Петр Петрей. История... Часть 2. Отдел 1.

ПЕТР ПЕТРЕЙ

ИСТОРИЯ О ВЕЛИКОМ КНЯЖЕСТВЕ МОСКОВСКОМ

Часть вторая

Подлинное и подробное описание русских государей, правивших в России с 752 года до избрания ныне царствующего великого князя Михаила Федоровича в 1613 году, а также о трех ложных Димитриях, навязавших себя в природные и наследственные государи стране и причинивших много беспокойств и кровопролития.

Не нахожу, чтобы иноземные историки писали особенно много о том, какие государи и великие князья были сначала у русских, откуда родом и происхождением и как они царствовали Русские и сами не знают, как они, к сожалению, были таким грубым, необузданным и варварским народом, что даже не имели и букв для описания дел и учреждений своих князей и государей и истории их, в пользу и назидание своим детям, до тех пор, пока греческий император Михаил Палеолог не прислал из Константинополя славянские буквы в 1262 году в Болгарию, откуда получили их наконец и русские, научились писать их, читать и понимать, а потом изложили и написали этими буквами все, случившееся прежде и еще бывшее у них на памяти.

Получив сначала славянские буквы, они все еще употребляют славянский язык в церквах при богослужении, читают, молятся и поют на нем; все их книги, духовные и светские, написаны и напечатаны тоже на славянском языке, хотя для своего собственного языка имеют другие буквы, которые получили от греков. Так как меж ними и греками были большие взаимные сношения, то они и умножили число своих букв и прибавили к нему еще 19, отчего у них в азбуке 43 буквы, тогда как у греков их только 24. Русские буквы выговариваются так: аз, буки, веди, глаголь, добро, есть, живете, зело, земля, иже, и, како, люди, мыслете, наш, он, покой, рцы, слово, твердо, ик, у, ферт, хер, от, цы, червь, ша, ща, ер, еры, ерь, ю, ять, э, я, оу, кси, пси, юс, фита. Оттого и русские буквы имеют большое сходство с некоторыми греческими, а славянский язык в большей части слов сходен с русским; так москвитяне или другой кто-нибудь, вполне изучивший русский язык, может говорить с поляком, литовцем, кашубом, славонцем, богемцем, вендом, далматом, болгаром, хорватом, понимать их и ехать через Татарию и Турцию в Константинополь: там в употреблении тот же самый язык, даже и при дворе говорят на нем. [218]

В русских сказаниях и летописях упоминается народ, называемый у них варягами, с коими вели они большую войну и были принуждены платить им дань ежегодно по белке со всякого дома. Но я нигде не мог отыскать, что за народ были варяги, и потому должен думать и войти в подробные разыскания, что они пришли из Шведского королевства или из вошедших в состав его земель, Финляндии и Ливонии. Потому что в наших летописях есть ясные известия, что шведы с русскими вели сильные войны, взяли страну их и области вооруженною рукой, покорили, разорили, опустошили и погубили ее огнем и мечом до самой реки Танаис и сделали ее своею данницей К тому же и русские называют варягами народы, соседние Балтийскому морю, например шведов, финнов, ливонцев, куронов, пруссов, кашубов, поморян и вендов, а Балтийское море зовут Варяжским. Но как это название нельзя найти ни у нас, ни в других местах, то многие стали держаться мнения, что варяги были родом из Энгерна в Саксонии, или из Вагерланда в Голштинии, но это невозможно и не имеет никакого основания, потому что они не могли так далеко плавать на своих кораблях по морю, да и не были так многочисленны, чтобы воевать с русскими Да если бы и было так и они воевали с русскими (что, однако ж, нельзя доказать, да и по справедливости лишено всякого основания), то не могли бы довести этой войны до того, чтобы обложить данью русских Оттого кажется ближе к правде, что варяги вышли из Швеции или имели главного вождя, который, может быть, родился в области Вартофта, в Вестерт-ландии, или в области Веренде в Смаланде, вероятно, назывался вернер и оттого варяг, а его дружина — варяги, море же, по которому плавал, Варяжское, так как русские обыкновенно называют Варяжским то море, которое лежит между землею Копорье и Еврепе, островом Биркой и рекою Невою

Меж тем как варяги в то время были очень сильны и часто воевали с русскими, у русских князей и государей происходили большие смятения, ссоры и несогласия из-за правления и верховной власти, так что никто не хотел уступить другому воевали между собою и грызлись точно собаки, потому что каждому хотелось быть в таком же величии и почете, в каком был другой, почти все то же, что делали они и ныне, в недавнее время, потому что когда одного выбрали на царство, то это стало обидно другому, который вооружился на него со своими сторонниками и предъявлял, что он такого же высокого и знатного происхождения, так же умен и разумен, как и другой. Чтобы разом покончить несогласия, беспрестанные усобицы и раздоры, один умный и мудрый человек, бывший в большом почете у новгородцев, по имени Госто-мысл, от всего сердца убеждал и уговаривал их жить в мире и согласии и отправить послов к варягам, с самою усердною и смиренною просьбою о том, чтобы прислали к ним троих господ высокого княжеского рода, которые были бы благоразумны и могли учредить у них добрый порядок и управление Новгородцы же признают их своими природными и наследственными государями, станут почитать их и нести для них всякую [219] усердную службу. Это понравилось всем новгородцам, так же как и москвитянам в Москве, когда Захарий Ляпунов присоветовал им выбрать в великие князья сына польского короля, князя Владислава. По совету Гостомысла они тотчас же отправили послов к варягам, приказав им как можно покорнее просить у них мудрых правителей Варяги немедленно согласились на их настойчивую просьбу и отправили с послами троих братьев из княжеского рода, по имени Рюрик, Синеус и Трувор.

А свирепый Иван Васильевич, сделавший много жестоких дел в Ливонии в 1577 году и сильною рукою правивший всею Россией, говорил, что он ведет свой род от брата славного римского императора Августа, по имени Прусса, жившего в Придцене, но это отвергают все историки, и Иван ничем не мог доказать того.

Оттого-то из честолюбия, надменности и дерзости он и принял герб Римской империи — двуглавого орла с распущенными крыльями, меж тем как его предки и другие великие князья, бывшие в Москве, не имели в гербе ничего другого, кроме лошади, на которой сидел какой-то молодец, державший на всем размахе саблю.

В гербе псковских князей была бычья голова в венце. У новгородских — лошадь, на которой сидел человек с копьем в руке и колол в шею дракона, лежавшего под лошадью. Сколько ни приводилось мне видеть шведских дворянских гербов, меж ними в самом деле есть несколько сходных с вышеназванными гербами из того верно можно заключить, что эти трое братьев пришли из Шведского государства. Нет также особенной разницы между именами первых князей и шведских. Русские не могут так правильно произносить иностранные слова, как мы, но прибавляют к ним лишние буквы, особливо когда произносят собственные имена, так Рюрик мог называться у шведов — Эрик, Фридерик, Готфрид, Зигфрид или Родриг, Синеус — Сигге, Свен, Симон или Самсон, Трувор — Туре, Тротте или Туфве. Но как бы то ни было, они означают все то же, однако ж, некоторые жестоко спорят и говорят, что эти три брата, варяги, пришли из других стран, а не из Швеции я оставляю это во всей его силе и не буду очень оспаривать, только они должны сознаться, что шведы пособили русским в этом деле, по доброму соседству, дружбе и сношениям и лучше хотели видеть иноземных государей на царстве у русских, нежели их собственных правителей, потому что шведам довольно была известна их варварская, отвратительная и бесстыдная жизнь и природа, почему они и старались лучше иметь своими соседями чужеземных князей, нежели русских природных государей, потому-то и оказали этим чужеземцам всякое пособие и проводили их через Швецию по Варяжскому морю, как упомянули мы выше.

