до этого места, у сына моего наставника ходжи Бу Насра, да продлит Аллах: его здоровье и да смилуется над родителями его. Ежели бы мои бумаги и списки [с подлинников] преднамеренно не уничтожили, то сия «История» предстала бы в ином виде. *Да рассудит меня Аллах с тем, кто это содеял!* Что касалось войска, дворцовых гулямов ² и мертебедаров* старший хаджиб исалары полностью уладили. [274]

Первым днем месяца мухаррама лета четыреста двадцать третьего был четверг. Все было приготовлено заблаговременно. Когда забрезжилась заря, четыре тысячи дворцовых гулямов построились в несколько рядов по обе стороны эмирского серая. Две тысячи были в двурогих шапках, в дорогах поясах о десяти подвесках, каждый с серебряной булавой, а две тысячи в четырехперых шапках меховых ³, с поясом, повязанным на чреслах, с саблей, колчаном и налучником у пояса, и у каждого гуляма в руках лук и три стрелы, все в кафтанах из шуштарского шелка. Человек триста гулямов-телохранителей ⁴ стояли по сторонам суффы, близко от эмира, в еще более дорогом одеянии, в двурогих шапках, золоченых поясах с золотыми булавами. А несколько человек из них были даже в поясах, украшенных самоцветными камнями. Человек пятьдесят-шестьдесят держали наготове поодаль — внутри серая дейлемцев. Все придворные вельможи, правители областей ⁵ и хаджибы были в двурогих шапках и золотых поясах. Снаружи серая стояли мертебедары и [там же] держали множество слонов. Войско при оружии, со [слонами] в доспехах и покрывалах из разноцветного шелка, с балдахинами и броней, стояло со значками в два ряда, друг против друга, чтобы посла провести между ними ⁶. Посольский пристав отправился с заводными конями и с кучей народа; посла посадили верхом и повезли. /289/ Раздался такой рев рогов и бой барабанов и «слоновых чаш» ⁷, будто наступило светопреставление. С таким превеликим благолепием проводили посла; он увидел нечто такое, чего не видывал в жизни своей. Изумленный и ошеломленный, он вступил в кушк.

Эмир, да будет им доволен Аллах, был на престоле перед суффой. Халифский посол произнес приветствие; одет он был в черное. [Ему] ответил досточтимый ходжа Ахмед, сын Хасана. Кроме него никто не сидел перед эмиром — все прочие стояли на ногах. Хаджиб Бу Наср взял посла под руку и посадил. Эмир спросил: «В каком состоянии ты оставил халифа?» Посол ответил: «Господь бог, да славится поминание его, пусть утешит великого султана в [горе по] кончине имама ал-Кaдира биллах, повелителя верующих, да осветит Аллах его доказательство. *Мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся* ⁸. Несчастье весьма велико, однако милость [господня], дарующая жизнь государю, еще больше. *Да уготовит господь покойному халифу место в раю*, а государя веры и мира, повелителя верующих, да сохранит навсегда!» Великий ходжа произнес несколько слов по-арабски весьма прекрасно в таком же смысле и в своей речи намекнул послу, чтобы он подал послание. Посол поднялся, поднес к престолу послание, завернутое в черный шелк, вручил эмиру, отступил назад и сел на то же место, где его посадили. Эмир подозвал Бу Насра, тот подошел к престолу, принял послание, попятился назад и остановился лицом к престолу. [Затем] он развернул обертку и прочитал [громким голосом] послание. [275] Когда он кончил, эмир сказал: «Прочитай перевод его, дабы всем было ясно». [Бу Наср] прочитал по-персидски, так что слушатели признавались [потом], ни у кого, мол, такой способности нет. Посла отпустили и с почестями проводили домой. Эмир приготовился к обряду оплакивания.

На другой день, когда он открыл прием, чалма и кафтан на нем были белые и все родичи, свита и хаджибы явились в белом. Ввели посла, чтобы он был очевидцем происходившего. Базары закрыли, толпами приходили жители и разных разрядов раияты. Так продолжалось три дня. Посла приводили и поздним утром, когда эмир подымался ⁹, [его] опять провожали обратно. Через три дня люди вернулись на базары, диваны открыли двери, забили в барабаны и бубны. Эмир позвал ходжу Али и сказал: «Распорядись, чтобы соорудили арки от дворца до самой пятничной мечети, и пусть обставят все как можно благолепней, ибо близится пятница, и мы своей особой проследуем в пятничную мечеть ради чтения хутбы на имя повелителя верующих». — «Сделаю так», — ответил тот и удалился. И вельмож /290/ балхских призвал [эмир] и сказал [им] то, что надлежало сказать. И те приступили к делу в понедельник, вторник, среду и четверг, покуда не украсили Балх от [кушка] Дери Абдал'ала до соборной мечети, так что никто не помнил Балх в таком наряде. Соорудили много арок от базаров до начала улицы Абдал'ала и оттуда до дворца и улиц вельмож, которые там селились. С вечера пятницы ¹⁰ до утра мастерили украшения и сделали так [хорошо], что не было никакой нужды в каких-либо дополнениях.

В пятницу утром эмир открыл прием. Когда прием закрылся, ходжа Али Микал сказал: «Да будет долгой жизнь государя! То, что было высочайше приказано насчет арок и украшения — готово; что еще будет повелено?» — «Надобно сказать, — ответил эмир, — чтобы раияты сидели смирно, каждое сословие на своем месте, и чтобы никто себя не проявлял ни пением, ни музыкой; покуда мы не пройдем, чтобы не раздавалось ни звука. Потом, когда пройдем, дело их, пускай делают, что хотят, потому что мы, сотворив молитву, возвратимся в сад другой стороной шаристана». — «Слушаюсь», — промолвил [ходжа Али], пошел и распорядился. Явились сияхпуши ¹¹ и получили все указания.

Поздним утром эмир выехал [из дворца]. Четыре тысячи гулямов в тех же уборах, как я упомянул в день представления посла, шли пешие впереди, следом за ними салар Бектугды, за ним гулямы-телохранители с султанским знаменем, мертебедарами и хаджибами во главе, за ними старший хаджиб Биль'га-тегин. За султаном следовал великий ходжа с ходжами и придворной знатью, за ним ходжа Али Микал, казии, факихи, улемы, за'имы и балхская знать. Халифский посол [следовал] с этим поездом по правую руку Али Микала. В таком [276] порядке эмир подвигался к соборной мечети весьма тихо, так что кроме хлопания бичей и возгласов мертебедаров: «Поди! Берегись!» — никаких других звуков не было слышно.

Когда эмир вошел в мечеть, он сел под минбаром, а минбар весь был окутан золототканой парчой. Сел и досточтимый ходжа и придворная знать. Али Микал с халифским послом сели поодаль. /291/ Хатиб совершил обряд чтения хутбы и сотворил молитву. Когда он кончил, и все успокоились, явились султанские казначеи и положили у подножия минбара десять тысяч динаров в пяти шелковых мешках, как подарок халифу. Вслед за этим стали приносить еще подарки для царевичей, эмиров-сыновей, для великого ходжи, для старшего хаджиба, а потом и для других и объявляли: «Подарок такому-то! подарок такому-то!»— и складывали, покуда не сложили много золота и серебра. Когда все было закончено, эмир поднялся, сел верхом ¹²и с гулямами, свитой и придворными отправился в Баги Бузург низом шаристана. Великий ходжа последовал за ним. Казначеи, дебиры казначейства и мустовфии отнесли подарки в казнохранилище дорогой через базар. Ходжа Али Микал сел верхом и взял с собой посла. Они проехали вдоль рядов базара. Жители Балха сильно ликовали и разбрасывали много диремов и динаров, ценные предметы и разные вещи. Времени ушло почти до часа вечерней молитвы, покуда добрались до Дери Абдал'ала. Затем. Али другой дорогой повернул обратно и в том же поезде привез посла в свой серай. Здесь все было обставлено весьма пышно. Пообедали, и Али поднес послу соответствующий праздничный подарок, и это эмиру показалось очень кстати.