По приходе этих трех братьев в Россию (а это было в 752 году по Р. X., когда в Римской империи царствовал Константин Копроним, в Швеции король Беро III, а в Польше Лешко I или Примислав), они, с согласия чинов, разделили между собою Россию, и каждый получил в управление большую область или княжество Рюрику досталось на долю [220] княжество Великий Новгород, и этот князь имел свое местопребывание в 30 милях от Новгорода, где находится теперь город Ладога; Трувор взял княжество Псковское и проживал в маленьком городке, который назывался тогда Тверцог, но, по случаю многих смятений и войн, был разорен и опустошен до основания; третьему брату, Синеусу, дано Белозерское княжество: он жил там, где теперь построена крепость, в которой великие князья держат под хорошею охраною лучшие свои сокровища.

После того как эти братья, на таком уговоре, правили довольно времени страною, Синеус и Трувор умерли без наследников. Рюрик подчинил себе их земли, княжил счастливо и славно, пока был жив, а по смерти оставил сына, по имени Игорь, наследовавшего отцу в правлении. Так как он был еще молод и несовершеннолетен, то отец перед смертью приказал воспитывать его одному своему родственнику по имени Олег; а пока сын его подрастет, войдет в годы и сам будет в силах царствовать, он должен честно и мудро управлять страною. Олег верно исполнил и сделал все это.

Будучи храбрым и опытным воином, Олег завоевал много земель и городов в пользу Игоря; наконец пошел с большим войском в Грецию и осадил Константинополь, но оттуда был прогнан императором, обращен в бегство и на возвратном пути умер от уязвления, сделанного ему в бедро змеею, когда он вышел однажды посмотреть на своего коня, которого всегда любил и почитал, как бога: конь лежал на земле мертвый, а когда Олег притронулся ногою к его голове, из нее выскочила змея, ужалила его, от чего он и умер и отправился в ад со своим богом. Так-то бывает, и такая-то награда получается тогда, когда чтут и обожают черта, а не истинного Бога, по пословице: “За грошовые деньги — грошовая и панихида”.

По смерти Олега Игорь пошел в Псков, взял себе жену из самого знатного рода, какой только был в этом городе, по имени Ольга, и прижил с ней сына, которого звали Святослав. Имея большое расположение к войне, Игорь сделал смотр своему войску и двинулся с ним на Гераклею и Никомидию. Однако ж все его войско было разбито и прогнано, и он принужден был бежать в Печенежскую землю: там его тотчас узнали, и князь этой земли, Мальдитто, отрубил ему голову на одном месте, называвшемся Хоресто, где и похоронил его.

Когда весть эта пронеслась везде по России, княжескую власть приняла жена Игоря, Ольга, чтобы править страною, до возраста ее сына, так как печенеги убили князя Игоря, а она была жена и вдова его; они отправили послов к ней, как правительнице от имени ее сына, и желали ее в супруги государыни для их князя. Только что пришли они, их схватили и живых закопали в землю. Она поспешно послала гонца к печенегам и велела сказать им, если они хотят иметь и признавать ее своею государыней, то пусть отправят к ней знатное посольство. Они тотчас же исполнили это и послали 60 седых стариков, которых всех велела она сжечь в бане. Потом отправила туда опять гонца с [221] просьбой и уверением, чтобы князь был в надежде на нее; она с его послами уже в дороге, снисходит на его желание и согласна на то, меж тем припасали бы и готовили кушанья и питья, мед, водку и другие вкусные напитки, какие идут для такого торжества и свадьбы, чтобы угостить гостей как можно лучше.

Прибыв туда, она притворилась печальною и тоскующею по своем обезглавленном государе, что он не послушался ее совета и не остался дома, но ушел от нее, стремясь проливать неповинную кровь; за то и сбылось с ним по его делам: он получил достойное воздаяние. Это очень порадовало печенегов, потому что было им по сердцу. Меж тем княгиня велела изготовить пышный пир и угощение и пригласила знатнейших и главных печенежских господ, которые не заставили долго ждать себя, а сошлись туда очень охотно. Княгиня притворялась чрезвычайно ласковой к ним, милостивой, услужливой до тех пор, пока они совсем не опьянели, так что не могли пошевелить ни руками, ни ногами; тогда она напала на них ночью и велела погубить жалкою смертью до 5000 печенегов. И так короткое веселье и радость принесли большое горе и печаль. Она убежала в Киев, собрала большое войско, пошла опять против них и дала им сражение, в коем одержала победу, обратила их в бегство, и они без оглядки должны были бежать в свою столицу, которую жестоко осаждала она целый год. Они приведены были в большую крайность и придумывали всякие средства, как бы повести переговоры о мире. Но она совсем не хотела того, а заключила с ними перемирие на несколько дней, с тем, чтобы они дали ей по три голубя и по три воробья с каждого дома. Они тотчас же сделали это. Получив голубей и воробьев, она велела привязать к их хвостам такие вещества, чтобы дома в городе, когда эти птицы опять прилетят туда, загорелись и были истреблены пожаром. Так это и сталось: как скоро голуби и воробьи были на свободе, они полетели на городские дома и сожгли город со множеством народа. Тех, которые ускользнули от огня и бежали, она велела одних умертвить, других продать в иностранные города, пока не осталось там никого.

Поступив с ними по всей своей воле, насытив гнев и вдоволь отомстив за смерть своего любезного государя, она возвратилась в Киев: это было в 876 году, когда царствовал римский император Карл Лысый, шведской короною заведовал Биорн V, а польскою — Пяст Крушвицкий.

После того Ольга отправилась в Константинополь, крестилась там по греческому обряду и названа была Еленой. Император был свидетелем при том, сделал ей прекрасные подарки и велел с пышностию проводить ее опять в ее землю. Она первая княгиня в России, принявшая крещение, и так была расположена к греческой вере, что склонила множество людей, мужеского и женского пола, принять эту веру и креститься, но от сына своего ни ласкою, ни бранью она не могла добиться, чтобы он принял новую веру, если находит ее хорошей, и крестился: идолопоклонство, в котором его воспитывали, взяло такую [222] силу над его сердцем в молодости, что он ни за что не хотел оставить и бросить его.

Выросши и вошедши в годы, он каждый день упражнялся во всяких военных делах и хитростях, не скучал и не тяготился никаким делом, но всячески приучал себя выдерживать и переносить все, что приводится храброму воину и солдату на войне и в походах и, благодаря частому упражнению, так приучил себя, что мог выдерживать и выносить голод и жажду, жар и стужу, не ставил ни во что спанья и отдыха на мягких постелях, сам снимал с лошади седло и клал себе под голову, когда бывал с войском в походах. Он победил народ булгар, доходил с сильным войском до реки Дуная и разорял все на походе. Город Переслав сделал своей столицей и княжеским пребыванием и говорил своей матери и советникам: “В этот мой княжеский стольный град привозят мне из Греции разные вкусные и ароматные вина и напитки, драгоценные вещи, жемчуг, дорогие камни, золотую монету, камку, бархат и шелковые ткани; из Угрии золото, серебро и прекрасных отборных коней; из России мои подданные доставляют разные отличные меха, мед, воск, сало, лен, пеньку и все другое, для меня нужное”. — “Сын мой, — отвечала мать, — я умираю: прошу тебя честно похоронить меня, где покажется тебе лучше!” На третий день после того она умерла и с большим торжеством была оплакана и погребена в городе Переславе: она причислена к святым, и русские еще ныне по всей земле празднуют день ее 11 июля.

Святослав правил довольно времени по смерти матери. У него родилось три сына: двое законных и один побочный. Перед смертью он разделил землю между детьми: первородному сыну, Ярополку, отдал Киевское княжество со всеми его землями, городами и местечками, к нему принадлежавшими; другому сыну, Олегу, дал Печенежскую землю; по желанию сословий и горожан Великого Новгорода он дал им в князья своего незаконного сына по имени Володимир. Все это сделалось старанием и происками его любимицы, дочери одного знатного новгородца по имени Малуша, которую он сделал беременною еще когда она была в горничных девушках его матери, и прижил с ней этого Володимира.