На другой день эмир дал распоряжение Бу Насру Мишкану пойти к великому ходже и принять меры к заключению договора с халифом и к возвращению посла обратно. Бу Наср отправился в диван везира. [Там] они уединились, позвали туда же посла и долго вели переговоры, покуда не решили, что надлежало решить чтобы эмир по образцу [договора], который привез [с собой посол], написал обязательство с тем условием, чтобы когда [посол] прибудет в Багдад, повелитель верующих пришлет новую жалованную грамоту, в коей будут [значиться] Хорасан, Хорезм, Нимруз, Завулистан ¹³, вся Индия и Синд, Чаганьян, Хутталан, Кубадьян, Термез, Кусдар, Мекран, Валиштан, Киканан, Рей, Джибаль, Исфаган целиком до перевала Хульван, Гурган и Табаристан; и что с туркестанскими ханами переписки вести не станут, никаких почетных званий жаловать и подарков посылать не будут без посредства сего [царствующего] дома, как было в прежнее время, согласно тому как отошедший [в вечность] халиф ал-Кадир биллах, да будет им доволен Аллах, постановил с покойным султаном, да покроет его Аллах своим милосердием. [277]

А он, Сулейман, пусть снова приедет по этому делу и привезет с собой по благоусмотрению повелителя верующих халат, коему подобного ни в какие времена ни у кого не бывало, [и повелитель верующих] дал бы разрешение напасть на Керман со стороны Систана, а со стороны Мекрана — /292/ на Оман; карматам же быть поверженными. Собралось, дескать, несметное войско, и есть нужда приумножить владения, войску непременно нужно воевать. Не будь уважения ко двору халифа, то неминуемо посягнули бы на Багдад, чтобы открыть путь паломникам [в Мекку], ибо это дело отец в Рее предоставил нам. И ежели бы нас не понудили, когда он скончался, вернуться в Хорасан, мы бы сегодня обязательно были в Египте или Сирии. У нас подросли дельные сыновья и еще подрастают, и надобно их занять делом. С домом Буйе у нас приязнь и обижать их негоже, однако им бы не мешало быть поосторожней и восстановить прежнее достоинство его величества халифа и открыть путь хаджжа, потому что людям владения [нашего] повелено приготовиться к хаджжу, так что пойдут они с одним из наших саларов. Мы вот привели доказательство и ежели на сей счет никакого старания приложено не будет, то мы [сами] поусердствуем, пусть взыщет с нас за это господь бог, да славится поминание его, ибо на нашей стороне и сила и снаряжение, оружие и рать несчетная.

«Все сказанное — верно, — сказал посол, — надобно написать памятную записку, чтобы было при мне письменное доказательство». — «Ладно», — ответили ему и отпустили. Все, что происходило, Бу Наср рассказал эмиру и [тому] очень понравилось.

В четверг, в половине месяца мухаррама ¹⁴, позвали казиев, балхских вельмож и сейидов. По окончании приема их представили пред лицо эмира. Явился и Али Микал. Посольский пристав привез посла. Присутствовали великий ходжа, ариз, Бу Наср Мишкан, старший хаджиб Бильга-тегин и хаджиб Бектугды. Сначала наставник мой составил присяжную грамоту по-персидски — изложение просто как шелк, — в ней он предусмотрел все условия и доложил послу. Арабский [список] Бу Наср вручил послу, чтобы тот смотрел [в него], а [сам] громким голосом стал читать [персидский], так чтобы присутствующие слышали. «Глаз божий на шейхе, — произнес посол, — [персидский] тождествен арабскому [списку], ничего не опущено. Точно так я скажу и повелителю верующих, да продлит Аллах его жизнь». Бу Наср прочитал целиком и арабский список. «Я слышал, — промолвил эмир, — и содержание его мне ясно. Подай мне персидский список». Бу Наср ему подал. Эмир Мас'уд начал читать. Из государей этого дома, да будет ими доволен Аллах, я не видел никого, кто бы мог писать и читать по-персидски, как он. [Эмир] дочитал обязательство до конца, /293/ ни разу не запнувшись. Затем принесли царский чернильный прибор, и эмир собственноручно подписал арабское и персидское обязательства, то, которое [278] привезли из Багдада, и то, что составил мой наставник. Из посольского дивана принесли и поставили другой чернильный прибор, и великий ходжа с присутствующими в знак свидетельства [тоже] поставили свои подписи. Салар Бектугды не умел писать, за него расписался Бу Наср.

Посла и балхских людей отпустили, удалились и хаджибы. Остался эмир и эти трое. «Надобно посла отправить обратно», — сказал ходже эмир. «Непременно, — ответил [тот], —пусть Бу Наср напишет письмо, [опись] поминков и словесные заявления и представит на высочайшее усмотрение, а [эмир] пусть пожалует халат и вознаграждение послу и вручит ему, что положено по обычаю для его величества халифа, дабы [посол] мог уехать». — «Что же послать халифу?» — спросил эмир. «Обычно полагается, — ответил Ахмед, — двадцать тысяч менов индиго лично [для халифа] и пять тысяч менов для придворной челяди, да значительную толику денег, как сделали в день чтения хутбы—в царской казне они есть — да еще кое-что пусть подарит государь из одежды, самоцветных камней и благовоний. Что дают послу— известно. В преданиях об Амре, сыне Лейса ¹⁵, я читал, что когда его брат Якуб помер в Ахвазе, — а халиф Му'тамад был на него в обиде, потому что тот шел [на него] войной и был разбит — к Амру, брату Якуба, приехал посол Ахмед, сын Абу-л-Асба, и Амра обязали вернуться назад и обождать в Нишабуре, покуда ему туда привезут жалованную грамоту, обязательство и стяг. Амр сразу же дал послу сто тысяч диремов и отпустил обратно. Когда же посол приехал в Нишабур с двумя слугами и привезли два халата, подарки, стяг и обязательство, то на них пошло [еще] семьсот тысяч диремов. Сей Сулеймани прибыл послом по важному делу, для него понадобится достойный халат и сто тысяч диремов вознаграждения. Потом, когда он снова приедет и привезет то, что нам желательно, [государь] по своему усмотрению даст [ему еще], что найдет нужным».

«Очень хорошо, — сказал эмир и начал перечислять что добавить халифу, а ходжа записывал, — сто штук тканей, все ценных, разного рода, из них десять с золотом, пятьдесят мешочков с мускусом, сто лепешек камфоры, двести штук чалм самых наилучших из тонкого полотна, пятьдесят драгоценных индийских мечей, золотой кубок весом в тысячу мискалов, полный жемчуга, десять яхонтов и двадцать лалов бадахшанских весьма прекрасных, /294/ десять хорасанских коней хутталанской породы с попонами и покрывалами и пять дорогих тюркских гулямов». Когда [это] было написано, эмир сказал, чтобы все приготовили. «Слушаюсь», — ответил ходжа, удалился и сел в тереме посольского дивана. [Перечень] прочитали казначеям, сделали распоряжения и разошлись. Казначеи все справили, эмир осмотрел и одобрил. Мой наставник ходжа Бу Наср составил черновик послания, крайне прекрасного, как он умел составить, ибо в искусстве дебиров был [в свою] пору [279] предстaвителем. Послание переписал набело я, Бу-л-Фазл, ведь письма к его величеству халифу, к туркестанским ханам и к окрестным князьям все писались моей рукой; У меня были все списки с них, [но их] нарочито уничтожили. Жаль, много раз жаль, что этих райских садов уже нет, а то бы сия «История» через них стала кое-чем редкостным. Однако я не теряю надежды, что по милости господней они снова попадут ко мне для того, чтобы всех их обнародовать, и людям бы стала лучше известна способность этого почтенного начальника, *Вот, кто угоден Аллаху!* Была написана и памятная записка. Ходжа Бу Наср представил их везиру, а потом изложил и то и другое по-персидски и по-арабски и прочитал в султанском собрании. Они очень понравились.

В субботу, двадцатого числа месяца мухаррама ¹⁶, привезли посла, вручили [ему] великолепный халат, какой дают ученым законоведам, и к нему золотую сбрую в пятьсот мискалов, мула и двух лошадей, и отпустили обратно. Следом за ним повезли к нему то, что предназначалось халифу, [а также] сто тысяч диремов наградных и двадцать одежд дорогих послу. Великий ходжа oт себя отправил ему мула с попоной и покрывалом, пятьсот динаров и десять штук тканей. Наставник мой ходжа Бу Наср передал послу через посольского пристава ответное письмо, и посол выехал из Балха в четверг, двадцать второго числа месяца мухаррама. С ним отправили пять человек гонцов, так чтобы он возвращал их обратно одного за другим со свежими известиями, а двух человек послал бы из Багдада с упоминанием о том, что происходит и что делается. В числе пешего люда ¹⁷ и конюхов тайно послали одного осведомителя, /295/ чтобы он через этих гонцов доносил и малое и большое, все, что будет происходить. Эмир Мас'уд на сей счет был дока; в нескольких местах я упомяну о том, что он приказывал в подобных случаях. Спешной почтой ¹⁸ пошли письма во все владения, лежавшие на пути посла, чтобы ему оказывали достойную встречу и содержали как можно лучше, дабы он ехал в довольстве.

Поскольку я окончил сей рассказ, то мне необходимо [теперь] исполнить обещание касательно написанного халифом послания и списка с обязательствами [эмира Мас'уда].