Распорядившись по своему желанию правлением, он собрал ужасно большое войско и пошел на Грецию. Он был уже недалеко от Константинополя, когда встретили его греки со всею военною силою; обе стороны сразились в жестоком бою, в котором Святослав был убит хитростью и ловкостью одного греческого полководца. Nam occurendum est hosti, tanquam lupo, sive via recta, sive oblique (Ведь на врага следует нападать, как на волка, или прямым путем, или окольным.). Он отрубил ему голову, велел сделать из его черепа чашу и вырезать на ней позолоченными буквами эти слова: “Quaerendo aliena, propria amisit” (Желая чужого, свое упустил.). [223]

По убиении этого Святослава, один из его соратников и вождей по имени Свенельд, пришедши в Киев к его старшему сыну, Ярополку, очень усердно внушал и советовал ему согнать с престола брата его, Олега, за то, что он убил сына у этого советника, Люта.

Ярополка легко было уговорить на это, потому он собрал на брата большое войско. Олег тоже встретил его с войском, и они бились жестоко. Ярополк одолел, одержал полную победу и прогнал брата, который должен был бежать в свой город.

Но военные люди, бывшие в городе и видевшие это, заперли городские ворота и столкнули его с моста: так он и умер. Однако ж, они не пустили в город и Ярополка. Он тотчас же велел сыскать братнин труп и пышно похоронил его, сказав своему полководцу “Свенельде, вот смотри: чего ты желал и просил, исполнилось!”.

Когда молва об этом разнеслась по стране, услышал это известие и Володимир, имевший свое пребывание в Новгороде; он до того упал духом и перепугался, что поскорее бежал к варягам и размышлял в себе: если Ярополк не пощадил родного брата, от одного с ним отца и одной матери, то тем меньше пощадит его, незаконного. Он набрал у варягов большое войско и пошел под Великий Новгород, взятый в его отсутствие Ярополком, силою выгнал оттуда войско и отнял город. После того он отправил послов к князю Рогволоду в Псков за сватовством к его дочери, Рогнеде, но получил в этом отказ, потому что был сын любви, а псковский князь полагал, что брат его, Ярополк, рожденный от законного ложа, воротится, выгонит, удержит за собою государство и женится на его дочери.

Это сильно было досадно Володимиру: он двинулся под Псков с большим войском, взял этот город, убил князя с двумя его сыновьями и силою взял Рогнеду; оттуда поспешно пошел он с войском по Белой Руси и осадил город Киев, где проживал его брат Ярополк очень испугался его и приуныл до того, что не смел сойтись с ним в поле. А потому сколько можно сильнее укрепил Киев. Володимир не мог взять силою этого города и стал думать о других средствах к тому, именно послал тайком гонцов в город к самому главному советнику и воеводе, Блуду: льстил ему, называл его своим отцом, просил у него совета, как бы всего удобнее и скорее убить Ярополка.

Такое дело очень понравилось этому неверному псу: он советовал Володимиру, что если он со всем старанием поведет осаду города, не мешкая и ничего не упуская, тогда овладеет им; впрочем, он, Блуд, сделает так, что осада скоро будет снята. Между тем внушил своему государю выйти тайком из города и отправиться в другое место, где он может жить спокойно и без всякой опасности. Приунывший государь последовал его совету и вышел тайком из города с верным своим другом, Блудом, в другой город, по имени Родню, лежащий на речке Юрсе. Все это узнал Володимир от изменника Блуда, сей час же взял Киев, потом отправился с войском к городу Родне, стеснил его жестокою осадой до того, что воины в этом городе с голода изменили и стали [224] бунтовать. Блуд, которому всякие проделки были известны, уговорил своего государя сдать город брату, помириться и договориться с ним, потому что тот сильнее его войском, притом же Ярополк терпит нужду в съестных припасах и укрыться ему некуда.

Ярополк послушался этого совета и договорился с братом на том условии, что будет доволен таким уделом в стране, какой пожалует ему Володимир. Когда же он хотел войти к брату, то, по совету и убеждению Блуда, его изрубили в куски поставленные для того служители Володимира.

После этого дела он обеременил жену своего брата, родом гречанку, бывшую прежде монахиней, которую Ярополк изнасиловал, а потом взял ее себе в жены. Русские пишут, что у этого Володимира было до 800 наложниц в его городах и крепостях и шесть законных жен. Первая была дочь князя псковского, Рогнеда, принесшая ему пятерых детей: троих сыновей, Изяслава, Ярослава и Всеволода, и двух дочерей; две другие жены были родом из Чех, родившие ему трех сыновей: Заслава, Святослава и Станислава; одна из Греции, вдова его брата; от нее был у него сын Святополк; одна из Болгарии, которая родила ему Бориса, Глеба, Мстислава, Позвизда и Судислава.

Он был развратный, нечестивый, безбожный человек и великий идолопоклонник; поставил много идолов в городе Киеве, чтил их и молился им; главный был идол Перуна, сделанный из серебра, все же другие были деревянные и назывались Услад, Хорс, Дажбог, Стрибог, Зимергла, Мокош.

Приведши себе в зависимость всю Россию, он приобрел уважение иностранных государств и соседних с ним государей; они посещали его через своих посланников и сильно хлопотали о том, чтобы он бросил своих разнообразных идолов и принял христианскую веру.

Потому-то он и отправил своих послов во многие дальние края, чтобы они узнали, какая в тех краях вера и кого они исповедают Богом. Они воротились и сообщили ему верные сведения о верах иноземных народов: лучше всех показалась им греческая, которая и прежде начинала уже делать успехи у них, но потом опять было вывелась. Он тотчас же послал доверенных людей к константинопольским государям, Василию и Константину, с самою усердною просьбою, чтобы они выдали за него сестру их, Анну, потому что он намерен не только прогнать от себя жен и наложниц и расстаться с ними, но бросить также и идолов, креститься во имя распятого Иисуса Христа и добровольно возвратить им город Корсунь с другими городами и областями, им завоеванными, недалеко от Черного моря.

Обе стороны примирились на этом условии и имели свидание при городе Корсуне, который Володимир тут же уступил и сдал константинопольским царям, вместе с другими городами и областями, крестился и назван был Василием вместо Володимира. Цари отдали за него сестру свою, Анну, и расстались с ним в большой дружбе. [225]

После того он развелся со всеми другими женами и наложницами, привязался к одной младшей из них, из Константинополя, и жил с нею 23 года: это было в 989 году по Р. X., когда царствовал император Оттон III, в Швеции Олай Сидень, а в Польше Мешко Первый.

После того этот Володимир велел рубить, ломать и жечь всех идолов в своей земле и побудил всех подданных принять греческую веру, которой русские твердо держатся еще и ныне и исповедают ее во всех статьях и обрядах.

Перед кончиною он разделил землю между своими сыновьями и каждого наделил особенным княжеством, чтобы, по его смерти, они не поднимали ссор и споров между собою, не отягощали войною своих подданных, не приводили их в разорение и нужду и тем не губили и не опустошали плачевным образом своей земли. Он хорошо знал, что междоусобия и раздоры, особливо когда город и царство станут воевать между собою, чрезвычайно гибельны, и что война — бездонная бочка. Точно так же, по словам Светония, император Август говаривал, что те, которые ведут войну для умножения своих земель и власти, ловят рыбу золотой удочкой и сетью, а кто ловит ее таким образом, тот больше получает убытка, нежели прибыли. Но когда в царстве мир и согласие, тогда все делается в нем лучше и больше: там изобилие и жизнь, там счастье и успех неизменны и вечны.

“Где мир, — говорит Лютер, — там половина Царства Небесного, там сухой хлеб и кислый квас приятнее для вкуса и всяких горячих и жареных, пива, вина и мальвазии”. Своему первородному сыну, Изяславу, Володимир дал Великий Новгород, Заславу Полоцк, Святополку Киев, Ярославу Ростов, по смерти же Изяслава и Заслава он отдал Новгород Ярославу, а Борису Ростов, Глебу Муром, Всеволоду Володимир, Мстиславу Кострому, Святославу Смоленск, Судиславу Псков, Позвизду Тверь.

Когда страна была разделена и каждый сын стал заведовать своим княжеством, Володимир созвал их всех к себе, усердно и от всей души просил их жить между собою как следует братьям, в мире и согласии, сохранять греческую веру и оказывать ей покровительство, любить и уважать подданных, не подавать никакого повода к смутам и возмущениям: так он и расстался с здешним миром, спустя 4 года по смерти своей княгини, в городе Володимире: там и похоронены они друг возле друга. Этот город сам он и выстроил, в память по себе, в 928 году, назвал по своему имени и всегда имел там княжеское пребывание, как и рассказывали мы в 1-й части.

Но сыновья, княжившие по смерти отца, пренебрегли чистосердечным отцовским увещанием, жили во взаимной ненависти, раздоре и несогласии и вели между собою большие войны. Кто был всех сильнее, тот и одолевал: не довольствуясь отцовским разделом, притеснял, убивал других, брал себе их земли и княжества.

Всеволод, получивший на свою долю Володимирское княжество, был самый знатный из братьев, привел большую часть страны под свою [226] власть, выгнал своего брата Святополка из Киева и овладел этим княжеством. Это было сильно досадно Святополку: он вооружился на Всеволода, с помощью и содействием некоторых других братьев, набрал большое войско, опять осадил Киев, выгнал оттуда Всеволода и убил двух других братьев, державших сторону его противника. Но как они считались у своих подданных кроткими, благочестивыми и богобоязненными князьями, притом же были убиты невинно, а при жизни довольствовались уделами, назначенными для них отцом, то их и причислили к святым мученикам, а имена их переменили: Борис получил имя Давида, а Глеб Романа; память их празднуется ежегодно в России 24 июля.

Всеволод, владевший большею частию страны, оставил сына по имени Володимир, который и наследовал после него правление и по примеру отца принудил всех князей служить и повиноваться себе, почему и назван был Мономахом.

Русские сказывают также, что у этого Володимира Мономаха был конь, происходивший от лошади Александра Великого, Буцефала, Коровья Голова: на лбу имел пятно и был особенного цвета, с черными полосами по спине и хвосту; когда, бывало наденут на него конский убор и снарядят совсем на войну, он никому не давал на себе ездить, кроме князя да еще конюха, который ходил за ним, однако ж соблюдал при том такую разницу, что когда садился на него слуга, он ходил дурно, медленно, некрасиво, повесив уши и голову, точно какой ленивый осел; когда же нарядят его в пышное седло и сбрую и он заметит, что поедет сам князь, тотчас приосанивался, поднимал голову и уши, бил копытами в землю, ржал и храпел ртом и носом до того, что все пугались. Если князь стегал его немного кнутом и начинал уговаривать, он красиво рисовался, кидался из стороны в сторону, делал скачок за скачком, как молния, подлетал к своему ездоку, огрызался, лягался на удивление всем. У него была еще и такая повадка, что он всегда хотел стоять в конюшне на самом верхнем месте, и там позволял управляться с собой, как с ягненком. Если же поставят его на другом месте, он перерывал пополам узду и поводья, прибегал на главное место, и когда там стояла другая лошадь, кусал ее до тех пор и не успокаивался, пока не дадут ему этого места.

Мономах велел сделать, в память по себе, драгоценное платье и украшения, чтобы великие князья наряжались в них при венчании, что они соблюдают и делают даже поныне Он умер в 1146 году, когда Конрад III правил Римскою империей, жестоко теснил сарацин и возобновил города Нюренберг и Любек.

В Швеции царствовал Гакон Рыжий, ведший трудные войны с датчанами и победивший их в трех битвах.

В Польше правил Болеслав Кудрявый, ведший большие войны с пруссами и римскими императорами, Конрадом III и Фридрихом Барбароссой, который в 1181 году сделал герцогами Римской империи обоих поморских князей, Казимира Первого и Богуслава Первого, и в память [227] этого события новые герцоги дали городу Штетину прекрасный герб: мужчина с длинными волосами и в длинном платье сидит на стуле в большом дворце; в правой руке у него обнаженный меч, а в левой скипетр: он представлял римского императора. По обеим сторонам два щита, и в каждом из них помещается целый гриф, в знак того, что оба поморские князя обратились теперь к императору и подчинились Римской империи, потому что прежде были независимы и никого не признавали верховным государем.

По смерти Володимира Мономаха владели в России сын его и племянник; но как они не сделали ничего особенного, то русские сочли нестоящим замечать и записывать имена их.

По смерти их, в 1237 году, принял правление Григорий Всеволодович. В его время татарский царь, Батый, страшно разорил и опустошил мечом и огнем Польшу и Силезию, сжег город Бреславль и довольно похозяйничал в Римской империи. Он не забыл и России, ужасно неистовствовал и свирепствовал в ней, погромил страну без всякого сопротивления, жег города и деревни, истреблял плоды, угонял скот, перебил много тысяч народа, велел втыкать головы убитых на копья и для устрашения носить по неприятельской земле, взял город Володимир с несколькими другими городами и городками, убил великого князя и заставил русских платить себе ежегодно дань, не выбирать великого князя без его ведома и воли Он привел их под такое иго рабства, что когда татары присылали к ним своих послов, великий князь должен был встречать их за городом пешком, с ведром кобыльего молока, и подносить им вместо их государя; когда же посланник, по неосторожности, проливал сколько-нибудь этого напитка на гриву лошади, великий князь должен был подлизывать молоко языком; он провожал посла в город, стоял перед ним с непокрытою головою и слушал с большим уважением, чего он потребует. Эта неволя и рабство продолжались почти 260 лет.

В это время царствовал римский император Фридрих Второй. Он был ученый и добродушный царь, раз до пяти подвергался папскому проклятию, потом опять получал разрешение, и по проискам папы и своего побочного сына, Манфреда, был умерщвлен ядом.

В Швеции царствовал Эрик Косноязычный. С помощью зятя своего, Ярга Биргера, он принудил принять христианскую веру тавастов в Финляндии. В Польше царствовал Болеслав Стыдливый, тоже претерпевший большое горе и опасности от татарского царя.

После жалкой погибели этого Георгия Всеволодовича принял правление брат его, Михаил Всеволодович Черниговский: он вооружил на татар большое войско, имел с ними жестокое сражение, но был разбит наголову.

Он оставил по себе трех сыновей, Федора, Александра и Андрея. Они вели большую войну за правление, никто не хотел уступить другому; всякому хотелось захватить власть себе, и не унялись до тех пор, пока все не были убиты; Александр оставил сына, который наконец получил княжение с помощью татар. [228]

Ему наследовал сын его, Данило, который перенес княжеское местопребывание из Володимира в Москву, огородил крепость стеной и писал себя первым из великих князей володимирских и московских. У него было два сына, Григорий и Иван.

По смерти Данила, вступил на княжение сын его, Григорий Данилович Калита. Он получил это прозвание от кошеля, который всегда носил с собою, собирал в него милостыню и раздавал ее бедным.

Но другому князю, по имени Димитрий Михайлович, служившему при дворе у татар, очень хотелось великокняжеского достоинства: он и собрал большое войско, пошел в Москву и умертвил собственною рукою Григория: это сильно раздосадовало татарского царя, который не дал ему долго поцарствовать, взял его в плен и потом отрубил ему голову.

После него татары поставили великим князем Ивана Калиту, который во всем поступал по их воле и желанию и по смерти своей оставил трех сыновей: Ивана, Семена и Андрея.

Сын его, Иван Иванович, назначен был великим князем по смерти отца, во всем слушался татар и не прекословил им. Когда он умер, на княжение вступил сын его, Димитрий Иванович. Ему не хотелось платить никакой дани татарам и ни за что оставаться в подданстве у них. Он вел тяжелую войну с татарским царем Мамаем: на третий год они жестоко бились, с обеих сторон пало много народа, наконец русский одолел, одержал победу и истребил татарина со всем его войском.