СПИСОК С ПОСЛАНИЯ

*От Раба божьего, сына раба божьего Абу Джа'фара, имама Кайма биамриллах, повелителя верующих к Поборнику веры в Аллаха, Хранителю рабов его и Отмстителю врагам его, Опоре наместника его, Абу Са'иду, Другу повелителя верующих, сыну Устава веры, Прибежища ислама и мусульман, Десницы державы, Смотрителя общины [мусульманской], Абу-л-Касима, Помощника повелителя верующих. [280]

Высочайшая печать: «О помощи молю Аллаха!». Привет тебе! Поистине, повелитель верующих славит /296/ Аллаха, кроме которого нет божества, и просит его благословить Мухаммеда, посланника его. Да благословит его Аллах и семейство его и да приветствует!

Засим. Да сохранит тебя Аллах наилучше и да насладит тобой повелителя верующих и не лишит тебя никогда великого благодеяния, высокого подаяния и драгоценного дара [своего, сделанных] тебе. Хвала и слава господу всесильному в величии своем и всемогущему в великолепии своем, вечному, исконному, превеликому, милосердному, царю единовластному, покровителю грозному и милостивому, обладателю могущества, великолепия и царства, живому бессмертному, создателю утра, отнимателю душ, которого не ослабит трудность и не постигнет зрение, для которого ночи и дни не текут чередой, учредителю книги для каждого срока и для каждого дела — разряда, [установившему] для каждого происшествия причину и для каждого живущего назначенный час смерти. «Аллах берет к себе души людей в час их кончины и [души] тех, кто не умер на спальном ложе; и он берет тех, кого он присудил к смерти и оставляет других до назначенного срока» ¹⁹. Поистине, в этом есть знамения для людей размышляющих. Единый в господстве своем повелитель решает жизнь созданий своих в час определенный через повеление людям, и справедливости ради приговора сего не избежит ни царь приближенный, ни пророк ниспосланный, ни чистый сердцем избранник, ни угодник собеседующий. Рек Аллах, велик он и всемогущ: «И каждому народу есть назначенный срок, и когда он наступает, им не отдалить его ни на час и не приблизить» ²⁰. И рек он, да славится имя его: «Поистине, мы наследуем землю и всех, кто на ней, к нам они возвратятся» ²¹.

Хвала господу, избравшему Мухаммеда, да будет благословение на нем и на семействе его. Привет наидостойнейшему из [племени] Корейш по знатности происхождения и наиблагороднейшему по самобытности родословия, наиславнейшему из [племени] Корейш по корню [рода] и наичистейшему из [племени] Корейш по ветви [его]. [Аллах] возвел его в такое состояние, что стал он светочем, проливающим свет, подающим благую весть, устрашающим, руководствующим и руководимым, посланником, коим господь был доволен. Он побуждал людей к вере в него и призывал людей к нему; он опирался на божественный довод, дабы устрашать тиранов и нести благую весть людям благонравным. Он осуществил посланничество, исполнил поверенное ему, наставил народ и воевал за господа, воспитавшего его; и служил он ему дотоле, покуда не наступил смертный час его. Да простит его господь бог и да приветствует и да дарует ему славу и почет. [281]

Хвала господу, избравшему повелителя верующих из людей сей общины, древо коей поднялось высоко, /297/ основание упрочилось, корень благоденствует и ветви в сохранности. И выбрал его [Аллах] из среды народа, коего огниво рассыпает искры, и избрал из сердцевины халифата, коего звезда сияет ярко. Он создал его единственным по добродетельному нраву и обособил прекрасными отличиями, наделил угодными богу обычаями, в числе коих самые нужные, самые добрые, самые истинные и самые достойные суть послушание велениям господа бога, повиновение приговору его и терпеливое снесение [ниспосланных] им тягостей и бедствий. И так исполнял повелитель верующих все, что было подобно сему, и держался сего, и исполнял по правилу праведных дедов своих, и следовал светлому и ясному пути их. И [повелитель верующих] за дар сей возносит усердно благодарение богу и смиренно противостоит тяжкому испытанию, коему подвергает его господь, и встречает поразившее его несчастье, соглашаясь с приговором, повиноваться коему его обязал всевышний господь; и в обоих случаях справедливого приговора, [сиречь в благодеянии и испытании], он славит творца и владыку своего и связывает благодеяние с чем-либо, что делает его постоянным и сладостным, а перенесение несчастья безропотно — приносит прощение.

И утверждает [повелитель верующих], что благоволение божие к нему полное, и доказательство тому, что в благодеянии и испытании заключается несомненная польза, огромно; и озлобление не отвратит его от господа его, слава ему! Он сознает в благодеянии милость господню, а в невзгоде — [ниспосланное] ему испытание; в итоге он обретает еще большую милость Аллаха и получает награду в самой высокой мере. Не истощается никак для него благосостояние, и он его никоим образом не связывает с желанием своим, ибо знает, что Аллах, слава ему, оказывает благодеяние по милости своей без чьего-либо домогательства, что он выносит приговоры по справедливости. Судьбу всего сущего он предопределяет по мудрости своей, и разнообразие ее замышляет по воле своей и осуществляет по хотению своему. Единый во владычестве и созидании он решает житие созданий по усмотрению своему и каждому вменяет в обязанность повиноваться непрекословно и довольствоваться покорно решениями его. Да святится тот, кого славят и в радости и в горе, и да будет благословен тот, кто непогрешим в постановлениях своих и в злую и в добрую годину. Глаголет он, да славится имя его: «Мы испытываем вас злом и добром, и к нам вы возвращаетесь» ²².

/298/ И когда всемогущий Аллах по беспредельной воле своей пречистого, суровой жизни имама ал-Кадира биллах, да благословит его господь в живых и в мертвых и да освятит душу его в жизни вечной и тленной, перенес в чертог величия и великолепия своего и близость свою в [282] предопределенный конечный срок, наступивший в назначенный час, и приобщил его к праотцам, халифам праведным, да будут благословения божий над ними всеми, то совершилось сие по неизбежному приговору всевышнего господа всему живому, кроме него [самого], всем созданиям, сотворенным рукою его. И повелитель верующих славит переселение [имама ал-Кадира биллах] в обитель вечного успокоения, ибо знает, что господь милосердный за то сподобит его сообщества благочестивых пророков и удостоит его покоя и почтения в доме вечного пребывания, приуготовленном для него.

Однако терзание душевной муки и боль разлуки оставили в наследство [повелителю верующих] смирение и безмолвную скорбь и принесли ему горести и заботы, и он остановился между повелением и запрещением, произнося: «Поистине, мы принадлежим Аллаху, и, поистине, мы возвратимся к нему»,— и предал [покойного], снискивая благоволение и возвращая [его] обратно тому, кто владычествует и сотворяет, неодолимому в решениях своих, непреоборимому в отмене и утверждении. «Его молит [каждый], кто пребывает на небесах и на земле, он непрестанно в действии» ²³. Посему прибегнул повелитель верующих [к милосердию Аллаха] после сего печального события и горестной кончины, заслонившей то, что хочет от него господь и к чему обязал его; он смирился, образумившись, отскорбев и повторяя слова о возвращении к богу; он перетерпел, смирился и возблагодарил [Аллаха], избавившись совсем от сковывавшего ужаса и отстранив от себя всякое мучительное переживание.

Разум покойного имама ал-Кадира биллах, да будет им доволен господь и да очистит душу его, был звездою сверкающей, а кротость его была горою, высоко вознесшей главу. Он крепко держался веры и принял твердое решение оказывать повиновение Аллаху, владыке миров. Да благословит его господь таким благословением, что поселит его в услаждающих садах рая и укажет ему путь правильный; сей святой души [имам] совершал прекрасные деяния и были у него достохвальные душевные качества, так что степень его возвышается высоко среди благочестивых имамов, да воссияет его доказательство в мирах! «Истинно, не пропадет за Аллахом вознаграждение добродетельствующих!» ²⁴.

И ум повелителя верующих в силу прирожденной проницательности его и ясного мышления его отвел помыслы от скорбления по несчастью к домогательству [получить от господа] награду за добрые дела и довел до всевышнего бога желания и прошения свои о том, чтобы возвратить oбратно господу то, что он поверил ему сохранить, и [чтобы господь] побудил его на дело, к которому он способен. /299/ И молит повелитель верующих всевышнего господа, дабы отличил он пречистого имама ал-Кадира биллах, да будут ему благословение и одобрение и прощение божий за содеянные им ранее добрые дела, приближающие к господу [283] богу, и да уважил за то, что было сделано им прежде, так чтобы встретили ангелы сего имама, возвестили ему радостную весть о прощении и донесли до него дар божий. Рек Аллах всеблагий и всевышний: «И подал им господь их по милости своей радостную весть о благоволении и о райских садах, в коих будут они пребывать в блаженстве навеки; истинно, велика награда Аллаха» ²⁵.