Это было очень досадно Тохтамышу; он поднял все свои силы, опять вторгнулся с большим войском в Россию, прогнал Димитрия, осадил и взял Москву, забрал в плен тамошних жителей, старых и молодых, больших и малых; они хотели опять освободиться из этой неволи и должны были выкупать себя большою суммою денег.

Князь Василий Димитриевич вступил в правление после отца, в 1337 году по Р. X. Он возобновил войну с татарами, покорил Булгарию и выгнал татар из России. У него был сын, по имени Василий Васильевич Темный, то есть подобный мраку, получивший это прозвание потому, что у него были выколоты оба глаза.

Отец его, Василий, заподозрил жену свою, Анастасию, в нарушении супружеской верности и не хотел верить, чтобы сын его родился от него, а не от другого. Оттого и решился не допускать, чтобы он был великим князем по его смерти, а назначил брата Григория: это не понравилось подданным, потому что Григорий был строгий и не любивший шутить господин; они и помогали сыну, стояли за него и провозгласили его великим князем страны; Григорий обиделся и не мог вынести этого, пошел к татарину, просил его позвать его дядю к себе, рассудить их и решить, ему ли или Василию быть великим князем и княжить в стране.

Когда он явился, татарский царь, благодаря ходатайству и заступничеству одного своего доверенного советника, сказал, чтобы князь Григорий получил княжение, как завещано братом его, Василием, в [229] присутствии сына покойного, также Василия. Услыхав и узнав о том, Василий упал на колени перед татарином, прося у него позволения говорить. Когда это было дозволено, он очень смиренно просил исполнить то, что прежде было обеспечено за ним письменным актом, потому что слово и обещание живого человека сильнее и надобно исполнять их гораздо строже, нежели умершего; дальше он говорил, что дядя его, Григорий, должен княжить только по грамоте его брата, уже умершего, а у него, Василия, есть грамота татарского царя, который находится еще в живых, удостоверенная позлащенной печатью: ее, по всем правам, следует считать действительнее и обязательнее грамоты его отца, уже умершего.

Услыхав это, татарин не долго раздумывал, но тотчас же отменил свое прежнее решение и велел Василию княжить и управлять страною; Григорий был недоволен, собрал большое войско, вытеснил и выгнал его из Москвы, так что он должен был бежать в Углицкое княжество, данное ему для жизни отцом. После того Григорий княжил в Московском княжестве до самой смерти.

Но потом правление перешло к князю Василию и его наследникам, потому что, по смерти Григория, Василий опять вступил в правление. Это очень досадно стало сыновьям Григория, Андрею и Димитрию: они осадили Москву и прогнали Василия в Троицкий монастырь, где он укрылся и заперся, велел также поставить кругом себя крепкую стражу, чтобы враги не напали и не захватили его врасплох.

Братья, узнав о том, придумали другую уловку и хитрость: они послали в монастырь несколько сот телег с сеном, соломой и другим легким товаром, под которым спрятаны были воины. Когда извозчики рано поутру приехали к воротам, начальник стражи впустил их, не подозревая ничего худого. Тогда тотчас же выпрыгнули спрятанные воины, перебили сторожей, взяли в плен великого князя Василия, выкололи ему оба глаза и отвезли с женою и детьми в Углич.

Чины государства озлобились за это на братьев и прогнали их в Великий Новгород, Василия же опять посадили на княжение и привели его в Москву, где он спокойно княжил до своей кончины.

Со времени княжения Владимира Мономаха до этого Василия русские всегда были данниками татар и имели много князей, потому что каждый княжил в своей особенной земле и княжестве. Оттого-то татарин всегда и побеждал их, что между ними не было согласия.

Иван Васильевич Грозный, сын слепого князя Василия, принял княжение по смерти отца. Он имел много успехов и побед на войне, и взял себе в жены Марию, дочь князя Михаила Тверского, от коей имел сына по имени Иван. После свадьбы он выгнал тестя и взял его княжество, покорил также Великий Новгород и много других княжеств, привел в покорность и подданство себе всех князей страны и именовал себя государем и повелителем всех русских и великим князем володимирским, московским и новгородским. [230]

По смерти своей первой жены, Марии, он вступил в брак с Софией, дочерью константинопольского императора Эммануила, и имел от нее пятерых сыновей: Гавриила, Димитрия, Григория, Семена и Андрея.

Перед смертью он разделил между ними землю: сыну от первой жены, Ивану, он дал великое княжество Московское, Гавриилу оставил Великий Новгород, другим также каждому дал по особенному княжеству. Старший, Иван, умер еще при жизни отца и оставил по себе сына по имени Димитрий. Великий князь назначил его наследником в княжении после своей смерти.

Но великая княгиня София была догадливая, умная и хитрая женщина, оттого и великий князь всегда слушался ее советов и замыслов; льстивыми словами да ласковым обхождением она склонила своего государя не признавать своим наследником внука и посадить его в тюрьму и выхлопотала, чтобы по смерти отца был великим князем сын ее, Гавриил. Когда же великий князь сделался болен и уже умирал, его взяло раскаяние в таком поступке: он позвал к себе Димитрия и сказал: “Сын мой, я согрешил перед тобой и Богом в том, что обманул тебя и отнял у тебя наследство, следующее тебе по всем правам от твоего отца: извини меня в этом, прощай и владей своим правом!”.

Когда же великий князь умер, сводный брат Димитрия Гавриил, по совету и козням матери, опять сковарничал над ним: по мнению некоторых, он умер от голода и холода или задохся в чаду и дыме. При этом можно припомнить один стих поэта:

“Rara avis est natis clemens et justa noverca,

Hanc opus est magno vincier obsequio” (Диковинная птица — ласковая и справедливая к детям мачеха. Ее следует побеждать большой покорностью.).

Гавриил силою захватил правление и назывался правителем и блюстителем государства при жизни своего двоюродного брата, по смерти же его он взял себе другой титул, велел короновать себя и назывался уж не Гавриилом, а Василием.

Вышеназванный великий князь, Иван Васильевич Грозный, имел от жены дочь по имени Елена. Она была выдана замуж за литовского князя, Александра, бывшего польским королем по смерти своего брата, Альберта. Благодаря тому установился крепкий союз между обеими сторонами, заключен был дружеский мир; согласие и тишина водворились между ними: только это продолжалось недолго, потому что, вместо дружбы, вышла и началась из этого большая и кровопролитная война, ненависть и зависть, каких прежде никогда не бывало. На свадьбе было обещано построить в городе Вильне церковь для княгини, ее комнатных девушек и служителей, преданных греческой вере, чтобы они могли там совершать свое богослужение по всем русским обрядам.

Прошло несколько лет, а постройка церкви шла что-то медленно. Отец Елены, Иван Грозный, счел это предлогом, начал сильную войну [231] с мужем своей дочери, Александром, и пошел на него с тремя большими, хорошо вооруженными войсками: одно предал в княжество Северское, другое в Торопец и Белой, третье в Дорогобуж и Смоленск.

Узнав о том, Александр собрал свое войско, и у них было сильное сражение при реке Ведроше. Москвитяне одержали верх и победили, поляки побеждены и должны были уносить ноги оттуда. Литовцы, бывшие в городах, упали духом, очень перепугались и стали добровольно сдавать города, каковы: Дорогобуж, Торопец, Белой, Брянск, Стародуб и многие другие в Северском княжестве.

Великий князь, хоть был и сильный государь, и храбрый воин, жестокостью и хитростью покорил много князей, городов, крепостей и земель, однако ж все-таки платил дань татарам и был у них в зависимости, потому что когда татарин присылал к нему послов, он лично должен был встречать их далеко за городом, слезать с коня, тогда как они сидели на лошадях, и принимать их с большим почетом. Это было очень досадно княгине: она всегда говорила ему, что не хочет быть крепостною рабой и купленною невольницей татар: было бы честно и справедливо, если бы он постарался употребить всю свою силу и могущество для освобождения себя от этого рабского ига.

В это самое время татарские цари построили в Московском Кремле несколько домов и дворов, в которых жили татары, бывшие в Москве, затем только, чтобы смотреть, замечать и разведывать, что делает великий князь и какие у него замыслы. Когда замечали, что русские сговариваются на измену и не хотят больше покоряться татарам, они заблаговременно давали знать о том. Великая княгиня не желала дольше сносить это: она отправила своих послов с большими подарками к татарской царице, дружески прося ее склонить своего государя, чтобы дома и помещения в крепости, принадлежавшие татарам, он приказал перенести на другое место, потому что Бог строго убеждал ее в сновидении построить на месте их церковь во славу Его и святых и несколько часовен.

Великой княгини послушались, срыли дома, опорожнили место, на котором потом была построена церковь. Благодаря тому татары были выпровожены из Кремля и потому больше уж не могли узнавать о замыслах великого князя, как бывало прежде, и убрались домой; с тех пор им никогда не дозволялось строить дома свои в Москве или жить там.

Таким образом москвитяне освободились от татар ловкостью своих жен, точно так же как дом сумасбродного и пьяного Навала спасен мудрою и разумною речью его жены, Авигеи, чтобы не наложил на него руки разгневанный царь Давид, потому что “женский ум лучше всяких дум”, спасает от беды и напасти.

Этот великий князь, Иван Васильевич Грозный, умер в Москве, 66 лет и 9 месяцев, в 1492 году, прокняжив 42 года и 7 месяцев.

В его время славно царствовал римский император Максимилиан, очень расположенный к доктору Лютеру, за то что тот восстал на [232] папство и обнаружил его идолопоклонство и заблуждения. В Швеции царствовал славный государь Стено Стуре младший, ведший трудные войны с датским королем Гансом и великим князем московским.

По смерти Ивана Васильевича Грозного вступил на княжение, по проискам своей матери Софии, сын его Гавриил, или Василий. Во многих делах он следовал правилам отца, не только оборонял с большим старанием и силою земли, покоренные его отцом, но распространял свои пределы все дальше, не храбростью и доблестью, а хитростью, изворотливостью, изменою, и точно так же, как его отец взял Новгород, он покорил Псков и Смоленск.

В Литве и Польше царствовал тогда король Сигизмунд I, с которым великий князь Василий по справедливости не должен бы был вести никакой войны, потому что это был кроткий, благочестивый и образованный государь, находивший больше отрады в мире и согласии, нежели в войне, ссорах и кровопролитии. Он не подавал никакого повода к раздору и войне, однако ж Василий напал на него, говоря, что он нарушил мирный договор в том, что сестра Василиева, по смерти короля Александра, содержалась не совсем по ее званию и сану. К тому же он наущал татарина напасть на землю Василия и безжалостно разорять ее огнем и мечом. Оттого и он имеет достаточную причину посетить и потревожить его также мечом и огнем и осадил поспешно Смоленск, от которого, впрочем, принужден был на этот раз отступить с позором.

Между тем один знатный литовский господин, по имени Михаил Глинский, по случаю сделанного им убийства должен был бежать из Литвы и искать убежища у великого князя московского. По своей способности, он тотчас же сделался советником и высшим лицом у великого князя. Находясь тогда в большой вражде и ненависти со своими земляками, он усердно советовал великому князю не прекращать польской войны, а продолжать ее и опять осадить всеми силами Смоленск, прибавив, что ему известно средство покорить город для великого князя.

Великий князь был очень рад тому и дал честное слово Глинскому, что лишь только он овладеет городом, то получит от него княжество для себя и своих наследников под защитою и покровительством великого князя и за то будет служить ему, по его требованию, с таким числом конных и пеших воинов, сколько позволят его доходы

С этою надеждой Глинский вооружил большое войско, очень важно пошел к Смоленску с разным оружием, велел поскорее выставить большие пушки и начал так обстреливать стены, что никто из военных вождей в России прежде никогда и не думал и не слыхал о такой стрельбе. Потом, когда разрушил стены и укрепления, а многих неприятелей убил из пушек, он велел идти в трех местах на приступ: с обеих сторон сражались храбро и жестоко, однако ж Глинский был отражен. Тогда он придумал другое средство, то есть прибегнул к хитрости и обману: подкупил вождей и главные военные чины в гарнизоне, обещал [233] им помилование и пощаду от великого князя, да так и взял город, сверх своего ожидания, без всякого сопротивления и кровопролития.

Тех горожан и воинов, которые хотели следовать за ним по доброй воле, он взял с собой и пошел с большою славою и торжеством в Москву; других, которые хотели идти в Литву и Польшу, он с миром отпустил и занял москвитянами город: это было в 1514 году по Р. X.

Эта победа, одержанная Глинским под Смоленском, сделала великого князя до того смелым, гордым и надменным, что он опять собрал со всей своей земли большое войско и отправил его в Литву разорять эту страну, жечь деревни, города и местечки, истреблять на полях плоды, уводить скот, убивать малых и больших людей. Узнав о том, польский король послал сильное войско навстречу москвитянам с храбрым полководцем Константином Острожским; прибыв к городу Орше, лежащему на берегу Борисфена, оно повстречалось с москвитянами, в числе 80000 конных и пеших. Но так как между ними протекала река, то польский полководец, имевший не больше 35000 войска, велел навести мост через реку, по которому можно бы было перейти пехоте и перевезти пушки, а всадники пустили лошадей вплавь, и таким образом переправились за реку без урона. Лишь только русские это заметили, тотчас уведомили о том своего полководца, Ивана Челядина, и тут же хотели напасть на поляков, однако ж полководец не позволил им и сказал: “Если вы нападете и перебьете тех, которые уж переправились через реку, тогда ускользнут другие, стоящие еще за рекой, и начнут с нами новую битву пусть переправятся все, и тогда все они падут от нашей руки, потому что мы вдвое сильнее, а после того займем всю Литву без всякого сопротивления и опасности”. Но литовцы, перебравшиеся за реку, построились в боевой порядок, сделали несколько выстрелов из ружей в москвитян, дали залп из нескольких полевых пушек; это, однако ж, не испугало москвитян: они велели трубить в трубы и быстро напали на поляков с большим криком и шумом, думая привести неприятеля в ужас, чтобы он обратился в бегство. Заметив это и увидев мужество и неустрашимость врагов, поляки подались немного назад, где стояли пушки и была выстроена пехота, и потом выстрелили в москвитян изо всех пушек, больших и малых, так что несколько сот неприятелей повалилось с лошадей замертво. Остальные до того оробели и пришли в ужас, что пустились бежать к городу Доброве, в четырех милях оттуда: под городом протекает река, по имени Крапивна, такая глубокая, что если кто упадет в нее, тому плохо будет, потому что речной берег очень высок. Там-то и осталась большая часть разбитых и раненых москвитян, другие бросились в реку, чтобы переплыть ее и спастись, и потонули, а которые уцелели, взяты были в плен, как знатные, так и простые воины, в числе нескольких тысяч, и были отведены по городам в Литве и Польше.

Когда весть о том разнеслась по всей стране, великий князь, находившийся в Смоленске, так упал духом от этого поражения, что поскорей отправился в Москву, велел сжечь город Дорогобуж, чтобы не [234] достался полякам, и занял хорошо вооруженным войском Смоленск для обороны этого города от нападений неприятеля. Великий князь догадывался, что поляки, после одержанной победы, попытают своего счастья и осадят крепость: они и сделали это, однако ж без всякого успеха, потому что их войско устало и утомилось, притом же была уже зима.

Отдохнув несколько, великий князь задумал выместить свой урон на поляках и опять выслал большое войско в Литву: опустошил ее мечом и огнем, намеревался было сделать нападение на Полоцк и взять его. Однако ж по-прежнему был побежден поляками и прогнан назад в Россию. Несколько раз покушался он силою и храбростью взять Казань и Астрахань, вел с ними большие войны, и тоже не получил никакой прибыли: вернулся домой с одним позором и посмеянием, ранеными и убитыми, однако ж не хотел отстать до тех пор, пока не поднялся на него казанский татарин с помощью крымских татар и не осадил его в Москве. Князь очень упал духом, даже до того перетрусил, что убежал тайком в Новгород, несколько дней прятался в возу с сеном и клятвенно обещался татарину, не отступавшему без того, быть у него в подданстве и платить ему ежегодную дань, в чем и дал свою грамоту она была возвращена ему из Рязани, благодаря угодливости и расторопности его воеводы, о чем рассказывали мы выше.