И приготовился повелитель верующих к тому, чтобы овладать с тем делом, которое препоручил ему Аллах и которое стало для него обязательно согласно указанию пречистого имама ал-Кадира биллах, да почтит Аллах его гробницу и да осветит ложе его, чтобы привел он в исправность неисправное, укрепил божественные установления, прибрал [к рукам] те из дел, которые запустили, починил бы слабые места и трещины, выправил бы все допущенные отступления, воздал бы в пастве своей что положено богу и соблюдал бы то, что лежит на нем по части охранения божьего люда. Посему воссел он в собрании общем в присутствии столпов державы и святых отцов ²⁶, призывающих [к богу], предводителей и старейшин, вельмож тайных и явных, именитых казиев, факихов, шахидов и улемов, знатных и благочестивых людей; и изъявили они желание, чтобы повелитель верующих был их имамом и приступил к воздаянию Аллаху того, что им надлежит воздавать; и обязались они исполнять все, что возложил на них Аллах по части повиновения имаму; и присягая, подали они правые руки для рукопожатия, рукопожатия соглашения, послушания, снискания благословения и счастья в час, когда Аллах просветил их острый ум, очистил сердца их, указал верный путь и наставил, как крепко держаться истинной веры [в него].

Свершилось дело, несущее величие и уничтожение того, что несет расстройство. Положение изменилось: все бедствия устранены, все невзгоды миновали, все рассыпавшееся составилось воедино, все блага выявлены и обнаружены, и повелитель верующих отправил сие послание, между тем как все дела для него выправились и пошли согласно тому, что было предусмотрено: он получил сан праведных праотцов своих и самодержавно воссел на место предков своих, руководствуемых богом, да будут благословения господни над ними всеми. Страшится он всемогущества Аллаха втайне и наяву, наружно и внутренне, ища удовлетворить его во всем, что развязывает и связывает, хочет и не хочет. Он следует к цели, держась повеления божьего, и судит, ища приблизиться к нему через то, что создает близость, и удовольствует [его], прося о чем-либо, что угодно ему, и боясь недовольства его. Он не отдает предпочтения никакой близости, кроме близости к богу, и не перестает поклоняться [ему] из личной заслуги, у него имеющейся не будет думать и размышлять [о чем-либо], кроме как об охранений стран ислама и паствы, покуда не будут установлены должным образом законы, /300/ зачинены трещины и не станут безопасны дороги, а воды [284] сладки, [покуда] не будут потушены смуты и не погаснут их пожары, не будут разрушены их маяки, стерты следы их, уничтожены их последователи и рассеяны их сторонники. И молит он господа бога помочь делу, на которое он назначил его, и руководствовать его, поддерживая во всех предприятиях, направляя его и содействуя здравому смыслу в начинаниях и суждениях его.

Так протяни же — да поможет тебе Аллах благословением и доброй поддержкой своей — руку твою для присяги на верность повелителю верующих и да протянут руку для присяги все товарищи твои и все, кто в столице твоей, ибо ты для повелителя верующих—звезда державы его, которая не померкнет, и путеводитель ее, не ведающий неудачи, ты — меч непритупляющийся и не знающий застоя. Последуй же достославнейшему из путей твоих, самому благоуказующему из добродетелей твоих, наипрекраснейшему из обычаев твоих и наиблагороднейшему из преимуществ твоих, блюдя то, что мы предоставили тебе, ограждая, оберегая и защищая его. Подданным будь отцом заботливым и любящей матерью, ибо повелитель верующих просил тебя взять их под защиту и управлять ими и пригласил тебя господствовать над ними. Прими же на душу твою присягу, посланную тебе с подателем сего послания, и огласи ее всем, кто [состоит] при тебе, в присутствии доверенного [посла] повелителя верующих Мухаммеда, сына Мухаммеда ас-Сулеймани, ради того, чтобы решение божие и решение повелителя верующих стало нерушимо для тебя и для них, и сохранение верности к нему обязательно и необходимо. И знай, что значение твое у повелителя верующих равно значению человека верного, не находящегося под подозрением, почему он и возложил на тебя дело правления и ищет помощи твоей, а не попирает тебя, потому что ведомо ему, что ты пойдешь путем преданных и будешь в числе счастливцев, ибо, поистине, сие сочетается с блаженством и полно благодати; и да будет тебе благо всех благ, большое и постоянное. Удостоверь людей знатных и простых, что повелитель верующих не пренебрегает общим их благополучием, исполняя в этом смысле повеление Аллаха, владыки миров, ибо глаголет правдивейший из вещателей: «Тем [помогает] он, кои, когда он даровал им силу на земле, творят молитву, платят зекат, повелевают справедливо и воздерживаются от греховного; и Аллах есть исход всего» ²⁷.

Сие есть тайная беседа с тобой повелителя верующих, да насладит его Аллах тобою и продлит переписку с тобой после того, как ты примешь [его послание] благожелательно, признав высокое значение его. Уясни всем содержание его и обнародуй во всеобщее сведение то, что упомянуто в нем, и пополнится радость и ликование [народа], и успокоятся [люди] на том, что открыл им Аллах от благосклонности к ним повелителя верующих /301/ и взирания на них сострадательным оком. Поддерживай призывание к повелителю верующих с минбаров царства [285] твоего, заставляя внимать ему, поучая, излагая начала и повторяя. Поспеши с ответом повелителю верующих на сие послание, выбрав по своему желанию то, что в нем есть от него, ибо, поистине, он ждет с нетерпением и просит об этом. Уведоми его о твоем одобрении того, к чему он приступил и о честном намерении твоем наилучшим образом оказывать ему повиновение и наипрекраснейшим способом являть ему послушание, потому что, поистине, повелитель верующих уповает на сие, ищет, ожидает и надеется, ежели будет угодно Аллаху.

Привет тебе! И да будет тебе милость господня и благословение его и благословение раба его, повелителя верующих, и да не лишит тебя господь великого благодеяния, высокого подаяния и драгоценного дара [своего, ниспосланных] тебе. Да будет благословение господа над Мухаммедом и всем семейством его! Довольно нам Аллаха единого!

СПИСОК С ОБЯЗАТЕЛЬСТВА

*Даю присягу на верность подданства господину нашему и владыке рабу божьему, сыну раба божьего, Абу Джа'фару, имаму ал-Каиму биамриллах, повелителю верующих, присягая послушно и по воле своей, заверяя от глубины души, с честным намерением, искренним расположением, с истинным убеждением моим и твердой решимостью, охотно, а не с отвращением, добровольно, а не по принуждению и даже признавая милость его, повинуясь праву его, сознавая благословение его, уповая на доброе воздаяние его, понимая, что [повелителю верующих] известны польза от настояния на обязательстве особом и общем и [то], как соединить воедино распавшееся, и [известны] последствия дел, как успокоить напасти, возвеличить друзей, истребить безбожников и принудить упорствующих, ибо он господин наш и владыка, имам ал-Каим биамриллах, повелитель верующих, раб божий и наместник его. Я обещаю повиноваться ему и давать ему добрые советы, и имамство и опека его обязательны для всего, исповедывающего ислам, народа, и обязательно для него ²⁸ стоять за право [повелителя верующих] и хранить верность [данному] ему обещанию. Нет у меня сомнения в этом и колебания, нет небрежения к повелениям его и не питаю я склонности к кому-либо иному. И потому я друг его друзей и враг его врагов, особых и общих, близких и дальних, присутствующих и отсутствующих. Я крепко буду держаться присяги сохранить верность обязательству и не освобождать [себя] от долга; в тайнике души моей в этом смысле [обстоит] так же, как и в явности моей, и нутро мое в этом смысле подобно внешности. Посему, совершенная в душе моей господину нашему и владыке ал-Каиму биамриллах, повелителю верующих, присяга, обеспечение [долга] по которой лежит на мне, [исходила] из здравого намерения, честной решимости и непрестанногo стремления и разумения моего. /302/ Посему я не [286] буду стараться нарушить что-либо [в этой присяге], толковать ее [по-своему] и покушаться нанести ей изъян ни в пору благоденствия, ни в пору невзгоды; не перестану давать советы [повелителю верующих], где бы я ни был, близко или далеко, никогда не оставлю помышления угодить ему во всех делах, не переиначу ничего, в чем обязал себя присягой, не отвернусь от нее и не раскаюсь в ней, не направлю помыслы и намерения мои против нее и не поступлю вопреки ей, никогда и ни при каких обстоятельствах не буду вредить [повелителю верующих], а также его писцам, слугам, хаджибам и всей прислуге ²⁹и арбабам его. Сия присяга обязывает к соблюдению [упомянутых] в ней условий и к исполнению [данных] в ней обещаний.

Я клянусь в этом, будучи доволен, а не против воли, находясь в безопасности, а не под угрозой; даю клятву, за которую спросит меня Аллах в день, когда я предстану перед ним, и за которую он взыщет c меня по заслугам, в день, когда я буду стоять перед лицом его. Клянусь богом, кроме которого нет божества, который знает явное и сокровенное, [богом] милосердным и милостивым, всевеликим, всевышним, всепобеждающим, всепостигающим, всемогущим и погубляющим, которого знание проникает в недра земные и в небеса, которому известно и прошлое и грядущее; клянусь благословенными именами господними, высокими знамениями его и совершенным словом его; клянусь всеми обетами и обязательствами, которые Аллах взял от всех созданий своих; клянусь великим Кораном и тем, кто ниспослал его; клянусь Торой, Евангелием и священными писаниями; клянусь Мухаммедом, пророком-избранником, да благословит Аллах его и семейство его и да приветствует; клянусь благочестивыми женами его, матерями людей правой веры, привет всем им; клянусь архангелами и пророками ниспосланными, что сия присяга моя, которой я обязал себя рукой и словом, есть присяга покорности; [и поскольку] господь бог, да славится величие его, знает о том, что я возложил на себя, он знает и то, что я останусь верен всей совокупности ее и что я буду чистосердечен в оказании помощи и приязни людям, [помянутым] в ней. Я заявляю это с открытой душой, нелицеприятно, без обмана, без изъяна и без коварства, доколе не предстану перед господом, сохранив верность своему обязательству по присяге, и не исполню поверенное мне, ни в чем не подозреваемый, не нарушив, не истолковав [иначе] и не отменив, ибо те, кто присягают повелителям, «на руке их рука Аллаха, значит, кто изменит присяге — тот изменит самому себе, а тот, кто исполнит обещанное, того Аллах вознаградит щедро» ³⁰. Посему сия присяга, обязывающая меня, ради которой я протянул руку и ударил по рукам, с обусловленными в ней верностью, приязнью, приверженностью, повиновением, усердием и прилежанием /303/ есть обещание перед богом. «Истинно, за обязательство с вас будет спрошено» ³¹, как спрашивается с пророков и посланников [Аллаха], [287] привет им, и с каждого из рабов его, как подкрепленное письменно взаимным договором.

И все, что я взял на сeбя, на том присягнув, я не переиначу, буду ему следовать и не буду противиться; я буду прямодушен и не буду вводить в заблуждение, буду постоянным и не буду переменчивым и буду держаться того, чем обязал себя перед Аллахом, как покорные держатся покорности своей, а честные и верные — правды и верности. Итак, ежели я нарушу сию присягу или часть ее, или переиначу какое-нибудь условие из условий ее, или нарушу какое-либо определение из определений ее, или переделаю какое-либо дело из предписаний ее, тайно или явно, хитростью или толкуя иначе, или затемняя смысл, или неблагодарно, или скрою [что-либо], или буду отделываться отговорками от чего-либо, [заключенного] в присяге, кою принял на душу свою, и от обязательств, кои взял перед богом, таким способом, что сойду с пути, по которому шествует тот, кто не небрежет поверенным [ему] и не считает для себя дозволенным обман и измену и кого ничто не удерживает от исполнения обязательств, принятых на себя, то да не буду я веровать в преславный Коран и в ниспославшего его и в то, что в нем ниспослано, и да буду я отлучен от Аллаха и посланника его, а Аллах и посланник его да отрекутся от меня; да не буду я веровать в ангелов господа бога и в писания его, в посланников его и в день воскресения из мертвых. И все, чем я владею ныне, когда произношу сию присягу, или завладею в остаток жизни моей из золота, чеканных диремов, или драгоценных каменьев, или утвари, или построек, или одежды, или ковров, или земель, или недвижимостей, или деревень, или пастбищ, или пашен, или скота, или иного какого-либо обычного как для бедных, так и для богатых имущества — да не будет принадлежать мне и обратится в подаяние бедным ради Аллаха, владыки миров, а для меня да будет запретно все то, что вкупе или частично [можно] возвратить обратно в мою собственность с помощью какого-либо ухищрения из ухищрений, или способа из способов, или причины из причин, или притворства из притворств.

И да будут свободны ради Аллаха все рабы как мужского, так и женского пола, состоявшие у меня в рабстве в то время, когда я произношу сию клятву, или коих заполучу во владение в остаток жизни моей, и да не станет никто из них снова рабом. И все животные, которыми я владею, как-то: верховые лошади, мулы, ослы и верблюды, или которыми буду владеть — да будут отпущены на волю ради Аллаха. И все жены, кои состоят или будут состоять в брачном союзе со мной, да будут считаться разведенными троекратным, не отменным, безвозвратным разводом. [Говоря это, я] не затемняю [истинный] смысл ни одним способом из способов, позволительных в подобном случае. [288]

Буде же я нарушу какое-нибудь условие из условий сей моей присяги, или поступлю вопреки какому-нибудь правилу из правил ее, или затемню смысл их, или поступлю вероломно, или истолкую их иначе, или буду произносить их в противность моему убеждению, или внешнее содержание речи моей не будет согласно с внутренним содержанием моих поступков, /304/ то да совершу я паломничество в древлесвященный храм божий внутри Мекки три ³² раза, идучи пеши, а не едучи на конях. И буде я не соблюду данную мною клятву, то да не примет от меня Аллах пожертвования и да не уравнит с прочими [мусульманами], покуда я не исполню требований присяги, и да оставит меня Аллах без поддержки в день, когда я буду нуждаться в помощи и пособии его, и да лишит он меня сил и здоровья на этом свете и прощения на том свете.

Сия клятва есть моя клятва и сия письменная присяга — моя присяга. Я поклялся с уверенностью, что соблюду ее от начала до конца и что обязательства ее висят ожерельем на шее моей. Помысел [мой] при всех помышлениях есть помысел о господине нашем рабе божьем, сыне раба божьего, Абу Джа'фар, имаме ал-Каиме биамриллах, повелителе верующих, да продлит Аллах его существование на время, соответствующее для дел мирских и веры, и да продолжит жизнь его на срок, достаточный для пользы всеобщей! Да дарует [Аллах] победу знаменам его, да почтит речь его и возвысит слово его! Да повергнет врагов его и усилит друзей его! Беру в свидетели себе Аллаха всевышнего, а свидетельство его совершенно! ³³.

/316/ О ДЕЛАХ ХОДЖИ АБУ САХЛЯ МУХАММЕДА, СЫНА ХАСАНА ЗАВЗАНИ, АРИЗА, И ОБ ОТСТРАНЕНИИ ЕГО

В этом же томе выше я упомянул, что когда эмир Мас'уд, да будет им доволен Аллах, имел ввиду переехать из Газны в Балх, Бу Сахль Завзани еще до нашего выезда из Газны стал подло вредить хорезмшаху Алтунташу; он сильно подстрекал на него и ябедничал, и по этой причине тот терпел большие неприятности. Историю этого подстрекательства я изложу обстоятельно и расскажу, какова была причина, почему его отстранили.

От ходжи Бу Насра я слышал, что Бу Сахль убедил султана, будто хорезмшах Алтунташ не прямодушен и что его в Шапургане следовало бы устранить. Когда он уезжал, он, дескать, уезжал угрюмый. Такие, мол, могучие люди, как Али Кариб, Арьярук и Гази, все пали, а хорезмшах Алтунташ остался, потому что у него есть сила, оружие и войско. Ежели бы его свалить и посадить там ³⁴ от имени государя верного человека, то [государь] прибавил бы большое государство [к своему], богатую казну и много войска. «Что же делать?—спросил эмир. — Ведь туда понадобятся сильное войско и [сильный] салар, чтобы [289] сотворить такие дела». «Это очень просто, — ответил Бу,Сахль, /317/ дело останется в тайне. Пусть государь своей рукой напишетизатщсКу. к Каид-Манджуку, начальнику войска кёчатов и царского величества ³⁵, который находится в Хорезме и жаждет крови хорезмшаха чтобы он принял меры к убийству и свержению его. [У Каид-Манджука] там окoло трех тысяч своих людей, а сколько составляет хорезмшах и его приверженцы — известно; его легко можно свалить. Поскольку, записка будет написана рукой государя, ей поверят. Пусть только никтo из дебиров и иных людей об этом ничего не знает».— «Прекрасно — промолвил эмир,— ты — ариз, так составь мне список с именами каждого». [Тот] так и сделал, а султан написал своей рукой записку, упомянув в ней имена всех, кто имел при себе слуг. Бу Сахль и не, задумывался над тем, что это не останется в тайне, и что хорезмшах ускользнет. По бдительности и осторожности ему нет равных, не так-то легко, его свалить и взбудоражить целый мир. Надобно знать еще, что по приговору Аллаха, велик он и всемогущ, за Хорезм пришлось расплатиться Хорасаном и что ходжа Ахмед, сын Абдассамада, кедхудай хореашмшаха поуму и способностям не имел товарищей. Все это я расскажу в своем месте.