Татарин осердился и озлобился на это: беспрестанно, не встречая сопротивления, он разорял землю великого князя, жег деревни и города, истреблял плоды, угонял скот, убивал много народа, уводил по нескольку тысяч человек с собой в Татарию и продавал их, точно скот, туркам и другим врагам христиан.

И так этот великий князь Василий, больше всего озабоченный тем, как бы сделать обширнее свою землю, привел в крайне опасное положение и ее, и свой народ: один тиран сильно мучил и беспокоил другого, так что москвитянин едва не распростился со всем своим величием и был сведен с его высокого и знатного места. На свете это не редкость и не диковина: бывает зачастую, что князья и государи, искатели чужих земель и народов, сами впадают в большое несчастье и нужду и часто лишаются всего своего благосостояния.

Когда же везло счастье на войне великому князю, он был очень жесток к неприятелям, точно так же и к своим родным братьям, родственникам и подданным: это испытали на себе сначала его дядя, Димитрий, а потом его братья, Григорий и Андрей, которых он велел посадить в тюрьму под тем предлогом, что они посягали на власть его и подущали жителей заставить его разделить с ними правление.

Самых первых и больших бояр по всей Москве, сильных происхождением и богатством, он накрывал и ловил врасплох, отчасти открытой силой, отчасти тайным коварством, и либо убивал, либо сажал в тюрьму и лишал всего имения, движимого и недвижимого.

Точно так же, как великий князь бывал страшно жесток со своими друзьями и родными (мы уже рассказывали о его жестокости), он [235] употреблял свои хитрые и коварные проделки с соседними королями и государями: с ними он никогда не держал своего честного слова, часто заключал мир и скреплял его клятвою, но потом, обнадежив их так, что они уже рассчитывали на постоянный мир и спокойствие, нападал на их землю и без всякой причины и честного предупреждения раздражал их и вводил в большие расходы.

Это был гордый, заносчивый человек, чрезвычайно лукавый и коварный, из пустого тщеславия принял титул гораздо пышнее, нежели когда-нибудь носили его предки, и называл себя по именам всех земель и княжеств, над которыми княжил.

Прожив довольно времени в большом распутстве и сладострастии с развратными женщинами и потаскушками и не желая допустить, чтобы брат его с детьми, по его смерти, имел доступ к верховной великокняжеской власти, он решился взять себе жену и собрал для того всю Боярскую думу, чтобы бояре хорошенько обдумали и обсудили все обстоятельства и наконец решили, полезнее ли и выгоднее для страны жениться ему на туземной или на иностранной княжне.

Они много и долго советовались и наконец решили в Думе, чтобы он женился на туземке, оставил в покое иностранок и не слишком много заботился о родстве с иноземными государями: так как они вероломны, горды и надменны, а потому не отдадут и не пошлют своих дочерей ни в какую варварскую землю, тем менее к московскому князю, кроме того иностранная невеста и новая княгиня приводит обыкновенно с собою новые, чужие нравы, много чужого народа и иностранный покрой платья, а это будет стоить невероятных издержек. У них же и другая вера, которой русские не могут терпеть, даже слышать о ней, а это поведет к чрезвычайным переменам и разногласию в государстве.

Такое мнение и предложение внушил другим думным боярам и придворным один знатный человек, греческий уроженец, по имени Георгий Микрус, бывший в большой милости и почете у великого князя; к нему расположены были все, знатные и незнатные, за его благочестие и скромность. Он говорил, что в Москве найдутся девицы, которые нисколько не уступят европейским в красоте, добродетели и знатности: из них-то великий князь и может выбрать себе одну, которая покажется ему всех лучше, от нее будет больше пользы и прибыли стране, чем от иностранки. В самом же деле он думал, что так как находится теперь в большом почете у великого князя, то тот женится на его дочери, которая превосходила всех других девушек красивой наружностью, нравственностью и добродетелью.

Узнав, что у всех его советников, офицеров и придворных одно желание и мнение, чтобы великий князь женился на туземке, Василий велел созвать со всей земли полторы тысячи боярышень и девушек из самых первых и знатных семейств Больше всех понравилась ему Саломея, дочь Ивана Сабурова, великая красавица, чего никак не ожидал думный боярин Георгий Микрус, который охотно желал доставить своей дочери царское ложе и высокие почести. [236]

Тотчас же сыграли свадьбу. Двадцать один год прожил великий князь в супружестве с Саломеей, и она ему наскучила, потому что он не имел от нее детей: он удалил ее в Суздальский монастырь на всю жизнь, велел митрополиту снять с нее все царские украшения и одежды и обстричь у ней волосы. Это было для нее горько, и она заливалась слезами; эта красивая и увлекательная женщина взяла обстриженные свои волосы, бросила их под ноги себе, топтала их, клялась и божилась, что не заслуживает нанесенного ей позора. Это раздосадовало служителя великого князя, Ивана Шигону, который должен был отвезти ее в монастырь: он ударил ее кнутом за такие речи про ее государя. Она спросила его, кто приказал ему бить и поднимать на смех коронованную и помазанную государыню всей России? “Великий князь”, — отвечал он. Тогда, при всех окружающих ее, она начала бранить своего государя, проклинала его неприличную жизнь, вероломные поступки и великую жестокость, призывала в свидетели всех богов и святых, которым хорошо было известно, что она сохраняла честь свою в чистоте и целомудрии и неповинно терпит такое поругание и унижение. Они не оставят без отмщения и возмездия ее невинности и великого бесчестия.

Между тем великий князь искал себе другой невесты. Михаил Глинский, бежавший из Литвы из-за убийства литовского маршалка, Ивана Заберезенского, вел себя так храбро на войне, что великий князь, благодаря его ловкости, покорил Смоленск и считал его самым храбрым и счастливым полководцем во всей России. Он женил великого князя на дочери своего брата Василия, Елене, от которой князь имел двоих сыновей, Григория и Ивана.

За то, что прежде великий князь объявил этого Глинского самым храбрым и даровитым воином, его тайно ненавидели самые первые бояре и роды в стране, подыскивались под него и наконец обнесли и оболгали его у великого князя в измене, что будто он нечестно и неверно поступил со своим государем и великим князем. Этот, без всякого доказательства и суда, посадил его под стражу и лишил всякой власти, почестей и достоинств.

Но как великий князь женат был на дочери его брата, то он и выпутался из сетей, и не только получил опять прежнюю должность, почести и достоинства по своей знатности, мудрости и разуму, но и был назначен, по кончине великого князя, правителем всей земли и опекуном детей его.

Между тем из Суздаля по всей России разошлась молва, что Саломея, жившая в монастыре, беременна: это дошло и до великого князя Он тотчас же послал туда своих доверенных людей, мужчин и женщин, узнать всю правду относительно положения Саломеи, также наблюдать и видеть новые ее роды.

По приходе их в монастырь Саломея пошла в церковь, ухватилась за алтарь, прикоснулась к св. тайнам, божилась, осуждая себя в преисподнюю ада, что сохраняла себя чистою в браке с великим князем [237] Василием и что Бог дал ей сына от него, а не от другого кого-нибудь, за понесенные ею великое поругание и презрение; она молилась о том днем и ночью: ни она, ни великий князь не увидят светлого лица и милых глазок младенца; но придет день, когда он, в свое время, неустрашимо явится пред очи своих подданных, даст видеть им свои светлые глазки и не оставит без отмщения ее позора, поругания и уничижения.

С этим ответом и возвратились посланные и рассказали великому князю о положении Саломеи и происшествии с нею, также и обо всем, что видели и слышали. Это известие взбесило великого князя: он решился было взять Саломею из монастыря и прогнать ее в более суровое место; однако ж это отсоветовали и не дали ему сделать некоторые из думных бояр.