Ходжа Бу Наср, мой наставник, рассказывал, что когда собственноручную записку султана отослали, эмир эту тайну поведал Абдусу. Абдус на пиру рассказал ее Бу-л-Фатху Хатими, поверенному его тайн,— а между Абдусом и Бу Сахлем была кровная вражда, и он говорил, что Бу Сахль, мол, сию великую державу пустит по ветру. Бу-л-Фатх Хатими на другой день пересказал [тайну] по дружбе Бу Мухамг меду Мус'ади, представителю хорезмшаха, и получил [за то] кое-чего хорошего. Мус'ади тотчас тайнописью, условленной с ходжой Ахмедом, сыном Абдассамада, об этом обстоятельстве пространно сообщил. Но Бу Сахль преградил путь в Хорезм, письма перехватили и приняли меры предосторожности. Тайнопись Мус'ади вскрыли. Султан устно, запросил великого ходжу, почему, дескать, представителю двора хорезмшаха нужно уславливаться писать тайнописью, будь настороже и допроси его.

«Мус'ади призвали в диван, — я, Бу Наср, [при этом], присутствовал,— и спросили, что это за тайнопись. «Я представитель двора вельможного лица — ответил он,— получаю крупное жалованье, содержание и наградные и торжественно поклялся в том, что немедля буду сообщать все, что касается его благополучия. Господин знает, что от меня не исходит никакой крамолы, и ходже Бу Насру моя жизнь хорошо известна. /318/ Поскольку было важное дело, я написал эту тайнопись». «Какое важное дело?»—спросили [его]. «Этого мне сказать нельзя», - ответил он. «Сказать надо обязательно,— твердили ему,— ведь допрос ведется в таком виде только из уважения к твоему ходже, а не то тебя [290] допросят иным способом». — «Коль скоро спасения нет,— промолвил [Мус'ади],— то [мне] непременно нужно помилование от государя султана». Доложили и получили от государя помилование. [Мус'ади] рассказал Дело, что слышал-де [его] от Абу-л-Фатха Хатими, а тот от Абдуса. Узнав об этом обстоятельстве, ходжа возмутился и, обернувшись ко мне, сказал: «Видишь, что делают?» Потом спросил у Мус'ади: «Ты что-нибудь писал раньше?» [Тот] ответил: «Писал, а это [письмо] послал в подтверждение того». — «Конечно,— заметил ходжа, — раз он представитель двора вельможного лица, получает жалованье, содержание и наградные и торжественно поклялся, то у него [иного] выхода не было; а Бу-л-Фатха Хатими придется наказать за то, что солгал». Мне же он сказал втихомолку: «Передай султану, что эту тайну не следует объявлять Абдусу и Бу Сахлю, [посмотрим], что выйдет. Мус'ади сказано, чтобы он сей же час написал тайнописью письмо с одним из своих гонцов, а другое со спешной почтой, дескать, то, что я написал раньше — ложь. Иной разумной меры сегодня нет, а завтра, когда то письмо туда дойдет, я скажу, что происходит, что делают и что мы видим. Султан пусть отступится от этой истории и принесет в жертву Абу-л-Фатха Хатими, хотя все равно это дело в тайне не останется и причинит весьма много вреда».

Я пошел и доложил словесное поручение ходжи. Когда [султан] выслушал, он был столь ошеломлен, что не мог сказать слова, и я сел. Потом он обратился ко мне и проговорил: «На сей счет нужно сказать все, что на пользу, что Абу-л-Фатх Хатими солгал, что между Бу Сах-лем и Абдусом неприязнь и что тот пес все наущал к этому и представлял в ложном виде». Я вернулся обратно и пересказал ходже как все проиеходило. Ходжа ободрил Мус'ади, и тот написал тайнописью два письма по черновикам, кои я для сего случая составил. Одно [послали] с гонцом, другое с султанским всадником, дескать, то, что было написано, было подстрекательство Бу-л-Фатха двух начальников, которые плохи друг с другом, и по этой причине Хатими за содеянное наказан. Мус'ади отпустили, Бу-л-Фатху дали пятьсот палок и отрешили от пожалованной ему должности балхского мушрифа.

/319/ Когда Мус'ади ушел, ходжа остался со мной вдвоем и спросил: «Ты видел, что наделали? Ведь целый мир взбудоражили. И то Алтунташ, а не [какой-нибудь] девсаба ³⁶, да к тому еще при нем такой [человек], как Ахмед, сын Абдассамада. Как допустили такую историю? [Теперь] Алтунташ [для нас] потерян; это так, потому что он турок умный и, состарившись, не захочет себя опозорить. Только не накликал бы он на нас много бед. Главное, что я, как ты видишь, весьма далек от подобных дел, а ведь Алтунташ все это свалит на меня. Ступай к эмиру и cкажи, что во всяком случае что-то произошло скрытно от меня. Государь ежели сочтет нужным, пусть откроет мне, дабы сделать все, что [291] необходимо для исправления». Я пошел и сказал. Эмир был очень расстроен. «На этот счет не произошло ничего такого, о чем стоило бы беспокоиться,— сказал он, — Абу Сахль говорил нам только, что Алтунташ дешево отделался, уехав в Шапурган, и я на него прикрикнул. Абдус же пошел и наговорил с три короба Хатими, что Бу Сахль, мол, не остановится перед подлостью. Хатими из этого устроил базар, но поручил по заслугам и наказан».— «Это прекрасно,—ответил я,— да будет долгой жизнь государя, дело можно поправить, ежели не произошло ничего другого». И я вернулся обратно и рассказал ходже, «Произошло, Бу Наср,— промолвил он,— произошло тайком, и от нас это скрывают. Вот посмотри, что из этого выйдет». Я удалился.

Потом как-то в час предзакатной молитвы я сидел у эмира. Как раз в диван доставили спешную почту из Хорезма, окольцованную и запечатанную ³⁷. Диванбан знал, что всякая спешная почта, которая прибывает в таком виде, /320/ очень важная, и принес ее. Я принял и вскрыл: то было письмо от начальника почты [в Хорезме], брата Абу-л-Фатха Хатими. Я подал [письмо] эмиру, он взял, прочитал и молча встал. Я понял, что случилось что-то важное, но ничего не спросил и стал откланиваться. «Не уходи»,— произнес он, я сел. Он сделал знак, чтобы недимы и хаджибы удалились, и закрыл прием. Никто там не оставался [Эмир] бросил мне письмо и сказал: «Читай!» Было написано: «Сегодня, в пятницу, хорезмшах устроил прием. Явились родичи и свита. Каид-Манджук ³⁸, салар кёчатов, был пьян и не сел на свое место, а прошел дальше вперед. Хорезмшах засмеялся и сказал ему: «Салар вчера ночью все больше [гостей] принимал и проспал до поздна». Каид запальчиво ответил: «[Значит] милость твоя ко мне уж очень велика, раз я предаюсь забавам и вину. Я от этого беспутства погибну. Сперва хлеб, а потом вино. Тот, кто богат, сам пьет вино». Хорезмшах посмеялся и сказал: «Не говорите мне пьяных речей». «Конечно,— ответил [Каид],— сытый голодного считает пьяным и безумным, и мы виноваты, что это терпим». Таш Махруй, сипахсалар хорезмшаха, крикнул на него и сказал: «Знаешь ли ты, что говоришь? Большой вельможа с тобой разговаривает, шутя и смеясь, а ты предела своего не соблюдаешь. Не будь уважения к сему Высокому собранию, ответ [тебе] на это был бы мечом». Каид заревел на него и схватился за карачур. Хаджибы и гулямы вцепились в него и оттаскивали назад, а он ругался и схватился с ними. Хорезмшах кричал: «Отпустите [его!]». В этой сумятице [Каиду] досталось от них несколько пинков ногой под живот и в грудь. Его отнесли домой. В час пополуденной молитвы он получил повеление [божие] и приказал долго жить Высокому собранию, да пребудет вечно владыка мира. Хорезмшах [меня], слугу [государя], позвал и сказал: «Ты, начальник почты, был очевидцем этого происшествия, как оно случилось. Сообщи [о нем], дабы его не довели до Высокого собрания в ином виде». [292]

Слуга [государя] представил [все] обстоятельно, чтобы высочайшее суждение, да вознесет Аллах его еще выше, было оповещено, ежели будет угодно великому господу. В письмо была вложена записка, дескать, поскольку с Каидом случилось такое происшествие, то насчет его дома и пожитков [хорезмшах] приказал принять меры предосторожности, дабы не случилось беспорядка. Его дебира вместе с сыном Каида доставили в диван и задержали. [Сообщается] для сведения, *с соизволения Аллаха*».

/321/ Когда я кончил читать письмо, эмир обратился ко мне: «Что скажешь? Что [это] может быть?» Я ответил: «Да будет долгой жизнь государя, я не могу знать сокровенного. Знаю лишь столько, что хорезмшах человек очень умный, совестливый и скромный, и никто не отважился бы в присутствии его подымать такой шум и спор, и что убили салара подобного Каиду, должно быть, по ошибке. Во всяком случае подоплека тут иная. Начальник почты не мог открыто писать иначе, как по их желанию и с их голоса. Но он дал клятву, что будет тайно оповещать обо всем, что происходит, поскольку это ему будет удаваться, и до тех пор, покуда от него не придет тайное письмо, нельзя будет узнать об [истинном] положении». Эмир промолвил: «Я от тебя, Бу Насра, кое-что скрываю. Бу Сахль понудил нас к тому-то и тому-то и имеется собственноручная записка наша о том-то и том-то. Когда письмо правителя [его двора] дошло [туда], Каида, вероятно, уже убили, подстроив эдакий повод. Беспокойство наше не из-за убийства Каида, а оттого, как бы наша собственноручная записка не попала к ним в руки, и [дело] не разрослось. Задержание сына Каида и его дебира имеет важную цель: записка в руках этого дебиришки. Как быть с этим?» «Как это поправить, может знать великий ходжа, — ответил я, — без его присутствия ничего не выйдет».—«Это происшествие,— промолвил [эмир],— надобно сохранить в тайне эту ночь до утра, когда явится хожда». Я удалился очень удрученный и пораженный, ибо понимал, что хорезмшах потерян окончательно. Всю ночь я провел в раздумье.

На другой день, когда [эмир] закрыл прием, он уединился с ходжой и потребовал письма. Я принес, [эмир их] передал ходже. Прочитав, тот сказал: «Бедняге Каиду плохо пришлось, а прочее поправить можно»— «Тут есть другое обстоятельство, которого ходжа еще не слышал,— промолвил эмир,— вчера вечером я его рассказал Бу Насру. Бу Сахль понуждал нас к тому-то и тому-то, покуда к Каиду не пошла наша собственноручная записка. Теперь я опасаюсь, как бы записка не попала в руки Алтунташа».— «Да уж наверняка попадет,— ответил ходжа,— потому что она у того дебира. Надобно написать хорезмшаху письмо. Только бы он не натворил какого другого вреда. Полагаю все же что не натворит, ибо он турок старый и мудрый. Может быть государя к этому /322/ и понудили, но у [меня], слуги [его], с Алтунташем [293] приязни не было никогда, и он, разумеется, [это] дело припишет мне. Бу Сахль поступил нехорошо и неправыми [своими] советами ответил неблагодарностью государю. [Я], слуга [государя], не понимаю, к чему было скрывать от меня содеянное, я бы указал на ошибки и как исправить дело». «Верно, так бы нужно было,— ответил эмир, — но сейчас как быть?» — «Придется немедленно ответить на письмо начальника почты, — сказал ходжа,— а делу Каида не следует придавать большого значения. К Алтунташу, конечно, писать ничего не нужно, покамест не увидим, что произойдет дальше. Однако помнить нужно столько, что Каид натворил глупостей и вышел из границ, а что он умер, тому способствовал приговор божий. Права его надобно соблюсти, детей его и хейль передать сыну, только дадут ли? Во всяком случае, на этих днях должно придти письмо от начальника почты тайно — ежели он сумеет [его] послать и пути не преграждены — [в нем] он, наверное, обстоятельно опишет события, и тогда мы примем меры сообразно тому, что прочитаем. Заместитель начальника почты там брат нашего Бу-л-Фатха Хатими; Бу-л-Фатх ради брата создал этот случай».—«Именно так,— сказал эмир,— Бу-л-Фатх в то время, когда состоял в диване Бу Насра ради своего отца, который находился в Герате в диване наместника, писал нам обо всем, что касалось нашего отца». Я, Бу Наср, [на это] заметил: «Жаль, что только сегодня об этом слышу». — «Ну, а ежели бы ты тогда слышал, чтобы ты сделал?»— спросил эмир. «Я бы сказал,— ответил я,— чтобы ему надрали шею и выгнали из дивана, потому что дебир-предатель мне не годен». И я встал и удалился.

Эмир вызвал к себе Бу Сахля, задал ему на словах трепку, осадил его и сказал: «Доколе будут эти неправые советы? Ежели ты впредь заговоришь со мной о чем бы то ни было, кроме войсковых дел, я прикажу тебе голову снести». И Абдуса он тоже позвал и очень побранил, ты, мол, разглашаешь наши тайны, кои мы поведали тебе; не стоите вы, чтобы вас за что-либо считали, достанется вам, предателям, по заслугам». /323/ Эмир потом был очень озабочен и разговаривал с великим ходжой и со мной обо всем, о чем надлежало переговорить. Спеси у этих людей поубавилось, ибо было ясно, что все, что они говорят и слышат — не верно.

Однажды я был у себя дома, когда доложили, что у ворот какой-то странник говорит, что [явился] по важному делу. У меня мелькнула мысль: «Уж не из Хорезма ли он пришел?»— «Приведите его»,— сказал я. Он вошел и попросил остаться [со мной] наедине. [Потом] расколол бывший при нем посох, вынул и подал мне маленькую записку от Бу Абдаллаха Хатими, заместителя начальника почты, [посланную] мне. Он писал: «Я придумал, дал сему страннику денег и заверил, что в столице его наградят за опасность, которой он подвергался, и за то, что пришел, ежели только он прибудет к высочайшему двору здрав и [294] невредим. Здесь он был очевидцем события и передаст словесные мои сообщения, ибо человек он понятливый. Надобно его выслушать и сказанному верить, ежели угодно Аллаху».

«А каково словесное сообщение»,— спросил я. Он рассказал: «[Бу Абдаллах Хатими] передает, дескать, то, что раньше писал, что Каиду в драке в серае хорезмшаха дали несколько пинков под живот и в сердце и он умер, то я писал по черновику, который составил кедхудай хорезмшаха Ахмед, сын Абдассамада. Они мне дали серебра и платьев и ежели бы я написал иначе, то подверг бы жизнь [свою] опасности. Правда же такова: Каид в тот день, на другой после которого был убит, пригласил к себе большое общество и позвал шайку забияк из свитских кёчатов и джиграков ³⁹, и стал во всеуслышание говорить неподходящие речи вроде того, что в мире, мол, дела не останутся неизменны. [Теперь], дескать, Алтунташ и Ахмед — для себя, сыновья и гулямы — для себя, но этому положению есть конец. Ясно, мол, доколе я и другие благородные мужи можем терпеть нужду.

Об этом сообщили хорезмшаху. На другой день он на приеме спросил Каида: «Ты вчера днем и ночью принимал гостей?».— «Да»,— ответил тот. «Ты что же мяса и закусок не достал, что пожирал меня и моего кедхудая?» Каид ответил ему довольно запальчиво. Хорезмшах рассмеялся и поглядел на Ахмеда. Когда Каид удалился, хорезмшах спросил у Ахмеда: «Ты заметил в голове у него спесь великодержавную?» ⁴⁰ — «Нужно ее оттуда изгнать»,— ответил Ахмед и удалился домой. Было заведено, чтобы по пятницам Ахмед возвращался [во дворец] пораньше утром, /324/ и все приходили приветствовать [хорезмшаха]. Слуга [твой] тоже там присутствовал. Явился Каид и заговорил с Ахмедом с некоторым раздражением и между прочим спросил: «О чем это мне говорил сегодня хорезмшах?» Ахмед ответил: «Государь мой кроток и великодушен, а не то он поговорил бы с тобой батогами да мечом. Кто вы такие, ты и тебе подобные, что, перепившись, говорите, что вам вздумается?» Каид ответил грубо и даже замахнулся рукой на Ахмеда. «Эта спесь к тебе из [султанского] присутствия пришла?— заметил Аxмед,— ты бы хоть прикрыл ее немного, покуда не станешь хорезмшахом». «Да уж тебе то места хорезмшаха никак не дождаться», — возразил Каид и поднялся, чтобы уйти. «Держите эту собаку!» — крикнул Ахмед. «Никак тебе не взять меня!». Ахмед хлопнул в ладоши: «Дайте [ему]!» Появилось человек двести, стоявших наготове. Каид уже добрался до середины серая, но они пустили в ход мечи, секиры и топоры и убили его, привязали к ногам веревку и поволокли по городу.

Серай его оцепили, сына с дебиром задержали, а меня заставили написать письмо с черновика, который они составили, как ты читал. На другой день от его дебира потребовали записку, прибывшую, как сказывали, от его величества [султана]. Тот отпирался, [говорил], что Каид [295] ему ничего не давал. Осмотрели дом и бумаги Каида, однако никакой записки не нашли. [Тогда снова] стали крепко допрашивать дебира. Он признался и отдал им записку. Они взяли, [никому] не показали и, говорят, спрятали так, что никто о ней не узнал. Три дня у хорезмшаха приема не было, и он уединялся с Ахмедом. На четвертый день, в пятницу, открыли прием, как бывало ежедневно, но с иного рода великолепием и обрядом. Во время молитвы прочитали хутбу как обычно. Они не проявляют ничего, что напоминало бы восстание, но меня ни о чем не оповещают, кроме того, что полагается по правилу. Гулямов и верховых животных они начали скупать гораздо больше, чем обычно. Все, что я напишу после этого, будет по их желанию и с их слов, и доверять тому никак нельзя. Мне теперь остается ограничиться странниками да тайными гонцами, и это опасно для жизни, *дай боже уменья*».