Многие из русских рассказывали за верное, что Саломея родила сынка и велела назвать его Григорием, а потом, вступив на великое княжение, он назвал себя Иваном и сделал много бесчеловечных жестокостей в России и Ливонии. Но некоторые оспаривают это и думают, что Иван — младший сын Василия от Елены, дочери Василия Глинского, родившийся 1528 года по Р. X., 26 августа, за 4 года до смерти великого князя.

Перед кончиною великий князь поручил правление своему шурину, Михаилу Глинскому, и сделал его опекуном своей княгини и детей.

Но как бы то ни было, все равно и не составляет большой важности, от какой бы княгини ни родился Иван, потому что обе женщины были одинаковой добродетели и честности. Одна прижила в монастыре ребенка с монахом, другая же, по кончине великого князя, все ходила в распутный дом, очень уж много развратничала и блудила, особливо же связалась с одним дворянином, по имени Иван Ozami, и вела эту связь так грубо, что мог заметить всякий крестьянин. Это стало обидно дяде ее, Михаилу Глинскому, в руках которого находилось главное управление государством: он часто посылал к ней и лично просил ее бросить свое распутство и беззаконную жизнь, не позорить своего звания, пола и детей и не класть на них пятна бесчестия. Но она не обращала никакого внимания на его слова, ставила их ни во что, дала почувствовать дяде свой гнев и немилость, обнесла его перед большими боярами и простыми людьми в том, будто он ведет такие козни, чтобы отослать молодых государей в Польшу, сделаться великим князем и подчинить себе все Московское государство, представила ложных судей и свидетелей, которых подкупила для того большими деньгами: они засвидетельствовали и присягнули, что такое обвинение справедливо. Это заставило думных бояр и простых людей лишить с поруганием Михаила Глинского всех должностей как изменника и заводчика большой новизны и переворота в государстве: его посадили в тюрьму, где он и кончил жалостно свою жизнь и получил заслуженное воздаяние за свои злые дела — за то, что убил маршалка в Литве, город и крепость Смоленск бесчестным образом привел из-под власти своего [238] отечества под власть Москвы и был причиною убийства и истребления множества невинных детей, мужчин и женщин.

После того великая княгиня продолжала вести прежнюю жизнь в беззаконии и распутстве, так что ее открыто по всему городу ругали блудницей и все ненавидели. Большие бояре не могли долее терпеть и переносить это и отравили ее. А любовника ее, Ozami, велели живого посадить на кол и сжечь с соломою и дровами.

От этой презренной и распутной женщины родился бесчеловечный тиран, Иван Васильевич, принявший на 12 году возраста великокняжеский венец и скипетр, потому что старший его брат, Григорий, был кривой и неспособный к правлению. Иван не совестился хвастать, что род его происходит от брата римского императора, Августа, а это так же далеко от правды, как восток от запада; оттого-то он и внес в свой герб двуглавого орла с распущенными крыльями, как сказали мы выше.

Не считая равным себе ни одного короля и государя на свете, он и точно был выше всех королей и государей в христианстве по своим мерзким делам, распутству и жестокостям, которые бесчеловечно совершал, как над туземцами, так и иностранцами. Это был гнусный варвар, кровопийца и тиран, великий скряга, безбожник, распутник, бешеный, гордый, неправосудный и злой человек, насилователь женщин, взбалмошен, неприветлив, прихотлив и беспокоен, охотник до пошлых дураков и мошенников; он был зачинщиком и виновником опасных войн для соседних государей и вооружал их против себя.

Он воевал то с татарами, то с поляками, ливонцами и шведами, однако ж в войне с последними не много получил себе славы. Шведы взяли у него много крепостей и городов в России и Ливонии; от поляков тоже добыл не много, потому что они совсем выгнали его из Ливонии, покорили много областей и городов в России и причинили ему много вреда огнем и мечом; в Ливонии он очень был счастлив, потому что завоевал почти все ее крепости и города, и поступал там с неслыханною жестокостью, которою наполнены все летописи; впрочем, не многие только города он взял мужеством и храбрыми делами: все делал хитростью, обманом, коварными происками, особливо под руководством двоих ливонских дворян, давших ему следующую присягу:

“Пресветлейший, непобедимейший, державнейший государь и князь Иван Васильевич всея России, володимирский, московский, новгородский, царь казанский, царь астраханский, государь псковский, великий князь смоленский, тверской, югорский, пермский, вятский, болгарский и других областей, великий князь Новагорода низовской земли, черниговский, полоцкий, ростовский, ярославский, белозерский, обдорский, угорский, кандийский и всех сибирских земель и северных стран повелитель, наследный государь ливонский и многих других земель на востоке, севере и западе, наследственный, древний и потомственный, и проч. Мы, Иоганн Таубе и Эйлерт Краузе, обещаемся и клянемся Вашему царскому величеству, царевичам и царству, служить на воде и на суше, верно, праведно и нелицемерно, по милости и жалованью [239] Вашего царского величества, клянемся и обещаемся так же истинно, как верна для нашего тела и души помощь Божия в здешней временной и в будущей вечной жизни, и будем продолжать эту службу Вашему царскому величеству и потомкам Вашего царского величества во всем, клонящемся к их величию и благоденствию, а противное для них, по нашим силам, будем отвращать, останавливать и предупреждать; если же в этом, или в чем-либо другом, мы поступим не так и замыслим что-нибудь опасное, то да придут на нас и огонь, и вода, и меч, и все душевные и телесные муки. От этой клятвы ничто не должно разрешать нас, ни наше собственное раскаяние и сознание, ни христианско-церковный или духовный сан, если только мы искренно желаем себе, для души и тела, помощи Бога и его святого Евангелия”.

Царства казанское и астраханское он взял вооруженною рукою, выгнал из них татар и занял города русскими, однако ж сперва потерпел поражение и потерял много людей: несколько раз бывал прогоняем татарами и снимал осаду с большим для себя позором. Впрочем, он не падал духом, но, вооружившись мужеством, пошел под Казань с большим войском и осадил ее со всех сторон: разрушил пушками вал и стены и до тех пор ломился в город со своим войском, пока не взял его приступом и не умножил им своего титула: это было в 1561 году.

Наследовав от своих родителей и предков земли и государства, великий князь точно так же наследовал и усвоил себе пороки, коварство и хитрость в словах и поступках: когда он бывал к кому-нибудь милостив, ласков и благодетелен, тому наверное должно было ожидать себе немилости и гонения; напротив, когда он грозил кому, бранил и проклинал его, тому оказывал милость и делал для него всякое добро. Он всегда нарушал союзные и мирные договоры, обязательства и обещания: все соседние ему князья и государи довольно испытали это на себе. Он часто нападал на них неожиданно с огнем и мечом, вопреки своей клятве, в мирное время, когда они считали себя в безопасности и не подозревали ничего враждебного, брал города и крепости и причинял стране много вреда.

Кроме таких ожесточенно злых его дел, он делал и больше: из чрезвычайной надменности, вопреки всякому народному праву, он поднимал руку на посланников могущественных государей, посланных к нему по особенным делам; это можно видеть на знатных послах польского короля, Сигизмунда II, Иоганне Кротисине и Николае Тальвозио; он не только с презрением обходился с ними, но и нагло обидел одного польского дворянина, пожелав посмотреть у него какие-то драгоценные вещи и потом бессовестно удержав их у себя. У купцов, бывших при посланниках, велел он отнять отборные и лучшие товары, стоившие больших денег, изрубить их лошадей в присутствии послов и делал разные дела к уничтожению и убытку короля.

(пер. А. Н. Шемякина)
Текст воспроизведен по изданию: О начале войн и смут в Московии. М. Фонд Сергея Дубова. 1997

© текст - Шемякин А. Н. 1867
© сетевая версия - Тhietmar. 2005
© OCR - Abakanovich. 2005
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© Фонд Сергея Дубова. 1997