Это словесное сообщение я изложил на бумаге и отнес во дворец. Эмир прочел, тихо встал и сказал: «Это надобно запечатать до завтра, покуда придет ходжа». Я так и сделал. На следующий день, когда [эмир] закрыл /325/ прием, он остался с великим ходжой и со мной. Когда ходжа прочитал письмо [заместителя начальника] почты и запись cловесного сообщения, он сказал: «Да будет долгой жизнь государя. Вот, каково бывает последствие необдуманного дела. Теперь придется отказаться от Алтунташа, ибо нам от него добра не ждать. Только бы он нам не напортил, не сговорился бы с Али-тегином, ведь они близко друг от друга, и не причинил бы большого зла». — «Не обязательно, чтобы он это сделал,— заметил я,— он хранит верность к покойному эмиру и знает, что нашего государя ввело в заблуждение злое наущение». «Как же быть с моей собственноручной запиской, которую они захватили как доказательство? Как мне отречься, коль скоро они станут доказывать?»— спросил эмир. «Это теперь уже ни к чему, — ответил ходжа,— но остается еще кое-что; ежели его исполнить, то дело можно будет сразу же немного успокоить. Это [кое-что] можно возместить, хотя бы оно оказалось не совсем приятно для сердца государя; а что касается Алтунташа и той громадной страны, то ведь их не возместишь». — «Что же это такое, — спросил эмир, — ежели бы даже мне пришлось отдать любимого сына, чтобы уладить дело и [чтобы] оно не тянулось, то я не пожалею».

«[Мне], слуге [твоему], надлежит [блюсти] благополучие дел государевых,— начал ходжа, — и не нужно представлять себе, что слуга [твой] говорит [сейчас] из ненависти к одному из слуг высочайшего двора». «Ходжу в этом не подозревают и никогда не будут подозревать,—заметил эмир. «Корень этой пагубы — Бу Сахль,— продолжал ходжа,— и Алтунташ его ненавидит. Хотя записка написана рукой государя, ему совершенно ясно, что Бу Сахль придумывал, как ее достать от государя, и достал. Его надобно принести в жертву этому делу таким [296] способом, что государь прикажет его посадить за то, что он дал два дурных совета и побуждал к дурным поступкам, для исправления коих понадобится много времени. Ему [должно] покаяться перед обоими государями, во-первых, в том, что отобрал обратно награды, [выданные] эмиром Мухаммедом, братом государя, и во-вторых, в том, что внушил подозрения Алтунташу. Как только его посадят, вину возложат на его шею. От государя можно написать об этом письмо, так чтобы подозрения Алтунташа исчезли. Ежели он даже и не явится [сам] ко двору, то по крайней мере ни с одним [нашим] противником не объединится и злобы к нам не проявит. Я, слуга [государя], тоже могу написать письмо и могу подержать перед лицом его зеркало ⁴¹, дабы он понял, что у меня в этом деле «никаких верблюдов не было» ⁴². Пусть [государь] послушается моих слов, и дело отпадет».— «Прекрасно,— сказал [эмир],— завтра же прикажу его посадить. /326/ Пусть ходжа примет [меры] предосторожности касательно Бу Сахля и людей его здесь и в областях, дабы они не ускользнули и ничего не пропало».— «Слушаюсь»,— промолвил [хoджa]. Мы удалились. По дороге ходжа мне сказал: «Теперь государю нашему стало понятно, что стадо забрело слишком далеко. И то хорошо, что пoдобного больше не произойдет».

На другой день, когда [государь] кончил прием, ходжа пошел в свой диван, Бу-Сахль — в войсковой диван, а я сел один в посольском диване. Спешно отправили письма, чтобы людей и добро Бу Сахля в Мервe, Завзане, Нишабуре, Туре, Герате, Бадгисе и Газнe забрали. Когда эти письма уже отослали, ходже через Абу-л-Хасана Кудьяни, нeдима, пришел приказ эмира: «Письменные сообщения, насчет которых вчера был разговор с ходжой, отправить во все места словесно, пусть поедут спешные гонцы; ходже покончить с делом этого человека». Великий ходжа позвал [к себе] Бу Сахля вместе с его помощниками по войсковому дивану и потребовал войсковые реестры; они остались одни и занялись ими. Скрыто ходжа дал распоряжение дежурному хаджибу сесть верхом, поехать домой к Бу Сахлю с мушрифами и доверенными лицами ходжи и занять его жилище, а родичей и приверженцев его, всех находящихся в Балхе, задержать. Об исполнении того, что было сделано ходже доложили. Он уехал из дивана, сказав, чтобы Бу Сахля отправили в кухандиз ⁴³. Дежурный хаджиб посадил его на мула и отвез с толпой конных и пеших в кухандиз. На пути привели двух его служителей и шестьдесят гулямов—они шли к нему. Их доставили в серай, а Бу Сахля увели в кухандиз и заковали в цепи. И [дума] о своем злодеянии сверлила ему голову. О происшедшем рассказали эмиру.

На следующий день, закрыв прием, он уединился с ходжой. Позвали меня. Эмир сказал: «История с Бу Сахлем кончена, и это большое счастье, потому что человек препятствовал появлению благополучия. Что теперь делать?». [Ходжа] ответил: «Лучше всего было бы [297] приказать Мус'ади, чтобы он сейчас же написал письмо хорезмшаху, как положено писать представителю двора, и сообщил, что поскольку Высочайшему собранию стало ясно, что /327/ c самого прибытия Бу Сахля ко двору, он обманывал и обманывает в государстве до такой степени, что cбил с толку насчет столь благородного старца, как хорезмшах, и тому пришлось уехать омраченному. Он и после этого не переставал настраивать против хорезмшаха и против других, [поэтому] по высочайшему усмотрению Бу Сахля отрешили от должности [главы] войскового дивана и посадили, дабы царство и слуги [государевы] избавились от его подстрекательства и вредительства.

Потом слуга [твой] скажет Мус'ади по секрету, чтобы он написал тайнописью: государь султан, мол все это совершил потому, что Бу Сахль воспользовался удобным случаем, составил черновик, улучив время, когда государь выпил вина, и [побудил] его написать высочайшей рукой записку. Он тотчас же отправил ее в Хорезм, а на следующий день, когда государь об этом поразмыслил и потребовал записку обратно, поклялся жизнью государя, что сам, обдумав и поняв совершенную ошибку, [записку] разорвал. Когда было установлено, что это ложь, [государь] велел его достойно наказать. Пусть это письмо сегодня же отправят. Потом, через неделю, напишет письмо Бу Наср, изложит сие обстоятельство пространно, и сердце хорезмшаха будет обретено. Слуга [твой] тоже напишет, а от высочайшего двора будет назначен какой-нибудь верный человек, расторопный, благоразумный, понимающий толк в словах и красноречивый, поехать в Хорезм и передать письма, исполнить словесные поручения, уяснить себе положение и вернуться обратно. Хотя все это сработано грубо, и люди умудренные и бывалые на это не попадутся—они поймут, что сие только сладкое блюдо ⁴⁴ — но все же внешне добрые отношения друг с другом сохранятся, потому что турок успокоится. Его сына Сати надобно завтра же обласкать и дать ему часть хаджиба и тысяч пять динаров в награду, дабы сердце того старца нашло покой».

«Все это — прекрасно,— промолвил эмир,— [и] полностью нужно осуществить. А ходже надобно знать: впредь все, что будет совершаться [по части] управления, денежных средств ⁴⁵ и [разных] мероприятий, все 'будет происходить по его указанию и с его совета». Ходжа облобызал землю, прослезился и сказал: «Государю /328/ следует знать, что три-четыре старика, кои здесь [еще] остаются, лучше тысячи молодых. Господь бог велик он и всемогущ, оставил их в помощь державе государя, не стоит их сразу выбрасывать». Эмир подозвал его к себе, заключил в объятья и сказал ему много добрых слов. И меня он обласкал. Мы удалились, [Ходжа] вызвал Мус'ади и с ним уединился. Я составил черновик того что надлежало написать, дабы он переписал [его] явно и тайнописью; письмо отправили. Через неделю после этого ходжа назначил Бу-л-Kасима [298] Дамгани, чтобы он поехал в Хорезм, а Бу-л-Касим этот был человек старый, мудрый и красноречивый. [Ходжа] написал хорезмшаху письмо от себя, весьма любезное, а я написал письмо от [имени] Высокого собрания такого содержания:

(пер. А. К. Арендса)
Текст воспроизведен по изданию: Абу-л-Фазл Бейхаки. История Мас'уда. Ташкент. Изд-во АН УзССР. 1962